«Маленькая Кайса выгнала животных на пастбище, уселась на склоне холма и стала смотреть за ними. Коровы всегда паслись поблизости, но с овцами было много хлопот, им хотелось уйти подальше. Но теперь все они лежали и пережевывали жвачку. Это был для нее час долгожданного покоя.
Рядом с ней лежала палка, чтобы отпугивать диких зверей, а также рожок, в который она могла дуть в случае опасности. Она вся была пропитана страхом с тех пор, как ее в первый раз послали одну на пастбище. Тогда ей было семь лет. Теперь ей было восемнадцать, хотя она этого не знала точно, поскольку в Варгабю не очень-то следили за ходом времени. Дни и годы протекали в непрерывном труде, да и кто будет вести счет дням, когда нужно прежде всего прогнать со двора голод, холод и нужду?
Взгляд у нее был мечтательным, особенно это стало заметно в последнее время.
Многие усадьбы стояли пустыми уже пять лет, после эпидемии чумы. Впрочем, вряд ли это была чума, скорее всего это была какая-то инфекционная болезнь, унесшая более половины населения деревни. Дом Нильса Эрса готов был развалиться, теперь на этом месте бродили козы. В хлеву Олы Бранта поселились совы, страшно кричавшие по ночам.
В деревне не оставалось ни одного молодого парня.
Сначала Кайса не понимала причины своей тоски, которая становилась все сильнее и сильнее, разрывая ее на части. В таких случаях она стояла над обрывом и смотрела вниз, где протекала река. «Возьми меня с собой, — без слов умоляла она. — Унеси меня к тому, что маячит вдалеке и манит к себе…»
Она попросила разрешения уехать из Варгабю. Ей хотелось взглянуть на людей, узнать что-то новое.
Теперь она кое-что уже знала.
На прошлое Рождество она ходила к заутрене в эльвдаленскую церковь. Там она видела молодых мужчин и парней, и она поняла, чего ей так не хватало.
Ей не хватало другого человека, друга. Того, кто удовлетворил бы ее потребность дарить и получать взамен нежность. Того, кто заключил бы ее в объятия — и кого она могла бы обнять. Того, кто мог бы затушить огонь в ее теле, разгорающийся с каждым годом все сильнее.
Пару раз она, словно лунатик, сама убегала из Варгабю в другую деревню. Но ее возвращали назад, жестоко за это наказывая.
И вот теперь она смирилась.
Кайса знала, что она не одинока в этой своей тоске. Например, Кьерстин из соседнего двора, самая красивая и милая девушка в деревне, тоже тосковала. Она была на несколько лет старше Кайсы, и по утрам глаза ее были частенько красными и припухшими. Но Кьерстин никогда не осмеливалась покидать Варгабю, у не даже в мыслях такого не было. Она считала, что мир за пределами ее деревни жесток и опасен. Кьерстин боялась всего на свете, следуя неписаным законам, которым подчинялись местные жители на протяжении столетий. Ни Кайса и ни Кьерстин не понимали, что среди этих законов есть весьма удивительные, поскольку обе девушки не знали иной жизни. Полагалось, к примеру, ежегодно бросать в лесное озерцо всякую еду, чтобы осенью получить обильный урожай и достаток во всем. И никто не знал, зачем это нужно делать — все делали это, не рассуждая. Или, например, полагалось читать заклинания по вечерам, когда запирали на ночь скот, а также плевать на дверной засов, чтобы в хлев не забралась всякая нечисть. Каждое действие в повседневной работе сопровождалось определенным ритуалом. Новорожденных детей клали на некоторое время в дупло дерева, росшего возле реки…
О, так много нужно было всего знать! Но для девушек все это было совершенно естественным делом, они были уверены в том, что все люди так поступают.
Мир был таким огромным! Стоило только подняться на Большую гору, чтобы убедиться в этом. До самого горизонта виднелись холмы, покрытые голубоватой дымкой. И где-то далеко-далеко поблескивало на солнце озеро. Старики называли его озером Орса. Но никто никогда не бывал там.
Кайса часто думала о том, живут ли в этих глухих лесах люди. Будучи ребенком, она даже не верила, что кто-то живет в Эльвдалене, но потом сама убедилась в этом. В детстве весь ее мир ограничивался пределами Варгабю. Теперь она знала, что это не так. Может быть, в долинах, расположенных ниже, есть еще деревни? Нет, она не могла поверить в это, в мире не могло быть столько людей!
