Рим, 1600 г.

Камера для допросов напоминала собой каменный мешок, да, в общем, таковым и являлась. Здесь было довольно прохладно, и на кирпичных стенах выступали капельки влаги, которые изредка скатывались на пол. В центре был установлен большой деревянный стол, где за руки и за ноги был привязан обнаженный человек. В нескольких метрах стоял письменный стол, за которым на стуле сидел человек в белой рясе, с выбритой на голове тонзурой. Со смиренным выражением лица он изучал лежащие перед ним листы документов. На спинке стула был аккуратно повешен черный плащ с белой же подкладкой, называемый «домино». Камера довольно скупо освещалась свечами, да тусклый свет падал из маленького оконца под самым потолком. В дальнем углу угадывались фигуры еще двух человек в черном – монахов, которые что-то делали рядом с горящим переносным очагом, напоминавшим дырявую бочку на ножках.

Человек за столом сложил вместе ладони и сообщил:

– Меня зовут Паоло Исарезио делла Мирандола. Я прокуратор ордена доминиканцев, который был оставлен вами ради мирской жизни. Но мы не перестали считать вас своим братом и надеемся вернуть вас в наши ряды. Я уполномочен помочь вам, заблудший мой брат, осознать свои ереси и раскаяться в них.

Лежащий на столе человек даже не посмотрел в сторону доминиканца. Он находился на грани обморока, так как провел распятым на столе уже несколько часов и мучился холодом и болью в сведенных мышцах. Кроме того, это был уже далеко не первый допрос – и каждый из тех, кто его допрашивал, пытался убедить его в своих исключительно добрых намерениях.

– Итак, вас зовут Джордано Бруно Ноланец?

Человек, распятый на пыточном столе, приподнял голову и мутными глазами посмотрел на инквизитора. Его каштановая борода была всклокочена, и он имел довольно изможденный вид. Восемь лет в застенках инквизиции – немалый срок.

– Мне неоднократно задавали этот вопрос. Да, я – Джордано Бруно. И я не отрекусь от своего имени, как не отрекусь от взглядов, которых придерживаюсь.

– Вы упорствуете в своей ереси, но я молю бога, чтобы он вразумил вас. Нам известен ваш скверный характер, однако это не ставится вам в вину. Вопрос об имени задается для того, чтобы убедиться, что вы находитесь в здравом уме, ибо человек безумный не всегда может правильно ответить на этот простой вопрос.

Инквизитор склонился к бумагам и начал что-то записывать. Тем временем два монаха в темном углу пыточной гремели какими-то металлическими инструментами. Распятый нервно крутил головой, пытаясь рассмотреть то пишущего инквизитора, то монахов-иезуитов в капюшонах.

Наконец инквизитор приподнял голову и продолжил разговор:

– Вы обвиняетесь в том, что проповедуете идеи о множественности миров. Так ли это?

– Да, я считаю, что звезды есть суть такие же миры, как и Земля, на которой мы живем. Ибо было бы оскорбительно для Бога считать, что он сумел создать только Землю. – Джордано Бруно вызывающе посмотрел на инквизитора, хотя это было сложно сделать в том положении, в котором он находился.

Инквизитор не отвел взгляда и спокойно ответил:

– Мы здесь не для диспута. Вы – просто заблудшая овца. Но, как добрый пастырь, я вам отвечу. Конечно, Господь в своем величии мог и может создать неисчислимое количество миров, но разве известны нам его помыслы? Да изучали ли вы католические установления? – Инквизитор повысил голос в конце фразы. – Вот она, ересь! Ответьте, веруете ли вы в Троицу, Отца и Сына и Святого Духа, единую в существе, но различающуюся по ипостасям согласно тому, чему учит и во что верует католическая церковь?

Допрашиваемый резко вскинулся на столе, и в привязанные руки врезались ремни.

– Я веровал и безо всяких колебаний придерживался всего того, во что должен веровать и чего должен держаться каждый верный христианин относительно первого лица. Но не вам указывать мне, как веровать! Я сам был среди вас, я знаю, чего стоят слова нищенствующих братьев!

Инквизитор встал и вышел из-за стола.

