Меня зовут Маргит Сандему. Живу я в Валдресе. Многих пациентов оттуда направляют в больницу в Лиллехаммер, а не Йовик, если им нужен врач-специалист.

В мае 1960 года я лежала в больнице в Лиллехаммере. Да нет, ничего серьезного, я даже больна не была. Просто надо было отделаться от одной мелочи, которая беспокоила меня еще с детства.

За день до выписки мне разрешили ходить, я без устали слонялась по коридору и даже по большому вестибюлю внизу. Там был кафетерий, как обычно, в нем было полно народа, а я обратила на это внимание только тогда, когда уже получила свой поднос. И вот я стояла с полным подносом в руках, все столики были заняты, и чувствовала я себя довольно глупо.

За маленьким столом я увидела одиноко сидящего мальчика с мечтательными голубыми глазами и темными волосами, торчащими во все стороны. Он выглядел не особенно радостным, неохотно жевал бутерброд с сыром — так, словно тот имел вкус сена. Ребенок выглядел довольно заброшенным.

Поскольку я из тех суетливых людей, которые вечно боятся кому-то помешать и которые постоянно внушают себе, что они мешают, то я долго думала, прежде чем спросить мальчика, не могу ли я присесть за его стол.

Он вздрогнул, когда я обратилась к нему, как будто сильно испугался. Вялое жевание прекратилось совсем, и я уж было подумала, что он мне откажет, но он вдруг кивнул, немного боязливо.

Мы ели молча. Я все время чувствовала, что он украдкой изучает меня, и когда я выпила чашку чая и достаточно осмелела, то спросила:

— Похоже, у тебя какие-то проблемы?

Я не хотела бы употреблять выражение «перепуганный до смерти», но именно таким он был.

— Я… нет, я…

— Как тебя зовут?

— Габриэл. Габриэл Гард из…

Он сам остановился и, хотя я ждала, продолжать не спешил.

— Меня зовут Маргит Сандему, — сказала я. Мне показалось, что я должна завоевать его доверие, прежде чем он осмелится поговорить со мной. — Меня завтра выписывают. Я ужасно рада. А ты тоже ждешь выписки?

Одна рука у него была на перевязи, а так он выглядел вполне здоровым.

— Да, — просиял он, но улыбка его тут же погасла. — Вы одна из них?

Какой странный вопрос! Что же ответить?

— Э-э-э… Я не думаю, что я вообще из кого-то. На самом деле я ничего особенного собой не представляю. Я замужем, у меня трое детей, и я, наверное, самая худшая домохозяйка в Норвегии. Знаешь, я была замужем уже 11 лет, прежде чем обнаружила, что у нас нет утюга. Мне потребовалось 7 лет, чтобы понять, что сначала надо ставить варить картошку, а уже потом всю остальную еду. Поэтому все мои обеды шли наперекосяк. А на прошлой неделе мне надо было налить в ведро воды, чтобы вымыть пол. Вместо того чтобы просто поставить ведро под кран, я ходила по полу взад и вперед с маленьким ковшиком и выливала воду в ведро. Я настолько чудовищно непрактична, что меня не следует выпускать на свободу.

Наконец мальчик слегка улыбнулся, и я продолжала:

— Ну, и, как ты уже понял, я еще очень люблю слушать свой собственный голос. Понимаешь, я знаю, что я натура художественная — в определенной области, только вот еще не определила, в какой. Я пыталась заниматься, наверное, всеми видами искусства, но результаты получились какие-то неважные, в историю они не войдут. И надо признаться, я немного разочарована. Нелегко понять, что ты ни к чему не пригоден. Так что, нет, я вообще не принадлежу ни к какой группе — если ты не имел в виду группу «неудачников».

Он, улыбаясь, покачал головой. Похоже было, что он успокоился. Потом мальчик погрузился в собственные мысли.

— Я должен был быть с ними, — сказал он, ни к кому не обращаясь, с неподдельным отчаянием в голосе. — Ведь я же должен был записывать все, что происходит!

Поскольку я не поняла, о чем он, то тактично спросила:

— А ты один здесь в больнице?

— Нет, — быстро сказал он. — Да, то есть скоро буду один. Натаниель должен ехать домой. Его отец умер. Они забрали его.

Габриэл и Натаниель? Странные имена… Мне стало интересно: не выдумщик ли мальчишка, не фантазер ли? Может, он слишком часто ходит в кино, и выдумал себе какую-то опасную банду, которая преследует его и его близких?

