Пролог

Газель остановилась на обочине, подняв тучу пыли. Вова с недоверием посмотрел в окно. В прошлый раз, года два назад, он ездил сюда с родителями, и дело было ранней весной. Сейчас же¸ в самый разгар лета, за окном зеленел лес, и лишь иногда среди крон, проглядывали крыши домов.

Покосившийся показатель гласил: «Родники — 0,6». ГАЗЕЛЬ, взревев мотором, разгоняясь, понеслась дальше. Посмотрев ей вслед, Вова, поправив лямки рюкзака, свернул с асфальта на проселок.

Дом деда выглядел крепким. Среди полуразвалин по соседству, просто дворец. Вообще — то он и не выглядел деревенской избой. Сложенный из красного кирпича, он скорее походил на дома купцов. Железная крыша, выкрашенная в зеленый цвет, яблони за высоким забором. Крепкое такое жилище. Следит дед, а ведь уже восьмой десяток.

— Он еще нас всех переживет, — говорила мама, собирая Вову в дорогу. — Нам бы такое здоровье.

Дед сидел на скамейке перед воротами, курил. Одет он был в простую серую рубаху, расстегнутую сверху, штаны, тоже из такой же простой ткани и тоже серого цвета, заправленные в сапоги. Он не выглядел старым и уж тем более немощным. И хоть морщины уже изрядно избороздили лицо, прищур глаз был по–прежнему такой, каким он его запомнил в прошлый раз: чуть насмешливый, изучающий.

Вова мысленно сравнил его с городскими пенсионерами. Вечно недовольные, взгляды испуганные, походки шаркающие. Перед ним же был уверенный в себе мужчина, крепкий хозяин.

— Здорово, внучок, — пробасил дед. — Ну что, какими судьбами? Решил попроведать старого деда?

Вова немного смутился.

— Привет, деда. А что мама не говорила?

— Да я не понял ничо. Трубка эта, работает через раз.

Дед кивнул на сотовый в кармане. Да, вот такой дедушка. Мобильник освоил на раз.

— Что — ж ты не позвонил? Я бы в город за тобой смотался.

— Да ладно, — махнул рукой парень. — Что я сам не доберусь?

— Ну, сам так сам. Так что приехал — то?

Вова потоптался.

— Садись, устал, поди? — хлопнул ладонью по скамейке дед.

Парень снял с плеч рюкзак, сел.

— Я это … — запнулся Вова. — Короче рисовать приехал.

— Рисовать? — дед удивленно хмыкнул. — Да, неожиданно.

Он поглядел на меня

— А что?

— Природу. Я ж учусь на это. Это вроде как задание у нас, домашнее.

— Ну–ну, — дед пыхнул сигареткой. — Вообще, это ты правильно приехал. Здесь места хорошие…

* * *

Наконец–то! Я мог свободно бродить по лесу, не рискуя встретить толпу пьяных отдыхающих! И не надо ехать с тремя пересадками, вызывая недоуменные взгляды окружающих, своей одеждой, предназначенной для длительных путешествий. Просто вышел из дома, два шага и ты уже среди стволов деревьев. Красота! Положительно, надо сюда почаще выбираться. А то проходят летние дни в пыльном городе, лишь изредка разбавляемые походами в лесное царство.

В первый день дед посмотрел на меня, молча кивнул, при виде моей одежды. Простая крепкая куртка, из джинсы с капюшоном, джинсы — же на ногах, берцы. Посмотрел, как я роюсь в рюкзаке, выкладывая лишнее.

— Какой–то нож у тебя несерьезный, — показал на ножик дед и вышел.

Вернулся, неся охотничий нож в ножнах. Ого! Вещь!

— Здешние леса, не парк возле Свердловска, — он упорно не желал принимать новое название города. — И звери нередко попадаются.

Но в общем снарягу одобрил. Топор, аптечка, вода в бутылке. Пайку он мне сам выдал.

— Смотри, не заблудись. Далеко–то не ходи, — напутствовал он меня. — Здесь места глухие.

Вечером я сидел, перебирая на ноутбуке фотки, сделанные днем. Зашел дед, посмотрел.

— Странно, — наконец сказал он. — Ты вроде говорил, что рисовать будешь? Или теперь так рисуют?

— Да не, дед. Это я просто место выбираю. Нафоткал, теперь смотрю, оцениваю.

— А-а. Понятно.

Тем временем картины неспешно сменялись в режиме слайд — шоу.

— Во. А ну ка покажь еще раз, — ткнул он в монитор.

Я тормознул показ, листнул обратно. На экране замерла панорама леса. Он мне показался странным, кое–где, деревья были, как после пожара, черные перекрученные стволы, сухие ветви. Лишь на самой вершине зеленая шапка. Трава росла пятнами. Где–то была густая, чуть не с человеческий рост. А иногда чуть не голая земля. За этими деревьями, как лысая макушка, виднелся холм. Я вообще–то думал про него, как про место, где можно пристроиться с мольбертом. Но сегодня до него не дошел, только издалека сфоткал.

Дед внимательно рассматривал изображение, при этом я с удивлением увидел на его лице какое–то странное выражение, челюсти были стиснуты, под кожей вздулись желваки. Наконец он глухо изрек:

— Давно я его не видел.

Я посмотрел вновь на экран, потом вновь на деда.

— А что это за место? — спросил я.

Дед ответил не сразу.

— «Лысая гора», — будто перебарывая себя, произнес он медленно. — Ты не ходи туда.

— Почему? — удивленно спросил я.

— Дурная молва идет об этом месте, — ответил он, отворачиваясь. — Нехорошее оно.

— И чем же оно плохо? — заинтересовался я.

— Вижу, любопытно, — усмехнулся дед. — Ладно пойдем, чайком побалуемся. Расскажу …

* * *

Дед поставил чайник на стол, на деревянную подставку. Достал кружки, калач и кусок копченого мяса. Вот это я понимаю, чайку попить! А то печенье, булочки! Мясо — лучший десерт!

— Сам коптил, — похвалился дед, положив рядом с мясом нож. — Давай без этикетов, каждый сам себе.

Я вдруг вспомнил почему–то, что говорил про деда отец:

— Ты не смотри, что дед в деревне живет, — говорил он, прихлебывая чай. — У него два образования высших. Он умнее всех нас, вместе взятых. Мать твоя как–то попыталась вон, поумничать. Он ей как загнул, по философии, да словами такими, что только со словарем разбирать.

Теперь я и сам это чувствую. Да, обычно дед говорил так, словно всю жизнь дальше околицы не был. Но вот только без привычных непечатных вставок, и слова произносил правильно, не переиначивая. А иной раз проскакивало словечко, которое сельский житель, ну никак знать не должен.

Мясо действительно было превосходно. Магазинская байда, рядом не лежит. Эх, Саныч с Егором бы попробовали, за уши было бы не оттащить!

— Что, вкусно? — рассмеялся дед.

— Ага! — с трудом ответил я, с набитым ртом.

— Ну, так! — дед сел, налил кипятка в заварочный чайник.

— Пусть настаивается, — закрыл он полотенцем чайник. — Теперь давай поговорим.

Я кивнул, жуя кусок мяса.

— Ответь сначала, откуда у горожанина, такие лесные навыки? — спросил он, кивая на рюкзак, стоявший возле двери.

Неожиданный вопрос.

— Так это, — я проглотил кусок. — Мы ходим иногда в лес.

— Мы?

— Ага. Ролевики.

— Не слышал. Поясни.

— Ну, это люди, которые в лес ходят, на мечах рубятся. В доспехах. Это если коротко.

— На мечах? — дед удивленно поднял бровь. — Интересно.

Он задумчиво потер подбородок.

— А зачем?

— Отдых такой. На любителя. Мне нравиться.

— Странные нынче у молодежи увлечения. Но хоть не водку пьют. На свежем воздухе опять же.

— Ага, — подытожил я.

Мы помолчали. Дед убрал с чайника полотенце и налил себе чая. Он пил прямо так, не разбавляя.

— Кстати, картин–то у тебя много?

— Да нет — немного смутился я. — штук десять.

— Пейзажи?

— В основном да.

— А Мишка, партизан, молчит, что у меня внук художник.

За окном начали сгущаться сумерки. Я бросил взгляд на часы. Почти десять. Дед достал кисет, бумагу, свернул самокрутку.

— Не балуешься? — спросил он, кивая на цигарку.

Я отрицательно помотал головой.

— Оно и правильно, — дед закурил, чиркнув спичкой.

Встав, он подошел к окну. Постоял, пуская клубы дыма.

— Место это, — начал он рассказ, кивая в сторону комнаты, видимо подразумевая фото на ноутбуке. — Нехорошим считается. Скот в нем пропадает… Люди…

Он нахмурил лоб.

— Когда еще деревня нормальной была, людной, ходить туда местные шибко опасались. Особенно по ночам.

— Я когда приехал сюда, молодой, смелый был, — проложил дед, выпустив клуб дыма. — Посмеялся над этими суевериями. Наука людей в космос выводит, а тут страшилки пионерские!

— И что?

— Да взял и сходил на ту гору. И именно ночью. Чтоб доказать всем, что не верю в это. Ночью и, правда, меня никто не утащил, вообще все было спокойно. Придя утром в деревню, я посмеялся над рассказчиками страшилок. Так я сказал, что все это суеверия дряхлые, бабкины сказки.

А один дед, подошел ко мне, посмотрел в глаза и говорит, мол, зря ты это сделал. Часть себя там оставил. Все время сюда возвращаться будешь. Я ему не поверил, ясное дело.

Дед затянулся еще раз.

— И что дальше? — спросил я, жаждая продолжения.

Он посмотрел на меня в нерешительности, будто решая, говорить или нет.

— Как видишь, вернулся, — ответил он, наконец, и добавил тихо. — Каждую ночь, пока жил в городе, приходил на этот холм.

— То есть как? Пешком?

— Нет, — ответил он, не глядя на меня. — Во сне.

Он внимательно оглядел меня, словно проверяя, смеюсь я или нет. А мне вдруг не до смеха стало. Показалось, из окон потянуло холодом, будто зима за окном. По телу даже мурашки побежали.

— Вот так. А сны были очень реальны, просыпаясь, я не всегда понимал, где я. Ничего в этих снах не происходило, я просто оказывался там и все. Даже пару раз пытался там, во сне, уйти с этого холма. Но или сразу просыпался, или не мог дойти даже до ближайшей чаши. Шел, шел, а она все также далеко.

Дед сел на лавку, затушил окурок в пепельнице.

— И самое странное, все просто из рук валилось. Болеть начал, температура бывало, как подскочит под сорок. Врачи только руками разводили, по их мнению, я был абсолютно здоров. Аля потащила по бабкам, одна из них и сказала. Оставил, говорит, ты парень в одном месте свое здоровье. Вернешься туда, все нормально будет. На вопрос жены, что это за место, ответила, что мне лучше знать. Вот я и вернулся.

Он побарабанил пальцами по столу. я уже подумал, что это конец рассказа, как он продолжил:

— Сначала прожил неделю. Так хорошо сделалось. Я не просто выздоровел, я будто родился заново. Даже рука ломаная, на погоду ныть перестала. Во всем теле была такая легкость, что казалось, вот–вот взлечу. Я обрадовался, ясное дело и вернулся в город. Дней пять все было хорошо. А потом я слег.

В одно прекрасное утро, я, выплыв из тумана беспамятства, с трудом открыл глаза и увидел над собой встревоженное лицо жены и незнакомого мужчины в белом халате.

Меня положили в больницу. Мне было все хуже и хуже. Однажды, через приоткрытую дверь, я услышал разговор жены и моего лечащего врача. Он утверждал, что им не удалось найти причину заболевания, но я явно угасаю. Медленно, но верно, силы покидают мое бренное тело. «Он даже не ест уже почти. Честно говоря, это первый такой случай в моей практике» — говорил доктор.

И я, поняв, что здесь мне никто помочь не в силах, уговорил жену, чтоб она увезла меня сюда, в деревню. Пока ехали, я видел на лицах окружающих, когда они смотрели на меня, лишь сочувствие.

Приехали сюда под вечер, я настолько ослабел, что даже двигаться уже сам не мог. Меня переложили на кровать и мы остались с Алей одни.

Она все ходила по дому, горестно вздыхая, и пряча слезы, а я все глядел в окно, на темнеющий край неба, на первые звезды. И все вспоминал слова того старика. И не заметил, как уснул.

И снился мне опять привычный пейзаж. Звездное небо над головой. Шумящие под ветром деревья.

Когда утром меня разбудила настойчивая малая нужда, я не сразу и понял, что я сделал. К тому времени утка стала для таких целей, такой же привычной, как раньше унитаз. Но я, враз забыв и про нее, и про все остальное, сделал кое–что другое.

В общем, очнулся я, стоя босыми ногами на траве, прохладной от утренней росы. И сделав дело, посмотрел вдаль и открыл рот. Я САМ ВЫШЕЛ НА УЛИЦУ!!! Я! САМ!

После я сидел на лавочке и раз за разом ощупывал себя, убеждаясь, что это не сон. Но свежий утренний ветерок приятно холодил тело под рубашкой, я был полон сил, и не было и следа той противной слабости.

Дед замолк и начал сворачивать новую самокрутку.

— Что же дальше то было? — спросил я, сгорая от любопыства

— А что дальше. Так и живу здесь с тех пор. В школе работал до пенсии и потом, пока ее не закрыли. Деревня потихоньку пустела, а я так и оставался здесь. Вот так.

Он свернул наконец свою эту папиросу и чиркнул спичкой прикуривая.

— А на гору эту, не ходил больше? — спросил я его.

— Нет. Хватило ума. А потом Макарыч, старик тот, мне и рассказал историю–то этого места.

— Расскажешь? — быстро спросил я.

— Что еще не надоело сказки старого дурака слушать? — усмехнулся он и налил себе еще чаю, сел поудобнее. — Слушай, коли интересно…

История Макарыча.

— До войны с германцем, той, первой еще, дело было, — крепкий еще, хоть и седой, дед Макарыч, задумчиво оглядел опушку леса возле деревни.

Пастух был в деревне один. Дурачок местный. Приключилась в детстве с ним болезнь, какая–то. На голову дала видно. Не говорил он ничего, но все понимал. И улыбался постоянно. Вот и поставили его коров пасти. С ними разговаривать–то не надо. Выделили лошаденку. Приставили, в общем, к делу.

— Однажды пригоняет он стадо. Глядь, а одной коровы–то нету. Ну, хозяйка ее, понятно в крик, ищи, мол. Ему делать нечего, поехал на поиски. А сумерки уже были.

Наступила ночь, а ни его, ни коровы. Утром увидели его лошадь, в поле возле околицы. Она пугливо шарахалась ото всех, в руки не шла, пока поймали, все изругались. Самого пастушка поискали, поискали да бросили. Леса — то у нас густые, где ж тут кого найдешь.

— А дён через семь, пастушок сам пришел. Похудевший изрядно, в рваной одежде. Все сбежались. Охают. Кто–то спросил его, где ж был то он.

И тут пастушок медленно, запинаясь, но стал говорить! Все рты раскрыли. Не помню, говорит, ничего. Очнулся в лесу, пришел вот в обрат.

Все успокоились. Объяснение сами придумали. Мол, от испуга речь прорезалась. А пастушок дней пять просидел в своей хибаре, где жил до того, пасти больше не ходил. Ну, подумали, что боится он. Назначили другого. Начали думать, что делать то с ним.

А он сам себе дело нашел. На краю деревни поставил себе шалашик, благо лето было в самом начале. Поставил чурбаны, что для пчел делают. Стал пасечником, значит. Все успокоились, никому-ж не хотелось, чтоб обуза была. А так он сам себя кормит, да и медок вкусный.

Потом увидели раз, он возле реки, в овраге чего–то делает. Спросили, но он по своему обыкновению отмолчался. Рядом со своим шалашом соорудил какую–то фиговину, типа печки.

А потом увидали, что он рядом с шалашом яму роет. Прямоугольную. Потом от кручи, туда давай камни таскать. А зачем, слова не вытянешь. Потом кто–то смекнул, что это же он основу под дом делает! И немалую такую основу. Егор Клепа, что в губернии бывал, сказал, что так дома каменные строят.

Потом одна из баб деревенских, сказала, что когда ходила к бывшему пастушку за медом, увидела, как он из печи этой, словно булки хлебные, достает глину обожженную.

Ну, мужики–то поняли, что каким–то образом этот парень кирпичи узнал, как делать. Вскоре увидели деревенские, что растут у пасеки стены будущего дома. Все просто поражались трудолюбию парня. Встают, он уже из оврага глину таскает, печка эта его для кирпичей дымит.

К зиме дело у него уже до крыши дошло. Тут паренек пришел к старосте и попросил подводы, до города съездить. Мед мол, продавать хочет.

А все как–то упустили из виду, что с постройкой дома, пастушок не забывал и о пасеке. А она была уже куда как солидна.

Крышу, короче парень крыл не дранкой, как все, а железом кровельным, как на церкви.

Короче был голодранец — дурачок, хвосты кровам крутивший, а стал крепким хозяином. Вспомнили, что и зовут его не «эй, парень», а Петр. Особенно, когда выяснилось, что он грамоте обучен!

Кто и когда его обучал, осталось неведомо. Но факт, что Петр свободно считал и писал, и книги умные покупать стал. А в то время, не в каждой деревне, находилось хотя бы по одному грамотному. И те в основном попы. Стали к нему люди ходить письмецо черкануть, али прочесть. Он не отказывал…

… А потом зачастила к нему вдова одна. Говаривали, что ведьма она. Красива была, кровь с молоком, огонь баба. Волос черен, на солнце отливает. Губы, как спелая вишня. Только взгляд у нее был тяжелый, как сапог подкованный, взглянет и словно к земле пригибает.

Двух мужей похоронила она. Детей так не с одним не получилось. К ней уж никто и не подкатывал, одногодки уже все переженились, а помладше опасались…

… Но травницей она была хорошей. Хоть и побаивался ее люд, но сборы брали охотно. Помогали, потому как. Шептались бабы, что травы нужные сами ей сам леший находить помогает. Но когда хворь приключиться, у черта снадобье купишь…

Как–то и стакнулись две одинокие души. Марья, так звали женщину, все чаще стала забегать в дом на отшибе. А потом и вовсе осталась. Еще краше расцвела ее буйная красота. Бабье деревенское только шипели в спину, глядя, как их мужики запинаются об нее взглядом. Потом живот заметили, на сносях оказалась Марья. И еще краше стала, вообще дух у некоторых перехватывало.

