Лондон, 1724 г.
– Сэр, к вам сэр Эдгар Флаумель.
Ньютон кивнул, и дворецкий, распахнув дверь библиотеки шире, впустил Эдгара Флаумеля. Тот, войдя в библиотеку, быстрым шагом молча подошел к Исааку Ньютону и также молча протянул руку для приветствия.
Ньютон ответил на рукопожатие и кивком отпустил дворецкого.
Только тогда посетитель позволил себе заговорить:
– Великий навигатор, позвольте приветствовать вас. – Эдгар Флаумель был близким другом ученого, но сразу задал тон, который давал понять, что речь пойдет о делах ордена «Приорат Сиона», великим навигатором которого вот уже больше четверти века был сэр Исаак Ньютон. – Я с плохим известием – два дня назад в порту высадились эмиссары святой инквизиции. А сегодня они явились в библиотеку университета и требуют разрешения осмотреть книги. Якобы в нашей университетской библиотеке хранятся книги, написанные под диктовку самого искусителя.
Ньютон провел рукой по груди и опустил голову. Он уже давно чувствовал себя не очень хорошо – на сердце было ожидание чего-то важного и одновременно плохого. Он даже составил гороскоп на ближайший месяц, но звезды не подсказали ничего важного. А вот теперь он понял, что происходит: эмиссары прибыли за книгой, которую перед своей казнью успел переправить в Англию последний великий магистр французского ордена тамплиеров Жак де Моле, которую пытался расшифровать Джордано Бруно, да и он сам приложил руку к ее изучению, правда, безуспешно. И вот случилось то, о чем предупреждал Жак де Моле, – за книгой прибыли посланцы великого инквизитора.
Ньютон твердо посмотрел на Флаумеля.
– Мы должны спасти то, что нам было передано на сохранение. Мы должны собрать весь Ковчег тринадцати розенкрейцеров. На нем должны присутствовать все крестоносцы и командоры.
Ньютона вот уже несколько дней мучил очередной приступ подагры. Он не покидал своего дома в Кенсингтоне даже в паланкине, который завел себе именно для таких случаев. Но известие, которое принес сэр Флаумель, заставило его задуматься о том, как он сможет отправиться в стены своего университета, где должен провести совет с рыцарями ордена.
В центре большого зала библиотеки стоял огромный круглый стол, подобный круглому столу при дворе короля Артура. Вокруг стола сидели тринадцать верховных членов рыцарского общества «Приорат Сиона». Они были наследниками ордена тамплиеров, разогнанного во Франции в начале XIV века Филиппом IV.
Инквизиция сыграла не последнюю роль в преследовании членов этого рыцарского ордена, но не имела решающего значения – апогей власти святой инквизиции наступил только к середине XV века. Но именно Ватикан вместе с королем Филиппом IV приговорил магистра тамплиеров Жака де Моле к сожжению. А в Англии инквизиторы никогда не имели власти – Англия уже давно стала протестантской страной, и здесь католический папа и католическая же инквизиция были не в чести. По всем этим причинам все присутствующие сильно не любили святых отцов из Рима. Поэтому великий навигатор рассчитывал на единодушную поддержку Ковчега.
Исаак Ньютон, превозмогая боль в суставах, встал со своего кресла, напоминающего трон, и оглядел собравшихся верховных членов «Приората Сиона». Те молча сидели и ждали, чтобы великий навигатор официально огласил причину созыва Ковчега тринадцати розенкрейцеров. Ньютон прокашлялся и обратился к собравшимся:
– Братья, иезуиты, эти псы Ватикана хотят посягнуть на нашу библиотеку. – Ньютон, будучи яростным протестантом-арианцем, относился к католической инквизиции, да и к папству в целом, возможно, хуже, чем кто-либо другой в «Приорате Сиона». – Им нужна книга, которая содержит многие тайные знания и передана нам на хранение Жаком де Моле. Они не имеют здесь власти, но благодаря деньгам и магии, которой они владеют, им удалось узнать, что книгу храним мы.
Великий навигатор скривил от боли лицо и с трудом сел в свое кресло – приступ подагры доставлял ему сильнейшие мучения.
Джон Колсон, командор «Приората Сиона», поднялся со своего места и предложил:
– Рыцари, вы знаете мое отношение к проклятым католикам и к их папе. Но дело не только в них. А дело в том, что мы должны хранить и приумножать знания, а отдать им книгу означает потерять ее навсегда. Поэтому если кто-то из присутствующих имеет аргументы за передачу книги, то прошу их привести сейчас или замолчать.
Все рыцари промолчали. Командор кивнул и сел в кресло.
Слово взял крестоносец ордена Джон Кондуитт, бывший мужем племянницы Ньютона, членом парламента и личным добровольным биографом ученого.
– Иезуиты набирают все бо́льшую силу, в том числе и в Англии. И мы не можем допустить, чтобы эта книга попала им в руки. Нам необходимо переправить ее в безопасное место, куда они не дотянутся. И я знаю такое. – Он сделал паузу.
Все сидящие вокруг стола выжидающе посмотрели на него.
– Это Московия, Россия. – Крестоносец сделал небольшую паузу. Рыцари стали переглядываться, и многие из них одобрительно закивали. Кондуитт продолжил: – Наш орден, как известно здесь присутствующим, поддерживает хорошие отношения с русским царем. А иезуиты не имеют там никакой власти. Кроме того, Россия сейчас представляет собой никому не понятную страну – она вырвалась в Европу только сейчас после сотен лет сна. И там еще много тайн. Но если иезуиты практические не имеют туда доступа, то мы можем обратиться к самому царю!
Джон Колсон, командор, поднял руку, опять встал и громко сказал:
– Сэр, вы правы и не правы! Россия – великолепное место, чтобы спрятать книгу, но русский царь не будет этим заниматься. Для него наш орден – игра, хотя он и состоит в «Нептуновом обществе». Нам нужен великий магистр «Нептунова общества»!
Ньютон улыбнулся, посмотрел на командора и довольно кивнул.
– Ну конечно, наш полковник! Хотя он уже давно стал генералом.
Колсон кивнул в ответ.
– Да, это Яков Брюс, великолепный ученый, полководец, ныне уже сиятельный граф, к тому же в его жилах течет кровь короля Роберта Брюса. И он – один из приближенных русского царя. То есть мы получаем все достоинства и избавляемся от недостатков.
Крестоносцы и командоры Ковчега единогласно решили спешно переправить Черную книгу в Россию – генералу Якову Брюсу.
Санкт-Петербург, 1724 г.
Неровное пламя свечей скупо освещало кабинет, стол и документы, лежавшие на нем. Склонившийся над ними немолодой мужчина в длинном камзоле тяжело вздохнул и откинулся к спинке стула, на котором сидел.
– Проклятые глаза! Стоит солнцу зайти за горизонт, как уже отказывают. – Он устало потер глаза ладонями.
Мужчина встал и прошелся по кабинету.
Кабинет был довольно большим – саженей пять в длину и три в ширину. Вдоль стен он был уставлен высокими шкафами с книгами. У темного сейчас окна стоял письменный стол, на котором присутствовала сферическая астролябия и лежало несколько документов. Перед столом стоял стул, а сбоку роскошное кресло, на котором валялся сброшенный мужчиной белый парик. По другую сторону стола было зеркало в рост человека, в котором отражался весь кабинет, освещенный дрожащим пламенем свечей, вставленных в канделябры на стенах кабинета.
За дверью кабинета послышался шум и чьи-то голоса. Мужчина повернулся к двери и стал прислушиваться. Буквально через пару минут раздался легкий стук, и дверь приоткрылась.
– Батюшка, Яков Вилимыч, к тебе немец какой-то пожаловал! – В приоткрытую дверь заглядывал мужик с растрепанными волосами и жидкой бороденкой. – Иль не немец, а еще кто. Только по-нашему он ни-ни. Только твердит – Брюс да Брюс. Важный весь.
