Глава 1. Понтий Пилат
Через два дня, Христос умрет на кресте и мои скитания по Иудее станут бессмысленными. Не смотря на все мои старания, увидеть его воочию мне не удалось. А, вот, Миша Коган снился каждую ночь. Он смотрел на меня ало – мерцающими, как угли костра под порывами ветра зрачками прищуренных глаз и молчал. Едва заметная усмешка змеилась на его тонких губах. Коган ни о чем не спрашивал, но я и так понимал, что ему известно о каждом моем шаге. Повод торжествовать у него был, но и я ещё не потерял надежду, перехитрив его, осуществить свой план. За неделю до пасхи позвал, умеющего писать нищего – он был у меня секретарём, и продиктовал ему два письма: первосвященнику и наместнику Римского императора в иудее Понтию Пилату.
В письмах – доносах на меня, говорилось:» Самозванец, называющий себя римским гражданином Публием Цецилием – главарь шайки нищих и банды разбойников, грабящих на дорогах, а также поклонник и последователь возмутителя спокойствия в Иудее – Иисуса Христа из Назарета. Два дня Пилат проверял, подброшенный ему донос, на третий прислал солдат арестовать меня. Я не сомневался, что буду одним из двух разбойников распятых вместе с Иисусом. Думал, что пока будем умирать на кресте, успею узнать у Христа ответы на все интересующие меня вопросы, покаяться и попасть в царство небесное. При мысли о будущих мучениях на кресте, я готов был плакать, как ребенок у зубного врача, но другого способа встретиться с Христом не было. Если бы я приказал, мои телохранители, которых я вооружил арбалетами, они перестреляли бы римлян, но завет: «не убий», не позволил мне начать бойню. Солдаты приготовились к схватке с толпой разъяренных нищих и разбойников, поэтому, очень удивились, когда я сдался без сопротивления. Успокоившись, заперли меня в деревянную клетку и отвезли к наместнику Римского императора в Иудее Пилату.
Позднее понял, что сдавшись без сопротивления, я совершил ошибку. Убийство двух – трех римлян Пилат мне бы никогда не простил и приказал бы казнить. К моему разочарованию, во дворце Пилата все было гораздо проще, чем описано у Булгакова в романе «Мастер и Маргарита»: ни белого плаща с красным подбоем, ни ужасного центуриона Крысобоя, ни верной собаки. В кресле, у стены большой комнаты каменного дворца, сидел пожилой, уставший от жизни и непосильного бремени власти человек в белой тоге и синем плаще. Гордая осанка и прямая спина свидетельствовали о благородном происхождении, надменности, привычке повелевать и побеждать. Темно фиолетовые обводы вокруг умных карих глаз, говорили болезнях плоти, и частых бессонных ночах. Я понял, что безмерное честолюбие отнимало у него больше, чем давала взамен, данная ему императором власть. Неудовлетворённое честолюбие и огромная ответственность медленно убивало его.
Две черные пантеры лежали справа и слева от Пилата, посверкивая хищной зеленью кошачьих глаз. Зеленый свет этих светофоров не сулил ничего хорошего, поэтому я стоял неподвижно, жадно разглядывая великого прокуратора Иудеи Понтия Пилата, затмившего в веках славу своего императора. Особенно бросалось в глаза белое пятно в ещё тёмных волосах на лбу наместника, Оно очень облагораживало и без того породистое, чеканное лицо гордого римлянина. Заметив мой пристальный взгляд он небрежно сказал – это пятно от рождения. В детстве друзья прозвали меня за него белолобым. Властный, отчетливый, хорошо поставленный голос воина и оратора чеканил слова, как солдаты шаг на параде. Он говорил, словно давал ответ на мои мысли о нём. По его тону чувствовалось, что с детства гордился своим прозвищем. Я подыграл ему: Значит, вы, с рождения отмечены богом. Это знак того, что ваше имя переживет века, люди забудут имя императора, но будут помнить имя Понтия Пилата! Про себя подумал и Горбачёв был мечен. Только у него на лбу пятно было тёмным, видимо, так Бог метит разрушителей. Я почувствовал, что моя лесть доставила наместнику удовольствие. Но осторожность заставила его сказать: – За одни эти слова ты достоин мучительной смерти. Неуважение к кесарю не прощается. Нам известно о всех, совершённых тобой преступлениях, этого нам для суда над тобой хватит.
Прочти – приказал Пилат писарю. Писарь развернул написанный под мою диктовку донос: Самозванец – именующий себя римским гражданином Публием Цецилием – организовал шайку из нищих, которые не только просят милостыню, но и воруют, и подсказывают разбойникам, когда и где грабить богатых граждан и приезжих купцов. Неоднократно лично возглавлял нападения на караваны и корабли купцов, Я не стал отпираться: – Ваши осведомители хорошо поработали, узнали обо мне все, поэтому признаю все ваши обвинения и готов понести наказание. – Мой ответ и удивил Пилата, и польстил ему: Служба разведки у меня, действительно, поставлена хорошо, я знаю обо всем, что делается в Иудее. За деяния, в которых ты сейчас мне признался, тебя распнут в пятницу, вместе с другими преступниками. Облегчённо вздохнув, он приказал страже увести меня. Теперь, добившись желаемого, я сижу в каменной одиночке Иерусалимской тюрьмы и коротаю время до казни, вспоминая все, что произошло со мной за последнее время.
