Я в «Хилтоне», сижу в последнем ряду на лекции по пластической хирургии. Сегодня вроде должны рассказывать об изменении формы груди и липосакции. Я устроилась поудобнее, да так, чтобы лишний раз не обращать на себя внимания, и принялась следить за входящими в зал — жду, когда войдет она. Прошла неделя с того момента, как мне стало известно об измене мужа. Уж семь дней я перевариваю эту новость, не делясь ею ни с одной живой душой. Только-только обо всем узнав, я была уверена, что, вернувшись домой, немедленно брошу обвинения Джиму прямо в лицо и погляжу, что он на это ответит. Но когда я вошла в дом и увидела его лежащим на диване, что-то в душе у меня переменилось. Помню, как выключила телевизор. Помню, что была готова взорваться от злости на предателя, но, увидев в его глазах растерянность оттого, что я прервала его отдых у телевизора, смешалась. Внезапно меня охватил ужас. Я осознала, что, выпалив правду, безвозвратно изменю свою жизнь — мою, его и дочери. Все гневные речи об измене, о брачных обетах, о боли и омерзении остались кипеть внутри меня.

Прошлая неделя превратилась в кошмар. Когда узнаешь нечто подобное… семидневное предельное напряжение отразится даже на Железном Дровосеке. Так тяжело жить с мужчиной, которого даже видеть не хочется: постоянно мучают мысли о том, где побывали его руки, каких частей тела он касался губами. Когда муж звонит с известием, что вновь, дескать, задерживается на работе, мне представляется одно и то же — она сидит рядом, она ждет его в постели. Может, прямо сию минуту, во время звонка она целует его в шею? Может, когда он рассказывает мне о том, что на работе аврал и ему придется задержаться, они оба обнажены…

Всем я объясняю, что неважно себя чувствую, что мне плохо работается из-за простуды. На выходных Джим даже предпринял попытку заняться со мной сексом. В воскресенье, около половины девятого утра. Я проснулась оттого, что он, придвинувшись, старался прижаться ко мне. Когда я почувствовала, как его напряженный член коснулся моих ягодиц, меня замутило. Он сунул руку мне под ночную рубашку, притронулся к моей груди, и каждый мускул моего тела напрягся от омерзения. Я резко отбросила его руку, сославшись на недомогание. Поверить не могу в подобное свинство. Всю неделю он спит со своей шлюхой, а на выходных имеет наглость приставать ко мне. Я, честное слово, не знаю, смогу ли когда-либо теперь заняться с ним любовью. Повторюсь: даже смотреть на него противно. В моих глазах он жалкий лжец и изменник… провонявший потом другой женщины.

Причудливое сплетение эмоций: я до ужаса боюсь потерять мужчину, к которому не испытываю ничего, кроме отвращения. Но еще больший страх вызывает мысль о том, что может произойти, если вся эта история вскроется. Вдруг он бросит меня ради нее? Что, если Джоди станет одной из тех девочек, которые видят отца только по выходным? Неужели я превращусь в мать-одиночку? Я не готова отказаться от семьи. Часть меня все еще любит Джима и хочет, чтобы наш брак не распался. Я также не могу избавиться от вопросов о том, сколько же моей вины в измене мужа. В постели я далеко не тигрица… да ладно, кого я обманываю — моему мужу почти год приходилось практически умолять собственную супругу о сексе раз в неделю… посредственном сексе раз в неделю.

Я все еще не знаю, что бы такое предпринять. Но нечто необъяснимое привело меня сегодня сюда, я чувствовала, что следует прийти… и не для того, чтобы узнать побольше о липосакции или имплантатах. Я пришла, чтобы увидеть Жизель. Я должна вновь ее увидеть — женщину, с которой спит мой муж. Не могу объяснить, зачем это мне понадобилось, но интуиция настойчиво велит мне хотя бы просто посмотреть на нее. Может, мне нужно понять, что в ней есть особенного, отчего Джим находит ее привлекательной. Наверное, нужно узнать, что есть у нее такого, чего нет у меня.

