— Ну что ты все время сидишь, уставившись в окно с видом обреченной! — крикнул герцог Йохум Ризенштейн своей жене и ушел, громко хлопнув дверью.

Герцогиня Хильдегард вздрогнула и попыталась взять себя в руки, слушая, как в покоях копенгагенского королевского дворца затихают шаги ее мужа. Она знала, что он пошел к своей новой любовнице.

Желающих занять это место было больше чем достаточно. Герцог Йохум, если хотел, мог очаровать кого угодно.

Он был младшим братом правителя крохотного государства Ризенштейн. При датском дворе он исполнял роль посла и пользовался особыми привилегиями. Хильдегард, уроженка Балкан, чувствовала себя неуютно в холодной Дании, где круглый год не утихал ветер.

Но больше всего она страдала от сковавшего ее внутреннего холода. Она не знала датского языка и не могла блистать при дворе ни красотой, ни остроумием… К тому же она понимала, что за ней по пятам следует тень смерти. Придворный доктор не говорил ей об этом, но она читала свой приговор в его глазах. Он честно старался помочь ей и делал все, что было в его силах. Несколько раз он пускал ей кровь, но ей не полегчало — болезнь все равно осталась в крови.

Хильдегард подошла к зеркалу и с отвращением оглядела себя. Как она себя ненавидела! Никогда, даже в ранней юности, она не была красавицей, но теперь при виде собственного отражения ей захотелось плакать.

Что толку с такой внешностью одеваться по последней моде, заказывать платья с глубоким декольте и очаровательными пышными рукавчиками из шелка или тюля? Хильдегард было сорок три года, но она уже утратила интерес к жизни. Сегодня вечером ей нужно было присутствовать на придворном балу, но у нее не было сил ни одеться, как того требовал этикет, ни появиться в многолюдном обществе.

Хильдегард еще раз попробовала зашнуровать корсет своего зеленого платья. Напрасно. Ее раздуло от водянки. Больная кровь… Глаза едва выглядывали из-под набухших век. Ноги отекли, суставы болели. Если она нажимала пальцем на разбухшее запястье, появлялась вмятина, которая долго не пропадала.

Хильдегард стала бесформенной и безобразной. Ни одно платье больше на нее не лезло. Ей хотелось остаться наедине со своими страданиями, заснуть, но она должна была показаться при дворе рядом с Йохумом. Его Величество король Кристиан V будет оскорблен, если кто-то не придет поздравить его с днем рождения. Поэтому ей придется терпеть насмешливые, проницательные взгляды придворных дам и равнодушные взгляды мужчин, в которых одновременно сквозит сострадание и презрение. «Эта герцогиня слишком много ест, — сказал один из них, не зная, что она стоит поблизости. — Жрет как свинья. Надо же ей хоть чем-то ублажать себя, пока ее муж тешится с другими дамами».

А ведь она почти не прикасается к пище!

Дверь открылась, и на пороге показалась дочь герцогини — Марина. Несчастный воробушек! Тринадцать лет. Жидкие растрепанные волосы, которые невозможно, красиво причесать, большие глаза и плотно сжатые в испуге губы.

«Марина, дитя мое, что тебя ждет, когда я умру, — думала герцогиня, наклоняясь, чтобы обнять дочь. — Отец не желает тебя знать — он ждал сына. Как он решит твою судьбу? В его жизни нет для тебя места».

— Что ты сегодня делала? — выпрямляясь, спросила герцогиня.

— Ничего.

Марина выглядела еще более испуганной, чем всегда. Что с ней творится последнее время? Она сама не своя. Неужели она знает? Знает, что скоро останется сиротой?

«Боже, сжалься над моим единственным чадом! Не допусти, чтобы она, как и я, оказалась одна на чужбине! Чтобы отец не отдал ее замуж по расчету, как в свое время поступили со мной!»

Марина тихим голоском попросила разрешения посидеть в покоях матери и притулилась на подоконнике. Хильдегард тем временем вспоминала свои первые встречи с Йохумом и его ухаживания.

Она тогда по уши влюбилась в красивого герцога Йохума Ризенштейна. И он боготворил ее. Он действительно любил ее. Сначала. Это-то и было больнее всего. Может, Хильдегард было бы легче, если б в их браке не было ни капли любви, а только голый расчет. Но наблюдать, как любовь постепенно гасла в глазах Йохума и сменялась ледяным холодом и презрением, было выше ее сил. Ее не утешала мысль, что этот жребий разделили с ней и все его отставные любовницы. Она была его женой, у нее с ним была общая жизнь, и потому ее положение было куда унизительнее.