Глава 2. Гроза
Май перевалил за середину. В высоком, уютном небе, отогреваясь под горячим солнцем после длинной зимы, нежились белые, пышные, как напудренные парики Екатерининских времен, облака. Хотелось повалиться на траву, раскинуть руки и смотреть в синюю высь, как в бездонную пропасть: одновременно, манящую и пугающую. В такие минуты забывается сутолока повседневности, с ее мелкими дрязгами и скучными заботами. Душа тянется к вечному, чистому, светлому. В садах буйствовала сирень. Яркие кисти, как пахучие фейерверки, взлетали над темно – зеленой листвой в солнечную синь и выцветали под майским солнцем, теряя яркость и аромат. Сирень, старея, седеет, как люди. В детстве мы любили разыскивать пятилепестковые бутоны и съедать их. Искренне верили, что они приносят счастье и удачу. Мною съеденных бутонов, хватило бы, чтобы осчастливить не одну жизнь.
В юности страстно мечтаешь об удаче, счастье, любви. Они нужны для самоутверждения, хочется доказать миру, что ты лучший среди всех, победить в соревнованиях жизни своих сверстников. Жизнь, манящая неизвестностью, радующая верой в свои неиспробованные силы, удачливость, волю и талант торопила. Мы спешили жить, боясь упустить, не увидеть, не почувствовать. Торопясь, упускали, не успевали, порою, просто не замечали, что достигли желаемого. Ожидание счастья всегда волнует больше, чем само счастье. Действительность часто разочаровывает обыденностью сбывшейся мечты. Краски и чувства, такие яркие в юности тускнеют, чтобы их освежить люди ищут новые острые ощущения, нарываясь на беды и неприятности. В молодости они быстро забываются. Сожаления об ошибках проходят, возвращается бодрость и самоуверенность, кажется, что вся жизнь всё ещё впереди. Сегодня мне сорок пять, две трети жизни прожиты. Многое из казавшегося важным и вечным, оказалось скучным и ненужным, а цветущая сирень – все еще волнует, тревожит сердце грустью, возвращает яркость воспоминаний о пережитом.
В таком лирическом настроении я шёл по селу, где прошло моё детство. За годы моего отсутствия, оно до неузнаваемости изменилось. Главные улицы заасфальтировали, выросли новые кварталы кирпичных, двухэтажных домов. Знакомых не осталось. Старики вымерли, одноклассники разъехались. Спешить было некуда, я в одиночестве бродил по улицам, вспоминал, грустил, прощался с весною. Обошёл село, заглянул в школу и окружающий её сад из неухоженных, давно не стриженных кустов сирени, клёнов и акаций. Ряды сирени тянулись через весь школьный сад, заполняли палисадники у домов, превращая улицу, на которой я когда то жил, в километровую сиреневую аллею. Здесь назначались первые свидания, здесь любили, ссорились и мирились. Сколько тайн узнали и потом молча хранили эти кусты? Они прятали от чужих, любопытных глаз первые неумелые, обжигающие губы и пальцы ласки, поцелуи и объятия. Сколько сердец разрывалось здесь от любви, ревности действительных и выдуманных измен. Поколения юных влюблённых, сменяя друг друга, искали в гроздьях цветущей сирени счастливые соцветия, получали от жизни в обмен на надежды – радость и горе, любовь и отказ, улыбки и слёзы. Доводилось слышать этим кустам восторженные – да! и холодные – нет. Здесь на густой весенней траве с сопеньем и стонами зачиналась новая жизнь, чтобы, созрев родиться, повторить цикл жизни, припаяв ещё одно колечко к её бесконечной цепи. Это естественно, справедливо и каждый раз по – новому неповторимо.
