Примерно за полтора года до смерти Уильям Джеймс удостоился следующей характеристики от Лайтнера Уитмера (1909):

«Философ-психолог, страстно интересующийся мистицизмом, профессионально занимающийся философией и временно принимающий на себя роль психолога… испорченный ребенок американской психологии, свободный от какой-либо серьезной критики, и любимый идеал широкого и образованного круга…, [который] с момента публикации его «Принципов психологии» безусловно ослабил традиционные интеллектуальные поводья, призванные обуздывать человеческие желания».

Хотя современники Джеймса никогда не считали его абсолютно непогрешимым, они в некотором смысле «избаловали» его. Несмотря на то, что Джеймс неоднократно подвергал критике большую часть экспериментальных работ, проводившихся в лабораториях Германии и США на ранних этапах развития классической психологии, коллеги Джеймса в течение всей его научной карьеры одаривали его самыми высокими профессиональными наградами. Он был избран президентом Американской Ассоциации психологов в 1895 году, президентом Американской Ассоциации философов в 1906 году и получил степень доктора права от Гарварда в 1903 году.

МОЛОДЫЕ ГОДЫ

Джеймс и ребенком был избалованным, но в более привычном смысле этого слова. Он вырос в состоятельной семье и был старшим из пятерых детей. Между Уильямом и его младшим братом, Генри, ставшим впоследствии известным романистом, было всего 15 месяцев разницы, и братья оставались близки в течение всей своей жизни, изобиловавшей событиями. Братья пользовались благами, которые обеспечивало им состояние их отца, Генри Джеймса-старшего.

Генри Джеймс-старший вырос в большой семье в Олбани, штат Нью-Йорк; он был сыном Уильяма Джеймса, деда и тезки героя нашего повествования. Первый Уильям Джеймс был ирландским иммигрантом, к началу XIX века ставшим вторым по состоятельности человеком в штате Нью-Йорк после Джона Джейкоба Астора. Генри-старший описывал свою мать как демократичную и добрую женщину, а отца — как сурового человека, следившего за тем, чтобы его дети строго придерживались канонов пресвитерианской церкви, главными из которых считались благочестие и умеренность. Генри-старший отверг религию своего отца вскоре после поступления в Юнион-Колледж. Он бежал в Бостон, где несколько месяцев перебивался самостоятельно. После этого он помирился с отцом, вернулся в Юнион-Колледж и в 1830 году получил степень. Два года спустя его отец умер, оставив своим детям достаточно средств для того, чтобы ни у одного из них не было необходимости зарабатывать на жизнь.

Хотя Генри-старший отверг кальвинистские убеждения своего отца, он не отказался от религии полностью. Примерно в возрасте 20 лет его познакомили с трудами «примитивных христианских мистиков», и он начал верить в то, что спасение души каждого отдельного человека зависит от спасения общества. Он посвятил свои зрелые годы писанию книг, в которых говорилось в основном о неудовлетворительности традиционной морали и официального института церкви. Для него не имел никакого значения тот факт, что его произведения не пользовались успехом — было продано всего несколько экземпляров его книг.

Два первенца Генри-старшего, его сыновья Уильям и Генри-младший, родились в Нью-Йорке в 1842 и 1943 годах. Позже у них появились еще два младших брата и сестра. Возможно, по причине расхождений во взглядах со своим отцом, Генри-старший создал в собственной семье духовно и социально демократичную атмосферу. Дети были окружены любовью и не сдерживались запретами. Их отец потакал им, храня «внутреннюю уверенность в том, что характер его детей невозможно испортить».

Семейство Джеймсов отличала любовь к путешествиям. Они много раз пересекали Атлантический океан. Первое путешествие семья совершила, когда Уильяму Джеймсу не было еще и двух лет. Дети Джеймсов не получили систематического школьного образования, они время от времени посещали частные школы в тех городах, где на разные сроки селился их неугомонный отец — в Нью-Йорке, Олбани, Ньюпорте, Лондоне, Женеве, Париже и в нескольких городах Германии.