Габриэл выглядел лет на двенадцать и производил впечатление ребенка очень интеллигентного. Ну да, именно такие чаще всего и сочиняют подобные истории.

— Ты руку сломал? — спросила я.

— Нет, просто вывихнул. Сейчас ее опять вправили.

— С велосипеда свалился?

— Да нет. Они столкнули меня в пропасть. Но со мной был Ульвхедин. А Марко пытался меня спасти, но они перерубили канат, так что он упал в реку. А потом пришел Руне и спас меня.

Ну, наконец-то нормальное имя, подумала я, даже не подозревая в тот момент, что Руне, может быть, самый странный из них.

Было похоже, что мальчик один уже давно, что он беспокоится, не знает, куда себя деть. Ему было очень нужно с кем-нибудь поговорить, это было очевидно. Так почему же этим «кем-нибудь» не могу быть я? Я ничего не имела против того, чтобы послушать истории о разбойниках, я и сама была большой фантазеркой. Господи, какая же я была тогда глупая! Я усердно искала какое-нибудь дело, то, на что можно было бы опереться. И не понимала, что длинные истории, которые я придумывала по вечерам, прежде чем уснуть, на самом деле были настоящими романами! Прошло еще четыре года, пока я догадалась, что у меня есть способности к литературе.

— Габриэл, а завтра за тобой приедут? В глазах его опять промелькнул страх.

— Нет, они не знают, что я в больнице. Марко не хотел пугать папу и маму. Поэтому я и на похороны не еду.

— Похороны?

— Да. Отец Натаниеля — мой дедушка по отцу. Так что Натаниель мой дядя, понимаете? И еще они убили мою бабушку, маму мамы. Ее звали Ханне, и она была француженка. Бенедикта тоже умерла, но она была уже очень старая. И Кристель.

На глаза Габриэла навернулись слезы.

— А тебе так хотелось поехать на похороны?

Он украдкой смахнул слезы.

— Нет, по правде говоря, нет. Похороны — это всегда так тяжело, и мне не нравится плакать в церкви, а я всегда плачу, когда кто-то умирает.

— Но ты хочешь домой, к маме и папе?

В глазах его появилось беспомощное выражение.

— Я должен был записать… Был избран. Я теперь не смогу это сделать!

Снова закапали слезы, и он, шмыгая носом, опять вытер их.

— Здесь так много народа и так шумно, — сказала я. — Может, пойдем в гостиную? Для некурящих, там все равно никого не бывает.

Он чуть помедлил, а потом последовал за мной с явным облегчением. Но как раз в тот момент, когда мы собирались выйти из большого вестибюля, мы увидели необычайно привлекательного мужчину, направлявшегося к нам. Темноволосый, с удивительными, немного меланхоличными глазами. Эти глаза сразу же заворожили меня. В них было так много душевной боли и тайн, о которых я даже гадать не смела.

— Привет, Натаниель, — сказал Габриэл. — Это Маргит. Мы решили пойти куда-нибудь поболтать.

Значит, Натаниель действительно существует, подумала я. То есть он, во всяком случае, выдуман не был.

— Габриэл, я должен сейчас ехать, — сказал этот красавец. — Тебе нельзя покидать больницу раньше завтрашнего дня, а тогда ехать на похороны будет слишком поздно.

— Ясно. Я должен догонять остальных, но я не знаю, где они.

Маленький мальчик выглядел настолько несчастным, что у меня сердце дрогнуло.

— Зато я знаю, — ответил ему Натаниель. — Линде-Лу рассказал мне. Марко, Руне и Халькатла сейчас вместе, они направляются в Опдаль. Они рассчитывают на то, что Тува и Мораган сейчас уже недалеко от долины…

Он говорил негромко, но непохоже было, что его волнует то, что я тоже что-то слышу. Все, что говорил он, казалось непостижимым, но он упомянул и Марко, и Руне! Вдобавок к еще одному такому же странному имени. Теперь недоставало только еще одного имени, которое упомянул Габриэл. Ульв… какой-то.

А вот и оно!

Натаниель продолжал:

— Я должен был бы отправиться вместе с тобой на север за ними. Но мне опять надо возвращаться домой — по другой причине. Если бы только смог добраться завтра до Опдаля, Ульвхедин сказал бы тебе, где остальные.

Маленький мальчик схватил большого мужчину за руку:

— Натаниель! Не уезжай от меня!

