Они ехали далеко. Белинда понятия не имела, куда. Внезапно они очутились в каком-то месте, которое можно было назвать городом.

— Это не Кристиания, — сказала она удивленно.

— Это Драммен. Вернее, Стромсе.

— Вот как, — произнесла Белинда. Она ничего не поняла. Вильяр остановил коня у одного из домов и помог ей сойти. Ее так растрясло, что она шаталась. Она чувствовала также, что ее лицо посинело от холода. И именно тогда, когда она хотела выглядеть как можно лучше.

— Сейчас мы сюда войдем, — тихо сказал он. — Ты встретишь кое-кого из моих друзей. Но ты должна все время молчать, так лучше.

— Хорошо, — кивнул она. — Но скажи мне… Ты же не сделаешь того, что многие другие?

— Чего же?

— Не эмигрируешь? В Америку? Он остановился.

— Почему ты так думаешь?

— Многие сперва становились скрытными, а затем вдруг должны были уехать, билет и все остальное было готово. Ты тоже так собираешься?

В ее голосе ему послышалось беспокойство.

— Нет, решительно нет. Должен признаться, что я думал о этом. В основном, в юности, прежде чем стал взрослым. Хотел быть подальше от призрака в Гростенсхольме. Но я осознал, что мой дом здесь. Нельзя убежать от ответственности. А я несу ответственность как за Гростенсхольм, так и за Линде-аллее. Я не могу так огорчать моих близких. Я же единственный наследник.

— Но ты не женат.

— Да, я знаю, что мне следовало бы жениться. Просто не было времени. Ну, пошли! Он привел ее в темный коридор.

— Хорошо, что ты не уедешь, — прошептала она. — Норвегия была бы пустой.

— Благодарю тебя, — улыбнулся он. Но он казался немного задетым за живое. У Белинды снова заныло сердце. Это была ее измученная совесть. Белинда опять была слишком искренней, употребляла не те слова, не рядила их в соответствующие одежды, что так ловко умели делать другие взрослые. Что он подумает о ней?

Но у него в голове было, видно, другое. Он остановился перед дверью, которую можно было различить с трудом.

— Белинда, я иду на огромный риск, взяв тебя сюда. Потому что ты не из самых хитрых. То, что является твоя достоинством — твоя честность и искренняя доверчивость, может стать провалом для меня и других. Прошу тебя, не выдавай нас другим! Храни молчание обо всем, что ты увидишь и услышишь сегодня вечером! Иначе мы рискуем попасть в тюрьму, и тогда уж мы никому не поможем.

В тюрьму? Вильяр? Благороднейший и добрейший из всех людей!

— Тогда я тоже буду с тобой в тюрьме, — живо сказала она.

Он слегка улыбнулся.

— Тогда ты — самое преданное создание, какое я встречал! Но в таком случае мы бы, пожалуй, попали в отдельные камеры, а это было бы, вероятно, не так уж заманчиво. Ты обещаешь никогда ничего не говорить?

Она торжественно пожала ему руку.

— Ты знаешь это, — произнесла она голосом, трепетавшим от конспираторского восторга.

Они вошли в прокуренное помещение с обшарпанными стульями и шаткими столами. Тут было 10-12 мужчин, сразу обернувшихся к двери.

— Ну, наконец, — сказал изящный молодой человек с темными кудрявыми волосами и небольшой бородкой. — Ты опаздываешь.

— Да, сначала я должен был вызволить девушку из беды, — возразил он с горькой улыбкой.

Когда они увидели Белинду, то сразу зашумели.

— Черт возьми, Вильяр, где ты нашел этот лакомый кусочек?

— Помолчите, это совсем не то, что вы думаете. Белинда — обиженная душа, которую я оберегаю, потому что у нее решительно нет никого другого. Этим вечером ей действительно было плохо, и ей некуда идти. Она не станет о нас болтать.

Ей пришлось пройтись по комнате и поздороваться. Она изящно делала реверансы, а они улыбались ей с дружеской симпатией. Грубовато скроенный мужчина добродушно шлепнул ее по спине, совсем не нахально, но Белинда слегка вскрикнула и отшатнулась. Вильяр предостерегающе покачал головой.

— Ее чуть не изнасиловали сегодня. Один из тех, кого мы так высоко «почитаем», — тихо объяснил он собравшимся. Грубовато скроенный мужчина попросил у нее прощения и взял ее за руку. У него почти навернулись слезы на глаза.

Они были такими добрыми! Она уселась в угол и сидела молча, пока они проводили свою встречу. Белинда слушала — с нарастающим удивлением и испугом.

