Теперь те самые законопроекты лежат у него на столе, а давний разговор бесследно растворился во времени. Игорь Петрович пальцем не пошевелил для претворения в жизнь своих грандиозных замыслов, зато появилась Народная лига. Её связь с Покровским не только не скрывалась, а напротив, выставлялась напоказ. Лидеры межпартийного политического объединения заявляли в интервью о безоговорочной поддержке премьер-министра во всех его начинаниях, тот в ответ благодарил их за содействие. А Саранцев наблюдал за действом со стороны и не мог понять смысла происходящего. Лига не соответствовала его задумкам относительно второй партии власти, поскольку не могла предложить обществу ни новых лиц, ни новых идей, не выдвигала оппозиционных лозунгов и в сознании человека с улицы определённо сливалась с «Единой Россией» в единое целое. Она могла только заменить единороссов в роли новой партии власти, но никак не чередоваться с ней у руля. Что затевает Покровский? Вернуться к власти на новом коне, отправив старого на политическую бойню? Избавиться от груза обвинений в коррупции и неэффективности, освободившись от обязательств перед прежними соратниками? До сих пор генералу в значительной степени удавалось поддерживать реноме и отделять себя от скомпрометированных должностных лиц.

Дежурный объявил по интеркому о приходе Юлии Кореанно, Саранцев быстро перемигнулся с Антоновым и распорядился её впустить. Пресс-секретарь, как обычно, блистала безукоризненной внешностью и поражала жизненной энергией.

— Игорь Петрович, мы должны обговорить ещё несколько деталей! — закричала она прямо от дверей президентского кабинета, подслеповато глядя примерно в направлении главного кресла — видимо, Саранцев в её расплывчатом видении сливался сейчас с главой своей администрации в бесформенное пятно.

— Здравствуйте, Юля, — усмехнулся президент.

— Ой, извините. Здравствуйте. С добрым утром, Сергей Иванович!

— Приветствую вас, Юлия Николаевна, — скучно отозвался Антонов и сделал несколько медленных шагов в сторону от стола, словно уступал даме дорогу.

Кореанно порой удивляла Саранцева самим фактом своего существования. Казалось невероятным, что человек тридцати с лишним лет имеет собственное суждение о местах встреч и темах бесед президента с разными важными персонами, и высказывает его безапелляционно, с неизбывной верой в собственную правоту. Симпатичная, с изящным круглым личиком и строгими миндалевидными глазами, Юлия Николаевна имела право на многое, поскольку не раз доказывала на деле своё искусство общения и наличие безошибочного инстинкта в определении наиболее выгодного подхода к самым неожиданным людям, встающим на пути президента страны.

Происходила Юлия Николаевна из семьи журналиста-международника и по советским меркам являлась представителем знати. Ранние школьные годы она провела в Нью-Йорке, где набралась вольнодумства и не привыкла носить форму. Отец читал ей вслух сказки Пушкина и «Незнайку» Носова, рассказывал истории из своей жизни, а также из жизни дедушек и бабушек, неизменно вызывая в душе ребёнка живой отклик. Ежегодно маленькую Юлю возили летом в Кисловодск, к бабушке, в маленький частный домик с виноградником во дворе, и сказки казались там претворёнными в жизнь. Она приехала вместе с родителями в незнакомую Москву девяносто второго года, не самого удачного для первого знакомства, пережила шок и сохранила память о психологической травме на всю жизнь.

В школе она периодически бузила и учиняла демарши, но в старших классах начала сотрудничать в небольшой газете и после школы поступила на журфак МГУ — возможно, при содействии родителя, но сама она его ни о чём не просила и считала себя самостоятельным человеком. Обучение профессии совпало с безнадёжным обвалом доверия публики к средствам массовой информации и торжеством в обществе идеи о повальной продажности журналистской корпорации.

— Просто руки опускаются, — жаловалась она нетерпеливому сокурснику в ночном клубе, куда тот завлёк её в расчёте на последующий секс, — вот окончим университет, а люди будут воспринимать журналистов так же, как проституток. И чем тогда заниматься?

— Спасать престиж профессии, — игриво отвечал ухажёр, обнимая Юлю за плечи и наклоняясь поближе. Его одолевали гнетущие фантазии о грядущем удовольствии, и голова совсем переставала исполнять своё биологическое предназначение.

Мальчишка шутил, а возвышенная девица к тому времени решила посвятить своё будущее служению. Она продолжала сотрудничать в той же газетке, но не находила в своих коллегах схожих с ней устремлений. Те всеми силами зарабатывали на хлеб насущный и удивлялись смешной девчонке.

— Не надо изменять мир, Юленька, — говорил ей подвыпивший коллега, — ничего не получится. Твоё дело — добывать информацию, вот этим и занимайся. Жизнь устроена просто: она стоит денег. Всеобщий эквивалент по Марксу, а по-человечески — эквивалент всего.

— Я думаю, вы ошибаетесь, — отвечала она и брезгливо отодвигалась от доморощенного философа.

Юля Кореанно хотела достичь совершенства и всяческие препятствия на своём пути воспринимала со смешанным чувством недоумения и раздражения. Она не испытывала страха перед властью и преступным миром, но в раннюю пору своей деятельности просто не могла задеть интересы сильных мира сего — не владела опасными для них данными. Окончив университет и избавившись, как ей казалось, от клейма полуграмотной девицы на подхвате, юная журналистка с остервенением набросилась на свою редакцию в поисках настоящей правды жизни, но скоро столкнулась с прежней реальностью — для зубров печатного ремесла она оставалась безделушкой, к тому же романтичной и неспособной к компромиссу, то есть наихудшим из всех вариантов бессмысленной сотрудницы моложе тридцати лет.

Ей увлекались, и она порой попадала в плен девических чувств, в университете и после него, но пришёл день выбора пути — мыслями, душой и телом Юли всецело завладел женатый журналист кремлёвского пула, сорока с лишним лет, отец двоих сыновей и сам — нежный сын. Он холил в своей семье старенькую мать, ни на минуту не задумывался об устройстве её в дом престарелых и часто рассказывал всем знакомым и полузнакомым зубодробительные, смешные и страшные репортёрские истории.

— Тебе нельзя задерживаться в этой песочнице, — говорил он Юле о её газетке с оттенком брезгливости в голосе. — Нужно расти, а сейчас у тебя потолок над самым темечком. Могу устроить тебя к нам, но тогда нам нужно будет забыть обо всём, что было и притворяться чужими людьми. Иначе нельзя — водевиль получится. Я этого не хочу, а ты?

