Саранцев явился в губернаторский выборный штаб Покровского со смутным чувством неудовольствия. Ему досаждала мысль о никчёмности занятий политикой по сравнению с таким необходимым делом, как строительство. Он всю жизнь хотел добиваться успеха, но никогда не видел его на стезе пустого упражнения в самолюбии. К тому же, абсолютно новый вид деятельности означал неизбежный период ученичества, а в своём прежнем деле он уже много добился, его уважали и обращались к нему за советом.

Небольшое офисное здание, приспособленное под новое предназначение после долгой казённой службы ещё при Советской власти, кажется, целиком было занято командой Покровского. Во дворе перед ним рядком стояли небольшие пикапы, облепленные предвыборной рекламой. Ни одной иномарки, сплошь «Лады-Виста», да пара «Газелей». Несколько мужчин, без пиджаков и без галстуков, курили на крыльце и безразлично смотрели на подошедшего новичка. Они его не знали и не хотели знать, им своих забот хватало. Игорь Петрович вновь испытал укол самолюбия, но он не развернулся и не ушёл, а вошёл в здание. Подумалось: если выгорит, и Покровский действительно пробьётся в губернаторы, хозяева строительной компании, вышвырнувшие Саранцева на улицу, будут долго и страстно кусать локти, а ему этого очень сильно хотелось.

Едва ли не с порога Саранцев увидел Антонова, хорошо ему знакомого по прежней работе. Серёга был на пару лет старше, но состоял в подчинении у Игоря Петровича, что никогда не мешало им отлично ладить. Они болтали иногда не только о работе, быстро перешли на «ты», но в гостях друг у друга никогда не бывали, с жёнами друг друга не знакомили и надёжно сохраняли приятельский уровень отношений. Как следствие, Саранцев не требовал от него никаких демонстраций верности, за собой не звал и совершенно не ожидал обнаружить Антонова на новом поле своей деятельности.

— Привет! — удивленно воскликнул он, взмахнув рукой. — Какими судьбами?

— Да вот, сменил образ жизни. Разнюхиваю обстановку.

— Я думал, они тебе мое место предложат.

— Предлагали. Но я их послал.

— Почему? Деньги хорошие, работа живая.

— Не хочу связываться. Буду ради них наизнанку выворачиваться, а потом они за свои дела меня же и объявят виноватым. Я так не привык.

Саранцеву понравилась реакция Антонова на случившиеся с ними перипетии, хотя сам для себя он ещё не определился окончательно, стоит ли начинать новую жизнь с середины пройденного пути.

— Не боишься пойти ко дну на новом месте?

— На старом месте и вовсе дна под ногами не осталось. Здесь хоть можно попробовать.

— А ты давно здесь крутишься? — заговорщицки понизил голос Саранцев.

— Третий день.

— А как ты вообще здесь оказался?

— Мне позвонили.

— Кто позвонил?

— Отсюда, от Покровского. Предложили от его имени придти на собеседование, если мне интересно.

— Они что, всю нашу контору хотят к себе переманить?

— Пока никого больше не встречал.

— А когда тебе позвонили?

— Дня через три после твоего ухода.

— Ты тогда уже отказался от повышения?

— Да.

— И сразу согласился работать здесь?

— Сразу. На следующий день и пришел устраиваться. Конечно, сейчас гарантий никаких, но если он действительно пробьётся в губернаторы, перспективы откроются интересные.

Саранцев несколько секунд размышлял, рассеянно глядя Антонову в лоб. Свой человек, успевший накопить некоторый опыт вращения в совершенно незнакомых новых кругах, вызывал у него живейшее любопытство, но природная осторожность заставляла не бросаться без оглядки на шею первому встречному.

— Слушай, нужно перекинуться парой слов. Мы можем полчасика посидеть где-нибудь поблизости?

— Запросто. Предупрежу только своих.

Через несколько минут они уже обедали в близлежащем ресторанчике, и Саранцев всеми силами вытягивал из собеседника всё, что тому известно о Покровском и его команде.

