Дома господина Мартиниуса ждали одни неприятности. Уже в прихожей он заслышал торопливые шаги жены, которая выбежала ему навстречу. Он увидел ее холодный взгляд, хотя та и пыталась скрыть свое настроение за слащавым голосом.

— Ты пришел так поздно. Почему ты так задержался сегодня?

Мартин ответил совершенно искренне:

— Нам нужно было перевезти больного в Линде-аллее.

Красивое лицо госпожи Жюли побагровело.

— Разве ты батрак какой-нибудь, чтобы таскать больных туда-сюда?

— Но ведь всякое может случиться, Жюли. Я предложил свою помощь. Там были еще Тарье и Сесилия.

Как приятно было произносить это последнее имя! У него потеплело на душе.

Жюли было невозможно провести. Невзирая на открытый взгляд мужа, она сразу же заподозрила соперниц. Она всегда недолюбливала этих зазнаек из Гростенсхольма и Линде-аллее. И даже презирала их. Их прохладное отношение к делам прихода, их явное неуважение к первой даме в приходе было для ее постоянным камнем преткновения.

— Вот как, Сесилия? Ты, наверное, имеешь в виду Сесилию Мейден? Эту бесстыдницу, которая притащила в церковь уродца, чтобы тот мешал совершать крещение младенца? Именно с ней ты был сегодня в Линде-аллее?

Мартин всегда тщательно и совестливо анализировал свое поведение. И он никогда ничего не скрывал.

— Да, это была она. Но ты несправедлива к ней, Жюли. Она очень славная девушка.

Ничего хуже он не мог придумать!

Они стояли в столовой, Жюли сощурила глаза. Пока она не убедилась в том, что слуги покинули столовую, она не заговорила с мужем снова.

— Так что же заняло так много времени?

— Нам пришлось подежурить около того бедняги, пока Тарье отлучился ненадолго из дома.

— Тебе и ей?

— Да.

— И вы были одни?

— Да, но что же в этом такого особенного…

Жюли поджала губы.

— Грязная свинья! — выкрикнула она.

— Но ведь между нами ничего не происходило, Жюли! Не говори так!

— И ты заставишь меня тебе поверить! Тебе, кто каждый вечер стоит у меня под дверью. Ты еще не научился подавлять свои низменные желания, как я погляжу. А она, эта…

— Нет, замолчи, Жюли! Между нами ничего не было.

Но сами его слова только подогревали ее ненависть.

— Возможно! Но ты желал ее!

Мартиниус в изнеможении опустился на стул. Он чувствовал себя совершенно измученным после бодрствования у постели больного и всех последующих переживаний. Может быть, он действительно плохо выбирает слова.

— Жюли, ты постоянно подозреваешь меня в измене, так что я когда-нибудь действительно буду тебе неверен.

— С фрекен Сесилией?

— С кем угодно, — устало произнес он. — Я могу поужинать?

— Нет, пока ты не признаешься во всем!

— Моя дорогая, ты ведь сама знаешь, что все это не так. Я всегда оставался верным тебе. Но ведь я человек, Жюли, я мужчина, а не святой. Ты во всем отказываешь мне и, прежде всего, в любви. Я готов на все ради тебя, Жюли. Но так жить в браке невозможно. Я хочу развода.

Она отшатнулась.

— Ты спятил? Ты хочешь скандала? Я никогда не дам своего согласия на это!

— Тогда я просто уеду от тебя.

Она задрожала. Глаза ее расширились. Она так привыкла к поклонению и обожанию с его стороны, и вдруг… Она подошла к нему поближе и нежно прошептала:

— Тогда ты можешь прийти ко мне сегодня вечером. Ты можешь побыть со мною, но немного.

Он с отвращением взглянул на нее. Перед его глазами стояло чистое, открытое лицо Сесилии.

— Слишком поздно, Жюли. Я больше не хочу тебя. Твое лицемерие возбуждает во мне только отвращение.

Жюли громко закричала:

— Она поплатится за содеянное!

Мартин испугался.

— Сесилия ни в чем не виновата. К тому же она скоро уезжает.

Он обратил внимание, что впервые повысил голос на свою жену. Но желание защитить Сесилию пересилило.

