Карине долго пришлось ждать «вызова». Прошло почти три недели, прежде чем ее уведомили о том, что ей снова предстоит поездка в Аским.

И как на зло, она была в тот день у Кристы, где хранился весь ее гардероб.

Все сидели за кухонным столом и обедали – Криста, Абель, шестеро сыновей и Карине – когда к дому подъехал грузовик.

– Кто бы это мог быть? – удивился Абель. Ведь мало кто получал права на вождение машины, да и водить машину умели единицы.

– О, это Ионатан, – взволнованно произнесла Карине. – Он приехал за мной.

– На автомобиле? Это просто ужасно! – сказала Криста.

– Да. Должно быть, в больнице случилось что-то. Мне нужно ехать.

Все встали из-за стола и вышли. Навстречу им уже шел Ионатан.

– Что-нибудь случилось в больнице? – крикнула ему Карине.

Сразу поняв ее намек, он ответил:

– Да. Это просто катастрофа, – соврал он.

– Как жаль, что ты так скоро уезжаешь, – сказала Криста. – Теперь, когда уехала Мари, мне так трудно справляться самой. Как хорошо было, когда девочки жили здесь. Тебе не кажется, Ионатан, что Карине в последнее время похорошела?

– Да, вид у нее более радостный, чем обычно, – ответил он, игриво посмотрев на сестру. Йоаким искал ее взгляда, но она быстро отвернулась.

– Я понимаю, – кивнула Криста. – Приятно чувствовать ответственность за что-то, нет так ли, Карине?

– Да.

И только она собралась последовать за Ионатаном, как почувствовала в своей руке чью-то маленькую ладонь. Рядом с ней стоял восьмилетний Натаниель и смотрел на нее снизу вверх.

– Тебе нельзя ехать, Карине, – тихо произнес он.

– Но я должна! В больнице ждут меня.

– Я думаю теперь не о больнице. Она бессмысленно уставилась на него.

– Тебе нельзя ехать, – снова повторил он. – Ни тебе, ни Ионатану!

– Почему же нельзя? – настороженно спросила она, уважая мнение Натаниеля.

И он ответил ей старомодным словом:

– Несчастье!

– Несчастье? – испуганно повторила она. – Но мне нужно ехать, Натаниель. Я не могу отлынивать. Ионатан тоже.

Он задумчиво кивнул. Потом внимательно посмотрел на грузовик.

– Мне показалось, что вас трое…

– Да, еще один сидит в кабине. Он такой нелюдимый.

– Жаль! Мне бы хотелось увидеть его.

– Зачем?

Натаниель медлил с ответом. В его красивых глазах было удивление.

– Мне хотелось бы кое о чем спросить его.

– Ты идешь, Карине? – нетерпеливо крикнул Ионатан, уже сидевший в кабине.

– Я сейчас!

Наклонившись к Натаниелю, она сказала:

– Обещаю, что мы будем осторожны.

Помахав на прощанье всей семье, она села в кабину уже заведенного грузовика.

– Натаниель предупредил нас о несчастье, – торопливо сообщила она. – И он хочет тебя о чем-то спросить, Руне.

– Руне? – удивился Ионатан.

Лицо их странного приятеля было непроницаемым.

– У нас нет времени. Поехали!

Карине удивленно взглянула на него. Это было на него не похоже. Но он упрямо смотрел в окно, не желая поворачиваться к ней.

Она заговорила о другом:

– Ионатан, ты не спрашивал папу и маму, могу ли я завести собаку?

– Спрашивал. Несколько дней назад.

– Они согласны? Значит, как только я закончу работу в больнице, мы с Абелем пойдем и выберем щенка! О, как я рада!

– Я тоже, улыбнулся Ионатан. – Тебе нужен щенок, а ты нужна щенку!

Они проехали через Осло по направлению к Моссевейен. Конец лета был теплым, но свежей зелени на деревьях уже не было; листва была сплошь покрыта придорожной пылью. «О, норвежское лето, почему ты кончаешься до того, как человек начинает ощущать твое присутствие?» – подумала Карине.

Она чувствовала радость и волнение, жизнь казалась ей просто великолепной. У нее будет собака, но сначала ее ждет увлекательное приключение. Выполнять вместе с Ионатаном и Руне задание – в этом был великий смысл, это отгоняло прочь унылые мысли об одиноком будущем.