Одно утешение — теперь ей уже недолго терпеть эту муку.

Но Марина? Она должна думать о Марине! Ради дочери она старается протянуть как можно дольше.

Надевая самое свободное платье, Хильдегард вдруг задумалась. Последняя любовь Йохума длится уже довольно давно. В отличие от его прежних любовниц самовлюбленная фрекен Крююседиге не замужем и, похоже, крепко держит герцога в своих коготках.

«Господи, я похожа на куль, набитый сеном! — думала Хильдегард, глядя в зеркало. — Или на солдатскую палатку! В таком виде нельзя появляться на люди!»

Она решительно позвонила камеристке, хотя та ничуть не уважала Хильдегард и за глаза только презрительно посмеивалась над ней. Камеристку для Хильдегард выбрал сам Йохум. Хорошенькая, сдобная. Небось, его руки уже пошарили у нее под платьем.

У Хильдегард снова началось головокружение. Она быстро легла на кровать и взглянула на дочь.

— Я немного устала. — Ей не хотелось пугать Марину. — Мне надо отдохнуть. Пошарь в верхнем ящике комода, может, найдешь бонбоньерку с шоколадом.

Когда пришла камеристка, Хильдегард объяснила, что случайно задела шнурок колокольчика. Презрительно фыркнув, камеристка ушла, и Хильдегард впала в забытье.

Опять Хильдегард находилась в том месте, которое она мысленно окрестила «адом». Вокруг нее гудели голоса, двор праздновал день рождения Его Величества. О, этот язык, который не в состоянии выучить ни один человек! К счастью, сейчас в моде был французский, а на нем Хильдегард говорила довольно сносно. Но в этот вечер никто не стремился разговаривать с нею.

И это было понятно — сегодня она выглядела еще хуже, чем обычно. Отекшее лицо герцогини, прежде всего, бросалось в глаза, и люди предпочитали обойти ее стороной, а не расспрашивать о здоровье или болтать, о пустяках.

Гости стояли кучками в большом зале, они оживленно беседовали и смеялись. Йохум куда-то исчез, и возле Хильдегард никого не было. Каждый, кто проходил мимо, заметив ее, поспешно сворачивал в сторону, пряча глаза.

Йохум и фрекен Крююседиге в этот вечер вели себя особенно вызывающе. Йохум больше не делал тайны из их отношений. Он склонился над рукой фрекен Крююседиге и поцеловал ее, глядя в глаза своей избраннице. Когда-то он так же целовал руку Хильдегард… Придворные дамы косились в ее сторону и посмеивались.

Одиночество! Огромный бальный зал казался Хильдегард пустыней, несмотря на многолюдство! Марина, единственная отрада Хильдегард в этом мире, так просила, чтобы Хильдегард взяла ее сегодня с собой, у нее были такие испуганные глаза. Но Хильдегард пришлось отказать дочери — детям не место на придворных балах.

Хильдегард чувствовала себя скверно. Может, уйти незаметно к себе? Нет, это оскорбит короля и королеву, а подойти к ним и попросить разрешения удалиться, сославшись на недомогание, Хильдегард не решалась. Она не любила привлекать к себе внимание.

Прежде у нее было другое имя. Но в Ризенштейне никто не мог его выговорить, и ее перекрестили в Хильдегард. Тогда ей нравилось новое имя, ведь его выбрал для нее Йохум, но теперь она предпочла бы зваться прежнем именем, однако даже не смела, заикнуться об этом.

Мимо прошел Йохум.

— Хватит пялиться на меня! — процедил он сквозь зубы. — Это платье тебе узко, вон как жир выпирает! Хоть бы шалью сверху прикрылась!

Он был уже далеко и весело шутил с королевой.

Когда Хильдегард, наконец, осмелилась поднять голову, она встретила взгляд незнакомых глаз, заставивший ее вздрогнуть. За все те годы, что Хильдегард прожила при дворе, она ни у кого не видела такого взгляда, полного сочувствия, понимания и поддержки. Этот взгляд заставил ее забыть, что она всеми покинута и одинока. В зале был человек, который испытывал к ней дружеские чувства, хотя ему и не полагалось с нею разговаривать.

Неизъяснимое тепло наполнило душу Хильдегард, на глаза навернулись слезы удивления и радости. Она не была знакома с тем молодым мужчиной, который так смотрел на нее. Он был одним из телохранителей короля Кристиана. Обычно королевскими телохранителями становились родовитые молодые люди, отличающиеся высоким ростом. Одетые в светло-голубые мундиры с белой портупеей и плащи с алым подбоем, телохранители стояли вдоль стен, обеспечивая безопасность короля на этом празднестве.