За исключением психически уравновешенной матери Уильяма, все прочие члены семьи в тот или иной период своей жизни испытывали приступы ипохондрии. Когда Уильяму было 2 года, его отец пережил необъяснимое, мистическое, катастрофическое состояние, которое без успеха пытались вылечить ведущие врачи и которое служило причиной расстройства всей семьи в течение почти двух лет. Наконец, в творчестве шведского мистика Эмануэля Сведенборга Генри-старший нашел исцеление и основу для своих последующих духовных книг, писанию которых Генри-старший и посвятил весь остаток своей жизни. Не по годам эмоционально развитый Уильям, вероятно, осознавал трудности, испытываемые его отцом. В возрасте 20 лет Уильям тоже пережил трудное время, даже помышлял о самоубийстве. Годы спустя, после самостоятельного исследования чувства беспокойства, Уильям пришел к выводу, что невротическое состояние его отца проистекало из его подавленного детского чувства вины за бунт против собственного отца и его религии.

Мальчиком Уильям проводил химические опыты и собирал коллекцию мелких морских животных. Его отец прочил ему карьеру ученого. Возможно, по причине своего бессистемного свободного образования и общей неусидчивости Уильям долго и трудно искал свой путь в жизни. Сначала он кратко познакомился с искусством. Несмотря на разочарование Генри-старшего по поводу того, что сын не избрал стезю науки, отец разрешил Уильяму учиться живописи под руководством ньюпортского художника Джона Ла Фаржа в 1860 и 1861 годах. Интерес к живописи продлился недолго.

ПОРА ВЗРОСЛЕНИЯ И СТРЕМЛЕНИЕ К САМООСОЗНАНИЮ

К началу гражданской войны 1861 года Уильяму и Генри было почти по 20 лет, — подходящий возраст для вступления в армию, однако ни один из братьев не испытывал наклонности к этому.

У Генри было заболевание спины, а у Уильяма — проблемы с нервами. В течение всей своей взрослой жизни Уильям испытывал повторяющиеся приступы болезни, которую в наши дни, возможно, определили бы как психосоматическое заболевание. Генри-старший не стал бы возражать, если бы его сыновья захотели записаться в армию, но, поскольку он был убежден в том, что и у Уильяма и у Генри-младшего имеются склонности к интеллектуальному труду, он поддержал их желание остаться в стороне от военных действий.

Осенью 1861 года, возможно, потому, что он чувствовал, что должен совершить нечто конструктивное — и к восторгу своего отца, — Уильям поступил в Научную Школу Лоуренса в Гарварде. Там он изучал химию под руководством Чарльза У. Элиота, соседа Джеймсов по Кембриджу, который, как выяснилось, оказался гораздо более талантливым администратором и организатором, чем ученым. Позднее Элиот стал президентом Гарвардского Колледжа и сыграл значительную роль в карьере Уильяма.

На втором году обучения в Школе Лоуренса боли, которые испытывал Уильям, и необъяснимая нервозность вынудили его взять академический отпуск на 8 месяцев или около того. Вернувшись в Школу, он переметнулся с химии на сравнительную анатомию, но его цели все еще не были определены. После обычных для него мучительных раздумий о собственном месте в жизни он решил попробовать заняться медициной и в 1864 году поступил в Гарвардскую Медицинскую Школу. Однако, вполне естественно, что вскоре внимание Уильяма оказалось поглощенным предстоящей экспедицией в Бразилию, которую собирался возглавить знаменитый гарвардский профессор зоологии и геологии Луис Агассиз. Уильям Джеймс принял участие в этой экспедиции. К тому времени ему было уже 23 года, и он надеялся, что путешествие даст ему возможность разобраться в себе и определить свои жизненные цели, — но этого не произошло. Хотя временами Уильям получал удовольствие от экспедиции, он вернулся из нее домой измученным физически и морально и пришел к выводу, «что конституция каждого человека ограничивает его конкретные эмоциональные и физические возможности».

НА РАСПУТЬЕ

Летом 1866 года Джеймс прошел краткосрочную интернатуру в больнице общего профиля в Массачусетсе. Вернувшись к занятиям медициной, Джеймс начал верить в то, что ступил на стезю медицины для того, чтобы стать психологом. И весной 1867 года он еще раз прервал свои занятия на продолжительный срок.

