Он ступил с тротуара на проезжую часть и поднял руку небрежным, но властным жестом. Так вскидывают свой жезл регулировщики. Глаза его прятались под толстыми дымчатыми очками, и не разобрать было — что там в них: просьба, приказ, усталость или жизнерадостность.

— Прихватим очкарика? — спросил наш добродушный водитель.

Очкарик повел себя не как прочие голосующие. Прочие робко приоткрывают дверцы и льстивыми голосами спрашивают таксиста: «Куда едем, шеф?.. А на Гусннобродку? Нет?.. А если через Волочаевскую?» Этот же сразу сел и, словно не заметив нашего с Лелькой присутствия, распорядился:

— Поедем прямо.

Лелька толкнула меня локтем. Я успокаивающе мигнул ей: дескать, ладно — подождем. Пока и нам надо было прямо.

Возле трамвайного кольца, где дорога закладывала вираж, очкарик вдруг сказал ровным, бесцветным голосом:

— Сбрось газ, включи правый поворот.

— Слушаюсь! — дурашливо выкрикнул таксист и поинтересовался. — Автолюбитель, что ли?

Пассажир не отреагировал. Он сидел как-то очень напряженно, загипнотнзированно даже. Напряжено было все: прямая спина, твердый затылок, прозрачное хрящеватое ухо.

Перед транспортной остановкой он скомандовал:

— Стоп! Тормози!

Водитель дернул плечом: «Учи ученого». Лелька впилась зубами в рукавицу, чтобы не прыснуть.

А пассажир, помолчав, сказал:

— Можно ехать.

— Да ну? — съехидничал таксист. Поехали. Впереди обозначился спуск.

— Выключи сцепление! — подал очередную команду очкарик.

— А то я не знаю! — взорвался водитель, — Насядут, понимаешь, разные!

Пассажир смолчал. Он молчал полтора квартала, пока мы не приблизились к месту, где улица поворачивала налево.

— Перестройся в левый ряд, — сказал тогда очкарик. Но водитель не стал перестраиваться. Он бешено тормознул посреди дороги — так, что «Волга» пошла юзом — и, оборотившись к очкарику, плачущим голосом спросил:

— Кто у нас машиной управляет? Ты или я?..

— Не тормози резко — сегодня гололед, — бесстрастно предупредил очкарик.

— В бога-господа! — сказал ошалевший водитель и так рванул с места, что у нас животы прижало к позвоночникам.

— Переключи скорость! — успел вставить пассажир.

— Ыыых! — застонал водитель и дважды ударился грудью о баранку.

После поворота очкарик сообщил:

— Внимание! Красный свет!

— Ну, на! На!! — остервенился водитель и, бросив баранку, откинулся на сиденье. — На — рули сам!

И тут мы, наконец, врезались в поребрик.

— Мама! — взвизгнула Лелька, с треском отрывая мне рукав.

— Приехали… — подпел итог таксист.

Один очкарик остался невозмутимым. Только прозрачное ухо его мелко завибрировало.

— Выключи зажигание, проверь — не заклинило ли дверцы, — сказал он.

— Нет, держите меня! — истерично закричал тогда водитель и рванул на груди кожанку. — Держите — я за себя не ручаюсь!

Мы с Лелькой подержали его за плечи. Пока очкарик вылез из машины. Он прошел за светофор и там, встав у обочины, небрежным, но властным жестом поднял руку.

Очки его в лучах заходящего солнца горели зловеще, как два стоп-сигнала.