– О Господи, я совсем забыла взять косметику для фру! – испуганно воскликнула она.

– Успокойся, – сердито произнес Ионатан. – Все лежит в корзинке за сиденьем. На этот раз мы выполним сначала наше задание, а твое – на обратном пути.

– Я не против, – сказала Карине. – То, что предстоит сделать мне, не представляет для меня никакого труда.

– Да, но будь осторожна с ее мужем, – предупредил ее брат.

– Конечно, дружок, вы можете на меня положиться. На все сто процентов!

– Хотелось бы надеяться, – сквозь зубы процедил Ионатан.

В лесу, неподалеку от усадьбы Белльстад никого не было. Руне и Ионатан принесли из ельника какой-то тяжелый ящик, который трудно оказалось замаскировать. Продуктов на этот раз было мало, потому что в усадьбу недавно нагрянули немцы и забрали все самое лучшее.

Примерно через час они остановились неподалеку от Аскима, в том же самом месте, что и в прошлый раз, и Карине, взяв две небольшие корзиночки, отправилась к дому, где жила знатная дама.

– Мне всегда становится страшно, когда я вижу ее, маленькую и беззащитную, идущую в одиночестве по дороге, – сказал Ионатан. – Меня мучают угрызения совести.

– Это полезно для нее, – хрипло ответил Руне. – Но сегодня она нервничает.

– Я знаю, – кивнул Ионатан. – И все из-за слов, сказанных мальчиком.

– Да.

– Натаниель удивительный мальчик. Почему он хотел встретиться с тобой? Ведь он никогда даже не видел тебя!

Руне пожал плечами.

– Я не знаю, – ответил он.

Замолчав, они стали ждать. На шоссе почти не было машин, в эти смутные времена машины редко выезжали из гаражей. Все более или менее пригодные автомобили забрали немцы.

– Кажется, будет дождь? – спросил Ионатан, посмотрев на небо. – Стало темно среди дня.

– Не мешало бы, – ответил Руне. – Теперь такая сушь.

Никто из них не высказывал своей озабоченности по поводу Карине или лежащего в кузове груза.

– Вот все, что я принесла, – громко произнесла Карине, обращаясь к хозяйке большого дома.

– Спасибо, тебе, милочка, – ответила та. – Возьми деньги, я дважды пересчитала их, все должно быть правильно.

Снизу доносились звуки пирушки: смех, возбужденные возгласы, звон посуды. И над всем этим доминировал чей-то рокочущий голос. Отмечали очередную победу немцев, поэтому хозяйки дома не было с ними. Ее муж предусмотрительно поместил ее на втором этаже, так что она не могла спуститься вниз без его помощи, и это его очень устраивало. Она пояснила Карине, что ей вовсе не хотелось участвовать в подобных празднествах, но разок побыть в обществе она была не прочь. Девушка не знала, что на это ответить, ведь она не могла предложить ей свою помощь и тем самым привлечь к себе внимание. Ей следовало вести себя предельно осторожно, выполняя задание. Когда Карине входила во двор, она была просто ошеломлена видом множества стоящих там машин – элегантных автомобилей, номера которых свидетельствовали о том, что они принадлежат «господам». Но он подумала, что вряд ли кто-то будет подозревать человека, добровольно идущего в пасть льва, и позвонила у входа, немея от страха.

В прихожей она увидела несколько норвежских и немецких офицеров, которые удивленно спросили у нее, кто она такая. Все они были уже настолько пьяны, что едва ли услышали ее ответ.

За исключением одного. Он был одет в норвежскую униформу и не спускал с нее глаз, пока она поднималась по лестнице. Сама же она почти не обратила на него внимания, почувствовав лишь легкую неприязнь при виде обращенного к ней взгляда и расслабленного от алкоголя лица. Отвернувшись, она забыла о нем.

Хозяин дома один раз зашел в комнату, когда она болтала с хозяйкой о косметике. Карине заметила, что хозяйка очень ограничена в своих движениях – и не только в физическом смысле. И Карине было искренне жаль эту утонченную даму, фактически заключенную в двойную тюрьму: инвалид, находящийся под надзором властолюбца, сторонница сопротивления – в нацистском доме. К тому же ее муж, этот нацист, изменял ей.

Когда он ушел вниз, женщина тихо сказала:

– В тумбочке.

Взяв ключ, Карине принялась спешно открывать ящик, смертельно боясь, что он вернется.

