… — Парни, я знаю, вы этим интересуетесь, — молодой парень, интеллигентного вида, немного нервно курил сигарету, сидя за столом, в совершенно среднестатистической кухне, буравя взглядом столешницу.

Сидящие напротив него два молодых человека, тоже мужеского пола, одетые словно отставные военные, но имевшие длинные хаэры, убранные в хвост, переглянулись и потом один из них спросил:

— Дэн, что за предисловие? Ты сказал, что есть инфа по аномалии?

— Это можно назвать и так, — лицо парня как–то нервно перекосилось.

Тот, который спрашивал, сделал большие глаза второму и слегка кивнув в сторону Дэна, щелкнул двумя пальцами себе по шее.

— Ты давай, сначала расскажи, — каким–то убаюкивающим, обволакивающим голосом произнес он же, обращаясь к рассказчику. — Что там было необычного, и не думай о том, что мы о тебе подумать можем. Не торопись, по порядку. И поверь, мы такое видали и слышали, что расскажи хоть немного, давно бы уже радовали санитаров.

Его напарник тем временем вышел незаметно из кухни.

Этот Дэн затоптал сигарету в пепельнице, немного подумал, потом достал следующую из пачки, но не прикурил, а просто стал крутить ее в руках. Наконец, он произнес:

— Ты же знаешь, Игорь, я автостопом иногда катаюсь, — Дэн опять замолчал. — Блин, как вспомню, аж мороз по коже.

— Куда ездил–то? — тихо спросил Игорь.

— Что? А. Решил до Серова доехать. Никогда там не был, — парень к концу фразы, говорил уж еле слышно, будто думал о чем–то другом.

Тут в кухню вернулся третий участник беседы, со стаканом в руках.

— На, — сунул он стакан рассказчику.

— Что это? — спросил тот.

— Сыворотка правды, — усмехнулся третий в ответ. — Валерианка. Пей.

Дэн некоторое время пялился на стакан, а потом выдохнул и, взяв, выпил одним залпом. Поморщившись, поставил обратно на стол и снова выдохнул, будто спирта чистого выпил.

— Все нормально было, — продолжил он историю. — Доехал до поворота на Реж, это где–то километрах в ста от Е-бурга. Стою, голосую, уже к вечеру дело было. Смотрю, шаха едет, покоцаная какая–то вся. Водила мне сразу не понравился, но машин мало проезжало, да и не везло что–то, не тормозили.

Дэн прикурил, наконец, сигарету, выпустил дым через нос и продолжил.

— Сколько раз уже убеждался, не нравиться, нахрен. А тут сел. А он гад, еще спрашивать давай, откуда мол, да куда. А я и брякнул. Про автостоп. А он еще сволочь, ремешок, говорит, пристегни, а то менты здесь бывает, стоят.

Дэн тяжело вздохнул.

— Спохватился я, когда он начал спрашивать про оплату. Я и брякнул, что не обижу. А потом спохватился. Как–то недобро он на меня посмотрел, улыбнулся так противно. Я прям, задницей почувствовал, что–то тут нечисто. А потом внимание на руки обратил. А они в наколках все.

Парень затянулся, прищурив один глаз, чтоб дым не попал.

— Застремался я короче. Увидел какой–то указатель и говорю, вот здесь высади. А он взял да и свернул на тот проселок. По пути, говорит, нам. Я туда же еду.

Дэн усмехнулся грустно.

— А я гляжу, дорога–то совсем неезженая. Следов свежих нет. И вообще, будто, заброшенная. А по бокам лес густой. Меня будто водой ледяной окатило.

Парень замолчал, вновь переживая видимо свои ощущения.

— Короче, когда отъехали от трассы прилично, он сволочь, нож достает. Давай, говорит, вытряхивай карманы. А я смотрю в его глаза, и понимаю, завалит же сука! Я же, и машину, и его видел. А кто меня здесь найдет? Да и хрен с этим, жить же охота! Я, короче, сказал, что в рюкзаке все. А тот сзади лежит. А сам чувствую, только он свое получит, пиндык. Поэтому, только он на рюкзак посмотрел, я его за руку схватил, больше ничего в голову не пришло. А потом не знаю, что произошло. Машина вдруг взревела, он, наверно, пока боролись, случайно на педаль нажал. А я‑то специально к нему прижимался, чтоб он мне в бубен не зарядил или не пырнул.

— Поехала короче машина. Да так резво. Я ничего и понять не успел, как мы в дерево влупились похоже. Удар, я лечу вперед и все.

— Очухался, а у меня перед лицом дворник, ну, на стекле который, переднем, туда сюда ходит. А само стекло под ногами хрустит.

Башка болит зверски, да и вообще хреново. А тут еще глаза, резко так защипало, просто жуть! Я тогда мало чего соображал, и так–то весь на измене, а тут еще не вижу ни хрена, понимал только, что нужно не глаза протирать, а валить из машины, пока в меня нож не воткнули. А тут еще этот ремень. Как я его отстегнул, и отстегнул ли, не помню. Вот не помню и все. Опомнился, лежу на земле, бензином воняет. Вставать, а все как крутанется, куда–то вбок.

— Второй раз очухался, лежу в кустах каких–то. Машины рядом нет, мужика этого тоже не видать. Вокруг лес. И дорога. Голову пощупал, волосы коркой, от крови видать, и больно так.

Дэн рефлекторно коснулся головы. Тут Игорь пододвинул ему кружку с чаем. Парень, кивнув благодарственно, отхлебнул глоток.

— У меня тот промежуток после аварии, очень плохо помниться. Мне потом в больнице сказали, что я башку стряс сильно. Они вообще…

Парень снова хлебнул чаю, махнув рукой.

— Олег, там печенье достань, — сказал Игорь второму, указав на подвесной шкаф, над столом, и обращаясь к рассказчику спросил. — Как же ты так? Если чувствовал, что не надо, зачем сел–то?

— Так я уже часа два стоял, — Ответил Дэн глухо. — Да и дело то, уже к вечеру шло, говорю же. Было уже шесть или семь вечера. Еще пара часов, вообще бы машин не стало.

— Ну, так пешком бы пошел, не впервой. Да и вообще чего один–то? — Подал голос Олег.

— Да, все как–то заняты были. А мне так захотелось отвлечься. А то одни цифры, они мне уже сниться начали.

— Ладно. Что дальше–то было? — сказал Игорь.

— Что? — переспросил Дэн, задумавшись, видимо, — А. Дальше.

Он достал сигарету, прикурил.

— Ну, что, пошел я примерно обратно к дороге. Кто–нибудь может, поможет. Сколько я так брел, черт его знает. Я как–то в тот момент со временем…

Палец Дэна описал в воздухе круг несколько раз.

— Короче, уже совсем стемнело. Я присел на дерево поваленное. Рюкзак в той машине остался, с собой у меня только сигарет полпачки, да и то, зажигалку где–то посеял. Полный, в общем, абзац.

Дэн глубоко затянулся.

— Сижу, соображаю, что дальше–то делать? Дальше идти, нет ни желания, ни сил. Прямо здесь что–ли ночевать? А еще башка болит, хорошо хоть жрать не хотелось, мутило потому как.

— Стянул куртку, — продолжил он. — Бросил на землю, хорошо хоть тепло уже было. Когда лег, кое–как, тут и навалилось. Тут, там заныло, ноги загудели от усталости. Хорошо хоть мутить перестало, но тут же голод навалился. Лежу, смотрю на звезды. Всегда удивлялся, почему, когда ты на природе, то они выглядят как–то по–другому, иначе, чем в городе. Прямо дух захватывает…

— Потому, что ты не чувствуешь себя Великим Повелителем Природы, — ответил Игорь. — Нет состояния принадлежности к чему–то большому, как в городе. Ты один, и не чувствуешь полной безопасности, поэтому все воспринимаешь сам лично, а не через окружающих.

— М-м…, — Дэн немного с удивлением глянул на Игоря. — Наверно, ты прав. Я как–то забыл о вашем увлечении этими теориями.

— Ты говорил об аномалии, — напомнил Игорь.

— Да–да, — кивнул Дэн. — Увлекся я. Просто реально хреново было. Ну, вот валяюсь я, значит, смотрю на небо. И знаешь, сами собой слова…, — Дэн запнулся. — Я даже и не знал, что помню ее…

Парень покачал головой. Его никто не перебил, оба его слушателя, казалось, превратились в изваяния, только иногда глаза шевелились.

— Понимаешь, я хоть и крещённый, в церкви–то раза три может, был. И то, два раза из–за этого самого крещения. А тут, будто по написанному, молитву отбарабанил, Отче наш, иже еси и все такое. И понимаешь, говорю–то в полный голос, не стесняясь. Говорю, и изнутри, будто что–то вынимаю этими словами и через, — Дэн хлопнул по солнечному сплетению. — Через сюда выходит, будто кто веревку привязал и тянет за нее. Веришь, нет, даже на слезу прошибло, пока декламировал.

Дэн внимательно посмотрел на собеседников, ища признаки иронии. Но те сидели словно статуи, буквально пожирая его глазами. Парень немного удивленно поднял бровь, но ничего не сказав, продолжил повествование:

— И понимаешь, так поперло меня от этого, что я эту молитву раз пять наверно прочел. И знаешь, такое ощущение, — Дэн пощелкал пальцами. — Спокойствия что–ли. Благости, во! Лежу, я значит, смотрю на небо. А на душе, так хорошо, как в детстве. Ничего не волнует, потому, как нечему еще волновать. Я даже уже дремать начал, как меня разбудил звук.

Дэн покрутил шеей, оттянув ворот рубашки.

— До меня не сразу доперло, что это. Лежал, слушал, а потом дошло, это же колокол! Точно, звон колокольный! И доносился он оттуда, куда как раз я и шел. Похоже, в деревне звонят, я, значит, направление все же перепутал, а то и думаю, не так уж далеко и отъехали, а все дойти не могу. Я все время в другую сторону просто шел! Потом, подумал, может пойти на звук, недалеко вроде. А потом на небо посмотрел…

Дэн выдохнул, затушил окурок в пепельнице и тут же прикурил новую сигарету.

— Что это было я не знаю. Может и с головой что–то, — руки у парня ходили ходуном.

Игорь с Олегом опять переглянулись. Игорь встал, зашел Дэну за спину и положил ему руки на плечи.

— Спокойно, спокойно, — буквально зажурчал его голос, когда он склонился над парнем, который был явно не в своей тарелке.

Дэн и впрямь вел себя так, как будто увидел лично сатану. Глаза бегали, руки мелко дрожали, он даже не сразу попадал сигаретой в рот. Вообще было такое ощущение, что он все больше впадал в панику.

Игорь посерьезнел лицом и, положив руки на голову парня сзади, поместил большие пальцы в ямку на затылке. Прикрыв глаза, он простоял так некоторое время. В кухне воцарилась тишина, в которой раздавалось тяжелое дыхание рассказчика. Постепенно он успокоился, задышал ровно, руки, хоть еще и подрагивающие, перестали делать суетливые движения. Глаза закрылись, казалось, он уснул. Игорь убрал руки, обошел стол и сел обратно на свое место.

Дэн открыл глаза, с удивлением посмотрел на почти докуренную сигарету и продолжил, как будто ничего и не случилось:

— Я никогда такого не видел, — отчаянно жестикулируя, но тихо говорил он. — Звезды. Они… Они будто… Будто что–то начало их втягивать, засасывать. Или нет, словно небо, как бумажку с наколотыми на них звездами, стали сворачивать кульком…

Парень помолчал.

— Не знаю я короче! — неожиданно громко произнес он. — Я в жизни такого не видел!!

Он замолчал.

— Лежу, — еле слышно, сипло продолжил он. — А небе черное, как потолок в подвале. А по телу мурашки бегают. И будто столбняк хватил, словно все тело заморозили, не шевельнуться. Потом словно включили меня.

Парень провел ладонью по лицу, будто вытирая воду.

— Я так из положения лежа и рванул. Вот, — Он показал ладони, все исцарапанные и с несколькими уже заживающими, но серьезными ранами. — Руки в кровь, колени тоже. Испугался я!

Он опять неожиданно резко повысил голос.

— Да что там испугался! Я даже не помню, как я бежал! — парень тяжело дышал, словно бежал только что. — Только деревья перед глазами мелькали. И еще этот звон!

Дэн зажал уши руками.

— Казалось он повсюду! И звенит, звенит! Мне даже сейчас он иногда мерещиться, — парень замолчал.

Довольно долго так и сидели, молча. Наконец, Дэн мотнул головой и вновь заговорил:

— Очнулся я у каких–то ворот. Деревянных. Знаете, такие, как в деревнях. Они были приоткрыты. Я посмотрел на небо, а оно было таким же черным, ни единой звезды. Кое–как встал.

Дэн встал подошел к окну, посмотрел на уже темнеющее небо.

— Я с тех пор ночью себя не очень чувствую. Без света, веришь нет, спать боюсь, — сказал он, будто разговаривал не с живыми людьми, а так, с воображаемыми. — Мне кажется, что в темных углах кто–то шевелиться. Чушь конечно, но ничего поделать с собой не могу. Так вот.

Он сел обратно, снова достал сигарету.

— Вы будете смеяться, но эти ворота стояли посреди леса. Вот так, — он прикурил, затянулся и, выпустив дым, взмахнул рукой, с зажатой в ней сигаретой. — Тупо, посреди чаши. Два столба врытые в землю, между ними две створки. Это я понял, когда через них прошел. Не знаю, может, там раньше дом стоял, я ничего не заметил, темно было, да и я как–то не в том состоянии был.

Он снова затянулся, но уже спокойнее.

— От ворот тропинка шла. То есть я думаю… Короче, я как–то понял, куда надо идти. И пошел. Вышел на дорогу. Недолго думая, свернул налево. Почему не знаю, а тогда я просто не подумал. Это как если в своей квартире, даже в потемках, все равно сориентируешься. Иду, смотрю, кто–то стоит. Ближе подошел. Смотрю парень, лет, ну шестнадцати, от силы. Стоит, улыбается…

Игорь сидящий напротив, прикрыл глаза…

* * *

— Здрав будь, — улыбнулся паренек, в странной, добела застиранной одежде. — Что, заблудился?

Дэн оторопело взглянул на него и кивнул, не спуская глаз.

— Ну, пойдем, я тебя человеку знающему покажу, — сказал парень, все также улыбаясь. — Вон ты где–то голову как рассадил.

Улыбка у него была открытой, честной. Простой. Так улыбается человек, у которого нет ничего дурного за душой. Так дети улыбаются. Денис потоптался. Да и двинул вслед за парнем.

— А что это за деревня? — спросил он, когда они вышли из леса, недалеко от околицы какого–то поселения. Крыши домов виднелись на фоне уже светлого неба.

— Лягушино, — ответил паренек, снова растянув губы.

— Ага, — пробормотал я.

Они подошли к крайним домам. Они стояли заколоченными, черные, словно закопченные.

— Никто не живет? — кивнул на них Денис.

— Уехали, — ответил паренек.

Вдали, чуть не на другом конце деревеньки, виднелись фигуры нескольких человек. Двое из них явно были женщинами (в платьях потому как). Несмотря на расстояние, Денису показалось, что они смотрят на них.

Они подошли к большому высокому дому. На крыше у него стоял флюгер в виде петуха. И красиво так сделан, будто настоящий петух сидел на жердочке, по крайней мере, так казалось снизу.

— Красиво, — не удержался от оценки вслух Денис.

Паренек тоже посмотрел вверх и гордо сказал:

— Это я сделал.

Внутри изба казалась еще больше, чем снаружи. Провожатый усадил Дениса на лавку со словами:

— Сейчас тебя попользуют, — он продолжал улыбаться. — Подожди здесь.

Денис кивнул и паренек вышел, скрипнув дверью…

… На дворе звонко заголосил петух. Денис открыл глаза, некоторое время он соображал, где это он, а потом рывком сел. Сморило видать. Лежал он на той самой лавке, на которой и сидел. От резкого движения заболела голова.

За занавеской кто–то шебуршился, слышалось шуршание.

— Здрасте! — громко сказал парень.

— О, проснулся! — в горницу вышла женщина, лет сорока на вид, крепко сбитая, но не полная, в странном платье, сарафан вроде такие называются. Черные, как смоль, волосы были убраны в толстую косу, лежащую на плече.

— Я уж думала, до вечера ты почивать приноровился.

Она вновь ушла за занавеску, а вернулась с румяным пирогом на деревянной подложке. Поставив его на стол, она подошла к Денису.

— Давай поглядим твою голову, — сказала женщина, не допускающим возражения голосом.

Денис покорно подставил требуемое.

— Знатно ты ее приложил, — сказала женщина. — придется стричь.

— А-а…

— Помолчи. Что волос жалеешь что–ли?

— Э-э… нет, но…

— Вот и все. Давай ешь, а я пока баню истоплю. Только руки помой.

Она показала на деревянный! тазик возле двери и висящее рядом полотенце.

Пирог был дивно вкусен. Рыбный. Денис и не заметил, как смолотил его, запивая молоком из настоящей, глиняной крынки. Доев последний кусок, он оглядел горку костей и понял, что объелся. Отдуваясь, он вышел во двор. Тут его опять замутило, голова закружилась и он, чтобы не выдать все что съел, и не упасть, буквально упал на какой–то чурбан рядом со входом.

— Ты чего вышел? — раздался нал ухом женский голос.

— Так, это… Мне бы…

— Мужики, — вздохнула женщина. — Только отлегло, уже опять поскакал.

Денис щурясь, сидел на полке, в бане. Рядом, в, опять же деревянном, ведре, заваривался в кипятке, словно чай, веник.

Внезапно дверь отворилась и в баню вошла хозяйка.

— Э-э …, — только и выдавил ошарашенный парень.

— Че расселся? Давай ложись, — женщина была в хоть и глухом, но в тонком каком–то платье.

Заметив стеснение Дениса, она сдвинула брови и сурово приказала:

— Ну, живо! Да не жмись, что я там не видела!

Парень, ошеломленный напором, покорно лег на полок.

— Как кобелировать, чуть не сами вытаскивают, — ворчала женщина, вытаскивая веник из ведра, и поддавая пару. — А как пользовать начинаешь, стеснение у них видишь!

Она принялась охаживать парня веником. Тот, стиснув зубы, чтоб не заорать, терпел жгучий жар. Не хватало еще опозориться, выскочив из парилки. Правда, временами, Денис едва не терял сознание от одуряющего влажного зноя.

— Так, теперь волосы, — после пытки веником сказала женщина, вытаскивая длинной узкое лезвие.

Осоловелый парень, уже слабо понимающий, чего от него хотят, без разговоров дал себя побрить налысо.

— Давай мойся, — сказала, наконец, мучительница. — Я тя в предбаннике посторожу, чтоб не уморило.

Денис вяло тер себя веревочной мочалкой. Кое–как помывшись, он окатил себя холодной водой и взбодренный задумался. Вся одежда там, а он голый. Но, выглянув из парилки, он никого не обнаружил. Как и своей одежды. Вместо нее лежали потертые, но чистые штаны, из странного белесого материала и такая же рубашка. Денис вышел, сел на лавку. Ткань грубая на ощупь. Ладно, не голым же идти. Он напялил обнову и выглянул наружу. Вечерняя прохлада захолодила лысую голову.

Сделав довольно бодро несколько шагов, Денис ощутил с замиранием сердца, как ужасающе быстро убывают силы, которых еще недавно, казалось, было достаточно. На одном упорстве он переставлял заплетающиеся ноги, видя перед собой дверь в дом. Двор казался широким, точно площадь 1905 года.

На одном из шагов его повело в сторону, он взмахнул руками, но тщетно. Ноги не желали его держать. Земля жестко встретила его тело, голова с глухим стуком врезалась в утоптанную землю. «Хорошо, что не асфальт», — мелькнула последняя мысль…

…В носу засвербело, Денис чихнул и сел. Опять та же лавка. За окном было темно, угольно–черное небо виднелось сквозь старую паутину на стекле. Парень недоуменно посмотрел на нее, на слой пыли на подоконнике.

— Не понял, — пробормотал он. — Здесь что, совсем не убирают?

Он огляделся, так как закралось подозрение, что он не в том доме. Но нет, он был там же, где и днем. Он встал, подошел к боку печки, пощупал ее.

— Холодная. Фигня какая–то.

Денис, конечно, не знал, сколько держится жар в русской печи, но хоть теплой–то она быть должна, нет? Под пальцы попала железная поверхность. Вроде рисунок какой–то. Блин, темень какая, ни видно ни черта.

Парень, постоянно на что–то натыкаясь, вышел на улицу. В сенях он попал ногой в какую–то дыру в полу.

— Блин, что ж такое, — ворчал он влетев в еще одни паучьи сети. — Прям замок средневековый.

Старые ворота со скрипом открылись, осыпая вниз труху, и тут же уперлись в землю, повиснув на одной петле.

— Тут явно не хватает плотников, — пробормотал Денис, протиснувшись в щель.

На улице было едва ли не темнее, чем в доме. В буквально физически ощущаемой тьме, было не видно не то, что домов, руки своей даже было не различить.

— Так, в бане должны быть угли, — опять пробормотал Денис, имея на уме, сделать из чего–нибудь факел.

Он протиснулся обратно и по памяти пошел в сторону бани. Блин. Хоть закрой глаза, хоть открой. Как в пещере. Пребольно стукнувшись обо что–то коленом, Денис зашипел, и зашарил перед собой руками.

— Ага, — сказал он, нащупав столб.

Вроде такие поддерживали навес возле бани. Вскоре под руками оказалась дверь. Денис открыл ее. Изнутри пахнуло сыростью.

— Не понял, — озадаченно произнес парень.

Пахло совсем не теплом, а так, словно эту баню уже лет двадцать никто не топил. В этот момент, там, внутри, послышался шорох. Сердце екнуло.

— Есть там кто? — сипло спросил Денис.

Быстрый шорох стал приближаться. Парень непроизвольно отступил назад, облизав пересохшие губы. По лицу внезапно что–то мазнуло, будто шелком. Денис дернулся в сторону и впечатался со всего духу затылком во что–то, да так что только искры полетели…

Запах свежей выпечки наполнял слюной рот. Денис, не открывая глаз, пытался вспомнить, что с ним случилось и понять где это он. Вспомнил, ощупал голову, рука наткнулась на повязку.

— Да это очуметь, — разозлился почему–то парень. — Который уже раз!

Парень открыл глаза. Опять та же лавка. Дежавю просто. Женщина в ответ на его возглас выглянула из–за занавески.

— Проснулся болезный, — улыбнулась она. — Садись, ись будем.

Денис сел за стол. Только сейчас он обратил внимание, что не только голова, но и руки замотаны.

— А это? — показал он подошедшей женщине.

— Порезался ты где–то, — ответила она. — Кусты что–ли руками рвал, все руки в занозах?

— Да это…, — парень смутился, не говорить же что на четвереньках греб. — Упал я.

Тут на столе появилась стопка блинов. Рядом женщина поставила плошку с медом.

Желудок при виде этого взвыл, и диким зверем кинулся на ребра. Исключительно. И почему раньше Денис не жаловал блины?

Хозяйка — же сидела напротив, подперев подбородок ладонью и с улыбкой смотрела на то, как ест парень. Он сьев пару блинов заметил этот взгляд и оглядел себя.

— Э-э, что–то не так? — спросил он, ничего смешного не увидев.

— Нет, — махнула рукой женщина. — Просто давно уж я никого не кормила. забыла, как приятно когда мужчина ест.

Денис недоуменно поднял бровь. Чтож тут приятного?

— Муж мой, Петр, также бывало, из лесу придет, голодный. Тоже мел все, что на столе стоит, — к удивлению парня, она утерла уголком платка слезу. — Ты ешь, не обращай внимания.

— Тебя как хоть зовут–то? — спросила женщина.

— Дэн. То есть, Денис.

— Как ты очутился здесь? — продолжала вопросы она.

— Да это, гад один завез, ограбить хотел. Я вырвался, но заблудился, вот набрел на вашу деревню.

— Гад говоришь, — задумчиво проговорила женщина. — Ладно. Скажу Саввушке, он присмотрит.

— Мне бы до дому, — осторожно спросил парень. — Только денег у меня нет. Все в машине у этого типа, в рюкзаке остались.

— Чтож ты к незнакомцам в попутчики–то наряжаешься? — укоризненно спросила хозяйка.

— Не подумал, — понурил голову Денис. — Но сомневался. Понадеялся, короче, что пронесет.

— Это с огурцов моченых, с молоком, проносит, — грубовато сказала женщина. — А в дороге нужно внимательным быть. А если бы не Савва не нашел тебя, что было бы?

— Ваша правда, — покивал головой Денис.

— Ладно, — сказала хозяйка и вышла за двери.

— Твое? — спросила она, вернувшись.

В руках она держала немного замаранный синий рюкзак, с нашитыми световозвращающими полосами. Денис, не веря своим глазам, радостно закивал.

— На дороге лежал. Выбросил наверно душегуб твой.

Денис же, получив рюкзак, начал проверять его содержимое. Странно, все на месте, даже деньги. Что же, он не проверил его? Загадка.

— Спасибо! — расплылся Денис.

По строгому наказу хозяйки, он не выходил из дому. Слава богу, там же в рюкзаке, нашелся его телефон, а на него, еще дома было закачано немало книг в электронном виде, конечно.

Вечером он спросил у хозяйки, когда же можно будет ему ехать домой.

— Так завтра, — ответила она. — Завтра и поедешь. Если хочешь.

Она как–то странно взглянула на него. Пристально, просто чуть не проткнув взглядом. Денис смутился.

— Ой, вы извините, я, это, конечно, — он достал деньги, оставив себе тысячу. — Вот возьмите.

Женщина посмотрела на деньги, потом мягко отвела протянутую руку.

— Нет, не надо, — негромко сказала она. — Здесь это просто бумажки, что здесь на них купишь?

Денис, чувствуя себя чрезвычайно неловко, вспыхнул, и спрятал деньги. Не поднимая взгляд, он буркнул:

— Извините, я не хотел обидеть.

В комнате, освещенной красноватым светом заходящего солнца воцарилась тишина. Женщина вдруг оказалась очень близко. Денис удивленно поднял голову. И тут же его губы, оказались очень близко с губами женщины.

— Жизнь за жизнь, — негромко сказала она и толкнула его на кровать.

Тяжело дыша, Денис молча помогал ей стащить с себя одежду. В свете заходящего солнца он увидел белое как молоко обнаженное тело. Алым контуром солнце очертило крепкую, полную грудь, немного отвисшую, но еще не дряблую. Рука сама потянулась к желанным полушариям. Парень облизал враз пересохшие губы и притянул к себе женщину. Мягко поцеловав ставшие такими податливыми губы, он посмотрел в ставшие вдруг такими большими глаза…

… Что–то больно впивалось в голую ягодицу. Перед глазами все крутился калейдоскоп этого неожиданного, но очень приятного события. Денис никогда бы не подумал, что сельские врачи, берут такую плату, а то бы из деревень не вылазил.

