1. ДВОРЦОВОЕ ПОДЗЕМЕЛЬЕ

Потайной фонарик Джипа освещал низкие своды дворцового подвала. Здесь еще пахло свежей сырой штукатуркой, но уже завелись пауки, большие белые пауки. Свет фонарика действовал как ожог на их большие белые глаза, пауки с шуршанием разбегались. Размазывая по лицу рваные полотнища паутины, хныкал Пип:

– Джип, Джип! Зачем ты его связал?

– Во-первых, пускай не орет, – хмуро ответил Джип. – Толку-то от него! Все подвалы облазили, секретной камеры не нашли. Во-вторых, не Джип, а ваше величество.

– Но как мы выйдем? Я не запомнил дорогу!

– Про это рано разговаривать. Молчи, Пип.

– Не Пип, а герцог…

Прошло не меньше часа, как они покинули ту часть дворцовых подземелий, где располагались различные службы, и плутали в мрачном сыром лабиринте, обжитом одними пауками. Время от времени Джип останавливался и, светя на стену фонариком, чертил огрызком карандаша что-то похожее на схему, думал. Но до чего додумывался, Пипу не говорил. А того это пугало, хотя он и догадывался, что Джип молча действует по какому-то плану.

– Джип, Джип!

– Заткнитесь, герцог!

И Пипу снова пришлось проглотить свою досаду, для которой у него была вполне достаточная причина: они забрели в какой-то тупичок, и, вместо того, чтобы поскорее выбраться отсюда. Джип принялся осматривать стену с таким вниманием, будто надеялся найти написанный на ней лучший рецепт ограбления большого сейфа, битком набитого золотыми слитками. Но не успел Пип набрать дыхание для нового стона, как Джип сказал:

– Посмотри-ка хорошенько. Где-то здесь должна быть дверь.

Пип сразу повеселел и через несколько секунд ткнул пальцем в стену.

– Вот она! Ишь, ловкачи! – сказал он самодовольно. – Но мы-то знаем эти штучки!

Только такой специалист, как Пип, и мог бы обнаружить замочную скважину там, где другой заметил бы всего лишь обыкновенную трещину в штукатурке.

– Сможешь открыть?

– Спрашиваешь!

– Тогда валяйте, ваша светлость!

– Это нам раз плюнуть, ваше величество!

Пип пустил в ход отмычку. Через долю секунды потайная дверца распахнулась, но при этом она взвыла, как сирена, приводя взломщика в ужас. Не теряя времени, Пип полоснул ножиком по тоненькому проводку, уложенному в желобок под дверью. Сирена смолкла.

При свете фонарика перед ними обнаружилась винтовая лестница с медными перилами. Джип протиснулся в дверь, но стоило ему шагнуть на ступеньку, как она пронзительно и тонко запела под ногой. Он отскочил, как ужаленный. Пип просунул в дверь свое толстое лицо, пошарил вокруг себя фонариком.

– Не могу найти… – сказал он.

– Тогда пойдем так.

– Джип, Джип!

Джип пошел вверх по ступенькам, и они выли, орали, пели, визжали под его ногами. Пип, дрожа, последовал за приятелем. В тесном пространстве над поющей лестницей можно было оглохнуть от пронзительных звуков, которые издавали ступеньки. Пип и Джип шли будто по ребрам гигантского ксилофона или по клавишам рояля, настроенного сумасшедшим. Наконец, Джип очутился на последней ступеньке, которая ныла тонко, словно от зубной боли. Он оглянулся на Пипа, у которого прыгала челюсть, и ступил на площадку. Площадка оказалась молчаливой.

– Быстрей, – сказал Джип. – Тут еще одна дверь.

Пип ринулся вверх, к двери, сделанной из бронированной стали. Заботливо, как нянька, обшарил ее, присвистнул, нажал где-то пальцем. Дверь бесшумно отворилась, и приятели осторожно заглянули внутрь помещения.

Желтый свет фонарика увял на полу просторной комнаты, залитой солнцем. Посреди комнаты стояли стол и кресла. Больше тут не было ничего. И никого не было.