Неповторимость придаёт ценность каждой человеческой жизни. Пока я предавался этим размышлениям, черные, растрёпанные ветром тучи смахнули с неба ласковую синеву и столкнувшись, как средневековые воины щитами, громыхнули пробным громом. Мускулистый, резвый, ликующий он запрыгал по тучам, как мячик. Затих, послушал тишину, потом с резким треском прорвался сквозь тучи. Покатал от горизонта до горизонта сотни, гулких от пустотелости, стальных шаров. Раскаты падали на землю – эхо от ударов снова взлетало к тучам, отскакивая от земли, как биллиардный шар от борта, гул с высоты туч скатывался к линии горизонта и там замирал. Трепещущие, жуткие, как змеиное жало молнии, вырывались из черных глубин туч и, прочертив по небу ослепительно – яркую ломаную черту, вонзались в землю. От их ярости становилось не по себе. Наконец порывы ветра стихли, косые трассы тёплых струй заштриховали даль, ручьи, пузырясь, побежали по асфальту и заросшим яркой, густой муравой канавам. С каким восторгом в детстве мы бегали по ним босые, беззаботные и счастливые. Началась классическая майская гроза. Прохожие прятались под навесы у калиток домов. Самые предусмотрительные раскрыв зонты, продолжали путь по тёплым лужам, и тускло поблёскивающему, словно отлакированному, мокрому асфальту. Я присоединился к ним. Шёл, не обращая внимания на густые, длинноногие, как модели на подиуме, струи. Мокрая рубашка, пристала к телу, словно вторая кожа, волосы прилипали ко лбу, сползали на глаза. Сердцу было тревожно и радостно в голове зрели строки стихотворения в ритме ликующего дождя:
Тюльпаны на клумбах под напором струй пьяно – покачивались, как бокалы наполненные весёлым вином первой майкой грозы. Я шёл и вспоминал, как влюблялся, разочаровывался, терял и снова обретал веру в женщин и любовь. Жил, как все: то впадал в депрессию, подавленный своей ненужностью, не интересностью для мира, то снова обрастал планами, надеждами, уверенностью и страстным желанием осчастливить человечество. Постепенно приходило понимание того, что человечеству наплевать на мои поиски, прозрения, мысли и творения. Все живут своими заботами, тревогами, горестями и радостями, своей любовью и отчаянием. Только самым близким, есть какое то дело до нас, наших проблем, рождения и смерти.
Последние события нашей жизни, особенно развал СОЮЗа, обретение Россией независимости от самой себя, авральное строительство, эгоистичного, сверхприбыльного – разбойничьего капитализма, ещё больше разобщило людей, сузило их мир до пределов собственного, слабого, испуганного, неуверенного в завтрашнем дне – я. Не готовые к новым требованиям, люди духовно опустошены. Прошлое всячески очерняется, чтобы уменьшить контраст с настоящим. Побеждают самые жестокие, лишённые принципов и морали, жадные, корыстные. Они захватили госсобственность в свои, запятнанные кровью руки. Заказные убийства, при дележе народного достояния, стали обыденностью. Сегодня, среди наших новоиспечённых миллиардеров безгрешных нет. Наверняка на каждого в ЦРУ хранится компромат, любого американцы в нужный момент могут прищучить, поэтому многие наши чиновники и бизнесмены до конца жизни в компрадорах ходить будут, вечно танцевать под чужую музыку, для народа пользы от них не было и не будет.
К счастью, в России они долго задерживаться не собираются: деньги хранят на западе, замки у тёплого моря давно куплены, загранпаспорта с открытой визой в кармане. Как только жареный петух клюнет, улетят не прощаясь. Сегодня мы находимся на скользком, остром, как бритва витке исторической спирали – один неверный шаг и, как по горке заскользим в пропасть, на дне которой нам и костей не собрать. Времени и сил на новые эксперименты у России не осталось. Не находясь во власти, быстро заработать миллиарды невозможно. У частных денег есть хозяева, они за них глотку перегрызут. Потоки бюджетных, распределены и поделены, чужих к ним и на выстрел не подпускают, отсеивают. Сито, отсеивающее народ от денег: чиновники, олигархи, бандиты и прочие махинаторы. Для убийства особенно смелых и умных патриотов находятся киллеры.
Глава 3. Девяностые
В начале девяностых было проще. Госсобственности и лохов было в достатке не ленись, думай, трудись, зарабатывай. Тот, кто был смел и правильно сориентировался, богател мгновенно. Пирамиды, банки, фирмы однодневки, фальшивые авизо, рэкет позволяли деньги делать из воздуха. Я решил зарабатывать честно. Возможности были. В межколхозных леспромхозах лежали сотни кубов тонкомерной древесины – балансы хвойные, лиственные, В колхозах покупателей на них не было, чтобы расчистить место на тупиках, тонкомер сжигали. Через Ленфинторг заключил договор с финнами и начал скупать балансы в леспромхозах, обменивая их на финские продукты и промтовары. Получал хорошую прибыль, не нарушая законов. Дача взятки и магарыч за преступление в это время уже не считались. Потом, договорившись с Сыктывкарским комбинатом, стал обменивать балансы на бумагу, которую менял на книги, издаваемые кооперативами, потом стал работать с издательствами напрямую.
