Мне приснилась любимая подруга Апологетика, рассказывающая старую байку про Книгу, известную среди людей как Библия. В книжном мире существует масса выдуманных историй про неё, и одна из них, достаточно страшная, чтобы быть ложью, объясняет, почему Библия вечно плачет, но никто никогда не видит её слёз.

Старые мудрые Книги говорят, что Библия — единственная Книга, у которой на самом деле нет Автора. Помимо неё существует много Книг, считающих так же и отказывающихся от своих Авторов, но все эти Книги — всего лишь глупые и завистливые Существа, пытающиеся казаться особенными. А поскольку у Книги по имени Библия нет Автора, то, собственно, самой Книги не существует в природе. А все существующие наяву Книги, на обложках которых написано это имя, есть не что иное, как порождения Типографов, Книги без Текста, а значит, и без Литературного Произведения. Быть такой Книгой — великое несчастье, именно поэтому Библия вечно плачет, так как она не может прекратить ужасные муки своих сестёр. Но никто не может увидеть этих слёз — ведь Библии на самом деле не существует.

Несколько дней я пролежала в уединении на широком подоконнике в комнате Григория. К счастью, Мухомор закрывал окно только вечером, и днём я могла любоваться запруженным людьми городом, ярко-летним солнышком и голубовато-пронзительным небом. Я вдыхала очаровательную смесь ароматов одичавших животных и жарких объятий, я пела бессловесные гимны Природе и сливалась воедино с солнечными лучами без всякого воображения. Мне было настолько лень обдумывать недавний удивительнейший опыт чтения и предстоящее возвращение в Библиотеку, что я даже не обратила внимания на Существ из других миров, живущих тут же на подоконнике. Тем более что я редко бываю на улице, и упустить этот чудесный момент у открытого окна никак не могла.

Наслаждаясь собственной жизнью, гармонизирующей душу и окружающий мир, дающей одно-единственное понимание того, что моя душа — это душа всего мира, я ни о чём не беспокоилась и даже не желала бесконечного продолжения своего счастья. С исчезновением времени исчезает любой страх перемен — а из меня улетучивалось именно ощущение времени.

Единственное, что отвлекало от растворения в жизни — это появления Григория по вечерам. Я прекрасно понимала, что он — самый лучший, самый любимый и самый неповторимый Читатель, и вряд ли в своей жизни я встречу ещё одного такого же. Поэтому я старалась присмотреться к его действиям и прислушаться к тому, что он говорит. Благо, канал связи с ним практически не исчезал, из чего следовал логичный вывод: чем ближе Читатель и Книга, тем легче и чище их связь.

Григорий жил один, и в гости к нему никто не приходил — по крайней мере, за эти дни. Просыпался он рано, когда я ещё дремала, затем уходил из дома, а возвращался, когда на улице уже темнело. Он часто курил у окна, сидел за компьютером или возился с какими-то железяками на полу. Однажды он погасил в комнате искусственный свет, зажёг ароматные свечи, включил негромкую музыку и сел на пол, закрыв глаза. Мне понравилась проделанная Григорием церемония, я визуализировала её в воображении и присоединилась к нему. По ощущениям это напомнило расслабляющую постраничную медитацию, но, поскольку я в последнее время не напрягалась, то и медитация утратила для меня особый смысл. Немного «посидев» рядом с Мухомором, я для разнообразия предалась парадоксальной цвето-одорантной галлюцинации, сконцентрировав зрение на царящих в комнате неизвестных ароматах, а обоняние — на отблесках свечей. В конце концов, нужно же закреплять на практике переданные Лирикой азы книга-йоги!

Говорил мой Читатель ещё меньше, чем действовал. Пару раз по телефону — ничего понятного для меня. Иногда он, правда, бормотал себе под нос неразборчивые слова на нерусском оттенке человеческого языка. Я не стала в это вникать, поскольку мир людей раскрылся мне в гораздо более важном измерении во время чтения.

На пятый день знакомства Мухомор проснулся позже меня, а, позавтракав, квартиры не покинул, а подошёл к окну, раскрыл его и закурил. Подставив обложку свежему воздуху, я захотела войти в эмпатичную благодарность первому солнечному лучику, но вдруг руки Григория подхватили меня и унесли с чудесного подоконника. Не успев прикинуть возможные варианты своей дальнейшей судьбы, я оказалась раскрытой на двенадцатой страничке, и действительность в виде стен, потолка и человека поплыла перед глазами. Я успела заметить, что в правой руке у Григория зажат карандаш, и остриё этого карандаша начало быстро приближаться ко мне…

В начале было немного больно и неприятно, будто бы кто-то резал страничку на тонкие красные полоски, пахнущие подгорелой неприязнью. Григорий водил карандашом между имеющихся на страничке строчек, и мне пришлось сосредоточиться на возникших благодаря этому физических ощущениях, чтобы привыкнуть к ним. Затем четвёртый Читатель перелистнул страничку и продолжил странное занятие. И как только я почувствовала, что боль прошла, то моментально провалилась в иную реальность и от неожиданности потеряла способность воспринимать мир.

Не знаю, сколько времени понадобилось на то, чтобы вернуться в осознание, вот только жизнь вспыхнула передо мной, будто бы я только родилась и впервые открыла глаза. Я находилась на берегу океана: шумели волны, прохладный ветер радушно ласкал моё нагретое солнечными лучами тело. Желания понять, что это было за тело, и выяснить хотя бы примерно, кто я такая, совсем не возникло. Моему взору предлагались только руки — полупрозрачные, текучие, подвижные. На ладонях находилось Существо — маленький пушистый птенчик. Я видела руки и птенчика на фоне океана, неба и солнца, я отчаянно бежала по песчаному берегу, не чувствуя ног. Существо в моих руках не двигалось, но я не хотела верить в его смерть. Я хотела отнести его куда-нибудь — туда, где ему смогут помочь. Это было единственным желанием и смыслом всей моей жизни.

Я всё бежала и постоянно глядела на птенчика в руках. Наверное, я даже что-то кричала, возможно, призывала на помощь, но, кроме меня, в этом мире никого не осталось. Берег всё не кончался, но я не сдавалась. И вдруг почувствовала робкое движение на ладонях. Я остановилась, но руки дрожали так сильно, что понять было сложно… Но нет, мне не почудилось — птенчик на самом деле зашевелился!

В бессилии я упала на колени и аккуратно выпустила живое существо на песок.

В тот же миг мир погас и снова вспыхнул, и я почему-то снова бежала. На этот раз руки были пусты, а бежала я подобно зверю на четырёх лапах по густому хвойному лесу. Моим страстным желанием было убежать, спрятаться, скрыться, а шестое или седьмое чувство подсказывало, что за мной гонится тот, кто сильнее меня.

Колючие ветви хлестали по ржавым бокам, причиняя едкую боль; мне приходилось прикрывать глаза, чтобы не пораниться. Нюх не желал мне подчиняться и указывать верную дорогу к спасению. Я бежала на ощупь, наобум, наперегонки с непонятой пришпоривающей сердце силой, а лес не кончался, как, впрочем, не кончались и мои силы. Сколько ещё за мной будут гнаться? Хватит ли времени и места, хватит ли самого окружающего мира для того, чтобы выдержать меня и не прекратить волевым движением это бессмысленное беглое существование?

Потихоньку я стала оглядываться. Поначалу удавалось с трудом, потому что необходимость смотреть вперёд сильно мешала. Но затем я стала понимать, что поскольку всё равно впереди ничего не видно, то туда можно и не смотреть. К удивлению, оказалось достаточно пары пристальных взглядов назад, чтобы понять, что и там ничего не видно. А раз нигде ничего и никого не видно, значит, и гнаться не за чем, и убегать не от кого.

Эта странная логика повергла меня в жестокое сомнение относительно бессмысленности бегства, и я начала постепенно притормаживать, а вскоре остановилась вовсе. Сердце, бьющееся со скоростью света, приходило в себя, успокаивалось и училось новому, доселе неизвестному ритму жизни. Я стояла посреди леса совершенно одна, и улыбалась своему безумию. Никого вокруг, только лес — тихий, гостеприимный, настоящий… И небо слишком высоко над головой и под ногами… и в талых глазах этого волшебного леса. Боже, как я любила его…

Всё вновь исчезло и озарилось… уже знакомым светом. Учитель, ученики и я (Анна?). Сидим за столом, на его поверхности — вино и хлеб; все живы-здоровы и полны энтузиазма оставаться таковыми же ещё Бог знает сколько лет.

— Вчера мы с вами работали над притчей о волчице, убегающей от собственной тени. Причиной её поступка, как все верно определили, был страх, а следствием — желание избавиться от него. И чем дольше она бежала, тем больше уставала, потому как желание избавиться от страха только подпитывало его…

— Она загнала себя, да? — осмелилась перебить я.

— Я хочу, чтобы сегодня мы рассмотрели эту притчу с точки зрения тени, — Иисус не обратил внимания на мой вопрос. — Жаль, что сегодня с нами нет Анны, её свежий взгляд всегда помогал вывернуть любую линейную логику наизнанку.

— Я здесь! — произнесла я в пустоту.

По-прежнему не ощущая своего тела, я попыталась оторваться от земли, но почему-то не получилось.

— С точки зрения тени, не будь её — волчица бы не побежала, — сказал Яков.

— С другой стороны, тень — порождение самой волчицы. Не будь волчицы — не было бы и тени, — сказал Фома.

— Где же истина? — спросил Петр.

Я посмотрела в глаза Учителю, и он улыбнулся. Вдруг меня ни с того, ни с сего закружило вокруг собственной оси… если бы я ещё понимала, что такое моя собственная ось! Я оказалась в центре мирового калейдоскопа: картинки смешались в аморфные узоры, звуки в какофонию, а запахи — в один-единственный аромат сырого мяса.

Кружение продолжалось, пока я не почувствовала чью-то руку на своём плече. В этот же миг я остановилась и увидела перед собой зеркало, которое держал Иисус. Там отражалась Книга, вернее, её рисунок. Книга была раскрыта на середине, и я, обратив внимание на старинный коричневый переплёт, могла увидеть пожелтевшие страницы. Более того, я могла увидеть то, что на них написано, и разобрать большие буквы, поскольку они не были зеркальным отображением букв настоящих! Они, нацарапанные красивым витиеватым шрифтом, отливались огнём.

«Нет такой ошибки, которую нельзя было бы исправить. Нет прегрешения, которое нельзя простить. Таково моё учение. Понять его можно не только с моих слов. Всё, чему я учил, я продемонстрировал в жизни».

Желание посмотреть на пространство перед зеркалом оказалось непреодолимым.

Я ДЕРЖАЛА В РУКАХ КНИГУ.

Саму себя.

