— Вот она! — радостно пихнула меня в бок Санька. Из подъезда Лешкиного офиса выплыла Леночка. Что там говорить, она была хороша. Даже слишком. Ее сексапильности с лихвой хватило бы на педагогический коллектив средней школы. Не знаю, как ей это удавалось, но на своих десятисантиметровых шпильках она ступала по скользкому тротуару с грацией молодой газели. Впрочем, когда с двух сторон тебя поддерживают, это, наверное, не так уж и сложно. Не знаю, никогда не бывала в подобной ситуации. Мужики суетились вовсю. Они наперебой что-то тараторили ей в оба уха, и Леночка заливисто хохотала.

— Во ржет, даже здесь слышно, — пробурчала Санька, осторожно опуская вниз тонированное стекло.

— Она, Сань, не ржет, будем справедливы. Да и вообще…

— Ну что “вообще”, что “вообще”? — накинулась на меня подруга. — Ты чего раскисла сразу? Е-мое, да смой с нее килограмм штукатурки, она будет драной кошкой.

— Ой, Сань, ладно. Противно просто.

— Противно, согласна. С души просто воротит смотреть, как они перед ней лебезят.

— Следить, Санька, противно. Вот от этого и правда с души воротит.

— Оставь. Мы не следим. Представь, что мы случайно оказались рядом. Смотри, смотри, куда они ее повели! Ни фига себе, в какие рестораны они на ленч ходят.

Троица скрылась в дверях заведения, которое я до сих пор считала слишком дорогим для нашего семейного кармана. А Лешка, видимо, так не считал. И Димка был с ним согласен.

Мы припарковались рядом с огромным окном, за которым был хорошо виден оформленный в классическом стиле зал. Тяжелые столы на гнутых ножках, стулья, обшитые бархатом, и уютные абажуры. Премиленькое заведение, один обед в котором стоит не меньше ста баксов. Если по-скромному, то восемьдесят. Но подозреваемые не скромничали. Словно по мановению руки перед ними явилось ассорти из морепродуктов, гора овощей и зелени на огромном фарфоровом блюде. Подобострастный официант привечал их как дорогих гостей, как будто заранее знал — чаевые будут царские. Не первый раз, должно быть, привечает.

— Какой разврат, — возмущенно выдохнула Санька, глядя, как высокоразвитые мужские особи мелким бисером стелются перед манерной и капризной девицей. Она долго ковырялась в меню, водя по страницам розовым ноготком, кривила пухлые губки и всем своим видом давала понять, как ее все достало. И когда Лешке или Димке удавалось согнать с ее лица выражение томной скуки, они так и лучились от счастья. Каждую ее улыбку ловили с вожделением, каждое ее слово ласкало их слух, и они даже щурились от удовольствия. Как-то это все было… слишком. Прямо как спектакль. Слишком картинно, слишком явно, слишком чересчур. Что-то здесь не так, подумала я.

— Ой, Настя, им сейчас счет выставят долларов на пятьсот, не меньше, — возмущалась Санька. Но я ее не слушала, а все пыталась понять — какая такая дикая страсть способна заставить Лешку быть набитым дураком? Конечно, он человек темпераментный. Но, положа руку на сердце, я всегда полагала, что мозги в его жизни играют ничуть не меньшую роль, чем прочие части тела. А тут был однозначный перевес. Может, права Марго, и все мужики животные? Ими движут условные и безусловные рефлексы. Я — условный, Леночка — безусловный. Сопротивляться рефлексу трудно и опасно для здоровья. Но тогда зачем вся эта сентиментальная чушь? Зачем мои фотографии на рабочем столе? Зачем нежные слова? Зачем это стремление овладеть каждой клеточкой моей души, знать про меня все — от моих любимых фильмов и стихов до размера обуви и марки прокладок? Зачем было выворачивать меня наизнанку и выворачиваться самому? Чтобы потом мордой об асфальт? Точнее, об Леночку. Лучше бы об асфальт.

Санька предложила мне нагло завалиться в ресторан и занять соседний свободный столик. Я подумала, подумала… и согласилась.

— Девушки, а вы куда? — спросил нас швейцар на входе.

— То есть? — не поняла Санька. — Туда!

— А что вы хотели? — подозрительно ползая по нашим фигурам глазами, уточнил бдительный постовой.

— Ну вы даете, — возмутилась я, — кофе выпить, допустим, хотим.

— Кофе? — презрительно сморщился мужичок.

— Или пообедать, — робко предположила Санька, а я на всякий случай пересчитала в кармане наличку.

— У нас клубное заведение. Вход только по предварительным заказам, — холодно проинформировал нас швейцар и попытался закрыть дверь перед самым носом.

— Постойте, — я вцепилась в дверь, — у вас тут ничего не написано про клуб. Где у вас на вывеске написано, что это клуб?

— Ничего не знаю, только по предварительным заказам.

— Мужик, у вас тут дресс-код, что ли? — поинтересовалась Санька.

— Ничего не знаю, ничего не знаю, — как попка-дурак, тараторил лакей.

— Ну дожили, мать, — вздохнула Санька, оттаскивая меня от входа. — Видала, что делается? Мы не канаем на элиту.

— О чем ты?

— Ну ты как с луны свалилась. В некоторых заведениях есть дресс-код: если ты не выглядишь человеком, способным заплатить за хороший обед, или твой внешний вид может оскорбить эстетический вкус остальных посетителей, то тебя под благовидным предлогом не пустят. Поняла?

— Черт-те что… Мы же приличные девушки.

— То-то и оно, подруга. Эх, надо было мне свой норковый полушубок надеть. Черт дернул в пуховике переться.

Я тоскливо одернула свою вполне приличную, как полагала, дубленку, поправила собственноручно связанный шарф. Такого позора со мной еще не приключалось. Перед Леночкой швейцар ласково распахнул дверь, а меня и на порог не пустил. Может, оно, конечно, и к лучшему. Одним скандалом меньше. Но как же противно, черт возьми! С этим срочно надо что-то делать!

Я позвонила Маргарите, застала ее дома относительно тихой и скучающей. Попросила взять из ящика деньги и подвезти к условленному месту. Через полчаса мы встретились с ней у дверей дорогого модного магазина, она протянула мне тугую пачку — мою часть аванса за предложенную Федором работу. Была не была. Сейчас возьму, да и потрачу все подчистую. Маргоша, конечно, не могла упустить такой клубники. Она решила пожертвовать романтическим свиданием с гинекологом и прошвырнуться по магазинам вместе со мной. Саньке надо было на работу, а мне сейчас годилась даже такая компания.

