Любопытное выдалось лето. Мой суммарный отпуск равнялся шести неделям, и Мейбл с Честером постоянно спрашивали, поедем ли мы отдыхать, и куда. Я ответил им, что чрезвычайно занят в лаборатории и пробормотал что-то относительно путешествия в октябре. Я не стал говорить, что едва ли смогу получить даже часть отпуска.

Правда заключалась в том, что у меня не было желания никуда уезжать. Я полностью погрузился в ЖАВ-проект. Возможно, он являлся самым интересным исследованием, которое я когда-либо проводил. Я даже тратил на это свои воскресенья. Мне не хотелось покидать лабораторию ни на минуту, расставаясь со своими мышами и видеокамерами.

Суть проблемы заключалась в следующем: надо было создать такой препарат на основе тестостерона, который, повышая агрессивность, не стал бы увеличивать сексуальную активность.

После серии неудачных экспериментов я всерьез задумался, возможно ли вообще подобное сочетание. Мой первый маленький успех получился после добавления в синтетический тестостерон нитрата натрия и нитрата калия.

У меня были четкие доказательства того (на видеокассете), что мышь — особь мужского пола, которой была сделана инъекция тестостерона с добавками, — демонстрировала небольшое, но очевидное снижение желания к совокуплению.

Чтобы добиться такого минимального прогресса, потребовалось бесчисленное количество опытов. И по мере того как я начал искать другие химические соединения, которые могли бы нейтрализовать повышение либидо при введении тестостерона, мой блокнот заполнялся всевозможными формулами, ни одна из которых, однако, не привела меня к успеху. Одной из причин этого, естественно, было то, что я работал самостоятельно, без руководства опытного химика.

Я ощущал себя Эдисоном, который перепробовал множество материалов, прежде чем обнаружил волокно, которое смогло функционировать в режиме накаливания его лампы.

Покуда я был так сильно поглощен ЖАВ-проектом, должен признать, я полностью перестал обращать внимание на усугубляющийся кризис в моих отношениях с женой и сыном. Мне казалось, мы достигли вершины несчастья и взаимной антипатии, ситуации безрадостной, но стабильной. Наверное, я был даже доволен тем, что ничего уже не сможет ухудшиться.

Я выразил свои ощущения Марлен Тодд, и ее реакция была полна негодования.

— Грег, — решительно сказала она, — ты не можешь делать вид, что все нормально. Твое поведение похоже на отказ от выздоровления только потому, что ты отказываешься лечиться. А лечиться ты отказываешься, так как привык к боли.

Признаю, что я был слегка раздражен. Марлен, разумеется, не относилась ко мне как к деревенскому дураку, но она не скрывала своего неодобрения по поводу той стратегии, которую я выработал по отношению к своей семье.

У нее были причины для такой реакции. Она знала, что я терпеть не мог выяснения отношений.

— Что, по-твоему, я должен сделать, Марлен?

— Или серьезно и обстоятельно поговорить с Мейбл и прояснить все позиции, или принять меры для прекращения брака, который привел к полному отчуждению.

— Я бы не назвал это отчуждением, — хмуро возразил я.

— Нет? А как еще это можно назвать?

— Не знаю, — ответил я безнадежным голосом. — Холодностью, быть может. Мы находимся в одном доме, но живем в разных мирах. Весьма удручающая ситуация, должен тебе заметить. Тем более что большая вина лежит на мне. Знаю, я не тот муж, которого Мейбл хотелось бы видеть во мне. Она думает, что как мужчина я не состоялся.

— Не все женщины такого мнения, — спокойно заметила Марлен.

Затем произошло событие, полностью перевернувшее мою жизнь.

Утром 27 июля я услышал в коридоре топот ног бегущих людей и их крики, которые не мог понять. Я испугался, что начался пожар — для лаборатории это была бы страшная беда, так как здесь хранилось огромное количество взрывоопасных веществ, но сигнала тревоги не последовало.

Через минуту зазвонил телефон. Это была Марлен, запыхавшаяся и взволнованная.

— Ты слышал?! — прокричала она. — Про мистера Макхортла?! С ним случился приступ на поле для гольфа. Сейчас ему делают электрошок.

