Перед отъездом Джессики Сесилия пришла поговорить с ней.

— Ты уже повзрослела, Джессика, а вот моему сыну понадобится еще время. Ему все доставалось слишком легко в жизни. Мы с Александром всегда говорим, что у его колыбели стояли двенадцать фей. Он хорош собой, умен, из древнего рода, очарователен, обладает чувством юмора! Словом, у него есть все! И он никогда не встречался с отказом или неприятностями.

Джессика кивнула. Ей и самой казалось, что за последнюю неделю она повзрослела лет на десять.

— С его сестрой — а они близнецы — все было иначе. У Габриэллы не было преимуществ брата. Неудачная помолвка чуть не искалечила ей всю жизнь. Девочка никогда не была особенно уверена в себе. Но я отправила ее к моей мудрой матери в Норвегию, и там Габриэлла научилась любить. Сначала бедных и обездоленных. А потом человека, который не принадлежит к нашему кругу и у которого даже нет фамилии. Но Александр понял их чувства и позволил пожениться. К сожалению, они потеряли своего единственного ребенка. Но вскоре взяли себе приемную дочку и хотят сделать детский дом в своем поместье. Танкред так и не смог понять Габриэллу. Он считает, что сестра напрасно тратит свою жизнь на пустяки. Но мы-то знаем, что свою жизнь растрачивает он сам. Надеюсь, что хоть сейчас ему придется над этим задуматься!

— Я не хотела обманывать его, — ответила Джессика. — Просто так получилось.

— Я знаю. Но ведь и он сделал то же самое. Танкред вскоре все поймет. И осознает, как был жесток и несправедлив с тобой. Ты хочешь, чтобы я дала ему твой адрес?

— Нет, мне тоже нужно понять, что со мной происходит. Мне надо постараться многое забыть и начать новую жизнь…

— Я очень хорошо тебя понимаю. Да и знакомы вы были всего несколько дней, а это не так-то уж и много!

— Нет, — с несчастным видом согласилась Джессика.

В октябре из Нидерландов вернулся Корфитц Ульфельдт и его блестящая свита. Слухи о его успехах распространились по всей Дании.

Успехах?.. Дании действительно была нужна помощь Нидерландов в возможной войне, и Ульфельдт пообещал Нидерландам право на беспошлинную торговлю в Эресунде. И уверил, что Дания всегда поможет Нидерландам, в чем сможет. Его предложения не очень-то заинтересовали Нидерланды, поскольку лишь немногим провинциям была выгодна торговля на Балтийском море. Но Ульфельдт усердно раздавал взятки и подарки и не скупился на вручение датского Елефант-ордена, который присуждался членам только самых аристократических семей. Это возымело свое действие, и вскоре трактат был подписан. Но эта поездка стоило ему многого! Ульфельдт не скупился на расходы и выложил на подарки не много не мало 150 000 риксдалеров.

Да еще и неудовольствие Государственного совета, который мечтал о пакте с Нидерландами, но совсем не собирался предоставлять им таможенных послаблений!

Джессика стояла у окна замка в Хорсхольме вместе с маленькой Элеонорой Софией и смотрела на приближающуюся карету родителей малышки.

В последние месяцы у нее почти не оставалось для себя времени, и девушка была очень этому рада. Она постепенно превращалась в женщину, спокойную и уверенную внешне, но с ранимой душой. Ее светлые волосы немного потемнели, а в глазах затаилась трогательная печаль, которая очень нравилась многим молодым кавалерам.

Доверенным лицом, наблюдавшим за новым управляющим в Аскинге, стала Урсула, сестра Александра Паладина. Она получала регулярные отчеты о ведении хозяйства и была очень довольна. Все письма для Джессики посылались через Сесилию. Граф Хольценштерн был увезен в Орхус, и поговаривали, что он превратился в совершенную развалину.

Стелла часто уезжала из имения, но никто не знал, куда. Так что управляющий чаще всего был в усадьбе в одиночестве, но никогда еще дом не был так ухожен, писала Урсула. Она считала, что Джессика смело может возвращаться сейчас домой.

Но девушка боялась. Она не хотела, страх все еще жил в ее душе… Старый замок, лес… Она хотела передать поместье Стелле, но пока еще до конца не решила… Кроме того, сейчас ей было хорошо. Поскольку она полюбила маленькую Элеонору Софию и девочка отвечала ей взаимностью, Джессика ухаживала теперь только за ней.