Антонов никогда никем не восхищался. Он едва ли не с детства верил в приверженность любого человека всяческим соблазнам и уважал способных сопротивляться им. Однако, не осуждал и поддавшихся, считая их поведение естественным. В его описании Покровский выглядел человеком серьёзным и способным на опасные поступки. С одним условием: тщательная предварительная оценка рисков и взвешивание аргументов «за» и «против». Если же анализ говорил о целесообразности опасного шага, он делал его решительно и с полной готовностью отвечать за последствия.

— Анализ, анализ… Как решить, адекватен ли анализ ситуации? Никогда ни в чём не бывает единодушия между думающими людьми. Если его команда часто приходит к стопроцентно общему мнению, она дешёво стоит, — осторожно заметил Саранцев. — Всегда должны оставаться несогласные, пусть и в ничтожном меньшинстве. И время от времени именно они оказываются правыми. Задним числом.

— Я здесь работаю дней десять, но без выходных. Большую часть этого времени разговаривал и пил чай да кофе, то с одним, то с другим. Подозреваю, они сознательно предоставили мне такую возможность.

— Кто такие «они»? У них здесь коллективный разум?

— В некоторой степени. Но «они» я говорю про Покровского и Сургутова.

— Кто такой?

— Номер два в связке. Подстраховывает генерала, обеспечивает тыл и фланги. Тоже серьёзный мужик, только очень закрытый. Знаешь, Покровский тоже слов на ветер не бросает, но он всегда готов встретиться с людьми, объяснить им свою позицию и рассказать, чего от них хочет. С сотрудниками шутит, может поболтать о футболе. А Сургутов — начальник из начальников. Его многие боятся — он вышибает неугодных самостоятельно, к Покровскому за разрешением не ходит. Так ты меня от темы увел, я ведь начал про единодушие, помнишь?

— Помню, помню. Давай про единодушие.

— В том-то и дело — каждый день присутствую при спорах и всякий раз какой-нибудь недовольный обзывает всех остальных идиотами и уходит, хлопнув дверью. Не знаю, оказался ли за это время кто-нибудь из оставшихся в меньшинстве правым, но все по-прежнему работают.

— И отношение к ним не изменилось?

— Не замечал.

— И со стороны рядовых сотрудников, и со стороны Покровского с Сургутовым?

— Знаешь, я в голову ни к кому залезть не могу, а к этим двоим — и подавно. Но внешне ничто не изменилось.

— За что же и кого именно Сургутов вышвырнул?

— При мне такого не случалось, могу только слухи пересказать.

— Пускай будут слухи. Если собираешься прыгнуть в чёрную дыру, стоит сначала задать пару вопросов тем, кто там уже побывал.

— Я слышал о двух случаях, — начал Антонов, чувствовавший себя настоящим Овидием приятеля в путешествии по первому кругу политики. — Какой-то наёмный парень отлынивал от дела при распространении листовок, а одна девица оказалась подружкой молодца из аппарата областной администрации.

Саранцев задумчиво помешивал остывший кофе, пытаясь провидеть тайные пружины, вынуждающие машину его нового работодателя к движению. Он привык понимать внутреннее устройство административных схем, определявших его деятельность. Следует предвидеть возможную реакцию системы на любой твой шаг, иначе быстро зайдёшь в тупик.

— Каким образом Сургутов проведал об их шалостях?

— Здесь мнения разнятся.

— Я даже знаю, как именно они расходятся, — хмыкнул Саранцев, и улыбка мелькнула на его лице хрупкой гримаской всезнания. — Одни подозревают стукачество, другие — хорошо поставленный контроль над персоналом. В сущности, то и другое — суть одно.

— Есть варианты, — поспешил уточнить Антонов. — Некоторые подозревают наличие нашей агентуры в лагере противника.

— Не исключено. Глупо упускать возможность нанести ущерб сопернику, если она сама идёт в руки. Как мне показалось, деньги у Покровского есть, недовольные своим положением при действующем губернаторе всегда найдутся — вот тебе и тайный платный агент. Интересней другое: сколько таких сексотов в лагере Покровского? У него есть служба безопасности?

— Есть контракт с каким-то ЧОПом на охрану штаба, но причастность охраны к слежке за людьми лично я заметить не успел.

