Предисловие
Однажды (да-да, однажды, оно всегда приходит неожиданно) я проснулся и увидел сон. Но к этой сказке он не имеет никакого отношения, а к тебе, мой многоуважаемый читатель, тем более, поэтому я, как некогда некий Даниил Хармс, о нем говорить не буду. Может быть, потому, что и сам не помню, что это был за сон. И вот однажды после этого невразумительного случая я опять-таки проснулся и увидел прямо перед собой потрепанную рукопись, безнадежно испачканную белым пометом перелетных птиц и грязно-голубой кровью. Пойми, дружок, то, что я проснулся во второй раз после первого «однажды», не значит, что я продолжал спать в том первом очень странном случае. Просто однажды я проснулся и на столе, испачканном чьим-то сальным взглядом и черной тушью, увидел перед собой то, что теперь перед собой видишь ты, мой бедный, бедный читатель. Было это уже после того, как я однажды, которое всегда приходит неожиданно, проснулся и увидел сон.
Надеюсь, теперь понятно, почему ты «бедный-бедный» читатель? А ведь это только начало. Дальше будет вообще ой-ёй-ёй и ну и ну, и даже о-го-го, и боюсь, что, скорее всего, ай-яй-яй. Поэтому, пока не поздно, а кто знает, три часа ночи – это рано или поздно, и вообще, это ночь или утро, – захлопывай эту книгу и иди, иди отсюда, пока не поздно. Не скрывай зевоту, она оправданна, не обижайся, ты, наверное, хороший и очень умный, – это не для тебя.
Эй, а где же все?!! Кажется, все ушли, думаю, что на фронт. Какие умные, однако.
Но ты-то остался, я знаю. Вот и молодец, вот и умница. А теперь вымой с мылом руки (свои, разумеется), закутывайся поуютней с головой в одеяло, затыкай уши ватой, закрывай глаза (свои, конечно) и слушай, слушай, слушай… Ну, так вот.
Я очень удивился, обнаружив этот текст. Не морщи лоб, мой дорогой друг, и не криви в высокомерной улыбке свои красивые губы, лучше съешь чего-нибудь или выпей. Я не буду врать, утверждая, что не знаю, откуда взялась эта рукопись, мне ее никто не подбрасывал. Я сам ее написал. Но все равно, увидев перед своим носом эту рукопись, – страшно озадачился и долго чесал затылок, надеюсь, свой.
Почему? С таким же успехом об этом я могу спросить и тебя. Кто знает, может быть, когда-нибудь ты мне подробно объяснишь, для чего я все это пишу. А сейчас не спрашивай, не то уйдешь за подавляющим большинством без шапки в ночь холодную, как Королевский Повар. Да-да, тот самый, вышедший однажды без всякого повода, без шляпы и кальсон, в Бесконечную Зимнюю Ночь и прямым ходом вошедший в занудные школьные хрестоматии всего мира и так и не вернувшийся обратно. Поэтому спи и не перебивай.
Итак, в этом произведении нет ярких характеров, захватывающих событий и какой бы то ни было интриги. Переживать не за кого. В этой сказке нет центра – одни окраины, вознамерившиеся, правда, стать центром. Люди и животные, как наполовину родившиеся, наполовину приснившиеся тени. Если честно, читать эту сказку не стоит.
Но задумывались ли вы о том или о тех, кто проходит мимо вас в ракурсе бокового зрения, на границе временного поселения случайных прохожих и замкнутого пространства внутри траектории полета кем-то брошенного пустого спичечного коробка? Например, – вы стоите на троллейбусной остановке, курите, любимая девушка от вас ушла или, наоборот, вы от нее ушли, как некогда некоторые читатели ушли от внимательного чтения киргизского, финского или эвенкийского эпоса. Но подавляющее большинство прохожих о ваших делах, естественно, не догадывается и даже вас в упор не видит. И согласитесь: это не означает, что вас, ваших проблем или эвенкийского эпоса нет. Или во сне вы чудом избежали, а может быть, и не избежали смерти – в сновидении могут быть сомневающиеся в том, что вы живы? Вы чувствуете запах человека или его сигареты, когда, опаздывая на работу, вы проноситесь на бешеной скорости мимо троллейбусной остановки, на которой вчера стояли вы, а теперь там стоит кто-то другой? А у него, между прочим, творческий кризис, но вы не замечаете не только его смятения, но даже запах перегара не достигает ваших ноздрей. Стоял там кто-нибудь или нет? А вдруг это были вы или я? Существуем ли мы для них или они для нас? Вот так, а вы говорите!
