У Бранда и Матильды родился мальчик, такой же крепкий и красивый, как и они сами. Этого крестьянского малыша из Липовой аллеи окрестили Андреасом, и Аре с Метой переселились в старинную часть дома, чтобы дать место молодым.
Тарье снова отправился в Тюбинген, чтобы завершить свою прерванную учебу. Война продолжалась, но теперь протестантское войско возглавила Швеция. Густав II Адольф был более одаренным стратегом, чем Кристиан, так что теперь появилась перспектива наступления.
Датский военный поход закончился плачевно. Весьма плачевно. Армия была охвачена паникой, узнав, что наемники Валленштайна идут по пятам. Воины побежали домой, в сторону Ютландии, грабя и разбойничая по дороге. Протестантская армия тоже состояла, в основном, из наемников. Населению Ютландии пришлось туго, ведь в ту осень — а это было в 1627 году — был неурожай, и к тому же отступавших преследовал Валленштайн со своей страшной армией, которая разоряла все на своем пути. Валленштайн занял всю Ютландию, и многие датские крестьяне и дворяне бежали с полуострова в Зеландию и в Норвегию.
Король Кристиан чувствовал себя неважно. У него болела рана на руке, полученная на войне, его мучила ревность к жене Кирстен Мунк, которая стала к нему совершенно холодна и отталкивала его, и в довершение всего он тяжело переживал свое поражение в войне. Его задевало то, что теперь шведский король идет в наступление.
Александр и Сесилия вели замкнутую жизнь, отгородившись от мира. В Габриэльсхусе, где теперь красовалась на стене одна из картин Силье, командование взяла на себя Урсула, что вызвало у Александра скрытую ярость. Узнав, что Сесилия опять ждет ребенка, она тут же приехала: чтобы на этот раз ничего не случилось с наследником родового имени, имущества и всего остального. Уж на этот раз Урсула твердо решила проследить за всем!
Им посчастливилось предотвратить ее приезд во время длительной болезни Александра. Но теперь отговаривать ее было все равно, что останавливать ветер.
И как она командовала! Она была такой мягкой, милой и заботливой, она хотела всем только добра, но могла до смерти замучить своей заботливостью любого. Во взгляде слуг появилась безнадежность.
В конце концов Александру удалось с помощью хитрости (он сказал ей, что Валленштайн собирается конфисковать ее собственность в ее отсутствие) убедить свою заботливую сестру отправиться в замок в Ютландию. Ведь Сесилия не смогла бы вынести такой интенсивной заботы — ей не велели вставать с постели, а тем более гулять на свежем воздухе…
И когда Урсула, наконец, уехала, они сели каждый на свой стул и облегченно расхохотались.
— Это должен быть настоящий крепыш, — сказал Александр, обводя взглядом фигуру Сесилии, пытавшейся скрыть полноту под широкой юбкой с кринолином.
— Не говори так, Александр! — сказала она, сразу став серьезной. — Крупные дети Людей Льда имеют отвратительную привычку отнимать у своих матерей жизнь при родах.
— Этого не произойдет! Мы пригласим Тарье.
— Нет уж, спасибо.
— Почему нет? Он ведь искусный врач.
— Потому что я его кузина, Александр! — упрямо произнесла Сесилия. — Он на пять лет моложе меня. Кузина ведь может иметь хоть какую-то личную жизнь!
— Но…
— Некоторые части моего тела позволяется видеть только тебе!
— И акушерке.
— Это совсем другое дело.
— Вот уж не думал, что ты такая жеманная!
— Нет, я не хочу этого! Только не Тарье! Он хороший друг, мы с ним часто спорили и препирались, но я не хочу, чтобы он видел мое тело ниже талии. Я для него — дама без нижней части тела. Понимаешь? Ты сам хотел бы, чтобы твоя сестра видела тебя голым?
— Боже сохрани! Ладно, ты выиграла. У меня есть один знакомый врач.
— Вот и позови его, — сказала Сесилия. — С наследством Людей Льда не шутят.
