Вдовствующая баронесса Мейден приняла Тенгеля в одном из своих покоев по втором этаже. На баронессе был капот, из-под которого виднелась ночная рубашка. Щеки покрывал нездоровый румянец.

— Итак, господин Тенгель, чем я заслужила такую честь? — улыбнулась она, не поднимаясь со стула.

— Ваша милость, — сдержанно, но приветливо ответил он. — Вы же знаете, что когда вам нездоровится, надо обращаться ко мне.

Она приподняла свои аристократические брови:

— Но я…

— Баронесса, нам нельзя терять времени, — мягкий тон Тенгеля помог ей расслабиться.

— Вы что, видите меня насквозь? Как вы…?

— Главное, что я знаю. Если вы скажите, где у вас болит, мне будет проще.

— Я знаю, что вы поможете, господин Тенгель. Но не все можно вот так прямо обсуждать.

— Можете довериться мне. Вы один из самых близких мне людей, вспомните, часто ли мы с вами обсуждали интимные детали болезней других людей из высшего света?

— Нет, но…

В конце концов баронесса решилась и рассказала о сильных болях в копчике и мочевом пузыре.

— Ваш туалет находится в небольшой пристройке около дома? — спросил Тенгель. — И его, по всей видимости, здорово продувает?

— Да, так оно и есть, — смущенно пробормотала баронесса. — Зимой там ужасно холодно.

— Так-так, — глубокомысленно произнес он. — Понятно. Вы там ужасно мерзнете. Да у вас, верно, еще и простуда?

— Да, я чувствую себя довольно плохо. Но сегодня мне уже лучше.

В этом Тенгель сильно сомневался. Ему показалось, что баронесса только что встала с кровати, увидев его в окно. Он открыл свой сундучок, который уже давно заменил узелок с лекарствами.

— Заварите чай из этого пакетика. А завтра я принесу вам кое-что получше. Хочу сначала посоветоваться с Суль. Когда речь идет о вас, важно, чтобы вы получили самое хорошее лекарство.

— Спасибо за теплые слова!

— Пожалуйста, не ходите в ваш туалет. У вас есть возможность выйти из положения как-то по-другому?

— Да, конечно. Мне лучше полежать?

— Да.

В комнату ворвалась Шарлотта.

— Мама, ты больна?

— Шарлотта, милая, не волнуйся. Ничего страшного. Просто немного простудилась, вот и все. Господин Тенгель дал мне лекарство.

И, не отвечая прямо на вопрос дочери, заговорила о розарии, что планировала разбить под окном салона.

Оставшись одна, Силье глубоко задумалась. Больше всего ее заботила Суль. Неожиданно вспомнилась Беате, соседка. Она приходила уже не раз, все время жаловалась на свою супружескую жизнь.

— Вы же знаете, Силье, как это бывает. Понимаете, о чем я? В постели они всегда берут свое, а нам остается только лежать и молча страдать.

У Силье глаза распахнулись от удивления:

— Страдать? Вы хотите сказать, вам бывает больно?

— Ну, не совсем так… Но все же неприятно. С этим вы должны согласиться. Он ведь должен получить свое. Ему надо, видишь ли. И вот он хрюкает и стонет над тобой, а сделав свое дело, отворачивается и сразу засыпает.

Силье поежилась, словно ей стало холодно.

— Но вы… разве не ласкаете сначала друг друга? И после? Не играете в постели? Не говорите, что любите его? Разве вам неприятна близость мужа?

Беате уставилась на нее:

— Вы думаете, я развратница какая-нибудь? Бесстыдная шлюха? Ну уж нет! Жена должна быть выше этого безумства. Знаете, фру Силье, никогда бы не подумала, что услышу такое из ваших уст! Вы, конечно, шутите. Долг жены — повиноваться мужу и рожать детей. А иначе зачем жить вместе? Это грех, осуждаемый церковью.

Силье потеряла дар речи.

Двигаясь будто во сне, пошла искать мужа. В это время Тенгель ремонтировал ограду. Сегодня у него выдался свободный день. Силье пересказала разговор с Беатой во всех подробностях.