Лекция вот-вот начнется. И тут свершается парадное прибытие Жизель. Я слежу за тем, как она входит в дверь, как идет по проходу между креслами и садится, а в моем горле поднимается ком. Ловлю себя на том, что гляжу на нее отнюдь не так, как на всех остальных женщин. Я замечаю каждую деталь — ее каштановые волосы длиной чуть выше плеч не помешало бы умастить бальзамом и немного выпрямить, брови надо бы выщипать, разглядываю ярко-красный лак на ее ногтях, грудь, талию, щиколотки… бедра, одежду, макияж. Она не то чтобы красавица, да к тому же полнее, чем я. Ее обтягивающая юбка заканчивается чуть выше колен, а три верхних пуговицы блузки расстегнуты. Такая одежда не подходит ни ее фигуре, ни возрасту. Так и слышу, как издевается Нора: комментирует, что такая юбка лишь подчеркивает ее нависающий дрябловатый живот, что распахнутая блузка привлекает внимание лишь к тому, что грудь у нее обвисла и кожа в области декольте несвежа.

Первую половину лекции я ничего не слышу из того, что рассказывает врач. Включаюсь в тот момент, когда он говорит о липосакции. Доктор Редклифф показывает нам липосакционный стек и объясняет, каким образом с его помощью убирают жир. На экране сияет голый женский зад, в одну из ягодиц воткнута эта штуковина. Три недели назад подобное фото показалось бы мне излишне откровенным, даже непристойным и вогнало бы в краску, но сейчас я едва замечаю все эти щекотливые подробности. Двадцатидневный курс лекций об операциях — и я почти привыкла к бесстыдным иллюстрациям подобных процедур. Теперь мне кажется, что пластика — это некий ритуал, через который должна пройти каждая женщина, обыденная мелочь, вроде как уложить волосы или сделать маникюр.

На протяжении всей презентации я не могу отвести от Жизель глаз, и в какой-то момент она, конечно, замечает меня и улыбается в ответ. Пытаюсь улыбнуться и я, но трудно сказать, что получилось — улыбка или гримаса. Я до ужаса боюсь, что нам придется заговорить, но как только объявляют перерыв, беру пальто и тайком следую за ней к выходу из отеля.

Когда я вышла на улицу, то обнаружила, что она уже закурила и сидит на скамейке, слева от входа.

— Я могу присоединиться?

— Конечно.

Присаживаюсь, вытягиваю из кармана сигареты, вынимаю одну из пачки. Она наклоняется ко мне и предлагает прикурить от ее зажигалки.

— Спасибо.

— Прошу прощения, я не припомню — мы познакомились? — спрашивает Жизель.

— Хм… нет, по-моему. Меня зовут Брен… Миртл, — отвечаю я.

«Миртл? Откуда взялось это имя?»

Почему при выборе вымышленного имени я не наша ничего другого, как представиться, как будто девяностолетняя старуха? Я ведь собиралась назваться своим собственным именем, но передумала. Мне не хочется, чтобы она поделилась, если вдруг к слову придется, с Джимом, что встретила некую Бренду.

— Миртл. Необычное имя. Выразительное. Мне нравится. Меня зовут Жизель.

«Да, и я знаю, кто ты такая».

— Да, я помню, — хоть я и стараюсь говорить спокойным дружелюбным тоном, нервничаю так, что меня трясет. — Ты, я смотрю, не надела своего медвежонка.

Сегодня не так холодно, как было на прошлой неделе, и ее пальто не застегнуто.

— Да. Думаю, что мистер Тедди ушел в отставку на неопределенный срок, — смеется она. — Хотя он все еще на тумбочке… смешит меня каждый раз, как я на него гляну. Джим такой растяпа.

— Джим? — переспрашиваю я, словно не понимаю, о чем она говорит.

Слышать имя собственного мужа из ее уст в таком контексте — переживание сюрреалистическое.

— Джим — это мужчина, с которым я встречаюсь. Он милый, но какой-то… недотепа. Ему нужно бы попасть в «Натурал глазами гея», — хихикает она. — Интересно, что сказал бы Карсон Крессли о кулоне-медвежонке.