— Пусть гинеколог с нами походит, а? — попросила тетка, хотя обычно она не спрашивала разрешения. — Может, раскручу его на пару шмоток.

— Знакомьтесь. Это Самуил, это моя племянница Анастасия.

Марго важно надулась, как если бы представляла друг другу президентов транснациональных компаний. Я даже покраснела от неловкости.

Маленький, на голову ниже тетки, мужик с круглым пузом и грустным еврейским носом сдержанно улыбнулся мне. Улыбка у него была добрая и понимающая. Он покорно вызвался быть нашим провожатым в мире моды и тактично плелся сзади, пока мы ворошили вещи, вывешенные на плечиках.

— Нет, коричневое не бери, для коричневого нужно свеженькое лицо. — Тетка отобрала у меня симпатичный свитер с исландским узором и вручила взамен маловразумительную синюю тряпку. Я помялась и под шумок повесила ее обратно. Когда Маргоша, набрав целый ворох одежды, двинулась в примерочную, я все-таки схватила тот коричневый свитер, а потом еще брюки, какой-то очень прикольный оранжевый жакетик и вознамерилась уединиться за шторкой. Но тут Самуил осторожно взял меня за локоток. Я и забыла про мужика.

— Настенька, разрешите вопрос? Так сказать, не в порядке любопытства, а уточняющий. Вы вещи для кого покупаете?

— Как для кого? — опешила я. — Для себя.

— Ах, голубчик, я не про то речь веду. Я для вас уже пожилой мужчина, поэтому, надеюсь, вы не сочтете меня бесцеремонным… Для кого вы хотите носить все эти вещи?

— Ну…— засмущалась я.

— Тогда я понял вас правильно. Вы хотите понравиться любимому мужчине. Так?

— Допустим.

— Тогда позвольте несколько рекомендаций. Только не обижайтесь, дружок. Сейчас вы взяли то, что нравится вам. Но уверяю вас, практически сто процентов мужчин останутся равнодушными к выбранному вами наряду. Все эти вещи, несомненно, восхитительны, но они не несут в себе признаков пола. А это очень важно. У вас, детка, чудная фигура, волнующие формы. Их не надо выпячивать, но дайте себе смелости слегка подчеркнуть их. Акцентируйте свою женственность. Оставьте этот свитерок с высоким горлом для юных бесплотных созданий. Попробуйте вот эту кофточку.

Пунцовая как рак, я стояла перед Самуилом, вытянувшись струной и не знала, куда себя деть. Все мои волнующие формы словно увеличились в размерах. Мне показалось, что уже добрая половина посетителей и все как один продавцы смотрят на меня с нескрываемым любопытством.

— Ключицы должны быть открыты, — не унимался знаток женского обаяния, — фасон не обтягивающий, но облегающий. Юбка или брюки должны быть по фигуре, обязательно мягко подчеркивать линию бедер, даже если они чуть полноваты. У вас хорошая талия, значит, можете позволить себе пояса, короткие пиджаки и блузки. Оптимально, если вы откроете область щиколотки, поэтому я все-таки сторонник юбок. И конечно, разрез. Особая смелость тут неуместна, но он однозначно должен быть. Он дает простор фантазии… Цвета — только сдержанные, но не глухие, не тусклые. Вот этот молочный очень будет вам к лицу, низ можно и черный, но добавьте яркую деталь, вот смотрите, какой шарфик.

Я уже готова была взять и шарфик, и совершенно бабскую внешне юбку с какими-то немыслимыми оборками по низу и, не меряя, все это купить. Только бы заткнуть фонтан красноречия. Скользнув в кабину, я перевела дух. Примерив отобранные Самуилом вещи, вынуждена была признать — выгляжу я в них неплохо. Пожалуй, даже интересно. Образ этакой романтической пташки а-ля “раба любви” шел мне. Определенные опасения вызывало мое категорическое неумение находиться в этом образе слишком долго. Но… Уж сколько-нибудь да выдержу? И я пошла к кассе.

Там уже стояла пунцовая от гнева Марго. А еще больше съежившийся Самуил лепетал:

— Но, детка, у меня нет при себе столько денег.

Я поняла, что на Самуиле будет поставлен жирный крест, и быстренько расплатилась за теткины покупки, икнув от возмущения, когда увидела итоговую сумму. Тетка себя не обидела, прибрав к рукам едва ли не половину магазина.

— Настюха, сказать по правде, ничего ты в мужиках не понимаешь, — ласково похлопал меня по спине Гришка. — Мужик — существо принципиально иное, чем баба. Мозги у него, конечно, большие, спору нет. Но, уверяю тебя, есть моменты, когда они бессильны. Такой механизм, понимаешь, ничего сложного. Включается природный инстинкт, выключается все остальное. Потом в обратной последовательности.

— Ой, Гриша, оставь эти штучки. Такие речи я слышала миллион раз. Это не инстинкт, а элементарное свинство.

— Кто же спорит, конечно, свинство. Но Настя, хочешь, я поручусь за Лешку?

— Ты поручишься, конечно. Тебе разве трудно за него поручиться?!

— Золотая ты моя, я тебе когда-нибудь врал?

— Почем мне знать.

— Нет, Анастасия, уж в чем в чем, а во вранье ты меня обвинить не можешь. Когда не могу сказать правду, молчу. Но тут молчать без надобности. Лешка тебе верен.

— Не смеши. Откуда ты это можешь знать? Ты что, стоял каждую ночь над ним со свечкой?

— Можно сказать и так, — пожал плечами Григорий. — Не поручусь за все прочее, но с этой, хм, с позволения сказать, дамочкой у него ничего нет.

— Гришка, а я тебя, между прочим, об этом даже не спрашивала.

— Подумаешь, загадка! — скривился напарник и вылил остатки чая в горшок с фикусом. — Ладно, не дети, без меня разберетесь. Лучше расскажи, как твое знакомство с Анваром продвигается.

— Пока особенно хвастаться нечем. Но Наум расстарался, теперь этот Анвар смотрит мне в рот и набивается на свидание. По словам Наума, я самая крутая телка, которую он знал в своей жизни. Он ему так прямо и шепнул на ушко. Мол, у меня и связи, и подходы, и в артистическую среду я вхожа, и с заграничными капиталами на дружеской ноге. Врал как сивый мерин, но Анвар почему-то поверил. Сегодня вечером ваша бедная Настя звана на ужин. Так-то вот, — жеманно надула я губы.