Поползли слухи по деревне, что с нечистым знаются в том доме, тем более, что поводов было изрядно. И та история, что с хозяином приключилась, и Марьино умение. Подливало в огонь масло, что не жаловали своим вниманием они церкву, на службы не ходили, праздников не посещали.

А тут еще история одна нехорошая приключилась. Приехали как–то в деревню парни лихие. Проездом, до Ирбита. Ну и прознали они про дом–то на отшибе.

Нашли их через день, как они пропали. Парнишка, что и нашел их тела у реки, заикаться начал. Да и взрослые увидев, вздрагивали и крестились. Лица, перекошенные в диком ужасе, будто они видели самого нечистого и всю армию демонов, долго потом снились многим. А пальцами покойники в землю вцепились так, что пришлось откапывать.

А Петр и Марья, стали еще реже на людях показываться. А бабы, племя болтливое, такие небылицы стало про них сочинять. И про огни какие — то, якобы кружащие вокруг дома, и про силуэт женский на метле, на фоне луны. А еще кто–то даже видел волка, зело крупного, что пробегал по полю, в сторону их дома.

Случился как–то в деревне падеж скота. То ли пастух не туда стадо завел, то ли еще что. Но стали говорить, что, мол, это они, те, что на отшибе пакость сделали. Особенно Агафья, Никодима–старосты жена, ярилась. У нее корова — то стельная была, с животом.

И когда пришла Марья в очередной раз в магазин, за нитками, да иглами, окружили ее бабы, да принялись орать, обвинять. Одежу на ней порвали, а когда она отбрыкалась от них, попал кто–то в голову ей камнем. Без памяти лежащую, отвезли ее в лазарет, сообщили Петру. Тот приехал на подводе, мрачнее тучи. Тут заметили, что худенький, жиденький паренек, превратился в широкоплечего мужика, ростом под притолоку. Как пушинку подхватил он Марью, перенес на подводу.

Молча оглядел он притихший народ, сплюнул презрительно и уехал. А вскоре слегла та самая Агафья, что бойчее всего говорила о Марье. У скотины убирала, да проткнула руку гвоздем. Рука вспухла, пальцы стали, как сосиски. Слегла баба, слабость по телу пошла. Муж ее даже в город повез, врачу показать. Раньше–то все к Марье ходили, ну а после всего, как пойдешь…

Обошлось все, но руку бабе резать пришлось, гноя чуть не кружка вышла. Шрам уродливый так и остался на руке. Еще пара особо бойких бабешек, просто заболели, кто простудой, кто ногу подвернул, кто руку ушиб…

После этого трогать их опасались, а они совсем появляться в деревне перестали.

А в один из дней, увидели люди, что по дороге, прочь из деревни, идет та самая Марья, ведя за руку светловолосого мальчика. Один из мужиков осмелился, спросил, где Петр–то. Та лишь рукой в сторону Лысого Холма махнула и молча пошла дальше. Больше ни Петра, ни ее никто не видел…

* * *

Вторую неделю лазаю я по окрестным лесам. После той ночной беседы, желание лезть на том холм как–то пропало, несмотря на все любопытство. Это меня удивляло, раньше бы весь измаялся, разрываясь между желанием и опасностью. А теперь, как–то странно равнодушно к этому относился.

Написал пару картин. Любимую тему — закат. На одной из них была окрашенная в пурпур скала над рекой. На другой поле и вид на лес с высокого холма на фоне алого круга.

Странное дело, но домой в город совсем не тянуло. Иногда казалось, будто я здесь и живу и жил всегда.

Деревня была почти безлюдной. Всего с десяток домов, где жили постоянно. Еще пара десятков — дачи городских. Вакуум общения меня не тяготил, я и раньше не гнался за славой бесплатного радио.

Я бродил средь стволов, по полям, по берегу реки, вдыхал запахи лета. На сердце был какой–то странный, безмятежный покой. Подолгу стоял возле речного переката, слушая журчание воды. Лежал на лесной поляне, в густой траве, среди дурманящего медвяного аромата и смотрел в высокое голубое небо, разглядывая проплывающие облака. А ветер шумел в кронах, касаясь теплой лапой обнаженных пяток.

И каждый день был короток, как первый поцелуй и долог, как зимняя ночь. Вечером я пил с дедом крепкий чай, в тишине старого дома, жалея, что нет камина и удобного кресла, для полного счастья.

Дом, про который он рассказывал, действительно стоял на окраине. Я удивился, когда увидел его. Никаких признаков обветшания, даже забор и тот не думал куда–то покоситься. Вполне просматривалось место, где раньше сажали. В палисаднике зеленели яблони, а вот огород был и подзапущенным, заросшим.

Зеленое железо крыши блестело на солнце. Заходить я не решился, ограничился внешним осмотром. Кстати дверь в дом пересекала доска прибитая чуть наискось.

— Слушай, дед, — спросил я тогда деда, вечером, придя со своей прогулки. — А Михалыч–то этот, с ним дальше, чё было? — спросил, надеясь на еще одну загадочную историю. — Он где? Умер или что?

— Не знаю, — ответил дед. — Он редко на людях появлялся. Что с ним случилось, где он, никто не знает. В дом его желающих войти не было.

— А доску кто наколотил?

— Парень приезжал один. Машина у него была дюже странная, огонь на ней был нарисован. И рычала она словно трактор. Прожил здесь всю зиму, с осени. Потом уехал, но вернулся. Уже пешком. А под утро на двери уже доска была прибита. Парня этого больше не видели.

Он закурил самокрутку, которую набивал во время рассказа и выпустив дым добавил:

— Вот так …

* * *

Август завершался густыми туманами и мелкими дождями по ночам. Июль прошел незаметно, я позвонил домой, что остаюсь еще на месяц. И вот кончался и он. Еще пара дней и придется возвращаться к городской суете.

Это утро выдалось пасмурным. Дождя не было, но солнце пряталось за серо — стальную ширму облаков. Мы с дедом сидели на лавке возле дома. Я молчал, придавленный необходимостью уезжать. Дед тоже не нарушал тишины, видно задумавшись о своем. И этот момент не напрягал меня, как раньше, в той, городской жизни. Казалось, это было так давно…

Не знаю, что меня заставило посмотреть на тот конец улицы. Тут же рядом вдруг стал неторопливо и как — то мощно подыматься дед.

В конце улицы шла странная четверка. Первым выступал высокий, здоровый парень, в старой потертой штормовке. Его длинные распущенные волосы рассыпались по желто — зеленой ткани. И хотя до них еще было довольно далеко, я ощутил его буквально пронзающий, пристальный взгляд, от которого по телу побежали мурашки.

Справа от него шел чел, тоже с длинными волосами, но убранными в хвост. Он был худощав, роста немного ниже первого, и в его движениях чувствовалась хорошая гибкость. Он напоминал ящерицу. Или кота. Большого хищного, смертельно опасного кота. Одежда, вся в черной гамме, лишь подчеркивало это. Ничего в ней такого не было, только было не понятно, где заканчивается куртка и начинаются брюки.

Слева от высокого, шла девушка. Даже дух перехватило от ее пьянящей, дерзкой какой–то красоты. Насмешливо изгибался алый абрис губ. Эту же эмоцию подчеркивала слегка вздернутая правая бровь. Черные волосы, блестели на солнце, и ветер только с краю смог вытащить пряди из густого переливающегося антрацитового водопада.

Странное дело, но простые вещи, расстегнутая светло — кремовая ветровка, простая серая футболка и синие джинсы каким–то образом лишь подчеркивали ее естественную, без грана макияжа (поверьте художнику), красоту.

Слева же, рядом с девушкой шел еще один паренек, на вид лет двадцать. Он в отличие от первых трех шел как–то весело, крутил головой, что–то говорил своим спутникам.

Я не видел, отвечали они ему или нет, но парнишка улыбался. Одет он был в джинсы и серую куртку.

Они приближались, и напряжение какое–то в воздухе, тоже нарастало. Как при приближении грозового фронта. Сердце, было замерло, но потом я почувствовал его биение все сильнее и сильнее. Голову будто стянули обручем. В грудь, будто кто коленом уперся, но при этом дышать было легко.

Тело стало тяжелым, я даже руки поднять не мог. Реальность вокруг начала расплываться, как будто заслезились глаза, которые по ощущениям были абсолютно сухи. Контуры фигур этих странных людей стали расплываться, и иногда в этом мареве вокруг них, что — то мелькало. Быстрыми росчерками, словно языки призрачного разноцветного пламени.

Стихли все звуки и в этой звенящей тишине, я услышал далекий, что–то вроде перезвона, который я не знал с чем сравнить, настолько он был тихим (но в тоже время отчетливым). Этот звук будто вытаскивал что–то из груди, хотелось рыдать и кричать в серое небо.

Они поравнялись с нами, меня будто вжало в лавку, а идущий первым парень повернулся в нашу сторону и слегка кивнул нам…

… Резко вернулись звуки, зашумел ветер, загомонили птицы. Я выдохнув, ошалело посмотрел по сторонам. Эта странная четверка стояла возле того самого дома на отшибе. Они просто стояли, ничего не делая. Через некоторое время, они как–то так ловко, скользнули (именно скользнули, а не зашли) в ворота.

Я вздохнул и посмотрел на деда. Тот стоял, нахмурившись, задумчиво глядя на лес.

— Пойдем, — наконец сказал он. — Надо баню подтопить. К вечеру гости будут.

— Они что–ли придут? — кивнул я в сторону ушедших.

Дед посмотрел на меня долгим, каким–то отстраненным взглядом.

— Они, — ответил он.

* * *

Сейчас я уже многое понимаю. Правда, не понимаю еще больше. Но сейчас не об этом. Если вы читаете это, значит, вы тоже пытаетесь понять.

Кто я был? Живущий в стандартных рамках бытия обыватель. И то, что я стал рисовать, наверно стало первым камнем. Как потом я думал, Дух искал точку приложения. То лето стало лишь еще одним фактором, что я нашел Путь и пошел по нему.

Сейчас я напишу эти строки, хлопну по кнопке, и эта моя история отравится в путешествие. Я тоже.

Я увидел Путь. Я сделал Выбор. Я выбрал себя, захотел остаться цельным. Я не захотел упрощенного варианта существования. Жизни, в которой иногда будет настигать сожаление, быстро гасимое сытым желудком. Жизни, в которой не будет Картин.

Впрочем, это бесполезно говорить. Незнающий это просто отвергнет, знающий не почерпнет ничего нового. Моя Грань ждет меня. Я не хочу тратить Силу в борьбе за более удобный унитаз, за более мягкую постель. Я не хочу положить на алтарь добывания символов крутости свою душу.

Я не герой. Страх терзает меня, даже быть может сильнее, чем живущих обычной жизнью. Но это нормально. Плоть и мозг пытаются убедить меня, сбить настрой. Вытаскивая столь сильный аргумент, как страх, пытаются заставить отказаться от Пути. И я боюсь, сильно, до ватных ног и холодного пота. Но иду.

Мир многогранен. В нем существует много того, что не объяснить многочисленными теориями. Также он и то, что понятно, что мы привыкли видеть. И это же обман, в котором нас убеждает Разум. Но так надо, чтобы мы учились. Я оказался переведен в класс выше.

Перечитал. Как — же сумбурно получилось. Но находить изыски и более правильные слова уже времени нет. Я вообще не знаю, зачем я это все пишу.

Повторюсь я не герой, не тайный посланник, несущий мудрость. Просто в один прекрасный миг я понял, что жить, как раньше жил, не хочу и не могу. До омерзения бесполезным показалось собственное существование. После того, как судьба свела с ними, моими Друзьями, Учителями, Соратниками, после наших бесед, после просто их общества, привыкать обратно к рутине быта оказалось весьма трудно. Такое ощущение, что добровольно прыгнул в болото, и даже не пытаешься выбраться, вдыхая отвратительно пахнущие испарения …

В кармане шуршит билет на автобус. Быстрый взгляд на часы. Почти пора. Все собрано, только встать и выйти. И идти. На вокзал.

Брошу последний взгляд вокруг. Что–то там, глубоко внутри, говорит. Что вернусь я не скоро. Но вернуться придется, так мне сказали.

Все время истекло. Скажу напоследок. Я еще молод и многие скажут, еще жизни не нюхал. И не хочу я этой вашей подленькой, мелочной свары за теплое местечко. Среди них, куда я иду, чувствуешь, как разворачивается твоя душа, и …

Все пора …

 

1

Максим потер усталые глаза, кинул взгляд на часы.

— Ого, уже два, — пробормотал он. — Пора в люлю.

Пискнул, выключаясь, комп. Тишина, нарушаемая лишь сильно заглушенными звуками автомобильных гудков, ударила в уши.

Лежа в постели, Макс все вспоминал эту историю, случайно найденную на Самиздате. В аннотации к этому рассказу говорилось, что история эта написана с реальных событий. На странице этого автора была только одно, именно это произведение. Добавлена она была в конце августа. То есть неделю назад.

А интересно чувак пишет. Затягивает. А закончил то как. Типа, прощайте, ухожу…

Утром Макс ехал в автобусе, по утреннему часу переполненном. А слова, странное дело, все звучали в голове. Он огляделся. Болото и есть, это он в точку. Серая безличная масса. Как еще ее назвать? Настроение и так никакое, стремительно ухудшалось, даже не ухудшалось, падало в минус.

«А ведь верно он подметил. Изо дня в день я буду ходить, как и все на свою работу, копить деньги, чтобы купить то, что мне впихивают с экранов. Для чего я учился?»

Максим вышел на остановке. Поднял взгляд на высокие здания вокруг.

«Думал ли я, выходя из дверей УрГУ, что я буду три года писать статейки в развлекательной газетенке. Для чего я поступал на журфак? Хотел мир увидеть? Увидел»…

Редакция встретила привычной скукой. Три десятка сотрудников делали вид, что являются коллективом. Имитировали работу, тупо пялясь сонными глазами в мониторы. Максим, кивая на приветствия, прошел к своему столу.

— Че, с похмела? — встретил его вопросом сосед, чей стол стоял напротив стола Макса.

Не в силах что–то объяснять, Максим просто кивнул. Пискнул, запускаясь комп. Пробежала заставка Винды. На столе стояла кружка с остатками кофе. Вчера забыл на столе.

До обеда едва доделал вчерашнюю статью. То и дело замирал в задумчивости, когда мысли сбивались на утреннюю тему. «Переработал? — думал Макс — Может дернуть куда на выходных? Познакомиться, наконец, с девушкой, а то после Лили уже месяц как прошел. Отбила мне все желание стерва, напрочь блин. После ее выходок, на всех баб с подозрением гляжу»

Газета их жила с рекламы, поэтому, о чем только не писалось на ее страницах. Вот и эта его статья, о директоре одного детдома, что деньги на воспитанниках делал. Кормил всякими просроченными продуктами, одежду плохую покупал. В общем, не стеснялся.

Так ведь главред не на этом хочет заострить внимание. Уже первый вариант этого текста отправил на доработку. Упор на том было приказано делать, со сколькими девочками, воспитанниками этого детдома (читай малолетками), спал этот делец…

… Когда минутная стрелка на часах сравнялась с девяткой, Макс облегченно вздохнул. Закрыв файл с недописанной статьей, он откинулся на стуле, потягиваясь. «Блин, как же задолбал этот потомственный сибирский врачеватель — подумал парень — ведь нутром чую, что он такой же врачеватель, как я, по меткому выражению Азазелло, архиерей. Так нет же, напиши, заинтригуй».

— Так! — раздался сзади голос главного редактора.

Вячеслав Григорьевич любил подходить тихо, неожиданно. Черный Плащ, блин. Слух шел, что он регулярно петли двери своего кабинета смазывает, чтоб сотрудников за ленью палить.

— Максим! — сказал он громко. — Ты я смотрю, не особо занят!

Макс тоскливо вздохнул. Десять минут осталось и все бы.

— Идем–ка со мной, — поманил за собой пальцем главред.

В кабинете у него, как всегда, царил идеальный порядок. Все ровненько, по порядку, даже клавиатура и та параллельно краю стола. О педантичности Вячеслава Григорьевича (подпольная кличка — «пИдант») ходили легенды. Он сам проверял все статьи, написанные сотрудниками, и не дай бог, где запятую неправильно поставить (или поставить не там). Заживо схарчит. Или сам застрелишься, выслушивая получасовую лекцию об имидже издания. Можно подумать, все читатели газетенки этой, знатоки русской письменности.

Главред сел, одернул рукава пиджака, поправил галстук. Вздохнул, глядя на одетого в джинсы и футболку Макса. Была бы воля редактора, он бы такой дресскод ввел. Одел бы в одинаковую форму, чтоб все как близнецы однояйцовые выглядели. И ать, два влево, вправо. А каждое утро начиналось бы с построения личного состава в фойе.

— Значит так Максим, — начал он, наконец, продемонстрировав свой статус, а точнее показав уровень Макса. — Надо материал один накопать, поговорить кое с кем.

— Блин, Вячеслав Григорьевич! — взмолился Макс. — Ну рабочий день–то уже закончился!

— Что делать, — ничуть не смутившись, ответил редактор. — Надо!

— И куда ехать? — мрачно поинтересовался Максим.

— На Уралмаш, — спокойно ответил мужчина, заглянув в распечатки лежащие перед ним.

Макс тяжело вздохнул. Через полгорода же переться! Только этому дятлу, ничего не докажешь. Придется ехать.

— И что там делать?

— Тут есть одни товарищи, как их, — он опять порылся в бумажках перед собой. — Аномальщики. Вот Кристина нашла.

Он передал распечатки.

— Так пусть сама бы и ехала, — пробурчал Макс.

В редакции половина персонала были девушки. И все бы ничего, на Главред считал себя видимо неотразимым мужчиной, Ди Каприо, блин. Поэтому женской половине достаточно было похлопать глазками или надеть платьишко пооткровеннее, как их работа перекладывалась на мужскую половину их дрюжного коллектива. А эта Кристина, ходили слухи, попросту «давала». Не буде ничего удивительного, если потом под статьей, будет ее фамилия. Она ведь «нашла»!

— И давай, без разговоров, — жестко сказал Вячеслав Григорьевич — Съездишь ты, и закончим на этом. Статья нужна завтра к вечеру…

Макс вышел из кабинета и плюхнулся в свое кресло. Поговорить. Естественно, как на такое Кристину послать? После пары слов с ее стороны, сразу становиться ясно, «блондинко».

С человеком, млять, нужно разговаривать. Показать, что тебе интересно. Что он сам и его история действительно значимы . А не приходить с кислой рожей, типа: «давай бухти, я журналист».

Макс нажал кнопку включения компьютера. Черт с ним, со всем этим. Работаем.