Как оказалось, весна 1867 года положила начало нескольким годам душевных и физических мук Джеймса. В этот период он испытал приступы серьезной депрессии, но его гибкая натура помогла ему сохранить общее психическое здоровье. В какой-то момент частые боли в спине привели Джеймса в Германию с целью начать принимать ванны для облегчения болей. Но, помимо указанной, у Джеймса была еще одна причина для этой поездки. Медицинские занятия привели его к знакомству с германской экспериментальной физиологией, которая заинтересовала Джеймса; он решил посмотреть, что происходит в германских лабораториях, и одновременно усовершенствовать свой немецкий язык.

Приехав в Европу, Джеймс отложил прием ванн на несколько месяцев и все это время с увлечением посещал художественные галереи и театры. Его письма тех лет отражают перепады между периодами, когда к Джеймсу возвращались силы и он посвящал время чтению французских романов и философских произведений, и периодами плохого самочувствия, отмеченными меланхолическими размышлениями, ощущением бесцельности существования и сомнениями в правильности избранной профессии. С точки зрения психологии, можно было бы предположить, что основной конфликт натуры Джеймса заключался в том, что Джеймс колебался между бескомпромиссным спиритуализмом своего отца и собственным признанием того, что научный детерминизм в том виде, в каком его преподавали в Научной Школе Лоуренса, может иметь смысл, по крайней мере, в некоторых обстоятельствах. Джеймс рассматривал вселенную как нечто незавершенное и пребывающее в непрерывно меняющемся состоянии, что сильно затрудняло интерпретацию человеческого опыта. Детерминистский взгляд затруднял поиски смысла жизни; ценности идеалистов находились на таком абстрактном уровне, что не могли иметь никаких точек соприкосновения с реальностью современного мира. Хотя Джеймс признавал ценность детерминистского мировоззрения, он не мог принять детерминизм, не дававший удовлетворительного объяснения понятию зла. Если зло нельзя преодолеть, хотя бы частично, то верить в то, что единственный выход заключается в абсолютном пессимизме, просто цинично. Если Бог сотворил зло только для того, чтобы затем искоренить его, то человеческая воля есть не что иное, как фикция, а жизнь есть не что иное, как царство скуки. Джеймс нуждался в компромиссе, и его последние произведения свидетельствуют о том, что в конце концов он отыскал для себя такой компромисс. В своих произведениях Джеймс предлагает миру прагматичную философию, которая, как он надеялся, поможет сблизить противоречивые взгляды.

Тем временем Джеймс пытался найти для себя лично нечто такое, во что он мог бы верить и что помогло бы ему вытянуть себя из душевной депрессии. Он нашел частичное решение проблемы в работах французского философа Ренувье, которого он позже окрестил «эмпириком-недетерминистом». Определение свободной воли, данное Ренувье — «придерживаться мысли «потому что я так захотел» — несмотря на то, что у меня могут быть и другие мысли», — дало Джеймсу точку опоры. Первым актом свободной воли со стороны Джеймса явилось то, что он уверовал в свободную волю. Впоследствии, рассказывая о компромиссе Джеймса, А. Дж. Эйер писал, что Джеймс «воспользовался преимуществом быть реалистом в отношении любых фактов и практических проблем и идеалистом в отношении морали и теологии».

МЕСТО В ЖИЗНИ

Месяцы, проведенные Джеймсом в Европе в 1867–1868 годах, не избавили его ни от болей в спине, ни от раздумий о будущем, однако увлеченное чтение литературных и философских произведений принесло ему несомненную и огромную пользу. Кроме этого, по мере того как поправлялось в Берлине его здоровье, Джеймс посещал лекции по физиологии Эмиля Дю Буа-Реймонда и приступил к выработке идей о том, как подойти к психологическим вопросам с точки зрения физиологии. Первым шагом в достижении этой цели являлось получение медицинской степени.

Возвращение Джеймса в Кембридж и мысли о предстоящих экзаменах по медицине привели к возврату депрессивного состояния. Несмотря на все волнения, Джеймс справился с ситуацией. Он тщательно подготовился к экзамену, выдержал его и наконец в 1896 году получил степень доктора медицины.

После получения медицинской степени Джеймс в течение нескольких лет не совершил ничего значительного. Он отдавал время чтению и отдыху и продолжал расстраиваться из-за отсутствия основного направления в своей жизни. Джеймс решил, что его здоровье не позволит ему справляться с теми нагрузками, которых требовала рутинная врачебная практика и лабораторные исследования. И, что было еще важнее, он обнаружил, что медицина лишена полета ума. Все еще без определенной цели он время от времени посещал лекции в Гарварде. Отец обеспечивал его средствами для путешествий и бездействия, полагая, что со временем Джеймс определится в своих намерениях.

