Такая чудовищно нелепая, анекдотическая история произошла у нас на одном предприятии — на трикотажной фирме «Лада», что людям рассказать — не поверят. И мы бы засомневались, не поведай нам ее лично один из героев, вернее, из пострадавших лиц — глава названной фирмы Проскурин Тимофей Федорович.

А дело было так. Уже после окончания рабочего дня, приерно в половине седьмого, сидел Тимофей Федорович у себя в кабинете. Один. И туг к нему зашел вахтер Михеич — многолетний работник фирмы, седенький такой старичок, маленький прямой, аккуратный, всегда ходивший на службу при галстуке. Вошел, сдержанно кашлянул у дверей, спросил:

— Сидишь, Тимофеи Федорович?

— Сижу, Михеич, — развел руками Проскурин. — Куда деваться-то, дела.

— А то пошли в кино.

— Куда?! — растерялся Проскурин.

— В кино, — повторил Михеич. — У меня вот билет лишний образовался. Хотел, понимаешь, со старухой, а она на даче осталась. Передала через соседку: не жди, мол, заночую.

У Михеича была дача. Не такая, конечно, как, допустим, у Тимофея Федоровича, двухэтажная, на каменном фундаменте, с верандой и с камином, а попроще. У него имелся мичуринский участок и домик — сараюшка на десять квадратов, летнего, как говорится, типа. Но, если не сырая погода, можно было и заночевать.

Директор развеселился:

— И ты, значит, предлагаешь на пару? Как же это мы с тобой: возьмемся под ручку — и алё?

— Зачем под ручку. Можно и так.

— Культпоход вроде?

— Во-во! — подхватил Михеич. — Он самый. Мероприятие культурное.

— Нет, Михеич, — сказал директор, посерьезнев. — Ты пригласи кого другого.

— Да что другие-то! — Михеич даже загорячился. — Что другие! Они и сами сходят. А ты, гляжу, зеленый уже стал. Сидишь и сидишь — смолишь и смолишь. Вон из пепельницы-то на тракторном прицепе вывозить надо. Пошли, Тимофей Федорович. Ей-богу. Развеешься маленько. Работу — её век не переделать.

Это директора тронуло. Он вдруг подумал: «А ведь правда. Когда я последний раз в кино был? Или в театре?.. Так, в телевизор — одним глазом. Да и то больше футбол. Что за жизнь такая пошла? Раньше как-то на все хватало: и па стадион успевал, и в бильярдную, и на рыбалку, и в театр тот же. А теперь? Уж, кажется, все увлечения поотсекал, все страсти себе запретил — времени же меньше и меньше. Только на суету и хватает, И не старый еще вроде — каких-то сорок с хвостиком. Ну, положим, хвостик изрядный, а все же…»

— А, пошли! — ударил он ладонью по столу. — Хороший, говоришь, фильм?

— Американский! — обрадовался Михеич. — Название не запомнил — длинное, по племянник забегал — шибко хвалил.

Тимофей Федорович отпустил шофера — и они пошли. Дорогой Проскурин нет-нет да и крутил головой И хмыкал: дескать, черт-те что… и сбоку бантик.

— Что, Тимофей Федорович, — спросил, посмеиваясь, Михеич. — Неудобно, считаешь, с вахтером в кино?

— Да не в этом дело. При чем тут вахтер — не вахтер. — Проскурин даже слегка приобнял Михеича за плечи. С высоты своего роста. Чтобы тот не думал, будто он чинится. — О жизни думаю. Как она поворачивается. — Его потянуло на лирику, на игривость. — Да-а… Были когда-то молодыми, ходили в кино… тайком от жен. А, Михеич?.. С длинноногими девушками. Цветы дарили. А теперь вот шагаем с тобой… парочка — гусь да гагарочка. Чудно. Ты, небось, раньше-то подыскал бы себе какую-нибудь в подобной ситуации? Тоже, поди, не промах был? Ты у нас еще и сейчас вон какой бравый.

— Нно! — расправил плечи Михеич. Сделал он это, впрочем, больше из мужской солидарности. Чтобы подыграть директорскому настроению. У Михеича никогда не было длинноногих девушек. Имелась, правда, в давнее время одна тайная краля. Однако в кино они с нею не ходили — другие местечки выбирали. Тем не менее, Михеич лихо сказал: «Н-но!» — и подбородок вздернул: дескать, о чем разговор — давали раскрутки!

…Фильм Тимофею Федоровичу понравился. Назывался он «Моя дорогая Клементина», был действительно американский, всего в нем хватало: и стрельбы, и погони, и красивых женщин, и красивого же битья по морде — самый для отдыха фильм. Молодец Михеич — и точку угадал. Проскурину после такой разрядки не захотелось сразу домой, и он сказал:

— Что, Михеич, гулять так гулять. Тем более — ты сегодня холостой.

Он повел Михеича в кафетерий, который сам, случаюсь, изредка навещал, я заказал по сто граммов коньяку. Михеич принял коньяк уважительно: выпил, держась прямее обычного, осторожно взял директорскую сигаретку. Но, затянувшись пару разочков, потушил ее и заторопился домой. Заметил, что глаза у Тимофея Федоровича сделались пустыми (о своем задумался человек), понял: разговора у них дальше не будет — пора и честь знать.