— Так, значит, я веду себя не по-христиански? Занимаюсь распутством? Тебе стыдно за меня?

— Силье, — испуганно воскликнул он. Подошел ближе, положил руки на плечи жены и посмотрел ей прямо в глаза: — Разве ты не понимаешь, что между нашим браком и их — огромная разница? Мы безгранично любим друг друга, доверяем и уважаем себя. Всегда, когда я думаю о тебе, у меня горло перехватывает, а в груди словно тепло разливается. Я так благодарен тебе за то, что ты есть, за то, что ты такая. И запрещаю тебе изменяться. Не будь занудой вроде Беаты и многих других, ей подобных. Обещай мне, что всегда будешь рада нашей близости!

Лицо Силье просветлело.

А Тенгель продолжал:

— Жизнь этих людей убога. Что их мужья могут дать такой женщине, как ты?

— Или такому мужчине, как ты, — улыбнулась она. — Как мне хорошо с тобой, Тенгель!

Да, им было хорошо вдвоем.

И вдруг их счастье омрачилось…

Силье ужасно боялась предстоящего разговора с Суль. Может, поговорить сначала с Тенгелем? Или попросить его побеседовать с девочкой?

Силье скорчила недовольную гримасу. Как же не хочется новых проблем! Как уютно в ее маленькой мастерской. Вот бы отгородиться от всего мира и заниматься тем, чем нравится!

Дети выросли, стали самостоятельными, трудности остались позади…

Силье жалела себя, страшилась новых проблем. Но вдруг встрепенулась.

Что же она делает? Ведь Суль, ее приемная дочь, которую она так любит, нуждается в помощи и поддержке. А она тут расселась и ноет, боится, что кто-то потревожит ее покой.

И давно ли она стала эгоисткой? Знает ли она о том, как живут ее дети? Не слишком ли многое переложила на плечи горничных?

Силье вставала рано и сразу шла в мастерскую. Но семья по прежнему обедала и ужинала вместе, вечера Силье тоже проводила дома. А днем? Днем Силье была словно в забытье.

Даг ушел из дома на удивление легко, безболезненно. Да, Силье скучала по нему, но старалась задушить в себе это чувство. Даг жил рядом, виделись они практически каждый день.

Правильно ли она поступает? Может быть, Дага ранит ее внешнее безразличие?

Чаще других детей Силье видела Лив. В мастерской девочка проводила довольно много времени. А малыш Аре? Ему только исполнилось семь. Иногда он прибегал к матери со всякой чепухой, а в основном занимался своими детскими делами. Иногда она болтала с ним, но этого было явно недостаточно.

С Суль Силье виделась еще реже. Девочка выросла и жила сама по себе.

Тенгель был теперь редким гостем в доме. Он с головой ушел в работу. А если и бывал дома, то принимал больных. Семья отошла куда-то на второй план. А его обязанности управляющего с согласия баронессы, частично исполняли другие.

Если у него и выпадала свободная минутка, он старался провести время с женой, а Силье никого, кроме него, не замечала.

«Я совсем забыла о детях», — укоряла она себя, отправляясь на поиски Суль.

Аре делал уроки. Проходя мимо, Силье обняла малыша.

— Привет, Аре. Здравствуй, мой родной! А где же Суль?

— Думаю, в лесу, — прошепелявил он. Молочные зубы у него почти все выпали, а коренные еще не выросли. — А может, помогает на усадьбе.

— На усадьбе? А что она там делает?

— Вчера она спрашивала отца, не пора ли косить. Пойди посмотри.

Косить? Или крутиться около нового работника? Силье, Силье, твои дети совсем отбились от рук. Косить было еще рано. Сенокос начнется лишь через несколько дней. Выйдя на лужайку перед домом, Силье увидела возвращающуюся из леса Суль. На плече девочка несла узелок, позади бежала черная кошка. Силье пошла ей навстречу. Надо вести себя ровно, спокойно, говорила она сама себе.

— Здравствуй, Суль, — медленно произнесла она. — Давай-ка поговорим.

В красивых, зеленоватых глазах девочки зажглись враждебные огоньки. «Какая она красивая! Как повзрослела! Никто не верит, что ей только четырнадцать!»