Именно в тот момент бывший учитель и сосед Джеймса, Чарльз Элиот, помог Джеймсу избавиться от хандры, предложив ему в 1872 году в течение полугола вести занятия по сравнительной анатомии и физиологии в Гарварде. Уильяму было к тому времени 30 лет, но у него до сих пор не было постоянной работы, и он все еще жил как испорченное дитя в защищенной от невзгод атмосфере родительского дома. Он воспринял предложение Элиота как дар божий и принял должность в надежде на то, что она поможет рассеять его «философическую ипохондрию».

Избавившись наконец от чувства вины, какую он мог испытывать по причине своей зависимости от родителей и отсутствия цели в жизни, Уильям достиг большого успеха как преподаватель. С детских лет принимавший участие в интеллектуальных дискуссиях, обычных для либеральной атмосферы его родного дома, Джеймс легко находил общий язык со своими студентами, а они — с ним. Студентов привлекали его разносторонние знания и попытки связать учебный материал с жизненными ситуациями. Его обширный опыт, начитанность, талант общения и подкупающие манеры способствовали росту его популярности. Похоже на то, что с тех пор как Джеймс в 1870 году познакомился с трудами Ренувье, он выработал свой практический подход к обучению и к жизни в целом. Хотя его задача заключалась в обучении студентов физиологии, он толковал свой предмет достаточно широко, что давало ему возможность познакомить студентов со многими собственными идеями, причем студенты реагировали на это положительно. После этого первого успеха Джеймсу предложили в следующем учебном году провести полный курс занятий. Несмотря на то, что его преподавательская деятельность прибавила ему уверенности в собственных силах и уменьшила депрессию, Джеймс чувствовал: прежде чем он окончательно определится, ему необходимо еще один год провести в Европе. По прошествии этого года он до конца жизни продолжал работать в Гарварде.

Многим студентам, посещавшим занятия Джеймса, было суждено сделаться знаменитыми. Хорошо известен тот факт, что в числе студентов Джеймса были такие люди, как Джордж Сантаяна, Гертруда Стайн и Г. Стэнли Холл. Помимо названных, студентами Джеймса были также Мортон Принс и Борис Сидис, внесшие значительный личный вклад в американскую психиатрическую и психоаналитическую науку. Джеймс Джексон Путнэм, близкий друг Уильяма Джеймса, стал важной фигурой в психоаналитическом движении, причем могло случиться так, что если бы не влияние Джеймса, Путнэм вообще бы не занялся психоанализом.

Общение Джеймса с Мортоном Принсом оказало решающее влияние на профессиональное становление Принса. Подобно Джеймсу, Принс принял подходы Жане и Шарко к неврологии и клинической медицине и получил всемирную известность благодаря своим книгам. Он отстаивал «научную психопатологию», основал «Журнал аномальной психологии» и в течение многих лет занимал пост редактора этого журнала.

Примерно десять лет тому назад Давид Шаков вспоминал, что через Джона Дьюи Джеймс вошел в его жизнь и стал его неизменным героем. Историкам досталось от Шакова за их «ограниченный взгляд» на факторы, которые, по их мнению, сыграли решающую роль в развитии психоаналитической мысли. Он писал:

«Подобная нечувствительность проявилась в невнимании к выводам, проистекающим из двух фундаментальных принципов Джеймса. Одним из этих принципов, названным Торндайком самым значительным открытием Джеймса в области психологии, является существование «краевых» психических состояний. Другой принцип заключается в том упоре, какой делал Джеймс на концепции, до некоторой степени связанной с первым принципом — концепции «привычки», то есть повторяющихся и, казалось бы, незначительных событий в наших жизненных обстоятельствах и наших поступках…, могущих играть важную роль в формировании наших мнений, восприятий [и] реакций».