– Относительно первого лица? А учение святой Церкви ты считаешь ложью? Вот и раскрываются твои еретические взгляды! Да, нас называют нищенствующими братьями, и сам святой Доминик не стыдился этого прозвища! Но мы веруем в Господа, как нам велит наша Церковь! А ты смеешь сомневаться в существовании Святой Троицы! – зло вскричал доминиканец.

Джордано Бруно метался на столе, обуреваемый одновременно гневом и страхом, не будучи в силах ответить что-либо вразумительное на предъявленное обвинение.

Инквизитор, встав перед распятым на столе, продолжал:

– Правда ли, что ты занимался чернокнижием?

– Нет, – выдавил из себя Ноланец. – Никогда я не занимался ни колдовством, ни чернокнижием. Никто меня в этом никогда не обвинял!

– Никто и никогда? Не все было известно отцам инквизиторам в Венеции. Так пора и спросить. – Инквизитор потряс кулаком. – А кого ты называешь своим Господом? Уж не врага ли рода человеческого? Отвечайте точно, какой взгляд об Иисусе Христе вы высказывали раньше и какого взгляда придерживаетесь теперь, ибо раньше сказали, что верили, но колебались относительно способа, а теперь заявляете, что в течение долгого времени находились в состоянии сомнения? – Брат Паоло опять снизил тон до спокойного и не торопясь вернулся за стол.

Допрашиваемый ученый следил за ним глазами и обдумывал ответ. Допрос повторялся почти слово в слово с тем, что проводился пару месяцев назад. Он не понимал, чего от него хотят, – все твердили одно и то же. Уже давно его мучители могли бы убедиться, что он не намерен менять свое мировоззрение. Еще несколько лет назад Бруно предполагал, что его мытарства закончатся тяжелой епитимьей и ссылкой в какой-нибудь отдаленный монастырь. Но мучения не прекращались, и он совершенно не понимал, чего от него добиваются.

– Я уже отвечал на этот вопрос. Однако повторяю, что сомневался и не понимал только триединства божественной сущности. И говорил об этом лишь на суде в Венеции, и никогда ранее.

– Так, – инквизитор тяжело облокотился на стол, – материалы допросов я читал. И тут вы не противоречите своим словам. – Дальше голос начал повышаться, и доминиканец медленно стал приподниматься из-за стола. – Однако уважаемым мною венецианским инквизиторам не была известна полная правда о твоих богомерзких ересях! Тебя обвиняют и в занятиях черной магией!

– Я давно интересовался магией, но никто не может сказать, что мои занятия были направлены кому-либо во зло. И никогда я не занимался чернокнижием. И не прибегал к помощи слуг Сатаны!

– Сама магия есть зло. – Доминиканец громко хлопнул ладонью по столу, но тут же сложил ладони и поднял глаза к потолку. – Господь проклинает занимающихся магией. Откуда ты черпал свои познания в магии?

Из угла, где копошились иезуиты, донесся очередной металлический звон, и допрашиваемый вздрогнул.

– Я прочитал много книг, в том числе и из монастырских библиотек. Они там пылились на полках, никому не нужные и никем не читаемые. Большинство из этих книг не известны никому, хотя и доступны любому монаху.

– Так-так. Об этих книгах я допрошу тебя особо. Однако сейчас я задам тебе другой вопрос. – Инквизитор вновь встал из-за стола и медленно пошел к противоположной стене. – Обо всех ли книгах, написанных тобой, ты рассказал в Венеции?

– Да, обо всех книгах, написанных мной, говорилось на допросах в Венеции, – тоже повышая голос, ответил Бруно.

Инквизитор, почти упершись в стену, остановился и резко развернулся на носках. Чеканя каждое слово, спросил:

– А что ты можешь сказать о толстой книге с листами из пергамента, в обложке из толстой черной кожи? – С каждым словом его голос становился все громче, и в нем становилось все больше гневных нот. – Синьор Мечениго, верный сын католической церкви, в числе прочего доносил, что видел у тебя такую. Так ли это? – Инквизитор уже почти ревел. Его лицо покраснело, и казалось, что он сейчас взорвется от гнева.

– Черная книга? Не мог означенный Джованни видеть у меня эту книгу! – проорал в ответ Ноланец.

