Танкред ворвался во дворец Ульфельдтов, как Леонора Кристина предпочитала называть свою усадьбу. Сначала его, правда, никак не хотели пропускать в дом, потом, после долгих расспросов, все-таки были вынуждены это сделать.

Леонора Кристина встретила его в холле.

— Танкред Паладин, что, хотела бы я знать, ты здесь делаешь? Твоя мать была здесь…

— Я приехал за Джессикой.

— Но ты не можешь просто взять и забрать ее, она все-таки присматривает за моими детьми!

— Она смертельно больна! И не похоже, чтобы вас это особенно волновало!

— Больна? Смертельно? — улыбнулась Леонора Кристина. — Какая ерунда! Танкред, это большая привилегия, что тебя вообще пустили во дворец! Ты ведь служишь королю, а его люди собираются убить моего мужа. Так что веди себя прилично — хотя бы из чувства благодарности!

— Где она? — прервал ее Танкред.

Леонора Кристина плотно сжала губы, а потом сухо приказала экономке проводить «этого молодого невежу» в комнату Джессики. Танкред пронесся по дворцу как буря, но достигнув комнаты Джессики, в изумлении замер на пороге.

— О Боже, — пробормотал он. Чудесное лицо было бледно как снег, глаза глубоко запали, и вокруг них были темно-синие тени. Казалось, девушке трудно смотреть, она все время щурилась и прикрывала глаза.

Экономка хотела остаться, но Танкред приказал ей выйти. Она неохотно удалилась, бормоча что-то о правилах приличия. Но наверное, решила, что Джессика так слаба, что ни о каких неприличиях не может быть и речи.

— Джессика, что случилось?

— Не знаю.

Она вдруг увидела еще более отчетливо, чем раньше, как он возмужал и как стал красив строгой мужской красотой.

— Одевайся, мы уезжаем. Я уже предупредил Леонору Кристину.

— Но я не могу… пошевелиться…

Он помедлил, а потом спросил:

— А где твои вещи?

— Вот там в шкафу. Но я нужна Леоноре Кристине…

Он быстро собрал все личные вещи Джессики и засунул их в маленький сундучок, а потом завернул девушку в плед.

— Госпожа Леонора Кристина без тебя переживет, и ей придется обойтись и без этого пледа. — С этими словами он приподнял ее и удивленно воскликнул: — О Господи, да ты почти ничего не весишь!

Он двумя пальцами зажал ручку ее сундучка и ногой открыл дверь. У Джессики от слабости закружилась голова, и она прижалась к плечу Танкреда. Господи, да у нее же изо всех ранок и язв на теле постоянно сочилась кровь! Что он о ней подумает?

— Она вернется, когда выздоровеет, — крикнул по пути Танкред удивленной экономке.

На улице было довольно холодно. Танкред с помощью стражников посадил потерявшую сознание Джессику перед собой на лошадь. Все вместе они постарались плотнее закутать ее в плед, а потом приторочили к седлу сундучок девушки.

Вскоре Танкред обнаружил, что не может быстро скакать на лошади. Джессика стонала от каждого неосторожного движения, и Танкреду приходилось ехать очень аккуратно. Ему стоило бы подумать о карете для нее заранее, но теперь уже было поздно. Кроме того, мама была права, и Джессику вообще нельзя было перевозить в их дом. Ей нужен был прежде всего покой. Но теперь они во что бы то ни стало приедут домой! Может, стоит где-то переночевать по дороге? Нет, нет, надо спешить.

Несмотря на дикую боль, Джессика вновь пришла в себя. На свежем воздухе в голове у нее прояснилось. Хотя был уже вечер, а вечером ей всегда становилось лучше. Но ночью… Лучше не думать об ужасной боли, которая всегда настигала ее ночью. Она украдкой принялась рассматривать нового Танкреда, который был ей совсем незнаком и совершенно не похож на юного дворянина, приехавшего к своей тетушке в гости. Сейчас бы Джессика никогда не смогла бы относиться к нему со снисходительной иронией. Она просто поверить не могла, что тот юнец и этот суровый мужчина — один и тот же Танкред. Танкред, который писал ей смешные записки и звал Болли. Этот элегантный офицер никогда бы не мог говорить в нос и никогда бы не простудился из-за одной ночи, проведенной в лесу.