Юля не хотела водевиля, но страстно желала приблизиться к вершинам профессии и причаститься к тайнам кремлёвского бытия. Несколько месяцев связи с опытным коллегой казались ей лучшим временем жизни — дни напролёт она думала не о деле, а о своём избраннике, отчего дело страдало, и редактор всё чаще и чаще вызывал её к себе для нещадных разносов.

— Что с тобой происходит? — допытывался он у рассеянной девицы с бесцеремонностью летописца. — Влюбилась, что ли?

Юля молчала в ответ, потом уволилась и обменяла любовника на более престижную работу. Отвергнутый нисколько не обиделся, даже наоборот — ждал от неё именно такого шага. Всё время отношений с молоденькой журналисткой он испытывал ощущение, будто его постоянно исследуют и периодически берут интервью. Теперь они работали в разных отделах, притворялись незнакомыми, но иногда встречались в коридорах и расходились молча.

Ещё в прежней своей газете Кореанно поняла, что информация — разрушительное оружие. Она наблюдала со стороны за войнами компроматов, слушала выволочки начальника отдела за допущенные неточности, но захотела другого — дирижировать бессмертной музыкой великого оркестра прессы. Точнее, играть первую скрипку. Завладеть грязными тайнами сильных людей и оказаться в центре всеобщего внимания после бесстрашного разоблачения.

Несколько лет усилий не прошли даром — пару раз Юле шепнули слово-другое, и в результате она раньше прокуратуры нашла одного молчаливого свидетеля по делу Авдонина. В ту пору миллиардер уже ходил под следствием, с разных сторон его топили и защищали одновременно, журналисты делали его своей постоянной темой, но Кореанно вдруг взяла первополосное интервью у человека из далёкого прошлого предпринимателя. Они оба являлись учредителями довольно серьёзного ООО, и результатом делового сотрудничества стало полное разорение найденного Юлей свидетеля после исчезновения Авдонина с внушительной частью общих денег. Правды в судах потерпевший не нашёл и высказал миловидной девушке с диктофоном все свои нелицеприятные мысли о бывшем партнёре.

Юля проверила факты, как её учили, и удостоверилась в справедливости новых обвинений против олигарха. Защитники Авдонина от преследований власти назвали её продажной наёмницей, его противники подняли её на щит как Орлеанскую деву борьбы с беззаконием, прокуратура изучила материалы статьи и предъявила подозреваемому новое обвинение.

— Ощущаешь ответственность за свои поступки? — неожиданно спросил её при очередной случайной встрече в коридоре бывший любовник.

— Ты о чём? Неужели и ты — поклонник Авдонина! — воскликнула она в радостном изумлении. — Я ощущаю ответственность и не солгала ни единым словом.

— Конечно, тебе просто слили компромат в нужный момент, и ты исполнила заказ.

— Мне ничего не заказывали, а на человека я вышла сама.

— Сама? По запаху, что ли?

— Нет. Просто рылась в документах и газетах, не только московских, задавала вопросы разным людям. Разве не так ведут журналистское расследование?

— Ты работаешь на прокуратуру?

— Нет, на газету. Кстати, ты тоже в ней работаешь и занимаешься тем же самым.

— Я задаю вопросы власти, а не подследственным.

— Ты произносишь «подследственный» как синоним слова «невиновный».

— Разумеется, суд ведь ещё не состоялся.

— Вот именно! Так почему же ты считаешь его невиновным? Потому что он давал деньги тем, кого ты хотел бы видеть у власти? Так ведь никакие политические инвестиции не дают инвесторам автоматически иммунитет от уголовного преследования. Закон есть закон.

— А ты решила, что уже воцарилось правосудие? Когда правительство — главный преступник в стране, вряд ли справедливо сажать в тюрьму тех, кто ему не нравится.

— Даже если они тоже совершили преступление? Ты ведь не считаешь Авдонина невинным агнцем?

— Я считаю его козлом отпущения. Просто Покровский убирает людей, которые помнят его простым смертным.

— Ты считаешь Авдонина виновным по предъявленным ему статьям или нет? Вопрос очень простой.

— Вопрос неоднозначный. Когда из толпы виновных выбирают одного для примерного наказания, причиной такого выбора является не его вина.

— Считаешь, следовало разгромить все частные нефтяные корпорации, а не ограничиваться только одной?

— Считаю сделанный Покровским выбор доказательством его желания зачистить политическую поляну от всех чахлых ростков либерализма.

Они поспорили до хрипоты, и Юля вторично рассталась с бывшим избранником, теперь уже бесповоротно. Он счёл её бессовестной карьеристкой и в дальнейшем при встречах отворачивался. Более того, счёл публикацию о старых грехах Авдонина неприличной и ушёл из газеты. На радио он дал обширное интервью о категорической недопустимости совмещения в одном лице позиций собственника и главного редактора издания, поскольку такое сочетание даёт одному человеку объём власти, несовместимый со свободой слова журналистов. Статью Юли он публично никогда не упоминал, но публика сама связала воедино её и фигуру собственника-редактора прославленной газеты, и фамилию Кореанно некоторое время с завидной частотой упоминали в прессе.

Она попала на освободившееся место в кремлёвский пул и пару раз досадила неудобными вопросами Владимиру Петровичу Вороненко, пресс-секретарю президента Покровского. Тот её невзлюбил и попытался игнорировать во время пресс-конференций, но газета горой вступилась за Юлю и сумела поднять волну возмущения среди бумажных изданий. Время от времени в ответ на указующий жест Вороненко поднимались коллеги Кореанно из других изданий и первым делом заявляли, что зададут вопрос по её просьбе. Покровский устроил своему пресс-секретарю выволочку и заодно объяснил основной принцип своей работы с прессой: не подставляться без уважительных причин.

Вороненко позвонил главреду с намерением договориться о принципах дальнейшего сотрудничества и с первых слов пустился в объяснение своего поведения.

— Не трать слова понапрасну, Володя, — прервал его юлин работодатель. — Если я отправил эту девицу в Кремль, она мне там нужна. И если бы её методы работы не совпадали с моими представлениями о пределах допустимого, я бы нашёл на её место кого-нибудь другого. Способных людей у меня хватает.

— Нельзя превращать пресс-конференцию президента в бал жёлтой прессы, — возмутился Вороненко. — Нельзя задавать ехидные вопросики на потребу публике.

— Можешь обосновать свою позицию юридически? Она ни единым словом не нарушила закон о печати.