Яков Брюс, а это был именно он – генерал-фельдцейхмейстер, командующий артиллерией Российской империи, друг Петра I и верховный магистр «Нептунова общества», которым он стал после смерти Франца Лефорта более четверти века назад, – подошел к зеркалу и оглядел себя.
– Немец, говоришь? Помоги-ка, Яшка, одеться.
С помощью холопа Брюс натянул парик и прицепил к поясу шпагу. «Немца» ему хотелось встретить при полном параде. Мало ли…
– Веди, Яшка, немца в столовую. Да принеси нам потом кофею.
– Хорошо, барин.
Яшка убрался за дверь, а Брюс направился в столовую, негромко ругаясь. Дворецкий Аникеев уже три дня лежал с приступом горячки, и, хотя Яшка частенько подменял Аникеева, Брюс опасался опозориться перед иностранным гостем.
В столовой Брюс только успел расположиться за широким столом, как услышал грохот и аглицкие проклятия:
– Dammit! Why it's so dark!
И вторящий ему подобострастный голос Яшки:
– Ох, барин! Что ж ты так неаккуратно? Сюда иди, сюда!
И тут же дверь приоткрылась, и в нее просунулась голова слуги.
– Батюшка, заводить, што ль, немца-то?
Брюс сердито посмотрел на Яшку:
– Заводи.
Дверь открылась полностью, и в столовую вошел посетитель, обозванный Яшкой немцем. Однако по костюму хозяин дома сразу распознал гостя как жителя родины предков Брюса – Шотландии. На нем был запыленный коричневый жюстокор, коричневые же короткие штаны-кюлоты и забрызганные чулки. Видно по всему, он провел долгое время в пути, а значительную его часть проделал верхом. Его лицо осунулось от усталости, но глаза были ясными и смотрели прямо и спокойно. Брюс встал навстречу гостю и обратился на родном для того языке:
– Здравствуйте! Я вижу, вы только что с дороги? Я прикажу накрыть ужин. Яков! – В приоткрывшейся двери вновь появилась голова Яшки. – Прикажи накрыть в зале и предупреди Марфу Андреевну, что у нас гость!
Брюс протянул руку для приветствия, визитер ответил. Это не было простым рукопожатием, но паролем, по которому члены «Приората Сиона» опознавали друг друга.
– Здравствуйте, ваше сиятельство! – ответил пришелец. – Я прибыл к вам с письмом от великого навигатора «Приората Сиона» Иоанна Шестнадцатого, в миру известного как сэр Исаак Ньютон, – быстро проговорил гость по-английски. В его голосе была слышна накопленная за много дней усталость, как ни пытался гость скрыть это. – Милорд, простите, я не представился: Лесли Гордон, рыцарь ложи «Приорат Сиона». – Визитер с достоинством поклонился, но тут же покачнулся.
Брюс тут же подхватил его под локоть и подвел к длинному столу.
– Сэр, предлагаю вам отведать русских угощений, прежде чем вы передадите мне сие письмо и расскажете о поручении моего великого брата Исаака.
Сэр Лесли Гордон тяжело сел на отодвинутый Брюсом стул и ответил:
– Я с радостью приму ваше приглашение к трапезе, но письмо я должен вручить вам сразу. Кроме того, к седлу моей лошади приторочен короб – в нем то, что великий навигатор поручил передать вместе с письмом…
Визитер расстегнул жюстокор и достал из-за пазухи конверт с большой сургучной печатью в центре и протянул его графу.
Брюс принял письмо и, сломав сургуч, распечатал. Там было два листа бумаги, исписанных аккуратным, но не очень разборчивым почерком. Граф сразу узнал руку своего английского друга.
«Здравствуйте, мой любезный друг! Я Вам пишу как магистру Русской ложи нашего братства Монахов Сиона. Вынуждает меня к этому миссия, которой я не успеваю завершить, поскольку чувствую, что годы, отпущенные мне Господом, подходят к концу.
Эта миссия требует человека, сведущего в науках и знающего многие языки. Трудно оценить сейчас ее важность, но тем не менее представляется, что ее выполнение позволит нашему братству принести для всех людей благоденствие.
Однако к подробностям. Мой посланник, весьма преданный член нашего общества, доставит Вам некую книгу. Записи в ней скрыты с помощью тайнописи, ключ к которой находили несколько раз и вновь теряли. Первый ключ был потерян вместе с ее автором, который затерялся где-то на Востоке сотни лет назад. По всем признакам книга была привезена рыцарями-тамплиерами из крестовых походов. Сама история этой книги полна странностей. На ее пути уже были и несчастья, и смерти людей. Она была обнаружена в парижской библиотеке ордена тамплиеров Роджером Бэконом, прозванным «чудесным доктором». Приехав в Париж из Оксфорда, он был представлен высшим иерархам тамплиеров и допущен в библиотеку ордена. Судя по всему, ему удалось проникнуть в некоторые тайны этой книги. Согласно легендам, он со своим учеником, монахом Бунгеем, сумел оживить медную голову. Роджер Бэкон был одним из лучших специалистов своего времени по тайнописи. Но полученные знания принесли ему мало пользы – за свои занятия магией он провел в тюрьме пятнадцать лет и получил относительною свободу только незадолго до смерти, полностью отказавшись от занятий магической наукой. Так ключ к книге был утерян второй раз.
Тем временем король Филипп Красивый начал гонения на тамплиеров. Великий магистр Жак де Моле перед сожжением чудом успел передать некоторые книги, а в их числе и описываемую, в шотландскую ложу ордена. Так книга была сохранена. Иначе, попади она в руки инквизиции, ее ждала бы судьба многих книг того времени – ее предали бы огню, как и несчастного Жака де Моле.
Инквизиция в 1309 году попыталась разыскать книгу в Англии, но благодаря стойкости тамплиеров Альбиона эта попытка оказалась неудачной.
Но спасение книги не приблизило ее разгадки. Около двух с половиной веков она не раскрывала своих тайн.
Следующим, кто достиг определенного успеха, был монах-доминиканец Джордано Бруно. Он смог познакомиться с книгой, когда несколько лет проживал в Англии. Так же, как и Бэкон, он ознакомился с магистрами ордена, и ему дали возможность ознакомиться с этой книгой. Однако благодаря неуживчивому характеру ученый монах рассорился со многими покровителями и покинул Англию. Но он обладал чудесным даром, развитым к тому же длительными занятиями, – великолепной памятью. И хотя изучал он эту книгу крайне недолго, в его великолепной памяти она запечатлелась целиком.
В 1585 году доминиканец покинул Англию и семь лет скитался по Европе, пока не был схвачен в Венеции святыми отцами по обвинению в ереси, после чего сожжен на площади Рима в 1600 году.
По его следам в Лондон прибыли посланники великой инквизиции. Больше ста лет потребовалось инквизиторам для того, чтобы добраться до благословенной столицы Англии.
Причиной такой задержки послужил конфликт между великим инквизитором Фернандо Ниньо де Геварой и папой Климентом VIII, а главным образом, то, что инквизиция сочла, что королем Рудольфом II была найдена копия сей книги, и все силы были приложены для ее получения. Благодаря этому де Гевара был отлучен от должности, а след книги был инквизиторами временно утерян.
Сия книга написана языком, похожим на иудейский, но он непонятен проживающим у нас евреям. Возможно, она еще и зашифрована, однако ключ к этому шифру нам найти не удалось. Не исключено, что он был известен Роджеру Бэкону, но он унес свою тайну в могилу.
Граф, надеюсь, Вы сможете сохранить книгу от жаждущих ее уничтожения иезуитов. А также возлагаю на Вас надежду по нахождению ключа к тайне этого древнего труда.
Каюсь в том, что перекладываю сей тяжкий груз на Ваши плечи, но более подходящего человека и места мне не найти.
И еще одна просьба – помогите подателю сего письма безопасно вернуться на родину.
Храни вас Господь!»
