Вновь и вновь ласкаю пальцами корешок «Наставлений». Под плотной обложкой скрыто куда больше тайн, чем раньше. Кулон, покоящийся на моей шее, не вызвал ни малейших вопросов. Это хорошо, что Ковен ближе к гуарам в этом вопросе — ни один мужчина Дин-Гуардира не спросит женщину, откуда у нее новые украшения. Слишком неприятным может оказаться ответ. Цвета янтаря, оправленного в серебро, глубокий, почти красный. Это знак правящей семьи Дин-Гуардира и права моли на эту подвеску весьма призрачны.

Вчера был настоящий день писем — Сабия принесла письмо из королевской крепости, Ее Величество уведомляет о том, что я вновь внесена в постоянный список гостей. А значит, каждый пятый день недели должна присутствовать в ее приемной. Будет ли это чай, игра или еще что-то, я должна там быть.

Сегодня компанию за завтраком мне составляет Лидда. Он как всегда немногословна, и с самого утра раздражена.

— Мой сын закрылся в кузнице, — женщина вертит в руках десертную вилку. — Помолвочный браслет, изготовленный для него отцом, он выбросил в море больше пяти лет назад. Он сам кует для нее украшение.

— Стоит порадоваться.

— Друид еще ни разу не ошибся, — миледи Терцис бледна.

— Вы выглядите так, словно сон вас покинул.

— Я слишком стара чтобы заботится о бастарде собственного мужа.

— Но именно этим вы и занимаетесь, — мне жаль ее.

— Не большой у меня выбор.

— Он огромен, — подскребаю с блюдца остатки творога. — Отдать в деревню, нанять кормилицу. Принести мужу в спальню и оставить там — его сын, его проблемы.

— Со стороны это звучит разумно, — Лидда наклоняет голову и через силу улыбается. — Посмотрим. Тебя можно поздравить? Вернулась в фавор к королеве.

— Знать бы еще почему.

— Роберта, — спокойно отвечает миледи Терцис. — Она одна из фрейлин королевы уже больше десяти лет.

— Адеррин был коронован три года назад.

— Прихлебательница звучит не так хорошо, — смеется Лидда. — Гремучая смесь, муж и сын, сильные маги, преданные королю. Мать держит сторону королевы, они непотопляемы и уязвимы одновременно. В тебе заинтересована Роберта, или король, или отец королевы.

— Моя память вернулась полностью, — сдержанно отвечаю и отставляю чашку в сторону. Сегодня Лидда пригласила меня позавтракать на вершине одной из башен крепости. Компанию нам составляет старая, покрытая ржавчиной зрительная труба. Лидда ловит мой взгляд и печально улыбается:

— Прадед Атолгара был мечтателем, он верил, что силы Ковена хватит для полностью мирной жизни. Труба принадлежала ему, здесь он и погиб. Ему перерезала горло собственная дочь. Видя, к чему ведет его слабая политика, она убила отца и покончила с собой. Истинная преданность Ковену.

— Это больно слышать, — негромко произношу я.

— Ириса, прадеда милорда, любили все в Ковене, — Лидда встает из-за стола и подходит к зрительной трубе. — После его смерти тело его дочери похоронили в лесу, а здесь все утопало в цветах.

— Она спасла их, — подхожу к миледи Терцис, — но взамен получила лишь сырую яму в лесу.

— Сейчас на месте ее могилы статуя эльфийской работы.

— Она лишила себя жизни, оттого что любила отца или оттого что страшилась Ковена? — мне становится интересно, сколько правды в этой красивой истории.

— Видение сути вещей может быть вредно для здоровья, леди Адалберт.

Ковен не умеет распоряжаться собственными богатствами. Невероятная библиотека, в которую никто не ходит. Башня, овеянная драмой, где можно было бы заинтересовать детей картой ночного неба. Все это ветшает и безраздельно принадлежит уходящему времени.

— Эта история поросла мхом и ржавчиной, миледи Терцис, — отстраняюсь от зрительной трубы. — Я бы хотела немного поработать.