Взгляд, так поразивший Хильдегард, принадлежал красивому телохранителю лет тридцати, у него были темные волосы и печальные глаза. Его облик отличался утонченностью, хотя телосложение отнюдь не было хрупким. Хильдегард сразу почувствовала расположение к этому человеку. Раньше она никогда даже не смотрела в сторону телохранителей — герцогине это не полагалось.

Но сейчас человек в голубом мундире был для нее словно оазис в пустыне для измученных жаждой путников.

Один-единственный быстрый взгляд. Но Хильдегард уже знала — он здесь. И этого было достаточно. Она снова почувствовала себя сильной.

Лежа в постели, Марина с бьющимся сердцем прислушивалась к каждому звуку. Из-за стены доносилось слабое похрапывание ее камеристки.

Если бы она могла запереть изнутри дверь своей спальни! Но это не разрешалось, у нее не было ключа, да и камеристка, старая и тугая на ухо, должна была иметь возможность в любую минуту проведать Марину.

Проведать Марину? Ни разу за те два года, что она служила Марининой камеристкой, она не прервала свой сон, чтобы проверить, спокойно ли спит девочка. Сама же Марина с некоторых пор не решалась заходить к камеристке. Вначале она не догадывалась, что за запах стоит каждый вечер в комнате у старухи. Но, став старше, поняла, что камеристка каждый вечер напивается, а потом всю ночь спит хмельным, беспробудным сном.

Марина высунула голову из-под одеяла, чтобы глотнуть свежего воздуха. Сегодня во дворце бал. На него приглашены все придворные. Значит, хотя бы сегодня она может спокойно заснуть?

Дай Бог, чтобы сегодня никто не подкрался к ее двери! Господи, помоги мне! Не допусти, чтобы это случилось еще раз!

Вот уже две недели Марина каждую ночь слышала эти шаги. Тихонько открывалась дверь. Шаги приближались к ее кровати.

Первый раз она села и с удивлением спросила:

— Мама? Это ты?

— Тс-с! — прошептал мужской голос. — Это я. Дядя Поуль.

Дядя Поуль? Старый, жирный граф Рюккельберг! Что ему тут понадобилось? У графа был отвратительный парик, и все его подбородки противно дрожали, когда он поворачивал голову. Недобрые навыкате глаза внимательно наблюдали за ней, толстые пальцы всегда ложились ей на колени.

— Смотри, Марина, что я принес тебе! Конфеты, приготовленные для самого короля!

Вообще-то он был не такой уж и старый, этот граф, не старше ее отца, но выглядел по сравнению с ним просто стариком. Марина взяла конфеты и поблагодарила, а он все не уходил. Присев на край кровати, он говорил, какая она хорошенькая, как ему хотелось бы иметь куколку, похожую на нее, он бы играл и забавлялся с нею, ведь он так одинок. При этом он гладил Марину по волосам, по щеке, и ей это не нравилось. Наконец он ушел. Но на другой вечер пришел опять и опять принес конфеты. Он просил, чтобы она никому не говорила о его приходах — ведь он покидал свой пост, и если кто-нибудь узнает об этом, его посадят в тюрьму. Ведь она не хочет, чтобы его посадили в тюрьму? Он просунул руку к ней под одеяло, погладил ее плечи и сказал, что у нее нежная, шелковистая кожа.

В другой раз он положил руку ей на грудь и заметил, что она уже совсем взрослая девочка, при этом он как-то странно пыхтел. Хотя Марину и учили слушаться взрослых и не перечить им, она осмелилась попросить графа так не делать, потому что ей страшно.

Вскоре он ушел.

На следующий день Марина не хотела ложиться спать и просила разрешения остаться с матерью, но когда пришел отец, Марину отправили в ее спальню. Она долго бродила по коридорам дворца, пока камеристка не хватилась ее. Случайно Марина столкнулась с графом, она хотела спрятаться, но он уже увидел ее. Он уговорил ее пойти с ним в оружейную палату, обещая показать что-то интересное. Марине не хотелось идти с ним — нет, но ее воспитали в строгих правилах: нельзя спорить со взрослыми, надо быть доброй и послушной девочкой. Она и была такой: ей, робкой и пугливой, и в голову не приходило, что можно кого-то ослушаться. Вот и теперь она покорно последовала за графом в темную оружейную палату.

Нет, лучше не думать о том, что там случилось! Лучше думать о матери, которая сейчас, наверное, весело танцует на придворном балу.