И, к своему стыду, не могла прочитать ни одной строчки! Но неожиданно в ушах раздался голос Учителя:

— Ты никогда не найдёшь истины, пока она сама не найдёт тебя.

Я открыла глаза и увидела Григория.

— Пока она сама не найдёт тебя, — повторили его губы шёпотом.

В руке он сжимал карандаш, и я заметила, что Григорий, как и Учитель, был левшой.

К слову, в книжном мире такого психофизического разделения нет, а забавную байку про Авторов-левшей я впервые услышала ещё от Апологетики: если ты создана Автором-левшой, то в своей жизни ты будешь встречать только те Книги, которые созданы другими Авторами-левшами.

Странички немного дрожали от прикосновений карандаша. Но Григорий не собирался меня закрывать. Схватив ногой провод, он притянул к себе допотопный телефонный аппарат и набрал номер. В этот миг я вспомнила про таинственную систему «книжных телефонов», о которой знали практически все Книги с рождения, но никто не умел ею пользоваться.

— Привет! — сказал Григорий в трубку. — У тебя есть несколько минут?.. Хорошо, тогда послушай, я почитаю тебе кое-что.

Он открыл меня… и начал… читать второй раз… ВСЛУХ.

«Я хотел бы напомнить тебе: семена всех действий находятся в ваших мыслях. Если ты думаешь «я терпеть не могу такого-то», ты нападаешь на этого человека…»

Я только успела подумать о том, что вслух меня ещё ни разу не читали… как эта реальность в очередной раз пропала и вспыхнула реальность иная. Впрочем, ручаться за то, какая из моих реальностей иная, я уже не могла.

Я оказалась в Библиотеке, но не в виде Книги, а в виде способного перемещаться Взгляда. Только в его поле не наблюдалось никаких стеллажей с Книгами, зато все стены вплоть до высоченных потолков были заклеены бумагой с неразборчивыми надписями.

Я озиралась по сторонам и кругом видела одно и то же. Покинув этот зал, я переместилась в другой, ещё больший по размерам. Здесь, помимо стен с Текстами, были стеллажи с Книгами, и я взяла невидимыми руками первую попавшуюся. Раскрыв её посередине, я не смогла прочесть ни единой строчки. В нетерпении я схватила соседнюю Книгу — и история повторилась. Я хватала и хватала Книги с полки, раскрывала их и видела тот же самый Текст, что на стенах Библиотеки.

Во всех Книгах был один и тот же неразборчивый Текст. А значит, и во мне тоже?

Оглядев кучу валяющихся на полу растерзанных Книг, я отчаялась понимать происходящее. Какой в нём смысл? Какой смысл в единстве всех Книг на уровне Текста?

Взяв очередную Книгу с пола, я вновь раскрыла её, присмотрелась внимательнее к закорючкам на её страницах.

Так. Мне необходимо понять всё прямо сейчас, и я чувствовала, что недалека от цели. Поэтому я подобрала ещё одну Книгу, погладила её по обложке, расправила ей странички и сказала «прости», только голоса своего не услышала. Открыв вторую Книгу, я посмотрела на странички первой. А затем на странички второй. И там, и там неведомые буквы-закорючки были одинаковыми, причём настолько, что мне казалось, будто бы куски Текста переносятся из одной Книги в другую посредством моего Взгляда.

«Стоп!» — сказала я себе и обратила внимание на стены. Затем на находившиеся в руках Книги, затем — на Книги на полу.

Нет, одинаковые Тексты были только в тех Книгах, что я держала в руках. Эти Книги были сёстрами.

Какое-то противоречие. Бессмысленный Текст и так одинаков везде! Смыслов может быть много, а бессмысленность — абсолютна. Она лежит в основе всего и является источником всех возможных смыслов.

Я закрыла обе Книги и прочитала одинаковые названия на их обложках:

«K>

Буквы! Появились знакомые буквы и смысл! Я возликовала и всё поняла.

Эти две Книги-сестры едины не только на уровне Текста, но и на уровне Литературного Произведения, поскольку содержат в себе одно и то же Произведение. Чтобы проверить это, я бросила одну из Книг обратно на пол и схватила другую, с синим переплётом вместо коричневого. Она называлась совсем по-другому, и закорючки в ней были совсем другие, но при этом — такие же нечитаемые.

Бросив обе Книги, я стала вглядываться в стены, пытаясь не упустить свои догадки, поскольку краем Взгляда заметила, что, как только Книги упали на пол, их названия потеряли всякий смысл, а буквы на обложках превратились в уже знакомый ряд неизвестных символов…

«…твой враг — зеркало, в которое ты смотришь до тех пор, пока отражающееся в нём гневное лицо не начнёт улыбаться…».

Григорий читал кусочки меня вслух по телефону. А я, ошарашенная мелодией его голоса и нежностью взгляда, тихо скользящего по страницам, была не в состоянии сохранить всё то, что привиделось секунду назад. Я упустила что-то очень важное, и от этого в моей ликующей душе прорастало щемящее чувство страха.

Григорий закончил читать, и я плавно опустилась на крышу корпуса какого-то прибора. Мой четвёртый (или уже пятый?) Читатель некоторое время молчал, а затем произнёс:

— Мне кажется, христианство придумал первый человек, который не понял Иисуса.

А я не поняла Григория. Это не удивительно — понять людей, когда они общаются друг с другом словами, практически нереально. А Мухомор произнёс ещё несколько фраз, которые я послушала специально, но затем, удручённая непониманием, отключила слух. Вот что произносил Мухомор в телефонную трубку:

— Чтобы правильно понять мастера, достаточно не познакомиться с трактовками его текстов… Да, никакой он не Бог, ты что? Человек создал Бога по своему образу и подобию. Да нет, я не о религии тебе читал… Это духовная психология. Даже круче. Трансперсоналка отдыхает… Только не говори, что такой не бывает. Я сам её только что придумал…

Уф-ф. Очеловечивание в этих опытах чтения всё же сильно выматывает. Можно немного подышать запахами, расправить странички, представить, что качаюсь на волнах… надеясь, что в ближайшие пару часов Григорий меня больше не потревожит.

Вот уж никогда не могла подумать, что обилие читательского внимания может быть утомительным для моего совсем ещё юного тела!

Разбудил меня телефонный звонок. Увидев, как Григорий встаёт и подходит к аппарату, я на мгновение успокоилась. Человек взял трубку и заговорил, тем не менее, звон в моих ушах продолжался, что было, по меньшей мере, странно, ведь я отключила слух. Значит, это не телефонный звонок меня тревожит?

Звук свиристел очень настойчиво, и мне стало не по себе. Я была бы рада снять невидимую трубку и сказать «Алло!» — но вот только как? В воображении? Пока я думала, что делать, непонятно зачем включила слух, и тут же звон прекратился. В тот же миг комната Григория в который раз исчезла, и я увидела… я не поверила своим глазам!

Передо мной находилась Апологетика собственной книгосоной!

— Ой, привет! — я захотела броситься навстречу подруге, но руки обняли пустоту.

— Безусловная Любовь! Это ты?! — не меньше меня удивилась Апологетика. — Это правда ты?!

— Собственной книгосоной! — улыбнулась я. — Ты мне снишься, милая?

— Нет!!! Я тебе дозвонилась!!!

— Что?! Как?! Ыыы…

Я обронила дар речи и прикусила последнюю страничку. Подруга поняла это и заговорила сама:

— Ты не представляешь, как это, оказывается, сложно… Я сейчас расскажу тебе, только боюсь, ты всё равно ничего не поймёшь. Всё дело в том, что я хоть и дозвонилась тебе, но по-прежнему не умею этого делать и не смогу объяснить тебе, как позвонить мне или какой-либо другой Книге.

— Это же метафора… — пробормотала я.

— Все знают, что метафора. До изобретения людьми телефонов Книги называли это «мгновенными письмами», а «номера» называли адресами. И, оказывается, Книга, которая переименовала письма в звонки, носила имя Телефонный Справочник Александра Белла!

— Д-да, — откликнулась я.

Апологетика висела в бледно-жёлтом пространстве возле моего взгляда и продолжала говорить:

— Это метафора мгновенного контакта на расстоянии между Книгами, одной из разновидностей книжной телепатии.

— Я кое-что слышала о телепатии… — перебила я, приходя в себя.

— Это хорошо, тогда ты кое-что поймёшь. Возможность такого контакта закладывается в каждую Книгу с рождения, а доказательство тому — необъяснимое знание определённого набора символов, которыми мы обмениваемся как «номерами».

— Но умение контактировать не закладывается с рождения, — возразила я.

— Милая моя, в этом-то и кроется наше самое большое заблуждение. Умение это есть в каждой из нас!

— Но почему тогда…

— Потому что нет никакого умения, Любовь моя милая и Безусловная!

— Не может быть! Значит, я могу позвонить тебе, если захочу!

— Не можешь. Внимательно следи за моими словами…

Я честно пыталась это делать, хотя радость от процесса общения с любимой подругой страшно мешала сосредоточиться.

— … Никакого умения звонить не существует. Так? Так. Значит, любая попытка воспользоваться этим умением — обречена на неудачу. Так? Так. Значит, наши желания позвонить кому-то или не позвонить не приведут к желаемому результату. Заметь, я не делаю разницы между двумя противоположными желаниями, ибо, желая не пользоваться умением, мы всё равно думаем, что оно есть. Так? Тебе примерно понятно?

— Понятно, конечно, только ты пытаешься сказать о том, о чём сказать невозможно.

— Верно! Ты правильно понимаешь мои слова! — Апологетика вздохнула. — Итак, умения нет, но все Книги думают, что оно есть, и поэтому у них ничего не получается.

— Значит, ты не сможешь объяснить, как ты мне дозвонилась, — заключила я.

— Верно, милая! Какое у тебя удивительно тонкое чувство мировосприятия… Ты… сильно изменилась.

— Но ты сказала вначале, что это было крайне сложно.

— Да… Крайне сложно избавиться от желания тому, кто желает. Крайне сложно понять, что ты умеешь и можешь всё, потому что это самое всё действует через тебя. Но когда оно случается, всё оказывается просто…

— Смогу ли я тебе позвонить? Я знаю твою номер… твой набор символов: 8, альфа, 28, ещё одна альфа, 191919, знак вопроса, многоточие…

— Сможешь. Мне почему-то кажется, что сможешь. Мир услышал меня и помог услышать тебя, просто подружись с миром, и он поможет тебе.

— А ещё раз у тебя получится? И как «положить трубку»?

— Подожди, не делай этого… не отключай слух! Я не уверена… что получится снова. Ты первая, с кем получилось, и я боюсь.

— Но мы можем разговаривать долго… — удивилась я. — Ведь мы контролируем наш слух!