— Ты, Настюха, будь осторожней. План должен сработать четко, главное не фантазируй, не надо никакой отсебятины.

— Будь спок, — уверила я Гришку, — задание выполню, по результатам отчитаюсь.

Невероятно престижное в этом сезоне заведение, куда меня пригласил Анвар, не вмещало всех желающих. На улице около дверей робко жалась кучка замерзших мажоров. Мой спутник ловко прорубил дорогу и, сухо кивнув швейцару, провел меня в зал. На эту встречу я пришла в наряде, который незадачливый Маргошин жених назвал женственным и волнующим. Шея открыта, линия бедер подчеркнута и даже щиколотка, обтянутая тонкой кожей ботинка, имеется. “Хороша необыкновенно”, — подумала я, глядя на свое отражение. Анвару, видимо, тоже понравилось. Он был как раз из тех, кому такое стопроцентно нравится. Юбка с волнующим разрезом, узкая приталенная кофточка. Все довольно дорогое, но изящно простое. Как говорил Самуил, не надо отвлекать внимание от фактуры! И непременно, чтобы ушки открыты, и чтобы только тонкий локон волос эдак нежно касался щеки. А на запястье — блестящий браслетик. Браслетик, не спрашивайте почему, акцентирует грудь. Лак — розовый, помада на тон ярче, на лоб, скулы и подбородок немного румян. И вот она, томная дева, во всей красе, зардевшаяся от легкого смущения.

На обшитых деревом стенах плясали тени от живого огня, пахло розами, кожей, корицей. Здесь было очень уютно, почти как дома, если, конечно, не думать о том, во сколько обходится посетителям эта обманчиво простая обстановка. Справа от камина на небольшом возвышении перебирал струнами дуэт гитаристов, слева на белой меховой шкуре спал огромный мраморный дог. Все столики были заняты, но ощущения многолюдности не было, звуки словно тонули в многочисленных закутках зала. В одном из них устроились и мы.

— Как вам здесь? — Глаза Анвара в тепле стали еще более маслеными.

— Очень мило, — улыбнулась я, — тихо, уютно, почти как дома.

— А вы не публичный человек, — склонил голову Анвар. — Никогда не видел вас на тусовках, а уж хорошеньких женщин я всегда помню.

Пунцово зардевшись, я одернула скособоченный край кофточки и, произведя около двадцати суетливых движений, пригладила волосы, отправив насмарку все усилия Санькиной парикмахерши. Она ведь часа два создавала на моей голове тщательно выверенный художественный беспорядок.

— Да, — промямлила я, — очень много работаю, времени почти совсем нет.

— Женщины не должны много работать, это расточительно, все равно что топить камин книгами. Но я уважаю деловых людей; особенно приятно, когда перед тобой не просто профессионал, а очаровательный профессионал.

Наверное, комплименты — это что-то вроде проверенного временем обеденного ритуала, думала я. Начинаем с легкого аперитива, потом переходим к закускам… Ну в самом деле, не могу же я всерьез допустить мысль, что он считает меня хорошенькой. Хотя оделась я сегодня по всем правилам и даже надушилась Маргошиными духами, а от них не то что мужики, мухи падают. Может, мне изменить Лешке? А что, будем квиты. Мне не так обидно станет смотреть на его отсутствующее лицо. Анвар в принципе парень симпатичный, особенно в профиль, когда на лицо падает тень от камина. В нем есть что-то простое, мужественное. Он циничен, но умеет быть любезным.

Я так разгорячилась от подобных мыслей, что опрокинула булочку с маслом на новую юбку. Анвар тут же заботливо высыпал мне на колени половину солонки и стал так откровенно эротично втирать соль, что на нас начали коситься. Нет, он определенно мил. Не дожидаясь официанта, подливает мне вино, сыпет шутками. Шутки, правда, бородатые, а вино Анвар выбрал кислое, но не у всех же такой тонкий вкус, как у Лешки. Вот уж кто знал толк в вине и мог по одному только цвету определить, стоит ли его пить. И шутки у него смешные. И вообще, Лешка — это Лешка. Но не я же первая начала!

Ужин почти заканчивался, а я все никак не могла выбрать момент, чтобы осуществить задуманное. Я ведь не флиртовать сюда пришла. Мне позарез нужно было нанести Анвару какое-нибудь мелкое увечье. Но не бокал же о его макушку бить, чтобы раздобыть пару капель крови? Уже десерт принесли, а я все неловко ерзала, не в силах решиться. Может быть, он пригласит меня на ужин еще раз?

Но Анвар пригласил меня не на очередной ужин, а на чашку кофе. К себе домой. Что делать? Мне не оставалось ничего другого, как согласиться.

Пока мы поднимались в лифте, он жарко дышал мне в шею, но оставался в рамках приличия. Зато не успели войти в квартиру, как Анвар навалился на меня всем своим немаленьким весом и стал нести такие непристойности, что душа моя со свистом ухнула в пятки и оттуда тоненько взывала о спасении. “Молчи, — сказала я ей, — никто пока на мою честь не покушается”. Непристойности, видимо, тоже входили в ритуал. Как коньяк после сытного обеда. Но еще не время, подумала я. Сначала дело, забавы оставим на потом.

— Ну чего ты зажалась в угол, куколка моя? — Рука прыткого юноши уверенно прошлась по моему бедру, довольно быстро достигнув края юбки, под которую он, не смущаясь, тут же залез. Второй рукой он деловито покрутил пуговицу на моем пиджаке и, страстно икнув, поцеловал меня в шею.

Я попыталась деликатно его отстранить, но мои робкие поползновения на свободу были истолкованы неверно. Юбка поползла выше, а пуговица полетела на пол. Не знаю, что больше придало мне сил: верность идеалам или порванные на попе колготки, но я уперлась руками в его грудь и, работая по принципу домкрата, удалила красавчика на безопасное расстояние.

— Кто-то обещал кофе...

Анвар нехотя, но без повторных просьб отпустил мою юбку.