Доминиканец выдохнул воздух и более спокойно, но не без ехидства в голосе продолжил допрос:

– Значит, была у тебя эта книга, да только ты считаешь, что ее никто не видел. Ты ли писал эту книгу?

– Нет, не писал я таких книг. – Ученый тяжело вздохнул. – Зачем я понадобился римской инквизиции? Меня еще в Венеции спрашивали про эту книгу в черной обложке, но я тогда не придал этому значения. Я пообещал предоставить ее правосудию, в надежде, что это откроет мне путь к доброй жизни. Но, похоже, это привело к обратному.

– Про эту ли книгу ты рассказывал некоему Франческо Грациано, с которым ты находился вместе в тюрьме в Венеции?

– Мы обсуждали многие книги.

– Перестань избегать прямых ответов. Знакома ли тебе эта книга?

– Да, мне знакома такая книга.

– Прекрасно! Где и при каких обстоятельствах ты увидел ее?

Ноланец прикрыл глаза и в очередной раз тяжело вздохнул. Страх, вопреки его воле, закрадывался в его душу. Вот что нужно этим сжигателям. Он наконец начал понимать, зачем его затребовал Рим. Иначе кому нужен был убогий философ. Если бы не книга, венецианская инквизиция его давно отпустила бы. Как же он этого не понял. Но он не мог ничего предложить своим мучителям, даже если бы хотел.

– Я нашел ее в библиотеке Оксфорда, в Англии, где жил в течение некоторого времени.

Прокуратор растянул губы в улыбке и стал похож на ощерившегося волка.

– Опять эта богомерзкая Англия, которая не желает признавать власти Святого Престола! Ну вот, теперь, я думаю, мы сможем добраться до источника твоего грехопадения и спасти тебя. Кто дал тебе эту книгу?

– Я нашел ее в книгохранилище самостоятельно и, заинтересовавшись, приступил к изучению.

– Кому ты рассказал о находке?

– Я никому не рассказывал о книге, поскольку эти невежественные педанты все равно не смогли бы оценить ценности моей находки. – Бруно действительно не поделился своей находкой с оксфордскими профессорами. К тому моменту он успел основательно рассориться с научной элитой Оксфорда.

– Вот видишь, уже тогда твой скверный характер заставил тебя укрепиться на пути греха. Достойных ученых ты называешь невежественными педантами. – Однако в голосе инквизитора не было искреннего укора. Похоже, здесь он разделял мнение допрашиваемого об ученых и богословах старинного университета. – К чему привело тебя изучение пресловутой книги? Какие магические приемы ты смог почерпнуть из нее?

– Увы, книга зашифрована. Я не смог найти ключа. Как мне кажется, я понял только часть изображений, которые подтверждали мои соображения об устройстве вселенной.

– Где сейчас эта книга?

– Увы, книга навсегда утеряна. Разозлившись на это стадо болванов, уезжая из Оксфорда в Лондон, я в гневе бросил несколько книг из библиотеки в камин. – Бруно лгал. Он действительно в припадке ярости бросил несколько древних книг в огонь, но среди них не было той самой черной книги, о которой его допрашивал инквизитор. – Они вспыхнули как порох, и, хотя я тут же опомнился, все было кончено – книг больше не стало.

Прокуратор с ненавистью посмотрел на ученого.

– Ты лжешь! Ты не мог ее уничтожить!

– Я сожалею о своем поступке. Такие книги нельзя сжигать, но я тогда уподобился вам и раскаиваюсь в этом. Видно, правы вы, называя меня еретиком. Но зачем вам эта книга, ведь я все равно ее сжег. Зачем меня затребовала инквизиция Рима?

Инквизитор в гневе открывал и закрывал рот, словно рыба на берегу. Ему было поручено всеми правдами и неправдами получить от проклятого Ноланца эту книгу. А теперь тот говорил, что книги больше нет, что он сжег ее. Прокуратор смог ответить только через несколько секунд:

– Не ты меня допрашиваешь, а я тебя! Но я тебе отвечу! Ты признан не просто еретиком, а ересиархом, поэтому и затребован римским трибуналом. Дело против тебя начато именно здесь, и ты гораздо более подлежишь суду здесь, нежели там, в Венеции, ибо велика твоя вина перед Святым Престолом. Поэтому, чтобы привести тебя к раскаянию, было принято решение прибегнуть к пытке.