Темноволосый мужчина был руководителем. Его звали Маркус. Другие присутствующие были одеты не так хорошо, как он и Вильяр. Белинда испытала нечто вроде шока, поняв, что они, вероятно, рабочие, «этот ужасный сброд», как обычно называл их ее отец. В родительском доме говорилось о страхе перед брожением масс. Был риск возникновения революции, как во Франции. Говорилось об опасности того, что страшные грубияны могут стать слишком сильными, о том, что их нужно подавлять, иначе вся страна развалится. Белинда привыкла смотреть на рабочих как на злодеев, более опасных, чем сам грех.

Отец говорил что-то раздраженно об ужасной газете, возглавляемой предателем по имени Маркус Тране. А газета называлась «Адрес Драммен» и становилась все более радикальной, что было ужасным. Во всяком случае, она проповедовала дело рабочих…

Боже! Драммен? Маркус. Маркус Тране? Помогите! Но Вильяр! Разве он мог быть тут?..

Она вслушивалась более внимательно. В то время, как ее уши становились огненно-красными, она осознала, что это было именно то, о чем она думала.

Нет, ужасно! Как мог он, человек благородного происхождения и наследник двух больших усадеб, якшаться с опасными рабочими и, очевидно, проповедовать их дело?

— Скоро придет время для публичного выступления, — сказал один из наименее культурных участников.

Маркус Тране казался деятельным, но еще колебался.

— Вам не кажется, что мы должны рискнуть?

— Безусловно, — ответили остальные. Этого ответа он, видимо, желал.

— С нами многие, — сказал Тране. — Я слышал о молодом писателе, который говорит в пьесе о нашем деле. Его зовут Генрих Ибсен. Вы что-нибудь знаете о нем? Нет, я тоже нет, но мы должны быть благодарны за все, что может способствовать делу. А в газете из Мольде была напечатана статья, от которой будто пахнет серой. Статья Бьёрстерне Бьёрнсона. Правда, там были преувеличения, но, но… Чем больше будет с нами, тем лучше! Как дела в твоих краях, Вильяр?

— Я не хотел много спрашивать в моем согне, предпочитаю держаться там незаметно, — ответил Вильяр. — Но я справлялся в Лиере и Сандвике. Там нас много. Но не в Аскере.

Белинда сидела, как на иголках. Не удивительно, что он боялся попасть в тюрьму. Это случилось бы немедленно, если бы она проболталась. Но она ничего не скажет. Хотя ей надо попытаться обратить его на путь истины. Он не мог долго заниматься тем, о чем здесь была речь. Неужели он не понимал, каким страшным мерзавцам он помогал?

Она понимала немногое из того, о чем говорили. Что-то об общем избирательном праве в зависимости от того, владел ли ты чем-то или нет или какое положение занимал в обществе. Они говорили о торговле и о монополии в национальной торговле и о том, чтобы крестьяне получили землю.

— Самое важное, — сказал Маркус Тране, — это радикализировать средний класс и создать демократическую партию с упором на радикальный средний класс, имеющий право голоса.

Белинда энергично тряхнула головой, чтобы попытаться прочистить мозги и лучше понимать. Но больших способностей, чем уже имеющиеся, у нее не обнаружилось. Она слышала, что они планировали большое собрание. Примерно на святки. Неужели они осквернят Рождество своей отвратительной деятельностью?

О, что ей делать? Она должна спасти Вильяра!

Он был таким привлекательным, сидящий за самым большим столом среди других мужчин! Ей казалось, что он выглядел таким смелым, и это было мнение, к которому она пришла совершенно самостоятельно. У него было, правда, жесткое лицо с резкими чертами лица и ледяными глазами, но он был и изящен, по-своему. Она обратила внимание на то, какое уважение оказывали ему другие, как внимательно они его слушали. Лишь один раз он посмотрел на нее и быстро и ободряюще ей улыбнулся. Это сделало ее такой счастливой. Но она была и ужасно озабочена. Как ей заставить его понять пагубность того, что он делал?

Один из мужчин что-то рассказывал… Она непроизвольно прислушалась и вдруг заинтересовалась. Речь шла о бедной семье, где было много детей. Ее выбросили на улицу, потому что муж больше не мог работать. У них была единственная комната для родителей и восьми детей, и они брали туда квартирантов, чтобы заплатить за жилье! В основном шлюх, которые могли принимать там своих клиентов. Но полиция остановила это, и у семьи не осталось ничего. Теперь они были совершенно бездомными, а на пороге стояла зима.