Библиотека пуста. Сирилл гуляет со своим новым другом, а я схожу с ума, в ожидании обеда. Обед, ужин, ночной сон, завтрак, обед и вечерний чай с королевой. Мне необходимо попасть в Дин-Эйрин. И только завтрашним вечером королевская крепость откроет для меня двери.

Трогаю амулет, он переполнен магией, но все еще мне не подчиняется. Ранним утром я пробовала медитировать с ним, и даже получила небольшой отклик. Но в Ковене решительно негде уединиться. Меня последовательно посетили почти все близкие знакомые, так что к завтраку я была раздражена не меньше Лидды.

Я могу попасть в Дин-Эйрин и раньше. Оставляю библиотеку в решимости найти маркиза Амлаут. Нестись сломя голову не то, что позволительно леди. Но сейчас я сгусток энергии и мне необходим милорд.

— Атолгар, — едва завидев высокую фигуру маркиза, окликаю его, старательно переводя дыхание. К моменту, как милорд подходит, я уже спокойна.

— Доброго дня, миледи. Позволите сопроводить вас на обед?

— Это честь для меня, — учтиво склоняю голову. Вновь «миледи».

— Вы что-то хотели?

— Да, милорд. Я хочу посетить банк в Дин-Эйрине и ювелира. Возможно, мне подойдет что-то, из того что есть, — пожимаю плечами, — или сделаю заказ.

— Ради приема у королевы?

— Чтобы не уронить свое достоинство. Внучка Вортигерна не может ходить в серебре, если это не фамильное украшение, — отвечаю я, вкладывая в голос обиду и гордость. Маркиз склоняет голову.

— Мы могли бы отправить посла к эльфам, они благоволят Ковену.

Какая женщина откажется от украшений сделанных руками дивного народа. Полагаю, именно эта мысль кружится в голове милорда.

— Благодарю, но мне редко подходят работы эльфийских мастеров. Слишком воздушные и хрупкие, они нелепо смотрятся на мне.

И это даже не ложь. У моей матери было три эльфийских комплекта, у меня два — мы благодарили отца, и оставляли драгоценности в сейфе. Растительный орнамент, белое золото, жемчуг и нежнейшие изумруды — изысканность на черном бархате, терялась как на мне, так и на маме.

— Вы умеете удивлять, миледи.

— Но я не стремлюсь к этому, — магия открывает перед нами двери и маркиз подводит меня к столу. Усаживаюсь, не отказываю себе в удовольствии полюбоваться кислым лицом леди Иниры. В ответ она ласкают свой-чужой браслет.

— Вновь пропадали в библиотеке, Игрейн? — без приветствий обращается ко мне Инира.

— Да, искала сведения о предке Атолгара. Сегодня я была на Зрительной Башне.

— Это печальная история, — согласно кивает маркиз.

— Там можно проводить занятия с ребятней, пока им еще интересно звездное небо, — я небрежно отставляю в сторону бокал с вином. — Трубу легко починит кузнец, а линзы до сих пор целы.

— Легко сказать, Игрейн, — Атолгар грустно улыбается. — У нас не осталось звездных карт.

— Их можно купить.

— Но качество, — кривится Инира, вступая в диалог. — Без пометок и подсказок карты ничто.

— Все подсказки писали люди, — легко отзываюсь я. — Я изучала небо, и что-то смогу вспомнить.

— Так может быть вы, и будете учить детей? — ехидничает разозленная невниманием Атолгара Инира.

— А я бы взялась, — и сама понимаю, что сказала правду. — А вы, Инира? Не хотите поделиться с ребятами своими знаниями? Я знаю, что у вас было четыре наставника.

— Счет, письмо, литература и история, — перечисляет она и улыбается, — боюсь, я не столь всеведуща, чтобы учить других.

— А я смогу, — фыркаю я. — Буду ошибаться, но найдется тот, кто меня поправит.