Яков Брюс поднял глаза от письма Ньютона и внимательно посмотрел на своего гостя.
– Сэр, это очень важно: не преследовал ли вас кто в вашей миссии?
– Ваше сиятельство, вы предположили совершенно верно. – Лесли Гордон положил ладони правой руки на эфес шпаги, которую он так и не отстегнул от пояса. – На меня было совершено два нападения. Чтобы мне добраться до столицы Российской империи, великий навигатор избрал для меня путь морем. Я добрался из Лондона в Дувр – крупный английский порт…
– Да, мне приходилось бывать в Дувре, – перебил его Брюс.
– Разумеется, простите, сэр. Оттуда на корабле «Августа», – продолжил Гордон, – я отправился в Санкт-Петербург. Однако уже в Дувре, когда я пребывал в гостинице в ожидании корабля, мой номер был ограблен. Но украли лишь одно мое платье и немного денег. Слава господу, порученный мне короб я всегда имел при себе и не оставил его в гостинице. После, будучи уже на корабле, я не выпускал его из рук. И старался не покидать своей каюты, особенно когда корабль заходил в порты. Но и здесь на меня было совершено нападение: ночью в мою каюту пробрался матрос и попытался заколоть меня. Ему это не удалось – я проткнул его шпагой. К сожалению, я был недостаточно ловок, и мне удалось лишь убить его, хотя я собирался сохранить ему жизнь и допросить. Капитан сообщил, что матрос был принят в команду при остановке в Копенгагене вместо сбежавшего с судна.
– Матрос, скорей всего, оказался подсыльным убийцей. Но как он хотел сбежать с судна с коробом?
– Я задал капитану тот же вопрос. Капитан сказал, что ночью судно проходило неподалеку от острова Готланд, и, похитив шлюпку, злодей вполне мог до него добраться.
Тем временем в столовую внесли ужин, предназначенный гостю. Время было поздним, и на кухне быстро собрали то, что оставалось после ужина Якова Брюса: юшку из семги и половину тушеного зайца. На заедки были поданы имбирные пряники и горячий чай.
– Извольте откушать, сэр, а после продолжите ваш рассказ, – не терпящим возражения голосом почти приказал Брюс.
– Благодарю, ваше сиятельство. – Гость чинно приступил к трапезе, но по глазам было видно, насколько он голоден.
Пока гость трапезничал, граф еще раз перечитал письмо Ньютона. Два магистра действительно состояли в переписке, но со столь важной просьбой великий навигатор обращался впервые. Прежде их переписка больше касалась способов организации ложи, дел ордена в Англии, истории тамплиеров. Брюс писал, как Петр Алексеевич и Меншиков, которые также состояли в «Нептуновом обществе», переустраивают Российскую империю, что вызывало у Ньютона живейший интерес, особенно строительство наук российских.
Полученное же письмо сильно отличалось от писем, написанных раньше, – в нем явно сквозило волнение за нынешнюю миссию.
Между тем гость насытился и обратился к графу:
– Ваше сиятельство, я готов продолжить рассказ.
Брюс улыбнулся и покачал головой:
– Как вы еще молоды и полны сил. Но я сперва предположил, что вы добирались ко мне сухопутным путем. Если я не ошибаюсь, вы проделали немалый путь верхом на лошади. Когда и куда прибыл корабль «Августа»?
Гордон отодвинул столовые приборы и продолжил рассказ:
– Мое путешествие, похоже, проходило под знамением злого рока. За день перед прибытием в Санкт-Петербург мы попали в сильный шторм. И судно, получив повреждения, было вынуждено пристать в Нарве, где я купил лошадь и верхом отправился в Санкт-Петербург. Это было чуть меньше чем двое суток назад.
Брюс с удивлением посмотрел на молодого человека.
– Двое суток? Да ведь тут около ста британских миль! Лихой курьер, да с частой сменой лошадей, смог бы проделать этот путь чуть быстрей, но вам ведь была неизвестна дорога?!
– Да, ваше сиятельство, и я успел бы быстрей, если бы знал дорогу. Но встреченные на пути либо не знали, как ехать, либо имели вид столь разбойничий, что руководствоваться их указаниями я не рискнул. Слава господу, путь мне указал один добрый трактирщик, у которого я переночевал и купил свежую лошадь взамен купленной в порту и чуть не павшей от усталости. И вот я у вас.
Брюс молча встал и прошелся по столовой. Его поразило самоотверженное исполнение долга рыцарем. Очень хотелось дать ему хорошенько, несколько дней отдохнуть, но какая-то мысль не давала ему сделать гостю такое приглашение.
Гость, видя сосредоточенность хозяина, также молчал.
Яков Вилимович взял подсвечник с горящей свечой и, обойдя столовую по кругу, зажег все свечи, что оставались незажженными. Можно было подумать, что граф настолько погрузился в свои размышления, что позабыл о госте. Но через минуту он повернулся к Гордону и тихо сказал:
– Я знаю, что делать. – И потом уже громко крикнул: – Яшка, Яшка!
Дверь скрипнула, и из-за нее появился прежний растрепанный мужик и вопросительно посмотрел на Брюса.
– Яшка, вот тебе деньги, беги немедленно по всем кабакам в порту и ищи того, кто ждет корабль «Августа». Но спрашивай кабатчиков, а не сидящих. Дай им денег, чтобы веселей отвечали.
Яшка протянул было руку за деньгами, но, как услышал, что прямо сейчас надо отправляться в порт, немного сник.
– Яков Вилимыч, батюшка, куда ж я в ночи пойду, татям ночным на потеху? – жалобно проговорил мужик и пригладил свои растрепанные волосы.
Брюс свирепо посмотрел на него, и его лицо начало наливаться багровым. Яшка почуял нешуточную грозу и мелко-мелко закивал:
– А и в ночи, а и что нам? Впервой, что ль? – Холоп немного приосанился и принял более боевой вид, но в конце немного жалобно добавил: – Только дозволь, батюшка, взять с собой гвардейца.
Брюс усмехнулся и смягчил взгляд.
– Возьми двоих, – позволил граф и протянул Яшке деньги, но, только тот вновь собрался их взять, опустил руку. Ему пришла в голову другая мысль, – И вот что. Не спрашивай кабатчиков, а сразу и громко спрашивай в кабаке: кто, мол, ждет корабль торговый «Августу»? Есть, мол, весть от купца Вильгельма Пруста, что корабль застрял в Нарве. И как увидишь, кто интерес проявил, так заметь его и запомни – потом опишешь. Смотри, по всем портовым кабакам пройди.
– Как повелишь, Яков Вилимыч. – Яшка глянул на деньги, зажатые в руке графа, и тяжело вздохнул. С кабатчиками он уж как-нибудь договорился бы… Эх, надо было сразу брать деньги и убираться. А теперь и все одно в ночной порт отправляться, да еще и без денег остался по собственной глупости и трусости.
Еще раз вздохнув и почесав затылок, он отправился в караульную – позвать двух гвардейцев.
Дав поручение холопу, Брюс повернулся к своему гостю.
– Сэр, я крайне огорчен, но я не дам вам отдыха. Успех порученного вам и мне дела зависит от нашей скорости. Вам надлежит завтра же отправиться в Архангельск. Я дам вам провожатого. Знаю, что по делам Пушкарского двора в Англию через несколько ден отправляется корабль. Я дам вам бумагу к капитану взять вас с собой и немедля отправляться.
Задумка Брюса была проста – коль есть тот, кто Гордона поджидает, так отправится он на дорогу от Нарвы и устроит там засаду. А пока он будет ждать, Гордона и след простынет. А куда и к кому тот ездил – это останется неизвестно шпионам.
Поутру Яков Вилимович проводил посланца великого навигатора в Архангельск с ответным письмом, в котором он заверил своего брата Исаака в надежности его выбора. В обратный путь гость Брюса отправился опять верхами, в сопровождении провожатого. А Брюс, как только затих стук копыт отъехавшего гостя, уже сидел в своем кабинете и листал книгу, которую достал из короба, привезенного рыцарем «Приората Сиона».