А затем была другая история. О каких-то беднягах, которые всю жизнь работали на богатых и никогда вообще не получали никакой оплаты за труд. Теперь они больше не могли работать. Выбросить их вон!

Рассказывалось много историй. О жизненных условиях, таких страшных, что они ей и не снились. Портнихи, вынужденные сидеть за жалкие гроши всю ночь за работой, только потому, что господам нужны наряды на праздник. Хуторяне, прислуга, нижние чины…

Но это же было точно так, как дома у родителей! У фру Андерсен было пятеро маленьких детей, но она была вынуждена работать в доме родителей Белинды с раннего утра до позднего вечера. Когда она, собственно, видела своих детей? Когда они видели свою мать? Белинда никогда не смотрела на фру Андерсен под другим углом, чем мать. Мать Белинды говорила о том, что в этих кругах плохо с моралью — пьянство, ужасные обычаи, никакой культуры… Да, но что было делать беднякам? Какие они имели возможности, чтобы что-то понимать в культуре или хороших застольных обычаях или в красивой речи? Чем они могли себя порадовать? Бутылкой самогона и карточной игрой, танцами по субботним вечерам и, возможно, душеспасительной беседой с глазу на глаз? Да, это были не собственные мысли Белинды. Это один из участников встречи говорил как раз об отсутствии культуры у бедных и невероятно быстром росте населения, именно в этих слоях общества. И даже о том, что, сумев одолеть некоторые наиболее страшные эпидемии, добились избытка людей в стране. А от этого только увеличилась бедность.

Маркус Тране, вероятно, сознавал, что здесь была очень большая группа избирателей. Но главной целью его деятельности была не работа с ними, а необходимость поднять из болота этот бедный класс. Но прежде он, видимо, работал для блага среднего класса.

О, какой стыд испытывала Белинда! Почему никто не рассказывал ей раньше, что народу жилось трудно? Потому что слова «народ» не касались людей из ее мира, ее дома. Потому что точка зрения родителей была вколочена в нее с детства. Она не знала никакой другой стороны общества.

Внезапно собрание закончилось. Она очнулась, чувствуя в груди тяжесть от сострадания и грусти. Вильяр взял с собой какие-то бумаги и несколько газет. Все пожелали друг другу доброй ночи.

На обратном пути Белинда была сначала очень молчаливой. О том, о чем она собиралась сказать, она промолчала. Слова казались теперь глупыми, мелкими. Вместо этого она произнесла:

— Я, пожалуй, должна знать больше.

— Да, — коротко сказал он.

Как это прекрасно — он точно знал, что она имела в виду! Но он ничего не объяснял. Когда они скакали по направлению к Драммену, она была слишком потрясена случившимся в Элистранде, чтобы заметить, как близко друг от друга они сидели на лошади. Теперь было иначе. Политическая встреча, словно вата, легла между настоящим моментом и неприятными переживаниями. Теперь она почувствовала опять, что она — молодая женщина, а не мертвое, как камень, тело. Он был теплым и сильным, его руки держали ее так надежно. И хотя сидеть было неудобно, на обратном пути даже хуже, она бы не хотела променять эту поездку верхом на что-то другое, даже на самую приятную в желтом экипаже! Она тихонько засмеялась.

— Над чем ты смеешься?

— Над твоей тайной, — улыбнулась она. — Сначала было привидение. И, возможно, это было то, чего можно было ожидать. Я страшно испугалась, услышав о нем. Но я, конечно, подумала, что другая твоя тайна, по крайней мере, так же таинственна, так же волшебна. И что же оказалось! Снова с небес на землю!

— Понимаю, — рассмеялся он. Она повернулась к нему в темноте, и ее лицо оказалось очень близко к его лицу. Она снова быстро отвернулась.

— Однако я действительно не возьму в толк, почему ты не можешь рассказать дома твоим родным об этих тайных встречах.

— Ты этого не понимаешь? Я же борюсь против всего того, что они защищают. Они богаты, они противостоят всем другим жителям в деревне, у них масса подчиненных им людей… Это же именно то различие, которое я хочу устранить! Я хочу, чтобы всем жилось хорошо, а не только тем, у кого большие поместья. Не только директорам и владельцам фабрик, не только нотариусам, священникам и богатым крестьянам. Ты понимаешь?

— Да, да. Я ведь кое-что узнала в этот вечер. Но, очевидно, во многих случаях люди сами заслужили бедность или богатство.

— Да, это ясно. Но я хочу помогать невиновным в своей бедности. Я хочу помочь Маркусу Тране стать лидером новой партии, совершенно новой и очень большой. Но за такие вещи не жалуют. Так что вначале мы должны быть очень осторожны.