Джип на цыпочках побежал к окну, забранному толстой решеткой, и поглядел наружу сквозь бронестекло.

– Что ты там увидал? – спросил Пип, не решаясь оторваться от двери, которая оставалась приоткрытой.

– Стены, – ответил Джип. – Высокие-высокие, с зубцами. А внизу, как в ущелье, маленький огородик. И там… да, какой-то человечек копошится… Копает что-то.

– А он в форме?

– Не разберу, – сказал Джип. – Вроде, нет. Садовник, наверно. Или из охраны какой-нибудь любитель. Так… Так! К лестнице пошел. Сюда идет! Скройся, Пип!

Пип мигом повернулся и вскрикнул: на него кто-то смотрел. Впрочем, Пип тут же узнал это знакомое толстоватое трясущееся, как студень, лицо. Бронированная дверь была целиком закрыта зеркалом. Пип отворил ее, и они с Джипом спрятались, оставив узенькую щелку.

В эту щелку они увидели, как в комнату вошел человек небольшого роста, очень бледный, морщинистый, в запачканном черном фартуке, который был для него слишком длинен. В руках этот человек нес зеленую эмалированную кастрюльку и лейку. Войдя, он присел на корточки, снял с кастрюли крышку, вынул из кармана фартука перочинный ножичек и стал чистить репу, которая тоже была рассована у него по карманам. Очистки он собрал и выкинул за дверь. Туда же выплеснул воду, в которой ополоснул чищеную репу. Налил в кастрюльку воды из лейки, закрыл крышкой, поставил вариться на плитку, которую взял из вделанного в стену шкафчика. И, по-прежнему сидя на корточках, стал поджидать, когда репа сварится. Ему не терпелось: он все время приподнимал крышку, заглядывал, хмурился и елозил. Пип прошептал, расхрабрившись:

– Джип, давай спросим…

– Молчи…

– Подумаешь, что он нам сделает?

– Молчи, говорю.

– Эх ты, такой козявки… – но тут человек в фартуке поднял голову, прислушиваясь, и Пип замолк. Но человек этот прислушивался к другому: где-то за стеной возникли воющие, рыдающие, стонущие, рычащие, визжащие звуки. Потом раздался сопровождаемый скрежетом громкий звонок. Человек в фартуке вскочил, схватил свою кастрюльку, побежал к потайной дверце, за которой прятались Пип и Джип, хотел ее отпереть и удивился, что она отперта.

– Тьфу, забыл, что ли? – пробормотал он. Но вспоминать было уже некогда: ревущие пронзительные звуки приближались. Человек, больше не мешкая, юркнул за зеркало со своей кастрюлькой в руках и тут попал прямо в лапы Пипа и Джипа. Он взвизгнул, как женщина, забился, но кастрюльку не выпустил.

– Давай по-тихому, – сказал ему Пип.

Человек в фартуке сказал:

– Можно кастрюльку поставить? Жжется!

– Поставь и помалкивай, – ответил Джип.

Человек робко поставил кастрюльку на пол.

2. ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА

В комнате отворилась большая дверь – не та, через которую человек в фартуке пришел со своего огородика, а другая, двухстворчатая, с инкрустацией. Стал виден кусок просторного, освещенного электричеством коридора, из которого в комнату сейчас входила странная процессия. Люди, скованные общей цепью, с завязанными глазами, под торжественную музыку несли разные блюда и графины. Они ощупью ставили все это на стол, обходя вокруг него, затем остановились. Поющие половицы в коридоре умолкли, но торжественная музыка продолжала играть. Люди ощупью вынули из нагрудных карманов фраков серебряные вилочки, ощупью попробовали с их помощью пищу с каждого блюда и положили вилочки обратно. Человек в фартуке яростно выкручивался из рук. На миг высвободив лицо, он попытался позвать:

– Эй, на по… – но здоровенная лапища Пипа снова зажала ему рот.