Улыбнувшись, парень открыл глаза. Опять темень чертова. Рука опершееся на кровать, уперлась почему–то в панцирь сетки. В голое железо то есть.

— Блин, — раздался в темноте удивленный возглас.

Денис точно помнил, что на кровати было белье. Вне всяких сомнений, он засыпал на застеленной кровати, а оказался…

Чертыхаясь, Денис, с горем пополам оделся. На ощупь парень пробрался в горницу, где он оставил свой рюкзак. Расстегнув молнию, он запустил руку внутрь и нашарил пластиковый корпус фонаря.

Свет, после кромешной тьмы, слепил словно солнце. Закрыв его рукой, Денис полоснул лучом вокруг. А в следующую секунду его спина уперлась в стену.

— Что это, — прошептал он, лихорадочно шаря лучом по дому.

Луч фонаря высветил печь. ПОЛУРАЗОБРАНУЮ! Он своими глазами видел ее днем в полном комплекте!

Почерневшие, трухлявые доски, возле окна пол зиял провалом. Вместо занавески, болталась какая–то серая тряпка. Памятная лавка, на которой он два раза просыпался, была какого–то белесого цвета. Не помня себя, Денис нащупал рукой рюкзак. Сердце гулко билось в груди, подергивался правый глаз.

Парень буквально выпал на улицу. Попавшая в луч света баня, зияла дырой в стене, крыша на ней съехала набок. Забор, отделявший двор и огород, наполовину упал. Под ногами захрустело что–то типа веток.

— Да что за дерьмо! — придушенно выматерился Денис.

Ворота, и днем не новые, но вполне рабочие, тоже были наполовину сгнившими.

Руки парня заходили ходуном, когда он осветил дом напротив. От него остались только стены, крыши не было вообще, как и забора с воротами. И там, где Денис днем видел играющих детей, рос густой бурьян, говорящий о том, что место явно заброшено.

— Блядь, да что же это?! — брань сама лезла на язык.

Он же ясно видел улицу, дома были целые! Людей видел в них живущих! Какого хрена! Денис вышел на середину улицы. Почерневшие от сырости разрушенные жилища. Но как?!

Позади послышались шаги. Парень затравленно обернулся, едва не упав от этого. Луч света уперся в невысокого щуплого паренька, в простой беловатой одежде. Он стоял, закрывшись рукой от луча света из фонаря, направленного прямо ему в лицо.

— Мама сказала, что ты уйти хочешь, — сказал парень.

Денис сглотнул. Неожиданно прорезался голос, пропавший было при столь неожиданном появлении этого странного, хоть и знакомого провожатого.

— Я? Да, я… Да. Ты Савва? А это, — Денис обвел рукой деревню. — Что это?

— Пойдем, идти далеко, — спокойно ответил Савва, кивнув. — По дороге расскажу.

Они вышли из деревни. Денис продолжал светить себе под ноги, а Савва казалось и так все прекрасно видел.

— Мы с мамой раньше не здесь жили. Только я не помню где, маленький был. Только дом помню, красный, с зеленой крышей. Моя мама травы знает, лечить может. Нам дом поставили, после того как она лечить стала. Мы хорошо жили, я тоже. У нас корова была, Пестрая, звали. Потом пришли злые люди. А я знаю, где хоронить надо, меня и не трогали, есть приносят, я кушаю. А злые они пришли, всех коров забрали, зернышки забрали. Все очень грустные были.

Парень тараторил, как пулемет, Денис даже слова вставить не мог.

— Потом они снова пришли, но папа сказал, что они очень плохие. Он прогнал их, и сказал, что может сделать так, чтоб они больше не приходили. Но и нам ходу обратно не будет, если из деревни уйдем. А потом все сказали, что это будет хорошо. Папа уронил камни с неба и сказал, что все. Злые люди больше не приходили. Но пропали звезды.

Парень показал на небо.

— Только я знаю, как вернуться. Нужно идти ночью от белого камня вон там, потом вдоль ручья, перейти его по упавшему дереву. Потом прямо, через кладбище, пока в ворота не упрешься.

Он неожиданно замолк, оглянулся и сказал:

— Только это тайна. Да и не всякий этой тропой, даже зная, пройдет. Только тот, кто молчит и смотрит сердцем. Очень легко с нее свернуть.

Денис замер, пораженный столь резким переходом от бессистемных фраз к осмысленной речи. Тут еще фонарь неожиданно мигнул, раз, другой и погас совсем.

— Пришли, — произнес из темноты Савва.

Издалека вдруг накатило эхо колокольного звона. Он постепенно нарастал, но не становился сильно громче, а просто начинал буквально обволакивать, словно туман.

— Савва! — крикнул Дэн, стараясь перекричать этот перезвон.

— Здрав будь! — донесся его спокойный голос, на мгновение, заглушив колокола.

* * *

— Очнулся я короче, вокруг какие люди суетятся. Рядом машина, ну та самая шаха догорает, — Денис посмотрел на Игоря.

Тот открыл глаза и парень вздрогнул. На мгновение ему показалось, что он снова видит странный взор этого Саввы.

— Меня на скорой, в больницу. Врач потом еще удивлялся, как это я с такой травмой головы, смог из машины выбраться. Я по его мнению, должен был в сознание не приходить. А еще удивлялся, что у меня все как на собаке заживает.

Дэн вздохнул и сбил пепел, с незнамо какой по счету сигареты. Во всяком случае, накурено в кухне было изрядно.

— Я понимаю, моя история звучит безумно, — Денис посмотрел на серьезные лица своих слушателей. — Я тоже так думал, пока не убедился, что это все было.

На них не было ни единой эмоции. Никакой, ни ироничной, ни одобряющей.

— Короче, я, когда в том доме сидел, о печь случайно обжегся.

Дэн вытянул руку и перевернул ладонь. На коже краснел след от ожога. Но только уж больно причудливой формы, какой–то причудливый узор, будто цветок.

— Я мог бы подумать, что все это мне привиделось. Все–таки головой я сильно ударился. А из машины мог случайно выпасть, выползти. Кто знает. Только вот это, — он потряс ладонью. — И нашли меня совершенно лысого. Не могли же волосы сами выпасть?…

 

Идущим после

Я все думал, как помочь тем, кто последует за нами. Ведь, несмотря на это мое желание, человек должен делать Выбор сам. Он должен быть готов, к тому, что ему предстоит. По этому Пути нельзя идти за кем–то или «за компанию».

Вот я и решил, просто рассказать, что происходило со мной. Свои мысли и чувства. Честно говоря, я и сам недавно только вспомнил, что со мной было, да и то не уверен, что полностью.

Мне встретилось на моем Пути немало странных, по обычным меркам, людей. Некоторые их мысли я тоже привел в своем повествовании. Они сбили меня с обычного, упрощенного восприятия действительности, наверно и другим покажутся интересными.

Еще одна просьба. Даже если вам сильно по душе окажутся и мои и мысли этих людей. не воспринимайте их, как истину в последней инстанции. Но анализировать их тоже не советую. Попробуйте пропустить их через сердце и примите их так, как подскажет оно. Мне это сильно помогло, помогло избежать многих поспешных выводов.

Спросите, почему я предваряю этими словами не всю историю. А только вторую ее часть? Просто я считаю, что именно она и есть основная, а первая лишь предисловие, вступление.

P. S.

Если вы читаете это, значит, вас тоже что–то тревожит, не устраивает в вашей жизни. Вы осознаете, что существование не ограничено рамками, которые внушали нам с детства. Значит, Путь зовет вас. Удачи.

 

1

Пока человек молод, он имеет даже в собственных глазах незначительный, малый вес. Но время идет, человек растет, учиться, приобретает знания, умения. И вот, если он достаточно целеустремлен, он в конце концов понимает, что может делать что–то, что мало кто может. Он становиться Специалистом.

Еще есть вариант, человек просто о себе много начинает думать. По праву рождения, из–за финансового благополучия родителей и т. д., он ставит себя выше многих, хотя в большинстве случаев, никаких реальных оснований для этого нет. Это Мажоры.

И те, и другие приобретают излишнюю самоуверенность, начинают думать, что они очень весомы, значимы. Очень весомы и очень значимы. Людей вокруг себя они начинают делить на две категории: Низшие и Высшие.

Высшие — это те, которые, либо умеют и могут больше, либо имеют больше денег, больше власти, авторитета. И сами того не замечая, и Специалист и Мажор, встраивают себя в эту пирамиду Власти. Подчиняются тем, кто кого они считают Высшими, то есть ставят себя на место Низших.

Неважно, как, при этом, они себя называют и как уговаривают себя, что это нормально. Важно лишь то, что, очень высоко оценивая себя, они присваивают своим Высшим, если не возможности и мудрость Бога, то очень схожие свойства. И это происходит потому, что себя они тоже весьма высоко приподнимают над человеческой массой.

В этот момент они теряют то основное, что отличает Сильных от других людей. Силу Духа. Система эта, в которую они интегрировались, это система Разума. И она жестко наказывает за любое, ЛЮБОЕ, проявление Духа, его Силы. То есть за способности Лидера, за чувство собственного достоинства, за вытекающее отсюда стремление к соблюдению правил Чести, за увлечения, которые не требуют значительных начальных денежных вложений и т. д.

И это не преувеличение. Люди становятся рабами своего места, не мыслят себя без него. И, несмотря на то, что многие из них прямо таки живут своей работой или местом, которое занимают в обществе, не стоит ждать от них чего–то невозможного, и уж тем более гениального. Не может шестеренка, стать, к примеру, валом или болтом. Эти люди могут существовать лишь в этой системе, что есть вотчина середнячков, которые просто не дадут соседней детали выпасть из общего механизма и тем более сделать что–то этакое.

Путь Воина, Путь Сильных — это отказ от собственной Значимости. Не от себя и от своих умений. А от места в Системе. Сильный никогда не встраивается в нее и не подчиняет ее, становясь самым Высшим.

Такие вообще не строят Систем. Для решения какой–либо проблемы, они создают Команду, группу, в которую могут входить и другие Сильные. Люди, в Команде ориентированы на решение проблемы или ее части, а не на выполнение своих обязанностей. Они приходят в Команду добровольно, поэтому им не нужна никакая завлекательная мотивация, им просто интересно. При этом им создаются максимально благоприятные условия для работы в том направлении, которое они выбрали и в котором могут проявить себя наиболее полно…

Леший, Лидер группы «Грань»

* * *

Думал ли я, сидя в редакции занюханной желтой газетенки, что буду работать здесь? Покрутившись, повертевшись, оценив людей, которые выпускают все, что называется СМИ, я разуверился в том, что они могут пропустить что–то иное, отличающееся от стандарта.

Уйдя из «Е-бурга» я почти месяц сидел дома. Зарабатывал сочинительством рекламных проспектов. Все бы ничего, но это вызывало еще больше отвращения, чем работа в газете.

Сюда я попал совершенно случайно. Просто рыскал на просторах И-нета, лениво перелистывая страницы с вакансиями. Что меня заинтересовало в том объявлении? Просто что–то екнуло в груди и я вместо того, чтобы пролистнуть простенький, короткий текст, внимательно прочел его.

На следующий день я уже входил в офис того журнала. Назывался он более чем странно — «Странник». После всех этих «Герлз», Men’s, Playboy и т. д., это название резало слух.

Да и объявление: «Требуются молодые люди, склонные к кочевой жизни, обладающие критичным взглядом…»

Оригинальное объявление о вакансиях! Не долго думая, я и рванул. Однако на месте меня посетило первое сомнение. Офис, чей адрес был написан в объяве, был, скажем так, непрезентабельным. Три небольшие комнаты, в одной четыре стола, в другой пять. Древние мониторы — телевизоры и явно такие–же компы, как бы не их ровесники.

Кабинет редактора тоже величием не поражал. Полированные столы поставленные буквой «Т» (на вид годов 50‑х), стулья, тоже далеко не новые. Монитор компа правда был посовременнее — ЖК.

За этим столом сидел мужчина. На спинке его стула висел строгий черный пиджак. Да и сам он был при галстуке, что смотрелось в этой обстановке как–то не очень в тему. Ладно бы он еще был в свитере, и джинсах. Но тот был в белой рубашке. Еще пришла шалая мысль, что он может в джинсах сидит? Ну а что, этакий оригинал! Усмехнувшись про себя, прошел от двери к столу.

Почти решил тогда, что откажусь. Просто интересно стало, захотелось пообщаться, с видимо оригинальным человеком. И остался.

Интуиция ли сработала, или слова этого человека, но я засомневался в своем решении. Может повлиял вид его рабочего места. Его кабинет здорово отличался от тех, что я видел и в «Е-бурге» и в других редакциях. Это было место, где работают, и работают творчески. Нет, оно не было завалено папками, или другим бумажным мусором. Однако, здесь прослеживалась своя оригинальность, здесь пахло напряженным полетом мысли. Мне не составило труда представить дружную команду единомышленников, которые шумно обсуждают новый проект.

И еще глаза Виктора Алексеевича. Понимаете, они горели. Горели тем самым огнем, который выдавал в нем упертого человека, верящего в свою победу, ни смотря, ни на что.

При разговоре он не юлил, не пытался наговорить красивых обещаний. Резал правду матку, как будто я уже у него работаю. Не завлекал, то есть. А плавно подводил к мысли. Что мы можем нехило подняться вместе.

Внешне, кстати, он не производил впечатление, этакого «бойца». Невысокого роста, упитанный, круглое лицо. Хорошая располагающая улыбка. Плавные, неторопливые жесты. Это поначалу он, видно, включил было режим «Симпатия». Но потом резко переменил линию поведения. После того, как я задал вопрос о том, что я буду писать, он как–то странно мазнул по мне взглядом и пристальным взором «полководца» посмотрел прямо в глаза.

Развернув ко мне монитор, на котором был открытый вордовский документ, он жестом предложил прочитать.

«… и называют себя «Ролевиками…»

Я выхватил глазами фразу. Это меня заинтересовало. Я прочел дальше:

«… Странное на первый взгляд увлечение, по словам одного из участников, сильно помогает и в обычной жизни. Умение побеждать, воспитание силы воли, умение работать в случайно составленной группе, развитие навыков руководства. Все это очень пригодиться. Так что, это, на взгляд неискушенного человека, пустое времяпрепровождение, может являться отличным тренингом. И не надо платить бешеных денег…»

— Вот, о чем будут наши статьи, — сказал Виктор Алексеевич. — О необычных людях, об увлечениях, которые выглядят странно на взгляд обывателя. О необычных местах. И это будут покупать, не все же читать о великосветских сплетнях…

Так и состоялось мое устройство в этот журнал. Я, кстати, оказался на тот момент первым его сотрудником. Пока я обживался, в офис переходило еще человек тридцать. Но никто не появился в качестве работающего здесь. Однажды он спросил меня, не имею ли я кого на примете. Тут я и вспомнил о Даше. Мы с ней работали на старой работе, и так получилось, что она была моим Врагом…

* * *

… Шумел ветер в кронах. По небу неслись рваные грязно–белые клочья, подгоняемые этим своим неуемным пастырем. Прикрыв глаза, Сокол перебирал струны, лежа на развернутой скатке палатки и положив гитару на живот. Под негромкие переборы потрескивали в костре сыроватые ветки. Лето уже вот–вот вступит на Урал, и только сегодняшний дождь напомнил прохладой о прошедшей зиме. Погода была удивительно под стать настроению, словно по заказу.

Вообще странное дело, закончилась, наконец, эта история, закончилась благоприятно. А настроение ни к черту.

В этом Поиске, парни, словно чувствуя мою меланхолию, почти и не искали ничего. Можно сказать, просто бродили по весеннему лесу. Я был не в претензии, именно этого и хотелось. Я вдыхал запахи пробуждающейся природы, и словно смывал весенним ветром все мысли. Шуршала под ногами прошлогодняя листва, и было не горько и не радостно. Никак было. И вот вечером снова накрыло.

Вспомнились отчего–то глаза Дарьи, когда она навсегда уходила из редакции. Столько боли было в этом взгляде. Боли … и одиночества. Только тогда я смог разглядеть и понять, что, в общем–то, она также одинока, как и я…

Она пришла работать к нам сразу после Нового года, той самой зимой, первой зимой без Поисков. Слава богу, я тогда уже сумел перебороть нахлынувшую дикую тоску. Заменил выходы в лес, почти ежевечерним общением с Лешим (то есть, конечно, Игорем) и остальными. Но поначалу было так хреново, хоть на стену лезь. Оказывается, я, как наркоман, подсел на спокойствие лесных чертогов и простор полей. Вот никогда бы не подумал, что этого может так не хватать. Игорь говорил, что в первый раз (в смысле первой зимой) у всех так. Дальше будет легче это переживать.

Так вот. Эта Даша, оказалась бойкой и общительной особой. За неделю она перезнакомилась со всем коллективом. Особенно с мужской его частью. Под впечатлением прошедших праздников, парни благосклонно восприняли ее манеру флиртовать со всеми подряд. А вот женская половина редакции, это восприняла очень неодобрительно. Несмотря на то, что большинство из них, строило из себя «принцесс», попытка другой представительницы слабого пола стать объектом пристального мужского внимания, воспринималось ими, как вызов.

А та еще больше провоцировала их. В курилке, например, она любила встать так, что как бы отгораживала остальных девушек от круга общения. А то присядет на подоконник, и мужские взгляды неизменно спотыкались о ее голые коленки. А если приходила в брюках на работу, то, пардон, так раздвигала ноги, садясь, что грешные мысли сами вскакивали (и не только мысли). И это в сочетании с привычкой носить изрядно декольтированные и полупрозрачные вещи.

Мужики, усталые от зимней глухой одежды, все время засматривались на это полуодетое тело. Когда она заходила, то их взгляды, как стрелка компаса, устремлялись к ней.

Первой ее «жертвой» стал Юрок. Не прошло и недели, как наш ботаник, поедая глазами стройную фигуру, отдал Даше толстую такую пачку распечаток. Впрочем, надо отдать ей должное. Она не понеслась сразу отдавать ее главреду. украдкой бросая взгляды я видел, как она вдумчиво читает, морща лоб. Потом что–то давай печать на компе, а из принтера то и дело лезла бумага.

Главред на следующее утро похвалил «молодого и инициативного сотрудника», поставил ее нам в пример, в качестве образца трудолюбия. Статья Даши вышла в ближайшем же номере, и к моему удивлению в соавторстве. Фамилия Юрка под текстом тоже была. И честно говоря, читая, я понял, что текст был весьма серьезно переработан. Стиль Юрка–то я знаю.

Я был, наверно, единственным парнем в нашем коллективе, кто не общался плотно с Дашей. Не знаю почему, но она меня напрягала. Странное ощущение, но именно оно не давало нормально с ней разговаривать. Нет, я, конечно, не молчал, но старался быстрей закончить любые беседы и непосредственно с ней и в ее присутствии. Я даже сам над собой удивлялся, вроде в монахи не записывался. Но вот так.

Ей было двадцать восемь. Возраст она свой не скрывала и вообще ее поведение сильно отличалось от общепринятого. В смысле для женщин. Для начала она была пунктуальна. Ни разу за все время работы не опоздала, ни с утра, ни с обеда (на многих остальных девушек, главред махнул рукой. Стабильно от десяти минут, до получаса). Всегда в нормальном настроении, никогда ни рычала на остальных, ни с утра, ни в остальное время.

Это меня, кстати, сильно бесит в женщинах. Придут с кислой рожей и давай всем настроение портить. Мужику–то такому, можно просто предложить выйти, и устроить сеанс уроков вежливости (мужики в большинстве случаев, делают сброс негатива на тех, кто ответить не может, да и то можно поставить его на место, сравнив как раз с женским полом). А бабе что сделаешь? Еще больше только развизжится в ответ на замечание. Зацепиться блин, за какую–нибудь мелочь, разведет вселенский скандал, а потом еще ты и виноват во всем. С предыдущей своей пассией, как раз из–за этого и расстался. Любила она «побыковать», ни с того, ни с сего.

Прошлое Даша, тоже не делала тайной за семью печатями. Да раньше работала в другой газете, да, ее оттуда выжили. Да, блин, за ее склонность к неформальному и очень плотному общению.

Это, кстати, мы сами очень быстро заметили. Сначала Юрок, потом Андрюха. За первый месяц работы, в ее постели перебывало уже четверо. Причем, никаких к ней претензий после! Только был у нее пунктик. Отношения не должны никак мешать работе. То есть, никаких обжиманий и поцелуев, когда она занята. Могла и матом покрыть, был прецедент. А вот очередному объекту своего внимания, она могла сообщить о своих на него планах напрямую, без обычного жеманного словоблудия. Парни от такого подхода шалели, но были только за.

А между тем, женская половина редакции откопала топор войны. Дамы наши, большого ума люди, объявили ей бойкот. Ходили, цедили слова сквозь зубы. А той это не только не мешало, а ее больше подтолкнуло мужчин к ней. Она–то постоянно крутилась среди парней, а дамы наши, не могли разговаривать, пока она рядом. Вообще ребята настолько потом привыкли к ее присутствию, что свободно обсуждали своих подруг, как теперешних, так и прошлых. А прошлые–то были и из числа коллег!

В общем, когда бабью, наконец, самим надоел этот бойкот, оказалось поздновато. Парни, привыкшие к манере Дарьи, с трудом, со скрипом, возвращались в обычные рамки общения.

Я же остался как–то в стороне этого конфликта. Ничего не мог с собой поделать. Мне, когда я стоял рядом с Дарьей, все время казалось, что она … как бы это попроще… неискренна, что ли. Что она крутит людьми и ей это нравиться. Ей нравиться, что она так унизила наших баб, нравиться, что ее считают умной, нравиться, когда столько внимания ей одной. Ей нравиться делать так, чтобы мужики, как телки на привязи, шли за ней. В смысле, делали, что она попросит. Нет, понятно, что почти всем нравиться такое делать, но ей, я чувствовал, нравилось именно то, что кто–то из–за нее страдает.

Именно из–за этого чувства я придирчиво разбирал все ее действия. Угроза от нее шла, а не что–то иное! Угроза! Как это могло быть? Что, она мне рожу, что ли бить будет? Короче, гонялся я, гонялся и пришел с этим вопросом к Игорю…

… — Понимаешь, — говорил я ему, сидя у него на кухне. — Издалека еще ничего. Но как ближе подходит, у меня аж волосы на загривке шевелятся, будто она ко мне с пистолетом идет. Причем прицеливаясь.

Игорь помолчал, размышляя. Потом задал неожиданный вопрос:

— Фотка ее есть?

— Нет, — удивленно ответил я. — Но могу сделать. Даже видео могу.

— Сделай, — ответил он. — Но в принципе я уже догадываюсь, в чем тут дело.

Он как–то жестко посмотрел мне в глаза:

— На пути Сильных, они всегда рано или поздно, встречаются. Они дают нам Силу. При победе, конечно.

— А если нет? — спросил я.

Игорь криво улыбнулся.

— Тогда победит Враг и, значит, он получит Силу.

— Враг?

— Именно, — он снова посмотрел на меня, этим своим пригвождающим взглядом. — Люди, которые могут кардинально изменить нашу судьбу в худшую сторону. Вплоть до окончания этой самой судьбы.

— Блин, — я поежился от этих слов. — Ты меня пугаешь.

— Зачем мне это делать? — просто сказал Игорь. — Все обстоит именно так. И не только у Сильных. Но тебе еще и повезло, похоже.

— В смысле?

— Помнишь, мы говорили о Пути и Выборе? — Игорь вытащил сигарету.

Я кивнул, хотя в общем–то не очень помнилось.

— Есть люди, которые просто живут, — Игорь принялся мять сигарету в руках. — Просто едят, просто спят. И хотят лишь, что кушалось повкуснее, и спалось помягче. Да еще завидуют тем, у которых уже есть это. А есть другие. Те, кого первые считают, мягко выражаясь, дурными.

Игорь щелкнул зажигалкой, закуривая.

— Я сейчас не буду говорить про теорию перерождений, Колесо Сансары — сказал он. — Этого и так сейчас во.

Игорь чиркнул ребром ладони по горлу.

— Надеюсь, ты не веришь в равенство людей? — чуть улыбнулся он, и в ответ на мое отрицательное мотание головой, продолжил. — Потому что нет никакого равенства. Сразу от рождения нет. Так вот эти, которые другие, изначально обладают большим количеством энергии. В результате перерождений или как–то иначе, несущественно. Факт, что обладают. Такой человек неизбежно более честен, благороден, быстрее учиться, склонен к творчеству.

Игорь помолчал, затягиваясь.

— Реальному только творчеству, а не к его подобию, — он мотнул головой в сторону телевизора. — Но мы не об этом. На пути каждого человека, каждого, а не только Сильного, рано или поздно встает Выбор. Между, как говорит Олег, желудком и сердцем. Ну, а если серьезно, между Путем Жажды и Путем Воина. В случае с Сильным, этот выбор почти всегда приводит на Путь Воина. Но иногда все же и они выбирают Жажду, более легкий, как они думают, Путь.

— Так Дарья, что, Сильная? — посетила меня догадка.

— Я почти уверен в этом, — ответил Игорь.

— И что теперь?

— Она, к сожалению, Враг. Никогда еще Сильные, идущие по Пути Жажды, не расходились спокойно с Воинами. Это наши самые серьезные Враги.

— Энергия. Враги, — я как–то с трудом въезжал в эти дебри. — А если я просто не захочу этой грызни? Вот просто не захочу и все?

— Тогда захочет она, — ответил Игорь.

— Ей–то это зачем?

— Сила, как ни банально, — Игорь затушил окурок в пепельнице. — Выбрав Путь Жажды, такие как она, отчаянно нуждаются в ней.

— Почему?

— Вот ты идешь по Пути Воина, — Игорь зачем–то сжал руку в кулак. — Ты копишь Силу, постоянно и планомерно отсекая бесполезные траты. И главное, ты еще и расширяешь канал ее поступления. А Жаждущие, в лучшем случае остаются при своих, на том же уровне, да и то, ненадолго. Где они еще могут получить Силу, как не у нас? Инстинктивно или осознанно, они идут к нам, потому что чувствуют ее, и пытаются отобрать. И хотя это бесполезно, все равно растратят, но им то это неведомо.

— Вот, блин, — ответил я с досадой. — Значит, у меня нет выбора?

— Ты его уже сделал, — ответил Олег…

— Неплохо, неплохо, — сказал редактор, рассматривая фотографии, после прочтения статьи.

