Шарлотта Мейден задумчиво сидела у окна и смотрела на полуразрушенный собор. После пожара в 1531 году никто словно не имел сил начать большую реставрацию. После реформации страна переживала голод и бесчисленные эпидемии. Только часть этого собора была теперь действующей, остальное лежало в руинах.

Из окна она видела также реку Нид, которая так красиво обвивала город и делала его почти неприступным с его единственным въездом, укрепленным воротами на западе.

— Скажи мне, матушка, — начала Шарлотта задумчиво. — Ты что-нибудь знаешь о женском монастыре в Бакке? Он еще существует?

Мать в замешательстве посмотрела на нее, оторвавшись от рукоделия.

— Орден бенедиктинцев? Его, пожалуй, уже нет. Разве все не исчезло с Реформацией, как думаешь? По правде сказать, я не знаю.

— А цистерцианцы на Рейне? Это был, кажется, тоже женский монастырь?

— Мне думается, что он больше не существует. А в чем дело? Почему эти странные вопросы?

— Я надумала поступать в монашеский орден.

— Ты? Ты сошла с ума? Ты же даже не католичка!

— Разве это имеет значение? Я, пожалуй, могу поменять веру.

— Нет, Шарлотта! Об этом не может быть и речи — что скажут люди? А твой отец? Нет, мы приглашены на бал в субботу к владельцу лена. Там ты повеселишься и забудешь о своих причудах. Говорят, приедут несколько изящных кавалеров из Дании. Здесь, конечно, не так много, из кого можно выбирать.

Шарлотта нетерпеливо встала и вышла из комнаты. Мать озабоченно посмотрела ей вслед. Неужели то, что так мучило ее в последнее время, были религиозные раздумья? Но католический монастырь! Это просто невозможно! Если бы только выдать ее замуж… Как могли они произвести на свет ребенка с такой непривлекательной внешностью? Длинный нос, имевший привычку преследовать некоторые датские дворянские и, в не меньшей степени, королевские семьи, украшал лицо Шарлотты. Бедная девушка, она была их главной заботой.

В своей комнате Шарлотта упала на постель. Она знала, что далеко не красива. Будучи юной, она заочно была помолвлена с молодым графским сыном из Дании. Однако после первой, торжественной встречи на балу он покинул ее с невразумительными извинениями. Договор, заключенный родителями, был вскоре расторгнут. Позор был невыносим, но со временем она научилась заглушать его. Когда другой очаровательный датчанин оказал ей внимание в прошлом году, она, испытывая недостаток в мужском восхищении, стала его очень легкой добычей. Она всегда скрывала свою застенчивость за сияющей улыбкой и беспечными разговорами. Никто не должен был догадаться, как ужасно и беспомощно она себя чувствовала. Молодой датчанин был опытным соблазнителем… Шарлотта была опьянена счастьем, пока не узнала, что он уже женат, а она сама ждет от него ребенка. Но теперь все это было несущественно. Если бы только она могла повернуть время вспять и вернуть ребенка в свои объятия! Это невозможное желание постоянно сверлило ее мозг. Ее все время мучил страх, воспоминания об оставленном в лесу младенце.

Нет! Она ворочалась и зарывалась головой в подушку. Если бы у нее кто-то был, с кем можно было бы поговорить, излить кому-то свое отчаяние. Священнику? Нет, он бы не понял, только осудил. Все бы осудили. Но разве не этого хотела она сама? — Чтобы кто-то осудил ее, заставил упасть на колени, подвергнул телесному наказанию, бил ее? Но все это никогда бы не вернуло ей ребенка.

Была еще одна причина ее мучений — оставленный ею младенец не был крещен. Если бы она могла пойти туда и поискать… Нет, пойти туда снова, никогда, никогда!