Джордано Бруно вздрогнул и напрягся. Ремни врезались в его тело. Инквизитор плотоядно ухмыльнулся и, повысив голос, обратился к монахам в углу:

– Братья, все ли готово для дальнейшего допроса?

Один из монахов обернулся и ответил:

– Да, все готово, ваше преподобие.

– Тогда зовите палача. Этот несчастный не желает раскаиваться.

Тот монах, что отвечал прокуратору, вышел из камеры.

Прошло не больше двух-трех минут, и в камеру вместе с монахом вошел невысокий коренастый человек в кожаном фартуке и прошел с монахом в дальний угол, где был разложен пыточный инструмент. Привязанный к столу ученый задышал отрывисто и слегка всхлипывая. Он был отважен и силен в своем упорстве, но боли, которая должна была вот-вот прийти к нему, нельзя было не бояться.

Инквизитор внимательно посмотрел на него и с легким налетом удовольствия в голосе отметил:

– Твое тело умнее тебя, грешник. Оно знает, какая расплата ждет его за грехи. Неужели твой разум окажется глупее тела?

Бруно поднял взгляд, полный ненависти, на инквизитора.

– Тело слабо и боится боли и смерти. Я сильнее своего тела!

Прокуратор рассмеялся. Он знал о теле и силе гораздо больше глупого еретика. Сколько ему встречалось таких самонадеянных грешников. И этот наверняка не был сильнее других – его отвага была больше его разума. Однако здесь умели убивать отвагу.

Но была в деле этого еретика одна странность. Его высокопреосвященство кардинал Камилло Боргезе приказал отнестись к нему со всей серьезностью. Более того, он приказал при ведении этого дела подчиняться иезуиту Игнатию Карафе. Это было достаточно странно. Ему еще не приходилось подчиняться братьям из других монашеских орденов. Впрочем, прокуратора это не обижало – интересы святой инквизиции превыше личных амбиций. Его это не обижало, но пугало. Точнее, его пугал брат Карафа. Когда кардинал представлял их друг другу, было видно, что Карафа относится к его высокопреосвященству в лучшем случае как к равному, а то и… Было в иезуите что-то, что вселяло в опытного инквизитора трепет. Прокуратор был весьма целеустремленным человеком, если не сказать фанатичным, но брат Игнатий казался просто одержимым. Только его одержимость была… темной. Мирандола сам не всегда чувствовал себя достаточно чистым и безгрешным перед Святым Престолом, но греховность Карафы была иного рода. Прокуратор мог поклясться, что в глазах того время от времени проявляются отблески адского пламени, хотя и заметить их инквизитор смог лишь благодаря великолепному знанию людей.

На самом деле брат Игнатий приказал не трогать несчастного ученого, точнее, припугнуть и дать почувствовать, что ждет его за сопротивление. Необходимо было лишь довести того до состояния душевной паники. Для Святого Престола была крайне важна книга, о которой прокуратор расспрашивал Бруно. И пока не получена вся информация, а лучше сама книга, нельзя причинять ученому вреда, дабы не рисковать потерять его при суровых пытках. Лишь «слегка», сказал иезуит. А в нужный момент появится Игнатий и «спасет» несчастного от продолжения пытки.

– Господь дал нам тело и для того, чтобы вводить нас во искушение, но и для того, чтобы вразумлять нас через лишения и боль, – обратился прокуратор к допрашиваемому. – Если же ты продолжишь упорствовать, это будет говорить о том, что дьявол дает тебе силы сопротивляться святой инквизиции.

– Зачем меня обвиняют в связи с дьяволом? Я никогда не поклонялся врагу рода человеческого! Я даже не знаю, существует ли он…

– Вот! Отрицающий Сатану отрицает Господа! Братья, все ли готово к пытке? – обратился инквизитор к монахам и палачу.