Под ее обложкой из черной заскорузлой кожи скрывались темно-фиолетовые, почти такие же черные, как и обложка, листы пергамента, покрытые написанной от руки вязью и рисунками.
Он сразу признал арамейское происхождение языка, на котором написана сия книга. Брюс был полиглотом и в совершенстве владел шестью языками, также неплохо знал еще с десяток. Увы, арамейский был ему знаком весьма поверхностно, а узнал он его только благодаря своей огромной библиотеке, где часть книг была и на арамейском. Точнее, было несколько книг по астрологии, написанных на древнеарамейском, которые он неоднократно пытался разобрать.
Однако благодаря даже небольшому знанию древнеарамейского он понял, какое сокровище попало в его руки. Книга была писана древним колдуном Аль-Ашдином и содержала в себе великие тайны мира. Часть написанного была явно зашифрована, и граф понял, что расшифровка и изучение книги – его бремя до конца жизни, сколько бы отпущено ему ни было.
Граф провел рукой по лысеющей голове и улыбнулся. Великий навигатор знал, кому нужно было передать книгу: Брюс уже ощущал внутри легкую дрожь от предчувствия наслаждения, которое он будет получать, сидя над книгой и разбирая записи древнего ученого.
Он наклонился к древним листам и повел носом. Даже аромат от книги исходил совершенно волшебный – сквозь запах старинной кожи и пергамента пробивался запах тайных знаний. Брюс ощущал его почти на физическом уровне.
Эту книгу держали руки величайших ученых, и она вызывала искреннее восхищение сподвижника Петра.
В последующие несколько месяцев Брюс уделял все свободное время изучению книги. Он очень сожалел о своем незнании арамейских языков и старался максимально быстро восполнить этот пробел в своем языкознании. Он пригласил ученого жида, который помогал ему разбираться с арамейским, – ведь язык Иудеи довольно близок к языку, которым была написана книга. Конечно, он не показывал ему древний труд, но тот помогал переводить Брюсу другие арамейские книги, а потом Брюс использовал полученные знания для чтения драгоценного манускрипта.
Многие части книги были действительно зашифрованы, и ученый увлеченно бился над расшифровкой.
Однако государева служба отнимала достаточно много времени, и Брюс начал подумывать о том, чтобы подать Петру Алексеевичу прошение об отставке. Но здоровье государя буквально день ото дня становилось хуже, и чувство долга не позволяло графу решиться оставить службу в такой сложный для страны момент.
Государь уже был изрядно пьян и утомлен. Ассамблея ему наскучила, и он искал жертву, которая сможет развлечь его и высоких сановников.
Жертвой мог оказаться кто угодно – от швейцара, стоявшего в дверях зала, где шло веселье, и до самых ближайших друзей государя. Правда, с друзьями он поступал, как правило, менее жестоко. И почти всегда, если жертва с достоинством выходила из переделки, Петр сам оставался премного доволен.
Взгляд государя наткнулся на Брюса, который разговаривал о чем-то с Остерманом. Петру вдруг припомнились обстоятельства заключения Ништадтского мира со Швецией и то, что генерал проявил немалое своеволие: государь был готов уступить шведам Выборг, дабы ускорить заключение вечного мирного договора, а Брюс, вопреки его воле, продолжил настаивать на том, что Выборг-де останется российским. Брюс оказался победителем на тех переговорах, за что Петр наградил его пятью сотнями дворов и вручил ему орден Андрея Первозванного.
Но сейчас самоволие Брюса показалось Петру обидным, и он выбрал того в качестве сегодняшней жертвы. А пошутить он решил над увлечением Брюса науками.
– Яков Вилимыч, – добродушно проговорил Петр.
Брюс повернулся и сразу почуял неладное – добродушный голос государя не вязался с бесами, которые скакали в его темных глазах. Тем не менее Брюс весело ответил:
– Веселимся, государь! – и поднял бокал. Его слегка округлое лицо расплылось в улыбке.
Петр тоже улыбнулся.
– А что, Яша, покажи нам для веселья чудеса ученые.
Глаза государя еще более потемнели, и теперь и прочие поняли, что Петр Алексеевич готовит им отнюдь не ученые развлечения и Брюс выбран здесь главным козлом отпущения. Многие вздохнули с облегчением. Они предполагали, что на ассамблее Петр обязательно выкинет какую-нибудь злую шутку, на которые он был великий мастер, и боялись стать ее жертвой. Но вот теперь агнец на заклание выбран и можно расслабиться.
Брюс также понимал всю опасность ситуации – при плохом исходе можно было и в опалу попасть. А уж опомнится ли потом государь – только бог ведает. Последнее время из-за сильно ухудшегося самочувствия и истории с Монсом и Екатериной Петр стал очень раздражителен и гневлив. А то, что голова Монса оказалась на колу и провисела там сорок дней, отнюдь не утишало гнева государя, как, возможно, рогатого супруга. И он постоянно срывал гнев на приближенных. Даже Меншиков все больше вызывал раздражение у Петра, и ему пришлось значительно сократить свои воровские аппетиты. Однако и это не помогало Александру Даниловичу – Петр все больше отдалял его от себя.
И вот в такой атмосфере Брюса угораздило стать объектом шутки государя.
Необходимо было показать такой фокус, который бы привел в изумление всех гуляющих на ассамблее, и в первую очередь Петра Алексеевича. Иначе быть беде.
Но что граф мог предложить из занимательных научных опытов? Он совершенно не был к этому готов. Разумеется, ему не раз приходилось развлекать царя и его окружение научными экспериментами, но здесь, на ассамблее? Где ему взять приборы и реактивы?
Рассказать занимательную историю? Так все пьяны, и никто не станет слушать. Гостям и царю потребно зрелище и действо, причем приводящее в восторг. И если ученый не сможет предложить оного, то и быть ему битым. И хорошо, если Петр просто изломает об него трость, а то и что хуже может быть.
И тут Брюса словно ударило молнией. Какого черта! То, что он успел почерпнуть из книги, вполне позволяло устроить очень впечатляющий фокус. Наиболее эффектное представление можно было устроить с помощью заклинания управления погодой, которым Брюс занимался вот уже больше месяца. У него было заготовлено для экспериментов несколько версий заклинания, которые требовали только произнесения заключительных фраз. Почему бы не провести эксперимент сейчас, подумалось графу. Он улыбнулся, поклонился царю и сановникам и подошел к окну. Отвернувшись, тихо произнес финальную фразу заклинания, которое мгновенно вызывало шторм и грозу, после чего резко отдернул портьеру, которая закрывала окно.
– Государь, господа, о каких развлечениях может идти речь, когда такой шторм? Взгляните, Нева вышла из берегов, вода начинает заливать зал. И буря все усиливается! – драматично провозгласил Брюс.
За окном действительно было светопреставление – по потемневшему до черноты небу, как безумные черные быки, неслись тучи, над Невой ветвились длинные, белые, словно от ярости, молнии, сама Нева уже заполнила улицу, и вода действительно начала затекать под дверь зала. Дождь пополам с градом нещадно хлестали по взбесившейся реке. Из-под двери и вправду побежали ручейки воды.
В зале началась небольшая паника. Некоторые гости начали с криком забираться на столы, другие кинулись к окнам – то ли глянуть на происходящее, то ли вылезать на улицу, а Петр стоял как вкопанный. Его лицо окаменело, и было видно, что он растерян и поражен до глубины души. Брюсу даже подумалось, что уместней было бы сказать – напуган.
Граф сам не ожидал такого эффекта и испугался, пожалуй, не меньше гостей и государя, но виду не показал. Произнес последние слова заклинания, вызывающего тихую и солнечную погоду. Теперь он широко улыбнулся и спокойно произнес:
– Успокойтесь, успокойтесь! Шторм утих, вода убывает!
