Развод с мужем оказался для Талиты, вероятно, лучшим событием за последние годы. Пол пытался слезть с наркотиков и полетел домой в Рим. Пока он лечился, что давалось ему нелегко, за ним ухаживала его подруга, и вышло так, что они полюбили друг друга. Пол сообщил Талите, что останется в Риме и на Чейн-Уолк больше не вернется.

После того как первые слезы высохли, Талита решила начать новую жизнь. Она завязала с наркотиками, почти перестала пить, начала правильно питаться и завела себе нового любовника — Джонни-в-Подтяжках. Талита отличалась необыкновенной красотой; чем-то она походила на Бьянку. У нее были блестящие красновато-каштановые волосы и зеленые кошачьи глаза. Отец ее, Уильям Пол, был голландским художником, Огастес Джон приходился ей двоюродным дедом, а родилась она, вообще, на Бали — в общем, весьма необычная леди.

Джонни был ее старым другом, и меньше чем через неделю после того, как он поселился на Чейн-Уолк, они сблизились вновь и иногда спали вместе. Нельзя сказать, что это было любовью, но им вместе было хорошо, к тому же они оба занимались музыкой.

Единственное, что портило им настроение, — проблемы с опекунством ее трехлетнего сына, которого звали Тара Гэбриэл Гэлакси Грамофон Гетти. Она затеяла целое дело, поручила его великолепным юристам и старалась не слишком много думать об этом, чтобы не грустить. Летом 1971 года мы сидели с ней и Джонни у Кита в гостиной, пили шампанское, шутили и смеялись.

— А у тебя тоже округлились щечки и появился животик, — поддразнил я ее после пары шуток, отпущенных нами по поводу рубенсовских дам.

— Да, знаю, — засмеялась она, — как только я завязала с героином, то сразу начала толстеть. Если так будет продолжаться, то скоро придется садиться на какую-нибудь мерзкую диету.

Я предложил съездить на следующий день всем вместе на побережье, но она отказалась. Ей надо было лететь по делам в Рим («Не больше чем на неделю», — сказала она). Той ночью она спала вместе с Джонни и рано утром ушла, даже не попрощавшись. Больше я ее не видел.

12 июля 1971 года Талита Гетти, невестка одного из богатейших людей в мире, была найдена умирающей в роскошном номере ее мужа на Виа-Делла-Ара Коэли в Риме. Ей был тридцать один год. Срочно вызвали врача, и она умерла уже в больнице, так и не придя в сознание.

Спустя четыре дня, когда уже пошли слухи о ее смерти, в «Дэйли Телеграф» написали:

Мистер Гетти сообщил, что его жена прибыла в Рим и прошлое воскресенье. Она приехала одна. Целью ее поездки было обсуждение определенных аспектов их развода. Он сказал, что был категорически против примирения с ней. Талита отправилась спать около полуночи. За полтора часа перед этим она поела. Когда он проснулся в воскресенье днем, то был удивлен, что она еще спит, и попытался разбудить ее. Когда же это не удалось, он понял, что случилось что-то плохое.

Из других газет мы узнали о пустом пузырьке из-под снотворного, найденном на ее кровати. Врач, подписывавший свидетельство о смерти, утверждал, что Талита умерла от интоксикации барбитуратами, смешанными с алкоголем.

Мы с Джонни безуспешно пытались выяснить обстоятельства ее смерти. 15 июля, в тот же день, когда в газетах появилось сообщение о ее смерти, Талиту похоронили — без всяких цветов. И только одна из подруг была на ее мрачных похоронах.

— У Талиты не было никаких причин для самоубийства, — сказал мне Джонни, — она почти не принимала снотворного и, конечно, не была такой дурой, чтобы мешать его с алкоголем. В общем, все это очень и очень странно.

— Не сходи с ума, — посоветовал я.

Однако меньше чем через месяц Луиджи, присматривавший за квартирой на Чейн-Уолк, сообщил нам, что Джонни тоже умер.