— Они едут, — пискнула малышка, прижав нос к стеклу.

Когда карета въехала во двор, обе бросились вниз.

Леонора Кристина, как всегда, в ужасной черной маленькой шляпе — знаке принадлежности к королевскому дому — подхватила на руки младшую дочку. После поцелуев и приветственных ласк дочь короля Кристиана повернулась к Джессике.

— У нас новая гувернантка, — сказала она.

— Это Джессика, — пояснила Элеонора София, — мы с ней вышили для мамы красивую картину.

— Какие чудесные вещи ты говоришь, девочка, — улыбнулась Леонора Кристина.

Джессика сделала реверанс.

— Меня зовут Джессика Кросс. На эту ответственную должность меня рекомендовала маркграфиня Сесилия Паладин, Ваше Высочество. Предыдущая гувернантка вышла замуж.

— Кросс? Это английская фамилия?

— Да. Я последняя из этой семьи.

— Хм… — Внезапно Леонора Кристина улыбнулась. — Если бы вы знали, какой чудесной была наша поездка! Сесилия и юный Танкред Паладин пожалеют, что мальчик не отправился с нами! Какой триумф! Какой почет!

Она исчезла в доме, направившись в комнаты старших детей, и взяла с собой Элеонору Софию, и Джессика осталась стоять в одиночестве.

Вот ей опять напомнили о Танкреде! Но теперь боль стала не такой сильной! Так ей казалось. Она постепенно стала его забывать! И уже почти не помнила его лица. Темные волосы и высокая стройная фигура… Но вот лицо… Тем не менее он был ее первой большой и пока единственной любовью… Закончившейся полным непониманием. Или, что вернее, недоверием и разочарованием с обеих сторон.

Хотя у Ульфельдтов был дом в Копенгагене, Леонора Кристина предпочитала, чтобы Элеонора София жила за городом в поместье, куда изредка приезжали и другие дети. Теперь же, после приезда родителей, вся семья перебралась в столицу.

Но в Дании Ульфельдта ждало глубокое разочарование. Никто не был особенно доволен его действиями в Нидерландах, а казначейство все время требовало отчета о потраченных 150 000 риксдалеров. Да и все почетные обязанности за время его отсутствия были переданы другим. Ульфельдт мрачно бродил по своему громадному дому в Копенгагене и почти не появлялся при дворе. Когда в январе 1650 года король прислал узнать, что с ним такое стряслось, Ульфельдт грубо ответил, что не видит смысла в своем присутствии при дворе. Король оскорбился и забыл об Ульфельдте.

Нидерланды тоже не торопились выполнять взятые на себя обязательства. Корабли, которые заказал для Дании Ульфельдт, были оценены намного ниже, чем рассчитывали голландцы, и сам Ульфельдт предстал в смешном виде.

Леонора Кристина пыталась утешить своего мужа. Она была любящей матерью, но прежде всего считала себя мужней женой. Несмотря на все высокомерие, она искренне и преданно любила своего мужа и по-прежнему видела в нем героя своей юности и человека, которого не смогли по заслугам оценить.

Джессика хорошо уживалась со всеми обитателями дома и членами «маленького двора». Сама Леонора Кристина считала себя принадлежащей ко двору, хотя королева София Амалия придерживалась иной точки зрения. Поэтому у супругов Ульфельдт был свой собственный двор.

Джессика быстро привыкла к жизни в Копенгагене и ничуть не страдала от поездок за город, куда иногда увозила малышку Элеонору Софию.

Иногда Джессика встречалась с Сесилией. Она рассказывала, что Танкред очень повзрослел и служит теперь лейтенантом в армии. Он постепенно становился настоящим мужчиной, но после поездки к своей тете почти перестал смеяться и радоваться жизни. И никто не понимал, в чем причина. Джессика боялась спросить, не женился ли он. Сесилия как-то упомянула, что «Танкред все еще ищет», и сердце девушки быстро забилось, но Сесилия тут же продолжила: «Ну и пусть себе ищет! Я ничего не говорю ему». А Джессика не решилась сказать, что не возражала бы, если бы Танкред узнал, где она сейчас живет.

Но это было уже давно.

