Ответа от Морагана ей пришлось ждать очень долго. В конце концов Тува раздраженно воскликнула:

— Ну, а какие, ты думаешь, есть возможности завести ребенка у меня? Ни малейшей, совсем никакой, вот что я тебе скажу!

Он по-прежнему молчал.

— О, я так бы замечательно заботилась о нем, Ян! Для меня это был бы просто дар небес! И я бы воспитала его для тебя наилучшим образом!

Тишина казалась тяжелой и липкой, как мокрое ватное одеяло. Наконец он неуверенно произнес:

— Даже не знаю, получится ли у меня.

Тува рассерженно отвернулась.

— Зато я знаю. Я слишком отвратительна, извини меня, с моей стороны было глупо…

— Нет-нет, — сказал он и положил руку ей на плечо. — Ты меня неправильно поняла. Я имел в виду мою болезнь. Мое тело слишком поражено болезнью, и это будет чистейшее фиаско!

— Откуда ты знаешь?

— Нет, не знаю, но я убежден, что ничего не выйдет. И к тому же…

— Что «и к тому же»? — Тува перевернулась на спину, сейчас она лежала и глядела в потолок.

— Не знаю, Тува. Сама мысль о том, что мой ребенок будет расти без отца…

— Ой, да неужели ты не понял, что Люди Льда все время вместе, они во всем помогают друг другу! У ребенка будет целая куча родственников.

— Да, может быть. Но я-то этого никогда не увижу, — тихо сказал он.

Сначала она подумала о том же, что и он, но потом вдруг разозлилась:

— Слушай, а ты не больно-то последователен! Ты только что сказал, что хотел бы оставить после себя ребенка. Иначе бы я, разумеется, никогда не стала говорить об этом, ты заставляешь меня чувствовать себя так глупо, что я вот-вот расплачусь!

— Ну, Тува, я же не имел в виду!

— Ладно, забудем, — сказала она устало. — Я была просто идиоткой, что предположила это. Как я только могла вообразить себе?..

Он приподнялся на локте и с угрожающим видом наклонился над ней.

— Слушай, замолчи ты, наконец, забудь про свои комплексы! Я ничего против тебя не имею. Мы с тобой стали хорошими друзьями. Но я достаточно старомоден, чтобы думать, что для такого дела нужны, по меньшей мере, более теплые чувства. Хоть какое-то влечение друг к другу. А я его к тебе не испытываю. Так же, как и ты ко мне.

Она отодвинулась.

— Я вовсе не стремилась к какому-то приключению только потому, что у меня никогда раньше не было мужчины. Я только помочь хотела!

Тува уселась, готовая вскочить:

— Поищу себе другую комнату. Он цепко ухватил ее за руку.

— Ну не глупи, не обязательно же становиться из-за этого врагами! Мы можем поговорить об этом, правда? Или о чем-то другом.

Она молчала. Она очень обиделась, но делала вид, что ей просто грустно.

Мораган тихо произнес:

— Спасибо! Спасибо за то, что ты хотела это сделать! Но это слишком важно. И я не мог сказать «да» сразу. Мы же обязаны думать не только о нас, но и о третьем.

— Да, о ребенке. Но, конечно, наиболее вероятно, что никакого ребенка просто не будет.

— Да, понятно. Ведь это дело случая. И я так слаб, мой организм настолько разрушен, что вообще сомневаюсь, что он может вырабатывать какие-то сперматозоиды.

— Понятно.

Тува снова заползла в постель. Она лежала, положив руки под голову и уставившись в потолок. Нелегко было восстановить прежнее настроение. Ян тоже молчал, вероятно, положение казалось ему весьма щекотливым.

Прошло, наверное, минут десять, Тува решила даже, что Ян заснул, но вдруг услышала его голос:

— Ты знаешь, иногда с бухты-барахты что-то отвергаешь, а потом оказывается, что само предложение вовсе не такое уж невероятное.

Она с трудом сглотнула слюну. Она едва смела дышать.

— Я подумал, — продолжал он. — И мне больше не кажется, что то, что ты предложила, настолько невозможно.

Господи, думала Тува. Сердце ее тяжело стучало. Шесть частей в каждом окне, три окна, значит, всего восемнадцать стеклышек… Она лежала и лихорадочно считала оконные квадратики, с ними была связана какая-то примета: надо было считать стекла в комнате, в которой ты оказался впервые, но она забыла, для чего.