– Среди бумаг. Коричневый конверт. Найдя конверт, она сунула его в карман платья под плащом, торопливо произнеся при этом:

– Да благословит вас Бог!

Женщина в инвалидной коляске благодарно и печально улыбнулась и помахала ей рукой. Торопливо спускаясь по лестнице, Карине чувствовала такой страх, будто у нее лежал не конверт, а динамит.

Но никто не остановил ее. Она увидела только двух служанок, которые прошли через прихожую в столовую, неся блюда с такой снедью, о которой остальные могли только мечтать. Было ясно, что все теперь садились за стол.

Карине быстро выскочила за дверь.

Чтобы поскорее добраться до того места, где стоял грузовик, она пошла коротким путем через сад, по территории соседней виллы, мимо прачечной, и свернула на лесную тропинку, и там – где никто не мог увидеть ее – дорогу ей преградил норвежский фронтовик.

Она так и не узнала, что он там делал. Вряд ли он поджидал ее здесь, скорее всего он просто перебрал и теперь пытался опорожнить желудок. В его глазах был пьяный блеск. Достать спиртное было в то время трудно (если только люди не гнали самогон у себя во дворе), но его немецкие друзья, с присущим им благородством, предложили ему доброкачественный продукт, так что трудно было отказаться.

Люди по-разному реагируют на алкоголь. Что же касается этого человека, то его лучшие качества явно не проявлялись при опьянении.

Карине с ужасом думала о конверте с фотографиями, списке имен и соответствующих пояснениях, сделанных хозяйкой дома. Теперь уже было поздно куда-то прятать это. И она, с дрожащей улыбкой на губах, попросила его дать ей пройти.

Человек этот понятия не имел ни о каких фотографиях. Его интересовало совершенно другое. Он видел, что девушка еще несовершеннолетняя. Но грудь у нее была уже округлой. Он был настолько пьян, что приступил прямо к делу, схватил ее за грудь и прижался к ней.

Карине словно взорвало. Она с воплем бросилась назад, но он поймал ее и зажал, как в тиски. Дыша на нее коньячным перегаром, он поцеловал ее в губы. С гримасой отвращения Карине вырвалась из его рук.

Ее сопротивление раздразнило его, разве он не был властителем страны? И в следующую секунду она уже была на земле, а он лежал на ней. Его губы впились в ее рот, так что она не могла кричать, а если бы даже и могла, кто бы ее услышал? Поблизости не было ни души. Его руки шарили у нее под платьем, нащупывая грудь.

Карине, думавшая до этого только о конверте, который мог быть обнаружен или поврежден, была теперь обеспокоена другим. Забыты были фотографии, в мыслях всплыло нечто такое, о чем нацистский офицер не имел ни малейшего понятия.

Она была застигнута врасплох этими мыслями, но ненадолго. Она чувствовала, как его рука шарит у нее под юбкой. Воспоминания взрывной волной нахлынули на Карине. Не только то, второе, крайне унизительное изнасилование на склоне холма, но также первое, происшедшее в детстве, на цветущей лужайке, когда ей было всего десять лет, и она не поняла, что произошло – тоже всплыло в ее памяти.

Первое изнасилование явилось для нее своего рода смертью, скрытой забвением. О втором изнасиловании она помнила, но ни за что не хотела об этом думать. Именно тогда…

Эти воспоминания теперь проносились в ее сознании криком боли. Мысли ее смешались, нацистский офицер был для нее теперь тем мужчиной, который так красиво говорил ей о сверкающей на паутинках росе ранним утром, а потом набросился на нее. И теперь она вспомнила все это с поразительной ясностью, переживая все заново.

Она вспомнила свое испуганное удивление, божью коровку, которую так боялась потерять, мужчину, прижимавшегося к ней сзади. Вспомнила, как повернулась к нему, как увидела его поднятый член, и как он потом вторгся в нее, причинив страшную боль. Он не должен был этого делать, но продолжал, не обращая внимания на ее крики, а она чувствовала, что у нее внутри все рвется.

Она не могла понять этого, не хотела понимать. Теперь же она все поняла. Она знала, что означает такое нападение на нее – оба предыдущие раза и вот теперь…

Все трое насильников слились для нее воедино. Она не должна позволить ему сделать это, не должна! Одной рукой он расстегнул брюки, другой старался удержать ее на месте, что было сделать нелегко.