По мере того как Джеймс приобретал известность, он начал делиться своими знаниями и философскими воззрениями не только со своими студентами и коллегами, но также с другими преподавателями, широкой публикой и с образованными людьми в целом. Число предметов, не удостоившихся внимания Джеймса, можно пересчитать по пальцам. Он анализировал социальные и политические вопросы в статьях о патриотизме, войнах, линчевании (самосуде), аскетах, гениальности и скрытых энергетических возможностях человека. Сын Джеймса, Гарри, писал, что Джеймс «не был склонен недооценивать бойцовский инстинкт», который он рассматривал как крайне легковозбудимую силу, лежащую в основе общественных структур всех доминирующих рас. Он выступал в поддержку международных судов, сокращения вооружений и прочих «мер, способных противостоять страсти к разжиганию войны». Джеймс предлагал перевести «бойцовский инстинкт» в созидательное русло и выступал против тех, кто пытался утвердить социальную психологию, основанную на предполагаемой гедонистической природе человека.

По мнению Джеймса, в основе человеческой натуры лежит творческий потенциал индивидов, который успешнее всего реализуется во взаимодействии с общественным порядком. Джеймсова концепция «социального я» использовалась в более поздних разработках психологической и социологической теории как основа для анализа индивидуальных и групповых поступков.

ВЛИЯНИЕ ЕВРОПЕЙСКОЙ МЫСЛИ

«Запойный» читатель на нескольких языках, Джеймс был для своего поколения главным вестником нового, принесшим в Америку зарубежные идеи в области психологии, медицины и неврологии — особенно информацию об исследованиях, проведенных во Франции. Он проделал обзор работы Либо еще в 1868 году.

Французская неврология и психиатрия привлекали Джеймса потому, что стояли ближе к старым метафизическим понятиям, чем германский экспериментализм. Джеймс одобрял внимание французских ученых к высшим психическим функциям, а также к эмоциональным и практическим потребностям людей. Французская психитрия достигла особых успехов в области неврологии и в интерпретации органических психозов. Клиницисты искали причины, лежащие в основе заболеваний.

С помощью наблюдения временных изменений, изучения историй болезни и проведения аутопсии клиницисты постепенно начинали классифицировать четко выраженные нозологические формы, определяемые частично по присущим им симптомам, а частично по анатомическим поражениям, лежащим в основе таких заболеваний. Успехи в диагностике функциональных нарушений также производили на Джеймса впечатление, особенно работа Жане и Бине по истерии и расщеплению личности. Он находил, что их работа полна «тонкой психологии, к которой каждый психолог обязан отнестись со вниманием». Он предсказывал, что эта работа вызовет споры и стимулирует профессиональный интерес.

Знакомство Джеймса с европейской психологией и психиатрией побудило его к поощрению изучения многих тем, бывших непопулярными в научной психологии, например гипноза, расщепления личности, галлюцинаций, исследований психики, истерии, нарушений и в целом исследований, проводившихся в области психопатологии.

Его многолетнее содействие проведению таких исследований в значительной мере заложило исследовательский фундамент, побудивший психологов обратить свое внимание на изучение динамических процессов и психоаналитической теории. Изложенное Джеймсом в первом томе «Психологического обзора» (Psychological Review) содержание оригинального доклада Брюера и Фрейда явилось первым в Америке печатным упоминанием о работах Фрейда. В статье утверждалось, что истерия вызывается «психическим шоком», воспоминания о котором попадают в подсознание (подпороговое сознание). Оставшиеся там, они действуют как «шипы в душе», по выражению Джеймса. Для исцеления необходимо вывести их на поверхность в гипнотическом состоянии, позволить им оказать на пациента полное эмоциональное воздействие, даже жестокое и болезненное, и таким образом помочь им «выработать» себя и исчезнуть. Джеймс не видел в этом способе ничего оригинального, потому что в Англии, на много лет раньше, Майерс «заявил, что истерия есть заболевание гипнотического пласта», а Фрейд и Брюер просто дали подтверждение более ранней работе француза Жане. Во время визита Фрейда в университет Кларка в 1909 году, когда большинство психологов и психиатров в Америке отвергали психоаналитические интерпретации, Джеймс писал Флурнау, женевскому психологу, что он надеется на то, что «Фрейд и его ученики распространят свои идеи до самых отдаленных пределов… Они не могут не пролить свет на природу человека».