Между тем первый в цепочке звучно объявлял:

– Кушать подано. Пища проверена. Отравляющих веществ не содержит, приятного аппетита, ваше суперимператорское величество! – и процессия стала медленно выходить под звуки той же музыки, и снова в коридоре под ногами уходящих завыли, зарыдали, застонали, запищали, завизжали поющие половицы. А потом обе створки двери торжественно закрылась.

Джип сказал человеку в фартуке:

– Значит, здесь будет обедать сам суперимператор? А ты что тут делал? Сознавайся! Замышлял диверсию? Агрессию? Негодяй!

– Сам негодяй! – пропищал человек в фартуке сквозь ладонь Пипа.

– Я? – сказал Джип. – Да ты нахал, любезный! Ты смеешь так разговаривать с королем Ньянаньенга?

– И герцогом де ла Пипом? – добавил Пип.

– Пустите! – заверещал человек в фартуке. – Суперимператор – это я!

Он вырвался из ослабевших рук Пипа, задрал фартук. Это, действительно, был суперимператор: под фартуком был скрыт ослепительный мундир со всеми регалиями. Цезарь-Адольф II собственной персоной!

– Ва… ва… ве… Простите, пожалуйста, – бормотал Пип.

– Как вы сюда попали? – сурово спросил суперимператор.

– Э-э… – бормотал-Пип. – Это все он, мистер суперимператор! – он указал на Джипа.

– Выпустите меня отсюда, – повелительно произнес суперимператор. Пип поспешно принялся отворять дверь.

– Суперимператор! – сказал Джип, словно очнувшись. И внезапно схватил Цезаря-Адольфа II за шиворот. – Ты, крыса! Говори, где прячешь моего старого чудака! Ну?! – и он поднес к августейшему носу кулак.

– Джип, Джип! – в ужасе завопил Пип.

– Ва… Ваше величество… – заикаясь, произнес суперимператор. – Ваша светлость… Не надо! Я не знал, что он ваш друг! Если бы я знал…

– Что ты с ним сделал? – глухим голосом, бледнея, спросил Джип.

– Да ничего! Ничего! Я его пальцем не тронул, честно!

– Где он? И где трактирщик?

– Я вас немедленно… – заикался суперимператор, – сейчас же проведу! Им там несколько… неудобно… тесновато, знаете, темновато… но я мигом, мигом!

– Веди!

– Кастрюльку… можно взять?

– Бери, – сказал Джип с ледяной свирепостью. – И – марш!

Суперимператор поднял кастрюльку, и они вошли в столовую. Цезарь-Адольф II снова поставил кастрюльку на плитку, включил ее.

– Брось ты эти штучки, – сказал Джип, мрачно наблюдая за монархом. – Веди, куда ведено.

– А мы… пришли! – пролепетал суперимператор. Достал из кармана, пришитого под подолом фартука, связку ключей и направился к дверце вделанного в стену сейфа. Открыл ее. За ней оказалась вторая такая же – бронированная. Цезарь-Адольф лязгал ключами и говорил заискивающе:

– Они у меня за семью замками… в целях обеспечения безопасности… их драгоценных жизней… Уф, все! – он, пятясь, вылез из квадратного отверстия в стене, шагнул в сторону. Джип крикнул в темноту:

– Эй, старина, выходи! – но никто не вышел. Пип посветил фонариком. Сказал:

– Старикашка в книгу уткнулся. А трактирщик лежит без памяти.

– Вынеси его, – сказал Джип. – А старикана за плечи потряси, легонько этак. Иначе не дозовешься.

– Тесновато, ч-черт! – ругнулся Пип, влезая внутрь сейфа за самой диковинной добычей, которая только попадалась ему в течение долгой жизни. И оттуда послышалось:

– Кончай, кончай, очкарик! Нашел читальню! Выкатывайся! Ах ты!.. Джип, и он без памяти! Тут дышать нечем!

– Тащи! – велел Джип.

Пип одно за другим выволок из сейфа два неподвижных тела, поглядел с с сомнением:

– Кончились, похоже?