Гаишников, любителей взяток, УСБ сцапало. Оказалось, эти ребятки еще и разбоем банальным не гнушались. Разумеется, все скрывалось под требования закона. Останавливали «дальнобоя», придумывали ему нарушение, что–нибудь серьезное, с лишением прав, ну и в зачет взятки, часть груза забирали. Даже магнитолы брали, не брезговали и совсем уж специфическим товаром, как подгузники и женские прокладки.

— В следующий номер пойдет, — сказал главред.

Я не поверил собственным ушам.

— Вячеслав Сергеевич, материал–то горячий! — попытался я вразумить его. — До следующего номера все об этом напишут!

Тот развел руками.

— Номер уже в наборе. Раньше бы.

— Ой, да ладно. Вячеслав Сергеевич, что раньше что–ли не корректировали?

— Корректировали, — подтвердил тот. — Но в этот уже и так неплохой материал набран.

Он постукал по папке лежащей перед ним.

— Слышал дочь прокурора, двух человек сбила?

— Ну да. Только это уже с полмесяца мусолят, я и подумал, что гаишники важнее, не стал этим заниматься.

— Вот, — поднял главред палец вверх. — Ты не стал, а люди–то работают!

— Понятно, — я понял, что спорить с этим упертым, как баран человеком, да еще вошедшим в поучительную волну, бесполезно. — Кто же это у нас такой передовик?

— Дарья написала, — похлопал опять по папке главред.

При этом у него как–то масляно блеснули глаза. По ходу, не только актуальностью темы взяла наша мисс.

— А что это она в криминал–то полезла? — в груди поднялся гнев. — Гламур что ли кончился?

— Нет, — все на той же, воспитательской волне, ехал главный. — Просто она, и свою, и твою работу, делать успевает. Учись!

Он откинулся на спинку кресла. Чуть не сплюнув на пол, я развернулся к выходу. Вышел из кабинета, окинул взглядом редакцию. Даша нашлась сразу. И сука, сто пудов знала, о чем я сейчас с редактором говорил, и что он мне ответит, вон, как ехидно коситься.

Плюхнувшись в кресло, я некоторое время пялился в темный экран. Нет, ну какого черта! Нахрен ей это? Сука! Двинув мышкой, я разбудил спящий экран и запустив браузер, нашел электронную версию нашей газеты. Уже должна быть.

Найдя ту самую статью, я, подавив отвращение какое–то, прочитал весь текст. И хоть подленько поступает эта дамочка, но пишет хорошо. Все грамотно, четко изложено, где надо ирония вставлена, а где и надрыв, чуть не до слез.

И именно тогда я понял, что началось то, о чем предупреждал Игорь…

Война.

Я хмуро глядел на первую страницу газеты. «Маньяк — педофил пойман!», «Суд Линча по–русски!». И фотки изрядно побитого мужика, и еще одного типа, свирепого вида, видимо того, кто поймал. Да крепко этого любителя детишек приложили. И убили бы нафиг, если бы менты не нарисовались. Эх, хорошая тема, только чужая. Теперь чужая. Надежда на бескровное разрешение конфликта растаяла. Это ведь, моя статья. Только Дашенькой, змеей подколодной, «доделанная». И еще бы ничего, но это уже пятая статья этой стервы на первой полосе…

… И это была не последняя ее работа. Меня совсем оттерли от криминала, пестуя новую звезду (и другое, в рифму к звезде). На фоне дела и тела, я смотрелся теперь очень уныло. А за хорошие новости, между прочим, и платили нормально, а так моя зарплата упала, я уже стал получать наравне с наборщиками (теми, кто набирает чужые статьи). Ниже уже было некуда. И ведь только, сука, поперло! Уже начал по области ездить, делом заниматься более реальным. И на тебе!

В таком благостном расположении духа я и вперся к Игорю. У него как раз Олег сидел.

— Вижу дела не айс? — спросил Игорь, глядя на мою хмурую физиономию.

Я молча кивнул, садясь на табурет.

— А что такое? — спросил Олег.

Игорь, спросил взглядом разрешение и после того, как я равнодушно махнул рукой, вкратце пересказал мою проблему.

— И что ты хочешь делать? — спросил после Олег.

— Я уж и не знаю, — пробурчал я. — Уже и уволиться желание есть. Что тут сделаешь?

Парни переглянулись.

— Если так думаешь ты, значит она и подавно, — сказал Игорь

— И она, черт возьми, права! — резко ответил я.

— Самое время ответить, — уткнул в мою сторону палец Олег. — Самое время.

— Чем?

— Воин никогда не должен подходить к проблеме с одной, да еще и самой очевидной стороны, — уверенно заговорил Игорь. — И уж тем более в таком деле, как Война с Врагом. Вот, что ты делал, как противодействовал?

— Ну, старался писать быстрее, лучше, — ответил я. — А мой труд ей отдали, да и все!

— То есть действовал, ожидаемо, — усмехнулся Олег.

— А как надо было? — с сарказмом спросил я, разозлившись почему–то на слова Олега.

— А ты, что же думаешь, мы сейчас тебе, готовые решения выдадим? — с не меньшим сарказмом произнес Олег в ответ. — Нет, друг мой, Война, дело сугубо индивидуальное. И шаблоны в ней не катят.

— Что мне ей рожу, что ли бить? — хмуро поинтересовался я.

— Знаешь, иногда и это может стать выходом, — произнес Игорь на полном серьезе.

Он опять посмотрел на меня своими «сверлами».

— Что бы действовать максимальное эффективно, надо понять, какова же цель твоей деятельности. Тем более на Войне.

Игорь выдержал паузу и продолжил:

— Первое, что ты должен понять, уяснить, вбить во все виды памяти, что ты не имеешь запасного аэродрома.

— То есть, как? — не понял я.

— Воин не может проиграть — так же серьезно, как Игорь, ответил Олег. — Запомни, у тебя не будет второго шанса. ПРОИГРАЛ, ЗНАЧИТ УМЕР.

— Умер?! Да ну! — мне это показалось чересчур пафосно, прямо рыцарский турнир, а не обычная склока на работе.

— Ты думаешь, что Олег преувеличивает? — как–то невесело улыбнулся Олег. — Хорошо. Тогда, как ты представляешь свою жизнь после ухода с этой работы?

— Устроюсь на другую. Что свет клином сошелся на этой газетенке?

— Не сошелся, — согласился Игорь. — И сколько ты будешь добиваться признания на новом месте? Сколько ты будешь выходить, хотя бы на тот же уровень, что был здесь?

— Не знаю, — я задумался. Мне никогда это не приходило в голову. — Ну год, два. Только при чем тут смерть?

— Ты думаешь, редакторы друг друга не знают? — спросил Игорь. — Но даже если не будут знать, думаешь, на новом месте не будут интересоваться, почему ты ушел отсюда? И что ты будешь отвечать, а главное, как будешь себя чувствовать? Бравым журналистом? Или все же неудачником?

— Как–то я не думал, — протянул я.

— Подумай. Много ли ты сможешь добиться с таким настроем? — продолжал давить Игорь.

— И все–таки, при чем тут смерть?

— Понимаешь, будучи побежденным, ты будешь помнить об этом всегда. Будешь постоянно гоняться, возвращаться в прошлое. Искать виноватых, это будут все, кто был вокруг, и даже мы попадем в это число. Ты будешь уже не человеком, огарком. Стержня в тебе не будет. Но самое главное, что там, внутри, ты будешь понимать, что виноват только ты.

— И где–нибудь, стоя на мосту, скорее всего пьяный в умат, проигравшие быстро спиваются или на наркоту садятся. ты поймешь, что живешь зря. Бессмысленно. И рядом будет такое заманчивое решение всех проблем. Один шаг, и все.

Игорь посмотрел мне в глаза.

— Ну, как, ты все еще думаешь, что мы преувеличиваем? — спросил он.

— Вспомни, сколько поэтов, музыкантов, художников спивались, вешались, стрелялись, — подхватил Олег. — Сколько предпочитало уйти, не бороться, и что в итоге?

Воцарилась мертвая тишина.

— И что мне делать? — хрипло спросил я.

— Помнить об этом, — сказал Игорь. — Помнить всегда, каждые день, каждую секунду.

— Но не зацикливаться на этом, — добавил Олег.

— Ты должен понять одно, — снова Игорь. — Воин не имеет права на ошибку. Каждое поражение — последнее. У нас нет зазора на малодушие.

Игорь посмотрел мне в глаза.

— Ищи другие способы воздействия на своего Врага, — он провел ладонью по столу. — Пока ты действовал стандартно, предсказуемо, прямолинейно. Этого она от тебя и ждала. Не удивлюсь, кстати, если она предложит тебе встречаться. Чтобы потом еще и продинамить. Вполне в женском духе действие. И отказ с твоей стороны, ей сильно не понравиться.

Олег при этих словах заговорщицки подмигнул.

— С этого момента ты должен перехватить инициативу, — Игорь встал и подошел к окну. — Это будет первый твой удар, но не последний. И она больше не должна бить. Только ты. Используй все, окружение, ситуации. Слабости. И ее сильные стороны нужно повернуть, против нее же.

— Это Враг, пойми, — Олег выдвинул челюсть. — Никакого милосердия, никаких компромиссов. В полную силу, без предупреждения. Никаких угроз, только действие. Применяй любые методы, на войне хороши все средства.

— Все? — я даже удивился. — Ложь, например, тоже?

— На войне, ложь, это дезинформация противника, — усмехнулся Игорь. — Только, чтобы сработала, она должна выглядеть правдиво, а то повернется против тебя же…

… Корпоратив, в честь юбилея главреда, был в самом разгаре. Изрядно набравшиеся сотрудники, сдвинув столы, танцевали под разухабистую музыку. Верка Сердючка, как говориться, жгла.

Я благоразумно ограничил себя в спиртном. Во–первых, не хотелось нажираться в сопли, и болеть потом с утра, а во–вторых, я, по взглядам, бросаемым на меня Дарьей, понял, что нужна будет трезвая голова…

… Она шла уверенно, как торпеда, среди поддатых коллег. На губах играла довольная улыбка, излучая уверенность, она гордо вышагивала, словно дефилировала по подиуму. И чувствовала себя, наверно, как королева. Шла она, пригласить на танец, как раз объявили белый.

— Танцуешь? — спросила она.

Я коротко кивнул, в стиле царского офицера. Странное дело, но всю неуверенность, как рукой сняло, при виде ее довольного лица и соблазнительной походки.

Я подхватил предложенную руку, и вывел ее на площадку.

— Прекрасно выглядишь, — сказал я, когда она повернулась ко мне.

Я уверенно взял ее за талию. В этот момент я пожалел, что не удосужился научиться хотя бы вальсу. Шикарно бы вышло.

Девушка, положив руки мне на плечи, улыбнулась в ответ, стрельнув глазами из–под полуопущенных ресниц.

— Хотела спросить, — сказала она. — Почему ты меня избегаешь?

— Я? — улыбка, искренняя, скользнула по губам. — Почему ты так решила?

— Ну, ты единственный, кто при виде меня, делает вид, что меня нет. Вот даже сегодня, ты ни разу не пригласил меня, — она поглядела мне в глаза.

— Извини, но мне казалось, у тебя хватает поклонников, — не отвел я взгляд. — А я, признаться, ленив, чтобы участвовать в брачных играх.

— Не любишь отказов? — поинтересовалась девушка, позволив себе легкую улыбку.

— Не люблю выглядеть самцом, — парировал я, сохраняя невозмутимое лицо. — Образ джентльмена, мне нравиться больше. К тому же, я не любитель распускать хвост, перед кем бы то ни было.

— Мне не стоило подходить? — спросила Дарья, сузив глаза.

— Возможно, — не стал я отнекиваться. — Я привык, что приглашает мужчина.

— Терпеть не могу эти условности, — Даша ответила резковато, горделиво откинув голову. — Вот захотела и пригласила.

— А я, старомоден, видимо, — в груди что–то сжалось в предвкушении. — Привык сначала ухаживать. А потом спать.

— Грубо, — зло блеснула глазами Дарья. — А говорил, что джентльмен.

— Я говорил, что мне больше нравиться этот образ, — ответил я, а в душе играл марш. Я почувствовал, что удар попал в цель. — А не то, что я ему полностью следую.

— Злишься за статьи? — скользнула снисходительная усмешка по ее губам.

— Ты догадлива, — уже улыбнулся я, и сделал это открыто и свободно, будто мы говорили о чем–то нейтральном. — Мне нравиться разговаривать с умными людьми. Не надо разжевывать очевидное.

— Туше, — опять блеснула девушка безукоризненной улыбкой. — Мне тоже нравиться такие люди. Продолжим вечером?

— Я настроен ответить отрицательно, — сказал я, при этом сохраняя приветливую мину, и даже еще шире улыбнувшись. — Не хочу быть еще одним.

— Не пожалеешь? — спросила Дарья, уже не улыбаясь.

В это время музыка кончилась. Я отпустил ее из своих рук и снова коротко кивнул, благодаря. Даша же посмотрела на меня словно через прицел, но, сумев сохранить вежливую мину. Развернувшись, я пошел к столу.

— Что, Макс, тоже решился? — рядом со мной сел Коля.

— На что? — спросил я, хотя конечно понял, о чем речь.

— С Дашей, — сделал жест в ее сторону Николай. — Клевая деваха, и упрашивать долго не надо.

— А ты про это, — сказал я. — Не, я не хочу.

— А что так? — немного удивился Коля.

— Ты знаешь, — я понизил голос. — Опасаюсь я.

— Чего? — Николай хохотнул. — Что не удовлетворишь?

— За здоровье опасаюсь, — тем же тоном произнес я. — Ты вот знаешь, почему ее из прошлой газеты выжили?

— Нет, — Коля заинтересовался. — А что такое?

— Да, в принципе, ничего. Только уж больно быстро.

— Откуда знаешь? — спросил Коля, с еще большим интересом.

Конечно! Чужое белье! Мало кто устоит.

— А что, у тебя знакомых из других газет нету? — усмехнулся я.

— И чего?

— Чего–чего. Поведение ее здесь, ты сам видел. А мой знакомый лечился недавно. Он, конечно, тот еще блядун, но…

— Да ты что? — покачал головой парень.

— Ты сам–то с ней, как? С резиной или так?

— Бли–ин, — протянул Коля, и переменился в лице. — Засада!

— А за здоровье наших, ты за всех ручаешься?

— Попадос… — протянул Николай. — Так это, со мной–то, вроде, все в порядке!

— Знаешь, — глянул я на него. — Я не любитель русской рулетки…

… Слухи. Они, как вода. Сколько не затыкай дыры, все равно где–нибудь, да просочиться. И будет капать. Капать на мозги.

А это я неплохо сообразил. Хоть и экспромт, но получилось славно. Лишил оппонента ее самого верного оружия, главного калибра, так сказать. Тут ведь как. Все же наглядно. По какой причине она ушла и той газеты непроверяемо, но поведение здесь все оценили. Теперь задумаются. Те, кто не спали, заопасаются, те, кто спали, понервничают. Мнительные и анализы побегут сдавать. Что при повышенном внимании к этой теме, незамеченным не останется.

Через пару дней, эта тактика дала свои плоды. Все начали искать предлоги, чтоб уклониться от близких контактов с этой дамой.

Следуя советам Игоря, я заготовил следующий бонус. Понимая, что слух этот, рано или поздно утихнет, не имея под собой реальной почвы, я начал компанию среди наших женщин.

Писать про криминал, мне больше не дают. Но писать про другое, никто не запрещает. А о чем можно писать, что тоже востребовано? Гламур!

Но одному мне было не справиться. Тут нужен целый цикл статей. А я, хоть и не полный дилетант в этом, но далеко не профессионал.

И еще я подумал. Люди обожают дружить против кого–то. Тем более, если и сами этого кого–то недолюбливают. А Дарья для наших дамочек, как красная тряпка для быка. Они с сатаной договор подпишут, чтоб насолить ей.

И вот я, с коробкой конфет, подъехал к неразлучной нашей модной троице, Маша, Света и Настя, и попросил мне пояснить тенденции в современной моде. Мол, главред, из–за этой сучки, на меня все это скинул. Ну и я хочу ей нос утереть.

Семя раздора упало на благодатную почву. На меня обрушился громадный поток информации о тусовках, светских сплетнях, модных веяниях. Попутно я узнал, кто с кем спит из звезд, и в нашем офисе. И это было только начало. Естественно эта троица язык за зубами держать не стала (таких сплетниц вообще еще поискать). Поэтому в мою деятельность вовлекалось все больше представительниц прекрасного пола. Я еле успевал сортировать полученные данные и редактировать готовые статьи. Замотивированные надлежащим образом женщины, работали, как шахтеры в забое. Парни очень удивленно смотрели на то, что я стал среди девушек наших, буквально чуть не своим.

Кстати. Попутно, я пару раз, пояснил, почему ведут себя, так или иначе, бой–френды наших красавиц. Разъяснил некоторые ошибки в поведении, предложил способ максимально эффективно и быстро помириться. Нет, не специально, а так, при обсуждении сплетен высшего света. В общем, наладил отношения.

Редактор удивленно поднял брови, когда я ему на стол положил пухленькую папку. Далее его брови поднимались все выше, по мере прочтения представленного материала.

— Удивил. Удивил, — приговаривал он, листая подборку. — Целый цикл статей?

Он все качал головой, видимо, не веря своим глазам.

— Ты смотри, и Настенька отметилась, — хохотнул главред. — Что же это мне, колонку вам отдавать?

— Вам лучше знать, — осторожно ответил я.

Через день я с удовольствием читал наши статьи, коим выделили целый разворот. Женщины тоже расцвели, узрев свои фамилии под статьями и ободренные обещаниями бонусов от главреда.

— Чего это с бабами? — спросил меня как–то Юрок, когда мы оказались с ним в курилке одни. — Ходят, лыбяться, как на 8 марта.

— Вкус мести, да еще и сопернице, слаще меда, — негромко произнес я.

— Чего? — не понял Юрок.

— Хорошо поработали, вот и радуются, что получилось! — громче произнес я.

— А-а, — протянул тот. — Надо же.

Как–то вечером, я, с хорошим настроением, спускался по ступенькам, выходя из офиса. Снег в городе уже почти стаял, за своими проблемами, я как–то упустил, что уже апрель месяц. А между тем, наверно скоро и в Поиски снова ходить начнем. Эх! Ветер, уже совсем теплый, нес неповторимый запах весны. Я втянул ноздрями воздух и, шагнув на тротуар, направился в сторону дома. Поесть и завалиться к Игорю. Посидеть, а может и погулять. Поговорить, о чем–нибудь интересном. Игорь всегда такие темы находит, какую выберет, смаху фиг угадаешь.

— Максим! — раздался сбоку женский голос.

Я повернулся. Ба! Какие люди, мон шер, Дашуня! Собственной персоной! Ну, и чего ей надо?

— Привет, — поздоровалась девушка, хмурясь.

— Так, виделись же, Даша — улыбнулся я.

Вполне искренне, кстати, чего мне–то кукситься?

— Поговорим? — в той же, мрачной тональности продолжила та.

— Да легко, — ответил я — только, давай по дороге. Не то, чтобы я спешу, но есть дела.

Я показал рукой направление. Дарья вышла из тени здания, где стояла и пошла рядом. Я даже, от избытка позитива, предложил ей руку, но она типа не заметила. Хмыкнув, пошел рядом.

— Что происходит, Макс? — звенящим голосом спросила она.

— Где? — огляделся я вокруг.

— Не строй из себя дурака, ты прекрасно понял, что я про работу. Зачем ты это сделал?

— Может быть, ты будешь удивлена, только я пока никак не въеду, о чем это ты, — сказал я.

— Ты слух пустил? — лицо девушки будто закаменело.

— Слушай, Даш, — убрал я с лица все веселье. — Ты либо поясняй, о чем речь, либо выбирай тему, которую и я знаю. Не люблю загадки.

— Слух. О причине моего ухода. С прошлой работы, — буквально выдавила из себя Дарья. — От меня все шарахаются, как от прокаженной.

— Знаешь что, — я добавил в голос немного злости. — Я слухи не собираю, и не распускаю. Во–первых, не люблю, во–вторых, мне тупо некогда! Я, знаешь ли, работаю, а не по курилкам отсиживаюсь.

— А да, читала, — в голосе девушки послышался сарказм. — Эти гламурные статейки, просто отпад! Все белье повытаскивали!

— Спасибо, — ответил я, имитируя, что мне действительно очень приятно. — Мнение специалиста из этой же области, важно вдвойне!

Даша метнула на меня колючий взгляд.

— У тебя тоже неплохо, получается, — подбросил я еще ежей, говоря в очень ироничном тоне. — Последняя статья про вытрезвитель, просто, как снег на голову. Оказывается менты пьяных шманают. Ужас!

Дарья скрипнула зубами.

— Да ты не переживай, — продолжил я. — Не всегда можно хороший материал найти. Не каждый же день, маньяки появляются, педофилы там всякие.

Это я ей про тот случай напомнил. Ничего, пусть хавает. А то пишешь, пишешь, уже почти все и тут у тебя материал, почти готовый, хоп! И уводят! И статью почти дописанную, где практически чуть не имя только проставить осталось, и фотки, с таким трудом добытые, между прочим, за собственные деньги … все короче забрали! Нифига, пусть вспоминает! А то идет, строит из себя оскорбленную невинность!

— Слушай, Макс! — Дарья остановилась и повернулась ко мне. — Ну это же не я, ту статью у тебя забрала! Мне ж ее главред дал! Сам!

— А до этого ты ему. Тоже дала, — ответил я.

Если бы она могла убивать взглядом, то я упал бы бездыханный.

— Что ты хочешь? — наконец спросила она, явно с трудом подавив злобу.

— Я? — мой голос прозвучал удивленно. — От тебя, ничего. К чему ты это спрашиваешь?

— Ты что, хочешь, чтоб я публично перед тобой извинилась?! — голос ее сорвался. — Я извинюсь, хоть ни в чем и не виновата!

Ага, девочка решила перейти на истеричную волну.

— Ну да, не подумала! — Дарья наращивала надрыв. — Однако ну и мужики пошли! Мелочные, блин, за вшивую статью, так оговорить могут, не отмоешься! Что мне теперь, всю жизнь каяться?!

— Ты поаккуратнее с выражениями, — с угрозой произнес я. — Я собственно, от тебя ничего не требую. Иду себе домой, ты сама на разговор набилась. Охота поорать, найди кого–нибудь другого. На хрен мне сдались твои истерики!

— Значит, ты не остановишься? — девушка понуро опустила голову. — Будешь дальше прессовать?

— Слушай! — я типа разозлился всерьез. — Я ни черта не понимаю, о чем ты тут толкуешь! Я просто работаю! Что говорят, о том и пишу! Я не знаю, что ты там себе придумала, но мне на это насрать! Я! Тупо! Работаю! Блин!

Я развернулся и пошел. Хорошо получилось. Игореха, спасибо! Как знал! Да знал, сто пудов! Так ведь и говорил, что при сильном противодействии, она попытается вызвать на откровенный разговор, слезу пустит или истерику устроит. Чтоб я, значит, притормозил, а то и вовсе пожалел. Хрен!

— Это как в боксе, — хохотнул тогда Игорь. — Смотри, говорит, птичка. Рот раззявишь, а тебе в пятак!

Только не прошел фокус, не прошел. Все она понимала. Просто, так же легче. Зачем самой париться, писать чего–то, если можно на все готовенькое? Впрочем, та статья только частность, меня вообще из–за нее из криминала выперли. Щас, остановлюсь! Ага, разбежалась!..

… Нельзя работать в коллективе, где тебя избегают. Первый бойкот, который делали наши женщины, был неудачным, потому как Дарье было с кем общаться. Теперь же все иначе.

Уже не просто игнорирующие, а совсем не замечающие Дарью девушки (тут мне практически и делать ничего не пришлось, с тех пор как эта дама взлетела на Олимп, она не раз язвительно проходилось по поводу внешности многих, и все сделали вывод, что себя–то она считает просто ослепительной. Ну какая женщина, это стерпит?). Причем даже мне делалось не по себе, когда они совершенно отмороженным взглядом глядели, такое ощущение, сквозь нее, стоящую напротив. Ух, насколько мстителен, бывает наш прекрасный пол.

Парни. Они хоть и разговаривали с ней, но вот близких контактов старались избегать, вплоть до брезгивости, особенности после использования ею, их личных вещей. (Это была моя работа, а всего то сказал, что не хочу, чтоб она трогала то, что я использую, после того, как она могла, извините, потрогать до того чей–то член). Чушь, конечно, полная. Но работала. Ведь у некоторых людей, брезгливости много. А другие, просто следуют примеру.

Вот так и оказалась Даша, вроде бы среди людей, но одна. И часто я ловил ее ненавидящий взгляд на себе. Она еще пыталась выправить положение, писала действительно хорошие статьи, в одиночку добывая материал. Но сделала только хуже. В погоне за сенсацией, она стала меньше времени уделять своему внешнему виду. А на улице–то стояла весна. Многие девушки, скинув глухие зимние одежды, стали одеваться более откровенно. И Даша стала просто одной из многих!

К тому же угождая главреду, она как–то подзабыла, что работала она не у него в кабинете, а среди нас, в офисе. А когда ей в очередной раз отказала кладовщица, не выдав бумаги, сказав, что завтра купит и выдаст (А той как раз статью надо было срочняк распечатать), Дарья не выдержала. Последняя капля упала…

* * *

Так и закончилась та история. А вскоре после ее ухода, уволился и я. Мне стало … скучно. Оказалось, только этот конфликт и держал меня.

Но несмотря ни на что, я признавал то, что Даша была профессионалом. Поэтому, когда Зубр (так мы впоследствии прозвали Виктора Алексеевича) спросил о знакомых, то я сразу подумал про нее. И узнав адрес и телефон, поехал. Узнал на прошлой работе, там оставались хорошие знакомые. Женского пола.

Нет, сам я, пред ее очи являться не стал, бросил распечатку, оформленную, как газета с вакансиями (вакансия журнала, была естественно заметна более остальных), в почтовый ящик. Решил, пусть она сама решит, надо ли ей это.

Зубр, после того, как я сказал, что Даша может придти, спросил, а почему собственно, я решил, что она подходит. Я и рассказал эту историю, естественно не распространяясь о Враге и тому подобном.

Зубр внимательно выслушал, покивал и спросил:

— Странно, почему ты ее советуешь, — хмыкнул он. — Вы же с ней на ножах, нет?

— Там были, — сказал я. — А здесь мы будем делать одно дело. К тому же, я уверен, она, как и я, терпеть не может, весь этот криминал, гламур и всё остальное. И за возможность писать, то, что хочется, за возможность самому выбирать темы, она многое будет согласна терпеть.