Еще, должен честно признаться, – я заснул над этой рукописью от дикой скуки, которую она навевает. Читать ее не могу даже я, а вот написать почему-то смог.
Книга, в которую никто не заглянет и которую никто никогда не прочитает, называется «Мертвецки скучная Книга». Представляете, каково пассажирам, которые внутри нее находятся! Мы не знаем ничего о жильцах вон того дома, но их книгу читают какие-то их дальние и близкие родственники, а про персонажей этой книги никто никогда не узнает, потому что читать это невозможно и, кажется, не нужно.
Представьте себе: живет большая семья, про которую никто ничего не знает – ни милиция, ни продавцы, ни почтальоны, ни тиран король, ни соседи, ни дальние родственники. Представляете, какой класс! Делай что хочешь, безо всяких последствий со стороны, а вот изнутри начинается такое… Но какое нам с вами до этого дело?
Между тем эта сказка чудо как хороша. Попробуйте пересказать музыкальное произведение, и уверяю вас, вы попадете в такое же глупое и неприятное положение, в какое попала когда-то хорошая девушка Клара Курбе. Любой – красивый или, наоборот, кошмарный – сон словами не передать. Он будет далек как от действительности, так и от иллюзорности. Эта сказка – неудачный синтез балета, поэзии, музыки, неинтересного бреда, необоснованных претензий, уличного попрошайничества и не очень хорошо написанной прозы.
Если же вы все-таки решите прочитать нижеизложенное от начала до конца (от чувства признательности я даже перешел на «вы»), позвольте мне дать вам несколько бесполезных советов. Во-первых, если во время чтения вам захочется спать – спите (на то и рассчитано). Дело в том, что в сказке на протяжении многих лет одно время суток – ночь – и одно время года – зима, – поэтому спите спокойно, как жители Багдада. Во-вторых, если захочется есть или пить – ешьте и пейте (говорят, это полезно). И главное, никогда не теряйте надежду, что зима, как это ни печально, когда-нибудь закончится и жить станет не менее интересно, потому что этой весной я хочу растаять, как снеговик. Когда шел снег, смешные дети называли меня Дедом Морозом, и я дарил им подарки. Одинокий ребенок подарка не получил. Этой весной я хочу растаять, как снеговик. Mr Filling грустно прошел мимо. Любимая девочка, послушай: он ушел в туман. Стеклянный путь хрустел под его ногами хрустом февральского снега. Эй, Filling! Прошедшей зимой я был грустным Дедом Морозом, и одинокий ребенок подарка не получил. С Берингова моря ветер принес туман к моему дому на болоте. Я слышу за стеной шелест травы. Это уходят в туман дети весенних цветов. Любовь над крышами. Там бродяги, как звуки, несчитанные, нечесаные. Mr Filling с ними у костра. Он пьян и счастлив. Под моими ногами скрипит февральский снег. Этой весной я хочу растаять, как снеговик…
Вот такая история, блин. А знаете, кого я имею в виду, говоря «одинокий ребенок»? Сообщаю, только никому не говорите. Это вы. Ибо какой дурак будет читать эту галиматью, да еще в три часа ночи. А начинать ее читать надо именно в 3 часа 00 минут, иначе ничего не поймете.
28.11.01 15:37:44
Там где зимуют раки
“…Аплодисменты переросли в рёв. О чём он думал в этот момент? Один Бог знает.