Ее руки шарили по земле, натыкаясь только на корни сосны. Но на поясе у него что-то позвякивало…

И пока он пытался по-настоящему добраться до нее, она схватила этот бряцающий предмет. Это был кинжал…

Единственное, что ощущала теперь Карине, так это беспредельный ужас и ни с чем не сравнимую ярость. Заметив, что он уже стянул с нее рейтузы и готов вот-вот вторгнуться в нее, она перестала что-либо соображать. Чувствовала только, как ее рука, в слепой ярости, раз за разом вонзает в его спину кинжал, и слышала, как он пару раз вскрикнул, застонал, захрипел, как тело его обмякло, придавив ее своей тяжестью – а она все колола и колола его длинной финкой.

И только измождение заставило ее остановиться. Напряженно вздохнув, она очнулась от страшного наваждения, все поплыло у нее перед глазами, она с трудом понимала, где находится. Медленно приподняв свои налитые свинцом руки, она взглянула на них через его плечо. Одна рука и весь рукав плаща были в крови.

Карине в ужасе вскрикнула. Кинжал упал на землю, она пыталась столкнуть с себя его тело, но оно было слишком… слишком…

– О, нет! – Еле слышно произнесла она. – Что же я наделала? Где конверт? Наверняка он теперь испорчен!

Конверт… Я должна была думать о конверте… Только о конверте и ни о чем другом…

Ионатан и Руне увидели, как она бежит. Они тут же выскочили из кабины.

– Господи, Карине, что у тебя за вид! – воскликнул Ионатан. Конечно, они увидели кровь. Но больше всего их испугало не это, хотя вид крови и ошеломил их. Их испугало выражение ее лица.

– Карине, – прошептал Ионатан, – дорогая моя сестричка, что они сделали с тобой?

Подбежав к нему, она, прерывисто дыша, сказала:

– Конверт… На нем кровь. Он разорван, все фотографии разорваны…

Ионатан автоматически взял у нее фотографии.

– Это не так страшно, – сказал он. – Пятнышко крови в углу конверта, край немного потрепан – и все. Но какой у тебя вид! Карине, что произошло?

Она напряженно глотнула. Лицо ее было зеленовато-бледным. Было ясно, что она пока не в состоянии говорить.

– Ты кого-нибудь… убила? – спросил Руне. Карине побледнела еще больше. Не говоря ни слова, она торопливо кивнула.

– Кто-нибудь видел тебя? – хладнокровно спросил Ионатан.

Карине только покачала головой.

– Где это произошло? – деловито спросил Руне.

– В лесу.

– Он хотел отобрать у тебя конверт? Она молчала. Они заметили, что она вот-вот готова лишиться чувств.

– Он приставал к тебе? – осторожно спросил Ионатан.

Ноги у нее подкашивались, им пришлось поддержать ее за плечи.

– Ты должна ответить, Карине, это очень важно!

– Их было трое, – заплетающимся языком произнесла она.

– Трое? Их было трое?

– Да. Первый появился, когда мне было десять лет, второй – когда мне было двенадцать, и вот теперь еще один.

Парни уставились друг на друга. Лицо Руне было непроницаемым. Ионатану же чуть не стало плохо.

– Теперь я начинаю все понимать, сестричка! О, моя маленькая Карине!

Он хотел обнять ее, она нуждалась в этом. Руне стянул с нее окровавленный плащ. Брат и сестра, наконец, обнялись, и Карине разразилась такими рыданьями, что они уже стали опасаться, как бы она не лишилась чувств.

– Мы понимаем тебя, – сказал Ионатан, тоже плача и не стыдясь этого. – И мы не виним тебя ни в чем. Теперь нам просто нужно уладить это дело. Этого человека могут увидеть?

– Да.

– Ты можешь объяснить мне, где он лежит? – спросил Руне. – Я пойду и уберу труп.

– Он… Нет, я не могу это объяснить. Я пошла коротким путем…

Они задумались. Потом Руне сказал:

– Ионатан, ты поедешь в Осло на грузовике.

– Но разве я могу покинуть вас?

– Ты должен! Груз должен быть доставлен в назначенное время, потому что есть точная договоренность о встрече. Ты должен отдать им также конверт. Надо успеть сделать все это до окончания рабочего дня! Мы и так уже припозднились, так что поезжай немедленно!

– А как же вы?