Я начинаю вспоминать какого это, обедать не в одиночестве своих покоев, а в окружении людей. Далеко не всегда настроенных дружелюбно. Опыт прошлого, немного потускневший, подсказывает мне, как унизить Иниру и не подставиться самой. Всего лишь недоесть десерт, и не привлечь к этому ничьего внимания. Кроме самой противницы, разумеется. Этому трюку меня учила матушка. Дин-Эйрин породил свой собственный этикет и моду. Леди Адалберт разобралась в этом и заставила понять и принять меня. Жить по правилам эйров безумно тяжело, но иногда это становится приятным.

Атолгар не смог понять, какая муха укусила леди Иниру, что обеденную залу женщина покинула едва не дымясь от гнева. А мне стало интересно, где она проводит время. Палисадник и библиотека, капище, в этих местах мы не пересеклись ни разу.

— Леди участвует в тренировках, — негромко произносит Лидда. — Она сильный маг.

Сильная ведьма родила магически одаренного ребенка. Чтобы они ни вытворяла при дворе, а с таким багажом любой захочет сделать ее матерью своего сына. Или дочери. Не думать об этом, не думать.

— Я бы хотел лично сопроводить вас, Игрейн, — Атолгар подхватывает мою руку и прижимается губами к пальцам, обжигая кожу дыханием.

— Я не буду открыта для общения у ювелира, — улыбаюсь, отнимаю руку и приседаю в реверансе.

— С вами пойдет Лозняк.

Киваю, и принимаю руку подошедшего бойца. Дор Ан как всегда спокоен и я не могу понять, как он относится к этому поручению.

У банка есть собственная портальная вышка. Люди, пользующиеся услугами организации с названием «Единый банк» даже не задумываются, что в данном случае имя отражает суть. Банк один на два Дина, и равно обслуживает как эйров так и гуаров. Предки оставили нам инструменты для воссоединения. Не оправдывая надежд дедов, мы упрямо подчеркиваем различия, не видя общего.

В прошлом я наслаждалась каждым шагом по банковской аллее. Кареты запрещены на территории «Единого», и люди идет пешком. Превосходная мощеная дорога, ровно остриженные цветущие кусты, величественные каштаны, трава и обилие цветов. Чьи-то детишки играют у фонтана, а маленький, разряженный в золотую парчу мальчик, стоит подле строгой гувернантки и с завистью смотрит свободных в своих действиях ребят. У мальчика хорошая осанка и правильный поворот головы, даже выражение лица подобрано ему чужими люди — по-взрослому скучающее. Вот только живые карие глаза неотрывно следят за брызгами, за разлетающимися волшебными бабочками, за игрой. Я знаю, что дома он попробует играть так же, ведь в его саду тоже есть зачарованный фонтан. Вот только это будет не то. Я знаю, я была на месте этого ребенка.

Сквозь деревья виднеются лужайки, то тут, то там расположились девушки с корзинками и пледами. Сад, разбитый вокруг банка излюбленное место для прогулок горожан.

Гулкий холл, отделанный серым мрамором и вокруг ни души. Лозняк оглядывается, но все равно пропускает момент, когда управляющий возникает рядом с нами.

— Леди Адалберт, позвольте выразить наши соболезнования, — невысокий, полноватый мужчина склоняет голову. — Банк скорбит вместе с вами.

— Благодарю, — опускаю глаза.

— Дор Ан, если не ошибаюсь? У вашего деда был вклад в нашем банке, — управляющий улыбается, но глаза остаются холодными. — Позвольте предложить вам чай.

Со стен широкого, отделанного серым мрамором коридора на нас смотрели портреты давно умерших людей. «Единый» банк, принимаю у клиентов в залог вещи, оставлял за собой право использовать их. Так, половина висевших картин еще могла вернуться к своим владельцам.

— Леди Адалберт, сюда пожалуйста, господин Ан, мы с вами подождем здесь. Как вам известно, правила нашего банка запрещают присутствие посторонних при встрече клиента и его поверенного.

Выражение лица Лозняка не изменилось. Спокойствие и равнодушие, некоторая заинтересованность в окружающем мире, и все.

Двустворчатые двери закрылись с тихим щелчком. Человек с которым работал мой отец поднялся из-за стола и обозначил поцелуй над моей рукой.