Дико смешная штука жизнь. Только почему так тихо?”
Кролик отложил газету и вопросительно посмотрел на Дика.
– Как удалось актёрам вытащить его из-под рояля, если перед этим они исчезли?
– Просто в этом ненормальном мире исчезает всё, – пожал плечами ёж. – Представляешь, бесповоротно – раз и навсегда.
Он прижался носом к замёрзшему стеклу и, не глядя, нажал в магнитофоне кнопку “PLAY”.
– Знаете, что мне это напоминает? – послышался голос рака. – Начало. Начало пролога.
– Пролога к чему?
– Ого…
ПРОЛОГ
За этот вечер Дикий Ёж Дик выкуривал уже восьмую пачку сигарет “Голуаз”. Он нервничал, хотя понимал, что причин для этого нет. Ёжик жил в большой норе, скрытой от посторонних глаз дико колючим дикорастущим кустарником. Единственное окно выглядывало из хитро переплетённых стеблей диких роз, как чудом уцелевший глаз чрезвычайно проницательного пирата-неудачника, прикинувшегося холмом среди вечно цветущих красных цветов.
Весь вечер дикий ёжик слушал только Джон Ли Хукера.
Наконец, он встал с уютного дивана и подошёл к окну. На стекле дикий мороз рисовал замысловатые узоры.
– Ну вот, кажется, началось… Художник южно-портовый!
Ёж распахнул окно и плюнул в быстро темнеющий морозный воздух. Во рту появилась дикая сухость.
– Чёрт, где же дверь?!!!
Дверь с грохотом распахнулась. На пороге, весело шевеля ушами, стоял Дикий
Кролик Сигурд. Ёжик захлопнул окно и, не оборачиваясь, спросил:
– Что же происходит в этом мире? И почему так тихо?
Кролик упал со ступенек, докатился до стола и, стукнувшись лбом об его ножку, грустно сказал:
– Потому что десять тысяч дхарм пусты.
Ёж дёрнул носом и щелчком выстрелил в Сигурда потухшей сигаретой. Кролик увернулся и бычок, как всякий посторонний, молча пролетел мимо. Ёжик, однако, не расстроился, и даже не раздвоился по этому поводу. Плюхнувшись на диван, он снова закурил. Кролик присел у камина на пол.
– Дик, ты здесь совсем одичал.
– А сам-то, сам-то, – вяло огрызнулся ёж, – ворвался, как дикий носорог или ошалевший верблюд, даже не поздоровался. И вообще – когда обещал быть?
– В полночь, – виновато кивнул головой Сигурд.
– Вот, вот, а теперь посмотри на часы.
На часах, стоявших на каминной полке, было: 1 час, 22 минуты.
– Понимаешь, мешали разные посторонние: дикие птицы, чёрные предчувствия, серые мысли и ранее ликвидированные агенты Тибетской Разведки. Пока я гонял диких – серые куда-то исчезли, а чёрные завели туда, куда и Серого Вальгарда не заносило. Чудом добрался до тебя.
Кролик снял с плеча дорожную сумку и бросил на кресло. Громко щёлкнула клавиша магнитофона – кассета с “M-r Lucky” закончилась. Стало слышно, как снаружи домика воет ветер.
– Ну-с, сегодня ты, наконец, расскажешь мне какую-нибудь интересную историю? – спросил кролик.
– История эта началась очень давно, и как ни странно, до сих пор не закончилась,
– сказал Дикий Ёжик и повернулся к нему спиной. На спине к иголкам прилипли жёлтые и красные листья.
– Давненько же ты не приводил себя в порядок – укоризненно покачал головой
Сигурд – я же говорю: ты здесь совсем одичал.
Ёжик неожиданно рассердился.
– По-моему, ты не Сигурд, а Дуглас. Да, да, тот самый Дуглас. Кролик, не заметивший, что на листьях, прилипших к моей спине, нет ни капли синей и чёрной краски, может быть только Дугласом.