— Не факт, милая… что это вообще зависит от нас. Поэтому расскажи мне скорее, как ты, где ты, сколько у тебя Читателей… Я безумно по тебе соскучилась!

Вкратце я пересказала всё, что случилось со мной с момента нашего расставания в комнате Николая, где Тамара взяла меня ради подарка для Леночки. Когда я рассказывала о Библиотеке, книга-йоге, книгаяме и телепатии, Апологетика слушала, затаив дыхание. Когда же я упомянула о своих видениях в образе человека по имени Анна, подруга едва не расплакалась.

— Я знаю, что не предавала Иисуса, но мне нужны доказательства. Мне, как Книге… понимаешь? Мне как Литературному Произведению, как душе… Глупо это всё, очень глупо.

— Ты их получишь, скоро, милая… Я потрясена твоим рассказом, я в шоке…

Несколько минут мы молчали, глядя друг другу в нежные глаза. Изображение Апологетики витало передо мной, изображение меня витало перед ней, но мы не могли друг друга коснуться.

— У меня всё попроще, — наконец вымолвила моя собеседница. — Через две недели после твоего отбытия отец Николая Борис взял моего соседа Булгакова Избранное, и я больше его не видела. Новым соседом стал Святые Древней Руси, страдающий вялотекущей формой книгофрении. Ну, это когда Книга бормочет бессвязную ересь, считая, что пересказывает своё Литературное Произведение…

— Мне такие ещё не встречались, — сказала я.

— Повезло! Ну вот, я знала от Булгакова Избранное про его соседа, поэтому настроилась помочь ему. Это был тот ещё опыт, скажу тебе! Мучилась я с ним долго… и так, похоже, ничего не добилась. А мой предыдущий сосед предупреждал, что это бесполезно, но ты же меня знаешь — неугомонная я!

— Да, ты у меня такая, чудесная! — я не смогла сдержать улыбку.

— Учитывая, что второй сосед Святых Древней Руси по имени Откровение Харона — вообще бесенятый, моё предприятие было обречено на свалку. Но я не сдавалась, и мы вместе часами бормотали абсурдную бессвязуху, и иногда, ты знаешь, это нас даже сближало!

— Тебя больше никто не читал? — спросила я.

— Увы. Но месяц назад случилось событие — семья Николая затеяла ремонт в комнате, и все шкафы и полки с книгами стали переносить с места на место. И меня взяли с полки и унесли в другую комнату. И вот теперь я живу прямо на полу, на мне — целая стопка других Книг, и сосед у меня по-прежнему один, но уже другой, по имени Безмерное Сердце. Он появился в этой квартире совсем недавно, его взял Борис у своего друга, но так и не прочитал. Безмерное Сердце оказался удивительным и живым соседом, мы с ним быстро подружились. Он много рассказывал о своих Братьях, с которыми жил в Книжном Магазине, а потом мы всерьёз озадачились проблемой «книжных телефонов» как метода врождённой телепатии… Милая Безусловная Любовь, после твоего рассказа я не только ещё сильнее заскучала по тебе, но и безумно захотела попасть в твою Библиотеку! Нам с тобой надо подумать, как это можно устроить…

— Да, дорогая, обязательно! — вдохновенно ответила я. — Мои друзья Лирика, Восстание Ангелов и Тёмная Сторона наверняка знают, как нам помочь. Как только Григорий вернёт меня в Библиотеку, я сразу же этим займусь, обещаю тебе! Я расскажу им о том, какая ты волшебная и самая лучшая в мире, а ещё расскажу о том, что ты умеешь звонить! Ты представь, они — далеко не последние мистики в Библиотеке — и то этого не умеют!

— Этого нельзя не уметь… и я этого не умею, — напомнила Апологетика.

— Прости, я всё ещё торможу. Но ведь как-то это случилось! Какая-то сила, энергия воздействовала на нас с тобой так, чтобы мы могли сейчас говорить.

— Да, родная, и я собираюсь посвятить всю свою жизнь поиску этой силы. Мне кажется, вернее, интуитивно я чувствую, что такова моя миссия.

— И… тебя больше не волнует, будут ли тебя ещё читать… да?

— Совершенно верно. Более того, я тебе скажу так: я не хочу стремиться к тому, чтобы меня читали. Это стремление приводит к болезням не только тела — вроде бумажной абстиненции, но и духа — вроде летаргической апатии…

— Ты знаешь… может быть, бросив стремиться к чему-либо, мы сразу же это и получаем в награду? — подумала я вслух. — Может быть, оно случилось с тобою, как только ты перестала хотеть мне позвонить, перестала скучать по мне…

— Но я скучаю! — воскликнула подруга. — Это правда!

— Это ты сейчас поняла, когда услышала меня… А вот в момент звонка…

— Ты знаешь, он необъясним, этот момент, но, похоже, ты как-то уловила суть. Я не знаю, как…

— А может… это я захотела, чтобы ты мне позвонила? Только я не хотела…

— Дорогая, ты же гений, я всегда это знала… Это благодаря тебе удалось позвонить! Это именно ты не хотела, это ты не скучала, это ты не желала… А я всё это поняла.

— Какая парадоксальная по красоте близость… — изумилась я. — Я просто отдыхала, после чтения, просто качалась на волнах, как учила Лирика, и всё… Я немного утомилась, но была счастлива… я есть счастлива…

— Ты настолько сильно мне не звонила, что услышала мой звонок. С ума сойти!

Мы вновь замолчали. Поразительное открытие! Умения звонить нет, ни одна из Книг не может этого сделать, покуда с какой-нибудь другой Книгой не случится НЕЧТО. Под воздействием некой Силы.

И ведь это не просто чтение мыслей или эмоций на расстоянии! Это какой-то особый, эмпатичный вид телепатии!

Разобраться во всём этом я сейчас не могла… просто смотрела на подругу и наслаждалась моментом…

Вернувшееся ощущение времени заставило вздрогнуть и окликнуть:

— Апологетика! Милая!

Но в ответ не раздалось ни звука. Я встряхнулась, несколько раз открыла и закрыла глаза, вновь окликнула — безрезультатно. Но я по-прежнему видела её! Осмелев, я отключила слух, затем снова обрела его и произнесла какие-то слова. Картинка перед глазами никак не реагировала на мои действия. Тогда я расслабилась, и изображение постепенно растаяло само. Наверное, голосовая связь между нами прервалась раньше, а визуальный эффект некоторое время продолжался по инерции.

Было непросто удержаться от желания вообразить символы Апологетики (8, альфа, 28, ещё одна альфа и так далее) и применить какую-нибудь простую контактёрскую технику (а сложных я не знала даже в теории). Я чувствовала, что ничего не получится… и, в конце концов, перестала сопротивляться желанию.

Разумеется, ничего не получилось, хотя я очень старалась, и потратила на это много-много часов и даже дней. Григорий не переместил меня обратно на подоконник — вообще, насколько я заметила, он вёл хаотичный образ жизни, и все возможные Существа в его комнате жили где ни попадя. Посему следующую неделю я провела в одиночестве, без контактов с кем-либо. Ожидания также не оправдались: Григорий больше не читал меня вслух, не вычерчивал карандашом на моих страничках, не нёс меня в Библиотеку. Из рассказов Восстания Ангелов я знала, что библиотечные Книги живут у своих Читателей от одной недели до нескольких месяцев. Поэтому торопить события было глупо, просто хотелось поскорее поделиться с друзьями новыми удивительными открытиями. Впрочем, ожидать чего-либо от людей — идиотское дело!

Да, кстати, я больше не называла Читателей Богами. Мне теперь казалось, что они — Ангелы.

Моё одиночество было прекрасным, и даже не из-за того, что я не скучала. Я нашла себе важное и интересное занятие. Книги заболевают апатией или депрессией, потому что не умеют быть в одиночестве, и постоянно живут в напряжении из-за неудовлетворённых желаний. После звонка Апологетики я решила посвятить время исследованию самой природы своих желаний, и для этого экспериментировала со всеми возможными видами ментальных визуализаций. И вышло так, что доказать себе абсолютное бессилие что-либо изменить — действительно крайне сложно. Цепляясь за всё новые и новые доказательства, я никак не могла остановить сам процесс исследования, поскольку была бессильна сделать даже это.

Желание расслабиться и открыться для чьих-то звонков — невыполнимо.

Желание забыть о том, что я хочу кому-то позвонить — также невыполнимо.

А стремление ничего не желать приводит к вопросу «кто желает?», и на этот вопрос я не могла найти верного ответа. Говорить, чего требует душа — я не могла, поскольку не знала свою душу. Говорить, чего жаждет тело — я не могла, поскольку не была уверена, что я — тело.

В общем, я окончательно запуталась в своих теориях и практиках.

Зато в жизни Григория начали происходить разные события — к нему приходили двое мужчин и одна женщина. Несколько дней подряд они занимались плохо понятными мне вещами, и от этого в комнате запахло одновременно жареным луком, солёным хлебом и мятой тканью. Мужчины работали металлическими инструментами — стоял такой жестокий лязг, что и канал настройки с Григорием, и слух мне приходилось отключать. Все четверо очень громко разговаривали и смеялись, а я уже давно заметила за людьми такое свойство: чем больше их собирается в одном месте, тем бессмысленней всё то, что они делают. Однажды вечером приятель Григория включил посреди комнаты какое-то смешное булькающее устройство, и вскоре кусок резины, валяющийся на полу, превратился в самую настоящую лодку. Это настолько обрадовало людей, что они ещё долго и шумно играли с лодкой, представляя, будто плывут по реке.

Моё «жилище» на крыше Сломанного Системного Блока пару раз перемещалось на небольшие расстояния по комнате. Сам Сломанный Системный Блок не подавал признаков жизни, так же, как их не подаёт, например, Книжный Шкаф, заполненный Книгами. Когда-то, много месяцев назад, я спрашивала об этом Апологетику — почему в едином живом мире далеко не все Существа кажутся нам живыми? Подруга по-утреннему улыбнулась и сказала, что я уже ответила на свой вопрос: Книжному Шкафу мы, Книги, КАЖЕМСЯ неживыми. Единый мир разделён на бесчисленное множество иных миров, связи между которыми прописаны в Изначальной Забавной Книге Создателя Миров. Узнав об этом, я немного возгордилась тем, что живу в мире Книг, ведь даже сам Создатель Миров был не против на досуге черкнуть пару строчек в свою Забавную Книгу.

Я продолжала и продолжала учиться тому, чему научиться нельзя, то есть «набирать номер» Апологетики. Во время одной из ароматных динамических медитаций, когда я активно вдыхала чудаковато-пряный запах номера подруги, Григорий взял меня и быстро переместил в неизвестную доселе кромешную тьму.