— Не будем ходить вокруг да около, финансовое положение вашей семьи серьезно подорвано. Прошу прощения, что начинаю наше знакомство вот так, но в первую очередь я работник банка и уж потом галантный кавалер.

— Тем не менее, вы могли бы представиться, — вежливо улыбаюсь.

— Иртьен Ондор. Дор Ондор, лучше просто Иртьен.

— О, я помнила что-то забавное, связанное с вашим именем дор Ондор.

Если произнести быстро и без паузы, получиться дорондор, в упрощенном переводе с языка дивного народа это «место хранения и последующего уничтожения некачественной, разлагающейся пищи».

Уязвленный мужчина натянуто улыбнулся и начал объяснять, какие ошибки сотворил лорд Адалберт и почему сейчас наше состояние почти растрачено. Он использовал сложные фразы и громоздкие слова. Поднялся из кресла, демонстрируя чрезмерную худобу и длину рук, начал активно жестикулировать. Наконец он выдохся, протер вспотевший лоб платочком и присел за свой стол. Я мало понимаю в этих вопросах, но отец постарался предусмотреть все.

— Полагаю, процедуру смена поверенного мы сможем произвести сейчас? — я не обвиняла дора Иртьена во лжи.

— К чему, миледи?

— Я так хочу, — аккуратно поправляю прическу.

— Я могу исправить весь вред, нанесенный неразумными действиями вашего отца. Вложить остатки золота в развитие серебряных приисков. Так же можно…

— Нет, я просто хочу сменить поверенного.

— Полагаю, — выражение лица дора Иртьена стало неприятным, — у вас есть некие инструкции. От отца. Не всем указаниям можно верить.

— Не думаю, что мне что-то грозит с Ковеном за спиной.

— Он не всегда там будет.

— А я не всегда буду здесь, — ласково улыбаюсь, и добиваю, — я знаю, что для меня оплачен разговор с Дин-Гуардиром. Извольте отправить запрос, когда правителю Вортигерну будет удобно поговорить с внучкой. Казалось бы, все прекрасно помнят и знают, кто я и из какой семьи вышла. Но всякий раз мне приходится людей тыкать носом в то, что моя кровь на порядок древнее почти всех обитателей Дин-Эйрина, жалкой провинции предателей.

Расторопная служанка в сером форменном платье принесла поднос с чаем и булочками. Дор Иртьен мрачно сверлил меня взглядом, после чего активировал защиту от подслушивания.

— Чего вы хотите?

— Достойного супруга, послушных детей, и чтобы мои внуки не знали войны, — не раздумывая, отвечаю я. — Или вы не в общем смысле? Я хочу знать, куда ушли средства со счета семьи Адалберт. Самый полный отчет, это отчет о передаче счета от одного хранителя к другому. Только так я смогу проследить, кто поживился на гибели моих родителей. К вам у меня претензий нет, — не дрогнув, лгу я. Отец знал, что дор Ондор предаст при первой же возможности, знал и оставил четкие, недвусмысленные указания.

— У вас не точные сведения, — театрально сводит брови пока еще мой поверенный. — Если у вас есть подозрения, я все тщательно проверю и смогу вернуть все похищенное. Но отчет, увы, он не покажет имен.

— Какая жалость, — тяну время, словно обдумываю, и жалко смотрю на Иртьена, — но, если вы сможете вернуть золото, то пусть Боги покарают воров?

— Да, миледи, я смогу вернуть все.

Отец писал о том, что смена поверенного приведет к его казни, в случае выявления махинаций, но вот деньги, деньги мне никто не вернет. Кроме самого воришки. Бесшумно распахнувшая дверь явила ту же служанку, что приносила чай:

— Леди Адалберт может пройти в комнату переговоров.

Хорошо ли мне удается удерживать маску безразличия на лице? Нет. Матушка научила меня подменять эмоции другими, приглушать их. Хочется плакать? Улыбнись, едва-едва, не так как делают другие, скрывая слезы за вульгарным, нарочитым смехом. Поэтому Атолгар считал меня безголовой идиоткой — я всегда улыбалась, и вновь поступаю так же.