Попросить священника? На это она тоже не могла бы решиться. Трусость! Страх перед тем, что она бы там нашла. Она была заблудшая, виновная…

Суль начала уставать от беспрерывной тряски во время езды. Кроме того, ей хотелось есть. Силье вынула сундучок с едой, взятый с собой, и дала ей два пирожка.

— Дай один кучеру, — сказала она.

Суль сразу же это исполнила. Кучер с радостью принял от нее еду.

— Благодарю тебя. Не хочешь ли немного посидеть рядом со мной?

Суль, конечно, хотела. У нее собственные пристрастия в отношении мужчин, с улыбкой думала Силье. Дома ее любимцем был работник. А сейчас кучер. Она сидела, круглая, как шарик, из-за многослойной зимней одежды, которую на нее надела Грета, и держала на вожжах маленькую ручку. Время от времени она оборачивалась, чтобы убедиться, что Силье видит, как прекрасно она тут сидит.

Пейзаж был диким и непривычным. После того, как исчезла панорама долины, они стали подниматься между черными обрывистыми горными стенами. Дороги давно больше не было, но кучер явно хорошо знал, где можно проехать. Силье озабоченно посматривала на следы от колес, оставшиеся на снегу — хорошая подсказка преследователям! Они ехали вверх по течению реки. Горное ущелье защищало от самых сильных снежных бурь, так что снег на дне ущелья был совсем неглубок. Во всяком случае, лошади легко справлялись с ним. Но чем выше они поднимались, тем плотнее и глубже становился снег.

Как долго им еще ехать? Куда бы Силье не посмотрела, везде была унылая пустошь. Ветер завывал на перевале, через который пробивала себе путь река. Она была покрыта причудливыми наледями. Вода булькала и хлюпала в глубоких ямах, извергалась каскадами и застывала льдом. Ущелье было местами таким узким, точно улицы Тронхейма с высокими домами по обе стороны. Только здесь не было ни единого человека, ни единого дома. Здесь была только опасная река, которая стремительно текла рядом, совсем рядом. Порой Силье цепенела от страха и судорожно обнимала Дага, когда повозка проезжала по самой кромке реки. Она замечала, что тогда даже лошади испытывали страх.

Наконец они выбрались из тесного ущелья на равнину. Горы отступили назад, и задул ветер. Леденяще обжигающий, он собирал снег в плотные сугробы. Силье поспешила достать одеяло, а Суль была вынуждена покинуть кучера, чтобы укрыться от ветра. Они сидели, словно в маленьком домике — Силье накрытая одеялом с детьми по обе стороны.

— Как мы проедем? — крикнула она кучеру, у которого от холода под носом повисла прозрачная капля.

— Все это хорошо, — прокричал он в ответ, съежившись от ветра. — Ветер заметет наши следы.

Она поняла. Вскоре после этого кучер спрыгнул и подошел к ним.

— Мне нужно поставить полозья, — крикнул он. — Снег слишком глубок, колеса вязнут.

Поставить полозья? Это казалось странным. Удивленно смотрела Силье, как он ремнями закрепил колеса и подтащил полозья, которые были крепко привязаны к телеге сбоку.

— Я помогу, — сказала Силье, соскочив на снег. — Нет, Суль, не ты, снег здесь слишком глубок для тебя.

В то время как кучер приподнял телегу, Силье просунула полозья под колеса. Они подходили отлично. Видимо, кучер проделывал это уже несколько раз.

Пока они занимались этим, Суль начала кричать:

— Лошадь, лошадь!

Они испуганно посмотрели в ту сторону. Издали приближались двое всадников. Кучер сказал с облегчением:

— Никакой опасности.

Силье так обрадовалась, что у нее учащенно забилось сердце. Это был Тенгель. Только теперь она призналась самой себе, как боялась, что он не приедет. В то же время ее раздражало то, что он оказывает на нее такое сильное воздействие, редко проявляя к ней внимание. Вместе с ним был еще кто-то, вероятно, Хемминг. Да, когда они приблизились, она узнала красивого юношу. Вскоре они были здесь. Суль прыгала от радости, и первое, что сделал Тенгель, прижал девочку к себе.