– Карине покажет мне, где лежит труп. Я закопаю его, а потом мы сядем на поезд. Дай-ка мне лопату, Ионатан! Спасибо!

– Разве здесь ходит поезд? – удивленно спросила Карине.

– Здесь есть местная железнодорожная ветка, – пояснил Ионатан. – Но ведь Карине вся в крови!

– Плащ мы выбросим, – сказал Руне.

Карине было не жалко плаща, он никогда ей не нравился, ей хотелось что-нибудь посовременнее. Теперь она стала понемногу приходить в себя. Голова у нее больше не кружилась, к горлу не подступала тошнота. Ей стало спокойнее от того, что ее спутники с пониманием отнеслись к ней.

– И мы найдем где-нибудь воды, чтобы Карине смогла вымыть руки, – продолжал Руне.

– А деньги на билеты у вас есть? – спросил Ионатан.

Руне виновато опустил голову, но Карине торопливо сказала:

– Та дама дала мне деньги. Что, если мы воспользуемся ими?

– И в самом деле. И много она тебе дала?

– Я даже не пересчитала их. Но, наверняка, на билеты хватит.

Ионатан, наконец, сдался:

– Ладно, идите! Но будьте осторожны! Руне кивнул.

– С твоей сестрой ничего не случится, – сказал он.

Брат и сестра посмотрели друг на друга. Глядя на Карине, можно было сразу сказать, что с ней уже случилось несчастье. И они не представляли себе, как она сможет пережить все то, что произошло с ней.

Обняв ее на прощанье, Ионатан со своим обычным оптимизмом прошептал:

– Мы скоро увидимся.

И Карине вспомнила слова маленького Натаниеля. Он предсказал им несчастье. И он оказался прав.

Но это было еще не все.

Они с Руне вернулись обратно в лес. Карине была слишком оглушена происходящим, чтобы испытывать какое-то удовольствие от прогулки по лесу с этим странным человеком. Она со страхом смотрела вперед, ища то место, где было совершено преступление.

«Преступление?» – с горечью подумала она. Она имела в виду свое преступление. Она убила человека. Мысль об этом была для нее просто невыносима. Однако, этим пасмурным днем было совершено не только это одно преступление. Не только она одна была виновной.

Внезапно она остановилась.

– Он лежит там, впереди, – упавшим голосом произнесла она. – Я не думаю, что мне…

Руне только кивнул и дал ей понять, чтобы она оставалась на месте. Она так и не узнала, о чем он думал, видя множество ножевых ран на спине этого человека. Он просто сидела на земле и ждала его.

Она услышала, как что-то тяжелое ударилось о землю в стороне от дороги. Потом она услышала энергичные удары лопаты о камень, слышала, как трещали корни деревьев, а потом – шорох насыпаемой сверху земли и треск ломаемых веток, которыми затем была прикрыта могила.

Вернувшись, Руне не сказал ни слова. Она встала, и они вышли из леса, направившись прямо к вокзалу.

– А если поезда не ходят? – озабоченно спросила Карине.

– Здесь есть один вечерний поезд. Мы как раз успели вовремя.

Немного помолчав, она сказала:

– Спасибо тебе за помощь.

– Как ты думаешь, сможешь ли ты забыть все это?

– Я попробовала «забыть» то, самое первое… изнасилование, – с горечью произнесла она. – Частично и второе. И теперь ты видел результат этого.

– Да. Я хорошо тебя понимаю.

Больше они об этом не говорили, это было слишком мучительно. Когда они пришли на вокзал, Руне отошел в сторону и попросил ее купить билеты. Она знала, что он очень стеснителен и, поэтому, ничего не сказав, подошла к окошечку кассы.

Но тут оказалось, что денег не хватает на два билета. Недолго думая, она купила один билет до Осло, а другой – до Ски. Она хотела идти оттуда пешком.

Но Руне был на это не согласен.

– Я выйду в Ски, – сказал он, – и больше не будем об этом говорить!

– Я не знала, как мне поступить, – извиняющимся тоном произнесла она. – И решила, что нам обоим нужно как можно скорее убраться отсюда.

– Ты поступила совершенно правильно. Мне самому не очень-то хочется ехать поездом, потому что люди всегда смотрят на меня, но оставаться здесь опасно.

– Но идти одному пешком из Ски – слишком тяжело. Я попрошу Ионатана, чтобы он приехал за тобой.

