Глава 1

Меня зовут Питер Скуро. Я принадлежу к тому типу людей, которые шествуют по жизни с вопросом: «И это все?»

— Ты не знаешь, как ответить на вопросы, терзающие человечество со времен Адама? А я знаю. Достаточно представить себе, что Бог — фигляр. Самый Главный Ковёрный. И тогда все становится на свои места. Тогда все понятно! Страдания, которых мы не заслуживаем! Боль! Землетрясение, унесшее тысячи жизней? Всего лишь цирковая пощечина. Где-нибудь в Боливии рухнул мост и тридцать невинных утонули в бурлящем потоке? Просто кунштюк! Понимаешь? Или вот еще: младенец рождается с раком крови… Что это? Да трюк под занавес. Божественный Клоун, вот кто Он такой. И когда окончательно свыкнешься с этой мыслью, тогда все, что остается — спокойненько сидеть на своем месте и аплодировать.

Сол Хоффхаймер ухмыльнулся:

— Знаешь, Питер, если б ты хоть раз своими ушами послушал, что мелешь, ты помер бы от удивления. Но ты и сам не веришь в то, что болтаешь, а это означает, что ты возмущен, ты негодуешь. Большая разница. Ты даже не циник — ты просто болтун.

— Ты, как всегда, прав, — согласился я. — Все стараюсь быть твердым как сталь, а внутри — вата.

Западная Сорок пятая улица. Захламленная контора моего театрального агента Сола Хоффхаймера, немолодого уже человека с крупным, тяжелым лицом. Обычный треп. Снаружи бушует метель, а здесь клокочет и кашляет радиатор и воняет пылью и сигарными окурками.

— Короче, как я понимаю, прослушивание прошло не очень-то успешно…

— Прослушивание? Какое прослушивание! На меня только глянули и тут же послали: им, видите ли, нужен герой помоложе.

Мой агент смотрит на жизнь философски:

— Что ж, случается. У режиссера уже сложились определенные представления и…

Я уцепился за последнее слово.

— Да я уже двенадцать лет пытаюсь подстраиваться под чьи-то «представления» — чьи угодно! Я работал как черт. Куда только не совался, стучался во все двери! Хватался за все, что придется! И что имею на сегодня? Несколько упоминаний в дерьмовых театральных колонках да восемь тысяч долларов, заработанных актерским трудом за все двенадцать лет? Вот сколько стоит моя карьера!

— Слишком много желающих, — пожал плечами Сол, — слишком мало рабочих мест.

— Только мне об этом не говори! И знаешь, что самое ужасное? Каждый год в город приезжают сотни молодых парней, сегодня на этом прослушивании были мальчишки, которым я в отцы гожусь! И все красивые, энергичные, заносчивые! В январе мне будет тридцать шесть — и что тогда? Пробоваться на роли английских дворецких с бакенбардами? «Да, милорд, нет, милорд…» Я уже дошел до ручки…

— Слушай, да чем я-то от тебя отличаюсь? Только подумать! Мне сорок восемь, я в бизнесе почти четверть века. Когда начинал, мечтал о миллионном размахе. Ну, знаешь, звоню эдак в Голливуд: «Эй, детка, у меня для тебя есть шикарнейшее предложение!» Роскошные старлетки. Ужины с шампанским. Вот, думал я, как будет… И что я со всего этого имею, а, Питер? Я никого на Западном побережье даже и не знаю, а вместо старлеток мне попадаются только шлюшки.

— Мы с тобой классическая парочка неудачников! — ухмыльнулся я.

— Нет, — серьезно возразил мой агент. — Все еще верю, что когда-нибудь в эту дверь войдет новый Кларк Гейбл или новая Мэрилин Монро.

— Или владелец дома с очередным напоминанием, что ты задолжал за аренду.

— И такое возможно…

Хоффхаймер содрал целлофановую обертку с дешевой сигары, прикурил от облезлой зажигалки «Зиппо» и пустил в потолок облако сизого дыма. Затем водрузил ноги на стол и устремил взор в бушевавшую за окном метель.

За эти годы Сол Хоффхаймер не очень-то изменился, но если раньше его голова казалась немного крупноватой, а черты лица слишком резкими, то теперь в физиономии его появилась какая-то значительность, некая тяжеловесная элегантность.

«Он похож на римского императора, — сказала как-то Дженни Толливер. — Представь его в тоге, и сам поймешь».

— Так ты действительно считаешь себя неудачником, а, Питер? — вдруг спросил он.

— Вроде того. Я очутился в полном дерьме. Ну что я еще могу делать? Торговать трусами в мужском бутике или демонстрировать картофелечистки ошалевшим домохозяйкам? Я — профессиональный актер, больше ничего не умею, не могу жить вне театра, а театру не нужен!

— Если ты сдашься, будешь жалеть до конца дней своих.

— Ну ничего, переживу, когда хочется жрать, не до сожалений.

Мой агент спустил ноги со стола и наклонился вперед.

— Могу ссудить тебе десятку.

Я поднялся и сгреб шляпу, пальто, шарф, перчатки.

— Спасибо, Сол, но только я и так тебе уже черт знает сколько должен! — Я двинулся к двери, потом повернулся. — Кстати, если не увидимся раньше, то счастливого Рождества.

— А, да-да… И тебе счастливого Рождества!

Я уже взялся за дверную ручку, потом повернулся снова.

— Знаешь, возьму я таки твою десятку.

И выдавил из себя улыбочку.

 

Глава 2

Вполне возможно, что весна принадлежит всему свету, но зима — неотъемлемая собственность Манхэттена. Я шагал по залитой холодным светом Пятой авеню и думал, что, несмотря на все мои клятвы и ругань, хочу быть здесь, и нигде больше.

Метель кончилась, тучи растянуло, и небо стало светло-голубым. Порывы ветра сдували с крыш снег, снежинки кололи лицо, словно расколотые лезвия, и сверкали на солнце. Из магазинов вываливались толпы, флаги хлопали на ветру, звучали трубы, из громкоговорителей лились рождественские хоралы. Вот это и есть жизнь! Казалось, все участники этой восхитительной суматохи бессмертны.

Кровь моя вновь забурлила, я шагал вперед, на мне было твидовое пальто от «Барберри» (правда, воротник и манжеты пообтерлись, но кто станет присматриваться?). Шарф у меня был ярко-красный из настоящего кашемира — его я приобрел со скидкой в бутике, где недавно подрабатывал. А на голове лихо сидела вязаная ирландская шапочка. (Между прочим, шапки воровать очень легко: входишь в забитый ошалевшими от предрождественских хлопот покупателями магазин с головой непокрытой, а выходишь — с покрытой.)

Лицо у меня худое, с резкими чертами, лицо хищника. Волосы иссиня-черные. Кожа смуглая, зубы белые как сахар и ровные. И ко всему этому — легкая ироничная улыбка. Короче, по типажу я скорее Яго, чем Гамлет.

Я высок, гибок, у меня легкая, но решительная походка, горделивая осанка, смело иду сквозь толпу, сквозь ветер, сквозь жизнь!

Поглядываю на свое отражение в витринах: в другие времена я мог бы быть пиратом, придворным, титулованным денди. Как правило, я кажусь себе очень лихим и эффектным — хотя порою, часика эдак в три ночи, когда меня никто не видит, плечи у меня опускаются и каждый шаг дается с большим трудом.

На Сорок восьмой улице, где начинались шикарные магазины, я несколько притормозил. Кожа и шелк. Ручной работы серебро и литое золото. Искусно поданная роскошь, причем особую прелесть этим предметам придавала их явная непрактичность.

Господи, до чего ж мне хотелось просто так войти, указать на какой-то из этих бессмысленных предметов, хохотнуть и сказать: «Я это беру». Какая ж это радость — покупать без надобности, но с разбором, не думая о цене. Демонстрировать свое превосходство над этими сверкающими вещичками.

Заглянул в магазин, где торговали только импортными продуктами — икрой и трюфелями, паштетами и финиками. На контроле у выхода выстроилась огромная очередь покупателей, нетерпеливо размахивавших приготовленными для оплаты покупок банкнотами, выражая тем самым недовольство обслуживающим персоналом.

Боже, неужели в этой стране меда и млека не найдется местечка и для меня?

 

Глава 3

На Западной Пятьдесят четвертой улице, возле Восьмой авеню, находится «Приют неудачников». Бар здесь всегда переполнен, а ресторан чаще всего пустует. У «Приюта» постоянная клиентура — безработные актеры и полицейские не «при исполнении».

В баре накурено, мрачно, здесь есть мишень для игры в «дротики», с потолка, украшенного прессованной жестью, на толстых цепях свисает огромный телевизор, а стены облеплены фотографиями знаменитых актеров с автографами — странно, но самих этих знаменитостей тут никто никогда и в глаза не видел.

Я небрежно помахал рукой двум игравшим в «дротики» завсегдатаям и направился к бару, где и угнездился, поставив ногу на позеленевшую медную штангу и сдвинув шляпу на затылок.

Бармен Джимми смахнул пепел и крошки со стойки.

— Питер, поздравляю с этим хреновым Рождеством, — пробасил он.

— Ну, ну, и тебя с тем же. Сделай-ка нам «Диккенса», дружочек! — Я изобразил ирландский акцент.

Если б кто из новичков осмелился спросить у Джимми, что такое «Диккенс», то получил бы в ответ мрачное — «Оливер Твист», то есть мартини как с оливкой, так и с лимонной корочкой.

— Как дела? — осведомился Джимми, поставив мой стакан на картонное блюдечко с рекламой массажного салона на Восьмой авеню.

— Дерьмо, — любезно ответствовал я.

— Господи, ты только сейчас до этого дошел? — Джимми осклабился, сверкнул золотым зубом и занялся чем-то своим.

Я сделал первый глоток, подождал, пока смесь пройдет в желудок и даст первый толчок тепла. Огляделся, кивнул нескольким постоянным клиентам. Актерам и полицейским. Неудачникам.

Одиночки сбились стайкой у бара, вглядываясь то в стаканы, то в собственные отражения в большом зеркале. По левую руку, через два стула, пристроилась дама, явно не принадлежащая к числу завсегдатаев: норковое манто до пят, норковая шляпа с полями. Интересно, сколько невинных зверушек истребили ради такого прикида?

Я изучал ее отражение в зеркале. Сумка крокодиловой кожи, золотая зажигалка «Данхилл», сигареты с позолоченным фильтром. Золотые кольца, браслеты, тяжелая цепь. Бесконечно длинные ногти. Немолодые уже руки. Лицо скрыто полями шляпы и большими темными очками.

Я все еще пытался определить ее возраст, когда она положила на стойку бара деньги, взяла сумочку и прямиком направилась ко мне.

— Пятьдесят, — произнесла она вполголоса.

— Что? — не понял я.

— Пятьдесят, — терпеливо повторила она. — Пятьдесят долларов.

Я был ошарашен: что может делать шлюха с Парк-авеню на Восьмой?

— Весьма польщен, но неужто я выгляжу как мужчина, который может заплатить пятьдесят долларов?

— Болван, неужели я выгляжу как женщина, которой нужны пятьдесят долларов?

Мы молча таращились друг на друга.

— Так вы хотите заплатить пятьдесят? — Я даже охрип от удивления.

Она кивнула.

— Да или нет?

Я так до сих пор и не понял, почему тогда у меня не возникло никаких сомнений.

— Где? — просто спросил я.

— У вас.

— Тогда мне надо позвонить.

— Звоните, а я допью ваш мартини. Люблю оливки.

Телефон висел возле входа в кухню. Кто-то нацарапал на стене: «Отсасываю», приписав номер телефона. Я позвонил к себе, мой компаньон Артур Эндерс снял трубку только после пятого гудка.

— Арт? Это Питер, слушай, ты можешь смыться прямо сейчас?

— Что? — пискнул Арт. — Не понимаю.

— Мне нужна квартира на час. Срочно. Это важно.

— А в чем дело?

— Арт, короче, ты можешь уйти? В половине седьмого я встречаюсь у «Блотто» с Дженни, иди прямо туда и жди меня. Я угощаю ужином.

— Ты получил ту работу? — взволновался Эндерс.

— Я получил работу… Так ты отвалишь? Обещаешь?

— Могу я хотя бы перекусить?

— Только быстро! — И я повесил трубку.

Она прикончила мой коктейль, съела оливку и обсасывала лимонную корочку. Я заплатил за не выпитый мною «Оливер Твист» из десятки Сола Хоффхаймера, и мы двинулись к выходу. Публика смотрела на нас с любопытством, но мне было наплевать.

В такси мы обменялись ровно четырьмя фразами. В районе Шестьдесят первой улицы я спросил:

— Что вы делали у «Неудачников»?

— Искала партнера.

В районе Семьдесят второй я осведомился:

— А почему я?

— Вы выглядите более или менее мытым.

 

Глава 4

Я жил на Западной Семьдесят пятой улице в шестиэтажном особняке, превращенном в многоквартирный дом. Входная дверь на три ступеньки ниже тротуара, зеленые пластиковые контейнеры для мусора вдоль стен. В доме двенадцать квартир: половина выходит окнами на улицу, половина — в захламленный внутренний двор с единственным деревом в центре.

Мы с Артуром Эндерсом снимали двухкомнатную квартиру — гостиная плюс спальня — на первом этаже. Нам повезло: грабители влезали к нам всего лишь дважды. После чего мы установили на дверь три замка и цепочку, а также решетки на окна.

Один спал в спальне, второй на кушетке в гостиной, и каждый месяц мы менялись. Крохотная кухонька, крохотная ванная с душевой кабинкой. За эту роскошь мы платили 450 долларов в месяц и почитали себя счастливчиками.

Вот уже почти пять лет мы смотрели на это жилье как на временное — пока я не получу главную роль, а Артур не допишет Великую Американскую Пьесу. Мебель мы собрали с миру по нитке — что-то отказали друзья, что-то купили в магазинчиках Армии спасения, что-то нашли на помойке.

Ящики из-под апельсинов служили книжными полками. Катушка от кабеля — журнальным столиком. Настольные лампы мы соорудили из фотографических рефлекторов, а обеденный стол — из двери, которую положили на бетонный блок. Здесь пахло жидкостью против тараканов и подгоревшими гамбургерами. Одежда висела на спинках стульев и дверных ручках, а пол, покрытый истертым коричневым линолеумом, украшали драные ковры, которые презентовал один наш приятель, большой любитель кошек.

Итак, я справился со всеми тремя замками и впустил даму в наш дворец.

— Боже! — вырвалось у нее.

— Ну, здесь не так, чтобы очень… — признал я.

— Здесь очень «не так, чтобы очень».

Однако она сняла шубу и шляпу и аккуратно сложила их на кресле с продавленным сиденьем. Затем наступил черед очков, и я впервые получил возможность увидеть ее лицо.

Под пятьдесят, догадался я. От природы не красавица, но парикмахер и косметолог потрудились на славу. Хорошо бы, тренер по аэробике и массажист так же потрудились над телом, пока скрытым свободным шерстяным платьем цвета шампанского.

Лицо, без сомнения, выдает характер сильный. Может быть, даже слишком сильный. Твердый взгляд, тяжеловатая челюсть, тонкие губы, увеличенные помадой. Рыжеватые волосы, искусно уложенные над высоким лбом, шея без морщин, широкие плечи. Полная грудь.

Женщина встретила мой изучающий взгляд с полным спокойствием.

— Ну как, в порядке?

— Вполне, — ответил я.

— Вы — прелесть! — Она коснулась моей щеки. — Есть что-нибудь выпить?

— Красное вино.

— На худой конец сгодится.

— Боюсь, — я постарался для разнообразия придать голосу британский акцент, — это «кьянти».

Она рассмеялась. Я вышел в кухню за вином, а когда вернулся, она как раз выходила из спальни.

— Везде только мужская одежда, — отметила она, — и не вся вашего стиля и размера. Значит, ваш компаньон — мужчина.

— Совершенно верно.

— Вы случайно не педик?

— К сожалению, нет. А как мне вас называть?

— Марта. Это мое настоящее имя. А вы?

— Питер.

Она и не вздумала пошутить по этому поводу, за что я был ей крайне благодарен.

Она в два глотка прикончила вино, и я повел ее в спальню — по счастью, в этом месяце спальня принадлежала мне.

Тело у нее оказалось лучше, чем я ожидал. Крупные алые соски, тяжеловатые, слегка обвисшие груди, — но меня это нисколько не покоробило. Широковатая спина, но хорошая талия и крепкие бедра. Несколько крупнокостна, но и это не вызвало у меня никакого внутреннего протеста.

— Ты красив, — сказала она, внимательно меня изучив.

— Спасибо.

— Только без извращений, — предупредила она. — Простой, нормальный трах.

И я обслужил ее в соответствии с заказом.

Когда мы наконец отдышались, я спросил:

— Марта, это, конечно, не мое собачье дело и ты можешь меня послать, но часто ли ты этим занимаешься?

— Сексом? Регулярно.

— Ты знаешь, что я имею в виду: цепляешь мужчин в барах.

— Когда на меня находит, — лениво ответила она. — А тебя это задевает?

— Конечно нет. Но разве это не опасно?

— Так в этом вся и прелесть! Слушай, дружок, да сейчас многие этим занимаются. Богатые, независимые женщины вроде меня, имеющие возможность самим выбирать себе удовольствия. Скажи, много ли баб раньше могли себе такое позволить?

Я задумался: она была права.

— Я рад, что ты выбрала меня.

Она поцеловала меня в щеку, затем собрала свои одежки и сумку и отправилась в ванную.

— Там ручка в бачке плохо работает, дерни пару раз, — крикнул я вслед.

— Конечно, в таких местах всегда так.

Я стремглав оделся, проскочил в гостиную и обшарил карманы ее шубы. Спички из шикарной гостиницы «Четыре времени года», на подкладке вышиты инициалы «М. Т.» и ярлык бутика «Баркарола». Я знал эту лавочку — фантастически дорогая.

Она вышла из ванной и протянула несколько банкнотов. Я сунул их в карман, не считая.

— Как мне связаться с тобой, Питер?

Я помог ей надеть шубу и записал на листочке номер моей службы ответов и фамилию. Она сунула листок в сумочку.

— Пойдем, усажу тебя в такси, — сказал я, и она снова чмокнула меня в щеку.

Я даже не надел пальто и шляпу. В темном вестибюле мы встретили старую миссис Фульц — она жила в цокольном этаже. Старуха с подозрением глянула на меня.

Я усадил Марту в такси, улыбнувшись на прощанье. Затем, дрожа от холода, рысью понесся назад. Одного взгляда на дешевую гонконгскую копию наручных часов от Картье было достаточно: до встречи с Артуром и Дженни Толливер у «Блотто» оставалось двадцать минут.

Я уже не в первый раз изменял любимой женщине и знал правила. Прежде всего надо почистить зубы. Дважды. Принять душ. Дважды. Самое главное — вымыть волосы, потому что иначе они пахнут чужими духами — и сексом.

Переодевшись, я помочился, не удосужившись дважды дернуть за ручку бачка, побрызгал одеколоном на щеки и шею и был готов к будущему.

А потом посмотрел, что же сунул в карман — три двадцатки. Значит, она дала мне десять долларов на чай. Отлично! Я мельком глянул в зеркало — хотите верьте, хотите нет, но я совсем не изменился.

 

Глава 5

Возрождение Вест-Сайда выразилось в том, что на авеню Колумба появились антикварные лавки, бутики и салоны красоты как для мужчин, так и для женщин, а также ресторан «Блотто»: здесь полагали, что основой итальянской кухни служит чеснок, причем в большом количестве.

Уровень шума в «ристоранте» уже достиг критической точки. В воздухе стояла божественная смесь запахов: трав, оливкового масла и особого томатного соуса: Блотто делал его таким острым и кислым, что он вполне мог растворять тарелки. Над баром висел плакат: «С Рождеством и Новым, 1986 годом!»

Потные официанты, воздев подносы над головой, носились как одержимые. Ошалевший метрдотель вопил стоявшим в очереди, что подождать можно и в баре. Где-то разбилась тарелка, вскрикнула женщина, бармен ударил в колокол — таким образом он отмечал щедрые чаевые.

Я огляделся: Дженни Толливер, Артур Эндерс и Кинг Хейес — мой приятель, черный манекенщик, — сидели за угловым столиком. Я прорвался сквозь толчею, пожал руку метрдотелю, потрепал по плечу официанта и поприветствовал нескольких знакомых.

Я наклонился и поцеловал Дженни в лоб.

— Ну как дела у моей совершеннолетней?

— Как хорошо от тебя пахнет… Где ты был?

Вместо ответа я улыбнулся Артуру и Кингу, проскользнул на свободное место, налил себе белого вина из уже заказанного ими графина и объявил:

— Сегодня плачу я.

— Что случилось? — Артур Эндерс заморгал белесыми ресницами.

— Умер богатый дядюшка! — И я постарался переменить тему.

Мы изучили меню, хорошо понимая при этом, что следует выбирать самые дешевые блюда: спагетти с мясными фрикадельками, салат из овощей и еще графин домашнего белого вина — я неоднократно уверял, что владелец «Блотто» на самом деле моет этим вином тарелки: оно такое едучее, что все вычищает.

Всучили официанту заказ и принялись обмениваться накопленной за день информацией.

Я рассказал, что прослушивание не прошел, но зато мне пообещали работу по озвучиванию какого-то фильма, и поэтому Сол Хоффхаймер выдал мне аванс.

Артур Эндерс — говорил он с акцентом штата Небраска — объявил, что нашел временную работу на рождественской распродаже в универмаге «Мейси»: будет три раза в неделю торговать мужскими перчатками.

Кинг Хейес по-прежнему подрабатывал на почте: сортировал конверты для последующего запуска в считывающее устройство.

У Дженни Толливер, дизайнера по тканям, единственной из нас, была настоящая работа. Сейчас она по заказу работодателя превращала цветочные орнаменты Берлингтона Миллза в рисунки для постельного белья.

— Надо сделать, как у него, но чуть-чуть не так, чтобы нам не вчинили иск, — засмеялась она.

Нам принесли еду, и мы занялись обычным ритуалом — тому передать соль, тому перец, оливковое масло, уксус, разливали вино по стаканам.

Мы ели, болтали, смеялись, заказали третий графин вина. Мне было тридцать пять, Артуру Эндерсу и Кингу Хейесу по тридцать два, Дженни Толливер — двадцать восемь лет. И мы по-прежнему верили, что впереди нас ждет что-то хорошее. Все, чего мы желали, все, о чем мы мечтали, — все возможно.

Мы были пьяны от шума, гама, табачного дыма, вина, грубой пищи и болтовни. Дружеской болтовни.

Будущее принадлежит нам, конечно, случаются неприятности и трудности, но все это временно. И когда мы поднялись, я швырнул на стол деньги величественным жестом прожигателя жизни, властелина Вселенной.

 

Глава 6

Дженни Толливер предложила пройти к Центральному парку и сесть в автобус, но я терпеть не могу ждать и потому настоял, чтобы мы взяли такси до ее дома на Западной Девяносто пятой улице.

Дженни была очень забавной. Периоды холодности, собранности, задумчивости сменялись у нее приступами лихорадочной активности и веселья. Мы встречались уже четыре года, и, наверное, именно эта ее противоречивость меня интриговала и удерживала.

В такси она прильнула ко мне.

— Ты наверняка сейчас на меня разозлишься.

— С чего бы?

— Ну, у меня сейчас эти дела…

Слава Богу, подумал я, а вслух произнес:

— Да, обидно.

Она прижалась ко мне еще плотнее.

— Но мы можем заняться чем-нибудь другим. Точнее, я могу заняться… Кое-что сделать для тебя.

— О нет! Что ж я за мужчина, если получу удовольствие, ничего не давая взамен!

Она отодвинулась и с восхищением глядела на меня.

— Ты такой засранец! Замечательный засранец!

Я засмеялся и обнял ее.

— Но я приму стаканчик того поганого бренди, которым ты лечишься от простуды. А потом поеду домой: мне завтра работать.

Она жила в огромном доме, вестибюль которого был украшен в стиле «арт деко», а лифт разрисован фресками под Ватто. На двери ее студии — просторной, с высокими потолками — висела табличка: «Злые собаки».

Убранство отражало двойственность характера Дженни: светлая шведская мебель и темно-зеленые и синие шторы и обивка. На стенах абстрактные картины, а на кушетке — тряпичная кукла. Хрустальный графин для коньяка рядом с жестяной пепельницей, на которой начертано «На память об Атлантик-Сити».

Она налила мне бренди и отправилась в ванную переодеваться. Я достал сигарету из эмалевой шкатулки и расслабленно раскинулся на кушетке — я актер, я могу сыграть покой и смирение.

Дженни вышла из ванной босиком, с распущенными волосами, в старом фланелевом халате с растрепанным шнуром. Свернулась калачиком рядом со мной.

— Бренди хочешь? — спросил я.

— Немножко.

Я набрал бренди в рот и прильнул к ее губам, она закашлялась и отстранилась.

— Мои поцелуи ядовиты! — возгласил я, изображая классического французского актера.

— И жгучи, — добавила она.

Дженни Толливер была невысокого роста, гибкая, тоненькая, и у нее были такие потрясающие, блестящие и густые светло-каштановые волосы, что я вырвал у нее обещание, что когда я умру, она острижется и свяжет мне из них саван.

Ее лицо было соразмерным, как и фигура, и идеальным по форме — овальным. Ни малейшей черточки, нарушающей эту внешнюю гармонию, а гармония, как известно, — главный и определяющий признак красоты.

Когда я думал о ней, мне на ум приходило лишь одно слово: «класс», и порой я с горечью и страхом думал еще и о том, что меня тянуло к ней потому, что сам я этого качества скорее всего был лишен.

— Как приятно с тобой обниматься!

— Ну не зря же меня называют Самым Безумным Обнимальщиком Манхэттена.

— Что же с нами будет, а, Питер? — вдруг спросила она, и я торопливо глотнул бренди. — Что будет с тобой и со мной?

— Я тебе надоел? — спросил я как можно мягче.

— Нет.

— Так с чего вдруг ты завела этот разговор?

— Не знаю. Но наши отношения кажутся такими… Такими необязательными.

— Я полагал, ты сама этого хотела.

— Поначалу да. А теперь… Питер, давай жить вместе.

— Где? У меня не получится — в одиночку мне квартирную плату не вытянуть, поэтому приходится делить ее с Артуром. Жить у тебя, в одной комнате вдвоем? Да мы уже через неделю друг другу глотки перегрызем.

— Ты мог бы… — Она в нерешительности умолкла.

— Найти постоянную работу? — ухмыльнулся я. — С девяти до пяти? И что бы я мог делать? Да даже если б и мог, я этого не хочу. Дженни, неужели ты хочешь, чтобы я забросил театр?

— Ну-у… — протянула она. — Нет, конечно, если ты сам этого не хочешь, однако…

Я помолчал: я не хотел ее терять. А потом, после паузы, произнес:

— Сегодня я сказал Солу, что уже подошел к черте, и это действительно так. Давай договоримся. Дай мне еще один год, ладно? Я уже двенадцать лет бьюсь, как рыба об лед, и еще один год ничего не изменит. А если и через год я буду на том же месте — тогда баста, сдаюсь. Сольюсь с буржуазией. Найду постоянную работу. Ты дашь мне этот год?

Она потянулась ко мне. Мы поцеловались. Губы у нее были мягкими и нежными.

— Хорошо, конечный срок — следующее Рождество. Обещаешь?

— Обещаю. Разве я тебя когда обманывал?

— Кто знает… Но пока я об этом не знаю, меня это не беспокоит.

Уже у двери я засунул руку под фланелевый халат и погладил мягкую, нежную грудь. Она закрыла глаза и ослабевшим голосом пробормотала:

— Питер…

— Когда закончится потоп?

— К субботе.

— В воскресенье я получаю деньги, мы отправимся куда-нибудь поужинать, а потом вернемся сюда и устроим оргию. Кстати, а можно ли устроить полноценную оргию вдвоем?

По дороге домой — снова позволил себе такси — я размышлял над актерской судьбой. Писатель может написать роман, и это все равно будет роман, даже если его никто не опубликует. Художник может выплеснуть свою ярость и свои фантазии на полотно, а потом изрезать его ножом. Поэт может написать лучший в мире сонет и спустить его в унитаз. Но актеру для того, чтобы быть актером, нужна публика.

Так, может, мои отношения с Дженни Толливер — впрочем, как и со всеми моими друзьями — основывались на потребности в аудитории, а не на любви и понимании?

Я наклонился к перегородке водителя и голосом мультяшного морячка Попейя произнес:

— Я есть то, что я есть.

— Как скажешь, приятель, — добродушно ответил водитель.

 

Глава 7

Как и большинство безработных актеров, в рождественский сезон я нанимался на временную работу. По четвергам и субботам с десяти утра до восьми вечера работал продавцом в роскошном мужском бутике на Восточной Пятьдесят седьмой улице. Бутик носил гордое наименование «Королевские длани». («Где находятся „Королевские длани“?» — «Да на заднице королевы, ты, болван!»)

Эта деятельность повергала меня в депрессию, как я понимал, в основном, потому, что я торговал шикарными вещами, которые сам позволить себе не мог: бумажниками из мягкой натуральной кожи, замшевыми жилетами с жемчужными пуговицами, шелковыми шейными платками.

И спереть я их тоже не мог, потому что менеджер здесь был на редкость бдительным.

Чтобы хоть как-то выдержать, я разыгрывал перед покупателями сценки: то изображал из себя педика-эстета, то педантичного лондонского клерка, то туповатого эмигранта, а то и беглого русского балетного танцора.

Покупатели были заинтригованы, а я выживал за счет того, что был не собой.

В тот четверг я вызвался пораньше сходить на обед. Накинув на плечи свое знававшее лучшие дни твидовое пальто — вроде крылатки, — я, повинуясь внезапному импульсу, двинулся на север, в сторону Мэдисон-авеню.

День был серым и гадким, в воздухе пахло дымом и гарью.

Бутик «Баркарола» находился в середине квартала между Шестьдесят седьмой и Шестьдесят восьмой улицами. Когда-то импозантный особняк был варварски переделан в четырехэтажный магазин, здесь торговали дорогими дамскими пальто, костюмами, платьями, спортивной одеждой, аксессуарами и драгоценностями — в основном из Милана и Рима. В таких местечках, как «Баркарола», не бывает распродаж и скидок.

Востроглазый страж дозволил мне войти, и я принялся фланировать по первому этажу, надеясь, наверное, встретить таинственную М. Т. Впрочем, в этом я и сам не был уверен, просто изображал нерешительного покупателя — хотя решительно с первого же взгляда стало ясно, что рождественский подарок для Дженни Толливер от «Баркаролы» мне не по карману.

И вдруг со всей очевидностью понял, что деньги, которые я зарабатывал за десятичасовой день за прилавком, не идут ни в какое сравнение с тем, что заплатила мне Марта за «нормальный здоровый трах»: весьма отрезвляющее сравнение.

Я вышел из магазина и некоторое время глазел на витрину. Типично нью-йоркский дизайн: конфетти, серпантин, жестяные трубы — и два роскошных вечерних платья, черное и белое, украшенные боа из перьев, две пары длинных мягких перчаток… Даже пластиковые манекены, на которых эти платья были надеты, взирали на меня свысока.