Привязанный к столу Бруно был бледен, но после слов инквизитора побледнел еще больше, однако нашел в себе мужество обвинить своего мучителя:

– Это не я, а вы нарушаете заповеди нашего Господа. Апостолы обращали людей в веру проповедями и примером своей доброй жизни. Вы же используете кары и боль. Так кто же следует Сатане? – уже выкрикнул ученый.

Ему никто не ответил, доминиканец только зло посмотрел на Ноланца.

Палач, тот, кого привел монах-иезуит, молча подошел к пыточному столу и, легко приподняв стол с одной стороны, поставил его набок, так что Бруно оказался в вертикальном положении и повис на ремнях. В поверхности стола, как раз по обеим сторонам шеи, находились два отверстия. Палач пропустил узкий кожаный ремень через одно из них, перекинул его по шее несчастного и пропихнул ремень обратно через другое. Потом он связал концы ремня между собой и продел в образовавшуюся петлю деревянную палку и вопросительно посмотрел на инквизитора. Тот молча кивнул, и палач начал крутить палку. Закручивающийся ремень стал натягиваться, петлей сдавливая шею пытаемого. Лицо того стало пунцовым, на висках вздулись вены. Из горла вырвался не то стон, не то хрип. Руки пытались вырваться из привязных ремней, но тщетно.

Тут открылась дверь в камеру, и вошел еще один человек. На нем был черный плащ и черная же шляпа. Войдя в камеру, он снял шляпу и воскликнул:

– Брат Паоло! Зачем?

Прокуратор оглянулся, напустив на себя смущенный вид.

– О, брат Игнатий! Я веду допрос этого грешника. Однако он упорствует, и я вынужден прибегнуть к пытке, дабы склонить его к сотрудничеству с Церковью и заставить отказаться от ереси.

– Брат Паоло, я знаю, что ведение следствия поручено вам и вы обладаете огромным опытом в обращении грешников. – Вошедший молитвенно поднял руки. – Но прошу вас разрешить мне попробовать увещевать сего грешника.

Прокуратор махнул палачу, и тот раскрутил ременную петлю-гарроту. Бруно стал судорожно набирать в легкие воздух и обвис на ремнях – его сознание помрачилось.

Брат Игнатий имел волевое аскетичное лицо с резкими чертами. Волосы были совершенно седыми, однако было видно, что до старости ему далеко. Глаза излучали, просто светились доброжелательностью.

Прокуратору стало не по себе – он видел эти глаза совершенно другими. Жесткими, холодными и бездонными. Сейчас в них была бездонная доброжелательность.

«Не приведи Господь быть допрашиваемым тобой, – подумалось прокуратору. – Уж лучше палач. А с этим и сам не поймешь, как из тебя душу вынут».

Но, несмотря на крамольные мысли, прокуратор продолжал разыгрывать свою роль:

– Я не могу перепоручить вам этого заблудшего. Вы вряд ли сможете переубедить его.

– Прошу вас, брат мой. Дайте мне полчаса. Вдруг мне удастся образумить его. Оставьте меня наедине с ним, дабы он не боялся.

– Ну что ж. Я не могу отказать в вашей просьбе. У вас есть полчаса. Я и палач выйдем отсюда, дабы не смущать и вас, и несчастного.

– Благодарю вас, брат мой! – Игнатий повернулся в сторону своих собратьев-иезуитов. – Братья, прошу и вас оставить меня наедине с этим грешником.

Те молча встали и направились к двери. Следом за ними вышли палач и прокуратор.

Брат Игнатий еще некоторое время смотрел на закрывшуюся тяжелую дверь, а потом повернулся и мягким, кошачьим шагом подошел к пыточному столу.

– Здравствуй, заблудший брат мой!

Ноланец, к тому моменту уже пришедший в себя, поднял глаза на монаха и спросил срывающимся осипшим голосом:

– Кто вы?

– Меня зовут брат Игнатий Карафа. Я пришел, чтобы помочь тебе.

Карафа отошел в темный угол, где раньше раскладывали пыточные инструменты подручные палача. Бруно молчал и лишь беспокойно следил за иезуитом. Но тот вернулся с большой глиняной кружкой, доверху наполненной водой.

– Вот, выпей воды. Я знаю, что ты сейчас нуждаешься в этом. Я действительно желаю помочь тебе, брат.