Старый Эрик Ольс говорил, что в далеком далеке тоже живут люди. Но, конечно, он просто врал, ведь не могли же жить люди за пределами мира! И он хотел, чтобы она поверила ему? Не такая уж она дура!
Кайса вздрогнула. Кто-то сердито позвал ее.
Она вскочила на ноги. Это была Бритта, живущая возле самого леса. Бритта была примерно такого же возраста, что и она, может быть, чуть моложе. Но Бритта была импульсивной, подвижной, своевольной. И не такой мечтательной, как она.
— Как ты пасешь скотину, Кайса! — сердито спросила Бритта. — Смотри, телята сами пошли домой!
Кайса в замешательстве посмотрела на животных. Овцы куда-то разбежались, телята тоже. Только коровы остались поблизости.
— Идем же, соберем в кучу овец, — все также сердито произнесла Бритта.
Пока они ходили по лесу и кричали, зовя разбежавшееся стадо, Кайса думала о Бритте. Она думала, не тоскует ли та. Да, в ее глазах было какое-то беспокойство. Но Бритта знала, чего хочет. Она была на голову выше Кайсы, с блестящими темными волосами и почти агрессивным взглядом. Смотреть на нее было просто загляденье: движения уверенные и ловкие, грудь высокая, а талия тонкая. Лицо ее не было таким красивым, как, к примеру, у Кьерстин. Но она и так была хороша собой.
Кайса же была светловолосая с двумя косами, голубыми глазами и застенчивой улыбкой. Мать говорила ей, что она красивая девушка. Но матери всегда говорят так своим детям.
Мама… Теперь ее уже нет в живых. Отца тоже. Они умерли во время эпидемии. И теперь Кайса жила у своей тетки. Та хорошо к ней относилась, но все-таки она частенько тосковала по своим родителям.
Бритта шла быстро, решительным шагом впереди нее. Кайса виновато тащилась следом.
Разумеется, они были родственницами, как и все в Варгабю. Но Нильс Эре ввел порядок — кому на ком жениться. Раньше было множество кровосмешений, что приводило к ужасающим результатам. Теперь же, благодаря ему, этого не происходило. Но Нильс Эре умер. И для всех трех девушек не было подходящей пары, так что этот вопрос потерял для них всякий смысл.
При мысли об этом Кайсе становилось не по себе.
Она была чем-то средним между стеснительной, испуганной Кьерстин, апатично принимавшей свою горькую судьбу и не смевшей думать ни о чем другом, и волевой, решительной Бриттой. Кайса была мечтательницей. Она не уставала надеяться на то, что кто-нибудь решит проблему своего одиночества, но не предпринимала для этого никаких шагов, если не считать попыток бегства».
Услышав доносившиеся с улицы звуки, Андре встал и посмотрел в окно, раздвинув шторы.
На улице было темно, горели фонари.
Прямо под окном стояло двое пьяных. Они шумели до тех пор, пока не вышел из отеля портье и не прогнал их. Какая-то девушка в сверхэлегантном платье проскочила мимо портье, делая вид, что не замечает его и направилась прямо к ним. Судя по их виду, они принадлежали к числу обеспеченных людей. Они с восхищением устремились к ней, еле держась на ногах. Один из них не удержался и, поскольку девушка тут же отскочила в сторону — шлепнулся прямо на мостовую, что вызвало у остальных непристойный смех. Девушка тут же исчезла вместе с тем, кто был менее пьян.
Андре стало не по себе. Что, если это была Мали, дочь Петры? Но она действовала так решительно, она казалась такой опытной, что он решил оставить все как есть. Пусть делает то, что хочет, у него нет на нее времени.
Он снова вернулся к своей постели и немедленно погрузился в чтение. Он мысленно перенесся в дремучие леса Варгабю…
«Бритта шла быстрым шагом. Она приказала Кайсе не тащиться за ней по пятам, а пойти в другую сторону и поискать там. Ведь они слышали голоса друг друга!
И Кайса покорно пошла в другую сторону.
День был пасмурным. Облака плыли так низко, что касались верхушек елей. В лесу было холодно, воздух был сырым, на деревьях хрипло каркали вороны.
Кайса слышала раздраженный голос Бритты, пытавшейся собрать разбежавшихся овец. Она и сама время от времени нехотя звала их. Она охотно бросила бы это занятие, но тогда вся деревня стала бы допытываться у нее, нет ли поблизости диких зверей. И ей пришлось бы туго!
