Тери Сан
Реквием по мечте. Я бы не выстрелил.
Посвящается...
У каждого человека существует мечта - маленькая или большая, достижимая или не очень... Все люди разные, желания у них разные, стремления свои собственные: по способностям, по возможностям, каждому своё.
Дьяволу часто приписывают фразу, клише банальности объединяющее всех дьяволов на свете или ...людей:
"Века проходят, времена меняются, а люди - нет".
Остаются прежними, жадными, суетливыми, подлыми. Мол, и желания все одинаковые, не меняются. Жаждут славы, власти, признания, денег, секса...
На что похожа мечта?
Я вижу тебя, стоящего передо мной на коленях. В моей руке пистолет, а ствол упирается тебе в лоб. Твоя жизнь в моих руках, а у меня существует право нажать на курок, осуществить один единственный выстрел и отомстить за всё. Вышибить мозги.
Если бы чувства можно было записать на съёмный носитель, и дать тебе прочитать...
Кажется, именно так ты выразился в очередной своей оде лжи. Сколько ты лгал мне?
Ложь не всегда ложь, иногда в ней содержится то, во что мы верим или во что нам хочется верить, не так ли? Существовало ли в тебе хоть что - то настоящее?
Не хочу понимать. Существуют вещи, масштаб которых просто не хочется понимать, прикасаться к ним не хочется. Спустя время я не знаю, чего в этом больше: "больно" или "мерзко"? В чём больнее? Не могу подобрать определения.
Я не пишу, выплёвываю истины.
Десятки маленьких истин, прожженных собственной шкуркой опыта. Ты стал очередной из них, расписался циничной бритвой.
Придёт день, и у меня хватит сил собрать себя заново, воедино, заштопать из лоскутов раскуроченную тушку души.
Кем я стану? Не знаю. Пугалом, висящим на палке жизни. Страшилой, смотрящим на мир без надежды, что однажды придёт добрая девочка Элли. Разве что добрый психиатр навестит. Иногда мне даже это безразлично. Я не знаю, где живёт волшебник Гудвин, способный дать мне мозги. Понимаешь, малыш, не все дороги из жёлтого кирпича ведут в правильном направлении и приводят к мечте.
Моя дорога из жёлтого кирпича выстилается собственной соломой, а чем выстилается твоя?
Человек может быть разным. Неважно кто он, что он: лыжник, президент или огурцы сажает на грядке. Важно то, что он в это вкладывает, насколько отдаёт себя.
Величина масштаба личности не измеряется масштабом социального статуса или содеянного подвига иногда она измеряется нашими человеческими поступками каждый день. Одной единственной пуговичкой, пришитой на халат, стаканом воды, тремя каплями дождя в луже.
Женщина на кухне личность, захочет - в чай плюнет, захочет - в суп. (с)
Мне бы хотелось придумать себе огромное чувство значимости, большое, как солнечная система или космос. Да только, знаешь, в нём ничего нет. Вообще ничего. Пустышка, иллюзия, фат... Почему? Потому что на планете, как ни крутись, всё равно будут находиться люди, которые ничего о тебе не знают, и клали они на тебя с приборчиком, и будут существовать те, кто тебя любит.
Достаточно, чтобы тебя знал и любил один человек, и вот ты уже значим и важен для него. Ты для него - целый мир.
Один или сто тысяч? Не имеет значения. Когда одного недостаточно, и сто и двести тысяч не будет достаточно. Потому что снаружи много, а внутри пусто. Всё, что значимо, находится в наших руках в пределах собственной досягаемости, для этого никто не нужен. Одна своя жизнь... Бери! Что в ней? Вселенная.
Мне кажется - это важно, по - настоящему важно. Внутреннее бытие определяет человеческое счастье, а всё остальное - чисто так - положить с приборчиком.
Мне, как и любому существу, обидно, когда на меня кладут с приборчиком. Наверное, поэтому я автоматом предпочитаю записываться в аборигены местности под названием "самопослался на хуй", - наверное, так проще изначально отстреливаться из окопа, ничего не ожидая ни от жизни, ни от людей, начинать с нуля....
