Стояла холодная промозглая погода. Саранцев вышел из здания резиденции и увидел сосны, похожие на размытый от времени в серую муть фотоснимок. Подъездная дорожка уходила в туман, как в никуда, и президент невольно замер, в очередной раз вспомнив свалившиеся ночью неприятности. Теперь он не забудет о них никогда, ни на минуту, ни на секунду.

Из невидимости донёсся звук двигателя, и скоро из-за угла показался черный лимузин с президентским штандартом на крыле. Сотрудник охраны выскочил из машины на ходу и молча открыл заднюю дверцу. Игорь Петрович забрался в салон и провалился в мягкое заднее сиденье, тяжело откинувшись на высокую спинку. Бессонная ночь уже начинала сказываться, нужно было выпить за завтраком кофе, а не чай. Проблемы, проблемы, проблемы. И все должен решить он, никто иной.

Спустя пару минут президентский кортеж уже летел по очищенной от прочего транспорта Рублёвке в сторону Москвы. Саранцев не смотрел в окно, за которым не увидел бы ничего нового, а бегло знакомился с передовицами нескольких захваченных с собой газет, хотя от чтения в машине у него быстро начинала кружиться голова, а потом подкатывала и тошнота. Он не пытался вычитать среди статей и заметок никаких новостей о ночном происшествии, поскольку считал вероятность появления таких материалов в утренней печати равной нулю. Он сейчас не находится в состоянии войны с Покровским, и нет необходимости срочно начинать против него решающее наступление. Собственно, он никогда не воевал с Покровским. Они оба всегда знали, чего ждать друг и от друга, и никогда не ошибались в своих ожиданиях. Вот и сейчас — Покровский уже в курсе событий, взвешивает их на своих безошибочных и точных политических весах. Потом немного подумает и ещё до появления в своём рабочем кабинете примет решение: отложить вопрос про запас, вдруг понадобится в будущем.

Игорь Петрович представил себе следующую встречу с премьером. Они будут смотреть друг другу в глаза и улыбаться, и оба будут знать, что их отношения изменились навсегда. Может, стоит продемонстрировать своё безразличие к сложившемуся положению? Со стороны может смотреться как болезненное кривляние еретика, приготовленного к аутодафе. Нужно выходить на бой с открытым забралом. Собственно, ситуация кардинально не изменилась: Покровский и раньше имел против него жареные факты, теперь к ним добавился ещё один. Правда, самый свежий и эмоционально более многообещающий. Всё-таки погиб человек. Простой человек, на стороне которого разом окажется все общественное мнение, хоть он и нарушил правила дорожного движения. Любые документы, исчерканные цифирью, против такой картинки выглядят бледно. Тем не менее, они существуют, и если Покровский вдруг перейдёт в атаку, ему будет чем ответить. Всегда можно огласить список компаний, принадлежащих друзьям-приятелям Покровского, которым достались куски государственного имущества и всяческие финансовые преференции за счет налогоплательщиков. Правда, список в разных редакциях уже не раз обнародован всевозможными оппозиционерами, но авторитет действующего президента непременно усилит эффект.

Кортеж ворвался в Москву и вышел уже на Кутузовский проспект. Позади осталась развязка на пересечении с третьим кольцом, Поклонная гора с мемориальным комплексом, мелькнул слева знаменитый, когда-то опоясанный мемориальными досками дом, в котором жили все последние советские генсеки. Тоже памятник суетности жизни. Теперь — просто хороший дом, уступающий по престижности многим другим, в которых и не жили никогда никакие властители, а только обыкновенные владельцы апартаментов. А в этом, бывшем генсековском, доме тихо доживают свой век родственники-пенсионеры и утверждается в новом быте молодая поросль, не знавшая выговоров по партийной и комсомольской линии.

Остался позади Новоарбатский мост через Москву-реку, мелькнул слева в отдалении огромной белой скалой дом правительства, на который Саранцев невольно покосился, в предвкушении нового раунда противоборства с его хозяином. Кортеж быстро проскочил вставную челюсть Москвы — Новый Арбат, после него свернул направо, объехал белое, распластанное по земле, здание Министерства обороны и скоро подкатил к Боровицкой башне. На одноимённую площадь перед ней стекались потоки транспорта с Моховой, Волхонки, Большого Каменного моста и Кремлёвской набережной, не считая пустой Знаменки, по которой выкатился на площадь президентский кортеж. Сквозь пуленепробиваемые стекла донесся разноголосый гул автомобильных клаксонов, чего никогда прежде не случалось, и Саранцев озадаченно посмотрел в окно, ничего особенного там не увидев.