— И все-таки она поплатится, — не унималась Жюли. — Все эти зазнайки из усадьбы поймут тогда, с кем они имеют дело!

Мартин со страхом взирал на Жюли. Это ангельское личико, которым все только и восхищались, дышало злобой и было страшно.

Опечаленный и удрученный, он сказал:

— Хорошо, я останусь с тобой. Давай забудем обо всем этом.

— Забудем? Ну уж нет! Ты попрал мои лучшие чувства!

— Да, я во всем виноват. Я попрал твои амбиции и твое тщеславие.

Он не знал, как она воспримет его слова. Он никогда не разговаривал с Жюли в таком тоне. И теперь он понял, что с ней надо быть очень осторожным.

— Прости меня за все, что я тебе тут наговорил, — коротко сказал он. — Я очень устал сегодня и голоден.

— Хорошо, я сейчас распоряжусь насчет ужина, — проговорила она своим обычным сладким голоском.

По крайней мере, я выиграла наполовину, думала она. Он образумился и остается дома. Но это еще не все.

Выходя из столовой, она остановилась на мгновение. Так, значит, Сесилия уезжает, и с ней не разберешься. Но остаются другие…

Больше всех Жюли ненавидела эту уродину, дочь крестьянина, которая выбилась в баронессы. Маленькая поганка! Подумаешь, стала дворянкой, будет представлена при дворе. Как же ее зовут-то, эту неуклюжую батрачку? Кажется, Ирья?

Ну конечно же, Ирья! Надо подмешать ложку дегтя к ее безоблачному счастью в усадьбе! Это будет забавно.

Тарье снова уехал в Тюбинген. Но на этот раз путешествие его было не из легких. Повсюду он натыкался на ополченцев, дорогу ему преграждали армии, а иногда он попадал и на поле битвы. Короли и императоры Европы затевали большую войну. И поводом для нее послужили религиозные разногласия, что было неудивительно для того времени.

Тарье сумел добраться до самой Германии, но в Тюбинген он так и не попал. У него не было никакой возможности спокойно продолжать свое путешествие. Он все больше начинал беспокоиться за свою жизнь. Но он уже не мог повернуть назад. Он был отрезан от своего милого сердцу дома.

Наступило первое воскресенье после дежурства у постели бедного раненого крестьянина. Сесилия сопровождала своих родителей в церковь. Ей хотелось перед отъездом еще раз увидеть Мартина.

Ирья впервые после родов вышла на улицу, и во время богослужения она горячо молилась о ниспослании ей помощи во всех делах и благодарила Господа за его благодеяния. Таральд со служанками остался присматривать дома за детьми. И надо сказать, Кольгрим доставлял ему неприятные минуты…

Ирья почувствовала, что порядком устала. Богослужение было долгим, а груди ее были переполнены, так что молоко потекло прямо по платью.

Этого она не предусмотрела. На платье проступили два пятна. Она в страхе обернулась к Лив. Та быстро протянула ей свою шаль, и Ирья прикрылась ею, благодаря свою свекровь за услугу. Лив улыбнулась ей.

Сесилия, взглянув на Ирью, ничего не поняла в ее маневрах с шалью. Но она увидела, какие теплые отношения между свекровью и невесткой, и это порадовало ее.

Господин Мартиниус, конечно же, увидел, что Сесилия тоже находится в храме. «Ей не следовало приходить сюда, — лихорадочно подумал он. — Я всю ночь напролет думал только о ней, и я понял, что полюбил ее. Я точно знаю, что мы могли бы быть счастливы вместе. Да, теперь я знаю, что люблю ее и хочу быть с ней. Но это невозможно, ибо я священник и женатый человек.

Но разве я могу успокоиться? Сердце бьется так тяжело, и с трудом произносишь проповедь, все время теряя нить рассуждений».

Сесилия же, напротив, не питала никаких иллюзий относительно их совместного счастья. Она не разделяла его религиозных убеждений и вовсе не мечтала сделаться женой священника! Ее интересовал Мартин как мужчина.

