Анна-Мария совершенно всерьез задумала свой маленький крестовый поход.

Она начала с того, что попыталась сделать что-нибудь для чахоточных ребятишек в доме Густава.

Она знала, что Аксель Фредрик Оксенштерн был женат на дочери одного из лучших шведских врачей, профессора Абрахама Бека, который осуществил реформу всей системы здравоохранения в Швеции. Он сделал очень много для организации системы медицинской помощи в провинции и обеспечил самим врачам более высокий уровень образования. Он был первым врачом в госпитале ордена Серафима в Стокгольме и пользовался колоссальным уважением. Но профессор Бек уже умер, и Анна-Мария не знала, имела ли его дочь какое-либо отношение к его работе. Кроме того, она обещала никогда больше не встречаться с семьей Оксенштерн.

Это означало, что она не могла обратиться к ним за помощью для маленьких детей, страдающих чахоткой.

Но все равно — ей было к кому еще обратиться…

Анна-Мария решила написать письмо. Уже в четверг она написала следующее:

«Дорогой дядя Хейке!

Пишу «дядя», хотя на самом деле ты двоюродный брат моего отца. Я обращаюсь к тебе на «ты». Могу ли я делать это, хотя ты и старше? Ты ведь знаешь, я выросла, мне уже 19!

А сейчас я хочу просить тебя о помощи. Думаю, что ты мне поможешь».

Она рассказала о своей новой жизни и о больных детях. Можно ли что-нибудь сделать для них? Ведь Хейке так успешно вылечил того чахоточного адвоката, кажется, его звали Менгер? И разве Хейке не стал очень известным врачом? Что ей делать? Было совершенно очевидно, что те двое ребятишек, что ходили к ней в школу, в своем доме были самыми здоровыми. Клара рассказала ей о младших.

А потом Анна-Мария написала немного о себе — но ни слова об Адриане Брандте, ей хотелось подождать и посмотреть, как все будет развиваться, обратит ли он внимание на то, что она существует; и еще она спрашивала о Винге и Эскиле. Надеялась, что у них все хорошо, и передавала им сердечный привет.

Анна-Мария поспешила сразу же отправить письмо. Написав на нем «срочное», она заплатила немного больше. Она не надеялась, что почтовая служба станет из-за этого слишком напрягаться, нет, просто хотела сделать все, что зависело от нее.

В четверг вечером ее попросили зайти на кухню Клары, где Грета довольно безуспешно пыталась упражняться в письме с помощью уголька из печи, в то время как трое младших братьев и сестер укладывались спать. Анну-Марию немного смущало то, что она жила в их лучшей комнате, в то время как все они теснились на кухне. Но понятно, что на это были свои причины — экономические.

Не успели они усесться за письменный стол, как вошел высокий неуклюжий мужчина добродушного вида. Он с любопытством взглянул на Анну-Марию.

— Это мой брат, — сказал просиявшая Клара. — Входи, входи, мы тут как раз решили выпить по чашечке кофе, барышня и я.

Значит, это был Клампен, обманутый и преданный. Да, он припадал на одну ногу, явно хромал.

Он поблагодарил за приглашение присесть и неловко сел, положив руки на колени. Сказал, что рад видеть сестру в добром настроении — давненько уж такого не было.

— Теперь мне есть, с кем поболтать, с тем, кто не смеется надо мной из-за того, что мой благоверный удрал, — сухо сказала Клара. — Можешь представить, с барышней так легко говорить! Хотя она из аристократов, и вообще. Ее семья была на службе у Оксенштернов, представляешь? А уж они-то получше будут, чем эти скупердяи Брандты!

Клампен выразил надлежащий восторг по поводу такого прекрасного знакомства. Они говорили, в основном, о погоде, о том, что становится холоднее, пока он не сказал:

— Да, по правде говоря, мне было немного любопытно взглянуть на мамзель. Они сказали, что тут есть, на что посмотреть. И они не соврали, — подытожил он с невероятно серьезной миной и снова украдкой взглянул на Анну-Марию.

Она опустила голову.

— Не знала, что кто-то обратил на меня внимание, — взволнованно пробормотала она. — Шахтеров я видела только издали.

— Ха, они на шахте просто не могут говорить ни о чем другом! Мастер в ярости. Хочет, чтобы «проклятая баба» убиралась к черту.

— Ой! — с ужасом воскликнула Анна-Мария. — Ну, тогда дело плохо!

Клампен понял, что выразился довольно неуклюже, и беспомощно попытался исправить положение.

