Лорд Дирран прыгал козликом под звонкий смех королевы и ухмылку Его Величества. Сегодняшний вечер был посвящен играм и семье. В королевской гостиной яблоку негде упасть — лорды и леди привели своих детей, внуков и племянников. Кто-то плакал, и служанки подносили младенцам слабый сонный отвар, кто-то слишком громко смеялся и бегал, с этими разбирались маги, остужая эмоции детей. Королева сидит на своем импровизированном троне, Адеррин стоит рядом с ней и отпускает шуточки, глядя как престарелые милорды, высоко задирая тощие ноги, пляшут с детьми.
Роберта периодически промокает виски душистой водой — ей невмоготу от духоты, запаха детской мочи и ядреного аромата духов. Как назло все окна закрыты, и свежий ветерок не способен поспособствовать облегчению ситуации.
Привычные ко всему придворные угощаются выставленными на столах яствами, пьют вино и кормят своих капризничающих детей. Мне, как и Роберте, кусок в горло не лезет.
Вот лорд Дирран возглавляет детский хоровод, его куцая седая косица нелепо трясется, по лицу стекает пот. Украдкой он утирается широким платком, и вновь бросается выплясывать под одобрительным взглядом королевы.
— Не понимаю, что происходит, — отстраненно произношу я.
— Будто я понимаю, — фыркает Роберта и манит меня за собой. За портьерами скрыт уединенный альков. — Не трогай стены, они, как правило, несут на себе отпечатки чужой страсти.
На поясе Роберты внушительный мешочек, в нем трубка и кисет с табаком. Женщина закуривает, сноровисто набивая трубку. Я помню движения еще по своему отцу — быстрые, отточенные годами.
— Менестрель оказался девчонкой, — Роберта выпускает изо рта дым и довольно улыбается. — Коронер и так-то не особо умом отличался, начал заикаться. Расстегнул камзол, а там, вместо впалой мальчишеской груди задорные девичьи сиськи. Бедняжка, ей было не больше шестнадцати, девица нетронутая во всех смыслах, — миледи неприятно смеется. — Возникают вопросы, верно?
— Менестрель оказался девчонкой. Коронер начал заикаться, расстегнув камзол — вместо тощей мальчишеской груди задорные девичьи сиськи.
— И самый главный, почему королевская прихлебательница делится подобной информацией, — щурюсь, едкий табачный дым раздражает глаза.
За портьерой шорох, невнятный стоны и раздраженное:
— Неужели другого места нет?
— Любиться дома нужно, — ехидно отзывается Роберта и выбивает трубку на пол. — Грязнее не станет. Все просто, дорогая моя. Сейчас мне это выгодно, и не твое дело, что за дивиденды я с тебя получу.
— Я могу поступить так, как вам не понравится.
— Главное, чтоб ты вообще хоть что-то начала делать, а то потонешь в потоке экскрементов.
— Хорошее у вас образование, миледи.
— А то ж, — хмыкает Роберта, — чай надо было бабехе деревенской лоск придать. Да-да, слухи не врут, народилась в селе сильная ведунья, там меня муж и заприметил. Это после я уж пообтаскалась по дворцам, и весь дар себе в уши залила. Знала бы, какая роскошная жизнь меня ожидает, бежала бы без оглядки сквозь крапиву. Я ведь от него, почему, не утекла тогда? Босиком была, а впереди овраг с крапивой. Ну а после купилась на мягкую постель, вкусную еду и красивые платья. Не лупай глазами, Игрейн, я тебе не тайну открыла. Идем, пора возвращаться на праздник семьи и счастья, чтоб им всем пропасть.
Придворные жмутся к стенам — в центре зала Их Величеств развлекают артисты. Безвкусица возведенная в абсолют.
— Любима труппа короля, только они имеют право выступать в Дин-Эйрине, — негромко произносит Роберта и меня окатывает жаром. Свист рассекаемого воздуха, глухой удар, я вернулась в тот день. Солнечный день, когда король явил мне свою милость — оставил жить.
Беру со стола яблоко, предвкушая кисловатый привкус во рту. Роберта что-то маловразумительно шипит, поворачиваюсь к ней. Представленные кушанья не вызывают аппетита — по такой жаре немудрено отравиться каким-нибудь особенным деликатесом.
— Старик совсем из ума выжил, какие коленца выписывает, — хмыкает Роберта.
— От короля и королевы зависит его благосостояние, — повторяю набившую оскомину шутку и кладу фрукт назад. Без него кисло.
— Зря ты так думаешь, род Дирран поправил свое положение еще пять лет назад. Это уже Ее Величество принялась задаривать родственников, едва представилась такая возможность. Нищими они к тому моменту уже не были.