Уж не знаю, какой ремонт он собирался делать в своем “скромном” пентхаусе. Все здесь было как на картинке стильного журнала. Ненавязчивая роскошь не била в глаз, не кричала во весь голос. Она с достоинством демонстрировала по-настоящему хороший вкус и действительно толстый кошелек хозяина. Зачем ему понадобился декоратор?

Анвар порылся в шкафчике над плитой, достал упаковку с кофе и зарядил кофеварку.

— Извини, — уже по-свойски обратился он ко мне, — вынужден ютиться здесь, в квартире идет ремонт.

“Интересно, а это тогда что?” — подумала я, оглядывая огромное, метров под двести, пространство. Так, дальше тянуть нельзя.

Примерившись глазом к бокалу оптимальной конфигурации и структуры, я робко предложила:

— Может, выпьем?

— Тебе не хватит? — недовольно поморщился хозяин, но тут же устыдился резкого тона. — Разумеется, сейчас сообразим.

Я затребовала шампанского и по-хозяйски подцепила с полки пару тончайших фужеров.

— Ах, — воскликнула я, роняя один из них на кафель.

— Черт, — выругался Анвар и кинулся заметать осколки. В ловкости мне было не отказать — поскользнувшись на ровном месте, я рухнула на мужчину, как можно старательнее придавив его руку к полу.

— Черт, сука! — заорал он, выдергивая раненую конечность и пытаясь остановить кровь подвернувшейся очень кстати салфеткой. Ее я потом под шумок спрятала в сумочку. Дело осталось за малым — убраться из этого гостеприимного дома.

— Ну, пожалуй, мне пора, поздно уже, — прочирикала я, пятясь к двери.

— Чего-о-о-о? — вылупился на меня Анвар.

— Домой мне пора, не слышал, что ли, — весьма нелюбезно уточнила я.

— Так ты зачем приходила-то? — Он все еще никак не мог понять суть происходящего, но уже начинал смутно о чем-то догадываться.

Мешкать было нельзя. Я быстро напялила пальто и дернула на себя дверь.

— Постой, зайка, куда же ты? — Анвар с такой страстью потянул меня обратно, что я подумала: а может, фиг с этими колготками? Он и не заметит. А мне, возможно, удастся забыть свои сложные внутренние проблемы.

Я подалась навстречу изнемогающему от желания мужику, и он тут же весьма хозяйски заключил меня в объятия. Его руки в три секунды содрали с меня пальто, кофточку и юбку. Стоя перед ним практически в чем мать родила, стараясь как-то исхитриться и не поворачиваться дырявым задом, я совершенно не понимала, что делать дальше. Припасть к его груди было так же странно, как поцеловать Дорофею Васильевну. Было в этом что-то глубоко противоестественное.

Но он по-своему понял мое замешательство. Рванул на груди рубаху, клацнул ремнем. Штаны упали на пол, обнажив упитанные волосатые ноги. О боже! Лучше бы он этого не делал. Зажав рот, я попятилась в угол.

— Зайка, иди же скорее, — прохрипел Анвар. А я не могла оторвать глаз от его невероятных трусов. Они были в крупную сетку и вопиющего, визжащего розового цвета. Смотрелось это до такой степени шикарно, что я не смогла сдержаться и истерично захохотала, пряча лицо в ладони. Трусы тут же обиженно съежились.

— Простите меня, простите! — рыдала я, задыхаясь от смеха. — Это у меня нервное, ради бога!

— Нет, постой! — Лицо мужчины окрасилось пунцовым цветом, он резко дернул меня и, прижав к стене, потребовал объяснений.

— Зачем приходила? А? Что ты вынюхиваешь? Думаешь, я не понял, что к чему? Юристка, блин. Да ты такая же юристка, как я крокодил Гена.

— Могу диплом показать, — пытаясь избавиться от железной хватки, прохрипела я.

— Подтереться можешь своим дипломом. Думаешь, нашла дурака? Тебя эта сучка прислала? Гелька?

— Опомнитесь, молодой человек, — пыталась я достучаться до его разума, — это вы сами меня пригласили на ужин. Вы меня, а не я вас. И кофе выпить у вас дома сами позвали. Я тут ни при чем. Я лишь вежливо согласилась.

— Согласилась, а теперь сваливаешь? Хохочешь тут? Да я тебя… Связываться просто неохота.

Анвар подобрал с пола брюки, неловко оделся. Я тоже под шумок привела себя в порядок.

— Ей-богу, вы наговариваете на меня лишнего, — щебетала я, снова застегивая пальто.

— Не ври, коза. Я знаю, что это Гелька все пытается вынюхивать. Все ей неймется. Папашку моего угрохала, а теперь спектакли разыгрывает.

— Господи, да откуда у вас такие мысли? О чем вы вообще говорите?

— Да все знают. В открытую говорят. Только сделать никто ничего не может. У этой суки такие покровители! Только сунься, в блин раскатают.

— Не понимаю, о чем вы. Какие еще покровители?

— Такие. — Анвар матерно выругался, дуя на порезанный палец. — Пропал мой папашка ни за грош, а ведь я ему говорил, предупреждал. Она, чтоб ты знала, родителя моего полгода окучивала. И знаешь, что странно?

Анвару вдруг приспичило выговориться. Он вмиг потерял весь свой снобистский лоск, как-то совсем уж по-простецки плеснул в кофейную чашку коньяку и залпом выпил.

— Не самый богатый из ее ухажеров папенька-то мой был. И побогаче имелись. И покрасивей и помоложе. А она в него вцепилась намертво.

— Может, понравился он ей?

— Че ты тут прикалываешься, ума палата? Да ты моего папашку-то видала?

— Положим, видала.

— Ну а че ты тогда? Понравился… Нет, нечисто тут с самого начала было. Лопух он, мой родитель. Пока мамашка-то жива была, так она его держала в руках, а как померла, так пошел в разгул. Выпивка, бабы… Половину состояния промотал, вторую половину к рукам эта крыса прибрала.

— Не скромничайте, я знакома с завещанием.

— Ладно тебе, мне копейки достались. Но мне нас...ать, дело не в деньгах. А просто был у этой лахудры с самого начала свой план. Вот и угробила она папеньку, нашла дурака, который ей в рот смотрит.

Однако. Сколько людей, столько мнений. Казалось, что Анвар сейчас говорит о другом человеке, совсем не о том, кто жил три года с Ангелиной и которого она недавно похоронила.

— Так кто же ее покровители? — на всякий случай уточнила я, заранее зная, что Анвар не ответит.