— Существуют понятия о приличиях, не описанные в законах!

— Нет таких понятий. Просто делай свою работу. Ты сам прекрасно знаешь уязвимые позиции вашей администрации, вот и готовь заранее контраргументы. Наше дело спросить, твоё — отбояриться без ущерба для президентского престижа.

— Нельзя опускаться до площадного уровня дискуссии.

— Кореанно никогда не материлась, насколько я помню.

— Оставь свой юмор при себе. Я именно и делаю свою работу.

— Очевидно, ты плохо её делаешь. Насколько мне известно, в этом отношении со мной согласен и сам Покровский. Хочешь, объясню потайной смысл твоих обязанностей?

— Давно хотел узнать, чем же я занимаюсь в действительности.

— Так вот, ты даёшь президенту его собственный голос.

— Я обеспечиваю его информационную политику.

— Нет, ты показываешь народу главу государства, который не сатрап, не кровопийца и не пускает кровавую слюну при виде малейшего признака непокорности своих подданных. Покровский потратил уйму времени, чтобы преподнести себя президентом демократической страны, а ты ему все карты смешиваешь.

— Метишь на моё место?

— Кто знает, кто знает. Устроишь ещё несколько скандалов в том же духе, и кто-нибудь тебя заменит, не обязательно я.

Вороненко в сердцах бросил трубку и задумался на некоторое время о превратностях судьбы человека, оказавшегося поблизости от власти. Одни прежние знакомцы радуются и стремятся тебя использовать в своих интересах, другие начинают искать в тебе признаки высокомерия и фанфаронства (и, разумеется, находят, поскольку подобного рода поиск сам и порождает надлежащие результаты). Третьи начинают тебя презирать и ненавидеть как продавшегося нечистой силе члена возвышенной корпорации поголовно безгрешных людей.

Журналистская братия всегда донимала его готовностью раздевать людей догола в физическом, фигуральном и финансовом смыслах ради денег или ради славы бескомпромиссного обличителя общественных язв. Потребность газетчиков и телевизионщиков непременно показать читателям и зрителям изуродованные трупы жертв очередного теракта была ему непонятна. Он много раз повторял услышанное ещё в восьмидесятых изречение Маргарет Тэтчер о журналистах, действующих в интересах террористов, но не находил отклика.

— Смысл террористического акта — ужаснуть общество и через страх принудить его к тем или иным действиям. Если о таком преступлении никто не узнает, оно окажется абсолютно бессмысленным. Показывая тела и живописуя подробности, вы делаете именно то, чего добивались преступники — запугиваете людей.

— Люди — не стадо, они имеют право знать о вызовах своей стране и ответственно участвовать в принятии решений. Капитулировать или не капитулировать под натиском террористов — в демократической стране решает избиратель, — отвечали Вороненко либеральные журналисты.

— Так вы же — всегда на стороне этих самых террористов, — не унимался тот. — Во всех терактах у вас всегда виноват непрофессионализм спецслужб и бездарность власти в целом, а не организаторы и исполнители взрывов.

— Как здесь определить сторону? Терроризм ведь не распространён по миру равномерно, он процветает локально. А именно — там, где скопилось особенно много разных проблем, которые власть не может эффективно решать, и там, где спецслужбы не имеют достаточно квалификации для предотвращения масштабных преступлений.

— Это не значит, что следует раскачивать лодку на переправе через реку с крокодилами, — настаивал Вороненко. — Когда лодка перевернётся, взывать к спасению будет поздно.

— Указывать рулевому на опасные водовороты — не означает раскачивать лодку, как раз наоборот. Если он не дурак, то будет прислушиваться к советам, а не выбрасывать советчиков за борт только потому, что они к нему недостаточно почтительны.

Дискуссии не давали результатов, но утешало пресс-секретаря снижение доли чересчур отвязанных журналистов в общей численности профессионального цеха. Президент Покровский не закрывал газет, радиостанций или телеканалов, но большинство их существовало не в качестве бизнес-проектов, а как экстремальные хобби своих владельцев. Собственники ценили в первую очередь другие свои активы, но именно там зачастую нуждались в хороших отношениях с разнообразными государственными службами, быстро теряя интерес к злободневным публикациям своего беспокойного персонала и принимая подковёрные меры к его усмирению.

Теперь из ниоткуда возникла Юлия Кореанно, совсем девчонка, без году неделя в профессии, и уже вообразила себя властительницей дум. Пожила бы она на свете с его, получила бы советский опыт, посидела бы на комсомольских и профсоюзных собраниях, послушала бы угрозы положить партбилет на стол! Пресс-секретарь чувствовал себя униженным, хотя собеседник был его старым приятелем ещё по университету и имел право на товарищескую грубость. Задевало другое — нежелание принять его позицию. Ведь он тоже имел на неё право, как и любой другой человек на свете! Почему никто не признаёт за ним возможности иметь собственное мнение, а все видят в нём исключительно рупор президента Покровского?

В другом месте и в другое время, спустя несколько дней после описанной выше беседы, главред подсел к Юле в ресторане, где она надеялась быстренько пообедать перед важным визитом, и завёл разговор о её будущем. Она уже ждала намёков на постель в качестве трамплина и готовилась к категорическому отказу, но речь начальника направилась в совершенно другом направлении.

— Ты ещё совсем дурочка, многого не понимаешь, но у тебя впереди большое будущее. Если не оплошаешь, разумеется.

— И как же мне не оплошать? Слушаться ваших советов?

— Пользоваться чужим опытом не зазорно, но я о другом. Ты в своих материалах всегда стремишься добить человека, размазать его в лепёшку. Если научишься оставлять в надлежащих местах лазейки для бегства, цены тебе не будет.

— Лазейки? Смягчить тон и не использовать все факты?

— Тон ни в коем случае не смягчай, а вот факты нужно использовать с умом. Если ты не можешь доказать, что предмет твоего сюжета совершил предосудительный поступок, создай у него впечатление, что ты можешь, но не хочешь. То ли пожалела, то ли оставила на будущее для нового шантажа — решать следует по ситуации. Он будет тебе благодарен или побоится новых ударов, но в любом случае с ним можно будет работать дальше. Если человек находится внутри системы, ему всегда известно о ней больше, чем можно предположить со стороны.

— Некрасиво выглядит и вообще — ущербно.