Джип кивнул на суперимператора.

– Погляди за этим. Если они… уже, то… я его…

– Туда же и засунем, – заявил расхрабрившийся Пип, с презрением покосившись на худосочного монарха.

Джип схватил лейку, обрызгал почерневшие лица. Цезарь-Адольф опустился рядом с ним на колени.

– Позволите? – сказал он робко. – Я ведь когда-то начинал на медицинском факультете…

– Давай, – сказал Джип. – Что с ним будет, то и с тобой.

Суперимператор принялся довольно ловко делать искусственное дыхание профессору, а Джип тут же повторял то же самое над трактирщиком. Огромное тело трактирщика дрогнуло, в горле послышался хрип. Но старый ученый все-таки первым пришел в себя. Тощий, сухонький, он не так пострадал от недостатка воздуха. Открыв покрасневшие глаза, профессор уставился в потолок. Потом сказал слабым голосом:

– Ага, светло! – и потянулся за своей книгой. Он разозлился:

– Да ты хоть поздоровайся… интеллигенция!

Профессор приподнялся.

– Да, – сказал он, – верно. Я несколько… – и тут он заметил, что перед ним стоит суперимператор. – Адольф?!

– Хе-хе! – суперимператор щедро улыбался. – Да, это я. Как поживаешь?

– Адольф? – повторил Пип, пораженный тоном разговора.

– Хе-хе! – снова хихикнул суперимператор. – А вы, ваша светлость, не знали? Мы же старые друзья. На одной парте сидели… и потом – в бывшем университете…

– Друзья?! – повторил профессор.

– Да, – настаивал суперимператор. – Правда… позднее между нами возникли некоторые недоразумения, но… они теперь разъяснились. Мир, мир, старина! Вот моя рука!

– Какой же ты негодяй. Издеваешься перед допросом? Все равно ведь зря. Сам знаешь, ничего я тебе не скажу.

– Что ты, что ты! – забормотал суперимператор. – Зачем так?

– А, пытать будешь, – сказал профессор.

Цезарь-Адольф обиделся.

– Странное у тебя мнение обо мне… А что с моим другом трактирщиком? – он наклонился.

– Не тронь его! – сказал профессор с тревогой. – Он чуть не задохнулся, но скоро сам очнется… к сожалению.

В это время трактирщик, наконец, пришел в себя и шумно, взахлеб задышал.

– Воздуху… – бормотал он. – Воздух… Ох! Ох! Хорошо-то как! – и заметил Цезаря-Адольфа. – А-а… Ваше величество…

– Да, – сказал суперимператор. – Какой радостный для меня день! Сколько встреч! Вы помните, – сказал он трактирщику игриво, – эх, бывало!.. За мной, кажется, остался должок?

– Сорок семь монет, – угрюмо отвечал трактирщик.

– Верну, верну с процентами! Забывал, знаете, как-то за государственными делами.

– На могилку мне положите, – шумно выдохнул трактирщик.

– Ах, трактирщик, – сказал суперимператор, – к чему этот грустный тон!

– Не морочь, ваше величество, мне уже все равно, – сказал трактирщик в смертной тоске. – Кто в твои лапы попал… – тут он заметил Пипа и Джипа, приподнялся. – Вот только этих мне задавить бы!

– Вы это про кого? – спросил профессор.

– Не смотри туда, старик! – грубо сказал трактирщик. – Не на что тебе там смотреть. – И он попробовал помешать профессору поглядеть в ту сторону, где стоял Джип. Но для этого он оказался слишком слаб.

– Мой друг, я вас не понимаю, – сказал профессор и все-таки обернулся и увидел Джипа. – Здравствуй, мальчик!

– Мальчик! – обрушился на него трактирщик с бессильной, но все еще грозной яростью. – Эх ты, голова! Вчера они ходили, вынюхивали. Я-то сразу смекнул, что к чему! Королевским золотишком платили, а уж это… У-у… – проревел он. – Эй ты! Все про тебя думал: и что мошенником ты станешь, и головорезом, но чтобы ты в полицию подался и такое сделал…

– А что он сделал? – спросил профессор.