— Ульвхедин присмотрит за тобой. И ты же сам видел, в больнице нас оставили в покое. Я приеду сразу же, как только смогу. Я… я думаю, тебе надо ехать поездом. Но это займет немного больше времени.

Тут в разговор вмешалась я.

— Простите, что я вмешиваюсь, но если мальчику как можно скорее нужно попасть в Опдаль, то, возможно, мой муж и я могли бы его туда отвезти? Времени у нас много, сейчас чудесное время, ранняя весна, и я знаю, что мой муж не будет возражать против небольшой прогулки. Нас же выписывают одновременно, Габриэла и меня.

Натаниель поднял на меня свои удивительные, необычные глаза. Если бы я не встретила моего мужа раньше и не была с ним счастлива, вероятно, меня бы очень заинтересовал этот Натаниель.

— Поездка будет не из легких, — сказал он задумчиво. — Но я полагаю, что Габриэл их сейчас особо не волнует…

Он размышлял дальше, как будто думал вслух.

— Да, спасибо, если вы и ваш муж могли бы помочь мальчику, мы были бы вам очень благодарны.

Я из тех, кто взваливает на себя проблемы всего мира и считает, что просто обязан помочь. Понятно, что с моей стороны это было глупо, но я не могу сидеть спокойно, если слышу, что у кого-то проблемы. Мне кажется, что я могла бы решать все. Сейчас я, конечно, понимаю, что было просто настоящим безумием вмешиваться в проблемы Габриэла, но тогда все казалось вполне естественным.

Натаниель сказал то, о чем я сначала не задумалась, как следует:

— У Габриэла есть защитник, который присматривает за ним, так что я полагаю, что и вы, и ваш муж в безопасности.

— Насколько я поняла, Габриэлу пришлось пережить что-то довольно неприятное? — закинула я пробный камешек.

— Да. Его столкнули в пропасть. К счастью, все кончилось хорошо.

Он верил в это! Этот удивительный человек с печальными глазами верил в фантазии Габриэла!

— Вы и сами были в больнице? Натаниель помедлил.

— Да. Я потерял девушку, которая много значила для меня. И сам тоже пострадал.

— Это сделали «они»? — осторожно поинтересовалась я.

— Габриэл вам рассказал?

— Немного! Достаточно, чтобы понять, что «они», наверное, очень малоприятные люди.

На самом деле я произнесла это с легкой иронией, как взрослый, который снисходительно относится к детским идеям. Но Натаниель воспринял все всерьез.

— Называть их малоприятными, значит недооценивать их. Они смертельно опасны. Но я не хотел бы, чтобы вы слишком сильно втягивались в наши проблемы. Если бы не нужно было доставить Габриэла в Опдаль так срочно, я не принял бы ваше великодушное предложение отвезти его туда. Но не давайте ему слишком пичкать вас по дороге сильнодействующими историями! Хотя они и правдивы, они, пожалуй, слишком жестоки, чтобы обычные люди могли их понять.

Я кривовато улыбнулась.

— Мало кому нравится, когда его называют «обычным человеком». Но обещаю обуздать мое любопытство. У нас он в надежных руках. Кстати, где мы встретим этого Ульвхедина, который должен будет что-то ему сообщить?

Натаниель на мгновение смутился.

— Габриэл сам разберется. Вам не стоит беспокоиться об этом. Ну, будь хорошим мальчиком, Габриэл…

Он простился с нами, еще раз поблагодарил за нашу любезность, за то, что мы отвезем мальчика в Опдаль, и ушел. Вестибюль сразу же стал казаться пустым.

Габриэл выглядел смущенным и как-то судорожно тянулся ко мне. Должна сказать, мне показалось, что было очень жестоко оставлять маленького мальчика одного, странно, что даже его родители не знали, что он здесь, раненый и нуждающийся в утешении. Но тогда я ничего не понимала в борьбе Людей Льда. Я даже и имя «Люди Льда» еще не слышала.

Как я и ожидала, курительная комната на моем этаже была полна, там почти ничего не было видно из-за дыма. Но в салоне для некурящих сидела только одна старая дама, которая, видимо, привела в бегство всех остальных своей бестолковой болтовней. Я прекрасно знала ее и сказала Габриэлу, что мы вполне можем тут посидеть, потому что эта дама в ту же секунду забывает то, что слышит. Он, похоже, не особо мне поверил, но уселся со мной в уголок.