Кто такой этот Дуглас, мы с вами вряд ли когда-нибудь узнаем. Но, тем не менее, Дикий Кролик Сигурд насупился и превратился в Дикого Кролика Дугласа. Впрочем, особой разницы между ними лично я не заметил.
За окном послышались звуки расстроенной виолончели. Кролик взял из тёмно-синей пачки сигарету и прикурил от тлеющей головешки.
– Слушай, Дик, какая же это история, если она ещё не закончилась? – растерянно спросил он.
– Истории никогда не заканчиваются, – усмехнулся ёж.
– Ага, пока все участники не умрут, – понимающе кивнул Дуглас и почему-то горько заплакал.
В дверь кто-то скрёбся. Друзья удивлённо переглянулись.
– Кто там? – спросил Дик.
– Это я, рак, – раздался из-за двери чей-то скрипучий голос.
– Тогда заходи, – нагло распорядился за хозяина Дикий Кролик.
Дверь приоткрылась, и в нору как-то боком вошёл, а вернее вполз, чёрный-чёрный рак.
– Добрый вечер, – вежливо сказал он. – Можно у вас перезимовать?
– Конечно, – великодушно кивнул головой Дик, и, бросив на кролика задумчивый взгляд, грустно вздохнул.
– Эта ночь будет очень и очень длинной.
– Я прошу прощения, но запах диких роз привёл меня сюда, – сказал дикий рак и густо покраснел.
– Проходите, не стесняйтесь, располагайтесь как вам удобно, – засуетился хозяин, обращаясь к раку, всё ещё стоявшему в дверях.
– Спасибо, тогда я залезу туда. – И рак клешнёй показал на тазик с водой, стоявший перед большим пыльным зеркалом у камина. Обычно в этом тазике ёжик умывался перед сном, но возражать не стал, обрадовавшись, что для нежданного ночного гостя нашлось достойное ложе.
– Я бы зимовал в реке, – вздохнул рак, – но я страшно боюсь диких греков.
Знаете, они так и шныряют по берегу и, мало того, суют свои огромные корявые руки в воду, пытаясь схватить нас и, более того, обогреть. Заснуть невозможно. А тут ещё этот запах.
Рак нервно пошевелил усами. Надо заметить, запах диких цветов, действительно густевший с каждой секундой, опровергая брюзгливое ворчание рака, незаметно погружал ёжика и его гостей в сладкий, но от этого не менее опасный сон.
Дикая темнота проникла сквозь закрытые глаза внутрь Дикого Ёжика и закружилась там по часовой стрелке. Дикий Кролик пытался бороться со сном, но в конце концов зевнул, и бесцветная пустота, вращаясь, в отличие от темноты, против часовой стрелки, да ещё и по перпендикулярной относительно времени орбите, ворвалась в его сердце. В ушах Дикого Ежа стучал бубен юкагирского шамана.
Шаман сидел под скалой у костра на берегу Великого Северо-восточного Моря. А на скале, словно осенние листья, кружились Дикий Кролик Дуглас и Дикий Ёжик Дик.
* * *
Дикий Ёжик открыл глаза и посмотрел в окно. За окном кружились снежинки. В голове закружились слова. Закружились в игрушках пружинки, во дворе закружилась трава. Закружились неясные чувства, закружилось коварство и зло. Закружилось в пространстве искусство, и наука, и ремесло. Закружились противные мухи, закружилась в полях конопля, закружились на кухнях старухи, закружилась планета Земля. Закружились в часах шестерёнки; закружились дрова на траве. Закружились четыре сестрёнки почему-то в моей голове…
И кружились всё быстрей президенты двух Корей, короли пяти Италий, семь бродяг из Португалии, девять хиппи из Литвы, обкурившихся травы, двадцать шесть гробовщиков и Борис Гребенщиков. Дикий Ёжик, ты врубись – закружилась даль и высь, закружилась близь и даль, закружился Блез Паскаль, Мой читатель, ты прикинь – закружились янь и инь. Как кружилась эта дрянь, эта инь и эта янь, невозможно описать. Закружилась чья-то мать. Чья-то мать и чья-то дочь.