– Жандармы-то ко мне с адресом приехали, – сказал трактирщик, – на бумажке адрес был написан!

– Это еще ровно ничего не значит, – сказал профессор, с трудом поднимаясь с ковра.

– Вы в самом деле из полиции? – с проблеском надежды спросил суперимператор. Он сразу подтянулся, построжал.

– Дожидайся, – бросил ему Джип, помогая профессору встать.

– Как ты долго! – сказал ему профессор. – Как вырос! У тебя был отличный, попросту первоклассный мозг. Ты хорошо использовал свои способности? Преуспел?

– Да вот, – смущенно сказал Джип, – стал королем, – он показал корону. – Но…

– Всегда говорил, что малый пойдет по дурной дорожке! – заорал трактирщик.

– В самом деле… – растерянно проговорил профессор. – Зачем это ты, а?

– Да пустяки все… – выкручивался Джип. – Жениться, понимаешь, хочу, ну и… для конспирации. Слушай, старик, не донимай. Потом объясню, тут неловко.

– Еще бы! – сказал трактирщик, глядя с ненавистью. – Ты за крендель этот золотой каким товаром заплатил? Кого живьем продал, шаромыжник?

– Послушай, – сказал профессор Джипу, – то, что он говорит, это…

Об суперимператоре за разговором забыли. Поняв это, он со всех ног кинулся к двери. Джип настиг его одним прыжком.

Колотясь у него в руках, Цезарь-Адольф II непослушным языком закричал:

– Помогите!

– Ого! – сказал трактирщик. – Это что-то новенькое!

– Простите… но в чем дело? – сказал профессор.

Пип, наконец, взорвался.

– А в том, – заорал он, – что мы вдвоем захватили эту берлогу, чтобы вытащить двух старых хрычей. А они… они…

– Пип, возьми ключи и запри все двери, – прервал его Джип.

– Раз плюнуть и без ключей, – буркнул Пип. Запер двери, подошел к накрытому столу, поднял графинчик, поглядел на свет и через секунду у него в горле что-то забулькало.

– Совесть! – сказал Пип трактирщику, промочив горло. – У тебя она есть, а у других нету. А сдачи кто нам вчера не дал? Или ты нас здорово накормил?

– А правда, – весело сказал Джип, – давайте-ка все за стол. И поговорим заодно, никто не помешает, – он усадил профессора в кресло, потом уселись остальные, Пип пристроился к своему графинчику, уже на треть пустому.

– Можно мне тоже поесть? – жалобно спросил суперимператор. – Я очень голодный.

– Садись, тут на всех хватит, – великодушно сказал Джип.

– Нет, у меня свое, – сказал суперимператор. Снял с плитки кастрюльку, устроился на уголке и стал быстро и жадно пожирать горячую дымящуюся репу, вытаскивая ее из кипятка прямо пальцами.

– Вы, мистер суперимператор, на диете? – сказал Пип, с любопытством наблюдая за ним. – Репу-то даже не посолили!

Суперимператор, давясь, ответил:

– Соль тоже может быть отравлена.

– И вы ни-че-гошеньки больше не едите? – спросил ошарашенный Пип. – Одну репу? Без соли?

– Одну репу, – обжигаясь, с полным ртом, проговорил монарх.

– Противно же!

– Зато безопасно. Я ее сам посадил. Когда репа кончается… я голодаю, иногда даже грызу семена, но мало остается на посадку, понимаете?

– Нич-чего себе! – Пип даже присвистнул. – А мне всегда охота было поглядеть, как эти короли да императоры питаются. И чем. Вот уж, думал, кто жрет так жрет. Нет уж… Был бы я императором… – он окинул стол победоносным взглядом. И, подумав, придвинул себе другой графин.

– А чего ты так боишься, Адольф? – сказал профессор.

Суперимператор даже поперхнулся горячей водой из кастрюльки – он как раз пил через край.