— Почему ты в этом уверен? — заинтересовано спросил Зубр.

— Она «журналюга», — пояснил я просто.

Но прошлое это. Наш журнал, ведомый железной рукой опытного кормчего, уверенно продавался. Непознанное, невероятное, экстрим. На фоне отличных фото, статьи написанные, без преувеличения, очень талантливыми людьми. Все они были, так или иначе, изгои, те, кому не ужиться в остальных газетах, журналах, изданиях, наполненных шелухой и грязью сплетен, похоти, лжи… Именно таких набирал Зубр.

Зачем это было ему, я не знал, да и не стремился узнать. Где и как он заработал деньги для своего проекта, мне тоже было безразлично.

Альтруистом он впрочем, не был, и хотел зарабатывать. Реклама занимала чуть не четверть каждого номера издания. Но какая реклама. Спортивные магазины, магазины для экстремального отдыха, фирмы–туроператоры. То есть имидж нашего издания только подчеркивался.

За год, мы, например, подняли продажи туров по Уралу в одной такой фирме чуть не вдвое! Писали–то мы в основном о своем родном крае. Люди ездят за три погибели, на чужбину, хотя у них под боком такие отличные места, и для обычного, и для экстремального отдыха! Чего только стоят озера под Челябинском, даже я, честно говоря, был сам очень удивлен.

Но за этими делами, я не забывал и про Поиски. Кроме всего прочего, после них так хорошо работалось, тем более что теперь не нужно было так сильно перестраиваться обратно, перебарывая отвращение к работе. Так что на выходные, а когда и больше, я опять уходил в лес.

И, идя под густыми кронами, я раз за разом думал, что если бы не это, то вряд ли бы все так хорошо вышло. Не тот был человек, тот Максим, он был простым, хоть и более умелым писакой.

И сейчас, я отдам даже мою новую работу, но не захочу вновь вернуться туда, к выходным наполненными пивом, тупыми девицами и друзьями из интернета. К неясной тоске, сжигающей тогда, когда останавливаешься на секунду, в этом безумном забеге, что у людей именуется жизнь. Хотя иногда происходящее со мной и заставляло иногда забиваться душу в самый дальний уголок пятки, но ни разу я не пожалел, что ушел от того скотского, бессмысленного существования. Я понял, что получил самое главное в своей жизни. Я получил Дело…

 

2

Мы не такие. Можно сколько угодно пытаться стать обычным, но тебя все равно будет выносить в сторону. Можно попытаться обуздать свой Дух, задавить голос своего сердца, но все равно в решающий момент они выйдут на передний план и проявят себя.

Не удивляйся, что к тебе предъявляют повышенные требования и что тебе никогда и ничего не достается просто так. Тебе нет места в Системе, ты для нее бракованное звено, вирус, нарушающий всю стройность выверенных расчетов. Ты всегда будешь на обочине, стремительно несущейся жизни и тебя будут опережать те, кто умеет значительно меньше, чем ты, и не имеет и половины твоих талантов. В этом все и дело.

.

Наличие таланта и есть критерий, по которой Система отбраковывает нас.

Талант — это проявление Духа. Талант — это фактор, который несет дестабилизацию, он ведь может позволить, не двигаться от ступеньки к ступеньке, а пройти таким путем, что заставит задуматься многих. Задуматься о том, а вообще, зачем нужна эта Система?

Система выводит наверх не самых достойных, а наиболее управляемых. А человек может быть управляемым только через желания. Эта Система не есть инструмент управления, она механизм для удовлетворения желаний. Жажды.

С каждым повышением статуса, человек получает больше возможностей для удовлетворения своего «Хочу!». Чем выше статус, тем меньше довлеют над ним нормы морали, тем больше ему поблажек в плане соблюдения законов, придуманных для нижней ступеньки. И тем больше желающих занять его место.

Они ненавидят нас. Они чувствуют нашу цельность, их методы управления, выработанные за годы помыкания низшими членами Системы, в отношении нас постоянно дают сбои. Потому что эти методы построены на запугивании или на обещании подачки. Но трудно командовать тем, кто не боится смерти, самого главного пугала. Еще труднее помыкать, если человек не ждет подачек, а просто приходит и берет заслуженное.

Но Разум учиться. Он постоянно пытается объездить Дух, направить его энергию, для решения своих проблем. Не скажу, что это у него не выходит совсем, но и получается не шибко. Да, многие Сильные поддались соблазну, соблазну стать Великим. Получить блага, что дает Система своим Высшим. Да только, вот фокус, такие почти сразу теряли одно из главных качеств Сильного — умение действовать безупречно, умение чувствовать Рисунок. Не важно, как это называется. Интуиция, наитие, предчувствие, главное, что Сильный, который уже умеет в нужный момент обуздать Разум, начинает действовать не всегда правильно и логично, с точки зрения окружающих, но потом оказывается, что единственно верно и максимально эффективно. Безупречно.

Мы не такие. И не пытайся стать своим среди овец. Ты волк, одиночка, одинаково опасный и для отары и для ее поводырей. И еще ты пример, образец.

И все зависит от тебя, какой это будет пример. Или пример того, что не надо идти против Системы (то есть устрашение сомневающихся). Или того, как живется вне ее искусственных ограничений, того, что происходит, если не опускаешь руки, пример Силы Духа.

И поверь, Система боится нас, поэтому так ненавидит. Ненавидит за то, что мы знаем, что ее кажущаяся незыблемость, несокрушимость, при взгляде со стороны, как карточный домик. Ведь мы знаем главное:

Устойчивость всей Системы и благополучие ее Высших, зависит лишь от того, насколько прочен самый ее низ…

Леший, Лидер группы «Грань».

* * *

— И все–таки, я не со всем согласен, — сказал я, наклоняясь за очередной веткой.

Очередной Поиск, завел нас в район города Реж. Три часа даже не на электричке, а в вагоне, где сидения были расположены, как в самолете. Я и не знал, что у нас сохранились такие ветки железки, которые еще не электрифицированы. Поезд, который привез нас на перрон небольшого вокзала, тянул тепловоз.

Когда мы вылезли из душного вагона, нас встретил высокий, мощный парень с длинными волосами, убранными в хвост. Он тепло поздоровался с ребятами и мной, тем самым, нашим, оригинальным рукопожатием, а потом, кивнув в мою сторону, спросил у Лешего:

— Смена?

Тот покосился на меня и ответил:

— Есть надежда, что да.

До леса мы, в отличие от предыдущих выходов, доехали с комфортом. Оказалось, что этот странный парень приехал на сером микроавтобусе, который, судя по надписям на дверях, назывался «Соболь». Этакий укороченный вариант вездесущих «ГАЗелей».

Я не задавал вопросов по поводу нашего спутника остальным. Во–первых, еще будет время (мы выехали на целую неделю), а во–вторых, я уже и сам почувствовал, что парень этот необычный.

Взгляд у него был узнаваемо цепкий. Такой же был у, например, Олега или Игоря. Вообще, я его замечал у многих аномальщиков (мы иногда встречались с другими группами и в Поиске, и просто в городе). Видимо, обязывала специфика рода деятельности.

И еще, я ощутил в его присутствии беспокойство. Нет, не тревогу, а смутное ощущение, что рядом находиться что–то, так скажем, не очень понятное. Следуя советам Лешего, я принялся наблюдать за нашим добровольным водителем.

Еще по вынесенной из профессии привычке, я для начала изучил его одежду. Джинсы, темные, почти черные. Когда–то. а теперь изрядно потертые. Темно–синяя футболка. Кожаная безрукавка. На ногах, как я заметил еще на перроне, берцы. Ну, это понятно, данный вид обуви почти культовый среди аномальщиков и прочих любителей пошариться по лесам.

Безрукавка, кожаная, в такую жару (а стояла середина июля), говорила о том, что этот человек, скорее всего, имеет некоторый комплекс по поводу своего телосложения (а он и действительно, был далеко не худенький, правда и не квашня). В пользу этого говорила и футболка навыпуск.

Руки у него, далеко не изящные. Умеренно волосатые, они имели неплохо развитые мышцы, толстые запястья. Кисти большие, крепкие, ладони мозолистые. Развитый плечевой пояс, да и толщина рук, которая достигалась совсем не отложениями жиров, все это, говорило о том, что парень часто занимается физическим трудом.

Машину он вел уверенно, но без излишней напористости, даже несколько лениво. Мне показалось, что он наслаждается самим фактом того, что едет.

Леший, кстати, сел на переднее сидение, и у них с этим парнем шел какой–то разговор, за шумом движка и ветра врывающегося в открытое окно, совершенно неразличимый.

Поставив нас, как выразился Алексей (так его звали), на точку, и, пообещав забрать через неделю на этом же месте, он поехал обратно, не остался. И после того, как серый микроавтобус скрылся за поворотом лесной дороги, я понял, что меня напрягло, при общении с этим человеком. При разговоре, он почти не применял жесты, да и мимику использовал не особо. Странная привычка, интересно, он с детства ее имеет или приобрел? Скорее всего, приобрел, все–таки некие обрубки жестов были заметны, но где и как он это сделал? Что же он пережил, раз вынужден был научиться, так держать себя в руках? К тому же, я не заметил, что его это заставляет напрягаться. То есть, он не контролировал постоянно эти рефлекторные движения. Это ограничение на проявление эмоций, значит, вбито уже на уровень подсознания.

С этими размышлениями я и шел, глядя на ноги впереди идущего Холода. К вечеру мы пришли на место, которое Леший указал, как стоянку. Все занялись обустройством лагеря, а меня Леший взял с собой, набрать дров на ночь. И вот, пока мы набирали необходимый запас горючего, Леший и высказал свою теорию насчет Системы и нас. Ну а меня посетили сомнения, насчет его утверждений.

— С чем не согласен? — поинтересовался Леший.

— По твоему выходит, Система вредна, — пояснил я. — Но беспорядок тоже далеко не благо.

— А я и не говорил, что нужна анархия, — отозвался Леший. — Я говорил, что вредна нынешняя Система, так как она построена на принципах пирамиды, на принципе даже не подчинения, а почти что преклонения.

— Но если ее не будет, наступит хаос, другой–то нет, — возразил я.

— Есть, — не согласился Леший. — И всегда была. Но она не дает того, что нужно большинству. А именно Власти. Ну и удовлетворения «Хочу» тоже, как производную.

— Но ведь не все понимают, что нужно делать, — я положил еще одну палку в охапку. — Не все хотят работать, учиться. Кто–то вообще ничего не хочет. Только жрать и спать. Ну, еще и бабу иногда. Как их заставить трудиться?

— Вот это и есть основной принцип построения Системы. Насилие, принуждение, навязывание своего мнения. Это же ее основной недостаток. Она заставляет человека подчиняться своим законам, которые при этом не сильно указ ее собственным Высшим. Нет ничего удивительного в том, что нижестоящие члены Системы время от времени взбрыкивают, и нарушают их. Для ровной, устойчивой работы такой Системы необходимо, чтоб в нее входили одни роботы. Загрузил необходимую программу и все, нет вопросов.

Мы нагрузились и тронулись в обратный путь к лагерю.

— Как тогда сделать, чтоб человек не нарушал законов? — спросил я.

— Не делать их. Каждый должен сам выработать необходимые для себя законы, только тогда он их примет. И это будут уже не законы, а принципы существования человека, его жизненное кредо.

Леший поудобнее перехватил охапку.

— Но это же невозможно, — сказал я. — Каждый же хочет разного.

— Для этого нужно, чтобы все понимали, что есть некоторые, так скажем базовые принципы существования, нарушение которых ведет к сильному ухудшению своей жизни. Например, ограбил ты кого–то, и вскоре тоже лишишься чего–то очень важного для себя, причем в гораздо большем объеме. Воздаяние, помнишь?

— Но это тот же закон, — ответил я.

— Да, — мы пришли в лагерь, и Леший бросил вязанку у костра. — Но только он соблюдается всегда, причем не важно, сколько у тебя денег и Власти. И нет судей, с которыми можно договориться. Он есть, и с этим ничего нельзя сделать. Остается только его принять.

— По–моему, это тоже самое принуждение, — бросил я свою вязанку следом.

— Принуждение, это когда тебе стремятся не оставить выбора в действиях, — сказал Леший. — А здесь ты волен в своих поступках.

Вечером, после ужина, я снова подсел к Лешему. Мучимый раздумьями на тему, которую он мне подкинул, я сказал:

— Знаешь, я вот все думаю, — начал я. — Ну, вот, допустим, иду я по улице, и ко мне подваливает гопник. Зная закон Воздаяния, я по логике вещей, должен отдать все, что он хочет. Ведь он потом потеряет больше, нет?

— Ну, если не можешь отстоять свое добро, или боишься это делать, то да, — ответил Леший.

У меня от такого ответа чуть мозг не задымил:

— Блин! Как тогда это сочетать с законом, который у каждого в башке должен быть?!

— Если ты знаешь, что в данном месте может быть такой человек, который может тебя ограбить, зачем ты по туда идешь? — спросил Леший.

Я оторопело воззрился на него.

— Ну, например, другого выхода не было, — попытался возразить я.

— Тогда, какого черта ты прешься туда один? — Леший вытащил сигарету и, чиркнув зажигалкой, прикурил.

— Друзей нет, например, — сказал я.

— Тогда надо было дубину взять побольше, — Леший, прикурив сигарету, выпустил дым, сложив губы трубочкой.

— Ну, а если все получилось так, что ты ничего сделать грабителю не в состоянии, — упорствовал я.

— Значит, Воздаяние постигло, как раз тебя, — невозмутимо ответил Леший, вновь пыхнув огоньком сигареты и уткнув в меня палец, сказал. — Например, за излишнюю самоуверенность.

— Блин, я пас, — признался я. — У меня сейчас крышу сорвет.

— Вот об этом я говорю. Кто захочет делать гадость ближнему, если будет точно знать, что ему потом будет гораздо хуже? — усмехнулся Леший. — Как ты не поймешь, Система построена лишь для того, чтобы удовлетворить желания тех, кто находиться на ее верху. А желания Низших выполняются тогда, когда надо заставить их что–то сделать. А в остальное время их заставляют подчиняться желаниям Высших. И другого порядка Система не позволит.

Леший посмотрел на меня и продолжил:

— Вот твой случай с грабителем. У Сильных просто возникнет острое нежелание идти в то место, где ему может быть плохо. И очень трудно заставить их это сделать. Но даже если он туда и пойдет, даже если один, то что–нибудь найдет, чем можно отбиться. Скажи, как грабить, если жертва тупо не идет в то место, где ты ее поджидаешь? А если и придет, то, либо в компании, либо вооруженный. Будешь ли ты вообще заниматься грабежами, если почти всегда будет такой расклад, а?

— Интересное утверждение, — пробормотал я. — Оригинальное по крайней мере. Только, не у всех же развита интуиция.

— Правильно, Система гасит любое проявление Духа, я же говорил, — сказал Леший. — И не просто гасит, а выдает за отклонение от нормы, за дефект. Это же ее смерть. Представь, что каждый более–менее владеет интуицией. То есть, может найти худо бедно, но самое близкое к правильному, решение любой проблемы. То есть многие начнут доверять своему Духу.

— И что из этого? — я совсем уже не понимал, куда ведет Леший. — Что, все начнут соблюдать законы?

— А что такое законы? — опять усмехнулся Леший. — Это правила, как вести себя, чтоб не создавать проблемы остальным, чтоб они не создали проблемы тебе. Система же, многие из в принципе правильных законов, подточила под себя, точнее под своих Высших. А теперь представь, что никто не нарушает законов…

— Утопия! — перебил я его.

— Да? — хитро посмотрел на меня Леший. — А почему ты так решил?

— Ну, есть же те, кто не хочет их соблюдать, — уже не так рьяно возразил я. — Такие всегда будут.

— А кто тебе это сказал? — сощурился Леший.

— Как кто…, — я уже совсем запутался. — Родители, учителя. Да я и сам немало видел!

— То есть, ты безоговорочно доверяешь тем, кто сам является частью Системы, принимая их мнение, всего лишь мнение отдельных людей, как аксиому? А чем их слова по весу отличаются от моих? Тем, что я говорю один, а они толпой?

— Э-э…

— Нет. Не так все обстоит, — Леший видимо сел на одного из своих любимых коньков. — Это ложь, одна из многих, на которых построена Система. Я же сказал, что Система намеренно давит в людях интуицию, потому что если ее развивать, то никто, НИКТО, не будет делать плохое другому, потому как будет чувствовать, что после этого очень плохо будет уже ему. А те, кто не захочет развивать в себе это чувство, очень быстро тупо вымрут, так как другие их начнут просто избегать. Как прожить человеку, который ничего, кроме как грабить не умеет? И у него это не получается? А если нет таких, которые подобны таким людям, то не нужен и механизм принуждения и наказания, то есть Система лишиться своего главного инструмента, людей, которые могут применить насилие к несогласным. И это на фоне того, что многие Высшие и есть, по сути, эти самые грабители.

И как контрольный выстрел, из людской среды автоматически начнут выделяться те, кто умеет управлять остальными, и которым подчиняются на добровольной основе. И эти люди, Лидеры, могут действовать максимально эффективно. То есть, Безупречно. И становиться не нужно последнее оправдание существования Системы — аппарат управления массами. Они просто останутся не у дел, соперничать с успехом Лидеров и их Команд, у них шансов нет.

Леший перевел дух и посмотрел на меня. И видимо, у меня был такой вид, что он решил оставить меня в покое.

— Ладно, — хлопнул он меня по колену и встал.

— Но и я не мессия, — сказал Леший, когда встал, глянув сверху вниз. — И я могу ошибаться, как и все. Вот так…

* * *

Проснулся я от того, что меня замучила жажда. Во рту было противно сухо, как с большого перепоя. Только что не было, для большей схожести, противного вкуса. Облизав шершавым языком губы, я буквально выпал из палатки. Зашарил глазами в поисках своего рюкзака, который должен был быть где–то рядом.

С трудом сдерживаясь, чтоб попросту не порвать к чертям замок, я расстегнул его, и рука быстрее молнии метнулась внутрь.

Блаженная влага смочила горло. Я буквально кайфовал, такое удовольствие нечасто приходилось испытывать. Пузырьки минералки приятно скользили по языку, прохлада жидкости растекалась по всему телу. Нега!

Напившись, я огляделся. У костра сидел Холод и, дожигая запасенные вчера дрова, кипятил над огнем воду, в закопченном, некогда зеленом чайнике, повесив его на палку. Рядом с ним, на пне стоял котелок, из которого шел пар. Тут, будто только что включилось обоняние, я ощутил дивный запах гречневой каши. С тушенкой. В желудке тут же призывно заурчало.

Из–за деревьев вышли Сокол с Бурым, по пояс голые и с мокрыми волосами. И очень довольные. Странное дело, но их, казалось, совсем не волновал вопрос наличия довольно большого количества кровососущих тварей, которые вылетели на завтрак. Меня лично, это бесило до чрезвычайности. Я, пока они шли к нам, просто задолбался шлепать себя по телу. Не выдержав, я метнулся внутрь палатки и одел штормовку, и даже капюшон на голову нацепил.

Между тем рядом сидел тот же Холод и был он тоже полураздет, в смысле в одних штанах.

— Не желаешь сходить умыться? — спросил он меня, когда я вернулся одетый.

— Что–то не очень, — хмуро ответил я, пряча лицо от этих маленьких вампиров.

— Смотри, — сказал Холод, подымаясь. — Потом может и негде будет сполоснуться.

— Разберемся, — буркнул я и тут до меня дошел смысл сказанного.

Я открыл рот, чтобы спросить, но оказалось, что сижу уже один. Холод залез зачем–то в палатку, а Бурый с Соколом вновь пошли в том — же направлении, откуда явились, держа в руках по несколько пластиковых бутылок.

— Ну, так что, идешь? — спросил меня вновь Холод.

— Слушай, — спросил я. — Так мы что, еще не пришли?

— Нет, — пожал плечами Холод.

— Ладно, иду, — принял я решение.

Оказалось, что рядом с лагерем тек хоть и узкий, но довольно глубокий ручей. И Сокол с Бурым в нем, только выше по течению от купальни, набирали воду. И это меня уже не удивляло, хотя поначалу, когда только начал ходить с парнями, \ я и был немного шокирован. Но потом пил и ничего со мной не сделалось, так что теперь этим не заморачивался.

— Слушай, а где Леший? — спросил я Холода.

Тот, как раз забирался в ручей. Он, не оборачиваясь, махнул в сторону лагеря.

— Спит еще, — ответил парень. — Бр-р, какая холодная!

Я потрогал в свою очередь воду. Блин, не просто холодная, ледяная! Однако раньше Леший вроде не отличался излишней сонливостью, что это с ним? Я посмотрел на Холода, уже полностью лежащего в прозрачных струях. И тут я заметил, что он абсолютно гол! Как–то раньше я не обратил на это внимания. Странно. Что за тяга к нудизму?

Я сам не торопился следовать этому примеру и раздеваться догола. Нет, я твердо решил окунуться, иначе нахрена я шел сюда, но голым? И хотя я, в общем–то, логику Холода понимал, купальные трусы, вряд ли кто–то взял, но и голышом лезть… Можно же и те трусы, которые в наличие, высушить, разве нет? Хотя, чего стесняться, мужики же одни кругом.

Но в воду я все же полез в трусах. Не смог я перебороть в себе этот запрет. Правда, долго в воде, как Холод, я находиться не смог. Вылетел, стуча зубами, уже минут через пять, если не меньше. Всю сонливость, которая немного оставалась, как рукой сняло. Вообще я почувствовал хороший прилив сил, бодрость и желание совершать подвиги, а уже припекающее утреннее солнце быстро меня согрело.

Идти обратно оказалось гораздо легче, мышцы, казалось, сами сокращались, абсолютно без напряжения неся тело. И даже будто комаров стало поменьше. По крайней мере, они уже не лезли нагло в лицо, я даже сбросил капюшон штормовки. Холод же вообще вышагивал рядом полностью голый, помахивая узелком одежды. Я иногда косился на него, но все же это было его личное дело, как ходить. Если он не видит в этом ничего предрассудительного, то почему должен видеть я?

В лагере нас встретили ушедшие раньше Сокол с Бурым, и только что проснувшийся Леший. Я, было, двинулся за тарелкой, есть уже хотелось ощутимо, но был остановлен жестом нашего предводителя.

— Пойдем, — сказал он, голосом, не допускающим возражений. — Составишь мне компанию.

Он показал в сторону ручья и встал, подхватив лежащее рядом полотенце. Тоскливо взглянув на так аппетитно пахнущую кашу, я последовал за ним.

Леший забрался в ручей, довольно покрякивая. Окунулся разом, не привыкая постепенно. Бразгался он недолго, и вскоре вылез на берег, и сел обсыхать, рядом со мной.

— А куда мы идем? — решился я на вопрос.

Леший покосился на меня.

— К аномалии, очень сильной, — ответил он.

— Знаешь, — я поерзал, садясь поудобнее. — Я вот все думаю, а зачем мы ходим к аномалиям? Ты мне тогда, еще весной, сказал, что за Силой. Что, нет других способов ее приобрести?

Честно говоря, я до сих пор иногда сомневался, что есть какая–то Сила. Нет, я прекрасно принимал, что есть какая–то энергия, наличие которой помогает лучше понимать. На себе, как говориться, испытано.

Это ведь, как бывает, бьешься головой в стену, и вдруг словно осеняет. И все становиться понятным и простым. И происходило это чаще всего после Поисков. Так что, в этом что–то есть.

Но Леший–то явно имеет в виду другое, он называет это Силой, именно так, с большой буквы.

Леший после моего вопроса даже не шелохнулся, так и сидел с прикрытыми глазами. Я, было, подумал, что он не расслышал вопроса и только решил его повторить, как он ответил:

— Сила, это степень единения с Духом. Это не какая–то внешняя энергия, это способность использовать ту, что и так протекает через тебя. Все зависит от пропускной способности отводов в твое личное хранилище. Чем они толще, тем больше Силы. Так что, в, общем–то, без разницы каким способом ты этого достигаешь, главное развивать именно их. Их много этих способов расширения, но некоторые ты уже на себе испытал. Например, Враг. Победа над ними, очень способствует развитию Силы.

— А Поиски? — поинтересовался я. — Это лучше?

— Не лучше. Все эти способы, если они ведут к Духу, одинаково приемлемы. Вопрос в том, что тебе лично нравиться, — Леший продолжал говорить, не открывая глаз. — В этом все дело. Если способ тебе нравиться, то Сила будет увеличиваться очень быстро.

— А зачем она вообще нужна, эта Сила? — задал я вопрос.

Леший открыл глаза, пристально посмотрел на меня. Мне почему–то сделалось сильно неуютно. Он смотрел на меня так, как будто я сказал величайшую глупость, как будто я ребенок, влезший в разговор взрослых. Мне вдруг показалось так неудобно сидеть на песке, я заерзал, но улучшения не наступило. Тогда я встал, но мышцы, секунду назад поднявшие бы меня как пушинку, отчего–то отозвались глухой болью, будто я их отсидел.

А Леший все молчал, следя за мной глазами, да так, словно собирался прожечь взглядом. Блин, и зачем я задал этот вопрос? Выскочило само собой, мой язык иногда будто своей жизнью живет. В затылке слегка заломило, вообще голова какая–то тяжелая сделалась, неужели гроза надвигается? Я глянул на чистейшее небо, без единого облачка. Или это от жары?

Поняв, что ответа не поступит, Леший даже глаза обратно прикрыл, я присел, кряхтя, над ручьем. Зачерпнув прохладной воды, смочил губы и растер водой лицо. Блин, когда ж я успел так весь затекчи? Тело, казалось, скрипело, словно ржавый механизм, неохотно меняя положение. Навалилась какая–то странная усталость, мысль о том, что нужно будет куда–то идти, показалось такой дикой. А еще шесть дней в этих долбанных лесах, в компании комарья! Может, зря я все это делаю, не мое наверно. Тоскливо вздохнув, я еще зачерпнул в ручье. Странно и вода какая–то, глупо конечно, но безвкусная стала. Нет в ней и раньше вкуса не было (и слава богу), но теперь, ее даже пить не хотелось.

Нафига я все время вылезаю с этими дурацкими вопросами? Ведь сказал же мне тогда Леший, прежде чем сказать, нужно понять: а ты действительно не знаешь ответа, или просто по привычке хочешь, чтобы тебе все разжевали?

Я, повинуясь возникшему порыву, окунул голову в ручей, чтоб хоть немного освежиться.

Надо же, помогло. Как хорошо стало! Прям, как после купания!

— Ну, как? — вдруг спросил Леший.

Я недоуменно посмотрел на него.

— Приятно было? — ехидным тоном еще раз поинтересовался он.