— Ладно, ещё об уволенных, — раздражённо прервал Серёгу Саранцев. — Как выглядела процедура увольнения?

— Тебе не всё равно?

— Нет, это важно. Их выволакивали за шиворот или молча рассчитали и предложили больше не появляться?

— Скорее, второе, — нерешительно пожал плечами Антонов. — Понимаешь, всегда трудно провести черту. Здесь тебе не химия или математика — чётких ситуаций не бывает в принципе. Собирали всех в одной комнате, выходил Сургутов и объявлял: вот этот вывалил все свои листовки в мусорный бак и целый день шлялся по разным своим делам. Такие вещи никому прощаться не будут впредь, а теперь предлагается виновному собрать вещи и удалиться.

— Он пытался что-то объяснить, оправдаться, обвинить Сургутова в клевете?

— Нет, он принял вид, будто ему всё равно.

— Ему действительно было всё равно? Возможна такая ситуация, что он несколько недель исполнял свои обязанности не за страх, а за совесть, но тот конкретный день ему понадобился для личных нужд? И, предположим, тот же самый Сургутов не дал ему отгул?

— Вполне. Я разговаривал даже с добровольцами, которые к тому охальнику относились хорошо. Но Покровского и Сургутова оправдывали. Мол, нельзя команду распускать. Наёмных никто не заставляет вкалывать круглые сутки, время для себя найти можно. В подробности они не вдавались, а я не слишком интересовался.

— Хорошо, а девица с неправильным ухажером?

— Кажется, горько плакала, но сочувствия не снискала.

— Что говорили добровольцы про неё?

— Что ей следовало сразу предупредить о своём приятеле, не маленькая.

— При найме новых сотрудников им задают вопросы о порочащих связях?

— Не столько о связях, сколько об убеждениях. У них тут целый вопросник разработан, по-моему не без участия психологов. Никого не спрашивают напрямую, какой партии они симпатизируют, но через всякие околичности и через вопросы об отношении к афганской и чеченской войнам вычисляют своих.

— И каков же правильный ответ на вопросы о войнах? Меня тоже спросят?

— Не знаю, станут ли терзать тебя, но вряд ли. А правильный ответ, насколько я понял, состоит в следующем: в Афган вообще не нужно было лезть, с Чечнёй — другого выхода не оставалось. Но в развёрнутом виде есть продолжение: в Афгане следовало больше сделать с материально-технической точки зрения для обеспечения победы, в Чечне — следовало навербовать несколько дивизий контрактников, хорошо их вооружить, оснастить и оплачивать, после чего последовательно воевать до полного истребления банд без всяких попыток мирного урегулирования.

— И все ныне здесь работающие отвечали именно так?

— Не думаю. Но здесь точно нет ни одного человека, назвавшего эти войны преступными.

— А этот Покровский — что, за восстановление Советской власти и всё такое прочее?

— Понятия не имею. Я же здесь совсем недолго. В программе у него всё больше о восстановлении законности.

— Ну и правильно. С позиций выгоды. Зачем отталкивать потенциальных избирателей, если их в тебе устраивает всё, но только пока ты не заявишь о приятии или неприятии той или ной партии? Законность и порядок всех устраивают. Вопрос, как их обеспечить.

Приятели болтали долго и уже не столько о Покровском и Сургутове, сколько о своей прошлой жизни, семьях и детях. В тот день они вдруг переросли своё приятельство, оказавшись вдвоем посреди нового окружения, словно белые путешественники в джунглях среди туземцев.

Саранцев вернулся из кафе в штаб и отправился лично к генералу. Они разговаривали с глазу на глаз битый час, и из всех людей, населяющих личный маленький мир Игоря Петровича, единственным посвящённым во все подробности собеседования оказался Антонов. Саранцев захотел ему всё рассказать и долго потом думал, насколько Покровский предполагал это вторичное собеседование. Чем больше лет проходило с тех пор, тем сильнее растущий политик утверждался в мысли о расчёте генерала на разговор двух новичков, вызванный его первой основательной встречей с одним из них, которого он предназначил на первую роль.