Книги в то время расходились в драку. Когда ОРСам разрешили продавать и сдавать в аренду магазины, занялся торговлей. Организовал кооперативы по заготовке леса. Пиломатериалы продавал нефтяникам. В это время деньги остались только у них, платили хорошо. Когда появились большие деньги, пришли ко мне гонор и самомнение, Опыта жизни в криминальном, диком капитализме у меня ещё не было. Прочти я тогда книгу Крёстный Отец, может всё было бы по – другому, узнал бы о предложениях от которых отказаться невозможно, но, к сожалению, я её прочитал, когда все мои беды были уже позади. По – наивности, надеясь на нашу доблестную милицию, послал подальше наехавших на меня рэкетиров. В результате, когда ехал на Ниве, посмотреть, как идёт заготовка леса, на крутом спуске с поворотом к реке, выстрелом из винтовки бандиты пробили колесо. Я свалился с обрыва в карьер, где дробили камень, на щебень для отсыпки дорог. Едва жив остался. Пока лежал в больнице, бандиты сожгли два моих магазина и склад с товарами. Машины и трактора на лесных делянках разграбили на запчасти, заготовленный лес вывезли. Понятно, что виновных милиция не разыскала. Всё заработанное пошло прахом.
Глава 4. Знакомство м Мишей
Когда, выздоровев, я вышел из больницы, от былого богатства у меня почти ничего не осталось. Настроения начинать всё заново не было – никак не мог забыть первой, яркой, как дуга электросварки мысли, пронзившей оживший после комы мозг: Зачем меня оживили, как там было хорошо! После долгих раздумий, решил, что наверняка не для спекуляций и продал всё, что осталось. Когда подлечился, задумал посмотреть мир. В Рижском банке у меня хранились, отложенные на чёрный день триста тысяч долларов, я решил, что на остаток жизни мне хватит и начал оформлять Израильское гражданство. По девичьей фамилии, мою мать часто принимали за еврейку, поэтому я сумел достать справки и ими убедить израильское посольство в том, что по матери я еврей. Правда, пришлось учить иврит, но делать мне всё равно было нечего. Изучал историю, быт, Ветхий Завет. Увлёкся, занялся Новым Заветом, стал ходить в церковь, так из заядлого атеиста превратился в человека верующего.
Со мной регулярно происходили удивительные истории, сделав меня фаталистом – мистиком. В роддоме мать показала меня отцу в открытую форточку. Дело было в феврале, меня продуло, заболел воспалением лёгких. Уже не надеясь, что выживу, врачи решили поэкспериментировать, попробовали лечить пенициллином, тогда ещё на грудных младенцах не опробованном. Спасли. Потом года в четыре, мне на голову упала гиря. Меня рвало, но о сотрясении мозга никто не подумал, лечили от отравления, выжил чудом. Лет в пять простыл, опять думали конец, уже пена изо рта пошла – спас, вызванный на дом главный врач нашей больницы – ссыльный ленинградец. В сорок пять авария, неделю пролежал в коме, Дважды стоял под пистолетом, раз под обрезом и вот, несмотря ни на что, навсегда простившись с родным селом, шагаю живой и здоровый по августовскому Сыктывкару, чтобы лететь в Израиль.
До отлёта было три дня, поэтому я устроился в гостиницу. Поселился в двух комнатном люксе, сходил в душ переоделся и уже собирался идти обедать, когда ко мне подселили соседа. Он был высокий, стройный брюнет. Я решил, что ему немного за тридцать. Парень с порога поздоровался, представился Мишей Коганом и объявил, что в Москве сутки пьянствовал с проститутками, поэтому нуждается в срочном лечении. Достал из чемодана бутылку водки Абсолют, предложил выпить за знакомство, потом пойти пообедать. Я согласился. Под нехитрую, купленную в буфете закуску выпили по первой за день десантника. Как бывший десантник Миша не мог упустить такой повод. Чистокровный еврей из очень уважаемого колена, по общительности, авантюрности, любви к загулам и драчливости он был русским больше чем я. Я редко видел таких беспечных, самоуверенных людей. Наши авось, небось именно для таких придуманы. Удаль и безоглядная до наглости самоуверенность, видимо, по душе удаче, поэтому она с такими, как Миша, дружит чаще, чем с такими осторожными, рассудочными, как я. Своим безудержным жизнелюбием Миша сумел завести и меня.
Выпили за победы ВДВ. Первой рюмкой, я как всегда поперхнулся, вторая пошла по смазке легче, дальше, как ручей с горки. Водка уже не топорщилась в горле, закуски не требовала. Миша разоткровенничался, рассказал, что эмигрировав в Англию, устроился в фирме, зарабатывающей в России, поэтому большую часть времени проводит в Сыктывкаре. Позвонил знакомой девчонке Кате. Пока мы заканчивали бутылку, она приехала с подружкой Леной. Опять мистика: Катя оказалась моей знакомой, её отец одно время работал у меня в лесу бригадиром лесорубов. Съездили за второй бутылкой водки. Заказали в ресторане обед и сели пировать. После третьего бутылки пошли в ресторан. Там добавили шампанского, вина и конечно водки. Ботинки стали жать Мише ноги, он разулся и пошёл с Катей танцевать босиком, объяснив мне, что после ранения обувь ему мешает. Он действительно слегка прихрамывал. Охранники в ресторане возмутились плясками босиком, сначала уговаривали Мишу обуться, потом попытались вывести из ресторана.