СОСТОЯНИЕ ДУШЕВНОГО ЗДОРОВЬЯ АМЕРИКАНСКОГО ОБЩЕСТВА

Джеймс ощущал не только проблематичность ситуации в области психологии, существовавшей в его время, но также остро чувствовал проблемы общества. В Америке XIX века материализм, корпорации-гиганты, высокие скорости, шум и неуверенность в собственном положении влекли за собой нервное истощение, неврастению или то, что Джеймс определил как «американит». По Джеймсу, это новое заболевание нервной системы возникло потому, что люди, вытесняемые машинами, боялись потерпеть неудачу и потерять работу и вследствие всего этого начинали испытывать состояние, знакомое нам как стресс.

Традиционная медицина мало что делала для разрешения этих проблем живых людей. Вопрос о терапии душевных заболеваний всерьез не ставился, и надежд на возможность их лечения было мало. Ограниченные реформы, имевшие место в больницах для душевнобольных в 1880-х и 1890-х годах, проистекали не из заботы о здоровье пациентов, а из попыток утвердить психиатрию в статусе официальной отрасли медицины, делая с этой целью упор на значимости физических нарушений. Психиатры хотели вывести психиатрию за пределы государственных институтов и сделать ее достоянием общественных программ или частной практики. В 1873 году в своем обзоре работы Айзека Рэ»» Вклад в психопатологию» Джеймс критиковал Рэя и прочих психиатров за то, что они уделяют слишком большое внимание административной работе и забывают о том, как важно делать новые открытия, которые могли бы способствовать успешному лечению людей. Джеймс также предпринимал практические усилия по исправлению этого положения. Он являлся членом-основателем Национального Комитета по психогигиене, известного также как Общество Бирса, и оказал ему помощь на раннем этапе работы, предоставив заем в размере 1 000 долларов. Назначение этой организации состояло в осуществлении роли посредника между административными кругами больниц, пациентами и общественностью.

Джеймс всю жизнь проявлял интерес к системам ценностей всех видов, особенно к религии. Он фокусировал внимание не на конкретных догмах отдельных религий, а на личной вере каждого верующего. Он рассматривал лечение внушением или психотерапию как альтернативу религии хронического беспокойства, которая была характерна для евангелистских кругов Англии и Америки начала XIX века. Во времена Джеймса религия в Америке переживала критический период. Дарвин и эпоха естественных наук пошатнули основы традиционной веры в Бога. Томас Хаксли и Герберт Спенсер расширили рамки теории Дарвина таким образом, чтобы полностью вытеснить религию. Психотерапия предлагала оптимистические жизненные перспективы и предназначалась для блага многих людей.

В Америке подходящим моментом воспользовались различные группы психотерапевтов, исповедовавших принцип лечения внушением, например «Христианские ученые». Джеймс твердо верил в то, что величие Америки зиждется на таких качествах ее граждан, как решительность, энергичность и энтузиазм, ц что предлагаемое направление в психологии подвигнет людей в направлении успеха. Лечение внушением было направлено на то, чтобы исподволь внушить людям основы Священного Писания в соответствии с принципом о том, что временные психические расстройства личности способствуют быстрому проникновению религиозных идей в подсознание. Джеймс подчеркивал универсальность подсознательного «я», которое он называл «признанной психологической единицей». Он считал лечение внушением практическим и продуктивным методом терапии и связывал этот метод лечения с работой английских исследователей над проблемой сублимированного сознания и французских исследователей над проблемой бессознательного.

С точки зрения Джеймса, огромная ценность метода лечения внушением состояла в том, что он позволял высвобождать мощные энергетические возможности человека. Джеймс напомнил своим читателям о том, что в физике понятие энергии является строго определенным и коррелирует с понятием работы. Однако психическая и моральная работа, «хотя мы не можем существовать, не упоминая о них, представляют собой термины, которые пока еще едва ли подвергались анализу». К великому сожалению Джеймса, терминология, необходимая для обсуждения концепции энергии, участвующей в психической деятельности, не соответствовала уровню психологии тех лет, и Джеймс понял, что ему придется долго ожидать прогресса в этом направлении.

Все это привело к тому, что, как и можно было ожидать, методы психотерапии, несмотря на горячую поддержку Джеймса, не были восприняты всерьез американскими академическими или психологическими кругами. Он рассматривал психотерапию как типично американский вклад в психологию, который в высшей степени соответствовал практическому и оптимистическому складу характера Джеймса. Когда медики увидели в психотерапевтах своих конкурентов, они в 1898 году направили в законодательное собрание штата Массачусетс законопроект о том, что психотерапевты обязаны иметь степень доктора медицины, чтобы получить разрешение на практику.