— Иди на хрен. — Он вручил мне сумочку, набросил на плечи шарф и вытолкал прочь, чудом, видимо, удержавшись, чтобы не дать пинка.

Второй день наших с Санькой поисковых усилий не добавил ничего нового. Мужики активно флиртовали с Леночкой, водили ее на ленч, ловили для нее такси вечером, но дальше этого не шло. В деле Ангелины тоже наблюдался временный штиль. Сравнительный анализ ДНК требовал времени, трупов Анны и Марии пока не нашли. Не было никаких новых вводных, и я решила сама поискать их. От разговора с Алешей я не ждала особых прорывов. И все-таки чем черт не шутит? Он оставил мне целых три своих телефонных номера. Два из них, мобильный и домашний, молчали, третий, рабочий, разразился гневной тирадой.

— Я сказал, незачем сюда звонить, незачем! Неужели тебе не понятно? Сколько можно объяснять, не надо отвлекать меня от работы! И я не хочу ничего слышать, все!

Отбой. Я еще раз набрала номер.

— Неужели не поняла? Сейчас отключу телефон.

— Не знаю, кто вы, — осмелилась подать голос я, — но ваши упреки не совсем справедливы. Я звоню не вам, а вашему молодому коллеге. Можно ли поговорить с Алексеем?

— Хм, — озадачились на том конце провода, — да я и сам еще не старый. Простите, обознался. Маменька достает, одолела уже. С возрастом такая надоедливая стала, капризная. Что вы хотите, девяносто восемь лет… Да! Слушаю!

— Алексея, пожалуйста.

— Алешку? Да вы что, серьезно? Вы ему кем же, любезная, будете?

— Знакомы. По Индии.

— Чисто говорите. Без акцента. Это все индусы так, интересно, говорят? Алексей тоже чисто говорил, нипочем не скажешь, что не русский.

— Что значит “говорил”? — напряглась я.

— А то и значит. Отговорился. Молодой еще совсем, жалко. Хотя с другой стороны, старый помрет, тоже жалко.

— Он что… умер?

— Да пока вроде нет. Но все к тому идет. Не жилец.

— Господи, а что с ним случилось?

— Скинхеды его избили, слышала о таких?

— Слышала, — прошептала я.

— Ну что? Все вопросы ко мне?

— Скажите, а я могу поговорить с кем-то из начальства?

— А кого именно ты хочешь услышать?

— Не знаю… Кто у вас главный?

— Так я тебя, любезная моя, слушаю.

— Вы — директор охранного предприятия “Северо-Восток”?

— Да, генеральный директор Потапов Семен Альбертович. Ну давай закругляйся поживее, у меня еще дел гора непочатая.

— Где Алексей? В какой он больнице?

— Это я тебе скажу, секрета нет. Но толку? Даже если не умрет в ближайшее время, то все равно визита твоего не оценит. В коме он.

— Знаете что, — взбеленилась я, — может, это и нормально — оставить человека умирать, но я собираюсь сделать все возможное и невозможное, чтобы помочь этому юноше. Он единственный сын у родителей!

— Не голоси! Все, что можно, уже сделали. Лежит он в такой клинике, на какую у тебя денег никогда не хватит. Не одна такая сердобольная. А насчет мамы с папой… Ты это, девка, молчи пока! Может, еще того, оклемается.

И такая надежда прозвучала в голосе старика, что я сию же секунду устыдилась своего внутреннего недовольства в его адрес. Записав координаты больницы и на всякий случай договорившись с директором “Северо-Востока” о встрече, откланялась. Возможно, старый профессор расскажет об Алеше что-то такое, что приоткроет завесу его семейной тайны.

Скинхеды? Так я и поверила. Выжил Алексей по чистой случайности. Его, варварски избитого, уже практически бездыханного бросили в канализационный люк. И если бы не ночевавший там бомж, парня давно бы не было на этом свете. А так он держался уже вторые сутки. Может, и правда оклемается? Сердобольный клошар вызвал “скорую” и оказал парню первую помощь. В прошлом он был медбратом. В жизни и правда куда больше случайностей, чем может показаться на первый взгляд. Хотя индусы уверены — случайного нет, есть лишь сложно переплетенная цепь судьбы, каждое звено которой неразрывно связано с предыдущим.

Судьба нашего расследования завела нас в такие чащи, из которых мы уже не чаяли выбраться. Но что-то подсказывало — стоит изменить ракурс внимания и все встанет на свои места. Однако найти этот ракурс мы пока не могли.

— Мимо, Анастасия, мимо, — сокрушался Гришка, глуша кофе и прикуривая одну сигарету от другой. Его блестящая версия окончательно рухнула. Анализ показал — сомнений в идентичности ДНК Фредди и Анвара нет. Они близкие родственники. То есть погиб действительно Фредди.

В тот же день, когда пришли результаты исследования, итальянские водолазы нашли трупы Анны, Марии и Фимы. И это был окончательный приговор.

— Да, значит, никто не устраивал спектакля… Все было взаправду. — Я все еще пыталась осмыслить новую информацию. Мы уже настолько свыклись с преждевременно сделанными выводами, что никак не могли сразу отказаться от них. И еще было очень грустно осознавать, что девочки все-таки погибли. Я не питала на их счет никаких иллюзий, но страшно жалела, что они ушли, унеся с собой все свои тайны. И свою странную красоту, свои несносные манеры, свои дурацкие словечки. Свои необычные, отстраненные, но отчего-то невероятно притягательные глаза. Казалось, за льдом этих глаз скрывается иная правда жизни, с которой, наверное, никогда не согласишься, но которая долго не будет давать тебе покоя. Исчадия ада… Возможно, теперь они попали по адресу. Но как же щемило сердце.

Мы с Гришкой выпили с горя. Разливая по керамическим кружкам остатки брусничной настойки, дали себе слово — непременно докопаться до истины.

Ближе к вечеру позвонила Санька и предложила еще раз для очистки совести выбраться на оперативное мероприятие. Мне категорически не хотелось никого выслеживать. Не до того сейчас было. Да и вообще. Меньше знаешь, крепче спишь. Но Санька так загорелась, что остановить ее мирным путем было невозможно, а послать неловко. В итоге в положенное время мы опять грели сиденья ее машины напротив Лешкиного офиса. И как оказалось, не зря.