— Подвинься, Силье, мы пересядем сюда. Вы же почти готовы ехать дальше, как я вижу.

— Вы видели погоню?

— Да, они проехали мимо по большой дороге на юг. Так что мы еще имеем преимущество во времени. Но день становится короче.

Лишь теперь Силье заметила, что начало смеркаться.

— К тому же будет снег, — сказал Хемминг, поднимаясь в повозку. Силье не хотела на него смотреть, она все еще не простила его.

Тенгель повернулся к ней.

— Послушай, Силье, — сказал он строго. — Я знаю, у тебя есть причина сердиться на Хемминга. Но теперь нам придется жить долгое время в небольшой общине. Там не должно быть места для большего недовольства, чем то, что уже есть. Ты во всяком случае, можешь быть умнее тех слабоумных, которые питают друг к другу ненависть.

Силье не ответила. Тенгель посмотрел на нее впервые после возвращения, и, естественно, он должен был ее отругать!

— Ты понимаешь? — настаивал он.

— Да, я понимаю. Я должна подавлять свой гнев. Но не проси меня любить его!

— Нет, об этом я никогда и не думал просить тебя.

Хемминг приблизился к ней. Он старался выглядеть раскаивающимся, но было ясно, что в душе он ничуть не обеспокоен. Он даже не пытался скрыть дразнящей искорки в глазах.

— Силье, я прошу у тебя прощения. Ты понимаешь, нам в движении так до зарезу нужны были деньги.

— Не пытайся это приукрасить, — пробормотал Тенгель.

— Конечно, мне следовало бы вместо этого украсть твою добродетель, — продолжал дразнить Хемминг. — Ты была, видимо, разочарована тем, что я…

Тенгель ухватил его за воротник и посмотрел на него своими узкими глазами.

— Ты хочешь сделать еще хуже, — прошипел он сквозь зубы.

— Нет, да нет же, — оправдывался Хемминг. Он был явно немного испуган.

Он протянул Силье руку в знак примирения, и, чуть помешкав, она взяла ее. Его очарование было неотразимым и вызвало легкую улыбку на ее губах. Она простила его, так прощают того, кто по-мальчишески играет поверженного.

— Снова по местам, — скомандовал Тенгель, следя за тем, чтобы все были хорошо укрыты. Силье ощущала неописуемую уверенность от его бережных рук и заботливого взгляда.

— Силье, ты будешь смотреть на дорогу сзади, — сказал он, снова садясь верхом на коня. Они продолжали путь, теперь с всадниками впереди. Ветер обжигал щеки, но дети были укрыты. Даг снова начал кричать, и Силье не могла ничем помочь, кроме как дать ему соску. Однако, на этот раз этого было недостаточно, чтобы успокоить его. Он был так голоден, что его крик разносился далеко над равниной. Они продвигались медленно. Снежные сугробы были порой такой высоты, что приходилось их объезжать, иногда Тенгель и Хемминг толкали телегу, чтобы помочь лошадям вытащить ее. Тогда Силье чувствовала свою ненужность. Но ведь кто-то должен был оставаться с детьми! В конце концов в повозку впрягли всех четырех лошадей, и дело пошло лучше. Наконец, равнина закончилась, и они снова оказались среди гор. Силье пыталась определить, где они находятся, но у нее ничего из этого не вышло. Она никогда не подозревала, что Утгардские горы такие обширные.

Вскоре впереди показался ледник. Он выглядел совершенно непреодолимым, с него дул порывистый ледяной ветер. Уверенной рукой лошади были направлены вниз по крутому холму и затем в узкую долину. Ледник, точно свод, выгибался над рекой. Во время беспокойной езды Силье судорожно вцепилась в борт повозки. Расширившимися глазами она смотрела вверх, на массы льда над головой. Это была тайная дорога к Ледяному народу.