Правда, в глубине души Марина не верила, что Хильдегард может танцевать.

Бедная мама так больна! А отец груб с ней, вечно бранит ее и называет жирной свиньей. Когда-то мама была красивая! Самая красивая! Но потом ее лицо изменилось до неузнаваемости. Марина слышала недавно, как отец кричал матери:

— Разве ты не слышала, как доктор сказал, что тебе уже ничего не поможет? Зачем питать беспочвенные надежды? Уж лучше самой ускорить конец, тогда и я еще успею получить немного радости от жизни. Лотти не станет ждать бесконечно!

Лотти — это была фрекен Крююседиге, которая целыми днями только и делала, что вертелась перед зеркалом. Мать что-то тихо ответила отцу, произнеся несколько раз имя Марины.

— Это не твое дело, я сам позабочусь о ней, — сказал отец. Марине послышалась в его словах скрытая угроза, она вся сжалась, чтобы родители не заметили ее присутствия.

— Неужели ты не понимаешь, что надо мной смеется уже весь двор? — кричал отец матери. — Жена разъелась, как свинья, и чуть что падает в обморок!

Мать заплакала, хотя и пыталась скрыть свои слезы, это Марина хорошо помнила. Однако отец все равно заметил, что она плачет, и рассердился еще больше.

Бедная мама! Марина надеялась, что ей хотя бы сейчас, на балу, весело.

Хильдегард удалось отойти в угол, где ее было почти не видно. Она прислонилась спиной к стене, чтобы ее необъятная талия никому не бросалась в глаза. Самое свободное платье ей тоже было узко и при каждом движении грозило лопнуть по швам. Йохум стоял в другом конце зала окруженный восхищенными дамами. Среди них была и Лотти Крююседиге. Хильдегард мучил стыд, в отчаянии она закрыла глаза.

— Я вижу, вы задумались о чем-то, сударыня? — обратились к ней по-французски.

Она открыла глаза и немедленно присела в глубоком реверансе. Перед ней стояла королева. Очаровательная, приветливая королева Шарлотта Амалия.

— Давайте присядем на диван! — пригласила королева Хильдегард.

Хильдегард с благодарностью последовала за ней. Она знала, что королева не станет говорить ни о ее болезни, ни о ветрености Йохума. В этом смысле они были подругами по несчастью. Хотя король Кристиан исправно исполнял свой супружеский долг и у них с королевой было семеро детей, он имел еще пятерых детей от своей давней любовницы Софии Амалии Мот. Как и Хильдегард Йохуму, королева никогда не устраивала королю сцен. Герцог и король полагались на лояльность своих жен и потому могли не опасаться скандалов.

Хильдегард была счастлива, что кто-то проявил внимание по отношению к ней. Она уже не чувствовала себя прикованной к позорному столбу.

— Как поживает Марина? — поинтересовалась королева, когда они сели.

— Хорошо, благодарю Вас, — ответила Хильдегард. — Но она такой робкий и скрытный ребенок, я никогда не знаю, о чем она думает.

— Да, я это заметила. Это все результат нашего воспитания. Мы хотим, чтобы детей было не слышно и не видно. По-моему, отцы слишком суровы со своими детьми, но ведь и нас с вами воспитывали точно так же, однако нам это не повредило.

Не повредило? Хильдегард вспомнила свое детство: стужа и вечный холод царили во дворце, где она жила, один морозный день сменялся другим. Сделай это! Не делай того! Неужели в этом была какая-то польза?

Она что-то пробормотала, соглашаясь с королевой.

Они обсудили придворные новости. Хильдегард спросила о детях королевы — это была неисчерпаемая тема для разговора.

Глаза Хильдегард пробежали по залу…

— Кто тот человек у дверей? — спросила она, испугавшись, что королева сейчас покинет ее. — Телохранитель с такими добрыми глазами. Мне кажется, я его где-то видела, но не могу вспомнить, где именно.

Это была ложь, но не могла же она открыто проявить интерес к человеку более низкого звания, чем она.

— Нет, вы не могли его видеть, сударыня, — ответила королева. — Его уже давно не было при дворе. Его родные умерли, и ему пришлось заниматься своим поместьем. Вы знаете, наверное, о реформах короля, которые касаются дворянства? Старые роды сосредоточили в своих руках слишком много власти, поэтому многим пришлось расстаться со своими привилегиями…

Королева замолчала, и Хильдегард не смела, понуждать ее продолжать рассказ. Оставалось только ждать. Королева издали наблюдала за своим мужем. Он разговаривал с высоким толстяком с лоснящимся лицом и глазами навыкате. К радости Хильдегард, королева возобновила прервавшийся было разговор:

— Это граф Рюккельберг, один из новых дворян моего мужа. Не могу сказать, что я от него в восторге, в нем есть что-то неискреннее. Вы не находите?