Эта замечательная дама сидела и разговаривала сама с собой, говорила, что ей надо торопиться домой к мамочке с земляникой, которую она только что набрала. Габриэл взглянул на меня, и хотя в его взгляде не было особого выражения, он сказал мне все, что подумал.

Когда мальчик убедился, что старуха ничего не поймет, то сказал со вздохом:

— Я так боюсь не успеть вовремя! Или не найти их. Если бы мы могли поехать сегодня вечером!

Я слегка улыбнулась.

— К сожалению, шофер из меня неважный, можно сказать, никакой. Однажды я попыталась, муж собрался меня учить, я пропахала несколько раз «восьмерками» овсяное поле, меня охватила паника, муж закричал: «Отпускай, отпускай!» Он имел в виду, что я должна отпустить педаль газа, а я решила, что он имеет в виду руль, и это положение не улучшило. А потом я еще не различаю, где лево, где право. Сначала я всегда смотрю на свои руки, определяю, которую я протягиваю, когда здороваюсь.

Габриэл усмехнулся. Я так много рассказывала о себе, чтобы успокоить его и, может быть, заставить стать более откровенным. Потому что мне слишком многое было неясно в нем и Натаниеле.

Я осторожно произнесла:

— Твой дядя Натаниель — какой-то совершенно особенный. Кто он на самом деле?

— Он — седьмой сын седьмого сына, — сказал Габриэл.

— Ага! Значит, он ясновидящий?

— Да нет, гораздо больше. Но он также избранный в роду Людей Льда. И потомок черных ангелов и демонов ночи и… Нет, наверное, мне нельзя об этом рассказывать.

— Да ладно, ничего, — потому что я ничего не понимала из того, о чем говорили эти двое. — Понимаешь, Габриэл, я всю жизнь живу в пограничном мире между видимым и невидимым. Я даже трижды побывала в клинике для душевнобольных, потому что видела разные такие вещи. И еще у меня невероятная фантазия. Так что меня трудно удивить.

Он серьезно посмотрел на меня:

— Но это не фантазия. Это реальность.

Старушка закричала тоненьким голоском:

— Это было мое пирожное! Братик не имеет права брать мое пирожное! Я все папе скажу, папа выпорет братика!

Я не была уверена в том, долго ли смогу давить на Габриэла, так что тихо сказала: — А ты не хочешь рассказать мне немножко побольше из того, что вам пришлось пережить? Но только столько, сколько ты можешь рассказать.

Он прикусил губу. Я поняла, что он слишком долго держит свои тайны в себе, что он сейчас чувствует себя отрезанным от своих друзей, тех, у кого такие странные имена. Ульвхедин, Халькатла… И среди этих древнескандинавских имен вполне южно-европейское — Марко!

Он нуждался во мне. И у меня на душе стало легче. На самом деле мне сложно разговаривать с маленькими детьми, они приводят меня в смущение, я становлюсь застенчивой, но с детьми в возрасте Габриэла я общаюсь прекрасно, мы понимаем друг друга. Я чувствовала какую-то особую общность с мальчиком, и было очевидно, что и он испытывает нечто подобное, потому что стал рассказывать, медленно и запинаясь.

Я молча сидела и слушала. Другие пациенты входили, ища глазами местечко, но когда они видели маленькую впавшую в детство пожилую даму, то поспешно закрывали дверь. Я не могла этого понять, она ведь всего лишь жила в собственном мире и никогда не обращалась ни к кому, кто был рядом с ней. Но было неплохо, что она сейчас здесь, по крайней мере, мы с Габриэлом могли поговорить спокойно.

История, которую он мне рассказал, была совершенно невероятной. Я прекрасно понимала, что услышала только некоторые детали, точнее, именно столько, сколько он мог рассказать. Но или же он был невероятный выдумщик, или же то, что он сказал, было правдой. Мне было неприятно думать, что двенадцатилетний мальчик мог сочинять такое. Все то сказочное, что разворачивалось передо мной, было взаимосвязано.

Самый главный негодяй в истории, которая продолжалась уже более тысячи лет, был, похоже, Тенгель Злой. Сейчас он зашевелился, и все вертелось вокруг того, кто же скорее доберется до долины Людей Льда. И правда: Натаниель говорил о «долине». О том, что они туда направляются. Если бы этот невероятный Натаниель не подтвердил так серьезно многое из того, что сказал мальчик, я бы была настроена более скептически. Но там, в комнате отдыха больницы, такой стерильной, я почти начала думать, что он говорит правду. Почти, не совсем. Я думала, что он просто что-то не так понял и истолковывал реальные события со свойственной ему фантазией.