Как раз в то время в доме Ульфельдтов появилась новая кухарка. Она сразу же привлекла к себе внимание. Белокурые волосы обрамляли прекрасное лицо, никогда не выражавшее никаких эмоций. Повар всегда говорил, что она похожа на восковую куклу, а ее лицо сравнивал с только что выскобленным полом.

Ее звали Элла, и большую часть времени она проводила в одиночестве. И всегда свысока смотрела на других слуг, как будто была выше их по рождению. Она никогда не поднималась в покои господ, да и не должна была этого делать, но задавала много вопросов об обитателях дома. И если бы кто-то пригляделся к ней повнимательней, то заметил бы, что она всегда старалась избежать встречи или отвернуться, когда на кухню изредка заходила одна персона.

Никто особенно не любил Эллу. Она была окружена ореолом недоброжелательства и злобы. Но она всегда исправно выполняла свои обязанности и никогда не жаловалась, хотя было ясно, что работа ей не нравится.

Малышке Элеоноре Софии каждый день давали на ночь укрепляющий напиток, и вместе с ним на поднос ставили чашку молока для ее гувернантки. Элла вызвалась готовить этот напиток каждый вечер и никогда не забывала о своих обязанностях, но отправляла с подносом в комнату девочки других служанок.

Джессика по ночам лежала без сна и никак не могла понять, что с ней происходит. Живот болел. Глаза резало. Голова раскалывалась на кусочки. Она стала чувствовать ужасную слабость и часто была вынуждена убегать в туалет. Она была одинока и несчастна, и ей было совершенно не с кем поговорить. Джессика поняла, что совсем одна в целом мире.

В доме Ульфельдтов в Копенгагене царило раздражение. Плохое настроение хозяина действовало всем на нервы. В том числе и Джессике.

Но внезапно все мелкие грубости и колкости были забыты. Красавец и баловень судьбы попал в крайне неприятное положение.

Однажды, сразу после новогоднего вечера 1651 года в буфетную, где как раз сидела вместе с другими девушками за вышиванием Джессика, прибежала горничная и шепотом провозгласила:

— Скандал!

— Что? Какой скандал?

— Тссс! Никому ничего не говорите! Господа ничего не знают! — Она хихикнула и продолжила: — Они единственные, кто ничего об этом не знает.

— Да расскажи же все по порядку!

Горничная уселась поудобнее и сказала:

— Это совершенно неожиданно! Но очень-очень интересно! Вы ведь все знаете Дину Винсхофверс?

Все кивнули. Джессика тоже о ней слышала. Это была легкомысленная придворная дама, о которой ходило много всяких сплетен. Как раз сейчас у нее был роман с офицером из Гольштинии по имени Йорген Вальтер, и поговаривали, что она ждет от него ребенка.

— Так вот. Вы мне не поверите! Как раз после Рождества Йорген Вальтер явился к королю Фредерику и заявил, что Ульфельдт собирается убить Его Величество!

— Что?

— Никогда в это не поверю, — сказала Джессика.

— Нет, но так сказал Йорген Вальтер. И как вы думаете, откуда он это узнал? Дина провела ночь здесь, в постели Ульфельдта!

— Нет!

— Да! Утром в спальню мужа пришла Леонора Кристина, и Ульфельдт был вынужден спрятать Дину под одеяла, где она чуть не задохнулась, зато она слышала, как супруги обсуждали план отравления короля. А потом Леонора Кристина дала мужу пузырек с ядом. Так поняла Дина.

— Ерунда, — решительно заявила Джессика. От головной боли у нее было темно в глазах.

— Вовсе нет. Потому что король послала за Диной, и она под присягой подтвердила, что это правда.

Джессика все равно не поверила бы ни единому ее слову. Но через два дня ее саму вызвали во дворец.

Она спросила, зачем. Ей ответили, что она была той же ночью в доме Ульфельдтов, поскольку маленькая Элеонора София капризничала, плохо себя чувствовала и не хотела оставаться одна.

Джессика никогда не бывала в королевском дворце в Копенгагене. Она надела самое лучшее свое платье, которое болталось на ней как на вешалке, и замучила всех до смерти вопросами о том, когда ей нужно будет выходить. Поскольку являться слишком рано во дворец тоже не было смысла.

Наконец она вышла на заснеженную улицу и отправилась во дворец. Ее сердце колотилось, когда она сказала стражнику свое имя и объяснила, по какому делу пришла. Вышел лакей и приказал ей следовать за собой — вернее, просто кивнул. Они прошли по двору в сам дворец. Колени у Джессики подгибались.