О Господи, из ее ран все сочилась и сочилась кровь! У нее были постоянные кровотечения последние две недели, и именно они больше всего пугали Джессику. Что же ей делать? Она бы согласилась скорее умереть, чем говорить об этом с Танкредом. Девушка застонала, и Танкред тут же придержал лошадь. Они уже давно выехал из Копенгагена и теперь скакали по проселочной дороге.

— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросил Танкред.

Она тихонько застонала, а потом прошептала:

— Спасибо за письмо.

— А… Ты простила меня?

— Давно. А ты?

— Я простил тебя уже по дороге домой от тетушки. Но так и не смог тебя разыскать. Мама считала, что ты не хочешь меня видеть после всего, что случилось. Я вел себя безобразно. Я был слишком молод и глуп.

Джессика через силу улыбнулась. У нее кружилась голова и не было сил отвечать.

— Мне кажется, мы должны были объясниться… — продолжал прекрасный незнакомец, крепко прижимая ее к себе, — именно поэтому я и искал тебя все это время. Но я боялся, что ты все забыла. Ведь ничего и не было?

Она почти не расслышала умоляющего тона Танкреда от жгучей боли. Изо всех сил Джессика пыталась не потерять сознания, но постепенно проваливалась в черную дыру. Он осторожно продолжал ехать вперед, пока наконец совсем не стемнело. Ее молчание задевало молодого человека. Чуть обиженно он сказал:

— Так будет лучше, Джессика. Тебе стоит побыть у нас, пока ты болеешь. К тебе было совершенно не пробиться в этом чертовом доме. Я один раз попытался, но меня не пустили, а Ульфельдт закатил истерику.

Джессика на этот раз смогла ответить:

— Да, сейчас он не думает ни о чем, кроме своих обид.

Она боялась лишний раз пошевелиться, что кровь не пошла сильнее. Ей было больно. И еще она очень переживала из-за того, что Танкред сказал, что между ними ничего не было. Но она влюбилась тогда первый раз в жизни и была влюблена в него до сих пор.

Она вновь потерла сознание, и Танкред почувствовал, как тело Джессики обмякло у него в руках. Нет, так дальше продолжаться не может. Не хватало только, чтобы из-за него она еще и умерла.

Тут неподалеку есть таверна, но остановиться именно в этой таверне? Этого ему совсем не хотелось. Нет, что бы там ни было, но Джессике надо сейчас отдохнуть. Господи, а если ей уже ничто не может помочь? Если она потеряла последние силы за эту ужасную поездку на лошади?

Поскольку теперь Джессика была без сознания, он пустил коня галопом. И когда показались светящиеся окна таверны, вздохнул с облегчением. Он въехал на задний двор, поскольку решил не появляться перед главным входом. Ему навстречу тут же вышел хозяин.

— Господин Танкред, вы так поздно?

— У тебя есть для меня приличная комната? Я приехал с девушкой, она больна, и ей нужна моя помощь. Нет-нет, не пугайся, это не заразная болезнь.

Во всяком случае, он очень на это надеялся. Да нет, конечно, не заразная, иначе бы давно уже кто-нибудь заразился бы еще.

Хозяин пообещал, что сделает все, как надо, и принял из рук Танкреда Джессику, чтобы молодой человек мог соскочить с лошади.

— О Господи, — вскричал он тут же, — эта девушка совсем плоха, да и почти совсем ничего не весит. Может быть, мне разбудить жену?

— Нет, нет. Джессике надо просто отдохнуть. — Танкред помолчал и продолжил: — А он здесь?

— Я не видел этого типа уже несколько дней, — прошептал в ответ хозяин.