Зачем ты вытащил меня за руку и подставил под свои пули? Неужели так сложно было понять, что он нихрена не выдержит, мой резиновый бронежилет, предназначенный для единственной цели - не утонуть, когда плаваю в ванной с уточками!..
Ходит дурачок по лесу,
Ищет дурачок глупей себя....
....Светило солнышко и ночью и днём,
Не бывает атеистов в окопе под огнём.
Каждый день, идя на плаху тебя, я твердил заклинанием:
"Так не бывает..."
Потом мешок на голове Страшилы развязался, лопнул, и во все стороны посыпалась трухлявая соломка... На моей дороге из жёлтого кирпича тебе не было места, а ты взял и перегородил путь - заунывная фея фиолетовой страны, владеющая волшебными обезьянками.
Я бы отпиздячил Элли и заебенил тебе этими волшебными башмаками прямо по морде, обладай пониманием, чем всё закончится! Спиздовался б куда - нить на Северный полюс за ведром особо мыльной воды...
Верю, что так далеко твои чаяния не распространялись ... Боже, я бы отрубил себе руку, заехавшую по твоей морде, вырвал язык, предложивший тебе засунуть свою снисходительность в собственную задницу! Ничтожная жертва по сравнению со всем остальным...
Игры, в которые играют люди, - долина тщеславия, которую ты мне открыл. Мой неискушённый Пиноккио превратился в осла, не успев сделать и половины десятых шага.
Я тебя ненавидел с самого первого дня, как крыс, влюбленный в дудочку Гамельдина. Зная, куда приведёт эта музыка, крыс ничего не мог с собой поделать.
Застраховал детишек, родню, сложил весчички, белые тапочки, настрочил завещание, закрыл все домики, кладовки, всё, что могло спасти при условии, что случится чудо, и крыс не утонет в речке.
Целая система, один единственный способ свалить из душащего безумия.
Но звучала дудочка, приходил Гамельдин.... Возвращаясь под утро домой, мокрый, нахлебавшийся воды мазохистично-счастливый крыс сушил шёрстку в норке, свернувшись калачиком и ... продумывал способ.
Иногда правда вылезала на поверхность чёрными спрутами ненависти. За то, что происходит. Крыс согласился с тем, что он крыс, Пиноккио поверил, что он осёл, а Страшила понял, что ему не нужны мозги.
Чудовищно....
В моей мечте я размахиваюсь и со всего размаха въёбываю тебе по лицу рукояткой пистолета до крови. Сука!
Мечта-а-а-а-а-а!
Держу тебя за волосы, заставив откинуть голову назад. Знаешь, мне это нравится, именно так. Провожу стволом по скуле, размазывая кровь по уголку губы, почти нежно в эту секунду.
Сложно удержаться и не вбить тебе в зубы пистолет, но предпочитаю растягивать удовольствие. Я бы тебя даже поцеловал в лучших канонах жанра, да боюсь, стошнит.
- Меня от тебя тошнит, слышишь? - шепчу в самое ухо, рисуя пистолетом вдоль щеки.
- Выворачивает от знания, что ты, мразь, где - то существуешь; ходишь по земле и продолжаешь прикасаться к людям, пачкая их соприкосновением с собой, причиняя зло! Ты поддонок? Нет, ты хуже, гораздо хуже.
Ты - человеческий палач; твоя подлость измерялась не твоей мерзостью, она измерялась болью другого человека, пыткой, на которую ты его обрёк, зная, абсолютно точно зная, на что обрекаешь. Оправдался словами, придумал себе игрушку...
Господи, да, как ты смеешь, после всего этого?!
Рассуждать обо всех этих вещах, писать о том, что ты болишь чужой болью, ненавидишь её причинять. ТЫ?!
Сотворив такое, ты продолжаешь быть, жить, сметь, дышать...
ТЫ!