Она пристально смотрела на него, плохо понимая, о чем он говорит. Он так напоминал ей Александра, но всякий раз, когда она думала о своем бывшем друге, ей становилось больно. Только теперь она поняла, как ей нравился этот молодой дворянин и как ей было трудно понять его. Она не могла разобраться в том, что же так сближало этих двух мужчин: ведь Александр был гораздо тоньше и аристократичнее. Возможно, у них были похожие глаза и улыбки. Да, именно так. Когда Мартин улыбался, в глазах его таилась печаль. Что-то от горечи и терпения. Да, оба они несли свой крест в этой жизни.

Лив показала Сесилии на «крест» господина Мартиниуса, и девушка впервые обратила внимание на его жену, эту самую слащавую Жюли.

Она была действительно чрезмерно лицемерной! Восседала на самом видном месте, взирая поочередно то на мужа, то на прихожан. Она очень красива, подумала Сесилия. Белокурые локоны обрамляли ее немного кукольное, в форме сердечка, лицо, с огромными глазами и крохотным ротиком. Слишком уж маленький у нее рот, который со временем съежится еще больше, пришло в голову Сесилии. И губы она привыкла поджимать, если смотрела на неугодных ей людей. Сесилия невзлюбила Жюли с первого же взгляда. Таральд раньше говорил, что у жены священника холодные глаза. Так оно и было. Это можно было разглядеть не сразу. Она с нежностью смотрела на прихожан. Но… взгляд ее леденел, когда она обращала свои взоры на мужа. Она просто сверлила его глазами, так что он даже спотыкался в своей проповеди.

А в следующий момент взгляд Жюли остановился на Сесилии. Снова ледяной, ненавидящий взгляд.

«Она все знает! — невольно пришло в голову Сесилии. — Она знает, что мы были вместе с Мартином и разговаривали обо всем. Что мы хорошо понимаем друг друга. Она к тому же подозревает, что между нами было что-то большее!»

Ну и грязное же у нее воображение, у этого очаровательного создания с кудряшками.

Сесилия ответила ей долгим взглядом, дружески улыбнувшись, что должно было совершенно взбесить соперницу.

Мысли в тот момент у Жюли были вовсе не благочестивые.

«Так вот она какова, эта легкомысленная девица, которая охотится за моим мужем. Одно непонятно — что Мартин нашел в ней? Она совершенно некрасива, а со мной ее и сравнить нельзя! Темно-рыжие волосы… Уже это указывает на ее распутство. А какой наглый у нее взгляд! Да, именно наглый, хотя она и старается принять невинный вид. Нет, меня-то не проведешь! Я-то знаю, что она нацелилась похитить моего мужа, чтобы самой стать первой дамой в приходе. И вот она изо всех сил пытается соблазнить его, этакая негодница.

Однако она скоро уезжает, и времени у нее почти не осталось! Жаль, что я не успею насолить ей. Может, попортить кровь той, другой? Нет, это госпожа Лив, и она сильная женщина…»

Жюли плохо разбиралась в людях, и если бы она присмотрелась к Лив получше, то обратила бы внимание на ее ранимость и мягкость характера. Но Жюли не привыкла заглядывать в людские души.

А рядом с той сидит другая, экая кулема. Жюли до сих пор никак не могла взять в толк, как этой Ирье удалось сделаться хозяйкой Гростенсхольма.

Нищая батрачка, крестьянская дочь… И стала выше жены священника по положению! Немыслимо!

Служба окончилась, и все медленно стали продвигаться к дверям храма. Жюли раскланивалась со всеми прихожанами, стоя у входа. Священник тоже стоял у дверей, но с другой стороны.

(Здравствуйте, матушка Альвхильда, как ваш младшенький? Приятно слышать! А вот и ты, Петер, здравствуй, тебе помогает кошачья шерсть? Неужели это малышка Мерете, она у вас самая младшая? Как же она выросла! )

Наконец, к двери подошло семейство Мейденов. Они шли последними, так как сидели на первой скамье в храме. Жюли протянула свою маленькую, мягкую ручку, Лив пожала ее, и они обменялись ничего не значащими приветствиями.

— А это фрекен Сесилия, как я понимаю? — сказала Жюли, глядя на Ирью.

Мартин выглядел затравленным, но он был в это время занят разговором с другими прихожанами.

— Это я, — произнесла Сесилия, открыто взглянув на Жюли. Война была объявлена. — С кем имею честь?..

— Я жена приходского священника, — в бешенстве ответила Жюли, возмущенная тем, что не все знают, кто она такая.