— Не понял? — осторожно уточнил я.

— Я всего лишь на мгновение вернул тебя в то состояние, которое было до встречи с нами.

— А-а… — я растерялся.

— Еще нужны объяснения, для чего нужна Сила?

Я молчал, честно говоря, немного оглушенный, столь показательным примером. Осторожно пошевелившись, я понял, что в тело вернулась былая легкость. А от тоски в душе нет и следа. Снова сделалось хорошо и просто как–то.

— Ладно, пойдем обратно, а то кишка кишке фигу показывает, — с легкой улыбкой встал Леший.

* * *

Странное дело, но мы пошли, хоть и как обычно гуськом, но уж больно медленно. Будто просто прогуливаясь. Парни шли, смотря по сторонам, хотя и молча, как раньше. У меня и после утреннего поучения голова кругом шла, а теперь вообще набекрень съехала. Тихо офигевая, я молча пялился на остальных, пытаясь все же смотреть на ноги впереди идущего.

— Думаешь, в чем прикол? — раздался сзади голос Лешего.

Он после этой фразы, вообще вышел из колонны и пошел рядом со мной. Я молча кивнул в ответ.

— Это очень необычная аномалия, — Леший вернулся мне за спину, огибая лужу. — Очень. Поэтому нам, прежде чем идти туда, нужно перестроиться.

— Как мне у ручья? — спросил я.

— Ты понял, — кивнул Леший. — Только нам нужно еще больше войти в иное состояние. В состояние созерцания.

Я задумался.

— Как в него войти? — спросил я, после небольшой паузы.

В течении нее я думал. Да, я стал осторожнее с вопросами, уж очень недавний пример меня поразил.

— Во–первых, конечно нужно будет отключить внутренний диалог. Но это можно сделать завтра, когда мы будем выходить из лагеря, — Леший опять зашел за спину, уворачиваясь уже от коряги.

— Сто процентной гарантии, что это сделаю, я не дам, — тихо ответил я, повернув голову назад.

— Поможем, — успокоил меня Леший, снова выйдя на параллельный курс.

Он некоторое время шел молча.

— Попытайся сейчас просто идти. Не надо ничего делать, — сказал он, наконец.

Очередной лагерь, вечером, мы разбили в полном молчании. И странное дело, но впервые в жизни меня это не угнетало. Как будто, так и надо было. Я поставил свою палатку, положил рюкзак рядом с ней. И тут на меня напало дикое раздражение. Меня бесил любой звук, который шел не от меня, даже тихие шаги остальных. Хотя нет, не любой звук, а только звуки создаваемые людьми. Мне захотелось заорать, чтоб все они просто сели, не ходили, не дышали, не звякали рюкзаками, не трещали ветками. С трудом задавив это иррациональное чувство, я присел возле входа в палатку. Ничего не хотелось делать, накатила какая–то всеобъемлющая усталость. Я глядел на небо, на облака, плывущие по бескрайнему простору, и так было хорошо, просто сидеть и смотреть вдаль.

Из этой прострации меня вывел Леший, коснувшись плеча. Поморщившись, я посмотрел на него. Он жестом предложил следовать за ним.

Приложив поистине титаническое усилие, я встал, и побрел за ним. Он привел меня на полянку рядом с лагерем. Он показал на меня, потом на землю. Не рассуждая, потому что даже думать было неприятно, я плюхнулся, где было указано.

Леший же просто встал рядом, повернувшись спиной. Я некоторое время посидел, постепенно усталость растворилась, я даже не уловил момент когда это произошло. Я чувствовал себя вновь бодрым, как утром.

— Оглянись вокруг, — негромко произнес Леший.

Я окинул взором поляну. Даже попытался посмотреть, как говорил Леший, быстро бросая взгляды. Но так ничего необычного и не обнаружил. Леший тем временем стоял словно статуя, ни разу не шелохнувшись. Я уже хотел спросить, что мы здесь ищем, как он, скользнув в бок, шагнул мне за спину.

— Смотри вперед, — произнес он, опять еле слышно. — Ничего не ищи, просто смотри. Смотри, как колышутся на ветру листья, как идет волнами по траве ветер. Ощути это спокойствие.

Он сделал паузу.

— Видишь, ничего не изменилось оттого, что мы здесь. Мы уйдем, а листья все также будут шелестеть на ветру. Вдохни глубоко, вдохни это спокойствие, пусть растекается оно по жилам, ощути силу леса…

Голос Лешего мягко тек, сливаясь с порывами ветра. Мне стало казаться, что я здесь один, и это ветер шепчет мне в ухо эти слова. Я глубоко вздохнул и неожиданно что–то почувствовал. Как будто я действительно что–то вдохнул, но не через рот, а грудью. Странное ощущение полностью захватило меня. Я вновь и вновь, прикрыв глаза, вдыхал это, а по телу проскакивали мурашки.

Когда я открыл глаза, то обнаружил Лешего, сидящего передо мной. Он со странным выражением на лице, глядел на меня.

— Странно, как ты выжил, — сказал он.

— В смысле? — удивился я этим, мягко говоря, неожиданным словам.

— Ты так долго «спал», имея такие задатки, что должен был уже спекчись, — пояснил Леший.

— О чем ты?

— Да так, о вечном.

Мы помолчали.

— Расскажешь, куда мы идем? — спросил я, не очень впрочем, надеясь на ответ.

Леший всегда сам решал, что нужно знать мне или кому–то другому. И бесполезно упрашивать. Но в этот раз Леший согласился рассказать.

— Да есть, у нас с Холодом один знакомый, автостопщик. Попал он однажды в одну историю…

… — Офигеть, — выдал я, выслушав рассказ. — И что, это в реале было?

— Вот это мы и хотим проверить, — сказал Леший. — Кое–что заставляет задуматься всерьез. Есть многое на свете, друг мой Горацио, что и не снилось мудрецам.

— Да уж, — я поежился. — Знаешь, на месте этого Дэна, я бы тоже боялся без света спать.

Леший пожал плечами.

— Главное, что у нас есть ориентиры, где искать правильную дорогу туда, — сказал он.

— А нельзя было сразу туда приехать, в эту деревню? — спросил я.

— Можно конечно, только зачем? Поглазеть на развалины?

Я был озадачен этим не очень понятным, но по–своему логичным объяснением.

— Пошли, завтра трудный день, — сказал Леший.

Утро встретило нас облаками, которые накатывались под неслабым ветром этакими валами, словно волны. Еще не дождевые, но при таком раскладе, недолго ждать влаги небесной. Доедая кашу, я поймал себя на ощущении, что не думаю. Неожиданно. С большим усилием я смог выдавить хотя бы мысль–опасение о погоде, да и то она была больше похожа на картинку.

К моему удивлению, парни никуда не собирались. Палатки не слаживали, а наоборот, Сокол с Бурым принесли еще дров. И опять все молчали.

После завтрака меня опять отозвал Леший. По знакомой уже тропинке мы вышли на ту же поляну.

— Все оказалось серьезнее, чем мы ожидали, — сказал Леший, глядя на бегущие облака.

— И что теперь? — спросил я. — Что, возвращаемся?

Леший сел на траву, указав рядом с собой.

— Помнишь, ты спрашивал, что конкретно мы ищем? — Леший испытующе посмотрел на меня.

Такой разговор действительно был, еще в начале сезона. Я тогда спросил, что же конкретно мы ищем. Силу? Особенную аномалию? Леший тогда ушел от ответа, сказав, что не время, для этого разговора.

Поэтому я кивнул, в знак того, что помню.

— Когда мы тогда только начинали и тоже не понимали, для чего нам это. Щеглы совсем еще, не знали, с чем играем. Ладно, хоть ничего не натворили, — Леший улыбнулся невесело. — А потом я наткнулся на это.

Лицо парня будто закаменело.

— Греки называли эти места КРАТОРАМИ. В переводе — сильное, странное место. Как они образуются, никто не знает, но факт, что такие места есть. Но в них так просто не зайти, надо знать дорогу. Они существуют, как бы параллельно реальности. Впрочем, точно, никто, ничего не знает. И еще попасть туда можно, помимо всего прочего, только в двух состояниях. Либо на грани смерти, либо имея достаточно Силы, так как для того, чтобы просто почувствовать туда тропу, ее требуется прорва.

— Для этого вы и ищите источники Силы? — спросил я.

— Можно и так сказать, — согласился Леший.

— Но что такого в этих местах, что вы туда так стремитесь? — опять задал я вопрос.

— Знание, — ответил Леший. — Откровение. Впрочем, кто его знает?

— Но, а если вы этого там не найдете?

— Цель это не смысл жизни. Главное процесс. Именно достигая Цель, постигаешь Мудрость, побеждаешь Врагов, ходишь в Поиски. Если Цель достигнута, нужно непременно ставить другую.

— Вы же, блин, чертовы романтики! — удивился я.

— Можно даже сказать рыцари. Последние, наверно, в это время. Такие как мы, всегда что–то ищут. Грааль, Затерянное Царство, золото тамплиеров, настоящую любовь, Шамбалу. Или краторы. Смысл не в том, чтобы найти. Смысл в самом Поиске. Именно он главное, что есть у нас, наша Идея.

— Вот уж не ожидал, — пробормотал я. — Хотя нет, что–то такое, я и предполагал, но не думал…

— Не думал, что все, так явно будет сказано, — усмехнулся Леший.

— В общем, да.

— Ты ждал очередную многословную теорию. Нет. Я люблю поразмыслить на досуге, облекая свои мысли в красивые обороты. Но не тогда, когда говорю о таком.

Черты лица Лешего смягчились и приобрели мечтательное выражение.

— Все мы когда–то уйдем, — тихо произнес он. — И я хочу покинуть этот мир с мыслью, что жил по совести, следуя Духу и не предавая то настоящее, что есть в каждом человеке. И радуясь, что всегда бился и не покинул ни одной своей битвы…

Леший смотрел в небо, на несущиеся по нему облака. В его глазах было странное выражение, неземное спокойствие.

— А чего мы ждем? — осмелился я на вопрос. — В смысле, почему не идем дальше?

— Помощи. Нам самим не справиться, мало нас, — неестественно спокойным, будто механическим голосом, ответил Леший.

— Этот Алексей, да? Он появиться должен? — предположил я.

— Да, — просто ответил Леший. — Со своей группой.

— А как она называется?

— «Феникс» — слегка улыбнувшись, ответил Леший.

 

3

О «Триединстве»

Это не Откровение и не Учение. Это наблюдение, мысли созерцающего, что приходят в тишине летнего вечера.

Есть три фокуса. Три точки опоры. Дух, Воля и Разум.

Дух. Это стержень. Основа всего. Именно его энергия преобразует Материю в требуемую Форму. Но он лишь энергия, чистый свет. Для воздействия на реальность, он и воплощается в Материю. Соприкасаясь с ним, мы получаем возможность Творить. Именно для создания Творения, Дух и воплощается в плоть.

Разум. Это беспристрастный фиксатор, носитель опыта. В чистом виде — это средство передачи энергии Духа, для воздействия на материальные объекты. Самый эффективный инструмент носителей Разума, людей и животных — это мозг. Он управляет временным пристанищем Духа, телом, преобразует энергию того во внешние сигналы и действия, хранит информацию, обрабатывает поступающие данные.

И, наконец, Воля. Продукт взаимодействия Разума и Духа. Это энергия, которая делает, лепит мир вокруг нас. Вот так, ни больше, не меньше. Исходящая от Духа и воспринимаемая Разумом, эта энергия есть совершенно самостоятельное явление. Это воплотившееся Желание. Каждый миг, каждую секунду мы желаем. Желаем видеть вокруг то, что привыкли. Или хотим что–то изменить. И в том, и в другом случае мы выражаем Волю. Иногда это еще называют Намерением.

Эти три явления находятся в тесном взаимодействии друг с другом. Но главными из них все же являются Дух и Разум. Они полюса, противоположности. Бессознательная Сила и жесткая Логика. Не одно из них не должно брать вверх, не должно преобладать.

Искусство Пути и состоит в том, чтобы соблюсти как можно более точный баланс между ними.

Но в современном мире, вотчине Разума, остается все меньше проявлений Духа. И именно поэтому современным Охотникам и Воинам приходиться сильно упирать на Дух, чтобы вернуть чаши весов в равновесие…

Старший, Лидер группы «Феникс».

* * *

— Раствори себя в тишине, — вещал голос Лешего. — Услышь биение своего сердца.

Под закрытые веки пробивался яркий солнечный свет. Шаги Лешего, ходящего вокруг меня. Шелест листьев. Цвиркание какой–то птицы сверху. Пахло хвоей. К этому запаху примешивался еще едва уловимый аромат диких цветов.

— Вдохни в себя энергию леса. Почувствуй, как Сила наполняет тебя.

Леший встал по звуку за моей спиной.

— Медленно поворачивайся. Почувствуешь необычное, говори, — прозвучал его голос чуть не в ухо.

Я, не открывая глаз, стал выполнять его указание.

— Не пойму, — ответил я. — Мне кажется, везде одинаково.

— Не пытайся обдумать ощущение, — донесся голос Лешего. — Выбрось из головы все шаблоны. Тебе не с чем это сравнивать. Это не похоже ни что.

— Я …, — и тут я что–то ощутил.

Странное чувство. Подергивание в солнечном сплетении и одновременно легкое давление там же. Будто из меня шла тонкая упругая нить.

Я прошел чуть дальше, и это ощущение начало смещаться вбок и совсем пропало. Я вернулся обратно. Неужели это оно?

— Так просто? — прошептал я.

— Просто, — Леший все же услышал мой шепот. — Вот так мы и ищем. При этом не обязательно надо знать или представлять объект поиска. Нужно лишь желать найти.

Я открыл глаза, немного посидел, смотря в землю.

— И что, если я пойду в ту сторону, то найду этот камень? — поднял я глаза на Лешего.

Тот пожал плечами.

— Возможно. А может ты найдешь что–то, что поможет в нахождении этого камня. В любом случае, это будет верный путь.

— А если я, например заблужусь, могу я так выйти из леса?

— Можешь, — Леший Пристально посмотрел мне в глаза. — Так можно даже из аномалии выйти.

— Почему тогда, даже ты блуждал в аномалиях?

— Тут весь вопрос опять упирается в наличие необходимого запаса энергии, — усмехнулся Леший на замечание. — Когда ты в аномалии, это стоит больших затрат.

Он потер ладонью по подбородку.

— Почти во всех аномалиях не работают обычные приборы. Сильные помехи, — продолжил он. — И твой внутренний компас, тоже будет под воздействием этих помех. Ты просто не сразу сможешь выловить правильное направление, аномалии–то до кучи, в большинстве своем замкнутая система. Поэтому лучше…

Леший внезапно замолчал, чуть склонив голову набок. Я с удивлением глянул на него. Но тот молчал, и я, привыкший уже к таким вещам, вновь прикрыл глаза, ловя то необычное ощущение.

Странно, но теперь я не ощущал ту нить. Вместо этого появилось почему–то желание вернуться в лагерь. Хмыкнув, я вновь открыл глаза. И тут же наткнулся на испытующий взор Лешего.

— Что сейчас ощутил? — спросил он.

— Не знаю, но мне почему–то хочется вернуться обратно.

— Все верно! — хлопнул меня по плечу Леший.

Он искренне обрадовался моим успехам. И это меня почему–то напрягало.

— Нам действительно пора! — сказал парень

Мы пошли в лагерь. Сегодня, с утра, Леший предложил мне странное занятие. Точнее вначале он сказал, что мне необходимо пройти кое–какую настройку.

— Видел, что мы делаем, когда приходим не место? — спросил меня по пути Леший.

Да, мне казалось по началу весьма странным, если не сказать больше, что четыре молодых парня, садятся кругом, закрыв глаза, вроде как медитируя. При этом один из них еще и наигрывает на гитаре незамысловатую мелодию. Дико это все казалось.

— Как найти то, что ни разу не видел, да еще и в лесу? — говорил между тем Леший. — Ответ один, включить внутренний компас.

— А-а! Ты же как–то говорил, объяснял, — я покопался в памяти — но только я не совсем понял.

Леший бросил на меня быстрый взгляд.

— Многое из того, что объясняют, можно понять, только обладая необходимым уровнем, — загадочно сказал он. — Ты еще многое не помнишь, или не понял, из того, что тебе объясняли.

— Что я такой тупой? — в груди засвербела обида.

— Нет. Со мной также, — пояснил Леший, слегка улыбнувшись. — И тут не что обижаться и впадать в отчаяние. Это лишь вопрос наличия энергии…

… Пока шли обратно, я вновь вспомнил, чем меня поразила история этого автостопщика. Пришло мне это на ум еще вчера. Зацепился, отчего–то мозг за один факт.

— Слушай, я все хотел спросить, — сказал я Лешему. — Помнишь ту распечатку, что я притаскивал?

Леший кивнул, несколько рассеяно.

— Так вот, — продолжил я, несколько с досадой, что он невнимательно слушает — У того пастушка, Петра вроде, жена была…

Я вдруг замолчал, заинтригованный еще одним совпадением, пришедшем на ум только что.

— Ну? — уже более заинтересовано подпнул меня Леший.

— Так ее, тоже Марья звали, — сказал я.

Леший несколько секунд помолчал, нахмуря лоб, видимо вспоминая.

— Да, ты прав, — задумчиво протянул он, наконец.

— И она тоже травницей была, — подбавил я фактов. — Но самое интересное, что у нее тоже был сын.

Тут я удивленно посмотрел на Лешего, который внезапно остановился, словно налетев на невидимую стену.

— Ё-мое, — тихо произнес он, после довольно длительной паузы. — Вот я тупой.

Он поднял глаза, на лице отразилась напряженная работа мысли.

— Это же надо, все под носом, а мы ни черта не видим! — хлопнул он, от избытка чувств, себя по коленке.

Далее он будто ушел в себя, и я не стал его больше пытать ни о чем, все равно в таком состоянии бесполезно, проверено. Он сорвался с места, и так припустил, что я чуть не бежал за ним. Блин, что же я такого сказал–то?!

В лагерь мы буквально влетели. Я сразу заметил чужие вещи, рядом с нашими, а вскоре увидел и самих гостей.

Возле костра идеи четверо. К моему удивлению, в один из них быдл женского пола.

— Вот и гуляки, — улыбаясь, встал нам навстречу Алексей…

… Я исподволь рассматривал вновь пришедших. Несмотря на то, что Алексея я уже видел, даже он отличался от того человека, что вез нас сюда.

Он был одет в выцветшую светло–зеленую штормовку, волосы в отличие от первой встречи были распушены (они казались даже длиннее, чем тогда), и свободно рассыпались по плечам. На ногах я с удивлением увидел не привычные берцы, а простые кирзовые сапоги. Ну и джинсы, тоже изрядно потертые.

И опять меня сбивала с толку, это его особенность не жестикулировать, и сохранять практически каменное выражение лица. При этом он умудрялся улыбаться, практически незаметно, но понятно, что это улыбка.

Его сразу перехватил Леший, отведя в сторонку и что–то сейчас говоря.

Напротив меня, сразу за костром, сидел худощавый. Тоже длинноволосый, как и их предводитель, парень. Он был явно моложе своего лидера, но и в нем явственно проступала это черта, практически не показывать никаких эмоций. Одет он был в черную куртку, в черные — же джинсы, и берцы, изрядно исхоженные.

Волосы он убрал в хвост, но как–то странно. Ремешок, кожаный как есть, перехватывал волосы практически на макушке. За спиной у него висел какой–то чехол из темной кожи. Вообще он видом сильно напоминал (я даже невольно улыбнулся) эльфа. Да–да, что–то навроде Леголаса, из «Властелина Колец».

Почему? В его действиях практически неуловимо проскальзывало некое изящество. Нет, он не эстетствуя, ел кашу, приготовленную Бурым (как я заметил, он был практически штатным поваром в группе), но как–то… Изящно, другого слова не найти.

Самый молодой с виду член их группы. Парень. Странное дело, я даже глаза вначале протер. Мне показалось… Хотя это, наверно, из–за того, что он находился за костром. Просто при движениях, за ним как будто след, мазок оставался. Как на компьютере, за курсором, эффект смазывания.

Одет этот парень был, как и их предводитель, в штормовку, только почти новую. Он, кстати, не имел особенности скрывать свои жесты и эмоции, почти постоянно улыбаясь и шутя. На ногах красовались берцы, только почти новые, блестящие. В общем, производил впечатление простачка, если бы не пронзительный взгляд, бросаемый им время от времени вокруг. Он им будто сканировал окружение, и думается, замечал каждую деталь. Чем–то напоминал Мэла Гибсона, только в молодости (очень в молодости). Такая же приятная, располагающая улыбка, лукавенький временами взгляд.

И, наконец, на сладкое, девушка. Весьма, весьма красива, черты лица тонкие, правильные. Четко очерченный абрис алых губ, которым видимо привычно чуть насмешливое выражение. Брови тонкие, но будто нарисованные, и самое главное глаза. Они были как два омута, я, когда пересекся с ними, понял что пялюсь в упор, только когда сигарета, догорев до держащих ее пальцев, обожгла кожу.

Помотав головой, я отвел взор. Вот, блин, не думал, что такой впечатлительный. Девушка тоже была в штормовке, только серого цвета, на ногах неизменные берцы. Она сидела, положив подбородок на ладонь и смотря на огонь.

Я вдруг понял, что все смотрят на меня. Вскинув голову, я удивленно глянул вокруг и вопрос сам сорвался с губ:

— Что?

* * *

День близился к концу. Ветер стих, лишь изредка вороша редкими порывами листву. Солнце было еще высоко, но уже не давило жаром, а ласкало приятным теплом.

Все происходило, как много раз до, и как будет еще много раз позже. Солнцу было все равно, кому дарит оно свои лучи. Природа затихала на краткий период сумерек, странный, загадочный промежуток между банальностью дня и таинством ночи.

Тени не спеша, удлинялись, набегая на белую, в серых разводах, здоровенную каменюку, неведомо как оказавшуюся посреди лесной глуши. Необычный звуковой фон был в этом месте. В шелест листвы не примешивались ни стрекотание кузнечиков с недалекой лесной поляны, ни голоса птиц. Даже заунывное писк комаров, и тот отсутствовал, вместе с источниками, что было уж совсем необычно для этих мест. Только лишь потрескивание дров в костре разбавляло жутковатый на фоне всего этого посвист ветерка.

У камня стояли три человека. Один был в камуфляжных штанах и камуфляжной же новенькой куртке–штормовке. Другой, высокий длинноволосый парень, был тоже был одет в штормовку, но длиннополую, наподобие плаща, однотонно зеленую, и явно староватую, судя по штопке и тому что одежда была изрядно выцветшей. Третий был одет в серые джинсы, в простую серую расстегнутую ветровку, под которой виднелся потертый жилет, со множеством карманов.

— Это он? — спросил камуфляжный, кивая на камень.

— Без сомнения, — ответил ему высокий. — Посмотри вокруг, ничего необычного не замечаешь?

Последние слова высокий произнес с легкой иронией. Камуфляжный огляделся по сторонам. Высокий молча кивнул в сторону костра, горевшего невдалеке. возле него сидели еще люди.

— И что мы будем делать дальше? — спросил камуфляжный, идя вслед за высоким.

Тот пристально посмотрел, но ничего не ответил…

* * *

Тремя днями ранее, лагерь группы «Грань».

— О чем ты хотел рассказать? — спросил Алексей, усаживаясь на бревно возле костра.

Леший, задумчиво посмотрел на него, потом обвел взглядом остальных: и своих, граневцев, и фениксов.

— Родники, — выдал он, наконец, негромко.

— Связь? — глаза Алексея сузились.

Леший кивнул и продолжил:

— Прошлой осенью, мне довелось прочитать одну увлекательную историю, — Леший перевел взгляд на сидевшего рядом Скальда. — Про одного художника, попавшего в необычную историю.

Алексей тоже посмотрел в сторону объекта внимания Лешего.

— Это я принес, — несколько поспешно сказал тот. — Совершенно случайно наткнулся на нее. А что, это правда?

Фениксы мрачно посмотрели, друг на друга. Алексей вновь перевел взгляд на Скальда, очень пристальный, как бы предлагая продолжить.

— Дело в том…, — начал тот…

…В воздухе заметно сгущалось напряжение. У меня даже мурашки побежали. А тут еще эта девушка, Ольга. Зачем она так пристально смотрит на меня?

Я облизал пересохшие от чего–то губы и промолвил:

— Слушая историю этого автостопщика, я вдруг вспомнил и тот рассказ. И там, и там есть похожий персонаж.

Я сделал паузу, якобы для драматизма, а на самом деле преодолевая внезапно подступившее смущение.

— Марья — травница, — закончил я

На несколько секунд воцарилось молчание. Алексей буравил теперь взглядом землю, явно поднимая в памяти две эти истории, и тоже ища аналогии. Вдруг он выпрямился, и, уперев в меня спокойный взгляд, произнес:

— Да. Ты прав, — упали точно булыжники его слова.

Я кивнул в ответ на это немного странноватое заявление. То ли похвалил, то ли просто констатировал факт.

— Кто–то думает, что это совпадение? — позволил себе легкую улыбку лидер Фениксов, оглядывая присутствующих.

В ответ не прозвучало ни слова, но сдержанное выражение отрицания продемонстрировали почти все. Кто чуть нахмурился, у кого по губам скользнула ответная улыбка, кто отрицательно качнул головой.

Тут в беседу вмещался Леший.

— Ты понял? — спросил он у Алексея.

Кстати Фениксы, отчего–то не имели прозвища, пользовались своими именами.

— Да, — ответил Алексей на вопрос Лешего и зачем–то посмотрел на Ольгу.

Та отвела, наконец, свой взор от меня и кивнула Алексею со словами:

— Что–то есть.

— Блин, да о чем вы?! — вылезло наружу мое раздражение.

— Ты есть причина, — будто не замечая моего тона, спокойно ответил Алексей, — Камень, который может стронуть лавину. Ключ.

— Да к чему?! — я уже реально разозлился от этих загадочностей.

— К дальнейшим событиям, — опять также спокойно ответил Алексей…

…Эта четверка была странной. Нет, понятно, что и нас сейчас нормальными назвать тоже сложно, но эти были еще хлеще. Совсем очуметь.

Девушка, Ольга, меня откровенно… Пугала. Да, блин, именно пугала. Красивая, черт возьми, реально красивая, губы, как говорят на востоке, лепестки роз, огромные, чуть вытянутые глаза, обрамленные опахалами ресниц. Высокие скулы, чистая гладкая кожа. Прямо таки классическая, словно сошедшая с дореволюционных альбомов, красота. А фигура!

Только это впечатление, красивой, даже хрупкой девушки держалось до определенного расстояния.