Потом пришла сестра и прикрикнула на нас. Было уже слишком поздно, и Габриэла уже хватились в его отделении. Мы договорились встретиться на следующее утро. Я обещала позвонить мужу, чтобы подготовить его. Не было бы у него шока, когда приедет завтра в больницу. «Надо будет заскочить в Опдаль, небольшой крюк, всего каких-то 50 миль, много времени это не займет».

Мой муж, этот уникум по имени Асбьёрн, сразу же стал с нами заодно, потому что обожал приключения, а еще он любит водить машину. Он волновался только из-за меня. «А ты сможешь, ведь ты только после операции?» «Ерунда, я здорова, как бык», — уверила я его. — Готова стартовать как можно раньше!»

Асбьёрн настолько ранняя пташка, что я часто испытываю угрызения совести, потому что сама нередко валяюсь в постели до семи. И он не имел ничего против того, чтобы выехать из дома в Валдресе в четыре часа утра. «Лучше всего ехать именно в это время», — радостно объяснил он.

На следующее утро в шесть часов он был на месте, и мы стояли уже полностью одетые, Габриэл и я. Мальчик был немного напряжен, но ужасно радовался, что мы выезжаем так рано. Он наслаждался весенним утром. На цветах лежала роса, а воздух был кристально чист.

— Они переночевали в Опдале, — сказал он немного дрожащим голосом. — Ульвхедин объяснил, куда нам ехать, чтобы найти гостиницу. Как вы думаете, мы успеем до того, как они двинутся дальше?

Я сильно сомневалась в этом, но обещала не сдаваться, прежде чем мы их догоним. Я не отважилась спросить, где это он встретил Ульвхедина, очевидно, в своих фантазиях. Для меня Ульвхедин был как бы другом, которых часто придумывают себе одинокие дети. То, что Натаниель также упомянул его, означало лишь, что дядя не хотел ранить маленького мальчика жестоким разоблачением.

В это вполне реальное утро, когда мы заняли места во вполне реальной машине, мне было трудно определить свое отношение к той невероятной истории, которую мне преподнесли накануне вечером. По правде говоря, сейчас мне было нелегко в нее поверить! Но… назвался груздем, полезай в кузов, думала я. И в конце концов, мальчика необходимо доставить к тем, кого он знал.

Но почему же Натаниель не рассказал его родителям о том, что их сын в больнице? И как мог он сам взять и вот так уехать от двенадцатилетнего ребенка? Даже учитывая те причины, о которых рассказал мне Габриэл. О том, что мальчик был избран, чтобы записать все, что произойдет, что именно поэтому он должен следовать за другими — за всей этой публикой со странными именами.

Асбьёрну мы рассказали немного, и, как я уже говорила, я не совсем поверила в историю Габриэла. Так что по пути на север мы все трое несли какую-то чепуху. Габриэл жутко волновался, он хотел успеть вовремя, и ему нравилось, когда Асбьёрн жал на газ и превышал допустимую скорость. Да, там, где было пустынно, мы делали это иногда. До чего же приятно было так рано утром ехать: вся дорога в твоем распоряжении, и можно использовать ее на все сто.

Но однажды меня просто холодный пот прошиб, даже мой муж что-то почувствовал. Это было, когда мы повстречали машину, которая с бешеной скоростью неслась на юг. Габриэл забился в угол на заднем сиденье, и мы слышали, что он тяжело дышит. Я могла бы поклясться, что рядом с ним тогда кто-то сидел и прижимал его к себе. Это чувство было настолько сильным, что я не могла не обернуться. Но там, разумеется, был только Габриэл.

Я поразилась, насколько побледнели его губы. И глаза были широко открыты. Я посмотрела вслед удаляющейся машине и снова обратила внимание на то, что мне отчего-то стало не по себе. А потом машина скрылась за поворотом.

Кого это, интересно, мы повстречали? И кто сидел рядом с мальчиком и держал над ним руку, защищая его?

Пару раз нам довелось пережить по дороге что-то зловещее, причем мы не поняли, что это на самом деле было. В Доврских горах мы видели покореженные останки машин, у сломанной и, вероятно, временной преграды, а края дороги были разбиты, как после настоящего столкновения. Габриэл утверждал, что одна из машин принадлежала Натаниелю. Он был ужасно напуган, потому что, как он сказал, именно в этой машине ехали его друзья.