В дальнем, от нас, углу зала раздался горький, полный ужаса крик. Мы стояли лицом к королеве и я с содроганием отметила почти счастливую, безумную улыбку Ее Величества. Он отсалютовала кубком залу и начала нараспев декламировать:
— Моя девочка лежит в сырой земле, холодной, — отпивает глоток вина, — моя девочка больше не будет петь, — еще глоток, — маленькая, невинная овечка разорвана стаей волков, — королева допивает свое вино и отбрасывает кубок на пол. — Вы убили мою девочку, поднесли менестрелю отравы, так угощу же вас ядом и я!
Ее Величество хохочет, откинувшись на спинку золоченого кресла, я вижу уже шестерых агонизирующих людей.
— Моя девочка, за что?! — этот дикий крик принадлежит кому-то из мелких дворян. Обезумевшая от горя мать бросается к королеве но ей не суждено пересечь невидимый рубеж — тяжелая стрела срезает леди.
Под королевский смех в залу вбегают люди — лекари, слуги, где-то мелькает шляпа Чумного, Роберта цепко держит меня за руку. Король по-прежнему стоит возле своей обезумевшей жены, рассматривает ее со смесью презрения и жалости. Но венценосной все равно, она обнимает себя за плечи, раскачивается, вновь и вновь обещая дочери защитить ее.
Лорд Дирран хватает дочь за руки, хлещет по щекам, но королева продолжает раскачиваться, бормотать стишки и смеется. Она не плачет, ее глаза абсолютно сухи — она вернулась в то время, когда Тиану только родилась. Два целителя, в сопровождении королевской стражи выводят Ее Величество из зала, она рвется, кричит, падает на пол, на то самое место, где лежал мертвый менестрель. Воет, скребет пальцами холодный камень и замирает, погрузившись глубоко внутрь себя.
Рядом со мной сдавленно стонет Роберта, поднимая руку к горлу. Впиваюсь в нее взглядом, неужели и ей достался королевский яд?! Леди задумчиво трет себя по шее, дышит в ладошку, принюхивается к собственному дыханию:
— Да, а мясо-то тухленькое было.
— Ответ! Я требую, ответа от тебя, король! — рядом с мертвым телом потерявшей ребенка матери падает на колени мужчина. Его трясет, он не может смотреть в лицо жене — издевательски розовое оперение стрелы торчит из левого глаза несчастной. — Почему мертва моя дочь?! Почему убита жена?! Это королевское гостеприимство?! Кто еще прибудет в гости, на чашку яда?!
Вопросы лорда остаются без ответа, в его глазнице расцветает парная стрела, и он падает на тело жены. В зал врывается несколько отрядов, споро ухватывают придворных и выводят их, разделяя на группы.
— Стой смирно, не беги, не ори, не суетись, — цедит Роберта сквозь зубы. — Сейчас слишком многое им может сойти с рук.
И я стою, тяну подбородок, выпрямляю спину, стискиваю кулаки, дышу на счет. Но глаза все равно выхватывают кромешный ужас — дети, совсем крохотные малыши, наевшиеся со взрослого стола, стали жертвами чудовищной мести безумной королевы.
Роберта цепко удерживает меня за запястье, всхлипывает и то и дело жмется к моему плечу. Стражники отводят глаза, никто не желает смотреть, как миледи теряет самообладание. Неудивительно, что нас оставляют вместе.
— Темница королевской крепости переполнена, — едко хмыкает Роберта, стирая слезы. — Садись.
Темница, как изящно обозвала эту комнату миледи, давит. Темные стены, солома на полу, единственная скамья. Тяжелый запах сырости и плесени. Мы сидим тесно прижавшись друг к другу, и я слышу, как заполошно бьется сердце Роберты. Миледи выше меня и я укладываю голову ей на плечо, она сжимает мою ладонь. Проклятые духи, как же страшно.
— Они не могут казнить весь двор, — кого убеждает Роберта, себя или меня?
— Король может все, — я думаю о правителе Дин-Гуардира. Как бы поступил дед в этой ситуации? Зная ответ, я все больше страшусь предстоящего.
Шум в коридоре то нарастает, то стихает.
— Они идут по камерам, — шепчет Роберта, ее губы белеют.
— Это логично, — я встряхиваюсь, встаю. — Чтобы они не затеяли, мы это переживем.
Роберта усмехается, расправляет платье и остается сидеть. С искренним раздражением осматривает подол своего платья — налипшие соломинки не радуют взгляд леди. За считанные мгновения, пока к двери нашей темницы подходит таинственная процессия Роберта превращается в утомленную, скучающую придворную даму. Ее не трогает ни вид, ни запах темницы. Даже холод терзавший нас отступил.