— Ага. Я это понимаю. Я ничего не скажу.

— Это хорошо.

Чем ближе они были к своей волости, тем тише становилась Белинда. Она думала о многом. Она была немного раздосадована тем, что он сказал о ней там, на собрании. Что она была только маленьким созданием, с которым жестоко обошлись и которое он должен был оберегать. Потому что у нее не было никого другого.

Это… вызвало сожаление. Не такого она хотела в глубине души. Но чего она могла ожидать? «Глупая Белинда». Она не должна была об этом забывать, не должна была сейчас питать каких-то нереальных надежд. Она, привыкшая знать свое место.

Почему же сейчас было так больно? Она ведь смирилась уже много лет тому назад.

Она спросила себя, сколько сейчас времени. Они отправились в путь рано вечером. Она помнила, что прием у нотариуса должен был начаться после полудня. Фру Тильда выехала из дома, когда было еще светло… А сейчас было, разумеется, темно.

— Ты ездишь в Драммен каждый раз, когда у вас там собрания? — спросила она.

— Нет, это было бы слишком далеко. Мы встречаемся в местах поближе. Меняем их, чтобы никто не мог нас найти.

— Ну да, это ясно, — сказала она понимающе. Когда они приблизились к Элистранду, она вся напряглась.

— Нет, ты, естественно, не пойдешь туда сегодня, — успокоил ее Вильяр. — Служанки присмотрят за Ловисой ночью и завтра утром. Сейчас ты поедешь со мной в Гростенсхольм. Тогда мы сможем обсудить будущее твое и Ловисы. Ты больше не можешь жить в этом доме!

— Ах, спасибо, — прошептала она так жалостно, что он понял, какое облегчение она почувствовала.

— А твои бабушка и дедушка?

— Винга и Хейке? Они поймут.

Белинда не была так в этом уверена. Ведь Вильяр не верил в то, что они поймут насчет призрака. Так же, как и в отношении его секретных встреч. Как же он тогда может быть уверен?

Будучи человеком, привыкшим к роскоши, Винга заказала себе и Хейке поздний ужин. Когда Вильяр и Белинда вошли в столовую, то в глаза им бросилось искрящееся темно-красное вино, в котором отражался огонь камина. Почтенная пара устроилась в своей любимой комнате и, казалось, наслаждалась жизнью.

— Я полагал, что вас как следует угостили у нотариуса, — заметил Вильяр колючим тоном.

— О да, но там было так ужасно скучно, что нам нужно немного взбодрить себя, — ответила Винга. — Впрочем, это продолжалось недолго. У хозяйки дома начались боли в желудке, так что все разъехались рано. Белинда, с нами была фру Тильда. Сын должен был заехать за ней позднее. Мы высадили ее у ворот Элистранда. Боже, избави меня от такого скверного деревянного выродка, как она. Вы не можете себе представить, как много злобной болтовни она успела выплеснуть во время короткой поездки. Однако, Белинда, добрый вечер! Я так много говорю, что не успела тебя приветствовать. Это мило, что Вильяр взял с собой свою маленькую протеже!

Белинда покраснела, как пион.

— Я, пожалуй, никакая не протеже, фру Винга. Я всегда стремилась вести порядочную жизнь.

— О, извини мою ошибку, — живо сказала Винга. — Я употребила не то слово. Но слово «протеже» означает только того, кого оберегают. В нем нет ничего постыдного.

Белинда покраснела еще гуще. Снова показала себя глупой! Который раз? И здесь, в доме Вильяра, где она хотела бы этого меньше всего!

Вильяр сказал тихо:

— Дело в том, что наш любезный сосед из Элистранда провинился перед ней. Она успела убежать, но, видимо, там была ожесточенная борьба.

Оба старика вскочили.

— Что такое? — сказал Хейке, а Винга сразу налила Белинде большой стакан вина.

— Да, — сказал Вильяр. — Но я поскакал в Элистранд и сказал этому гаду несколько правдивых слов. Честно говоря, это были довольно жесткие слова!

— Вильяр, ты не допустил недружелюбных поступков? — боязливо спросила Винга. — Мы не можем позволить себе такого в этой небольшой деревне.

— Небольшой? — фыркнул Вильяр. — Если господин Абрахамсен продолжит строительство, как его начал, то всего через несколько лет эта деревня будет перенаселена. Но, может быть, мне следовало войти к нему и сказать: «Извините, не стоит трогать маленькую Белинду, она такая чувствительная»?