Ты страшен, человечек. Не мерзостью своего поступка, не предательством души с последующим растиранием сапогами всего, что тебе доверили. Не доверили! Всё, что ты пришёл и выпросил взять посмотреть. Обещал относиться бережно. Бесценные шарики, да? Сука, ты!
Когда я впервые увидел двери собственного безумия, я испугался. Подумал, что такого быть не может. Потом поверил - может. Определённо, это я, и имя мне - легион.
Когда ты ушёл, безумие прекратилось.
Задачка не сходится с ответом? Ответ присутствует, просто решение никому не нужно. В нашем уравнении на х и у положен жирный болт, знак йер на конце.
Обезьянки Бастинды расхреначили героическую команду в лоскуты.
В этой сказке нет счастливого конца: добрый Гудвин не оказался шарлатаном, просто до Изумрудного города надо было дойти, а идти оказалось некому. Мудрая ворона Кагги - Карр улетела прочь, понимая, что оказалась лишней в этой сказке, а розовая фея ещё не знала, что в книжке больше нет места никому. Книжка стремительно сокращалась, уменьшаясь в объёмах. Зато толстыми жирными страницами пух и цвёл маразм. Обезьянки праздновали победу, Элли превратилась в наркоманку, готовую на всё ради новой дозы. А пугало?.. Это не имеет значения. Человеческий мусор, осталась одна обёртка. Шарик, наполненный воздухом и фантиками, ценность которых оказалась сомнительной.
Дорога из жёлтого кирпича, выложенная таблетками - бесчисленным количеством белых шариков, жёлтых шариков, попыткой оттянуть неизбежное. Судьба Страшилы незавидна и печальна. Он - доверчивый идиот, лежал на дороге абсолютно выпотрошенным мешком....
Последнюю солому вынес Гамельдин. Очевидно, топить печку и распевать песенки для новых крыс.
Лучше бы мне ослепнуть от горя и слёз!.. В те дни, пока я выбаливал, ты мог бы стать дельфином и плавать в моём океане. Только ты не выжил бы в нём - тушку солью бы разъело. Жаль, слёзы не способны разъедать души тех, кто их вызвал и породил. Ослепнуть и впасть в отупение было проще и лучше, чем, кристально прозревая день за днём, оказаться разрезанным происходящим на части.
Дохнуть от боли - это не метафора. Ты содрал заживо кожу и повесил живого человека выбаливать на крючке своего сучьего вампиризма, подключив медленный ток....
Выть ультразвуком души - всё что осталось. Ты говорил, что слышишь музыку Вселенной, а ты когда-нибудь слышал, как незримо воют человеческие души, тварь?!
Слова? Я подпишусь под каждым словом, под каждым смыслом, поставлю жирный росчерк с подписью тебе на память. Можно кровью, но я больше не продаю душу настолько дешево. Ты оказался убогим упырём и совершенно беспонтовым дьяволом.
Забей это признание себе в глотку, кажется, именно так расторгают контракты. Японская ничья: один удар по шахматной доске и фигурки летят к чёрту.
Вот и всё, что останется после меня.
Собери веничком в совочек и выброси в форточку; тебе это не нужно, мне - тоже.
Всегда мечтал написать тебе прощальное письмо, высказаться бурным русским матом, пребывая в здравом уме и твёрдой памяти.
Не стал. Хотел, но предпочёл тихо сдохнуть, мысленно продолжая цепляться за тебя пальцами, отчаянно ненавидя само понимание происходящего, понимание, в котором не существует гордости, а люди превращаются в раздавленные арбузы. Любишь арбузы? Съешь меня, а потом, когда подавишься, выплюни и посади одну косточку в землю, может, трепетно ухаживая за этой бахчой, ты вырастишь свой личный идеальный арбуз.
Мерзко. Мерзкое ощущение быть выебанным в душу с полным пониманием произошедшего.
А ты, глупая, самолюбивая, эгоистичная тварь, живёшь себе в блаженном неведении, позволяешь себе строчить пошлые стишки. Ты знаешь, через что заставил меня проходить?! Ты знаешь, сколько это длилось? Незнание не освобождает от ответственности.