Дверь распахивается без шума и лязга, первыми входят двое бойцов, они держат нас на прицеле арбалетов. Роберта смеется, да и я улыбки не сдерживаю. Но смутить никого не удается, разойдясь в сторону бойцы продолжают удерживать нас на линии выстрела.
— Так даже короля не защищают, — томно произносит Роберта и облизывается. Верная жена и почтенная мать семейства выглядит непристойно. В моем понимании так могут вести себя исключительно падшие женщины.
— А что его защищать, он в своих покоях, — скрипучий голос предвещает появление своего хозяина. Лорд Дирран явился не один. Позади него высокая, закутанная в черное фигура.
— Доброго дня, милорд, — приседаю в классически правильно реверансе. Роберта только склоняет набок голову и молчит.
— Уж давно вечер, — светски улыбается старик. — На портальной башне вас ожидает маркиз Амлаут, с ним основной кулак Ковена.
— Приятная новость.
— Возможно, — уклончиво отвечает Дирран. — Возможно, вы были отравлены королевой.
— Я устала, милорд, даже боятся сил не осталось.
— Особым образом сформулированная клятва не даст нам с тобой и рта раскрыть, — отмирает Роберта. Лорд Дирран соглашается, и фигура выходит чуть вперед.
— Вы будете повторять следом за мной, — голос колдуна тих.
И мы повторяем, каждую фразу и каждую клятву — мне кажется, что выхода нет. Проклятые духи, они предусмотрели абсолютно все. Писать, говорить, на родном и иностранном языках, открывать свое сознание мастеру снов и воспоминаний — мы не можем ничего.
Когда нас покидают, я без сил опускаюсь на солому. Роберта притягивает меня к себе на колени.
— К чему это все? — голос ломается, хрипит. Роберта вздыхает и гладит меня по волосам:
— В Дин-Эйрине не все гладко. Король выбивается из сил, но править у него не выходит. Не этому его учили. Даже после коронации не утихли слухи, что именно он расчистил себе путь к трону. Новое Противостояние будет, но будет оно лишь в пределах этого Дина.
— Гражданская война, — эхом откликаюсь я, — сын против отца. Это было и у нас, сорок лет назад.
— Я родилась в год коронации Вортигерна, — Роберта усмехается. — Твой дед был готов к войне, он развязал ее, он же и остановил. Месяц беспорядков не назвать войной.
— Ты даже не знаешь сколькие были казнены, — качаю головой. Остались документы, безликие цифры и короткие строчки приговоров. Я читала их, в старом архиве. Даже удивительно, как эти бумаги оказались в свободном доступе.
— Знаешь, как говорят? Еще нарожают.
Двери вновь отворяются, и вновь первыми входят бойцы. Только уже другие — маркиз в сопровождении другого лорда, невысокого, коренастого мужчины. Роберта глухо вскрикивает, но я уже не вижу, что происходит — Атолгар подхватывает меня с пола и прижимает к себе. Зарываюсь лицом в его камзол, крепко-крепко обхватываю руками и понимаю, что не способна отказаться от этого мужчины. От всего, что он может мне предложить.
— Что здесь произошло? Берта, что?
— Она не может ответить, — хрипло выдавливаю я.
Несколько фраз будто прорывают плотину: я чувствую, как намокают мои щеки. Слезы текут ручьем, я лишь сильнее, плотнее прижимаюсь к Атти. Он зарывается пальцами в мои волосы, разрушая остатки прически, выплетая ленты и бусы, отбрасывая их в сторону. Отрывает меня от себя, обхватывает мое лицо руками и целует. Целует мои щеки, губы, лоб. Я поднимаюсь на носочки, прижимаюсь ртом к его губам. От поцелуя что-то тает в груди, становится легче и улыбаюсь прямо в поцелуй. Атти смеется, шепчет, что я слишком сильно его напугала, что он больше никуда меня не отпустит, что положит к подолу моего платья весь мир.
— Видят Боги, милорд, нам сейчас молоко с печеньем куда нужнее чем мир, — сварливо произносит Роберта и я краснею, отрываясь от сильного и надежного мага. — Игрейн, не следует так опрометчиво отдаваться мужчине.
— Миледи! Это поцелуй, а не что-то иное, — вспыхиваю я.
— Когда ты отдашь ему свое «что-то иное» будет поздно, — отрезает Роберта. — Кто присматривает за тобой в Ковене? Как зовут твою дуэнью?