— Дилетантские рассуждения. Это целое искусство, немногим дано. Прокалываться нельзя — если жертва заметит блеф, результат окажется диаметрально противоположным — ты окажешься дичью, а не хищником. Неизвестность пугает больше видимой опасности, а безосновательное запугивание — проявление слабости. Главное — абсолютная уверенность в своей правоте. Ты должна совершенно точно знать, что субъект репортажа нашкодил там-то и там-то, но косвенные свидетельства редко дают такую убеждённость. Нужно ещё профессиональное чутьё и умение правильно оценивать источники. Рыдающая мать убитого может твёрдо стоять на своём, называя некого субъекта убийцей, и более того, она действительно может беспредельно верить в его вину, но всё же ошибаться.

— Нужно верить только хладнокровным обвинителям?

— Отнюдь нет. Никаких правил — кто угодно может ошибаться, лгать или говорить чистую правду, тебе остаётся только понять, с которым из перечисленных вариантов ты имеешь дело. Более того, ты можешь столкнуться с ситуацией, когда человек сообщит достоверную информацию, будучи совершенно уверенным, что солгал. Правда ведь не абсолютна, её почти всегда никто не знает полностью.

— И журналисты тоже?

— Журналисты всегда знают меньше всех. Они ото всех зависят, участники событий стремятся ими манипулировать в своих интересах, представить себя в более выгодном свете и опорочить других. Или наоборот, хотят взять на себя вину близкого человека. Документы рассказывают о многом, но не о тайных мыслях, планах, желаниях и мечтах людей, которые их подписали.

— Каковы же тайные мечты чиновника, подписавшего незаконное разрешение какой-нибудь фирме на строительство или снос того, что нельзя строить или разрушать? По-моему, очевидно.

— Опасное заблуждение. Закон ведь не может предусмотреть все жизненные ситуации, и за незаконным разрешением может стоять поддержка множества самых простых людей.

— И в таком случае следует уличить закон в несовершенстве, а не чиновника в его нарушении?

— Если до тебя подобную историю никто не раскрутил, её вообще лучше не трогать, иначе сделаешь газету врагом народа.

— Так мы хотим торжества законности и порядка или нет?

— Прежде, чем бороться за исполнение законов, следует добиться законодательной базы, приемлемой для большинства избирателей. В отдельных случаях, может быть, даже всех избирателей, но на практике я такой ситуации представить не могу. Любое решение ущемляет интересы одних и отвечает чаяниям других одновременно.

Юля осталась в кремлёвском пуле, стараясь не слишком там выделяться, но и не давать Вороненко забыть о своём существовании. Время от времени главред подбрасывал ей горячие темы, оснащённые неизвестно где добытыми копиями документов и записями телефонной прослушки, а она машинально прикидывала расклад его интересов, стараясь понять, кого и зачем он хочет подсидеть.

По роду своих занятий она и сама встречалась с людьми, среди которых однажды оказался неуёмный и неунывающий предприниматель средней руки. Он горячо и весело рассказывал, каким образом у него отобрали бизнес люди московского градоначальника, словно речь шла не о нём, а о совершенно чужом неудачнике.

— Вы совсем не переживаете? — спросила его Юля в расчёте на избыток чувствительности в будущей статье.

— Плевать! — поспешно ответил ограбленный, боясь обвинения в унынии. — Могли ведь и посадить, а вот вывернулся.

— Вы им отдали своё дело, поэтому и не сели. Причём здесь «вывернулся»?

— Всё равно, могло быть хуже. У меня ведь знаете, как всё устроено в голове? Я как в карты играю по жизни. Пришло, потом ушло, иначе невозможно. Подумаешь, снова начну. Даже интересно. Я люблю с нуля всякие затеи затевать.

— Теперь ведь труднее начать? У вас и кредитная история подмочена.

— Ерунда, разберёмся. У кого она не подмочена?

Веселый бизнесмен оказался разведённым папашей двух симпатичных дочек, мать которых считала его виновником всех своих бед и видеть не желала. Она жила с детьми в одной из прежних квартир мужа, но разрешала им свидания по выходным. Они сидели в кондитерской все вместе — Юля и дочери со своим неунывающим отцом, ели мороженое, пили морс и разговаривали о страшно важных для маленьких девочек вещах.

С того момента Кореанно задумалась о своей одинокой жизни и внезапно решила выйти замуж, напугав своими планами и главреда, и собственных родителей.

— С ума сошла? Ты же на пике! Всё бросить и заняться пелёнками из-за какого-то животного инстинкта? — сказал первый.

— За кого ты выйдешь? — спросили вторые. — За какого-нибудь журналиста или за бандюка, у которого брала интервью?

— Это моя жизнь! — гордо отвечала Юля тем и другим, совершенно уверенная в своей бесконечной материнской правоте. — Все выходят замуж, почему же я не смогу?

Она огляделась вокруг и перебрала в памяти всех, кто проявлял к ней интерес в обозримом прошлом. Разобраться в получившейся массе людей оказалось непросто. По профессиональной привычке она создала скромную базу данных и систематизировала список по разным квалифицирующим признакам.

Сначала — по роду занятий, и тут же убедилась в правоте родителей. Подавляющее большинство действительно составляли коллеги и объекты профессионального исследования. Тогда она разобрала претендентов по внешности и совсем запуталась — не всё ли равно, блондин или брюнет? С третьего захода кандидаты подверглись краткому психологическому анализу и перераспределились по типам темпераментов. Смысла здесь явно оказалось больше, чем в классификации по цвету волос, но всё равно недостаточно для обоснованных выводов о пригодности претендентов к семейной жизни. Тогда Юля добавила параметры возраста, личного дохода, рода занятий (поменьше творчества!), физического и психического здоровья, наличия прошлых браков (каковое она сочла преимуществом) и детей (в качестве недостатка), наличия братьев и сестёр (чем больше, тем лучше; отсутствие их вовсе — полная непригодность кандидата). Все параметры она проиндексировала и присвоила каждому индексу функцию добавления или вычитания баллов. Она увлеклась трудами над базой данных, словно она и составляла конечный предмет её усилий, но в итоге завершила их и с бьющимся сердцем нажала «Ввод». Внезапно напавшее волнение смутило опытную журналистку — прежде она не замечала собой подобных проявлений романтических ожиданий.

Победителем конкурса оказался малоизвестный банкир, соучредитель кредитного учреждения средней руки, владелец относительно небольшого нового загородного дома в старомодном стиле модерн (не на Рублёвке!) и сезонных абонементов половины московских театров. Судебные тяжбы с бывшей женой он уже завершил, оставив ей второй дом, квартиру в Москве и долю в бизнесе, вследствие чего находился в периоде некоторой оторопи. Годом ранее Юля встретилась с ним случайно на официальном приёме и тогда утаила свою профессию, поскольку подозревала возможность дальнейших встреч и хотела приберечь за собой последнее слово.