Комната переговоров не изменилась. Изменились лишь обстоятельства: раньше нас перед большим, серебряным зеркалом сидело трое, сейчас на резную скамью присела я одна. Закрываю глаза, пропуская мимо ушей все предупреждения — я и так знаю, что нельзя смотреть в зеркальные глубины пока не прозвучит сигнал.

Дед не изменился. Широкоплечий воин, словно вырубленный из цельного камня. Меж нахмуренных бровей пролегли глубокие морщины — я никогда не видела правителя Вортигерна расслабленным, смеющимся.

— Здравствуй, — у него свои представления о семье. Кровная подразумевает простоту в общении, вот только у меня пересыхает в горле, когда я обращаюсь к нему на «ты». Склонится, опустить голову, спрятать глаза и шептать «повелитель Вортигерн» было бы куда проще.

— Не хворай, — он смотрит тяжело и то, что между нами огромное расстояние совсем не помогает. — Ты еще не вспомнила.

— Память вернулась, — осмеливаюсь возразить я.

— Не вся, — он усмехается. — Я не сержусь. Ты искупила свою вину. Хорошо ли твое самочувствие?

— Все так, как рассчитал отец, дедушка.

— Это радует мое сердце, — правитель Дин-Гуардира сощурил льдисто серые глаза. — Где ты живешь? Дом твой пуст.

— Ковен дал мне убежище.

— Тебе понадобилось убежище? — может ли не знать повелитель Вортигерн о смерти дочери и зятя?

— Мать и отец казнены. На площади. Перед королевской крепостью.

— Я отослал Кардоргу головы его родственников, — отмахивается от моих слов правитель. — Этим считаю оконченным наши разногласия. В течение года я заменю тебя. Ты пригодишься на родине.

— Да, дедушка.

Изображение в зеркале пропало. Правитель Дин-Гуардира не считал нужным усложнять свою речь — он никогда не прощался и не лгал. Я еще не все вспомнила?! Он простил меня? Что я могла сделать?

Улыбаюсь зашедшему за мной поверенному, принимаю его руку и делюсь выдуманными новостями из Дин-Гуардира.

— Говорят, будет свадьба, — дор Иртьен улыбается, — правитель Вортигерн желает взять молодую супругу.

— Дед желает взять молодую супругу столько, сколько я живу на свете, — смеюсь, — да все выбрать не может. Бабушка несравненна. Железная ведьма, она правила замком, а Вортигерн воевал с эльфами. Только после вмешательства Ковена был подписан мирный договор.

— Который постоянно нарушается.

— После смерти жены дед потерял ориентир, — пожимаю плечами, — это всем известно. Халлиса сдерживала тиранические замашки своего венценосного супруга.

— Раскрыт очередной заговор, — дор Иртьен вновь пытается меня удивить. Не считаю нужным отвечать. У моего отца всего двое братьев, и оба любят жизнь. На моей памяти было раскрыто четыре заговора, но мальчики не пострадали. Правитель Вортигерн сидит на троне уверенно, настолько, что может позволить себе казнить неугодных, объявив их заговорщиками. То, что провернул Кардорг с моими родителями.

— Дор Ан, приношу свои извинения за долгое ожидание, — склоняю голову на бок. — Прекрасные вести из дома.

— Экипаж ждет вас, миледи, у ворот банковской аллеи, — негромко напоминает о себе дор Иртьен. — А я надеюсь лицезреть вас на следующей неделе.

— Пошлите вестника в Амлаут, — киваю я, и выхожу в коридор. Слуга в серой ливрее с гербом банка неспешно идет впереди, указывая путь. Лозняк, как и полагается хорошему защитнику, на шаг позади меня. Глаз выхватывает те или иные картины, некогда виденные в чужих домах. Прогулявшись по закрытым, для основной массы посетителей, коридорам банка можно узнать у кого из лордов прохудился кошелек. Мне это безразлично, а вот отец всегда присматривался, записывал, и вызнавал, чьи картины украшают серые стены, или из какого особняка были перевезены дорогие статуи и резная мебель.