— Роберта, — улыбаясь, негромко произносит незнакомый мужчина.
— Помолчи, дорогой. Так что?
— Дуэнью леди Адалберт зовут Роберта Лайсса, миледи Лайсса, — хохочет боец и добавляет, — милорд Адалберт согласился взять на себя обязательства по сохранению твоей жизни, Берта.
— Подробности? — живо интересуется миледи и мне приходится вмешаться:
— Может, мы уйдем отсюда?
— Надо подождать, — Атолгар обнимает меня и прижимает к себе. Прячусь под его рукой, не обращая внимания на гневный взгляд Роберты.
— Маркиз, вы намерены предложить леди Адалберт свой браслет?
— Роберта!
— Помолчи, Игрейн, — властно произносит миледи Лайсса. — И отойди ты от этого развратника, ради всех Богов!
— Можно идти, — в темницу заглянул Квинт. — О, прекрасная Роберта, кого же ты столь грозно прожигаешь взглядом? Здравствуй, Ройн, — Терцис пожал руку мужчине и подмигнул мне.
— И ты не хворай, бесстыдник, — Роберта с прищуром посмотрела на Терциса, — потакаешь небось другу своему? А миледи потом что, замуж в красном платье?
Я вздрогнула, большего позора и представить сложно.
— Давайте уже пойдем? — взмолилась я, и мы наконец покинули темницу. Под злым взглядом Роберты Атолгар подхватил меня на руки и понес. Я закрыла глаза и спрятала лицо у него на груди. Вдыхая горьковатый запах дыма, мяты и табака я медленно уплывала в сон.
Меня разбудил громкий стук. Посреди моей спальни стояла Роберта, она как раз поднимала с пола небольшую скамеечку.
— Доброе утро, милая. Маркиз запретил тебя будить, но я случайно уронила эту чудную вещицу.
— Которую вы принесли с собой, миледи? — хрипловато спрашиваю я, и Роберта кивает. Царственно развернувшись, она выходит, бросив через плечо:
— Поднимайтесь, миледи, я жду вас в гостиной.
С четким ощущением, что моя жизни меняется, выхожу в гостиную. Там на всех поверхностях развешены мои платья, среди которых прогуливается Роберта.
— Что вы замерли, миледи, извольте принять активное участие в утренней гигиене.
Никогда еще я так быстро не умывалась. Любопытство подстегивало не хуже кнута — что задумала миледи Лайсса? Платьев не жаль, за исключением двух, но, увы, их я надевала уже больше трех раз, и ближайшее время носить было бы неприлично.
— Я так понимаю, это твои любимые наряды? Подол истрепан, заношены едва ли не до дыр, — слегка преувеличивает Роберта. — Ты беспомощна, Игрейн. Не женщина, а что-то библиотечно-научное.
— Что за глупости?
— Служанка помогает леди одеться, а не выбирает для своей хозяйки платья. Ты носишь то, что носила бы твоя служанка, будь у нее деньги. И это бросается в глаза.
Стук в дверь, Роберта хищно улыбается и открывает — в коридоре стоит портной, опухший и недовольный.
— Стоять и слушать, — миледи Лайсса не собирается вступать в полемику со слугами, к числу коих она причисляет и портного.
— По образу и подобию этих платьев сделаешь гардероб для леди Адалберт. Все на островной манер, темные, насыщенные цвета. Шесть светлых платьев традиционно кроя — для участия в обрядах. Мерки остались?
— Да, миледи.
— Превосходно, к завтрашнему утру ты должен перелицевать одно из старых платьев — миледи нечего носить. Если ты способен изменить оставшийся гардероб, — Роберта величественно обводит рукой беспорядок, — значит пришли слуг и забери. Нет — я спалю все это во дворе, а тебя отправлю в Дин-Эйрин.
— Я из Дин-Гуардира, — несмело поправляет миледи портной.
— Так в чем же тогда наказание, если я отправлю тебя домой? — ехидно усмехается Роберта и поворачивается ко мне. — Игрейн, ты поражаешь меня.
— Роберта, что случилось? Кто разозлил тебя? — не выдерживаю я.
— Девочка, ты хоть раз обращала внимание на то, как ведет себя твоя мать? Со слугами, с друзьями и неприятелями? Что же ты творишь? Твоя служанка любит тебя, оттого большинства возможных проблем ты избежала. Но это чудо, что эта деревенская девчушка оказалась настолько порядочной. Ты ночами не появляешься в своей комнате, ночами же уходишь с женатыми мужчинами, остаешься наедине с маркизом, что ты делаешь?