Она ступала по мягкому мху, идя среди сосен. Она шла осторожно, внимательно глядя по сторонам, но овец в сосняке не, оказалось. Она повернула обратно и вернулась в темный еловый лес.
Стоило ли им ждать, пока в деревне подрастут четверо мальчишек, чтобы выйти за них замуж? Теперь им было от шести до десяти лет. У Кайсы не было такого желания, да и у остальных девушек тоже. Сама мысль об этих худеньких, маленьких мальчиках, играющих в свои детские игры, казалась ей пугающе-смехотворной. Нет уж, такие женишки ей не нужны!
Но был ли у нее выбор? Оставалась еще пара престарелых вдовцов — и все.
Ситуация была настолько безнадежной, что ей хотелось плакать.
Лес казался ей в этот день каким-то странным, чужим. Разумеется, Кайса знала предание о девственницах из Варгабю, но никто в деревне никогда не видел их, никто больше не верил в их существование. То, что путников заманивали в чащу давным-давно умершие девы, было явной ложью. Возможно, ложью преднамеренной, чтобы никто из жителей деревни не уходил из родных мест.
Однако в этот день лес и в самом деле был каким-то странным. В нем было что-то такое, чего она раньше не замечала, — какое-то напряженное, ищущее беспокойство. С озера доносился жалобный крик гагары, но к этому пастушки давно уже привыкли.
Она остановилась и прислушалась. Издали доносился голос Бритты, зовущей овец, только слышно было, как на верхушке дерева обломилась веточка и упала, прошелестев среди еловой хвои. Внезапно ее охватила такая всепоглощающая грусть, какая могла быть только у почивших много столетий назад дев. Словно они собрались теперь вокруг нее, одинокие, отчаявшиеся, несчастные.
Девственницы из Варгабю?
Нет, что за чушь, ведь теперь был день, просто на нее действовал этот темный, меланхоличный лес и собственное одиночество.
Но ведь она давно уже привыкла к этому…
Она услышала сердитый крик Бритты:
— Кайса! Они здесь! Я нашла овец! Чары мгновенно рассеялись. И Кайса с облегчением побежала на крик подруги.
На полпути она встретила красавицу Кьерстин.
— Мать беспокоится за вас, — сказала Кьерстин. — Бритта давно уже ушла из дома…
— Да, это все из-за меня, — ответила Кайса. — Я растеряла всех овец.
— И телят. Они уже пришли домой.
— Я знаю, — сказала Кайса, испытывая угрызения совести. — Ты видела коров?
— Да, они лежат на поляне. Но их нельзя оставлять так долго одних.
— Не пойдешь ли ты туда, чтобы присмотреть за ними?
— Ладно, схожу.
Остановившись, Кьерстин добавила:
— Знаешь, Кайса, у меня такое ощущение… такое странное ощущение, будто в лесу есть люди. Или… Она замолчала, и Кайса докончила ее мысль:
— Или это вовсе не люди, ты хочешь сказать?
— Вот именно! Это я и имела в виду. Мне страшно, Кайса. Я не знаю, смогу ли я остаться одна с коровами.
— Ладно, ступай к Бритте, я сама присмотрю за коровами. Она сейчас на склоне холма, я только что слышала ее голос. Не думаю, чтобы она теперь была слишком расположена ко мне, так что я с удовольствием поменяюсь с тобой местами.
Кьерстин улыбнулась, но это была испуганная, дрожащая улыбка. И они разошлись в разные стороны.
Вскоре Кайса опять остановилась. Снова у нее возникло такое же чувство, и оно было таким сильным, что ей чуть не стало дурно.
«Что случилось с лесом? — испуганно подумала она. — Это непонятное раздражение, этот гнев!»
С трудом стряхнув с себя это наваждение, она побежала к коровам.
Они скакали от Рота по направлению к Клиттену, и перед ними расстилались сплошные дремучие леса. Изредка им попадались и пастбища, но они были пустыми и безлюдными, поскольку здесь недавно свирепствовала эпидемия.
Они скакали среди величественных сосен. Лес был светлым, хорошо просматривалась дорога, сплошь покрытая белым оленьим мхом.
Поскольку Дидерик Сверд и господин Натан считали для себя унизительным везти старуху, Хавгрим посадил ее к себе на коня. Дидерик решил, что они очень подходят друг другу — эти простачки низкого происхождения.