Через пару лет мне попалась на глаза заметка в «Дэйли Миррор»:

Вчера Пола Гетти Младшего вызвали в Рим — после того, как вскрылись ошеломляющие обстоятельства смерти его жены: она умерла от инъекции слишком большой дозы героина… После тщательного и внимательного анализа всех улик и свидетельств медиками Римского университета было составлено и передано властям новое медицинское заключение, которое, надеемся, поможет прояснить, что же случилось ночью 11 июля 1971 года.

Это была последняя заметка о ней. Пола я тоже с тех пор не видел. Однако наркотики, снотворное и загадочные смерти часто ходят об руку.

Смерть друзей не произвела особого впечатления на отношение Кита и Аниты к героину. Они продолжали регулярно покупать наркотики у корсиканцев и у «ковбоев» (так звались местные «Ангелы Ада», жившие на побережье и разъезжавшие на мотоциклах). Однако им, как всегда, не хватало ни кокаина, ни героина, и однажды Кит послал меня в Лондон — привезти одну из его заначек с Чейн-Уолк.

Я откровенно испугался. Перевозка наркотиков из страны в страну каралась примерно так же, как массовые убийства. А я не имел ни малейшего желания гнить заживо во французской тюрьме.

Несколько дней я мучался, продумывая варианты, пока меня не озарило — игрушки! Ни у кого из таможенников не хватит жестокости разломать детские игрушки, проверяя их на предмет наркотиков. Я провел несколько часов, выбирая в огромном универмаге Хэмли на Регент-стрит полые внутри игрушки. Я купил куклу, пианино, человека-оркестра и несколько других красивых и дорогостоящих игрушек.

Я остановился на пианино, и полдня ушло на то, чтобы разобрать его, аккуратно спрятать внутри унцию кокаина и собрать снова.

Кит еженедельно отправлял в Лондон грузовик, который привозил во Францию записи, ковры, мебель и все остальное, что могло понадобиться им для уютной жизни в «Нелькоте». И вот я просто сунул туда среди всего прочего пианино с контрабандой. Водителю ничего не сказал.

Через два дня мне среди ночи позвонил из Франции Кит.

— Ты все еще не послал то, что я тебя просил! — обвиняющим тоном сказал он.

— Послал, — возразил я.

— Ну и где оно, черт побери? Я перерыл весь грузовик, нет там ничего!

— Аккуратно вскрой маленькое пианино, которое я прислал Марлону. Там под клавишами…

Кит с грохотом бросил трубку на рычаг и кинулся ломать несчастную игрушку. Черт с ним, с пианино, главное — доза!

Мы еще несколько раз переправляли наркотики подобным образом. Затем вновь позвонили корсиканцы, и после этого Кит попросил меня вернуться в Виллефранш. Ему одному там становилось скучно и как-то не по себе.

— Пошли купим катер, — неожиданно предложил он однажды утром. — Один из тех, что мы видели в Болье, когда этот сумасшедший начальник хотел нас пристрелить.

Все, кроме Аниты (она терпеть не могла лодок), согласились, что идея стоящая. Мы поехали впятером — я, Кит с Марлоном, наш шофер Дейв и один из гостей, Оливер Кромбль, сын голландского винопромышленника.

Мы быстро нашли человека, который согласился продать катер. Он с благодарностью взял 1000 фунтов и вручил нам ключи. Мы собрались поплыть на нем обратно, взяв с собой Дейва, — он больше всех нас разбирался в моторных лодках.

Оливер согласился отогнать машину обратно в Виллефранш и ждать нас там. Когда он уехал, Кит спросил у бывшего хозяина катера, как сегодня море и можно ли доплыть до Виллефранш вдоль берега.

— О нет, мсье, — француз удрученно взмахнул руками, — сегодня плыть очень небезопасно.

— А по мне, так нормально, — возразил Кит. И правда море выглядело спокойным и ровным. Тогда мы решили спросить об этом у других местных рыбаков.

— Нет-нет-нет! — в один голос воскликнули они. — Сегодня море очень бурное.

Но мы решили, что море, вероятно, уже успокоилось с тех пор, как они выходили туда и, залив в бак горючее, отправились в Виллефранш. Нам предстояло проплыть три мили.