И правда, в окно упали солнечные лучи, заставившие всех зажмуриться. Вода спадала просто на глазах, и уже через минуту Нева оказалась в своих берегах.
Люди в зале стояли и, онемев, смотрели на Брюса. В их глазах читался ужас. Если еще минуту назад они были напуганы бурей, наступления которой не заметили, то теперь страх вызывал Брюс, который из потенциальной жертвы царской шутки превратился в колдуна, управляющего молниями.
Брюс увидел, как двое людей, мужчина и женщина, упали в обморок – их разум не смог выдержать увиденного.
Государь по-прежнему стоял окаменевшим посреди зала ассамблеи. Его и так выпученные глаза, казалось, выскочат из орбит. Его лицо было белым, как хорошая немецкая бумага. Он не дышал, а кисти его длинных рук сжимались и разжимались.
Граф понял, что попал из огня да в полымя. Если бы он не исполнил воли царя и не показал бы столь эффектного фокуса, то, скорей всего, был бы как-то наказан. А теперь он должен был объяснить государю свой фокус, чего он сделать никак не мог – тайны книги он не открыл бы и на дыбе.
Брюс посмотрел по сторонам – народ разбегался. Бравые генералы и бесстрашные адмиралы, подхватив своих супруг и со страхом оглядываясь на Брюса, толкались у выхода.
Посмотрев на государя, граф увидел, что краска возвращается к его лицу.
Надо было что-то сказать, но язык Якова Вилимовича прилип к гортани.
Лицо Петра тем временем растянулось в улыбке. Лишь дрожь в руках выдавала пережитое.
Он подскочил к Брюсу – где только его подагра – и, схватив руками за щеки, расцеловал троекратно в десны.
– Ну, угодил, угодил. Давно такого удивления не испытывал. Рассказывай – как? – Он смотрел на Брюса и шевелил усами.
– Государь, это по книгам Теофраста Гуггенхайма, известного как Парацельс, – придумывал на ходу Брюс. – Он писал о флюидах, которые могут передаваться от одного к другому.
Петр с восхищением смотрел на графа, не отпуская при этом его щек, которые уже сильно горели от шершавых и сильных пальцев государя, не чуравшегося тяжелой работы.
– Что, что с этим можно делать? Ты вызвал бурю? Почему молчал о такой силе?
– Государь, бури не было. Это силой флюидов я морок навел всем и тебе тоже, что буря и ветер нагнали воду. – Брюс врал напропалую. Если признать, что буря была настоящей, будет еще хуже. А Парацельс и правда писал о каких-то флюидах, но Брюс плохо помнил этот текст – он тогда показался ему очень странным. А теперь Парацельс выручал. – Вам всем привиделось по моему желанию.
Петр с сомнением и недоверием посмотрел на Брюса.
– Флюиды? Морок? Парацельс? Врешь!
– Нет, Петр Алексеич, нет, государь! – Граф тянул время, а сам судорожно размышлял, как бы получше свести все к обычному фокусу. – Видишь, государь, Парацельс придумал, как один человек может на другого морок навести. Но сделать это можно не всегда, а только если многое сойдется, в том числе и звезды станут как потребно на небе… – Брюс чувствовал, что начинает завираться, но ему нужно было заморочить голову Петру. И похоже, это получалось. Петр знал, что Брюс был великим знатоком астрологии, и сам не раз обращался к нему за составлением гороскопа, хотя вроде и не верил в них. Сам же он имел об астрологии очень слабое представление.
Брюс начал сыпать астрологическими терминами, и лицо Петра постепенно скучнело. Из объяснения Брюса выходило, что этот фокус и был фокусом, причем повторить его было крайне сложно и применить в практических целях почти невозможно. На том Петр и отпустил Брюса, хотя своей шуткой и Брюсовым фокусом остался премного доволен. А еще пуще его развеселили разбежавшиеся гости.
После царь два раза вызывал Брюса к себе и приказывал рассказать про флюиды, про Парацельса и про то, как ученый смог навести такой морок. Других, бывших на ассамблее, за исключением разве Меншикова, он не допрашивал. А Меншикова все эти умности интересовали мало: ну морок так морок, вышло презабавно, сам чуть портки не замочил, балагурил тот.
А многие гости не забыли выходки Брюса и, хотя никогда не напоминали графу о ней и меж собой не обсуждали, графа стали побаиваться, да не как Петра, а по-другому – как силу непонятную, с которой лучше не связываться. Причем именно этот страх помог Брюсу без потерь пережить и Петра, и Екатерину, и Меншикова, и многих-многих других.
Прошло уже больше года после кончины государя и воцарения императрицы Екатерины. Яков Вилимович по-прежнему числился главой артиллерии, но в руководстве принимал все меньше и меньше участия – служба тяготила его, так как не позволяла целиком погрузиться в работу над Черной книгой.
Граф сидел в своем кабинете и вот уже больше часа размышлял над тем, что делать ему дальше.
Он не видел смысла больше оставаться на службе – императрица относилась к нему довольно прохладно, хотя и наградила орденом Святого Александра Невского в числе первых, чем граф очень гордился. А Черная книга затягивала его все больше и больше.
Поразмыслив еще недолго, Брюс достал перо и открыл чернильницу.
«…Премилостивая моя Матушка и Государыня Екатерина Алексеевна, позволь мне отдалиться от дел, ибо должен я составить для тебя гороскоп, который позволит править тебе долго и на славу России. Ввиду ухудшения моего здоровья вынужден я оставить государеву службу и посвятить себя изысканиям астрологическим и астрономическим.Твой слуга, верный и покорный,
Насчет задержек и неурядиц в делах Берг-коллегии не беспокойся. Устроил я все там должным образом и людей там поставил верных и знающих.граф Яков Вилимович Брюс».
Знал Брюс, что не питала императрица любви к его персоне и что с радостью примет его отставку. Но уехать прежде официальной отставки – значит совсем впасть в немилость. Ожидание могло продлиться до нескольких недель.
По некотором размышлении граф написал еще одно письмо.
«Здравствуй, друг мой Александр Данилович!
Давно мы с тобой не встречались – с самых похорон бомбардира нашего, Петра Алексеевича.
Но хватит горевать, а пора возвращаться к делам, о чем говорит нам и сам Нептун.
Хочу повидаться с тобой, обсудить дела на море, которым и повелевает Нептун.
Ответь, могу ли нанести тебе визит нынче?
Граф Брюс».
Упомянув Нептуна, Брюс не сомневался – Меншиков сразу догадается, что речь идет о делах «Нептунова общества».
Брюс на несколько минут позволил себе погрузиться в воспоминания.
«Нептуново общество» – придумка умницы Лефорта, который и стал его первым магистром. Придумал его Франц как шутейную школу для сумасбродного Петра и его не менее сумасбродных приятелей: Брюса, Остермана. Апраксина, Меншикова. Шутейная-то шутейная, но там всерьез изучались науки – математика, астрология. А потом, после великого посольства в Европу, в ходе которого Петр со товарищи побывали в Австрии, Голландии, Англии, «Нептуново общество» стало бо́льшим, чем задумывалось Лефортом изначально. В Лондоне, посещая Монетный двор, они сошлись с тогдашним его смотрителем – сэром Исааком Ньютоном, который уже тогда был великим навигатором «Приората Сиона». По настоянию Ньютона Лефорт, Петр, Брюс и Меншиков были приняты в «Приорат» в качестве рыцарей общины.
Вскоре Петр и его Великое посольство покинули берега Англии – пришло известие о бунте стрельцов, а Брюс был оставлен государем довершить задуманное: нанять потребных мастеров и ученых в Англии, а также приобрести книги научные.
Сдружился там Брюс крепко с Джоном Колсоном, бывшим его учителем математики. И благодаря ему Брюс особенно близко сошелся с великим навигатором.
Благодаря этой встрече «Нептуново общество» стало подобием Общины Сиона. А великий навигатор вел регулярную переписку со всеми новыми братьями еще много лет, с некоторыми – до самой смерти.