Максим набрал адрес, указанный на данных ему распечатках. Так.

Исследовательская группа «Грань». Так номера асек. Фото. Ага, в основном природа. Странно, что нет ни одного человека на них.

Быстро просмотрев фотографии, Макс перешел на следующую вкладку.

Зона поиска группы «Грань» — Уральские регион.

Ребята по ходу, типичные нонконформисты. Типа ролевиков. Походы, ночевки в лесу, все дела. В закладке Наша музыка — набор бардовских песен. Попробуем, конечно, договориться о встрече, но у таких челов, реакция непредсказуемая.

Максим открыл аську и набрал первый их списка номер…

* * *

— Надеюсь, это не будет скучно — думал Макс, сидя на скамейке. — Может на гитарах поиграют, ну или что–нибудь типа этого. Только бы не сектанты

Он вытащил телефон, посмотрел на время. Долго ждать не хотелось.

— Здравствуйте, — произнес кто–то.

Макс поднял голову. Перед ним стоял парень. Черная ветровка, черные же джинсы, заправленные в берцы. Длинные волосы заплетены в косу. Оценивающий взгляд.

— Вы из газеты «Е — бург»? — спросил парень.

— Да. А вы, я так понимаю, из «Грани»?

Парень кивнул.

— Макс, — протянул руку Максим.

— Игорь, — представился парень, пожимая ее.

— Давай сразу на ты, идет? — спросил Макс.

На Ты легче разговаривать. А то выкаешь, будто гаишник с водителем. Один официоз, никакого нормального контакта с собеседником.

— Что здесь посидим? — спросил Макс.

— Да зачем. Идем к нам, — улыбнулся Игорь.

Еще одна хитрость. Пусть собеседник сам выбирает место общения. Так он почувствует себя раскрепощенней, уверенней и будем намного более откровенный.

Эх, пригодились уроки мастерства! Наверно из всей лабуды, что им в универе прогоняли, это было единственным, что действительно пригодились.

Мы пришли в обычный дом, во вполне обычную квартиру. Никаких свечей, пентаграмм, и прочей фигни. Только возле двери стояли три пары, изрядно поношенных берцев.

На довольно просторной кухне, за столом сидели трое парней. Двое тоже длинноволосых, третий мрачноватого вида парень сидел в уголке, в тени.

— Знакомьтесь, — обвел рукой присутствующих Игорь. — Олег, Миша, Влад. Это Макс, из газеты.

Макс поочередно пожал всем руки. Пожатия были уверенные, не сильные, не слабые. Люди знают себе цену, не мажоры вроде.

Когда Максим, получив положительный ответ на личную встречу, думал, как бы начать разговор, чтобы побыстрей преодолеть период настороженности, то вспомнил о том тексте, что прочел недавно. Ну а что, ребята по ходу, чем–то таким и увлекаются, так что повод преотличнейший. Когда человек выступает в роли эксперта, по делу, в котором действительно преуспел, то любит снисходительно пояснять ляпы, который допускает неспециалист. И чувствует себя намного более уверенней. Поэтому Макс договорился о более позднем времени встречи, чтоб заскочить домой, распечатать тот текст. Кстати, ему неожиданно понравилась суета, по поводу этой встречи. Словно на самом деле, выездной корреспондент..

— Я собственно вот по какому делу, — сказал Максим садясь.

Он положил на стол распечатанную историю, ту самую. На лицах парней отразилось удивление.

«А вы что думали, я щас полезу с идиотскими вопросами? Типа, кто вы? Чем занимаетесь? Приносите ли жертвы? Кому поклоняетесь?» — с усмешкой подумал Макс.

Он пододвинул листки. Один из парней достал сигареты.

— Я тоже закурю? — спросил Максим.

Разрешительно кивнул Игорь. Стало быть, он хозяин квартиры. К тому же еще и главный в их компании, так как именно он взял листки.

Пока парни читали, Максим украдкой изучал их.

Олег. Роста среднего. Полувоенная на вид одежда (вообще они тут все такой стиль, кстати, уважают) — рубаха из плотной синей ткани, с длинными рукавами, похожая на гимнастерку чем — то, камуфляжные штаны. Лицо худое костистое. Да и сам он не полный. Один из всех с короткой прической. Взгляд цепкий, колючий. Ладони узкие, с длинными пальцами. Читая, прищуривается как–то скептически.

Рядом с ним Михаил. Здоровый такой парень, спортивный, роста немного выше среднего. Прямые русые волосы двумя потоками спускались по плечам впереди. Широкое лицо лучилось добродушием, несмотря на серьезность, которую он на себя напускал. Кисти крупные, лопатами. Одет в тяжелый на вид свитер крупной вязки.

Влад. Тоже длинными волосами, но убранными в хвост. Изредка бросает быстрые взгляды по сторонам, при этом взгляд такой, будто фотографирует. Шерстяная рубашка с раскраской под «шотландку». Руки держит не на столешнице, при чтении взгляд бегает быстро, а потом он явно ждет остальных, так как собственно во время этого ожидания и смотрит по сторонам.

Ну и собственно, Игорь. Среднего роста, как и Влад. Движения уверенные спокойные, взгляд изучающий, но не пристальный. Одежда темного цвета. При чтении иногда потирает подушечкой указательного пальца переносицу. Странно, если бы носил очки, по это бы была горбинка носа, а тут чуть не лоб. Странный жест, раньше такого не попадалось.

Читал он, похоже, медленней всех, именно он и переворачивал страницы. Но мне показалась странной эта его медлительность. Такое ощущение сложилось, что при чтении, он еще обдумывает мировую геополитику, так как часто отрывал задумчивый взор от текста, глядя на стол. И ладно бы это был, какой нибудь величественный философский опус. Но в этом — то рассказе, о чем думать? Хотя, это радовало, значит, их заинтересовало это. Гуд.

— На Фениксов похожи, вроде, — негромко сказал, наконец, Михаил.

Игорь бросил на него быстрый взгляд и тот сразу замолк.

— И что ты хочешь? — спросил Игорь, упирая в меня взор.

— Да собственно, хочу услышать комментарии, — показал Макс на листы. — Наткнулся в сети, думал так, ничего особенного. А потом порылся и на Гуглмап и нашел эту деревню. Стало интересно. Если бы очередная утка, зачем ее к местности привязывать, да еще так конкретно?

— А мы, значит, навроде экспертов? — усмехнулся Влад.

— Ага, — просто ответил Макс. — Хотелось поговорить с кем–нибудь, кто знаком с этим. Вот на вас и вышел.

— И что же ты хочешь понять? — спросил Игорь.

— Ну, вы наверно бывали в таких местах? Что скажете? Что это за место? Может, вы сами там бывали?

— Нет. Конкретно там мы не были, — ответил вновь Игорь. — Но место такое вполне может быть. Все признаки на лицо.

— Какие? — живо спросил Макс.

Еще одна фишка. Никогда не показывай, что и сам все знаешь, даже если действительно знаешь. И особенно, если действительно знаешь. Во — первых, все, даже в об одном, знать никто не может. А может именно этот человек знает то, чего не знаешь ты? Во — вторых, люди любят говорить снисходительно, любят, когда собеседник профан. Любят ощущать себя профессионалом. Любят поучать короче. Такое могут сболтнуть, что ни на каком допросе не узнаешь. Простачок, одна из самых эффективных масок для журналиста.

— Населенный пункт рядом брошен, — сказал Олег из угла. — Жить с таким местом, не очень приятно.

Игорь кивнул.

— Странности с людьми происходят, — добавил Влад. — Пропадают, появляются.

Максим смотрел на них, кивая во время ответов, демонстрируя свой интерес.

— А тебе, зачем это? — вдруг спросил Игорь. — Для газеты?

— Нет, — Макс был готов к таким вопросам. — Ну, то есть, конечно, я может что–то и использую в статье, но мне реально самому интересно. Да и вряд ли мне дадут напечатать это дословно.

— Это да. Не любят люди неизведанное. Бояться. А ты значит интересуешься?

— Ну да. Это же и вправду захватывает.

— Это точно, — сказал Михаил. — Но поначалу такой фигней кажется. А потом, как «нарик», оторваться не можешь.

— А вы часто в экспедиции ходите? — начал выходить на основную тему Максим.

— Довольно часто, — ответил Игорь. — Далеко, конечно, пореже. А так в основном в выходные укладываемся.

— Что это для вас? Оригинальный способ отдыха? Или что–то другое?

— Это не описать, — вновь заговорил Игорь. — Это и отдых, и хобби. И стиль жизни.

Макс кивнул, смотря на их одежду, ориентированную в сторону практичности. Опять же любовь к берцам, все же в них они пришли.

— Это как другая жизнь. Со своими законами, чувствами, запахами, — продолжал Игорь. — Иной раз придешь после недели хождений по лесу. Устанешь хорошо. Ночь дома проведешь, и снова в поле тянет.

— Хорошо сказано, — Макс сделал задумчивое лицо. — Но можно спросить, зачем вы все–таки ходите в поле? Отдыхаете от цивилизации?

— Мы ищем. Ищем все, что не может объяснить разум. Любое проявление необычного, странного. Странные места, явления. Людей.

— И каждый раз находите? — Макс был доволен, нужные слова опять сами слетали с языка, он просто нутром чуял, что ведет беседу правильно.

— Конечно не каждый, — сказал из угла Олег. — Иногда ничего, иногда в одном выходе косяком прет, еле успеваем отгребать.

— А как вы ищите? Просто бродите по округе и ага?

— Ну, зачем, — ответил Влад. — Есть же инет. Это раньше ребята по архивам рылись. Теперь все проще в этом плане.

— И как вы определяете, что нужно проверить место? — сыпал Макс вопросами, не давая задуматься.

— Для начала названия, — ответил опять Влад. — Все, что связано с какой–нибудь аномалией, имеет название соответствующее. Например, если рядом с деревней есть холм, на котором наблюдали что–то из ряда вон, то иногда саму деревню называют как–нибудь типа Холмино или Вышино. А иной раз просто Блудилово, значит, рядом кто–то хорошо поблуждал, как говориться, в трех соснах.

— Ага. А еще, какие есть признаки?

— Легенды тоже источник информации, — сказал уже Игорь. — Часто в них описываются вполне реальные события, вещи, которые нельзя объяснить. Наконец просто слухи. Выбираем что–нибуть из этого и идем, проверяем.

— А вы сами во что–то подобное попадали?

— Конечно, — подал голос Михаил. — Я раз в чаще одной, цельный день ходил. Со стороны, блин, за десять минут пересечешь, войдешь, насквозь просматривается. Ну, я и зашел. А там полянка посредине была. Вот я раз за разом вместо опушки на нее и выходил. Сначала поржал. А к вечеру уже не до шуток было.

— А как вышел? — Макс изобразил подлинный интерес, хотя сильно сомневался в услышанном.

— Да, честно говоря, я и сам не знаю. Местные потом говорили, что в том лесочке часто скотина пропадает. А потом находиться, но не всегда та, которую потеряли. Они ее Пьяной Чащей и называют.

Максим помолчал, переваривая услышанное, тщательно затаптывая все ростки скепсиса. Стоит только одной нотке насмешки проскользнуть в разговоре и все. Потом, за написанием статьи, посомневаться можно вдоволь. Хотя если честно, да хрень, по–моему, это все. Но об этом позже, позже…

— А еще как можно узнать, что наблюдаешь аномалию? — выбрал он нейтральный вопрос.

— Да все, что не можешь объяснить. Компас неправильно себя ведет, крутиться в разные стороны, — ответил Михаил. — Часы встают. Бывает связь никакая не фурычит. Батарейки враз сдыхают.

— Такие места обычно зверье избегает, — добавил Олег. — А людям мерещиться всякое.

Возникла пауза в разговоре.

— Я посмотрел фотки на вашем сайте, — сказал Максим, поняв, что на предыдущий вопрос, вроде как больше никто высказаться не хочет. — Вы сами снимали? На снимках эти самые аномалии?

— Конечно, сами фото делаем. И да, часто в аномалиях, — сказал Игорь.

— Понятно, — Макс достал сигарету, заполняя паузу в вопросах, к тому же парни, смотря на него, тоже начали закуривать.

Максим сел поудобнее, посвободнее.

— Я пока вас нашел, натыкался на сайты и других групп, как ваша. Вы с ними общаетесь?

— Конечно, — вновь Игорь отвечал на вопрос. — Иногда даже ходим вместе. В последний раз со «Сталкером», в Сухой Лог гоняли.

— Удачно?

— Да как сказать. Кое–что видели, кое–что ощутили. Сталкеры какие–то данные все снимали, восторгались. Они любят с приборами ходить. Вообще трудно говорить успешно или нет сходили. Кто знает, может нам, как раз повезло, что ничего не произошло. Никто не пропал, все вернулись. Зоны — то, они разные бывают.

— А что, потери бывают? Все так серьезно?

— Более чем.

Макс оглядел присутствующих. Брало сомнение, конечно, что люди и в самом деле в этих аномалиях пропадают. Может, разве что в лесу заблудятся. Только вот лица у парней так странно помрачнели.

— А это что за аномалия? — кивнул он на листки, лежащие на столе.

— Это? — Игорь кинул задумчивый взгляд на остальных, — скорее всего Прокол.

— Прокол?

— Да, — Игорь усмехнулся. — Некоторые называют это Воротами.

— И куда они, эти Ворота?

— Хороший вопрос, — это уже Олег. — Говорят, что в другой мир. Понятное дело, это непроверяемо.

— А вот эти, как вы их назвали, «Фениксы». Они такие–же, как вы? Тоже аномальщики? — задал очередной вопрос Макс.

И тут он с удивлением увидел, как напряглись лица присутствующих. Неужели он чего–то запретного коснулся?

— Можно и так сказать, — нехотя произнес Игорь, буквально втаптывая взглядом Михаила.

— Значит, эта история вполне может быть правдой? Интересно, — Макс погасил сигарету в пепельнице. — У меня есть одна просьба.

Надо было перевести разговор со скользкой темы.

— Смотря какая, — без улыбки, с напряжением в голосе произнес Игорь.

— Я хочу, чтоб все по–честному было, — не смотря ни на кого, раздавил окурок Макс. — Скажите сразу, что из того, что вы рассказали, вы не хотели бы увидеть в статье. Потому, что я должен–же написать что–то, с меня редактор не слезет.

Честность. Да, это лучшее оружие, пожалуй. Макс помнил свое удивление, когда препод в универе, тот самый, что учил психологии интервью, сказал это. Стереотип журналиста, как человека, пишущего про самое самое, и при необходимости могущего и приврать, прочно укоренился у всех в мозгах.

— Если вы будете пользоваться недостоверными фактами, врать, если проще, то максимум, на что вы можете рассчитывать, это желтая пресса, — говорил Андрей Николаич. — Правда, вот самая бомба. Когда добытая тобой информация не высосана из пальца, а самая, что ни на есть быль, от которой трудно отмахнуться. А вот в каком свете ее подать, вот тут уже есть над чем подумать. Не думайте, что читатели или собеседники тупее вас. Никогда не разговаривайте, даже со страниц, снисходительно. Это и есть рецепт успеха журналиста.

Между тем даже Олег, который как я понял, выдержаннее всех, удивленно поднял бровь на мое заявление.

— Буду откровенен парни, — сказал вновь Макс. — Я не хочу, чтоб вы воспринимали меня, как придурка с ручкой в руках. Или клавиатурой. Я могу написать, как есть. Еще и приврать для эффекта. Один раз.

Максим сделал паузу для лучшего эффекта.

— А потом вы меня пошлете, далеко, и все. И источник информации, как говориться из первых рук, потерян. И, я как понимаю, мне и в остальных группах скажут адрес моего пешего тура. А инфа нужна.

— Удивлен, — ответил, наконец, Игорь, побарабанив пальцами по столу. — А знаешь, я так скажу. Пиши, что считаешь нужным.

— Ты уверен? А вдруг я все же привру?

— Ну, так мы почитаем, — усмехнулся он. — Оценим.

— Оригинальный подход, — оценил хитрость Макс. — Если не то напишу, то мы больше не встретимся?

— Верно, — подытожил Игорь. — Ну а для лучшего впечатления, мы тебе сейчас еще пару история вспомним…

 

2

Макс с трудом поднялся по лестнице. Позвонил не в силах рыться по карманам в поисках ключей.

— Привет, мам — сказал он в открывшуюся дверь.

— Вот и блудень вернулся, — с легким укором произнесла женщина.

Максим буквально ввалился в квартиру. Сбросил рюкзак, нагнулся, чтобы развязать шнурки.

— Ты есть то будешь, путешественник? — с улыбкой спросила мама.

— Ага, — устало сказал Макс.

Наконец и второй ботинок слез с ноги. Берцы, это вам не это. Хоть липучки пришивай.

За столом парень то и дело клевал носом, но голод брал вверх над сном.

— Иди, — ка ложись. — Сказала женщина, наблюдая как сын уже минут десять мешает сахар в кружке.

— Да, пойду, — очнулся Макс и тяжело поднялся.

Этот выход был сопряжен с ночным бдением. Поэтому — то так хотелось спать. Уговорив парней тогда, взять его с собой, Максим и не предполагал к чему это приведет…

* * *

Статья тогда им понравилась.

— Нормально, — сказал Игорь. — Все и ничего. Хоть кто попало, а главное один, этим заниматься не будет.

Он помолчал, рассматривая меня как картину в музее.

— Не передумал идти? — спросил он наконец.

— Нет, — ответил я…

… «Третий выход» — думал я, сидя у костра, и чувствуя, как гудят ноги, точно трансформаторы. Мне даже казалось, что я слышу это гудение. Нафиг. Это был мой последний тур. Поиск, млять. Тупое лазание по лесам.

Ко мне подсел Игорь. Посидев, он повернулся ко мне и спросил ехидно:

— Ну что, погрузился? — и улыбка в тридцать два зуба.

Это он вспомнил, как я мотивировал свое желание сходить с ними. Погружение в среду. Я тогда реально впечатлился их рассказами, подумал, а вдруг, чем черт не шутит, напишу, о чем–нибудь, этаком! Типа «Записки Аномальщика».

Хрен. Горький и много. Ни в первом, ни во втором выходе ничего не заметил. И этот заканчивается тем же. Вообще у меня закрадывалось чувство, что эти ребята из «Грани», только недавно с принудительного лечения. Идем, идем, вдруг все замолчат, встанут, в одну точку уставятся. И могут так по часу стоять. То вдруг кто–нибудь скажет негромко, «мы не одни». И тишина, только костер трещит. Блин!