Но, думаю, ты знаешь. Наслаждаешься, да? Наслаждайся. Тебе нравится причинять людям страдания, ты просто питаешься этим. Хобби у тебя такое, упыриное.
Прижимаю к губам рукоять пистолета почти молитвенно. В такие моменты мне остро хочется заплакать. От бессилия. У меня на тебя рука не поднимается. Ты в моей власти, я могу тебя убить, могу сделать всё, что угодно, - мечта, жеж, хули? - но... Мне не станет легче.
Бывает такая грань, на которой у человека не поднимается рука, и возникает опустошение, усталость.
Ты причинил мне зло, человек, страшное зло. Возможно, эта грань не вместит чужого понимания. Всего этого понимания: что в нём, что за ним, что внутри, а ты... Не поймёшь. Хоть всё лицо тебе до крови разбей, ты не поймёшь. Травянчик - кукла с не пророщенными синапсами.
Остро хочется оттолкнуть ладонью, просто оттолкнуть от себя, уперевшись в лицо расставленными пальцами, задрав губу.
За что мне злиться на тебя? За что мне тебе мстить?
Это ты за свою обиду мстил, как мог, как умел, по твоим словам. Сделал всё, что смог, и отомстил. Было ли это правдой? Без понятия. Я не верю ни единому твоему слову. Интуиция остро кричала об опасности, разум убивался в истерике, отказавшись участвовать в процессе. Только душа, распахнув свои куцые три пера, рванула тебе навстречу без всякой логики, готовая вкупаться в любой маразм.
А я могу подавиться собственной ненавистью. Единственное, что мне осталось, это давиться ей, умирая день за днём. Мысленно ебнуть с чувством пару раз рукояткой пистолета, сжимая в пальцах, но понимая, чётко понимая, - я бы не выстрелил.
Моя мечта, в которой я держу пистолет, приставив к твоему лбу, а ты в моей власти. Даже в мечтах я не в состоянии нажать на курок - рука дрожит.
Мечта, в которой я продолжаю выть от бессилия. Не могу тебя убить, перейти последнюю грань. Хочу, чтобы ты, сука, жил! А когда хватает сил выскрести из себя остаток голимого прекраснодушия, не желаю даже, чтобы ты мучился.
Пытаюсь быть лучше. Понимаешь, не могу, но пытаюсь изо всех сил найти в себе веру, найти в себе силу прощать, молюсь об этом прощении и не могу, воя от боли, хочу нажать на курок!
Пиздани собаку палкой, укусит? Ты мне нож в нутро засунул, твоё существование проворачивает его день за днём в незаживающей ране. Сколько я держусь, понимаешь?Много. Ты не простил, а я - всего лишь человек. Человек, чью любовь предали и испачкали, чью веру размазали по асфальту. У тебя хватает совести и подлости обвинять меня во лжи после всего этого?
Я не прошу тебя опомниться, тебе этого не дано - опомниться, - ты же видишь и слышишь постоянно только себя одного. Но, будь я четырежды Чебурашкой Ебипетским, ты не имел права так со мной поступать: вламываться в домик, ломать игрушки. А раз поступил и вломился, прими и название своему деянию - это подлость! А людей, поступающих так с другими людьми, называют подонками и подлецами.
Я больше не пекусь о душе, она давно горит в аду, проклятая тобой. Тебя моя душа не прошла. Хотелось бы понять, что меня останавливает каждый раз, удерживает руку в миллиметре от нажатия на курок. Раз во мне нет ничего святого, отчего бы не ёбнуть тебя за всё? Не могу. Я не могу тебя убить. Просто я не могу.
Любовь? Может, я всё ещё люблю тебя, и она не умерла. Я думал, что умерла, а она живучая, - финт ушами, - сныкалась в уголок и продолжает радостно делать себе харакири тупым напильником без наркоза. Неужели я настолько мазохист? Нет, скорее висельник, подвешенный за шею без табуретки. Гуманного перелома шеи не случилось, и вот медленно задыхаюсь без кислорода, а верёвка оказалась неожиданно неподдающейся.