Я несколько деланно смеюсь вместе с ней, хотя понятия не имею, кто такой Карсон. Что-то вроде бы я такое слышала о сериале, но ни одной серии не видела. Видимо, стоило узнать об этом побольше. Мне всего тридцать шесть. Следует не ставить на себе крест и не отворачиваться от поп-культуры. Дочка, кстати, постоянно мне об этом твердит. Недавно Джоди смотрела очередную ерунду по телевизору, и на экране появилось какое-то чудище. Оно было почти обнажено, а то, что было надето на ней (существо оказалось женского пола), очень хорошо подошло бы проститутке. Джоди не могла поверить, что я не знаю, кто мелькает на телеэкране. Она сказала, что это Малютка Ким. Что ж, поверьте мне, внушительный бюст этой «красавицы» был прикрыт чисто символически. Она что, не могла надеть что-нибудь менее похабное? Да я в душевой кабинке прикрыта больше, чем она на государственном канале! Я было собралась приказать Джоди выключить телевизор, но так и обомлела от вызывающей сексуальности певицы, упала на диван и стала смотреть ее выступление вместе с дочерью. Не знаю точно, чем заворожила меня эта программа, но после просмотра я поняла: самым привлекательным моментом было то, что Малютка Ким — полная моя противоположность. Ей комфортно в условиях, которые мне причиняют исключительно неудобства…

— А, вот он, значит, какой, — произношу я, стараясь поддержать разговор.

— Ага. Вообще-то, даже любопытно… какой он недотепа. Есть в этом парадоксальная мужественность.

— Ты находишь?

— Да. Джим классный парень. Но хватит о нем. А ты, Миртл, замужем?

— Ах, нет, — отвечаю я, и сбиваюсь, понимая, что Жизель могла заметить мое обручальное кольцо. — То есть да, — нервно смеюсь я.

— Счастлива?

— Ну, не знаю…. наверное, да.

При этих словах страшно захотелось плакать. Лицо мое скривилось, подбородок задрожал, как у всякого, кто старается скрыть слезы.

— С тобой все в порядке? — с искренним беспокойством спрашивает Жизель.

— Да, — мне удается-таки справиться с собой. — Сегодня день не задался. Я просто устала.

— Понимаю тебя. А чем ты занимаешься?

— Я дизайнер в консультационной компании.

— О, звучит интересно! — с подъемом говорит Жизель. — Тебе нравится?

— Нормально вроде, — я не в силах разделить ее энтузиазм.

— Наверное, ответственная у тебя работа.

— Бывает.

— Так ты разрабатываешь дизайн брошюр и прочей подобной мелочи?

— Ага, а еще кучи презентаций и вебстраниц.

— И где ты выучилась всему этому?

— Так само по себе получилось — опыт. Начинала с должности секретаря, а там одно освоила, а потом другому научилась, и пошло-поехало.

— Надо же, круто. Тебе есть чем гордиться.

«Хм… может, и вправду?..»

— Да нет, все это мелочи, — отвечаю, и вдруг до меня доходит, что совсем ненадолго — всего на пять секунд, — но я забыла о Джиме и его интрижке. А ведь все, что я делала, — думала о себе и рассказывала о своей работе.

Я боялась, что разговора с Жизель не получится, но мы беседуем уже довольно продолжительное время, хотя инициатором выступает она. По ходу дела я начинаю понимать, что притягивает к ней мужчин. Она не королева красоты, конечно, но есть за этим нелепым фасадом какая-то внутренняя привлекательность — то, как она жестикулирует, ее искренний интерес к собеседнику, открытая улыбка.

После перерыва по пути в зал я спрашиваю Жизель о том, как она смотрит на то, чтобы после лекции выпить где-нибудь чашечку кофе, и она соглашается. Чем больше мы говорим, тем отчетливей я понимаю, что Жизель умеет дать собеседнику ощущение покоя и самоуважения. Неужели именно это так нужно было моему мужу? Она заставляет его почувствовать себя уверенным и значимым? Пока неясно, необходимо все как следует разузнать.