А так красиво говорили, круто, красочно. А на деле пшик. Тупо бродили по лесам и полям, да не просто так, а одной колонной. Цугом, друг за другом. Почему такой порядок никто не объяснял, просто типа не замечали вопроса. Еще кстати они с собой гитару таскали. На вопрос «зачем?» Игорь ответил: «Поверь, мы не берем с собой ничего лишнего. Она бывает нужна».

Оставалось только гадать, что они с ней делают. Впрочем, они как оказалось все неплохо играют. Хоть какое–то развлечение после беготни.

И вот на третий раз, когда я уже твердо решил, завязать со всей этой дурью, ко мне Игорь и подсел. Я хмуро посмотрел на него:

— Погрузился, — ответил я тогда, с трудом сдерживая раздражение от бесцельно убитого времени.

— Да ты не переживай! — хлопнул он меня по плечу. — Не всегда удается что–нибудь найти!

— А сколько раз надо впустую сходить? — съязвил я в ответ.

Игорь криво усмехнулся.

— А как ты думаешь? — бросил он. — Почему, аномальщиками немногие становятся?

— Да фиг его знает, — честно ответил я, не желая гадать над ответом.

— Терпения нет, бросают на полпути. Многие думают же, что это круто, — Игорь невесело усмехнулся. — Наиграются в «Сталкера», книжек–ли начитаются, и айда в лес, приключения на задницу искать. Прям как ты.

Я не нашелся. Что сказать. Угрюмо слушал, вороша палкой, угли в костре.

— Это испытание своего рода. На достойность или как сказал Сокол, испытание на «Крутого Аномальщика». Впервые ведь, зачем идут? Надеясь увидеть как минимум то, что упомянуто в «Сталкере», или в фильмах. НЛО, свечения необъяснимые, привидений даже, в белых саванах. И ты знаешь, ни один еще, в первый раз, ничего не увидел.

— И ты? — вырвалось у меня.

— А чем я лучше? — развел руками Игорь. — Обычно после раза второго, третьего все решают больше не ходить.

— А вы все? Зачем ходите?

— Сейчас Макс, разговор не о нас, — Игорь пристально посмотрел на меня. — В следующие выходные мы снова идем. И не на два дня, а на пять.

Он встал, хлопнул меня по плечу.

— Решай, — и ушел.

Этим разговором он лишь еще больше убедил меня не ходить. Чем больше я общался с ними, тем больше убеждался, что у них всех, наблюдается массовый сдвиг по фазе. Придумали, значит, ребята свой мирок, и ну бродить по нему. Приду, а они мне и скажут, ну Макс, ты чего, включи фантазию! Вон то дерево, это рыцарь в доспехе, а тот куст, прям дракон, только со сложенными крыльями. Массовое впадение в детство, млять!

Одно только выбивалось из этой моей стройной теории. Ну, блин, не дураки явно, эти парни. Общаться с ними интересно, неплохо они эрудированны. Явно неплохо начитаны, иной раз я специально бросал фразы–вопросы, из книжной классики. Отвечали… Слишком они умны, чтоб быть просто кучкой придурков.

Я заметил, что мне стало скучновато общаться с коллегами, после этого всего. Так и хотелось иной раз сказать кому: «Не тупи!».

В этой же тесной компании, например, очень ценили тонкий, построенный на намеках юмор. А если и подкалывали друг друга, то не обидно. Отвечаю! Гадом буду! Ни разу, за эти три похода, я не видел и не слышал, чтобы кто–то прошелся по другому, например, углубляясь в недостатки внешности. Просто идиллия какая–то.

После этого я еле сдержался на работе, чтоб не начистить рожу Паше, плейбою нашему, богатенькому. Он подкалывал Аллу, нашу рабочую лошадку, статьи она сама писала редко, но печатала очень быстро.

Она была полненькой. Именно полненькой, а не шаром. Как раз, как мне и нравиться. Я почему–то предпочитал именно таких.

Алла у нас работает месяца четыре, поэтому я как–то упустил из виду знакомство с ней. К тому же я недавно со своей бывшей разбирался, та еще фифа…

Но я не об этом. Алла еле дождалась пока догорит сигарета, и чуть не бегом, пунцовая, рванула из курилки.

Я, бросив на бегу Паше: «Дятел!», рванул за ней.

Жаль, я не понял, с чего собственно начался этот обзывательный разговор, поздно подошел. Пока въезжал в суть проблемы, Алла покинула ринг.

Я догнал ее в коридоре. Девушка шла, пряча глаза полные слез.

— Ал, ты не слушай этого идиота, — сказал я. — Он у нас дурачок, штатный.

Девушка все равно молчала, но ход замедлила.

— Он ценит людей по внешности, — воодушевленный признаком внимания продолжил я. — К тому же стандарты красоты у него с телевизора скачанные. Ну что поделаешь, своих мозгов — то нет.

Сокрушенно развел руками. И понял! Я ж, только что процитировал слова Игоря, которые он сказал про принятые сейчас стандарты красоты.

Девушка подняла на меня взгляд.

— Он как павлин. Перья красивые, а голос мерзкий, — и опять слова Игоря! — А знаешь, ведь он счастлив–то, по настоящему, никогда не будет. Он сам ничего не добивался, и все время будет бояться, что может потерять, свое положение, свой статус.

Алла задумчиво покивала головой.

— Это нам приходиться биться. Не имея потрясающей внешности или богатеньких родителей нам приходиться всего добиваться самостоятельно. Зато хрен, что отберешь просто так.

— Ты, правда, так считаешь? — спросила она тихо.

— Ну конечно! — рассмеялся я. — Кстати, у меня вполне русский вкус, не внушенный с запада.

Это я правду сказал. Меня действительно, на полном серьезе, раздражали девушки 90–60–90. Титьки — фигушки, жопа с кулачок. Прямая как доска! Зато, млять сколько апломба, что — ты!

Я ни разу не соврал, что мне нравятся вот такие, крепко сбитые, истинно блин, русские женщины!

— И? — не поняла меня девушка

— И что ты делаешь сегодня вечером?

Девушка улыбнулась.

— Давай сходим куда–нибудь, посидим? Кафе, ресторан?

— Лучше кафе, — лицо Аллы озарялось каким–то внутренним светом. — Не люблю я, когда официально.

— Заметано! Тогда до вечера!

* * *

Я честно не хотел идти. Даже не готовился. Но вечером во вторник, я стоял на балконе, смотрел на алый диск солнца.

Странное дело, теперь жалею, что не пойду. И с утра вместо запаха хвои и дыма, опять стерильный воздух комнаты. А вкус еды после шатаний по лесу? Под такой соус, и хлеб кажется изысканнейшим блюдом. А звон струн в вечернем сумраке, расцвеченном бликами от костра? И чувство покоя, под звездным небом. Никогда раньше не обращал внимание, как красиво ночное небо, расцвеченное мириадами звезд. Нет, то есть не то чтобы совсем не обращал, но именно такие ощущения раньше не испытывал.

Утренний туман, скользящий меж стволов и приносящий с собой запах свежести. Косые клинки лучей встающего солнца…

И эта странная щемящая боль в груди. А когда возвращаешься, преследует иррациональное чувство, что неправильно. Не хочется, возвращаться!

А собственно, почему нет? Обязательно нужно искать эти аномалии? Люди имеют и более экстравагантные хобби! А я буду ходить в лес! А почему нет?

Я очнулся от своих мыслей. Солнце уже только на половину виднелось из–за горизонта. Я решительно шагнул в комнату, протягивая руку к телефону. Сначала главреду звякну. Отпрошусь на три дня.

И в путь, тысяча чертей! Снова в дорогу!

 

3

Доехал до места сбора сам. Игорь сказал тогда, куда идти, где точка сбора, да и не хотелось, почему–то ехать с ними.

Выйдя на перрон из вагона, я увидел, что с него уходят две тропинки. Свернул на левую. Правая шла к виднеющейся невдалеке деревне, крыши домов торчали за холмом. Вряд ли парни будут там ждать. Да и на левой тропинке, слегка размокшей от небольшого утреннего дождя, явственно отпечатались свежие следы и явно от берцев.

По утреннему холодку я ходко двинул по тропинке, что крутила петли среди древесных стволов. В голове была странная легкость, настроение бодрое. Губы сами раздвигались в улыбку. Я поднял глаза и глядя на белое облако, неторопливо плывущее по голубому океану небес, вдохнул полной грудью.

На неширокой поляне сидело четверо. Все мужеского пола, в простой, немаркой одежде. Рядом стояли рюкзаки. Сердце радостно стукнуло при узнавании. Улыбаясь, я вышел из леса. Четверка медленно повернулась ко мне.

Когда я подошел, все встали. На их лицах было какая–то торжественность.

— Здравствуй, брат, — сказал Игорь, первым подавая руку.

Подал он ее как–то необычно, ладонью вверх. Я немного удивленно посмотрел и сделал тоже самое. Наши ладони встретились и я увидел в его глазах необычную теплоту. Он прижался ко мне плечом, хлопнул свободной ладонью по спине.

— Меня зовут Леший, брат, — торжественно произнес он.

Вторым подошел Влад. Все повторилось, пожатие это необычное и объятие.

— Я Сокол, — сказал он. — Рад, что ты с нами, брат.

— А я говорил, что он придет! — радостно сказал Михаил, подходя — Я Бурый!

— Холод, — коротко, как обычно и говорил, представился Олег.

— Это ваши прозвища? — спросил я, когда они одевали рюкзаки.

— Сейчас пока идем до места, я тебе все объясню, — сказал Игорь.

* * *

— Понимаешь, — рассказывал Игорь, он же Леший. — Мозг, такая хитрая штуковина, что ему для того, чтобы принять что–то новое, а тем более не совсем логичное, нужна некая точка отсчета, чтоб было легче перейти в другое состояние. Поэтому, идя в Поиск, мы применяем эти имена, которые ты слышал.

Он поправил рюкзак и продолжил.

— Поверь так легче. Это проверено, и не только нами. Да кстати. Тебя то, как называть, есть какое–нибудь прозвище?

— Да как–то …

— Ладно, решим. Парни! Как Макса звать будем?

— Перо, — сказал идущий сзади Влад. — Он же пишет, журналист.

— Скальд, — отрывисто сказал Холод.

— Отлично. Мне нравиться! — хохотнул Бурый.

— А тебе? — спросил мен я Леший.

Я кивнул. Мне думалось почему–то, что дадут какое–нибудь прозвище типа «Салага». А так ничего, нормально.

— Ну вот с именем определились. Теперь дальше. Не знаю, почему ты пришел, но ты пришел. Как ты там себе это объяснил, не суть. Главное ты прошел это испытание. Теперь ты один из нас. При чем хочешь ты этого или нет.

— Даже так? А если я не захочу идти в следующий раз?

— Попробуй, — улыбнулся Леший. — Нет, я не спорю, один раз, ты может, и выдержишь, а потом …

— И что потом?

— А потом вдруг сильно надоест все вокруг. Люди, окружение. И тебя потянет сюда, в поле. В общем, ты это ощутишь в любом случае.

— В смысле?

— Зима впереди. Зимой мы не ходим в Поиск.

— Почему?

— Слишком длинные ночи, — загадочно ответил Леший. — Опасно. Ты все сам увидишь, поймешь, отчего я так говорю. Что не поймешь, спрашивай. Отныне для тебя открыты любые темы для вопросов.

Я вновь кивнул и задал вопрос, мучивший меня все то время, что я ходил с ними:

— О чем угодно могу спросить?

Леший тоже кивнул в ответ.

— Блин. Тогда скажи, зачем вы стоите по часу на одном месте? С какой целью? Да и другая хрень? К чему все это?

— Согласен, со стороны это смотрится странно. Но смысл в этом есть поверь, — Леший пристально взглянул на меня. — Ты вот ничего не видел, пока ходил с нами, так?

— Ну, так.

— А все равно пришел, — он поднял руку, останавливая мои объяснения. — А ты уверен, что там, где ты был, ничего не было? Или просто не было ничего, что можно пощупать или хотя бы увидеть?

Я нахмурился в задумчивости.

— Вот. А между тем, в последнем Поиске ты был в одной из сильных аномалий. Мы называем такие Блудильнями.

— И что это?

— Это такие места. В которых можно, как говориться, заблудиться в трех соснах. Если ты не заметил, рядом с тобой постоянно находился кто–то из нас.

— Может быть, — протянул я, роясь в памяти. — Не помню.

— Это было именно так. Остался бы один, устали бы мы, тебя потом искать. И не факт, что нашли бы.

— Как–то …

— Не очень вериться? Просто ты еще лишь СМОТРИШЬ вокруг. А надо ВИДЕТЬ.

— В смысле? Что значит «видеть»?

— Ты вот сейчас идешь, и просто смотришь по сторонам. Что ты увидел?

Я оглянулся. Хмыкнул, не совсем понимая сути вопроса.

— Ну? — спросил Леший вновь.

— Поле вижу. Лес за ним.

— А то, как идут остальные, тебе странным не показалось?

Я глянул на парней. И, правда, хотел же об этом спросить, зачем они так ходят друг за другом, почти след в след?

— Это я уже давно заметил, — сказал я. — И зачем это?

— Зачем это, я объясню потом. Главное, что ты не заметил, что тебе место было оставлено в колонне, — Леший показал на и вправду большее расстояние между Холодом и Соколом. — Ты просто поперся рядом, даже не задумавшись, а зачем мы так ходим. Вот также ты не замечаешь и другое.

— Люди, живущие простой жизнью, никогда не замечают того, что происходит буквально у них под носом, — продолжил сразу же Леший, не оставив мне времени для вопроса. — И ты не видишь. А нужно просто быть внимательным, не пытаться классифицировать происходящее, занести его в похожие явления, а просто видеть и все.

— Как это не очень понятно, — негромко сказал я, занимая свое место.

— И это хорошо, что новички ничего не понимают, — обернувшись, встрял в разговор Холод. — тут стариков иногда еле удерживаем от безрассудства.

Он с укором посмотрел мне за спину. Я тоже обернулся и увидел смущенно улыбающегося Бурого.

— Холод прав, — подтвердил слова того Леший. — Тут иногда такие вещи происходят, недолго и с катушек спрыгнуть.

— Понимаешь, — продолжал он. — Нужно знать несколько вещей, чтоб понимать, о чем это я говорю. Вот, например, ты видишь человека, как ты сказал, бессмысленно стоящего по часу на одном месте. И что ты подумал? Самое мягкое, это то, что он чудик, верно?

Я промолчал.

— Ты занес это явление в ряд похожих. Этот ряд называется «чудаки». А ты попытался понять, что происходит? Зачем он так стоит? Или ты просто занес нас всех в категорию «они того».

Леший покрутил у виска.

— Это работает мозг. Он делает мир вокруг нас понятным. А все явления, которые он не может классифицировать, автоматически заносятся в категорию «странные». И согласись, ты, да и многие другие люди, просто стараются избегать таких вещей.

— Ну, я не со всем согласен…

— А ты когда — нибудь об этом задумывался? Почему люди бояться темноты? Почему не любят находиться в лесу одни? Почему? Вот и нам ты наверняка определил категорию, не суть какую, но определил. А зачем? А чтоб мы стали ПОНЯТНЫЕ. Но что–то все равно гложет, не так ли? Есть противоречия, которые не укладываются в термин «дураки»?

Я опять предпочел промолчать. Игорь, тьфу, Леший, говорил странно. Но что–то цепляло, прослеживалось какая–то странная идея в его словах…

— И поэтому ты не безнадежен. Обычно люди просто ОТБРАСЫВАЮТ все то, что не укладывается в их картину мира. Понятного и знакомого положения вещей. Поэтому ты и пришел к нам.

Леший помолчал, глядя на поле.

— Так вот, как я и сказал, первое, это внимательность. Все мелочи, любые мелкие детали, нужно рассматривать по отдельности. И лишь потом пытаться понять картину в целом. И не подгоняя детали в свою гипотезу, а строя гипотезу на деталях.

— А все–таки, на что конкретно обращать внимание? — задал я вопрос.

— Трудно сказать. Что попадется. На все, что кажется необычным.

— Я так понимаю, это не единственное, что я должен делать? Какие еще есть условия? — меня немного разозлило то, что мне, хотя и в общем–то по делу, но прищемили нос. Но почему–то это и злило. Какое–то необъяснимое, иррациональное раздражение.

— Ну, во–первых, поменьше распространяться о нас, и о наших делах.

— Это такая тайна?

— Нет. Мы не делаем из этого великого секрета. Просто ты сам будешь выглядеть в глазах людей, скажем так, не совсем нормальным.

«Резонно», — подумал я.

— И еще. Нужно усвоить несколько простых вещей. Базовых, так сказать.

Он взглянул на меня, сделав паузу для моего вопроса, но я промолчал.

— Одна из главных вещей, которой нужно научиться, это ОВД.

— Что это?

— Остановка внутреннего диалога. Просто жизненно необходимое для аномальщика умение.

— Молчать что–ли? — опять как–то резковато спросил я. Из–за множества непонятных вещей, наверно, и прорывалось временами раздражение.

— Молчать, — ответил тем временем Леший, не обратив на мой тон никакого внимания, или сделав вид, что не обратил. — И не только не говорить. Но и не ДУМАТЬ.

— Сильно! — искренне удивился я. — И как это сделать?

— Вот так. Не думать и все.

Я нахмурил лоб. Не думать. Я честно попытался это сделать. Но через несколько секунд после начала этой попытки, я поймал себя на мысли: «Не думать».

— Ну, как? — немного насмешливо спросил меня Леший.

— Блин. Не получается. Это вообще — то реально? Или к этому я должен стремиться?

— Вполне реально. В нашей группе это все умеют, — в его голосе проскользнули нотки гордости. — Только по первости это всегда сложно. Но способ есть.

— И какой?

— Представь перед собой лужу. Она будто состоит из нефти, черная и непрозрачная. Закрываешь глаза. И все мысли, которые лезут в голову, кидай в эту лужу, топи их там. Лови и кидай.

— В смысле лови? — я, признаться, несколько растерялся.

— Представь мысль лентой, с записанными на ней словами, — вмешался в нашу беседу Холод (Олег). — Привязываешь к ней камень и кидаешь в эту лужу. И все, капец мыслям.

Я некоторое время молчал, представляя это действие.

— Мы все прошли через это. И ты сможешь, просто тренируйся чаще, — успокаивающе произнес Леший.

— Буду пробовать, — произнес я.

— А тебе деваться некуда! — хохотнул Бурый, он же Миша.

— В смысле? — поинтересовался я.

— А ты, что не понял? — без тени улыбки произнес Холод. — Аномальщик, это не увлечение. Не прогулка в свое удовольствие по выходным.