Много любопытного внес в общество и граф Шереметев, привезший с Мальты звание кавалера Мальтийского ордена и премного тайных знаний о других рыцарских орденах.
Как и «Приорат Сиона», «Нептуново общество» провозгласило своей целью заведение наук и искусств и взаимопомощь между членами общества. И все годы они, члены общества, не забывали своих клятв.
После смерти Лефорта в 1699 году его место в качестве великого магистра общества занял Яков Брюс, как наиболее способный к наукам и в то же время самый далекий от политики. И по сию пору он возглавлял «Нептуново общество».
Но уже скоро Брюс вернулся от мыслей о прошлом к делам настоящим.
Вновь кликнул Яшку.
– Ты патлы расчеши да камзол надень. Идти тебе сей час ко дворцу Александра Даниловича Меншикова и снести ему сие письмо. Да ответа всенепременно дождись, письмом аль на словах.
Отправив Яшку к Меншикову, стал собираться ко дворцу императрицы – туда посылать гонца негоже, самому вернее.
Яков Вилимович велел запрячь карету, а сам надел лучший парик и мундир генерал-фельдцейхмейстера. В роскошестве мундиров Брюс себе не отказывал – предпочитал расшитые золотом. К мундиру прицепил орден Андрея Первозванного, недавно полученный орден Святого Александра Невского и польский, «Белый орел».
Еще через четверть часа холопы доложили, что карета исправна и готова к поездке.
Хоть и скромен был граф, но не пристало ему неподобающим образом прибывать ко двору великой императрицы – тем самым он и ее унизил бы. Поэтому он лично оглядел свою карету и проверил, как ладно сидят мундиры на приданных ему гвардейцах, которые должны были сопровождать его ко двору ее императорского величества.
Не минуло и часа, как Брюс в сопровождении двух гвардейцев и нескольких слуг отправился в Зимний дворец императора.
Летний дворец императрица недолюбливала – он казался ей холодным. После смерти Петра она заселила его сановниками, а сама там не появлялась. Зато в Зимнем жила постоянно и затеяла многие перестройки.
Вскорости карета графа въехала на парадный двор дворца.
Удача благоволила замыслу графа, и уже через четверть часа камердинер доложил великой императрице о том, что граф просит аудиенции.
Великая императрица Екатерина I приняла Брюса в кабинете покойного государя, где Брюсу частенько приходилось бывать раньше.
Стояла здесь конторка, за которой Петр Алексеевич любил работать над государственными бумагами. Великолепная изразцовая печь сейчас стояла остывшей, а Брюс помнил, как государь любил прикладывать ладони к ее теплому боку. На стене висел портрет Петра, который написал голландец Питер ван дер Верф, когда тот вместе со своим сумасбродным посольством посещал Голландию.
У Брюса защемило сердце от воспоминаний о тех славных временах.
Государыня сидела в кресле, вокруг нее, на стульях, расположилось несколько фрейлин, из которых граф знал только немолодую уже Варвару Михайловну Арсеньеву. Ее сестра Дарья была женой самого Александра Даниловича, а Варвара – любовницей государя. И лишь покровительство Меншикова защищало ее от опалы правящей государыни. Остальных Брюс, редко бывая при дворе, не знал.
– Проходи, Яков Вилимович, не часто тебя при дворе можно увидеть, – не сердито, но и без улыбки проговорила Екатерина. – Присаживайся, расскажи, как дела в Берг-коллегии.
Граф глубоко поклонился и присел в кресло напротив императрицы.
– Ваше величество, мне бы перемолвиться с глазу на глаз.
Екатерина сделала легкое движение рукой, и фрейлины, встав со стульев, отступили так, чтобы не было слышно разговора.
Брюс начал говорить, немного смущаясь:
– Матушка, пришел я повиниться пред тобой… – и запнулся.
– Говори, в чем вина твоя. Знаешь ведь, что повинную голову меч не сечет. Дороги вы мне, соратники Петра Алексеевича, земля ему пухом, но ты мне дорог все же более других – честен был, не воровал без меры, как другие, и место подле ног императора всегда знал. Говори.
Брюс почтенно склонил голову и продолжил:
– Вина моя, государыня, в том, что старею я и, боюсь, вскорости не смогу справляться с делами на службе тебе и отечеству. Окромя того, должен я сделать для тебя гороскоп такой, чтобы знать ты могла, что в год, тот или другой, случиться должно. А это много усердия требует и времени.
Екатерина с любопытством посмотрела на графа. Она, конечно, покривила душой, говоря, что любит Брюса больше других, но за честность и преданность действительно уважала.
– А и не припомню я, чтобы кто с такой кормной должности в отставку подавал. Хитришь ты, вижу. Но знаю твое радение об отечестве и верю – не ради злого дела просишь. Давай свою бумагу.
Раздираемый противоположными чувствами – удовольствием от сделанного и грустью, – Брюс подъехал к своему дому. Как только карета остановилась, к ней подбежал лакей и, открыв дверь, шепотом проговорил:
– Ваше сиятельство, к вам изволили прибыть князь Меншиков.
Граф удивился и поторопился в дом. Он никак не рассчитывал, что светлейший князь сам решит нанести ему визит.
– А-а, старый бомбардир! – Меншиков, широко улыбаясь, вышел навстречу из парадного. – Давно тебя дожидаюсь, челядь твоя сказала – мол, уехал в карете, но без поклажи. К государыне ездил?
Брюс ответно улыбнулся.
– Здравствуй, Александра Данилыч, здравствуй! Не чаял я, что сам ты ко мне пожалуешь. Зело рад тебя видеть. Погоди, прикажу на стол накрыть, да устроим с тобой консилию – дюже важное дело.
Меншиков махнул рукой.
– Да черт с ним, со столом, коль дело важное! Сытый я ныне.
Брюс вновь улыбнулся – вроде и немолод уже Меншиков, а все так же горяч, будто и не было всех годов.
– Ну, как велишь, князь. Пошли тогда в кабинет.
Рассказал Брюс Меншикову про гостя от великого навигатора, про посылку в коробе, про отставку свою.
– Да, непростое дело поручил тебе наш брат. Но, будь жив государь наш, и он бы оказал тебе помощь всякую. А я вот что тебе скажу: князь Долгорукий собрался продавать усадебку в сорока верстах от Москвы, без нужды она ему стала. Так я, Яков, бумагу ему напишу, чтобы не кочевряжился. – Александр Данилыч яростно почесал под париком. Блохи не разбирали, кто ты – князь светлейший или пес смердящий, равно жрали всех. Меншиков рассмеялся, потом посерьезнел лицом. – И вот что, Яков Вилимыч, возьми у меня два десятка кавалергардов. Пришлю их завтра. Пусть берегут тебя по дороге в Москву и в усадьбе твоей будущей. Чую я, лишними они не будут.
«…Хоть и не православной ты веры и не находишься в нашем ведении, но требую, чтобы явился ты немедля в тиунскую контору, ибо есть донос, что занимаешься ты богопротивным колдовством.Тиун Священного Синода
– Дьяк из тиунской конторы сие письмо принес и настрого велел тебе, батюшка, передать. – Яшка стоял рядом и преданно смотрел на Брюса.
Тот медленно сложил письмо и задумчиво посмотрел на дом. Неспроста это письмо, ох неспроста. Видно, прознал кто-то, к кому наведывался посыльный Ньютона, а и паче того, что привез. Тиунская контора управляла церковными приходами в Санкт-Петербурге и была призвана наблюдать за благоповедением духовенства и мирян. Еще недавно все окрестности находились в епархии Великого Новгорода, но как Санкт-Петербург стал столицей, так выделили его отдельно. Но отдельной епархией не сделали – маловато здесь еще было соборов да приходов. Так что силы контора набрать еще не успела. Иоанн, ранее бывший протопопом Троицкого собора и асессором Синода, конечно, брал себе не по силам и не по чину.