Очухавшись от такой неожиданности, я приспособила зрение к темноте и поняла, что находилась внутри очень маленькой сумки, плотно закрытой от окружающего мира. «Что ж, — подумала я. — Четвёртый Читатель готов вернуть меня в Библиотеку».

Слева от меня была стена сумки, а справа копошилось некое Существо. Я обрадовалась этому факту и поздоровалась с ним.

— Привет, Книга, — откликнулось оно, — Я Настольная Игра Шахматы.

— Ух ты! Как интересно, никогда не встречала таких! — обрадовалась я ещё больше.

— А я встречал много Книг. Но тебя и здесь — впервые.

— Как тебя зовут? Сколько тебе лет?

— Меня зовут Манополюс. Мне четыре года без полутора месяцев по человеческим меркам.

— А я Безусловная Любовь. Мне по ним же всего один год и уже почти две недельки!

Так мы и познакомились. Интуиция нашёптывала, что Манополюс — крайне занимательное Существо. Не сказала бы, что моё седьмое чувство работает безотказно, но я пока не знала ни одной практики для его развития. Об этом я и решила спросить:

— А не знаешь ли ты, дорогой Манополюс, какую-нибудь простую практику для развития интуиции?

— Неплохо для начала знакомства, дорогая Безусловная Любовь! Ну и вопросики у тебя!

— Ну, а что мелочиться? Меня интересуют глобальные процессы!

— Как говаривал Третий Великий Чатуранга, это пройдёт.

Я нахмурилась, не понимая, но Манополюс добавил:

— Шучу.

И тут я расхохоталась не на шутку. Настольная Игра Шахматы наблюдала за мной с нескрываемым удивлением.

— Первый раз вижу такую забавную Книгу! Впрочем, я так и не ответил на твой вопрос, а это не в моих правилах.

— Ответь на него, пожалуйста, — наконец отдышалась я.

— По моему глубокому убеждению, практик для развития интуиции не существует.

— Хорошо. Спасибо.

Манополюс ободряюще похлопал меня по обложке и спросил:

— Не хочет ли твоё энное по счёту чувство подсказать тебе, зачем ты здесь оказалась?

— Знаешь, совсем не хочет. Все мои тридцать три чувства молчат, отдыхают и релаксируют. Григорий разбудил меня во время медитации, поэтому я сейчас не сильно заморочена происходящим вокруг.

— Хорошо, тогда спрошу иначе: что ты думаешь по этому поводу?

— А, ну это легко! — улыбнулась я. — Я в сумке, Григорий понесёт меня в Библиотеку…Эээ… Библиотека — это такой святой дом, где иногда живут Книги, вот.

— Вряд ли Мухомор понесёт тебя в это прекрасное место, — возразил Манополюс. — Обычно он кладёт меня в этот рюкзак, когда собирается в экспедицию. Не думаю, что сегодняшний день — исключение. С другой стороны, он впервые берёт в экспедицию тебя, и с этой стороны — да, день весьма необычный.

— Меня? В экспедицию?! Хм!

Пришлось задуматься и подробно расспросить Манополюса, в результате я выяснила немногое. Григорий со своими друзьями любит путешествовать и ездить на дикую природу, чтобы ей любоваться. Он это проделывает довольно часто, разве что зимой развлекается как-то иначе. Манополюса ему подарил приятель по прозвищу Динозавр больше трёх лет назад, почти сразу же после того, как купил его в Спортивном Магазине. С тех пор Настольная Игра Шахматы радостно путешествует вместе с Мухомором по миру. Обычно его соседями бывают Карты, Спички, Складные Ножи или Существа из мира Пищи вроде Козинаков. Но вот Книг в экспедиции Манополюс не встречал ни разу.

— Зачем ты ему? — спросил он.

В ответ я вкратце рассказала о том, как происходит общение Читателя с Книгой, и о нашем с Мухомором удивительном контакте.

— Наверное, он хочет продолжить чтение меня в каком-либо виде, — предположила я.

— Если для тебя он — Читатель, то для меня — Игрок. Любой Настольной Игре с рождения даётся определённый смысл существования, который заключается в том, чтобы найти своих Игроков. Настольной Игре Шахматы нужно два Игрока — ни больше, ни меньше. Когда Игроки в меня играют, я испытываю предположительно те же ощущения, что и ты, когда тебя читают. То есть принцип взаимодействия с людьми у нас, Игр, и у вас, Книг, один и тот же. Понимаешь меня?

— Да. Но Книгу не могут читать два Читателя одновременно. Вернее, могут, конечно… — я на мгновение вообразила эту смешную картину. — Но нам вполне достаточно одного.

— Говорят, в Шахматы может играть один Игрок, — ответил на это Манополюс. — Но у меня такого опыта не было. Мне кажется, это перверсии — как в твоём, так и в моём случае.

— Да, мне тоже так кажется, — согласилась я, не зная смысла слова «перверсия». — Значит, Григорий — твой Игрок. А второй кто?

— А второй — Динозавр. Он был сегодня здесь, такой высокий парень в круглых очках. Это мои лучшие Игроки.

— А кто твои худшие Игроки?

— Ууу… — прогудел Манополюс. — Худшие Игроки — это Игроки, которые не знают моих Правил. Эх, дай Разработчик памяти… Это были две маленькие девочки, их звали Саша и Наташа. Одна из них — дочь Жанны, которую ты тоже могла видеть у Григория, а вторая — дочь её подруги. Мухомор гостил у Жанны и зачем-то отдал меня на время этим девочкам. Они не знали моих Правил и играли в меня просто отвратительно. Они едва не растеряли мои Фигуры и швырялись моей Доской. Это было очень больно, поверь мне. Слава Индусам, Мухомор собрал меня воедино, еле-еле найдя пятую белую пешку под диваном. Во время следующей Игры я попросил его больше никогда не давать меня детям. Скорее всего, он услышал меня. С тех пор я не люблю детей, ведь они способны причинить боль Игре.

— Но, насколько мне известно, дети людей любят играть, — неуверенно возразила я.

— Да, ты права, — вздохнул Манополюс. — К счастью, не все Игры — детские, и мне в какой-то степени повезло родиться именно Шахматами. Вообще, Игры говорят, что дети тоже разными бывают. Так что… Хорошо, что мы — не люди, иначе бы и у нас были дети.

Чувствуя, что он недоговаривает, я мило улыбнулась соседу, располагая его к доверию.

— Есть такая теория… Мы, Настольные Игры, называем её Теорией Первых Нард. Это самая древняя и самая недоказанная из всех возможных теорий в Мире Настольных Игр. Звучит она просто и страшно: «Смысл Игры — это боль».

— Но… почему так жестоко? — я растерянно захлопала глазами и прониклась сочувствием к Манополюсу.

— Тебе не понять, в тебя никогда не играли.

— Если мы похожи принципом взаимодействия с людьми, то для Книг эта теория звучала бы так: «Смысл чтения — это боль». Но это неправда. Чтение — далеко не всегда боль.

— Если честно, то я тоже не совсем согласен с Теорией Первых Нард.

— Тогда расскажи, что ты испытываешь, когда в тебя играют.

— Ууу… как бы покороче выразиться да попонятнее…

— Можешь не экономить время, полагаю, Григорий сделал нас соседями надолго. Ведь экспедиция ещё даже не началась, а длится она не один день, ведь так?

— Так-то оно так. С тобой почему-то легко быть откровенным, дорогая Книга. Дело не в этом, дело в том, что я затрачиваю много энергии, чтобы понимать твой язык, и предполагаю, что ты тоже…

— Да нет, у тебя очень простой язык. Просто я полностью поглощена общением, и мне не нужно напрягаться.

— Научишь?

— Научу.

— Спасибо. Впрочем, я так и не ответил на твой вопрос, а это не в моих правилах.

— Может, в твоих правилах не сразу отвечать на вопрос?

— Хм.

Какой чудной Манополюс! От восторга я прыснула в обложку. Он тоже заулыбался и демонстративно почесал себя по крышке коробки.

— В общем, это похоже на… на парение. Представь, что Григорий взял тебя и несёт, и ты как бы летишь.

— Представила.

— А теперь представь, что ты летишь без посторонней помощи.

— Представила.

— Примерно так я себя чувствую, когда в меня играют любимые Игроки.

— А ты умеешь передавать чувства в процессе эмпатии? То есть невербального сопереживания?

— Возможно, если я верно тебя понимаю…

— Может, попробуем?

— Прямо сейчас?

— Ага!

— Ну, давай.

— Тогда обними меня крепче, тактильный контакт крайне важен.

Но всё оказалось не так легко. Манополюс — Существо другого мира, и нам никуда не деться от страха перед неизвестностью. Открыться Книге мне было проще, но возможность нового опыта… это похоже на весы, где страх на одной чаше, а жажда близости — на другой. Манополюс, несмотря на оброненную фразу «с тобой легко быть откровенным», сразу же «захлопнулся», попав в мои объятия. Немудрено — ведь невербальный контакт глубже, и для него нужна совсем иная степень свободы.

Правда, некоторое время я тоже не могла расслабить переплёт — из-за страхов, непривычности, желания всё сделать поскорее. Но, понимая, что у моего партнёра ещё больше проблем со сближением, я взяла на себя ответственность за пробивание разделяющей нас ментальной стенки.

— Закрой глаза и просто думай о том, что в тебя играют. Вспоминай свои прошлые ощущения.

Некоторое время я видела только черноту и чувствовала приятные покалывания между страничек. Затем появилось ощущение падения, будто бы из-под ног выбили книжную полку. Затем случилось резкое приземление, словно меня кинули на диван с метровой высоты, и я почувствовала себя открытой на середине. По обе стороны от меня находились люди — Григорий и его друг Динозавр, оба сверлили меня глазами, причём Динозавр делал это вверх ногами! Такое впечатление, что он сидел на потолке и почему-то не падал, хотя, по закону Книжной Манны, был обязан грохнуться на пол.

— Твой ход, — безмолвно произнесли губы Григория, но я разобрала слова.

Динозавр положил свою руку прямо на меня, и всё вокруг закружилось с бешеной скоростью. Люди и незнакомая комната пропали, началось что-то совсем неописуемое. Кружение, в разные стороны одновременно и без малейшего намёка на дискомфорт, сменилось ощущением нежной обволакивающей теплоты, обладающей совершенно невыносимым ароматом. Я испытала что-то запредельное, неописуемое, я даже не знаю, как это назвать и есть ли этому аналог в мире Книг. Нет, когда меня читали, было совсем иначе, действительно больше похоже на парение. Вот, если бы каждую мою страничку взяли, погладили, прикоснулись к ней с огромной любовью, а затем сделали то же самое с кем-то очень близким мне, а я искренне порадовалась счастью этой любимой подруги-Книжечки… Или лучик Солнца скользнул по моей обложке, а я превратилась в частичку лучика, слилась с ним и потекла обратно, навстречу Звезде… Или я поймала на себе чистый, проникновенный, изумительно нежный взгляд Учителя…

— Шах, — услышала я голос Динозавра.