— Сядем там, у сарая?

Суль кивнула. Они сели на потрескавшиеся от старости бревна. Начать разговор было нелегко.

— Суль, я… посмотрела тут на себя со стороны и поняла, что совсем забросила вас. Все из-за моей работы.

Суль изобразила удивление. Вместе с тем, почувствовала облегчение — разговор шел о Силье, не о ней.

— Я не понимаю, о чем ты.

— Да, я виновата. Вы меня совсем не видите. Я стала такой эгоисткой, Суль, думаю только о себе. Мне очень стыдно.

— Зря ты так, — выкрикнула Суль. — Думаешь, я забыла долину Людей Льда? Или как ты все время уставала, постоянно бывала озабочена? Ты никогда не жаловалась. Я помню и про твою неприязнь к домашней работе. А ты не забыла, как однажды в приступе отчаяния швырнула тряпку так, что она улетела на другой конец комнаты? От безнадежности ты швырялась посудой и едой, а мы едва успевали уворачиваться. Ты часто плакала над нашей убогой одеждой, ведь там и штопать было нечего; как ты уставала, я никогда не забуду. Нет, Силье. Но теперь-то мы счастливы, ведь тебе хорошо. И разве старшие дети не должны помогать младшим? Тебе мы тоже помогаем с радостью. Ты всегда была к нам добра, всегда находила время выслушать нас. А помнишь, как много нам приходилось работать в долине Людей Льда, как мы уставали? А ты находила в себе силы носить нас на спине… Работы было столько, что тебе некогда было даже причесаться. А в твоем взгляде вечно отражалось беспокойство.

— Так вам хорошо? — удивилась Силье. — Я и вправду счастлива, очень люблю вас всех; но мне казалось, что я слишком увлеклась работой.

— Не думай об этом, — улыбнулась Суль.

Как она самоуверенна! Наверно, потому, что очень красива. Сама Силье обладала неброской внешностью, зато у нее была масса достоинств. Но ей казалось, что это не главное.

— Суль, я…

Девочка вопросительно посмотрела на нее.

Ох, как же это сложно!

— Я… я хотела поговорить с тобой о… Мы же всегда хорошо понимали друг друга. — Помолчав, Силье продолжала: — Ты так красива и привлекательна, Суль. Но берегись мужчин. Далеко не все они порядочны.

— Ну и ладно.

— Суль! — Силье была в недоумении. — Дитя мое! Ты же не знаешь, что бывает, когда мужчина…

Суль явно потешалась над ней:

— Ты что, забыла? Я же видела, как родился Аре. Думаешь, не знаю, что это результат вашей любви? Силье, дорогая! Я все об этом знаю. И потом… Когда ты влюбилась в Тенгеля, сколько тебе было лет?

Силье покраснела:

— Мне исполнилось шестнадцать. Тенгель тогда просто околдовал меня.

— Верно. Ну и мне хочется встретить мужчину, похожего на нашего Тенгеля. Вспомни, когда этот молодой дворянин Галле стал слишком настойчив, я толкнула его в сугроб. Я сильная и могу сама постоять за себя.

— Конечно, — смутилась Силье. — Пока ты не влюбилась. Видишь ли, опасность заключается в том, что тебе нравятся большие, сильные мужчины. Может, они и хороши, но далеко не всегда знают элементарные правила вежливости. А тебя ведь привлекают именно такие. Будь осторожна, дружок! А то… волна унесет тебя, — прошептала, покраснев, Силье.

— Ладно, я буду осторожна, — беспечно пообещала Суль. — И если со мной случится несчастье… это еще не трагедия. Последствия легко устранить.

— Суль, — прошипела Силье.

— Не забывай, Ханна многому меня научила.

— Да, Ханна! Говорят, ты часто ходишь в лес и… экспериментируешь?

— Да, я должна учиться дальше, — Суль тронула свой узелок.

Все в Силье восставало от таких речей, но она пыталась сдерживать себя, иначе могла потерять доверие девочки.

— Это не опасно?

— Не волнуйся. Все будет в порядке.