Он осторожно спросил:
— Но ты же говорила, что у вас уже есть «меченый» в последнем поколении…
— Да, это Колгрим. Но в одном и том же поколении появлялись и несколько «меченых». Например, ровесницей ведьмы Ханны была колдунья из долины Льда, такое же страшное существо. Одно время численность Людей Льда сократилась настолько, что остались лишь мой дед Тенгель, моя мать и дочь его сестры — Суль. Это произошло в результате истребления всех жителей долины Людей Льда, за исключением маленькой семьи Тенгеля. Теперь нас значительно больше. И будет еще больше…
Немного подумав, она продолжала:
— У нас есть и другая отличительная черта, и ты ее должен был заметить, Александр: у Людей Льда бывает очень мало детей. Дядя Аре поставил рекорд, родив трех сыновей, чего раньше ни с кем не бывало. У меня уже был один ребенок. А этот, скорее всего, будет последним.
Александр не нашел, что ответить. Он просто взял ее руку в свою и крепко пожал. Сесилия вздохнула.
— Людям Льда вообще не следует вступать в брак.
— Я думаю, что, напротив, вы все необычайно привлекательны, — произнес он низким, теплым голосом. — Вы одарены многими ценными качествами — мужеством, человеколюбием, терпимостью…
— Благодарю, — с улыбкой перебила она его. — Но я не вожу тебя за нос.
— Я знаю.
«Хотя это и не совсем так, — подумала Сесилия. — Но я знаю: что бы там ни было, этот ребенок будет желанным! Но, Господи, пусть это будет мальчик! Ради Александра. Ради продолжения рода Паладинов».
Забота о продолжении рода вдруг показалась ей излишней — и ее охватило своенравное упрямство.
«Хорошо, пусть это будет девочка! Ее ждет вся моя любовь, она всегда будет чувствовать себя желанной. Девочка — это куда более ценное, чем…»
Голос Александра прервал ее бунтарские мысли.
— В вашей родне сейчас трое маленьких мальчиков, так что вполне вероятно, что у тебя снова будет мальчик.
Сесилия покраснела.
— Что значит, снова?
Александр затаил дыхание — ему следовало прикусить язык.
— Извини, я забыл, что ты не знаешь об этом. Я так сожалею о случившемся.
Из-за беременности она стала чересчур чувствительной: она заплакала.
— Значит, тебе не хватало ребенка? — тихо спросил он.
— Собственно говоря, нет, — немного успокоившись, сказала она. — Просто теперь он вдруг стал для меня более реальным. Мальчик… Мне так жалко его. Плод случайной связи людей, ничего не значащих друг для друга, — и он так никогда и не появился на свет! Бедное маленькое существо!
— Я понимаю твои чувства, дорогой друг. Но попробуем мыслить по-другому. Ты ведь знаешь, если бы у тебя появился сын, а ты бы уже имела одного… То могли бы возникнуть всякого рода трудности с наследством и тому подобными вещами, даже если бы я признал первого ребенка своим.
— Понимаю, — согласилась она. — Со вторым сыном, который, собственно, и является твоим наследником, поступили бы несправедливо.
— Вот именно. И наоборот: если бы мы все оставили второму сыну, все равно все перешло бы к первому.
— Значит, то, что произошло, к лучшему. Если только у нас будет мальчик.
— Предоставим все воле Господа, — сказал Александр.
Его религиозность постоянно удивляла ее. Господь далеко не всегда бывал внимателен к самому Александру Паладину.
Вид у нее был озабоченный.
— О чем ты думаешь?
Она засмеялась.
— Это звучит несколько еретично, но в тот момент, когда я думала о будущем ребенке — в лесу, в Гростенсхольме, как ты помнишь, у меня было удивительно навязчивое ощущение того, что кто-то или что-то находится рядом.
Александр игриво посмотрел на нее.
— Это был не Колгрим, я знаю, потому что он пробыл у Тарье до самого обеда.
— Я не могу этого объяснить, но именно в тот момент я совершенно определенно думала о ведьме Суль. Она должна была бывать там. Раньше.
— Ты думаешь, это место заколдовано?
— Скорее, благословенно: ведь я зачала ребенка!
— Да, — согласился он.
— Но что это будет за ребенок! Ведь при его зачатии присутствовала ведьма из рода Людей Льда! Обученная Ханной, знающая, как сохранить в Людях Льда злое начало.
Это не сулило ничего хорошего.
Встретив взгляд Александра, она поняла, что он думает то же самое.
Он поднялся и встал за ее стулом, словно пытаясь защитить ее. Но как он мог защитить ее от нападения изнутри?
В холодный февральский вечер 1628 года кучер из Габриэльсхуса спешно готовил карету, чтобы привезти акушерку и полевого врача.
Роды начались внезапно.
Младенцы имеют обыкновение появляться на свет по ночам, чтобы усложнить хлопоты.