Из гавани мы вышли благополучно, нам все нравилось, и мы орали от радости. Однако чем дальше мы отплывали от берега, тем более грозным становилось море. Вскоре мы начали тяжело скакать с волны на волну, опускаясь на них с таким грохотом, что, казалось, катер сейчас развалится. Марлон громко заплакал.

— Эй, давай помедленнее, — крикнул Кит водителю, — видишь, ребенок боится.

Однако мы с Китом не скрывали, что и нам страшно не меньше, чем Марлону. Дейв взялся за рычаг переключения скоростей, и катер замедлил ход. Теперь мы мягко скользили по метровым волнам, качка прекратилась.

К несчастью, теперь мы плыли слишком медленно, и нас все больше сносило в открытое море. Дейв настаивал, что нам надо плыть побыстрее, не то мы будем дрейфовать так до Алжира. В конце концов мы с ним согласились, и он резко передвинул рычаг скорости.

Катер словно бы сошел с ума и ринулся вперед по волнам торпедой. Каждая следующая волна грозила опасностью перевернуться.

— Медленней, черт тебя побери! Медленней! — заорал Кит, слетевший с сиденья на пол.

— Не могу, — беспомощно проговорил Дейв, — рычаг сломался…

Дейв долго ползал вокруг двигателя с плоскогубцами, и в конце концов ему удалось замедлить бешеную скачку. Катер успокоился и остановился, тяжело качаясь на волнах. Дейв пытался починить механизм, но после часа ругани и проклятий повернулся к нам и с тяжелым вздохом сообщил:

— Извините, но сделать тут уже ничего нельзя.

Спускались сумерки, подул свежий бриз. Море начинало волноваться еще сильнее. Марлон орал так, словно близился конец света. Впрочем, последнее для нас, пожалуй, было недалеко от истины. Я нашел в катере несколько сигнальных ракет. Тщательно прочитал инструкцию, напечатанную на английском, французском и немецком. Все выглядело достаточно просто: верхнюю часть снять и ввинтить в нижнюю. Но ракеты оказались старыми и отсыревшими, ни одна из них не сработала.

Пытаясь прекратить наш упрямый дрейф в открытое море, Кит бросил маленький якорь, но это, казалось, не возымело никакого эффекта. Минуты тянулись нескончаемо долго (на самом деле прошло всего минут сорок), но наконец на малиновом от заката горизонте появилась маленькая рыбацкая лодка, пыхтящая как паровоз. Мы, бешено жестикулируя, просили нас спасти, но они только махали нам руками и кричали в ответ: «Bonsoir!».

— Вот черт, — сказал Кит, — похоже, мы помрем здесь.

Марлон начал орать так, что, наверное, перевалило за десять децибел.

Спустя еще час показалась другая лодка. На этот раз мы взвыли как оглашенные, понимая, что третьего случая явно не представится. Рыбаков, казалось, развеселили наши усилия, тем паче что они почти не говорили по-английски. Но когда я попросил их взять нас на буксир, у них проснулся лингвистический талант:

— Да, мсье — три сотни франков.

Как и большинство богатых людей, Кит жил в постоянном опасении, что его все хотят обсчитать. Он сразу начал торговаться.

— Господи, — проговорил я, — пусть они отбуксируют нас в порт. Если хочешь препираться с этими ребятами, подожди хоть, пока мы не приплывем к причалу.

Они кинули нам канат и взяли нас на буксир. В полумиле от берега мы заметили большое судно береговой охраны. На борту его стоял Оливер, махая огромным красным флагом.

— А мы плывем к вам на выручку!

— Эй, Тони! — позвал Кит. — Отцепи нас от этих жадных рыбаков, и Оливер отбуксирует нас бесплатно.

Но я отговорил его от этой глупой затеи. Рыбаки — люди суровые и вряд ли потерпят такое хамство. Через пару минут мы снова были в порту.