Граф, как и писал тиун, был веры не православной, а протестантской. И власть тиуна на него не распространялась, тем более что имелся старый государев приказ о том, чтобы иноверцев не притеснять. Как слышал граф, Иоанн Семенов был человеком, радеющим за дело, но, вопреки приказу царскому, лютеран и прочих он частенько обижал, что Синод ему, впрочем, великодушно прощал.
Брюс не боялся тиунской конторы и ее главы, но боялся того, кто стоял за всем этим. Брюс не мог позволить следить за собой, а тем более позволить донести о себе тем, от кого скрывал книгу Ньютон.
Тиун не решится причинить Брюсу серьезных неприятностей, тот все же был весьма близок к престолу, но наносить некоторое время мелкие уколы был вполне в состоянии. Однако врагом был не он. Странным образом совпали поданное прошение об отставке, разговор с Меншиковым и требование тиуна. Яков Вилимович подозревал, что это совпадение и в этом нет вины ни светлейшего, ни тем более императрицы.
Нет! К Брюсу, а скорей, к Черной книге проявлял интерес кто-то еще. Но граф даже и представить не мог кто. А значит, выход был один – врага надо разъярить, выманить, допросить и предать казни.
У Брюса созрел план.
– Отец Иоанн, аглицкий ученый действительно прислал мне ученую книгу, – со смирением в голосе вещал Яков Вилимович тиуну, – но к колдовским ее никак нельзя причислить – она о сферах мира и астрологии.
Тиун сидел и взирал на графа, постепенно наливаясь в шее кровью: его загривок становился все более багровым. Он терпимо, как он сам считал, относился к лютеранской и пресвитерианской ереси, которую здесь исповедовали иноземцы, но то, что рассказал ему странный человек в черных одеждах, похожий на отшельника, привело его в смятение и ярость.
Сначала Иоанн подумал, что это раскольник, но нет, тот крестился тремя перстами и не поминал о протопопе Аввакуме. Звали чернеца Иоакимом.
И рассказал он, что Брюс-де – чернокнижник. А с год назад привезли ему черную колдовскую книгу, которая многие народы уже ввела в искус и погубила. И что, мол, надо эту книгу у Брюса отнять, ибо начала она его уже в свои тенета затягивать, а через него и для многих православных погибель выйти может.
Иоанн Семенов был добрым тиуном и радел за дело Синода, за мирян и за Россию – оплот православия. Почему он и решил взять ту книгу у графа-чернокнижника любой ценой.
Семенов сурово смотрел на проклятого чернокнижника и молчал. Иоанн понимал, что сейчас поделать ничего не сможет: силен Брюс слишком и вхож ко многим сильным. Один Меншиков чего стоил. Не мог тягаться тиун со светлейшим князем.
Оставалось увещевать да пугать. Но чернокнижник только ввел Иоанна во грех гнева. А под конец сказал, что уже завтра отбывает в Москву, прежде заехав в Сестрорецк на ружейный завод к полковнику Матвею Вырубову, с чем и ушел.
Иоанн послал одного из дьяков разыскать чернеца там, где тот сказал.
Уже через час Иоаким сидел у тиуна и говорил:
– Ты видишь, он упорствует. Кабы то была просто ученая книга, то отчего бы ее не выдать? Ты бы сам увидел, что ученая, и оставил бы.
Тиун согласно качал головой.
– Знамо отдал бы, кабы ученая.
– А раз не выдал, так, стало быть, и колдовская. А от книги этой многие в ад сошли, и принесет она нашу погибель. Надо эту книгу у чернокнижника отнять. И подстеречь его, когда поедет он в Сестрорецк, на дороге. Есть у меня два верных человека, но мало этого.
Задумался Иоанн – придется брать на душу грех и отправить своих дьяков с чернецом на дорогу и отбить проклятую книгу. Он не был вором и искренне болел за веру православную и за мирян.
Брюс не мог так скоро отбыть в Москву – надо было дождаться грамоты от государыни об отставке. Теперь это было недолго, несколько дней, но в Москву он ехать не мог. Зато отъезд можно инсценировать – враг графа не знал истинных планов Брюса. Но Яков Вилимович не хотел беспокоить свою жену – Маргариту, а по-русски – Марфу Андреевну.
В столовой, за ужином, Брюс обратился к ней:
– Марго, есть нужда съездить мне в Сестрорецк. А уж потом поедем мы с тобой в Москву. Думаю я, что неплохо нам купить там усадебку. Не хочу боле жить в городской суете.
– А сундуки пошто велел на карету грузить? Да целое войско снаряжаешь? Биться с кем собрался, Якоб? – Маргарита с укором смотрела на мужа. Она прекрасно знала, что он что-то задумал. Недаром намедни к ним приезжал Меншиков, которого она не видела больше полугода, да и то при дворе императрицы, когда ее мужу вручили орден Святого Александра Невского, сам же он в дом графа раньше не приезжал никогда. А тут еще Якоб написал прошение об отставке и в тот же день отвез его императрице.
Брюс замялся – ему редко приходилось обманывать жену, и это плохо ему удавалось.
– Да какое там войско, Марго. Александр Данилович вот дал ребят, чтобы сопроводили нас в Москву, а я хочу взять половину из них в Сестрорецк – посмотреть, как они.
Жена, однако, продолжила допрос:
– Ладно, что так. А сундуки пустые зачем распорядился таскать завтра в карету?
Брюс смутился еще больше.
– Марго, я хочу проверить, как удобно будет ехать с ними в карете.
Маргарита махнула рукой и молча вышла из столовой. Она прекрасно понимала, что муж что-то темнит, но поделать ничего не могла.
На следующий день из дома графа с шумом вытаскивали сундуки и грузили в карету. По виду сразу можно было понять, что ее снаряжают в далекий путь.
Яков Вилимович вышел из дому, прижимая к груди короб, в котором была доставлена ему книга. Сам сел в карету, на козлы залез кучер, а на запятки заскочили два толстых лакея в ливреях.
Дорога из новой столицы в старую была довольно живою, и ожидать нападения близ Петербурга не приходилось, а уезжать от Санкт-Петербурга на несколько дней пути в планы Брюса никак не входило. Поэтому Брюс и изобразил поездку не сразу в Москву, а в Сестрорецк. Там находился лютеранский храм. Брюс не был лютеранином, но надеялся, что эта подробность ускользнет от неприятеля.
Дорога в Сестрорецк была куда тише и не такой наезженной, поэтому граф рассчитывал на то, что это спровоцирует врага на нападение. Он предполагал, что напасть на карету будет удобней всего где-то посредине пути, и нападение могло представлять собой вполне серьезную опасность. Но выбора не было, приходилось рисковать.
Через пару часов карета Брюса неспешно ехала среди редколесья Дибун-болота. Вдоль малоезжей дороги тянулись кустарники. Дорога петляла между топями. Несмотря на то что густой лес отсутствовал, каждый поворот скрывал за собой обзор дороги. Такая местность вполне позволяла устроить засаду.
Брюс сидел в карете и смотрел на лежащие напротив заряженные пистоли. Четыре штуки, но зараз он сможет захватить с собой только пару. Еще за двумя придется возвращаться. Если он к тому моменту сможет вернуться. А может, они и не пригодятся. И это, если вдуматься, будет достаточно плохо, так как враг останется скрытым.
План отражения нападения, коли таковое случится, граф проработал заранее и очень тщательно и надеялся обойтись без потерь, но волнение не оставляло его.
Внезапно карета дернулась, и Брюс услышал, как кучер останавливает лошадей, и, отодвинув занавеску, выглянул в окно кареты.
– Что там, Матвей? – оглядывая видимую ему часть дороги, спросил граф.
– Да завал на дороге, Яков Вилимыч, – вроде спокойно ответил Матвей.
Он ловко спрыгнул с козел и неторопливо направился к поваленному через дорогу дереву.