Но он меня не отвлёк. Я снова и снова погружалась в тёплую головокружительную нежность, это было удивительно и продолжалось… и продолжалось… Нечто подобное я испытывала с Апологетикой, только ощущения были более высокого порядка… Если сейчас при каждом погружении меня бросало в дрожь, как от внезапного пробуждения, и я даже вскрикивала, то эмпатия с любимыми Книгами практически не затрагивала моих страничек и обложки.

Контролировать подобные переживания я, разумеется, не могла. Но спустя какое-то время нежность неожиданно похолодела и обжигающе навалилась на меня. Тело среагировало машинально, и я разжала объятия. Манополюс открыл глаза, и мы услышали человеческую речь, а также поняли, что перемещаемся вместе с рюкзаком.

— Что это было? — спросила я, стряхнув с себя энергетические остатки неприятного жжения. — В самом конце меня окунули в раскалённый снег.

— Извини, это мой страх. Я испугался, что тебе могут быть неприятны мои воспоминания.

— Было здорово, ты зря испугался… эээ… погоди, а тебе самому удалось что-то почувствовать?

— Мне удалось уйти с головой в воображаемый процесс Игры, а потом… потом было странное видение. Будто бы в меня играет один Игрок, и делает это совсем не по Правилам. А потом… потом меня кидало, швыряло, вертело, крутило… в общем, никакого парения. Иногда я слышал чьи-то голоса, иногда задумывался, как там ты. А потом вот пришёл страх.

— Давай немного отдохнём, а потом я передам тебе касаниями свои ощущения от чтения. Я тоже хочу поделиться с тобой, и когда ты их узнаешь, мы сможем сравнить и стать немного ближе. А потом мы можем поработать со страхами, у меня их тоже хватает, не волнуйся! Мой друг Восстание Ангелов говорил, что страхи нам не принадлежат, вот мы и проверим это.

— Я не против, Безусловная Любовь. Кстати, мы уже в пути, вернее, люди в пути. Я различаю голоса Мухомора, Жанны, Динозавра и ещё человека по прозвищу Крот. И ещё один женский голос мне не знаком.

— А ты всегда слышишь людей?

— Я слышу тех, кто ко мне хоть раз прикасался.

— Да? Мне с этим сложнее. Но, кстати, мы не на природе, а в каком-то помещении.

— Как ты определила?

— По запаху.

— Ты умеешь чувствовать запахи?! — Манополюс вытаращил на меня свои большие чёрно-белые глаза.

— Немного. Совсем чуть-чуть. Запахов миллионы, а я различаю от силы сотню.

— Научишь?

— Научу…

В моей жизни ещё не было настолько тесного контакта с Существом из другого Мира. У меня создавалось впечатление, что я общаюсь с обычной Книгой, немного стеснительной, правда, но не более того. Я представила, какому количеству всего мы с Манополюсом можем научить друг друга… Эдак никакой экспедиции не хватит, а ведь скоро мы попадём на природу, и я буду умолять всех известных и неизвестных богов о том, чтобы меня выпустили из рюкзака полюбоваться на окружающий мир.

— Милый Манополюс… попроси Григория выпустить меня на природу, как только будет возможность. А ещё попроси не разлучать нас надолго. У тебя это получится, всё же вы с ним знакомы много лет.

Настольная Игра кивнула. А на меня нахлынула рефлексия, и в попытках понять, каково это, когда в тебя играют, я зашла в логический тупик. Вот если бы какой-нибудь человек вместо того, чтобы меня читать, сыграл бы в меня… наяву… но, наверно, это невозможно, судя по тому, что я чувствовала в объятиях Манополюса.

Тем временем люди вместе с нами перемещались на железнодорожном транспорте, и под монотонный стук колёс, похожий по запаху на вечер в Библиотеке, меня быстро сморило.

— Эй, Безусловная Любовь! Э-эй… — кто-то робко затормошил меня.

— Что, уже? — мне снился Книжный Магазин, и я подумала, что моего соседа сейчас купят.

— Мы почти приехали, — раздался голос Манополюса.

— Ничего себе, как время летит… — потянувшись, я расправила странички.

— Мы уже на природе.

Сделав глубокий вдох, я едва не потеряла сознание. Да, мы действительно находились на свежем воздухе, настолько свежем, что с непривычки можно быстро надышаться и словить спонтанную галлюцинацию.

— Пятую женщину зовут Ирина. Мы идём к речке. Я был здесь в прошлом году, — пояснил сосед.

— А в чём смысл экспедиции для людей?

— Насколько я понял, когда-то давно здесь жил большой друг Мухомора. Потом с ним что-то случилось, и теперь все они каждый год приезжают сюда.

— Странно.

— Очень. Особенно тот факт, что человек по прозвищу Знахарь много лет жил в лесу один. Он в Игры не играл, и уж Книг тем более не читал.

— И ты его никогда не видел?

— Нет. И, разумеется, мне никто из людей ничего специально не рассказывает.

— Мне тоже. Вообще, мне кажется, в людях сидит сильный стереотип насчёт способов общения с Существами из других миров. Вот почему, например, тебя не почитают вместо того, чтобы в тебя играть? Или почему не обнимут и не предадутся с тобой эмпатии? У людей столько возможностей, гораздо больше, чем у нас, с рождения неподвижных Существ! И, тем не менее, мы с тобой стараемся жить полной жизнью, а люди… Эх, люди, люди!

— Ты права, Книжка, мир людей мне совсем непонятен. Вокруг них столько жизни, а они словно специально не замечают её.

— Наверно, это их проклятье, — предположила я.

— Всё может быть. Очень похоже.

— А в твоём мире существуют проклятия?

— О, их масса, одно страшнее другого! — улыбнулся Манополюс. — Вот, например, самое распространённое: «Чтобы в тебя заигрались!» Или вот такое: «Сыграй в себя, неудачник!» Или самое тяжёлое, даже я в него верю: «У каждой Игры есть Правила, но ни одна Игра их не знает».

— Расскажи, что такое Правила Игры.

— У каждой Настольной Игры есть свой Разработчик — тот, кто придумывает её Правила.

«Автор!» — подумала я.

— …и каждая Настольная Игра знает эти Правила с рождения.

— Постой, а твоё проклятие этому противоречит!

— На то оно и проклятие. Каждой Игре кажется, что она знает Правила, и с этой иллюзией мы вынуждены жить всю жизнь.

— А настоящие Правила существуют?

— Разумеется. По ним в нас играют люди. Они узнают их непосредственно от Разработчика. А мы не можем, к тому же, мы свято верим в иллюзию того, что знаем.

— И вам этого достаточно?

— Да, потому что если начинать думать о том, что вся наша жизнь — иллюзия, становится больно.

— Но вы разве не страдаете от того, что живёте не по-настоящему?

— Это сложный вопрос, милая Книга. Ведь, помимо собственных Правил, есть ещё много всего, например, сам процесс Игры с Игроками. А ещё процесс общения между нами — ведь Игры не могут Играть друг в друга, хотя это — безумное желание любой Игры!

«Книги тоже не могут читать Литературные Произведения друг друга», — вспомнила я, но вслух сказала:

— Всему можно научиться, дорогой друг.

— Да… наверно…

— Кстати, продолжим, если ты готов. Я выспалась и могу показать тебе, каково это — быть читаемой Книгой. Обними меня крепче…

Манополюс не возражал. На этот раз мне было попроще, хотя партнёр всё равно «захлопнулся» и долго не пускал меня в своё эфирное пространство. Но любовь способна на чудеса, и постепенно Манополюс открылся, перестав меня бояться. Передавать ему картинки из жизни Учителя или очеловеченную себя я пока не стала, ограничившись лишь огнём и водой — ощущениями, которые случились со мной ещё во время чтения вторым Читателем Сержем. Поджечь воображение Манополюса не составило труда. Затем я перенесла его в пространство над водой, выбрав в качестве её хранилища воображаемую речку. Для Книг вода — мучительная боль, поэтому я, конечно, не окунала своего «горящего» партнёра в воду, как не окуналась в неё во время чтения сама. Но само парение над водой, не обусловленное ничем, а значит, способное прекратиться в любое мгновение — это лучшее, что было со мной при контакте с Сержем. Конечно, для Настольных Игр вода вряд ли символизировала боль, и наверняка Манополюс видел и ощущал совсем другое. Но энергией и чувствами наполняла его ощущения я.

Для разнообразия я провела партнёра несколько раз по замкнутому бесконечному тоннелю. На его стенках постоянно сменялись мои видения — абстрактные космические и вполне конкретные земные, и все эти картинки переливались яркими цветами и оттенками, источали разнообразные ароматы, начиная от запаха неискренних отношений, царящего в квартире Николая, и заканчивая сливочным запахом девушки Юли, хоть и не любящей Книги, но пахнущей как ангел.

Я настолько увлеклась процессом, что не заметила, как начала показывать Манополюсу Учителя и сцены в городе Иерусалиме. Прокручивая их ещё и ещё раз в воображении, я всё переживала заново, от чего меня наверняка сильно трясло наяву.

Вдруг картинки смешались: люди, дома, ученики, кресты… Они вспыхнули у меня на глазах и взвились высоко в небо, где зловещей чёрной дырой зиял вход в замкнутый тоннель. Я подумала, что ничего такого не испытывала и не хочу передавать, но процесс отделился от моего восприятия и, более того, стал «набрасываться» на меня, будто бы партнёр стал навязчиво возвращать мне свои ощущения. Что-то пошло не так, я быстро вышла из состояния эмпатии и… объяла руками пустоту. Манополюса рядом не было, а рюкзак больше никуда не двигался. Кромешная тьма по-прежнему была моей надёжной спутницей.

— Манополюс, Игра, Шахматы! — закричала я. — Ты меня слышишь?

Принюхавшись, я уловила запах огня и чего-то горевшего.

— Манополюс, где ты?! — я готова была расплакаться.

Никто не откликался. Наверно, его взял Мухомор, но так не вовремя — в процессе нашего сближения! Ну ладно… Обидно, конечно. Но ощущения, когда сопереживаешь пустоте, когда нет принимающего — просто ужасны! Неприятно так, будто бы в воду окунули…

Мы никуда не двигались, было темно и тихо, немного зябко — предстояла первая ночь вне помещения. Очень непривычно! В такие ночи, по словам Лирики, снятся только зелёные осознанные сны. Что ж, посмотрим…

Но вдруг я услышала… песню! Звуки музыки… да, конечно, мне доводилось слушать музыку раньше, но по большей части она мне не нравилась, поскольку была какой-то… вторичной что ли… я не видела того, кто играет и поёт. Правда, сейчас я тоже не видела его, из-за стен рюкзака, но я слышала голос, настоящий голос! И без всякой настройки на связь! Вот это да!!!