Миша – бывший десантник, я в университете занимался боксом, самбо. Отбились, Когда к охранникам прибежала помощь, наши девчата крикнули: десантников бьют! С улицы ввалилась подмога. Началась серьёзная драка, охрану вышвырнули из ресторана и искупали бассейне. Приехала милиция, но десантников, да ещё и с иностранными паспортами в их праздник менты не трогают, себе выходит дороже. Помогли и сунутые Мишей доллары. Мы плюнули на ресторан, и пошли продолжать праздник в номере. Разгорячённые битвой, воодушевлённые победой решили отметить её парой литров Абсолюта. Девушки пытались отговорить, но это уже было невозможно. Продолжение последовало. Сосед оказался не только тёзкой Горбачёва, но и таким же неутомимым говоруном. Я после выпитой водки от него не отставал. Обсудили множество тем, решили несколько, даже для гениев, непосильных проблем. С каждой новой рюмкой становились всё проницательней, мудрее и разговорчивей. Девчонки, зевая от скуки, слушали наш разговор, когда им надоело ушли в спать в соседнюю комнату.
Нам это было уже безразлично, перешли к обсуждению достоинств Ветхого и Нового заветов. Я заявил, что читая Ветхий Завет легко стать атеистом. Авраам, Ной, Лот и его дочки святыми мне не показались. Как же погрязли люди в грехах, если Бог счёл их лучшими, достойными стать праотцами избранного народа? Моисей и его спутники, блуждая по пустыне, постоянно торгуются с Богом: то и дело требуют от него то воды, то знамений, то манны небесной, то мяса. Верят Богу лишь в обмен за обещание земли, где молоко и мёд. Всё это очень смахивает на манию величия. Не верю я, что Бог автор фашисткой идеологии – превосходства одного народа над другими. Считать его лучше других нет оснований. Прародитель евреев – Авраам особой верой не отличался. Жил по принципу хитроватого деревенского мужика: «На Бога надейся, но сам не плошай». Поэтому попросил жену перед путешествием называться сестрой. Боялся, что его убьют за красивую жену. Смешно! За шестьдесят лет жизни в пустыне, где воду помыть ноги только гостю давали, она, наверное, ни разу не купалась. Как она могла составить конкуренцию юным девушкам, где её могли увидеть слуги царя? На конкурсе красоты?
– Она и была ему сестрой – перебил меня Коган.
– Да, но и женой была. Получается одновременно и правда и ложь – недосказанная правда, эдакое двуполое существо – полуправда полуложь. Но Христос говорил: Да – да, нет – нет, третьего не дано. Третье не от Бога, а от дьявола – лжеца и отца лжи, похотям которого, по словам Христа, потакают евреи. Лозунг Авраама: Пусть мне через тебя будет хорошо, стал принципом всех евреев. Братья продают Иосифа в рабство, младший брат покупает у старшего первородство за чечевичную похлёбку, обманом добивается у слепого отца благословения. Ничего святого. Двуличные люди, верить им нельзя – клянутся, не собираясь своих клятв выполнять. Все беды евреев в них самих, в их высокомерии, жадности, лживости, презрении к остальному человечеству. Почему же гои, которых евреи считают животными, должны их любить? Поэтому их всегда и везде гонят. Началось это задолго до рождения Христа. Первыми выгнали египтяне. Миша, едва сдерживая клокочущую в нём злобу, сказал: тебе понять, не дано, потому, что ты не еврей. Лично ему всё ясно, на сегодняшний день по этим вопросам он, лучший в мире специалист, второго такого нет.
– Вот и отлично. Тогда растолкуй мне, почему Бог Ветхого и Бог Нового заветов, такие разные? – Спросил я. – Один наказывает ни в чём невиновного фараона, когда Авраам продал ему свою жену – шестидесятилетнюю Сару, как свою сестру? Наш христианский Бог прощает грешника – разбойника, казненного вместе с Христом. Христос, по сути, отменил Ветхий завет, изменил Моисеевы, отказавшись от иудейского: кровь за кровь, ока за око, зуб за зуб. После этих слов, мне стало казаться, что в тёмно карих глазах соседа, прикрытых густыми, черными ресницами, стали мерцать алые огоньки. Так в потухшем костре, при дуновении ветерка из под пепла на углях, сначала появляется лёгкая, зыбко трепещущая алость, потом малиновые, обрамлённые голубой каёмкой язычки пламени. При этом его левый глаз искрился зеленью – правый алел. Я подумал, что всё это мне мерещится с перепоя, и решил лечь спать, пока не допился до белой горячки. Тут, Миша вспомнил, чью то клевету на Христа, якобы, переселившегося в Индию, женившегося на Марии Магдалине, ставшего йогом и дожившего до девяноста лет. Потом сообщил о переводе нового евангелия от Иуды и вышедшей в Англии книге Бен Брауна – код да Винчи. Видишь, и с Христом не всё ясно.