Я помчался на место происшествия. Врач нашей компании и медсестра трудились изо всех сил, делая искусственное дыхание. На приличном расстоянии от них стояла толпа служащих, которые тихо переговаривались между собой.

— Это все его сердце, — произнес кто-то. — Ему сделали электрошок, но он не шевелится.

Мы все замолчали и замерли в ожидании. Подъехала бригада пожарников, а потом „скорая", оснащенная оборудованием для подобных случаев.

Еще полчаса врачи боролись за жизнь нашего шефа, затем сдались, и машины одна за другой уехали. К нам подошел врач нашей компании.

— Мистер Макхортл скончался, — сказал он.

Неожиданная смерть Мервина Макхортла потрясла нас. Он был щедрый, преуспевающий работодатель, и после оплакивания его кончины мы все начали беспокоиться о будущем лаборатории. Мои самые большие волнения были связаны с возможностью продолжения работы по ЖАВ-проекту.

Лаборатория была закрыта на три дня, но тем, кто проводил опыты на животных, разрешили ухаживать за своими питомцами и кормить их.

На следующий день после похорон лаборатория открылась вновь. Всем служащим было предложено собраться в столовой, где к нам обратилась миссис Гертруда Макхортл, вдова Мервина.

Она оказалась крупной, импозантной женщиной и не вызвала ни у кого сомнений в своей авторитетности.

Она сказала нам, что является единственной владелицей лаборатории „Макхортл" и намеревается продолжать те направления исследований, которыми занимался ее покойный супруг.

Миссис Макхортл также заявила, что до той поры, пока она не найдет опытного управляющего-консультанта для лаборатории, эти функции она возьмет на себя. Всем нам было предложено продолжать свои исследования. Контракты с клиентами должны быть выполнены. Компания находилась в отличном финансовом положении, добавила вдова. Без долгов и с большим фондом наличных денег.

В самом деле, великолепная новость!

Таким образом, с перерывом в несколько дней и возросшим энтузиазмом я вернулся к своей работе. Думаю, другие сотрудники лаборатории испытывали то же самое. Я слышал разговоры некоторых из них, включая Марлен: они одобрительно отнеслись к тому, что возглавлять фирму будет женщина.

— Наверное, с моей стороны это эгоистично, — заявила Марлен, — но я надеюсь, Гертруда увеличит бюджет на парфюмерию. Мы столько лет бились за обновление техники и компьютеризацию нашей лаборатории! За создание библиотеки запахов! Грег, теперь самое время поставить вопрос о покупке электронного микроскопа, о котором ты столько просил.

— Было бы отлично получить его, Марлен. Но это не так уж и важно.

— Что за старый зануда, — рассмеялась она.

Я тоже попытался засмеяться, но не смог. Ее замечание больно ранило меня, так как напомнило о том, что она говорила раньше про мою особенность не брать на себя никаких решений и оставлять все как есть. Марлен казалась такой уверенной в своих оценках и в своей правоте, что я начал чувствовать, как будто на меня давят. Весьма неприятное ощущение.

Но были другие, более важные проблемы, на которые следовало обратить внимание. Неделю спустя после смерти мистера Макхортла я вывел химическое вещество, которое могло сочетаться с синтетическим тестостероном и давало желаемый результат. Полученный раствор практически полностью подавлял сексуальность при эффекте возрастающей агрессивности. Мои эксперименты на мышах — особях мужского пола — доказали это. Я не могу в целях безопасности назвать это химическое соединение. Скажу только, что оно было недорогим и входило в состав многих бытовых средств.

После серии проверочных опытов и тщательной их фиксации я приготовился к следующему шагу. Логично было предположить, что эксперименты начнут проводиться на свинках, собаках и обезьянах. Но я был настолько воодушевлен собственным успехом, что немедленно решил попробовать свой раствор на добровольцах. И, конечно, прежде всего — на себе.

Анализируя свое поведение, я сейчас понимаю, почему я решился на такой опыт. Я вовсе не собирался быть более агрессивным, это полностью противоречило моей натуре.

Но я надеялся стать более решительным, чтобы уметь выражать свои переживания и вести себя энергичнее. Мне кажется, у меня было смутное желание доказать Мейбл и Марлен, что я настоящий мужчина. Это была просто глупая мужская спесь.