— Ах да, конечно же, Мартин говорил мне о вас, — вкрадчиво ответила ей Сесилия.

Говорил? Говорил?

— Вы хотите сказать, господин Мартиниус, — поправила ее Жюли ледяным тоном. — А это ваша родственница из Эйкебю, не так ли? Это не ее ли прозвали Былинкой? Какое смешное имя!

— Баронесса Ирья — моя золовка, — поправила Сесилия. — И мы были очень рады принять ее в свою семью. Мы с ней росли вместе. Так что былинка оказалась крепкой. Ее нынешнее положение подтверждает это!

Жюли больше не могла притворяться. Голос ее оставался все таким же нежным и приветливым, но в выборе слов она перестала стесняться.

— Да, семья Мейденов всегда отличалась любовью к низам: таков ее круг общения и таковы спутницы жизни!

— Не правда ли? — парировала Сесилия оживленно. — Именно в этом сила нашего рода.

— Сила в том, чтобы опускаться все ниже? А что поговаривают об этом датские дворяне?

— Но мы живем в Норвегии и ведем себя как норвежцы. А норвежское дворянство всегда поступало так, как считало для себя нужным, после того как были отменены всяческие привилегии.

«Неужели у нее на все найдется ответ?» — раздосадовано подумала Жюли. И нанесла удар ниже пояса:

— Но похоже, это дурно сказывается на потомстве?

«Ах ты, чертовка!» — подумала Сесилия и выпустила все когти, чтобы защитить Кольгрима.

— Мы пока этого не заметили, — беззаботно ответила она. — Напротив, всегда полезно вливать свежую кровь в древний род. Я понимаю, что вы еще не успели увидеть Маттиаса, сыночка Ирьи. Это прелестнейший ребенок во всей округе. Ну а у вас как, есть собственные дети?

Для Жюли это было уж слишком. Она готова была произнести: «Я не настолько безнравственна», но тут же решила, что лучше будет не касаться интимных сторон своего брака. Иначе эта гнусная особа решит, что господин Мартиниус нуждается в «утешении»!

Поэтому она выдавила из себя тусклое «нет» и отошла к своему мужу, даже не попрощавшись с Мейденами. Сесилия, которая походила на разъяренную кошку, дернула за собой Ирью, и обе они поспешили за Лив и Дагом. Она посчитала, что выиграла эту дуэль.

— Имей в виду, ты должна обходить эту женщину стороной, — предупредила она Ирью.

Ирья, более простая и добродушная по натуре, решила, что Сесилия слишком грубо разговаривала с этой милой и приветливой женой священника.

Сесилия должна была уезжать на следующий день, однако поездку пришлось отложить еще на день. Так что она могла побыть еще немного дома, вместо того чтобы сидеть в ожидании в Осло. И этот лишний день ей пригодился.

После обеда она пошла на кладбище. Она принесла с собой цветы и обошла все дорогие ее сердцу могилы.

Ее будущее представлялось ей неутешительным. Она должна возвращаться в Данию, в королевский дворец, и единственное, что ободряет ее, так это воспитание маленьких детей.

А как же Александр? Какими глазами она посмотрит на него? Она очень надеялась, что они никогда больше не встретятся.

Но как ей разлучиться с Мартином, который так напоминал Александра? И который так несчастлив в своем браке…

Она находилась на кладбище довольно долго. На нее снизошел удивительный покой, пока она созерцала могилы своих близких, представляя себе, что души умерших ведут с ней неслышный разговор. Ей очень не хватало совета старших. Дедушки Тенгеля. Или бабушки Шарлотты. Или Силье, которая многое понимала чисто интуитивно.

Постепенно темнело. Сесилия собрала с могил увядшие цветы и пустые вазы и отнесла их на задний двор, за храмом. И тут она заметила, что между деревьями, возле церковной ограды, маячит какая-то фигура.

Сесилия была не из пугливых. И привидений она не боялась. К тому же. это был скорее всего человек. Но откуда он мог так быстро появиться? Ведь когда она шла через кладбище, дорога была совершенно пустой.

В сумерках было трудно распознать, кто это такой, но когда человек приблизился к ней, она узнала в нем священника.

Сесилия не удивилась: она словно ждала его. Сердце ее забилось. Она и хотела, и не хотела встретиться с ним вновь.