Вылезая из лодки, мы поняли, что у нас на всех только несколько франков — почти ничего по сравнению с теми 300 франками, которые мы обещали рыбакам. Кит был в мрачном настроении и, не особенно задумываясь о последствиях, сказал одному из жестикулирующих французов: «Иди на… ты, лягушатник». Мне совершенно не хотелось, чтобы нас уделали в котлету, поэтому я схватил Кита за руку, стащил с нее «Ролекс» и вручил одному из рыбаков:

— Вот, держи. Завтра мы принесем деньги, а ты отдашь нам часы.

— Ah, oui, merci, — поблагодарил француз — и, судя по всему, старательно прятался вплоть до нашего отъезда в Англию, ибо больше мы его не видели. Часы стоили 1000 фунтов.

Французы не любили «Роллинг Стоунз». Те рисовались, вели себя нагло, доставляли неприятности властям — но главное, они были англичанами. Французы и англичане всегда плохо уживались. И те и другие считали себя самыми культурными и утонченными нациями в мире. И те и другие категорически отказывались сделать малейшее усилие, чтобы говорить на языке друг друга или просто прилично вести себя по отношению друг к другу. Однако «Роллинг Стоунз» не только стали самой популярной группой во Франции, но вдобавок оказали едва ли не большее влияние на моду, чем Карден и Диор, вместе взятые. И все же, куда бы мы ни приезжали во Франции, вокруг Роллингов все время возникала атмосфера враждебности. Очередной шквал разразился, когда Ширли Уоттс, прекрасную жену Чарли, скульптуршу, довели до истерики дотошные служащие в аэропорту Ниццы. Одного она ударила, остальных послала подальше и немедленно была обвинена в словесном оскорблении. Адвокаты добились ее освобождения под залог, но посоветовали покинуть страну раньше, чем дело получит огласку. 2 июня она была приговорена к шести месяцам заключения и оштрафована на 35 фунтов. По апелляции в августе срок был уменьшен до пятнадцати дней условно. Ширли возвратилась во Францию.

Тем временем продолжали происходить печальные события, связанные с наркотиками. Фотограф Майкл Купер и его жена Джинджер были, как и я, дружны с «Роллинг Стоунз» долгое время, и в результате оба сели на героин. Джинджер, пытаясь завязать, неожиданно умерла в лечебнице «Боуден Хаус». Майкл, пытаясь забыться, стал принимать такие большие дозы, что вскоре его пришлось возить в инвалидной коляске. Через восемнадцать месяцев он умер. Кит с Анитой были сильно расстроены.

Однако смерть Джинджер не прервала веселья, царившего в «Нелькот». Так же, как и смерть Талиты, Джонни-в-Подтяжках и жены Томми Уэббера. Торчки умирают. Ну и что?

Последняя забава Аниты состояла в подсыпании снотворного в коктейль, который Кит пил каждый вечер после ужина. Минут через двадцать он отрубался на водяной кровати на веранде и там оставался до самого утра. После недели просыпаний мокрым от росы Кит начал что-то подозревать, а потом напрямую обвинил Аниту в ее злодеянии. Позже я узнал, что Анита ему сказала на это: мол, это я его усыплял, чтобы брать его «ягуар», ездить на нем в город и снимать там всех попавшихся телок. После этого Кит косо смотрел на меня всякий раз, когда я предлагал ему выпить. Однажды вечером он повернулся ко мне и прорычал:

— Знаешь, что Анита мне сказала? Что это ты кладешь мне таблетки в питье. Не думай, что я не в курсе. Ты ухлестываешь за моей женой, так?

— Ничего подобного, — возмутился я. — Но раз ты мне не доверяешь, я больше не буду тебе делать коктейли.

Через две ночи Анита решила, что Киту пора принять еще коктейля со снотворным, и он провел очередную ночь в одиночестве на своей водяной кровати. В этот раз он знал, что это не мог устроить я, потому что я уже давно не готовил ему коктейлей. Больше он об этом мне ничего не говорил.

Другой маленькой шалостью Аниты было подсаживать людей на героин; если она собиралась торчать, то и все вокруг нее должны были делать то же самое. Я думаю, она зашла уже слишком далеко, когда убедила молодую дочь шеф-повара в «Нелькоте» попробовать ширнуться героином. Той было очень плохо, и я беспокоился, что она нажалуется отцу.

