В звенящей тишине вспышками молний зазвучали слова.

«Марта, сколько можно говорить?!..»

«Марта, где твоя голова?!..»

«От кого, от кого, а от тебя, Марта, я такого не ожидала!..»

«Ты меня разочаровала!..»

«Я думала ты умная, а ты!..»

«Марта, сколько можно повторять?! Ты чего такая тупая?!..»

«С твоими способностями и тройка?!..»

«Другие в огонь полезут, и ты за ними?!..»

«Марта, не стой, как дуб! Делай уже что-нибудь!..»

Впрочем, последняя фраза прилетела откуда-то из другого мира. Это был… знакомый голос, но не тот, который звучал до сих пор.

Марта, ослеплённая словами-молниями, бьющими вне времени и пространства, но точно в цель, попыталась оглядеться, найти источник последних слов. Ей вдруг показалось очень важным найти этот источник, именно его. Потому что… Потому что он добавил свежей боли к привычной уже… Но вокруг уже с новой силой звучало всполохами:

«Ну сколько раз можно тебе повторять?!..»

«Если будешь плохо себя вести, я отдам тебя вон тому дядьке!..»

«Уйди от меня, видеть тебя не могу!..»

И снова:

«Марта! Держи поводья! Если быки освободятся…»

А Марта не видела поводий, не понимала, какие быки. Ей было больно, невыносимо больно, потому что снова и снова в её сердце падали:

«Ну почему я не сделала аборт! Теперь вот майся!..»

«Какая она уродливая!..»

«Доктор, а это точно мой ребёнок? Вы не перепутали?!..»

И с каждым ударом слов-молний сердце Марты сжималось. Она чувствовала себя маленькой и беззащитной. И беспомощной. Потому что ей нечего было сказать, нечего возразить. Да, она уродливая и непослушная, она плохо учится, она не смогла сдать конфликтологию, из-за неё, Марты, постоянно страдают люди. Из-за неё и только попала в беду её лучшая подруга Полина. И Анна Юрьевна с Петром Ильичом и с их не рождённым ещё ребёночком! Даже Анжелика… Даже Серафимович! Она всех подвела. Зря мама не сделала аборт. Не было бы Марты, не было бы и ничего этого, не было бы страданий. Не было бы этой боли – детской, застарелой, вросшей в хребет, как ноготь на ноге врастает в палец, и причиняющей боль при любом движении. Боли, заставляющей согнуться, сгорбиться, спрятаться от всех. Боли, заставляющей сдаться ещё до того, как сделана первая попытка чего-то добиться.

«Кто тебя полюбит, такую замарашку?!..»

«Кому ты нужна со своим характером?!..»

«Будешь так вести себя, тебя замуж никто не возьмёт!..»

Марта опустилась на колени, руки её безвольно легли на землю…

И тут снова зазвучал голос, тот, источник которого Марта так и не нашла. Тот, который добавил страданий. И тем не менее, желанный.

Он зазвучал рядом – сильный, уверенный, живой!

– Ну уж нет! Я тебя не отдам! Соберись! Ты можешь!

– Что я могу? – спросила Марта и усмехнулась. Она ничего не могла, даже встать.

– Не можешь встать ради себя, встань ради Полины, Анжелики и Анны Юрьевны! Чем дольше ты сидишь, тем им хуже! Вставай! Ты должна встать, ты должна поверить в себя! В тебе есть сила – сила твоего духа! Сила твоей дружбы, сила твоей любви!

Голос звучал и звучал, он повторял снова и снова, чтобы Марта встала и пошла, чтобы она не сдавалась. Что на самом деле она сильная, и что она справится.

– Подумай о Полине, она пропадёт без тебя! Без твоей помощи ей не выбраться! И Анне Юрьевне не выбраться, и Анжелике…

Голос звучал и звучал. Отрезвляя, встряхивая, вытесняя застарелую боль новой – опасением за подруг и за… Серафимовича.

– Марта, подумай обо мне! Как я без тебя?! Я не смогу без тебя жить! Я не прощу себе, если ты сдашься! Вставай!

И Марта поверила. Она подняла руки и сквозь слёзы смогла рассмотреть поводья.

Несколько минут Марта соображала, что это за поводья и вспомнила про быков памяти и поле страданий. Вспомнила о Серафимовиче – как он там? Она же собиралась помочь ему – в его памяти за две тысячи лет накопилось столько боли, что ему одному с ней не справиться.