Танкред заметно успокоился. Он вновь взял Джессику на руки и поднялся вслед за хозяином на второй этаж таверны. Им предоставили маленькую аккуратную комнатку. Двуспальная кровать, стол и стул у окна.

— Я схожу за горячей водой, чтобы вы могли с дороги вымыться. Вам прислать что-нибудь поесть?

— Да, спасибо. И кувшин пива. Думаю, что девушка есть ничего не будет.

Хозяин ушел, и Танкред положил Джессику на постель. И только тогда увидел, что одна его штанина вся в крови.

— О Господи, — воскликнул он. — Что же делать?

Позвать хозяйку? Нет, он не хотел причинять Джессике боль. Она так стеснительна! Танкред представил, как страдала девушка во время их поездку и боялась сказать об этом чужому незнакомому мужчине. Боялась, что он обнаружит ее кровотечение… Бедняжка! Но что же ему делать?

В жизни Танкреда последнее время не было места женщинам и их деликатным проблемам. Но мама Сесилия всегда учила его быть внимательным и добрым. Поэтому сейчас он принял решение промыть раны Джессики сам. Без посторонней помощи. Чем меньше народу будет знать о ее болезни, тем лучше.

Он вздохнул и снял с бедняжки плед. И его глаза расширились от удивления. Джессика была в тонкой льняной ночной сорочке, которая не могла скрыть ужасных язв на теле девушки. Сердце Танкреда готово было разорваться от сострадания, когда он увидел, что Джессика пыталась сама перебинтовать раны.

— О Боже! — только и мог он пробормотать. На лестнице послышались шаги хозяина таверны. Танкред быстро прикрыл Джессику пледом.

— Ну как? Она пришла в себя?

— Нет, пока еще нет. У тебя есть две чистых простыни, которые ты бы мог продать мне? Я должен сделать из них бинты… У нее…

Танкред не хотел особо распространяться о болезни своей несчастной «Молли». Он постарается на этот раз проявить максимальный такт и понимание.

Хозяин ушел за простынями, а молодой человек утер пот со лба. Если бы он был дома! Сесилия всегда знала, что делать! В этой ситуации Танкред чувствовал себя неуклюжим медведем.

А в доме Ульфельдтов в Копенгагене на кухне Элла готовила питье для Элеоноры Софии и молоко для Джессики.

— Можешь сама выпить молоко фрекен Джессики, — коротко сказала ей горничная.

«О нет, неужели она уже умерла? Так быстро? И я не успела помучить ее? Высказать все, что хотела! Неженка!»

— Почему? — невинно спросила Элла горничную.

— Потому что фрекен Джессика тут больше не живет. За ней приехал красивый офицер и увез куда-то. — Девушка хихикнула.

— Какие глупости!

— Правда! Он накричал на всех, даже на госпожу Леонору Кристину.

— Но кто же он?

— Понятия не имею. Он пообещал, что Джессика вернется, как только выздоровеет. И я очень на это надеюсь, потому что малышка Элеонора София все время плачет и зовет свою любимую Джессику.

Ну ж я-то пить это молоко не буду, решила Элла после ухода горничной и вылила молоко в ведро, а потом тщательно вымыла кружку. Она и не знала, что у Джессики есть друг. Если только… Этот щенок…

Как же его звали? Танкред? Да нет, прошло уже столько лет.

Но Джессика должна вернуться. Ну что ж! У Эллы полно времени, и она подождет!

Джессика наконец опять пришла в сознание.

Какой странный потолок с балками! И маленькое окошко! Кто-то склонился над ней и осторожно промывал ее язвы!

— Танкред! Только не ты! — простонала несчастная девушка.

— Ну, ну! Джессика! Тебе нужна помощь! А как давно у тебя эти ранки?

— Сначала появились только трещинки, а потом они становились все ужаснее и ужаснее, — задыхаясь от стыда, с трудом произнесла Джессика.

— Но почему ты никому ничего не говорила?

— Я не могла.