Кореанно по своим проверенным источникам ознакомилась с положением дел банкира и пришла на самочинное интервью прямо в офис. К удивлению львицы пера, подопытный её узнал и сходу завязал разговор как со знакомой. Воспользовавшись ситуацией, она выложила на стол ведения о его проблемах с сильным и нечистоплотным конкурентом, предложив посильную помощь.

— Чем вы можете нам помочь? Кричать «караул» мы и сами умеем.

— Вы презираете печатное слово?

— Не придаю ему значения. Вы можете написать всё, что угодно, но расклад сил всё равно не изменится. Давайте лучше проведём время в уютном ресторанчике, мне нужно отвлечься.

Юля хотела начать свою операцию с дальних подступов, но объект наступления вдруг сам двинулся ей навстречу. Она сначала удивилась, потом смутилась, затем отказалась, но в итоге недолгих метаний передумала. Кореанно всегда испытывала бесконечную уверенность в себе, даже не имея к тому никаких оснований. На всяческие экзамены она шла со спокойным сердцем, и в подавляющем большинстве случаев судьба улыбалась ей белозубой улыбкой удачи в масштабе рекламного билборда. Неопытному человеку могло показаться, будто ситуация вновь развивалась в благоприятном для Юли духе, но она уже научилась осторожности. Слишком хорошее часто оборачивается крахом, поскольку в основе мироздания лежит равновесие.

Ресторанчик оказался маленьким и уютным, банкира здесь хорошо знали, и меню вручили только его спутнице, особе для гостеприимных хозяев новой. Ничего не понимая в длинных французских названиях блюд, Юля сразу доверила выбор опытным людям, заранее отказавшись только от мяса.

— Вас мне сам Бог послал, — заявил потенциальный жених таким тоном, словно высказал суждение о погоде.

— В каком смысле? — Юля не любила смущаться, а старый новый знакомец уже не раз принудил её к потере самообладания. — Вы ведь отказались от помощи?

— Совсем в другом смысле, — безразлично отмахнулся собеседник. — Мне сейчас очень нужен достойный человек, в котором я бы мог быть абсолютно уверен.

— Мы ведь с вами едва знакомы… — осторожно напомнила Кореанно, засомневавшаяся в будущем своей новой связи.

— Мне этого вполне достаточно. Знаете, со мной несколько раз в жизни такое случалось: случайно увидел на улице девушку и вдруг — как вспышка в глазах. Она!

— Кто она? Ваша старая обидчица? Но я за собой ничего такого не помню.

— Нет, конечно. Та, с которой нужно прожить остаток жизни.

Юля давно рассталась со своей девственностью и знала мужчин как существ крайне разнообразных. Она удивлялась умникам и умницам, способным рассуждать о разнице между полами в поведении и психологии. Те и другие состоят из непохожих друг на друга людей и поступают по-разному в одинаковых ситуациях. Можно сказать «все женщины делают это» в запальчивости, обидевшись на супругу из-за измены, но обыкновенный здравый смысл подсказывает обратное. Некоторые женщины вообще сексом не занимаются, не только не изменяют! Нет ничего на белом свете, что бы делали все, разве что дышат и едят, но физиологические процессы с психологией связаны лишь отчасти. Идя на поводу у стереотипов, Юля ни на минуту не могла представить себе чувствительного и романтичного банкира. Эмоции деньгам противопоказаны. Будь он таковым, разорился бы, не успев ничего учредить, тем более построить себе дома и купить квартиры. Нищие поэты сидят в своих трущобах, лелеют свои переживания в поисках творческого воодушевления и не могут заработать даже на битый «жигуль». Банкиры с утра до вечера оценивают финансовые риски, берут чужие деньги с намерением заработать на них ещё больше и дают деньги другим в расчёте получить их обратно в большем количестве — какие ещё чувства? Самоубийственная слабость.

— Извините… не ожидала, — чуть охрипшим голосом призналась Юля. — Не думала, что такое случается.

— Большая редкость в наше время, — смиренно согласился финансовый романтик.

— Я сейчас на вас так подействовала?

— Нет, конечно. Ещё в прошлый раз. Поэтому я вас и запомнил. Удивились, наверное?

— Слабо сказано. Но я приписала вашу памятливость профессиональной цепкости ума. Вы ведь привыкли оценивать людей? Наверное, машинально это делаете.

— Иногда получается само собой, но чаще я полагаюсь на аналитиков. Вы почему в прошлый раз не сказали о своей профессии?

— Наверное, у нас просто разговор не завязался…

— Разговор незнакомых людей с рассказов о роде занятий как раз обычно и начинается. До личного доходит много позже. Так почему же вы промолчали?

— Я сейчас и не вспомню. А вы мне сказали?

— Понятия не имею. Говорю же — вы мне в глаза сверкнули, я и ошалел немного. И поспешил отвязаться.

— Странная реакция.

— Наоборот. Решил спастись от новой напасти. Я ведь тогда находился в процессе развода.

— Но меня всё же запомнили?

— Я ведь не специально. Само собой так вышло. Более того, я вас ещё время от времени вспоминал.

— Надеюсь, не в эротических мечтаниях?

— В них — тоже, иногда. Но чаще по вечерам, у себя дома. Поэтому слишком зачастил во всякие злачные места, даже начал опасаться за последствия.

— Бросьте вы врать, сколько можно! — от души разозлилась Юля. — Какой-нибудь женский роман пересказываете?

— Кто его знает — может, и пересказываю. В душе ведь со времен Гомера ничего особенно нового не открыли. Вся литература — о любви. К женщине, к деньгам, к власти — в разных комбинациях, разными языками, с применением непохожих творческих методов, но больше двух тысяч лет талдычат об одном и том же. И самое смешное — людям никак не надоест!

— Надоело уже, — устало возразила Юля. — Меньше всего ожидала услышать от вас панегирик любви.

— Может, перейдём на «ты»? Я уже столько о себе рассказал — официоз теперь неуместен.

— Положим, я о себе пока молчу.

Необычный банкир Юлю пугал, но и вызывал интерес. Она откровенно его разглядывала в надежде заметить отталкивающие чёрточки в лице и характере, признаки нервозности в жестах или отблеск лжи в глазах.