Марта отёрла глаза и увидела, что она сидит посреди борозды, её бык уже почти свободен, потому что змея, чувствуя страдания Марты, быка уже почти не держала, она искала, от чего Марту нужно защитить.

Но беда в том, что защитить от воспоминаний змея была не в состоянии.

Марта оглянулась. Полина стояла бледная настолько, что веснушки исчезли. А рыжие волосы походили на пучок соломы. Она просто стояла, а её бык дышал дымом и рыл землю. И ему достаточно было развернуться, чтобы увидеть Полину и стереть её с лица земли за то, что она привела его на поле страданий. Марта поняла, что быки сейчас тоже чувствуют боль.

Она увидела, что Анжелика уже устала и у неё больше нет сил сдерживать своего быка. Анна Юрьевна ещё борется, но их бык вот-вот скинет её со своей шеи.

Марта поняла, что они стоят, потому что стоит она. Они не могут пройти вперёд неё, потому что борозда должна лечь к борозде.

И тогда Марта поднялась. Через боль, через страдания… Через силу.

«О своих страданиях я подумаю после, – решила она. – Сейчас нужно побыстрее закончить вспашку этого чёртова поля, чтобы Полина, Анна Юрьевна с Петром Ильичом и Анжелика смогли поскорее уйти отсюда».

Змея, почувствовав Мартину решимость сжала быка, и он нехотя пошёл вдоль борозды, оставленной Серафимовичем.

Серафимович шёл впереди, постоянно оглядываясь. Убедившись, что Марта встала, Он выровнял свой плуг и хлестнул быка по крутому крупу розой. Бык прибавил скорости.

Марта мысленно поблагодарила Серафимовича и тоже хлестнула, подгоняя своего быка – с неприятным делом нужно разделаться как можно быстрее.

«Вы как?» – спросила мысленно Марта у подруг и аж присела от их боли, открывшейся ей на миг.

И тогда Марта принялась уговаривать подруг, поддерживать их, угрожать и всячески побуждать двигаться.

Полина просто подчинилась. Она тупо шагала, держась за ручки плуга, который появился, едва её бык ступил на поле. Она как деревянная кукла переставляла ноги, и Марта хвалила её – главное, не останавливаться!

Анжелика шла, упрямо стиснув зубы и с ненавистью вгрызаясь плугом в поле страданий. Марта восхищалась её выдержкой, говорила, что гордится ею, и ещё больше будет гордиться, когда та закончит эту тяжёлую работу!

Анна Юрьевна и Пётр Ильич завершали пахотный клин и Марта хорошо видела, как они устали. Она подбадривала их, говорила, что их взаимная нежность и ей помогает держаться.

А ещё ей было нестерпимо стыдно, что она заставила всех лишнее время простоять на поле. Добавила им лишних страданий. Настолько стыдно, что голоса-всполохи зазвучали с новой силой, вновь заставляя Марту сгорбиться. Она едва снова не погрузилась в переживания, но снова услышала голос Серафимовича:

– Потом будешь страдать! Лучшее, что сейчас ты можешь сделать для них, это пахать, не останавливаясь!

Марта поняла, что и до этого она слышала его голос. Это он помог ей встать. Это благодаря ему она нашла в себе силы и теперь может помочь подругам.

А ещё Марта заметила, что как только она переставала думать о себе, боль отступала. И возвращалась с новой силой, едва Марта погружалась в свои переживания и страдания.

Марта продолжала слышать слова-всполохи, и они по-прежнему били в цель. Вот только она теперь фокусировалась не на них, а на том, чтобы облегчить участь близких ей людей. И от этого ей самой становилось легче переживать воспоминания.

Идти по борозде было тяжело. Длинное платье мешалось – Марта постоянно наступала на подол, пришлось его подоткнуть повыше. Университетские туфли вообще для этого не были приспособлены.

«А как же Пётр Ильич? У него вообще обмотки!» – мысленно спросила Марта и увидела в ответ слёзы на глазах Анны Юрьевны.

«Идти. Мы должны идти… Мы должны вспахать это чёртово поле!.. – донеслась едва слышная мысль Анжелики. – Главное, не сдаваться!»

«Полина, ты как?» – спросила Марта.

Но ответа не получила. Полина, словно деревянная шагала за своим быком.

«Ты держись, дорогая! Ты справишься! Мы вместе справимся!» – подбодрила её Марта и услышала в ответ обрывок мысли:

«Бард…»

Сердце Марты сжалось новой болью – теперь уже за Полину, за её поруганную любовь.