Джеймс понимал, что требование о сдаче экзаменов на докторскую степень приведет к ликвидации этого движения, и потому выступил перед законодательным собранием штата с речью, призывающей не принимать подобный законопроект, но тщетно. Медики-профессионалы добились того, чего хотели.

ВЗАИМОСВЯЗИ С ТРАДИЦИОННОЙ ПСИХОЛОГИЕЙ

Джеймс пытался научить американских психологов большей восприимчивости к временному и гипотетическому характеру основ научной психологии и расширить их концепцию гуманности путем прослеживания значимых взаимосвязей между данными, поступающими из разных источников. В сентябрьском выпуске «Американского журнала по психологии» за 1890 год в своем письме к редактору Джеймс попросил содействия в сборе информации для научного исследования — по «статистике галлюцинаций».

Неослабное внимание, проявляемое Джеймсом к подобным феноменам, а также к уникальности и индивидуальности психологических фактов и личного опыта, стало причиной его споров с ведущими специалистами в американской психологии о предмете и методах психологии. Характерное для маститых психологов начала века отношение к психологии отличалось от взглядов, которых придерживался Джеймс.

Можно сказать, что это было проявлением силы духа одного человека против многих других. Джеймс отлично понимал, что в академических кругах его мировоззрение не принималось, и говорил: «Я чувствую себя как человек, который должен как можно скорее загородить спиной открытую дверь, если он не хочет увидеть, как эта дверь будет закрыта и заперта на замок» (1902).

Конечно, Джеймс не избежал критики, что естественно следует из вышесказанного. Когда, спустя 12 лет подготовки, были опубликованы «Принципы психологии» (Principles of Psychology) Джеймса (1890), старая гвардия психологов не смогла промолчать по этому поводу и с полной уверенностью заявила, что сделанные Джеймсом предположения вряд ли можно воспринимать серьезно. Хотя труд Джеймса производил впечатление своими экспериментальными находками и интроспективными глубинами, «Принципы» оказались провокационной книгой. Джеймс воспользовался примерами из истории и тривиальными случаями из повседневной жизни.

Г. Стэнли Холл назвал книгу Джеймса «импрессионистской», а Вундт заявил, что это беллетристика, а не научный труд — «вердикты», до некоторой степени спровоцированные огромным количеством экспериментальных данных и серьезных аргументов, приведенных Джеймсом. В любом случае, невзирая на критику, «Принципы» имели ошеломляющий успех. По этому поводу говорилось, что с публикацией «Принципов» Джеймс стал признанным источником самой живой психологической мысли в стране.

Из «Принципов психологии» и всех прочих произведений Джеймса очевидно, что слово «амбивалентный» наиболее полно характеризует мнение Джеймса о традиционной психологической науке. Он с уважением относился к эмпирическому методу, но считал, что если результаты эмпирического подхода не могут помочь в решении вопроса, следует рассматривать такой традиционный научный метод как ограниченный.

Большая часть аргументов Джеймса основывается на примере ученых, которые отрицают веру и заявляют, что научный метод является совершенно объективным. Джеймс был не согласен с их презрительным отношением к предметам, выходящим за рамки науки, и высказал предположение о том, что такие ученые не сумели разглядеть свою собственную веру в исключительной правоте материалистического мировоззрения, которое не в состоянии объяснить многие проявления человеческого опыта. Подобно Маху, Джеймс настаивал на том, что научный язык является изобретением человека. По Джеймсу, гипотезы есть просто способы толкования, а не буквальные копии реальности. Он полагал, что в некоторых случаях стоит воспользоваться конкретными религиозными интерпретациями.

Проявляя дипломатичность в оценках, но не прекращая при этом критиковать современные ему доминирующие направления в психологии, Джеймс особенно выступал против членов Ассоциации психологов, редукционистский анализ которых он заменил своим «потоком сознания». В 1894 году, в своем президентском обращении к Американской Ассоциации психологов Джеймс продолжал предъявлять обвинения в адрес традиционной психологии. Он забраковал лабораторную работу и подчеркнул свое несогласие с позицией членов Ассоциации. Он выступил в защиту исследований психики и объявил, что отказался от той материалистической позиции в отношении к сознанию, которой придерживался в своих «Принципах». С другой стороны, он выступил с отрицанием «доктрин души» приверженцев трансцендентальной философии, искажавших психологию.