Полозья с колес были снова сняты, а двух лошадей выпрягли. Внутри в туннеле было спокойно, но холодно и странно, точно в подземном мире. Высота была различной, то ледяной потолок нависал над головой Силье, то они въезжали в огромные залы, где крик Дага становился эхом. Здесь было не совсем темно, казалось, лед излучал своеобразный зеленоватый свет. Они продвигались вперед, держась ближе к реке, которая журчала и глухо шумела в толще ледника.

Силье удивилась тому, что с потолка не очень сильно капало. Видимо, слишком холодно, подумала она. Суль осторожно выглянула из-под одеяла.

— Где мы? — прошептала она.

— По дороге к нашему новому дому, — торжественно ответила Силье.

Этот ледяной туннель невольно настраивал на торжественный лад.

Наш новый дом! От этих слов ее сердце сжалось. Ее обуревали разные чувства, особенно сильными были, кажется, грусть и неуверенность.

— Мари тоже приедет?

— Не теперь. Мы встретимся с ними позднее.

Встретимся ли, подумала она удрученно, Будущее казалось таким мрачным и неопределенным. А все эти добрые люди, которых она должна была покинуть!

Ледник оказался не таким большим, как она ожидала. Прежде, чем она успела замерзнуть, впереди начало светлеть. Скоро в воздухе появились маленькие снежинки. Когда они выехали из туннеля, зимние сумерки уже опустились на равнину, лежавшую перед ними. Силье и Суль приподнялись в повозке и огляделись вокруг. Тенгель придержал коня и поехал рядом. Он ждал ее впечатлений. Это его родные места, думала Силье, к которым он сильно привязан и которые очень любит, как каждый любит места своего детства, любой бугорок, любой маленький ручей… Силье смотрела и удивлялась. Перед ними была долина овальной формы, окруженная со всех сторон горами. Посредине было озеро, к берегу которого они приближались. На южной стороне, среди березового леса, стояло много домов. Удивительно, что здесь было совсем немного снега, очевидно, солнце грело здесь очень сильно.

— Тенгель! Это же целый город! — не сдержала она своего изумления.

Он сурово улыбнулся.

— Люди Льда насчитывают больше душ, чем принято думать.

— Когда речь идет о Людях Льда, то счет идет не в душах, — сказал мягко Хемминг. — Они погибшие, порождение льда, тьмы и зла.

Силье понимала, что Хемминг не хотел бы причислять себя к Людям Льда. Это не удивляло ее. Отдаленное селение вряд ли могло привлекать такого светского человека, как он. Но здесь он был в безопасности. За пределами этих мест за его голову была обещана награда.

Тенгель откашлялся.

— Кое-кто из живущих здесь сейчас бежали, вроде тебя, от притеснений властей. Они не могут быть причислены к исконным Людям Льда.

Она заметила на себе его взгляд. Тенгель ждал ее оценки, подумала она растроганно. Он хотел, чтобы здесь ей понравилось, и в то же время опасался, что она останется равнодушной или не примет этого. Силье проглотила комок в горле, глядя на громады гор и чувствуя свое одиночество.

— Здесь так красиво, — тихо произнесла она. — Я немного боюсь всего этого чужого, но красота здесь поразительная.

Он вздохнул и улыбнулся. А Силье радовалась тому, что смогла выразить свой страх, и теперь, не кривя душой призналась, что находит дикий ландшафт прекрасным.

Она насчитала десять-пятнадцать домов.

— А животных вы держите?

— Конечно! Мы должны, разумеется, сами себя обеспечивать. Это селение похоже на любое другое селение в Тренделаге. Только оно более изолировано.

— Любое другое селение, — фыркнул Хемминг, — это самое-самое покинутое Богом место во всем мире, Силье.

— У вас есть церковь? — испуганно спросила она.