– Как – чего? Врагов своих…

– Где они, твои враги? Врагов тебе и на год не хватило. А после…

– Ты о казнях? – торопливо перебил Цезарь-Адольф. – Я казнил для блага империи! – он обвел взглядом лица. – Не верите… Подумай: чтобы остановить этот ненужный вредоносный прогресс, надо было истребить науку. Как же с ней покончишь, пока живы ученые? Ты вон в камере задыхался, а в книжку глядел. Чтобы твоя голова перестала думать, ее надо отрубить! Да, я рубил ваши головы, и правильно делал: вы довели бы мир до сумасшествия, до вырождения. Человек как биологический вид катился по наклонной…

– Старая чушь, – сказал профессор. – Если бы не мешали, человек давно стал бы совершеннее всех созданий природы. Человек только начинается! Разум бога, сила и ловкость тигра объединятся в одном теле – вот его будущее. А такие, как ты, не хотят этого, потому что боятся. В том мире, который придет, суперимператору Цезарю-Адольфу много чести стать и швейцаром. Вот почему, когда человек открывает глаза, вам хочется их выколоть! Покончить с цивилизацией. Но захочет ли человек стать голой бесхвостой обезьяной?

– Стать ровесником планеты, – сказал суперимператор. – Сыном солнца… Братом травы и деревьев. Вернуться к золотой весне, к детству… На что нам, людям, твой черный космос, твое всемогущество в пустоте? Допустим, мы уже стали всемогущими. И что? Пресыщение, а дальше? Мировая апатия. Смерть.

– Жаль, что это не пришло в голову той обезьяне, которая слезла с дерева и пошла на двух ногах, чтобы положить начало вашему царствующему дому, – сказал Джип, зевнув. Трактирщик фыркнул.

– Нам невозможно вообразить, какова будет эта всемогущая раса, – сказал профессор. – Не стоит судить по себе, говорить о ее пресыщении, об угасании творящей силы. Те люди будут нам так же непонятны, как мы непонятны обезьяне. Может быть, это и грустно. Но лучше честно послужить ступенькой эволюции, чем ямой на ее дороге.

– Вот каково с вами спорить, – сказал суперимператор. – Можно проговорить всю жизнь и ровно ничего не сделать ради идеи, великой и единственной идеи, в которую я верю… по-прежнему! Ради нее стоит пожертвовать кое-чем, нет, правда! Когда я отдал приказ относительно вас всех… у меня было такое чувство, что я решился вырубить прекрасный старый плодовый сад, но… Вы – или я, иначе решать было невозможно. И не мой эгоизм решил этот выбор, а убеждение: я полезней, нужней, моя дорога – правильнее! – он помолчал. – Да и народ… поверил уже, что вы все колдуны… Буря, разве ее остановишь? Ты ведь помнишь собственную казнь, это было… Кстати, как ты ухитрился воскреснуть?

Профессор с досадой протер очки.

– Что вы все твердите о моей казни? Никто меня не казнил.

– Нет, вы поглядите только! – угрюмо сказал трактирщик. – Он взаправду все позабыл. Но я же собственными глазами…

– Постойте… – сказал профессор. Он снял очки и сидел, близоруко помаргивая. – Что это значит? – очки снова очутились на носу. – Боже, где зеркало? – профессор вскочил, озираясь. Хотя… прошло столько лет и тогда… Значит, это он под меня загримировался! – все в волнении приподнялись, силясь понять эти мучительно бессвязные речи.

– И его… вместо меня! – задыхаясь от слез, от волнения, профессор повернулся к Джипу, закричал:

– Мальчик, зачем ты это сделал?

Джип с досадой дернул плечом.

– Ну, откуда я знал, что тебя уже спрятали? Откуда? Вспомни-ка: я дома не ночевал, а потом на улице меня встретил Грогут, сказал… Ну и…

– Так это тебя… тридцатого? – сказал трактирщик.

– У вас в тот день был скверный кофе, – поддразнил его Джип.

– Пригорел, – угрюмо сказал трактирщик. – Я всегда говорил, что этот парень что-нибудь да выкинет.