— Это образ жизни, — сменил его Леший. — Я не знаю никого, кто смог бы «завязать».

— Все так серьезно? — недоверчиво произнес я.

— Поверь, это так, — ответил Леший. — Мы все в свое время думали, что это так, хобби. Но проходит хотя бы месяц, и ты бросаешь все, и снова идешь куда–то…

* * *

Парни взяли настолько быстрый темп, что, когда ближе к полудню Леший объявил привал, я практически рухнул на землю, где стоял, едва успев скинуть рюкзак.

Они же выглядели бодро, никакой видимой усталости не показывали. Бурый тут же взялся разведением костра, Сокол (Влад) расстелил на земле клеенку и принялся открывать консервы. Чувствовался у них навык полевой жизни, все это, что было описано выше, они проделали, обойдясь минимумом слов, и ни разу не поспорив над распределением обязанностей.

Леший с Холодом ушли в лес. Вернувшись, они бросили у костра охапки хвороста, и подошли ко мне.

— Что язык на плече? — легко улыбнувшись, спросил Леший.

Я нехотя кивнул. Парни же вдруг присели с двух сторон и принялись разминать мне ноги. На меня же вдруг накатило смущение.

— А может не надо? — спросил я.

— Вот же современное общество, — сказал Леший, обращаясь к Холоду. — Во всем им видится сексуальная подоплека.

Тот согласно кивнул.

— Да будет тебе известно, — это Леший уже мне говорил. — Еще в древности, более старшие воины разминали ноги молодым бойцам, во время их первых походов.

После минут пятнадцати этого массажа, временами довольно болезненного, я почувствовал, что усталость и в самом деле проходит. Парни, наконец, отпустили меня, и пошли к костру. Я же встал и прислушался к ощущениям. Круто, черт меня побери! Здорово!

— Иди! Закинем дровишек в топку! — позвал меня Леший, показывая консерву.

Я подошел и взяв банку, с удивлением подметил, что это не тушенка, а рыба! На мой недоуменный взгляд, Леший ответил, что рыба в этом деле лучше мяса. И греть не надо, и сытно. И не переешь.

Впрочем, я в это время, не чинясь, уничтожал содержимое банки. Оказывается, я изрядно проголодался! Вымазав куском хлеба блестящие стенки, я откинулся на ствол дерева за моей спиной.

— Ну вот, подзаправились, — похлопал себя по животу Бурый.

— Давайте часок перекура. — сказал Леший. — Скальд, отойдем, не будем мешать.

Он встал и показал идти за ним. Отойдя метров на десять, он показал на поваленное дерево. Я сел.

— Идти еще далеко, — сказал Леший, присаживаясь рядом. — А ты ходить, не умеешь.

— То есть? — не понял я.

— Есть тонкость. Вот как ты идешь? — он посмотрел мне в глаза. — Ты же будто вбиваешь ноги в землю.

Он встал и продемонстрировал мою походку. Я пожал плечами, не улавливая сути.

— Вот смотри. Ты выставляешь ногу вперед и сразу переваливаешь весь свой вес на нее. Это, по выражению Холода, «Городской топ».

Я невольно улыбнулся.

— Обрати внимание, как идем мы, — он встал напротив, демонстрируя. — Во–первых, никаких резких движений, никакого топота. Шаг плавный, перекатом.

Он изобразил говоримое.

— Никаких прямых ног. Слегка согни их в коленях.

— Тогда почему спортсмены, ходят не так? — усомнился я.

— Мы же не на скорость ходим. К тому же у спортсменов нет рюкзака на 50 кг за спиной, — ответил Леший.

— Логично, — пришлось признать мне.

— Такой шаг, про который я говорю, позволяет идти не особенно быстро, конечно, зато очень долго и с одной скоростью. В результате, это получается все же довольно быстро.

Я кивнул.

— Наблюдай, — слова Лешего упали как булыжники. — Повторяй наши действия. Ничего не делается зря, поверь.

Он посмотрел мне в глаза.

— Я понял, — ответил я на этот взгляд. — Буду стараться.

— Далее, — сказал Леший. — Во время долгого пути, не глазей по сторонам.

— Почему? — я уже всерьез удивился. — Что в этом такого?

— Когда идем группой, отвлекаться, значит задерживать всех, — Леший посмотрел на мой удивленный вид. — При движении ты должен смотреть на ноги впереди идущего.

— А нафиг?

— От постоянного монотонного движения перед глазами, мозг впадает во что–то типа транса. Отключается от внешних раздражителей. И не фиксирует усталость. Короче, так легче идти.

— Понятно, — сказал я в раздумьях

Леший окинул меня внимательным взглядом, кивнул и пошел обратно.

* * *

Советы оказались на удивление действенными. Когда мы пришли на место и я, всю дорогу пялившийся на ноги впереди идущего Холода, поднял взгляд, то почувствовал мгновенно накатившую сильную, просто смертельную усталость.

Со стоном я буквально рухнул на землю. Как разложили палатки, разожгли костер, я и не заметил, тупо смотря перед собой.

Со стоном, пересиливая вялость в гудящих ногах, я чуть ли не подполз к костру, за своей дозой пищи. После того я стал отчаянно зевать. Забравшись в указанную мне палатку, я мгновенно вырубился. Мысль о том, чтобы поставить свою, даже не всплыла.

Утром меня разбудил переполненный мочевой пузырь. Скрючившись и пересиливая ломоту в мышцах, я сиганул в кусты, заметив по пути, что остальные уже сидят перед костром.

С блаженной улыбкой на лице, я слил «конденсат», скопившийся за ночь. Двинувшись обратно, переваливаясь на деревянных ногах, я заметил мелькнувшее в кустах лицо Сокола, тоже видимо отошедшего по нужде. Кряхтя, я выбрался на поляну, все тело ломило, будто я на камнях спал.

Между тем в голове было ясно и светло как–то. Дышалось легко, воздух полнили запахи леса. Настроение было приподнятое.

Вернувшись к костру, я застал странную картину. Леший сидел в центре круга, образованном остальными. И с закрытыми глазами. Сокол сидел перед ним и наигрывал на гитаре какую–то странно звучащую, заунывную мелодию. Я тихо сел, чуть поодаль. Раньше я не видел, чтоб они такое делали.

После получаса сидения, когда мой желудок казалось, решил прогрызть ребра, Леший открыл глаза. Все сразу стали вставать, Бурый пошел к висевшему над костром котелку. Когда он открыл крышку, у меня аж помутнение случилось от дивного запаха каши, разлетевшегося по поляне.

Леший, взяв тарелки, сел возле меня, подав одну мне. Некоторое время мы молчали, закидывая кашу в организм. Нет, все–таки самая вкусная еда, это когда на природе. Мог ли я предположить, что буду с таким аппетитом трескать простую перловку?

За кашей последовал чай, крепкий, душистый. Леший достал сигареты и повернулся ко мне.

— Ну, давай, спрашивай, — сказал он, закуривая.

— Так, собственно, что это было? — показал я кивком на место, где они сидели.

— Ориентирование на местности, — с усмешкой пояснил Леший.

Он отпил чай и посмотрел на меня.

— Это трудно вот так, с маху, объяснить. Понять еще труднее. Но раз ты с нами, — он еще раз отпил из кружки.

— Тебе знаком термин «Экстрасенсорное восприятие»? — спросил парень.

— Ну, так. Типа мысли там, на расстоянии, предметы двигают.

— Хорошо. А теперь забудь эту чушь, — Леший упер в меня взор. — Это люди, которые этого не понимают, стараются объяснить то, что не укладывается в их привычную картинку. Это Разум старается занять место Духа

— Честно говоря, я слышу слова, но понимаю через раз, — пробормотал я.

— Попытаюсь попроще, — новый глоток чая. — Попытайся на время отключить оценку того, что я буду говорить.

— Что верить без объяснения? — спросил я, чуть усмехнувшись.

— Я этого не просил. Просто попытайся не сразу отбрасывать услышанное. Оставь разложение по полочкам на потом, хорошо?

— Постараюсь, — пожал я плечами.

— Знаешь, я тоже не сразу это все принял. Как так, вот же, я это ощущаю, вижу. Или ничего не вижу, значит, ничего нет. Мне тогда предложили простой тест. Игру для ума, так сказать.

Он покосился на меня, словно желая убедиться, не буду ли я против.

— Так вот, попробуй объяснить дальтонику, что цвет, который он видит красным, на самом деле синий. При этом, вас только двое.

Легкое раздражение толкнулось мне в грудь. Вместо того, чтобы ответить, я вновь пожал плечами, в знак того, что не смогу.

— Слушай, а зачем ты тогда пошел с нами, если я тут тебя уговариваю, как девицу красную?! — повысил неожиданно голос Леший. — Распинаюсь, понимаешь, перед ним, а он сидит плечиками пожимает!

Я удивленно, нет, офигевше! глянул на него. А парень между тем встал и, гневно глядя на меня, продолжил:

— Собирай манатки и уматывай! — звенел его голос. — Чего пялишься?! Давай, вали!!!

Огорошенный подобным наездом, я тоже поднялся, глянул на остальных. А те словно не замечали этого конфликта.

— Чего озираешься? — грубо продолжил Леший. — Взял свои вещи и катись!!!

В смятении я подошел к своему рюкзаку, поднял его. Ни хрена себе пассаж! Что это на него накатило?! Я еле закинул рюкзак на спину, едва не разрыдавшись от боли в натруженных вчера мышцах. И замер в нерешительности. Соображая, в какую собственно сторону–то мне катиться?…

… — Готов? — раздался вдруг сзади вопрос Холода

— Почти, — спокойно (!) ответил Леший.

Я обернулся в непонятках. Леший стоял там же, но теперь его лицо не выражало гнева. Оно теперь вообще ничего не выражало. Блин, они ж развели меня!

— Ты сейчас думаешь, нафиг я это все затеял? — спросил Леший. — Просто тебя надо было сбить с определенной программы поведения. Иначе ты бы ничего не то, что не понял бы, даже и не услышал. Разум отсекает ту информацию, которая угрожает его целостности.

— Мы кажемся тебе странными? — подхватил Холод. — А мы не странные, мы просто другие. Наш Путь другой!

— Ты сейчас в огромной опасности, — раздался неожиданно сзади голос Бурого.

Я обернулся. На обычно веселом лице парня, застыло выражение суровой решимости.

— Ты не знаешь, что будет, кого опасаться, — произнес слева, неведомо как переместившийся с поляны Сокол. — Мы сейчас совершенно не те, кем мы являемся в городе.

— И здесь тебе никто не поможет, — внушительно произнес Леший и двинулся вперед.

Вслед за ним шаг сделали и остальные, сужая круг. Под сердце кольнула игла страха…

Глядя на эти застывшие словно маски лица, я реально подумал, что совсем же не знаю этих людей! А ведь у них явно не все дома…

* * *

Я сидел перед костром и курил. Чай я от греха подальше поставил на пенек рядом. Руки дрожали, знаете ли. Перед глазами все стояли суровые лица, надвигающиеся со всех сторон. Я невольно вновь сжал кулаки, вспоминая свой страх. Тяжело признаваться, но я реально здорово испугался!

Парни подошли почти вплотную. В их странных, остекленевших взглядах, не отражалось никаких чувств. Мне стало совсем не по себе. По телу пробежал холодок.

— Надеешься вернуться? — спросил Леший низким голосом.

— Надеешься?

— Вернуться?

Его слова словно эхо повторили Холод с Соколом, стоящие по бокам.

— Разум силен, — вновь заговорил Леший.

— Разум …

— Силен …

Опять как эхо повторили парни.

— Но Дух старше.

По бокам опять повторили, но почти неуловимым шепотом.

— Время Духа! — произнес Леший

В ту же секунду я ощутил сильный удар в спину. Я полетел на землю, даже не успев никак среагировать. И даже, как есть, потерял сознание. Потому что приобрел адекватность именно вот так, сидя перед костром, а передо мной стояла кружка.

Леший подошел ко мне, держа в руках кружку, сел рядом.

— Ну, давай, спрашивай, — сказал он, закуривая.

Я недоуменно покосился на него. Под впечатлением его спокойствия, мне удалось подавить своей первый порыв, обложить всех матом и я почти нормальным голосом спросил:

— А-а … — протянул я. — Я что–то не понял! Какого черта? Что это было?

— Ориентирование на местности, — с усмешкой пояснил Леший.

Он отпил чай и посмотрел на меня.

— Это трудно вот так, с маху, объяснить. Понять еще труднее. Но раз ты с нами, — он еще раз отпил из кружки.

Я ошеломленно глянул на него. Епть! Я, похоже, схожу с ума!

— Тебе знаком термин «Экстрасенсорное восприятие»? — спросил между тем Леший.

— Какого хрена! — я вскочил на ноги. — Что происходит?!

Леший с удивлением глянул на меня. Я заозирался по сторонам. Остальные сидели у костра, Сокол что–то наигрывал на гитаре. В груди захолодело.

— Не бойся, — произнес Леший. — Это не ты боишься, а твой мозг.

Он встал, положил мне руки на плечи. В сумятице мыслей я и не сразу это заметил.

— Вздохни глубоко, — произнес Леший.

Я машинально исполнил требуемое. Пляска чувств начала подуспокаиваться.

— Запомни. Разум играет на чувствах, как это не парадоксально. Держи их в контроле. Иначе ты можешь реально шифером зашуршать.

Я еще раз глубоко вздохнул.

— Хорошо. Садись, — сказал Леший.

Он тоже сел рядом.

— Мало привести кого–то в лес и показать что–то необычное, — Леший тоже закурил. — Он может просто не понять, что видит. Или просто не увидеть. Или испугаться до обморока. Но даже в этом случае, неподготовленный человек придумает себе Разумное объяснение.

— И что делать? — спросил я, пребывая в каком–то оцепенении.

— Необходимо сбить его с привычного мироощущения. С четкой последовательности событий. То есть изменить его восприятие реальности.

— Как ты сможешь объяснить дальтонику, что красная, для него, трава на лугу, на самом деле зеленая? — продолжил Леший. — А если вокруг больше никого нет, кто видит ее зеленой? Кто из вас тогда прав? Кто видит реальный цвет? А может, на самом деле она красная и это ты дальтоник? Ведь трава считается зеленой, потому, что так считает БОЛЬШИНСТВО. А если тебе, думающего, что нормален, два человека с уверенностью будут говорить, что трава красная? Или вообще голубая? И будут настаивать, доказывать. Тут и в самом деле можно засомневаться, так?

— Это к чему ты говоришь? — медленно спросил я.

— Что есть мир вокруг нас? Почему мы считаем, что он единственно реален? Потому, что так считает большинство! А если посмотреть по другому? Если отбросить шаблоны? На самом деле мир, такой, какой он есть, лишь потому, что наш мозг постоянно его ДЕЛАЕТ.

— Не понял? Что значит «делает»? Что он делает?

— Это именно то и значит. Как ты понимаешь, что дерево, это дерево? Ты его увидел, пощупал, понюхал. А как ты понял, что ты действительно стоишь перед деревом? А мозг тебе сказал, что данные признаки относятся к дереву. А теперь вопрос. А он то, откуда это знает?

— Ну, родители сказали, наверно, — попытался ответить я. — В смысле ребенку…

Я запнулся, ища слова объяснения. Леший поднял руку, в знак того что понял, о чем я.

— Именно, — усмехнулся он. — Ему сказали, ему объяснили, что вот это вот, нужно воспринимать, как дерево. А что есть тогда то, что мы воспринимаем, что выступает в роли дерева? Какая это субстанция или материя?

— Я, честно сказать, совсем запутался, — помотал я головой.

— Ладно, — усмехнулся Леший. — Опять я увлекся.

Он встал, хлопнув меня по плечу.

— А что вы все–таки делали? — спросил я вдогонку, кивая на поляну.

— Искали аномалию, — ответил Леший.

И ушел, к костру. В моей голове плавала какая–то бессвязная мешанина, ни одной оформленной мысли.

— Ну что, запутал тебя наш мудрец? — я поднял глаза и увидел улыбающегося Бурого. Кивнул утвердительно.

— Он как в раж входит, вообще хрен поймешь, о чем говорит.

— А откуда он это знает? — спросил я.

— Хороший вопрос! — вновь усмехнулся Бурый. — Только я тоже не знаю!

* * *

После завтрака Леший сказал, что я пойду в лес с ним и Холодом.

— Запомни одну простую вещь, — сказал он мне. — Никогда, слышишь, никогда не ходи в Поиске один. Всегда нужно держаться друг у друга в поле зрения. Даже если по нужде отойти надо. Даже в этом случае, нужно друг друга видеть.

— Еще одно правило? — спросил я.

— Нет, — мне показалось, Леший посмотрел немного насмешливо. — Рекомендация. Ты пришел сюда по своей воле, и можешь делать все, что тебе заблагорассудиться. Правила придумываются для тех, кто слаб Волей. Так что отвыкай оттого, что тебе ставят условия. Здесь человек, сам себе правило.

Я помолчал, переваривая очередную порцию то ли нравоучений, то ли просто советов.

— И все же почему нельзя одному? — спросил все же я. — Я понимаю, что может тупой вопрос, но все же?

— Да, банально, потеряться можешь! — ответил Холод.

— Так, с этим разобрались, — Леший посмотрел на часы. — Короче, мы ходим до пяти.

Бурый с Соколом чуть не синхронно кивнули.

— Ну, что двинули? — сказал Леший уже нам с Холодом…

… Друг за другом мы уже около часа бродили по чаще. Говорить при этом не запрещалось. Я и начал допытывать, а зачем же по лесу–то, мы опять гуськом ходим.

— Ладно, когда идем далеко, на марше так сказать — говорил я — но здесь–то, как я понимаю, идти быстро не надо?

— Ну, для начала, под ручку гулять по лесу просто неудобно, — отвечал Леший. — И потом, если первый куда- нибудь попадет, типа ямы, оврага или болота, идущие за ним уже не вляпаются.

Он остановился, окинул лес взглядом. Постоял некоторое время. Медленно поворачиваясь, справа налево, потом обратно, прикрыв глаза.

— Туда, — показал он рукой и продолжил объяснение. — К тому же первым всегда ставиться, более опытный, умеющий чувствовать верное направление. Если при этом по бокам будет кто–то идти, особенно если любитель, то все равно будет забегать вперед и вся настройка может сбиться нафиг.

Я сделал вид, что понял объяснение, хотя лоб против воли начинал морщиться, при попытках въехать в смысл этих слов.

— Э-э … Ладно, — я вскарабкался на крутоватый склон, вслед за Лешим. — А мне вот интересно, Бурый с Соколом в лагере остались. Им не обидно будет?