— Нет, как ты могла подумать? — спросил Тенгель. — Но мы проводим воскресную службу в домах по очереди. В качестве священника выступает вождь. — В его тоне чувствовалась горечь. Силье размышляла о том, как относится к религии такой человек, как Тенгель.

Рядом с ледяными воротами находилось что-то вроде караульного помещения. Из дома вышел человек и приветствовал их.

— Не ждали вас увидеть, — крикнул он им. — Мы считали вас почти покойниками, твой отец обрадуется, Хемминг. Твоя жена тоже, — обратился он к кучеру.

Очевидно, Тенгеля никто не ждал.

— Теперь все здесь? — спросил Тенгель.

— Да, теперь все собрались здесь на зиму.

— Хорошо. Тогда мы запираем вход.

— Пришельцы? — спросил человек, глядя на Силье.

— Да. За ними охотится фогд.

— Это твоя жена, Хемминг?

Тот бросил беспокойный взгляд на Тенгеля.

— Нет, нет, — быстро сказал он вслух. Сторож не спросил, не была ли она женой Тенгеля.

Это, видимо, не пришло ему в голову. Она же, действительно, не была ею. Он проявлял к ней немного сурового дружелюбия и предусмотрительности, а больше его она не могла ожидать. Она уже и так должна была быть благодарна Тенгелю. Силье незаметно вздохнула.

Хемминг отошел вместе со сторожем и кучером к лошадям. Одна из них чуть не потеряла подкову в ледяном туннеле. Суль замерзла и снова влезла под одеяло.

— Где ты живешь, Тенгель? — застенчиво спросила Силье.

Он указал на хутор, расположенный высоко на склоне холма.

— Это дом моего детства.

Она грустно улыбнулась. Было так приятно думать, что у Тенгеля было детство. Она словно не могла себе этого представить, казалось, будто он родился взрослым и сильным.

— А… где можем мы… дети и я… поселиться?

— Там, в моем доме.

Сердце Силье забилось чаще. А он продолжал:

— Я сам собираюсь жить в домике дяди. Он пустует и находится дальше в долине. Отсюда его не видно.

— Но не лучше ли нам поселиться там? Мы же отнимаем у тебя дом.

— Хижина не годится для детей. Лучше делать так, как я говорю.

— Ты… остался один в твоем роду? Я имею в виду, за исключением Суль.

— Нет, у меня есть двоюродная сестра, женщина, живущая в доме рядом с нашим. Сам я подолгу здесь не бываю, так что она взяла на себя заботы о скотине. Ее зовут Элдрид, и она значительно старше меня.

Силье смотрела на его профиль в сгущающихся сумерках. Она чувствовала к нему непреодолимое влечение, настолько сильное, что ей стоило больших усилий держать себя в руках. Тенгель заметил ее взгляд и повернул голову. Его узкие глаза смотрели на нее скорбно и мечтательно, улыбка медленно пробилась на лице. Сердце Силье забилось так сильно, что это причинило боль. Она резко отвернулась.

— Ты не спросишь, где я здесь живу? — сказал внезапно появившийся Хемминг.

Она улыбнулась.

— Да, конечно. Где ты живешь здесь, Хемминг?

— Разве так трудно догадаться?

Она уже видела хутор у озера, который был больше и наряднее других.

— Этот?

— Как ты об этом догадалась? — сказал он, делая вид, что удивился.

Они были готовы ехать дальше, и кучер стал погонять лошадей. Они медленно тронулись. Силье опять смотрела вокруг. Родные места Людей Льда… Она так давно грезила об этом! Представляла их себе как каких-то странных существ, обитающих в глубоких пещерах. Купающихся в лунном свете, мистических, злобных. А увидела обычную сельскую местность, скрытую в горах.

И все же она не могла освободиться от какого-то непонятного страха, почти панического. Что же делало эту мирную сельскую картину такой пугающей? Слухи? Или же было что-то еще, что-то в этой тишине, что-то давящее или угрожающее. Как дома, походившие больше всего на свернувшихся чудовищ.