— И все же я боюсь. Помнишь сказку об ученике колдуна? Он слишком рано начал экспериментировать, и колдовство взяло над ним верх?

— Со мной такого не случится. Ханна сказала, что я могу стать такой же могущественной, как она.

«Тоже мне идеал», — подумала Силье. Но промолчала. Для Суль Ханна была святой.

Глаза девушки-ведьмы засветились каким-то особым светом. Может, потому, что в них отразилось яркое солнце?

— Мне бы только найти того, кто предал весь наш род и убил Ханну…

— Ханна была очень стара. Знаешь, я часто думаю, что она держалась из последних сил только потому, что должна была передать кому-то свои знания.

— Да, — продолжила Суль. — Она пыталась уговорить Тенгеля, но он отказался. Когда я пришла, она была просто счастлива… Да, кстати. Как звали предателя? Хемминг, что ли?

— Да, Хемминг, убийца фогда. Он был порядочной дрянью. Принес нам много горя. Но его уже нет в живых. — Силье положила свою ладонь на руку девочке. — Дружок, пожалуйста, поостерегись. Время сейчас тяжелое… У них суды… Я сказала все, что хотела. Пошли в дом, перекусим. Кажется, у нас еще остался медовый пирог.

— А где Лив?

— С Дагом, во дворце.

— Я, пожалуй, схожу за ней, — сказала вдруг Суль.

— Не сейчас. Позже. — Силье было досадно. Разговор явно не возымел никакого действия на Суль.

Служка сидел на своем обычном месте в Гростенсхольмской церкви. Место было очень удобным, около хора — он мог наблюдать за всеми, но его самого не было видно.

«Фу, какие убогие людишки, — презрительно подумал он. — Вон та грубая баба и крестьянин с одной извилиной явно считают, что уже спасены. Только лучшие, самые ревностные слуги Господни имеют на это право — например, я сам».

Его худое, желтоватое лицо вытянулось в некое подобие улыбки, при этом обнажились лошадиные зубы и стало заметно, как горят фанатичным блеском глаза.

А что это там делает распутник из Нерхауга? Пялится в декольте соседки. Грех, все погрязли в грехе! Грех должен быть наказан. Служка ясно выдел, как сладострастно оглядывал крестьянин пышные формы женщины.

Служка так увлекся наблюдениями, что пустил слюну. А ведь руки у крестьянина так и чешутся. Небось мечтает о том, как бы залезть в вырез платья своей соседки, пощупать полные груди и скользнуть дальше вниз… А она? Эта порочная женщина сидит и вертится туда-сюда, соблазняя и искушая своими формами грубых мужланов.

Пошли им наказание, Господи, накажи их! Пусть горят в геене огненной. Убей их! Сорви с этой блудницы одежды, пусть обнажится ее подлая плоть. Шлюха… Распутница… Церковный служка смаковал эти ужасные слова, перекатывая их за щеками.

А, крестьянину из Нерхауга уже не терпится. Он уже мысленно насладился грудями и потянулся ниже. Вот он опрокидывает ее на церковный пол, срывает платье и совокупляется!

Служка отстранился, быстро закинул ногу и крепко сжал бедра, в панике вслушиваясь в слова пастора. Слава Богу, он не опоздал. У него еще есть время. Прислуживать он будет чуть позже. Вот и хорошо. Если б идти надо было сейчас, он бы не смог встать, так велико было возбуждение.

Сатана вновь пытался совратить его, но служка остался тверд и непреклонен!

Взгляд заскользил дальше по рядам. Теперь он разглядывал знать.

Вон сидит баронесса Мейден со своей некрасивой дочерью, а рядом сын, зачатый в грехе. И кто это польстился на такую худую уродину? И фрекен еще осмеливается приходить в его, служки, церковь? Церковь, конечно, еще и Божья, но в первую очередь его. Да еще тащит с собой незаконнорожденного отпрыска! Как только пастор все это терпит. Какой-то он нерешительный, честное слово. Приходские дети говорили, что он мягок и многое им прощает. Ха! Да он просто трус. Почти не проповедует о священной каре Господней. Словно никогда не слышал о Страшном Суде, про ад и геену! Стоит ли удивляться, что блуд в приходе процветает?!