— Не потому, что я думаю, что что-то получится, — неуверенно продолжал Ян. — Или что я смогу выполнить этот… как это называется по-норвежски… сам акт? И еще меньше я верю в результат. Но ведь можно… попытаться?

Голос его затих.

— Очень жаль, — тихо сказала Тува. — Потому что теперь у меня нет настроения.

Он не ответил.

— На самом деле я теперь просто не могу понять, как подобная идея могла прийти мне в голову, — пробормотала она. — Наверное, я слишком много выпила вина и от этого стала чересчур глупой, беспечной и безответственной.

— Значит, теперь протрезвела?

— Наверное, потому что теперь я мыслю вполне здраво.

Он перегнулся через стол и вылил остатки вина в ее стакан. Когда Тува поняла, что он на самом деле ей предлагал, то просто потеряла дар речи.

— Нет уж, спасибо, — полузадушенно произнесла она.

— Нет, пей, — велел он и поднес стакан к ее губам. Она ничего не могла поделать. И вдруг все это показалось ей очень смешным.

— Неужели ты собираешься подобным образом соблазнить благонравную девственницу?

Она услышала, что он улыбнулся в темноте. Вернулось прежнее настроение. Чувство удивительной общности. Но она все еще была натянута, как струна.

— Пей же, — попросил он.

А черт, была не была, подумала она. Выпить-то я всегда могу.

— А как же Марко? — спросил он безо всякого выражения в голосе, убирая пустой стакан.

— Марко? — спросила она, смутившись, и оттого немного дерзко. — Мы просто друзья.

— Ах, вот как? — в его голосе явно слышалась скептическая ирония.

— Марко не какой-нибудь обычный человек. Он просто сказочный герой, и в другом качестве он мне не нужен. Я никогда, никогда не смогла бы лечь с Марко в постель, это было бы святотатством. Нет, это просто немыслимо! Да, признаюсь, я была жутко влюблена в него — с того самого дня, как увидела его впервые. Хотя тогда он называл себя Ганд и выглядел по-другому. Но он был так же невероятно красив. Но я никогда не желала его, если мне будет позволено выразиться так высокопарно. Он был просто недостижимым идеалом, о котором я могла тосковать и мечтать. Я помню, что сама мысль о более близких отношениях с ним пугала меня. Поэтому все подобные мысли я пресекала в зародыше. Это казалось совершенно диким. Ну что, это достаточно исчерпывающее объяснение?

— Абсолютно. И мне кажется, ты права. Хотя я не знаю Марко так хорошо, как вы, но он как бы где-то над вами.

— Да. Другое дело, что для того, чтобы любить других, необходимо нравиться себе.

— Опять ты за свое!

— Но я не могу забыть про свои комплексы, они настолько объективны!

— Маленькая Тува! Я всего лишь обыкновенный, правда, смертельно больной работяга, который знаком с тобой всего лишь несколько дней. Но ты мне нравишься. Нравишься своей прямотой, жаждой деятельности и глубоко скрытой добротой. Что касается меня, то мне ничто не мешает. После совершенно естественных сомнений, которые появились у меня вначале, сейчас я готов попытаться сделать то, о чем мы говорили. Но неужели ты не понимаешь, что все это будет целиком и полностью твое решение. Ведь именно ты будешь жить дальше — как незамужняя мать. Именно ты будешь нести ответственность за ребенка, он станет твоей радостью и твоей печалью. Именно тебе придется брать на себя все заботы, испытывать все огорчения. Мне достанется лишь короткий миг радости.

Она слабо улыбнулась в темноте.

— Спасибо, что ты сказал про миг радости! Но я не знаю, Ян. Правильно ли мы поступаем? Делать такое с человеческим существом?

Он собирался что-то сказать, но раздумал и начал снова.

— Ты права. Давай забудем об этом.

Тува внезапно похолодела. И она поняла, насколько неуверенно они были оба, в равной степени. Один отступал, видя, что другой колеблется, и другой вновь разочаровывался. Так и продолжалось: вперед — назад, как в теннисе. Теперь настал черед Тувы разочаровываться и обижаться. А потом была ее очередь снова идти в атаку.

— Но я знаю, что ребенку будет хорошо, — сказала она беспомощно. — Мать и отец будут его любить. Они очень огорчались из-за того, что не могли рассчитывать на внуков.

— Я не имею права взваливать на тебя такую ношу.

— Ты имеешь право оставить потомков.

— Знаю. Но, Тува, я ведь не доживу даже до того момента, когда смогу узнать, будет ли это иметь какие-то последствия.