Профессор перевел дух и закричал на Джипа!

– А кто тебе разрешил это сделать, а? Ты почему, а?

– Вечно раскричится, – пробормотал Джип. – Отстань, ладно?

– Ну, не буду, – сказал профессор, – не буду, не сердись. На чем мы остановились?

– Да, – сказал суперимператор задумчиво, – сперва это было необходимо. А потом… стал я бояться. Подумай: у каждого родственники, друзья. По ночам спать перестал. Одно думаю: кто-нибудь да отомстит. Утром отдашь приказ насчет этих… родственников и прочих… А у них свои друзья, свои родственники. Значит, начинай сначала, – он сделал безнадежный жест рукой. – И кому верить? – суперимператор говорил будто сам с собой. – Уж личная охрана через какое сито проходила… Глядит на тебя преданными глазами. А может, проморгал какой-нибудь чиновник, недопроверил… и у него, может, брат казнен или отец… только и ждет, когда отвернешься… – гримаса ужаса исказила его морщинистое лицо. – Не знаете вы, как я живу. Все меня боятся, а я, – он прокричал это, – я-то как боюсь! Такого страху… никто… никто!

Пип следил за ним с прищуром, громко посапывая. Достал из кармана портсигар, вынул сигарету, почиркал спичкой, шумно затянулся.

Трактирщик угрюмо сказал:

– Во-от оно как… А я все думал: зачем зря губит людей?

У Цезаря-Адольфа вырвался сдавленный смешок.

– Ничего себе – зря! Думаете, вы один такой догадливый? Один понимали, что я их… зря? – он махнул рукой. – Пожалели бы вы меня… увели отсюда… спрятали! – это вырвалось у него искренне, в какой-то смертной собачьей тоске. Пип громко вздохнул и выпустил огромный клуб синего дыма. – Послушайте, – просительно сказал суперимператор, – а можно мне закурить? Двенадцать лет мечтал о папиросочке!

Пип протянул ему портсигар с русалкой. Суперимператор трясущейся рукой взял сигарету, но не донес ее до рта, спросил боязливо:

– А они у вас… не отравленные?

– Я же курю, мистер суперимператор, – сказал Пип с упреком.

– А спичку? – сказал Цезарь-Адольф.

Пип тряхнул коробком.

– Спички кончились, прикуривайте так, – он покосился на сигарету. – Э, погасла…

– Да вот вам вместо спичек, – сказал Джип, протянув суперимператору зажигалку. Увидев перед носом пистолет, тот коротко, жалобно вскрикнул:

– О-о! – и упал в кресло.

Через минуту, осмотрев тело, профессор сказал:

– Он умер, – и уронил руку, в которой больше не бился пульс. – Бедный глупый человек!

– Можешь оживить его, если хочется, – сказал Джип, пожав плечами.

– Не успею. Разрыв сердца.

– Джип, Джип! – сказал Пип. – А что теперь с ним делать?

– Давай засунем его в камеру, – сказал Джип.

(Здесь в точности записаны все те слова, которые были произнесены над телом владыки последней империи на планете Земля). Затем Пип и Джип внесли останки в камеру и положили их там, накрыв черным фартуком. Одна за другой хлопали, защелкиваясь, бронированные двери. Джип сказал Пипу:

– А теперь смоемся.

Но Пип возразил:

– А это все кому? – он указал на стол, уставленный едва початыми яствами и графинчиками. – Собакам, что ли?

– Пип, мы уходим, – сказал Джип.

– Валяйте, – нахально ответил Пип.

– У меня дел по горло, – сказал Джип. – Слышишь?

– Слышу, – спокойно ответил Пип.

– Я не стану тебя отсюда вытаскивать, так и знай, – сказал Джип.

– Не нуждаюсь, – невозмутимо ответил Пип и позвенел отмычками.

– Остаешься? – с угрозой спросил Джип.

– Остаюсь, – лениво ответил Пип. И тогда Джип сказал профессору и трактирщику:

– Пойдемте.