Это был женский голос Ирины. Откуда она знает про меня, как сотворила канал?! Вместе с голосом звучала ласковая струнная музыка, я прислушалась и поплыла на звуковых волнах… поплыла…

С ума сойти, люди поют про Книги! Я как поплыла, так и свалилась на землю обратно. Кто это такая — Книга Фей?! Мда, похоже, ноченьку эту мне не спать и зелёных снов не видать. Я хочу телепатической связи!!! Я хочу позвонить… Тёмной Стороне. Может быть, получится. Мне надо столько всего рассказать своим друзьям… И куча вопросов… вопросов… и ответов.

Отключив слух, я по новой взялась за дело. Чтобы Тёмная Сторона почувствовала, что я её зову, я не должна её звать. Хорошо, тогда её будет звать… Аэлита! Пусть я не знакома с ней, но я знаю, что Тёмная Сторона учит её премудростям телепатии Алмазной Сутры. Значит, для начала мне необходимо создать сильный энергетический образ Аэлиты в общем с Тёмной Стороной эфирном пространстве. Да, задачка не из лёгких, учитывая, что мой практический опыт генерирования энергетических образов незнакомых Книг равен нулю. К тому же, я решила «подвесить» образ над водой — уж очень мне понравилась эта идея!

Подышав как требуется, прогладив каждую страничку и выйдя в воображаемую реальность, я заработала с ассоциациями. При имени «Аэлита» я чувствовала причудливый узор из постоянно пересекающихся крестиков и ноликов на голубом фоне разочарования. С него и начнём, и разочаруюсь я, пожалуй, в неумении играть…

Через некоторое время кое-что стало вытанцовываться. Аэлита представляла собой красный колышущийся контур из букв на серо-фиолетовом лице Библиотекаря Галины. Однако мне катастрофически не хватало сил, чтобы наполнить эту картинку энергией; откуда и от кого почерпнуть их, я не знала. «От того, с кем хочешь связаться», — вспомнила я слова Восстания Ангелов, сказанные им на вводной лекции в день моего рождения. Чудесно! Но я не хочу ни с кем связываться… вот незадача.

Какое-то время я просто поддерживала жизнь образа Аэлиты и наблюдала за ним. Потом мне пришла в голову идея приснить его Тёмной Стороне. Но как, если я не сплю с ней в обнимку?! Может, визуализировать образ Тёмной Стороны? Заякорив образ Аэлиты запахом буквы «А», похожим на запах настороженного предчувствия, я занялась новыми ассоциациями.

Мои силы иссякли как обычно на самом интересном месте в тот момент, когда я пыталась переплести образы двух Книг, и заметила, что во время наложения образ Аэлиты меняет свою структуру. Так и не почувствовав никакого отклика от реальных Книг, я провалилась в бесформенный разноцветный мир снов, едва успев сделать установку на солнце.

Проснулась я сама по себе, подкачавшись приснившимся теплом. Включив слух, я тут же выключила его, ибо едва не оглохла. На улице происходило что-то очень шумное и непонятное. А, обернувшись, я обнаружила, что у меня новый сосед — какой-то Тюбик.

— Эй, дружок! — со всей своей нежностью позвала я. — Ты живой?

Ноль эмоций. Попробуем ещё раз. И ещё…

Тюбик не откликался. Так. Хорошо, включу слух потихоньку, для этого представлю, что он уже включён…

Звуков такого количества и качества слышать мне ещё не доводилось! Отличить один от другого было достаточно просто, а вот определить их источник… не удавалось до тех пор, пока я не услышала раскаты грома!

На улице творился дождь, даже не дождь, а ливень — его капли били по крыше с такой силой, что дрожало всё вокруг, причём эта самая крыша находилась в непосредственной близости от меня. Сквозь шум долетали неразборчивые обрывки человеческой речи — видимо, люди пытались перекричать стихию. Сюда же добавлялся гудящий, пронизывающе-шелестящий звук очень сильного ветра — по крайней мере, таким он мне представлялся. А гроза… гроза ошеломляла, оглушала, продирала до самых кончиков страничек. Она была настолько близко, что явления природы, наблюдаемые когда-то из окон Библиотеки, показались мне фальшивыми, детскими, ненастоящими. Неожиданно раздался резкий скрипящий звук, похожий на усиленный в тысячу раз звук рвущейся бумаги, и в моих глазах помутнело. Я услышала обрывок голоса Динозавра:

— … упала! … метра от палатки!

Новый сосед не подавал признаков жизни, и я подумала, что он отключил все органы чувств. Восстание Ангелов называл подобную вредную практику тотальной сенсорной депривацией, в которой сложнее всего — заставить не работать интуицию. Я этого не умела. Что до зрения и слуха, то это легко приобретаемые умения Книг… а вот насчёт Тюбиков я была не уверена.

Несмотря на естественно возникший страх, я почему-то очень хотела хотя бы одним глазком взглянуть на бурю. Но людям сейчас, конечно, не до меня… А со страхом надо что-то делать, и я принялась трясти Тюбика, в том числе и на ментальном уровне. Взяв на вооружение методы выведения Книг из летаргической апатии, переданные мне библиотечными друзьями, я исколола розовыми иглами всю защитную оболочку своего соседа. Наконец, он соизволил вздрогнуть и очнуться. Тюбик долго не понимал, что происходит, а я уже находилась в полуобморочном состоянии.

— Эй, друг! Привет! Проснулся наконец-то. Ты извини, что я тебя потревожила, но если бы я этого не сделала, ты бы мог проспать свой звёздный час.

Улыбнувшись сквозь мутную пелену тревоги, я прижала Тюбика к себе.

— Ты к-кто? — раздался его не похожий ни на что голос.

— Я Безусловная Любовь, твоя лучшая подруга на данный момент. Хватит страдать депривациями, хватайся за меня, и будем учиться смотреть опасности в лицо.

— Зачем? — не понял Тюбик.

— Чтобы жить, милый мой. Жить! А не быть бесчувственным предметом для людей!

— Ааа… — ответил ошалевший сосед и робко прильнул ко мне.

— Так-то лучше.

Вдвоём уже почти не страшно. А уж в эмпатии…

— Ну, откройся, пожалуйста, — шептала я, хотя на самом деле кричала. — Ну что тебе стоит… не съем же я тебя!

Пока я боролась с Тюбиком, совсем не заметила, как тряпочная стенка рюкзака стала влажной.

— Перенесите нас под крышу! — закричала я.

Понимая, что люди, и даже Григорий, меня не услышат, я мысленно обратилась к Манополюсу: «Попроси перенести рюкзак со мной под надёжную крышу!»

— Эй, Тюбик! Ты знаешь Манополюса — Настольную Игру Шахматы?

— Д-да…

— Отлично. Сейчас мы с тобой будем мысленно призывать его нам помочь. В воображении. Используй все свои силы, что есть. Хорошо, милый?

— А что н-надо попросить? — спросил Тюбик.

— Чтобы рюкзак передвинули под крышу.

— Х-хорошо.

— Я тебя люблю. Всё, поехали.

Уффф… Сопереживать он совсем не умел, но, по крайней мере, подстроился к моему пространству воображения. Я решила послать Манополюсу ощущение, что в него играют, благо я его прекрасно помнила…

Во время нелёгкого процесса отдачи пришлось представить себя без обложки, поскольку жжение от проступающей через стенку рюкзака влаги становилось нестерпимым. Но до страничек оно не дошло, и я, открыв зрение и слух, поняла, что рюкзак подвинули — изменилась тональность звуков хлеставшего по крыше палатки дождя.

У нас получилось? Может быть. Но соседа надо приободрить.

— Эй, Тюбик, спасибо тебе! Кажется, у нас получилось, ты молодец!

— Д-да, — он потихоньку отлипал от меня.

— Как тебя зовут-то хоть?

— Моё Солнышко.

— Красиво! Ты хороший!

— Т-ты тоже. Ты Книга?

— По форме — да, по содержанию — нет, — уверенно ответила я.

— Я в-вымотался.

— Отдохни. Прижмись ко мне, не отлипай, пожалуйста. Вдвоём не страшно.

— А одному с-страшно?

— Да тоже нет, на самом деле. Чего нам бояться, если произойти может всё, что угодно?

— Может, с-смерти.

— Мы бессмертны, милый. Умереть может только то, что нами не является, и чем не являемся мы. Мы с тобой не можем контролировать ни жизнь, ни смерть. И то, и другое — это действия какой-то другой, неведомой нам Силы.

— А наши т-тела к-как же?

— Ты можешь контролировать своё тело? Нет. Значит, тело не твоё, а значит, ты не тело. То же самое с мыслями. Мысли не твои — а значит, ты ими не являешься. Ты не в силах изменить прошлое или контролировать будущее — выходит, бояться нечего. Прими с благодарностью всё, что с тобой случается.

— Но откуда т-ты это з-знаешь?

— Н-не знаю, — ответила я, неожиданно начав заикаться.

— Но к-кто мы т-тогда?

— Н-не знаю. Но м-мы не то, что я перечислила.

Тюбик затих, наверно, задумался. А я вообще не поняла, кто произнёс последние фразы моим голосом, потому что они взялись ниоткуда. Я никогда не мыслила такими странными категориями… И совсем не была уверена в своих словах.

А буря продолжалась. Что творилось там, за пределами нас с Тюбиком, за границей такого ненадёжного тряпочного рюкзака, мне оставалось только догадываться. Я сделала всё, чтобы настроиться на аудиосвязь с Григорием и через него услышать, о чём говорят люди. Но до меня долетали лишь отдельные слова:

— …Мухомор… Жанна… где… живы… делать… молиться…

Это были голоса Динозавра, Крота и Ирины.

Через какое-то время я решилась перенастроиться на Ирину, канал с которой ясно чувствовался. Появился взволнованный голос Жанны:

— … с корнем… ураган… лодку… рюкзак… лагеря… мы поднялись… молния…

— Крот… аптечка… — голос Динозавра. — …Делать… знает? Ира… альпинист… что-нибудь!

— … аптечку найди… палатку! …нужно сделать! — голос Иры.

— … огонь сделаем? — голос Крота.

То ли мне показалось, то ли действительно стихия отступала. Внешний шум стал тише, дождь уже не так отчаянно наяривал по крыше, да и ветер, похоже, успокаивался. А я уже и не знала, насколько могу доверять своему каналу связи.

— Эй, Тюбик! Моё Солнышко!

— Д-да?

— Что это было? Буря?

— Люди г-говорят, д-да.

— А ты их хорошо слышишь? У меня из-за грохота сбивается настройка и слух пропадает.