Она как раз пришла во время смены караула. Солдат меняли одного за другим. В большом зале, куда как раз вошла Джессика, на карауле стояли два солдаты, которым офицер привел замену.

Он повернулся, чтобы что-то сказать одному из стражей. И у нее сердце ушло в пятки. Это был Танкред!

Он на секунду задержался, глядя на девушку во все глаза. А затем продолжал отдавать приказы, как ни в чем не бывало! Как разводящий караул он не имел права на эмоции. А Джессика пошла за лакеем дальше. Так, значит, она не забыла его! Вовсе нет! Так вот как он выглядел! Как она могла забыть это красивое лицо? Сесилия права: он очень повзрослел! Раздался в плечах, стал серьезнее. Но почему он выглядел таким несчастным? Какой красив! Если раньше Джессика испытывала скорее дружеские чувства к Танкреду, то теперь ее сердце забилось по другому. И как ужасно выглядит теперь она сама! Худая и бледная!

Она так расстроилась, что даже не следила, куда они идут. Надеюсь, меня проводят обратно, подумала она. Потому что в противном случае она осталась бы в извилистых коридорах дворца навсегда.

Если Джессика думала, что ее примет сам король, то она ошибалась. Но за тяжелым массивным столом сидел один из влиятельных в Дании людей. Она присела в реверансе.

— Вы Джессика Кросс, гувернантка детей Корфитца Ульфельдта?

— Да.

По голосу человека было понятно, что об Ульфельдте были при дворе сейчас невысокого мнения. Он спросил, была ли Джессика в доме Ульфельдтов в ту самую ночь.

— Поскольку я ожидала этого вопроса, то заранее подготовилась к ответу на него, Ваша честь. Да, в ту ночь я была в доме.

— Утверждают, что одна личность была в том же самом крыле доме неподалеку от вашей комнаты в ту же самую ночь. Вы что-нибудь слышали или видели?

Джессика постаралась ответить как можно спокойнее и уверенней:

— Моя подопечная очень плохо себя чувствовала в ту ночь, и я пыталась развлечь ее разговорами. Но тем не менее, я все равно бы услышала посторонние звуки из коридора. Потому что по дороге в спальню Ульфельдтов, человек должен пройти мимо двери моей комнаты.

— А в самой спальне? Может, оттуда доносились какие-нибудь звуки?

— Для этого там должны были бы кричать во весь голос или стрелять из ружья. Стены в доме очень толстые.

— Вы слышали слухи?

— Да.

— А вы знаете что-нибудь, что могло бы подтвердить эти предположения?

— Ничего. Супруги Ульфельдт живут очень дружно.

— Да, во всяком случае, она очень предана мужу.

— Если мне будет позволено высказать собственное мнение, то мне кажется, что сам Ульфельдт очень зависим от своей жены и ее любви.

— Вопрос заключается лишь в том, достоин ли он ее! — пробормотал судья, а вслух сказал: — Вы когда-нибудь слышали негативные высказывания в адрес Его Величества в этом доме?

Джессика гордо выпрямилась, а глаза ее заледенели:

— Ваша честь, прошу не задавать мне подобных вопросов, поскольку я никогда не согласилась бы сплетничать о своих хозяевах и никогда не согласилась бы работать в доме, где плохо отзываются о Его Величестве.

Судья нахмурился и произнес:

— Ну что ж! Спасибо, вы свободны. И ничего не говорите об этой беседе супругам Ульфельдт! Понятно?

— Понятно.

Джессика вздохнула с облегчением. Она чувствовала ужасную слабость. Она надеялась увидеть Танкреда, когда шла по дворцу обратно, но он исчез. Смена караула произошла, и, наверное, он тоже вернулся в казарму.

Но Джессика поняла, что теперь между ними — пропасть: она работала в доме Ульфельдтов, а он служил королю во дворце. И еще она понимала, что король не придет в восторг, если его офицер станет проводить слишком много времени в доме его врага.

Но вечером того же дня она получила с посыльным письмо. Джессика быстро вскрыла его и посмотрела на подпись в конце письма. Танкред, с волнением поняла девушка. Она поспешила в свою комнату.

Ей не повезло. К ней в комнату тут же пришла Леонора Кристина и спросила, где варежки Элеоноры Софии, а потом заглянула одна из фрейлин за пером. А потом настало время ужина.