Метров с пяти–шести, девушка уже не казалась красивым цветком. Пантера. Львица, перед прыжком. Ощущение опасности прямо захлестывало. А еще ближе вообще начинало казаться, что рядом находиться автоматическая пушка, причем запрограммированная стрелять при произнесении определенного слова. В сторону произнесшего. И это, странным образом, меня еще больше привлекало в ней. Я раз за разом искал ее глазами. Что–то кололо каждый раз в груди при взгляде на нее…

Один из парней, Илья, казался … Неживым. Сядет где–нибудь и сидит. Не шевелясь и даже будто не дыша. Но если обращались непосредственно к нему, то он поразительно менял свое поведение. Будто включался. Выходил из режима энергосбережения. Разговаривал, при чем вполне обычно, улыбался, шутил, подкреплял слова жестами. А потом опять словно статуя.

Алексей и еще один парень, Игорь, поначалу казались попроще. Игорь на вид совсем обычный человек. Не чувствовалось в нем ни подавляющей воли Ольги, ни отстраненности Ильи. Даже жесты и мимику подобно Алексею, он не сдерживал. Только была одна у него черта. Во–первых, он не любил находиться в зоне яркого света, предпочитал тень. А во–вторых… Я не знаю, что это было. Может, показалось. Он стоял как раз под сенью густой ели и тут внезапно ярче вспыхнул костер, дров подбросили побольше. И мне показалось в этот момент, что… Мне даже как–то поплохело. В общем, я, на краткий миг, на одно мгновение… Мне показалось, что под елью стоит совсем другой человек.

Алексей же, был чем–то похож на Лешего. Только Лешего лет через двадцать. Тоже умелец объяснять, любитель строить гипотеза и версии. И, как и Леший, имел странное влияние на остальных. Когда он говорил, его никогда не пытались перебить, более того, когда это делал он, в смысле перебивал, то это воспринималось как должное. Он редко кому–то указывал, что делать, непостижимым образом все и так знали, что он хочет, и делали это. Никаких слов или жестов, обозначающих его положение лидера, я не заметил. Зато заметил в себе, одно ощущение. Пока я рассматривал остальных, пытаясь заметить признаки недовольства таким положением Алексея (прежде всего у Лешего, он же все–таки глава своей группы), я вдруг заметил в себе, некое понимание, что это правильно. Я даже несколько прибалдел от этого, но ощущение не менялось. У меня реально НЕ БЫЛО никакого недовольства, что нами руководит Алексей. Как если стоять у горы, и видеть, что она высокая. Факт, данность и с этим ничего нельзя было поделать.

Вечером того же дня, когда мы с Лешим настраивали мой внутренний компас, я дождался момента, когда мы остались с Алексеем относительно одни (Ольга стояла шагах в трех). Не знаю почему, но я не мог задать этот вопрос при всех. Не мог и все.

— Что значит, Ключ? — спросил я. — И почему я?

Алексей посмотрел на меня. Взгляд его вдруг стал наливаться тяжестью, я с удивлением (если не с содроганием) увидел, как его зрачки из голубых становятся почти черными. По телу пополз предательский холодок, мне стало очень неуютно.

Я попытался опустить, отвернуть голову, сделать так, чтобы уйти с линии взгляда. И со страхом понял, что не могу этого сделать! НЕ могу! Я с перекошенным лицом сидел и смотрел в эти немигающие глаза. Даже веки мне не подчинялись, глаза начало резать, они будто враз стали сухими.

В грудь будто уперлись коленом. Дыхание было тяжелым, с присвистом, будто я бежал сломя голову. Весь мир для меня сошелся в этих зрачках. Мне даже стало казаться, что я двигаюсь назад, все вокруг сделалось нечетким смазанным.

И вдруг все пропало. На мгновение, на ничтожную долю секунды, перед взором все поплыло, мелькнули какие–то, золотистые вроде, росчерки… Вокруг все дрогнуло, и я ощутил, что заваливаюсь назад. Чьи–то руки подхватили меня, не давая удариться.

Когда зрение восстановилось и резкость наладилась, я обнаруживал склонившуюся надо мной Ольгу. От нее шла необычное для нее, теплота что ли. Ее взгляд не давил, а обволакивал, в нем не было этого ледяного холода.

— Ему будет тяжело, — сказала она, положив мне ладошку на лоб.

— Нам всем было тяжело, — донесся сбоку голос Алексея. — Ему даже в чем–то повезло. Его переход не будет растянут на годы мучений.

Ольга, тяжело вздохнув, покачала головой, как бы сомневаясь. Я же вдруг почувствовал опустошительную усталость. Веки, несмотря на все усилия, просто свалились вниз, и я стал проваливаться в сон. Последнее, что услышал, были слова Ольги:

— А он согласиться?…

…Темнота перед глазами сменила оттенок с непроницаемой черноты до серой мути. Постепенно в глазах начало просветляться, но, дойдя до уровня сумерек, нарастание освещения остановилось. Надо мной свисали ветки дерева, возле которого я и лежал.

Стояла просто мертвая тишина, ни одного звука. Скосив глаза, я обнаружил, что рядом никого нет. Вообще никого, ни одного живого существа.

К тому же вокруг не было ни одного намека даже на то, что в этом месте вообще были люди! Ни примятой травы, ни следа от костра. Ничего.

Я сел, с недоумением посмотрел вокруг. Нет, это было явно то же самое место. Именно здесь был лагерь, вон там стояла моя палатка, вот сухая сосна, которая всегда бросается в глаза.

В окружающей, ватной тишине было слышно лишь мое дыхание. Отсутствовал даже шелест листвы. Хрустнула под ногами трава, когда я поднялся на ноги. Что за фигня?…

Еще более странной мне показалась моя собственная реакция на происходящее. Я был спокоен. Нет, я удивлялся, гадал, где это я. Но спокойно. Будто бы проснулся в собственной квартире, в которой переставили мебель. Удивляешься, поражаешься, но лишь в причине этого события. Не было ни страха, ни чувства неопределенности. Впрочем, нет, были и они, но уж очень призрачные.

И еще было ощущение, что все сейчас разъясниться, главное не дергаться. Я огляделся еще раз. Вдали под деревьями, стелился густой, будто дым, туман. Похлопав по карманам, обнаружил пачку сигарет, прикурил, присел возле дерева и принялся меланхолично ждать. И это тоже было не очень на меня похоже, но сейчас напала какая–то странная лень, не было желания даже прогуляться по поляне. Дымок от сигареты плавно струился вверх, мертвая тишина звенела в ушах. Откинув голову, я уперся затылком в ствол дерева.

— Хорошая память, — вдруг раздался голос, сбоку и сзади. Знакомый голос.

Обернувшись, я посмотрел в сторону Алексея. Он стоял метрах в пяти, прислонившись к дереву, и смотрел в небо.

— Поговорим? — спросил он, переведя взгляд на меня.

— О чем? — сипло, произнес я.

— Об этом, — он сделал круг пальцем, видимо подразумевая окружение. — Ну, и так, о разном.

Он подошел поближе. Сапоги его были мокрые, и даже брюки над обувью темнели. Трава была высокой и мокрой.

Тем временем Алексей зашел за толстый тополь напротив и вытащил раскладной стул(!). С легким щелчком привел его в рабочее положение, поставил его на землю и сел. Честно говоря, я продолжал пребывать в этом своеобразном, видно, шоковом состоянии и просто молчал, смотря на все эти манипуляции.

— Гадаешь, что случилось? — спросил Алексей.

Я опять же молча кивнул.

— Это место, не есть то, где мы были, — продолжил Алексей. — Его кто как называет. Сумерки, Мир Духов…

— Астрал? — вдруг прорвался у меня вопрос.

— Нет, это еще не он. Это предбанник, тамбур перед Астралом. Это своеобразная смесь того мира где мы живем, реального, если угодно, Гостиной и твоего личного мира.

По выражению моего лица, Алексей видно понял, что это объяснение мне не только ничего не сказало, но еще больше запутало.

— Давай перенесем разговор обо всем этом на более поздний срок, хорошо? Прими это пока как данность, что все это есть, — Алексей достал сигареты, и, доставая одну из пачки, добавил. — Все равно ты пока самостоятельно сюда выходить не сможешь.

— Почему? — меня это почему–то задело.

— Не тот еще уровень, — просто пояснил Алексей, и остро взглянув прямо в глаза, утратил на миг налет этой легкой беспечности. — Но скоро сможешь.

Я задумался. То, что я сейчас здесь, в этом… месте, это невооруженным взглядом прослеживается рука моего собеседника. Но это не напрягало, а отчего–то, с точностью до наоборот, успокаивало.

— Зачем тогда я здесь? — спросил я, не поднимая взгляд.

— Я хотел задать вопрос, — ответил Алексей, выпуская дым вверх. — Есть одно дело, без тебя в нем будет сложнее. И намного.

— А почему нужно было спрашивать именно здесь? — задал я следующий вопрос, не поддавшись на уловку разжечь во мне любопытство.

— Я хотел спросить у тебя, а не у твоего страха, или жизненно опыта. Я хотел, что бы ты принял решение, а не придумал способ отмазаться от всего этого.

— Что нужно делать?

— Ты Ключ, ты каким–то образом связан с этой деревней. У тебя получиться найти дорогу туда намного легче. А мы поможем. Только и всего.

— Откуда такая уверенность, что вам нужен именно я?

— Я уже давно не верю в совпадения. А здесь ими просто кишит. И все, так или иначе, но связаны с тобой, — Алексей опять уткнул в меня свой взор. — Если это не Связь, то я балерина. Ну, так что, какое решение?

— А подумать?

— А смысл? Ты ведь уже знаешь, ответ. Так какой он?

— Я не против, но … я закашлялся.

— Не против, значит «За»? — Алексей продолжал гнуть свою линию

— Только, что я буду конкретно делать? — я тоже «гнул».

— Ты согласен? — блин, вот пристал, будто на секс сманивает.

— Да, — ответил я, с некоторым раздражением.

— Хорошо, — ответил Алексей, с мимолетным оттенком удовлетворения.

Потом он оглядел меня, снизу доверху и вымолвил:

— А ты уже немало прошел по Пути…

* * *

Лагерь возле Белого Камня.

Сумерки все густели. Ветер, касаясь мягкими теплыми лапами лица, приносил едва уловимые запахи разнотравья. Деревья вокруг, казалось, чем темнее становилось, тем больше становились. Лес, чем ближе к ночи, тем больше превращался в темную громаду, стену вокруг освещенного костром пятна. Мне все больше становилось не по себе. Мне казалось, будто там, в темноте, среди деревьев, кто–то бродил, пристально смотря на меня.

Лица, в дрожащем свете пламени, казались еще более суровыми, чем днем. Несмотря на то, что и граневцы и фениксы, отнюдь не молчали, сурово хмуря брови, наоборот, то и дело кто–то бросал шутки, а улыбки нет, нет, скользили по губам, я видел перед собой людей, которые словно воины древности, причем многоопытные воины, коротали ночь перед битвой, прекрасно понимая, что уже завтра, может уже не удастся поговорить со своим товарищем. Но делали они это спокойно, без надрыва и суеты, вспоминали прошлые дни, веселые и не очень случаи, вспоминали тех, кого уже нет рядом…

А Леший с Алексеем, о чем–то напряженно думали, смотря на огонь. Иногда они отвлекались, прислушивались к фразам, иногда улыбались, но потом вновь на их чело падала тень, когда они склоняли голову в задумчивости. Ни дать ни взять, конунги, ярлы. Предводители лихой воинской ватаги…

Вдруг Алексей резко вскинул голову, будто прислушиваясь. Чуть не синхронно с ним то же сделал Леший, прервался на полуслове разговор остальных. Только костер продолжал потрескивать в наступившей тишине.

Алексей поднял руку, показывая два пальца, и сидящие напротив него Илья и Игорь, мгновенно подорвались. Я даже сморгнул от удивления. Они будто исчезли, растворились в темноте, только пустые места возле костра показывали, что они были здесь.

— Там, — негромко сказала Ольга, вытягивая руку.

В ту же секунду с той стороны послышался негромкий треск. Я прямо кожей ощущал напряжением готовое взорваться… Чем? Глядя на решительные лица, в глаза — прицелы, словно ищущие цель, можно было подумать все, что угодно.

Послышался легкий шум от раздвигаемых ветвей (вокруг поляны рос довольно густой кустарник, и я думаю выбор именно этого места для лагеря, вряд ли был случаен) и на краю круга света возникли фигуры. Две, три. Четверо. Они замерли, видимо тоже осматриваясь, точнее всматриваясь в лица тех, кто сидел возле костра.

Один из них выступил вперед, снял капюшон и поднял перед собой пустые ладони, древний, как мир жест, что пришел с миром. Лицо его осветилось получше, и я смог его рассмотреть. Он оказался довольно молод, лет восемнадцать, максимум двадцать. Длинные распушенные волосы обрамляли овальное лицо. Черты лица были правильные, даже как–то по–женски правильные, что впрочем женственным его не делало. Выражение на этом лице, было самое что ни на есть мужественное, смелое.

Одет он был в камуфляжную куртку и такого типа штаны. Ну, про любовь тех, кто шатается по лесам, к одежде военного типа, я уже понял. Более того, сам ощутил, что сильно бесит, когда «гражданка» начинает расползаться после второго, третьего выхода.

Пока я рассматривал визитера, он тоже самое делал в отношении меня. Чего это его так во мне привлекло? Я скосил взгляд и понял. Оказывается свою рожу на свету, оставил я один. Остальные, хоть и были рядом, кто капюшон накинул, кто просто от огня отвернулся, короче хоть как–то, но лицо рассматривать не дали.

И тут я почувствовал, как напряжение, витавшее в воздухе, начало спадать.

— Владимир, кто же по ночам по лесу шляется? — послышался голос Алексея из темноты.

Я даже отсюда услышал, как облегченно выдохнул парень.

— Алексей, ты что ли? — спросил он, а в голосе явственно слышалась радость.

— А ты кого хотел увидеть, епископа? — прозвучала в голосе того веселая ирония.

Тем временем этот Владимир махнул рукой, подзывая остальных. На свету появилось еще три человека, одетые один в один, как первый, только комплекцией отличались…

… — Ну и вот, — Владимир, он же Холст, отхлебнул чай из кружки и зажмурился от удовольствия, точно большой кот.

— Блин, как ты так его завариваешь? — обратился он к Алексею. — Если бы я не знал, что это простой, обычный чай, ни за чтобы не поверил, что ты туда ничего не добавляешь.

— Добавляю, — возразил Алексей.

— Знаю, знаю, душу, — рассмеялся Холст. — Ну, так вот. Мы ж не собирались в эти выходные. Как–то так, дела у всех были. Но я со своими проблемами, так получилось, разобрался быстро, и думал до ролевиков лыжи кинуть. Тоже безбашенные ребята, помнишь Адских?

Алексей кивнул. Холст отхлебнул снова чаю и продолжил.

— Тут Змейка звонит, — Холст кивнул в сторону сидевшей, чуть в отдалении, рядом с Бурым, девушки. — Сил говорит, нет, в лес хочу!

Девушка стрельнула глазами, услышав, что говорят про нее, на миг блеснула улыбка в свете пламени, а потом она снова повернулась к Бурому и они продолжили шептаться. И я так понимаю, что они не просто так в отдалении сели. Налицо налаживание более близких отношений!

— Ну, сейчас–то я понимаю, что за дела у нее были, — улыбаясь, произнес Холст. — А если дело в лес ушло, то зачем в городе оставаться.

Слушатели тоже заулыбались, смотря на парочку. Девушка, повернулась и показала язык.

— Потом Стрелок тоже. В аську барабанит, говорит на хер все, я с тобой. Не прошло и часа, с тем предложением Серж приходит. Но он, правда, еще и с пивом пришел…

Все снова улыбнулись.

— Вот и рванули, — подытожил Холст.

— Почему сюда? — спросил Алексей.

Холст удивленно посмотрел на него.

— Да хер его знает. Вообще то хотели в сторону Челябы, только я на развязке задумался, перепутал. А потом разворачиваться не захотелось. А потом Змейка, тоже…

Он посмотрел на Алексея, на остальных.

— А вы чего здесь? — спросил он, и я увидел, как в его глазах загорелся азартный огонек.

— А вы? — спросил в ответ Алексей.

— Да как–то, так, ехали, ехали, потом что–то такое я почувствовал, а все согласились. Вот мы и пошли. Знаешь же, как оно бывает. Ну, так что здесь?

— Совпадение, — произнес Алексей, и посмотрел на меня.

Холст тоже посмотрел в мою сторону, потом снова на Алексея.

— Помнишь свой опус в инете? — спросил Алексей.

Холст замер. Даже, казалось, дышать перестал.

— Вот, твой читатель, — показал на меня глазами Алексей.

Я в свою очередь уставился на Холста. Вот, значит, кто написал тот рассказ.

— Спасибо, — вдруг вырвалось у меня.

— За что? — удивился тот.

— За причину, — ответил я и в тоже время, будто не я, будто кто–то еще говорил. Оттуда, из самого сердца, оттуда, где бывает так больно и там же, где живет радость…

Холст некоторое время молча разглядывал меня, а потом произнес глухо:

— Рассказывайте…

Двумя днями ранее, лагерь группы «Грань».

Беззвучная темнота сменилась на серую хмарь. Где–то надо мной шелестели листья. Я некоторое время приходил в себя, пытаясь уложить в голове то, что произошло со мной. Как же так, как Алексей сумел придти в мой сон? И сон ли это был?

Я пошевелился, по телу пролетела какая–то ломота, словно я его (тело) все целиком отлежал. Я даже не смог сдержать стона, ладно хоть он вышел негромкий. Что–то странно тихо…

Через секунду я уже, невзирая на боль, сидел, недоуменно осматриваясь. Сядешь тут. Вокруг не было ни души. Что опять?

— Да что за? — непроизвольно вырвалось у меня.

Нет, здесь наблюдались явные следы присутствия людей. Прямо передо мной еще поднимался дымок от кострища, трава на поляне была вытоптана. Но не было никого! Ни палаток, ни вещей. Моя палатка, кстати, тоже отсутствовала. Черт, да что за дерьмо?!! Хреновые, блин, шутки!!

Я встал, подошел к тому месту, где, как помнилось, стояли палатки. Нет, все в порядке. Следы от колышков, палка, что служила распоркой. След от берца, пропечатавшийся на земле возле корня.

Взгляд зацепился за белый пятно на самом краю зрения. Повернувшись, я увидел сложенный лист бумаги, вставленный в ствол дерева, между чешуек коры.

Подошел, вытащил его. Тормознул чего–то, не решаясь развернуть. Рассердился на свою мнительность, решительно разогнул лист:

«Следуй за белым кроликом (шутка). Иди за нами.

P. S. Компас»…

Лагерь возле Белого Камня.

— Значит, имя походит? Марья? — задумчиво произнес Холст, теребя подбородок. — Вот уж не думал, что буду участвовать в продолжении той истории. Мда-а. Она казалась такой древностью.

— Никто не думал, — произнес Алексей. — Однако мы здесь.

Воцарилась тишина. Даже парочка прекратила шептаться.

— И что дальше? — спросил Холст.

— Мы идем завтра вечером, — ответил Алексей. — Решение за вами.

Холст оглядел свою группу. Серж, массивный такой парнишка, кивнул утвердительно, Стрелок, сидящий с ним рядом, и в сравнении с ним просто тростинка (только двигающийся, в той же манере, что и Илья), усмехнулся. Холст, молча кивнул и повернулся к Змейке, находившейся у него за спиной:

— А вы девушка? — весело спросил он.

— Куда вы без меня! — ответила она, махнув рукой…

Двумя днями ранее, где–то в лесу.

— А-а! Да чтоб тебя! — выругался я, в очередной раз, обрушив на себя душ с куста.

По небу, как по заказу, бродили серые тучи, сыпя иногда мелким дождем. Одежда уже намокла, в берцах доже хлюпало, что не добавляло оптимизма и настроение не подымало. И так оно было не фонтан, а тут вообще упало куда–то в эту мокрую траву.

Кроме сырости мучили еще сомнения, туда ли я иду. Одно дело чувствовать направление, но идти с поддержкой опытного в этих делах человека и совсем другое идти куда–то через мокрый лес одному, поминутно думая, что заходишь все дальше в лес, а следов, что здесь ходили люди, так и не встретить. Ни примятой травы, ни следов. Даже эта чертова вода, что скопилась на листьях деревьев и кустов, и та вся мне достается.

Выйдя на крохотную полянку, даже скорее место под деревьями, что выделялась относительной сухостью, я, прикрыв глаза, вновь проверил направление. Самый прикол, что я его отлично чувствовал. В прошлый раз, с Лешим, даже хуже чувствовалось. А сейчас не просто легкое подергивание в нужном направлении, а просто канат, который чуть не тащил к себе. Пока я стоял, проверяя направление, у меня не возникало сомнений, куда нужно идти. Мне даже казалось, что иногда я слышу очень далекие голоса остальных и даже звук их шагов. И поначалу я рвал когти в ту сторону, но раз за разом в том месте, где, по ощущению, я слышал голоса, не было ничего.

Я все шел, а меня грызли сомнения. Иногда у меня возникала чуть не уверенность, что все происходящее плод моего больного воображения, буйной фантазии. Иду, полагаясь на ощущение того, что я иду правильно! Полный сюр! Но ноги тем временем несли сквозь лесные угодья все дальше. Но иногда нападало почти нестерпимое желание плюнуть на это. А еще времы от времени я останавливался, оглядывался вокруг и понимал со всей отчетливостью, что куда идти обратно, я не знаю.

Я, было, стал уже подзамерзать (и это естественно, мокрый, на ветру) и с тоской глядел на затянутое тучами небо. Но где–то после полудня, солнце все же выглянуло и стало повеселей, полегче. Но ненадолго. Воздух, напитанный влагой, и нагретый активным летним солнцем, все больше стал походить на таковой в бане. Теперь я уже мечтал о той прохладе, что была до того. Черт.

Забираясь на какой–то пригорок, я окончательно выбился из сил, и решил устроить привал. Почти упал на землю, прижался спиной к какому–то дереву, вытянул гудящие ноги. В воздухе витал аромат от сосен, растущих вокруг, я расстегнул одежду, вытер лицо изнанкой штормовки.

Есть не хотелось, пить хотелось, но много нельзя. Я достал сигареты, посмотрел на пачку, будто в первый раз увидел и сунул обратно в карман.

Через некоторое время я почувствовал себя лучше. Ветерок, забираясь под расстегнутую одежду, приятно холодил тело, из–за усталости, я не чувствовал ни малейшего неудобства, вообще мысль о том, что надо идти, вызывала очень сильное отвращение.

Почему я так быстро устал? Ведь уже не в первый раз в лесу. Прошел то немного, часов пять, судя по солнцу. И шел не торопясь, и старался соблюдать режим, чтоб не вымотаться. Так, почему же? Ведь и по восемь–девять часов приходилось идти. Там, конечно тоже уставал, но не так, как сегодня, меня ж буквально высосало. Может то, что я иду один? Ведь пытаюсь вместо ног впереди идущего концентрироваться (опять же, по совету Лешего), на земле перед собой. Не скажу, что совсем не получается, пару часов я хоть и помню, но как пейзаж, проплывший за окном поезда. Значит, все же, получилось, хоть и ненадолго, но отключиться от того, чтобы фиксировать свою усталость. Надо просто делать это лучше. Как только?

Тут я, было откинувшийся на спину, резко сел. ОВД. Ну конечно. Леший же говорил, что это ключ ко многим таким вещам. Остановив диалог, многое можно, так он говорил. Да. А еще усталость.

«Сила в лесу разлита вокруг нас. Вокруг все живое, это не мертвый камень городов. Просто вдохни ее»

Я даже будто услышал голос Лешего, говорящего эти слова. Так. Как же он показывал…

Вдыхать нужно глубоко, долго. «Ты почувствуешь легкую дрожь здесь, — Леший показал ладонью на солнечное сплетение. — Как что–то входит сюда. Становиться легче. Ты почувствуешь, как по венам польется прохлада. Не пытайся понять, что происходит. Пользуйся, а не разбирайся»…

… Не знаю, получилось ли, а если да, то не знаю что, возможно просто сработало самоубеждение. Но идти стало реально легче. И жара не так давила, и усталость, хоть и не ушла совсем, но спряталась куда–то далеко. Я сосредоточился на перехватывании мыслей и на ощущении направления. Сперва не получалось, я злился. Занимаясь прерыванием внутреннего диалога, я то и дело останавливался, проверяя правильность того, куда иду. Ведь я шел по лесу, а не по ровной степи, приходилось то и дело огибать препятствия. Но, в конце концов, получилось уловить это состояние, в котором я ощущал тягучее чувство Нити и не сбивался на мысли.

Потом меня охватило ощущение этакой приподнятости. Словно я шел на первое свидание, которого очень долго добивался. Я все наращивал скорость и удивлялся, отчего я не устаю, а наоборот, так и подмывало сорваться в бег. Я словно не шел, а низко летел над землей, задевая иногда высокую траву.

Вся обида, на то что меня оставили одного, бросили в самом глубоком месте и вынудили так сказать, учиться плавать, задавленная, но еще тлеющая, там в самой глубине души, ушла куда–то. Вытекла словно вода из дырявого ведра.

Вылетев на поляну, я, как когда–то давно, в детстве, поглядел по сторонам и завалился на спину, в этот душистый цветочный ковер.

По небу плыли, уже лишь слегка серые, облака, принимая причудливые формы. Когда–то я, с соседской девчонкой, там, в деревне, любили фантазировать, лежа на пригорке. Замки, драконы. Рыцари. Я так и не узнал ее имя. Она почему–то не говорила его, каждый раз, каждый день, называясь новым. А я отчего–то не торопился его выяснить, у тех же взрослых… То лето было последним деревенским летом, на следующий год мы не поехали, а потом… Потом я не захотел ехать туда, где был так счастлив. Больше я эту смешливую, странную девчонку не видел…

Опомнился я тогда, когда упорно пытался проломиться через густой кустарник. Нехилой веткой меня шарахнуло в лоб, рефлекторно отшатнувшись, я запнулся и под треск ломающихся веток сел на пятую точку. В ягодицу что–то больно вонзилось, я зашипел, кое–как поднялся. Недоуменно оглядевшись, я осторожно выбрался из этого сплетения веток, посмотрел вокруг. Я совершенно не помнил момент, как я здесь очутился, лишь отрывки, смутные образы плавали перед глазами. Тряхнув головой, я посмотрел на разгром, сделанный мною в кустах. Чего это меня туда понесло? Я с удивлением рассматривал довольно толстые ветви, судя по всему сломанные именно мной. Хмыкнув, подошел к кустарнику, попытался сломать такую же ветку, как те, которые уже поломал. К моему удивлению, ветка и гнулась–то с трудом! Посмотрев на свои ладони, сплошь в мелких царапинах, я недоуменно покачал головой. Что на меня нашло? Неужели воспоминания детства, так подействовали?