— Откуда ты появился? — неуверенным голосом спросила она.

Его голос тоже слегка дрожал.

— Я долго смотрел на тебя из церкви. Но я ждал, когда ты покинешь кладбище.

— А что Жюли?

— Она в полной уверенности, что ты уже уехала, и потому отправилась навестить родителей в Осло. Я тоже не сомневался в том, что ты уже по дороге в Данию.

— Корабль запаздывает, — коротко ответила она.

Она растерялась, понимая, что не владеет собой. Ей надо бы теперь просто уйти отсюда, но она не делала этого.

— Я просил Жюли о разводе.

Сесилия казалась удивленной. Он шел напролом.

— Надеюсь, это не из-за меня?

— Нет-нет. Я просто не могу так жить дальше.

— Я понимаю тебя. Но разве священник может требовать развода?.. Разве это принято?

— Нет. Но я в совершенном отчаянии.

— А что же она? Что она сказала тебе?

— Она, конечно же, не согласилась со мной. И что хуже всего, она заговорила о мести. У нее хватит на это ума. Я не хотел накликать беду на твою голову. И я обещал ей, что останусь.

— Да, это самое верное. Для тебя развод оказался бы губительным, особенно если учесть, что в приходе ее так любят. Значит, она знает обо мне?

— Она догадывается. Да это было нетрудно. Вся моя жизнь полна тобой, Сесилия.

Щеки ее запылали. Она оставалась в одиночестве слишком долго… Нет, она ни за что не сдастся! Она хотела… хотела быть с Александром.

Александром? Нет, Боже упаси, он для нее больше не существует.

У нее никого не было.

Она еще раньше обратила внимание на то, что другие кавалеры при датском дворе, которые поначалу охотно ухаживали за ней, постепенно отошли от нее из-за Александра. Они были в сомнении, действительно ли она его девушка или нет.

Так значит, он просто использовал ее! Прикрывался ею как щитом, призывал ее в свидетели своей невиновности, когда на его голову посыпались обвинения.

Бедный Александр, он-то думал, что она все понимает и добровольно участвует в его игре. Но она ни о чем не догадывалась.

Сесилия стояла, прижавшись спиной к стене, и Мартин подошел к ней совсем близко. Так близко, что она чувствовала тепло его тела.

Она не удивилась, почувствовав прикосновение его руки к своей щеке. Сначала она отпрянула, ибо в груди ее боролись противоречивые чувства. Страх поддаться собственному влечению и в то же время нежелание совершить бесчеловечный, грязный поступок. Перед ее глазами предстало ледяное лицо Жюли. Ее любезная улыбка и язвительные выпады в адрес Ирьи и Кольгрима.

Мартин продолжал гладить ее по щеке. Она нежно обняла его в ответ. Все ее страхи исчезли сами собой. И наступила полная определенность. Если бы Жюли была хорошей женой, то таких бы вещей просто не происходило. Мартин нуждался в Сесилии, в ее нежности и заботе.

И она сдалась — когда он прижал ее к себе, она не испытывала ни малейших колебаний.

Он пугал ее своей горячностью. Все тело ее запылало. Он осыпал ее поцелуями, и ее податливость придала ему уверенности: он все целовал и целовал ее губы, лицо и шею. А она пылала как факел, позволяя ему все делать с собой. Она прижалась к нему всем телом, отвечала на его неистовые поцелуи. Ноги ее подкосились. Александр, думала она. Александр…

Сесилия не мучилась угрызениями совести. Для нее происходящее было просто приятным. Мужчина желал ее. Он искал в ней радости и утешения!

Но потом, когда зимним вечером она бежала домой, все казалось ей отвратительным и ненужным.

Однако было слишком поздно изменить что-нибудь.

Господин Мартиниус шел к себе домой. Грех, совершенный им, непомерной тяжестью лег на его плечи. Он был последним негодяем, так думал он, — и теперь он недостоин называться священником, проповедовать народу и наставлять своих прихожан.

Всю ночь он простоял на коленях, погруженный в молитву о помощи, спасении и милосердии Божием.

Мартин был слишком чистосердечным, чтобы умолчать о своем проступке. И когда на следующий день приехала Жюли, то она узнала от него всю правду.