Я перешел на другую сторону улицы и принялся разглядывать шикарных, ухоженных дам с Ист-Сайда, плавно втекающих и вытекающих из дверей «Баркаролы».

У всех у них, что молодых, что старых, была одна общая черта: горделивая осанка, которую даровали только большие деньги. Я взирал на них с завистью и благоговением: вот они, доллары, во всей их красе.

Целых десять минут я не мог отвести взгляда от этого парада благоуспеяния и самоуверенности, а потом развернулся и побрел в дешевую уличную забегаловку, где подкрепился хот-догом и апельсиновым соком явно химического происхождения.

Вернувшись в «Королевские длани», я позвонил в телефонную службу — скорее по привычке, чем с прежней надеждой, что получу какое-то жизненно важное сообщение.

Оператор сказала, что звонила женщина по имени Марта и оставила свой номер телефона.

Я набрал этот номер.

Она сказала, что хотела бы завтра со мной встретиться.

Я сказал, что скорее всего мог бы это устроить.

 

Глава 8

Марта уходила меня насмерть — она скакала и вертелась, как взбесившийся мустанг. Я старался не подкачать и мечтал только об одном — чтобы она не перецарапала мне задницу: а вдруг Дженни Толливер что-нибудь заметит?

Но через какое-то время эти страхи, естественно, отступили, и я принялся наказывать ее за то, как бесстыдно она меня использует: я вламывался в нее, как разбойник с большой дороги, и это ей, судя по воплям и стонам, нравилось. А потом без сил лежал на ней, прижавшись губами к внушительным грудям. Она крепко-накрепко прижала меня к себе.

— О Господи, — тяжело отдуваясь, простонала она.

— Меня зовут Питер, — напомнил я.

— Слушай, мне надо пи-пи, а ты еще полежи: мне надо с тобой серьезно поговорить, и постель — лучшее для этого местечко.

Сумочку она на этот раз с собой не взяла, и, как только дверь ванной закрылась за ней, я подскочил и принялся лихорадочно рыться: кошелек, водительская лицензия, кредитные карточки, косметика, презервативы, салфетки, ключи, всякая всячина.

Звали ее Марта Тумбли, и что гораздо интереснее: в серебряной коробочке лежали визитные карточки, из которых явствовало, что Марта работает в «Баркароле» менеджером. Менеджером, черт побери!

Когда она вышла из ванной, я уже лежал в постели и курил.

Она легла рядом и нежно провела пальцем мне по животу.

— Все получилось прекрасно, — сообщила она.

— Фирма гарантирует!

— Да уж! — Она улыбнулась. — Слушай, Питер, у тебя есть друзья?

Я повернулся к ней.

— Конечно, у меня есть друзья, — и непонимающе воззрился на нее, а потом сообразил и голосом Марлона Брандо из фильма «У воды» рявкнул: — Все понятно! Ты хочешь, чтобы я ревновал!

Она засмеялась:

— Ничего личного, Питер, но… Понимаешь, я люблю разнообразие.

— Ты уже мне говорила: ты женщина нового типа и сама выбираешь себе удовольствия.

— Совершенно верно.

— Что ж. Могу найти тебе мужика. Относительно мытого.

— Отлично, тогда устрой, хорошо? Позвони мне, получишь двадцатку за труды.

— Справедливо.

Она с пониманием глянула на меня.

— Но хуже, чем шестьдесят, не так ли? Не беспокойся, Питер, с тобой хочет встретиться моя подружка. За полтинник. Интересует? — Я и не подумал отказаться. — В понедельник, пойдет? В три дня. Ее муженек будет в командировке.

— Идет.

— Вот и отлично! — Она похлопала меня по бедру. — А теперь мне пора идти.

— Я провожу тебя до такси.

— Какой ты воспитанный!

 

Глава 9

Артур Эндерс был таким бесцветным, что я однажды назвал его «чуть подрумяненным альбиносом». Бледная кожа, белесые волосы, водянистые глаза. Будущий великий драматург носил бежевое и светло-голубое и оттого еще более походил на привидение.

Мы уже два года жили в одной квартире, как вдруг Эндерс объявил, что собирается стать гомосексуалистом.

— Меня к этому побуждают вовсе не физиологические и не эмоциональные причины, — пояснил он. — Это чисто интеллектуальное решение. Если я собираюсь писать пьесы, то должен на своей шкуре испытать, что думают и чувствуют другие люди. Я должен испытать все.

— Отлично. Но тогда тебе следует убить мать, изнасиловать сестру и перенести крутую наркотическую ломку.

Эндерс оказался самым бездарным гомосексуалистом во всем манхэттенском сообществе геев, где он скоро заслужил кличку «сеньор Клутц»: в дополнение ко всем остальным своим подвигам он отправился на свиданку с поклонником садомазохизма, в процессе потерял ключи от наручников, и пришлось вызывать слесаря, чтобы тот отковал бедолагу от спинки кровати.

А в другой раз он явился на рандеву с тюбиком суперклея вместо вазелина. В конце концов голубые начали бояться его как огня.

Эта фаза длилась почти год, после чего Эндерс объявил, что узнал достаточно для своей будущей работы.

— Замечательно, — прокомментировал я. — Надеюсь, теперь ты выбросишь эти дурацкие трусы с кузнечиком на ширинке?

В пятницу вечером я пригласил своего приятеля на ужин. Мы отправились в бутербродную на Западную Семьдесят вторую улицу и заказали по стейку «Джамбо», а пока жарились стейки, мы выпили по порции водки с джином, умяв попутно полбуханки чесночного хлеба.

— Как продвигается пьеса? — Это было эпическое четырехчасовое повествование о становлении души подростка из Небраски.

— Кажется, я наконец-то поймал суть, — с надеждой объявил Артур. — Сейчас пишу пятый вариант. Единственное, что меня беспокоит, так это раннее детство героя: по-моему, я сделал его слишком несчастливым.

— Если б у людей было счастливое детство, в Америке не нашлось бы ни одного драматурга.

— Наверное… — глубокомысленно протянул Артур. — Кстати, Питер, а вот ты о своем детстве никогда ничего не рассказывал.

— Чуть выше среднего, — пожал я плечами, — не то чтобы плохое, не то чтобы хорошее.

— А вообще-то родственники у тебя есть?

— Естественно. Родители уже умерли, но в Спокане живет сестра, она замужем за владельцем автомойки, и у них восемь детей. Каждый год она с запозданием в месяц поздравляет меня с днем рождения. Открыткой. Хорошие, здоровые отношения.

— А у меня родичей полно, — со вздохом произнес Эндерс. — Боже правый, и все живы! Они все шлют и шлют мне деньги, а ведь сами еле концы с концами сводят.

— Успокойся, если б они не могли себе это позволить, они бы и не слали. Кроме того, когда твоя пьеса прогремит на Бродвее, ты им все вернешь.

Наконец принесли давно заказанные стейки с жареной картошкой, помидорами и мелкими маринованными луковками. Артур попросил еще чесночного хлеба, и мы распили бутылочку пива «Хайнекен».

— Слушай, у меня вчера в магазине была жутко забавная покупательница, — начал я издалека. — Она уже три раза к нам заходила, видно, денег куры не клюют: покупает все самое дорогое, но при этом разных размеров. Я так понял, для разных мужчин.

— Может, у нее несколько сыновей?

— Ну, она не такого возраста.

— Красивая?

— Скорее ухоженная. Между прочим, мне показалось, что она ходит к нам из-за меня. Потому что она все время ждет, чтобы именно я ее обслуживал. А вчера, когда я выписывал ей чек на кашемировый свитер, она так впрямую и спросила, не хочу ли я ее трахнуть.

— Шутишь!

— Клянусь! Сам сначала своим ушам не поверил, но она именно этого и хотела. И мало того: она согласна заплатить.

— Вот это да! А сколько?

— Пятьдесят.

— Ого!

— Можешь представить, каково искушение! Пятьдесят баксов за то, чтобы скоренько перепихнуться.

Эндерс, безумно и безнадежно влюбленный в Дженни, с негодованием произнес:

— Но ты же не можешь так с Дженни поступить!

— Конечно, потому я и сказал этой даме, что люблю свою жену. А она засмеялась и спросила, не знаю ли я кого-нибудь, кто бы заинтересовался этим предложением.

— Господи, да она настоящая нимфоманка!

— Не похоже, — на полном серьезе возразил я. — Просто богатая тетка, немного хищная, понимающая, чего она хочет, и готовая за это заплатить.

— Боже мой, куда катится мир, — с возмущением и удивлением произнес Эндерс.

— Как насчет кофе и бренди? — предложил я.

Артур недавно начал курить трубку. Вот и сейчас он ее торжественно набил, перепортил три спички и отложил, так и не закурив. Затем глотнул бренди и, стиснув зубы, переспросил:

— Пятьдесят долларов?

И я уже не впервые поразился тому, как легко обдурить невинного.

— Что, заинтересовался? — небрежно спросил я.

— Ну, не знаю… Да и где бы я мог этим заняться?

— Да хоть у нас. Меня весь день дома нет. Кстати, это ведь ты у нас хотел испытать все на свете?

— Ну что ты! — Эндерс захихикал. — А как ты думаешь, она еще зайдет в магазин?

— Наверняка. Так устроить тебе это дело?

— Ух… Слушай, а сколько времени, ну, надо с ней пробыть?

— Да все от тебя зависит… Но не думаю, что больше часа.

 

Глава 10

Понятия не имею, каким словом называют мужчин-проституток. Ближе всех «жиголо», но это слово вызывает в памяти хлыща с набриолиненными волосами и усиками, который только и делает, что танцует танго.

Так что определения, которое соответствовало бы нашим отношениям с Мартой Тумбли, человечество еще не выдумало. Но тому, что я проделал с Артуром Эндерсом, название имелось — сутенерство. Сутенер — тот, кто зарабатывает деньги торговлей чужими телами.

Однако этим же занималась и Марта Тумбли: я предоставлял мужское тело, она — женское. Мир перевернулся вверх дном. Интересно, оплачивались ли ее услуги тоже?

Я размышлял над этим вопросом в баре французского бистро на Пятьдесят первой улице — там я поджидал Дженни Толливер.

Я сюда явился прямо из «Королевских дланей» и потому не сменил свою униформу: темно-синий блейзер с медными пуговицами, серые фланелевые брюки, черные ботинки, белая рубашка и галстук с полосками какого-то английского клуба, к которому я, естественно, не принадлежал.

В зеркале на стене бара отражался черноволосый мужчина с сардонической улыбкой. В этой улыбке, решил я, определенно есть что-то дьявольское. Тем более что карман приятно оттягивал бумажник с зарплатой, выданной «Королевскими дланями», и тем, что осталось от денег Марты.

Дженни Толливер примчалась в половине девятого. Она запыхалась, глаза ее сияли. Толпа театралов уже расползалась, и мы заполучили угловой столик, заказали джин «Гибсон» и сидели, взявшись за руки.

На Дженни были черные шелковые брюки и туника цвета меда, почти никакой косметики, свои орехового цвета волосы она распустила, и они гривой укутывали плечи. Она была самой красивой девушкой в этом ресторане, о чем я ей и сообщил.

— Да здесь еще только три женщины, — засмеялась она.

— Я знаю, но ведь и некоторые официантки тоже ничего. Как провела день?

Она доложила: убиралась, ходила в прачечную и химчистку, закупала продукты, а под конец немного поработала дома; Дженни была одержима идеей завести когда-нибудь собственную студию.

— Папочка с работами становится все толще, — радостно сообщила Дженни, — и некоторые действительно недурны. Уж точно лучше, чем то, что я делаю в офисе. Это ужасно, правда?

— Что же такого ужасного? Ты хочешь стать сама себе хозяйкой, что вполне вписывается в Великую Американскую Мечту, и ради этого работаешь.

— Ты хочешь сказать, что цель оправдывает средства?

Я ухмыльнулся:

— Кто-то сказал, что если бы целью не оправдывали средства, то чем бы их оправдывали? Давай закажем еду.

Мы заказали лягушачьи лапки с таким количеством чеснока в соусе, что после этого пришлось съесть целую миску петрушки, чтобы отбить запах. Закончили ужин эспрессо и ликером.

— Это было замечательно, — сообщила Дженни и поцеловала мне ладонь. — Спасибо.

— Ну, а сейчас ты чем хотела бы заняться? — спросил я голосом дьявола-соблазнителя.

— Я бы хотела… Ты слушаешь?

— Весь внимание.

— Ну, прежде всего, я бы хотела, чтобы мы купили бутылку охлажденного белого вина…

— Так, дальше?

— Сегодняшнюю «Санди таймс»…

— И?

— А потом поехали ко мне, устроились поудобнее, выпили вина, почитали «Санди таймс» — ты можешь первым взять цветное приложение! — Дженни была великодушна.

— А потом?

— А потом отправились бы в постельку.

— Что ж, не вижу для этого никаких препятствий, — торжественно объявил я.

Так мы и поступили.

На день рождения Дженни подарила мне просторный халат из кремовой шерстяной фланели с капюшоном и поясом-шнуром, и я хранил его у Дженни — как раз для таких случаев. Она надела желтую нейлоновую ночную рубашку и пеньюар.

К часу ночи с вином было покончено, а в «Таймс» непрочитанной осталась только спортивная страничка. Я предложил отправиться в кровать.

Дженни согласилась.

— Ну как, ежемесячный кошмар закончился?

— Похоже… — Дженни осторожничала. — Но, может, все-таки лучше перенести секс на завтра, а, Питер?

— Как скажешь.

— А мне так нравится по утрам!.. — мечтательно промурлыкала Дженни. — В утреннем сексе куда больше интимности — и любви. И вообще очень приятно, когда просыпаешься, а рядом с тобой кто-нибудь лежит.

— Кто-нибудь?

— Ох, Питер, ну ты же понимаешь, кого я имею в виду! Так ты правда не против?

— Рядом с тобой мне приятно даже просто спать.

— Слушай, что-то ты в последнее время стал какой-то слишком добрый, вон, даже в ресторане намазал мне бутерброд. Раньше ты такого никогда не делал! — Она с подозрением глянула на меня. — Питер, а может, ты совершил что-то очень нехорошее и теперь такой добренький, потому что терзаешься комплексом вины?

Я застонал.

— Ну вот, пытаешься быть внимательным и нежным, а тебя тут же подозревают черт знает в чем! Нет, ничего ужасного я не совершал.

— Клянешься?

Я засмеялся и поцеловал ее. Мы разложили кушетку, разделись. Я задернул жалюзи на окнах так, чтобы в комнату лился свет уличных фонарей. Лег рядом с ней и отбросил одеяло.

Мне всегда нравилось смотреть на нее. Маленькая нежная грудь. Тонкая талия. Длинные ноги. Ее кожа мягко светилась в полутьме, в ней не было ничего, что оскорбляло бы мое зрение или осязание.

Я вдруг подумал, что эта женщина заслуживает большего, чем Питер Скуро, но эта мысль ушла так же стремительно, как и появилась, и мы заснули в объятиях друг друга.

А утром, утром мы неистово прильнули друг к другу, мы были словно сомнамбулы, мы совершенно забыли о времени: лишь дыхание и стоны и лихорадка страсти, неистовая плоть.

Потом она снова уснула. Я тихонько выбрался из постели, оделся, достал из ее сумочки ключи и выскользнул за дверь.

Я направился на запад, к Бродвею. Холодный воздух приятно колол кожу, весь город, казалось, жадно вдыхал утреннюю свежесть.

На Бродвее я купил свежие булочки, сырки, копченую курицу, большую маринованную луковицу и пакет апельсинового сока. Когда я вернулся, Дженни еще спала. Я поставил кофе, накрыл столик и принялся делать сандвичи.

Я уже разворачивал курицу, когда заметил, что Дженни наблюдает за мной с постели.

— Ах ты, паршивка! Значит, ты все это время не спала, а я сделал за тебя всю работу?

Она протянула ко мне руки:

— Иди сюда…

Я присел на постель, обнял ее, погладил гладкую, нежную спину. Она сжала ладонями мое лицо и заглянула в глаза.

— Это было прекрасно.

— Еще бы. Я некрофил — воспользовался тобой, пока ты спала.

— Ха! Спала!

Она ускользнула в ванную и вышла уже в халате. Я как раз разливал кофе. Она выглядела такой чистенькой, умытой, я пододвинул ей стул и поцеловал в затылок. Она снова притянула меня к себе.

— Какой ты милый!

— Кстати, кто такой Герберт?

— Что?

— Герберт. Сегодня утром, когда я с тобой некрофильствовал, ты все время повторяла: «Герберт, Герберт, о Герберт».

— Негодяй! Я никогда тебе не изменяла, и ты это прекрасно знаешь!

Я знал.

Я предоставил ей право убрать со стола, отправился в ванную, принял горячий душ, побрился ее электробритвой и оделся.

Потом в ванную отправилась Дженни, а я уселся в кресло, которое она называла «креслом Питера». Разглядывая в «Таймс» объявления о найме на работу, я поразился обилию работ, для которых у меня не было никакой квалификации. Отбросил газету и оглядел комнату.

Спокойное, комфортабельное место, столь же изысканное и приятное, как вчерашние лягушачьи ножки. Вкусно, оригинально, но есть такое каждый день…

Дженни вышла из ванной при полном параде, готовая отправиться в путь.

— Укутайся, там холодно.

Но солнце уже слегка пригрело город, да и ветер утих. Прохожие распахнули тяжелые зимние пальто.

На пути в Центральный парк мы миновали церковь. Служба как раз завершилась.

— Ты на Рождество пойдешь со мной ко всенощной?

— Нет уж, спасибо. Это шоу не для меня — прекрасная музыка, но ужасные слова.

— А я думала, что ты католик.

— Был католиком. Но порвал с религией, когда понял, что праведники столь же смертны, как и грешники.

 

Глава 11

На понедельник у меня было назначено интервью для серии телереклам: ковбой в джинсах фирмы «Бронко».

— Я похож на типаж с Запада?

— Скорее с Запада Италии, — улыбнулась Дженни.

В этот день Артур Эндерс тоже работал, так что мы с ним взяли такси до Седьмой авеню. Эндерс направился к «Мейси», я — к Мэдисон-авеню.

Офис, где проходил отбор, был забит псевдоковбоями, некоторые специально нацепили вылинявшие джинсы, куртки с бахромой и шляпы-стетсоны. У одного даже были сапоги со шпорами.

Возраст варьировался от восемнадцати до сорока. И все сплошь привлекательные, мускулистые, сексапильные и загорелые — естественным или искусственным путем. Я представил, как славно порезвилась бы здесь Марта Тумбли.

Я прождал два часа — практически не присев ни на минутку. Наконец, пришла и моя очередь. В комнате находился всего один человек — высокая блондинка, холодная как ледышка. Она даже не улыбнулась мне в ответ.

— Извините, — произнесла она ровным голосом, — но нам нужен кто-нибудь помоложе. Вы можете оставить свои данные у секретаря, и если…

Я отказал ей в удовольствии завершить процесс уничтожения меня и вышел не дослушав.

На улице я нашел телефон-автомат и позвонил Марте Тумбли по номеру, который она оставила в моей службе ответов: я проверил — в телефонной книге номер Марты не значился, этот номер не соответствовал и «Баркароле».

Либо она специально не регистрировала свой домашний номер, либо имела в «Баркароле» свой собственный номер, не идущий через коммутатор.

Она сняла трубку после третьего гудка.

— Это Питер.

— Надеюсь, ты звонишь не для того, чтобы разочаровать мою подругу! — Она говорила сугубо деловым тоном.

— Я приду. Так в три?

— Совершенно верно.

— Как ее зовут?

Она немного помедлила, потом сказала:

— Гленда.

— Гленда, — повторил я. — Теперь насчет того молодого человека, которого ты хотела посмотреть… — Я не знал, как назвать то, на что я подрядил Артура, и это слово мне показалось вполне подходящим: — Завтра подойдет?

— Сейчас загляну в ежедневник, — сухо сказала она. — Да, завтра я могу. В полдень.

— Хорошо. Тогда…

Но она уже повесила трубку.

Я продрог в этой телефонной будке и отправился в ближайшую закусочную, где за чашкой кофе и поджаренной булочкой подсчитал свои недавние доходы: за неделю я заработал на Марте сто двадцать долларов плюс обещанные двадцать за Артура и пятьдесят от Гленды (может, она даст еще и на чай?).

Значит, за неделю я заработал этим делом куда больше, чем за три месяца своим актерским трудом, да к тому же сей доход не облагался никаким налогом. Неплохой профит, и я не собирался его оставлять.

Затем я снова отправился к телефону — сообщить Солу Хоффхаймеру, что провалился с джинсами «Бронко».

— Слишком стар, — сказал я. — Им нужен девятилетний пацаненок.

— Понятно, — мрачно прокомментировал Хоффхаймер.

— Сол, у тебя есть знакомые в налоговом бизнесе?

— У меня кузен работает на Седьмой авеню.

— Ты не мог бы оказать мне услугу…

И я поведал ему с ходу придуманную легенду: у меня, дескать, есть знакомая манекенщица, которая сотрудничала с бутиком «Баркарола», но ей не заплатили, так вот она хочет натравить своего юриста на владельцев.

— Сол, ты не можешь через него узнать, кто хозяин «Баркаролы»?

— Хорошо, спрошу у кузена, он разузнает, позвони мне через пару деньков.

И уж поскольку я и так был на Мэдисон-авеню, то прошелся по ней и забросил свои данные в три рекламных агентства, двум телепродюсерам и в контору, которая специализировалась на коммерческих шоу для крупных корпораций.

Делал я это уже в сотый раз и прекрасно знал, что вряд ли кто из этих господ мне позвонит и хоть что-нибудь предложит.

Но сегодня меня это нисколечко не удручало: я знал, что скоро заработаю, и знал как.

 

Глава 12

Гленда опоздала почти что на двадцать минут. Это была маленькая женщина с копной блестящих черных волос. Не уродливая, но и не красавица. Просто никакая. Зато дорого одетая.

Она глядела на что угодно, только не на меня. Я широким жестом обвел свое чудовищное жилище и провозгласил:

— Мы называем это место Тадж-Махалом!

— По-моему, — произнесла она сдавленным голосом, — здесь очень… очень мило.

И вдруг разревелась.

— Эй-эй, — позвал я ее, — успокойтесь, здесь не так уж и плохо.

Она помотала головой, короткие черные волосы растрепались.

— Может, хотите чего-нибудь выпить? — учтиво предложил я.

— Воды… Пожалуйста.

Когда я принес стакан воды, она сидела на кушетке, спрятав лицо в ладонях, и мне пришлось похлопать ее по плечу, чтобы она подняла голову. Она торопливо и жадно выпила воду, потом отдала мне стакан и позволила сесть рядом.

— Ну так что случилось? — Я прибавил нежности в голосе.

Она лихорадочно искала в сумочке салфетку. Наконец, утерев слезы и высморкавшись, ответила:

— Я никогда раньше этим не занималась.

— Послушайте, вы вполне можете надеть шляпку и пальто и уйти. Все это предприятие не стоит таких страданий.

— Нет, — упрямо возразила она. — Я должна через это пройти.

— Вы уверены?

— Да.

— Хорошо. Но помните, что вы имеете полное право передумать в любую минуту.

Я взял ее за руку и повел в спальню. Увидев неприбранную постель, она снова разрыдалась. Я усадил ее на кровать рядом с собою и обнял за плечи.

— А зачем вам нужно через это пройти, а, Гленда?

— Это из-за мужа. Я знаю, что он мне изменяет, все время изменяет. Разве я такая уродина?

— Нет, вы совсем не уродина.

Она глубоко вздохнула и глянула на меня: в ее заплаканных глазах были ожидание и покорность.

— Я и не знаю, что надо делать, — призналась она дрожащим голосом. — Мне раздеться, да?

— Как хотите.

— Ну, мне кажется, надо раздеться — я не хочу мять платье.

Руки у нее так тряслись, что мне пришлось ей помогать. Раздевшись, она забралась в постель, натянула одеяло до подбородка и старательно смотрела в сторону, чтобы не видеть, как раздеваюсь я.

Я лег рядом, избегая прикасаться к ней телом, и начал осторожно поглаживать ее руки и плечи.

— Какая ты милая, — бормотал я, — какая милая.

Она повернулась ко мне.

— Правда? — В голосе ее звучала надежда. — Правда?

Прежде чем она ожила под моими руками, мне пришлось примерно полчаса целовать ее и приговаривать, что она красавица. Наконец соски ее затвердели, тело напряглось, она вцепилась в меня, больно царапая острыми ногтями.

— О мой Бог, — задыхаясь, твердила она, — о мой Бог!

Когда мы закончили (у нее это получилось три раза), она никак не хотела меня отпускать. А потом снова разревелась.

— А теперь что? — спросил я.

— Я так счастлива, — рыдала она.

Потом мы оделись, и она спросила, может ли она снова меня увидеть. Я ответил, что в любой момент, и дал номер своей службы ответов: черт побери, может, мне следует заказать визитные карточки? И титуловать себя «вице-президентом»?

Потом она протянула мне деньги в запечатанном белом конверте — меня тронула подобная деликатность.

Я проводил ее к такси. («Ты настоящий джентльмен», — заявила она мне по дороге.) Возле дома толклась миссис Фульц — выбрасывала мусор. Старая карга глянула на нас с подозрением, но я не обратил внимания на ее презрительную ухмылку.

Вечером Артур Эндерс, Кинг Хейес и я отправились поужинать к «Блотто». Они заказали спагетти с фрикадельками, я же — бифштекс по-татарски.

 

Глава 13

Когда-то я думал, что из меня получится великий трагик, но у преподавателя было иное мнение на этот счет.

— Скуро, — говорил он, — у вас естественный дар к клоунаде, к фарсу. Как на сцене, так и вне ее. Что бы вы ни затеяли, все превращается в фарс.

И, должен признать, это суждение было не таким уж ошибочным: слишком многое в моей жизни действительно напоминало фарс. И вот тому подтверждения.

Первое: мои трезвенники-родители погибли во время пожара в ночном клубе — это было их первое (и последнее) посещение подобного места.

Второе: меня выперли из католического колледжа на последнем курсе из-за жалобы родителей одной пятнадцатилетней девицы. Я был уверен, что ей уже восемнадцать, но не побеспокоился уточнить.

Третье: как-то летом я отправился на гастроли с небольшой цирковой труппой и имел огромный успех в роли клоуна — особенно у детей.

Четвертое: в маленьком чикагском кабаре я восхитил публику своими пародиями на пьяного актера, читавшего монологи из «Короля Лира» и «Макбета».

Пятое: через год после переселения в Нью-Йорк я женился на Салли Ли Сурби, приехавшей из Мейкона, штат Джорджия.

Я женился на ней потому, что был покорен ее блондинистой свежестью и энтузиазмом в постели. Через год мы развелись. Она вернулась в Мейкон и вышла замуж за владельца рыбзавода.

Я давно уже перестал задаваться вопросом, отчего моя жизнь выглядит как череда дурацких встреч, нелепых совпадений и бессмысленных эпизодов.

Никто из нас не хозяин своей судьбы. Все зависит исключительно от удачи и случая: плати денежки и жди шанса.

«Плыви по течению» — вот мой девиз. Плыви по течению.

И встреча с Мартой Тумбли, сказал я себе, — всего лишь очередной акт в этой пьесе абсурда. Поэтому мне было тем более интересно знать, какую же роль уготовила мне в ней судьба.

 

Глава 14

Во вторник утром я позвонил Хоффхаймеру. Сол сделал глубокий вдох и начал:

— Бутик «Баркарола» принадлежит компании «Роман энтерпрайзис» со штаб-квартирой не где-нибудь, а в Эмпайр-Стейт-Билдинг. Еще год назад бутик принадлежал большой итальянской компании, которая занималась поставками тканей, готового платья, кожаных изделий, оливкового масла и изданием книг, но потом продала магазин «Роман энтерпрайзис», что удивительно — бутик был настоящим золотым дном. Однако на самом деле и «Роман» тоже не истинный владелец — эта компания принадлежит другой компании, которая, в свою очередь, принадлежит еще какой-то компании, и так далее. Однако мой двоюродный брат считает, что когда доберешься до самого верха — а где он, этот верх, не знает никто, — то там гуляют мафиозные денежки.

— Мафиозные денежки?

— Вот именно. Ты знаешь, у кого самые большие денежные кубышки в мире? У «Дженерал моторс», мафии и Ватикана.

— Ну что ж, Сол, спасибо. Ты мне очень помог.

Я повесил трубку, так до сих пор толком и не понимая, с чего я все это взялся узнавать. Впрочем, может быть, эта информация когда-нибудь и пригодится?

Весь день я болтался вне дома — чтобы освободить плацдарм для Артура Эндерса и Марты Тумбли: зашел в несколько театральных агентств на Таймс-сквер, оставил свои новые анкеты, пококетничал с секретаршами.

На вечер у меня было назначено свидание с Дженни Толливер.

На ночь я у нее не остался и где-то около двенадцати вернулся домой. Эндерс не спал — работал над своей пьесой. Увидев меня, он ухмыльнулся:

— Я купил бутылку водки, возьми на кухне.

— К черту водку. Как у тебя с Мартой прошло?

— Нормально! — Эндерс все еще ухмылялся. — Она дала мне десять долларов на чай — милая дама.

— Похоже, что так.

— Она сказала, что, может, захочет еще раз со мной встретиться и тогда позвонит. Ты что, дал ей наш номер?

— Нет, номер моей службы ответов. Она была, гм, удовлетворена?

— По-видимому, да, потому что все время хохотала. Господи, Питер, она довольно крепкая дамочка — мне пришлось основательно потрудиться.

— Ну, а как ты себя ощутил, принимая деньги от женщины?

Эндерс нахмурился, размышляя, поморгал.

— Вообще-то при этом испытываешь довольно странное ощущение, не могу сказать, чтобы мне было приятно, но… Марта сказала, что сейчас полно таких женщин — материально независимых, успешно продвигающихся по службе, они не хотят связывать себя какими-либо моральными обязательствами, им не нужны ни мужья, ни дети, ни даже постоянные партнеры, поэтому они охотно заплатят разумную цену за предоставление профессиональных сексуальных услуг. Черт побери, разве это не интересный взгляд на жизнь, а, Питер? Отличный сюжет для пьесы.

— А как ты ее назовешь? «Как вам это понравится?» Но это название, помнится, кто-то уже использовал.

Артур встал, вытащил из кармана бумажник и торжественно объявил:

— Слушай! Ты мне устроил этот заработок, значит, десять долларов по праву твои.

— О нет, я не могу принять эти деньги.

— Да не волнуйся! Она дала мне десятку на чай. Ты же сказал, что мне заплатят полсотни, вот мне и заплатили. Так нечестно, ты должен получить свой процент. Комиссионные.

— Ну ладно. — Я взял бумажку. — Спасибо. Ты меня уговорил.

В среду утром я первым делом позвонил в службу ответов: меня ждало сообщение от Марты. Она ответила после первого же гудка и была краткой и деловитой:

— Сегодня в десять вечера я хочу встретиться с тобой там, где мы познакомились.

