Эрлинг не переставал удивляться. В это воскресенье он мысленно уже расстался с братом, и сейчас испытывал к нему добрые чувства, хотя и остерегался показать их. Он смотрел на красивые настенные часы, которые Густав очень давно приобрел на каком-то аукционе. У него мелькнула мысль, что надо бы эти часы отсюда забрать. Чтобы больше ничто не нарушало тишины этого склада.

— Почему ты так смотришь на наши часы? — спросила Эльфрида. — Они тебе кажутся некрасивыми? Мы с Густавом уже присматриваем себе новые.

Эрлинг равнодушно спросил, что они собираются сделать со старыми.

— Тридцать лет назад я отдал за них двадцать пять крон, — сказал Густав, — но теперь вряд ли получу за них эти деньги.

— Мне в Лиере нужны такие часы, — сказал Эрлинг. — Сколько вы за них хотите? Но только тогда я заберу их прямо сейчас, а то дело не будет стоить хлопот.

Вот черт, подумал он, теперь они десять лет будут мучиться, что продешевили.

Часы запротестовали. Во всяком случае, в глубокой тишине их бой прозвучал слишком громко. Эрлинг понял, что Густаву с Эльфридой надо поговорить наедине, и вышел в уборную. Вернувшись, он больше не заговаривал о часах. Болтал о том о сем, наконец минут через десять Эльфрида сама вернулась к этому вопросу:

— Неужели там, где ты живешь, нет никаких часов?

— Нет, я обхожусь будильником.

— А тебе не очень скучно… жить совсем одному?

Вот ее цель! Заговорив о часах, попутно выпытать что-нибудь про него самого.

— Нисколько. Мне нравится.

— Тебе кто-нибудь помогает по хозяйству?

— Нет, слава богу, от этого я избавлен.

Он понимал, что ей хочется выведать что-нибудь о его жене и детях. А может, и не только о них, но выведать что-нибудь у Эрлинга было не так-то просто.

— И тебя никто никогда не навещает? — Голос у нее немного дрожал.

— Нет, никогда.

Эльфрида зашла в тупик, и в дело вмешался Густав:

— Значит, ты хочешь купить наши часы? И сколько же ты за них предлагаешь?

— Я вообще ничего не предлагаю. Если хочешь их продать, сам и назначь цену. Часы твои, и ты знаешь, что они собой представляют.

Густав кашлянул и сдержанно похвалил часы. Они в порядке, никакого дефекта в них нет.

— Ну, мне пора. У меня в центре свидание через полчаса, — сказал Эрлинг.

Ему показалось, что Густав с Эльфридой как-то подозрительно затихли, и он сообразил, что сделал неверный ход: он сбил их с толку. Они притихли и насторожились, как животные, и Эрлинг знал, что их мысли заняты уже не часами, а только его предстоящим свиданием. Они надеялись, что сейчас он скажет, с кем и где должен встретиться.

Густав и Эльфрида украдкой переглянулись.

— Значит, у тебя свидание? — спросил Густав, обращаясь к печке.

Эрлинг сделал вид, что не слышал вопроса. Почти всю жизнь он вращался вне их круга, они мало что про него знали, но теперь разговаривали с ним так, словно расстались вчера. Что руководило ими, старое желание контролировать его жизнь, опасение быть замешанными во что-то или, наоборот, оказаться в стороне? Может, когда он уйдет, в них вспыхнет ккая-нибудь давняя обида?

Эрлинг вышел в прихожую и надел пальто.

— Ну, мне пора, — снова сказал он.

— По-моему, ты сам должен назвать свою цену. — Густав кивнул на часы.

Эрлинг покачал головой.

— Тогда, скажем, двадцать пять крон, и с покупкой тебя!

— Ладно, не думай больше про это, — сказал Эрлинг и подошел к телефону. Он вызвал такси и оставил рядом с телефоном деньги за разговор.

Сначала он хотел сразу выложить за часы двадцать пять крон, но он хорошо знал своего брата. Густав не поймет сарказма, он спрячет деньги в карман и подумает, что Эрлинг как был дураком, так им и остался. Но все могло обернуться и по-другому. Очень скоро, если не через минуту, Густав решил бы, что Эрлинг, выложив без раздумий двадцать пять крон, просто схитрил. Должно быть, часы стоят гораздо дороже и Эрлинг провел его. И ноша грехов Эрлинга стала бы еще более тяжкой. Эрлинг отказался платить за часы двадцать пять крон только из жалости к Густаву.

— Зачем тебе такси, ведь у нас ходит трамвай, — заметила Эльфрида, ее огорчили и эти двадцать пять эре, которые Эрлинг оставил возле телефона и которые она была не в силах вернуть ему, и дорогое такси, и часы, и дешевый трамвай.

— Тогда давай двадцать, — выдавил с трудом Густав. Пусть такси подождет, трудно даже представить себе, сколько это будет Эрлингу стоить. Почему он не может просто отдать за часы двадцать пять крон и поехать на трамвае?

Эрлинг положил на стол двадцать крон и попросил бумаги, чтобы завернуть часы. Он принес из кухни табуретку и влез на нее. Едва он прикоснулся к часам, как Эльфрида заплакала. Он опустил руки и удивленно посмотрел на нее.

— Эти часы столько лет висели у нас!

Эрлинг перевел взгляд на Густава, тот прикусил трубку и вцепился обеими руками в подлокотники кресла. Взглянув на криво висевшие теперь часы, а потом на Эльфриду, он побледнел как мертвец. Из-за чего, интересно, из-за часов или из-за Эльфриды?

Эрлинг спрыгнул с табуретки и убрал деньги.

— Я не возьму твои часы, Эльфрида, но хочу дать тебе добрый совет. Не думаю, что это очень дорогие часы, но таких у тебя уже никогда не будет. К тому же это самая красивая вещь в вашем доме.

— Ты правда так думаешь, Эрлинг?

— Да, не стоит продавать такую вещь. Я редко встречал более красивые часы. И конечно, я тут же вернул бы их тебе, если б ты пожалела, что рассталась с ними.

В дверях он попрощался и вдруг увидел лицо Густава. Наверное, на Густава так сильно подействовала и продажа часов, и слезы Эльфриды. Эрлинг никогда не думал, что Густав способен на такие чувства, он предпочел сделать вид, что ничего не заметил, и сбежал по лестнице. Шел густой снег. Он наклонился к шоферу:

— Мне надо в «Континенталь».

Обернувшись, он смотрел на старый дом, пока тот не скрылся за снежными вихрями.