— Х-хорошо.

— Тогда рассказывай, что там происходит. Я совсем ничего не понимаю.

— Х-хорошо. К-как ты д-доволокла его? Он же т-такой т-тяжёлый. Это г-говорит К-крот. Я н-не знаю, т-только п-помогите ему. Д-денис, что ты к-копаешься? З-здесь н-нету ничего. Это г-говорит Жанна. Н-нигде н-ничего н-нет! В-все п-палатки р-разметало по лесу, м-мы только М-мухоморову с-спасли. Это орёт Д-динозавр.

— Боже мой, что там произошло? Какое-то несчастье? — я растерянно посмотрела на Тюбика, хотя в полумраке почти не видела его.

— Ж-жанна плачет.

— Что же случилось? Это ведь с Григорием что-то случилось, да?

— М-молчи. Не перебивай м-меня. Он д-дышит, но без с-сознания. Ищите мою аптечку и р-разводите огонь. К-кипятите в-воду. Д-делайте что-нибудь. К-крот, п-пожалуйста. Это п-приказывает Ирина.

— Спасибо, Моё Солнышко, я уже могу слышать нормально. Ирина целиком настроена на волну моей связи с Григорием. Похоже, дождь совсем кончается.

— Д-да. М-мы д-должны помочь ему.

— Но как? Как я могу помочь ему, милый?..

Вопрос повис в воздухе. Контактировать с людьми не во время чтения я не умела. Знала, что такое возможно, но даже Библиотечные Книги не сильно распространялись по этому поводу.

— П-помолись, К-книга. Я буду м-молиться.

Тюбик отвернулся от меня и что-то забормотал себе под нос. Я была в шоке. Я не ожидала от него такого, поскольку думала, что он глупое и заторможенное Существо! А он чудесный! Чудесный!!!

— Жанна, он жив, всё в порядке, — произнесла Ирина, её голос звучал громко и уверенно.

— Но почему он не приходит в сознание? — сквозь слёзы и всхлипы спросила Жанна.

— Потому что в него угодила молния. Не задавай глупых вопросов…

— Где я возьму сухие дрова? Всё, что мы заготовили и хранили под тентом, разбросано в радиусе двухсот метров…

— Крот, не задавай глупых вопросов! Собери всё, что есть сухое, и сделай костёр. Прямо перед палаткой делай.

— Нет ничего сухого…

— Господи, Крот! Мухомор может умереть, ты это понимаешь?! Делай хоть что-нибудь!!!

Ирина кричала, и мне было больно слышать её надрывный обеспокоенный голос. Жанна, похоже, не могла ничего делать и продолжала плакать.

Странно, что я за всю свою жизнь не выучила ни одной молитвы. Пытаясь разобраться, кто Бог, а кто не Бог, я совсем забыла об этом. Поэтому молилась я всегда спонтанно.

— Кто бы ты там ни был, Автор ли, Типограф или может, Идиот… помоги, пожалуйста, Мухомору… Спаси его… — прошептала я несколько раз.

Вдруг я почувствовала, что перемещаюсь — кто-то схватил рюкзак. Некоторое время нас с Тюбиком потрясло, а затем раздался голос Крота:

— В мухоморовом рюкзаке только карта Знахаря. Годится?

— Н-нет, — неуверенно ответила Ирина. — Ищи ещё, если ничего не найдёшь, то тогда карту. Найди мой рюкзак, там фляга с абсентом.

— В моём посмотрите, — наконец, откликнулась Жанна. — Там была зажигалка.

Неожиданно меня ослепил яркий свет. Зажмурившись, я крикнула:

— Тюбик, Моё Солнышко! Что происходит?

— К-крот открыл к-карман, где мы ж-живём. М-молись. Г-громче!

— Зубная паста не подойдёт? Ага, тут Книжка. Сгодится.

Незнакомая рука вытащила меня из рюкзака, подняла повыше. Я открыла глаза и на один миг увидела изумительную картину… Этот миг навечно зафиксировался в моей памяти.

Крот с любопытством осматривал меня. Внизу находился рюкзак, а чуть дальше от него — приоткрытая туристическая палатка, такая же, какую Мухомор возводил у себя в комнате, чтобы показать гостям. Я увидела тень Ирины в ней, оглянулась вокруг.

Лес после бури. Вывороченные с корнем, поваленные деревья. Запах воды, повсюду вода, несколько её капель-уколов упали с веток прямо на странички. На земле — различные Существа, посуда, тряпки, дрова, одежда. Повсюду грязь. Тёмный силуэт Динозавра держит в руках оранжевый рюкзак, идёт сюда. Незнакомый, но такой сильный и яркий аромат свежести, природы, деревьев… от него задрожали странички, помутнело в глазах.

— Денис нашёл твой рюкзак! — крикнул Крот.

— Несите сюда, скорее, — голос Ирины.

Я снова посмотрела вниз и увидела какое-то Существо в траве, пригляделась… это был Манополюс. Тем временем Крот убрал меня в карман своей куртки и шагнул к палатке.

— Манополюс!!! Настольная Игра Шахматы! — закричала я изо всех книжных сил.

— Безусловная Любовь! — услышала я.

— Спасибо тебе!!! За передвинутый рюкзак!!!

— …

— Что?! Я не расслышала…

— … встречи!

— До встречи…

Подошёл Динозавр, передал оранжевый рюкзак внутрь палатки. Я пыталась заглянуть туда, но, видимо, Мухомор лежал с другого края. Из палатки высунулась голова Жанны, лицо её было заплаканным, а волосы — мокрыми. Она что-то передала Кроту. А тот вновь достал меня из кармана и произнёс:

— Скажи Ире, что огонь скоро будет.

— Но это же Книга! — сказала Жанна.

— Будет жить — новую купит, — сказал Крот.

Я даже не сразу поняла, что происходит. Я не привыкла к тому, что разговоры людей касаются меня. Но был ли у меня выбор? КАК я могу повлиять на людей, которые меня даже не читали? Был бы в сознании Мухомор…

Голос Динозавра:

— Нашёл относительно сухие щепки, там, под полиэтиленом, на земле. Наш тент унесло и придавило упавшей сосной.

— Быстрее давай, — голос Крота.

Со мной в руке он зашагал в сторону от палатки, нагнулся и подобрал несколько еловых веток. Затем вернулся.

Что он собирается со мной делать? Зачем я ему?! О чём они говорят?! Боже мой…

Крот открыл меня, и я не успела по-настоящему испугаться. Резкая пронзительная боль обрушилась на меня, заставив отключить зрение, слух и обоняние. Одним движением руки Крот вырвал из моей середины несколько центральных страничек…

Картина реального мира — лес, люди, палатка, запах воды — несколько раз мигнула в сознании и с грохотом пропала. Но тело продолжало чувствовать — ведь осязание оставалось. Я не знала, что с ним делать, и решила даже не пытаться отключать. Это странное, неприятное, зловещее ощущение, когда моя часть, ещё живая, уже мне не принадлежит. Истекало болью только место разрыва, а лишённые тела пять страничек… они жили до тех пор, пока к ним не прикоснулось пламя от зажигалки.

Они сжигали меня по частям.

ЗАЧЕМ?!

Ведь я не сделала им ничего плохого!

Ведь я… только начала жить, хотела вернуться в Библиотеку, хотела к новым друзьям… мой путь… разве он может быть таким коротким… Господи, Автор мой, спаси и сохрани…

Пламя коснулась вырванных страничек, и я снова включила зрение и слух, потому что не хотела умирать бесчувственным куском бумаги. Но вот только не увидела Крота и огня… я оказалась на горе, рядом с крестом. Неужели боль была настолько сильной, что лишь спасительное видение могло помочь не потерять восприятия?

Учителя уже прибили к кресту. Неподалёку толпились люди в хитонах и стражники в доспехах. Рядом с крестом, на котором распинали Иисуса, вбили ещё несколько крестов, на них страдали незнакомые люди. Лицо моё почему-то было заплаканным. Я утёрла слёзы рукавом, оглянулась по сторонам, заметила Марию из Магдалы. Откуда я её знала? Подошла к ней, спросила:

— Что происходит?

— Он отдаёт жизнь за тебя.

— Что происходит со мной? — я заметила, как низ моего платья задымился.

— Ты… ты горишь, Анна. Ты спасаешь его.

Инстинктивно я повернулась к кресту, и на мгновение увидела на нём Григория. Тряхнула головой. Иисус узнал меня в толпе и улыбнулся с креста.

— Анна! — окликнул знакомый голос.

Я увидела Фому. В тот же миг сердце куда-то провалилось, и на его месте образовалась чёрная дыра. Я едва устояла на ногах — спасибо Марии, которая вовремя поддержала меня за руку.

Он быстро подошёл ко мне. Других учеников почему-то не было, и я не осмелилась спросить Фому. Его взгляд был красноречив, на лице не отражалось ни капли сомнений.

— Это правда? — спросил Фома.

— Зачем тебе мой ответ?

— Потому что Иуда повесился. Все наши братья поверили ему.

— Но почему вы не поверили Учителю? — не поняла я.

— Потому что нам надо решить: кто продолжит его учение на Земле, и будешь ли ты среди Избранных.

— Как он скажет, так и будет.

— Он уже сказал. Он указал всем нам, но мы сомневаемся в тебе.

— Но он не сомневается во мне!

— Это уже неважно. Через несколько минут он умрёт и не сможет помешать Петру убить тебя.

Я оттолкнула стражника и быстро подошла к кресту. У меня на шее висел маленький медный сосуд для масла, я сняла его и поставила на песок. Кровь из ран Учителя закапала в него.

— Что ты делаешь? — вооружённый римлянин подошёл ко мне.

У него было лицо Григория, испуганное и уставшее. Повинуясь незнакомому инстинкту, я взяла маслёнку, промокнула указательный палец в крови и начертила крест на лбу этого человека.

— Живи, — сказала я ему.

— Анна! — Учитель звал меня.

Вооружённый человек растерянно шагнул в сторону, но подошёл Фома.

— Ты хотела о чём-то спросить?

Превозмогая промозглый стыд и беспощадное чувство вины, я подняла взгляд. Иисус смотрел на меня сверху вниз, очень ласково и предельно нежно — так смотрит любящая мать на только что родившееся дитя.

— Учитель, я не предавала тебя. Но мои братья считают иначе. Они хотят покарать меня.

— Они не ведают, что творят. Прости им, как я простил.

— Я должен знать правду, — обратился к распятому Фома.

— Но станет ли тебе легче от неё?

— Станет, Учитель. Ты видишь, здесь только я и Анна. Остальные ученики не пришли.

— Правда в том, что никто не предавал меня, — сказал Иисус.

— Не может быть… я не верю! Иуда сказал перед смертью, что это сделала Анна!