— У «Неудачников»? Хорошо. А что, собственно…

Она оборвала меня:

— В десять… — и положила трубку.

Весь день я провел в беспокойстве: а вдруг общение с Эндерсом не доставило ей той радости, на которую она рассчитывала? Ладно, если она начнет изъявлять недовольство, я скажу, что нельзя всегда получать только пряники, иногда приходится глотать и горькие пилюльки.

Я пришел в «Приют неудачников» за несколько минут до назначенного часа, но Марта Тумбли уже поджидала меня. Она заняла заднюю кабинку и уже что-то попивала. За столиками и у стойки бара народу было достаточно, но, по счастью, я не заметил никого из знакомых.

Я уселся напротив Марты и попросил официантку принести порцию водки с джином. Марта залпом допила то, что у нее было в бокале, и заказала еще одно неразбавленное виски. Она была в строгом костюме из темной шерстяной фланели в тонкую светлую полоску и в блузке с жабо, как всегда, тщательно причесанная и с искусным макияжем.

— Добрый вечер, — проговорил я самым что ни на есть любезнейшим голосом. — Ты прекрасно выглядишь.

Она никак не отреагировала на мое приветствие.

— В чем дело? — начал было я.

— Послушай, когда я устроила тебе встречу с моей приятельницей, я вовсе не хотела, чтобы ты давал ей свой номер телефона или встречался с ней без моего ведома!

Господи, да неужто она ревнует?

— Ты о Гленде? — Я улыбнулся. — Она просто спросила, можно ли ей еще раз со мной встретиться, вот я и дал свой номер. Что в этом такого?

Она наклонилась ко мне через стол, лицо исказилось от гнева:

— Я не хочу, чтобы ты так поступал!

— Ну послушай, — продолжал я примирительным тоном, — я в этом деле новичок. Если существуют какие-то правила игры, ты должна была предупредить меня об этом. Я не предполагал, что тебя может огорчить элементарная вежливость, проявленная мною по отношению к твоей приятельнице.

Она немного успокоилась, достала сигарету и ждала, пока я поднесу ей зажигалку.

— Наверное, ты прав. Но теперь ты об этом знаешь!

— Да, теперь знаю!

— Честно говоря, я тоже в этом бизнесе недавно, — примирительным тоном призналась она. При этом мы оба наверняка не представляли, что имеется в виду под словом «бизнес». — Наверное, нам не следует торопиться, потому что придется учиться только на своем опыте.

Я глубокомысленно кивнул.

— Гленда осталась довольна?

— Боюсь, что она в тебя просто влюбилась.

— Боже упаси! — засмеялся я. — У меня есть девушка, и никто другой мне не нужен.

Она глянула на меня с интересом.

— Питер, а я ведь ничего о тебе не знаю. У тебя есть работа?

— Безработный актер.

— Что-то в этом роде я и представляла. Ты похож на актера.

— Голодным блеском в глазах? Сейчас, в рождественский сезон, я подрабатываю по два дня в неделю в «Королевских дланях», это мужской бутик.

— Я знаю. Хорошее место. Ну а что после Рождества?

— Ничего. Действительно ничего.

— Отлично, — почему-то обрадовалась она. — Это значительно облегчает дело… Давай-ка закажем еще выпить.

Я понял, что, если начну пить с этой леди на равных, дни мои закончатся в больнице для алкоголиков. Так что я взял водку с водой, решив, что продержусь на этом весь вечер.

— Ты свободен в пятницу вечером? — спросила она.

— Только для друзей, — ухмыльнулся я. — Но если ты спрашиваешь, работаю ли я в пятницу вечером, то отвечу: нет, не работаю.

— Отлично! В понедельник из Калифорнии прилетает моя старая приятельница. Так, пройтись по магазинам, походить по театрам. Она будет жить в отеле «Бедлингтон», и все вечера у нее уже расписаны — ужины с друзьями, театры, новые дискотеки. Улетает она в субботу утром, а вечер пятницы она оставила свободным. Она бы хотела поужинать и выпить пару бокалов в интимной обстановке.

— Разумная дама.

— Ей нужен сопровождающий. За эскорт-услуги она заплатит тебе сто долларов, плюс ужин, такси и все прочее. Ей просто нужен на этот вечер спутник. Тебя это интересует?

— Конечно. А ей ничего, кроме сопровождения, не потребуется?

Марта Тумбли пожала плечами.

— Все зависит от тебя. Но должна предупредить, что ей уже под шестьдесят, хотя выглядит она роскошно. Дважды была замужем, очень умна и очень богата: она консультант по инвестициям, и авторитетный консультант.

— Как ее зовут?

— Грейс Стюарт. Заезжай за ней в «Бедлингтон» в восемь вечера в пятницу. И, пожалуйста, не подведи меня, ладно, Питер?

— А разве я тебя когда-нибудь подводил? Кстати, я хотел спросить, как у тебя прошло с Артуром?

Она засмеялась и залпом осушила бокал.

— Он милый, но не особенно расторопный, на мой вкус. Но я знаю некоторых женщин, которым он наверняка понравится. Выпьем еще?

Она глотала виски так, словно завтра наступит конец света, но, похоже, алкоголь на нее совершенно не действовал. Разве что щеки у нее слегка зарумянились, а так сидела она по-прежнему прямо и язык у нее вовсе не заплетался, путаясь в словах.

— А черных парней у тебя нет? — вдруг спросила она.

— Есть, красивый черный парень. Он актер, но когда не занят, подрабатывает в театре как манекенщик, а то и совмещает обе профессии одновременно.

— Как ты думаешь, он заинтересуется?

— Попробую.

— Тридцатки ему хватит?

Я одарил ее холодным взглядом.

— Извини, но я сторонник принципа равных возможностей.

— Уговорил! — засмеялась она. — Пятьдесят ему и двадцатка тебе.

Она допила, полезла в сумочку и объявила:

— Протяни руку под столом. — Я так и сделал. Вручая мне деньги, она продолжала: — Здесь пятьдесят. Двадцать за Артура, двадцать за черного, а остальными заплатить за эту дерьмовую выпивку.

— Как ты полагаешь, не зря же они назвали это местечко «Приютом неудачников»! Я позвоню насчет того парня. Его зовут Кинг.

— Кинг? Ну тогда я Королева Мая. Обожаю тебя, Питер.

— Ты мне тоже нравишься.

— Знаешь, мой путь в жизни тоже не был усеян розами, — вдруг выпалила она. — И по морде я тоже получала. Но постепенно у меня выработался нюх на Большой Шанс. По-моему, у нас с тобой должно кое-что получиться. Только спешить не надо да не допускать промахов. Может, и нам подвалит пара-другая долларов да немножечко радости в придачу?

Я сдержанно улыбнулся, испытывая уже знакомое мне чувство — меня в очередной раз толкали на путь, который мог завести неведомо куда.

 

Глава 15

Марта взяла такси до Верхнего Ист-Сайда и предложила подбросить меня по пути. Мы отправились на север по Восьмой авеню, затем по Бродвею, выехали на Амстердам-авеню. Я вышел в квартале от «Блотто».

Кинга Хейеса здесь не было. Бармен сказал, что он забегал сюда, но, судя по всему, собрался сегодня напиться дома. Я взял бутылку израильского дешевого вина — Кинг предпочитал его даже шампанскому «Дом Периньон» — и направился к нему домой.

Хейес жил в кошмарном отеле «только для одиноких» на задворках Бродвея и делил свой однокомнатный номер с командой весьма энергичных тараканов. Туалет в конце коридора можно было починить только с помощью чугунной «бабы». Стены на лестнице и в коридоре были исписаны похабщиной, и посетителям приходилось дышать через рот, потому что от вони можно было запросто потерять сознание.

— Кто там?

— Питер Скуро.

Кинг загремел засовами, замками, цепочками, распахнул наконец дверь и расплылся в улыбке. Когда я вошел, он привычно повторил обряд баррикадирования.

Я огляделся и прокомментировал:

— Было б что воровать…

Здесь было раз в сто хуже, чем даже в моем логове. Покореженная армейская раскладушка, в углу — умывальная раковина в ржавых пятнах, единственное окно наглухо закрашено и занавешено драной зеленой шторой. Обшарпанная электроплитка, шаткий стол, пара хромоногих стульев, комод, прожженный сигаретными окурками.

На стенах висели большие глянцевые фотографии самого хозяина-фотомодели: Кинг Хейес в спортивном костюме, в плавках, Кинг Хейес со стаканом пива в руке. И множество ню: Кинг был сложен как «Давид» Микеланджело, а кое-какая штука выглядела у него даже лучше.

Я протянул ему коричневый бумажный пакет:

— Данайцы принесли дары.

Кинг заглянул в пакет и воздел очи горе:

— Благодарю Тебя, Господи! Сейчас сполосну пару стаканов.

— Я пить не буду, а ты давай.

Я осторожненько уселся на колченогий стул, а Кинг вытряхнул мусор из пластикового стаканчика из-под арахисового масла и налил в него вина.

— Боже благослови тебя, масса.

Залпом выпил и снова налил.

Он был большой-пребольшой и черный-пречерный. Господа, считавшие, что для журнальной и телевизионной рекламы следует приглашать негров, предпочитали тех, которые выглядели как сильно загорелые белые. А Хейес был бескомпромиссно черным — с приплюснутым носом и толстыми губами. Так что для съемок в рекламных роликах его приглашали редко. Что же касается театра… Ну сколько раз могут ставить «Отелло»?

Он перепробовал множество профессий: был портовым грузчиком, водил грузовик, потом такси, занимался борьбой, служил охранником, поваром в забегаловке, официантом, массажистом, матросом и даже продавал Библию.

Кинг уселся напротив, отхлебнул вина и широко улыбнулся. Я решил, что нечего ходить вокруг да около и с ходу брякнул:

— Я знаю женщину, которая хочет потрахаться.

— Ну ты и счастливчик!

— Но ей нужен черный парень.

— Ого! — Кинг продолжал улыбаться. — Это что, акт благотворительности?

— Нет. Она платит пятьдесят долларов.

Улыбка исчезла.

— Я не знал, что ты в этом бизнесе, Питер.

— Я только начинаю. Это совершенно новое для меня занятие.

— Ну что ж, — вздохнул Кинг. — И где мое рабочее место?

— У меня дома. В пятницу Артур будет весь день на работе, а я смоюсь. О’кей?

— За пятьдесят? Еще бы.

— Встретимся завтра в «Блотто», и я посвящу тебя в детали.

— А у тебя доля с моего полтинника будет?

— Нет. Мои услуги оплачивает леди.

— Господи! — Он энергично помотал головой. — Если моя матушка хоть что-нибудь об этом узнает, она меня убьет.

 

Глава 16

«Бедлингтон» из тех отелей, в которых прислуга ходит на цыпочках и разговаривает шепотом. Натертый до блеска добротный паркет, восточные ковры блеклых тонов. В качестве компромисса с современной действительностью администрация превратила бильярдную в бар, однако дам в нем обслуживали лишь за столиками.

Я прибыл ровно в восемь. Телефонный аппарат на конторке портье меня просто очаровал: позолота и перламутр, реликт «бель эпок». Я попросил соединить меня с мисс Грейс Стюарт.

— Говорит Питер Скуро…

— О да, — ответил мне переливчатый голос. — Вы пунктуальны. Подождите меня в коктейль-холле. Закажите себе что пожелаете, а для меня джин с биттерсом. Скажите бармену — его зовут Гарри, — что это для меня. Он знает, как я люблю.

В баре было темно как в пещере и пусто. Я заказал себе кир и джин для мисс Стюарт и, словно зачарованный, наблюдал, как работает Гарри: капнул ровно три капли биттерса в старомодный хрустальный бокал, добавил ровно три кубика льда — ни больше ни меньше, и залил все это джином «Тэнкирей», затем размешал содержимое длинной серебряной ложечкой и еще добавил оливку с перчиком.

— Интересно, — прокомментировал я. — Надо бы самому как-нибудь попробовать такое.

— Но только чтобы постель была недалеко, — вежливо посоветовал Гарри.

Я перенес наши бокалы на угловой столик и уже почти наполовину опорожнил свой, когда в бар вошла женщина. Она вгляделась в полутьму и прямиком направилась ко мне. Я встал и улыбнулся:

— Мисс Стюарт?

— Грейс. А вы Питер? Чудесно.

Рукопожатие ее оказалось крепким и уверенным. Я взял накинутую у нее на плечах котиковую шубку и подставил даме стул. Двигалась она вполне грациозно, но, как и говорила Марта, — даме было явно не меньше шестидесяти.

Выглядела мисс Стюарт весьма элегантно в узком поблескивающем в темноте платье, но более всего меня восхитила маленькая серебряная шапочка, плотно сидевшая на голове.

— Мне нравится ваша ермолка, — заметил я.

Она засмеялась и взяла меня за руку.

— По-моему, мы с вами подружимся.

Так и получилось.

Она наняла лимузин на весь вечер — с баром, телевизором и сиденьями, обитыми телячьей кожей. Я откинулся на спинку.

— Каково там сейчас беднякам? — заметил я.

— Вас это очень волнует?

— Ни капельки.

Мы отправились на ужин в шикарный ресторан «Окна в мир». Когда официант принес список вин, Грейс осведомилась:

— Вы умеете разливать вино?

— Только если у бутылок есть ручки, — ответил я.

Заказывала она со знанием дела. Я пил то же, что пила она, и ел те же блюда. Далековато же от «Приюта неудачников» я забрел! И, оглядевшись, понял, что этот мир мне нравится куда больше. Он мне явно подходит.

Я приготовился развлекать ее театральными сплетнями и шутками, однако она не дала мне такой возможности:

— Вам совсем не обязательно тратить столько усилий.

Взамен она одарила меня скандальными рассказами о Западном побережье: Беверли-Хиллз, «Бель Эйр», киношная и телевизионная публика. Она знала всех и везде бывала. К тому же любила сплетничать и при этом обладала острым языком и проницательным умом.

— Вы довольно злобная дама, — сказал я.

— Неужели? — Я ей явно польстил.

Вскоре я убедился, что и она из тех, кого перепить мне не дано. После ужина мы еще зашли в бар: она взяла два «стингера» с водкой, я осилил только один. Из окон был виден Манхэттен — море теплых огней.

— Вы милый, — объявила она, погладив меня по щеке. — И красивый, на грязный манер.

— Грязный?

— Я имею в виду — грешный, — поправилась она. — Мне это нравится.

В лимузине она приказала шоферу ехать на Одиннадцатую авеню, между Сорок седьмой и Сорок восьмой улицами.

— Веселенькое местечко, — заметил я.

— Я хочу, чтобы вы это увидели. Если оно еще существует, я найду…

Черты лица у нее были резкие, нос с горбинкой, кожа гладкая, без морщин. Стройное тело, молодые руки, волосы под серебряной шапочкой также отливали серебром. Чулок она почему-то не носила и, заметив мой удивленный взгляд, взяла мою руку и провела ею по лодыжке:

— Выбрито чисто.

Мы нашли место, которое она хотела мне показать: гадкий бар для моряков, с опилками на полу и резким запахом дезинфекции. Завсегдатаи пили, один, уже дошедший до кондиции, храпел в углу.

— Надеюсь, вы захватили револьвер? — спросил я, нервно оглядываясь по сторонам.

Она заказала у бородатого бармена джин.

— И подайте непочатую бутылку, я хочу, чтобы вы вскрыли ее при мне.

— Как прикажете, леди.

Она окинула меня холодным взглядом.

— Итак, что вы обо мне думаете?

— Что ваше общество весьма приятно.

— Ладно, хватит болтовни. Вам заплачено. Что вы на самом деле думаете?

— Хорошо, если честно, то я вижу в вас блестящую, добившуюся успеха, но очень одинокую женщину. Все эти голливудские россказни — да, тамошняя жизнь вас веселит, но вы держитесь от нее в стороне. Вы — наблюдатель. Вы — леди, в вас есть класс, но пару раз в год вам необходимо расслабиться, и тогда вы отправляетесь в местечки вроде этого. Только чтобы напомнить себе, какова она, настоящая жизнь.

— Близко, но не в самое яблочко. Вы сказали, что у меня есть класс, не так ли? Так вот, сорок лет назад я была официанткой в этой самой дыре. Я родилась и выросла в Адовой Кухне… Ладно, а теперь поехали отсюда в мой номер на Парк-авеню, за который я плачу четыреста долларов в сутки.

Диваны и кресла там были обиты бархатом, на столах стояли гладиолусы в хрустальных вазах. Гостиная, спальня, ванная комната — огромная ванна покоилась на звериных лапах. Дорогое спокойствие. Благородная тишина.

— Хотел бы и я здесь пожить… — протянул я.

— Жаль, что я не встретилась с тобой в понедельник, я б тебя непременно пригласила… Мы можем повидаться, когда я в следующий раз приеду в Нью-Йорк?

Я подумал, что Марта Тумбли наверняка подстроила мне все это для проверки.

— Конечно, Марта со мной свяжется.

Она кивнула.

— Заказать какую-нибудь выпивку?

— Спасибо, но я сегодня уже достаточно выпил.

— Да и я тоже… Но у меня есть кое-что получше.

Она отправилась в спальню и вышла оттуда с маленькой серебряной коробочкой тонкой работы. Открыла крышечку и протянула мне.

— Кокаин? Боюсь, для меня это напрасный перевод продукта. А вы, если хотите…

Она нюхнула.

— Ты знаешь, у женщин бывают всякие фантазии… — начала она.

— Никогда в этом не сомневался. Ну, и какие фантазии у вас?

— Ох, всякие… Ты не мог бы раздеться?

Я начал раздеваться. Я уже снял брюки, когда увидел, что она по-прежнему сидит в кресле полностью одетая.

— А вы?

— Я не буду.

Она заставила меня лечь на кушетку, пододвинула поближе кресло и долго разглядывала мое обнаженное тело.

— Очаровательно.

— Спасибо. Вы бы хотели, чтобы я что-нибудь сделал?

— Не сейчас.

Она начала легонько ласкать меня прохладными пальцами. Я почувствовал возбуждение.

— Смотри-ка, при твоем сложении эта штука выглядит весьма прилично, — сообщила она.

Потом она выдала мне сто долларов обещанной платы и еще сто долларов на чай. Я пожелал ей счастливого пути, мы пожали друг другу руки и расстались.

 

Глава 17

Дженни Толливер собиралась на Рождество домой. Домой — это в Ратленд, штат Вермонт. Там ее отец, отставной инженер-железнодорожник, и мать-домохозяйка жили в доме, похожем на зачерствевший свадебный торт. Дженни уезжала утром 24-го и возвращалась в самый канун Нового года.

— Значит, на Рождество ты меня бросаешь? — спросил я. — Это потому, что я отказался сходить с тобой на мессу?

— Вовсе нет! Мама и папа становятся совсем старенькими, они очень просили приехать на праздники, я не могу им отказать. Но ты можешь поехать со мной, Питер, поживешь у нас недельку.

— Не думаю, что это удачная идея. Они станут расспрашивать, что да как, в каком качестве я появился в их доме, и окончательно испортят тебе настроение. А к Новому году возвращайся обязательно. Я поговорю с Артуром, может, устроим вечеринку. Ничего особенного — пиво и запеченный окорок. Как ты на это смотришь?

— Положительно! Веди себя хорошо в мое отсутствие!

— А разве я себя когда-нибудь плохо вел?

— Лгунишка! — Она вроде бы шутила, но в голосе ее звучала грусть.

Предрождественская суббота была моим последним днем в «Королевских дланях». Со мной расплатились, я холодно кивнул менеджеру — типу весьма ехидному — и решил прогуляться по Мэдисон-авеню до бутика «Баркарола». Хотел глянуть: могу ли я там купить подарок для Дженни? То есть могу ли я себе это позволить…

Как и в прошлый раз, я был ошеломлен богатством здешних клиентов — мне никогда прежде не доводилось видеть столько норковых манто сразу.

Для Дженни я нашел там роскошный шарф от «Гермеса». Он стоил гораздо дороже, чем я намеревался потратить, но я утешал себя мыслью о том, что Дженни сможет содрать рисунок для своих тканей.

Я уже направлялся к выходу, когда заметил в витрине знакомую серебряную шапочку — точно такую, как была на Грейс Стюарт. Слишком явное совпадение, чтобы быть просто совпадением.

Значит, Марта Тумбли обслуживает мною вовсе не «добрых подруг» — эти женщины в действительности были благодарными покупательницами, которым она предоставляла дополнительные услуги. Вот это ситуация! Мне она не нравилась, так как могла породить лишние проблемы.

Во вторник я ужинал с Дженни и преподнес ей шарф. Она была в восторге и, в свою очередь, подарила мне золотые запонки от Тиффани. Мы поцеловались и пожелали друг другу счастливого Рождества.

Мы съели по стейку в «Олд Хомстед», потом отправились к ней и сразу же легли в постель. Дженни была полна страстного энтузиазма.

— Эй, — сказал я, — полегче! Ты же только на неделю уезжаешь.

— А я хочу вычерпать тебя до дна. Измучить, измочалить. Чтобы никакой другой ни капельки не досталось.

Я зарычал и стиснул ее в объятиях.

Там было так уютно, так спокойно — для полноты картины не хватало еще снежной бури за окнами, но ночь была холодной и ясной.

Когда мы насытились друг другом, она начала говорить о любви. Я безропотно соглашался со всем, что она говорила, — уж очень не хотелось нарушать это спокойствие.

 

Глава 18

Хорошо, что Дженни уехала — всю неделю я был очень занят. Не только я, но и Артур Эндерс и Кинг Хейес. В субботу мы весь день встречали и провожали клиенток с интервалом буквально в несколько минут. Работали мы в нашей с Артуром квартире.

Мы окрестили эти встречи «сценами». «Как прошла твоя „сцена“?», «У меня назначена „сцена“ на вечер», «Это была довольно трудная „сцена“». За неделю у Кинга были три «сцены», у меня с Артуром — по две, поэтому мы пришли к выводу, что можем позволить себе на Новый год не пиво, а шампанское.

В три часа дня во вторник у меня была «сцена» с женщиной по имени Джоан. Она оказалась маленького росточка и более чем просто пухленькой. Джоан призналась, что с тех пор, как набрала вес, муж к ней ни разу и не притронулся — полнота, видите ли, вызывает у него отвращение.

У меня полнота отвращения не вызвала. Джоан попросила «отшлепать» ее перед сексом, что я с готовностью и исполнил. Заплатила она положенные пятьдесят долларов и десятку на чай — мятыми пяти- и однодолларовыми банкнотами, наверняка сэкономленными ею на домашнем хозяйстве.

Теперь я уже понимал, что промысел этот неплох, и подумывал над тем, как его усовершенствовать. Основная проблема была в физиологии.

Опытная проститутка, полагал я, может обслужить за ночь десяток клиентов. Проститутка-мужчина и близко к таким показателям не подойдет.

Даже если Эндерс, Хейес и я будем иметь по три «сцены» в неделю, это обеспечит 150 долларов каждому плюс чаевые. Легкий и не облагаемый налогом заработок, но состояния таким образом не сколотишь. Если же бизнес этот окажется перспективным, основная проблема будет состоять в поиске новых «талантов».

Я перебрал по пальцам всех своих друзей и приятелей. С троими из них можно было бы переговорить: двое были актерами, один служил моделью, и все отчаянно нуждались. Тому, кто служил моделью, было уже около пятидесяти — он изображал всяких джентльменов и высокопоставленных чиновников, — но, по слухам, в постели он был все еще неутомимым.

Так что я продумал тактику, благодаря которой мог бы повысить доходы предприятия, при этом снизив личное мое участие. Я решил на этот счет посоветоваться с Мартой Тумбли и был уверен, что она на это пойдет.

 

Глава 19

Вечеринка удалась на славу — среди ночи даже заявился полицейский с требованием понизить уровень децибелов: в участок поступила жалоба.

— Наверняка это миссис Фульц, наша дорогая соседушка, — заметил я.

Мы пообещали вести себя тише и предложили полицейскому бокал шампанского на дорожку. Как только дверь за ним закрылась, бедлам разгорелся с новой силой.

Здесь были и Дженни Толливер, и подружки Эндерса и Хейеса. Я пригласил также троих возможных коллег с их дамами. Были еще три пары и пятеро одиночек обоих полов.

Кое-кто из мужчин принес выпивку, а две дамы — по огромной пицце-пепперони. Мы запаслись запеченным в тесте окороком, картофельным салатом, шампанским и сирийским хлебом, так что и выпивки, и еды хватало. Единственное, в чем мы испытывали нехватку, — были стулья.

Пожилой господин, зарабатывавший на хлеб моделированием, явился уже полупьяным и в сопровождении чьей-то чужой жены. Звали его Уолкотт Сэндз, он снимался в журнальных и телевизионных рекламах, изображая адвокатов, президентов компаний, адмиралов и врачей-проктологов.

— Как у тебя дела, Сэнди? — поинтересовался я.

— Неважно.

Когда Сэндз направился в нашу крошечную кухоньку за льдом для виски, я последовал за ним, чтобы хоть на минутку остаться с ним наедине.

— Значит, ты возьмешься за работу?

Сэндз усмехнулся:

— Да за любую, кроме убийства. Впрочем, и за убийство тоже, если заплатят соответственно. А что ты можешь мне предложить?

— Я знаю одну женщину, — начал я издалека, — ее муж в длительной отлучке, и она ищет кого-нибудь… быстренько перепихнуться. Туда-сюда — и никаких обязательств. При этом она заплатит пятьдесят любому, кому сможет доверять.

— Пятьдесят?! — в восторге завопил Сэндз. — Быстро говори где и когда.

Я улыбнулся, потрепал его по плечу и вернулся к гостям.

Вечеринка раскручивалась на полную катушку: одна из дам громко скандалила со своим спутником, Артур Эндерс и Дженни Толливер показывали приемы индейской борьбы, а даму Кинга Хейеса с трудом удалось уговорить не устраивать стриптиза.

Я быстренько переговорил с теми двумя актерами, выдав им ту же версию, что и Сэндзу. Оба не только проявили энтузиазм, но один из них даже предложил в качестве «сценической» площадки свою квартиру на Западной Шестьдесят восьмой улице.

В два ночи гости начали расходиться, и через полчаса квартира опустела. Дженни осталась у меня, Артур Эндерс мирно храпел на кушетке.

Мы с Дженни попытались слегка прибраться, сложили в холодильник остатки еды, выбросили мусор. А потом отправились в спальню и закрыли дверь.

— О чем это ты толковал с Сэндзом? — спросила она, раздеваясь.

— С Сэнди? Когда?

— Да в кухне. Вы что, секретничали?

— А, тогда… Да он рассказал мне смешную историю про женщину, которая платит ему за сексуальные услуги.

— Что ж тут смешного? По-моему, это просто отвратительно.

— А когда мужчина платит женщине — это тоже отвратительно?

— Конечно. При чем здесь пол? И в том, и в другом случае это не что иное, как торговля собственным телом.

Моя реакция была на удивление мирной:

— Ну а если им торговать больше нечем?

— Питер, а ты когда-нибудь платил женщинам?

— Нет.

— Надеюсь, что так. Это… Это…

— Я уже знаю — отвратительно. Дженни, все не так просто. Я знаю некоторых мужчин, которые уверяют всех и себя, что им нет нужды покупать секс. Однако они покупают женщинам подарки, водят их в театры и дорогие рестораны, может быть, даже вывозят на модные курорты. И в то же время с гневом отвергают всякую мысль о том, что им приходится платить за секс. Разве это не лицемерие?

— Нет, если мужчина и женщина любят друг друга.

— Я говорю о сексе, а не о любви. Если мужчина хочет заняться этим самым делом с женщиной, а женщина хочет заняться с мужчиной, почему бы им не заплатить за удовольствие?

— Тогда это низводит секс до уровня «заказать нам еще по мартини или заняться любовью?». То есть превращает нечто чудесное и высокое в вещь обыкновенную и необязательную.

Я засмеялся:

— А ты, оказывается, романтик.

— Хорошо, если б и ты был более романтичным, — с горечью ответила она.

— А я и есть романтик, но у нас с тобой цели разные.

— И чего же ты хочешь?

— Сейчас? Тебя.

Чуть позже я вернулся к разговору — почему-то чувствовал настоятельную потребность убедить ее в собственной правоте.

— Послушай, давай предположим, что женщина выходит замуж за мужчину, которого она не любит. Причины могут быть разными. Может, он богат, а может, он хороший, надежный, работящий человек. А женщина думает о своем будущем. Но если она не любит его, разве она в таком случае не продает свое тело?

— Ну… — протянула Дженни, — не совсем так.

— Она его не любит, но ложится с ним в постель, потому что он ее содержит. Разве это не низводит ее до уровня проститутки?

— Нет, если она ухаживает за ним, заботится о нем и детях, ведет хозяйство. Проститутки этого не делают.

Я молчал.

— И, кроме того, — продолжала Дженни, — со временем она может его полюбить.

— Вполне возможно, но ставить на это нельзя. Все может повернуться совсем иначе. А я говорю только о том, что все мы тем или иным образом торгуем собой. Вот ты, например: разве не продаешь свой талант художника?

— Конечно. Но это моя работа. И она не имеет никакого отношения к моей личной жизни. Разве ты можешь сказать, что я продаюсь тебе?

— Конечно! Продаешься в обмен на эти роскошные апартаменты и бриллианты, которыми я тебя усыпал.

— Свинья, — объявила она, поудобнее устраиваясь у меня на плече. — Давай-ка спать.

Я подождал, пока дыхание ее станет сонным и ровным, потом высвободил руку и нежно откинул волосы с ее лица. Она во сне что-то пробормотала. Голос у нее был счастливый.

Я лежал без сна и все думал о том, о чем мы с ней говорили и о наших с ней отношениях. Она все-таки предлагала мне кое-что, а именно — свою любовь. А я предоставлял ей объект любви. Значит, и я ей кое-что продавал — разве не так?

Я совсем запутался в этих построениях и заснул с мыслью, насколько честно заработанные пятьдесят долларов облегчают существование.

 

Глава 20

Сол Хоффхаймер сказал, что у его жены проблемы с женскими органами и может потребоваться операция. Младшую дочку водили к ортодонту, который потребовал за услуги три тысячи долларов. («Наверное, вознамерился поставить ей платиновые скобки», — мрачно прокомментировал Сол.) А пару дней назад прямо на шоссе в Лонг-Айленде у него полетела к черту коробка передач…

— Сол, — сказал я, — похоже, этот парень на небесах за что-то на тебя прогневался.

— Я и сам начинаю так думать. Знаешь, какой у меня был доход за прошлую неделю? Целых пять баксов. И как, ты думаешь, я их заработал? Нашел на полу в такси.

Я принес с собой еду: два кофе, две горячих колбаски на ржаном хлебе и два куска датского яблочного пирога — все это я купил в деликатесной лавке на углу. Мы сидели, жевали, так и не сняв пальто, — что-то случилось в котельной, и в офисе стоял жуткий холод.

— Значит, дела идут хреново?

— Хреново? Не то слово. Вовсе не идут.