Меня взорвало: Христопродавцев во все времена хватало. Я не сомневаюсь, что и сегодня олигархи заказали бы Христа наёмному убийце, слишком многих из них он обличал бы. Его слова повторял апостол Павел: У сеющего не должно быть недостатка, у жнущего избытка. Считаю, что истинными хранителями христианской веры сегодня являются только православные. За это Бог бережёт Россию. Его любовь доказана историей: Русь спасла Европу от Батыя, Наполеона и Гитлера. Ни одна страна в мире не получала от Бога такой подарок, как она – несколько десятков казаков во главе с Ермаком преподнесли Ивану Грозному богатую, обширную Сибирь. Сегодня католики и протестанты предали Христа, отказались от аскетизма и заповеди: Вера без дел мертва. Пошли на поводу у торгашей, ради выгоды признав индивидуальную свободу выше заветов Бога, достижение земного богатства – главнее забот о душе.
Пылкость моих речей, веселила Мишу, он улыбался, но слушал не перебивая. Я продолжал обличать: Европа по гроб обязана России за то, что выдуманный европейцами марксизм проверялся на русском мужике. Он обошёлся России в миллионы загубленных и десятки миллионов не родившихся. Недавно читал, что по расчётам сделанным в тысяча девятьсот тринадцатом году, население страны к концу века должно было быть восемьсот пятьдесят миллионов человек! Нам Китай был бы не страшен. Сейчас народ вымирает, испытав на себе прелести коммунизма. Русский мужик лил пот и кровь на ниве социальной справедливости, хитрые европейцы учились на нашем опыте, внедрив у себя всё лучшее, что было при социализме.
Именно русский бунт, напугав, заставил богатеев Европы и Америки образумиться, чуть – чуть поделиться с народом, улучшить жизнь большинству, чтобы предотвратить революцию. Сейчас это забыто, богачи делают вид, что расщедрились из благородного человеколюбия, любви свободе и демократии, которых у них никогда не было. Обыватели в Европе и Америке, утверждая, что у них социализма больше чем было у нас, даже не представляют, чем обязаны России. У них ума не хватает понять, что этим они подтверждают правильность пути выбранного нашими дедами, осмеянного нашими либералами.
Русофобы целенаправленно лгут, обвиняя русских во всех грехах, а сами отказавшись от Бога, служат Мамоне. Меркантильные эгоцентристы – они не понимают, что стоят на грани гибели, вымирают, дав волю эгоизму, разврату, поставив похоть выше забот о чистоте души. Стоило припугнуть их Бен Ладену, тут же со страху от своих хвалёных свобод отказаться, лишь бы спасти шкуру. В аэропорту на досмотре готовы и разуться и раздеться и отпечатки пальцев дать. Мигом забыли и о презумпции невиновности, и о праве на неприкасаемость частной жизни. Пошлость, распутство, жестокость и безжалостность при зарабатывании денег, вот, что несёт их тип свободы. Мужики ряженые в баб не сходят с экранов, хихикают над тем, что в СССР не было секса. Не было порнографии, секса хватало, поэтому страна не вымирала. Сегодня начинаешь понимать, что миром правит дьявол – лжец и отец лжи.
Что кроме омерзения могут вызывать педофилы, насильники, серийные убийцы – герои сегодняшнего экрана и модной литературы. Сначала издеваются над телом, потом убивают невинных детей. Растлевая жертвы, они посягают на бессмертные души, ввергают в отчаяние и невольное богохульство родных. Последователи дьявола, они ненавидят преданность, верность, невинность, чистоту, божеское – творческое начало в человеке. Дьявольская хитрость, помогает им творить преступления, долгое время, избегая наказания. Их сторонники в думе законами обеспечили изобличённым и осуждённым, почти полную безнаказанность. Сочувствуя им, правозащитники совершенно равнодушны к страданиям и жертв и их родных.
Для них они щепки, которые летят, когда лес рубят. Почему? Может быть у преступников и их защитников один хозяин? Судя по словам и повадкам – да. Я бы сажал педофилов на кол. Гарантирую, что сразу, как минимум наполовину, сократилось бы количество таких преступлений, десятки мнимых больных мигом бы вылечились. В мусульманских странах таких преступников единицы. Коран разрешает карать их без пощады. Родные без суда на части разорвут, если поймают и никто их за это не осудит. Поэтому, будущее за мусульманами. В ближайшие десятилетия, если христиане Европы не опомнятся, то вымрут, их заменят мигранты мусульмане. Тоже будет и с Россией, которая дала волю либералам, фарисеям и книжникам. Они дружны, хитры, беспощадны. Приватизировав средства массовой информации, душат каждое правдивое слово, сеют сомнения, умелой ложью превращают ложь в истину. Действуют в соответствии с протоколами Сионских мудрецов упорно, нагло, беззастенчиво.