— Нет, — ответил сзади Холод. — Завтра они пойдут.

— К тому же неизвестно, кому повезет больше, им или нам, — добавил Леший. — Кажись, здесь.

Он втянул ноздрями воздух, точно принюхиваясь. Мы стояли на небольшой полянке. Ее пересекал ручеек, бегущий с небольшого холма впереди.

Я закрутил головой, пытаясь разглядеть, что привлекло внимание Лешего.

Парни тем временем вышли на середину поляны, Холод на мгновение замер, прикрыв глаза.

— Да, это оно, ты прав, — сказал он негромко Лешему.

Тот кивнул в ответ. Они принялись ходить по поляне, иногда замирая на несколько минут, в разных ее точках. Я искренне пытался понять, что же они делают. Но не в них, ни в окружающей действительности ничего этакого, сверхъестественного, не видел и не ощущал.

Тоскливо вздохнув, я подошел поближе к ручью. Засунув руки в карманы, я посмотрел в небо.

— Что скучаем? — вдруг раздалось сзади.

Я обернулся. Леший стоял сзади и смотрел на ручей.

— Есть немного, — честно ответил я.

— Место хорошее. Типично аномальное. Даже внешние признаки есть, — ответил Леший, не отрывая глаз от ручья. — Ага.

Он окинул взглядом поляну.

— И что в нем необычного? Я что–то ничего не вижу.

— Не видишь, потому что ничего не замечаешь. Вам городским даже слона не заметить, если он не на равнине стоит. Я тебе говорю место хорошее, для наших Поисков, конечно, хорошее. Фонит здесь дай боже.

— Блин. Но я ничего не ощущаю!

— Ты просто еще не привык такое ощущать. Ты привык, что если что–то необычное, то сразу фейерверк эмоций. Здесь все наоборот. Выпустил эмоции, ничего не ощутил, а между тем, это место, точнее лес вокруг, отличная такая Блудильня.

Я с сомнением окинул взглядом не такой уж густой лес вокруг. Где тут блудить–то? И выразил свои сомнения Лешему.

— Я же говорил, нужно быть внимательным. Вот ты посмотрел вокруг, и увидел всего лишь лес, не очень густой, ну прямо как парк. Так ты его и занес в ряд «Парки», даже не подумав, что вообще–то, стоишь посреди чащи! И за этими деревцами, вполне может оказаться непроходимый бурелом.

Я немного смутился. Я ведь есть разумное зерно в словах Лешего. Неужели все люди настолько стереотипно мыслят?

— Но ведь есть и тропинка, по которой мы пришли? Возьму и выйду обратно!

— Знаешь, — Леший повернулся ко мне. — Так и хочется отправить тебя по этой тропинке. И я даю гарантию процентов на 90, что хорошенько побродишь вокруг этой милой полянки. Но…

Леший поглядел на Холода, смотрящего куда–то в лес.

— Но есть большая вероятность того, что мы можем тебя, потом не отыскать — продолжил он после паузы.

— И все же как–то…

— Легенды про … — тут он усмехнулся. — … Леших знаешь?

— Слыхал. Сказки — не понимая, к чему он клонит, ответил я.

— Так вот. В этих Блудильнях, лешие и могут поводить, да так, что в голос взвоешь.

— Да ну! — вырвался у меня ироничный возглас.

— Я тоже не верил, — усмехнулся Леший. — Пока так один раз сам не попал. Изрядно я тогда по лесу намотал.

— И как вышел?

— Попросил отпустить меня. Сразу и вышел.

Я решил сменить тему. Уж больно по сказочному звучали объяснения Лешего. Ну не верилось мне, хоть убей!

— А как ты понял, что это аномалия? — спросил я.

Леший бросил на меня взгляд прищуренных глаз. В них ясно читалась хитринка понимания поворота в нашем разговоре.

— Так ты посмотри. Поляна, — почти идеальный круг. С чего это деревья не растут здесь? Вон там — он ткнул пальцем в сторону холма. — Земля–то похуже будет. Камешки, глина. Однако там, хоть и чахлые, но кустики имеются. А здесь, на нормальной почве, такая проплешина. С чего?

— Может просто здесь внизу камни? Слой почвы просто тонкий? — предположил я.

— Ага. И деревья растут почти по окружности, совершенно случайно, — ехидно заметил Леший. — Неужели такая ровная скальная основа? Тогда где хоть маломальские кусты? Подлесок? А нету их! Пусть почва тонкая, но ведь для них–то должно и ее хватить. Но мы имеем то, что имеем. А именно этот странный круг.

Я все равно довольно скептически отнесся к этому.

— Да оно самое, я тебе говорю, — убеждал меня Леший

— Но я все равно ничего не ощущаю, — покачал я головой.

— Да тут и не надо ощущать. Все и так видно, — Леший показал на ручей. — Сам гляди.

Я перевел взгляд на ручей. Ручей как ручей. Ну да, чистый довольно таки. Так может из ключика бежит. Недоуменно вновь посмотрел на Лешего.

— Вот об этом я и говорю. Внимательность, — сказал парень со вздохом.

Он оторвал сухой стебелек травы.

— Смотри, — сказал он, бросая его в ручей.

Я посмотрел на поплывшую по воде травинку. Вот она завертелась в миниатюрном бочажке, покрутилась там, и снова ее подхватили прозрачные струи. Я уже хотел спросить Лешего поэнергичней, в духе, какого черта он мне голову морочит, как вдруг замер, словно соляной столб. Не веря своим глазам, я поднял взгляд, чтобы удостовериться в какой от меня стороне холм. Вновь глянул на травинку. Вновь на холм.

— Не может быть! — придушенно просипел я.

Ручей тек. Весело перескакивая камушки, он нес свои свою прохладную свежесть к деревьям. Только, епть! Он не туда тек! В гору, черт меня раздери!! В гору!!!

Я трижды обошел вокруг, присел, подумав, что это может обман зрения? А вот те хрен! Вода журча поднималась на холм и преспокойно текла уже нормально, (вниз то есть) с другой стороны!

— Как ты это объяснишь? — тихо спросил подошедший сзади почти вплотную Леший. — Куда, в какой ряд, ты определишь это? Есть этому место в твоей рациональной картинке?

Он вздохнул и посмотрел в лес.

— Чтобы ты сказал еще пять минут назад, если бы я рассказал тебе, про такое? Поверил бы? Но ты видишь это теперь сам, поэтому тебе приходиться принять это, чтобы ты не думал. А почему ты тогда считаешь, что я привираю в остальном? …

* * *

В лагерь мы вошли немного с другого направления. Бурый с Соколом сидели возле костра. Бурый помешивал в котелке, Сокол что–то стругал ножом.

— Ну, как тут у вас? — спросил Леший, подходя ближе.

— Да все тихо, — ответил Сокол. — А у вас?

— Круг нашли, — ответил Леший. — Вон, видишь, Скальд до сих пор в шоке.

Я действительно раз за разом прогонял в голове увиденное. Сейчас даже уже не очень верилось, что я это действительно это видел. Но я видел! Собственными глазами! Черт…

— Повезло, — сказал Бурый. — Я в первый раз нифига не понял.

— Да он тоже, — усмехнулся Леший.

Вечером, когда я плотно утрамбовав пищу в желудок, сидел возле костра, меня будто прорвало. Вопросы так и посыпались из меня, словно раньше мне не давали говорить совсем.

— Слушайте, а кто такие, эти лешие? — задал я первый вопрос.

— Это предки наши их так называли, — ответил Леший, щурясь от дыма. — А мы этих существ, зовем Друг Леса.

— Почему?

— Ну, потому, что он и есть друг. Лесу.

— А людям? Враг?

— Нет, он никому не враг. Он Друг. Но только лесу.

— Логично, — я позволил иронии проскользнуть в голосе. — Зачем же тогда он, как ты сказал «водит»?

— Но мы то в лесу, как ни крути, гости. Особенно сейчас. Да еще и не всегда вежливые. Вот чтоб хозяином положения себя не чувствовали, он и водит. Поймешь это, он отпускает.

— А если не поймешь? Что убьет что–ли?

— Это лес, — закаменел неожиданно лицом Леший. — Это не город, и здесь не людские законы. А люди лезут сюда со своим уставом, это нужно, это нет. Здесь действует один закон…

— Выживает сильнейший? — вставил я.

И ощутил неожиданно себя маленьким мальчиком, что сидит за столом со взрослыми. Не знаю, отчего такое чувство появилось. От снисходительного взгляда Холода, или от какой–то понимающей улыбки Сокола. Не знаю, но было именно так.

— Это человек, люди живут по этому закону. Причем трактуется он довольно вольно, а сила, понятие у многих сильно размытое, — ответил Леший. — А в природе другой закон, который мы, люди сильно хотим забыть. Закон Жизни.

У меня на лице, как я ни старался, видимо все–таки отразилась напряженная работа мысли.

— И что это за закон? — медленно выговаривая слова, спросил я.

— Все очень просто. Каждому отмерено свое. Свой удел. Каждая жизнь имеет свой конец. Мы умираем, не потому, что злобная природа не хочет дарить нам бессмертие, а потому, что мы просто подошли к своему финалу. Вот и все.

— То есть, — у меня начала побаливать голова. — Мы умираем, потому что так нужно?

— Ну, примерно, как–то так. И ты завершаешь свой путь, не потому, что оказался слабее, а оказался слабее, потому, что должен умереть. И хищник ДОЛЖЕН поймать именно тебя.

— Оригинально. Интересный подход к извечной проблеме, — я вытащил сигарету и решил сменить тему, в которой меня так изящно харей да об стол. — А все таки, о Круге, как так я не смогу выйти? Я ж могу тупо пойти прямо и все, никуда не сворачивая. Все равно выйду куда–нибудь?

— Да, вышел бы, — позволил себе легкую усмешку Леший. — На ту же самую поляну.

— Да как так, — я уже начинал заводиться. — Я пойду, к примеру, оставлю ее за спиной, буду постоянно контролировать, чтоб она там и оставалась.

— А потом увидел бы впереди просвет. Радостный рванул бы вперед, и вот она родимая, дожидается! — Леший хмыкнул. — И так каждый раз. И хоть башкой об сосну колотись, пока лешего не попросишь, да уважительно и самое главное искренне, он это чувствует, так и будешь бродить там.

— Че, все так серьезно?

— Более чем, — ответил уже Сокол. — Из нашей группы, слава богу, никто не пропадал. А вот у других инциденты были.

— Круто, — покивал я головой.

— Круто, когда об этом байки у костра травят, — резковато ответил Леший. — А когда от отчаяния начинаешь уже выть в голос, а ты все выходишь и выходишь на эту чертову полянку, тут и приходит понимание, кто ты, по сравнению с остальным, что окружает нас. И ты, так гордившийся своей принадлежности к разумным, понимаешь, что можешь здесь остаться навсегда. И ничего от тебя не зависит, ничего нельзя сделать. Только просить.

— А почему именно название такое, Круг? Это же, как я понимаю, тоже Бродильня?

— Это особая её форма. Вот и назвали так. В обычных Бродильнях, просто ходишь по одному месту, а тут поляна и круглая. Наверно поэтому…

* * *

На следующий день в лес пошли Сокол с Бурым. Мы трое оставались на хозяйстве.

— В нашем направлении не ходите, — напутствовал их Леший. — Там только этот Круг и фонил. Идите на запад. Там тоже что–то нехило откликалось.

Когда деревья скрыли парочку из виду. Леший повернулся ко мне и с улыбкой сказал:

— Ну что, выбирай или костер, или щи. Еще есть вариант начистить картохи.

— Костер, — поспешно выбрал я. — Я признаться повар никакой.

— Костер так костер, — сказал Леший.

Валежник по окрестностям видимо ребята вчера подвыбрали. Приходилось ходить чуть подале. Собирая ветки, я все думал о нашем вчерашнем разговоре. Признаться цепляло кое–что. Не давало, как говорит опять тот же Леший, перевести все это в ряд «сумасшедшие, утопичные идеи».

Бред? Но тогда как сбросить со счетов виденное лично мной? После этого, все их рассказы про аномалии, которые я слушал, честно признаться, с долей здорового скептицизма, приобретали пугающую реальность.

Если раньше я воспринимал их, как людей, здорово приукрашивающих действительность, то теперь…

Собирая ветки, я вышел на склон неглубоко оврага. Невольно замер, задумавшись. Была еще одна особенность, которую я подметил уже себе. Я странным образом, довольно спокойно воспринимал то, что со мной происходит. Необычно это. Я невольно вспомнил то ли сон, то ли действительность, когда они разыграли то необычное представление. Что они делали? Зачем самое главное? Что значит фраза, что я в обычном состоянии, не воспринял бы ничего? Тогда в каком я сейчас состоянии?

Поморщившись, я нагнулся за очередной веткой. Голова уже пухнет от этих мыслей. Может просто пока идти по течению? Не пытаться понять все и сразу?

По кустам на той стороне пробежался порыв ветра, как по волнам, выдохнув в лицо тугую струю воздуха. За первым порывом прилетел второй.

Мне тут внезапно показалось, что невдалеке стоит кто–то. На самом уголке зрения, на самом краю, мелькнула фигура. В груди похолодело. Я почему–то медленно, будто шея затекла, повернулся в ту сторону. Никого. С сердца, будто камень упал.

— Фух! — с облегчением выдохнул я. — Блин, у меня, похоже, паранойя, после вчерашнего.

Только я развернулся, как ветер вновь пихнул меня, на этот раз в спину. Потрескивая попадающимися под ноги сучками, я пошел обратно в лагерь.

В лесу так тихо… И ведь вроде нет «мертвой» тишины, шумят кроны, потрескивают стволы деревьев… Тихое шуршание палой листвы под ногами… Неторопливое кружение последних облетающих листьев…

Как сон, как будто нереальность окружала меня. В этой тихой звуковой симфонии, я отчетливо слышал свое дыхание … И стук сердца… Странно, но появилось чувство будто я иду по комнате, в старом бабушкином доме. Она так любила меня, а ее руки пахли свежим хлебом. Мы не очень часто выбирались в ее деревню, отец был человеком постоянно занятым. А потом и вовсе… Но я навсегда сохранил это ощущение добродушной строгости и надежности. Вспомнились отполированный за много лет табурет у входа, подножку у печки, чтобы было удобно забираться наверх… Мне, отчего–то, понравилось валяться на печи, вдыхать аромат овчины и выделанной кожи. А сверху можно было посмотреть, что делается за столом и не пора ли уже бежать, лопать здоровые блины с вареньем… Или медом…

Зачем я повернул голову в ту сторону? Хотел бы я знать. Но повернул. Нет, я не смотрел в ту сторону. Так бросил мимолетный взгляд. И в следующее мгновение едва не впилился в дерево. Идти вперед в лесу, не смотря на дорогу, это рано или поздно встреча с деревом. А я во все глаза смотрел в ту сторону, где мне показалось… Остановившись, я прошаривал глазами местность. На секунду мне показалось … Да не, чушь. Тряхнув головой я было уже пошел дальше… Уже почти убедил себя, почти успокоился…

В следующую секунду я попятившись уперся спиной в дерево. Теперь я уже явственно видел мелькнувшую невдалеке фигуру. Именно фигуру. Солнце выглянуло на короткое мгновения из–за облаков, и, очерченные ярким светом, контуры головы и плеч я хорошо разглядел.

Может я покажусь не особенно мужественным человеком, но у меня прорезалось острое желание, побыстрее оказаться в лагере. Поэтому, не очень–то, разбирая дорогу, я ломанулся в желаемом направлении. Пока еще не бежал, но шел быстро. Иногда мне казалось, что по спине скользит внимательный взгляд, а при быстрых оглядываниях назад, мне чудилось, что я вижу скользящую меж деревьев фигуру. Я замирал, пытаясь рассмотреть повнимательней. Но видел лишь пустой осенний лес…

Да где же лагерь? Неужели я настолько далеко отошел? Блин, да я даже негромкую беседу парней слышал, когда собирал ветки! А тут иду, блин иду…

Вот тут меня и проняло! Я вытер испарину, проступившую на лбу, и огляделся. Может, я просто промазал мимо лагеря? Я остановился, пытаясь услышать голоса или увидеть знакомые ориентиры. Я не мог далеко уйти! Да и Леший с Холодом хватятся, я давненько уже хожу. Может, услышу их крики. Только если они начнут кричать. А если нет? Может у них на этот случай правило очередное? Я сглотнул, и принялся успокаивать разыгравшиеся нервы. Так. Похоже, в этом своем броске, я все же отошел на приличное расстояние. Я достал телефон. Может связь работает?

К моему удивлению, отключенный для экономии энергии аппарат, включиться так и не пожелал. Неужели сел? Ведь заряд полный был… Так, ладно, как еще сигнал подать? Дымом? Так они ж тоже в лесу сидят, вряд ли его увидят. Разве что, унюхают. Но притом, что они тоже вообще–то у костра сидят, это мне вряд ли поможет.

Лес вокруг выглядел абсолютно одинаковым. Я стоял в данный момент во впадине меж двух очень покатых холмиков. Пойти же можно по своему следу! Я же блин из лагеря вышел. А с утра роса была, след конечно не ахти, но видно!..

… А вот теперь я испугался. Несмотря на оптимистичный настрой, с коим я рванул назад по своему следу, что–то не давало мне покоя, как если бы я читал книгу, а рядом, прямо в ухо пересказывали содержание другой. Вот я, ловил себя на мыслях, которые очень доходчиво объясняли ситуацию. Но я гнал их от себя и уже почти бежал вперед. Сзади что–то зашуршало. Я резко обернулся. Пошарил глазами вокруг. Под отчаянно бьющееся сердце, захолодело в груди.

В тот овраг я едва не свалился. Тормознув в последний момент, я стал вспоминать, именно возле этого оврага я стоял? Черт его знает, вроде он. Но никаких знакомых ориентиров было не видно. Да что же это такое…

… Голоса я услышал внезапно. Устав, присел на корни, выпирающие из склона холма. Уже часа два я бродил по округе. След свой я потерял, не получилось из меня следопыта. Самое обидное, что все, что я захватил с собой в этот поход, осталось в лагере. Даже вода. Даже сигареты! Я даже и представить не мог такого пассажа, что я потеряюсь в ста метрах от других людей. Да и, в общем–то, в не таком уж и густом лесу. Все сильнее я ощущал накатывающиеся волны отчаяния. От бессилия. Оно, это отчаяние будто выпивало силы, разбивая стройность мыслей. Зачем же я тебе понадобился–то, леший?! Или как там говорил другой Леший, Друг Леса. Я же ничего такого не делал, деревья не рубил, костер не затушенным в жизни не оставлял. Что не верил в тебя, так пожил бы в городе, в этом сосредоточии людской самоуверенности в своей власти над природой и ты бы, в самого себя, фиг знает поверил бы. А я лишь недавно вырвался из этой узости восприятия. И то не знаю, вырвался ли… Я даже не знаю, что из увиденного плод моего или чужого воображения, а что действительно есть. Но я хотя бы не отрицал этого всего, да и тот ручеек, сильно поколебал мое понятие об окружающем мире.