Как это типично для Джессики! Никому ничего не говорить, чтобы не доставлять лишних хлопот.

— Я разорвал простыню на бинты и попытаюсь перебинтовать самые ужасные раны.

Джессика почувствовала, что у нее перебинтована одна нога. Господи, какое облегчение!

— Ты… у тебя было такое кровотечение, что… промокла вся ночная сорочка… и я переодел тебя…

— Спасибо, — едва слышно прошептала Джессика.

— Я не хотел никого просить о помощи, думал, тебе это будет неприятно, — пробормотал Танкред, заметив на ее глазах слезы, и поспешно отвернулся. Вот как? А как насчет него самого? Как это типично для мужчин! Но он хотел ей добра, и Джессика решила промолчать. И позволить ему перебинтовать все ее раны.

— Где мы? — прошептала она. — У тебя дома?

— Нет. В таверне. Мы на середине дороги. Я боялся ехать дальше, поскольку ты совершенно ослабла.

Он прикрыл ее периной, и Джессика с облегчением вздохнула. Она прекрасно знала, как ужасно выглядит и как похудела за последние месяцы. Но ведь именно сейчас ей надо хорошо выглядеть! На глаза навернулись слезы, но Джессика быстро смахнула их.

— Танкред, я так боюсь! Мне кажется, что я серьезно больно.

— Не знаю, что и сказать. Я никогда не видел ничего подобного раньше. Но как только приедем домой, тебе сразу станет лучше. Скоро к нам должен приехать в гости один врач. Он наверняка сможет тебе помочь. Ты что-нибудь съешь?

— Нет, спасибо.

— Пива?

— Да. Сейчас ночь?

— Нет, поздний вечер.

— Как странно, Танкред, у меня совсем не болит голова. И желудок…Обычно в это время суток у меня бывают адские боли. — Ей было очень трудно говорить с Танкредом приветливым голосом. Стыдно, стыдно…

— Я пойду схожу за свежим пивом.

— Нет, нет, не стоит…

Но он уже ушел. Джессика лежала с закрытыми глазами. Ей было намного лучше. Как хорошо…

Но тут за дверью раздались голоса. Голос Танкред и еще один — незнакомый, грубый, мужской. Они о чем-то спорили.

— Оставь меня! Оставь! — раздраженно проговорил Танкред.

— Успокойся, мальчишка, — спокойно — слишком спокойно — отвечал другой голос.

— Но я больше не могу!

— Прекрасно можешь! Это всего лишь начало.

— Ты врешь! Это все ложь!

— Да что ты? Не забывай о доказательствах. Тогда, скажем, встретимся здесь в следующую субботу?

— Я вас убью, дьявол!

— Я просто несчастный, который должен зарабатывать на хлеб насущный. И вы не посмеете убить меня, господин Танкред! Вы слишком хорошо воспитаны. — Он многозначительно рассмеялся и, судя по шагам, направился вниз. Джессика слышала, как Танкред глубоко вздохнул, прежде чем войти в их комнату. Он выглядел как обычно, только был слегка напряжен.

— Вот твое пиво.

— Спасибо! Танкред, мне так хорошо.

— Ну и прекрасно. Давай, вот так, попробуй сесть.

Он поддерживал ее, пока девушка пила.

— Спасибо, — прошептала она и легла. Он помедлил, а потом проговорил:

— Джессика, я проведу эту ночь в этой комнате. Я не могу оставить тебя одну. Ты не возражаешь?

— Конечно. Кровать такая большая, и мне приятно и спокойно, если ты будешь рядом.

Он просиял.

Когда Танкред раздевался, Джессика отвернулась. Потом она почувствовала, как он ложиться рядом, и вскоре свеча была погашена. Они лежали и в темноте смотрели в потолок.

— Тебе больно?

— Нет. Хотя ночи — самое ужасное для меня время. Конечно, и сейчас у меня везде побаливает, но это ничто в сравнении с тем, что бывало раньше.

Танкред взял ее за руку.

— Это все мое влияние, — улыбнулся он.