Я выложил на стол три бумажки по десять долларов.

— Это в счет моего долга. Огромное тебе спасибо!

Сол недоверчиво воззрился на деньги.

— А ты уверен, что можешь себе это позволить?

— Уверен. Пей кофе, а то остынет.

— У меня тут есть пара предложений. — Сол толкнул мне через стол листочки. — Одно для новой «мыльной оперы» — им нужен персонаж типа врача-интерна. А второе — на озвучивание какого-то дурацкого документального фильма о Южном Бронксе. Ты бы сходил в студию — режиссер там натуральный козел.

— Звучит многообещающе. — Я сунул листочки в карман. — Спасибо, Сол. Попробую сдать очередной экзамен. Скажи по правде: я у тебя единственный, у кого дела — швах?

— Ха! Дело не в тебе. Весь бизнес трещит по швам — шесть миллионов душ на каждое рабочее место.

— А сколько у тебя вообще клиентов? — спросил я, украдкой взглянув на исцарапанный ящик для архивных папок.

— Кто считал? Каждый день кто-то звонит, каждый день кто-то отваливается. Может, уезжают домой, куда-нибудь в Айову или другое какое место… У меня сейчас приблизительно человек сорок — половина женского пола, половина мужского.

— И все как-то работают?

— Интересно, сидел бы я сейчас в ледяном офисе и горевал по поводу жениной операции, если б они работали?

— Двадцать парней? — задумчиво переспросил я. — И в основном молодых?

— По большей части молодых. А что?

— Да просто так, любопытствую.

Выйдя на улицу, я достал из кармана листочки с предложениями, разорвал на мелкие клочки и пустил по ветру.

 

Глава 21

На «сцену» к Кингу Хейесу явилась до ушей накачанная кокаином дама, она вытащила пудреницу с порошком и предложила ему нюхнуть вместе с нею. Когда он отказался, дама обозвала его «грязным черномазым» и гордо удалилась.

Одна из моих клиенток после успешного окончания «сцены» заявила: «Все было шикарно, давай повторим», — и мне пришлось как можно дипломатичнее объяснять ей, что «дубли» за все те же пятьдесят долларов не предусмотрены. Что и говорить, клиентка осталась недовольной.

Я понял, что пришло время встретиться с Мартой Тумбли.

Я позвонил ей, она спросила, насколько важный нам предстоит разговор, я ответил, что важный, и она предложила в девять вечера прийти к ней домой.

— Выпить у меня найдется, а ужина не жди, — сообщила она.

— Все в порядке. Куда прийти?

Она назвала адрес и добавила:

— Кстати, моя фамилия — Тумбли.

Жила она на Восточной Тридцать восьмой улице, возле Йорка, в бывшем особняке, превращенном в многоквартирный дом, но куда более элегантный, чем мой. У нее была двухкомнатная квартира — гостиная плюс спальня — с высокими потолками, удобная и хорошо, но не роскошно обставленная. Как оказалось, она собирала фигурки слонов — медных, покрытых эмалью, из дерева, жести и т. п. Нас окружали хоботы, по большей части триумфально воздетые.

— Их нужно держать хоботами ко входу, — пояснила она. — На счастье.

— Любопытно, что сказал бы об этом доктор Фрейд?

Она была в домашнем брючном костюме из оранжевого бархата — странный выбор для рыжеволосой женщины. Поскольку она была босиком, я с удивлением отметил, что ногти на ногах покрыты черным лаком.

— У тебя траур? — спросил я.

— Да. По выщипанным бровям. Будешь арманьяк?

Она разлила коньяк в хрустальные бокалы, такие хрупкие на вид, что к ним было страшно прикоснуться, не рискуя раздавить. Мы уселись на обитую черной кожей кушетку.

— Так что случилось?

— У нас возникли проблемы. — И я рассказал ей о том, что случилось с Кингом Хейесом.

— Черт побери! Вот ведь сучка, надо же, так оскорбить парня! И какого парня! Да за последнее время у меня в постели лучше никого не было!

— А я? — спросил я ехидно.

— Ну, ты не в счет.

— Послушай, нам вообще нужно исключить даже намек на наркотики. Мы и так ходим по острию ножа.

— Я с тобой совершенно согласна. — Видно было, что Марта говорит искренне. — Извини, что связалась с такой дурой, больше ты ее не увидишь. И будь уверен: впредь всех клиенток я предупрежу: никаких наркотиков.

— Договорились. И еще кое-что…

Я описал свою «сцену» с клиенткой, которая хотела за те же пятьдесят долларов получить удовольствие дважды.

— Так дело не пойдет, — твердо заявил я. — Только начни, и они за свой полтинник захотят иметь тебя весь день.

— Я тебя понимаю, — задумчиво проговорила Марта. — Но давай взглянем на ситуацию с другой стороны: а если парень клиентку не удовлетворит?

— Ну, такого пока не случалось, а если случится, то пусть клиентка не оплачивает услуги.

— Справедливо… Питер, вот почему я не хочу так уж активно разворачиваться. По ходу дела мы непременно будем сталкиваться с проблемами, о которых пока и не подозреваем. Что еще?

Идя сюда, я намеревался рассказать ей, что давно уже знал и ее имя, и то, что она работает в «Баркароле», и что большинство ее клиенток — вовсе не «приятельницы», а покупательницы, с которыми она познакомилась в магазине.

Но теперь понял, что говорить об этом не стоит — мне показалось, что вся эта псевдотаинственность имеет для нее особое значение: предлагать «подружкам» часок удовольствия — одно дело, искать клиентуру — совсем другое. Это уже называется сутенерством.

А она не желала глядеть правде в глаза.

— Отличный коньяк, — заметил я. — Можно еще?

— Возьми и мне плесни.

Я встал за бутылкой и как бы между делом сказал:

— Я кончил работать в «Королевских дланях», да и с актерскими делами сейчас не густо. Твои подружки платят хорошо, но, пойми меня правильно, пара сотен в неделю, включая чаевые, — на них не проживешь. Слушай, а твои подружки могут платить сотню?

— Еще как могут! У них денег куры не клюют.

— Вот что я предлагаю…

И я выложил свое предложение: пусть клиентки платят Марте сто долларов вперед. Двадцать пять пойдут ей, двадцать пять — мне за предоставление парня, пятьдесят — самому парню. Со мной и с парнями Марта будет рассчитываться в конце недели.

— Таким образом, — объяснял я, — даме не придется платить наличными из рук в руки, что разрушает романтический флер. А если она захочет дать ему на чай — это уж ее личное дело.

— К тому же, — Марта мгновенно оценила ситуацию, — если ей не придется сию же минуту платить ему пятьдесят наличными, чаевые могут быть больше.

— Совершенно верно!

— Слушай, а ребята согласятся на еженедельные выплаты?

— Кинг и Артур — да, они мне доверяют. Но возникает еще один вопрос…

Я описал троих возможных «рекрутов».

— Модель — тип зрелого джентльмена. Седовласый и благородной наружности. Ему около пятидесяти, но, говорят, в постели он очень хорош.

— Славно, у меня есть несколько молодых приятельниц, которым нравятся «папочки».

— А еще один парень, актер, — продолжал я, — даже предложил для работы свою студию на Западной Шестьдесят восьмой улице. Мне сначала надо проверить точку, и если она подойдет, это несколько разгрузит мою квартиру, в которой становится уж слишком людно. Кроме того, три новых «жеребчика» означают удваивание наших возможностей и, надеюсь, наших доходов. Если, конечно, у тебя достаточно приятельниц.

— С этим проблем не будет, — заверила Марта, правда, после некоторой паузы. — Знакомых у меня полно, а у них тоже есть подружки. Думаю, я смогу загрузить твоих мужичков работой на полную катушку. Хорошо, согласна, но при одном условии: я сначала должна сама опробовать новичков.

— А то как же! — рассмеялся я. — Феминистская версия права первой ночи.

— Вовсе нет! — Марта была совершенно серьезна. — Просто я должна убедиться, что мы нанимаем не импотентов и не маньяков.

— А они получат за экспертизу свои законные полсотни?

— Естественно.

— Тогда я устрою их встречу с тобой на следующей неделе, а сам за это время проверю квартиру на Шестьдесят восьмой улице. Марта, если у нас все получится, нас с тобой ждут приятные перемены. Бог свидетель, я сумею распорядиться заработком.

— Я тоже, — заверила она. — У меня есть сын, он учится в военной академии в Вирджинии, и это мне обходится в кругленькую сумму.

— Да? А я и не знал, что ты была замужем.

— Была. Он исчез с концами много лет назад. И слава Богу.

— Что ж… Наше партнерство поможет решить проблемы с наличностью и тебе.

Она мотнула головой в сторону спальни:

— Хочешь закрепить договор, а, партнер?

— Почему бы и нет?

 

Глава 22

С немалым для себя удивлением я обнаружил в себе дремавший доселе талант администратора.

В ближайшие несколько недель я провернул следующее.

Организовал «смотрины» новых кадров, Марте особенно понравился седовласый Уолкотт Сэндз.

— Настоящий виртуоз, — с удовлетворением прокомментировала она.

Я осмотрел студию на Западной Шестьдесят восьмой улице, остался ею вполне доволен, но потребовал, чтобы хозяин снял со стены картинки из «Плейбоя».

Ежедневно я получал по телефону от Марты все новые и новые заявки, устанавливал расписание для себя и пятерых коллег, планировал очередность «сцен» в обеих квартирах, дабы избежать столпотворения и пробок.

По четвергам, в девять вечера, я приходил к Марте домой, забирал свою долю и деньги работников.

Выплаты производились наличными. А по пятницам я раздавал деньги, предварительно разложенные в конверты, по назначению.

Доходы мои неуклонно росли. За первую неделю февраля я и моя команда провели шестнадцать «сцен». Мой заработок составил четыреста долларов плюс чаевые, и я купил себе у «Барберри» новый плащ и спортивную замшевую куртку у «Пола Стюарта».

Я также пригласил Дженни Толливер на ужин в «Четыре времени года». Она была поражена:

— Питер, откуда у тебя деньги?

— Разве я тебе не рассказывал? Я озвучивал документальный фильм о Южном Бронксе. Не убежден, что он вообще когда-нибудь выйдет на экраны, но продюсеру я так понравился, что он захотел придержать меня для следующих работ.

— Ох, Питер, разве это не замечательно?

Я подумывал о том, чтобы найти еще несколько подходящих парней, зарабатывать, ограничившись административной деятельностью, хранить верность Дженни.

Если, конечно, пожелаю…

 

Глава 23

Женщину звали Бетси, и она с порога заявила:

— Надеюсь, вы не думаете, что подобные вещи для меня — дело привычное. Я вообще не пошла бы на это, если б меня не уговорила одна моя подруга. Но я вовсе не из тех, кто платит мужчинам за то, что они ложатся с нею в постель. Я не только замужем и веду вполне удовлетворительную сексуальную жизнь, но есть еще мужчины, которые, скажем так, отнюдь не считают меня уродкой…

— Вы не хотели бы снять пальто и шляпу? — осведомился я.

У нее была самая короткая стрижка на свете, сквозь ежик почти что белых волос просвечивала розовая кожа. Брови были выщипаны начисто и нарисованы коричневым карандашом.

— Но поскольку, кажется, сейчас все этим занимаются, я и подумала: а почему бы и мне не попробовать? Мои друзья говорят: «Бетси — она ничего не боится», и это правда. Если только я вам расскажу, что мне приходилось пробовать, вы умрете! Но я считаю, что эксперименты и составляют прелесть существования, и если вы…

— Не хотите ли выпить? Белое вино, водка…

— Нет, благодарю. И разве это не настоящее приключение? С абсолютно незнакомым человеком! Я никогда не боялась пускаться в авантюры, даже если в них было что-то опасное…

У меня начала трещать голова. Я осторожненько повел ее в сторону спальни, в надежде, что вид кровати прекратит или хотя бы замедлит словесный понос. Но я ошибался.

— Я считаю, что самое важное на свете — быть абсолютно честной перед самой собой, вы согласны? Ясно представлять себе, в каком мире ты живешь и какое место в нем занимаешь. Человек обретает мир с самим собой, только когда ясно осознает, кем он является на самом деле. Ответ надо искать в самом себе, все зависит от того, как ты воспринимаешь окружающий мир, а не от самого окружающего мира, и каждый должен познать свой собственный внутренний космос…

В полном отчаянии я начал сам раздевать ее — расстегивал пуговицы, крючки, «молнии». Она стояла совершенно неподвижно, словно манекен.

— Наша личность, — лопотала она, — мы все жаждем обрести себя, не так ли? В этом и заключается смысл жизни, я так считаю. Вода, нет ли у вас обыкновенной воды? Принесите мне воды со льдом, много-много льда и совсем немножко воды!

Когда я вернулся из кухни со стаканом, она уже лежала в постели, скрестив руки за головой.

Клянусь, я никогда еще не видел такой голой женщины! Подмышки, ноги, лобковые волосы — все было начисто выбрито. Она была гладенькой, как ледышка.

— Ваше питье! — Я протянул ей стакан.

Я начал раздеваться. Повернувшись, я увидел, что она вытащила кубик льда из стакана и медленно водит им вверх-вниз по лбу.

— Все в порядке? — растерялся я. — Вы себя нормально чувствуете?

Она протянула мне стакан.

— Вы тоже.

Я послушался и принялся водить льдом по ее лбу.

— Ниже, — скомандовала она.

Я выполнял ее указания и через какое-то время ее абсолютно безволосое тело начало блестеть от талой воды. Она закрыла глаза.

— Три везде! — Голос у нее стал хриплым.

Она хотела только этого. Повторяю: больше ей вообще ничего не было нужно! Кожа у нее покраснела, дыхание участилось. Я использовал весь лед из стакана и отправился в кухню за новой порцией, в конце концов в морозилке вообще льда не осталось.

Немного позже я принес ей полотенце, она насухо вытерлась. Я оделся, так и не поняв, зачем вообще раздевался.

— Я считаю, — токовала она, натягивая юбку, — что только хорошо уяснив, чего мы на самом деле хотим, только полностью познав наши самые потаенные желания, мы приходим к миру с собой и обретаем чистоту. Мы должны погрузиться на самое дно своей души, в ее непроглядную тьму, чтобы увидеть, наконец, свет.

Когда я усаживал ее в такси, она все продолжала говорить без умолку. На чай она не дала ни цента, и я подумал, что подобный эксперимент вряд ли имеет что-то общее с открытием внутреннего космоса.

Я стоял на тротуаре и хохотал как одержимый. Потом пошел домой. В подъезде меня встретил хорошо одетый господин.

— Вы Питер Скуро? — спросил он, улыбнувшись.

— Да. С кем имею честь?

Человек полез во внутренний карман и достал золотой значок.

— Детектив Люк Футтер! — Он все еще улыбался. — Можете вы уделить мне минутку?

 

Глава 24

Я взял у него шляпу и пальто и указал на лучшее кресло в комнате. Однако детектив уселся на краешек дивана.

— Не возражаете, если я закурю?

— Нисколько.

Это был высокий, худой человек, двигавшийся размашисто и легко. Я заметил, что у него ухоженные руки, с маникюром, светлые густые волосы уложены ровными волнами, будто он только что от парикмахера. Цвет лица у него был странно розовый, глаза — ярко-голубые.

Если б не слишком тонкие губы и неприятная, кривая усмешка, его можно было бы назвать даже красивым. Плечи в меру широкие, никакого брюшка — явно не из слабаков.

— Впервые вижу детектива в костюме от итальянского модельера, — заметил я.

Посетитель разгладил складку на колене.

— От Джорджо Армани, — уточнил он. — Вам нравится?

— Очень. При вашем росте вам следовало бы попробовать двубортные пиджаки со скругленной полой. Хотите выпить?

— Нет, благодарю.

Детектив оглядел мою захламленную гостиную.

— Мало похоже на обитель греха.

— А вы чего ожидали? — засмеялся я.

Детектив махнул рукой.

— Ах, ну вы же понимаете… К нам поступает жалоба, мы обязаны ее проверить.

— Все понятно. Миссис Фульц, милая старушка соседка.

— Ну, это не суть важно. Пару недель назад я получил жалобу и решил сам наведаться к вам, чтобы проверить. По правде говоря, я не поверил, что здесь происходит что-то противозаконное.

— Рад слышать.

Улыбка Футтера стала шире.

— Но должен признаться, я не оставил заявление без внимания. Не скажу, что наблюдал за вашей дверью по восемь часов в сутки, отнюдь. Но когда у меня выдавался свободный часок, я припарковывал машину на противоположной стороне улицы и наблюдал. И не могу понять…

— Чего именно вы не можете понять?

— Вы живете здесь вдвоем с другим парнем, как его, Артур Эндерс, да? Время от времени к вам заходят еще мужчины, пара-другая, приезжают женщины — разные женщины, но все явно при деньгах, норковые манто и все такое прочее. Они проводят в квартире около часа, а потом кто-то из вас провожает их и усаживает в такси.

— Что же здесь непонятного? Эти мужчины — наши с Артуром друзья. И порой, когда они хотят встретиться со своими подружками наедине, мы даем им ключи от квартиры.

— Понятно. Но почему только на час?

Я пожал плечами:

— Почем я знаю. Я за этим не слежу.

— И вот еще о чем я подумал! — Детектив прикурил новую сигарету от предыдущей. — Вам, конечно, будет смешно, но поначалу я подумал, что тут пахнет наркотиками. Я думал, эти леди приходят сюда за понюшкой или за укольчиком, потом часик отдыхают. Я подумал, что вы с друзьями подторговываете наркотой. Но потом спросил себя: да кто ж из торговцев станет провожать своих клиентов до такси? Да и эти дамочки выглядели вполне нормально, не под кайфом. И вы сами тоже мало похожи на наркомана.

— Спасибо! — Я постарался придать голосу максимум язвительности.

— Тогда я понял, что дело не в наркотиках. И пришел к выводу, что вы занимаетесь совсем другим — если только, конечно, не даете уроки игры в бридж.

— Вы меня в чем-то подозреваете? — холодно осведомился я.

Детектив воздел руки.

— Кто — я? Ну что вы, я ни в чем вас не подозреваю. Это просто дружеская болтовня, не более.

— Ну, если вы так считаете…

— У вас здесь очень любопытная обстановочка… — Футтер изучал кончик тлеющей сигареты. — Тихо, чисто, приятно. Зашла, вышла через часочек, никакой спешки и суеты… Вы, ребятки, имеете, по моим подсчетам, по паре сотен в неделю. Может, и больше — и все чистые денежки, не облагаемые никаким налогом. В прошлый четверг здесь было особенно многолюдно — прямо как на Центральном вокзале. Прекрасно придумано.

— Послушайте, — я начал заводиться, — я не совершаю ничего противозаконного.

— Ну зачем рычать, детка, — мягко сказал детектив. — Противозаконно все, что лично я считаю противозаконным. Даже беспорядок в подъезде. Или превращение своей квартиры в притон с целью извлечения выгоды из проституции. Я знаю, это звучит смешно, но я могу вернуться в участок, порыться в книгах и непременно найду какой-нибудь закончик на сей счет.

— Вот идите и ройтесь!

Детектив прищурил глаза.

— Ах, какой строптивый! Давайте-ка пойдем прогуляемся вместе.

— Я арестован?

Люк Футтер засмеялся:

— Конечно нет. Но я предпочитаю разговоры на свежем воздухе — в Центральном парке «клопа» не установишь.

Мы взяли свою одежду.

— Какой хороший плащ, — прокомментировал детектив. — От «Барберри»?

— Верно.

— Я б и себе такой купил, но, если я появлюсь в таком плаще в участке, меня засмеют.

Мы сели на скамейку в Центральном парке и некоторое время наблюдали за разгуливавшими по аллеям городскими сумасшедшими.

— Есть несколько способов уладить наше маленькое дельце, — как бы между делом начал Футтер. — Я напишу рапорт о том, что жалоба расследуется, и, если старая леди позвонит еще раз, скажу ей то же самое. Или я могу написать, что жалобу я уже расследовал и нашел достаточно улик, чтобы завести дело. Я вот что имею в виду: можно устроить небольшой, скромный такой скандальчик и похоронить ваше предприятие. А можно сделать так, что в ваше дело никто больше и носа не сунет.

— И сколько? — вздохнул я.

— Ну, я думал, вы так и не удосужитесь задать конкретный вопрос, — ухмыльнулся Футтер. — Всего-то сотня. В месяц.

Я немного помолчал, потом спросил:

— А если я не заплачу? Что тогда? Арест?

— Возможно, — кивнул детектив. — Превентивный арест, ничего особенного, но масса неудобств. Ну, вы понимаете, снятие отпечатков, фотографии, адвокаты, паблисити, вся эта чепуха. Можем, например, устроить облаву, когда в доме будет кто-то из дам.

— Хорошо, я согласен.

— А можем устроить и что-то попримитивнее, — продолжал Футтер. — Ну, например, установить явное круглосуточное наблюдение — вряд ли это кому-то из ваших клиенток понравится.

— Да, это им определенно не понравится.

— Вот и славно! Похоже, выбор у вас невелик. Вы можете соскочить с тормозов и попросту надеяться на лучшее. Вы можете добровольно прикрыть все дело. Можете сменить точку — но тогда я вас все равно найду. А можете переехать в какую-нибудь дыру и открыть там магазинчик.

— Или платить вам сотню в месяц…

— Совершенно верно.

— И вы гарантируете безопасность?

— Никаких гарантий. Но я буду стараться.

— Прямо сейчас я еще не готов к ответу. Я в деле не один.

— Конечно. Посоветуйтесь с коллегами. Я заскочу к вам в пятницу, хорошо?

— О’кей. К этому времени я дам вам ответ.

Детектив встал, смахнул невидимую пылинку с черного пальто с бархатным воротником и вдруг спросил:

— Кстати, а где вы купили эту вязаную шапочку? Потрясающе смотрится.

 

Глава 25

— Вот ведь сукин сын! — воскликнула Марта Тумбли.

Она вышагивала взад-вперед по ковру, глубоко затягивалась сигаретой и выплевывала клубы дыма — сейчас она была похожа на Бетт Дэвис в лучшие ее годы.

— А ты уверен, что он настоящий полицейский?

— Я видел его значок и карточку. Они выглядели как настоящие.

— Он был груб с тобой?

— Напротив, достаточно вежлив. Но он крутой мужик, Марта, поверь мне. И в нем есть класс. Рядом с ним я чувствовал себя настоящим дерьмом.

— Мне знаком такой тип, — мрачно сказала она. — Налей себе выпить, а мне надо позвонить.

Она прошла в спальню и закрыла за собой дверь. Я глянул было на бутылку арманьяка, но пить мне не хотелось: после встречи с Футтером я чувствовал себя препротивно — будто в грязи вывалялся.

Марта вышла минут через пять.

— Я поговорила со знакомым адвокатом, у него есть опыт в таких делах. Он кое-что проверит и перезвонит через час. А пока давай посмотрим нашу бухгалтерию.

Мы подвели недельный баланс. Наши доходы снова выросли — моя доля составила шестьсот долларов, доля Марты — четыреста пятьдесят. Лучшим работником, как ни странно, оказался пятидесятилетний Уолкотт Сэндз — он имел пять «сцен» за неделю.

— Я же говорила тебе, что он настоящий сексуальный бандит, — сказала Марта. — Девочкам он очень понравился. Питер, если мы с тобой останемся в бизнесе, не думаешь ли ты, что нам нужны еще работники?

— Есть какие-либо пожелания?

— Ну, может, еще одного черного, и… Я не знаю, но, может, что-нибудь экзотическое? Восточного типа? Или типа грубого водителя грузовика?

— Ты полагаешь, твоим подружкам хочется чего-то новенького? — засмеялся я. — Знаю, знаю, глупый вопрос. — И я рассказал ей о Бетси с ее льдом.

Марта как-то странно глянула на меня.

— Питер, ты мне нравишься, и я тебе доверяю. Я знаю, что могу доверить тебе любую тайну и ты никому ее не откроешь. Что ж, слушай… Когда я была вдвое моложе, я три года проработала в одном чикагском борделе. И, смею тебя заверить, если у женщин бывают странные идеи насчет секса, то у мужчин их вдвое больше. Иные из них способны превратить женщину в стоптанный башмак…

— Верю.

— Секс — странная вещь, безумная вещь. Есть всякие пособия, книги с иллюстрациями поз, но есть и практический опыт. Спроси любую проститутку — она тебе такого понарасскажет…

— Все это — реализация мечтаний.

— По большей части, — согласилась Марта. — Я помню одного типа, он являлся каждую неделю и брал сразу четырех девушек, чтобы они…

Но досказать Марте не удалось — зазвонил телефон, и она снова закрылась в спальне. Выйдя, она сообщила мне следующее:

— Футтер — реально существующее лицо. Он работает в полиции, в особом отделе — в отделе нравов, или как там это теперь называется. Мой друг считает, что лучше всего все-таки ему платить, но, если мы развернемся еще круче, он наверняка потребует больше.

— Ладно, — вздохнул я. — Тогда будем платить ему сообща — пятьдесят твои, пятьдесят мои.

— Конечно!

— И нам следует перевести основную деятельность на Западную Шестьдесят восьмую. Я не думаю, что Футтер уже прознал о той точке, а чем больше клиентов мы будем принимать в моей квартире, тем больше он будет с нас требовать.

— Хорошо придумано, — согласилась Марта. — Поговори с тем парнем — может, он согласится на то, чтобы мы сами платили за его квартиру, если он разрешит ею пользоваться весь день.

— Он сказал, что швейцар уже начал задавать ему подозрительные вопросы.

— Тогда пусть сует швейцару двадцатку в месяц.

— Я об этом позабочусь. Что-нибудь еще?

— Да, — сказала она. — У меня есть приятельница, которая хочет «сцену» сразу с двумя парнями. Заплатит три сотни.

— Оба белые? Может, клиентка предпочитает шоколадных или с ванилью?

 

Глава 26

Встреча с детективом Люком Футтером заставила меня подумать о собственной небрежности: прежде я смотрел на свое занятие, как на некое забавное приключение, теперь же понял, что это — настоящий бизнес и заслуживает подобающего ему серьезного отношения.

Я вел записи в маленьком дневничке: «Артур, вечер, Семьдесят пятая улица, Джин» или «Кинг, 15:00, Шестьдесят восьмая улица, Харриет». Мне стало ясно, что когда-нибудь в будущем эти записи могут сослужить мне недобрую службу — в них таилась опасность.

Поэтому я разработал простой шифр: «А» означало меня, «В» — Эндерса, «С» — Хейеса и так далее. Моя квартира шла под номером 1, квартира на Шестьдесят восьмой — 2. Имена женщин не упоминались, встречи обозначались следующим образом: «В21» или «С32». В конце каждой недели, после расплаты со мной и с парнями, все записи я уничтожал.

Еще одна проблема возникла с деньгами. Я тратил, не считая, в основном на свой гардероб, а еще мы с Артуром на паях наняли уборщицу, она приходила дважды в неделю и наводила в нашем логове хоть какой-то порядок.

И все-таки наличные у меня накапливались. Я завел сберегательную книжку в банке на авеню Колумба, но не мог класть на нее большие суммы, иначе у налоговой инспекции непременно возникли бы вопросы. То же касалось открытия счета или капиталовложений — я не хотел, чтобы где-то было зафиксировано мое имя.

В конце концов я абонировал в банке сейф и начал складывать наличность туда. Это было не самым удачным решением, но все же лучше, чем носить большие суммы при себе или прятать где-то в квартире.

А третья проблема состояла в том, чтобы как-то объяснить неожиданно свалившееся на меня богатство Дженни Толливер. Самым простым решением было по-прежнему изображать из себя бедного безработного актеришку.

Но меня истерзала невозможность разделить с ней удовольствие от моего благосостояния. Поэтому я просто врал, каждый раз придумывая все новые и новые вполне законные источники дохода, и надеялся, что она ни о чем не догадается.

 

Глава 27

Я настоял на том, чтобы взять такси.

— Ах, Питер, — упрекнула меня Дженни, — ты настоящий транжир. Деньги у тебя не задерживаются в кармане!

Господи, она и представить-то не могла, сколь двусмысленно прозвучали ее слова.

Я зарезервировал столик в «Джан Марино», добротном итальянском ресторане на Восточной Пятьдесят восьмой улице. Заказ продиктовал официанту быстро и уверенно: для начала по бокалу вина, затем спагетти, большой омар в остром соусе, замороженные кабачки по-французски и салат. А еще к этому большую бутыль «Вальполичеллы», кофе-эспрессо и ликер.

— Боже мой! — занервничала Дженни. — Ты можешь такое себе позволить?

— Нет! — Я нежно коснулся ее щеки. — Просто я договорился, что мы останемся после ужина и вымоем посуду.

Потом — снова на такси — мы отправились на Таймс-сквер: я купил самые дорогие билеты на постановку «Мороженщика».

Во время ужина я был в веселом расположении духа и развлекал Дженни и официанта пародиями на итальянских иммигрантов. А в такси изобразил чуть ли не всех персонажей из мюзиклов Джилберта и Салливена — уверен, что у таксиста еще никогда не было таких веселых пассажиров.

Но в театре настроение мое основательно ухудшилось: актер, игравший Хайки, был ненамного старше меня. Он играл так убедительно, так трогательно, что в конце спектакля зал разразился бурными аплодисментами.

— Пойдем отсюда, — резко сказал я.

Домой не хотелось, и мы отправились к «Блотто». Там никого из знакомых не оказалось, мы расположились в баре, и я заказал бренди.

Я пил один бокал за другим. Дженни пыталась меня урезонить, но я уже впал в бешенство и остановить меня было невозможно.

Я орал, пел, злобствовал, пытался заказать питье всем присутствовавшим и согласился уйти только после того, как свалился с высокой табуретки прямо на грязный, заплеванный пол.

Дженни хотела отвести меня в мою квартиру — в конце концов, это было всего в квартале от «Блотто», но я отказался, и мы поехали к ней.

Я швырнул деньги таксисту и, едва держась на ногах, поддерживаемый Дженни, пошел к ее дому. Едва переступив порог ее квартиры и даже не раздеваясь, я снова потребовал бренди и выпил.

Дженни молча наблюдала за мной. Ее лицо выражало страдание.

— Питер, что с тобой? — наконец спросила она.

— Это из-за спектакля… Тот парень, который играл Хайки… Я могу… Я мог бы…

И я расплакался.

 

Глава 28

Кинг Хейес нашел еще одного черного — молодого мулата из гарлемской танцевальной труппы. Он был сложен как центровой из баскетбольной команды и очень коротко стригся. Марта Тумбли «провела экспертизу» и осталась им довольна.

Насчет «восточного типа» — театрального художника из внебродвейских театриков — она была не столь оптимистична, сказала, что у него неприятная привычка хихикать во время «сцены».

А потом через Уолкотта Сэндза я нашел индийца. Он был маленьким, энергичным и очень смуглым. Марта так прокомментировала его кажущуюся мягкость:

— У него в теле только одна кость, но там, где нужно.

Труднее всего было разыскать «водителя грузовика». Я лично переговорил с несколькими штангистами и каратистами, но им всем не хватало надлежащего сочетания внутренней доброты и грубой физической силы.