– Сегодня вечером? Он не должен этого делать! Я сам дойду, Карине. Ведь ты же собиралась идти пешком из Ски? Почему же я не смогу?

– Но ведь я…

Она пристыжено замолчала.

– Ведь ты не хромаешь, ты это хотела сказать, – тихо произнес он.

Она порывисто схватила его за руку.

– Руне! – воскликнула она. – Не надо так думать обо мне!

К счастью, подошел поезд, и ей не пришлось продолжать эту беседу, принявшую щекотливый оборот.

В поезде у нее началась реакция на пережитое: она дрожала всем телом. К счастью, в вагоне было мало пассажиров, так что никто и не заметил, что она лязгает зубами, хотя Руне, обняв ее за плечи, пытался хоть как-то унять ее дрожь.

Впоследствии она с удивлением думала о том, что не пыталась даже отстраниться от него, когда он прикасался к ней. Более того, она старалась теснее прижаться к нему, словно ища у него защиты. Когда она впоследствии думала о его утешительных объятиях, она удивлялась совсем другому. Это было так странно, что она старалась не думать, что же это значило. Это не было никак связано с ее отношением к нему. Это определялось чисто человеческими качествами Руне.

Впрочем, она могла и ошибаться.

Наконец, они прибыли в Ски. Она проводила его до платформы и обняла на прощанье – впервые в жизни она совершенно непроизвольно обняла чужого мужчину!

Печально улыбнувшись, Руне на миг коснулся лбом ее головы, потом сошел с поезда и помахал ей своей искалеченной рукой.

Карине вернулась в купе. Платье ее было по-прежнему мокрым на груди, после того, как она отмывала кровь в придорожной канаве в окрестностях Аксима. Платье было порвано на груди, но ей удалось это скрыть. И если бы начался дождь, ей пришлось бы туго в такой легкой одежде прохладным летним вечером.

О, это были пустяки! Другое дело, сможет ли она когда-нибудь забыть о том, что убила человека, уничтожила чью-то жизнь в самом ее расцвете? Сможет ли на простить саму себя? Руне сказал ей, что не следует слишком много думать о случившемся. А то, как бы разум не помутился.

Легче было сказать, чем сделать. Но, к своему удивлению, она почувствовала, что у нее уже нет прежнего страха перед воспоминаниями о первом изнасиловании: это ушло куда-то после того, как она убила нациста, символизирующего для нее насильника вообще.

После этого она обняла Ионатана и Руне! Может быть, страх перед мужчинами покинул ее?

Она горячо надеялась, что это так. Но ее стали мучить угрызения совести. Убить человека! И молчать об этом. У нее нет даже возможности для покаяния.

Из огня да в полымя, вот какое чувство было теперь у Карине.

А тем временем, Ионатан подъезжал на грузовике к Осло.

У него все внутри переворачивалось при мысли о том, что произошло с его сестрами. Сначала Мари, хотя у нее все было не так страшно, ее проблема в конечном итоге выливалась в тепло и заботу о маленьком существе, хотя матерям-одиночкам приходилось в то время ужасно трудно. Он надеялся, что Мари сразу повзрослеет, выполняя эту нелегкую задачу. В данный же момент она была в полной безопасности у родителей в доме Вольденов, неподалеку от Липовой аллеи. Более безопасное место для нее трудно найти. Что же касается Иосифа, этого негодяя и проходимца, то он получил от разъяренного Абеля такую взбучку, какая ему и не снилась. Когда Криста попыталась унять ярость отца, Иосиф, будучи не в состоянии выбирать нужные слова, бросил ей в лицо: «Ты-то, по крайней мере, заткнись, чертова старуха!»

Это явилось последней каплей в чаше отцовского терпения. Иосифа выгнали из дома, с тем условием, чтобы он не показывался, пока не уладит дело с Мари и не заплатит ей установленную компенсацию за ребенка. «Мне нет до нее никакого дела! – кричал Иосиф, стоя в дверях. – Все знают, что она была футбольным мячом для парней!»

И тогда Абель задал ему основательную библейскую порку. Иосиф был так напуган неожиданной для него физической силой всегда кроткого отца, что даже не уворачивался от ударов.

Кристе все это показалось настолько отвратительным, что она заплакала.