Обойдя кусты, я двинул дальше. Нить настолько хорошо ощущалась, что не только не требовалось останавливаться, но даже стало казаться, что я реально вижу иногда перед собой что–то серебристое, вьющееся среди деревьев. А потом я подметил еще одну странность. Плохо думалось. В том смысле, что как только я прекращал умственную деятельность, диалог словно выключали и чтобы снова подумать, надо было несколько напрячься. Все мысли, что возникали в голове, как только становились не нужны, словно тонули, растворялись. И вообще, думать даже было… Неприятно, что–ли…

… Когда солнце перестало так припекать, я понял, что уже вечер. Только даже тревогу, связанную с тем, что мне, возможно, придется ночевать на голой земле, и ту пришлось чуть не клещами тащить. А как только я отвлекся, она и пропала. Вот же, блин, научился. Даже попереживать и то не получается.

Под кронами деревьев сумрак сгущался намного быстрей и вскоре я уже с трудом различал, что у меня под ногами. Блин, а как неохота было ночевать–то вне палатки! Всегда ворчал про себя, что она маловата, а вот теперь и она хоромами кажется.

Когда впереди моргнул огонек, я резко остановился, будто на невидимую стену налетел. Свет! А отчего бывает такой мерцающий свет, да еще и с легким запахом дыма? Костер, Ватсон! И тут на меня накатила усталость. Тело восприняло этот огонек, как конец пути, и решило, что пора отдыхать.

С трудом переставляя враз потяжелевшие ноги, я шел на свет. И тут он и накатил. Запах! Отвратительная удушливая тошнотворная волна. Я возблагодарил случай, не давший мне поесть, сейчас бы весь завтрак лежал на земле! И так–то пару раз спазм все — же вырвался из–под контроля. Я зажал нос и рот, но помогало мало. Блин, глаза же режет! Ну и местечко для лагеря выбрали! Я метнулся вбок, до кучи, что–то еще на лицо попало, навроде паутины. Отплевываясь и фыркая словно лошадь, я негромко матерился. Сука, только мне наверно, так везет! Остальные сто пудов прошли, даже ничего и не заметив!

Я пошел дальше, держа курс на моргающий впереди огонек. Стало вдруг холодно. «Вот, блин, Урал!» — думал я, застегивая штурмовку. Словно внезапно наступила осень. Как тихо… Я посмотрел вверх, на кроны. Тихо, как в мавзолее. Даже ветер и тот утих. В наступившей тишине, я слышал лишь свое дыхание и даже, кажется, иногда стук сердца. Офигеть!

До костра оставалось всего ничего, я уже почти вышел на поляну, точнее прокрался, захотелось отчего–то выйти, как Черный Плащ, неожиданно. И тут увидел сидящих возле костра. Не знаю, кто это были, но явно не аномальщики. Я присел, не желая привлекать внимание, и прищурил глаза присматриваясь. И чуть не присвистнул от удивления.

Возле огня сидело человек шесть–семь. В тени, прямо за костром (если смотреть от меня) двигались еще какие–то тени. Но самым странным было то, что люди были одеты одинаково. В длинные серые плащи и какие–то остроконечные шапки. Черт, плащи–то весьма на шинели похожи! Военные? Здесь? Но зачем?

Я лихорадочно соображал, осматривая сидящих на поляне. Может не военные? Я как–то слышал про парней, которые, типа ролевиков. Только вместо мечей и луков они применяют винтовки, стреляющие пластиковыми пулями, а вместо доспехов, форму тех лет, событие которых они реконструируют.

Только что–то эти МУЖИКИ, мало походили на таких реконструкторов (там старше тридцати и нет никого). Нет, мы тоже, конечно не в розовом ходим, любим и мы военный стиль, но эти совсем уж милитари. Во, даже в сапогах все (те, кого видно). И, епта! Шапки–то их, уж больно на буденовки похожи!

Тут в свете костра на шапке одного что–то блеснуло. А на воротнике у другого я увидел малиновые полоски. Как их, околыши, кубари… Петлицы, точно!

Блин, если это игра, то ребята явно заигрались. Вон шинели, какие потертые. И грязные. Это сколько они «играют»?

Мне что–то совсем расхотелось тревожить этих людей. Ну их. У них по ходу конкретный сдвиг. По всем фазам. Лучше я пойду, своих поищу.

Я по–тихому сдал назад. Только повернулся, чтобы идти дальше, как под ногой, оглушительно, словно выстрел, в окружающей тишине, треснула ветка. Я, матерясь про себя, резко присел.

— Слышал, Михайло? — раздался сзади голос.

Я напряженно смотрел назад. Алые отсветы от пламени. закрыли тени.

— Тута вроде, — сказал второй голос, видимо этот Михайло.

Послышался металлический щелчок, в котором я с ужасом узнал. Вроде как есть звук передергиваемого затвора! Я, кажется, даже дышать перестал. Обливаясь потом, я согнулся, ощупал землю перед собой, поставил туда ногу. То же проделал со второй ногой. Сзади послышалось приближающееся шуршание.

С такой скоростью передвигаться гусиным шагом, да еще щупая землю, мне еще не приходилось. И еще же требовалось делать это бесшумно! Звуки шагов сместились в сторону, потом и вовсе затихли.

— Там никого? — опять послышался голос сзади.

— Никого, — ответил другой.

Опять послышались шаги, но теперь они отдалялись. Я облегченно выдохнул. Фух! Однако! Блин.

Осторожно поднявшись, я, на цырлах, двинул в противоположную сторону. Прошагав по ощущениям метров сто (точнее шагов) я решил проверить направление. И странное дело, Нить вела туда же, куда я и так шел. А недавно, она вывела меня на этот костер… Блядь! Да чем опять воняет?!!..

… Не разбирая дороги, я мчался по ночному лесу. Горели содранные ладони (хренов косогор!), прихрамывал на одну ногу (блядский корень!). Периодически по лицу хлестали невидимые в темноте ветки. Если я бы мог орать, то орал бы во весь голос. Но блин, мне словно звук выключили, в горле пересохло и я мог лишь сипеть.

Сзади опять послышалось приближающееся шуршание, да так быстро приближающееся! Сука! Да что это за херня?! Забыв про усталость, я ломился дальше. Несмотря на страх, буквально ввинчивающийся в сердце холодной иглой, я при всем желании не мог дальше бежать. Трудно это делать сквозь этот ХЕРОВ КУСТАРНИК!!!

Не мог объяснить, даже себе, зачем, отчего я бегу. Чего испугался? Да к черту! Я кто? Я, за ногу, об угол, мужик!!!

В лицо опять ударил ветерок, и нарождающуюся злость будто вымыло очередным приступом страха. Почему, почему это так страшно?! Что это?!

Я чуть не рыдая, принялся пробираться дальше. В груди леденел ужас. В глазах двоилось. На заплетающихся ногах я выпал на поляну. Дыхание с хрипом вырывалось из груди. Да пошло оно все. Я с трудом встал на ноги, пошатнулся, ухватился за дерево. Потом развернулся в сторону треска позади, будто через кусты, следом за мной ломилось стадо медведей. Все, я блядь, не буду больше бегать!!

— Да пошел ты!!! — заорал я, вкладывая в этот крик весь страх, и этот крик из сипа, вдруг резко вышел на полную громкость

Ветки трещат все ближе, меня стала бить крупная дрожь. С диким напряжением сил я удержал себя на месте.

— А–а–а!!! Сука!!! — полу прокричал, полу прорычал я.

Из кустов мелькнула какая–то тень. Я почувствовал, что меня неудержимо тянет назад. Я даже не успел толком сгруппироваться, как жестко встретился спиной с земной твердью.

— Нихера!!! — проорал я, в том же зверином стиле.

Сзади послышались шаги. Похолодев, я приготовился, как следует приложить с ноги (честно говоря, меня потом удивляла проснувшаяся во мне ярость, но в тот момент, я мало что понимал). Звезды на небе заслонила тень…

… — Ты как? — спросила меня Ольга, и я с удивлением услышал в ее голосе тревогу.

Выпал я из кустов на поляну, где остальные устроили лагерь. То есть, даже в состоянии полной прострации, бежал я в нужном направлении!

Там возле кустов ко мне подошел Леший. Благоразумно держась чуть в отдалении, он позвал меня по имени. Блин, давно я не испытывал такого мощного чувства радости. Я ржал в голос, и меня совершенно не волновало в этот момент, что обо мне могут подумать. Все, твою мать! Наконец–то!! Нашел!!!

— Нормально, — ответил я девушке. — Пойду спать.

Я лежал в своей палатке, и уже почти засыпая, мне вдруг подумалось, что неплохо бы, очень неплохо, после всего этого пересечься с Ольгой. Ведь, что кривить душой, она мне нравилась!

Убаюканный этими приятными мыслями я заснул.

… Алексей, выслушав мой рассказ, посмотрел мне в глаза и сказал:

— Ты сделал, то, что было нужно.

— Что?! — взвился было я, но притушил пыл под этим спокойным взглядом добавил уже менее эмоционально. — Я не пойму, зачем это было надо?!

— А ты бы хотел потратить на это пару лет? — спросил все также спокойно Алексей.

— Но можно же было не так жестко! — бурлящее во мне со вчерашнего возбуждение еще те утихло.

— А как? — спросил опять Алексей. — Ты хочешь, чтоб тебе сначала объясняли, потом показали, а потом какие–нибудь экзамены, да?

Я промолчал, не смотря на него. Я почему–то чувствовал себя виноватым, вот парадокс.

— Что ты умел до вчерашнего дня? — лицо Алексея закаменело. — Только так, через страх, дикий страх, можно быстро обучиться.

Он вздохнул и продолжил:

— Именно в экстремальных ситуациях, люди познают Дух. Именно через страх перед неведомым, они закаляются, — Алексей просто сверлил меня взглядом. — Только так, Воин может познать Путь.

Он посмотрел на небо.

— Если бы я заранее спросил тебя, согласен ли ты так прогуляться, ты бы согласился? — спросил он, не смотря на меня.

Я опять промолчал, понимая, что это больше риторический вопрос.

— Ты согласился, сам, без принуждения, участвовать в этом.

Тут я удивленно вытаращился на него. Я все же думал, что тот наш разговор, в пустом лагере, был сном…

— Так это? … — с трудом выдавил я

— Был не сон, — закончил за меня Алексей. — Это были Сумерки.

Видимо у меня был ОЧЕНЬ обалделый вид, что Алексей даже улыбнулся.

— И если ты не понял, — сказал он. — То ты сам, часть пути проделал по Сумеркам.

— Я?! — я сильно удивился.

Нет! Я, блин, просто офигел!

Алексей слегка кивнул утвердительно. Я в легкой прострации, вспоминал сегодняшний день.

— Интересно, — не выходя из задумчивости спросил я. — А кто эти челы?

Алексей посмотрел на меня, помолчал, а потом ответил:

— Проснешься, посмотрим.

— Проснешься?!..

Тут я понял, что я же вроде в палатку, спать ушел! И не помню, когда оказался здесь, у костра! И вокруг никого, кроме нас, и опять эта тишина…

— Охренеть, — протянул я, в конце концов.

Некоторое время мы молчали. Алексей не торопил меня с разговором, а я… Я пребывал в легкой панике.

— А… Там в кустах… Ну шуршало… Это что было? — решился наконец, я на вопрос.

— Страх, — ответил Алексей.

— Чей? — удивился я.

— Твой, — ответил мой собеседник. — Воплощение твоего страха. Мыслеформа.

— Мыслеформа?

— Это объяснять долго. Если проще, существует некое пространство, скажем так, энергетический уровень, где воплощаются мысли людей. А самые сильные из них, подкрепленные мощным чувством, воплощаются в мыслеформы. Это практически самостоятельные существа, питающиеся энергией, которые люди изливают, думая. И конечно, в большинстве своем, мыслеформы образованы страхами, это одно из самых мощных и частых чувств. В древности это пространство люди называли Миром Духов.

Алексей сделал паузу, посмотрел на меня.

— Когда день сменяется ночью, — продолжил он. — И ночь днем, очень краткое время между ними существует период, когда границы того мира, что мы считаем реальным, истончаются. Человек, обладающий Силой, может проходить сквозь них.

Алексей тут усмехнулся.

— Даже не всегда замечая этого. Присутствие человека, деформирует Мир Духов, энергия человека и его Воля начинает упорядочивать его, приводить к образцу, к реальному миру. Поэтому разницу и сам факт присутствия в Мире Духов можно вовсе не заметить. А пространство, что формируется в результате этого, я и называю Сумерками.

— У меня сейчас голова треснет, — честно признался я. — А мыслеформы, они что, тоже реальны?

— Я даже больше скажу, только в Сумерках они и реальны. И опасны.

— Чем? — спросил я, холодея.

— Они пугают человека, потому что питаются исходящей от него энергией. Любой. Но страх вызвать намного проще. А страх перед угрозой смерти, это вообще мощнейший выброс. Вот и пугают.

— Но не убивают?

— Сами нет. Убивает себя сам человек, — Алексей подбросил веток в огонь. — Человек сам себя может убедить, что его ударили, покусали и даже смертельно ранили. А мыслеформы очень хорошо умеют создавать иллюзию этого.

Мы опять помолчали, пока я обдумывал все это.

— И как с этим бороться? — спросил я наконец.

— Мне известны два способа, — ответил Алексей. — Первый, не бояться, тогда иллюзия не подействует.

— Ага! — тут же вырвалось у меня. — Там, блин, в штаны наложить можно!

— Верно. Попадая в сумерки, люди сами генерируют то, чего они бояться больше всего, и если и не создают свои мыслеформы, то имеющиеся там, легко улавливают эти мысли и успешно пугают, — Алексей обернулся назад, протянул руку и вытащил длинный кожаный чехол. — Кроме того, на запах страха сбегаются все шныряющие поблизости существа Мира Духов. Даже подготовленный человек, даже Воин, не долго сможет выдержать их напор.

— И какой второй способ? — спросил я.

— Вот, — Алексей протянул мне чехол.

Я осторожно принял его, посмотрел на Алексея. Тот жестом предложил мне открыть его. Я отстегнул ремешок.

— Что это? — спросил я, глядя на рукоять, переплетенную кожаным ремешком…

Днем ранее, лагерь у Белого Камня. Утро.

Я держал его в руках. На отполированной поверхности играли алые блики от костра. Черт возьми, это меч! Настоящий, острый клинок!

— Никогда бы не подумал, — пробормотал я.

— Решение проблемы Воином, не всегда кажется логичным и понятным, — отозвался Алексей. — Но всегда максимально эффективно.

Утром, проснувшись в палатке, я с полчаса приходил в себя. А потом пошел искать Алексея. Он сидел у костра, прямо как там, во сне. Я даже было засомневался в том, что я проснулся. Но, оглядевшись, я увидел Лешего, как раз выбирающегося из палатки.

— В Сумерках мыслеформы под воздействием энергии человека, также приобретают реальность. И значит, тоже уязвимы, — сказал Алексей, когда я подошел к нему, будто мы и не прерывали разговор. — Значит, их можно убить.

И дал мне свой меч. Он напоминал японскую катану, тоже слегка изогнутый, и со знакомой по фильмам рукоятью.

— На будущее, — произнес Алексей, смотря, как я разглядываю меч, взявшись за рукоять. — Такой меч, часто есть воплощение Силы владельца и воспринимается им, как часть себя самого. Поэтому брать его можно, только с разрешения хозяина или для его же защиты. Если сделать это без спроса, можно нарваться на очень негативную реакцию владельца, с самыми непредсказуемыми последствиями.

Я кивнул, невольно поежившись, при словах такого предостережения. Отдавая клинок обратно Алексею, я спросил:

— А мне такой можно?

— Ну, сначала, им нужно научиться владеть, — ответил Алексей.

 

4

Бытует мнение, что с развитием огнестрельного оружия, эра оружия холодного, как основного, окончательно канула в лету. И это верно, если рассматривать его, только, как средство убийства себе подобного.

На Пути Воина, овладение техникой боя холодным оружием, может стать очень серьезным элементом обучения в постижении Силы Духа и отличным тренингом по применению умений Воина.

Бой с применением клинков и другого подобного оружия, может показаться излишне жестоким. В них нередки случаи травмирования, даже тренировочным, затупленным и максимально безопасным оружием. И постоянно остается вероятность даже летального исхода. Но именно этот вид обучения, способен сильно ускорить процесс постижения Силы (или быстро отсеять тех, кто не готов).

Ошибочно считать обучение бою на мечах (фехтованию), лишь этакой формой развлечения. Нет, конечно, есть и те, кто берет в руки клинок, именно затем, чтобы почувствовать себя великим воином или просто выпендриться перед друзьями и (особенно) перед подругами. Хватает их не надолго, ведь хочется еще и побеждать, а вот это невозможно без понимания сути всего этого, без стремления обрести Силу, стать Воином.

ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ПОБЕДИТЬ ВОИНА, НАДО СТАТЬ ВОИНОМ.

Хороших бойцов от посредственных отличает стремление к совершенству. Умение побежать свой страх, отбросить все, что мешает достижению цели (победе в бою, например), умение выбросить из головы ненужные мысли (по сути — остановка внутреннего диалога), жесткий контроль над телом, все это и есть составляющие Силы Духа, Силы Воина.

Старший, Лидер группы «Феникс».

За день до выхода, лагерь у Белого Камня.

— Интересная теория, — сказал я, выслушав Лешего.

Я попросил его рассказать, что он думает про то, что мне сказал Алексей. Про мыслеформы. Леший с ним согласился, а после рассказал его теорию, насчет владения холодным оружием.

— Не теория, — возразил мне Леший. — Это способ обучения, неоднократно опробованный между прочим и поверь, очень эффективный.

— Так что, ты тоже что ли? — удивленно спросил я. — Ну, обучался?

— Конечно. Глупо упускать возможность чему–то полезному поучиться. Да еще и у мастеров.

— Они настолько круты? — у меня перед глазами мелькнули картинки к теми же японцами, китайцами. Мне казалось, что Алексей вряд ли круче их.

— Как фехтовальщики, я думаю они не самые–самые. Но ведь дело не в этом. Дело в Силе. По сути, в таком бою выигрывает тот, кто наиболее сосредоточен и спокоен.

— Понятно, — сказал я быстро, чувствуя, что на меня сейчас, может опять обрушиться лекция на тему, в которой я понимаю с пятого на десятое. — А почему вы тогда тоже мечи не носите?

— Почему не носим? — усмехнулся Леший

— Но я ни разу не видел, — опешил я.

— Но это не значит, что их нет, — сказал Леший, вставая.

Он сходил до вещей, порылся в своем рюкзаке и принес сверток.

— Вот, — сказал он, подойдя обратно, и развернул ткань.

На свет появился недлинный прямой клинок в ножнах.

Когда Леший, унеся обратно свой меч, опять сел напротив меня, я спросил его, показывая на Алексея:

— А Алексей, кто он? Что за человек?

Леший тоже посмотрел на объект моего внимания, не торопясь, достал пачку сигарет. Прикурил.

— Он Воин, — произнес, наконец, Леший. — И он Воин, все время. Сильней Старшего, я еще никого не встречал.

— Старшего? — переспросил я. — Это его прозвище?

— Да. Только это так, чисто между нами. Он не любит.

Леший опять посмотрел в сторону Алексея.

— Никто не знает, как ОН вышел на Путь Воина, — Леший потер лоб. — Мне вообще иногда кажется, что он оттуда, из тех времен, из древности.

— А сколько ему лет? — поинтересовался я.

— Где–то лет тридцать. Наверно.

Мы помолчали.

— А когда мы пойдем? — спросил я.

— Завтра, — ответил Леший. — Вечером.

День выхода, около полудня. Лагерь у Белого Камня.

— Пойдем плотной группой, — вещал Алексей, оглядывая сидевших у костра.

На него смотрели двенадцать пар внимательных глаз.

— Помните, тормозить нельзя. Отстанете, скорее всего, оттуда не выйдете. С тропы если сойдете, то же самое. Впереди «Грань», сзади «Тени» (группа Холста, нет отряд, так они себя называли, отряд «Тени»). Мы по бокам.

Он стоял на фоне белоснежных облаков. Ветер то и дело взвевал в воздух его длинные волосы. Фигура Алексея резко контрастировала, солнце было как раз за его спиной. И так немаленький, в таком ракурсе он казался вовсе огромным. Одежда скрывалась в легкой тени, и Алексей легко представлялся в роли этакого ярла, раздающего указания свирепым, неустрашимым викингам, накануне сражения.

Сходство усиливали лица сидевших рядом. Спокойствие на них, не было спокойствием людей чувствующих себя в безопасности. На этих лицах читалась решимость, воля, ждущая своего часа. Если бы я был художником, я бы воспользовался именно этой натурой, чтобы нарисовать древних витязей, сидящих у костра перед битвой. А ветер все налетал резкими порывами, срывая клочки огня с пламени костра.

— Не доверяйте глазам и ушам, как вы знаете, бывают настолько совершенные иллюзии, что их можно даже ощутить. Не доверяйте своим мыслям, они могут быть внушены. Постарайтесь войти в состояние созерцания. Держите в узде чувства, будьте холодными и внимательными.

Алексей оглядел всех еще раз, внимательным тяжелым взором, но никто не опустил своего взгляда. Он кивнул:

— До вечера готовимся. Палатки сверните, но с собой не берите. Если выйдем, заберем, нет…, — он тяжело вздохнул, — Нет, значит нам потом, они будут без надобности. Да и вообще, все лишнее оставьте здесь. Налегке пойдем.

Он повернулся ко мне и промолвил, показывая в сторону:

— Пойдем, поговорим.

Он пошел от костра в сторону леса, стенка из деревьев отсекала поляну, где был лагерь, от еще одной, скорее даже небольшого поля, потому как она была гораздо большей по размеру. Я шел за Алексеем и удивлялся. Интересная штука, он, человек таких размеров и такого роста, передвигался намного, как бы это сказать, легче, да именно легче, меня. Я раньше конечно встречал людей схожих с Алексеем габаритами. Они, конечно, не все, но большинство прямо таки сотрясали землю. А Алексей прямо таки как на лыжах, скользил по траве, и она не хрустела, а шуршала у него под ногами.

Алексей остановился и я, за размышлениями едва не врезался в его широкую спину. Секунду постояв, Алексей сделал несколько шагов в сторону, и сел на землю.

— Хорошее место, — сказал он, по его губам скользнула улыбка (она, кстати, никогда не ассоциировалась у меня с чем–то нехорошим, она реально была лишь просто улыбкой, располагающей к разговору)

Он кивнул, показывая, чтоб я присел напротив. Пожав плечами, я тоже опустился на землю. Некоторое время мы молчали, Алексей смотрел в землю, будто думая, что сказать. Я не хотел ему мешать и смотрел по сторонам. Высокая трава, слегка колыхалась на ветру, который, пробегая по верхушкам травостоя, касался теплым дыханием лица. В воздухе витал легкий цветочный аромат.

— Я чувствую, мы не вернемся, — сказал, наконец, Алексей.

Сердце у меня екнуло, когда до меня дошел смысл сказанного.

— Почему? — спросил я, справившись с охватившим меня волнением.

— Мы, прежние, уже не вернемся, — уточнил Алексей, и у меня слегка отлегло. — Я пытаюсь заглянуть в будущее, а оно в тумане.

Напрягая мозг, я попытался найти в этой фразе Алексея скрытый смысл.

— Тебе будет очень трудно, — сказал Алексей еще. — Очень.

Он, наконец, посмотрел мне прямо в глаза. я поспешно опустил глаза. Еще раз, испытать на себе способности этого человека, мне пока не сильно хотелось. Его фокусы меня и так пугают до дрожи.

— Мы, — продолжал Алексей. — Знаем, или хотя бы представляем, что может нас ждать. Мы готовились, добывали Силу для этого, в течении многих лет. Мы сделали Выбор, идти или не идти сами, и еще там, дома, перед тем как поехать сюда. Ты же сделаешь его сейчас, потому что только сейчас стал готов для него. Так надо поверь, там будет очень опасно.

У меня в груди похолодело. Что–то там, под сердцем, говорило, что Алексей излагает вещи, такими, как они есть. В волнении я сорвал травинку и принялся наматывать ее на палец.

— А как же то, что я Ключ? — спросил я мрачно. — Или я вам уже не нужен?

— Нужен, — спокойно ответил Алексей, — Это все так.

— Тогда я не пойму, — начал я злиться, и уставился на Алексея.

Тот глаз не отвел, но его взгляд сейчас не сверлил и не давил. В них, к моему удивлению было лишь выражение участия, тепла.

— Как ты думаешь, — спросил он. — Зачем мы тебя обучали? Зачем было все это?

— Не знаю, — резковато ответил я.

Мне начинал надоедать этот разговор.

— Зачем обучать того, кто должен послужить лишь орудием, отмычкой? Зачем тратить свою Силу на того, кто будет бесполезен потом? — Алексей испытующе посмотрел на меня.

Я промолчал, глядя на колышущуюся траву.

— Мне бы ничего не стоило убедить тебя, идти с нами, — сказал Алексей. — Ты бы сам этого желал. И желал бы этого страстно.

— Почему ты не сделал так? — угрюмо спросил я.

В груди полыхнул гнев. Когда говорят, что тебя легко обмануть, это как–то не располагает к хорошему настроению.

— Потому, что это более удобный путь, — ответил Алексей. — А значит, он неверен. Он очевиден и прост.

— Но это эффективно, — сказал я и, вспомнив, о чем говорил мне Леший о Воинах, да и сам Алексей, добавил еще. — Воин же действует наиболее эффективно?

— Просто, не значит лучше, — ответил мой собеседник, опять так же спокойно, словно мы говорили о том, насколько вкусен был обед. — Это просто и все.

— Но затраты минимальны, — опять возразил я, чисто из чувства протеста.

— Вот поэтому я хочу, чтобы ты сам сделал выбор, — произнес Алексей.

— Э-э…, — я немного опешил, как–то резковато нить разговора повернула.

Некоторое время я пытался понять, из чего Алексей сделал такой вывод, какая здесь связь?

— Все это время, я, ты сам и Леший шли к одной цели — чтоб ты мог слышать, достаточно хорошо, свое сердце, свой Дух. Чтобы твой мозг, Разум по сути, не отсекали его. Фактически это подготовка к Выбору. Трудно принять правильное решение, выслушав доводы лишь одной стороны.

Алексей встал. Опять улыбнулся, какой–то ласково–строгой улыбкой.