В конце концов я позвонил своему агенту и сказал, что подрядился поработать в театральной студии на Вест-Сайде, что там как раз сейчас читают «Трамвай „Желание“» и что им нужен кто-то, кто мог бы читать роль Стэнли Ковальски.

Сол Хоффхаймер загорелся энтузиазмом.

— У меня есть отличный парень, Сет Хокинс. Он сам из Амарилло, и с таким акцентом ему Гамлета в жизни не сыграть. Но он здоровенный и симпатичный и вполне подойдет на роль Ковальски. Он так мечтает пробраться на сцену, что согласится на что угодно.

— Позвони ему, ладно, Сол? Дай ему мой номер, а я уж организую встречу.

Что именно он и есть Сет Хокинс, я понял, как только парень ввалился в «Приют неудачников». Я помахал ему и тут же обнаружил, что у бедолаги самый страшный из всех когда-либо слышимых мною техасских акцентов.

— Ну и устал же я! — проорал Сет.

Мы заказали пива, и Хокинс поведал свою биографию: он учился в колледже, после чего собирался вступить в папино дело, но на последнем курсе подружка подговорила его позаниматься в театральной труппе. Ему поручили малюсенькую роль — и все, с этого момента он стал конченым человеком. Папа согласился отпустить его на два года в Нью-Йорк: если за это время Сет пробьется на сцену, значит, так тому и быть. Если же нет — вернется в Техас. До конца срока оставалось пять месяцев.

— И все тут так дорого! — скулил Хокинс. — Я ходил к педагогу, чтобы избавиться от этого дерьмового акцента. Вы знаете, сколько я на него потратил?

— И что, польза есть?

— Черт подери! Какая польза? Вы что, сами не слышите? — взорвался парень.

— Слышу, слышу…

Хокинс ухмыльнулся.

— Ну что ж, по крайней мере, вы не юлите и не врете. Слушайте, так что насчет этого чтения роли Ковальски, о котором говорил Сол? Я эту пьесу наизусть знаю, могу задом наперед прочитать… Да я кино три раза смотрел!

— Сет, не хочу вас обижать, но, боюсь, вы на читку не подойдете — из-за акцента.

— Что ж, — горестно вздохнул парень. — Я это уже и раньше слышал. Много-много раз.

— А вы не пробовали стать манекенщиком?

— Ну уж нет! Я хочу играть. А вы подрабатывали моделью?

— Ну, не так чтобы…

— У вас что, есть настоящая работа? Слушайте, я не хочу вмешиваться не в свои дела, но я совершенно не представляю, как безработные актеры в Нью-Йорке — а их ведь сотни, если не тысячи, — ухитряются сводить концы с концами.

— Я лично способ нашел, — серьезно ответил я. — Не могу сказать, что он хороший и что я им горжусь. Но эта работа занимает у меня всего три-четыре часа в неделю и позволяет вполне сносно жить.

— Да? — Хокинс явно заинтересовался. — Ну и что это такое?

Я честно ему рассказал.

Он недоверчиво вытаращился.

— Ну, мне никогда раньше ничем подобным заниматься не приходилось… Да и вряд ли я смогу.

— Все зависит от того, насколько серьезно твое желание стать актером. Вполне возможно, что не сегодня-завтра тебе подвернется удача. Это вопрос времени. Главное — как-то перекрутиться, чтобы было на что жить.

— Понимаю…

— Как я понял, сцена для тебя — главное в жизни. Единственное. И если ты не готов к жертвам — тогда тебе нечего здесь делать.

— Наверное…

— Если ты хочешь попробовать, — сказал я, — могу устроить тебе встречу с такой женщиной. Пятьдесят долларов в час. Легкие деньги.

— Что ж… Наверное, можно попытаться. Разочек.

Марта сказала, что Сет Хокинс вполне нам подойдет.

 

Глава 29

Я наказывал нашим парням провожать дам после «сцены» к такси — этот жест ничего не стоит, но производит хорошее впечатление.

Также я настаивал на том, чтобы клиенткам предлагалось выпить — один бокал, не более. И лучше сухого вина.

— Это помогает им расслабиться, — твердил я. — Заставляет их думать, что вы заинтересованы в их хорошем настроении. А если они будут чувствовать себя спокойнее и раскованнее, они и чаевых больше дадут, вот увидите. И никаких наркотиков, даже марихуаны.

С развитием бизнеса появились и новые правила: никаких «сцен» с утра или поздно ночью. Если клиентка заказывает «двойную порцию» (то есть двух мужчин сразу), цена повышается до четырехсот долларов, но и времени отводится больше — три часа.

Одна дама заплатила тысячу за «двойной дубль» — «сцену» с четырьмя парнями, которая длилась весь вечер. Дама ушла весьма освеженной. Ребята же ужасно устали.

У нас появились постоянные клиентки, и хотя большинство из них соглашались на любого из партнеров, были и такие, которые настаивали на определенных партнерах — их мы называли «женами».

Почти у каждого было по «жене», у Кинга Хейеса — две, а у Уолкотта Сэндза даже три. Судя по популярности, которой пользовался Сет Хокинс, вскорости у него будут только «жены», а разовым клиенткам придется записываться к нему на прием за много дней вперед.

Вместе со мною в «конюшне» насчитывалось теперь девять «жеребчиков». За последнюю неделю марта я заработал в общей сложности восемьсот пятьдесят пять долларов, Марта Тумбли — шестьсот семьдесят пять. Она также сообщила мне, что теперь старые клиентки рекомендуют новых — «розничная торговля», так назвала она этот новый поворот дела.

— Нам необходимы новые мальчики, — сказала она. — И вот еще что, Питер, нам надо быть уверенными, что они чистые.

— Ты имеешь в виду венерические болезни? Боже упаси! Слушай, проконсультируйся со своим приятелем-адвокатом: если какая-нибудь из наших клиенток подцепит лобковые вши, может ли она подать на нас в суд за неправильно проведенную процедуру?

По правде сказать, шутка получилась невеселая.

 

Глава 30

Мои доходы настолько возросли, что теперь я смог почти все время посвящать управлению предприятием, однако за мной сохранялась парочка «сцен» в неделю: деньги такие легкие, сказал я себе, что было бы глупо от них отказываться…

Женщину звали Эми. Поначалу мне показалось, что ей тридцать с небольшим, но потом я заметил седые прядки в длинных золотистых волосах и маленькие морщинки у глаз и вокруг рта. Около сорока или чуть больше, решил я. Обручальное кольцо.

Я помог ей снять старомодное каракулевое пальто. Под пальто оказалось платье в цветочек с кружевами у шеи и по подолу — ну совсем детское платьице. Ужас.

Я подал ей бокал вина. Она подняла его и осмотрела сквозь бокал нашу комнату.

— Когда так смотришь на мир, кажется, что он сияет.

— Да вы поэт! — воскликнул я.

Она робко улыбнулась.

— Я действительно поэтесса. Издала две книги.

— Замечательно!

— Я сделала это для себя.

В спальне она попросила меня раздеться первым. Я лежал обнаженным на постели, она села рядом, положила ладонь мне на грудь и долго-долго меня рассматривала.

— Как хорошо…

— А вы не хотите раздеться?

Она наклонилась. Длинные волосы приятно щекотали мне лицо.

— Я кое-что должна вам сказать… У меня одна грудь… Вам очень противно?

— В тебе нет ничего, что было бы неприятно.

Она прикоснулась к моим губам.

— Ты очень, очень хороший человек.

Тело у нее было бледное, нежное — белая тень. Я поцеловал шрам на том месте, где когда-то была грудь, и услышал, как у нее перехватило дыхание — полувздох, полурыдание.

Она не позволяла мне войти в нее, она целовала меня легко, нежно, медленно — я поразился тому, как умело она это делает.

Потом я попросил ее прочитать что-нибудь свое, и она сразу же согласилась. Я не вслушивался в слова, и они звенели, как колокольчики.

— Как хорошо! — Я был совершенно искренен.

Она крепко меня поцеловала и прижала к своей изуродованной груди. От нее нежно пахло лавандой.

Она оделась и вдруг начала яростно стаскивать с пальца обручальное кольцо. После того как ей удалось его снять, она протянула кольцо мне:

— Возьми.

Я растерялся.

— Я, нет, я…

— Пожалуйста! Я хочу, чтобы ты взял. Глупо было вообще его сохранять.

Я не понял, что она имела в виду, и сказал ей об этом. Она ничего не ответила, но улыбнулась:

— Ты вовсе не обязан его носить. Просто сохрани. На память.

Я пошел проводить ее до такси, но нам удалось поймать его только на авеню Колумба. Подходя к дому, я увидел Люка Футтера — он стоял, прислонившись к своей машине.

 

Глава 31

На детективе была длинная егерская куртка, застегнутая на деревянные палочки-пуговицы. На голове — белая тирольская шляпа с кисточкой, больше похожей на кисточку для бритья.

— А где кожаные шорты? — спросил я вместо приветствия.

Футтер недоуменно воззрился на меня. Потом буркнул:

— Давайте пройдемся.

Я глянул на затянутое тучами небо. Моросило, и было холодно, в этом сумрачном свете даже обычно розовое лицо Футтера приобрело сероватый оттенок.

— На авеню Колумба есть маленький бар, «Блотто», — сказал я. — Вполне уютный и теплый.

— Нет, прогуляемся, — настаивал Футтер. — Это не займет много времени.

Я покорно вздохнул, и мы побрели к Центральному парку.

— У вас есть еще одно гнездышко. На Западной Шестьдесят восьмой, — заявил детектив. — Вы мне о нем не говорили.

— Совершенно верно, не говорил. А как вы его обнаружили?

— Я тут прохаживаюсь время от времени — люблю, знаете ли, сам присматривать за своими вложениями. И вот увидел, как ваш приятель вылетел из дома как угорелый. Он куда-то очень спешил. Я его выследил — просто так, забавы ради. Он примчался в дом на Шестьдесят восьмой улице, а через несколько минут там же остановилось такси и из него выпорхнула эдакая дамочка в мехах. Что за черт? У вас сколько точек? Сотня?

— Нет, всего две.

— Мне очень не нравится, что вы от меня что-то скрываете. Договоримся так: по сотне за каждую точку.

— Хорошо, — вздохнул я. — Я не в том положении, чтобы спорить.

— Совершенно верно. — Футтер осклабился.

Мы медленно обогнули квартал. Мы шли, низко наклонив головы, засунув руки в карманы. Одежда на нас промокла.

— А теперь плохие новости, — сказал детектив.

— О Господи.

— Эта старая стерва, ваша соседка, не унимается. Она уже таскалась к лейтенанту и обещала позвонить мэру.

— Вот дерьмо! — разозлился я.

— Она заявила, что входит в группу «обеспокоенных горожан» или что-то вроде этого и пообещала натравить на вас их адвоката.

— Отлично! Только этого мне и не хватало.

— Ладно… — Футтер поднял голову. — Я кое-что придумал. Гарантий нет никаких, но, надеюсь, сработает.

Я молчал.

— Вы не хотите знать, что я придумал?

— Нет.

— Мудро, но это будет вам стоить дополнительных пятьдесят долларов, — сообщил Футтер.

— Но с ней ничего не случится?

— Боже мой! — возмутился детектив. — За кого вы меня принимаете? Что я, какой-нибудь плохой мальчик? Ничего с этой каргой не случится.

 

Глава 32

С персоналом тоже были свои проблемы…

Один из актеров постоянно опаздывал на встречи. К сожалению, я был вынужден отказаться от его услуг, и мне потребовалась почти неделя, чтобы найти замену.

Смуглый танцор отправился со своей труппой на гастроли, и Кинг Хейес нашел еще одного черного «брата» — джазового музыканта. Но во время «экспертизы» у Марты Тумбли он позорно уснул, и нам пришлось продолжать поиски еще одного чернокожего.

Да и с Кингом Хейесом тоже возникла проблема. Он объявил, что одна из его «жен» намерена снять ему квартиру, одевать, кормить и, кроме того, платить двести в неделю за право пользования им безраздельно. Кингу такая сделка показалась весьма привлекательной.

Я сказал, что предложение выглядит довольно заманчиво, однако глупо ставить свое благополучие в зависимость от одной только женщины. Он может зарабатывать больше и распоряжаться собой по собственному усмотрению.

Хейес согласился со мной, посетовав на то, что ему приходится иметь «сцены» с женщинами, которых он переносит с большим трудом.

Я сказал, что подобные жалобы слышал и от других парней. Я старался составлять график «сцен» с таким расчетом, чтобы ребята не имели контактов с клиентками, которых они не выносили.

В ответ на мою настоятельную просьбу еще раз подумать, прежде чем перейти на содержание одной из его клиенток, Кинг обещал все тщательно взвесить, а я в течение последующих нескольких недель старался обеспечивать его только самыми молодыми и привлекательными дамочками. Больше я жалоб от него не слышал.

Случай с Артуром Эндерсом был более сложным. Когда он заявил, что хочет выйти из дела, а я спросил почему, он ответил:

— Потому что это плохо.

Я спросил, основано ли это его решение на моральных соображениях, он ответил, что, в общем-то, не на моральных, а выйти из дела он хочет потому, что оно… ну… грязное.

Это меня возмутило. Разве не моими стараниями ликвидирована существовавшая поначалу система передачи денег из рук в руки от клиенток мальчикам, за исключением тех случаев, когда дама желает сделать кавалеру маленький презент? То же самое относится и к угощению и сопровождению дамы к такси.

— В этом есть шик, — объявил я. — Все устроено в соответствии с правилами хорошего тона!

И вообще, какое такое преступление мы совершаем? Кто жертва? И кому мы причиняем зло? И разве сам Артур не почерпнул в этом «грязном деле» интересные идеи для своего будущего творчества? И вообще, разве в результате он не обрел самое необходимое для творческого человека — свободное время и возможность не думать о хлебе насущном?

Артур было заколебался, и я продолжал наседать, напомнив, что, откажись он от этой работы, ему снова придется зависеть от ежемесячных чеков, высылаемых родственниками.

— Сколько еще собираешься ты жить за их счет? — с пафосом вопросил я.

И Эндерс сдался: он продолжит свою «грязную» деятельность, пока не найдет какое-нибудь «приличное» занятие.

А затем Артур, считавший Дженни Толливер самой лучшей женщиной в мире, спросил, рассказал ли я ей о нашем промысле. Я коротко ответил, что нет.

— Не понимаю, как ты можешь жить с собой таким? — печально спросил Эндерс.

— А я с собою таким и не живу. Я живу с тобой, — засмеялся я.

 

Глава 33

Памятуя о том, что все лжецы — немного актеры, а все актеры — немного лжецы, я сообщил Дженни Толливер, что снова подрядился в «Королевские длани».

— Не на полный рабочий день, — небрежно добавил я, — просто буду заменять продавцов, которые берут отгулы или отпуск. И по четвергам, когда они открыты допоздна…

Последняя ложь была высказана во спасение наших с Мартой четверговых встреч. Дженни полностью удовлетворилась моими объяснениями, и наши отношения с ней снова стали нежными и теплыми.

Я интуитивно чувствовал, что моя растущая к ней нежность каким-то образом связана с моим тайным промыслом, но каким именно, я понять не мог. Но уж точно — это никоим образом с просто физическим удовольствием связано не было.

Был ли мой секс с Дженни более острым и насыщенным, чем с платными клиентками? Честно признаться, вряд ли. Значит, моя привязанность к Дженни была чем-то большим, чем-то, что было сверх плоти.

И все-таки почему, почему, занявшись новой «профессией», я начал еще сильнее любить Дженни?

Мы провели замечательный вечер. Поужинали в «Кафе художников», при этом я уверял ее, что она куда красивее девиц, которые были изображены на стенах, хотя менее хипповая.

— И менее юная, — добавила Дженни.

— Для меня, — торжественно возгласил я, — ты всегда будешь школьницей в гимнастических шароварчиках.

Дженни рассмеялась.

— Тебе следовало бы подарить эту строчку какой-нибудь из Артуровых пьес. Как, кстати, он поживает?

— Как всегда. Безумно в тебя влюблен.

— Я знаю! — Она смутилась. — Мне следовало бы найти для него какую-нибудь хорошую девушку.

— Да не беспокойся. В этом смысле у Артура все в порядке.

Потом мы отправились на балет в Линкольн-центр — после «Мороженщика» я отказывался ходить в театры. Нам показали серию одноактных балетов, которые замышлялись как комедийные.

— Единственный вид юмора, который еще утомительнее, чем юмор в балете, — прокомментировал я, — это юмор в опере.

До конца мы не высидели и отправились в кафе «Верхушка». Мы расположились у окна, потягивали белое вино и поедали друг друга глазами.

Домой к Дженни мы шли, взявшись за руки, молча — слова нам были не нужны.

В постели она приподняла скрывавшую меня простыню и, заглянув внутрь, спросила:

— Что это ты там делаешь?

— Прячусь.

Она засмеялась и тоже забралась ко мне.

Я действительно прятался. Я хотел отгородиться от всех и вся этим ненадежным тонким покровом, вдыхать ее аромат, согреваться ее теплом и никогда, никогда отсюда не вылезать.

— Иди сюда, — прошептала она.

Но я не мог. Почему-то глаза у меня защипало, я в отчаянии обнял ее и прижал к себе.

— Что ты делаешь? — спросила она. — О Господи…

Я впивался в нее, я впитывал ее влагу, ее нежность, я мечтал испить ее всю до дна.

— Любимый, — прошептала она.

Я хотел слиться с нею, отравить ее собой, чтобы она никогда, никогда не могла от меня отлепиться, «выздороветь».

— Чудовище, — шептала она.

Я не мог, не мог остановиться. В ней было мое спасение: если я не смогу ее завоевать, жизнь моя потеряет всякий смысл.

 

Глава 34

В службе ответов сообщили, что мне звонил некий мистер Барберри. Мистер Барберри? Ах да, тогда это наверняка Люк Футтер. Я перезвонил.

— Откуда вы? — требовательным тоном вопросил он.

— Из дома.

— Значит, у вас есть и другой номер, можно обойтись без этой дурацкой службы ответов?

Я дал ему свой личный, не зарегистрированный в справочнике номер.

— Не отходите от телефона, я перезвоню ровно через пять минут, — приказал Футтер.

Он перезвонил — из телефона-автомата.

— У вас что, начинается паранойя? — осведомился я.

— Элементарная осторожность. Слушайте: завтра, в среду, с полудня до трех дня дома не появляйтесь. Это же касается Эндерса и всех остальных. Ваша квартира должна быть пустой с двенадцати дня до трех, понятно?

— А из-за чего это?

— Думаю, вам лучше не знать.

А у меня назавтра на двенадцать дня была запланирована «сцена» с Эндерсом. Я перевел ее на Шестьдесят восьмую улицу и строго-настрого наказал ему не появляться на Семьдесят пятой до трех. Артуру это не очень-то понравилось, но он согласился. Он всегда соглашался.

Я понимал, что уговорить или заморочить голову Солу Хоффхаймеру так просто мне уже не удастся. Утром в среду я должен был зайти к нему в офис и по дороге решил рассказать ему всю правду — в конце концов Сол был достаточно проницательным человеком, и я не смог бы долго водить его за нос.

И Сол, и его контора выглядели даже более обшарпанными, чем обычно. Поначалу он с надеждой взглянул на дверь — кто это там? Но, увидев, что это всего лишь я, тяжело вздохнул и вернулся к прерванному занятию: он ножницами обрезал изжеванный конец сигарного окурка. Я спросил, как здоровье его супруги, он поспешил переменить тему.

— Вижу, дела у тебя пошли на лад, — ехидно заметил он. — Роскошный плащ, модная куртка.

— Да, у меня все в порядке.

Я достал новый кожаный бумажник и выложил на стол сто десять долларов.

— Теперь я тебе ничего не должен. Спасибо огромное, Сол. Ты мне здорово помог.

Хоффхаймер уставился на деньги. Потом осторожненько коснулся их толстым указательным пальцем.

— Отлично, — выдохнул он. — Ты себе можешь это позволить?

— Конечно.

— Это честные деньги? — Сол взглянул мне в глаза.

— Я их заработал.

— И чем же?

— Их заплатила мне одна женщина. — Я тоже смотрел ему прямо в глаза. — За предоставленные ей услуги.

Хоффхаймер вздохнул, задержал дыхание и медленно-медленно выдохнул воздух. Потом раскурил огрызок сигары — скособочившись, чтобы не обжечь нос.

— Я не собираюсь учить тебя жить, Питер. Да и кто я такой, чтобы учить? Как выяснилось, я и сам жить не умею. Но…

— Я зарабатываю достаточно, чтобы хорошо одеваться и обедать в приличных ресторанах.

— Есть хорошая еврейская пословица: «Горбуну его горб не виден». Может, на твоем месте и я бы так поступал… Ты ходил в те два места, куда я тебе рекомендовал?

— Нет, Сол, — честно признался я. — Я сдался. Решил покончить с театром.

— Жаль! — Мой агент снова тяжело вздохнул. — У тебя есть талант.

— Талант? — взвился я. — А что это такое, черт побери? Талант… Да он есть у каждого. В мире избыток талантов. Но если за талант не платят, на кой черт он нужен? Пропади он пропадом, этот талант. Мне от него никакого толку.

— Я с тобой спорить не собираюсь, — печально произнес Сол. — Я знаю, что такое разочарование. И я от всего сердца желаю тебе удачи. Значит, прощаемся навсегда?

— А вот это уже от тебя зависит.

Мой агент с отвращением швырнул сигарный окурок в старую металлическую пепельницу.

— Дерьмо собачье… Что ты имеешь в виду? Что зависит от меня?

— Я получаю деньги не от одной-единственной женщины. У нее есть подруги, у подруг — свои подруги. Сол, в этом городе пруд пруди баб, готовых платить за удовольствие.

— Ну и что?

— А то, что я получаю пятьдесят долларов за час работы — если это можно назвать работой. Имею три-четыре «сцены» в неделю и не должен платить никаких налогов.

— И зачем ты мне все это рассказываешь?

— Эти женщины — им все время подавай новых партнеров. Молодых, красивой наружности, здоровых. Я полагаю, некоторые из твоих клиентов…

— Нет! — Сол отреагировал мгновенно.

Я откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу и спокойно взглянул на него.

— Ты слишком поторопился с ответом.

— Я не сутенер.

— А никто и не предлагает тебе стать сутенером. Ты посылаешь ко мне парней — ты, мол, услыхал о какой-то работе, но толком не знаешь, о чем именно идет речь. А дальше уж мое дело. Если они соглашаются — отлично, в конце концов, решение-то принимают они. Если нет — то и ладно. Сутенерством занимаешься не ты, а я.

— Питер, Питер, — простонал Хоффхаймер, — чем ты занимаешься?

— Зарабатываю деньги. Живу. И ты тоже можешь жить нормально. За каждого стоящего парня я буду платить тебе по сотне. А уж я постараюсь, чтобы они все были на высоте.

— Черт побери! Ну и как же? Принимаешь заказы по почте?

— А что в этом плохого? Ну пойми, эти мои подруги предпочитают актеров или фотомодели, а парни то уезжают на гастроли, то женятся, то вдруг превращаются в гомиков… Поэтому я постоянно ищу «таланты». И ты можешь прекрасно в этом поучаствовать.

— Я не хочу иметь к этому никакого отношения, — отрезал Сол. — И тебе должно бы быть стыдно обращаться ко мне с такими предложениями.

Я пожал плечами и, встав с кресла, надел свой новый плащ.

— Как знаешь. Но все-таки подумай над моим предложением, Сол. Все, что от тебя требуется, — присылать ко мне мальчиков.

— Вон из моей конторы! — гневно воскликнул Сол.

Я шел по Пятой авеню и улыбался: меня вовсе не расстроила такая его реакция. Позже, подумав на досуге, он наверняка увидит в моем предложении смысл. Ну, а если нет, то на Соле свет клином не сошелся, есть масса других театральных агентов, менее щепетильных. Так или иначе я сумею решить проблему «новых талантов». Для Марты Тумбли и для себя.

Утром шел дождь, но сейчас небо очистилось и ярко сияло апрельское солнышко. Улицы казались чистыми, свежий весенний воздух вселял оптимизм.

Я шагал уверенно и легко: у меня была работа, и за нее прекрасно платили. Будущее мое, если и не такое уж блистательное, все же казалось надежным. Наконец-то я обрел свое место в этом жестоком и прекрасном мире.

Повинуясь настроению, я зашел в деликатесный магазин, который прежде обходил стороной, и купил баночку белужьей икры, трюфелей и гусиного паштета. Вылилась эта покупка в довольно кругленькую сумму, но разве можно экономить на радости?

Домой я отправился на такси.

Возле нашего дома стояла полицейская машина. На тротуаре толпились соседи и просто зеваки, смотритель — его звали Сэмми — стоял, привалившись к полицейскому автомобилю.

— Что случилось? — спросил я.

— Старую миссис Фульц ограбили.

— Господи Иисусе! И каков ущерб?

— Да небольшой. Слава Богу, ее в это время дома не было. Вы же знаете, в полдень она обычно отправляется по магазинам, в это время к ней и залезли воры. Взломали дверь и не столько разграбили, сколько сокрушили все вокруг. Разбили посуду, вспороли кушетку и кресла и даже матрас исполосовали ножом. Наверное, искали деньги.

— Вполне возможно. А что украли? Она говорила?

— Какие-то старые побрякушки, радиоприемник… Они, наверное, обозлились, что ничего ценного не нашли, и наложили кучу прямо ей на коврик. Старая леди в истерике.

Я прошел, бросив на ходу взгляд в открытую дверь квартиры миссис Фульц. Мне было не по себе. И все же я аккуратно сложил деликатесы в холодильник.

 

Глава 35

Мы прогуливались по Центральному парку — пальто нараспашку, физиономии подставлены лучам весеннего солнышка.

— Упрямая старая стерва, — пожаловался я. — И не думает переезжать. Врезала новые замки.

— Терпение, терпение! — Детектив Люк Футтер демонстрировал образцовое спокойствие. — И Рим не один день строился.

— А теперь она еще и собаку завела, мерзкого маленького фокстерьера. Все время тявкает.

— Да? Ну тогда нам стоит попытаться еще разок.

— И вы думаете, это сработает?

Детектив ухмыльнулся:

— Всегда срабатывает.

Так оно и случилось. Ровно через неделю после первого ограбления квартира миссис Фульц снова подверглась налету. На этот раз ничего не украли и не сломали, но в кухне на полу лежал маленький фокстерьер с перерезанным горлом.

Это оказалось последней каплей, переполнившей чашу терпения миссис Фульц. Рыдая, она объявила соседям, что немедленно перебирается к дочке с зятем в Бенсонхерст.

Услыхав об этом, я сразу же кинулся к смотрителю Сэмми: мрачная физиономия Эндерса, которая вечно маячила у меня перед глазами, выражала немой укор, и я подумал, что наконец появилась возможность нам расстаться.

— Сэмми, — сказал я, — мы с Артуром решили разъехаться, что, если он займет квартиру миссис Фульц?

— Не знаю… — потупился Сэмми. — Кое-кто попросил меня найти квартиру, пообещав за это полсотни.

— Обещания надо выполнять, — сказал я, вынимая из кармана бумажник. — Вот тебе пятьдесят долларов наличными — просто в знак внимания. И пятьдесят, если ты сдашь квартиру нам.

Мы получили квартиру. Артур перетащил свои пожитки, и мы договорились, что время от времени я смогу использовать его площадь для «сцен» — естественно, заранее предупредив. За каждую «сцену» Артур будет получать по десятке.

О том, что у нас появилась третья точка, я не поставил в известность Люка Футтера.

 

Глава 36

Марта Тумбли одобрила мое решение, но слегка посетовала по поводу дополнительных трат:

— Тебе не кажется, что ты слишком уж размахнулся?

В очередной четверг состоялась наша обычная деловая встреча. Мы сидели рядышком за письменным столом с кожаным покрытием, просматривая записи расходов и попивая кофе. За нами внимательно наблюдали ее слоны.

Я согласился, что «производственные затраты» несколько превышают запланированные, но как только мы развернемся на полную мощность…

— Послушай, — подсчитывал я. — Сейчас мы проводим в среднем двадцать пять «сцен» в неделю, то есть как минимум сотню в месяц. Выручка составляет десять тысяч, откинь половину на жалованье и издержки производства, таким образом, нам с тобой остается пять тысяч, то есть по две с половиной на каждого.

— Это-то понятно, — согласилась она. — Но все-таки мы слишком много тратим. Две сотни в месяц Футтеру, плата за квартиру на Шестьдесят восьмой улице, по десятке Эндерсу за использование его апартаментов, чаевые смотрителю и все такое. Слава Богу, нам хоть еще остается по четыреста в неделю, не считая твоих личных заработков. Может, урезать плату парням?

— Ни в коем случае! — Я гневно швырнул карандаш. — Марта, это развивающийся бизнес, и мы должны привлекать только первоклассные силы. Единственный способ увеличить прибыли — это повышение производительности.

Мы попивали кофе, продолжая обсуждать текущие проблемы.

На ней были черные шелковые шаровары и просторная мужская рубашка с закатанными рукавами. На сей раз она была без макияжа, и, как ни странно, ее лицо казалось мягче, спокойнее и даже моложе.

— Повышение производительности означает привлечение новых «кадров», — напомнила она.

Я рассказал ей о своих беседах с театральным агентом — не назвав при этом имени Сола.

— Думаю, он поразмышляет и в конце концов согласится, — сказал я. — Ну, а если с ним ничего не получится, я найду другого театрального агента. Таким образом мы получим надежный источник новой «рабочей силы». А сможешь ли ты обеспечить новых клиенток?

— Тут проблем не предвидится. Между прочим, семьдесят процентов клиенток в прошлом месяце обращались к нам повторно.

— Значит, мы на верном пути.

— Все так, но я хотела бы повысить процент первичных обращений. Они рассказывают подружкам, подружки — своим подружкам, и так далее. Единственный способ рекламы нашего бизнеса — изустный. И еще одно: большинство наших клиенток на лето уедут из города, значит, и приток новеньких уменьшится.

— Да… Это проблема. Слушай, а есть какой-нибудь способ привлечь туристок, приезжающих в Нью-Йорк летом?

Марта молчала.

— Ну, что еще?

— Понимаешь, большинство моих приятельниц живут в Ист-Сайде, и они не слишком охотно едут в Вест-Сайд. То ли боятся уличного разбоя, то ли просто из-за элементарного снобизма… Я считаю, что нам следует подумать об открытии точки в Ист-Сайде.

— Мудрая мысль, — согласился я. — Но для этого нужны большие деньги. Поэтому давай пока сосредоточимся на расширении клиентуры.

— А это автоматически влечет за собой вербовку новых парней.

— Ну, это мы как-нибудь устроим. Мне уйти?

— У меня никаких планов на вечер, — протянула она. — Сбрасывай ботинки, давай выпьем бренди.

Мы перебрались на обитую черной кожей кушетку. Она свернулась калачиком, я обнял ее за плечи, и эта поза казалась нам обоим совершенно естественной.