В последние секунды жизни висельник не думает о боге, он думает о верёвке в надежде прекратить мучения. Но беспонтово - безнадёжный вариант. С радостью отдам сердце любой живой твари, способной залечить. Сезонная распродажа. Можно ли залечить пробитое сердце? Залить чужим человеческим клеем, тёплой янтарной смолкой? Раньше мне хотелось кинуть его тебе в лицо, крикнув: "Забирай! Оно тебе не нужно, а мне оно не нужно тоже". Зачем мне сердце, проколотое тобой? Сердце, которое болит? Расхреначил наизнанку и наперекосяк, расписал, как матрёшку под хохлому, и смеешь, уверяешь, что так оно и было. Какой же ты гад всё - таки!
Хотел ли я тебя вернуть? Нет. Просто болеть и проходить ломку, избавляясь от зависимости, оказалось мучительно. Надежда не умерла последней, просто, когда ты убил веру, она неожиданно долго агонизировала.
Мечта закончилась, как песня на пластинке. Крутится диск, а мы в тупике. В голове заело единственную дорожку, царапая иглой. Бессмысленный вопрос песней Мары:
"Пускай я не герой, за что со мною так?"
Ответа нет, никогда не будет. Спустя время, я перестал его искать.
Мы выбираем, нас выбирают, и это часто не совпадает.
Наверное, мы все рано или поздно получаем то, что в конечном итоге заслуживаем, получаем тех, кого мы заслуживаем.
Кого здесь винить?
Люди отрицают сами себя, а тянутся к себе подобию, находят зеркала собственных отражений точно таких же, как они, чтобы увидеть в них свои собственные недостатки, отшатнуться от своих собственных демонов, заорать: "Фу-у-у-у-у!" Обвинить во лжи.
На моём парапете дней единственное, что заставляет меня почти безумно исступлённо хохотать в сухой истерике, понимание. Понимание, что всё, что ты сказал мне, я могу применить к тебе. Всё, что продолжаю произносить в твой адрес, равноценно могу сказать в свой собственный. А после того, как убью тебя в мечте, единственное, что останется, - пустить пулю в свой собственный висок. Справедливость восторжествует.
Люди разные, люди странные, кого винить?
Винить за то, что мы люди....
Человеки, вывернувшие наизнанку принцип "Никто никому ничего не должен, никто никому ничего не обязан", забыв о том, что именно связи и отношения, именно обязанности и обязательства, делают людей людьми. Добровольно взятые на себя узы любви и ответственности за всех тех, кого мы к себе приручаем.
Но это страшное слово "люди"... Я стал его бояться, познакомившись с тобой, узнав, что такое "ЛЮДИ". Что такие люди, как ты, существуют. Я стал бояться таких как ты ЛЮДЕЙ, понимая, что я сам оказался таким ЛЮДЕМ.
Можно ли сказать, что я сейчас свободен? Нет. Ты по-прежнему имеешь значение, причиняешь боль. Рана не зажила, но сейчас, спустя время, стало проще - болит не настолько остро. Легче это воспринимать, выносить, относится ко всему пофигистичнее. Не настолько мучительно, как вначале, когда даже кожа болела.
Впрочем, что рассказывать, понять это может только тот, кто это проходил. Наверное, махни ты хвостом, в тот любой момент... В году 365 дней, умножь на два, они все состояли из боли. Каждый день я отсчитывал часы, зачёркивал календарь, ставил сроки. Новые и новые сроки, переносил, снова зачёркивал....
Да, в том аду я бы за тобой пешком на коленях до Марса прополз, унижаясь, готовый похуистично молчать в тряпку, зашить рот и всё вывернуть и отдать. При одной мысли, что ты сможешь меня от этого избавить... Я бы тебе денег заплатил.