— Не переживай, Тони, — ухмыльнулась Анита, — немножко героина еще никому не повредило. Тебе-то уж точно должно быть об этом известно.

Анита была беременна, но стабильно употребляла свои три дозы Генри (так она называла героин) в день. В эти дни она была спокойна и не так опасна, но тем не менее беды в «Нелькоте» продолжались. Два раза нас обокрали, и в один из этих разов воры унесли всю коллекцию гитар Кита. «Гибсоны», «Мустанги», «Лес Полы», «Хамминг Бёрды» — все их вынесли через парадную дверь, пока мы спали. На следующий день Кит известил о случившемся полицию и заполнил свой страховой полис на 22 000 фунтов.

Вновь позвонили корсиканцы и предложили полкило героина. Цена поднялась до 6000 фунтов; гангстеры вели себя дружелюбно и снова поначалу угостили Кита.

— Что-то беспокоят меня эти ребята, — сказал он. — Как ты думаешь, не задумали ли они чего?

— Например? — спросил я.

— Например, похищение. Ты же знаешь любимую тему этих французских и итальянских жуликов. Они прекрасно понимают, сколько у меня денег.

— Да кому придет в голову красть такого усохшего торчка, как ты? — рассмеялся я.

— Не меня! — взорвался он. — Моего сына! Короче, надо завести сторожевых собак и повесить везде видеокамеры.

Я сказал ему, что это вряд ли поможет. Лучше дать корсиканцам 25 000 фунтов за «защиту» Марлона.

— Они люди слова. И, думаю, ни одни бандиты в мире не рискнут перейти им дорогу.

Поначалу Кит подумал, что это отличная мысль, однако, осознав, что придется расстаться с такой крупной суммой денег ради какой-то абстрактной защиты, стал нервничать и решил, что лучше подать заявление на разрешение иметь огнестрельное оружие, которое можно всегда носить с собой. Естественно, помня наши недавние приключения в Болье, французы это заявление отклонили.

«Роллинг Стоунз» хотели выпустить двойной альбом во время гастролей по Штатам, которые были запланированы на 1972 год. Они построили первую в мире передвижную звукозаписывающую студию — шестнадцатидорожечное оборудование, набитое в огромный грузовик, стоило около 125 тысяч фунтов. Грузовик покрасили в тусклый хаки, чтобы привлекать минимум внимания. Изначально задумывалось арендовать отдаленную ферму рядом с Сен-Троне и там записаться. Киту идея не понравилась.

— В «Нелькоте» у меня огромные винные погреба, где абсолютно тихо, — заявил он. — Почему бы не поработать там?

На том и порешили. Однако Мику, Биллу, Чарли, Мику Тэйлору и инженерам приходилось ездить из такой дали, что по крайней мере половина каждогодня уходила на ожидание, пока все соберутся. Было решено, что все они будут оставаться в «Нелькоте».

— Так мы сможем три недели плотно поработать и записать хотя бы несколько несен, — сказал Кит.

Бьянка отказалась появляться в доме:

— Не хочу видеть эту корову Аниту снова. Я остаюсь в Париже, а вы можете делать что угодно.

Мику приходилось летать на пару дней на запись, потом снова в Париж к Бьянке. Его весьма огорчало это обстоятельство. Кит же с тех пор, как к нему въехали Роллинги с женами, был больше всего озабочен увеличением сумм в счетах за коммунальные услуги. Через неделю он послал в их комнаты секретаря, который вручил каждому счет на 100 фунтов за «квартиру и стол». Все были озадачены и поднялись наверх выяснить у Кита, в чем дело.

— Это шутка, да, Кит? — бесхитростно спросил Билл Уимэн.

— Нет, не шутка, — отрезал тот. — Вы тут живете почти задаром. Будь вы в отеле, вам бы одна постель стоила бы столько, не говоря о еде и выпивке. Кстати, 100 фунтов — это заниженная цифра, должно быть 125. Если кому-то это не нравится, может валить в отель.

Все знали, что взбешенный Кит Ричардс — не тот человек, с которым стоит спорить, и покорно отдали свою наличность.