— У тебя есть постоянный мужик? — спросил я.

— Периодический, скажем так. Мы с ним встречаемся, когда он может это себе позволить.

— Он женат?

— Еще бы! И у него двое детей. Большая шишка — политика, бизнес, благотворительность, вся эта лабуда. Так что мы видимся нечасто.

— А он знает, чем мы с тобой занимаемся?

— Нет.

— А если узнает? Бросит тебя?

Она глянула на меня.

— Не сможет. Я знаю, как его завести. А жена не знает.

— Ого! — восхитился я. — Звучит серьезно.

— В общем, я знаю, как с ним управляться! — Она пожала плечами.

— А ты не боишься, что он может застать меня здесь?

— Не волнуйся. Он всегда звонит заранее.

Я взял ее за подбородок и поцеловал.

— Ты знаешь, что сегодня впервые за все время поцеловал меня в губы? — спросила она. — Это что значит? Что мы помолвлены?

— Нет, — засмеялся я. — Это значит, что ты мне нравишься.

Она наклонилась и тоже меня поцеловала.

— И ты мне нравишься, — сообщила она.

Я расстегнул ей рубашку и обнаружил, что она без лифчика. Моя рука ощутила вес ее тяжелой груди.

— Ты просто знакомишься с товаром, или у тебя появились какие-то гадкие мысли? — осведомилась Марта.

— Ох, ну почему бы не позволить матери-природе взять все в свои руки? Ты же никуда не спешишь?

— Нет, у меня вся ночь впереди.

 

Глава 37

Конечно, не все шло гладко. Случались и кризисы, проверявшие на прочность мои менеджерские задатки.

Как-то днем я сидел дома, разрабатывая график на следующую неделю. И вдруг позвонил Сет Хокинс. По голосу я понял, что он в панике. У него была «сцена» на Шестьдесят восьмой улице с дамой по имени Лоис. В трубку я слышал ее вопли, какие-то удары, звон разбитого стекла.

Я рванул на Шестьдесят восьмую и обнаружил там полицейского, которого уже успели вызвать соседи. Обнаженный по пояс и явно перепуганный Сет сидел на кушетке, какой-то второй мужчина пытался остановить льющуюся из носа кровь, полностью одетая Лоис валялась на кровати, а полицейский совершенно спокойно взирал на царивший в квартире разгром.

Как я понял, Лоис пришла в точно назначенное время. А пять минут спустя объявился человек, назвавшийся ее мужем. Он угрожал, что вышибет дверь, если его не впустят. Хокинс открыл дверь, маленький кругленький человечек ворвался в квартиру, отвесил оплеуху Лоис и неосмотрительно принялся поносить Сета, который был на сорок фунтов тяжелее его и на тридцать лет моложе.

Муж изъявил намерение подать на Лоис в суд за «незаконный блуд». («Чтоб я знал, что это такое», — заметил при этом полицейский.) Хокинс собирался вчинить мужу иск за оскорбление и незаконное вторжение, а Лоис обвиняла всех в оскорблении личности и серьезных моральных травмах.

Я отвел полицейского в сторонку и, повернувшись спиной к конфликтующим сторонам, попросил его как-то уладить скандал — чтобы мистер и миссис Лоис разобрались между собой без участия суда. При этом я сунул в руку парню три двадцатидолларовых бумажки.

— Посмотрю, что можно сделать, — пообещал полицейский.

Получасом позже, когда скандал улегся и я чуть-чуть привел в порядок помещение, мы с Сетом отправились к «Блотто» выпить по стаканчику.

— Боже правый! — стенал могучий техасец. — С чего весь этот базар? Женщина, вполне достойная женщина, хотела получить немножечко любви. Что в этом плохого, а?

— Ты совершенно прав, — согласился я.

Следующий инцидент был не настолько серьезным, но почему-то он встревожил меня куда сильнее и заставил задуматься.

У меня была «сцена» с клиенткой по имени Люсиль: ломкие светлые волосы и жилистое тело. От нее слегка попахивало спиртным, взгляд был остекленевшим.

Она оглядела мою квартиру и заявила:

— Незавидное местечко.

— Вы совершенно правы, — согласился я.

Я принес ей бокал белого вина, она чуть-чуть пригубила его и тут же воскликнула:

— А ничего получше этих помоев не найдется?

— Боюсь, что нет.

— Как давно вы занимаетесь этим бизнесом?

Я постарался обратить ее гнев в шутку:

— Вы хотите узнать, что такой славный парень, как я, делает в подобном отвратительном местечке?

— Сколько вы получите на руки?

— Вам лучше спросить об этом у Марты.

— И сколько мужчин участвует в деле?

Вопрос сыпался за вопросом: сколько у меня таких встреч в неделю? Только в этом месте или есть еще и другие? Случаются ли неприятности с полицией?

Я старался уходить от ответов как можно вежливее, но расспросы страшно меня раздражали, и я проявил себя на сей раз хуже, чем обычно. Но она не жаловалась.

— Вы обслуживаете геев? — продолжала она, уже одеваясь. — Принимаете садомазохисток? Интересуетесь съемками фильмов? Участвуете в групповом сексе?

Я был рад наконец-то избавиться от нее. Проводил ее к такси («Умный жест», — прокомментировала она) и призадумался: может, она из полиции?

Потом я позвонил Марте Тумбли и поделился с ней своими опасениями. Лично она с Люсиль знакома не была — ее порекомендовала одна из «подружек подружек».

— У нее в сумочке была спринцовка? — спросила Марта.

— Не знаю, она ходила в ванную. А почему ты спрашиваешь?

— Да так… Похоже, эта дамочка кое-что соображает в нашем бизнесе.

 

Глава 38

В один из дней позвонил Сол Хоффхаймер и попросил приехать. Когда я вошел в офис, он даже не повернулся: сидел, уставившись в немытое окно. Я разглядывал его профиль: обвисшие щеки, морщины, лицо человека, признавшего свое поражение. Куда девалась его былая сила и элегантность!

— Повтори-ка еще раз свое предложение, — безнадежным тоном произнес он наконец.

Я терпеливо изложил свое предложение. И мы договорились: за каждого направленного им ко мне парня — при условии, конечно, что он подойдет, — я плачу Солу сто долларов наличными.

— Скольких ты можешь прислать? — спросил я.

Сол задумался на минутку.

— Прямо сейчас — пять-шесть человек. Но ко мне постоянно приходят новые люди, а летом, после выпускных экзаменов в колледжах, клиентов будет еще больше.

— Отлично, постараюсь использовать всех.

Я поднялся.

— Раньше я тебя любил, — с горечью произнес Хоффхаймер. — А вот теперь не люблю…

На прощанье я только кивнул.

Я шел к Восьмой авеню, в надежде поймать такси. Мне было очень грустно от того, что сказал Сол. Но в конце концов он сам сделал выбор, никто его не заставлял — как и Артур Эндерс, Кинг Хейес, Сет Хокинс и все остальные. Никто их не заставлял!

Но при этом я признавал, что сыграл в их жизни роль дьявола-соблазнителя. Да, они сами сделали выбор, но я подверг их искушению, если б не я, им бы такое и в голову не пришло. Я воспользовался их положением, сыграл на их слабостях.

Как и большинству актеров, мне было трудно отделить реальность от иллюзии, поэтому я мыслил сценическими образами — видел себя эдаким оперным Мефистофелем, в алой пурпурной мантии с капюшоном, скрывающим лицо. И это вокруг меня вращалось все действо.

А другие актеры тоже играли свои роли, не сознавая, что тот, кто руководит их поступками, кто прячется в тени, кто определяет их судьбу, — сам дьявол.

И я решил, что это — самая роскошная, самая интересная роль из всех, которые предлагала мне жизнь. Вполне возможно, что благодаря ей я стану звездой!

 

Глава 39

В начале июня я нанял машину, мы с Дженни Толливер упаковали корзину с ленчем и отправились на Якоб-Рийс-Бич. Море было еще слишком холодным для купанья, но солнышко пригревало изрядно.

Мы устроились под набережной, с подветренной стороны, расстелили бумажную скатерть, придавив углы горками песка, и выложили принесенные с собой яства: жареные цыплята, картофельный салат в пластиковой коробке, маринованные огурчики, молодая редиска (мы даже соль не забыли прихватить), две бутылки вина, пара элегантных стаканов. День был ветреным, но солнце уже хорошо прогрело бетонную стену набережной, и мы даже сняли свитера.

Погода стояла такая ясная, что, клянусь, с нашего берега можно было даже увидеть Португалию! Синее фарфоровое небо, белые облачка, словно нанесенные мелом метки. Солнце играло на серебристых крыльях идущих на посадку самолетов, черный сухогруз двигался в сторону канала Амброуз.

Мы ели цыплят, пили вино, а потом, прислонившись к горячей бетонной стене, закурили и подставили свои бледные физиономии солнцу.

— Будь со мной, детка, — пропел я, — и каждый день твой станет таким!

— Даже в январе? — засмеялась она.

— В январе? Несомненно. На Карибских островах или в Греции.

— Ты мечтатель.

— Разве все это невозможно? Я никогда не был за границей и хочу посетить множество мест до того, как состарюсь. Для этого не нужно ничего, кроме денег.

Она налила нам еще вина.

— Что ж, — сказала она. — Может, когда-нибудь твоя мечта и осуществится.

Этот ее трезвый взгляд на жизнь ужасно меня раздражал.

— Неужели ты не хочешь хоть чего-то прямо сейчас? Большую квартиру, собственную студию, красивые платья, машину?

— Конечно, я хочу все это. Но я не такая нетерпеливая, как ты. Я работаю, и, если мне повезет, все это осуществится. Ну, а если нет — то тоже не умру.

— От одной перспективы двигаться по жизни потихоньку, шажок за шажком, мне становится дурно! — Я покачал головой. — Нет, не могу смириться с обыденностью.

— Ты полагаешь, что я погрузилась в обыденность? — тихо произнесла она.

— Да не в этом дело! Но ты же меня знаешь. По мне, если выигрывать, то по-крупному, а уж если падать — то с таким грохотом, чтоб земля вздрогнула!

— Питер, ты меня пугаешь иногда своей необузданностью.

— В том-то и дело, что недостаточно необузданный. Я бы хотел научиться играть по-крупному, и дело не в деньгах. Я не деньги имею в виду. Я бы хотел научиться рисковать по-настоящему — жизнью, будущим.

— И ради чего?

— О… Ради возможности путешествовать, носить дорогую одежду, посещать шикарные рестораны, приобретать предметы старины, произведения искусства и все такое прочее.

— То есть, другими словами, иметь деньги.

— Да, деньги, — согласился я. — Плюс удовлетворенность. Где-то в этом мире наверняка есть место для меня, просто мне надо его найти.

— До конца этого года, — напомнила она.

— Что? — переспросил я и только потом вспомнил свое обещание бросить сцену, если к будущему Рождеству ничего не добьюсь. — А, да-да…

— Так ты помнишь, что ты мне обещал?

— Конечно. Но у меня ведь в запасе еще полгода, не так ли?

Я засмеялся, обнял ее и поцеловал холодные губы. Мы растянулись на песке, прижались друг к другу, и я гладил ее великолепные волосы, смотрел в ее прекрасные глаза.

— А что, если ограблю банк? — вдруг спросил я. — Это будет считаться?

— Нет. Ты должен преуспеть на сцене. Ты принадлежишь театру.

— Кроме тебя, так не считает никто и в первую очередь продюсеры и режиссеры.

— И все же сцена — единственное место, где ты был бы счастлив.

— А если я все-таки ограблю банк или совершу еще какую-нибудь подобную глупость, ты будешь меня любить?

Она немного подумала, потом ответила:

— Я по-прежнему буду тебя любить, но с тобой не останусь.

— Так ты меня оставишь?

— Если ты ради денег сделаешь какую-нибудь глупость? Да, я от тебя уйду.

— Несмотря на любовь?

— Я смогу это пережить.

— Хорошо б и мне иметь такой сильный характер! О Боже, как бы я этого хотел…

— Эй, Питер! — воскликнула она. — Отчего у тебя в глазах слезы?

— Это от ветра.

Я встал, повернулся к ней спиной, подошел к самой кромке воды и стоял там, глядя на тяжелые волны.

Теперь красота и благодать дня причиняли мне боль. Сейчас мне больше по душе были бы тяжелые тучи, порывистый ветер, буря. Гроза.

Простота и доброта Дженни Толливер тоже меня удручали. Ее благородство! В этом ее безошибочном понимании, что хорошо, а что — плохо, было нечто меня принижающее, мечты мои представлялись глупыми, а амбиции — ничтожными.

Я повернулся к ней. Стоя на коленях, она укладывала в корзину остатки еды. Я видел божественный изгиб ее спины, видел, как горели на солнце тяжелые пряди светло-каштановых волос. У меня перехватило дыхание. Ради этой женщины я могу пожертвовать всем!

 

Глава 40

Лето оказалось необычайно насыщенным и принесло больше прибыли, чем мы с Мартой Тумбли смели надеяться. К августу мы зарабатывали уже по тысяче в неделю — и все это благодаря новому пополнению, завербованному Солом Хоффхаймером. Теперь у меня в «конюшне» постоянно насчитывалось от пятнадцати до двадцати «жеребчиков», и хотя время от времени некоторые из них уезжали на гастроли или отлучались по другим делам, а то и вовсе отпадали по тем или иным причинам, недостатка в новых кадрах не было.

— Нам придется смириться с текучестью кадров, — сказал я. — Большинство ребят смотрят на это занятие как на временное.

— Ну и хорошо, — ответила Марта. — А большинство клиенток жаждет все новых и новых партнеров.

Как она и предполагала, большая часть наших постоянных клиенток отправились на лето в Хэмптон, на Файр-Айленд, в Монтаук, на Беркширы, в горы Кэтскиллз, и даже дальше — в Поконос, на мыс Мэй, в Кеннибанкпорт, в Нантакет.

Но чего мы с Мартой не могли предвидеть, так это того, что зачастую замужние дамы проводили будние дни в полном одиночестве — и потому с понедельника по четверг включительно «служба» наша работала бесперебойно.

Мальчикам приходилось отправляться при этом за город. Цены мы при этом не повышали, но клиентки сами оплачивали их дорожные расходы. Случалось, что дамы разорялись и на авиабилеты — парням приходилось летать в Бар-Харбор в штате Мэн и в Хайэннис. А я лениво размышлял на следующую тему: сколько законов мы нарушаем, пересылая мужчину-проститутку через границу штата?

 

Глава 41

Вечерами по пятницам, когда жеребцы сидели у «Блотто» за выпивкой и профессиональными разговорами (во время этих неформальных сборищ я незаметно раздавал конверты с зарплатой), беседа неизменно вертелась вокруг всяких причуд, с которыми сталкиваешься на работе.

Постоянная клиентка Уолкотта Сэндза настаивала, чтобы он выходил на «сцену», наклеив фальшивые усы и бороду.

Сет Хокинс обслуживал клиентку, которая требовала, чтобы он ложился в постель в наборных ковбойских сапогах.

«Жена» Кинга Хейеса желала только одного: она растирала его обнаженное тело маслом «Беби Джонсонс».

Ко всем этим эксцентричным выходкам можно было привыкнуть, но летом, когда бизнес расцвел пышным цветом, нам несколько раз попадались совершенно свихнувшиеся клиентки. Заботясь о репутации предприятия, мы с Мартой засели за разработку жестких правил.

На наркотики наложили жесточайший запрет. Объявили табу на пьянство — как клиенток, так и жеребцов, — равно как и на громкий шум (вопли, стоны) и непристойности, если их специально не заказывает клиентка. Самовольная встреча с клиенткой служит основанием для немедленного увольнения.

По выбору клиентки разрешаются: половые сношения — позиция спереди, позиция сзади, — минет, содомия. Поскольку не каждый жеребец-соглашался оказывать весь набор услуг, проблема свелась в основном к составлению графика.

Хуже всего было с садизмом и мазохизмом, которые никак не укладывались в стандартные рамки. Мы рекомендовали жеребцам выполнять желания клиенток, пока они не представляют опасности для здоровья и жизни обеих сторон.

Физического насилия предписывалось избегать, особенно если оно оставляет следы. «Водные процедуры» допускаются при наличии надлежащих мер безопасности, а поцелуи в губы оставлены на усмотрение клиентки, так же, как использование презервативов и механических средств, вроде вибраторов.

Мы старались предусмотреть в нашем «Кодексе» все случайности, но скоро выяснилось, что ни один «свод законов» не может объять необъятного разнообразия человеческих сексуальных фантазий. Приведу пример.

Когда Марта сообщила, что поступил заказ на «сцену» с мальчиком и двумя женщинами, я заинтересовался и вызвался добровольцем. Мы решили, что одна будет действующим лицом, другая — зрителем.

Парочка оказалась на редкость неслаженной. Младшая, Дженет — маленькая, смугленькая, полненькая, с жирной, как свернувшаяся сметана, кожей. Старшая, Гертруда — длинная, костлявая, с лошадиным лицом и коротко стриженными волосами. Низкий голос с мужской хрипотцой.

Обе живо болтали о летнем театральном сезоне на Бродвее, потягивая белое винцо. Гертруда выкурила сигару. Дженет, сверкая глазами, надув губки, прикончила второй бокал.

Потом мы все трое отправились в спальню раздеваться. Я всегда знал, что белье женщины точно соответствует ее характеру, и не удивился лифчику и трусикам Дженет из масляно блестящего шелка с алансонскими кружевами. Белье Гертруды едва ли заслуживало такого названия: грубая белая хлопчатобумажная сорочка и панталоны, похожие на шорты-бермуды.

Когда мы голыми улеглись в постель, Дженет сказала:

— Давай сначала ее.

Гертруда лежала на спине, руки по швам. Она была крепким орешком, с сильным, мускулистым телом, с широкими плечами и бедрами.

Я пустил в ход все свое искусство, и она начала оживать. Ладони мои легко скользили по мощным грудям, тонкой талии, плотным ягодицам. Я ощущал, как разгорается ее плоть.

Дженет, лежа на боку, подперев рукой подбородок, внимательно наблюдала за нами.

Дыхание Гертруды участилось. Я ощутил, как ее руки, обвившие мою шею, все теснее сжимают меня. Я наклонился поцеловать ее взбухший сосок, и мы стукнулись лбами с Дженет, которая обрабатывала вторую Гертрудину грудь.

Я посмотрел на нее с удивлением. Дженет была в неистовстве, ее губы и руки порхали по телу старшей подруги.

— Детка, детка, детка… — бормотала она. — Ну вот, наконец… Зачем ты так долго томила меня?

Подняв глаза, Дженет увидела, что я уставился на нее.

— Ты нам больше не нужен, — твердо сказала она.

Я вышел в гостиную, выпил стакан вина и скорбно подумал, как чертовски мало знаю женщин.

 

Глава 42

Тем благодатным летом Марта могла предложить развлечения необычайно огромному числу клиенток, явно стремившихся надолго запомнить свое пребывание в Нью-Йорке.

Среди американок были в основном школьные учительницы, с энтузиазмом осваивающие культурное богатство большого города, и деловые женщины, отправляющиеся или возвращающиеся из туров по Европе, готовые встряхнуться в последний раз, прежде чем снова взвалить на себя привычную жизненную ношу.

Попадались и отдельные экземпляры богатых дам из Англии, Франции, Германии, Италии, Саудовской Аравии, Аргентины и особенно Японии. Они не любили давать чаевые, но замученные привычной клиентурой жеребцы обслуживали их с радостью.

Сет Хокинс сыграл дикую «сцену» с двумя блондинистыми шведками-близняшками, о чем рассказывал потом несколько недель.

Артур Эндерс удачно обслужил корейскую куклу-матрону, которая, по его утверждению, источала запах камфорного дерева.

Дама из Франции, за время своего двухнедельного пребывания прокувыркавшаяся чуть ли не со всем штатом жеребцов, заслужила прозвище «чокнутая Клер».

Один из вороных жеребчиков — не Кинг Хейес — влюбился в чернокожую красавицу шести футов ростом, и пришлось принимать меры, ибо он собрался последовать за ней в Сенегал.

Лето шло, и многие туристки стали требовать, чтобы жеребцы приходили к ним в отель. Марта сначала запротестовала, опасаясь возможного вмешательства службы охраны. Но когда оказалось, что частые свидания в гостиницах, мотелях и кемпингах проходят в полной безопасности, она увидела новые перспективы.

— Думаю, надо попробовать создать службу сопровождения, — сказала она. — Большинство твоих мальчиков хорошо одеваются и имеют представительный вид. Множеству женщин нужен спутник, с которым можно просто пообедать, сходить в театр, на прием или куда-нибудь еще. Это чистый и законный заработок. Помнишь, — прибавила она, — я рассказывала о подружках, которые не захотели тащиться на «сцену» в Вест-Сайд? Что, если посылать жеребцов к ним домой?

— Мальчик по вызову?

— Вот именно. Что скажешь?

Я минуту подумал.

— Почему бы и нет? Но только к одиноким женщинам и лучше всего по вечерам. Если красивый жеребец приезжает к замужней даме средь бела дня, соседи тут же начнут пересуды.

— Пожалуй, ты прав. Надо заботиться о репутации клиенток.

Я щелкнул пальцами и вдохновенно произнес:

— Придумал! Я покупаю один из больших обойных каталогов. Если женщина захочет устроить «сцену» у себя дома, жеребец является с парой таких альбомов. Для тех, кому вздумается остановить его и полюбопытствовать, пожалуйста, он — художник по интерьеру.

— Питер, — сказала Марта Тумбли, с обожанием глядя на меня, — ты просто создан для этого бизнеса.

 

Глава 43

Служба мальчиков по вызову начала работать после Дня труда. Хотя по объему производства она так и не перекрыла показателей трех борделей, ей тем не менее удалось внести значительный вклад в наш валовой доход. В связи с этим выросла потребность в рабочей силе, так что Солу Хоффхаймеру пришлось с удвоенным усердием браться за дело.

В начале октября я встретился с одним из «кандидатов» Сола в задней кабинке «Приюта неудачников». Симпатичный мальчик был похож на молодого Пауэра Тайрона, и я старался запудривать ему мозги как можно убедительней. В награду я получил лишь негодование и презрение.

Пообещав прибить меня, он вскочил и убежал. К фиаско — далеко не единственному — я отнесся философски. Голодающие артисты, которые с ходу инстинктивно отвергали возможность легкого заработка, вызывали у меня завистливое восхищение.

Прихватив кружку пива, я вернулся к стойке бара, и тут откуда-то снизу раздался гнусавый голос:

— Всех не уговоришь!

Я глянул на настырного типа. Хлипкий коротышка в засаленном дождевике, ростом мне под подбородок. Рябое лицо со сморщенными щеками. Маленькие косые глазки и черные усики величиной с зубную щетку. Лопоухий, с синими губами.

— Прошу прощения, — холодно сказал я.

— Давай проси, — предложил незнакомец, по-волчьи оскалившись в усмешке. — Люблю, когда меня просят. Я видел, как ты в закутке вербовал хорошенького мальчишечку.

— Не понимаю, о чем речь.

— Все ты прекрасно понимаешь, — сказал он. — Зовут тебя Питер Скуро, и ты только что пытался заполучить нового жеребца для своего кошатника на Семьдесят пятой улице. Пошли потолкуем…

Он повернулся и заковылял в кабинку, из которой я только что вышел. Теперь я видел, что на нем черный ортопедический башмак с подошвой в три дюйма толщиной.

Мгновенная паника утихла, верней полностью испарилась, но это дела не меняло: он знает, как меня зовут и где меня искать. Я нехотя потащил свое пиво обратно в кабинку.

— Зовут меня Квинк, — сказал человек. — Сидней Квинк. Руки не подаю.

— И на том спасибо, — насмешливо ответил я.

— Тебе, наверно, любопытно узнать, что именно мне известно, — сказал Квинк со своей отталкивающей гримасой. — Почти все. Ты руководишь двадцатью с лишним жеребцами и двумя горяченькими заведениями на Семьдесят пятой и Семьдесят шестой улицах. Клиентов поставляет баба из магазина готового платья на Мэдисон. Точно?

— Кто это вам сказал? — спросил я.

— Птичка на хвосте принесла.

Я припомнил костлявую тетку с ее вопросами.

— А зовут эту птичку Люсиль?

— Не спрашивай, и мне не придется врать. Дело у тебя неплохое, я бы в нем поучаствовал.

Я решил, что, если дам слабину, мне конец.

— А я думал, таких маленьких и страшненьких копов не бывает на свете.

Квинк передернулся.

— Ну-ну, — буркнул он, — не будем переходить на личности. Давай лучше к делу. Пяти грандов хватит.

— Да ты с ума сошел! — взорвался я.

— Тебе остается неплохой кусок, — спокойно заметил он.

— А что я получу за эти пять грандов? — поинтересовался я.

Сидней Квинк наклонился над столом, и до меня донеслось его зловонное дыхание.

— Молчание, — сказал он.

— Молчание?

— Так точно! — Квинк снова показал гнилые зубы. — А если не принесешь капусту, я к копам не пойду. А пойду в бульварные газеты или на телевидение. Посмотрим, как они разукрасят эту историю: «ГРАЖДАНЕ ИСТ-САЙДА ПЛАТЯТ ВЕСТ-САЙДСКОМУ ПЕТУШКУ. НАСТОЯЩИЙ ХАПУГА».

Я глубоко вздохнул. Это не просто грязный мошенник, он угрожает всему, чего я с таким трудом добился. Моей свободе, моему будущему.

«Спокойно, — предостерег я себя, — только спокойно».

— Ну? — вякнул Квинк.

— Сейчас ответить никак не могу, — серьезно сказал я. — Я не один в деле, есть и другие.

— Ну, конечно, — согласился шантажист. — Понимаю. Встретимся здесь через неделю. Деньги принесешь в непомеченных старых банкнотах, не крупнее двадцаток, и чтоб номера шли не подряд.

— Похоже, у тебя есть опыт, — с усмешкой заметил я.

— Почти угадал, — признался Сидней Квинк. — Помни, через неделю, не то я спою во весь голос.

Он потащился было из кабинки, но остановился на полпути.

— Послушай, а может, еще расщедришься? Вдруг кому-то из твоих недотраханных клиенток захочется для разнообразия десятидюймового щекотунчика?

Я посмотрел на него с омерзением.

 

Глава 44

Марта Тумбли внимательно выслушала меня. Когда я закончил, она встала и зашагала по комнате.

— Настоящая сволочь, — сказала она.

— Да что ты, он просто душка, — возразил я. — Он знает такие слова, как «капуста» и «недотраханный», а как дохнет, так краска со стен сыплется. Марта, что делать?

Она не ответила, плеснула арманьяк в два бокала, протянула один мне и снова принялась мерить шагами гостиную.

— Он упомянул мое имя? — спросила она.

— Нет. Он просто сказал, что клиенток поставляет женщина из магазина готового платья на Мэдисон. Это правда?

— Из магазина? — повторила Марта, еле заметно улыбнувшись. — Самый шикарный бутик на всей авеню. «Баркарола». Слышал?

— Слышал, — небрежно ответил я. — Так ты там работаешь?

— Я управляю совместным предприятием, — внушительно заявила она. — Где я, по-твоему, беру всех этих богатых леди?

Наконец она уселась в кресло, положила ногу на ногу, глубоко вздохнула. Черное бархатное платье на «молнии» от шеи до подола. Как всегда, босиком.

Сейчас, среди резких теней и пятен яркого света от лампы, задумавшись, она казалась усталой и старой. Подняла бокал, осушила, передернулась, резко бросила:

— Сукин сын! Партнеры у меня суровые. О моей побочной деятельности они пока что не знают.

— А если узнают? Пошлют тебя на костер?

С громким смешком она встала, чтобы налить еще коньяку.

— Меня? — повторила она. — Ни черта подобного! Они возьмут все в свои руки, и мы не успеем опомниться, как окажемся служащими на недельном жалованье, которого хватит разве что на затычки для ушей.

— Похоже, они молодцы.

— Еще какие! Я уж почти собралась уходить. В сущности, нам больше не требуются мои связи в «Баркароле». Большинство новичков присылают старые клиентки. Я думала съехать с квартиры и присмотреть что-нибудь в Ист-Сайде. А тут эта история.

— Постой, — воскликнул я. — Твои партнеры не смогут одернуть Квинка?

— Достаточно было бы одного телефонного звонка.

— Ты просто не хочешь их просить?

— Это все равно что срубить сук, на котором сидишь.

— Так что ты предлагаешь — заплатить Квинку?

Она подошла, ласково погладила меня по щеке.

— Чудный, сладкий мальчик, я тебя жутко люблю. Но, милый, ты ведь не думаешь, что эта мразь Квинк возьмет пять грандов, скажет спасибо и отвалит? Никогда! Он вернется. Он выдоит нас досуха.

— Значит, мне самому придется его одергивать, — мрачно произнес я.

Она посмотрела на меня с изумлением.

— Тебе?

— Ну да. Я его только чуть-чуть пугну. Я сумею. Я тяжелей его фунтов на пятьдесят. К тому же он хромой.

Она глубоко вздохнула.

— А ты когда-нибудь делал такие вещи?

— Нет, но у меня получится.

— Нет, у тебя не получится!

— Стой, — воскликнул я, — обожди!

— Нет! — Она снова принялась расхаживать. — Это ты обожди. Ты никого не способен пугнуть, Питер. Ты слишком мягкий. Ну, посмотри, например, как ты относишься к нашему бизнесу. Ведь ты видишь в нем какую-то романтическую службу знакомств, которая помогает богатым леди и бедным юношам обрести друг друга. Мы сводни, Питер. Понятно? Мы содержим нелегальные публичные дома. Мы торгуем плотью.

Я почувствовал, как вспыхнули мои щеки, закрылся руками, словно она собиралась ударить меня.

— Я тебе рассказывала о своей работе в Чикаго, — продолжала она. — Это грязный бизнес. Продажные копы и шантажисты слетаются на него, как мухи на лошадиное дерьмо. Здесь нет ничего романтического. Здесь только деньги, и деньги большие. Только поэтому я им занимаюсь, и только поэтому им занимаешься ты.

— Черт тебя побери! — выдавил я.

Она взглянула мне в глаза. Требовательно спросила:

— Хочешь выйти из дела?

Я потупился.

— Нет, не хочу.

— Тогда шевели мозгами. Не тот ты человек, чтоб верить Квинку.

— Ну ладно, — решил я, глядя на нее в упор, — не хочешь платить, не хочешь просить своих боссов вмешаться, какого же черта ты хочешь?

— Есть только один путь. Коп. Футтер.

— Нет, — сразу ответил я. — Только не он.

— Почему?

— Да потому, что он уже разбирался с миссис Фульц. Теперь мы снова к нему обращаемся. Как только он сообразит, что без него нам не справиться, тут же накинет цену и мы никогда от него не отделаемся.

— Есть такой риск, — согласилась она. — Только выбора у нас нет. В любом случае Футтер получает от нас достаточно, чтоб не позволить нам разориться. У него есть опыт, он знает, как успокаивают подонков вроде Квинка. Конечно, это будет стоить денег, но меньше, чем требует Квинк.