— Не беспокойтесь об этом, фрекен, уж он такой, Коль. Грубиян, но очень толковый. Нет, будет лучше, если я сейчас пойду. Если дамам понадобится помощь, я в вашем распоряжении. Всегда!

— Мы знаем, — тепло сказала его сестра. — А как дела у тебя? Все в порядке? Знаете, барышня, мой брат — повар у парней.

— Ну, меня жалеть не надо, — заверил он. — Но я так часто думаю о своей малышке… О моей дочке, барышня. Она была такая маленькая, такая хорошая, так добра ко мне. Твой благоверный, Клара, он и к своим детям не был добр. А как же он будет относиться к маленькой падчерице?

— Можно только гадать, — сухо ответила Клара.

Анна-Мария не могла уснуть, лежа в своей неудобной кровати в этом чужом и непривычно бедно обставленном доме. Она думала о том, что сделает для этих людей. Сейчас она взвалила на плечи и горе Клампена. Если бы она только могла вернуть ему дочку!

Не заносись, Анна-Мария Ульсдаттер, рассудительно сказала она сама себе. Думаешь, кто ты такая? Бог Отец? Конечно, ты из рода Людей Льда, но явно не из тех, у кого есть особый дар. Ты же не Тенгель Добрый, и не Суль, и не Ингрид, и не Хейке…

Если бы только Хейке был здесь! Он, во всяком случае, смог бы хоть что-то сделать для этих людей, которые никому не нужны!

До сих пор Анне-Марии еще не приходилось сталкиваться ни с чем подобным. Она росла в совершенно особой, закрытой среде и мало знала о жизни простых людей. Она не знала, что сотни тысяч шведов и норвежцев жили в чудовищной нищете, а привилегированный слой был не так уж велик. Анна-Мария видела лишь этот крошечный захолустный поселок, и слава Богу, для нее этого было более, чем достаточно. Ведь она отважилась на крестовый поход, чтобы улучшить условия их жизни.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что она могла сделать немного или вообще ничего. И с этой удручающей мыслью она заснула.

В пятницу, когда она как раз собиралась закончить занятия — без досок и других пособий — в класс неожиданно вошел Адриан Брандт, чтобы посмотреть, как идут дела.

Анна-Мария пришла в полное замешательство. Во-первых, она не знала, правильно ли она преподает, во-вторых, она не ждала его раньше следующего дня, в-третьих, она никак не ожидала такой реакции на его появление со своей стороны. Эта реакция совсем не была похожа на то, что она чувствовала, когда видела его, будучи ребенком. Анна-Мария видела не так уж много мужчин в своей жизни; ее мать Сара зорко следила за дочерью, а два последних года Анна Мария вообще полностью посвятила себя заботам о матери и редко выходила куда-нибудь. Сейчас Адриан Брандт казался ей еще более привлекательным, чем когда-либо, ведь теперь она уже привыкла к его зрелой красоте и поведению. Может быть, это ее чувство объяснялось тем, что он был такой интеллигентный? Он происходил из той же среды, что и она, все стало как будто много легче, когда она увидела его. Ей нравились все эти люди в Иттерхедене, ей было хорошо с ними, но ее сердце сжималось от сострадания к ним, и она страдала от этой тяжести. Адриан Брандт был спокойный и уверенный человек, прочно стоящий на ногах, он не вызвал в ней потребности сочувствовать. Наоборот, это ее душа стремилась к нему в поисках помощи и поддержки.

Она отдала ему свой стул, и он тихо уселся в углу и слушал, пока она учила детей писать и читать слово «bade» («мыть») на доске. Дальше они пока еще не продвинулись. А потом она немного почитала им один из своих учебников. Учебник истории.

Когда урок закончился и дети вышли поиграть во двор, Адриан Брандт подошел к ней. Она была совершенно уверена в том, что он все время сидел и наблюдал за ней, а не за детьми.

— Да это просто здорово, Анна-Мария. Она опустила глаза.

— Будет лучше, когда мы получим грифельные доски и счеты для всех.

— Да, я слышал об этом.

Потом он сказал с плохо скрытой гордостью в голосе, хотя это должно было прозвучать как бы между прочим:

— Кстати, я был по делам в здании риксдага, и министру очень понравилось то, что я позаботился о том, чтобы здешние дети обязательно ходили в школу. Ты ведь знаешь, непросто найти учителей для всех отдаленных местечек в Швеции — страна так вытянута в длину. Он был чрезвычайно любезен.

На секунду Анна-Мария подумала, что не он внес это предложение первым, — но ведь все расходы взял на себя он, так что, разумеется, он был прав. Эти ее размышления, впрочем, вскоре утонули в его доброжелательной болтовне. Она видела, что он украдкой поглядывает на нее. Как бы задумавшись, изучая.