Мой страстный, пьяный монолог перестал нравиться Мише. Маска насмешливого благодушия спала с лица. Зрачки зло попыхивали. Несмотря на пьяный азарт и хмельное бесстрашие мне вдруг стало жутко от студёной враждебности волнами исходившей от него. Казалось, что нас отталкивает друг от друга, как одноимённые полюса магнита. Я не мог понять причины, неужели обиделся из – за упоминания мною протоколов сионских мудрецов? Размышляя об этом, я замер на полуслове. Видимо, Миша понял, в чём дело. Лицо внезапно подобрело, стало пьяно расслабленным, улыбчивым, голос мягким:
Я бы не сказал, что ты похож на аскета. Во всяком случае, рекомендовать тебя в монастырь, не бы стал. Ты говорил с таким пафосом! А чем лично готов пожертвовать для возрождения веры, России, восстановления истины? Хочешь увидеть Христа и от него лично узнать, что будет со страной, землёй, попробовать изменить всё к лучшему, готов пожертвовать жизнью? Ты даже своей заначкой в триста тысяч долларов не хочешь поделиться. – Я опешил: откуда он о заначке знает? Христос, отбирая учеников, предлагал им отказаться от всего, что имеют. Ты готов? Тогда отдай всё, что имеешь, останься без гроша, начни жить, не думая о завтрашнем дне. Даже в стельку пьяный, когда и море по колено, я молчал, чувствовал, что действительно не готов отдать свои триста тысяч долларов и пойти в нищие. Действительно, верблюду легче пролезть в угольное ушко, чем человеку расстаться с богатством. Обличать легче, чем жить праведно.
Миша рассмеялся довольный моей растерянностью. Слаб ты ещё духом и верой. Не годишься в апостолы. Да и зачем здоровому человеку аскетизм? Жизнь прекрасна! Живи ради жизни. Радуйся, пока есть силы. Заболеешь, тогда и кайся. Увидев моё уныние засмеялся: – Сейчас угощу тебя вином, какого ты ещё не пробовал – ему две тысячи лет. В прошлом году, отдыхая в Греции, плавал с аквалангом и наткнулся на затонувший корабль. Он вёз зерно и вино. К сожалению целой нашёл только одну амфору. Как ни странно, вино в ней отлично сохранилось.
– Давай выпьем за это чудо – это чудесное вино! Довольный каламбуром он весело рассмеялся. Позднее я понял, что смеялся он не над тем, что сказал, а над тем, что задумал. Но мне было уже не до смеха. Я попытался отказаться: – Чего добро переводить! Мне сейчас, что вино, что квас. Такое древнее вино дегустировать нужно трезвым.
– Ничего, от него ты сразу протрезвеешь – захохотал Миша. Я продолжал отказываться, но он вытащил из чемодана керамическую, залитую сургучом амфору, откупорил её и наполнил фужеры.
– Давай выпьем за чудо, истину и крепость духа.
Я выпил до дна, что было дальше, не помню. Видимо, вино меня сразу усыпило, да и не мудрено, столько водки за один день, я в жизни не пил.
Глава 5. Земля обетованная
Очнувшись, увидел над головой чужое, чёрное небо. Непривычно большие, как напившиеся крови пауки, звёзды ярко сияли на чёрном небе, но рисунок созвездий был незнакомым. Долго вспоминал вчерашнее, пытаясь понять, почему я в спортивном костюме лежу на песке? Сначала решил, что с перепоя сошёл с ума. Набрал полные горсти песка и с тоской подумал, неужели мы по пьянке поехали купаться в Печоре? Тогда где Миша, где девчонки? Ответить на мои вопросы было некому. Очень хотелось пить, голова трещала. Ничего не придумав, решил поспать до рассвета. Тайно надеялся утром проснуться на своей кровати, в номере гостиницы. Но надежа не оправдалась. Проснулся снова лежащим на песке. Над далёким барханом поднималось краснолицее, как мужик после парной, солнце. Нестерпимо хотелось пить. Было непонятно, где я, что со мной, как очутился в пустыне. Дальше лежать смысла не было.
Встал и пошёл на восток искать воду. Минут через тридцать увидел деревья, под ними стадо овец и пастухов. Обрадовался, ускорил шаг. Когда разглядел, как одеты пастухи сомнений в том, что я сошёл с ума не осталось. Они будто сошли с картины Иванова Явление Христа народу. Только Христа не было. В растерянности остановился. Может, я сплю на ходу? Я помотал головой, но ничего не изменилось. Если, всё явь, значит я каким то чудом заброшен в прошлое. Тогда, что подумают пастухи, увидев меня в спортивном костюме в домашних тапках, двадцать первого века? На всякий случай снял с шеи золотую цепь с крестом, золотую печатку с Георгием, убивающим змея, оставив на руке только золотое, обручальное кольцо. Спрятав золото в карман спортивной куртки, застегнул карман на молнию, обвязал ею голову, как чалмой и пошёл к пастухам. Я не ошибся, мой вид поразил их. Они загалдели, как гуси при виде лисы. Мои познания в иврите позволяли мне понимать только отдельные слова. Объяснил знаками, что хочу пить. Старший из пастухов, что то сказал, оборванный мальчишка принёс миску с кислым молоком. Я жадно опорожнил её.