А на спуске с Доврских гор стоял трейлер, непонятно почему припаркованный у обочины. Неясно было, имел ли он какое-то отношение к друзьям Габриэла, но мальчик, во всяком случае, был очень взволнован. Все непонятное он почему-то связывал с тем, что с ними случилось.

— Тебя зовут Габриэл, — сказала я задумчиво. — И вчера ты упомянул некоторых второстепенных персонажей, которых я знаю очень хорошо.

— Правда? — удивился он.

— Да. Понимаешь, Габриэл, Габриэл — родовое имя в роду моей бабушки со стороны матери, Оксенштернов из Корсхольма и Васы. А ты упомянул…

— Да, но меня же так окрестили именно в их честь, — радостно выпалил он. — В знак благодарности за то, что их род сделал для Людей Льда! И потом оно еще прекрасно вписывалось в те библейские имена, которые носят все в роду Гардов.

— Да, ты говорил. А ты знаешь, когда вы оказались связаны с Оксенштернами?

— О, давно! Был Тарье, который женился на Корнелии Эрбах.

— Эрбах? Это имя есть в моем генеалогическом древе. Граф Георг из Эрбаха и Бройберга. И его дочь Юлиана Эрбах, которая вышла замуж за Георга Лёвенштейна Шарфенека.

— Да, но это же был дедушка Корнелии со стороны отца! Этот Бройберг! А родители ее умерли, так что Юлиане пришлось взять на себя заботы о ней!

— Но Габриэл! Получается, что мы с тобой родственники! Хотя и весьма дальние. А дочерью Юлианы была хорошо известная Марка Кристина, которая вышла замуж за Габриэла Оксенштерна старшего и так попала в Швецию. Габриэл был там маршалом.

— Ну, — проговорил Габриэл, широко раскрыв глаза. — До чего же странно! Марка Кристина воспитывала сына Тарье Микаэла, они стали очень хорошими друзьями. Как и сын Микаэла с сыном Марки Кристины, которого тоже звали Габриэл.

— Ага, — сказала я. — Габриэл младший был камергером, а его сын стал известным генерал-майором — Гёран Оксенштерн. Все они были графы и все — Оксенштерны из Васы.

— Ой-ой, — вздохнул Асбьёрн со своего водительского места. — Маргит опять взялась за свою родословную! Теперь ее остановить будет трудно.

— Гёран Оксенштерн?! — воскликнул Габриэл вне себя от радости. — Ведь это же он вместе с Даном Линдом из рода Людей Льда и его сыном Даниелем сыном Ингрид принимал участие в финской кампании и был ранен у Вильманстранда!

— Ранен в руку, да, — сказала я. — И она потеряла подвижность, он уже больше никогда не мог ею пользоваться. Гёран был отцом скальда Юхана Габриэла Оксенштерн…

Габриэл погрустнел:

— Который был хорошим другом Сёльве, до того, как Сёльве переменился, и у него появились черты отмеченного проклятием.

— Но Юхан Габриэл — не мой предок, — сказала я. — Мой предок — его брат Аксель Фредерик.

— У кого была домоправительницей Ингела, сестра Сёльве, — дополнил Габриэл. — Интересно, как же два наших рода связаны друг с другом. Сын Ингелы Ула служил у сына Акселя Фредерика, Эрика Оксенштерн.

— Который и мой предок, да. Эрик был ужасно знатный господин с такой массой титулов, что я забыла большинство из них. А сына Эрика звали Аксель…

— Ага, — кивнул Габриэл. — Анна Мария и Коль были у Акселя и его Лоттен.

— Помогите! — засмеялась я. — От этого даже как-то не по себе становится!

— Но на этом все и кончилось. Потому что на самом деле заботу о четырех детях Лоттен должна была взять на себя Сага, но у нее… у нее была другая судьба.

Он уже рассказывал невероятную историю о Саге и Люцифере. Я не то, чтобы сильно верила в нее, но…

— Жалко, что на этом все кончилось, — пожаловалась я. — Потому что единственная дочь Лоттен, Габриэлла, была моей бабушкой по матери.

— Да ну! — воскликнул Габриэл, все так же воодушевленный. — Даже поверить трудно!

— Ага! Подумай, это надо же было нам встретиться! Но Габриэл, ты упомянул больше имен, которые показались мне знакомыми. Сесилию, которая была няней у детей Кристиана IV и Кирстен Мунк.

— Да, но они такие известные, ничего удивительного, что вы их слышали.