«Бедная девочка…» – прошептала Анна Юрьевна.

«Все они сволочи! – категорично отрезала Анжелика. – Никому нельзя верить!»

«Ты не права» – возразила Анна Юрьевна.

Марта попробовала представить себя на месте Полины, а вместо Барда – Серафимовича и содрогнулась – страшнее и больнее картины не существовало.

Она глянула на Серафимовича, идущего впереди и удивилась – его плечи опустились, а спина сгорбилась, словно он нёс непосильный груз.

«Бедный, – подумала Марта. – Он даже не знает, что я люблю его…»

И тут Серафимович запнулся. Его плуг наткнулся на камень. Бык напрягся, розовые шипы впились в кожу, бык заревел диким зверем, дёрнулся в сторону, Серафимович качнулся и упал.

Марта вскрикнула и, забыв обо всём, кинулась к нему.

– Не отпускай поводья! – крикнул декан, но было поздно.

Марта оббежала своего быка и склонилась к Серафимовичу, помогая ему подняться.

И тут, скорее почувствовала, чем увидела, как её бык, оставшись без управления – змея кинулась за Мартой – разметав пахотную упряжь и, наставив рога пошёл на неё, Марту, и Серафимовича, который всё никак не мог подняться. Падая, он подвернул ногу. Высокое голенище берц защитило голень от перелома, однако совсем без травмы, явно, не обошлось.

Бык готов был уже кинуться на них, когда в его сторону полетели одновременно змея и верёвка из роз.

Словно наткнувшись на преграду, Мартин бык остановился.

Не успела Марта вздохнуть с облегчением, как увидела, словно в замедленной съёмке, что Полина бессильно опускается на землю, её бык удивлённо оглядывается и призывно мычит, но Полина некоторое время сидит, а потом ложится на землю. Полинин бык потоптавшись некоторое время на месте, принимается щипать сухие былинки, плуг волочится за ним – без направляющей руки он чертит по земле, иногда зарывается, но мощное животное словно бы не замечает возникающие помехи.

Марта отпустила Серафимовича и кинулась к Полине.

Лишившись её поддержки, Серафимович, вскрикнув, осел.

И тогда Марта остановилась. Она не знала к кому бежать: к подруге или к любимому.

Но увидев, что Серафимович, хоть и страдает, а держится, она кинулась к Полине, которая лежала обессиленная.

– Поле в марте, поле в марте… – грустно улыбнулся ей вслед Серафимович.

Подбежав к подруге, Марта попробовала поднять её.

– Оставь меня. Я не хочу жить, – прошептала Полина.

– Глупости ты говоришь! – возразила Марта. – Мы должны двигаться, подруга!

– Мне некуда двигаться. Я никчёмное создание… Кукла. Даже Бард…

– Бард сволочь! – прервала её Марта. – Вставай! Не позволяй ему одержать верх!

Марта подставив плечо попыталась поднять Полину.

– Он уже победил. Мне больше незачем жить, – прошептала Полина, вновь опускаясь на землю.

– О, Господи! Боже ж ты мой! Что за чушь ты говоришь? – возмутилась Марта. – Конечно, тебе есть зачем жить! А твои родители как же? Как они без тебя.

Полина вздохнула, но встать даже не попыталась.

– А я как? Кто научит меня общаться с парнями?

– У тебя уже есть Серафимович, – попробовала возразить Полина. – А у меня никого нет, – и тихо добавила: – И не было…

– Ты не права! Ты красавица! Да все парни на тебя заглядываются! Подумаешь Бард! Да знаешь сколько Бардов у тебя ещё будет?!

– Вот именно… Бардов… – усмехнулась Полина и снова легла. – А хочется нормального парня. Ты иди. Тебе надо жить. Тебе есть зачем жить. Ты и умная, и красивая. А я останусь тут.

– Чушь! – вскрикнула Марта. – Чушь! Чушь! Чушь! Никакая я не умная и уж точно не красивая! Да если б не я, мы бы сейчас не оказались тут. Тусили бы где-нибудь в клубе!..

Полина вздохнула и ничего не ответила.

– Если ты не пойдёшь, сдалась Марта, то и я никуда не пойду. Умрём вместе!

– Мне всё равно, – прошептала Полина, закрывая глаза.

– Ну а мне тогда тем более всё равно, – рассердилась Марта и легла рядом с Полиной.