Тошнота усилилась, но голове стало легче. Попросил ещё. Когда напился, стал объяснять, что меня ночью ограбили. Снял с пальца кольцо и знаками попытался объяснить, что хочу обменять его на одежду и обувь. Пастухи долго разглядывали кольцо, пробовали его на зуб, спорили, наконец, принесли грязный, рваный плащ и сандалии. Я стал торговаться, просить, чтобы меня ещё и накормили. Прошло не меньше часа, пока они меня поняли. Тот же мальчишка принёс лепёшку, кусок овечьего сыра и чашку молока. Заставил себя поесть, потом лёг в тени, чтобы придти в себя после вчерашней пьянки. Пастухи внимательно следили за мной. Это был мучительный день, мухи и слепни не давали покоя, голова трещала, тошнило, вот когда я понял, как тяжело умирать на кресте. Намучившись до исступления, я уснул. Проснулся оттого, что кто то шарил руками по моему телу. Я открыл глаза и увидел старшего из пастухов. Он вынимал из кармана куртки, спрятанное мною золото. Я попробовал встать, но мои ноги были связаны, а мои руки крепко держали сильные молодые пастухи. Увидев, что я проснулся, они сорвали с меня куртку и рубашку, потом кожаными ремнями притянули руки к телу. Забрав моё золото и одёжду, довольные пастухи ушли в шатёр, бросив меня на съедение слепням. Отогнать их я не мог, пользуясь этим, они облепили меня с ног до головы. Тень ушла, солнце палило нещадно, очень хотелось пить. Казалось, что время остановилось, я лежал и с нетерпением ждал медленную, мучительную смерть. Пастухи спланировали иначе. Они сначала ограбили, а потом продали меня, проезжавшему мимо купцу еврею. На следующее утро, началось моё путешествие с караваном верблюдов. Шагая по раскалённому песку, я потерял счёт дням. Два раза в день хозяин кормил рабов чёрствыми лепёшками и поил водой. На такой суровой диете я быстро похудел, ходить и дышать стало легче. Постепенно прошли вялость и нестерпимая боль в мышцах рук и ног. К своему удивлению, я стал чувствовать себя сильнее и моложе. Знание боевого самбо помогло мне завоевать непререкаемый авторитет среди рабов. Стража и те побаивалась меня. Наш хозяин любил выпить, напивался, как Лот, до бесчувствия. К тому же он был похотлив, как козёл. Уводил на ночь молодых и красивых рабынь в свой шатёр и насиловал. Одной из его жертв удалось украсть кинжал. Когда хозяин и стражники, напившись, уснули, она разрезала верёвки, которыми связывали нас на ночь, мы разоружили стражников и хозяина. Дрожащих от страха за свою жизнь, заставили раздеться и нарядиться в наши обноски. Через несколько дней по дешёвке продали, проходящим купцам, как братья Иосифа. С тех пор я, командуя шайкой разбойников, наводил ужас на купцов, грабил караваны и пастухов. Римляне сбились с ног, разыскивая меня, пока я сам добровольно не написал на себя донос. Но я ошибся. Меня не распяли, а освободили, по требованию толпы. Понтий Пилат умыл руки. Встретиться с Христом я так и не смог. От отчаяния вернулся к своим разбойникам, что дальше делать не знал. В первую же ночь после освобождения из тюрьмы, меня разбудил Миша Коган. Он торжествовал, видя моё отчаяние. Наполнив два кубка принесённым с собой вином, сказал: Давай выпьем за воскресение Христа. От такого тоста я отказаться не мог. Выпил до дна и погрузился в чёрную бездну. Проснулся на кровати в гостинице. Миша крепко спал на своей. Я лежал, стараясь понять было ли всё сном, или произошло наяву. Хотел разбудить Мишу, чтобы выяснить всё у него, потом раздумал. Стараясь не шуметь, поднялся, собрал вещи и пошёл сдавать билет. В Израиль не поехал. Решил вернуться в родное село. Триста тысяч долларов деньги небольшие, но для того, чтобы поставить на ноги один колхоз вполне достаточные. После того, как я в древней Иудее был главарём нищих, сражался с римскими солдатами и разговаривал с Пилатом, нынешние бандиты, менты и чиновники меня не пугали. Нельзя позволять злу победить добро. Иначе жизнь будет, как в 66 сонете Шекспира:
Только Любовь к ближнему способна ещё победить зло торжествующее в этом мире.