Без конца переходя от страха к надежде, Александр и Сесилия совершенно вымотались.
Злое наследство передавалось среди Людей Льда по женской линии, а у Сесилии ожидался крупный ребенок. Она запретила Александру присутствовать при родах.
— Называй меня стыдливой, жеманной, как хочешь, но я хочу быть одна… почти одна.
До прихода акушерки рядом с ней находилась умудренная опытом служанка. Сесилии казалось, что она вот-вот родит.
Но это было не так. Она родила лишь через несколько часов.
К этому времени уже прибыл врач, хотя такими вещами он на войне не занимался…
Вдруг Александр услышал крик Сесилии. До этого она вообще не кричала, крепко сжав зубы.
Потом все стало тихо. Слышались лишь торопливые шаги.
«Господи, — молился Александр. — Господи, помоги!»
И тут… Тишину прорезал скрипящий, жалобный писк, словно по булыжникам покатилась ржавая телега.
Сердце екнуло в груди Александра.
«Мой ребенок, — подумал он, с трудом проглатывая слюну. — Совершенно новый маленький человек. Урожденный Паладин. Такой же, как я, не представляющий собой ценности для других, всеми презираемый…»
И он вспомнил тот момент, когда Сесилия поделилась с ним своими подозрениями, что у нее будет ребенок, их ребенок. Он тогда не поверил ей, он всегда внушал себе, что не может иметь детей в силу своих прошлых наклонностей. И в особенности после того, как вся нижняя часть его тела была парализована.
«Спасибо, Господи, за чудо! Могу ли я войти туда? Нет, Сесилия запретила мне. Но ведь все уже закончилось. Почему же там так тихо? Кричит только ребенок, и больше никаких звуков. О, Господи, будь милосерден!»
Он не мог больше терпеть. Но тут дверь открылась и вышла акушерка.
В руках у нее был сверток.
Боже мой, крохотный, легкий, как перышко, сверток! Он выжидающе смотрел на то, что было в ее руках.
Угольно-черные пряди волос, темно-красное личико, две крошечные, живые ручонки.
— Маленькая маркграфиня, Ваша милость. Ваша дочь.
Александр снова глотнул слюну. Его дочь! Девочка!
Смущение его быстро прошло, потому что у него на руках уже лежало это маленькое существо — и он уже чувствовал к нему нежность и привязанность.
В нем загорелась неведомая ему прежде любовь.
Александр смеялся, на глазах его были слезы.
— Сесилия говорила, что ребенок будет крупным, а получилась такая малышка! Совсем крошечная!
Он не уставал восхищаться своей новорожденной дочерью.
В дверях показался полевой врач.
— Господин маркграф, еще не все! Там еще один ребенок!
— Что-что?..
— Идемте, — сказал врач акушерке.
Двойня? Две девочки?!
Взяв у него ребенка, акушерка поспешила в комнату. Александр стоял, совершенно опустошенный, прислушиваясь к детскому плачу.
«Пока я держал ее на руках, она не плакала, — подумал он. — Может быть, она чувствует себя в безопасности, когда держу ее я, ее отец?»
Ему хотелось в это верить.
На этот раз Сесилия не кричала. Но он слышал ее сдавленные стоны, предвещающие скорые роды.
И вот к плачу одного ребенка присоединился плач второго. Оба были живы!
«Благодарю тебя, Господи!»
Он не мог больше оставаться за дверью. Он постучал.
— Сейчас, сейчас, — сказала акушерка. — Ну вот, все. Входите.
Александр вошел в комнату. Навстречу ему устало сияли глаза Сесилии. Все улыбались. Рождение двойни — это всегда что-то из ряда вон выходящее.
В те времена еще считали, что двойня — это что-то колдовское, поэтому люди убивали или уносили куда-нибудь ребенка, родившегося последним, — но такое случалось в суеверной, малограмотной среде.
— Но… они такие разные! — вырвалось у Александра. — Я думал, что двойняшки похожи, как две капли воды!
— Это бывает, когда они выходят из одной и той же оболочки, — сказала акушерка, — но здесь другой случай.
У младенца, родившегося вторым, были темные, отливающие медью, вьющиеся волосы, тогда как у сестры волосы были прямыми. Черты лица у них тоже были разные.
Но оба были хорошо сложены.
Совершенно сбитый с толку, Александр рассмеялся.
— Мы думали назвать будущую дочь Габриэллой, в честь моей несчастной матери. Но как же мы назовем вторую? Лизой, в честь твоей матери, Лив? Или Леонорой?