Нет, Силье полагала, что она знала причину. В воздухе, окутывавшем долину, была разлита бездонная грусть. Прошлое не хотело отступать. Чего только ни испытали жители этого селения! Голод, нужду, ужасную зимнюю стужу, одиночество… Драматические сцены и трагедии, которые, очевидно, здесь разыгрывались, болезни… Но прежде всего — проклятие, которое, как давящее бремя, было наложено на все селение одним человеком триста лет тому назад. Силье не верила в то, что злой Тенгель встречался с Сатаной. Но разве мало того, что он внушил неуверенность и подозрительность, сеял страх среди несчастных? Одно это приносило достаточно зла, во всяком случае, в таком уединенном и обреченном месте.

Ощущение заброшенности не оставляло Силье. Инстинктивно она искала руку Тенгеля, но он не видел ее, он был погружен в свои мысли. Видимо, его мысли были тоже мрачными.

Стало темно. В нескольких домах засветились маленькие желтые огоньки.

Их кортеж оставлял после себя гул, распространявшийся раскатистыми волнами. Он отражался от скал и медленно замирал.

— Теперь дорога отсюда закрыта, — сказал Тенгель. — Только наступление весны откроет ее вновь.

Силье почувствовала тошноту под ложечкой, но его последующие слова успокоили ее.

— Теперь ты в безопасности, Силье. Никто не сможет достать тебя или детей.

Она посмотрела на обоих малышей, лежавших под одеялом и шкурами, и чувство огромной благодарности заполнило ее сердце. Они продолжали путь молча. Колеса поскрипывали, казалось, они почти летели на крыльях после тяжелых испытаний в дороге. Вдруг словно тень упала на Силье. Словно огромная рука сдавила ее сердце.

— Тенгель, что это было?

Он протянул свою руку над краем повозки и взял ее руку. В его глазах было странное выражение.

— Что с тобой, Силье?

— Я испугалась. Тут находится что-то… что-то неусыпное, злое. Словно кто-то уставился на меня.

— Так ты это почувствовала? Ты действительно более чувствительна, чем я предполагал.

Силье проследила за его взглядом и повернула голову. Недалеко от дороги, глубоко внизу, в ложбине стоял дом, который она раньше не заметила. В темноте он выглядел очень старым, низким и убогим.

— Никогда не ходи туда, Силье, — медленно произнес Тенгель. — Никогда!

— Это…?

— Один из потомков Тенгеля Злого. Всего их двое. Это двоюродный брат моей матери и сестра матери моего отца.

Последние слова он прошептал, словно ему было больно произнести их.

— Сестра матери твоего отца? — прошептала она суеверно. — Но она, должно быть, ужасно старая?

— Да, она старая.

Простой ответ наполнил ее незнакомым ужасом.

— Будь со мной, Тенгель, — прошептала она быстро. — Я боюсь жить здесь одна. Я здесь такая чужая…

— Все будет хорошо, ты увидишь.

— Много ли… потомков Тенгеля?

— Теперь уже не много. Непосредственно от него тянется тонкая ниточка. Многие умерли от чумы двести лет назад, а в 1565 году — почти все остальные. Там внизу эти двое — не мать и сын, никто из них не имел детей. Ты понимаешь, никто не хочет родниться с прямыми потомками Тенгеля Злого. Мужчины из этого рода просто брали себе ту женщину, которую хотели, и принуждали ее к сожительству. Женщин из моего рода насиловали чужие мужчины и бросали их вместе с детьми. Только моя сестра была в законном браке, но она никогда не говорила, что происходит отсюда. По этой причине в роду было немного детей, и это хорошо.

— Ты не должен так ожесточаться, Тенгель! Это так меня огорчает.