Закружилась эта ночь. А теперь, мой друг, представь: закружились сны и явь, закружился дикий бред, закружился мой портрет, закружилась голова и опять слова… слова…
Закружились скрипачи, дети, мысли, кирпичи, черти, ангелы, принцессы, прокуроры и процессы, почтальоны и врачи, книги, викинги, мечи. Всё кружилось и неслось по спирали вкривь и вкось. Пироги за сапогами, пацифисты за врагами, за тетрадкой – Эрих Фромм, всё кружится и вертится между явью и пером. Закружился дикий лес, как Паскаль, который Блез, я о нём упоминал, закружился Марк Шагал. Закружились галл и гунн, закружился полк драгун…
Дикий Ёжик открыл глаза и посмотрел в окно. За окном бушевала метель. Напротив Дика в плетёной качалке сидел Дикий Кролик Дуглас и, вытаращив глаза, громко пел свою, а может, мою песню. Он почему-то нервничал и явно ничего не понимал.
Закружились комары, дамы, тряпки, топоры. Этой ночью в кабаре закружилась нота ре, а за ней, представь себе, закружилась нота бе. Закружился электрон, закружился царский трон. Закружился в книге миф, закружился в небе гриф, закружилась на ветру жизнь – собака… точка… RU…
Дикий Кролик открыл глаза и увидел камин. В камине пламя жадно пожирало берёзовые поленья и еловые дощечки с непонятными письменами. Дощечки с треском взрывались, порождая дикие фейерверки искр. В глазах рябило. Кролик с трудом оторвал взгляд от камина и, вскочив с плетёного кресла, чуть было не столкнулся с ежиком, кружившимся по пещере как колючее перекати-поле, занесённое сюда с бескрайних равнин Северо-западного Казахстана. Крепко закрыв глаза и подвывая, как дикий койот, Дикий Ёжик пел полночную песню.
Полночь в доме и лесу. Полночь в сумке и носу. Полночь в пиве и вине. Полночь в зайце и коне. Полночь в кролике и Шиве. Полночь в Смольном и Разливе. Полночь в Бресте и Кремле. Полночь в Варне и Орле. Полночь в Берне и Вудстоке, в Осло и Владивостоке. Полночь в букве, полночь в духе. Полночь в сердце, полночь в ухе.
Полночь в камне и песке. Полночь в счастье и тоске. Полночь в небе и еде.
Полночь даже в кое-где. Полночь в джазе, полночь в блюзе. Полночь в Ване, полночь в Мусе. Полночь в Майринке и Гёте. Полночь в беге и полётеПолночь в школе и на трассе. Полночь в Насте и Михассе. Полночь в Марте, Лизе, Тане.
Полночь в Соне, Еве, Анне. И ещё, по крайней мере, полночь в Ире, Варе, Вере, Эле, Оле, Але, Уле. Полночь в скорости и пуле. Полночь даже, вот те раз, в сигаретах “Голуаз”. Полночь в клерке, полночь в банке. Полночь в хиппи, полночь в панке. Полночь в греке и реке. Полночь в раке и руке. Полночь в скерцо и хорале. Полночь в Кларе и коралле. Полночь в Карле и кларнете. Полночь в марле и лорнете. Полночь в Саше и шоссе. Полночь в саже и росе. Полночь в майке и носках. Полночь в почках и мозгах. Полночь в бочке и рассоле. Полночь в тачке и мозоли. Полночь в точке и дыре. Полночь в выдре и ведре. Полночь в тле и носороге. Полночь в дуре и пироге. Полночь в шее и ноге. Полночь в сладком пироге. Полночь в Чили и Корее. Полночь в чехе и еврее. Полночь в чихе и плевке.