Обо всем об этом рассказали потом Ионатану. Где теперь находился Иосиф, никто не знал, но ленсман был у Вольденов и сказал, что отец ребенка согласен заплатить выкуп, хотя и отказывается лично иметь с ними дело.

Все это было ужасно неприятно.

Но ситуация с Карине была в тысячу раз хуже.

Он был настолько погружен в свои мысли, что проехал мимо назначенного места встречи в Экеберге. Он вез опасный груз, с которым было страшно появляться в столице. Свернув с шоссе, он поехал прямиком к Экебергу. Там он остановился в назначенном месте и вскоре увидел людей.

Они сгрузили большой ящик. Ионатан поехал дальше, заодно отдав им конверт с фотографиями. Он не решился оставить его у себя.

Только теперь он понял, каким помощником был для него Руне. Ведь он всегда безошибочно угадывал, где будет стоять контроль, он всегда брал на себя переговоры с полицейскими. Иногда он даже пугал их так, что они разбегались, говоря им какие-то слова, которых Ионатан не мог разобрать.

Он и не подозревал, что едет прямо в западню.

На Трондхеймском шоссе, в том самом месте, где он собирался повернуть, стоял контроль.

Разумеется, они остановили грузовик, которому незачем было выезжать из гаража в такое время суток. Рабочий день закончился час назад, теперь все машины должны были стоять в гаражах. Слишком поздно Ионатан понял, что ему следовало поехать назад по Моссевейену, тем самым создавая впечатление, что едет он из деревни, как оно на самом деле и было. Но теперь он ехал как раз в противоположном направлении, и это не могло не вызвать подозрений.

Хорошо, по крайней мере, что он выгрузил ящик.

Норвежские полицейские поинтересовались, откуда он едет.

Он объяснил, что едет из усадьбы Белльстад, что в Трёгстаде.

Но почему же он тогда подъехал со стороны Экеберга?

Ионатан почувствовал, что влип. Да, ему хотелось взглянуть, на месте ли один магазинчик, в который он раньше возил товар. Что за магазинчик? Ионатан назвал имя владельца, замеченное им мимоходом, потому что он никого не знал в Экеберге, а полицейские могли проявить рвение, проверяя его сомнительные доводы. Ионатан казался им весьма подозрительным. Ведь при всех существующих правилах было просто немыслимо, чтобы кто-то захотел поехать в обход.

Они заглянули в кузов грузовика. Откуда эти продукты? Из Белльстада, он показал им свои бумаги. Неужели такой ничтожный груз предназначался для большой больницы? Он ехал в такую даль, чтобы привести это?

На это он не без злорадства ответил, что усадьбу посетили неделю назад немцы и забрали все, что смогли, чтобы отправить потом все в Германию.

У полицейских вытянулись лица. Было совершенно ясно, что Ионатан вызывал у них сильнейшие подозрения. Хорошо еще, что при нем не было конверта с фотографиями и списка, предназначенного для борцов сопротивления. Если бы это обнаружили, его песенка была бы спета.

И все-таки он находился на дороге в неурочное время непонятно с какой целью. Или?..

Да, причиной задержания было нечто другое. Да, конечно, теперь он понял! Один из этих полицейских сорвал с него тогда рубашку на Карл Йохан, а потом заставлял его бежать. И этот человек теперь пристально изучал его документы.

– Тебя слишком часто задерживают, – угрожающе произнес он. – Тебя слишком часто останавливает контроль, ты что-то темнишь, парень, как мне кажется.

Документы говорили сами за себя. Ионатан не мог ничего от себя добавить. Вполне вероятно, что полицейский отпустил бы его, если бы не тот случай с рубашкой и откровенное нежелание Ионатана выполнять его приказ. Полицейского тогда поставил на место немецкий офицер – а такое трудно забыть.

И они приказали потомку Людей Льда сесть в другую машину. В кабину грузовика сел другой человек, и они поехали прямо на Виктория Террасе* – грузовик подлежал конфискации, а юноше предстоял допрос.

Вот так и закончилась его пятая поездка.

Карине же, еще более удрученная, чем прежде, кое-как добралась с Восточного вокзала в больницу, где у нее вскоре наступил сильный нервный срыв, после чего ее отослали домой к Кристе и Абелю.

Ионатана посадили в одиночную камеру. На допросе должен был присутствовать кто-то из высших чинов.

Так Руне потерял двух своих друзей. Но он не знал об этом, добравшись на рассвете до окраин Осло.