Этим вечером Лешка вышел вдвоем с Леночкой. Нежно придерживая ее под локоток, довел до “меганчика” и, открыв дверь, элегантно помог загрузиться в салон. Лишь потом сел в машину сам. Вот-вот, что и требовалось доказать. Мне он дверь открывает исключительно по праздникам, уж и не помню, когда это было последний раз.

Машина мигнула фарами и бодро покатила по направлению от центра. Мы аккуратно следовали сзади. Долго добирались до Кольцевой по Ленинградскому шоссе, потом объект слежки слегка притормозил и ушел влево. Поворачивать следом было опасно, да я и так уже знала, куда они едут: к нам на дачу.

Черт, черт, черт! Кровь бешено застучала в висках и ринулась оттуда вниз, в самые пятки. И пятки буквально приросли к полу. Я окаменела от ненависти. Такая черная волна поднялась внутри, что я поняла — цивилизованного человека от убийства отделяет очень тонкая грань. Будь в эти минуты у меня в руках автомат, я бы не задумываясь дала очередь по удаляющейся машине. Потом, возможно, жалела бы, рвала на себе волосы и посыпала голову горячим пеплом, но в этот момент была способна на все.

— Спокойно, сеструха! Возьми себя в руки. Вот, на. — Санька протянула мне пузырек с валерьянкой, и я отпила прямо из горлышка. Минут через десять начала немного приходить в себя. Наваждение схлынуло, ему на смену пришла глухая тоска. Стало как-то все равно.

— Поехали, — сказала я Саньке, — посмотрим на голубков.

Мы оставили машину в лесочке и пешком добрались до дома, порядком извозившись в снегу. Свет горел только в гостиной, из трубы уже валил чахлый дымок — должно быть, Лешка растапливал камин. Господи, какая мерзость. Он привез ее сюда, в наш дом, где мы первый раз занимались любовью, где я знала каждый уголок, где лежало на широкой деревянной кровати мной купленное постельное белье, где в углу стояли мои тапочки, где сидел на тумбочке подаренный Лешкой пузатый плюшевый кот и подаренная мной глазастая кошка. Ууууууу!!!

Притаившись у окна, я долго не решалась заглянуть внутрь.

— Сидят, — пихнула меня в бок Санька, — разговаривают. О, чай ей наливает. Тапки твои на ней. Она отчего-то грустная.

Тут к окну подошли, хлопнула форточка, потянуло сигаретным дымом.

— Ты можешь пожить здесь какое-то время. Я буду заезжать за тобой с утра. Черт, конечно, это неудобно, я понимаю… Но дом хороший, теплый.

— Слушай, я не понимаю, а что мы тянем? — капризно затянула Леночка. — Давно пора все сказать. Развели какой-то детсад.

— Да у Настьки сейчас проблем выше крыши. Куда ей еще все эти семейные новости?

— Да какие проблемы, я не понимаю! У меня вот проблемы, папашка который день в запое, домой даже появиться страшно, а ты мне тут какую-то философию разводишь. Папуль, давай ей все скажем!

— Ха, — прошептала мне в ухо Санька, — нашла себе папика! Помяни мое слово, она тебя как липку разденет-разует, оставит ни с чем. У таких аппетит волчий.

— Тише ты, — цыкнула я на Саньку.

— Ленок, давай все-таки чуть позже. Правда, Анастасия сейчас нервная такая, я к ней и подойти боюсь. Немного подождем, пока у нее все уляжется.

— Горит она у тебя прямо на работе, — презрительно хмыкнула Леночка.

— Что я могу поделать, не привязывать же дома.

— Ну это тебе решать. Тут я не советчик. А вообще работающих на всю катушку баб мне жаль. Я сама ни за что не стану работать, когда замуж выйду. Если только для удовольствия.

— Да, — охотно согласился с ней Лешка, — все-таки не женское это дело. Стрессы, риски, люди разные вокруг, а некоторые такие подонки!

— Ну ладно, езжай домой. А я телик посмотрю, почитаю. Езжай, а то твоя нервная Настенька еще прибьет тебя ненароком. У нее на лице написано, что она на многое способна.

— Прекрати! — резко сказал Лешка.

— Хорошо, больше ни слова. Все, чао-бао!

Мы рванули со всех ног к машине. Еще не хватало, чтобы Лешка нас здесь обнаружил. Как на грех, машина завелась только с третьей попытки, и Лешка чуть не наступил нам на пятки, выруливая на трассу.

— Теперь ты все поняла? — грустно спросила я Саньку.

— Да, Настюха, уж чего-чего, а такого я не ожидала. Но предупрежден — значит, вооружен! Надо действовать, пока он не наломал дров.

— Нет, все. Я умываю руки. Собрался уходить, пусть уходит. Буду опять искать квартиру. Ничего, ничего, все образуется как-нибудь…— Я всхлипнула и отвернулась к окну.

Ну зачем я послушалась Саньку? На фига я поехала? Сейчас бы ничего не знала, мучилась бы подозрениями, но не маячила бы передо мной непроглядно черным крылом неизбежная и горькая разлука. И Санька… она стала свидетелем моего позора. Позор все-таки надо переживать в одиночестве. Помноженный на дружеское сочувствие, он становится почти невыносимым.

Дома меня ждали оголодавшие звери. Маргошу опять где-то черти носили. Лешка еще не приехал, видимо, заскочил по пути в супермаркет — купить продукты еще и для Леночки. Должен же кто-то ее снабжать в деревенском изгнании.

Прижав к груди вяло сопротивляющегося Вениамина, я попробовала излить ему свою печаль:

— Вот так, Венька, скоро опять останемся с тобой вдвоем. Бросили нас, пинком под зад.

— Муррр, — отозвался кот, подбирая задние лапы к толстому пузу.

— Хоть ты меня понимаешь, добрая душа?

Вениамин удивленно посмотрел на меня. В глазах его отчетливо читалось: “Чего расселась, жрать давай”.

Я ежедневно звонила в больницу и молила Бога, чтобы Он послал нелепому индийскому Алеше еще день жизни. Слишком ярко вставали передо мной глаза его матери, русской Натальи в индийском сари, души не чающей в единственном сыне. Ну кому будет легче, если еще одна мать почернеет от горя, спрашивала я Того, кто ведает судьбами. Не знаю, слышал ли Он меня, но каждый вечер Он дарил Алексею еще одно утро.

А мы с Гришкой, закусив удила, заново поскакали по кругу. Расследование предстояло начать практически с нуля.