Полночь в швабре и совке. Полночь в дедушке и тёте, в электричке, самолёте, в Контролёре и свече; в бороде, усах, мече. Полночь в кресле и камине, динамите, бомбе, мине. Полночь в море и костре. Полночь в красном фонаре. Полночь в письмах и слезах. Полночь в звуках и часах…
Слышишь, как внутри у нас бьют часы двенадцать раз? Полночь, как сырая мгла, в норке ёжика легла. И, растёкшись по углам, НОЧЬ РАЗБИЛА ПОПОЛАМ!
Раз, два, три, четыре, пять, надо думать, надо спать. Сказка – ложь и хитрый трюк, добрым молодцам урюк. Сказка – бред, да в ней хард-рок, спи, читатель, как сурок.
ДЕТИ, БУДЬТЕ ЖЕ ЛЮДЬМИ!
СПА-А-АТЬ!!!
МОЛЮСМУС ВАС ВОЗЬМИ!
Устало, опершись клешнями о край тазика, рак задумчиво смотрел в камин. В камине догорали страницы какой-то рукописи.
– Как безжалостное время – только что произошедшие события, – подумал рак.
Кролик отошёл от окна. В голове нарастал низкий, тяжёлый гул. Громко тикал старый искореженный будильник. Холодный ветер, проникая сквозь щели в оконной раме, раскачивал тусклую лампочку без абажура, висевшую под низким потолком.
Из-за этого тёмно-синие тени метались по жилищу Дикого Ежа, словно Билетные Контролёры в поисках мартовского зайца по салону пустого, как десять тысяч дхарм, троллейбуса. За окном кружились снежинки.
Дикий Рак сладко зевнул и лёг на дно тазика. Случайно пробегавший мимо Дикий Лис заглянул в окно и, увидев вращающиеся глаза диких друзей, просто позеленел от ужаса. Не разбирая дороги, он бросился прочь из этого дикого места. Через пятнадцать тысяч лет его выловили у озера Мохаве какие-то дикие натуралисты и занесли в Красную Книгу под именем “Зелёный Лис”.
– Построив корабль, нельзя остановить войну, – сказал Дикий Ёж.
В ночь с 26-го на 27-е декабря 1997-го года через дико густой, местами дико влажный лес, не разбирая дороги, бежал Дикий Кролик Дуглас.
– Беги, кролик, беги. – Проворчал Дик и, рухнув на диван, моментально уснул. На его иголках шуршали осенние листья. Захлопнувшаяся дверь запахла ветром. Часы на каминной полке показывали 1 час 22 минуты.
– А историю-то про Четвёртую Принцессу я ему так и не рассказал, – запоздало мелькнула в его мозгу случайная мысль. Недоумённо оглянувшись по сторонам, она неловко потопталась среди мирно дремлющих извилин и, не зная, что делать дальше, быстро ушла в подсознание и больше оттуда не появлялась.
Музыка закончилась, и наступило утро. Ёж мчался на дикой скорости. Куда и зачем, не помнил. Он дико опаздывал.
ГЕНЕРАЛЬНАЯ РЕПЕТИЦИЯ СПЕКТАКЛЯ “РОКОВОЕ КОЛЬЦО”
Хроника реальных событий
Литературно-художественный журнал “Зелёная тройка” № 2 26. XII. 1997 г.
– Чёрт, где же дверь?
Брунхильд молчала. Она сидела на полу и обижалась на всех.
– Придурки!
Гуннар в отчаянии бился (именно бился, хотя это была Надя) головой о дверной косяк и не мог найти выход. Гудрун знала, что делать, но плюнула на всё, и стояла у доски злая, как ящерица.
Класс был ярко освещён. Повсюду были разбросаны театральные костюмы и конфеты.
Декорации качались от ветра.
Атли крепко вцепился мне в руку.
– Михасс, Михасс, мне кажется, я вижу сон. Это похоже на сон.
Я решил его испугать.
– А это и есть сон. Причём не я снюсь тебе, а ты снишься мне, – я зловеще ухмыльнулся, – а может быть, мы снимся кому-то. Представляешь, что будет, если этот кто-то проснётся? Куда мы тогда попадём? Я не знаю.