— Думаю, что он был бы очень обижен этим, — улыбаясь одними глазами, сказала Сесилия.
Александр от удивления раскрыл рот — и тут же расплылся в улыбке.
— Вы полагаете… что это мальчик?
— А кто же еще? — засмеялась Сесилия. Новоиспеченный отец присел на ее постель.
— Ты всегда делал все так основательно, Александр! — нежно произнесла она. — Спасибо тебе!
— Это тебе спасибо, любимая! У нас прекрасно все получилось, не так ли? — сказал он, повернувшись к двойняшкам.
— Лучше и быть не может, Ваша милость, — сказал врач.
Сесилия и Александр думали об одном и том же: о том заколдованном месте в лесу, где были зачаты дети. Неужели эта вездесущая ведьма Суль все-таки была там, со своей плутовской улыбкой? И сыграла с ними веселую шутку!
Вот о чем они думали.
За исключением Тронда, которому уже не придется создать семью, из внуков Тенгеля оставался лишь Тарье, у которого не было еще детей. И пока было непохоже, что он собирается жениться.
Лив позвала Колгрима.
— Ты слышал? Твоя любимая тетя Сесилия родила двух малышей. Мальчика и девочку.
— Забавно, — ответил Колгрим. — Как их зовут?
— Девочку назвали Лиза Габриэлла, в честь меня и ее бабушки по отцу. И поскольку им не удалось найти подходящего имени на «Д», в честь деда, Дага Кристиана, они назвали мальчика Танкредом Кристоффером. Ты ведь знаешь, что у многих в нашей семье имя начинается на «Т», в честь Тенгеля Доброго.
— Или Злого.
— Избави Бог!
— А в честь кого меня назвали так?
От Колгрима не скрылась ее растерянность.
— В честь твоего деда Кристиана. Это так созвучно: Кристиан-Колгрим. Разве плохо, если малыши приедут сюда? Ты сможешь поиграть с ними.
— Да, бабушка. Скоро они приедут?
— Нет, они же еще очень маленькие.
— Тетя Сесилия передает мне привет?
— Да, конечно! Посмотри, что она пишет: передай привет моему любимому Колгриму от Александра и от меня. Ты ведь видишь, здесь написано твое имя, а вот имя Александра…
— А Маттиаса?
Лив помедлила с ответом.
— И его имя тоже, но уже в другом месте.
Колгрим кивнул.
— Я немного погуляю, бабушка.
— Погуляй. Но оденься как следует, там прохладно.
«Как хорошо, что сводные братья так дружат между собой!» — подумал она и обняла Колгрима.
Посмотрев, хорошо ли он одет, она пошла к Ирье.
Глаза Лив засияли, когда она увидела Маттиаса, трехлетнего малыша, спокойно игравшего со своей деревянной лошадкой.
Увидев бабушку, он улыбнулся нежной улыбкой, которая могла растрогать кого угодно. Все говорили одно и то же: как бы ни был озабочен человек, взгляд его проясняется при виде этого мальчика. Возможно, это беззащитное существо возвращало в мир утерянную веру в добро?
Колгрим забрался на холм позади Гростенсхольма. Он любил ходить туда. Отсюда видны были обе усадьбы, и он чувствовал себя властелином мира.
Но на этот раз у него было мрачное настроение.
Другой ребенок, возможно, сказал бы: «Теперь все кончено. Теперь у меня никого не осталось». Но только не Колгрим.
— Теперь последняя связь порвана, — шептал он. — Теперь ничто больше не связывает меня с ними. Я свободен, свободен!
Он повернулся и направился в глубь леса.
Остановившись, он высек огонь с помощью кресала, которое стянул у поварихи. Сверкающими золотом глазами он неотрывно смотрел на пламя.
— Какие же они дураки, — шептал он. — Как легко их надуть! Стоит только прикинуться послушным — и они любят тебя и забывают следить за тобой.
Он разломил ветку на три части. Только он один мог видеть, что это были куклы. Три куклы, изображающие детей. Он бросил их в огонь, одну за другой.
Никто не учил его этому. Он сам знал это.
Сидя на корточках, он смотрел, как они горят.
Маленький, милый, добродушный, послушный Колгрим смеялся. Холодная и жуткая улыбка делала черты его лица такими, какими они были при рождении. Глаза, в которых отражалось пламя, светились, словно глаза дикого зверя, которого можно встретить зимней ночью на опушке леса.