— Гриша, давай поймем, что у нас уже есть.

— Давай, Настя, поймем.

У коллеги почти неделю хворала жена, и он был крайне рассеянным. Про меня и говорить нечего. С Лешкой мы практически не общались. Ужинали чаще всего в разное время, а если и собирались вместе, то непременно дожидались Маргариту. Та вступила в самую активную фазу выбора, дома бывала редко, о чем я теперь даже жалела.

В общем, настроение у нас с коллегой было не самое рабочее. Но все-таки мы старались держать себя в руках.

— Сначала убили Фредди, — рассуждала я. — Потом была цепь покушений на девочек.

— Странно, что их не убили сразу.

— Да мало ли, Гриш, случайностей.

— Ладно, давай дальше. Кому выгодна смерть Фредди и девочек?

— Наследникам?

— Возможно. На данный момент наследниками являются Ангелина и Анвар. Но… Основное состояние осталось в руках Ангелины. Хотя, конечно, и Анвар получает солидный кусок, и он ему очень кстати. Я тут кое-что выяснил. Он играет, и сейчас у него не самый удачный период.

— Да ладно, я видела его квартиру. И еще одна как минимум имеется.

— Та, вторая, в закладе по долгам; первая тоже не сегодня-завтра на кон встанет.

— Нет, он не похож на убийцу. Он, конечно, может сгоряча пристукнуть. Но чтобы вот так…

— А Ангелина, по-твоему, тянет на убийцу?

— Ты, Гришенька, к ней просто неровно дышишь. Она же актриса! Она может сыграть все что угодно. Слезы лить, рвать на себе волосы, даже заболеть по системе Станиславского. Ты видел ее работу на сцене? Я видела. Она великая актриса. Гениальная, не побоюсь этого слова.

— Да, я понимаю. — Гришка потер переносицу. — Лизавета, а ты видела Ангелину Романову? — крикнул он нашей помощнице.

— Кто же ее не видел! Известная, сейчас в одном очень модном сериале играет. Правда, я его не смотрю, слишком заумный.

— И как она тебе?

— Красавица! — восхищенно сказала Лизавета. — Роковая женщина.

— Роковая? Роковая — это злая?

— Нет, Григорий Батькович, роковая — это та, ради которой мужики в дурь прут.

— Вот-вот, — удовлетворенно кивнул головой Гришка. — Ладно, оставим это на потом. Теперь по поводу Фимы. Парень не так прост. Навел я тут о нем кое-какие справки и вот что выяснил. Лет пять назад он работал в одном ведомстве, весьма секретном. Как ты понимаешь, информация такого рода на дороге не валяется. Однако удалось узнать, что, возможно, он работал в отделе по ликвидации. Понимаешь, что это такое?

— Не из детского сада.

— Так вот, кое-какие выжимки из его досье удалось добыть лишь по той причине, что он проходит в архивах как погибший при исполнении.

— Ничего себе, — присвистнула я, — что-то у нас сплошные мертвецы кругом.

— Слушай дальше. Он жил под фамилией матери и по голландскому паспорту. В Россию въехал вместе с девочками, до этого в течение нескольких лет границу не пересекал. Его, что вполне вероятно, могли засечь бывшие коллеги и попытаться устранить еще раз.

— Как-то больно сложно они его устраняли.

— Да, согласен. Тем не менее будем иметь это в виду. Три года назад ему каким-то чудом удалось бежать от неминуемой расправы. Уж не знаю, чем он так насолил органам. Проделал он все чисто; до той поры, пока не появился в России, никто о нем ни сном ни духом не ведал.

— Интересно, а как он оказался рядом с сестрами?

— Вопрос. Я не знаю. Но до этого ни с Фредди, ни с Ангелиной он ни при каких обстоятельствах не пересекался.

— Да… все совпадает. Фредди говорил о том, что чувствовал опасность. Очень может быть, что она исходила именно от Фимы.

— Может быть, а может, и нет. Это надо как следует обмозговать. Кстати, ты видела его на вечере?

— Трудно сказать, там было много народу. Когда нас познакомили в аэропорту, показалось, что я с ним уже встречалась. Но не уверена.

— В общем, так: нам надо еще раз поговорить со всеми, кто так или иначе имеет отношение к трагедии — с Ангелиной, Светланой, гостями… Возможно, с теми людьми, которые знали девочек до их отъезда за границу. Наверное, и Анвара надо будет еще раз посетить. Я думаю, если найти к нему правильный подход, он будет более откровенным.

— Знаешь что, Гришенька, сам пойдешь эти подходы искать.

— Да и пойду, чего ты взъелась?

Отпустив мающуюся Лизавету домой, мы разожгли печку и еще долго сидели у огня, думая о своем. Гришу дома никто не ждал, а в больницу к жене уже не пускали. Она лежала на сохранении и соблюдала строгий распорядок дня. Мне домой просто не хотелось.

— А что, Настюха, вот разберемся со всеми делами, поедем к вам на дачу, да и оторвемся там, а? Ты с Лешкой-то решила проблемы?

— Да не знаю я. Другая у него. Что тут решишь?

— Ты кончай дурью маяться. Изведешь мужика.

— Изведу…— грустно усмехнулась я, подбрасывая в печку еще одно полешко. — Да разве это я его извожу?

— Все-таки вы, бабы, категорические дуры. Да мало ли в жизни бывает! Ну увивается вокруг него какая-то фифочка. Так чего же мужика в ее объятия еще и специально толкать?

— Это кто же толкает? А? Это я, что ли, толкаю?

— Ну не я же. Ты небось и дома такая же стукнутая ходишь. Представляю, как ему сладко.

— А как я должна себя вести? Радостно бросаться ему на шею?

— Тебе решать, Настюха. Но по большей части все зависит от женщины. Мужик никогда от привычной бабы не уйдет, пока она его сама не выгонит. Бывают, конечно, исключения! Но на то они и исключения, чтобы правило подтверждать. Лешка пока с тобой живет, а не с какой-то там… И коль ты его тоже любишь, дай ему понять, что это по-прежнему так, что он тебе нужен, что он всегда найдет у тебя понимание.

— Понимание — в чем? В кобелизме?

— Ой, не смеши меня. Тебе лет сколько? Пятнадцать? Жизнь есть жизнь, случается всякое. У мужика в крови — оприходовать новый объект. Тем более что иногда эти объекты буквально напрашиваются. Это неистребимо, как женское коварство и детская наивность.