Хильдегард согласилась с королевой.

— Однако не будем его осуждать, — беспечно продолжала королева. — В нравственном отношении он безупречен. Никаких скандальных историй, связанных с женщинами. Его интересует только процветание государства. Мой муж считает графа просто незаменимым.

Королева вернулась к рассказу о телохранителе:

— Но Тристан Паладин сохранил свое поместье Габриэльсхюс. Тот самый телохранитель, лицо которого показалось вам знакомым.

— Правильно, это Тристан Паладин! — подхватила Хильдегард, впервые услыхавшая это имя. — Вспомнила, мы с ним уже встречались.

К счастью, Тристан не смотрел в их сторону. Хильдегард знала, что она надолго запомнит его теплый, заботливый взгляд. Эти глаза понимали все.

Тристан Паладин… Странное имя! Но оно как нельзя лучше подходило ему. Через минуту Хильдегард уже казалось, что иначе его и не могли звать.

Королева извинилась — у нее как у хозяйки праздника масса обязанностей. Хильдегард хотела встать. Она чувствовала себя тяжелой, неуклюжей…

— Нет, нет, прошу вас, сидите! У вас усталый вид, герцогиня. Отдыхайте и ни о чем не думайте! Вас осматривал какой-нибудь врач?

— Да, наш придворный врач регулярно посещает меня…

Королева хотела что-то сказать, но промолчала. Хильдегард поняла ее. Королева хотела порекомендовать Хильдегард личного врача короля, но не могла заставить себя произнести его имя, потому что личный врач короля был отцом той самой злосчастной Софии Амалии Мот, которая, помимо прочего, удостоилась титула графини Самсёе. Ясно, что королеве было больно произносить имя ее отца.

Хильдегард поспешила ей на помощь:

— Не извольте беспокоиться за меня, Ваше Величество, со мной все в порядке, но с Вашего разрешения я посижу здесь еще немного.

— Сидите, сколько вам будет угодно, дорогая герцогиня, — улыбнулась королева.

Эта улыбка дошла до сердца Хильдегард — королеве было известно о сходстве их судеб.

«Даже королева несчастна, что уж говорить обо мне», — думала Хильдегард, оставшись одна. Танцы происходили в другом конце зала, но Йохума среди танцующих не было. Фрекен Крююседиге — тоже. Впрочем, их одновременное отсутствие уже никого не удивляло.

В последнее время Йохум стал особенно раздражителен, груб… Неужели то, о чем шепчется весь двор, правда? И фрекен Крююседиге действительно в интересном положении?

У Марины появится брат или сестра. Разумеется, это будет брат. Фрекен Крююседиге не может родить дочь. Это удел Хильдегард.

Сердце Хильдегард сжалось от любви к дочери.

Вот почему Йохум не может дождаться ее смерти! Ему не терпится узаконить свои отношения с любовницей! Некуда деться от этой горечи и боли! Король… Йохум… Изящные дворяне, танцующие в другом конце зала… Хильдегард знала почти всех и знала, что не женам своим посылали они сейчас нежные улыбки. Куда ни глянь, всюду подлость и грязь!

Взгляд Хильдегард упал на графа Рюккельберга: колышущиеся подбородки, большой живот — облик мерзкий. Но у графа было одно неоспоримое достоинство: он никогда не был замешан в скандалах, связанных с женщинами.

Две девчушки, совсем еще дети, которые по утрам топили во дворце печи и помогали на кухне, могли бы кое-что рассказать о графе, если б им хватило на это храбрости…

Хильдегард посмотрела в другую сторону и встретила самый чистый и самый грустный взгляд на свете. Ее глаза встретились с глазами Тристана Паладина лишь на какую-то долю секунды. Но этого хватило, чтобы она вновь испытала чувство покоя и даже счастья. Тристан Паладин. Рыцарь Печали. Хильдегард задумалась: интересно, чем вызвана его грусть? Но, не зная этого человека, она могла только строить догадки. В этом шумном, жарком и душном зале, где запах пота, смешался с запахом духов, Хильдегард вдруг стало легко и спокойно. Она откинулась на высокую спинку дивана и закрыла глаза. Сама того, не ведая, она погрузилась в глубокий обморок. Далеко не сразу в зале заметили, что случилось с толстой и уродливой герцогиней.