— Я очень далёк от совершенства, — продолжал объект исследования, — и отчётливо осознаю свои недостатки. Многие из них бывшая жена расписала мне во всех подробностях, но я не хочу сейчас углубляться в эту тему. Знаете, я снова хочу жениться.

— Невероятно! Эксперимент окончен, теперь пора приступать к делу?

— В некотором смысле. Теперь я знаю о женщинах главное.

— Вы опасный человек.

— Нет, я просто разведённый.

— Вы — свободны. Это женщины бывают разведёнными.

— Ерунда, все мы разведённые. Вы не шутите, я ведь серьёзен.

Юля хотела познакомиться с банкиром поближе, но теперь стремительно утрачивала к нему интерес. Ноющие мужчины никогда её не привлекали, она даже не стремилась узнать от собеседника главную истину о женщинах — очередная штампованная ерунда. Может, зря она считала неудачный опыт брака преимуществом своего избранника? Кажется, он совсем раскис, ищет жалости или сочувствия. Она рассчитывала встретить мужчину, прошедшего испытание женщиной, но готового ко второму туру. Если человек имеет реальный опыт семейной жизни и хочет провести его вновь, внеся необходимые поправки, шансы на успех возрастают. Но перед ней сидел бывший муж в худшем смысле слова — раздавленный слабак.

— Ну ладно, — сказал вдруг тот. — Мне пора.

— В каком смысле? — изумилась Юля.

— Дела, знаете ли. Проблем набралось — выше крыши.

— Не понимаю… Я думала, у вас есть свободное время…

— Было, но уже всё кончилось. Извините, не смогу вас проводить, но вас отвезут, куда скажете.

Журналистка изумилась внезапной перемене в собеседнике, и она стремилась его задержать, сама не понимая, зачем.

— Вы ведь собирались рассказать, что узнали о женщинах после развода.

— Не собирался.

— Ну как же, вы сами сказали!

— Я сказал, что узнал о женщинах главное, но не собирался ничего вам рассказывать. И не говорил, что собираюсь.

— Не знаю, возможно… Но мне ведь интересно!

— Не имеет значения, всё равно не расскажу. Сокровенное знание стоит выше науки.

— Вы же сказали, что хотите прожить со мной остаток жизни. И вдруг сбегаете?

— Ничего подобного. Я не говорил, что хочу прожить с вами остаток жизни. Я сказал, что с вами можно прожить остаток жизни — согласитесь, есть разница.

— По-моему, вы странно себя ведёте. Зачем вы вообще пригласили меня сюда?

— Поговорить. Посмотреть. Вспомнить. С женщинами вообще приятно проводить время. Необъяснимо. Казалось бы — сидит напротив человек, ест и пьёт, разговаривает. Эка невидаль! А я вот сижу напротив вас, словно в ванне из шампанского. Вы сами пришли, у вас на мой счёт какие-то планы, а мне — плевать. Не могу ни о чём думать, не вижу скрытых козней, не готовлюсь к ловушкам, хотя знаю — надо. Надо, если хочу остаться самим собой. Но всё неважно. Вы сидите рядом, и я счастлив. Как последний идиот, сам не знаю, почему, но счастлив. Ну что мне с того, что вы сидите рядом?

— Я не готова обсуждать воздействие моей физиономии на твою психику, — осторожно нащупывала Юля почву для дальнейшего разговора, но потерпела фиаско.

Банкир вежливо попрощался и ушёл, расплатившись по счёту, а её действительно отвёз домой таксист, где и оставил в одиночестве и недоумении. Некоторое время Кореанно изучала свои собственные чувства, как этнограф исследует душу народа, затерянного в джунглях. Незнакомые по прежней жизни переживания нахлынули вдруг разом и выбили журналистку из колеи. Вскрытые коррупционные схемы и скрытые связи чиновников с криминалитетом уступили в её мыслях место неожиданно простым мотивам.

Открытия следовали одно за другим и ошарашивали Юлю пещерным примитивизмом. Однажды ей очень понравился дизайн детской коляски, которую катила по тротуару задумчивая мамаша, и Кореанно принялась разглядывать все встречные коляски подряд. Она пыталась оценить их практичность и удобство для ребёнка, эстетику дизайна и прочие мелочи, о которых прежде никогда не задумывалась.

К тому времени президент Покровский уже поменялся местами с премьер-министром Саранцевым, и однажды Юле лично позвонил глава администрации нового главы государства с предложением новой интересной работы.

Польщённая журналистка отвлеклась от посторонних размышлений и отправилась на Ильинку проходить собеседование. Ей доводилось бывать на официальных мероприятиях и в Георгиевском зале Большого Кремлёвского дворца, и в Екатерининском зале Сенатского; по сравнению с ними здание администрации президента совсем не отличается пафосностью. Потёртые паркетные полы, массивные деревянные двери с бронзовыми ручками, крашеные щелястые оконные рамы, длинные полутёмные коридоры. Тем не менее, Кореанно испытывала едва ли не большее волнение, чем от посещений Кремля. Раньше она приближалась к цитадели власти со стороны, теперь проникала в её чертоги почти как свой человек.

В приёмной ждать долго не пришлось, и вскоре она уже входила в кабинет Антонова. Хозяин радушно улыбался, встретил её стоя и пожал руку, не слишком сильно стиснув пальцы, предложил сесть.

— Может, хотите чай? Кофе? Сок?

— Нет, спасибо. Ничего не надо.

— Догадываетесь, зачем я вас пригласил? — поинтересовался Антонов, бесцеремонно разглядывая гостью.

— Зачем же догадываться — вы сами сказали, для собеседования.

— Но я ведь не уточнил, о какой работе идёт речь.

— В пресс-службе, конечно. Я ведь ничем другим, кроме журналистики, никогда не занималась.

— Хорошо, а на какую должность в пресс-службе?

— Не берусь судить. Честно говоря, я никогда не интересовалась её штатным расписанием.

— Тем не менее, вы же сталкивались по работе с нашими сотрудниками?

— Безусловно, и не раз. Но не хотела бы гадать. Вы хотите меня удивить?

— Думаю, вы удивитесь. Я предлагаю вам место пресс-секретаря.

Юля действительно удивилась. Даже в своих тщеславных надеждах она не рассчитывала занять пост, оставленный её лучшим врагом Вороненко. Разумеется, работа в пресс-службе президента представляет собой прямую противоположность журналистике. Не вскрывать язвы, а скрывать их, и стараться представить власть в лучшем свете, чем её видит общество. Странное занятие для взрослого человека, и, если хорошенько подумать, никому не нужное.