Джеймс Маккин Кэттелл отреагировал на выступление Джеймса отрицательно, за исключением пункта, где Джеймс поддерживал исследования психической деятельности человека. Возражая Кэттеллу, Джеймс заявил, что, как ему кажется, Кэттелл не принимает во внимание один важный довод, который состоит в том, что исследования психики «все еще остаются в целом загадочной областью, поскольку в бесчисленных случаях полученные данные невозможно ни сделать более точными, ни проигнорировать, найдя для этого подходящее объяснение… В этом случае речь может идти только о возможности и невозможности». Похоже, основное предназначение Джеймса состояло в том, чтобы протестовать, в психологии и в жизни, против применения искусственных анализов и механистических подходов к изучению человеческого опыта.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Не обязательно полностью и безоговорочно разделять взгляды Джеймса для того, чтобы понять, что ему принадлежит множество фундаментальных открытий — открытий, важность которых была признана его коллегами и признается до сих пор. Неполный перечень достижений Джеймса включает следующее: его отчет о пространственном восприятии; его, совместные с Ланге, революционные открытия в области эмоций; включение исследования инстинктов в науку о человеческом разуме как неотъемлемой части этой науки; его концепция привычкц как основного принципа ментальной организации; использование данных о патологической стороне ментальной жизни для освещения нормальной психической деятельности; его психология «я», включающая вариант того, что позднее превратилось в концепцию самоактуализации Маслоу; его трактовка памяти в виде фаз, которая предвосхитила популярную в настоящее время модель обработки информации; его оценка универсальной значимости торможения в поведенческой структуре, а также его сознательная и систематическая борьба за признание всего эфемерного, преходящего и мистического.

Как явствует из его психологии и его жизненной философии, характер Джеймса не подчиняется стереотипному определению. Он совмещал в себе множество личностей, ни одна из которых не была независимой от других. Его интерес к аномальным явлениям иногда толкуется как один из аспектов личного склада Джеймса. В один из периодов депрессии Джеймса его мать писала: «Беда в том, что ему (Джеймсу) необходимо выразить в словах каждый оттенок чувств и, в особенности, каждый неблагоприятный симптом… (Его) темперамент отличается безнадежно болезненной впечатлительностью».

Такая болезненная впечатлительность была лишь одним из аспектов его чувствительной натуры. Он жаловался на то, что его отвлекают от работы, но при этом не смог бы прожить без таких отвлечений. Интеллектуальный авантюрист по натуре, он обожал перемены и, испытав на себе действие газообразной закиси азота, писал в статье, опубликованной в сборнике «Майнд» («Разум»), что этот опыт сравним с идентификацией противоположностей Гегеля. Он экспериментировал с мескалью (мескаль — мексиканская водка из сока алоэ) и не исключал возможности того, что йога представляет собой методологический способ пробуждения глубинных уровней силы воли с целью повышения энергетической мощи человека.

Несмотря на то, что временами Джеймс бывал унылым, упрямым или впадал в пессимизм, он мог также быть любезным, благожелательным и обаятельным. Его беспокойный характер проявлялся в перепадах его настроения, в частой перемене мест и в разнообразии интересов. Он осознавал, что живет во времена путаницы в психологии, и в искренней попытке понять и разрешить проблемы рассматривал все существующие точки зрения. Его отказ принять какую-то одну сторону и упрямо защищать ее не имел параллелей в те дни, когда психологии была присуща классическая строгость. Джеймс не категоризировал свои идеи, его мышление развивалось не в соответствии с аккуратно настроенной шкалой, на которую нанесены деления от материализма до мистицизма. Он одновременно придерживался стольких концепций, что случайному читателю они могли бы показаться безнадежно противоречащими друг другу и совершенно несовместимыми. Традиционные пробелы, оставленные другими психологическими школами, Джеймс сумел наполнить позитивным, основанным на опыте содержимым с привлечением данных о направленности, значимости и взаимосвязанности, а его принципы плюрализма и прагматизма открыли возможности для человеческих свершений и явились альтернативой смирению и отчаянию, свойственным для детерминистского мировоззрения.