Тува постаралась проглотить и это.

— Да. Это жестокая правда. И к чему тогда все это? Ведь тебе нужна была уверенность в том, что ты продолжишь жить в ком-то, да?

— Да, наверное.

Они помолчали. Долго лежали и смотрели в потолок, на душе и у нее, и у него было пусто.

Первые проблески утреннего света понемногу рассеивали мрак в комнате. Но это была майская ночь, светало рано. Едва ли было больше двух часов ночи.

Не говоря ни слова, Мораган мягко потянулся к Туве, склонился над ней и тихо прошептал:

— Спасибо, дружочек! Спасибо — все равно, за то, что ты была готова!

И он поцеловал ее медленно и бережно. Его губы легко коснулись ее губ, как нежное дуновение ветра. Тува не дышала. Но когда он тут же отодвинулся, она осторожно положила руки ему на плечи. Мораган поднял голову и посмотрел на нее, вопросительно улыбаясь. Он поцеловал ее еще раз.

Эта ночь — неправда, подумала Тува. Я, та, которую никто никогда не целовал. И сейчас… Сначала Марко… И теперь Ян. Наверное, я сплю!

Он вновь взглянул на нее, на этот раз в улыбке его была нежность. Она видела это сейчас совершенно отчетливо. Ночная тьма придавала его чертам волнующее, загадочное выражение, как будто он был уже между жизнью и смертью. Его горящие, глубоко запавшие глаза были похожи на темные колодцы. Нос, который был довольно красивой формы, крепкие зубы, немного выдающаяся нижняя челюсть — и, конечно, морщины на щеках. И черные кудрявые волосы. Если на минуточку забыть Марко, то Ян Мораган на самом деле выглядел весьма привлекательно. Вероятно, он был очень сильным и мужественным мужчиной до того, как его поразила болезнь. Сейчас лицо его было — кожа да кости.

— Последняя девушка, которую я целую, — прошептал он. — Спасибо, что ты не отталкиваешь меня!

А это почти первый поцелуй в моей жизни. Да, потому что Марко как бы не в счет, думала она.

Ян тихо спросил:

— Тува, ты хочешь? Ты хочешь помочь мне сделать это?

Он продолжал:

— Знаешь, девяносто девять процентов за то, что из этого ничего не получится. Ни то, ни другое. Но у меня очень давно никого не было. И я хочу тебя сейчас. И безо всяких задних мыслей о возможных последствиях!

Он хочет ее! Ее! Тува чувствовала, что из груди ее вот-вот вырвется плач, и сглотнула слюну.

— Но я никогда…

— Знаю. Поэтому я и спрашиваю — сначала. Ты должна сама этого хотеть.

— Я… ты мне очень нравишься, Ян, — запинаясь, проговорила она.

— Не имею ничего против. Если хочешь, я могу позаботиться о том, чтобы ты не забеременела.

— Нет! Нет, я хочу, чтобы мы попытались. Ведь именно за этим мы и начали всю эту долгую дискуссию.

Он переместился на ее кровать и залез под перину.

Господи, до чего же он худой, думала она. Бедняга, как же он тощ!

Она не знала, как ей себя вести, она так хотела сделать все, как нужно, но умела так мало. И все это прошептала ему.

— Делай то, что чувствуешь, — ответил он.

— Могу я тебе кое-что сказать?

— Что же?

Ужасно, она не знала, что же делать с рукой, оказавшейся внизу, он ее придавил.

— Я не хотел бы заниматься этим ни с кем другим, Тува. Не смог бы.

Она проглотила комок, стоявший в горле и подавила в себе «спасибо». Вместо этого она неуверенно сказала:

— Я рада слышать это, Ян.

Голос его звучал смущенно.

— Ты рассердишься, если у меня ничего не получится?

— Но дорогой ты мой, неужели ты думаешь, я не пойму. А это не будет для тебя слишком большое напряжение?

— Постараемся быть осторожными. Но, Тува… если у меня не получится… я все равно смогу сделать так, чтобы тебе было хорошо. Если ты хочешь.

— Спасибо, Ян, — пробормотала она, уткнувшись ему в шею, потому что жутко смутилась. — Давай постараемся, чтобы ты тоже поучаствовал, ладно?

— Сделаем все, что в наших силах, — улыбнулся он. — Но тогда ты должна мне помочь.

— А что мне делать? Понимаешь, опыта у меня маловато.

— Прежде всего, сними майку! И трусики.