— Пресс-секретаря? Вы не шутите?

— Я редко бываю настолько серьёзен, как сейчас. Вы удивлены?

— Ещё как! Почему вы хотите предложить эту работу мне?

— Есть причины. Наверное, вы думаете сейчас, что я предлагаю вам перейти линию фронта и сдаться врагу?

— В некотором смысле, — игриво пожала плечами Юля. — Во всяком случае, ваше предложение неожиданно. Я думаю, найдётся много более опытных людей… Почему я?

— Я обсуждал с Игорем Петровичем вопросы основных назначений, и мы оба согласились, что пресс-секретарь должен уже одной своей личностью символизировать открытость администрации. Вы, наверное, сравнили себя с Вороненко, поэтому и удивились?

— Возможно. Слишком уж разительный контраст.

— Вот именно! Я и хочу поразить общественность разницей в образе. На место бывалого советского партаппаратчика приходит представитель нового поколения. Молодая, энергичная девушка с внушительным для своего юного возраста опытом работы в журналистике. К тому же миловидная, не буду скрывать очевидного.

— Миловидная? Надеюсь, вы не по внешности кандидатов отбирали?

— Нет, конечно. Отношения с общественностью — одна из важнейших функций. Первым критерием при отборе мы считали авторитетность. Журналисты и простые люди должны верить словам пресс-секретаря президента. Внимать ему, как оракулу, уже никто не будет, но можно и нужно уйти от априорного отторжения любой официальной информации.

— И сколько человек вы перебрали, пока добрались до меня?

— Я не веду подсчётов. Вы непременно хотите быть первой в списке? Согласитесь, ваша слава ниспровергателя авторитетов не могла не насторожить нас. Я предлагаю обсудить основные принципы вашей предполагаемой работы. Вы можете здесь и сейчас сформулировать ваши подходы?

Юля растерялась. Она шла на собеседование беззаботно, довольная самим приглашением, и ни на минуту всерьёз не задумалась о возможности своей работы на заметной должности. Изредка только мелькали смешные мысли о начале впечатляющей карьеры, но она им только улыбалась. В основном она представляла себе возможные обязанности как необходимость целыми днями изучать содержание всевозможных СМИ и готовить обзоры примечательной информации. Подобная перспектива не вызывала энтузиазма, поэтому Кореанно собиралась побороть в себе мелкое тщеславие и отказаться от любого мыслимого предложения. Но предложение оказалось немыслимым, и она замешкалась на неприлично долгое время.

— Честно говоря, я не готова ответить на ваш вопрос. Не думала его услышать.

— Понимаю и не тороплю. Обдумайте хорошенько наше предложение, а через недельку соберёмся уже вместе с Игорем Петровичем, и вы изложите свои соображения.

— С Саранцевым? — чуть испуганно воскликнула Юля.

— С президентом, — подтвердил Антонов. — Вам хватит этого времени?

— Хватит. Наверное. Он встречается со всеми кандидатами?

— Нет, только с прошедшими первый этап.

— Хотите сказать, я его прошла?

— Именно. Вы удивлены?

— В общем, да. Мы же с вами ничего не обсудили. Я просто не понимаю, почему, как вы утверждаете, я удачно прошла собеседование.

— Вы ожидали анкету из пары сотен вопросов?

— Да, что-то в этом духе. Вы меня практически берёте с улицы.

— Так уж и с улицы! Вы достаточно известный человек.

— То есть, ФСБ и ФСО уже знают обо мне всё необходимое?

— И это тоже. Требования безопасности никто не отменял. У спецслужб ведь нет возражений, так какая вам разница? Вы зарекомендовали себя человеком ответственным и бесстрашным, не склонным к авантюризму. И, разумеется, бесконечно далёким от преступной среды. Перечисленные качества плюс талант делают вас отличным журналистом. Осталось только определиться с вашим отношением к нашему предложению.

— Вы же не станете утверждать, будто я единственная звезда на небосклоне отечественной журналистики? Так почему же именно я?

— Вы в наибольшей степени отвечаете моим представлениям о качествах пресс-секретаря президента.

— Что же это за качества?

— Частично я о них уже рассказал, а в остальном — руководствуюсь инстинктом бюрократа.

— Существует такой инстинкт? Наверное, он сильно облегчает вам жизнь.

— Думаю, облегчает. Я вижу надёжных людей с первого взгляда. Хотите — верьте, хотите — нет. Меня невозможно обмануть. Я увидел вас по телевизору и сразу понял, что вы не сдаёте свои источники, не торгуете информацией и не джинсуете. Но при этом не забываете держать руки на горле противника.

— Но я же всеми силами стремилась испортить жизнь Покровскому и его людям.

— Замечательно, ещё один аргумент в вашу пользу.

— Почему? Они с Саранцевым ведь… партнёры.

— Прежняя администрация ушла, теперь в Кремле — мы, и защищать своих предшественников не намерены. К сожалению, общество пока не приспособлено к демократическим процессам смены власти. Мол, если новый президент не обещает посадить старого в тюрьму, значит они суть тайные сообщники.

— Не такие уж и тайные. Саранцев ведь — человек Покровского, здесь нет никакого секрета. Он его вырастил под своим пристальным наблюдением, ещё с Новосибирска.

— Вы говорите лишь о внешней канве. Институционально президент — фигура самостоятельная, даже в партии не имеет права состоять, и политику он строит, исходя из интересов большинства населения, а не групповых запросов.

— Извините, Сергей Иванович, но мы подошли к критической точке разговора. Ни за что в жизни я не произнесу публично вашей последней фразы.

— Потому что считаете её лживой?

— Нет, потому что её сочтут лживой очень многие.

— А вы сами?

— Я научилась думать о правде и лжи как об абстрактных категориях. Никто никогда не знает, как их различить, но ни в коем случае нельзя вносить ясность.

— Почему же? Ясность многое разрешит.

— Ясность может оказаться основанной на ошибочных предпосылках. Я могу поручиться, что воспроизвела чужие слова правильно, но правдивы ли они — не всегда знает даже тот, от кого я их услышала. Честный журналист не лжёт сам и не использует заведомо недостоверные данные, но нередко заблуждается. Следовательно, сообщает читателям информацию, не соответствующую истине. Наверное, пресс-служба должна обеспечивать президенту благоприятное отношение СМИ, или, точнее, представлять его политику в наиболее выгодном свете. Я права?

— Думаю, это слишком прямолинейный подход.