— Приятно видеть, как ты прекрасно ладишь с детьми, — сказал он с немного отсутствующим видом.

— Правда? — просияла она. — Спасибо, рада это слышать.

Похоже, он не слышал ее ответ, он был погружен в свои мысли. Вдруг он сказал:

— Анна-Мария, не могла бы ты навестить мою мать и сестер завтра вечером? Они очень хотят с тобой повидаться.

— Да-а, — нерешительно произнесла она.

— Ты ведь знакома с Керстин? Вы уже встречались?

— Да, конечно, раза три-четыре. Дома у тети Биргитты.

— Так ты придешь? Часов в семь? Адриан Брандт выглядел настолько воодушевленным, что она преодолела свою нерешительность.

— Да, спасибо.

— Я зайду за тобой. И тебе не придется идти мимо бараков одной. Тебе это могло бы быть довольно неприятно.

— Спасибо!

Он еще немного задержался, обсуждая проблемы обучения. После того, как он получил благословение министерства, Адриан казался гораздо более воодушевленным, хотя школа и стоила денег ему лично. Похоже, что тут, в этом небольшом поселке, царили вполне феодальные порядки. Хозяин… заботящийся о своих крепостных.

Нет, откуда у нее такие несправедливые мысли. Адриан Брандт — не деспот, он производил впечатление человека мягкого и понимающего. Но он знал, чего хочет! И хорошо управлял тем, что получил в наследство от тестя. Клара рассказывала, что уж тот-то как раз был деспотом! По сравнению с ним новый хозяин — просто ангел.

Приятный голос Адриана отвлек ее от этих бессвязных мыслей.

— Как рады мы были приехать сейчас сюда, и я, и все мы, — сказал он с облегчением в голосе. — В городе мрачно, он давит, так всегда бывает в это время года. Я особенно привязан к Иттерхедену, должен в этом признаться. Это как бы мое дело. Я очень много поставил на эту шахту, когда унаследовал ее.

— А что это за шахта?

— Железо, — ответил он как-то чересчур быстро, и Анна-Мария удивилась.

Взгляд его стал отсутствующим.

— Коль — дурак, — сказал он почти про себя.

И стал говорить о чем-то другом.

Но было очевидно, что он нашел ее привлекательной, он был с ней невероятно внимателен и любезен.

Анна-Мария думала об этом, возвращаясь в сумерках домой. Было похоже, что он примеривался к ней и оценивал ее.

В качестве кого? Учительницы или?..

Ну что же, его присутствие внесло существенное оживление в жизнь в Иттерхедене. Анна-Мария не привыкла к мужскому восхищению. Говоря с ним, она чувствовала себя ужасно зажатой, едва осмеливалась поднимать на него глаза. Но сейчас, когда она осталась одна, все в груди ликовало от нового, сильного ощущения: пробуждающегося интереса к мужчине!

Это было так ново! Так чудесно! И так невероятно захватывающе!

Мягкая маленькая Анна-Мария, которая жила в замкнутой среде, а последние два года испытывала ужасное одиночество, пока болела ее мать, она чувствовала, как в ней высвобождаются силы, как она ищет выхода для всего того, что было спрятано в глубине ее сердца. Тихие и терпеливые — те, кто молчаливо ждет, не зная о мощи изначальных сил в себе — переживают все вдвое острее в тот день, когда приходится отступать перед силой природы. Анна-Мария не знала этого, но могла почувствовать, что стоит на пороге того, что изменит всю ее молодую и одинокую жизнь.

И как уже было сказано, это было чудесное, всепоглощающее и захватывающее ощущение — аж мурашки по коже.

— Ну, что? — оживленно спросила сестра Адриана Керстин, когда он вошел в барский дом на вершине холма. — Она придет?

— Да, она придет.

— Отлично! Она именно то, что тебе нужно, Адриан, ты должен ей заняться!

Он нетерпеливо повесил плащ.

— Послушай, Керстин. Анна-Мария — не та девушка, которой можно «заняться». Ее сердце слишком хорошо для этого. Да если я это сделаю, то потому, что сам этого захочу, а не потому, что вы мне это приказываете по каким-то сомнительным соображениям. Своим занудством вы заставляете меня чувствовать отвращение к самому себе, когда я на нее смотрю. Она прелестна, она очень мила, и она мне нравится. Но я сам решу, как мне к ней относиться.

От этой яростной отповеди щеки у него раскраснелись.