– Михасс, я себя ущипнул и мне больно.
– Коля, сегодня кому-то снится, что ты себя щиплешь и тебе больно. Ему-то не больно.
Шутка, в которой содержалось слишком много опасных истин, затянулась. И я стал его успокаивать:
– Самое странное, мой дорогой мальчик, что мы с тобой никому не снимся – это и есть эта… как её там… “Явь”… А она гораздо более странная штука, чем сон.
Кримхильд сидела, обхватив голову руками.
– Провал, полный провал, – горько шептала она.
В провале было уютно, но сыро от пока ещё не хлынувших слёз.
ДО НАЧАЛА ПЕРВОГО АКТА ТРАГЕДИИ БЫЛО ЕЩЁ ДАЛЕКО.
* * *
Ёжик дико устал. Его дикция оставляла желать лучшего, но говорить было нечего, да и некому. Место было дикое… Было и прошло… Куда-то в бок…
Квартира Дикого Кролика не запиралась. Ёжик открыл дверь и шагнул внутрь.
Кролика дома не было. Дик сел в ободранное кресло и поднял с пола какой-то журнал. Не успел он его открыть, как раздались аплодисменты. Дверь снова распахнулась, и в комнату влетел Дуглас.
– Десять тысяч лье, и все под водой! – радостно воскликнул он.
Вспыхнуло десять тысяч свечей, стало светло и страшно. Ёжик отложил в сторону журнал и рассеянно посмотрел на толстый том Диккенса, уже третий год пылившийся на подоконнике.
– Слушай, а что, дети действительно просыпаются по-настоящему? – спросил Кролик.
– Конечно же, нет, – мотнул головой ёж. – Когда взрослые (а почти все взрослые беспробудно спят) будят детей, то они просто перетаскивают их в свой сон. Ведь взрослые не могут допустить, чтобы дети оставались без присмотра.
– Мудрёно всё это, – кролик почесал задней лапой за ухом и широко зевнул. – А что это за история про принцесс?
– Ну, слушай, – сказал Дик и посмотрел в окно.
На улице шёл снег. На площадях возле ёлок толкались и щипались маленькие сумасшедшие. Раздавались аплодисменты, подарки, взрывы, выстрелы в упор и, конечно же, звуки Государственного Гимна. Всё проходило неспешно. Всё проходило…
Экий дикий хоровод вокруг ёлки. Весёлый замкнутый круг.
Уважаемые пассажиры, покидая вагон нашего поезда, не забывайте, что вы нищи.
Дикий Кролик открыл глаза, в голове шумело.
– Осторожно, двери закрываются. Следующая…
– Чёрт, где же дверь!
– СЗАДИ!!! – раздался неизвестно откуда чей-то громкий голос.
Дуглас и Дик выскочили в переулок. Двери захлопнулись. Где-то рядом звучал “Living Blues”. В Скатертном переулке стоял дикий холод. Снег шуршал, как падающие листья. Мысли водителя развевало по ветру. Среди извилин мелькали девичьи хвосты. Его настроение было ненормальным.
– А кто сказал “сзади”? – протирая лапками глаза, спросил ёжик.
Кролик пожал плечами – А чёрт его знает.
– Не чертыхайся! – сверкнул глазами Дик. – Не то он ещё что-нибудь такое скажет, что не…
* * *
Дикий Ёжик открыл глаза и, не успев толком проснуться, встал со своего дивана. В камине догорали последние угли, за окном выла метель. Часы на каминной полке показывали: 1 час 22 минуты. Дикий Кролик опять опаздывал. Обещал быть в полночь, да видно, опять гоняет палкой бесстыжих посторонних или заснул где-нибудь у Маленькой Музыкальной Школы. Ёжик зевнул, потянулся и открыл пачку сигарет “Голуаз”, уже восьмую с захода солнца.
* * *
– Ты про чёрта, что ли? Что он может сказать, чего мы не знаем? Тоже мне ума лопата, – фыркнул кролик и, обернувшись, остановился, как вкопанный. Ёжика рядом не было. Как сквозь землю провалился. Дуглас озадаченно почесал затылок. Город остался далеко позади, впереди чернел лес.