Барбро была костлявой и угловатой, но Хавгрим, как обычно, не сказал ни слова.
Они ехали впереди, поскольку Барбро указывала всем дорогу. Она делала это совершенно непринужденно и уверенно: вела их мимо отвратительных болот и обрывов, через ручьи и непроходимую чащу леса. Они видели огромные утесы с одинокими соснами на вершине, выжженные пожаром склоны, на которых остались только пни… В самом деле, природа к северу от Эстердала была весьма разнообразной.
Но среди дня, уже приближаясь к Херьедалену, старуха стала проявлять беспокойство. Они скакали теперь по поляне, заросшей кустарником, и дневной свет вдруг стал каким-то тусклым, словно набежали облака или по земле пополз туман, заволакивая все вокруг.
— В чем дело, женщина? — более сурово, чем ему самому хотелось бы, спросил Дидерик, — мы заблудились?
— Нет, Господь тому свидетель, — сердито ответила она. — Я много раз ходила по этой дороге, когда пасла скот. Эта дорога ведет туда, куда вам не следует ходить.
— Не следует? — сказал Дидерик. — Это не мы боимся ее, это твой хозяин отговаривал нас ехать по ней.
— И правильно делал. Я знаю об этом больше, чем он, несмотря на то, что «те самые» никогда не приставали ко мне.
Священник фыркнул.
— Хорошо, так что же в таком случае беспокоит тебя? — спросил Дидерик у женщины.
— Я веду вас по верному пути, я это знаю, да иначе и быть не может, потому что на много миль в округе здесь нет других тропинок. Но я не узнаю эту местность! Вон того большого камня здесь раньше не было. А тропинка, по которой мы ехали все это время, что от нее осталось? Она куда-то подевалась!
— Она раздвоилась примерно три четверти часа назад, — сказал Хавгрим.
Она изумленно посмотрела на него.
— Раздвоилась? — спросила она. — Я этого не заметила. Этого не может быть. Я знаю, что она расходится совсем не в этом месте!
— Но это так, — констатировал Дидерик. — И ты выбрала неверный путь. Нам следует повернуть назад.
Барбро огляделась по сторонам.
— Думаю, вам следует прочесть теперь молитву, отец Натан, — сказала она. — Молитву за нас всех…
— Не будь суеверной, женщина! Просто у тебя плохая память, вот и все, ты стала стареть и все забывать.
Глаза ее загорелись от возмущения.
— Да будет известно господам, что никто не может похвастаться такой хорошей памятью, как я! — сказала она. — Здесь дело в чем-то другом.
— Не может этого быть, — сказал Дидерик. — Нет ничего проще вернуться на то место, где тропинка раздвоилась…
— Тише! — сказал господин Натан. — Что это? Все прислушались. Серо-белый клубок пролетел над их головами и скрылся на верхушке дерева.
— Гагара, — сказал Хавгрим. — Чернозобая гагара. Сидевшей рядом с ним Барбро показался странным его чистый шведский язык.
— Нет, — сказал Дидерик. — Это крик человека.
— Гагары часто кричат так, — успокоила его Барбро. — Это просто птица.
— Мне тоже показалось, что это человеческий голос, — неуверенно произнес священник.
Дидерик заволновался. Его лицо, обрамленное аккуратно подстриженной светлой бородой, покраснело.
— Нет, разве вы не слышите? Женский голос зовет кого-то по имени. Скорее! Едем туда!
— Мы не проедем туда на конях, — сказал священник обычным своим брюзгливым тоном, словно у него было несварение желудка. — Там сплошные камни. Поедем дальше, нам не следует терять время на эту чепуху, это всего лишь крики птиц.
Но Дидерик Сверд уже соскочил с коня.
— Мы оставим лошадей здесь. Барбро присмотрит за ними.
— Я тоже останусь, — сказал Хавгрим. — Мы не можем оставить женщину одну с лошадьми без охраны в этих местах, изобилующих медведями.
— Ладно, мы с господином Натаном пойдем одни. Мы скоро вернемся.
Когда они ушли, стало совершенно тихо. Оставшиеся же не были особенно разговорчивыми.
В конце концов Барбро сказала:
— Что-то не нравится мне сегодня лес.
— Мне тоже, — согласился Хавгрим. — Здесь какая-то тягостная, гнетущая тишина.