Несчастный жадно припал к кружке с водой. Карафа с состраданием смотрел на него и терпеливо дожидался, пока тот напьется. Осушив почти всю кружку, Бруно прокашлялся и уже более спокойно посмотрел на Карафу.

– Брат Игнатий, мне все хотят помочь, вот брат Паоло вел сейчас со мной душеспасительные разговоры и уже оказал мне неоценимую помощь.

Иезуит с легким укором посмотрел на Ноланца и покачал головой.

– Тебя поразил гнев, а это смертный грех. Но Господь милостив и всепрощающ. Можем ли мы противоречить нашему отцу? Брат Джордано, мы готовы понять твои заблуждения и даже не считать их злостной ересью. Нам всего лишь нужна твоя помощь в поиске книги.

– Я понял, вам не нужен я, вам нужна книга. Что вы знаете о ней?

Брат Игнатий с любопытством посмотрел на ученого.

– Ты дерзок. Но я отвечу тебе. В этой книге сокрыты знания, данные искусителем рода человеческого. Эта книга таит запретное знание, которое губит души всех прикоснувшихся к ней. Однако у тебя есть шанс избежать геенны огненной. Ты должен раскаяться и сообщить все тебе известное об этой Черной книге.

– Я сообщил уже все известное мне – книга уничтожена мной, о чем я безмерно сожалею.

Карафа мягко улыбнулся.

– Возможно, брат мой, ты что-то помнишь из этой книги, ведь твоему перу принадлежат великолепные книги об искусстве запоминания?

– Да, мне удалось усовершенствовать методы запоминания, и книга действительно отпечатана в моей памяти, – подтвердил Бруно предположение Карафы. – Я не понимаю языка, которым она написана, однако помню все написанное, как изображение. Но я не передам ее в руки инквизиции – вы используете знания этой книги во зло.

Иезуит с любопытством посмотрел на Бруно и усмехнулся.

– Что ж, тогда я сам возьму твои знания, – и возложил руку на голову Ноланца.

У того закатились глаза, а черты лица Игнатия Карафы заострились, и сам он стал похож на хищную птицу, зажавшую в когтистых лапах добычу.

Но уже спустя минуту иезуит тяжело захрипел, его рука упала с головы Бруно, и сам он бессильно свалился на пол. Его сердце остановилось.

Толедо, 1600 г.

– Он и есть эта книга. – Великий инквизитор испанской инквизиции Фернандо Ниньо де Гевара мерил шагами кабинет. – Мы не сможем от него добиться ничего.

Кабинет был весьма большим, и великий инквизитор успел сделать уже несколько кругов вдоль стен. Этот роскошный и огромный кабинет был передан в его владение совсем недавно. Вообще-то и Фернандо Ниньо де Гевара вступил в свою должность лишь годом раньше. И кабинет в новом замке Алькасар был ему пожалован именно по этому случаю.

– Брат мой, неужели мы не можем поручить Ноланца кому-то более сильному, чем Игнатий Карафа? Ведь у нас есть многие, обладающие немалой силой. – Кардинал Роберто Беллармини, выступавший экспертом в этом процессе святой конгрегации, и надеялся, и боялся, что его святейшество поручит Бруно ему. Надеялся, потому что успех в этом деле гарантировал самый высокий статус и, что еще более важно, мог сделать кардинала фигурой исключительной ценности для Святого Престола. А боялся, так как Карафа слыл сильным мастером и его смерть при попытке допроса Джордано Бруно говорила о серьезной опасности.

Гевара остановился и повернулся к кардиналу. Его худощавое удлиненное лицо, обрамленное красивой седой бородой, выражало легкое недовольство.

– Этот иезуит был достаточно силен, но умер, пытаясь извлечь знания из отступника. И среди иезуитов он был, пожалуй, самым сильным. Я не хочу отправлять братьев нашего ордена на смерть. Я понимаю, что вы, брат, готовы лично допросить Джордано Бруно, но почти наверняка погибнете.

– Но почему вы уверены, что еретик сам является книгой?

По лицу великого инквизитора скользнула тень улыбки.