— А что, по-твоему, Футтер сделает?

— Ну… — неопределенно буркнула она, отворачиваясь от меня, — просто позаботится, чтоб Квинк больше не возникал.

Я налил себе еще коньяку.

— Мне это не нравится, но ничего лучшего предложить не могу.

Марта устроилась на кожаном диване и поманила меня к себе. Я послушно сел рядом. Она ласково поглаживала мой затылок.

— Расскажи-ка мне об этом Футтере, — сказала она. — Все: как он выглядит, как одевается, как разговаривает. Он женат? Сколько ему лет? Есть какие-нибудь заскоки?

Я припомнил странную улыбку детектива, его безуспешное стремление элегантно одеваться, его настоятельное требование, чтобы все переговоры и выплаты происходили на свежем воздухе.

— Так, — произнесла она. — А теперь ты мне вот что сделай… Повидайся с ним как можно быстрей. Подробно расскажи о случившемся. Ничего не упускай. Скажи, что нам нужны сведения об этом Квинке и что в нашем распоряжении всего неделя.

— Ну, это вряд ли получится, — усомнился я.

— Не волнуйся, — сказала Марта. — Раз Футтер детектив, он его найдет. Ведь он из отдела нравов? Я уверена, что на Квинка есть досье. И скажи ему, что Квинк скорее всего работает со шлюхой по имени Люсиль. Эти сведения могут помочь.

— Сколько заплатим? — спросил я.

— За информацию не больше пяти сотен. Но намекни, что за избавление от Квинка можно получить гораздо больше. Думаю, с этим ты справишься.

— Разумеется, — обиделся я. — В конце концов я ведь артист.

— Ну, конечно, мой сладкий. И еще: когда Футтер будет готов отчитаться, приведи его сюда. Скажи, что твой партнер хочет с ним встретиться.

— Вот за это не поручусь. Он страшно подозрительный. Ему везде мерещатся жучки и диктофоны. Я же сказал, что мы всегда встречаемся на улице.

— Согласится, — уверенно заявила она. — Опиши сексуальную даму, которая поставляет клиенток. Любопытство сильней осторожности. Он сообразит, что чем больше будет знать о деле и о его участниках, тем лучше.

— Ладно! Все сделаю.

Она прижала ладонь к моей щеке и притянула к себе. Я ощутил на губах ее горячее дыхание.

— Не злишься на меня, Питер? — мягко спросила она. — За все, что я о тебе наговорила?

— Да ничего страшного, — ответил я. — И в основном это правда.

— Мы друзья?

— Конечно.

— Прекрасно, — сказала она. — У меня большое сердце. Мне нужен друг.

 

Глава 45

Отыграв «сцену» с незнакомой женщиной, я никогда не испытывал желания общаться с ней дольше отведенного часа. Секс был для меня театром, и занят я был в одноактных пьесах.

Но с Дженни Толливер занавес никогда не опускался. Должно быть, меня привлекала скрытая в ней тайна, которую я не мог разгадать.

В постели она бывала неистовой, развращенной пуще многих моих клиенток. В другой раз оказывалась покорной и податливой. Вспышки страсти казались безумными, покорность настораживала, потому что в такие моменты она глядела на меня задумчиво и оценивающе.

Меня сердило это непостоянство. Я хотел ее всю, целиком, но она ускользала.

— Ты каждый раз другая, — раздосадованно говорил я.

А в ответ получал только таинственную улыбку.

Я спрашивал себя, люблю ли ее, и задумывался над тем, что такое любовь. По-моему, это должна быть какая-то особая гармония. Я встретился с ней вечером после обсуждения с Мартой проблемы, которую преподнес нам Сидней Квинк, и Дженни сразу же уловила мое настроение.

— Что случилось, Питер?

— Ничего.

— Да нет же. Ты как натянутая струна.

— Я в полном порядке.

— Нет, не в порядке. Я же вижу. Ты в полном отчаянии и тревоге.

Вот как она чувствовала мое состояние!

— Не хочешь в постель, — раздраженно бросил я, — так и скажи. Я не обижусь. «Эго» мое подобно скале.

— Ты все время об этом твердишь, — ответила она, — но это неправда. «Эго» твое жалкое и хрупкое. Ты знаешь, что я хочу заниматься любовью всегда, когда этого хочешь ты. — И задумчиво добавила: — Что в последнее время бывает нечасто. Правда?

Я завидовал полноте и определенности ее чувств. Ни капли актерства. Она играла одну-единственную роль — самое себя — и не нуждалась ни в суфлере, ни в публике. Я не мог представить себе, чтобы она когда-нибудь сомневалась в своих побуждениях. И это бесило меня.

— Ты стал хорошо одеваться в последнее время, — заметила она.

— Я пользуюсь скидкой в «Королевских дланях», — с легкостью соврал я.

— Маячит новая роль?

— Может быть, — коротко ответил я. — Пошли к «Блотто», поищем Артура с Хейесом.

Мне вдруг захотелось все рассказать ей и попросить прощения. Но я знал, что на милость рассчитывать не приходится. Не потому, что я лгал, не потому, что она лучше меня, не потому, что я изменял ей ради денег. Ее ужаснуло бы то, что я делаю с самим собой. Она смотрела бы на меня, как на отчаявшегося самоубийцу.

Ей не понять моих искушений. В ее глазах я предстану больным, как алкоголик, понимающий гибельность своей страсти, но не имеющий ни сил, ни желания отказаться от нее.

Она могла пожалеть меня, но простить — никогда.

Поэтому я отчаянно занимался с ней любовью, изображал русского комиссара, валял дурака и думал, долго ли еще смогу обманывать ее.

 

Глава 46

— Господи, Марта! — Я отшатнулся, копируя гротескную манеру Берта Лара. — Дай-ка взглянуть. Как назвать этот стиль?

На ней было платье из блестящего черного шелка, такое узкое, что на бедрах образовались складки. Из глубокого выреза вылезли наружу груди, ложбинка меж ними являла настоящую «долину греха». Отчетливо обрисовались ягодицы и коленки. Лицо размалевано, разит духами.

— Могу поклясться, такого прикида в «Баркароле» не купишь, — съехидничал я.

— Конечно! Но я знаю, что делаю, будь уверен.

Я оглядел гостиную.

— Тут что-то по-новому.

— Я просто переставила слонов, вот и все, — небрежно бросила она, хлопнув по спине корейского керамического слона, который стоял теперь возле кожаного дивана. — Я решила превратить этого красавца в столик для коктейлей. Нравится?

— Очень мило, — ответил я, с любопытством глядя на нее. — А клоунский наряд?

— Я проститутка. Тебе это известно?

— В душе?

— Вот именно! — На ее губах мелькнула тень улыбки. — Когда заявится этот коп?

— Обещал в девять. Послушай, я еле уговорил его.

— Ты описал, как я сексуальна?

— Никакого впечатления. В конце концов я его убедил, что пора познакомиться с моим партнером и нашей деятельностью. Он согласился, но без видимой радости.

— Его радость волнует меня меньше всего, — ответила Марта. — Слушай, Питер, когда он придет, позволь мне вести разговор. Ладно?

Я всплеснул руками на итальянский манер.

— Слушаюсь, босс.

— Только сегодня. Поверь, я уже имела дело с такими парнями.

— Верю. Как насчет выпивки?

— Нет! Подождем его. А потом будем пить то, что он пожелает.

— Ого… Хочешь вскружить ему голову?

— Нечто вроде этого. Спорим, что он пьет бурбон.

— Он пытается быть элегантным. И выберет скотч, держу пари на пять баксов.

— Принято.

Мы сидели, беззаботно болтая, пока не прозвенел звонок.

— Открой, — приказала Марта, — а потом усади его в это кресло лицом ко мне.

Я пошел к двери нажать на кнопку. Вернувшись, увидел, что Марта сидит на краешке дивана, наклонившись вперед, выставив грудь, закинув ногу на ногу. Из-под узкой юбки торчат голые коленки.

— О, матерь всех стукачей, — усмехнулся я, — пошли нам удачу!

Я провел Футтера в гостиную, представил и усадил в указанное Мартой кресло.

— Я хочу поблагодарить вас, — сердечно заговорила она, наклоняясь еще больше, — за помощь с миссис Фульц. Вы справились превосходно.

Футтер отмахнулся, пожав плечами.

— Можно мне называть вас Люк? — весело спросила она и не стала дожидаться ответа. — Не хотите ли глоток спиртного для начала? Что вы пьете?

— Я не пью, — усмехнулся Футтер, не сводя глаз с ее груди, — но раз предлагают, предпочту бурбон.

— Бурбон! — вскричала Марта. — Мой любимый напиток. Питер, будь добр. Все на кухне.

Шаря по полкам в поисках бутылки и стаканов, я слышал, как они смеются в гостиной. Марта была остроумной женщиной. Я вдруг подумал, что все обойдется.

Когда все получили по бокалу бурбона, детектив вытащил из кармана маленький блокнот и стал листать страницы. Ему было явно трудно отвести взгляд от Марты Тумбли.

— Сидней Квинк, — сказал он. — Вычислить его было нетрудно. Настоящее имя — Сэмюэл Квиллан. Забавно, что эти прохвосты всегда стараются сохранить в псевдониме настоящие инициалы. Может, у него монограмма на подштанниках или еще где-нибудь.

— Люк, — хихикнула Марта, — как вам не стыдно!

— Гм… Так вот, подвигов за этим Квинком, или Квилланом, числится целая куча. Грязные дела, вроде порносеансов для подростков. Живет он сейчас во вшивом отеле в Ист-Виллидж. Ведет трех старых шлюх. Одна из них — та самая Люсиль, о которой вы упомянули. Сам то и дело мотается во Флориду и Калифорнию. Серьезных приводов не имеет. Не получал ни условного, ни испытательного срока.

Он захлопнул блокнот, хлебнул бурбона, перевел взгляд с Марты на меня и обратно.

— Вот все, что мне удалось узнать!

— Люк, — серьезно заговорила Марта, — мы с Питером ничего не понимаем во всех этих вымогательствах. Полностью полагаемся на ваши знания и опыт. Скажите, что нам делать?

Люк Футтер поднялся и с бокалом в руке двинулся осматривать гостиную. Он ощупывал снизу и по бокам столы и полки, прошелся пальцами по картинным рамам, даже вывинтил лампочку и быстро заглянул в патрон. Обследовал кресла, в которых мы сидели. Отогнул края персидского ковра. Посмотрел за притолоки дверей. Резко отдернул шторы.

Привычная небрежность его действий явно выдавала застарелую манию преследования.

— Можно заплатить, — ответствовал детектив. — Но раз подцепив вас на крючок, он никогда не остановится. Можно попробовать пугнуть, но он способен прищучить вас одним телефонным звонком или анонимным письмом. Можно организовать ложный донос, но на это нужно время, и он вполне успеет привести свои угрозы в исполнение.

— Хорошо, — сказала Марта. — Вы перечислили все, чего делать нельзя. Теперь скажите, что можно.

Футтер протянул мне пустой бокал.

— Нальете еще? — спросил он. — Пожалуйста.

Я понес все три бокала в кухню и вернулся, наполнив их бурбоном. Детектив сидел в кресле, покуривал и смотрел со своей кислой улыбкой на голые коленки Марты.

— Могу все устроить, — спокойно сказал он. — Но это будет стоить пять грандов. Столько же, сколько требует Квинк. Единственная разница в том, что мне вы заплатите только один раз. Даю слово.

— Пять тысяч долларов, Люк? — повторила Марта.

— Все, как он просит. Наличные. Мелкие старые купюры. Номера не подряд. И мне пойдет только часть. Придется привлечь пару приятелей. Если разделить на три, не так уж много получится.

— А как вы это сделаете? — спросил я.

Детектив посмотрел мне прямо в глаза.

— Вы никогда его больше не увидите. Это все, что вам надо знать.

— А шлюхи? — вспомнила Марта. — Их мы еще увидим?

— С ними проблем не будет, — ответил Футтер. — Ну как? Согласны?

— Согласна, — решила Марта. — Питер, что скажешь?

— Согласен, — тихо сказал я, чувствуя беспокойство. — Не вижу другого выхода.

— Точно, — подтвердил Люк Футтер. — Выхода нет.

— Пять тысяч наличными вам, Люк? — спросила Марта. — И все?

— Безусловно.

— И мы навсегда избавимся от этого подонка?

— Обещаю.

— Хорошо, — сказала она. — Действуйте.

Детектив повернулся ко мне:

— Вот что мы сделаем…

 

Глава 47

Следуя инструкциям Люка Футтера, я прибыл в «Приют неудачников» на полчаса раньше. Усевшись в баре, откуда в зеркало за спиной можно было наблюдать за входом, заказал кружку пива, расплатился и стал неспешно его потягивать.

Со мной была коробка из-под ботинок, набитая резаной газетой, обернутая коричневой бумагой и накрепко перевязанная бечевкой.

Футтер объяснил, что я должен вывести Сиднея Квинка на улицу — брать его в баре было нельзя. В «Приюте» все время вертелись копы.

Квинк явился точно в условленное время. Я видел, как он вошел, огляделся и заковылял к бару. Не сводя глаз с коробки в бумажной упаковке, он сказал, что рад убедиться в моей честности и порядочности.

Я заявил, что в «Приюте» полно людей, которые меня знают, и мне не хочется на глазах у них передавать пакет. Повернулся и направился к двери. Квинку ничего не оставалось, как следовать за мной.

Выйдя, я, как велел Футтер, направился к Восьмой авеню. Замедлил шаг, чтоб шантажист не отставал. Потом сунул пакет ему в руки. Хромой завертел его, разглядывая со всех сторон.

Из припаркованного на Западной Пятьдесят четвертой улице бледно-голубого «плимута» вышли двое здоровенных парней. Точно рассчитанный ход — не слишком быстрый, не слишком медленный. Немногочисленные прохожие не обращали на них никакого внимания.

Я остановился. Громилы вклинились между нами, подхватили Квинка под руки и поволокли к «плимуту». Я увидел, что за рулем сидит Футтер.

Прежде чем исчезнуть, Сидней Квинк повернул ко мне перекошенное лицо.

— Хрен сраный, — коротко бросил он.

 

Глава 48

— Сядь, — сказала Марта Тумбли, — глотни коньяку. Похоже, у тебя шок.

Я взял стакан слегка дрожащей рукой. Рассказал, что произошло.

— Все было так, как говорил Футтер, — закончил я. — На всю операцию ушло лишь несколько секунд. Никто ничего не заметил. Марта, что будет с Квинком?

— Ты в самом деле хочешь знать? — спросила она.

— Нет. А ты?

— И я нет.

— Думаешь, Футтер сдержит слово?

— То есть услышим ли мы еще когда-нибудь о Квинке? Не думаю.

— Я не это хотел спросить, — сказал я. — Футтер не допросит еще пять грандов? Мы не сменили одного шантажиста на другого?

Она насмешливо взглянула на меня.

— Сейчас я тебе кое-что покажу.

Она пошла в спальню и вскоре вернулась с портативным диктофоном. Нажала на кнопку, и я услышал заключительную часть нашей беседы с детективом Люком Футтером.

Марта: Пять тысяч наличными вам, Люк? И все?

Футтер: Безусловно.

Марта: И мы навсегда избавимся от этого подонка?

Футтер: Обещаю.

Марта: Хорошо. Действуйте.

Футтер: Вот что мы сделаем…

Марта выключила запись.

— Господи Иисусе! — вскрикнул я. — Где он был?

Она шлепнула корейского слона по спине.

— Вот здесь. Он полый внутри, но тяжелый, чтоб заглянуть внутрь, надо потрудиться.

Я испустил вздох.

— Найди он диктофон, не знаю, как бы мы выкрутились.

— А я знала, что тщательного обыска не будет. Во всяком случае, не в моем присутствии, когда я похожа на Сэди Томпсон. Питер, хитрейший в мире мужчина при виде пары сисек и попки теряет рассудок. Этот коп так старался заглянуть мне под юбку, что плохо соображал. Ты заметил, что я заставляла его все повторять дважды. Если он когда-нибудь попытается продать нас, эта пленка заткнет ему рот. Я хочу сделать две копии. Одну для тебя. Держи ее в своем сейфе.

— Ты такая умная, что просто страшно!

— Не такая уж умная, — улыбнулась она. — Думаю, у меня еще будут трудности с детективом Люком Футтером. У меня, не у нас. Наверняка начнет крутиться вокруг да около, чтоб полакомиться даром.

— Ну и как с этим быть?

— Скажи ему, что у меня лишай, — быстро придумала она. — Я знаю хорошенькую молоденькую девочку по вызову, которую можно ему подсунуть. Она обдолбит ему мозги. За мой счет.

Я рассмеялся и проглотил коньяк. Мне стало гораздо лучше.

— Кстати, о хорошеньких молоденьких девочках, — сказала Марта. — У меня потрясающая новая клиентка. Зовут ее Корал, рекомендована нашей постоянной заказчицей. Питер, эта Корал — что-то необыкновенное. Высокая, гибкая, кожа как шелк, фантастическая фигура и такое прелестное личико, каких я давно не видала. Надо тебе самому заняться.

— Ладно, звучит неплохо.

Она поднялась.

— Прости, милый, что тороплю, но мой друг заявится примерно через час.

— Какой — юрист или политик?

— Друг у меня только один. Юрист — для дела, политик — для игр и забав. — У двери она обернулась с улыбкой. — С тебя пятерка. Футтер пил бурбон.

Я заплатил с большим удовольствием.

 

Глава 49

У нескольких других жеребчиков были постоянные клиентки — «жены». У меня — никогда. Все, кого я обслуживал, объявляли о своем полном удовлетворении, но мало кто заказывал второе свидание. Трижды я не встречался ни с кем.

Одна женщина высказала догадку на этот счет:

— Ты угадываешь каждое движение, знаешь, куда нажимать. Ты великолепный любовник. Единственное, чего тебе не хватает, — страсти. Не можешь чуть-чуть влюбиться?

Я не поверил ни единому слову. Тут была задета моя актерская гордость.

Когда Корал вошла в мою квартиру на Семьдесят пятой улице, я сразу понял, что хочу ее в «жены». Марта сказала правду, и даже не всю. Я решил устроить себе бенефис.

Чудные пшеничные волосы каскадом струились по гибкой спине. Матовая фарфоровая кожа, веселые синие глаза. Я счел ее нос божественным, пухлые губки желанными. Так бы и съел аккуратные ушки.

На ней был черный кашемировый свитер с воротом-хомутом, тисненый кожаный пояс и шерстяная юбка горчичного цвета. Свитер открывал безупречную шею, пояс подчеркивал осиную талию, узкая юбка обрисовывала ноги и бедра великолепных пропорций.

Она разговаривала на манер Таллулы Бэнкхед и громко хохотала над моими шуточками. На мой взгляд, не было в ней ни малейшего изъяна, кроме, пожалуй, золотого браслета в славянском стиле с маленьким бриллиантом. Да еще руки и ноги чуть великоваты.

Но только полный чурбан обратил бы внимание на эти крошечные дефекты.

— Ты артист, милый, ведь правда?

— Бывший, — ответил я. — Откуда ты знаешь?

— Что-то в тебе такое есть. Я люблю артистов.

Она умела озорно улыбаться, на миг высовывая язык. Я счел это неподражаемым.

— А ты никогда не выходила на сцену? — спросил я. — Ты достаточно красива.

— Спасибо, милый. Да. Я мечтала о театре. Хотела стать певицей. У меня было несколько ангажементов в маленьких клубах, но муж заставил бросить это занятие.

— Как ему только не стыдно, — сочувственно сказал я. — Ты, наверно, производила фурор. А что ты пела?

— О, — протянула Корал, шаловливо улыбаясь и высовывая язычок, — чаще всего про любовь.

Я не мог дождаться, когда обнажится это мягкое тело, и не дождался. В спальне она попросила меня раздеться, но сама не сделала ни малейшей попытки снять одежду.

— Я разочарован, — пришлось заявить мне.

— Не будешь, милый, — сказала она, — обещаю.

Раздевшись, я потянулся к ней, но она отодвинулась.

— Постой, постой, — сказала она, — просто лежи тихонько, а я займусь делом.

— Как хочешь, — чуть-чуть сердито сказал я.

Она села на край постели и накрыла меня своими пушистыми волосами. Ее пухлые губы прильнули к моим соскам. Я почувствовал укус. Потом она взглянула на меня, полуприкрыв глаза.

— Нравится? — прозвучал ее низкий голос.

— Мне все нравится. Но я хотел бы, чтоб ты позволила мне…

— Ш-ш-ш, лежи спокойно. Я сама все сделаю.

И она сама все сделала своими холодными пальцами и влажным ртом. Ее опытность поражала, и я подумал — в который уж раз, — какая прекрасная у меня профессия.

— Мне нравится твое тело, — тихо сказала она. — Такое чудесное мужское тело.

Я терпел ее умелые действия сколько мог. Потом закричал и рванулся. Она не выпустила меня. Я ощутил остроту ее зубов и всхлипнул.

Обезумев, я грубо полез ей под юбку, яростно тиская плоть. И там под шелковыми трусиками нащупал самый настоящий пенис и яички.

— Сюрприз! — прокричала Корал.

 

Глава 50

В ноябре бизнес оживился. Кроме трех борделей на Западной Семьдесят пятой и Шестьдесят восьмой улицах, у нас была небольшая, но пользующаяся растущим спросом служба мальчиков по вызову. Появились перспективы и у службы сопровождения.

Возникли кадровые проблемы. Мой штат состоял примерно из сорока жеребцов. Из них лишь половина постоянных, на которых можно было положиться. Белые, черные, испанцы, представители Востока и один чистокровный индеец-чероки.

Остальные — временные, которые наезжали в Нью-Йорк в свободное от работы время, или женились и выходили из бизнеса, или безнадежно просиживали в ожидании приглашения на телевидение. Освободившись, они обычно связывались со мной, но нам все время требовались новые «таланты».

Я снова отправился к Солу Хоффхаймеру. Сунул конверт в окошечко, за которым сидел агент, и сказал:

— Четыре сотни. Наличными. Мелкими купюрами. Пересчитайте.

Хоффхаймер не притронулся к конверту. Он просто взглянул на него.

— Что я делаю? — удивленно спросил он.

— Зарабатываете деньги, — ответил я. — Деньги не пахнут. Это просто зеленые бумажки. На грязную двадцатку можно купить столько же, сколько на чистую.

— Это по-вашему.

— У нас проблемы, — коротко сообщил я. — Нам нужно побольше парней. Слишком много временных. Я должен создать ядро из постоянных сотрудников.

— Ядро, — сказал Сол. — Хо-хо. Богатая идея.

— Поэтому, — продолжал я, не обращая внимания на его замечание, — прошу вас дать в торговых бюллетенях краткие объявления. За мой счет.

— Требуются жеребчики? Так и писать?

— Ну, ладно. «Требуются молодые люди на хорошо оплачиваемую работу». Что-нибудь в этом роде. Могу сочинить за вас.

Агент молчал.

— Сол, — мягко сказал я, — вы можете выйти из этого дела, когда пожелаете. По моим сведениям, вы уже заработали около двух грандов. Если у вас временный приступ раскаяния, я поищу кого-нибудь другого.

Хоффхаймер не ответил.

— Дайте листок бумаги, — сказал я. — Я напишу текст объявления прямо сейчас.

Другой проблемой оказался график. На его разработку стало уходить столько труда и времени, что я всерьез подумывал о покупке небольшого компьютера.

Многие клиентки делали заказ на определенное время. Другие — на определенного парня. Несколько постоянных посетительниц заказывали одного и того же партнера на одно и то же время единожды, дважды и трижды в неделю.

Я обсудил эти трудности с Мартой, и мы признали, что настало время снять квартиру в Ист-Сайде.

— Три спальни, — говорил я, делая пометки, — которыми можно пользоваться двенадцать часов в сутки. Это позволит нам за день обслужить максимум тридцать шесть клиенток. Не думаю, что мы справимся силами нынешнего персонала, но двадцать, по-моему, вполне реально.

— Конечно, — сказала Марта. — Тогда месячный доход составит шестьдесят тысяч. Половину жеребцам. Остается тридцать на арендную плату, прочие расходы и нам. Пожалуй, можно снять квартиру тысяч за пять в месяц.

— Многовато, — заметил я. — Однако хорошая квартира окупится с лихвой.

— Ну, разумеется. Постараемся найти что-нибудь подходящее за меньшую цену, но будем готовы к расходам. Сложность в том, что ни у кого из нас нет времени на поиски. Я знаю, как ты занят, а сама не могу уйти из «Баркаролы» до нового года. Питер, мой приятель-юрист много разъезжает и имеет дело с недвижимостью. Может, его попросить приглядеть что-нибудь?

— А за услуги придется платить?

— Не обязательно. Мало кто ищет квартиру за пять тысяч долларов в месяц, и он вполне может получить гонорар от владельца или агента по недвижимости.

— Отлично. Три или четыре спальни. И квартира должна быть меблированной.

— Я ему скажу.

— И еще… — вспомнил я. — С тобой хочет встретиться детектив Люк Футтер. Неофициально.

— Проклятье! — гневно воскликнула Марта.

 

Глава 51

Когда Артур Эндерс пригласил меня пообедать, я сразу понял, что произойдет, но охотно согласился. Мы сидели в ресторанчике на Западной Семьдесят второй улице, в том самом кабинете, где был завербован Эндерс. Только на этот раз ели мы устриц и отборный филей, запивая бутылкой «Поммар» за сорок долларов.

Артур, как всегда, был бледен и смущен. Дважды он ронял нож и так сильно подавился куском филея, что мне пришлось хлопать его по спине.

За кофе и коньяком «Реми Мартин» он несколько расслабился, но что-то все еще тяготило его. Тогда я сказал:

— Ты решил уйти.

Эндерс тупо кивнул.

— Может, объяснишь почему? Ты получаешь хорошие деньги.

— Дело вовсе не в деньгах. Я даже не мог бы назвать никаких разумных причин. Я просто чувствую что-то неладное.

— Тебя мучит чувство вины? Моральные соображения? Все это дерьмо.

— Наверно, — с несчастным видом сказал Артур. — Отчасти, по крайней мере. Но главное то, кем я выгляжу в собственных глазах. Подонком.

— Подонком? Что это, черт побери, значит? Выходит, и я подонок?

— Послушай, к тебе это не имеет никакого отношения. Это касается только меня и моей дальнейшей жизни.

— А как ты собираешься жить дальше? Доить семью?

— Как-нибудь проживу.

— Конечно, — кивнул я. — Спагетти и фрикадельки у «Блотто», пока ты пыхтишь над пьесой, которую никогда не закончишь. И даже если закончишь, шансов продать ее — один на триллион.

— Тогда напишу другую, — смело заявил Артур. — Получится лучше, я уверен.

Я уставился на него.

— Ты просто ссыкун, вот ты кто. Думаешь, у тебя талант? Я тоже считал себя талантливым, и видишь, к чему это привело.

— Надо было держаться.

— И долго? — с жаром воскликнул я. — Пока не смогу без грима изображать тень отца Гамлета? Господи, Артур, рано или поздно — скорее всего рано — мы все уйдем из этой долбаной жизни. Жизнь коротка и драгоценна. Ты в самом деле хочешь пустить ее по ветру?

— По-моему, я пускаю ее по ветру, трахая незнакомых баб за деньги. Если жизнь так драгоценна, может, надо попытаться сделать что-нибудь стоящее?

Я не мог согласиться с этим. Дезертирство Артура терзало меня. Среди сплошных подонков никто в отдельности не чувствует себя подонком. Одинокий герой опасен.

— Что же такого плохого мы делаем? — спросил я. — Кому от этого вред?

— Мне, — грустно признался Эндерс. — Я даже не могу понять, в чем дело. Я только знаю, что, отказавшись, буду чувствовать себя гораздо лучше.

— Тогда и на конуру твою больше нельзя рассчитывать?

— Нельзя. Там стоит запах секса.

— Если там и стоит какой-то запах, то это запах денег. Ладно, ты ставишь нас в трудное положение, но как-нибудь справимся.

Мы медленно допивали коньяк. Я смотрел через стол на этого бледного, трясущегося крольчонка и вдруг почувствовал прилив восхищения и любви к тому, кого считал одним из величайших в мире неудачников.

— Артур, мы сможем остаться друзьями?

— Господи, — сказал Эндерс, — конечно. Я бы очень хотел. Правда. К тому же мне интересно посмотреть, что с тобой будет дальше.

— Да, — кисло улыбнулся я. — Мне тоже.

 

Глава 52

Оскар Готвольд был похож на китайского болванчика с большой круглой головой. Казалось, толкни ее, и она начнет раскачиваться из стороны в сторону без остановки. Из-под полосатого пиджака выпирает круглый животик. Вокруг сияющей лысины серебрится венчик волос.

У адвоката изящные руки с идеально отполированными ногтями и аккуратные ножки в начищенных до блеска штиблетах. Острые глазки изумленно взирают на погрязший в коррупции мир. Несмотря на некоторую свойственную этому человеку сумрачность, в его звучном голосе часто слышатся насмешливые нотки.

— Я пришел к такому мнению… — говорил он, переводя взгляд с Марты на меня.

Он пришел к мнению, что характер нашего бизнеса с его оживленным пешеходным движением диктует необходимость поисков в Ист-Сайде квартиры с отдельным входом.

— Вам нужно укромное местечко, — сказал он, — где любопытство соседей, привратников, лифтеров и прочего люда можно свести к минимуму.

По мнению Готвольда, отвечающих нашим требованиям квартир, с учетом желаемого размера и расположения, найдется немного. Отдельный дом был бы идеальным решением, однако цены тут явно неподъемные.

— Но ты хоть что-нибудь нашел, Оскар? — спросила Марта.

Он не спешил с ответом. Испытав наше терпение описанием нескольких абсолютно неприемлемых вариантов, он наконец сообщил, что его помощнику известна фешенебельная квартира на крыше современного двадцатидевятиэтажного дома на Восточной Восемьдесят первой улице возле Третьей авеню. Три спальни, в четвертую можно легко превратить кабинет. Полностью меблированная, включая постельное белье и кухонную утварь.

— Можно переезжать хоть завтра, прихватив только зубную щетку, — заверил он нас.

Эти апартаменты арендовал на три года человек, уехавший в Рим, пока не уладятся его недоразумения с налоговым управлением США. На это время он сдает ее помесячно, главным образом крупным корпорациям, которые размещают там живущих за городом служащих и иностранных гостей.

В доме триста квартир, рассчитанных на представителей деловых кругов. Днем дежурят два привратника, ночью — один. В систему охраны входит сигнализация во всех квартирах и скрытые видеокамеры на каждом этаже, которые выходят на монитор к дежурному швейцару.

— Но самое замечательное, — продолжал адвокат, — что на крышу идет отдельный лифт — вот вам и собственный вход. Подняться нельзя, пока не переговоришь через домофон с хозяином квартиры, который нажимает кнопку вызова лифта.

— Оскар, — сказала Марта, — ты в самом деле видел эту квартиру собственными глазами?