Но тут уж Джессика решила, что ни за что не пойдет в столовую, не прочитав письма, даже если ее будут ругать за опоздание. С улыбкой девушка заметила, что ее руки дрожат. Она положила письмо на стол, но бумага вновь свернулась в свиток, и ее пришлось разглаживать. Наконец Джессика положила на углы тяжелые предметы и смогла прочесть письмо.

«Дорогая Джессика! (О, какое блаженство!)

Как долго я тебя искал! Мы расстались больше двух лет назад, и как много я не успел сказать тебе в те ужасные дни в Аскинге.

Джессика, если бы ты только могла простить меня! Я обвинял тебя в том, что ты не открыла мне своего настоящего имени, а сам сделал то же самое, не понимая, что делаю. Прости меня если сможешь!

Я очень рад, что смог написать это.

С наилучшими пожеланиями

твой друг Танкред.»

Это было все. Никакой просьбы о встрече.

Но это было дружеское письмо. Он сам написал ей! Он не забыл ее. Но может быть, теперь, когда он наконец попросил прощения, он забудет ее? Именно это, во всяком случае, и решила сделать Джессика.

Ульфельдты по прежнему ничего не знали об обвинении, выдвинутом против них Йоргеном Вальтером.

Но однажды от неожиданности Джессика потеряла дар речи. Дворецкий вел к Леоноре Кристине очень элегантную даму…

— О Господи, как же эта Дина посмела прийти сюда! — воскликнула ей вслед одна из горничных.

Дом замер в ожидании скандала. И очень скоро он разразился. Леонора Кристина громко кричала и звала своего мужа, когда дама выплывала из ее покоев. Джессика тоже замерла на месте. Корфитц Ульфельдт поспешил к жене, которая кричала на весь дом:

— Ты знаешь, что мне рассказала Дина? Она только что была у меня. Кто-то выкрал ключ от одного из черных выходов из нашего дворца и собирается убить нас!

Корфитц Ульфельдт что-то тихо сказал жене, и она продолжал что-то горячо говорить ему, но уже почти шепотом.

Через некоторое время к ним приехал адвокат, который рассказал, что Дина побывала и у него.

Леонора Кристина пригласила Дину еще раз, и та подтвердила свой рассказ. И еще добавила, что в заговоре принимает участие Йорген Вальтер.

Корфитц Ульфельдт совершенно потерял над собой контроль и громким голосом отдавал направо и налево истерические приказания слугам. Ночью его люди должны были охранять двор и все выходы из дворца. Детям не разрешали выходить в сад, и Джессике пришлось повозиться с Элеонорой Софией, которая никак не хотела слушаться приказа родителей. Отец же девочки заперся в комнате со своим другом и двенадцатью ружьями. Они о чем-то долго там совещались, что очень действовало на нервы всем обитателям дома. Джессика очень расстроилась, потому что теперь у нее не было ни малейшей надежды увидеть Танкреда. Она думала, что у Сесилии Паладин сможет случайно встретить ее сына. Но ей тоже не разрешалось выходить на улицу.

Но у нее не было и сил на это. Все замечали, как плохо она выглядит. Голова болела, почти не переставая, и особенно плохо девушке становилось по ночам. Спину ломило, и она двигалась с трудом. Джессика несколько раз теряла сознание, а рези в желудке стали просто невыносимыми. И все чаще приходилось бегать в туалет. Джессика была напугана до смерти. Если бы она могла кому-нибудь довериться.

Но у нее никого не было, и она боялась показаться назойливой.

А как много людей умерло как раз потому, что боялись показаться назойливыми и боялись рассказывать другим о своих болях!

Но в доме Ульфельдтов никто не думал ни о чем, кроме свалившихся на семью неприятностей. Их положение не стало лучше после того, как он послал своего человека к королю с просьбой защитить его жизнь. Из-за собственной глупости — или излишней уверенности в себе — он умолял короля запретить убивать его. Еще большую ошибку Ульфельдт совершил, когда король предложил ему в качестве охраны собственных стрелков, а он отказался. Король рассердился и решил покончить с этим скандалом. Корфитцу Ульфельдту было запрещено покидать Копенгаген. Как и Йоргену Вальтеру. А Дина Винсхофверс была арестована. Непонятно, по каким причинам, но на допросе она заявила, что супруги Ульфельдты действительно хотели отравить короля. И она ни слова никогда не говорила о планируемом убийстве на них самих! В суд были вызваны слуги Ульфельдтов, но Джессику на этот раз прийти не просили.