Сбоку от дороги щелкнуло, и в спине кучера задрожала стрела. Он споткнулся и упал рядом с каретой. Остававшиеся на запятках лакеи тоже соскочили на землю и побежали к кучеру. Навстречу им из придорожных кустов выскочили разбойники. Их было пятеро. Одеты они были в какие-то черные хламиды. Двое держали в руках по кистеню, а трое были вооружены топорами.
Граф с пистолем в одной руке и с толстой трубой в другой выскочил из кареты. Второй пистоль был заткнут за пояс. Нижний конец трубы, которую держал Брюс, дымился, но граф направил трубу не на нападавших, а вверх, в небо. Раздался сильный грохот, и вверх полетел огненный шар, рассыпая над дорогой искры.
Лихие люди опешили и даже подались назад – они впервые видели сигнальный фейерверк, но позади из тех же кустов выметнулся, похоже, их предводитель, вооруженный, как и Брюс, пистолями, и закричал:
– Берите колдуна, а холопьев – кончайте!
Разбойники опомнились и вновь кинулись к карете. Графские лакеи бегом направились в сторону предводителя лихих.
Брюс навел пистоль на ближнего и выстрелил – тот упал и согнулся, уже не в силах отнять руки от пробитого живота. Граф достал из-за пояса второй пистоль, выстрелил в разбойного атамана, но промахнулся. Атаман не стал стрелять в ответ, а навел оружие в подбегающих к нему лакеев и стрельнул из обоих стволов, но тоже промахнулся и бросил бесполезные уже пистоли наземь.
Лакеи порскнули от дороги в те же кусты, из которых выскочили нападавшие. Те, видя, что Брюс остался один, радостно закричали.
– Он остался один! Убейте его! – скомандовал атаман своим людям.
Брюс выхватил шпагу и приготовился к обороне. Он медленно отступил к самой карете и левой рукой старался открыть ее дверцу, не отводя взгляда от четверых наступающих разбойников, но никак не мог нащупать вслепую ручку. Вдруг с земли вскочил убитый вроде кучер и потянул откуда-то из-под кареты длинный бердыш. Выставив бердыш перед собой, кучер встал рядом с графом. Из спины его по-прежнему торчала стрела, но беспокойства ему, похоже, не доставляла – граф заранее позаботился о защите своих слуг: спину кучера под кафтаном защищал железный лист, накрытый сверху дубовой доской.
Лихие остановились, не подходя ближе удара бердыша. Они с некоторым страхом смотрели на «воскресшего» кучера. Их предводитель сразу догадался о причине заминки и о том, как «воскрес» кучер, и крикнул, стоя позади:
– Да возьмите же их! У кучера просто доска под кафтаном была!
Разбойники переглянулись и стали расходиться полукругом, опять медленно наступая на графа с его слугой. Благодаря подсказке они поняли трюк с кучером. А вот их атаман тем временем заподозрил неладное и стал оглядываться по сторонам: от кустов в его сторону медленно подходили два сбежавших лакея. В руках обоих поблескивали шпаги, и держали они их очень профессионально.
Атаман выхватил откуда-то из-под одежды еще два пистоля и выстрелил в лакеев. Пули щелкнули о металл под кафтанами. Толщина их была от кирас, скрытых под кафтанами, – это были опытные гвардейцы, лишь переодетые лакеями.
Из-за поворота дороги раздался топот множества копыт, и тотчас вылетело с десяток всадников. В воздетой руке у каждого уже была сабля.
Они махом наскочили на лихих и изрубили их.
Живым из нападавших остался только атаман. Путь к отступлению ему отрезали фальшивые лакеи. Они остановились и не двигались. Получалось, с одной стороны дороги стоял граф со своим кучером, с другой – всадники, свирепо глядевшие на разбойника, а в кусты ретироваться ему не давали лакеи.
Он начал делать чудны́е взмахи руками и выкрикивать непонятно.
Однако Брюс между тем смог наконец оглянуться на дверцу кареты и открыть ее. Оттуда он вытащил еще два заряженных пистоля и навел их на разбойника.
Ученый понял, что тот творит сейчас заклинание, которое, возможно, убьет их всех. Этого граф допустить не мог и, несмотря на то что хотел взять злодея живьем, выстрелил в того по очереди из двух пистолей.
Первая пуля попала атаману в ногу, куда и целился граф. Разбойник начал падать, и вторая пуля поразила разбойника в голову, хотя и из второго пистоля Брюс старался не убить нападавшего. Тело предводителя лихих замертво свалилось на край дороги.
Брюс с досады бросил пистоли наземь.
– Проклятье! Он был нужен мне живым!
Один из всадников подъехал к графу, спешился и поклонился.
– Ваше сиятельство, надеюсь, мы не опоздали? Мы пустили коней во весь опор, как только увидели сигнальный фейерверк.
Брюс мрачно посмотрел на своего стража исподлобья и тяжело вздохнул.
– Вы поспели вовремя. Нет твоей вины в том, что я убил предводителя разбойников. И моей вины нет. Но я теперь не узнаю, кто это был! Хотя…
Брюс подошел к телу главаря разбойников и перевернул его. Несколько мгновений посмотрев на него, граф приказал:
– Возьмите в сундуке дерюгу, заверните его и положите в карету.
Всадники соскочили с лошадей. Трое кинулись выполнять приказ Брюса, остальные потащили тела порубленных лиходеев подальше от дороги.
Вдруг один из стражей указал на труп одного из разбойников и вскрикнул:
– Я знаю этого! Это дьяк из тиунской конторы.
Брюс скорым шагом подошел к нему и глянул на убитого, потом покачал головой.
– Ах тиун-тиун. Подумал я, что ты зело глуп, да не настолько. Но нам это как нельзя лучше. Оттащите от дороги всех. Ты, ты и ты – скачите скоро и разыщите тиуна. Он, верней всего, у себя в конторе. Скажите ему про его дьяка, и пусть едет сюда. Да смотрите, силком не тащить!
…Тиун сознался, что он послал двух дьяков с чернецом. И чернеца, донесшего на Брюса, признал в убитом атамане.
Брюс пригрозил ему, что обвинит в подстрекательстве к разбою, и потребовал молчать. Тому делать было нечего, и он, плача от ужаса и раскаяния, долго кивал и соглашался со всем.
Дознавателям из Главной полиции Санкт-Петербурга представили все так, будто дьяки были отправлены в Сестрорецк по делам Синода, и на дороге на них напали разбойники. На беду разбойников, по этой же дороге проезжал Брюс, отправлявшийся на инспекцию ружейного завода, и его люди перебили разбойников, однако дьяки были уже убиты. Брюс лично поговорил с генералом-полицмейстером Девиером, и того вполне устроил рассказ графа, а еще больше его устроило, что граф попросил не обращать внимания на это дело ввиду его малозначительности.
Граф стоял на берегу моря и смотрел на серые волны Балтики. Он думал о том, что никогда больше не увидит этого холодного и сурового моря и города на неприветливом, но ставшем таким дорогим берегу.
Брюс был уже немолод и понимал, что вряд ли сможет еще навестить новую столицу России, в строительстве которой он принял весьма активное участие, и это вселяло в него немалую грусть.
Но, с другой стороны, у него теперь было важнейшее дело. Дело, которое не уступало всему тому, что он уже сделал в своей жизни. То, что позволит перевернуть жизнь всех и каждого.
Книга полностью поглотит остаток его жизни. Брюс боялся этого и страстно желал. В нем боролись государственный муж и ученый. Всю свою жизнь граф, стоя в одном ряду с соратниками Петра, работал на славу и силу России. И вот теперь приходилось оставить службу и стать хранителем книги. Но главное – ее исследователем.
…Екатерина I приняла отставку одного из ближайших друзей покойного Петра, и в звании генерала-фельдмаршала тот отправился на покой. Меньше чем через год он приобрел у Алексея Долгорукого, звезда которого начала восходить при дворе, скромную усадьбу Глинки, что располагалась в 40 верстах от Москвы.