Кортеж влетел в Кремль, покрышки зарокотали по мокрой после дождя брусчатке. Президентский «Мерседес» въехал под арку парадного входа Сенатского дворца и остановился во внутреннем дворике у крыльца. Саранцев сидел несколько секунд, задумавшись. Некоторое время его морочил неожиданный интерес к двум скульптурам, установленным у входа в только что оставленную позади арку. Слева определённо высилась богиня правосудия, легко узнаваемая по завязанным глазам и весам — память о давнишней принадлежности здания московским департаментам Сената, высшей судебной инстанции Российской империи. Справа от арки размещался лев с некой человеческой фигурой рядом — возможно, аллегорической. Игорь Петрович не имел к скульптурам ни малейшего отношения. Он не приказывал их установить, не собирался их сносить. Они уже стояли на своих нынешних местах, когда он впервые в жизни оказался в закрытой для туристов части Кремля, но несколько последних месяцев он изредка вдруг отвлекался на них, не столько думая, сколько пытаясь догадаться, каково их предназначение в его жизни. Всякий раз, проезжая в лимузине между правосудием и неизвестностью, Саранцев вдруг испытывал желание выяснить каким-либо образом значение непонятной ему композиции. Желание не мешало ему ни жить, ни спать, ни работать, оно не отравляло ему существование и не напоминало о смерти или ещё о чём-нибудь неминуемом, просто спустя некоторое время он стал удивляться уже самому желанию, а не причине его возникновения. И до сих не задал ни единого вопроса, не попытался провести исследование самостоятельно, только стал раздражаться при обострении внезапно обнаружившейся у него любознательности. Какая разница, кого изображает скульптурная группа у въезда в Сенатский дворец? Наверное, он единственный человек на свете, занятый решением этого бессмысленного вопроса. Надо работать.

Офицер ФСО открыл дверцу, Саранцев энергично выбрался из машины и взбежал по ступенькам. Возле дверей ему отдал рапорт дежурный по президентскому полку, высокий капитан с надвинутым на глаза козырьком фуражки, Игорь Петрович на ходу пожал ему руку, вошёл во дворец и поднялся по мраморной Шохинской лестнице на второй этаж. Каждый раз его раздражала необходимость шагать по длинному коридору назад, в сторону арки, под которой только что проскользнул его лимузин. С другой стороны, немножко размяться — совсем не вредно.

В приёмной его встретили дежурные сотрудники администрации, он пожал руки и им тоже, затем вошёл в кабинет. В тот самый, где появлялся прежде по вызову Покровского в качестве подчинённого и где теперь изредка встречался с ним же при телекамерах, но уже по договорённости. Игорь Петрович болезненно поморщился от нового, им же самим придуманного укола самолюбию, затем уселся в своё кресло. На столе рядком лежали собранные в отдельные стопки сообщения послов и свежие аналитические материалы Министерства иностранных дел, донесения резидентов и подготовленные Службой внешней разведки сводки, обзор российской и иностранной печати от пресс-службы. Сейчас начнут приходить люди, задавать ему вопросы, сообщать важную для дела информацию, а он будет смотреть на них, думая о своих семейных делах. Семейных? Ни в коей степени. Своей глупой неосторожностью Светка создала большую политическую проблему, и ему теперь нужно её решать, никто другой ему не поможет.

Саранцев подтянул к себе стопку мидовских документов. Посол в ФРГ сообщает о большой вероятности поражения правящей коалиции на предстоящих региональных выборах и следующем из него ослаблении правительства. Что ж тут поделаешь — ослабнет, так ослабнет. Любые попытки России его усилить, будучи замеченными, поведут только к дальнейшему его ослаблению. А как можно оказать политическую помощь незаметно? В Китае укрылся в американском посольстве какой-то диссидент с совершенно непроизносимым по-русски именем. Молодец, что не в нашем — пришлось бы сейчас ещё и над его проблемами голову ломать. Инакомыслящих, ищущих защиты от своего правительства в иностранных посольствах, Саранцев не любил вне зависимости от их национальности и страны проживания. Решил бороться за свою страну — борись, а не заигрывай с иностранцами.