— Предупреждая твой вопрос. Нет, ты не был готов там, в первом лагере, — Алексей опять на секунду включил этот пронизывающий взгляд. — Мы двинемся, как только солнце коснется горизонта. Делай Выбор. Если ты пойдешь, то пойдешь навстречу очень вероятной смерти, если не пойдешь, то потеряешь лишь время. По сути, тебе надлежит сделать выбор не между правильным и неправильным путем, а между длинным и коротким. Причем короткий, очень опасен.

Он постоял, глядя на меня. В его взоре не читалось ничего. Абсолютно спокойный взгляд. Он повернулся, чтобы уйти, но был остановлен моими словами:

— Один вопрос, — сказал я хрипло.

Алексей бросил на меня взгляд, стоя в полуобороте. А я честно говоря, сам не знал, почему меня волновало это.

— Если бы ты убеждал меня, — сказал я медленно. — Как бы это выглядело?

Алексей помолчал, глядя на меня, видно раздумывая говорить или нет.

— Люди разные и хотят разного, — ответил Алексей и посмотрел на меня так, что внутри сжалось что–то. — Но больше всего они хотят быть Избранными…

* * *

Мы не властны над тем, когда мы умрем. Не дано человеку знать, когда упадет последняя песчинка в его часах. Его всю жизнь терзает страх перед этим. Сколько было людей, великих людей, что пытались решить эту проблему. Маги, алхимики, ученые, врачеватели, колдуны…

Но так до сих пор секрет не поддался. И страх перед смертью, продолжает жить в сердцах. Именно на нем построена вся современная цивилизация. Из него растут и все другие страхи. Но на самом деле, люди бояться не смерти. Боятся ИТОГА.

Сколько неблаговидных, грязных и подлых поступков скрывает наша память. ВАША ПАМЯТЬ. И именно этого вы и боитесь, подведения итогов, беспристрастной оценки. СУДА, где нельзя будет воззвать к эмоциям судьи, спросить, а как он сам бы поступил. То есть достучаться до его страха. Потому как не оцениваются на этом суде мотивы поступков. Лишь они сами, ваши дела, занимают свое место на чаше весов.

А судья, который оценивает земной путь человека, его душа. Освободившаяся от плена плоти, она судит беспощадно. Именно этого суда, суда своей совести, все и бояться.

Мы не можем решить, когда мы умрем. Зато можем решить КАК.

Глядя в потолок больничной палаты, думая о том, что слишком поздно понял, что делал и какие люди рядом.

Вспоминая грязь, которая наполняла жизнь, лица тех, кого обманул, растоптал в своем стремлении стать на одну ступеньку выше в Системе, на одну ступень ближе к Власти, жаждая испытать чувство вседозволенности над судьбами других…

И понять вдруг, что не властен даже над своей судьбой. Понять, что все сделанное тобой, растащат сразу после твоей смерти стервятники и твои дети будут в первых рядах. С ужасом, который наполняет тело ледяным холодом, теперь ожидая прихода ЕЁ.

Или с грустной улыбкой на устах, от понимания, что больше не проснешься. Не сядешь за стол с верными друзьями, которые не предали тебя, даже тогда, когда ты был нищ и особенно тогда, когда ты стал богаче их.

Не обнимешь того человека, которого беззаветно любил всю жизнь, который прошел с тобой все те испытания, что выпали на вашу долю.

Не увидишь, как твои дети заменят тебя в твоей битве, и гордо вскинув голову, пойдут вперед, неся на устах твое имя, делая твое Дело своим.

Многие, прекрасно понимая, что не вечны, почему–то тешат себя иллюзией совершенно обратного. Ведут себя так, будто в их распоряжении сотни лет. Думают, что да, я умру, но не завтра, успею…

А ЕСЛИ ЗАВТРА?! ЕСЛИ ЧЕРЕЗ МИНУТУ?! Кто вспомнит тебя с искренним сожалением? В чьих глазах, ты Пример, Образец, Наставник, Учитель, в конце концов? Образец Чести, Смелости, Благородства, Профессионализма? Сколько людей, сурово сдвинув брови, скажут, что уважают тебя? Сколько врагов с содроганием вспомнят твои глаза? А самое главное, ты сам можешь без колебаний признать, что прожил не зря? Достойно? Ты сможешь Там, гордиться своей жизнью?

У нас нет времени. Его нет на мелкие склоки, на гордыню. На пускание пыли в глаза, ничего из себя не представляя. НЕТ ВРЕМЕНИ. Его реально очень мало, чтобы совершать недостойные поступки, на ублажение своего эго и его сиюминутных «хотелок».

Смерть всегда за плечом.

Если ты задумался, если ты пропустил эти слова через сердце и оно откликнулось, если страдаешь оттого, что не можешь, как остальные, «продвинутые», совершать подлости, шагать по головам, для того чтобы устроиться в жизни, хочешь лишь того тебе не мешали делать то, что тебе по душе, то значит, Путь ждет тебя! Это Путь Воина, Путь Сильных, путь тех, кто не хочет быть рабом своих и чужих желаний и страстей! Значит, битва ждет тебя, мы ждем тебя!

Жить Воином! Смерть с Честью!

Старший, Лидер группы «Феникс»

* * *

Солнце все ближе к горизонту. И все ближе срок. Я вздохнул и который уже раз прогнал в уме слова Алексея.

Я понимал, что отказаться будет просто. Даже не надо будет глядеть в глаза остальным. Солнце коснется края, и они уйдут. Мне лишь останется придти и забрать свои вещи. Я, было, пытался убедить себя, что мне надо идти с ними, потому что не смогу выбраться сам из этой глуши. Но вдруг понял, что прекрасно знаю куда идти. Дорога назад четко предстала перед глазами, как путь в собственной квартире из кухни в туалет.

И тут я подумал, представил, как возвращаюсь домой. После всего этого, после недели События, захожу в квартиру, кидаю рюкзак на стул… А что дальше?

Компьютер? На сколько он меня отвлечет 7 На час? Два? А потом? Выйду на балкон, увижу закат и вот она, здравствуй тоска. И я буду думать, всегда, когда увижу заходящее солнце, правильно ли я сделал.

Пойти куда–нибудь? Мысль об увеселительных заведениях вызывало лишь отвращение, такое, что я даже сплюнул. Грохот музыки, после лесной тиши, толпы народа. Б–р–р… Алкоголь? А не станет ли еще хуже?

И что дальше. Выйдешь в Сеть, и начнешь искать фотки. Аномалий. И будет тоска. И понимание. В том, что виноват только ты сам.

Я воспринимал слова Алексея буквально. Опасно, значит можно не только пораниться. Он, в общем–то, напрямую говорил, что может быть смертельно опасно. Значит, они могут и не выйти. Из–за меня. Алексей же сказал, что со мной будет легче. Черт, поддел он меня. Как я могу отказать тем, кто впервые за долгое время, да какой там впервые! стали мне друзьями?

Но дело не только в этом. Мне реально хорошо среди этих людей. Именно здесь я не пытаюсь ничего доказывать, да это и не нужно. А самое главное, Я ЧУВСТВУЮ, ЧТО ЖИВУ. Не провожу время, не коротаю выходные, а именно живу! Я радуюсь солнцу, я с удовольствием ем нехитрую (если не сказать больше) еду. Попав обратно в город, я только и мечтаю, чтобы снова глядеть на небо, сквозь листву. Теперь, кстати я понимал жителей малых городов, приезжающих в Е-бург (Екатеринбург — сленг.) и с недоумением смотрящих на людскую массу, мчащуюся куда–то. Все торопятся. Жить, есть… Спать… Любить… Быстрей, быстрей! Пожениться, развестись! И снова, как угорелый, по дороге жизни… Хватай, рви, а то не достанется! Притом, что вся эта спешка, почти всегда излишняя. Бежишь на работу, считая минуты. Но перед этим ты нежился под одеялом, до самого упора. Потом глотая обжигающий кофе, с языком на плече, в метро, в стадо таких же, скачущих всегда впритык. И так всегда. И я был такой же. Потом, по совету Лешего, переборов себя, вышел пораньше минут на десять (Десять! Не полчаса, не час. Десять минут!) …

Меня это затянуло. Я, не торопясь, дошел до метро. Спокойно спустился. Поезд, в который раньше я вечно вбегал в последнюю секунду, пришел через минуту и я спокойно сел в него. В этот момент, как будто меня вынули из тела и заставили посмотреть со стороны на мою жизнь, я стоял и смотрел, как вбегают вагон они, опаздывающие. Жалкое зрелище. Помятые, в глазах только одна мысль — успеть!

А теперь? Опять туда, к ним? Я себя знаю, вновь придти после всего этого к Лешему, я не смогу. Плевать, кто чего думает. Но себе–то я врать не могу. Как ни крути, я предаю их, бегу от опасностей или как бы сказал Леший, от Битвы. Выбор… Это Выбор не между длинным и коротким путем. Хотя, если учесть, что мне дальше идти одному, то да. Но не просто длиннее. Чудовищно длиннее!

То есть, по сути, я выбираю, струсить или нет. А Алексей хочет, видимо. чтобы я это понял… Он ведь, мог это сказать и так. Типа, выбирай, кем хочешь дальше быть, чмом, трясущимся, или мужиком… Мог? Конечно!

Я улыбнулся и встал. Нечего тут выбирать. Решительным шагом я двинул в сторону лагеря. На душе стало так легко! В голове еще мелькали мысли, типа не пожалеть бы потом… Только мне было на них наплевать! Я шел, весело насвистывая, когда сзади меня кто–то сказал:

— Куда так бежишь?

Я обернулся, с некоторым удивлением. Голос–то женским был! Метрах в пяти от меня стояла Ольга. И улыбалась. Поманив меня рукой, она пошла в ту сторону, откуда я только что пришел. Хмыкнув, я последовал за ней.

Остановилась она на небольшом взгорке, который был почти посередине поляны. Тряхнув волосами, она посмотрела в небо. Ветер радостно подхватил черные локоны. Я подошел ближе.

— До заката еще куча времени, — сказала Ольга, прикрыв глаза и подняв руки вверх, глубоко вздохнула. Налетел ветер, взметнув ее гриву. Она улыбнулась, и опять сделала глубокий продолжительный вдох. Ветер. Будто специально ожидая этих ее действий, вновь прошелся своим дыханием по холму.

— Если ты думаешь, что это случайно, то зря! — весело и громко сказала Ольга.

— Что зря? — не понял я.

— Зря ты думаешь, что ветер случайно дует сильнее!

Я аж рот открыл от такого заявления!

— Это Дух! — сказала девушка. — Я открываюсь для него, и он приходит!

— Э-э … — я реально прифигел. — А зачем?

— Чтобы стало хорошо! — ответила Ольга. — Его Сила наполняет меня!

Вот так да. Нет. я всякого здесь повидал и послушал, но вот так…

В следующее мгновение я захлопал глазами, потому что удивился, нет, я просто ошалел!

Глаза Ольги оказались так близко. Она вся оказалась близко. Сердце резко вышло на повышенные обороты.

— Ты мне понравился, — тихо, но уверенно сказала девушка.

Опа. Мысли в голове понеслись вскачь, превращаясь в полнейшую кашу. Облизав пересохшие губы, я попытался что–то ответить. Но вместо звука выдавил лишь какой–то сип.

— Я не люблю игр, — в том же тоне продолжила девушка. — Ты мне нравишься и у нас мало времени.

Она провела ладонью по моей щеке. Потянулась губами к моим губам. А я стоял не в силах пошевелиться, будто парализованный.

Странное ощущение пронеслось от живота, сжало сердце и ударилось хмелем в голову.

— Эй, ты не умер? — слегка улыбнулась Оля, отступив на полшага.

— Нет, — коротко бросил я, враз охрипшим голосом.

Тело внезапно ожило, руки оказались у нее на талии. Притянув ее к себе. Я вновь заглянул в эти черные глазищи. Они смеялись, светились озорным блеском. Но были подернуты той самой поволокой отстраненности, когда уже все равно, что происходит вокруг, значение имеет лишь тот, кто находиться в твоих объятьях.

В голове то и дело возникало ощущение, как будто я не спал ночи три–четыре, то есть вырубало периодически. Когда все видишь, можешь делать, но ничего не понимаешь. Я сдернул с себя штормовку и бросил на траву. Податливое, но на удивление такое гибкое и сильное, тело вновь оказалось в моих руках…

… — Что это было? — спросил я, когда мое сердце перестало выбивать бешеную чечетку по ребрам, дыхание тоже успокаивалось. Успокоился и мой младший товарищ, поникнув с гордостью хорошо сделанной работы.

Был еще один момент. Ни один мужчина, только если он не стельку пьян (но тогда он совсем ничего не замечает), не пропустит этого. Тем более, что в моем случае, это не в первый раз. Я повернулся со спины на бок. Посмотрел на лежащую рядом Ольгу. Восхищение и огонек желания вновь пробудились внутри меня, при взгляде на ее обнаженное тело. Встретившись со мной взглядом, Ольга смущенно уткнулась мне в плечо.

— Я у тебя первый? — спросил я.

Та, не поднимая глаз, кивнула. Я нахмурился. Вспомнив, еще между делом, что мы, поддавшись влечению, не озаботились никакими средствами защиты. Хотя я не был уверен, что если бы они и были, то я бы ими воспользовался. Я никогда, честное слово, никогда, не испытывал такого. Вроде бы сначала. Все было даже и менее захватывающе вначале, чем с другими, но потом… Что–то переключилось, я будто даже услышал некий щелчок. И все. Ни о чем постороннем я уже не мог думать, я честно говоря вообще ни о чем не мог думать… Раньше я все время недоумевал, как так можно залететь, забыть про все.

— Я не сделал тебе больно? — спросил я, наконец.

Девушка загадочно как–то улыбнулась. Положила мне на грудь узкую ладонь.

— Немного, — ответила она негромко. — Но потом хорошо.

— Это…, — я запнулся. — мы… ну… Без всего, короче.

Ольга успокаивающе погладила меня.

— Я не могу, — она тоже запнулась, опустила глаза и глухо добавила. — Детей иметь.

Я промолчал, что тут скажешь. Только слова сожаления. Но они, как мне показалось, прозвучали бы фальшиво.

— Сила требует жертв, — тихо, будто шелест ветра прозвучал ее голос.

В наступившей тишине, я слышал лишь наши дыхания.

— Обещай мне кое–что, — сказала Ольга после паузы, положив подбородок мне на плечо.

Я приподнял бровь.

— Если выйдем, это все, снова и на кровати, — улыбнулась девушка.

— Легко, — рассмеялся я.

Девушка тоже хихикнула вместе со мной. И тут меня словно за язык кто тянул, и я ляпнул:

— А почему, ты не интересуешься? — тут до меня дошло, что я говорю и закончил фразу по другому. — Мной?

— А точнее твоей личной жизнью, — спокойно закончила за меня Ольга. — А еще точнее, есть ли у тебя девушка.

— Ну, — я, честно говоря, немного прибалдел от ее слов. — В общем, да.

— У тебя нет девушки, — опять также спокойно сказала Ольга.

— Откуда такая уверенность? — удивился я.

Ольга посмотрела мне в глаза. Я на мгновение ощутил в ее взгляде тот самый подавляющий холод.

— Я Вижу, — в ее голосе очень завуалировано, но звякнул металл. — Наличие партнера, хорошо видно, если он действительно постоянный.

— Видишь? — переспросил я.

— Да. Я Видящая, — Ольга сказала это не с гордостью, тон ее был обычный. будто она говорила, что она женщина. Констатация факта. Не больше, не меньше. — Я вижу ауру людей. И не только…

— Круто, — я посмотрел на нее. — И на что это похоже?

Мне вдруг действительно стало интересно. Я, конечно, видел всякие там передачи про ауру, монахов, что видят ее. Еще про кучу людей, что тоже якобы, ее видят. Но вот именно сейчас я реально поверил, да человек видит. Не знаю почему, но я ей верил, мне хотелось верить. Девушка же несколько секунд молча смотрела на меня, чуть улыбнулась и ответила:

— На полосы света. Разноцветные. Вертикальные и горизонтальные. Разной толщины и интенсивности, — она протянула руку и коснулась моей щеки кончиками пальцев.

И это едва ощутимое прикосновение разбудило во мне почему–то целую бурю эмоций. Солнце уже почти коснулось края. Уже не жгучие, а дарящие ласковое тепло солнечные лучи, очертили этаким ореолом фигуру девушки. Я стоял, смотрел ей в глаза…

— Как ты увидела, что я один? — спросил я.

Интересно зачем, ведь хотел сказать совсем другое…

— На тебе нет отпечатка другой ауры, — тихо сказала Ольга, и ее голос звучал как–то напряженно, ни тени улыбки на лице. Она отвернулась от меня, смотря в землю. — А это неизбежно при… близком контакте.

Мы посидели еще, нежась в вечернем свете. Странное дело, раньше я чувствовал себя как–то глупо, если не одевался после… м-м… близкого контакта, хотя бы трусы. Но сейчас мне, почему было в кайф, сидеть вот так, голяком, и чувствовать, как легкий теплый ветерок ласкает тело…

— Пора, — все также тихо сказала девушка, глядя на солнце коснувшееся края земли.

Мы принялись одеваться, не глядя друг на друга.

— Слушай, — спросил я, когда мы уже шли обратно к лагерю. — А это трудно, стать этим, Видящим?

— Не знаю, — ответила Оля.

Я озадаченно посмотрел на нее.

— Я родилась такой, — пояснила девушка. — Тебе лучше спросить об этом у Алексея.

— А он тоже? В смысле умеет?

Девушка кивнула.

— Никогда бы не подумал, — честно сказал я. — Как–то это не укладывается просто…

— Фениксы все могут Видеть, — добавила Ольга. — Еще Леший, Холст. Холод со Стрелком временами.

Я шел, пытаясь разобраться. Разобраться в том, почему меня так поразила эта вещь. В смысле Видение. У остальных есть много качеств, которым я искренне завидую. Почему именно это, вызвало такую реакцию?

— Если выйдем, — наконец произнес я медленно, когда до костра осталось метров сто. — Я спрошу. Мне много нужно будет спросить…

… Белый камень будто мерцал в полумраке. Мы стояли кругом, за спиной Алексея белел этот камень. В лунном свете я видел лица. Они казались высеченными из камня. Тишина вокруг, казалось, сгустилась, словно кисель. В этом полумраке, только лица были более–менее четкими. Линии же тел постоянно размазывались, движения сначала будто замедлялись, а потом резко происходила смена положения. Словно на дискотеке, в свете лазерной иллюминации.

И это ощущение нереальности все больше охватывало меня. Глаза окружающих выделялись на белизне лиц, были словно наполнены странным светом. Я вдруг понял, о чем как–то раз говорил Леший. Вот оно, ощущение грани, некой черты, точки поворота, за которой все будет по другому, по иному. Не так, как прежде…

Алексей сделал шаг к центру круга, оглядел лица, смотрящие на него, вытянул вперед руку, сжатую в кулак:

— Жить Воином, — сказал он негромко, но эти слова каким–то ревом проносились в голове.

— Смерть с Честью! — Алексей, а вместе с ним и остальные будто выдохнули эти слова. Меня будто встряхнуло, взор на секунду затуманился

Странное ощущение, не холода и не жара, что–то другое, больше похожее на покалывание, но как–то, изнутри, начало распространятся по всему телу. Это ощущение стало подниматься от ног, все выше, выше. Дойдя до груди, оно сконцентрировалось в солнечном сплетении. И у меня из груди, будто что–то вытаскивать стали.

Тем временем Илья, стоящий рядом с Алексеем и Игорь чуть не синхронно шагнули вперед и положили ладони на руку Алексея. Чуть припоздал Леший. Холод закрыл ладонью руку лидера «Грани». Я и не понял, когда моя рука, легла поверх руки Ольги.

Когда я, вместе со всеми, убрал руку из этого своеобразного рукопожатия, я посмотрел на Ольгу. И натолкнулся на ее взгляд. Глаза, опять почти черные, смотрели, казалось в самую душу. И впервые мне не было неприятно от этого. Мне почему–то так хорошо стало. Я улыбнулся и кивнул…

* * *

«… необычная новость! Вчера, около поселка Покровский, Артемовского района, было зафиксировано природное явление, абсолютно не свойственное для этой местности, а именно колебание почвы, а если проще землетрясение. По словам ученых, это явление чрезвычайно удивительно, так как эпицентр колебаний находился в совершенно сейсмически спокойном районе…»

* * *

Иногда, когда на закате, в сумерках меня охватывает странная тоска, безадресная беспричинная, но от которой хочется бежать без оглядки и выть в голос, я, засыпая, вновь оказываюсь на той дороге. Совершенно один, я в оцепении от страха смотрю, как тени он неверного света луны, выползают на дорогу. Пока смотришь на них, они вроде бы не изменяются, но стоит перевести взор, как на краю зрения видишь какие–то мельтешения.

Внутри все замирает, сердце сжимается, дыхание становиться прерывистым. Тело начинает покалывать, волны какого–то первобытного ужаса прокатываются, но я не могу двинуть даже пальцем. Даже просто завизжать (а хотелось именно этого) не получалось…

Потом я бегу. Из последних сил, не видя в сумраке под кронами деревьев дороги. А за спиной ясно ощущается чье–то присутствие. А потом я запинаюсь…

Я понимаю, что это сон, только проснувшись. Дрожа, я вытираю холодный пот со лба, и уже больше не могу уснуть в эту ночь. А долгие ночные часы измеряются сигаретами и кружками чая…

Интересно, я, когда нибудь вспомню, что же было тогда? Что же произошло на той дороге, что я так ее запомнил? Иногда еще, среди мешанин серых образов, я вижу паренька в белой рубахе. Он улыбается и машет рукой. И он мне нравиться.

Самое странное, что никто, и я в том числе, не пытался выяснить друг у друга, кто что помнит. Возникла какая–то негласная договоренность, что нельзя это обсуждать. При этом поговорить о том, что мы там вообще были, не возбранялось и никакого внутреннего протеста не вызывало. Но время, которое мы потратили на собственно поход в аномалию, просто обходился стороной.

Я сопротивлялся переезду в тот город, где жили Фениксы с полгода. Каждые выходные впрочем, мотаясь туда в переполненных автобусах. Меня, не буду лукавить, гнала туда конечно, не только личность Алексея, но и Оля…

Олечка. Она кстати не любит, когда ее называют уменьшительно ласкательными именами. «Олька» это предел того, что она стерпит, да и то строго наедине. А потом я просто не смог уехать. Я не смог снова заставить себя ехать в этот гадюшник, что назывался Екатеринбургом. Не захотел снова терпеть это странное ощущение, как будто он давит на меня. После этого похода, я вообще стал очень остро реагировать на эмоции, что витают вокруг меня. Так вот там, в этом столпотворении, мне казалось, что воздух наполнен вонью и смогом. Реально иногда было тяжело дышать. Плюс ощущение какого–то омерзения что–ли. Я ничего с этим не мог поделать. Мне иногда дико не хотелось выходить их квартиры даже на лестницу. Иногда возникало ощущение, что я не в большом городе нахожусь, столице Урала, а в пещере. С трупами. Поэтому во время очередной поездки к Ольке, я, в понедельник утром, собравшись ехать домой, дошел до остановки автобуса…

И проводил его серую «буханку» взглядом. Вдохнул полной грудью утреннюю летнюю прохладу и почувствовал, как с души свалилась здоровенная такая, ледяная глыба. А потом я повернулся и пошел обратно к Олькиному дому, а с губ не сходила легкая улыбка…

 

Послесловие

Двое, девушка и парень, шли по вечерней улице тихого провинциального городка. На дворе стоял май, только–только оделись в свежее зеленое одеяние деревья.

Пахло, еще чуть ощутимо, сиренью. Во дворах, древних, еще довоенных двухэтажек, бегали дети. Сидели на лавочках старики, негромко переговариваясь.

— Я все–таки не пойму, ну на какой хрен разбрасывать этот мусор? — Спросил у девушки парень, крутя в руках большую пуговицу.

— Здесь — сказала вместо ответа девушка.

Парень посмотрел на нее и, размахнувшись, закинул пуговицу подальше в кусты. Девушка тем временем уронила на дорогу монету, пять рублей.

— Еще две точки, — сказал парень.

Они пошли дальше.

— Ну, так что? — парень продолжал гнуть свою линию

Девушка вздохнула и ответила:

— Этот мусор, как ты говоришь, опорные точки.

— Ага. Значит, задумали глобальное воздействие на горожан, — парень усмехнулся. — А монеты?

— Их должны найти те, кто потенциально нам подходит. Нужна будет уйма энергии. Вот силы, похожих на нас, и объединяем.

Парень кивнул и задумался.

— А откуда вы знаете, как… — начал было парень.

— Это знание Алексей принес оттуда, — произнесла тихо девушка.

Парень испытующе поглядел на нее. Помолчал. А потом, не выдержав спросил:

— А почему именно этот город? — спросил он.

То, что задумывается что–то глобальное, он понял еще тогда, когда зимой они время от времени расклеивали листовки. А на них было написано, что вот такой–то человек, так–то поступил. И спрашивалось: «Как вы думаете, это нормально?» или «вы считаете так и должен поступать настоящий мужчина?».

И вот теперь поступило совсем уж из ряда вон указание. Рассыпать по городу вещи, которые им дал Алексей, и разбросать монеты.

— Этот город сам по себе большая аномалия, — сказала Ольга.

— Понятно, — пробурчал Скальд — хоть и ни хрена не понял.

Ольга улыбнулась.

— Не волнуйся. Алексей знает, что делает.

— Ну–ну, — пробурчал парень.

Парочка дошла до поворота, свернула на тропинку, что вела к автобусной остановке и вскоре скрылась за ближайшим домом.

С другой стороны улицы показался медленно идущая, даже скорее бредущая фигура. Когда он подошел ближе, то стало видно, что это молодой парень, высокого роста, и нехилой такой комплекции. И мрачный. Будто похоронил всех родственников разом. Его взгляд бессмысленно скользил по много раз виденной картине.

Внезапно он вздрогнул. Остановившись (и даже немного попятившись), он внимательно оглядел кусты.

— Пора прекращать работать без выходных, — пробормотал он, облегченно выдохнув — Померещиться же такое…

Он чуть склонил голову, потер лоб и тут его взгляд упал на лежащую на дороге монету.

— Во, — сказал он и, наклонившись, поднял блестящий кругляш

Несколько мгновений он смотрел на монету поблескивающую на ладони, будто задумавшись о чем. Потом тряхнул головой и сунул найденное в карман.

— И жить не желаю, и смерти не жду, — тихо сказал он, глядя на закат.

Он постоял еще, глядя на алое зарево на западе. Потом тяжело вздохнул и пошел дальше.

Апрель 2011 г.

Урал, г. Артемовский