Кто же мои спутники? Откуда они все это знают? И что еще они могут? Найдут ли они меня? Как говорил Леший? Нужно попросить…

Как–то дико озвучивать в пустоту свою просьбу.

— Леший, — пробормотал я. — Отпусти меня, а? Зачем я тебе. Я же ничего не собирался доказывать. Просто собирал дрова. Нафиг так–то?

Как там говорил классик, на войне молятся даже атеисты. У меня не война конечно, но тоже не рядовая ситуация. А лес молчал, шумели кроны, долбил где–то дятел.

Вспомнились свои сомнения, скептицизм при прослушивании, как я считал, обычных баек. И вот, о-натюрель, имею шанс проверить одну из них. С кряхтением я встал и вот тут и услышал голоса:

— Как думаешь, далеко он убрести мог?

— Смотря, как пошел.

Вспыхнувшая надежда буквально сорвала в ту сторону. Не разбирая дороги, запинаясь о корни, какие–то коряги, продираясь сквозь кусты, я вывалился в конце концов на неширокую прогалину. Стоящие на ней парни, Холод и Леший, встретили меня настороженными выражениями лиц, сменившееся удивлением. Под конец я запнулся обо что–то в этих долбанных зарослях и буквально подкатился им под ноги…

… — О чем я и говорю, что надо все время держаться на виду, — укорял меня Леший, сунув в руки кружку с чаем.

Они, не задавая вопросов, потащили меня в лагерь. По пути я удивлялся, как я так, не видел этой, в общем–то, весьма заметной тропинки. Я ведь, кажется, с этой стороны и шел, к тому месту, где их услышал.

По приходу меня усадили у костра, сунули в руки тарелку с кашей. Ни о чем, не спрашивая, молча ждали, пока я наемся. А я мел все с пугающим аппетитом. Будто дня три уже голодом.

Наконец умяв две полных тарелки, я зашарил глазами вокруг, ища свой рюкзак. В нем должны быть сигареты. Пачку, взятую с собой, в которой и было–то три сигаретки, я уже выкурил. От нервов. А сейчас еще к нервному смятению прибавился отходняк от пережитого. Да и после еды надо шлифануть полученные калории дымом.

В это время в лагерь вернулись Сокол с Бурым. Они заулыбались, увидев меня, но тоже отчего–то не полезли с расспросами. Вообще все вели себя так, словно я не терялся, а просто уходил. Далеко, но вполне известно, куда и зачем. Странная реакция…

— Что видел? — пристально посмотрев в газа, спросил Леший.

Я рассказал вкратце о своих приключениях.

— Два часа, — хмыкнул, переглянувшись с остальными, сказал Леший. — Ты думаешь, что тебя столько не было?

Я кинул взгляд на остальных. Вновь посмотрел на Лешего. Нет, конечно, я мог ошибиться с исчислением времени, на час или даже два. Точно откуда я мог узнать? До меня вообще начала сейчас доходить, их особенность, носить наручные, механические часы. Я еще тогда, в нашу первую встречу, заметил эту несвойственную современной молодежи фишку.

— Тебя полдня не было, — просветил меня Бурый, наворачивая дымящуюся кашу — мы только ушли, только приступили, как Леший нас вернул, и мы окрестности принялись прочесывать, как немцы на облаве.

Я смотрел на них, стараясь уловить отблески смеха, может они просто решили надо мной подшутить? Но лица были серьезные, и на них отпечатывалось лишь облегчение. И усталость.

— Все те рекомендации, что я тебе говорил, были проверены на опыте, — сказал мне Леший. — Как я и говорил. Дело твое, соблюдать их или нет…

* * *

— Интересно, а почему все, что связано с непонятным и неизвестным, вызывает именно страх? — спросил я, когда мы вечером сидели у костра.

Леший посмотрел на меня, как мне показалось, с каким–то одобрением.

— Страх это сильное и неприятное чувство, — ответил он после некоторой паузы — именно поэтому все то, что не имеет четкого места в системе мира, выстроенной мозгом, автоматически подается, как угроза его, мозгу, существованию. И окрашивается негативно.

— А попроще?

— Если бы все неизведанное вызывало оргазм, стал бы этого сторониться? — усмехнулся парень.

Я тоже улыбнулся такому меткому сравнению.

— А вы? Вы что, не боитесь? — продолжал я тур вопросов.

— Почему же, не боимся. Еще как. Иногда даже больше того, кто не знает, с чем он сталкивается.

— Я что–то не очень заметил.

— А надо чтобы мы писались от ужаса? Просто даже самые сильные эмоции, после многократного повторения притупляются. К тому же есть методы победить в себе страх.

— Расскажешь?

— Давай позже. Зима скоро, вот там времени на подобные разговоры будет туча. А пока давай спать пойдем.

Я со скрипом унял свой азарт исследователя. Леший встал и, бросив в костер окурок, забрался в свою палатку.

Небо сегодня было чистым. Звездный ковер устилал черный бархат небосвода. Пахло как–то странно. Непонятно чем, вызывающее, однако, странное чувство ностальгии. Легкая светлая тоска, по чему–то забытому, очень хорошему и чистому.

Вспомнился почему–то отец. И единственное лето, проведенное с ним в деревне. Мне тогда было лет восемь. Помню, как я ужасно гордился щукой пойманной в местной речке. Я тащил ее на руках, она мне казалась чуть не китом. Отец, посмеиваясь, шел рядом.

Потом, пока я рассказывал бабушке подробности добывания столь славной добычи, отец отрезал от щуки голову и сказал:

— Засушим, — комментировал он действия по очистке рыбьего черепа от всего, что могло загнить. — Мамке покажем.

Череп до сих пор пребывал на полке под книгами. Теперь он уже не казался таким огромным. И отца уже нет…

Обрамленная вершинами деревьев, мерцающая картина темной выси завораживала своей бесконечностью. И окружающий мрак, темнота под деревьями уже не внушала беспокойства. Да, скорее всего, там что–то было. Но необязательно враждебное. Непонятное. Необъяснимое. Непривычное взгляду. ДРУГОЕ.

И кто знает, что более реально? Мир людей или их?

* * *

— Ты не так смотришь, — наставлял меня Леший. — Ты тупо глядишь и все.

— Блин! А как надо? Из–за угла что ли?!

— Это не увидеть физическими глазами, — огорошил он меня. — А ты именно это и пытаешься сделать. Это лишь можно уловить, почувствовать. Увидеть ЧУВСТВАМИ. Понимаешь?

— Нет, — мотнул я энергично головой, немного раздраженный этим непонятным объяснением.

Леший немного помолчал, видимо выстраивая новую систему объяснения.

— Помнишь, что было, когда ты заблудился? — выдал он, наконец.

— Да уж! — вырвалось у меня. — Хрен такое забудешь!

— Вспомни, что ты видел?

— Так я уже рассказывал же.

— А как ты это увидел?

— Ну-у … — протянул я, вспоминая

— Ты видел хоть что–нибудь прямо перед собой? Ясно и конкретно?

— Нет. Так нет не видел. Да там вообще все как–то было… Не совсем четко. Вскользь что ли.

— Вот. Так и надо делать. Просто упершись глазами ничего, не увидишь.

— И как тогда? — нетерпеливо сказал я.

— Смотри на меня, — Леший остановился.

Мы пошли сегодня вдвоем. Холод отчего–то остался в лагере. И по пути я пытал Лешего по своему обыкновению, насчет чего–нибудь такого, этакого. Он мне и выдал, что какого фига я хочу необычного от него, если сам могу все увидеть. Но, по моему мнению, ничего такого вокруг не происходило. Прямо сейчас в смысле.

— Для того, чтобы ВИДЕТЬ, для начала надо расфокусировать зрение.

— Это как? — удивился я.

— Есть метод. Смотри на меня. На зрачки глаз.

Леший принялся кидать быстрые взгляды вокруг, зрачки фиксировались на определенном месте на секунду не больше.

— Понял? — спросил он, остановив, в конце концов, взгляд на мне.

— Что делать понял. Только не дошел смысл этого, — ответил я.

— Эх! Пообщался бы ты с Учителями! Смысл! Делай и поймешь!

Он двинул дальше, ворча под нос. Кажется, я уже начал доставать всех своим желанием понять для чего и зачем.

— На самом деле, не так важно, что ты делаешь — вдруг сказал Леший, когда мы молча прошагали минут десять — на самом деле мир не простой. Он еще проще, чем ты думаешь. Сложным его делает вот это.

Он постучал согнутым указательным пальцем по голове.

— Именно там рождаются системы, описывающие мир. Во всем, что мы встречаем, мы начинаем искать признаки похожести на то, что уже встроено в какую–нибудь систему. Так и получается окружающий мир.

Он остановился, огляделся вокруг.

— Ага, — он показал рукой направление и вновь пошагал. — Понимаешь, на самом деле не так уж и важно, что ты делаешь. Главное остановиться, вырваться из этой бесконечной оценки всего. Попробовать увидеть не ПРИЗНАКИ ПОХОЖЕСТИ, а СУТЬ того, что видишь.

Он замолчал, вновь о чем–то задумавшись. Я не решился нарушать его ход повествования своими комментариями и терпеливо ждал продолжения. К тому же, если честно, не совсем понимал, о чем это он. Слова то знакомые, но как–то ускользал смысл. А он был, чувствовалось, что есть какая–то своеобразная основа…

— Как ты думаешь, зачем это нужно? — Леший показал назад, видимо подразумевая ту демонстрацию с глазами.

— Чтоб расфокусироваться? — предположил я.

— Ну, в общем, и это тоже, но самое главное, ты при этом обрываешь привязки, ориентиры для составления ПОНЯТНОЙ картинки.

На меня почему–то стало накатывать раздражение. Хотя… Если разобраться, причины в нем были. Почему Леший преподносит свои слова, как истину? Нет, вероятно, имели место явления, подтверждающие его теорию, но, сколько таких теорий? Его, лишь одна из них. Почему я должен ему верить?

— А все–таки, зачем это нужно делать? — спросил я, стараясь все же не пускать в голос охватившее меня чувство.

Леший обернулся, внимательно посмотрел на меня.

— Поверь, нужно. Когда придет время, и ты это примешь.

— Блин, как всегда, — пробормотал я тихо. — Только доходишь до сути, тебе говорят эти слова.

Несмотря на то, что я не стремился быть услышанным, Леший уловил мое недовольство. И улыбнулся!

— Ты что же, думаешь, я хочу что–то скрыть от тебя? — он покачал головой. — Нет, поверь. Вот ты сейчас испытываешь раздражение, да, нет?

Я промолчал.

— А знаешь из–за чего это? Из–за того, что не можешь воспринять информацию. И теперь, что бы я не говорил, в том числе и эти слова, ты их просто откинешь и все. Поэтому мы поговорим попозже. А пока идем, уже почти пришли.

Леший развернулся и бодро пошагал дальше. Я немного постоял, и пошел следом. Странное дело, но червячок недовольства, поселившийся было в груди, практически исчез…

… На этот холм лезть, желания не было абсолютно. Мы как одноименные полюса магнита, можем быть рядом, но на определенном расстоянии отталкиваемся… Чему я, в общем–то, не сопротивлялся. На пару с Лешим мы обошли этот холм, он при этом что–то бормотал себе под нос.

— И что это? — спросил я, увидев, что он расслабился и достал сигареты.

— Весьма нехорошее место, — ответил он, прикуривая. — На таком же, только посильнее и побольше в свое время погибла целая группа исследователей. Слыхал может, про ребят из УрГУ?

— Да, что–то такое, где–то слышал. Или читал. И что с ними произошло?

— Да поехали они всем составом на одну горушку, под Челябинском. Аппаратуры набрали, профессор даже с ними какой–то был. Словам местных, что ту гору прозвали Чертовой, ноль внимания. Заночевать они решили на этой самой горе.

Леший сделал паузу, выпустив дым изо рта.

— Так вот, — продолжил он. — Потерялись они было. Утром нашли их лагерь, в нем никого не было. Тут и начался кипеж. Нашли их недалеко, но не в одном месте, а в разных сторонах от лагеря. Все они были мертвы. Такое ощущение, что они разбегались кто куда. Палатки были взрезаны изнутри, а на лицах застыло выражение дикого ужаса. Умерли от шока.

— Круто, — помотал я головой, прогоняя наваждение. — А это что, типа нее же?

Я показал в сторону холма.

— Типа, — покивал головой Леший. — Кстати, та история, которую ты приносил, о таком же месте.

— Вот как, — я в задумчивости потер подбородок. — И что же это за места все — таки?

— Ворота. Прокол. Переход, — Леший рассказывая, прошел к поваленному дереву, сел. — Кто как называет.

— А кто–нибудь проверял? — спросил я, садясь рядом и доставая свои сигареты.

— Конечно. Попадают туда люди иногда. Кое–кто и вернуться умудряется. Вот только кто специально, именно ради проверки, туда пошел, еще никто …

Тут голос Лешего неожиданно пересекся, словно он давил сильную и очень негативную эмоцию. Взглянув на его окаменевшее лицо, я предпочел помолчать.

— Короче не знаем мы, что там. И как понимаешь, желающих туда сходить нет, — Леший выбросил окурок, но вновь достал сигарету.

— А эти Фениксы, — осторожно спросил я. — Они там были?

Лицо Лешего мгновенно напряглось, но тут же расслабилось. Впрочем, не знаю, заметил бы эту смену настроений, кто посторонний. Это у меня привычка изучать мимику всех, с кем я контактирую долгое время. На взгляд со стороны. парни превосходно владеют собой.

— Да кто их знает, — махнул рукой Леший. — Что они и где, хрен угадаешь.

— А кто они? — продолжал спрашивать я, любопытство сжигало изнутри. — Тоже аномальщики?

Парень усмехнулся.

— Скажем так, они еще и аномальщики, — он поднес ко рту сигарету, затянулся. — А что ты так ими интересуешься?

— Знаешь трудно не заинтересоваться, когда видишь, что для окружающих эта тема, табу при общении с посторонними.

— С чего ты взял, что это табу? — чуть улыбаясь. спросил меня Леший.

— Я может, не очень умен, опыта не так уж и много, но всяко–разно не слепой. К тому же, — я тоже затянулся. — Как ты помнишь, выискивать все необычное, моя профессия.

Леший помолчал, барабаня пальцами по дереву, на котором мы сидели.

— Мы познакомились два года назад, — как–то так, без обычного предисловия начал рассказ Леший …

* * *

… Мы тогда, я, Холод и Сокол всерьез, помимо Поисков, увлекались боем на мечах. То есть любили в свободное время, взять клинок в руки. Знаешь, есть что–то в этом такое, что очень помогает, таким как мы.

Как–то раз, Сокол, который тогда как раз учился, познакомился в инсте с одним парнем. Тот оказался ролевиком. Потом пару раз, Сокол пересекался с ним на ролевитских сборищах всяких.

Однажды, в июне, этот парень сам позвонил Соколу и предложил поучаствовать в одной игре. Сокол поначалу не хотел ехать, у нас как раз информация по одному месту оказалась, но было оно довольно далеко, и мы хотели съездить именно туда. Поэтому он лишь попросил, для отмаза, инфу по игре.

И неожиданно Сокола она заинтересовала. Уж больно оригинальна оказалась идея. С этим он и пришел ко мне. Ну и короче решили мы съездить. Благо место проведения оказалось недалеко.

Поначалу игра нас разочаровала. Народу было немного, половина к тому же из него «ехала» на пафосе, и играть совершенно не умела, лишь понты одни. Я было, уже пожалел, что приехал, парни тоже от восторга не прыгали.

Шла обычная игровая жвачка, типа, кто кого убил, что можно делать, что нельзя. И тут на сцене появились новые действующие лица. Как я потом узнал, эти парни и были авторами игры. До некоторого времени они мастерили, то есть были мастерами игры, но потом, видя общий тухляк, сделали необычный ход. Для того, чтобы видимо подпнуть играющих, они объявили, что в окрестных лесах скрываются разбойники, люди вне закона.

По игре, на полигоне располагались два города. И видимо по сценарию, они должны были воевать. Но игроки, корча великих миротворцев, развели пацифизм и долгую говорильню.

Так вот. В процессе играющие узнали, что эти разбойники, никакие не разбойники, а вампиры. И соответственно, укушенный должен подчиняться им. В общем, за какие — то полчаса, они (а вампирами были естественно те двое) набрали себе войско и устроили капитальную войну. Они сходу вынесли один город, при чем действуя хитростью. Вышли из леса, пара тех, кого они «укусили», имитировали их поимщиков, и когда стража подошла для передачи пленных, вырезали всех на воротах. Но это мы узнали позже, так как были в другом городе. И вот сидим мы, значит, морщимся от неорганизованности игры. И тут из леска вываливает войско другого города.

Ради одной этой битвы стоило ехать на ту игру. Не знаю, как те парни смогли так накачать народ, но еще час назад квелые игроки, с воплями кинулись выносить ворота, один из них прыгнул на стену щитов, которую мы выставили в проеме ворот. Пока мы сбрасывали его, следом вломились остальные. В общем, они победили.

После, когда все сидели у костра, распевали песни, мне удалось поговорить с одним из тех двоих, что являлись мастерами. Начал разговор с того, что поинтересовался, как они придумали идею игры. Слово за слово, парень, которого звали Илья, рассказал предысторию создания игрового мира Альвейна, так назывался их мир. По его словам основная заслуга в этом принадлежала его другу, Алексею. Он указал на высокого парня с длинными волосами, который, смеясь, что–то рассказывал сидящему рядом челу с гитарой.

Так я и познакомился с ним. Он оказался очень необычным человеком…

* * *

— Он оказался очень необычным человеком, — завершил свой рассказ Леший.

Мы уже выдвинулись в сторону лагеря, пока Леший это все рассказывал.

— И чем же он необычен? — искренне заинтересовался я.

— Всем. Понимаешь, всем, — ответил впереди идущий Леший. — Во–первых, взгляд. Он редко смотрит на того, с кем общается. Я сначала подумал, что это типичный фантазер, не очень уверенный в реале человек. Пока он не посмотрел на меня.

— И что произошло?

