Выполнение последнего заказа, духов „Объятия", требовало намного больше времени и усилий, чем я могла себе позволить. Как профессиональный парфюмер, я всегда была уверена, что запахи могут воздействовать на настроение. Но сейчас я разрабатывала запах, который должен будет влиять на поведение, и находила эту задачу весьма сложной.

Разумеется, я была знакома с феромонами, химическими веществами, которые вырабатывались железами внутренней секреции животных и могли воздействовать на поведение особей того же вида. В какой-то момент мне показалось, что я пытаюсь создать человеческий феромон, и я не была уверена, к какому конечному результату это приведет.

Однажды утром — дело происходило в августе — по дороге в лабораторию я спросила Грега, приходилось ли ему работать с психотропными веществами, которые изменяют поведение человека. Думаю, вопрос удивил его.

— У меня весьма небольшой опыт в этой области, — ответил Грег, — а почему ты спрашиваешь?

— Хотела узнать, какова твоя позиция. Ты „за" или „против?"

— Мне кажется, — начал он осторожно, — в этих препаратах есть смысл, если использовать их грамотно и аккуратно.

— Но само по себе использование психотропных препаратов не вызывает у тебя этических возражений?

— Нет. Пожалуй, нет. Если одни лекарства могут купировать физическую боль и вылечивать человеческие заболевания, то я не вижу причин, почему другие лекарства не могут устранить психический дискомфорт и способствовать нормальному поведению. Если наркотик был создан, чтобы вылечивать или контролировать шизофрению, например, то кто может возражать против этого?

— Надеюсь, что ты прав, — произнесла я с сомнением, — но все же наркотики, воздействующие на поведение личности, смущают меня. Это похоже на то, чтобы брать на себя миссию Бога, ты согласен?

— Или прописывать аспирин.

— Я не очень хорошо выражаю свои мысли. Что ты скажешь про марихуану, ЛСД, героин, кокаин? Они тоже влияют на настроение и поведение человека в целом. Их ты тоже будешь защищать?

— Разумеется, нет. Они вызывают психологическое или физическое привыкание и наносят ужасный вред. Но психотропные препараты, помогающие ему или ей нормально жить, не вызывают сомнений в своей необходимости.

Я посмотрела на него:

— А что такое нормально жить? Дай определение.

Грег улыбнулся мне скупой улыбкой и промолчал.

Это был не самый умный вопрос, и, честно говоря, я начала думать, а все ли у меня в порядке со здоровьем. Уж больно странно я себя вела.

Обычно когда я решаю сделать что-либо, то делаю это. Я порицала Грега за его нерешительность, а обнаружила, что веду себя ничуть не лучше. Я сказала Герману, что переговорю с адвокатом по поводу развода. Тогда я действительно была намерена это сделать. Однако я так и оставила вопрос открытым, каждый день откладывая посещение адвоката.

Я попыталась проанализировать свое поведение, чтобы понять, в чем причина моих сомнений. Вывод, к которому я пришла, поверг меня в состояние шока. Я любила своего мужа.

Он был невнимательным, алкоголиком, бабником. Но любовь, как я с грустью заключила, совсем не рациональное чувство. Даже мое хорошее знание всех недостатков и отрицательных качеств Германа не смогло убить моей привязанности к нему. Осознав это, я испытала двойственное чувство: шок, с одной стороны, и стыд — с другой. Я даже начала думать, не является ли моя любовь к нему результатом воздействия аэрозольной формы окситоцина.

Вернувшись в свою лабораторию, я с удвоенной энергией принялась за работу. То, что раньше было лишь смутным ощущением, сейчас превратилось в четкий план, благодаря которому смогли бы разрешиться мои личные проблемы.

Если бы мне удалось создать аромат на основе гормона, способствующего более дружелюбному и сердечному поведению, у меня появился бы шанс спасти свою семью, так как я предполагала, что Герман непременно воспользуется новым одеколоном из разрабатываемой мною серии. На следующий вопрос, встающий передо мной, будет ли эффект от гормона длительным или кратким, я не могла еще ответить. Реально понять это можно было только после создания запаха.

