Девчонки могут быть ужасно надоедливыми. Вы согласны со мной? Например, убежать из дому была моя идея, это я все придумал. Но, когда я рассказал об этом Тане Тодд, получилось, что это ее идея. Я хочу сказать, она решила уйти со мной, затем стала указывать мне, что я должен упаковать, и даже назначила день нашего побега. Неужели все девчонки такие?

Конечно, я признаю, что она упросила своего дядю одолжить нам сто долларов, в которых мы остро нуждались. И, вообще, во всем остальном она тоже была права. Просто мне не нравилось, что она ведет себя так, как будто она главная и запланировала все сама. Иногда я думал, что без нее, может быть, было бы и лучше. Но я не мог сказать ей об этом, она начала бы плакать, и мне пришлось бы отказаться от этой идеи.

Итак, мы собирались убежать в среду второго сентября. Дату назначила Таня. Я уже упаковал все свои вещи и засунул сумку под кровать, потому что моя мама никогда не вытирает там пыль. Я решил взять с собой большое количество сандвичей, чтобы первое время мы были обеспечены едой. Таня на это сказала:

— Очень хорошая идея, если бы мы могли достать ветчину и сыр.

Видите?

Самое смешное, что в течение этой последней недели мой отец был очень дружелюбным и говорил со мной абсолютно обо всем. Он даже захотел выделить один день, чтобы мы могли что-нибудь поделать вместе. Я не мог понять, почему он так странно ведет себя. И подумал: а не узнал ли он, что я собирался убежать? И пытается таким образом дать мне понять, что этого делать не следует.

Я рассказал Тане об этом и о том, какой неожиданно счастливой стала моя мама. Она все время смеется и шутит со мной. Может быть, она тоже знала о предстоящем побеге? Но Таня продолжала говорить, что это фаза, что они пройдут через все это и в чрезвычайно короткий срок вернутся к своим прежним позициям, то есть начнут относиться ко мне так, как относились всегда. Что и привело меня к моему решению.

— Наверное, ты права, — сказал я.

— Я знаю, что права, — заявила Таня. — Иногда мой отец тоже со мной приветлив, когда он помнит, что ему следует быть таким. Но затем он опять начинает выкидывать все свои штучки. Я надеюсь, ты не собираешься идти на попятную, Чет?

— Конечно, нет, — ответил я.

— Имей в виду, если ты изменишь свое решение, то я нет. Я все равно убегу, даже одна.

— Да не собираюсь я менять свое решение, — воскликнул я. — Сколько раз можно повторять тебе об этом?

Мы сидели в нашем гараже, где нас никто не мог увидеть. Я завел разговор о том, какой лучше выбрать путь в „Диснейуорлд", после того как мы уедем от ее дядюшки. И что лучше сделать, взять такси или все-таки поехать на автобусе. Неожиданно в совершенно неподходящий момент, без всякой связи с предыдущим, Таня сказала:

— Тебе совершенно на меня наплевать.

Боже мой! Она окончательно смутила меня.

— Да как же мне плевать на тебя? Ведь я же поцеловал тебя, не так ли?

— Да, но это для тебя абсолютно ничего не значит.

— Ну конечно же, значит.

— Держу пари, ты поцеловал уже очень многих девочек.

— Да никого я не целовал.

— Никогда?

— Ну, может быть, одну или двух, — ответил я.

— Кто они? Я их знаю?

— Боже мой! Да не знаешь ты их.

На самом деле это была чистая ложь. Никаких девочек не было.

— Почему ты целовал их?

— Ну-у-у, — я поднялся на ноги, чувствуя себя абсолютно растерянным, — я не помню, почему я поцеловал их. Ты довольна?

— Ты абсолютно не заботишься обо мне, — заявила она.

И все началось с начала.

— Послушай, — сказал я. — Я ведь не спрашиваю тебя, сколько мальчиков тебя целовали.

— А меня никто не целовал. Ты был единственным. Это доказывает, как много я забочусь о тебе. Потому что ты единственный мальчик, которому я позволила это сделать.

— Послушай, скажи мне, что ты хочешь от меня услышать?

— Нет, так нехорошо, — ответила она, — ты должен сам мне сказать, что ты думаешь.