— Я ничего плохого не делаю, — вскидываю руку. Так, как произносит это Лайсса, это выглядит недостойно.
— Может быть, но почему я должна тебе верить? Я женщина, змея, я хочу сплетен и чем они горячее, тем лучше, — миледи серьезно смотрит на меня. — Вы знаете, прошлой ночью милорд Терцис заглядывал в покои девы Игрейн. Ненадолго, вот только оная дева бежала потом за ним, укутавшись лишь в шаль и нижнее платье. Я правду говорю?
— Да, но…
— Не «но». Этой правды достаточно, чтобы никогда не выйти замуж. Мечтаешь о карьере придворной дамы, из тех, что за портьерой дарят крохи любви кавалерам?
— Я поняла, — опускаю голову.
— Что за красотка носится по крепости с браслетом Амлаут?
— Леди Инира.
— Я не про имя спрашиваю, — фыркает Роберта, — будто я могу не знать королевскую фаворитку. Кто она здесь?
— Ее сын будущий маг, возможно, он станет частью Ковена.
— А возможно, и нет. Прекрасно, служанка, помоги своей госпоже одеться.
— Теперь, я надеваю то, что хотела бы носить ты?
— В точку, — усмехается Роберта.
Тугой корсет, темная ткань струится до пола, мои любимые туфли безжалостно высмеяны за слишком широкий нос.
— Поветки всегда были той обувью, что видят лишь мужья и любовники на своих женщинах. Но и башмаки не то, что пристало носить незамужней леди. Посмотри, как изящно смотрится тонкий носик туфельки выглядывающий из-под подола. Или твои башмаки, чуть ли не квадратные и явно мужского фасона. Ты можешь их надевать, когда идешь на природу, на капище — туда, где придется много ходить.
— Нельзя скрывать такую шею, — продолжает Роберта, и Сабия помогает ей собрать мои волосы в высокую прическу, имитирующую замужний узел. Служанка смотрит на меня сияющими глазами, и подает моей мучительнице ларец с косметикой.
— Ты молода и красива, Игрейн, все что нужно лишь оттенить глаза, никакой помады или, упаси Боги, румян. Духи тебе тоже не нужны — достаточно запаха чистого тела и притираний для волос. Не стоит вонять на всю крепость подобно парфюмерной лавке. Вот и все, мы готовы идти на завтрак.
— Наверное, ты права, — я смотрю на себя в зеркало и сдерживаю слезы. Будто мама жива — я никогда не придавала значения одежде и моим гардеробом заведовала леди Адалберт. Служанок для меня тоже подбирала она.
— За исключением нескольких эпизодов, я всегда права. Ты выглядела чисто и свежо, единственная из всей королевской своры, — Роберта мизинцем убирает повисшую на моих ресницах слезу. — И теперь я знаю, чья это была заслуга.
Мы не произвели за завтраком фурора — мужчины, как правило, редко обращают внимания не мелкие изменения в женском облике.
— Ясного утра, леди Лайсса, леди Адалберт, — Инира улыбается, приветствуя нас первой, так, будто она хозяйка крепости ожидающая своих подруг на завтраке. Роберта едко хмыкает:
— И вам не хворать, миледи Звездочка, — от этого приветствия Инира поменялась в лице. Лидда Терцис едко хмыкает и с уважением смотрит на Роберту. Леди Лайсса непринужденно усаживается на мое место, и указывает на стул подле себя:
— Не годится юной, невинной деве сидеть рядом с холостым мужчиной. Не дергайтесь, леди Звездочка, вас это точно не может скомпрометировать. Где же гуляет милорд Амлаут? Отчего мы все томимся голодом в ожидании маркиза?
— Прошу прощения, — Атолгар входит в обеденный зал как раз вовремя речи Роберты. — Я всего лишь зашел за Игрейн, но ее в покоях не оказалось.
— Не стоит утруждаться, милорд, леди Адалберт теперь моя забота, — сладко улыбается леди Лайсса. Все происходящее доставляет ей чистой удовольствие. — Прекрасный браслет, Инира, отличный выбор, маркиз. Вы уже прошли представление Богам? Друид одобрил ваш предстоящий брак? Отчего вы хмуритесь, милорд? Мне, знаете ли, еще свою подопечную замуж выдавать, а чужая свадьба отличное место для знакомств.
— Роберта, кому как не вам знать…
— Не желаю знать, милорд, — жестко отрезает миледи. — Желаю видеть, и озвучивать то, что вижу. Ковен сводит меня с ума — вы держите нейтралитет не только по отношению к двум Динам, вы еще и правила хорошего тона игнорируете. Вот только не всем и дальше жить здесь.