— Было такое чувство, что он просветил меня, как рентгеном. Неприятный взгляд. И потом манера общения. Он сразу приступал к сути, без предисловий. Не знаю, как у него это получается, но на такую прямоту почему–то никто не обижается.

— Редкое явление, — заметил я, вспоминая свой опыт.

Обычно таких людей не просто не любят. От них стараются избавиться, как можно быстрее. Никто не любит правду о себе.

— Я сразу понял, что чувак здорово шарит в психологии, — продолжал описание Леший.

— Как? — поинтересовался я.

— Да очень просто. С ним интересно. Ко всем он находит свой подход. И, самое главное, к нему все реально прислушивались.

— Язык неплохо подвешен. Много, реально много знает, — Леший остановился, поправил рюкзак. — В общем, типичный Лидер.

— Лидер? — я задал этот вопрос, уловив в интонации, что это слово употребили, как термин.

— Да. И давай об этом попозже. Будет время, — махнул Леший рукой

— Хорошо, — согласился я, ставя в памяти зарубку для будущей беседы.

— В общем, увлекся я тогда разговором. Честно говоря, я впервые встретил человека столь интересного. Правда, через некоторое время я заметил, что в основном, почему–то я рассказываю. Он лишь вставляет время от времени подбадривающие реплики. Его потом отвлекли, группа челов уходила с полигона, и он пошел попрощаться. Вот я и очнулся, проанализировал тему беседы. И кто в основном говорит. Удивился, — парень, усмехнувшись, провел рукой по щеке.

— Интересно было бы поговорить, — пробормотал я мысль вслух.

— Но тогда он не шибко о себе, и о том кто он, распространялся. Просто автор игры, ролевик, что очевидно.

— А кто он? — задал я вопрос, желая ускорить процесс рассказа.

— Воин, — сказал Леший, сделав многозначительное лицо. — И Учитель.

Я с долей недоумения посмотрел на него. Нет, все на полном серьезе. Только я открыл рот, чтобы попросить пояснений, как Леший резко развернулся и стремительно зашагал вперед.

При таком темпе движения не то, что говорить, дышать оказалось не легко. А Леший, гад, будто и не замечал моих трудностей. У него передвижение по этой пересеченной местности получалось каким–то легким, непринужденным. Будто по аллее в парке шел. Я же, то и дело смахивал пот со лба.

Время от времени, приходила мысль плюнуть, остановиться. Пусть он бежит дальше, что я лошадь? Но тут же ожигало воспоминание о недавнем одиночном моем путешествии в этих краях. Мысль сразу и резко прерывалась, я собирался с духом и догонял напарника.

Но мыслить мне ничего не мешало. И я все думал о том, что рассказал мне Леший. Он явно выделил эти два слова «ВОИН» и «УЧИТЕЛЬ». Какой же смысл был вложен в них? Почему «воин»?

Я в свое время сильно интересовался названиями, смыслом, что в них влаживается. Все началось с названий оружия.

Почему в бывшем Советском Союзе всякие поистине грозные системы, получали такие мирные имена? Тополь, Гвоздика? А на западе, что ни танк, то Леопард или Абрамс (фамилия генерала)? Конспирация? Да ну, не смешите меня. У нас, до тех пор, пока что–то не выпускается у военных серийно, имеет название «изделие № …». И все. Без изысков и премудростей. Однако наши самолеты называются инициалами конструкторов, а у них Миражи да Фантомы.

Короче, я пришел к тому пониманию, что названия придумываются не просто так. В них влаживается смысл, назначение вещи или область деятельности человека, если это прозвище. Причем даже если осознанно хотели это скрыть. (Гвоздика — гвоздить, дырявить, вбивать). А если название все — же этому не соответствует, то оно просто не приживается. Так, например, кто–то помнит настоящее название первой советской системы залпового огня, легендарной «Катюши»? Почему «Катюша» все — же прижилось? Потому что это символ заботы обо мне, простом бойце Красной Армии, мощь и сила русского оружия. Мощь Родины, а она у русских издавна ассоциируется с женщиной. С матерью. Поэтому так прижилось женское именование этого оружия.

Тем более в случае с Лешим и Ко, у меня нет оснований пока, обвинять их в излишнем пафосе или самовозвеличивании. Так что, если он называет кого–то «Воином», то предполагается, что он сражается с чем–то или кем–то. Так же и «Учитель». Чему он учит? Что привлекло внимание такого умника, как Леший, что даже тот называет его так?

Да куда ж он так мчится–то, лось? Фух. А может это он, тот парень, научил Лешего, тому, что тот сейчас говорит? Тогда смысл в звании «Учитель» прямой. Учил потому как. Тогда «Воин» тут, каким боком? А еще и Лидер. Блин, запутал меня по полной.

И главное, ничего толком не объясняет. Потом. Когда? Почему именно зимой? Почему именно это время года, по их мнению, наиболее подходит для объяснений? Опять загадка, не имеющая никаких зацепок для отгадывания. И остается только ждать, надеясь, что все же получу ответы на свои вопросы…

* * *

Всего три дня здесь. Но ощущение, будто городская жизнь, это сказка. Сон, приснившийся поутру, и до сих пор иногда вспоминающийся под шелест древесных крон…

Я поймал себя на мысли, что не вижу ничего необычного в том, что уже две ночи сплю в лесу, при не такой уж и высокой, больше, даже очень невысокой, температуре. Ночевал я уже до того, пару раз в палатках. Те ощущения были просто непередаваемы. Оба раза, вставал, будто ночью меня дубасили, оба раза изрядно замерз, хоть дело и было летом. Сейчас же никаких отрицательных ощущений, более того, вставал я часов в семь утра и что немаловажно сам, чего раньше я за собой не наблюдал никогда. Считаю себя характерной «совой», а вот, поди ж ты…

Самочувствие при этом было просто превосходное, чувствовал себя свежим, полным сил, голова была ясная, как после отпуска. Может это рыскание по лесам окрестным так благотворно влияет?

В общем, даже если и не принимать во внимание, определенный интерес, что проснулся у меня в связи с последними событиями, я отдохнул так, что можно плюнуть на очередной отпуск. Такое, очищение что ли, я чувствовал только раз в жизни, после месяца в санатории «Самоцвет»…

То есть удался отдых на все 200 %. Но было еще одно ощущение. Несмотря на весь свой скептицизм, я чувствовал, что прикоснулся к чему–то такому, очень невероятному, чудесному. И, несмотря на мое критическое отношение к таким вещам, все это, помимо моего желания, входит в мою жизнь.

Вообще я чувствовал иногда каким–то раздвоенным. Одна часть меня, сходу отвергала все, что видела и слышала, называя это выдаванием желаемого за действительное. Приводила неопровержимые доводы, в поддержку своей позиции. В общем, была активно — критической.

А когда факты и доводы кончались, еще один, очень тихий голос(нет со мной никто не говорил, просто приходили еще мысли) ни в чем не убеждая, напоминал, что я видел это все своими глазами. И коль, я видел это, то и остальное, как минимум частью, имеет место быть. И рациональная, думающая часть меня, не находилась, что сказать…

… Ноги еще гудели, после марш–броска, что мне устроил Леший. Вот и спрашивай его после этого о чем–нибудь. Возьмет снова, вместо ответа, ломанет по перелеску. Но если он думает, что я забыл, о чем мы говорили, то он глубоко ошибается.

После ужина, Леший сам подсел ко мне. Отпивая чай из кружки (кстати, он уважал крепкий, заваренный из «рассыпного» листа, а не пакетики), он просто сидел рядом, ничего не говоря и не спрашивая. В левой руке, между пальцами дымилась сигарета.

Допив чай, он посидел еще некоторое время молча. У меня, несмотря на всю мою решимость поспрашивать, сейчас это делать, не было никакого желания. Вот не было и все. Тем неожиданнее прозвучал вопрос Лешего:

— Тебя ничего не напрягает? — сказал он, все также смотря перед собой.

— А что должно напрягать? — ответил я вопросом.

— Все это, — обвел он рукой вокруг. — Лес, мы, места.

Про места, это он очевидно аномалии в виду имеет.

— Поначалу. А теперь, либо я начинаю привыкать, либо это шок, и скоро я расплачусь.

Леший чуть улыбнулся в ответ.

— А ты задавал себе вопрос, почему? Почему ты начал к этому привыкать?

— Человек ко всему привыкнуть может, — решил я блеснуть умом. — Даже к боли.

— Отчасти я с тобой соглашусь, — ответил Леший. — Но поверь, к этому нельзя привыкнуть.

— К чему же?

— К тому, что ты узнал за это время.

— Но я же вот, привыкаю. Хоть и диковато это все, но все–же.

— Да. Только ты не ПРИВЫКАЕШЬ, а ПРИНИМАЕШЬ. Большая разница поверь. Твоему мозгу приходиться принимать такую данность, что он не всегда теперь сможет управлять даже самим собой.

Он пристально взглянул на меня.

— Даже этот факт, не вызывает у тебя отторжения, — он отвел взгляд. — А между тем, да будет тебе известно, это не есть нормально.

Я с удивлением покосился на него. Кто бы рассуждал про норму, так только не он!

— Знаешь, как обычно реагируют люди на то, что довелось увидеть и испытать тебе? — продолжал Леший. — Посылают. Далеко и надолго. Просто не принимают это. Даже увиденное собственными глазами, они воспринимают, как хитрый фокус или обман зрения. Галлюцинацией, в лучшем случае.

Он вздохнул, поставил кружку на землю, рядом с собой.

— А так воспринимают это, только те, кто готов к этому. Кто и раньше задумывался над тем, почему так однобоко, так коряво объяснен этот мир теми, кто считает себя знающими.

— Ты думаешь, я такой?

— Я не думаю, я убедился.

— Но… — я запнулся. — Не могу понять. Как же можно отрицать очевидное?

— Вот так, — ответил Леший. — Вспомни, ты сам недавно оказался в таком положении.

— Это когда? — удивился я.

— Сегодня утром. Когда мы еще туда шли. Вспомни.

Я напряг память. И вспомнил. Вот как, значит…

— Обычный человек никогда не поймет Сильного. То, что очевидно для него, просто непонимаемо с точки зрения логики того, кто слабее.

— Сильного?

— Да. Я предпочитаю такой термин, для обозначения, таких как мы.

Он встал и, бросив на меня быстрый взгляд, сказал:

— Тебе еще много предстоит узнать. Тебе понравиться. Ты же любопытен, — Леший позволил себе легкую улыбку. — К тому же, теперь ты уже не сможешь от этого отказаться…

* * *

Последний, четвертый, день в том выходе на меня напала странная апатия. Проснувшись, я долго смотрел на алеющий край неба, виднеющийся в приоткрытый полог. Я все лежал, в своей новой, одноместной палатке, и глядел на разгорающийся восход. Абсолютно не хотелось никуда идти. И даже вставать.

Странное безволие овладело телом моим, когда лучи восходящего солнца, упали косым лучом в приоткрытый вход. Но одновременно было так хорошо…

Так приятно, будто лежишь под летним солнцем на лугу. Даже ощущался слабый запах полевых цветов. Или это мне казалось…

Странное дело, но даже физиология не требовала к себе внимания. Я лежал и смотрел, как алый диск выползает из–за горизонта. Было тихо. Странно тихо, что остальные еще спят? Ни голосов, ни звука шагов. Шумел лишь ветер за тонкой стенкой, заставляя ее слегка колыхаться. Вот еще неувязка. Деревья, что я видел, стояли неподвижно, как в мертвый штиль…

Воздух был удивительно свежим, как на море тогда, когда они с мамой ездили по путевке отца. Как легко дышалось…

Я видимо задремал, убаюканный шумом ветра. Когда я вновь открыл глаза, было темно. Еще темно. Мне аж поплохело. Я вжикнул молнией, на которую закрывался полог входа, выглянул наружу.

Неужели я проспал целый день? Край неба был еще едва светлым. Я сглотнул, вытер мгновенно выступивший на лбу пот. Неловко выполз из палатки, ругаясь за столь узкий вход.

Возле костра сидел Холод, стругал ножом какую–то палочку. Мельком глянул на меня, не прерывая своего занятия. Тут я понял. Понял, что мне срочно требуется отойти по нужде, малой, но настоятельной.

Выйдя из кустов, я подсел к Холоду. Было зябковато, я поежился и сел поближе к огню. Закурил сигарету. Она догорела до половины, когда я спросил Холода.

— Слушай, а когда же мы обратно? — голос был еще хриплым со сна.

— Завтра, — безразличным тоном ответил он.

— Почему завтра? Мне же нужно быть на работе в четверг.

— Будешь, — Холод немного удивленно посмотрел на меня. — Завтра же среда.

— Да? — удивленно переспросил я. — А я думал…

Как же так? Я ясно помнил рассвет. Неужели мне это приснилось?… Не вериться мне. Все было так реально…

Однако, факт — упрямая вещь. Среда только завтра. А сегодня, стало быть вторник. Фу ты черт. Надо же такому случиться.

Я докурил сигарету, бросил окурок в костер. Посидев просто так некоторое время, я понял, что чувствую себя не лучшим образом. Нет, физически все было превосходно. Но в груди было какое–то отвращение, что ли.

Именно отвращение, а не раздражение. Отвращение к тому, чего я и не знаю. Но это мне очень не нравилось. Настроение упало хуже некуда. И что меня удивляло, я решительно никак не мог обозначить объект, который это все вызвал.

Ничего не хотелось делать. Возможность того, что сегодня мне придется куда–то тащиться, бродить по лесу, причиняло почти физическую боль.

Видеть тоже никого не хотелось. Буркнув под нос: «Пойду еще поваляюсь, посплю», я чуть не бегом скрылся в своей палатке.

Проснулся я под вечер. Как заснул, воспоминания не осталось. Просто лежал, исследуя новое для меня ощущение. После того, как я уединился, этот негатив, отнюдь не ослабнув, как–то ушел в сторону, будто и происходило все это не со мной. Будто я наблюдал за самим собой со стороны.

Мне даже чудилось, что я вижу мысли, да именно вижу. Наблюдаю, как они текут вялой струйкой в голове, и извиваются под моим взглядом и прыгая туда сюда, исчезают во мраке.

Наверно наступила ночь, вокруг стояла непроглядная темень. Мое дыхание было еле слышным. Я просто лежал, по телу растекалось странное онемение. Было тихо, по настоящему мертвая тишина. В темноте перед глазами, проступало более темное пятно.

Оно нависало надо мной, как скала. Почему–то такое ощущение было у меня. Я вдруг понял, что этот массив медленно, очень медленно, но неотвратимо спускается на меня. Как только это понимание обожгло меня, я сделал попытку рвануть в сторону. Но мое тело мне отчего–то не подчинилось! Я рванул еще, раз, другой! А-а!

В какой–то миг эта скала буквально обрушилась на меня, но я в отчаянном усилии наконец — то смог рвануться в сторону! Мимо! Сука! Что за фигня! Меня всего потряхивало от пережитого. Еще бы чуть–чуть! И еще этот странный звон … Кажется, я сломал одну из стоек палатки. Потому что, как есть, пруток металлический лопнул. Чертова каменюка…

Стоп… Ё-мое… Какая, в пень, скала?! Я же, блин, в палатке лежу! Напряжение схлынуло, я рассмеялся про себя. Вот так, наверно, и начинается, так с ума и сходят. В неверном свете луны, я видел, что никакой скалы, камня, и даже просто большой ветки не было над ярко желтым шатром палатки.

НАД? Я огляделся. Когда я очутился снаружи? Не помню… Да-а… Теперь я верю в рассказы о шоковом состоянии, когда люди не помнят, что делали. Совершенно выпал из памяти момент выхода наружу.

Сзади что–то зашуршало. Я обернулся. Луна давало достаточно света, отбрасывая от деревьев призрачные тени. Я настороженно посмотрел вокруг. И вдруг, на самом краю зрения, я заметил шевеление.

Медленно повернув голову в ту сторону, словно шею свело, я ощутил холод, что пробежал по жилам. Там реально что–то было.

До рези в глазах, я попытался рассмотреть, что это. В тени под деревом, вновь что — то зашуршало. Там явно что–то было! Что — то темного цвета, и не такое и маленькое, оно мне показалось. Попятившись, я зашарил глазами вокруг, ища что–нибудь, что поможет отбиться.

И в следующую секунду полетел спиной вперед! Обо что–то видимо, запнувшись (правда обо что, я так и не понял), я даже не успел никак среагировать на это, как уже сила тяготения тянула меня спиной вперед…

… Я подскочил, ощутив себя лежащим на спине. Снаружи слышались голоса, треск сучье в костре. Одуряюще пахло жратвой. В желудке призывно заурчало, зверь требовал подпитки.

Но как же я вновь очутился внутри? Упал через вход?

Но… Когда я закрыл за собой молнию тогда? Я потянулся, ощупал металлический шов замка. Н-да… Опять не помню… Что–то плохо у меня с памятью в последнее время… Я ощупал голову. Странно ничего не болит, никаких шишек и крови. А для таких последствий, по моему разумению, я должен нехило удариться. Фигня какая–то. Одни неясности. Черт. Наверно, все–таки зашуршал. Шифер, в смысле…

* * *

Солнце садилось за линию далекого горизонта, расплываясь в разводах грязного стекла. Казалось, я спал все это время. Казалось сном, все что случилось. Но одежда пахла дымом, и сидели рядом те, с кем я был там.

Проносились мимо поля, выстукивали колеса свой извечный мотив. И тут я понял, что не отказался бы, чтоб мы ехали сейчас обратно. На забытом полустанке, выйти из железной змеи электрички. Посмотреть на лица людей, смотрящие из окон. А когда, издав длинный гудок, поезд оставит нас стоять на платформе, проводить его взглядом, чувствуя предвкушение нового путешествия, новой тайны.

И в тишине захрустят камешки под ногами, и вновь тропика извиваясь, поведет среди деревьев, шумящих на ветру…

Я перевел взгляд на сидящего напротив уже не Лешего, Игоря. Опять он прав. Действительно, почти физически ощущается разница. Я будто даже услышал щелчок тумблера, когда мы вышли из леса. Мне даже пришлось делать некоторое усилие, чтобы перестроиться обратно, подумать о времени, смотря на расписание электричек.

А лес все также невозмутимо шумел за спиной. И когда я поставил ногу на ступеньку вагона, сердце невольно сжалось. Пролетела перед глазами прежняя жизнь. И я понял, что уже не смогу жить, как раньше. Перешел я некую черту. Оборвалось, закончилась нить. И теперь все будет иначе.

Игорь, будто читая мои мысли, едва заметно кивнул. Только сейчас я ощутил, что отказаться от этого я и в правду не смогу. Как жить без тайны?…

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.