В юности Игорь Петрович из любопытства прочитал книгу какого-то Комаровского, изданную издательством Каткова ещё в 1874 году под названием «Начало невмешательства». Автор излагал в ней точку зрения о непродуктивности внешнего вмешательства во внутренние дела любой страны равно как на стороне оппозиции, так и правительства. Если оппозиция права — пусть завоёвывает симпатии большинства населения, если власть не способна удержаться без помощи иностранных войск — ей лучше пасть. Правда, двадцатый век во многом превзошёл предыдущий, в том числе по размаху репрессий, делающих невозможным любое проявление оппозиционности, но такие режимы отвечают представлениям вверенных им народов о политическом устройстве, поэтому они и приходили к власти.

Материалы СВР во многом повторяли тематику МИД, но зачастую расходились с ними в выводах, чему Игорь Петрович не уставал удивляться. Почему разные люди, находясь в одной стране, по-разному видят ситуацию в ней? Казалось бы — ничего удивительного. События в России её собственные жители расценивают с совершенно разных позиций, но если серьёзные учреждения используют профессиональный подход к изучению проблем, то сходятся хотя бы в главном: что такое хорошо, и что такое плохо. В смысле — есть проблемы, или нет проблем. То есть, какие-нибудь проблемы есть всегда и везде, но где-то главная проблема — голод, а где-то — переедание. Любой человек расценит первую неприятность как неизмеримо более серьёзную по сравнению со второй. Но прячущийся в деталях дьявол выскакивает раз за разом из потока информации, в котором захлёбывается человечество, чтобы доказать очевидцам: вы никогда друг с другом не согласитесь.

Обзор печати Саранцев бегло пробежал, не ожидая от него сенсаций. Невольно вспомнился прежний пресс-секретарь Вороненко, «унаследованный» от Покровского. Он берёг нервы президента, хотя тот не раз с ним спорил о смысле работы пресс-службы. Соотношение критических и положительных откликов на политические события в обзоре должно соответствовать таковому в реальной жизни. В противном случае у читателя возникает обманчивое впечатление. Владимир Петрович всякий раз начинал объяснять, что отсматривать, выслушивать и вычитывать все средства массовой информации России и мира его служба не может, поэтому отслеживаются наиболее значимые источники информации.

— Кто же составляет рейтинг значимости? — ехидно интересовался президент. — Если бы вы опирались в оценках на тиражи, то подбор изданий точно отличался бы от того, который вы мне предлагаете.

— Разумеется, любая выборка субъективна, — соглашался Вороненко, — но я могу гарантировать, что листки, издаваемые маргинальными структурами, наш отбор не проходят. Мы стараемся составить палитру взглядов основного, так сказать, потока общественной мысли.

И всякий раз начинался спор о прохождении границы между мэйнстримом и маргиналами. Пресс-секретарь долго сохранял свою работу в период президентства Саранцева, поскольку умел спорить, не вызывая раздражения, а также мог доказать необходимость тех или иных шагов в рамках формирования президентского образа буквально несколькими эффектными фразами.

Дверь кабинета сама собой открылась, и Саранцев, не отрываясь от бумаг, уже знал, кто вошёл.

— С добрым утром, — почти выкрикнул с неиссякаемым зарядом бодрости в голосе Сергей Антонов, глава администрации.

— Привет, — буркнул Игорь Петрович, не поднимая головы. — Проходи.

Приглашённый стремительно подошёл и уселся, закинув ногу на ногу. Полтора десятилетия, пройденных бок о бок, не прошли даром.

— Что-то случилось? — спросил Сергей.

— С чего ты взял?

— У тебя лицо совсем перевёрнутое.

— Звучит страшно.

Саранцев посмотрел на друга, не выпуская из рук очередного документа. Его уже давно интересовало, насколько он свободен в своей должности и на своём рабочем месте. В частности, может ли он в своём кабинете говорить на любую тему, какую сочтёт достойной разговора? Вопрос, может ли он доверять Антонову, не занимал его совершенно. Игорь Петрович знал точно и навсегда: Серёга у него за спиной в игры не играет. И он сказал после короткой паузы:

— Ты прав. Случилось.