— Да, конечно.

Она села на кровати и стала раздеваться, копаясь как трехлетний ребенок. Когда она наконец разделась и с быстротой молнии нырнула под перину, она заметила, что Ян тоже разделся. У нее даже зубы стучали от волнения.

— Ну-ну, — сказал он и обнял ее. — Все будет так хорошо.

У нее вырвался какой-то дрожащий смешок:

— Интересно, кому здесь больше нужна помощь?

— Придется помогать друг другу.

Его руки гладили ее плечи, и она чуть-чуть подвинулась к нему, слишком близко она не смела. Он стянул перину и поцеловал ее в шею. Потом его губы скользнули к ее груди и поцеловали одну.

— О-о-о, — выдохнула Тува, и соски ее тут же затвердели.

Теперь, наверное, моя очередь что-то сделать, подумала она и обвила руками его кудрявую голову. Было приятно дотронуться до его волос, он поднял голову и мог теперь целовать ее снова. На этот раз поцелуй был совсем другим. Настолько другим, что Тува позабыла о том, какая она неловкая, и ответила на него.

До чего же легко я поддалась чужому влиянию, подумала она. Ведь он на самом деле мне совсем чужой, он ужасно болен, но чертовски симпатичен и так привлекателен, что я… что я…

О боже, она внизу стала совсем мокрая. Ой, надеюсь, что он это не заметит, думала она. Нет, какая же я дура. О, дорогие боги и духи, сделайте так, чтобы я все сделала правильно! Чтобы ему было хорошо!

Он что-то прошептал ей. О том, что он еще не может. Не могла бы она помочь немного?

— Но как?

Он осторожно показал ей, что она должна сунуть руку под перину. Взял ее руку и показал дорогу.

Тува глубоко вздохнула. Но, чтобы не обидеть его, сделала то, о чем он просил. И, в конце концов, она же читала эротические книжки! Может ли она осмелиться?

Она сначала ласкала его, а потом сползла чуть ниже и поцеловала в самое чувствительное место. А когда это было сделано и непохоже было, что он имел что-то против, она отважилась прибегнуть к более изобретательной помощи.

Хотя пока это ничего не изменило.

— Не думаю, что что-то получится, Тува.

— Конечно, получится! Не сдавайся!

— Вот! Ложись! Теперь я!

Он лег между ее ног. Она почувствовала его язык и в ужасе отпрянула.

— С реакцией у меня все в порядке, — нервно засмеялась она, когда поняла, что ей нравится то, что он с ней делает.

Ян лег рядом.

— Ты красивая, Тува.

— Я такая бесформенная, ни шеи, ни талии. Да и ноги короткие…

— То, что я чувствую — это мягкая шелковая кожа, упругий живот, великолепное тело. Не буду вдаваться в детали, и этого довольно!

— Ты устал?

— Да нет. Я с удовольствием продолжу. С большим удовольствием.

Она опустила руку вниз и потрогала его.

— О, Ян, кажется, начинает помогать!

— Я же говорил, что ты ужасно привлекательная. Ну, ты… не боишься?

Она снова вздохнула:

— Ты же сам прекрасно видишь, что я хочу! Я не могу это скрывать. Ой, чертова перина, — пробормотала она и сбросила ее на пол. Тува всегда прибегала к крепким выражениям, когда чувствовала себя глупой и неуверенной.

Но, наконец, она ощутила чудесное единение с ним, пока это была только духовная близость. Между ними возникли понимание и нежность. Это было так прекрасно, так восхитительно, что обычно такая решительная Тува едва могла дышать. Совершенно непроизвольно, потому что сейчас она не боялась, она взяла его лицо в ладони:

— О, я так люблю тебя, Ян! Ужасно люблю!

Он не ответил, потому что это была вполне обычная реакция в самый разгар любовного акта, он только нежно посмотрел на нее и улыбнулся. Тува обняла его и сильно прижала к себе. Она была так благодарна, так благодарна ему за то, что он позаботился о ней так сильно, что захотел переспать с ней, она знала, что эта мысль была унизительной, ей следовало бы больше уважать себя. Но, Господи, до чего же он ей нравится, потому что ласков с ней!

Ее охватила глубокая печаль — она ощущала его изможденное тело и знала, что дни его сочтены.

— Ты не должен, Ян, не надо, — рыдала она. Он правильно понял ее. Он очень хорошо знал, о чем она.

— Забудь об этом, Тува! Забудь об этом сейчас! Ради меня!