— Прости меня, Силье. Но дай мне рассказать тебе еще немного о нашем роде. Сейчас еще живы несколько старых холостяков. Они совсем мирные, ты можешь их не бояться. И одна жуткая женщина, обитающая в маленьком доме внизу у самого озера. Но она держится обособленно, так что ты ее не встретишь. И еще Суль. Теперь ты понимаешь, что пока она не нашлась, я был последним, кто мог быть продолжателем плохого наследия.

— Да, но ты ведь знал, что у твоей сестры в Тронхейме есть две дочери? Так что ваш род все-таки не прекратился бы с тобой.

— Нет, я услышал об этих двух дочерях лишь осенью. И о том, что муж сестры, которого я никогда не видел, умер от чумы. Я сразу поскакал туда, чтобы найти мою сестру Сунниву и попытаться помочь ей. Прости, Господи, но я желал, чтобы обе маленькие девочки тоже умерли.

Силье немного помолчала, затем промолвила:

— Ты этого хочешь и сейчас?

Тенгель сделал глубокий вдох.

— Нет! Я знаю, что все это безнадежно, но Суль; внушает мне такую нежность… Теперь я за нее несу ответственность.

— Я понимаю тебя, — мягко сказала Силье. — Значит, ты происходишь от первого Тенгеля по материнской линии.

— Да. Моя мать никогда не была замужем. Моя сестра и я имели разных отцов, которые оба бросили мою мать на произвол судьбы.

— А что стало с вами, когда она умерла? Когда ты родился?

— О нас заботился отец моей матери. Это его хутор я унаследовал.

— О, Тенгель, мне так больно за тебя. Если бы я могла… помочь тебе! Дать тебе все тепло, в котором ты нуждался.

— Ты не должна так говорить! — прервал он ее раздраженно. — Я не желаю никакой заботы о себе, и ты это знаешь!

— Прости, — сказала она покорно.

Они выехали на светлую равнину, и страх, который Силье почувствовала в долине, исчез. Но ей все еще хотелось держать его за руку, и он не отнимал ее. Он спокойно правил лошадью рядом с повозкой. Он, Тенгель, был такой уверенный. Если бы она смела, она бы вложила в его руки всю свою жизнь. Теперь она почувствовала усталость после поездки. От тряски у нее кружилась голова, ей хотелось еды, тепла и отдыха. А потом вымыться, так как она ощущала себя грязной и непричесанной. На душе было неспокойно от неопределенности. Внезапно она горько рассмеялась.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

— О мечтах о будущем, когда я была ребенком.

— Они явно не осуществились.

— Нет. Ты, понимаешь, у меня было страстное желание.

— Расскажи об этом.

— Ладно. В имении, где я жила — там работал мой отец — в холле была картина, написанная маслом. Там была изображена липовая аллея. Это было самое красивое из того, что я знала. В имении была и настоящая аллея, доходившая до главного здания, но она состояла из кленов. Я следила по ним за временами года. Светлые, прозрачные зеленые листья весной. Смотрела, какой плотной была листва летом, и ощущала клейкие семена осенью. Наблюдала, как листья меняли окраску, как голые зимние деревья становились голубовато-фиолетовыми, когда набухали почки. Но однажды клены вырубили. Сказали, что деревья слишком старые и что они забирают слишком много питания у пашни. О, как я о них горевала! Но особое восхищение вызывали у меня липы на картине. И я дала себе зарок, что когда вырасту, то посажу липовую аллею до своего дома. Конечно, это детская мечта для девочки из моего сословия. И особенно, если учесть, что липы вообще не могут выжить в Тронхейме.

Тенгель помолчал.

— Нет, здесь у тебя, пожалуй, не будет липовой аллеи, — сказал он наконец.

Она очнулась от своих воспоминаний и поискала глазами его глаза.

— Но у меня есть гораздо более ценное — теплота и преданность. Спасибо, Тенгель. Не знаю, какими словами я когда-нибудь скажу тебе о том, что я о тебе думаю. Таких искренних слов нет.

Тут Тенгель высвободил свою руку и отъехал от повозки вперед.