Но у них не получалось естественной беседы. Они были слишком напуганы. Они лежали и молчали.

— Ты плачешь? — внезапно спросил Танкред.

— Нет.

— Почему? Из-за болезни?

— Не только. Ты ведь знаешь, когда человеку плохо, он всегда начинает думать обо всем остальном, что тоже причиняет ему боль.

— О чем же ты думаешь?

— Я не могу…

— Джессика, это твоя ошибка. Ты уходишь в себя и не хочешь делиться ни с кем своей болью. Так было и в тот раз, когда мы с тобой встретились. Тогда ты промолчала. И точно так же ты вела себя в доме Ульфельдтов. Как ты могла молчать о своей болезни, я никак не могу понять. И уже тем более я не понимаю, почему никто не заметил твоего состояния.

— Мне говорили, что я очень похудела и ослабла, и многие хотели мне помочь, но я уверяла их, что чувствую себя хорошо.

— Да, вот об этом я и говорю. Ты должна научиться доверять людям.

— Но я не могу поверить, что нужна кому-то. Я ничего из себя не представляю!

— Что?

— Люди просто не замечают меня. Все так сильны и уверены в себе. Леонора Кристина, твоя мать — все! Даже экономка в доме Ульфельдтов знает, что должна делать. А я — нет.

— Потому что ты все время думаешь о других. Это очень мило с твоей стороны, но иногда надо думать и о себе.

Джессика немного помолчала, а потом сказала:

— Иногда мне кажется, что я делают это просто, чтобы быть похожей на других.

— Конечно, все мы эгоисты, — медленно ответил Танкред. — Но ты много значишь для других! Ты совсем не нуль!

— Ты просто хочешь меня утешить. Я ничто.

— Ты преувеличиваешь. И оскорбляешь меня.

— Тебя?

— Ты была моей первой любовью, и, значит, у меня плохой вкус.

Против своей воли Джессика рассмеялась.

— О Господи, Танкред, не смеши меня, у меня болит все тело!

— Прошу прощения, я постараюсь быть как можно более скучным! — Он погладил ее по волосам и вновь улегся на спину.

— Ты совсем не скучный, Танкред, просто слишком серьезный! И совсем не похож на того мальчика, которого я знала.

На это он ничего не ответил.

— И молчу не только я, но и ты.

— Ты права. Я не вижу бревна в собственном глазу! Прошу прощения!

— Ты не хочешь говорить со мной? Я слышала того человека… за дверью…

Танкред молчал. Долго молчал.

— Если бы я мог кому-нибудь все рассказать! Но все это так ужасно!

— Да, я понимаю, ведь я совершенно тебе чужая!

— Неправда! Ты не должна говорить ничего подобного! Но ты больна, и я не могу…

— Танкред, я была очень рада, если бы ты доверился мне. И у меня бы только прибавилось от этого сил.

Он глубоко вздохнул.

— Даже если бы хотел, я все равно никому не имею права ничего говорить… Ведь речь идет не только обо мне…

— Может, речь идет о деньгах? — осторожно спросила Джессика. — В таком случае, я могу и хочу тебе помочь. Ведь у меня есть Аскинге.

— Нет, нет… что ты! Я не могу говорить об этом…

— Я не буду настаивать. Но знай, что я всегда с радостью помогу тебе.

— Спасибо. А сейчас тебе надо заснуть.

— Да. — Она улыбнулась. — Танкред, мне кажется, что мы всегда встречаемся в лежачем положении. — Она покраснела в темноте.

— Да, да, — засмеялся он в ответ. — Сначала я пару раз шлепнулся, когда бежал за тобой по лесу, а потом мы оба простудились и слегли в постель. Да, ты права… Но тем не менее…

Он осторожно наклонился к ней и поцеловал в лоб.

— Ну вот, теперь я тебя опозорил!

С этими словами он улегся обратно, не подозревая, что Джессика покраснела как маков цвет, а сердце ее было готово выпрыгнуть из груди.