Ага! Служка прищурился. Вон семья из Линде-аллее. Как всегда — только мать и двое младших.

А где ее муж? Этот дьявол во плоти. Нет, тут его нет. И ни разу не было. Надо донести.

Старшая дочь тоже отсутствует; никогда не ходит в церковь. А в деревне парень видел ее не раз: соблазнительное тело, зеленые глаза, кошачья мордочка. И черная кошка. Что прикажете о ней думать?

Не бывает в церкви — раз, черная кошка — два, зеленые глаза и бесстыжее поведение — три. Безбожники так и вьются вокруг нее.

Доказательств больше чем достаточно. Вот совсем недавно казнили старуху. Донесли, что она ведьма. Вся вина старухи заключалась в том, что она была горбата и все время разговаривала сама с собой! А на эту девчонку донести куда проще! Все доказательства налицо. Даже ему, святому человеку, после встречи с ней пришлось со всех ног бежать в лес и изгонять сатану. Девчонка точно наслала на него дьявола. Ну, он-то ладно. А бедные молодые парни? Справятся ли с искушением? Падет ли на них милость Божья?

А господин Тенгель? Разве не идут повсюду слухи о его удивительных способностях? Откуда они у него? Уж во всяком случае, не от Бога.

Служка погрузился в мечты. Теперь ему есть с чем пойти в суд инквизиции! Но в Норвегии инквизиция, наверно, называется как-то иначе, но суть одна! У тинга был особый суд для ведьм и колдунов. Давно уже следовало съездить в Акерсхюс и представить доказательства. Тогда ему при жизни поставят памятник. Благодарные люди не забыли бы его. А Бог наградит еще одной звездочкой на небе, хотя он и так уже заслужил не одну. Как ему хотелось занять место поближе к трону Господню! Надо только донести на этих ужасных безбожников. И Бог простит ему все грехи уже здесь, на земле.

Да, жизнь прекрасна!

Три весьма почтенных мужчины критически смотрели на церковного служку сверху вниз, как на какую-нибудь ничтожную тварь. В то же время они разглядывали его с большим интересом. Дело происходило в Осло, в полупустом каменном зале недалеко от дворца Акерсхюс. Голоса их эхом отдавались под сводами:

— Ты выдвигаешь тяжкие обвинения, — произнес главный — сильный пожилой мужчина с неприятной наружностью, — против Тенгеля. Мы уже давно наблюдает за ним. Люди считают его знаменитостью. Будь осторожен, у него много высокопоставленных защитников и друзей. Если б нам только удалось добыть доказательства…

Молодой человек с редкими темными волосами и фанатичным блеском в глазах быстро проговорил:

— Позвольте поехать мне, господин судья! Дайте заняться этим делом и привезти необходимые доказательства.

— Пусть новичок покажет, на что способен, — поддержал третий.

Рядом с этими двумя всемогущий судия выглядел совсем обычным человеком. Он оценивающе взглянул на своего молодого коллегу, проявляющего такое усердие.

— Сколько вам лет, герр Йохан?

— Тридцать четыре, господин судья.

— Что ж, вы уже достигли зрелого возраста и можете вершить правый суд. Вы знаете, что искать. Соберите сведения — ведьма ли девчонка, и колдун ли герр Тенгель. Мы будем к вам благосклонны.

— Но помните, — произнес второй, — необходимо проявлять максимальную осторожность. Мы не можем беспокоить Его Величество по пустякам. А Тенгель — далеко не первый встречный.

— Да, нужны веские доказательства, — подтвердил главный. — Если б мы их нашли… Нам известно, что Тенгель несколько отличается от обычных людей. А осудить такого колдуна…

Он замолчал.

— Когда я могу ехать? — герру Йохану не терпелось. Энергия била в нем через край.

— Сегодня. Даю вам неделю срока. Свое поручение вы должны, естественно, держать втайне.

Судья повернулся к служке. Холодно проговорил:

— А вы, мой друг, примите этот мешочек. Денег вам хватит. Идите с миром.