— Хочешь сказать, что я должна смотреть на все сквозь пальцы?

— Ты, мать, вечно утрируешь! Я разве об этом сейчас говорю? Не отталкивай. Не глупи. Поговори с ним, попробуй аккуратно все выяснить.

— Да не хочет он ничего выяснять. Я уж пробовала, — пригорюнилась я.

— Значит, плохо пробовала. В любом случае не надо вот этого льда. От него мухи мрут, не то что мужики. Мужик — существо хрупкое, нежное и ранимое.

— Я тебя, Гриша, сейчас поленом стукну. Заодно проверю, насколько ты хрупкий.

Домой на этот раз я ехала в несколько приподнятом настроении. Гришке удалось расшатать какой-то кирпичик в прочном фундаменте моей обиды. Ладно, думала я, и правда, чего только не бывает. Я один раз чуть было не отдалась одному из подозреваемых, так на меня накатило. А потом выяснилось, что он пользуется особыми духами с какими-то там феромонами. Может, и эта Леночка чем-нибудь подобным пользуется. Сейчас вот приду и накормлю Лешку ужином.

Но ужином кормить было некого. Вениамин сыто храпел около прогрызенной коробки с сухим кормом. Теодор же благополучно доел фикус, за который принялся еще пару дней назад. До этого в его бездонный желудок канула нежно любимая Лешкой орхидея, мясистое “денежное дерево” и утыканный огромными колючками кактус.

А Лешки, несмотря на позднее время, дома не было. На автоответчике сдержанное сообщение, чтобы к ужину не ждала. Вот и приехали. Я снова схватила в охапку Вениамина и горько заплакала над своей незавидной долей. Как же ужасно чувствовать себя никому не нужной. Как же паршиво, когда мужчина, без которого не мыслишь и дня своей жизни, отделяется от тебя стеной. И из-за кого? Из-за крашеной кошки Леночки? Да пропади все пропадом, если некоторые люди настолько тупы! Веня, уже привычный к моим истерикам, покорно висел у меня на руках.

Вдруг слезы моментально высохли. Где-то поблизости я почувствовала присутствие другого человека. Ощущение было совершенно отчетливым. Кто-то замер. Там, за дверью. Кто-то внимательно слушал, что происходит в квартире. Слушал и раздумывал, примеривался. С недавних пор нервы мои были так оголены, что я видела и слышала порой гораздо больше, чем следовало. Тихо, стараясь едва касаться пола, я вышла в коридор. Выключила свет и открыла внутреннюю дверь. Господи, даже Марго сейчас нет рядом. Опять где-то шляется. Не дыша, приблизилась к глазку. Оттуда, с той стороны на меня кто-то смотрел. На площадке было темно, хотя когда я возвращалась домой, свет горел. Едва живая от страха, я отпрянула от двери, и в то же самое время в замочную скважину вставили ключ. Раздумывать было некогда.

Я опрометью кинулась к балкону, попутно прихватив плед, кота и поросенка. Теодор, наплевав на конспирацию, заверещал, а потом извернулся и укусил меня за плечо чуть не до крови. В двери завозились активнее. Видимо, действовали не ключом, а отмычкой. Распахнув балкон — была не была, — вышла в ледяную ночь. Прикрыв дверь, вжалась в стену и на секунду перевела дыхание. Четвертый этаж, не так уж и высоко, если прыгать. А можно попробовать перебраться к соседям. Для этого придется перемахнуть полметра, разделяющие наши балконы. Неужели не справлюсь? В квартире между тем кто-то уже был. Он медленно шел по коридору, вероятно, осматриваясь.

В гостиной вспыхнул свет, осветив высокую фигуру в черном пальто. Пальто было подозрительно знакомым. Да и фигура тоже. Дожила… Лешку не узнала. Но господи, на кого он был похож! Да он пьяный!

Я бессильно опустилась прямо на снег, которым был усыпан бетонный пол длинного и узкого балкона. Рыдания буквально душили меня. Теодор и Веня растерянно бродили рядом по чахлому снежку, оставляя за собой тонкие цепочки следов. Господи, до чего я дошла — боюсь каждого шороха, психика ни к черту, готова прыгать в окно, и все почему? Потому что меня довели! Потому что никто меня не жалеет! Никому нет дела до моих страданий. Только я сама и могу себя пожалеть, только я сама еще и осталась у себя.

Лешка растерянно бродил по квартире, то и дело натыкаясь с пьяных глаз на углы и мебель.

— Настя, а ты где? — спрашивал он, удивленно оглядываясь. Телевизор работает, ботинки валяются у входа… Куда же я подевалась? — Насть, ты на меня обиделась? Я дурак, Насть, я такой дурак. Да чтоб ты знала, я дурак! Но я хороший дурак, правда, ну скажи хоть ты, а?

Лешка задушевно общался с зеркалом, рассказывая тому, как фигово у него на душе, как я его совсем забросила, пропадаю целыми днями на работе. А ему что остается? Общаться с Леночкой?

— Ленка у меня хорошая девка, но тоже такая дура! Молодая еще, глу-у-упа-а-ая-а-а! — изливал он душу своему отражению. — Настя-а-а-а… Она ушла? Ик…

Я грозно вышла из-за шторы и отпустила несколько офигевшего Веню. Тот двинул прямиком к папочке — проведать, не принес ли тот чего-нибудь вкусненького?

— Так, это что здесь происходит? — голосом, не обещающим ничего хорошего, спросила я.

— Настенька? А ты где была? — Лешку повело, и чтобы не упасть, он сел на тумбочку.

— Где я была, о том история умалчивает. А вот где ты был?

— Ик, пиво пил…

— Я серьезно.

— И я серьезно. Мы с Димкой, это, пивка выпили…

— Наверное, поэтому от тебя несет коньяком?

— Ну потом коньячку еще.

— Залакировали? — недобро усмехнулась я.

— Ага, — радостно кивнул головой Лешка.

— Пьяница, — презрительно бросила я и ушла спать. Лешка долго возился в прихожей, снимая ботинки и путаясь в пальто, потом чертыхался в душе, а потом упал на диван в гостиной и всю ночь оглашал стены квартиры пьяным храпом. Я чувствовала себя эдакой заправской женой, чей муж гуляет направо и налево, а теперь еще и пьет.