– Ладно, тогда я один без него зайду к нему в гости. Вдруг он почему-то дома… Уж полночь близится, а посторонних нет. Какая пурга, однако.
Ветер задувал колючие снежинки прямо ему в уши.
ТЫСЯЧА И ОДИН ВЕЧЕР
…Маленькая Муся, до этого спокойно сидевшая у меня на плечах, тревожно зашевелилась. Она взяла меня за уши и спросила шёпотом:
– Почему так тихо вокруг?
– Сегодня воскресенье, – ответил я.
Переулок был почти пуст. Муся хитро улыбнулась.
– Воскресение Бога?
– Какая опасная девочка, – пронеслось у меня в голове. Впрочем, все девочки очень и очень опасны.
Высоко в небе что-то мелькнуло…
Авсоний Децим Магн
“Дневники, письма, воспоминания” т. XXVII. Стр.122.
* * *
“ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ ДХАРМ ПУСТЫ”. Нацарапал ёжик на замёрзшем стекле. За окном кружились снежинки.
– Какая пурга, – вздохнул Дик.
После премьеры
Раздались аплодисменты. Милада шепнула: “Представь актёров”. И исчезла. Я растерялся. Некоторых я не знал даже по именам. В голове почему-то вертелись ноты, но вслух я их не произносил. Собрав всю волю в кулак, я поднял его высоко над головой и стал представлять.
– Саша!
(В голове, как эхо, – до.)
Сигурд открыл глаза, пошевелил пластмассовым мечом, улыбнулся и исчез.
– Ира! (ре)
Брунхильд открыла глаза, легко выпрыгнула на сцену, гибко присела в реверансе и исчезла.
– Маша! (ми)
Хрупкая, но коварная Гудрун открыла глаза и исчезла в прозрачном воздухе.
– Настя! (фа)
Дракон Фафнир оторвалась от разговора с Гуннаром, тряхнула густой рыжей гривой, открыла глаза, высоко подпрыгнула и исчезла.
– Надя! (соль)
Гуннар оторвалась от интересного разговора с Фафниром (несмотря на то, что дракон только что исчез), подняла руку, открыла глаза и тоже исчезла.
– Эля! (ля)
Кримхильд величественно поклонилась зрителям, открыла глаза и, надо ли говорить, исчезла.
– Аля! (си)
Маленький король Гьюки выпрыгнула к краю сцены, как чёрт из табакерки, небрежно поклонилась, открыла глаза и, естественно, исчезла.
– И (тут я сделал паузу), – Коля!!!
Великий Атли, дрожа от страха, спрятался под рояль. Актёры за ноги вытащили его оттуда и, подхватив на руки, потного от ужаса, красного от смущения поднесли к краю сцены. Аплодисменты переросли в рёв. Что он чувствовал и о чём думал в этот момент? Один Бог знает. Дико смешная штука жизнь. Только почему так тихо?
“Парадокс” Еженедельный Вестник Московского Института Хронологии Абсолютно Случайных Совпадений (МИХАСС)
№ 12 1997 г.
Дикий Ёж достал трубу, и пронзительно томительная мелодия, переходящая в жутковатый вой, от которого Дикие Волки вновь обретали разум, казалось, потерянный навсегда, разорвала студёную тишину ещё не наступившей Бесконечной Зимней Ночи. Четвёртая Принцесса крутнулась на вертящимся стуле и пробежала тонкими пальцами по клавишам рояля. Контрабас в руках викинга-оборотня Рыжего Эрика запульсировал, как разбитое сердце старого тролля. Капитан Недостроенного Корабля Одноносый Пират Хэйки разродился барабанной дробью. Скрипки трёх принцесс диким снегопадом обрушились на бедного-бедного автора. Сто восьмая симфония нганасанского композитора и известного изобретателя пистолетов Макарова больно ударила читателя по голове.