Что она сказала ему, не стоит пересказывать. Она высказала все, что только могла сказать суровая, осуждающая своего мужа Жюли. Затем она заперлась у себя в спальне и наказала своего мужа тем, что два обеда подряд не появлялась к столу.

Наконец она вышла из своей комнаты.

— Мартин, — произнесла она ледяным тоном. — Не стоит ли тебе рассказать о своем грехе в церкви, после воскресной службы?

Он изумленно посмотрел на нее.

— Конечно же, я могу исповедать свой грех. Пусть меня судят прихожане.

Жюли побледнела. Затем она продолжала:

— Я получила указание от Бога. И теперь я буду более снисходительна к тебе. Ничего не произошло, Мартин! Забудем обо всем! Вчера я говорила со своим отцом. Ты будешь назначен настоятелем в большой деревне.

Мартин испугался.

— Но разве ты не понимаешь, что я не могу сейчас занять эту должность? На мне лежит грех, Жюли! И потом, я вовсе не хочу покидать свой приход. Мне всегда здесь нравилось, и я даже подумывал о том, чтобы отказаться от сана священника и стать наравне с остальными прихожанами, занимаясь просто приходскими делами любви и милосердия, тем чем ты так долго занималась. Мы будем работать вместе, мой друг, и…

— Даже и думать об этом нечего! — оборвала его Жюли. — Интересно, чем ты думал заняться с этой?.. Той, которая соблазнила тебя?

— Сесилия не соблазнила меня, Жюли. Это неправда, — сказал он устало уже в который раз. — Это мое тело вышло у меня из повиновения. И конечно же, я больше никогда не увижу ее. Она живет в Дании, и пройдет еще несколько лет, прежде чем она снова вернется домой.

В душе Жюли происходила жестокая борьба. Она была не настолько глупа, чтобы не понимать доли своей вины во всем случившемся. Эта мысль не давала ей покоя, пока она сидела взаперти в спальне. В конце концов она произнесла строгим голосом:

— Она или кто-то другой… Такие мужчины, как ты, никогда не управляют своими желаниями! Но, Мартин… Я прошу тебя.

— Я слушаю тебя.

— Я не хочу разводиться с тобой. Я никогда не вынесу этого позора. И я прошу тебя о двух вещах. Хорошо подумать над предложением стать настоятелем другого прихода. И… и научить меня любить тебя.

— Жюли! — выдохнул он.

— Не теперь! Не сразу, — быстро проговорила она. — Но постепенно, постепенно!

Он ничего ей не отвечал. Он думал о Сесилии, которую никогда больше не увидит. Думал о своей долгой любви к Жюли, которая все это время оставалась безответной и потому потухла. Удастся ли воскресить ее?

— Я попытаюсь, — пообещал он, борясь с отвращением к ней.

Жюли снова ушла к себе в спальню.

Она была довольна лишь наполовину. Да, ей удалось предотвратить катастрофу — Мартин отказался от мысли публично исповедовать свой грех в церкви. И он почти пообещал ей подумать о должности настоятеля.

Но внутренний голос тем не менее говорил ей, что победа куплена дорогой ценой. Мартин был красивым, привлекательным мужчиной. И она испытывала отвращение не лично к нему. Ей мешало ее искаженное понимание любви и греха, которое накладывало отпечаток на ее отношение к мужчинам в целом. Нет, Жюли никогда не думала о том, что она могла бы остаться старой девой, это было неприемлемо для ее тщеславной натуры. И Мартин был одним из самых приятных людей, которых она когда-либо встречала. А главное, им было легко управлять. И путеводной нитью для нее служили ее амбиции и мечты о карьере мужа.

Но теперь ей предстояло принять его именно как мужа. Она должна принадлежать ему, как принадлежала эта поганая девчонка из усадьбы, и это вызывало в ней резкое неприятие. Ей всегда была противна физическая близость, еще до того, как она встретила Мартина.

И сделать свой выбор ей было необычайно трудно! Сначала надо было дать выход накопившейся в ней ненависти, разрядить ее долгожданной местью. Мартину она отомстить не могла, иначе он уйдет от нее. А Сесилия уже уехала.

Но оставалась Ирья, выскочка, живущая в Гростенсхольме. И ей придется расплачиваться за всех!