Мик потерял Бьянку. Он записывал один особенно сложный трек и из-за этого остался в «Нелькоте» на три дня, каждую ночь звоня Бьянке в Париж. На третью ночь она сказала ему, чтобы он прямо сейчас же приезжал или больше не беспокоился.

— Да ладно, — попытался урезонить ее Джаггер, — не глупи. Я тут побуду еще денек или максимум два.

Она бросила трубку, и когда он пытался звонить ей потом, телефон не отвечал. Через пять дней он прилетел в Париж, но ее там не было и никто из ее подруг не знал, где она скрывается. В конце концов она все же вернулась в их многокомнатный номер в уютном, роскошном отеле на левом берегу Сены, который предпочитал сам Оскар Уайльд. Ссора была забыта.

21 октября 1971 года в Бельведерском роддоме в Париже у них родилась дочь. Они назвали ее Джейд — нефрит («Потому что это материал очень ценный и весьма, весьма совершенный», — объяснял Мик). Взволнованный появлением ребенка, он позвонил Киту и сказал, что его не будет в Виллефранше по крайней мере недели три.

— Она такая прелестная, — восторгался он дочерью. — Похожа на маленькую Бьянку и на меня тоже. Думаю, сейчас я мог бы пожить немного тихой жизнью с женой и ребенком. У нас с Бьянкой все так хорошо, что вы не поверите. Мы хотим еще детей. У нас, наверное, будет не меньше четырех.

— А ты говорила, что не пройдет и года, как они разведутся, — сказал Кит Аните.

Шеф-повар проведал, что Анита пыталась посадить его дочь на иглу, и теперь старался испортить жизнь Киту.

— Или платите тридцать тысяч фунтов, или иду в полицию и рассказываю им, как ты держал ее, а Анита насильно вкалывала ей наркотик, — заявил он.

— Пошел ты, — ответил Кит. — Ты уволен.

На следующий день приехала полиция, составляла протоколы, задавала вопросы, упоминала неких корсиканцев, приезжавших в дом.

— Надо сматываться отсюда, причем быстро, — обеспокоился Кит. — Чувствую, они могут повязать нас в любой момент.

Остальные музыканты тоже нервничали, опасаясь налета и обысков. Полиция следила за ними. Было решено, что в ноябре они полетят в Лос-Анджелес готовиться к американским гастролям.

Полиция сильно осложнила жизнь Кита и Аниты. Они были вынуждены оставаться во Франции до конца расследования. Влиятельные адвокаты группы объяснили, что Киту лучше продолжать снимать «Нелькот» за 1000 фунтов в неделю даже во время его отсутствия. Это обеспечит ему возможность возвратиться в страну. В конце концов полиция была вынуждена выпустить «Роллинг Стоунз» из Франции.

Через год Мик, Чарли, Билл и Мик Тэйлор снова приехали на Ривьеру, чтобы опровергнуть обвинение, что они употребляли наркотики в Виллефранше. Кит и Анита отказались, и на их арест были выданы ордера. 17 октября 1973 года, в их отсутствие, они были приговорены к году тюрьмы условно и оштрафованы на 750 фунтов каждый — за то, что устраивали в «Нелькоте» вечеринки, на которых употреблялись наркотики. Киту также запретили въезд на территорию Франции в течение двух лет.

— Слава богу, мы легко отделались, — сказал он, когда адвокаты рассказали ему об исходе дела. — Наконец-то я перестану платить штуку фунтов в неделю за этот поганый дом. Он уже обошелся мне больше чем в сотню кусков — вот сколько я выложил просто ради того, чтобы копы меня не выгнали из страны.

Он зарабатывал что-то около 12 000 фунтов в неделю. По старому правилу, гласящему, что арендная плата не должна превышать четверти заработка, я думаю, что Кит мог позволить себе «Нелькот». Мик также разочаровался во Франции.

— Мне не нравятся французы, не нравится погода и не нравится жирная еда, — говорил он газетчикам. — К тому же там все воры. Они последние сто пятьдесят лет живут за счет туристов. Все, что им надо, — это что-нибудь у тебя спереть. Ты для всех просто богатый тупой турнет.