— Конечно, разумеется, Адриан, не обращай на нас внимания, мы же думаем только о твоем благе. Ты так одинок, тебе нужен кто-то, кто был бы рядом. Но мы ни словом больше не обмолвимся о подходящих для тебя невестах, обещаю.

— Хотелось бы надеяться, — процедил Адриан сквозь зубы и направился в свою комнату.

Керстин глядела ему вслед с довольной улыбкой. План удался, он влюбился в Анну-Марию Ульсдаттер.

И роли не играло — он сам или же они осуществили это.

В своей комнате Адриан стоял, закрыв руками искаженное мукой лицо. Потом медленно отнял руки от лица.

«Проклятые бабы! — прошептал он. — Полон дом предприимчивых дам! Неужели нельзя оставить меня в покое?»

Утром в субботу Анна Мария была свободна. Хотя было ненастно и дождливо — настоящая осень, она решила прогуляться, чтобы получше познакомиться с поселком и окрестностями. Раньше у нее просто не было на это времени, так много его отнимала работа в школе.

Ветер оказался сильнее, чем она думала, но он придал Иттерхедену даже какое-то величие. Красивый дом на холмах словно парил над всеми окрестностями. Должно быть, на солнце он просто великолепен. Значит, именно туда она пойдет сегодня вечером…

Это был сравнительно недавно отстроенный особняк с богатой резьбой по фронтону и вдоль веранд.

Из этого господствующего над местностью дома хозяин мог обозревать свои владения.

Ну вот, опять! Раньше она никогда не думала подобным образом о состоятельных людях. Сейчас это было только потому, что она теперь видела общество как бы снизу, со стороны рабочих, и ее взгляд исказился. Это несправедливо по отношению к Адриану, который на самом деле прекрасный и скромный человек.

Но какая у него семья?

Сам он вдовец. Но мать и две сестры… Она слабо помнила Керстин — высокую и громогласную даму, которая решительно обо всем имела свое определенное мнение. Впрочем, нельзя сказать, что она вызывала неприятные воспоминания.

Возможно, более властная, чем Адриан, который держится с молчаливым достоинством.

Чуть в стороне находились рабочие бараки и ведущая в шахту дорога. Анна-Мария замедлила шаг, хорошо еще помня неприятное происшествие, случившееся ночью. Она проснулась от стука в окно. В полной уверенности, что это кто-то из учеников, она встала и отдернула занавеску. Но увидела лишь очертания мужских фигур и услышала их ржание. Их было четверо или пятеро. Она выпустила из рук занавеску и поспешила назад в постель. Закрыла глаза от их настойчивого стука, боясь, что Клара услышит и рассердится. Наконец они убрались прочь, обмениваясь непристойными громкими репликами.

Нет, идти мимо бараков ей не хотелось, она не хотела никого встретить. Это было ее собственное путешествие — иду, куда хочу.

И она стала карабкаться на скалу. Наконец, перед ней открылась панорама пустоши и моря.

Ой! Порыв ветра чуть не свалил ее с ног. Море клокотало и бурлило, трава на пустоши почти стлалась по земле.

Как изменилось все по сравнению с тем днем, когда она увидела пустошь впервые! Цвет вереска стал более тусклым и был теперь похож на пепел. Море было такое же темно-серое, как и небо, но с белыми барашками пены. Оно показывало зубы.

Одинокие дома производили еще более жалкое впечатление — насколько это вообще возможно — как будто следующий порыв ветра окончательно мог смести их с лица земли. Она увидела, что там были и два небольших крестьянских хутора, два маленьких подворья, а чуть поодаль располагались еще два дома — в укрытии — если можно было так сказать — за покореженными соснами. Один она видела с трудом, да и другой тоже был наполовину закрыт деревьями.

Интересно, где живет маленький Эгон? Надеюсь, что на ближайшем хуторе, и ему не приходится идти в школу слишком долго. Хотя этот хутор выглядел получше, чем другой — или менее убого, — а у Эгона дома, судя по его виду, особого достатка не было.

Ей было любопытно, почему родители решили отпустить его в школу. Все в Эгоне казалось ей непонятным.

В синяках каждый день. Такой тощий и жалкий, как будто ему никогда не дают есть.

И отправить его в школу! Здесь, в глуши, где вообще никто не проверял, ходят дети в школу или нет!

Она напомнила себе, что должна взглянуть на завтрак, который он приносит из дома. Получает ли он нормальную пищу?

От одного вида побережья, навевающего тоску, одиночество ее стало еще сильнее. Оно всегда приходило, когда что-то заставляло ее думать о прошлом.