— Хорошо, я больше не буду об этом, обещаю! Она провела руками вдоль его бедер и ужаснулась: настолько тощими они были.

— Ян, ну неужели ты думаешь, что сможешь? Может, тебе лучше лечь? А я…

Он положил палец ей на губы.

— Позволь мне, по крайней мере, попытаться!

А поскольку она уже возбудилась настолько, что дрожала от желания, то смогла только кивнуть.

Широко раскрыв глаза, она смотрела, как он ложится на нее, она вновь обхватила его руками и дала ему войти в себя. Она уже не притворялась, она чувствовала, что они — одно целое, знала, что ему не может быть неприятна ее преданность. Тува была преисполнена почти религиозного благоговения. Все, что было между ними, ощущалось, как таинство.

Она заметила, что у него вот-вот получится. Прикосновения к ее разгоряченному телу вызывали в ней вибрирующую волну сладострастия, и она изо всех сил старалась лежать смирно.

— Буду очень осторожен, — прошептал он. — И ради тебя, и ради себя.

— Да. Я думаю, я… слишком люблю тебя, Ян!

Он снова поцеловал ее.

— Я тоже тебя ужасно люблю, маленькая Тува.

И наконец он прорвал ее девственную плеву. Тува, заранее закусившая губу, чтобы выдержать боль, обнаружила, что все оказалось не так больно, как она опасалась. Она была готова принять его в себя. Больше всего ее беспокоило, что он может не выдержать напряжения. Если он сейчас начнет кашлять, это будет катастрофа. Это уничтожит все. Ведь хотя они и уверяли друг друга в том, что очень друг другу нравятся, все равно они оставались чужими — потому что хотя они и занимались любовью, между ними еще не было любви.

Но потом Тува позабыла обо всем, она наслаждалась моментом и чувствовала, что Ян тоже всецело поглощен им, теперь они были во власти примитивных инстинктов и лихорадочно стремились утолить похоть.

Потом на несколько секунд наступила тишина — и вот тут-то раздался кашель. Это было просто ужасно, и Тува сначала по-настоящему испугалась. Она прижимала его к себе изо всех сил, утешала, стремилась ободрить.

В конце концов приступ кончился — на этот раз. Они тихо лежали в объятиях друг друга.

— Да уж, не так бы я должен был это кончить, — прошептал он, задыхаясь. — Я хотел бы выразить тебе всю мою нежность и благодарность за те прекрасные мгновенья, что ты мне подарила. Но…

— Я знаю, Ян. Но мы все равно смогли! У нас получилось!

— Да, получилось. Честно говоря, не ожидал. Благодаря тебе все прошло так, как надо.

— Благодаря мне?

— Знаешь, ты была весьма соблазнительна.

Она с жадностью впитывала эти слова, долго лежала и снова повторяла их про себя. Потом тихо произнесла:

— Если будут какие-то последствия…

— Не надо об этом думать!

— Ладно. Но если все же… Если это будет мальчик, я назову его Ян.

— Спасибо!

— А если девочка… Как звали твою мать?

— Минна. Нет, лучше, как твою мать! Как ее имя?

— Винни. На самом деле Лавиния. Но сейчас ее никто так не называет. Хотя Минна и Винни на самом деле довольно похожи. Мы найдем что-то среднее.

— Мы? — безжизненным голосом спросил он.

Тогда она привлекла его к себе и сжала его в объятиях. Они долго не могли вымолвить ни слова. Тува боролась со слезами.

— Во всяком случае, мы сделали все, что могли, — удрученно сказал он.

— Мы очень старались, — вторила она.

Ночь уже почти прошла. В комнату просачивался утренний свет, делая все серым. Бездушные гравюрки на стенах были уже хорошо видны.

— Все равно еще рано, — сказал Ян. — Надо немного поспать.

— Да, ты прав! Завтра может быть тяжелый день. И я знаю Марко. Он просто невозможный жаворонок, ему непременно надо вставать рано. А сейчас у него к тому же и повод есть.

Ян приподнялся на локте и взглянул на нее. Он бережно убрал прядь волос с ее лба.

— Еще раз спасибо, маленькая, удивительная девочка, — прошептал он. — Спасибо за то, что именно тебя встретил я в эти трудные дни!

Ничего более прекрасного он и не мог бы сказать Туве, ведь она получала в жизни так много ударов и, как правило, била в ответ. А теперь ей казалось, что на нее снисходит бесконечный покой и счастье.