– Первое – я не очень люблю иезуитов, но признаю, что брат Игнатий вполне обладал необходимыми знаниями и опытом, чтобы изучить это дело. Однако он мертв, а про книгу мы знаем, что она убивает всех магов, которые пытаются прочесть ее. Это стало известно благодаря несколько заблудшему монаху из ордена францисканцев Роджеру Бэкону, который изучал ее в библиотеке Оксфорда. И второе – Ноланец, достоверно известно, в том числе и от него, изучал эту книгу в том же Оксфорде, а также у него исключительная память. Кстати, брат, вы не знакомы с его трудами по мнемонике «О тенях идей» и «Песнь Цирцеи»? Чрезвычайно интересные книги. Так вот, из этих двух фактов я делаю вывод, что искомая книга отпечаталась в Ноланце, как если бы она была скопирована на бумаге, и, возможно, свойства оригинала передались копии.

Кардинал озадаченно посмотрел на великого инквизитора:

– Но тогда мы вообще не можем ничего сделать проклятому Ноланцу.

Гевара со снисхождением посмотрел на собеседника.

– Ну почему? У нас две задачи: найти Черную книгу и не дать расползтись по миру знаниям из нее. Бруно – это одно из ее щупалец, которое мы вполне можем обрубить, при этом отчасти предупредить именно расползание знаний: Ноланец упрям, и нельзя позволить ему разносить эту чуму дальше. А вот как обрубить – уничтожить его было бы простейшим, но не лучшим вариантом. Нам необходимо изолировать его, но заодно воспользоваться им. Мы не можем вытащить из его головы необходимые нам знания, а значит, он должен отдать их добровольно. – Великий инквизитор сел за стол и побарабанил по нему пальцами. – Вам, брат, необходимо отправляться в Рим и взять это дело под свой контроль. Вы должны, во-первых, постараться не допустить смерти Ноланца, во-вторых, забрать его себе, а в-третьих, найти ему учеников. Если же еретик будет упорствовать, то щупальце придется обрубить.

Кардинал с трудом сумел скрыть довольную улыбку – все решилось как нельзя лучше: ему выпала прекрасная возможность, но при этом нет необходимости подставлять собственную голову. Судьба брата Карафы его явно не вдохновляла. И он прекрасно знал, насколько тот был сильней кардинала. Но пункт о нахождении учеников для отступника все же вызывал сомнения, и поэтому кардинал был немного озадачен. Впрочем, решил он про себя, великий инквизитор допустил вариант с «обрубанием щупальца». А это представлялось Беллармини не слишком сложным.

– Понимаю вас, великий инквизитор. Но я правильно думаю, вы хотите, чтобы книгу в Ноланце прочли ученики, которых я должен найти? Ведь для нас книга все равно останется недоступной.

– Вот поэтому в ученики вы должны подобрать людей, которые преданны нам безмерно. Дело в том, насколько мы понимаем, что тот, кто владеет знаниями из этой книги, может невозбранно передать их кому угодно. Для этого нужна всего лишь его добрая на то воля.

– Но тогда почему не вытащить эти знания из самого Ноланца?

– Добрая, брат, добрая воля! А Ноланец не обладает таковой. Более того, Ноланец ни в коем случае не должен догадаться, что ученики подобраны вами. Сделайте все что угодно, но Ноланец должен передать знания. Он – единственный экземпляр книги, который у нас есть. Однако если мы не сможем его прочесть, то его надо уничтожить. Отправляйтесь немедленно, Роберто.

Беллармини поклонился.

– Я не разочарую вас, брат.

– Ваше высокопреосвященство, написанное в письме нашего брата Якоба Хорчицки подтвердилось. Как сообщил брат, он по поручению короля Рудольфа за шестьсот золотых дукатов приобрел рукопись, написанную тайными знаками. Его величество высказал предположение, что рукопись, возможно, принадлежит руке Роджера Бэкона и является списком с какой-то другой книги.

Титулярный епископ Рокко Леонасси повторно докладывал кардиналу Роберто Беллармини касательно поступившей информации о чрезвычайно странной и удивительной книге, обнаруженной в Пражском Граде и приобретенной королем Рудольфом II.