Она лежала в постели, не в силах даже пошевелиться. Все тело болело и ломило. Леонора Кристина слышала о болезни Джессики и беспокоилась о ней, но у несчастной женщины сейчас были более важные заботы, чем судьба ее гувернантки. Она пыталась организовать родственников и друзей на защиту своего любимого Корфитца.

По этой же причине в замок была приглашена Сесилия Паладин. Сесилия явилась без особой радости: ей совершенно не нравилась возня вокруг Йоргена Вальтера и Дины, но она чувствовала ответственность за судьбу Леоноры Кристины и, кроме того, уже давно не видела Джессику и беспокоилась о ней.

А на кухне Элла рассматривала маленькую бутылочку, которую только что достала из своего тайника на кухне. Она прошептала про себя: «Все не должно случиться слишком быстро. Иначе я не смогу насладиться. Может, стоит дать ей отдых? Она так слаба! Я уменьшу дозу… А потом! Когда она будет совсем при смерти, я приду к ней. И она услышит все, что я о ней думаю! Дрянь, ничтожество, которая вскружила голову моему несчастному отцу! И разрушила мою семью! Во всем виновата она одна!»

Вот как можно посмотреть на положение дел, если очень хочется найти козла отпущения. Виноватые всегда найдутся!

После беседы с расстроенной Леонорой Кристиной, Сесилия осторожно попросила разрешения увидеться с Джессикой.

— С кем? О, с любимой игрушкой Элеоноры Софии! Она больна и лежит в постели. Будет очень любезно с вашей стороны, если вы заглянете к ней. У меня самой совершенно нет на это времени и сил. Эта женщина утверждает, что мой муж изменял мне. С ней! Мой Корфитц? Смешно!

При виде Джессики Сесилия испугалась.

— Боже мой, девочка! — воскликнула она. — Что с тобой случилось?

Доброта Сесилия так тронула Джессику, что она больше была не в силах сдерживаться и расплакалась. Сначала девушка не могла произнести ни слова, но потом рассказала о своих болях и страхах.

— Ну почему ты никому ничего не сказала?

— Я не хотела никому усложнять жизнь! У них и так полно забот.

— С этим нужно что-то делать, — решительно заявила Сесилия. — Я скоро вернусь.

Она хотела поговорить с Леонорой Кристина, но та уже куда-то уехала. Поэтому Сесилия села в карету и приказала кучеру:

— Быстро домой! Мне нужны лекарства!

Она подумала, что дома осталось еще кое-что из того запаса, что дал ей Тарье, когда был болен Александр.

Но когда она приехала домой, в столовой за обедом сидели ее муж с сыном, и Сесилия объявила им о болезни Джессики.

Танкред тут же вскочил на ноги:

— Но она не может там оставаться!

— Ее нельзя трогать. Она так же хрупка, как старинная китайская ваза!

— Мне никогда не нравилось, что она получила работу в этом доме! Эти люди… Где мои сапоги для верховой езды?

— Танкред!

— Она будет жить у нас! Не понимаю, как вы можете этого не понимать! И разве Маттиас не собирался приехать к нам через несколько дней?

Он выбежал из комнаты. А вскоре они услышали цокот копыт по мощенной улице.

Александр с Сесилией переглянулись. Взгляды, которыми они обменялись, говорили об очень многом.

— Приятно, что хоть что-то могло его по-настоящему заинтересовать, — промолвила Сесилия.

— Да уж.

— Никак не могу понять, что его мучает. Ты помнишь нашего радостного Танкреда? Всегда с улыбкой и шуткой на устах! А сейчас? Сдержанный и замкнутый, как будто совершенно не доверяет нам! Это так неприятно!

— Да, я согласен с тобой. Сесилия, из его комнаты исчезают вещи, как будто он продает их. Как будто ему нужны деньги. И он не хочет говорить об этом с нами.

— Танкред?

— Не знаю. Мне просто так показалось.

— Девушки? Деньги на игру в карты? Александр, это так на него непохоже! Я боюсь.

— Да. Я спрашивал его, но он все отрицает.

— Давай дадим ему время. А сейчас пусть он заботится о Джессике. Может, это ему поможет.

— Будем надеяться.