Она поняла, что он имеет в виду, несмотря на то, что до них еще доносились голоса господина Натана и Дидерика Сверда, уходивших все дальше и дальше. А гагара продолжала издавать свои душераздирающие крики: сначала краткий возглас, потом долгий, протяжный вопль и наконец какой-то писк.
— Не понимаю, как можно принять это за женский крик, — пробормотала Барбро. — Да, он ведь так и сказал: «женский голос».
— Я слышал, — сухо заметил Хавгрим.
— Откуда вы прибыли, господин? — поинтересовалась она.
— Не называй меня господином, — с горечью усмехнулся он. — Я пришел со стокгольмской стороны. Но я бродил по стокгольмским дорогам давным-давно, а вообще-то я объездил весь мир…
На вид он был слишком юным для такого длительного путешествия.
— И что же заставило вас так долго странствовать?
— Я искал. В моем роду есть такая черта: неугасимое желание поиска.
— Страшно подумать!
— Нет, я просто неудачно выразился. Это желание не является неугасимым. Рано или поздно мы находим то, что ищем. Я обязан этим моему отцу, за все то, что он сделал для меня».
В этом месте Бенедикта сделала пометку, Андре узнал ее чернила. И ему оставалось только догадываться о том, что означает ее вопросительный знак.
«Барбро кивнула, так и не поняв, что, собственно, искал Хавгрим. Возможно, он искал счастье?
Она поежилась от холода.
— Что-то они задерживаются, — сказала она. — Я намеревалась вернуться домой засветло.
— Обратный путь долог, — сказал он.
— Я к этому привыкла. Но у меня нет желания встретиться с Властительницей Тьмы. Хавгрим усмехнулся.
— Да, я слышал, что ты пробыла целый год в Гагнефе. Когда мы проезжали мимо, мы тоже слышали разговоры о Властительнице Тьмы. Значит ты об этом знаешь?
Властительница Тьмы была не существом, а символом таинственных созданий, ведущих ночной образ жизни. Определенного обличия Властительница Тьмы не имела, каждый человек представлял ее себе по-своему.
Барбро была рада встретить человека, понимавшего ее страхи.
— Я позабочусь о том, чтобы ты вовремя отправилась домой, — пообещал он.
Она почувствовала себя спокойнее.
— Слышишь, — сказала она. — Птица замолкла…
— Наверняка они пришли туда и убедилась в том, что это просто гагара.
— Значит, они скоро вернутся. У нас нет времени на подобные остановки.
Он огляделся по сторонам. Облака нависли над самыми макушками елей, образуя над головами путников что-то вроде рыхлой, серой крыши.
— Где мы, собственно говоря, находимся? — спросил он.
— Если бы я знала! Я не узнаю эту дорогу! Поэтому меня не удивит, если…
Она замолчала на полуслове. И ей вовсе не нужно было доводить свою мысль до конца, Хавгрим и так понимал, что она хотела сказать.
Двое мужчин продирались через лес. Повсюду была отвратительная сырость, и им не терпелось вернуться на спины лошадей.
Дидерик Сверд остановился.
— Слышите? — сказал он. — Она снова кричит! Слышите, как она произносит чье-то имя?
Священник был бледен и растерян. Он кивнул.
— Да, я слышу, — сказал он. — Господи, не дай нам сбиться с пути!
Дидерик Сверд стоял, как вкопанный, совершенно околдованный звучанием голоса. Он слышал жалобный, печальный зов: «Врет Йоар! Врет Йо-о-оар!»
— Нет! — прошептал он. — Это просто галлюцинации!
Священник тоже явственно слышал жалобный зов: «Господин Натан! Господин На-а-а-атан!»
— Может быть, нам не следует ходить туда? — предложил Дидерик.
Набравшись смелости, господин Натан заявил:
— Нас не испугают сатанинские наваждения! Мы выясним, в чем там дело!
И смело направился туда, откуда доносились голоса. Дидерику ничего не оставалось, как последовать за ним. Внезапно оба остановились. Голоса затихли.
Они снова пошли вперед, хотя сапоги и штаны у них насквозь промокли. И вот в тумане показалась печальная картина: редкие, хилые деревца окружали лесное озерцо, похожее на заплаканный, слепой глаз. Они увидели перед собой тропинку, это была не просто тропинка, это была настоящая дорога, не слишком наезжая, зато широкая.