Эта информация в общем-то случайно дошла до кардинала, но не прошла мимо его внимания. После того как кардинал занялся делом этого еретика Бруно, он очень внимательно отслеживал все, что было связано с книгами. Гибель Игнатия Карафы утвердила его в мысли о том, что искомая книга обладает огромным могуществом и получивший ее в свои руки одновременно получит и огромную власть.

Несомненно, книга, купленная королем, не была той самой Черной книгой. Но весьма вероятно, была копией ее, которую сделал монах-францисканец Роджер Бэкон. Кардинал был уверен, что Бэкон точно изучил и частично расшифровал Черную книгу.

То, что рассказал сейчас Рокко Леонасси, очень хорошо вписывалось в гипотезу Беллармини, и он еще больше уверился в том, что это копия именно той самой Черной книги.

Разбираться со строптивым Бруно – дело неблагодарное, и, более того, крайне опасное, о чем говорит случившееся с братом Игнатием. Где и как найти ему учеников, как того желал великий инквизитор, Беллармини не знал.

Искать книгу в негостеприимном для католических пастырей Оксфорде – в этом кардинал также не видел большого смысла. Эта задача представлялась весьма долгой и затратной. К тому же с совершенно неясной перспективой: Ноланец утверждал, что сжег книгу в припадке бешенства.

А книга, о которой сообщил Якоб Хорчицки, садовник короля Рудольфа, а заодно и доноситель великой инквизиции, почти наверняка дала бы Беллармини все, что мог дать оригинал Черной книги. Ведь ему надо было найти или сам оригинал, который, вероятно, сгорел, или его копию, на которую была похожа книга, приобретенная королем Рудольфом.

Кардинал подумал, что лучшим решением будет отправить опасного еретика на костер и сделать ставку на предположительную копию.

«Брат мой, доношу до Вашего сведения, что 19 февраля сего года на Кампо ди Фьоре сожжен живым преступник-еретик Ноланец, еретические взгляды которого мы с Вами обсуждали. К нашей скорби, он не готов был пойти на сотрудничество со Святой Конгрегацией. По счастью, он не сумел передать никому своих богомерзких взглядов, и Святой Престол сумел пресечь расползание гадкой ереси. Особое усердие проявили священные кардиналы святой Римской церкви генеральные инквизиторы Лодовико Мадруцци, Джулио Антонио Сантори и иные. При этом мемориал брата Джордано Бруно, заключенного в святой службе, обращенный к его святейшеству, был вскрыт, но не прочтен. Что и подтверждает Ваши догадки о природе ереси Ноланца. Сам мемориал, во избежание распространения сей ереси, был также уничтожен по приказу светлейших.

Что касается допроса еретика мной, то Его Святейшество папа Климент VIII счел, что нет необходимости в дополнительных допросах еретика».

Великий инквизитор бросил письмо на стол.

– Проклятье! Неужели они считают, что им легко будет добраться до книги в этом гнезде лжи Оксфорде? – Он так и не поверил, что проклятый Ноланец сжег книгу. – Или они думают, что она сгинет там? Этот недоумок Климент никогда не смотрел достаточно далеко вперед.

Этот папа совсем бестолков. Хотя, впрочем, он не бестолков, а просто не знает истинного положения вещей. Но его нельзя посвятить в тайну великой инквизиции и ее задач. Другое дело, куда смотрел этот трусливый карьерист Роберто Беллармини. Ведь он прекрасно все знал и понимал.

Однако необходимо позаботиться, чтобы пост папы занял или более знающий, или более управляемый кардинал…

В 1602 году по апелляции папы Климента VIII Фернандо Ниньо де Гевара был снят с должности. Он сохранил свое звание архиепископа Севильи, но полностью утратил влияние в святой инквизиции. В том же году кардинал Роберто Беллармини стал великим инквизитором всемирной инквизиции.

Загадочная книга, купленная королем Рудольфом II, попала в руки иезуитов только в 1739 году, уже после смерти кардинала. В 1912 году, разбирая библиотеку Римской коллегии, Вильфрид Войнич наткнулся на этот манускрипт. Сегодня она известна под названием «рукопись Войнича» и хранится в библиотеке редких книг Йельского университета. И все попытки ее расшифровать не привели к желаемому результату.