Просто невозможно было находиться на скалах дольше, она почувствовала, что у нее посинели щеки и уши. Ветер продувал ее до костей. И она повернула назад.

Идя обратно через лощину между скалами, она вдруг вздрогнула. К ней приближались трое мужчин.

Шахтеры, сразу же догадалась она.

Зря она пошла этой дорогой. Там, где они сейчас находились, их нельзя было увидеть со стороны домов в поселке.

Анне-Марии все это не понравилось.

Двое из них были молоды, третий — постарше и немного более сдержанный. Он не производил впечатления особо толкового и все время нервно ухмылялся.

Один из парней был до бессовестности хорош собой, но дешевой красотой. Он совершенно явно был главарем, и было похоже, что остальные бесконечно им восхищались и старались во всем подражать.

— О, добрый день, маленькая барышня, — и по его тону Анна-Мария поняла, что они видели ее на скалах и бежали, чтобы перехватить ее по дороге — именно в этом скрытом от всех глаз месте.

Она поздоровалась и приветливо сказала:

— Я думала, все в шахте.

— Мы — ночная смена, — отвечал молодой красавчик, гнусно ухмыляясь. — Ну, а как же зовут барышню-малышку?

— Анна-Мария Ульсдаттер. А вас?

Он не ответил. Только многозначительно ухмылялся, как будто собирался сделать следующий шаг.

И тут раздался резкий окрик с вершины, которая закрывала их от поселка.

— Сикстен!

Троица обернулась с виноватым видом. Там стоял Адриан Брандт, и еще никогда его появление не казалось Анне-Марии более желанным! Все направились к нему. Анна-Мария быстрым шагом, мужчины — не торопясь.

Они стянули шапки и прошмыгнули мимо хозяина как можно скорее.

Адриан Брандт ничего не сказал, лишь сурово посмотрел в их сторону и подождал, чтобы они отошли на порядочное расстояние и не могли его слышать.

— Спасибо, — чуть дыша сказала Анна-Мария. — Я уж и не знала, как себя вести. Они были… отвратительны.

— Да. Я увидел из окна тебя — а потом, как они идут. И поспешил вниз. Тебе надо быть поосторожнее, когда выходишь одна.

И они пошли назад в шахтерский поселок.

— Мужчины здесь, в основном, живут без женщин, — сказал Адриан. — А Сикстену доверять нельзя. Он…

— Да? Что ты хотел сказать?

— Да нет, это просто Нильссон болтает. О том, что Сикстен ходит тут к одной.

— Жене Севеда, — кивнула Анна-Мария. — Нильссон болтал о ней что-то такое, правда.

— Не следует слушать этого сплетника, — горячо сказал Адриан. — Но хуже всего, что в том, что он говорит, всегда есть маленькая доля истины. А как у тебя дела?

— Хорошо, спасибо. У Клары очень хорошо и чисто.

— Поэтому я и выбрал ее дом. Ладно, давай простимся здесь — чтобы Нильссон и о нас не начал сплетничать. Увидимся вечером. Я с нетерпением этого жду.

— Я тоже. И еще раз спасибо за помощь.

Она долго смотрела ему вслед, смотрела на его элегантную стройную фигуру. «Чтобы Нильссон и о нас начал сплетничать…»

Это была приятная мысль. И немного странная. Незнакомая.

Когда она шла по поселку, ей казалось, что она идет сквозь строй. Видел ли ее сейчас Нильссон из конторы? А родственники Адриана в усадьбе?

В доме кузнеца Густава было тихо. Единственный звук, доносившийся оттуда, был детский кашель, а потом и он смолк. А в окне дома Севеда она видела женское лицо. Оно быстро исчезло, но Анна-Мария смогла разглядеть блондинистую красотку, немного простоватого вида. Кукольное лицо, доброе и безвредное. Вероятно, соблазнить ее было несложно, но она больше производила впечатление жертвы мужского сластолюбия, нежели отъявленной распутницы.

Должно быть, Сикстену она была по вкусу.

Анне-Марии казалось, что изо всех окон за ней следят чьи-то глаза. Разумеется, на этот раз ей повстречались все женщины, жившие в домах, хотя до этого она лишь мельком видела их.

Она повстречала и нескольких шахтеров.

Но одного она так еще и не видела: горного мастера, того, которого они называли Коль. Того, кто был так разочарован, узнав, что приехала женщина, а не «настоящий» учитель.

Анна Мария тоже не горела желанием встречаться с ним.

Она остановилась.

В обдуваемом всеми ветрами поселке, где было тихо, как в могиле, царило странное настроение.

Ее охватила полная и неприятная уверенность: это было затишье перед бурей.