По озеру плавали три птицы. Когда под ногами священника затрещала ветка, они немедленно нырнули в воду.
— Это гагары, насколько я понимаю, — пробормотал Дидерик. — Значит, мы все-таки ошиблись.
— Судя по всему, это так.
У обоих мурашки бежали по спине, но никто из них не хотел признаваться в своих ощущениях: это место было жутким. И дело было не только в навевающем грусть пейзаже. Они чувствовали здесь присутствие чего-то страшного. Им казалось, что стоит повернуть голову, и они встретят обращенный на них взгляд, увидят того или тех, кто издавал эти крики. Но они ничего не говорили друг другу, шли вперед, уставясь прямо перед собой, думая только о том, как им выбраться. Обоим очень хотелось заткнуть уши, зажмурить глаза и бежать со всех ног обратно к лошадям — если это отступление было еще возможно.
— Что там такое? — спросил священник.
— У нас нет времени рассматривать все это, нам нужно поскорее вернуться к остальным, — ответил Дидерик.
Но господин Натан не в силах был повернуться обратно, чувствуя, что «они» идут за ним следом и гонят его вперед. Он хотел выиграть время, собраться с духом.
— Пойду-ка посмотрю, — сказал он.
Они отошли в сторону. Там возвышалась бесформенная, заросшая мхом и травой куча явно не природного происхождения. Скорее всего, ее насыпали люди.
Господин Натан наклонился и осторожно прикоснулся к земляным комьям своей холеной, изнеженной рукой.
Дидерик Сверд, нетерпеливо наблюдавший за его девическими уловками, в конце концов пнул кучу ногой, так что на землю упал большой кусок дерна.
В лесу было совершенно тихо. Не было больше ощущения того, что кто-то находится рядом. Казалось, лес затаил дыхание.
Там, где Дидерик отковырнул дерн, показался кусок обструганного дерева, почерневшего от времени, но хорошо сохранившегося под слоем земли. Дидерик отковырнул еще несколько кусков дерна.
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа! — растерянно прошептал священник. — Это же изображение божества! Вырубленное из дерева и разломанное на куски! Какая мерзость! Языческий алтарь!
— Значит, все это правда, — побледнев, прошептал Дидерик. — Во всяком случае, это не выдумка. Потом, позднее, появились всякие предрассудки, не имеющие отношения к действительности.
Изображение языческого божества вернуло им трезвость мышления. В самом деле, это был Фрей! Грубо вырезанное лицо было невыразительным и тупым, к тому же время сгладило его черты, так что лицо это могло принадлежать кому угодно, но среди обломков скульптуры имелась та самая часть тела, которая могла принадлежать только одному богу плодородия. Господин Натан отвернулся с гримасой отвращения.
Дидерик Сверд, не отличавшийся подобной чувствительностью, грубо захохотал и схватил пресловутую часть божественного тела.
— Неплохая штуковина! — сказал он. Господин Натан резко обернулся к нему и предостерегающе воскликнул:
— Не прикасайтесь к скульптуре! Она вся пропитана мерзостью и чертовщиной! Разве вы не понимаете, что изображение этого божества было проклято?
Дидерик тут же выпустил из рук кусок дерева, словно обжегшись. И они пошли обратно. Теперь они не могли понять, почему вдруг поддались панике.
Молчание нарушил господин Натан.
— Мне следовало бы прочитать молитвы благословения на этом месте и проклясть этот ужасный алтарь и то, что ввело меня самого в заблуждение, но, как вы изволили заметить, господин Дидерик, мы не можем терять на это время. Нам нужно спешить, пока не стало темно.
Дидерик был совершенно согласен с ним.
— Бедной старушке тоже пора домой, — сказал он.
— Вот именно.
Оба избегали смотреть друг другу в глаза. Никто их этих гордецов не хотел показывать свою растерянность».
Андре перевел дух, только теперь заметив, что давно уже читает, затаив дыхание, Он уже забыл, для чего ему понадобилось читать эту старинную рукопись. Он горел желанием узнать, к тому ли самому озерцу они пришли.
Да, к тому. Теперь он знал это наверняка.
Была уже ночь. Андре разделся и лег под одеяло.
Он посмотрел на часы. Да, он читал уже не один час, разбирая вычурный почерк. Но он решил дочитать все до конца, ему нужно было узнать, почему Ванью и Бенедикту это заинтересовало.
Что-то скрывалось за всем этим, и Андре разбирало любопытство.