А когда меня окончательно накрыло медным тазом, не прополз. Мне кажется, именно тогда я перестал верить в бога и дьявола разом. Но я знаю, что в тот день, когда воя от боли начал молиться за тебя, мне стало легче. Потом понял, что выживу и выберусь.
Сейчас почти сюром воспринимается! За прошедшим хочется вести дневничок, как боевому ветерану. Что я напишу в нём? О том, что боль души - это не что иное, как умирающий и корчащийся в муках эгоизм, я написал. Стал ли я альтруистом после этого? Нет. Это зуб может болеть, и его можно вырвать, а душу свою какими клещами из себя вырывать? Что там вырывать на струнах души? Да, эгоист, но я не знаю, почему вцепился в тебя как клещ. Я бы рад отцепиться, просто у меня хоботок заклинило, он сломался, и в этом нет моей вины, просто это выше меня, выше моего понимания. Я не знаю, кого ненавидеть за это - себя или тебя.
Что написать? Ад существует. В аду любимые люди нас предают.
Моей первой мечтой было не желание убить тебя, а...
Пока я корчился от мерзости содеянного, не в силах поверить, что это ты, что это действительно ты, - мне хотелось только одного, чтобы ты оправдался.
Придумал что угодно: нападение марсиан, войну в Ираке, что ты спец агент, завербованный США. Я бы поверил, во что угодно поверил. Если сравнить со всей той чудовищной ересью, что я регулярно проглатывал тоннами, спец агент ЦРУ и война в Ираке выглядели бы убедительными предлогами. Я мечтал об этом, о тебе, просящем прощения, клянущимся, что ты не знал.
Только лазейки не оставалось. Это я не знал. А ты - знал, с самого начала представлял ситуацию. Никаких оправданий быть не может; спрос с тех, кто сильнее. Ты был сильнее в тот момент. Должен был понимать, каким бы убогим не был, такое ты понимать был обязан. Подарок под дверью... Самому не мерзко тогда было? Тонны лжи. Можно ли сказать человеку "люблю"? Просто так подарить ему эту свою любовь, чувство.
Бомба в пакетике с цветами, цианид в чашке какао, больница и рука, перевязанная капельницами.... Об этом не пишут книг. Жалкие герои никому не нужны, всем хочется хеппи-энда в книгах, потому что в жизни их практически не бывает, а верить во что - то надо.
Я не лелею обиду. Просто не в состоянии простить и не знаю, смогу ли это сделать, может и смогу однажды, но не раньше, чем это станет безразлично и перестану болеть.
Ненавидеть страшно, хуже всего, когда человек остаётся запертым в стеклянной банке собственных чувств. Пытаюсь найти выход, откопать в себе что - то светлое, но не в силах примириться со случившимся насильственным живодёрством; разум отказывается масштаб постигать. Изнутри скручивает чёрной пружиной, а рука непроизвольно хватает пистолет.
"Внимание, это захват души! Лечь на пол лицом в воздух! Вас, гражданин, попрошу к отдельной стенке. Я ещё не определился, что я с вами буду делать".
Где - то в одном из уголков моего продырявленного сердца живёт странный искривлённый уродец с обрубками крыльев и мазохистично пилит себе вены напильником. По-моему, его зовут любовь.
Но знаешь, он очень избит. Он ослепший, просто обваренный весь, как кипятком, в шрамах. Похож, на слепого крыса, у которого больше нет глаз или он не желает, чтобы они были. Он сидит себе там, в тёмном подвальчике, прикованный за лапку к душе.
Откуда - то сверху пробивается тусклый серый свет. Наверное, там бог. Крыс сидит с напильником, запертый в одной из камер домика души. Он не готовит побег. Просто он никому такой не нужен, ему стыдно, что он такой уродливый и некрасивый, но он твой. Просто ты его придумал, посадил и вырастил, а я оказался хреновой бахчой, и арбуз вышел квадратным.