— Я понимаю, её сфера ответственности шире. Анализ печатных и телекоммуникационных источников с целью оценить эффективность информационной политики, например. Но всё равно, главное — заслужить симпатии журналистов. Не спорьте. Если можно представить себе президента, которого обожает поголовно вся пресса, это был бы самый эффективный глава государства. С одним условием: эффективными должны быть проводимые им меры в социально-экономической сфере, иначе никакая пресс-служба его не спасёт. Я права?

— Разумеется, Юлия Николаевна. У вас есть претензии к программе президента?

— Программа — ещё не всё. Значение будут иметь реальные дела. Я не смогу обеспечивать информационное прикрытие проектов, с необходимостью которых сама не буду согласна.

— Но вы ведь не обладаете универсальной компетентностью. Каким образом вы будете судить о целесообразности тех или иных новаций в экономике, например? У вас же нет научной степени в этой области.

— Нет, но я вполне отчётливо представляю круг экспертов, точка зрения которых имеет для меня решающее значение.

— Вы сможете представить список ваших экспертов на нашей следующей встрече?

— Да, конечно.

— Замечательно, так и решим. Если нас устроит этот список, проблем не возникнет. Думаю, нет необходимости обсуждать с вами простые истины реальной политики?

— Что вы имеете в виду?

— Например, положение о том, что правильное решение совсем не обязательно лёгкое и приятное для всех без исключения? Наоборот, часто оно является тяжёлым для всех.

— Если для всех — это почти идеальная ситуация. Проблема в том, что проводимые властью решения частенько требуют лишений от большинства и предоставляют выгоду немногим.

— Умоляю вас, мы не на коммунистическом митинге. Если корпорация после повышения налогов поднимает цену на свою продукцию, она от этого не богатеет. Возможно, даже беднеет из-за снижения спроса. Мы сейчас углубляемся в специфические вопросы, что не имеет смысла. Могу вам пообещать, что вы будете находиться в курсе подготовляемых мер и высказывать свою позицию. Разумеется, не могу гарантировать вам перманентные победы в спорах, но спорить сможете. Устраивает вас такое условие?

Юля задумалась. Она сама не слишком отчётливо представляла, зачем поддерживает разговор. Политику государства она направлять не сможет, но обязанность обёртывать эту политику в привлекательную упаковку ляжет на неё. Вместе с ответственностью за последствия. Кроме того, нужно будет руководить людьми, которые зачастую старше и опытнее, а она в жизни никем не управляла. Оказывается, до сих пор она наслаждалась свободой и совершенно не ценила своего счастья. Ей ведь никто не предлагает ни грана власти, лишь только сомнительное право подойти к ней и встать рядышком с умным лицом, но мутное чувство глупой гордости нахлынуло волной, утопив доводы разума.

Кореанно попрощалась с радушным хозяином и через неделю явилась в Кремль. Она никому не сказала о возможных переменах в своей жизни из страха оказаться в смешном положении после отказа. С другой стороны, некоторые друзья и знакомые могли её осудить за соглашательство, а враги — обвинить в лицемерии.

Впервые она вошла в Сенатский дворец одна, а не вместе с большой группой любопытных людей, оснащённых фотоаппаратами и видеокамерами. Сотрудник администрации президента проводил её к кабинету и предложил подождать в приёмной. Через несколько минут из коридора вошёл Антонов, приветливо поздоровался и открыл дверь кабинета, жестом предложив ей войти. Юля волновалась, хотя колени всё же не дрожали. Она имела небольшой опыт общения с властью, видела раньше и Покровского, и Саранцева, даже задала им несколько вопросов на пресс-конференциях. Но теперь случилось неосязаемое изменение. Она не стоит с микрофоном в зале, переполненном десятками журналистов, она идёт по президентскому кабинету к его рабочему столу, а глава государства идёт ей навстречу, протягивает лично ей руку, предлагает сесть и общается именно с ней, а не с корпорацией.

Кореанно пыталась осознать незнакомое положение и растоптать чувство самолюбования, но успеха не добилась. Слаб человек, и не всякий успех готов перенести с достоинством. Можно ли считать достижением личную беседу с президентом, если тебе ещё не исполнилось тридцать? В чём смысл такого достижения для кого бы то ни было, кроме тебя самого? Впоследствии Юля не могла с достоверностью вспомнить содержание разговора в кабинете Саранцева, но могла поручиться за осмысленность и обдуманность своих ответов на поставленные вопросы. Перед ней развернули обширную перспективу революционных преобразований в открытости президента обществу и пообещали активную роль в задуманной реформе. На упорные вопросы Кореанно о причинах, понудивших сильных людей так настойчиво сватать её на место, куда многие хотели бы попасть без всяких приглашений, ей снова и снова говорили про молодость, готовность и способность к переменам. Мол, опыт работы в старых пресс-службах и в старой печати может только помешать, а её опыта работы в современной газете вполне достаточно.

— Всё-таки странно, — не удержалась Юля по истечении получаса оживлённого разговора. — Странно выглядит со стороны — вы так меня уговариваете, будто речь идёт об устройстве в дальнюю районную газетку после Москвы, а не о президентской пресс-службе. Наверное, это я должна проситься, а вы — тщательно изучать моё прошение.

— Чепуха, — махнул рукой Саранцев. — Вы прекрасно жили без нас и дальше могли бы жить, а мы вас хотим выдернуть на незнакомое поле деятельности.

— Я хочу попробовать, — честно призналась Юля. — Но боюсь.

— Отлично! Ещё один аргумент в вашу пользу. Отсутствие страха говорило бы о самовлюблённости и безответственности, — изящно парировал Антонов слабый отпор претендентки. — Нам тут нарциссы не нужны, очень опасные люди в политике. Всегда готовы перебежать к более многообещающему работодателю.

— Я хочу испытательный срок, — решительно заявила Юля.

— Для нас? — улыбнулся Саранцев.

— Разумеется, для меня. Вы наймёте меня на месяц или два, по истечении которых я при желании смогу уйти на все четыре стороны.

— Чем же может быть вызвано такое желание?

— Откуда я знаю, чем! Может, оно у вас и возникнет, не обязательно у меня.

Договорились о временной работе для Кореанно на первых порах, мило распрощались, и она вышла на улицу. Немного постояла на одном месте, задумавшись сразу о многом, и медленно пошла в направлении Дворца съездов, царь-пушки и царь-колокола, где бродили туристы и вещали экскурсоводы в широкополых панамах. С тех пор она ни разу не встречалась со смешным банкиром и не вышла замуж.