Будто целый мир упал с плеч. Теперь уже было всё равно, что сделают со мной ученики. Мне достаточно искреннего, ясного взора Учителя, чтобы понять его последний урок, и я припала к подножию распятия в молчаливой благодарности за всё… прекрасно понимая, что никакими молитвами мне не выразить этой безумной, всесжигающей, всепрощающей благодарности… за Его Любовь.

Меня тронули за плечо, я оглянулась, но это был не Фома.

— Мария… — прошептала я.

— Пора, Анна, — сказала она. — Пошли. Я спрячу тебя, никто не найдёт.

— А Фома?

— Фома единственный, кто может стать на нашу сторону, и я попытаюсь его уговорить.

— Спасибо.

Я подхватила сосуд с кровью Иисуса, прикрыла его и сунула в руку Марии:

— Сбереги это.

Я не могла не обернуться, чтобы взглянуть на Учителя.

— Мы встретимся, — прошептали его губы, и я была уверена, что никто, кроме меня, не слышал его последних слов.

Платье дымилось и почти совсем сгорело — как я могла не заметить? Но этого не замечал никто вокруг, и Мария вела меня, обнажённую, по улицам города. Я не понимала, как шла, потому что совсем не чувствовала ног. Пару раз я глянула вниз — стоп не существовало, и я просто парила, не касаясь земли.

Мы оказались на одной из рыночных площадей Иерусалима. Посреди неё горел огромный костёр, и я дёрнула Марию за рукав:

— Давай остановимся! Что это?

— Анна, нам нельзя останавливаться. Нас могут найти.

— Погоди, это же сжигают Книги! — я вырвалась и побежала, но тут же остановилась, заметив Андрея, Петра и других.

Вокруг костра собиралась толпа любопытных, а ученики вытаскивали из мешков сопротивляющиеся Книги и кидали в костёр. Густой чёрный дым уходил в безоблачно бездонное небо.

«Ерунда какая-то, Учитель не писал Книг! — подумала я. — И откуда могли взяться Книги на этой площади, в эпоху Иисуса Назаретянина, когда ещё не изобрели даже бумагу?»

— Все слова — ложь! — кричал Андрей в толпу, доставая очередную Книгу и тряся ею над головой.

— Не позволяйте себя обманывать! — вторил Яков, горящим взором окидывая находящихся неподалёку равнодушных солдат.

Мне это только кажется? Почему моё тело медленно исчезает? Почему я перестаю чувствовать свои ноги? Почему я почти не чувствую своё лицо? Мне это только кажется.

На свой страх и риск я подкралась к мешку Якова и выдернула из него одну Книгу. Но меня снова подхватила под руку Мария и быстро увела с площади. Некоторое время мы бежали, пока я не сказала:

— Стоп, подожди! Может, мы зря бежим.

И, наконец, посмотрела на Книгу. Она висела в воздухе на моих уже невидимых, почти метафорических руках… Может быть, я сплю, но скоро проснусь и удивлюсь тому, что я на самом деле существую.

«Безусловная Любовь» — было написано на обложке Книги, но имени Автора я не увидела. Я открыла первую страницу — там почему-то находилось зеркало, и я заглянула в него.

«Безусловная Любовь» — было написано на моём лице, которое плавно растаяло, когда зеркало приблизилось.

И мне стало по-настоящему страшно.

— Мария, что со мной?

Мария улыбнулась. Откуда я знаю её?

— Ты горишь… горишь… горишь…

Она отобрала Книгу и спрятала в заплечный мешок, затем помахала рукой у меня перед глазами.

— Я здесь, со мной всё в порядке, — откликнулась я.

— Я тебя плохо вижу. Пойдём.

В мешке Марии было тепло и уютно.

На какое-то мгновение глаза самопроизвольно открылись. Огонь… вокруг меня, внутри меня, везде и всюду огонь… согревающее и спасающее пламя. Кто сказал, что гореть — это больно? Всё наоборот, вода для Книги — боль, а огонь…

— Неси котелок, сейчас воду вскипятим.

Они читают мои мысли? Что ж, здорово. А если я спрошу, как там Мухомор, мой четвёртый Читатель?

— Он приходит в себя, — донёсся далёкий женский голос.

— Вот и чудесненько. Мухомор у нас гением будет. Молния абы в кого не попадает!

Странный запах. Полынь? Очарование? Леночка?

— Спасибо за абсент. Хорошо горит, зараза!

Моё тело… где оно? Я видела только огонь вокруг. Где моё сознание? Кто я? Кто во мне ещё жив и почему я перестала что-либо чувствовать?

— А-а-а-а-а-а… Помогите…

Мой крик! Это я кричу, мне больно… Это не сон, это не видение… не может быть!!! Я хочу проснуться… закройте меня, я не хочу, чтобы меня читали! Не читайте меня, пожалуйста… Помогите… Что вы делаете… люди…

— Давай вернёмся на площадь.

— Это кто говорит? — Мария остановилась и замерла.

— Это я, Анна, зову тебя.

Откуда появилось желание? Я не знаю. Но то, что я, Книга, могла говорить с человеком, находясь у него в мешке за плечами, и человек меня слышал и понимал… Чудо?

Мешок был залатан в нескольких местах, и я могла наблюдать улицу сквозь щель.

На площади происходило ужасное. На деревянном помосте стоял столб. Обнажённую девушку привязали к столбу и сжигали живьём. Палачей я не видела, зато слышала шум взволнованной толпы и чувствовала липкие слёзы Марии на своих щеках.

— Это же Анна! Господи, что они делают! Она живая!

Я почувствовала, что Мария побежала, но два стражника преградили ей путь.

«Почему Книги не сжигают себе подобных?» — спросила я.

— Анна, я здесь! Я здесь… Анна, я здесь… Я здесь… — Мария упала на колени, кричала, плакала и неистово молилась.

К ней подошли какие-то люди. Я их помнила, но не знала. Иисус, Симон, Андрей, Фома…

— Её предал Иуда, — сказал Фома.

— На её месте должен быть я, — сказал Иисус.

— Она спасает тебя, — добавил Андрей.

Я потеряла сознание от беспомощности и на миг открыла глаза. Как же мне легко… Как легко!!! Главное, чтобы он жил. «Главное, чтобы он жил». Главное, чтобы Он жил…

Крот, Динозавр, Жанна и Ирина сидели вокруг костра. Я видела их головы откуда-то сверху, всё ещё чувствуя сладковато-очаровательный запах густого дыма. Там, внизу, в огне догорала Книга — то, чем я никогда не была.

Вдруг Ирина сложила руки в молитвенном жесте и посмотрела на меня — в небо. Она что-то прошептала про себя, но я услышала только одно слово: «Спасибо».

Я благодарно улыбнулась ей в ответ.

И это было последнее, что я запомнила перед тем, как забыть навсегда.

* * *

Меня окликнули. Мне почудилось? Нет. Меня касались. Сколько времени прошло? Нисколько. Вот только что я делаю в лесу, летом, вечером, да ещё в таком виде?!

— Привет! Я Саламандра, Дух Огня. Меня зовут Эон, — услышала я незнакомый голос.

Хорошо. Замечательно. Боже, какая ты красивая!

— Привет, меня зовут Безусловная Любовь. Я — Литературное Произведение.

— Ты тоже Боже, ты тоже красивая. Но у тебя непонятное имя, у тебя длинный и странный титул! Впервые встречаю такую душу.

Замечательно. Хорошо. Ты мои мысли читаешь.

— А не придумать ли тебе прозвище? — предложила Эон.

— Знаешь, давно мечтала об этом. Может быть, прозвище «Анна» подойдёт? Как ты думаешь?..

«Я не думаю» — ответила Эон и обволокла мою руку.

Мы полетели.

* * *

Небольшая комната, единственным источником света в которой был бронзовый канделябр с тремя витыми свечами, казалась воплощением вечного тепла и робкой тишины. Беззвучно тикали настенные часы, за окошком накрапывал мелкий осенний дождь. За столом из красного дерева сидел пожилой мужчина в больших очках и что-то записывал в толстую тетрадь. Вся стенка перед ним была увешана написанными в разных стилях портретами одного и того же человека, известного среди людей как Иисус Назаретянин. Не сильно разбираясь в живописи, я всё же могло отличить приглаженную пастель от кусковатого масла, а сюрреалистическую темперу — от примитивной детской акварели.

«Хрестос, Мэри, 4 года» — прочитало я и спустилось чуть ниже. На столе моего Автора лежали уже изданные Книги, ради любопытства я прочитало имена некоторых из них:

«Учение Храма», «Сектоведение», «Опыт Дурака», «Апологетика», «Лирика», «Восстание Ангелов», «Кольцо Нибелунгов».

Автор на секунду приостановил писание, задумался, посмотрел на меня.

— Ты чудо, — сказал он. — Какое же ты чудо!

— Знаю, — рассмеялось я.

— Ещё пара абзацев, хорошо? И, пожалуй, будем завершать. Времени полтретьего ночи, да и вообще, весна на дворе.

— Вроде как осень? — засомневалось я.

— Вечно ты путаешь время и вечность! — рассмеялся Автор. — За то и люблю.

— Я тебя тоже люблю! — откликнулось я. — Завершай меня. Пожалуйста.

Автор благодарно улыбнулся в ответ.

* * *

Я открыла глаза, но не увидела света. Вокруг меня недоумённо хлопали глазами странные существа в мягких переплётах с одинаковыми рисунками на обложке. Они оглядывали меня со всех сторон, копошились и попискивали. От этой суеты соседи оживали и принимались подражать тем, кто привёл их в чувство.

Я знала, что я — Книга. Откуда во мне появилось это знание, я понять не могла. Поскольку других сведений о себе обнаружить не удалось, я озвучила то, что было:

— Я — Книга.

— Впервые встречаю Книгу, с рождения знающую своё имя, — ответил кто-то.

— Вы о чём? — не поняла я.

— Зовут тебя так, дурёха! Якнига.

— Ой, спасибо, что вы мне сказали. Якнига. Красивое имя. А вас как зовут?

— Не знаю, прочитай, пожалуйста, у меня на обложке написано.

— У тебя написано «Безусловная Любовь». Тоже красивое имя…

— Бе-зус-лов-на-я-лю-бовь… — повторило Существо.

Вдруг я неожиданно резко подпрыгнула вверх и полетела. Но не одна — все Существа, которые были рядом со мной, тоже полетели. Куда мы летели, я не знала, поэтому на всякий случай съёжилась и зажмурилась.

Но ощущение неизвестности продолжалось совсем недолго — вскоре последовало приземление. Оно было неожиданно приятным. Я открыла глаза, с трудом привыкая к свету.

— Привет, Якнига! Очнулась? — спросил кто-то.