Я была настолько увлечена этой идеей, что просто не принимала в расчет все спорные моменты. И именно моя увлеченность заставила меня спросить Грега Бэрроу про этичность использования психотропных препаратов. Почему-то мне казалось, что „Объятия", если их удастся создать, не могут принести вред ни человеку, который их использует, ни человеку, вдохнувшему аромат случайно.

На этот раз я взяла несколько унций жидкости, содержащей крошечный процент аэрозольного окситоцина, добавила спирт в качестве разбавителя и перелила смесь в небольшой пузырек. Затем сбрызнула левую ладонь с тыльной стороны и осторожно понюхала.

Все, что я смогла распознать, было цветочным запахом, в букете ароматов которого полностью отсутствовал розово-лиловый цвет. Вдохнув еще раз, я начала подозревать, что концентрация получилась слишком слабой, чтобы воздействовать на поведение и чувства. Тогда постепенно я стала увеличивать окситоцин и уменьшать спиртовой разбавитель. Опыты заняли достаточно много времени.

Как раз на этот период и пришелся мой разговор с Грегом об использовании наркотиков. Мы ехали домой — эту неделю за рулем сидела я, — когда он вдруг неожиданно сказал:

— Ты, может быть, права.

Я удивилась:

— Ты о чем, Грег?

— О психотропных препаратах. Ты говорила, что все средства, воздействующие на поведение и психику человека, смущают тебя, что это попытка подменить собой Бога.

— Ну, Грег, — протянула я в замешательстве, — я изменила свое мнение. Если в применении психотропных веществ есть необходимость и они не вызывают побочных эффектов, я не вижу причин, по которым такие лекарства не должны использоваться.

— Похоже, ты преодолела свои сомнения, — произнес он, — но увеличила мои. Давай рассмотрим гипотетический случай. Что бы ты сказала о психотропном наркотике, способном влиять на человеческое поведение таким образом, какой мы обычно определяем как антисоциальный?

— Совершенно однозначно — я против.

— Даже если его использование строго ограничено и подвергается жесткому контролю? Даже если результаты его применения, скажем, необходимы для патриотических целей?

— Грег, ты ведь не работаешь над отравляющим газом?

— Конечно, нет.

— Твой гипотетический случай вызвал именно такую догадку. Если психотропные препараты способствуют антисоциальному поведению, они недопустимы. Неэтично и аморально и создавать их, и использовать. Патриотические мотивы не могут служить оправданием. На первом месте должна быть гуманность.

Он вздохнул:

— Хотел бы я, чтобы все было так просто, как тебе кажется. Но так не получается. Не существует ни абсолютно хорошего, ни абсолютно плохого. Есть нечто неопределяемое. Представь, что создали психотропный препарат, способный нивелировать все амбиции принявшего его человека. Одна таблетка или инъекция — и этот человек превращается в Иисуса, отдает свои деньги бедным. Оставшуюся жизнь проводит в медитации и молитвах. Это благо или вред? С точки зрения одного человека и с точки зрения гуманности в целом?

Прошло немало времени, прежде чем я ответила:

— Наверное, благо для гуманности и вред для человека. Но я не знаю точно. Это ведь философский вопрос.

— Этический, — уточнил Грег. — Это этическая проблема, стоит ли создавать наркотики. Но она иллюстрирует то, что я сказал о трудностях выбора. Мы никогда не можем быть уверенными, правда? Что тревожит меня больше всего, так это то, что, принимая наркотики, мужчина или женщина идет против природы. Другими словами, изменяет свою индивидуальность, чтобы выработать конформность поведения. Для пользы работодателя, для нации в целом. Лично меня очень волнует этот вопрос.

Я знала, что Грег имеет в виду, но его колебания не вызвали у меня сомнений. Я намеревалась изменить поведение своего мужа. Я рассчитывала, что удастся сделать его таким, каким он никогда не был от природы. Но таким, каким должен быть мужчина.