Тимофея Федорович о своем забавном похождении не стал рассказывать дома. Не собирался даже, в голове не держал. Жена бы его не поняла, а скорее высмеяла. Язвительная была особа — жена, А уж про то, что выпивал с вахтером, — тем более. Он точно знал, какие она слова скажет: «Вот до чего ты докатился — уже с вахтерами пьешь!» Почему-то в ее представлении он только и делал, что катился вниз, хотя на самом деле всегда двигался верх но служебной лестнице.

Короче, на сдержанный вопрос жены: «Опять какой-нибудь прием?» — он так же сдержанно ответил; «М-гу. В этом роде».

Вот и вся история.

Но нет — не вся: только первая половина.

Вторая половина грянула на другой день.

Возвратившись с работы, Тимофей Федорович застал жену в ужасном состоянии. Она сидела растрепанная и, сжав щеки руками, роняла горючие слезы на синий клочок бумаги — на билеты в кино. Те самые.

Аллах знает, с чем именно Тимофей Федорович их выложил и — более того — как оказались они в его кармане? Скорее всего так: Михеич шел первым, подал билеты контролерше, она их надорвала, а вернула уже Тимофею Федоровичу. Но это он уже потом вычислил, впоследствии, а сразу-то — поскольку и думать забыло вчерашнем случае — только спросил:

— Кого это похоронила?

Жена молча подвинула ему билеты. Тимофей Федорович взял их, повертел — вспомнил. Ударил себя по лбу, рассмеялся:

— Так это же я вчера в кино ходил!

— Вижу, — замогильным голосом сказала жена. — С кем?

Эх, знать бы Тимофею Федоровичу, чем это кончится. Уж он бы лучше соврал. Иностранного гостя, мол, пришлось сопровождать. Или — в коллективе решили культпоход организовать, пристали с ножом к горлу — нельзя было отказаться. А он возьми и брякни правду:

— Да с вахтером нашим, с Михеичем.

Жена встала. Не встала — поднялась. И как?! Как… общественный обвинитель! Как пророк! Как Зевс Громовержец! Нет — словами это не описать.

— Мало того, что ты завел мерзкую тварь! — простерла она руку. — Так ты еще… издеваться?! С грязью меня мешаешь?! В глаза смеешься!

И пошло. И поехало. Мать честная!

Тимофей Федорович ничего доказать не может. Схватился за свою глупую большую голову — хоть об стенку ею бейся. Идиотская ситуация.

Кончилось тем, что жена сдернула с вешалки плащ, кричит:

— Где этот вахтер-лифтер живет?! Говори!

— Лиза! — поймал ее за руки Тимофей Федорович. — Умоляю! Не делай глупостей! Людей не смеши!

— Пусти! — вырвалось жена. — Не скажешь?.. И не надо! Сама найду!

И нашла. Узнала Михеичев адрес у его сменщицы, тети Даши.

Михеич уже спать собрался. Сидел на кровати, пардон, в подштанниках. Он, когда не в ночную смену дежурил, рано укладывался. И вот тебе на — залетает дама. Да не какая-нибудь — директорская жена. В слезах, распатланная. Билетами трясет, правду требует.

Михеич сознался: были, точно, с Тимофеем Федоровичем в кино. Еще коньяком он потом угощал.

Тут за Михеича собственная старуха взялась с другого бока.

— Пес ты, пес седой! — всплеснула она руками. — Кобель бесстыжий! Ты че плетешь-то, подумай? Тимофей-то Федорович — да с тобой в кино. Перекрестись! Такой-то видный мужчина? Да у него их вон две тыщи штук работает, и половина разведенных да холостых. Да ему только глазом повести…

Жена директора как услышала про две тыщи штук — котя она, безусловно, и раньше про них знала — так и вовсе в истерику:

— Ах, я давно знала, давно догадывалась!.. Они там все перекрутились! У них давно там… — И кроет напрямик, что у них там давно. — А вы старый человек, вам стыдно должно быть такими вещами заниматься! Я вот пойду с этими билетами — да в райком!..

Увы, и на этом история не закончилась. Хотя, казалось бы, куда уж дальше?

У Тимофея Федоровича в семье мало-помалу все образовалось. Жена его перебесилась с недельку, а потом, как женщина в общем-то более-менее интеллигентная, сочла за лучшее придать этому факту легкую, юмористическую окраску. Стала при встречах с подругами рассказывать со смешком:

— Мой-то что отмочил. Завел себе какую-то молодую дурочку и прикрывается вахтером. Ничего лучшего не сумел придумать. С вахтером, говорит, в кино ходил. Представляешь, умора! Господи, говорю, Тима! Да заведи ты их хоть десять! Только одна просьба: пусть по очереди ходят полы мыть. А то с домработницами сейчас, сам знаешь, проблема…

А у Михеича дело хуже. Его старуха бросает. Вбила себе в голову, что раз он директора покрывает, то и сам такой. Вон сколько бабенок-то на фирме одиноких. Значит — подыскал. Подыскал, подыскал — и думать нечего.

Недавно заявление на развод подала. Причину указала: супружеская неверность. И кто только словам её таким научил?

Сам Тимофей Федорович дважды ее приглашал. Пытался воздействовать, переубедить. Посидит она, губами пожует, носом недружелюбно пошмыгает — и ни в какую. Не забирает назад заявление.

Михеич ходит черный весь. Сон потерял.

И чем это дело разрешится — пока неизвестно. Пока — туман.