Крыс пилит себе вены напильником. Он не желает узнавать Гамельдина, он не помнит, о чём тоскует. Просто крыс больше не может жить. Когда он закончит резать вены, он умрёт, и в этом домике души освободится одна маленькая камера. В ней записано имя, дата и множество других вещей. Когда крыса не станет, придут весёлые тюремщики; они всегда веселятся, - просто не умеют по-другому, - сложат трупик на носилки, скатают матрасик. Не знаю, куда его выкинут, они не хоронят.
Хочешь, они перешлют его тебе по почте? Обычно близким людям сообщают о смерти, а ты его единственный родственник. Возможно, в память о тебе труп крыса кремируют и положат в урну с прахом.
Мне очень грустно смотреть на этого уродца, он вызывает жалость, глупый такой. Каждый раз, когда я на него смотрю, а он упорно продолжает пилить себе вены напильником, мне хочется плакать. Слезы текут совершенно непроизвольно. Мне хочется взять его в ладони, отобрать напильник, прижать к себе и сказать: "Что же ты сделал с собой, глупый крыс? До чего ты себя повёл? Кому ты поверил?".
Я бы гладил крыса долго-долго, пока он не успокоится, но крыс слепой, не понимает, застыл в каком-то мгновении шока. Когда его отпускаешь на пол, снова тянется к своему напильнику, нашаривает и продолжает пилить вены, он не хочет жить. Это единственное, что он понимает. Он не хочет жить.
Ты его столько раз убивал, что он решил тебе помочь, и теперь упорно убивает сам себя. Крысу не нужны другие игрушки, он оказался слишком предан тебе, слишком сильно любил. "Убит любовью" - надгробная эпитафия, которая больше не кажется мне смешной.
Когда я смотрю на это, смотрю, как он умирает, хочу взять пистолет и всадить пулю в тебя или в него. Не имеет значения в кого из вас. Всади я пулю в него, крыс прекратит мучиться, но на него у меня тоже рука не поднимается. Он попросил не убивать себя и попросил не убивать тебя. Он сказал, что всё сделает сам: возьмёт на себя заботу и ответственность за вас двоих. Именно он молился за тебя богу, прося простить, когда я дошёл до последней грани; он отдал свои крылья, и каждый раз выходил вперёд, не давая мне утонуть в собственной чёрной мути. Потом он ослеп.
Я держу тебя на прицеле, смотрю в твои бездушные пустые глаза. И вспоминаю себя несколько лет назад. Существуют ли ответы?
Где - то там внутри замирает с напильником маленький крыс. Вынимаю его из сердца, поднимаю и сажаю на плечо, накрываю ладонью. Держу так, согревая теплом, несколько секунд, чувствуя маленькое крысиное тельце. А затем поднимаю руку и разряжаю обойму в воздух, швырнув пистолет у твоих ног.
Это мечта. Она, конечно, не должна закончиться так, но она так заканчивается.
Мы с крысом, в лучших традициях вестернов, уходим на багровый закат по дороге из жёлтого кирпича. Крыс сидит на моём плече, он пока ещё ничего не понимает. Я пока и сам ещё толком ничего не понимаю, но точно знаю, напильник я ему больше не дам. У меня пока ещё нет мозгов, мне только предстоит найти Гудвина, но Бастинда внутри меня повержена. Может она оказалась просто отражением в зеркале, а крысолов из Гамельна возможно, был не плохим парнем, или Пинноккио, угодивший в цирк уродов, на самом деле получил хороший урок, и ещё много всего, но это теперь не важно. Я не собираюсь оборачиваться в прошлое, проверять, осталось ли там что-то или нет.
Мой крыс такого не заслужил. Ещё я думаю, что обязательно выхожу его. Буду за ним ухаживать трепетно, кормить, поить, выводить гулять, перевязывать и лечить лапки. Может его любовь и не была взаимной, но она заслужила себе право быть самой собой, заслужила себе право на свою собственную жизнь и маленькую самостоятельность.
Однажды, когда крыс вырастет, выздоровеет и у него снова отрастут крылья и лапки. Но... это уже будет совсем другая мечта.
16
17