Вот и весь разговор, который произошел у нас в гараже. И я совершенно не понимал, чего же она добивается. Я был очень растерян и чем больше думал о случившемся, тем меньше я что-нибудь понимал. Я никак не мог уразуметь, зачем она говорит все эти вещи. Я не сделал ей ничего плохого, наоборот, она мне очень нравилась.

Я надеялся, что она вскоре забудет обо всем этом, но она не забыла. Каждый раз, когда мы говорили о чем-то, она неожиданно вставляла, что я не забочусь о ней. Она буквально третировала меня всем этим.

— Послушай, — сказал я, — если мы собираемся убегать вместе, это ведь доказывает, что я забочусь о тебе. И я всегда буду заботиться о тебе, не волнуйся об этом.

— Это не то, что я имею в виду, Чет.

— Ну, так а что же ты подразумеваешь?

— Когда я сказала, что ты не заботишься обо мне, я хотела сказать, что я тебе не нравлюсь.

— Ну, конечно же, ты мне нравишься.

Она помолчала какое-то время, затем спросила:

— Ты меня любишь?

Боже ж ты мой! Она была просто неподражаема. Сначала оказалось, что я не забочусь о ней, потом, что она не нравится мне, а теперь требовалось выяснить, люблю ли я ее.

— Послушай, детям полагается любить своих родителей и, может быть, еще каких-нибудь родственников. Например, сестру или брата, если таковые есть. Но детям не полагается любить других детей.

— Кто это сказал? — спросила Таня.

— Да каждый знает. Когда ты вырастешь, это будет совершенно нормально любить другого человека, и тогда ты можешь пожениться. Но дети ведь не могут пожениться. Какой же смысл кого-то любить? Это не принесет тебе ни малейшей пользы.

— Ты можешь любить кого-то и не обязательно жениться, — возразила Таня. — Фредди Вошхрум сказал Вельме Баккет, что он любит ее, а они тоже дети и не могут пожениться.

— Кто сказал тебе это?

— Что?

— Что Фредди сказал Вельме, что он ее любит?

— Вельма сказала.

— Послушай, Фредди абсолютный болван, каждый знает это, и он постоянно врет.

— Нет, он не врет, — сказала Таня. — Фредди подарил Вельме кольцо дружбы, в которое вделан маленький голубой камешек. Это доказывает, что он любит ее, Чет.

— Ну, может быть, он это кольцо нашел где-нибудь.

— Да, но он отдал его ей, вот что главное.

— Послушай, ты что хочешь, чтобы я дал тебе кольцо дружбы?

— Это было бы здорово, — ответила Таня. — Это бы доказывало, что ты меня любишь.

— Но я ведь этого не говорил.

— Так что же, значит, ты меня не любишь?

— Я не говорил ни того, ни другого. Неужели это все так важно?

Она вздохнула:

— Ты просто не понимаешь.

— Абсолютно не понимаю, — сказал я, — объясни мне, пожалуйста.

— Ну, смотри, если мальчик говорит, что он любит девочку, тогда она его девочка и он не может любить никого другого. А если девочка любит мальчика, тогда она тоже никого больше не может любить. Их просто двое. Вечно и навечно.

— Что за ерунда, — сказал я. — А что, если один из них переедет?

— Тогда они могут писать друг другу или разговаривать по телефону.

— Ну а если один из них уедет, например, в Россию, тогда они не смогут больше увидеться. Что же тогда?

— Это не важно, Чет, — ответила Таня. — Они будут продолжать любить друг друга просто потому, что они так сказали.

— Ерунда, — возразил я. — В этом нет никакого смысла.

— Нет, есть. И это вовсе не глупо. Это означает, что мальчик и девочка принадлежат друг другу. И если один из них заболеет или ушибется, другой будет о нем заботиться.

Я ничего не ответил на это.

— Чет, а если я ушибусь или заболею — я имею в виду, когда мы убежим, — ты будешь заботиться обо мне? — спросила Таня.

— Разумеется, — ответил я, — конечно, буду. И я никогда не брошу тебя.

— Ну вот видишь, это доказывает, что ты меня любишь. И если ты дашь мне кольцо дружбы, это будет как знак.

— Знак чего?

— Того, что мы принадлежим друг другу.

— О, черт побери, — сказал я, — здесь ужасно жарко. Давай разденемся и пойдем к бассейну.

— Хорошо, — согласилась Таня.

Я был рад, что она прекратила разговор. Весь этот треп про любовь и про все такое прочее действовал мне на нервы.