Дорогу до ювелира я запомнила плохо — слишком много сил ушло чтобы сдержать дурноту. Насколько хорошо и спокойно я чувствую себя сидящей на попутной телеге с сеном, настолько плохо мне в карете. Боец заметил мое состояние, и едва я спустилась по ступенькам, как он отослал экипаж. Обратный путь предстояло проделать пешком, но это меня более чем устроило.

Ювелирные лавки построены по одному шаблону, чайный стол, где изнемогают от скуки мужчины, и волшебный каталог, подле которого сидят дамы. Пять лет назад лавка «дор Гарт и дор Дьел» стремительно обрела популярность — за прилавок встал внук обоих почтенных доров. Молодой Дьел был хорош собой, и престарелые дамы желали носить ожерелья исключительно его работы. Главным секретом ювелиров был простой факт — мужчина совершенно не владел семейным ремеслом. Искалеченный в морской крепости, где воины сдерживают пиратские корабли, он плохо видел и не мог удержать в ослабших пальцах инструмент. Бремя ювелира легло на молодую дору Дьел, что привело лавку к процветанию. Как об этой тайне узнал отец, я не представляю.

— Леди Адалберт, — дор Дьел целует воздух над моей ладонью. — Проходите.

Я улыбаюсь, заходя в мастерскую ювелира — нарочито мужскую, грубую, заполненную чертежами. С кипящим в тигле золотом — искусная иллюзия для тех, кто желает видеть сердце лавки. Где находится настоящая мастерская не знал даже мой отец.

На грубом сундуке сидит старик в темном камзоле и широкополой шляпе.

— Лорд Дирран.

— Леди Адалберт, — старик не считает нужным подниматься, и лишь окунает палец в кипящее золото. Искуснейшая иллюзий остается ложью — она не способна причинить вред. — Стоит ли мне высказать вам соболезнования, как это было сделано сегодня утром дором Лафром? Кажется, вы были впечатлены. Он единственный, кто осмелился. Кажется, он был влюблен в вашу мать.

— По счастью я родилась в Дин-Гуардире, — вежливо улыбаюсь я, — да и глаза у меня как у отца.

— Вас сложно смутить. Ее Величество желает видеть вас в составе своих фрейлин. Покои во дворце, балы и приемы, роскошная жизнь.

— Гуарке не место в свите королевы эйров, — спокойно отзываюсь я.

— Король расстроен, он получил грустную посылку из Дин-Гуардира, а отдариться ему нечем, — старик все так же забавляется с иллюзией. — Никогда не давала покоя эта забавная вещица.

— Почему же нечем, вот она я, — руки мерзнут, дыхание сбивается, в губы растягивает дурацкая улыбка. Неудержимо хочется смеяться.

— Справедливое замечание, мне бы не хотелось, миледи, чтобы ваша голова была отправлена воздушной почтой, — старик остро взглянул мне в глаза, — есть в этом что-то унизительное, вы не находите?

— Вы правы, милорд. Это ужасно, когда тело в одной стране, а голова в другой.

— Постарайтесь не допустить подобного конфуза, миледи. Ваших родителей похоронили вместе со всеми их органами.

Приседаю в реверансе. Я знаю повелителя Дин-Гуардира лучше, чем ты, старик. Готова поспорить, что гробы пусты, а семейный склеп напротив, пополнен. Старик остается сидеть на сундуке, окуная в иллюзорное золото уже обе ладони, а за мной заходит молодой Дьел.

— Комплект украшений в дар от лорда Диррана, — в руках дора узкий футляр, который он открывает уже привычным жестом. На черном бархате синие сапфиры, серьги и ожерелье. Новое обрамление старых камней — именно эти камни украшали маму, когда ее забрали вслед за отцом.

Общественная портальная площадка поражала своей убогостью — едва работающие маяки и сытые, лоснящиеся стражники. На нас не обратили особого внимания, записали кто и куда, и пропустили. А вот фигуристую селянку обыскали, уделив особое внимание статям. Женщине было не впервой, она только посмеивалась да едко шутила, а вот девица, жавшаяся за спиной отца, едва ли не плакала от ужаса.