— Ну, ясно, что его нужно было поставить на место, — сказал Хейке. — Он думал, что раз Белинда в душе — доверчивое дитя, то с ней можно делать все, что хочешь, поскольку она не посмеет болтать. Нет, ты знаешь, Винга, Вильяр потупил совершенно правильно, поговорив с ним серьезно.

— Да, поговорив! Но ты, конечно, сделал больше, не так ли, Вильяр?

— Я, конечно, немного рассердился, да, — виновато ответил внук.

Винга усадила Белинду на стул. Девушка не могла сдержать жалостного стона, когда садилась.

— Белинда? — испуганно прошептала Винга. — Ведь господин Абрахамсен не успел тебе сделать больно?

— Что? Что такое?

— Тебе было больно?

— Ах вот что! Это оттого, что я так неудобно сидела на лошади.

— На лошади?

— Да, я не подумал об этом, — сказал Вильяр. — Она ездила со мной. Очевидно, сидеть было очень неудобно.

— Очевидно, это была очень долгая поездка, — медленно произнесла Винга и обменялась с Хейке взглядом. Вильяр не ответил на это, а Белинда вся напряглась, чтобы не распустить язык.

Пока Хейке выспрашивал Вильяра о том, что, собственно, произошло в Элистранде, Винга бросала на молодого человека озабоченные взгляды. Белинда была с ним, очевидно, в одной из его странных поздних прогулок верхом…

«У нас единственный сын, — думала Винга. — Эскиль… Он женился на женщине, которая на 11 лет старше, чем он. Это получилось удивительно удачно. Никто не мог подойти для жадного до приключений Эскиля лучше, чем Сольвейг. Она заставила его обосноваться в усадьбе Липовая аллея, о чем они и не могли мечтать. Эскиль был теперь счастлив, у них родился сын, которым они очень гордились, а сын Сольвейг от первого брака хорошо устроился здесь в деревне. А что теперь? Единственный внук уходит и интересуется девушкой, которая не… Нет, нет, прочь подобные мысли! Но неужели это так серьезно со стороны Вильяра? Нет, решительно нет», — констатировала Винга с чувством облегчения.

Интерес Вильяра к Белинде ограничивался сочувствием. Потребностью помогать изгнаннику. Да, потому что Белинда была такой, этого нельзя отрицать. Девушка была мила и покладиста, но как только она ощущала давление на себя, то проявлялась ее неуклюжесть. Винга не могла в ней разобраться. Была ли она нормальной девушкой, которую с детства подавляли сплошь даровитые личности в семье? Или же у нее с головой было не в порядке?

Нужно было, видимо, знать Белинду лучше, чтобы выведать все о ее слабостях и достоинствах. Нужно было пытаться вызвать к жизни настоящую Белинду, потому что она была искалечена воспитанием, это было ясно. Было также ясно, что Вильяр делал очень много, что он пытался помочь ей. Он старался пробудить в ней доверие к себе и человеческое достоинство. Это было рискованно, о, так рискованно! Вильяр должен был остерегаться. Потому что если она и не значила что-то для него, то для девушки Вильяр был совершенно явно словно бог. Белинда, возможно, еще не знала этого сама и, пожалуй, не хотела этого, потому что знала свое место и понимала, что у нее не было никаких шансов. Но каждый мог понять, что однажды девушка почувствует острую боль в сердце. В тот день она осознает, что влюбилась в Вильяра. Винга не хотела пережить этот день. Ради Белинды, ради Вильяра и также ради самой себя.

Голос Хейке прервал ее мысли:

— Хорошо, Вильяр, завтра мы отправимся в Элистранд и извинимся. Это не будет приятной прогулкой, но это необходимо, если мы не хотим совершенно испортить отношения здесь, в приходе.

— Но Белинда не может жить там, это невозможно, — горячо произнес Вильяр.

— Да, мы должны найти выход из этой дилеммы. Я понимаю, что Белинда чувствует большую ответственность за ребенка, и лучше было бы, если…

Как раз в это мгновение вошел слуга и заявил о приходе ленсмана.

— В такое время? — удивилась Винга. — И мы же встретили его всего несколько часов тому назад у нотариуса. Однако впусти его сюда!

Ленсман, которого они очень хорошо знали, вошел и поздоровался с ними учтиво, но сдержанно. Затем он повернулся к Вильяру.

— Вильяр Линд из рода Людей Льда, к моему сожалению, я обязан вас арестовать за убийство в Элистранде Герберта Абрахамсена. Сегодня вечером он был найден убитым у себя дома, и есть свидетели, сказавшие, что вы там были и что возникла настоящая потасовка.