Марту душили слёзы обиды и бессилия. Она сдерживала их сколько могла, но они прорвали плотину сдержанности, и Марта заплакала.

Полина лежала и не шевелилась. И было непонятно, жива она или нет.

И тогда Марта, сдавшись, обняла подругу и, уткнувшись ей в плечо, зарыдала в голос. От собственного бессилия, от собственной никчёмности, от невозможности изменить обстоятельства. Она плакала от отчаяния и чувства вины, от страха, что они так тут и останутся, от страха, что Полины не станет.

Марта не могла даже мысли допустить, что Полины не станет, и понимала, что изменить сейчас ничего не может.

– Бард был под заклятием, – раздался над ней холодный голос Серафимовича.

– Что? – Марта подняла заплаканное лицо.

– Бард был под заклятием. Он не такой. Он… – в голосе Серафимовича звучали презрение и отвращение. И ненависть…

– Зачем? – спросила Полина.

– Что зачем? – вопросом на вопрос ответил Серафимович.

– Зачем вы так?

– Как?

– Зачем вы накладываете на людей заклятия?! Что люди вам сделали?

Полина села. На её щеках появился румянец. Её глаза пылали ненавистью.

Серафимович пожал плечами.

– Мне было скучно. – И добавил холодно и высокомерно, словно залепил по пощёчине: – Вставайте! Вы должны допахать это чёртово поле! Сопли потом будете разводить.

Повернувшись к подругам спиной, Серафимович, хромая, пошёл к своему быку.

– Ненавижу! – бросила ему вслед Полина и поднялась. – Ненавижу!! – прокричала она, подходя к быку и подводя его к борозде. – Ненавижу!!! – прорычала она, берясь за рукоятки плуга.

Марта стояла и растеряно смотрела на подругу. Она впервые видела Полину такой.

– Чего стоишь? – зло кинула Полина Марте. – Паши давай!

И Марта побежала к своему плугу.

Пахотный клин снова тронулся по полю страданий.

Марта смотрела на сгорбленную спину Серафимовича и думала о том, что в его словах было правдой? Действительно ли Бард был под заклятием или Серафимович нарочно так сказал, чтобы Полина разозлилась и поднялась?

Оглянувшись на Полину, Марта удивилась перемене, произошедшей с подругой. Вот только она лежала без сил, а теперь было такое ощущение, что и без быка может тащить плуг и не заметит даже его веса.

«Ей ненависть помогает, – ответила Анна Юрьевна. – В ненависти большая сила…»

Марта оглянулась на Анну Юрьевну. Та по-прежнему сидела на быке, а Пётр Ильич шёл за плугом. Но по неустойчивой походке и опущенным плечам было понятно, что им обоим очень тяжело. Не пахать, нет – тяжело вспоминать.

А ещё Марта увидела, как Анна Юрьевна постоянно оглядывается и старается держать быка, чтобы тот шёл ровно, чтобы Петру Ильичу было легче. А он старается держать плуг ровно, чтобы бык шёл ровно, чтобы Анне Юрьевне было легче управлять им.

Даже отсюда, издалека Марта почувствовала ту нежность и заботу, которые окружали Анну Юрьевну, Петра Ильича и даже их быка.

И ей показалось, что их быку это нравится.

Анжелика же просто пахала. Подоткнув юбку и упираясь в поручни плуга, она решительно шагала по только что проложенной борозде.

Марта видела, что Анжелике тяжело. И ещё она поняла, что для Анжелики это привычный способ справляться с трудностями – работать, работать, работать… За делом не остаётся ни времени, ни сил для страданий. Видимо так же Анжелика хваталась за всякую работу, чтобы справиться с болью от предательства молодого человека и от страха перед толпой, когда те, кого она несколько минут назад считала если не друзьями, то приятелями, тащили её на улицу и кричали «На костёр её!». Видимо, спасаясь в работе от боли, Анжелика и стала помогать Серафимовичу готовить заклятие роз…

Солнце стояло над головой, сильно хотелось пить, силы заканчивались у всех – человеческие возможности не беспредельны, а конца-краю этому полю видно не было.

В какой-то момент Марта запнулась, и не упала только потому, что держалась за поручни плуга.

Потом она запнулась снова…

Потом ещё раз…

Но вот быки дошли до конца поля. Развернулись. И пошли на второй круг.

И тогда Марта почувствовала отчаяние, потому что поле страданий было бесконечным.