Лозняк придерживает меня под локоть, и мы проходим в круг. Бляха на поясе бойца матово светится, формируется переход. На портальной площадке нас уже ожидают. Сабия старательно делает вид, что встречает меня, но глаз не отводит от Лозняка. Да и сам воин уже не удерживает на лице маску безразличия, залихватски подмигивает пунцовой служанке и покидает нас.

— Игрейн, — маркиз чуть склоняется, — время ужина прошло. Не согласитесь ли вы разделить со мной позднюю трапезу на одной из башен?

— Благодарю, милорд, это прекрасная идея.

Маркиз проводил меня до покоев и остался ждать в гостиной. Я освежилась принесенными служанкой мокрыми полотенцами, досуха вытерлась и надела чистое платье. Серое, с простой черной вышивкой.

— Милорд, я полностью готова, — руку привычно оттягивает «Наставление».

— Я поражен, — боевой маг хитро улыбнулся, не уточняя, что именно его удивило.

Маркиз для позднего ужина выбрал башню Наблюдателей, самую высокую из всех имеющихся в крепости. Мы оказались почти на самой вершине — выше только пост дежурного мага. Простой серый камень, круглый стол укрытый белой скатертью. Вокруг роятся призванные светлячки.

— Вино и фрукты, моя леди?

Идущие позади нас слуги поставили несколько корзин на пол и, поклонившись, ушли. Маркиз сам расставил на столе тонкостенные бокалы, тарелочки с фруктами и выпечкой, вазочку с густыми, холодными сливками. Разлив ароматное грушевое вино, Атолгар подал мне бокал.

— Я боялся, что вы не вернетесь, Игрейн, — негромко произносит боец. Его светлые глаза смотрят мне в душу, и я отвожу взгляд.

— Нет ни единой причины для подобных мыслей, — лгу я.

Тишина, хрусткая, недобрая повисает над нами. Яркие огоньки светлячков сейчас лишь вызывают раздражение. Башня Наблюдателей, крохотный островок безопасности в море, охваченном штормом. Клубника в сливках, какая пошлость. Леди Инира была бы счастлива оказаться здесь.

— Я рад, — негромко произносит маркиз. — Ты всегда смотришь на эту ягоду так, словно она враг тебе.

— Дин-Гуардир славится своими незыблемыми традициями, — легко пожимаю плечами. — Если вечером в таверне ты видишь даму, восседающую с таким лакомством, ты можешь смело присесть за ее столик. Девять из десяти, что это гетера.

— Ты никогда не объясняла своих действий, — улыбается маркиз и возмутительно вкусно ест красную, спелую клубнику. Поднятая тема совершенно не смущает бойца, а у меня горят щеки. Дин-Эйрин дурно влияет на меня.

— Прописные истины, Атолгар. Вортигрен призывает меня, — без перехода обрушиваю не него новость, но к моему разочарованию боец клубникой не давиться. Вытирая пальцы о тонкую, льняную салфетку он выжидающе смотрит и наконец, произносит:

— Мы можем противостоять этому?

— Ради чего мне оставаться в Ковене? Когда ты сможешь мне ответить, тогда и я не промолчу.

Пирожки, горячие, вкусные пирожки. Я ем эту восхитительную вкусность по пути к своим покоям. За поздним ужином я так и не поела, и сейчас в голове приятно шумело вино. Выпитое на голодный желудок, оно быстро добралось до разума, хоть и было слабым. Ничем иным я не могу объяснить, каким образом я позволила маркизу целовать себя. И почему сейчас он обнимает меня за талию и шепчет куда-то в макушку о том, как же я красива и мила.

В гостиной маркиз склоняется надо мной, крепко прижимает к себе и целует так, как целовал лишь в Дин-Гуардире. Сминает мои губы в собственническом поцелуе, не похожем ни на один из тех жалких поцелуйчиков, что я выигрывала на балах. Его губы немного горчат, я чувствую отзвук клубники и сливок, и это отрезвляет меня.

— Нам пора спать, Атолгар.

— Да, Игрейн, — он лишь крепче прижимает меня к себе, замирает и, оттолкнув меня, вылетает прочь.