— Да. Но, видишь ли, дело в том, что и король Кристиан, и Кирстен Мунк — мои предки. И их дочь Леонора Кристина…

— Которая нашла убежище у Джессики, жены Танкреда Паладина, верно. Джессика была у них няней. А их дочь Лене сопровождала их дочь Элеонору Софию в Сконе. А дочь Лене, Кристина, была домоправительницей у сына Элеоноры Софии, Корфитца Бека.

— Корфитц Бек — мой предок. У него была довольно-таки знаменитая дочь, Агнета Бек-Фриис. Люди Льда все еще здесь?

— О да! Но мы не должны забывать сына Кристины Венделя Грипа. Ведь именно он был с Корфитцем Беком в русском плену. А потом сын Венделя Эрьян служил Агнете Бек-Фриис. Потом был Арв Грип. Он служил дочери Агнеты, которая была замужем за Арвидом Э.Поссе.

— Хозяином Бергквары, верно. Все по-прежнему сходится, — сказала я. — А я потомок сына Арвида М.Поссе, премьер-министра. Кстати, премьером он был весьма неважным.

— Да, а мы все еще тут! Тула защищала Арвида М. как только могла. А ее любимый сынок, этот сумасброд Кристер, был какое-то время у дочери Шарлотты Поссе и ее мужа Адама Ройтершолла. Они хотели, чтобы дочь Кристера Малин присматривала за их маленьким сыном Акселем Ройтершоллом, но Малин предпочла помочь маленькому Хеннингу Линду заботиться о близнецах Марко и Ульваре. Я задумчиво кивнула.

— Маленький сын Аксель Ройтершолл был моим дедом со стороны матери.

Габриэл выглядел вконец пораженным.

— Да, но это правда! Два рода, которых Люди Льда сопровождали в течение нескольких веков, в конце концов соединились. А со временем появилась ты, Маргит! Привет, — сказал он, лучезарно улыбаясь, и протянул мне руку через сиденье. Мы долго трясли друг другу руки и взволнованно смеялись.

Ну, теперь мне еще больше захотелось услышать всю историю Людей Льда. Мне казалось, что я как будто тоже имею к ним некоторое отношение. Но мальчик устал, и я больше не хотела утомлять его. Если он говорил правду, впереди его ожидало немало проблем.

Но хотя многое из того, что он рассказал, чисто исторически совпадало, все равно — не могла же я клюнуть на все это!

Я предложила ему немного отдохнуть на заднем сиденье, и он послушно согласился. Полагаю, он даже вздремнул, но я не уверена.

Мы проехали двадцать четыре мили между Лиллехаммером и Опдалем за рекордно короткое время, и принялись искать его друзей.

Он в растерянности разыскивал нужную гостиницу.

— Место не всегда выглядит так, как его описывают, — неуверенно произнес он.

Асбьёрн и я прекрасно понимали это. Мы проезжали через Опдаль несколько лет тому назад, когда дети были еще маленькими, и с тех пор тут многое изменилось. Я уже не знала, что и где было когда-то.

— Но я думаю… да, давайте проедем немного вперед, — решил Габриэл.

И мы сразу же нашли гостиницу, которая находилась не там, где мы думали, но название, во всяком случае, было именно то, что нам нужно. Мы поспешили к администратору.

Слово взял Габриэл.

— Понимаете, я хотел бы знать, Марко…

Он вдруг замолчал. А потом повернулся ко мне, щеки его пылали, и прошептал:

— Господи, я не знаю, какая у Марко фамилия!

— А остальные?

Он был в совершеннейшем замешательстве.

— Я не могу назвать ни Халькатлу, ни Руне… О господи! А Тува Бринк? Она здесь?

Ее здесь не было.

Габриэл повесил голову. Нам было его ужасно жаль, хотя мои подозрения о том, что это были чистейшей воды выдумки, сейчас стали сильнее.

Он раздумывал.

— Натаниель сказал, что с ними был какой-то ирландец. Но я не помню…

Бедный парень! Дама за стойкой стала проявлять нетерпение, а я ничем не могла помочь. Мне казалось, что история его становится все хуже и хуже. Ирландец-то этот откуда взялся? Ему-то что здесь было надо?

Но необходимо было внести ясность в эту сумятицу. Было похоже, что Асбьёрн вот-вот поинтересуется, не проехали ли мы эти пятьдесят лишних миль напрасно.

Я повернулась к даме за стойкой.

— Не остановился ли у вас кто-нибудь с ирландской фамилией?

Она поискала в регистрационной книге.

— Да, Ян Мораган. Вы его имели в виду?

— Да-да, — с облегчением выговорил Габриэл.

— Ян Мораган с супругой, так здесь написано. Но вообще-то их было больше. Они еще не рассчитывались, но в гостинице их нет. Я слышала, они говорили, что хотят попытаться взять напрокат автомобиль.

— Спасибо, Господи, — прошептал Габриэл.

— Будем ждать здесь, — решил Асбьёрн. — Здесь можно позавтракать?

— Конечно.

Мы сели так, чтобы было видно вход в гостиницу. У Габриэла руки дрожали от нетерпения.

— Ян Мораган с супругой? — удивлялся он. — Ничего не понимаю. Но почему же они не идут? С ними ничего не могло случиться?

— Самое разумное — остаться здесь, — сказала я. — А то если будем бегать их искать, легко можем разминуться.

Габриэл кивнул, но нервничал ужасно.

На наше счастье, появились они довольно скоро. Габриэл просто полетел во двор встретить их, и было похоже, что они так же счастливы видеть его. Мужчина, такой красивый, что я не могла поверить своим глазам, высоко подбросил его на руках от радости. Наверное, это Марко, подумала я. Я никогда не верила в эту болтовню о черных ангелах, но теперь я уже не была так непоколебима. Удивительная, завораживающая игра черного эбенового дерева в его коже, эти глаза, которые, казалось, могли заглянуть по ту сторону времени и пространства… Наконец, я оторвала от него взгляд, чтобы посмотреть на остальных.

Один из них, несомненно, был ирландцем. Он казался смертельно больным! На лице его уже была печать смерти. А молодая девушка, которая так близко стояла радом с ним, наверняка была несчастная Тува. У меня сердце дрогнуло: насколько же может быть обделен человек. Божье создание. Другая женщина была просто завораживающе хороша собой, хотя черты ее лица на самом деле были вполне обычными. Непокорные светлые кудри обрамляли лицо, похожее на… Да, я просто не могла найти выражения лучше, чем в ней «сам черт сидит». Наверняка это была Халькатла. Габриэл утверждал, что она настоящая ведьма.

Вне всякого сомнения! Если ведьмы на самом деле существуют, то Халькатла — одна из них!

И еще Руне. Габриэл ничуть не преувеличивал, описывая его. Мандрагора… Я однажды видела мандрагору, которая хранится в университете в Бергене, и она меня напугала. Руне был похож на нее. Но в нем было что-то мягкое и доброе, чего не было у того волшебного корня.

Нет, что это я делаю! Стою у окна в ресторане и рассуждаю так, словно полностью поверила в историю Габриэла!

Но Асбьёрн сказал то же, хотя он и не слышал историю Людей Льда. Он потер глаза и поинтересовался:

— Может, я сплю? Эта публика не похожа на обычных людей, может, за исключением только одного. Того, кто кажется таким больным. Но остальные?

Мы вышли поздороваться. Я обратила внимание на то, что большинство из них не протягивали руки, представляясь. Просто почтительно здоровались, наклоняя голову и слегка улыбаясь. Нас с Асбьёрном очень благодарили за то, что мы так быстро доставили Габриэл в Опдаль. Улыбка Марко запала мне в самое сердце, я никогда ее не забуду. Никогда! Он сказал, что мы будем вознаграждены за нашу помощь, не какими-то конкретными подарками, но что он позаботится о том, чтобы то, что мы сделали, не было напрасным. Не знаю, из-за того ли, что он это сказал, или нет, но с тех пор у нас все идет хорошо. И мы наверняка двое самых счастливых людей в Норвегии. Нам все удается, с того года мы живем безбедно. И я не преувеличиваю.

Мы распрощались у входа в гостиницу. Асбьёрн и я должны были как можно скорее возвращаться домой в Валдрес, потому что я, наконец, почувствовала то, о чем мне следовало бы подумать раньше: эта поездка совершенно вымотала меня. Теперь я и вправду ощущала, что у меня недавно была операция. Причем так сильно, что мне стало даже немного не по себе.

Если бы не это, я, возможно бы, спросила, нельзя ли и нам с ними, чтобы посмотреть, как все будет. Но я отказалась от этой идеи.

Стало ужасно тоскливо, когда я видела их маленькие фигурки, исчезающие вдали.

Мне суждено было встретить моего маленького друга еще раз. Но рассказ об этом еще впереди.