— Я ее видел собственными глазами, — заверил он. — По моему мнению, она прекрасно отделана. В современном стиле. Стекло и металл. Громадная гостиная в бежевых и песочных тонах. Красивые ковры. Три спальни разного цвета — розовая, голубая и зеленая. Три ванные и уборная. Терраса, кабинет, буфетная, кухня, столовая.

— Боже, — сказал я. — И сколько же все это стоит?

Оскар Готвольд взглянул на нас с озорной усмешкой.

— Семьдесят пять сотен в месяц.

Мы молчали.

— Они не хотят заключать договор больше, чем на год, — сказал юрист. — На случай, если хозяин уладит свои налоговые проблемы и пожелает вернуться. Если вы снимете ее на год, полагаю, они могут снизить цену до семи тысяч. Первый взнос за два месяца вперед.

— Это больше, чем мы рассчитывали, — осторожно напомнил я.

— Знаю, — кивнул Готвольд. — Но по крайней мере взгляните на нее.

— Хорошо, — решила Марта.

— Ну и ладно. А теперь можно дать один непрошеный совет?

— Конечно.

— Учитывая гм… специфику вашего бизнеса, я пришел к мнению, что вам надо бы придумать какое-то прикрытие, если решите снять квартиру. Управляющему и швейцарам, разумеется, придется заплатить. Но даже при отдельном лифте других жильцов могут заинтересовать частые визитеры.

— И что вы предлагаете? — спросил я.

— Ну… — произнес адвокат с проказливой улыбкой, — какое-то предприятие, не вызывающее подозрений, — м-м-м… респектабельная ассоциация, чтоб оправдать мелькание ваших гм служащих и клиентов.

— Бутик? — предположила Марта.

— Нет, — сказал Готвольд, — дом для этого не приспособлен. Какой-то иной вид услуг. Я думал о чем-то вроде школы йоги или какой-нибудь восточной эзотерической религии…

— О школе? — спросил я. — Я могу обучать актерскому ремеслу.

— В самом деле? Актерская школа? Совсем неплохо. Вполне понятно, почему лифт вечно занят. Можно даже повесить скромную табличку.

— «Театральная академия Питера», — выпалил я.

— Просто чудо! — просиял Оскар Готвольд.

 

Глава 53

На День благодарения Дженни Толливер уехала к родителям. У Артура Эндерса была назначена встреча. Марта Тумбли схватила жестокую простуду. Кинг Хейес, Уолкотт Сэндз и другие жеребцы планировали обед с выпивкой у «Блотто». Я получил приглашение, но отказался. Мне хотелось провести вечер в одиночестве.

Странное желание, ибо я не принадлежал к числу людей, черпающих наслаждение в уединении. Только в последнее время вдруг почувствовал, что устал от людей. Я нуждался в тишине и покое, чтобы поразмыслить.

Собственных «сцен» в моем праздничном графике не было, поэтому после позднего обеда я пошел домой и хорошенько выспался. Вечер провел у телевизора, попивая водку из нового фигурного с завитками шведского стакана.

В беззаботном настроении часов в десять принял душ, побрился и надел новый смокинг. Похлопав по карманам, чтоб убедиться в наличии новой золотой зажигалки «Дюпон» и модных в этом сезоне сигарет «Голуаз Блю», выплыл во тьму и дождливую морось ночи.

Взяв такси, поехал в знакомый бар в Ист-Сайде, где по вечерам играл пианист, но обнаружил, что он закрыт по случаю праздника, и велел шоферу ехать к отелю «Паркер Меридиан» на Западной Пятьдесят седьмой улице.

Элегантный коктейль-бар был переполнен, все столики и банкетки заняты, но я нашел местечко в углу, возле стойки, и заказал полбутылки шампанского. Зажег сигарету, попробовал вино и важно огляделся вокруг.

Я оказался единственным одиночкой. Несколько чисто мужских компаний, немного чисто женских, и масса прильнувших друг к другу пар. Я не завидовал, только ласково глядел на влюбленных, желая им счастья.

Марта была права, обвинив меня в «мягкости» и романтизме, и ее насмешки заставили меня трезво взглянуть на свою деятельность.

Но я счел ее реализм циничным. Попивая шампанское и разглядывая смеющиеся парочки, я вдруг понял, что торгую вовсе не плотью.

Я торгую мечтами.

Эти женщины, платившие за «сцену» сотни долларов, не гнались ли они за мечтой? Возьмем ту, что просила своего любимого партнера, талантливого имитатора, изображать в постели Кларка Гейбла, или ту, что приносила с собой баночки с взбитыми сливками, или ту, что ложилась в постель только под пение Марио Ланца…

Я убеждал себя, что помогаю им осуществить самые заветные мечты, удовлетворить самые сокровенные желания.

Я выступаю в роли психотерапевта, говорил я себе. Даю им возможность выразить себя.

Удовлетворенный этой ролью, я заказал еще полбутылки шампанского и любовно погладил шелковый лацкан смокинга.

 

Глава 54

Рассказывая Марте о «сцене» с Корал, я ждал, что она свалится на пол от смеха. Но она вытаращила глаза.

— Невероятно! Питер, я видела много красавчиков транссексуалов, но могла бы поклясться, что Корал — женщина.

— Зато я могу поклясться, что она, он, оно — не женщина, — сердито буркнул я.

— Извини, — смиренно сказала Марта. — Но согласись, что она, он, оно похоже на прелестную лисичку.

— Забудем об этом, — решил я. — Ты не виновата.

Она кивнула.

— У меня другая проблема. Одна дама по имени Бекки жаждет «сцены». Вдова, с кучей денег и богатых знакомых, которых могла бы посылать к нам.

— Ну и в чем проблема?

— Бекки — восемьдесят четыре года.

— Святители небесные!

— Послушай, может, какой-нибудь завалящий жеребчик захочет похвалиться, что трахнул старушку?

— Брось, таких не найдется.

— Ну, не знаю, — задумчиво сказала Марта. — Когда я работала в Чикаго, один клиент рассказывал, как в Перу спал со столетней.

— Ну, это уж слишком.

— А я верю, — бодро заявила она. — Такова жизнь. Питер, займись ею сам!

Я тяжело вздохнул.

— Если у нее случится сердечный приступ, ты будешь отвечать.

Бекки оказалась маленькой, кругленькой, веселой женщиной с копной седых, чуть подсиненных волос. Лицо гладкое, как персик, живые коричневые глаза и дьявольская улыбочка. Массивные кольца на всех пальцах, включая большие.

Я помог ей сбросить шиншиллу.

— Какой чудесный, роскошный мех, — сказал я.

— Нравится? — с удовольствием спросила она. — Сынок, у тебя хороший вкус. Я купила ее в прошлом году, и, представь себе, одна из моих невесток сказала: «Мама, зачем вам в вашем возрасте такая шуба?» Как тебе нравится! Она считает, что я не успею порадоваться обновке!

— Забудьте об этом, — посоветовал я. — Вы будете жить вечно. Сколько у вас детей?

— Пятеро, четырнадцать внуков и три правнука. Все, слава Богу, в добром здравии.

— Великолепно! — улыбнулся я. — Представляю себе список рождественских подарков.

— Я даю деньги, — сказала Бекки. — Они всегда кстати, и еще не было случая, чтоб кто-нибудь их вернул. А ты женат, сынок?

— Разведен. По правде говоря, хорошенькие девочки меня не интересуют.

— Дело твое, — пожала она плечами, — но как бы не пожалеть. Мой брак был очень счастливым, дай Бог каждому. Я прожила в супружестве пятьдесят восемь чудесных лет.

— Отчего умер ваш муж?

— Подавился рыбьей костью, — сказала Бекки. — На званом обеде. Самое интересное, что Моррис терпеть не мог рыбу. Он ел ее просто из вежливости.

В спальне я восхитился бельем из натурального шелка с белыми кружевами. — Из Франции, прямо из Парижа, — гордо сообщила она. — Люблю красивые вещи. — Она пытливо осмотрела мое обнаженное тело. — У тебя красивая фигура, сынок, но ты жутко худой. Наверно, ешь как попало.

— Ну что вы, — запротестовал я. — Питаюсь продуктами исключительно калорийными, богатыми витаминами.

— А ребра почему торчат? — Она привлекла меня к себе. — Слушай, сынок, не бойся сделать мне больно или чего-нибудь повредить. Я крепкая старая курочка.

Она оказалась не просто крепкой, а буйной, взяв инициативу на себя, так что мне несколько раз пришлось цепляться за спинку кровати, чтоб не слететь на пол.

Упругое бархатистое тело, маленькие розовые груди, гладкие ляжки, мягкие податливые ягодицы. Хотел бы я иметь такую форму в восемьдесят четыре года.

Она увлекла меня в погоню, и настал момент, когда я, заразившись ее страстью, забыл о возрасте. Она владела новыми для меня трюками, и поспевать за ней было непросто.

Когда мы наконец дошли до конца, я рыдал, вопил, стонал, визжал, как сумасшедший. Бекки успокаивающе тронула меня за плечо, и я решил, что Моррис вовсе не подавился рыбой, а умер от изнеможения.

Бекки стала постоянной клиенткой, перебрав всех «жеребцов» в моей «конюшне». Ребята прозвали ее «бабушка Мозес» и полюбили за острый добрый юмор, за готовность выслушивать профессиональные проблемы и давать мудрые советы.

Каждый раз, приходя на свидание, она приносила жеребцу коробку вкусного домашнего печенья.

 

Глава 55

Оскар Готвольд позвонил агенту по недвижимости, который связался с управляющим «Делакруа», который велел одному из швейцаров впустить Марту Тумбли и меня осмотреть квартиру.

Швейцар, сообщив, что зовут его Макс, поднялся с нами в отдельном лифте. На двадцать девятом этаже он отпер дверь, сказал, чтобы мы не спешили, захлопнули за собой дверь и уходя связались с ним.

Мы медленно обошли квартиру. Гостиная в самом деле была огромной, остальные комнаты удобными, отделка не слишком кричащей.

Спальни, ванные и кухня были полностью меблированы, с постельным бельем и всевозможными аксессуарами. В гостиной и хозяйской спальне стояли телевизоры. Радиоаппаратура в нише и динамики в других комнатах.

С угловой террасы открывался вид на юг и запад. Мы увидели кусочек Центрального парка, крыши Манхэттена, Вест-Сайд и далеко на горизонте Нью-Джерси.

Вернувшись, мы прикинули, как разместить в обширном фойе приемную, а в кабинете офис.

— Недавно одна клиентка, — говорила Марта, — попросила устроить обед, на который хотела прийти с подружкой, чтоб жеребцы сначала послужили официантами, а уж потом взялись за дело. Я сказала, что у нас нет таких возможностей. В этой квартире можно устраивать вечеринки. Ты видел кухню?

Осмотрев квартиру, мы спустились, вернули ключи Максу, потом отправились к Марте. Был снегопад, к вечеру перешедший в дождь, и тротуары стали предательски скользкими. Марта взяла меня под руку. Всю дорогу мы шли молча.

Дома уселись за подсчеты. Самый крупный платеж — двадцать одна тысяча — взнос за месяц и задаток еще за два, после чего нам предстояло ежемесячно выплачивать по семь тысяч в месяц, плюс телефон, электричество, стирка, взятки управляющему и швейцару, Солу Хоффхаймеру и прочее.

— По-моему, Футтер, увидев эти апартаменты, поднимет цену до пяти сотен в месяц, — сказал я.

— Нам понадобится горничная как минимум на восемь часов в день, — добавила Марта. — И уборщицы. Накинь еще триста в неделю.

Можно было кое-что сэкономить, отказавшись от студии на Западной Шестьдесят восьмой улице и моей квартиры на Семьдесят пятой. Но апартаменты, бесспорно, требовали немалых средств.

Если работать по двенадцать часов с полудня до полуночи, можно обслуживать в среднем по двадцать пять клиенток в день. Тогда при шестидневной рабочей неделе месячный валовой доход составит примерно шестьдесят пять тысяч долларов, из которых после уплаты жеребцам останется тридцать две тысячи пятьсот.

Даже если вычесть отсюда арендную плату и накладные расходы, останется солидная сумма. По моим расчетам, можно было получить чистыми двадцать две тысячи в месяц. По прикидке Марты — двадцать.

— На каждого десять грандов — неплохо, — сказала она. — Пожалуй, решимся.

— Решимся, — кивнул я.

 

Глава 56

В связи с новой квартирой у меня возникла серьезная личная проблема. Что соврать Дженни Толливер, объясняя мой переезд в фешенебельные апартаменты в Ист-Сайде? Я лихорадочно перебирал десятки абсолютно неубедительных доводов. Конечно, можно было сказать правду, но я не решался.

А все обернулось так, что беспокоиться мне не пришлось.

Мы договорились вместе провести Сочельник — переодеться, пообедать в «Четырех временах года», потом отправиться в ночной греческий клуб потанцевать и перекусить.

Я купил Дженни ожерелье из искусственно выращенного жемчуга в длинном футляре из черного бархата, выложенного белым сатином. Выложил тысячу долларов, не моргнув глазом. В полупомешанном состоянии я облекался в смокинг с новыми ониксовыми запонками от Тиффани и маленькой орхидеей в петлице.

Но когда она открыла мне дверь, я увидел на ней замызганный старый фланелевый халат, подпоясанный шнурком. Дженни была ненакрашена.

— Что случилось? — встревоженно спросил я. — Заболела?

— Входи, — холодно сказала она. — Мне надо с тобой поговорить.

«О-хо-хо», — подумал я.

— Сегодня я проходила мимо «Королевских дланей», — она пристально смотрела на меня, — и решила заглянуть поздороваться.

— А… — встрепенулся я. — А я вчера не работал.

— Менеджер сообщил, что ты там вообще не работаешь. И не работал с прошлого года. Питер, почему ты мне врал?

— Не врал. Ну, не совсем врал. Можно мне выпить?

— Нет, — сказала она. — Чем ты занимаешься? Все эти новые наряды, дорогие рестораны — откуда у тебя деньги?

— Наследство, — неожиданно для себя выпалил я. — Богатый дядюшка.

— Еще один богатый дядюшка? У тебя их просто неисчерпаемые запасы. Питер, скажи мне правду. Во что ты впутался?

— Ну… гм… это длинная история.

— Ничего, у меня есть время.

Я прошелся по комнате, избегая ее открытого прямого взгляда, расстегнул пальто, сдвинул шляпу на затылок.

— Питер, — спокойно сказала она, — ты снимаешься в порнофильмах?

— Что? — рассмеялся я. — Ну конечно нет. Да они ничего и не платят. — Я решился. Надо сказать ей что-то близкое к правде. — Это женщина, — тихо сказал я, уставившись в пол. — Пожилая, одинокая женщина. Она дает мне деньги.

— Ты — жиголо?

— Нечто вроде этого.

— Ты спишь с ней?

— Да нет, — поспешно заверил я. — Ничего подобного. Я же сказал, это пожилая женщина. Ей как минимум семьдесят. Я просто хожу с ней в рестораны. И на хоккей. Она любит хоккей. Но никакого секса. Никакого. Она просто очень одинока.

— Как ее зовут?

— Эээ… Марта Тумбли.

— Где она живет?

— В Ист-Сайде.

— Как часто ты с ней встречаешься?

— Дважды или трижды в неделю.

— И она тебе платит?

— Да.

— Сколько?

— Ну… пятьдесят — сто за вечер. Примерно.

— Значит, в неделю ты получаешь несколько сотен долларов?

— Ну… около того… — нерешительно подтвердил я. — Иногда больше.

— И на эти деньги покупаешь новые пальто, костюмы, рубашки, обувь, драгоценности?

— М-м-м… видишь ли, иногда она делает мне подарки.

— Черт тебя побери! — заорала она. — Хватит врать! Считаешь меня слабоумной? Ты понимаешь, что я должна чувствовать? Ведь речь идет вовсе не об одной женщине, так?

— Так, — кивнул я.

— Так. Значит, женщин много. Много. Ты трахаешься за деньги, правда?

— Да нет же, — запротестовал я.

— Нет? Водишь их всех на хоккей?

— Ты не понимаешь, — возмутился я и быстренько познакомил ее со своей миссией освободителя бедных замученных женщин от комплексов и разочарований.

Пока я ораторствовал, Дженни Толливер встала и ушла на кухню. Вернулась она со стаканом бренди, но только с одним — для себя. Села в кресло, когда-то считавшееся моим, и молча продолжала слушать мои речи, а когда я наконец выдохся, спокойно сказала:

— Самое худшее — хуже не придумаешь, — что ты сам в это веришь. Тебе всегда хорошо удавалось обманывать себя. Всегда!

— Это нечестно! И неправда. Надо же мне зарабатывать на жизнь? Я реалист. У меня нет работы, поэтому я…

— А тебе когда-нибудь приходило в голову, — перебила она, — что ты просто плохой актер?

— Это по-твоему, — обиженно сказал я.

Она глотнула бренди, глубоко вздохнула.

— Пожалуй, тебе лучше уйти.

Губы ее задрожали, мне почудились слезы в ее глазах, но в этом я не был уверен.

Я смотрел на нее с восхищением. Какая женщина! Другой такой мне никогда не найти. Сейчас я вдруг понял, что теряю ее — всю целиком, и чудесное тело, и щедрую любовь.

Я попытался пустить в ход все свое обаяние, успешно сработавшее в случае с Артуром Эндерсом.

— Дженни, — с печальной улыбкой проговорил я, — мы сможем остаться друзьями?

В глазах ее вовсе не было слез. Она сурово смотрела на меня.

— Нет, — сказала она, — не думаю.

 

Глава 57

Я шагал по Бродвею, нашел наконец автомат и позвонил Марте.

— У тебя вечер свободен? — спросил я.

Голос ее звучал невнятно.

— Что случилось? — язвительно поинтересовалась она. — Получил отставку?

— Нечто в этом роде.

— Я тоже. Давай приезжай.

Ловить такси пришлось минут двадцать. И всю дорогу мимо Центрального парка таксист сварливо жаловался на маленькие чаевые в канун празднования Рождества Христова.

— Ну что за дерьмо! — восклицал он.

— У всех свои трудности, — сообщил я ему.

На Марте было облегающее вечернее платье без бретелек, сверкающее серебром, рыжие волосы красиво уложены, лицо искусно накрашено. Она сбросила серебряные вечерние туфли, взглянула на мой смокинг, криво усмехнулась.

— Мы с тобой парочка на славу, — сказала она. — Оба одеты, и обоим некуда деться.

— Хочешь пойти куда-нибудь? — предложил я. — За мой счет.

— Слишком поздно. Я уже почти пьяная. Возьми там… наливай.

Она ела копченого угря, запивая сливовицей. Консервная банка и бутылка стояли возле нее на полу.

— Я пас, — сказал я, сморщив нос. — Можно мне лучше арманьяку?

— Давай. Что стряслось с твоей старой подружкой?

— Она узнала, чем я занимаюсь. Так что все кончено.

— Мне очень жаль, Питер, — сочувственно проговорила она.

— Рано или поздно это должно было случиться. И все равно, как пинок в живот. Она мне нужна. А что у тебя?

Она хлебнула сливовицы.

— У моего старичка жена с детишками уехала на праздник в Тобаго. Он собирался присоединиться к ним через пару дней, а Сочельник провести со мной. Мы хотели пообедать в каком-нибудь уединенном местечке — мне впервые предстояло показаться с ним на людях, — потом вернуться сюда к нашим играм. В последнюю минуту все рухнуло. Какая-то шишка-политик пригласил его на обед, и он не смог отказаться. Страшно расстроен, но что из этого?

— Мне очень жаль, Марта, — посочувствовал я.

Она пожала плечами.

— Так или иначе, он за все заплатит.

— Ничего, если я сниму пиджак и галстук?

— Будь как дома. Накинь на дверь цепочку, иди сюда, сядь рядом.

Я обнял ее голые плечи, и она прижалась ко мне. Пахло от нее причудливой смесью: мускусный привкус плоти, легкий фруктовый аромат духов, копченый угорь и сливовица.

— Расскажи мне о твоем друге, — сказал я. — Он богат?

— У его жены есть деньги. Она из высшего общества, страшно честолюбивая. Кажется, хочет стать «первой леди».

— Шутишь?

— Ничуть. Вполне возможно. Тип, с которым он сегодня обедает, имеет большое влияние в политических кругах. Если решится поддержать моего, тот быстро взлетит наверх. Может быть, станет нашим следующим губернатором.

— Ого!

— Отличный кандидат — высокий, красивый, сильный, женатый, дети фотогеничные. Внушительно смотрится на экране телевизора, а женино семейство награбило довольно, чтоб провести кампанию на высшем уровне.

— Ты не хочешь сказать мне, кто он?

— Нет. Поцелуй меня.

Губы ее пахли копченым угрем.

— Ну, ладно, увертюра закончена, — сказала она. — Пошли, забудемся в страсти.

В спальне мы медленно раздевались, обсуждая дела на следующую неделю: надо подписать с «Делакруа» договор об аренде, перечислить деньги, нанять горничную, купить небольшой столик и стул в приемную, подключить телефоны, позвонить в электрическую компанию и т. д.

Я уже разделся и собирался лечь рядом с ней, как вдруг спохватился:

— Одну минуту.

Вернулся в гостиную и вытащил из кармана длинную бархатную коробочку. Я протянул ее Марте, поцеловав в щеку.

— Счастливого Рождества, дорогая.

Она одарила меня улыбкой, открыла футляр и охнула.

— Прелесть, — сказала она. — Просто прелесть. Спасибо. Твой подарок висит в шкафу. Прямо на виду. Иди посмотри.

Я посмотрел и нашел темно-бордовый кашемировый халат. Я улыбнулся. Моя бывшая жена и другие знакомые женщины — Дженни, а теперь Марта — все дарили мне халаты.

Я накинул его.

— Сидит прекрасно, — объявил я. — Спасибо. Я очень рад, что у нас с твоим другом одинаковый размер.

— Ты покрупней, — сказала она, — особенно там, где надо. А я очень рада, что твоя подружка выставила тебя прежде, чем получила жемчуг. Счастливого Рождества, дорогой.

Когда я вешал халат на место, в шкафу что-то стукнуло. Я поднял упавшую вещь.

— Зачем это? — спросил я, разглядывая витую кожаную плеть. — Не знал, что ты скачешь с гончими по полям.

— Игры да забавы, — небрежно сказала она. — Повесь ее и ложись в постель.

Она решила надеть жемчуг, и я помог застегнуть ожерелье. Потом мы занялись любовью. Наше соитие обернулось истерической битвой. Нежности не было. Одно отчаяние. Непристойные клички. Потом, опустошенные, мы откинулись и сокрушенно взглянули друг другу в глаза.

— Боже, — вдруг всхлипнула Марта. — Обними меня.

И я ее обнял.

 

Глава 58

В канун Нового года я все еще упаковывал последние вещи. Моя квартира была сдана Уолкотту Сэндзу, а вещи — одежда, пластинки, книги, кассеты, рукописи пьес — отправлены в Ист-Сайд.

В этот последний день я лихорадочно запихивал в два новых чемодана от Марка Кросса рубашки, галстуки, драгоценности, туалетные принадлежности, бутылки и почти три тысячи долларов наличными, которые остались после уплаты моей доли арендной платы и задатка за новые апартаменты.

Услышав в полночь крики и шум фейерверка, я хлебнул шампанского, закончил укладываться и лег спать. Проснулся бодрым, принял для поправки еще одну порцию, плеснув в спиртное апельсинового соку.

Чтобы обставить отъезд из Вест-Сайда подобающим образом, я нанял огромный лимузин «кадиллак», который прибыл ровно в три. Шофер взял багаж, я запер за собой дверь и не стал оглядываться назад. На душе было радостно и легко.

День выдался холодный, тихий и ясный. Снежинки поблескивали на деревьях в Центральном парке, солнце играло в окнах ист-сайдских небоскребов. В лимузине оказалось тепло, пахло дорогой кожей. Достаточно высокий класс.

В «Делакруа» швейцар Макс помог мне с багажом. Я сунул ему банкноту, которая явно произвела на него впечатление, и он стал необычайно внимательным. В кухне на столе стояла бутылка арманьяка с запиской от Марты: «Добро пожаловать в новую обитель».

Я сходил в магазин на Третьей авеню за сандвичами, жареной картошкой и бутылкой темного пива «Левенбрау». Вернувшись, начал раскладывать свои пожитки в кабинете и главной спальне.

Закончил я около полуночи, открыл Мартин коньяк и налил себе стакан. Выпил его на террасе, постоял у парапета, глядя на лежащий внизу город.

Там сверкали россыпи огней, похожих на бриллиантовые, рубиновые, изумрудные ожерелья. В ночи город казался роскошным, он манил, подмигивал, сулил надежды.

Я долго смотрел на эту роскошь, гордясь тем, чего достиг, и гадая, что ждет впереди.

Но было жутко холодно, я продрог и вернулся в дом.

 

Глава 59

В январе едва не разразилась катастрофа. Виновником неожиданного несчастья стала погода.

Озноб, прогнавший меня с террасы, был предвестником волны холода, вторгшейся из Канады, которая сковала льдом Восточное побережье, принесла пронзительный ветер, снег, метель. Город погрузился в оцепенение почти на две недели. В один страшный день, когда на ветру было минус двадцать, к нам смогли добраться всего четыре поистине железные женщины.

Спасла нас служба мальчиков по вызову. С началом снегопада телефон звонил не переставая — первый признак охватившей клиенток клаустрофобии.

Верные долгу жеребцы, зажав под мышкой обойные каталоги, наперекор метели спешили на помощь изнемогающим от страсти заказчицам. Чаевые были высокими, и мы вышли из положения с наличными.

К середине месяца погода начала проясняться, а вместе с нею и наши перспективы. В воскресенье для жеребцов был устроен коктейль, чтобы познакомить их с новым рабочим местом и новой системой оплаты труда.

Марта Тумбли, выступавшая в роли хозяйки, была лично знакома с присутствующими — с некоторыми довольно близко, — и ее приветственная речь привлекла всеобщее внимание.

Она сообщила, что сама собирается вести прием в фойе за столиком. Клиентки будут предварительно оплачивать «сцену» наличными, а после ухода заказчицы — разумеется, удовлетворенной — жеребец получит свои пятьдесят долларов.

Это сообщение вызвало радостный отклик.

После «сцены» жеребцам следует побыстрее освободить помещение, чтоб можно было привести спальню в порядок. Если кто-то из жильцов «Делакруа» задаст вопрос, надо отрекомендоваться студентом «Театральной академии Питера».

Это заявление вызвало неподдельное оживление.

— Главное, — подчеркнула Марта, — оперативность. Дамы ждать не любят.

В качестве добавочного стимула жеребцам, добившимся высокой производительности труда, была обещана ежемесячная премия в сотню долларов.

Эта перспектива вызвала аплодисменты, и Уолкотт Сэндз предложил тост за успех нового предприятия.

 

Глава 60

В течение первой кошмарной недели Марте Тумбли приходилось ежедневно пробираться к новой обители по сугробам. Она принесла с собой фотокопию списка клиенток бутика «Баркарола», которую после некоторых колебаний выкрала в последний день пребывания на посту менеджера.

А еще она привела Николь Редберн, представив ее как «леди, которая взяла на себя Люка Футтера». Я удивился. Марта описывала молоденькую и хорошенькую девушку по вызову, а я не обнаружил в ней этих внешних качеств. Как минимум, двадцать шесть, и ее внешность скорее настораживает, чем привлекает.

Я заварил свежий кофе, и мы уселись в гостиной, жалуясь на погоду и обсуждая дела. Мне вдруг открылось, что обе женщины связаны искренней дружбой, несмотря на взаимные шутливые подначки. Никки называла Марту мадам Дефарж, а Марта обращалась к ней мисс Сиська.

Близился вечер, снова пошел снег. По прогнозу высота снежного покрова могла достичь шести-десяти дюймов. Леди собирались отправиться куда-нибудь обедать, но я уговорил их остаться и довольствоваться консервированным супом, жареными цыплятами и салатом.

Они охотно согласились, скинули туфли и занялись готовкой, пока я смешивал водку с мартини. Женщины обсуждали достоинства и недостатки своих профессий, а я улыбался, слушал и внимательно разглядывал Николь Редберн.

Она была почти одного со мной роста, а по комплекции — копия Эберхарда Фабера. Длинные черные волосы с единственной светлой прядью. Треугольное, сужающееся к подбородку лицо. Пухлые вывернутые губы, громкий смех. В громадных бездонных глазах впору утонуть.

Она была закутана в несколько свитеров, и я не мог оценить фигуру, только угадывал тонкость, силу и гибкость. В ней не было ничего от мягкости Дженни Толливер, зато чувствовалась тайная сила, какой в Дженни никогда не было.

Когда Марта объявила, что мы работаем под маркой «Театральной академии Питера», Николь предложила зарегистрировать в телефонном справочнике наш номер под названием фирмы, а не под моей фамилией. Я поинтересовался, пользуется ли она прикрытием.

— Только из налоговых соображений, — серьезно ответила она. — Я — школьная учительница. У меня есть лицензия. При желании берусь за временную работу в частных школах в Манхэттене. Учительница я неплохая, и это дает мне официальный статус. О школьном заработке я отчитываюсь до последнего пенни.

— А что вы преподаете?

— Английский устный и письменный. Я специалист по английской литературе. Раньше работала на полной ставке. В нашем деле — всего два года.

— Два замечательных года, — усмехнулась Марта.

— Два прибыльных года, — серьезно заметила Николь.

Мы собрались на кухне и, готовя еду, выпили по доброй порции калифорнийского шабли.

Потом в кабинете пили арманьяк под зловещий прогноз погоды, передаваемый по телевидению. На улицах останавливались автобусы, такси не выходили из гаражей.

— Проклятье! — сказала Марта. — Если мы хотим попасть домой, Никки, давай двигаться.

— Послушайте, — предложил я, — у нас тут три спальни. Почему бы вам не остаться? Пижаму могу одолжить.

— Как ты, Марта? — спросила Никки.

— Годится, — ответила ее старшая подруга. — Только в задницу пижаму, я сплю голой.

— А я возьму, — сказала Николь. — Спасибо, Питер.

Мы посмотрели по телевизору идиотский фильм, допили коньяк, сходили на кухню за шоколадным пудингом, потом разошлись по отдельным спальням.

Когда пробило полночь, я лежал, читая экземпляр не принятой к постановке пьесы под названием «Все по местам!». Настоящий кошмар, но для меня там была хорошая роль. Перечитывая ее в тысячный раз, я представлял, какую конфетку мог сделать бы из этой роли.

Дверь приоткрылась, просунулась голова Николь Редберн.

— Привет!

— Привет!

— Можно?

— Конечно.

Она закрыла за собой дверь. На ней была моя пижамная куртка. Длинные, мускулистые голые ноги, ноги бегуньи. Оливковая кожа. На правом бедре маленькое пятнышко — бархатный кружочек.

— Я просто зашла, — сказала она. — Никакого секса, ладно?

— Ладно, если объяснишь, почему Марта называет тебя мисс Сиська.

Она расстегнула куртку, и объяснений не потребовалось.

— Невероятно, — признал я. — И скольких мужчин они ослепили?

— Я осчастливила многих. У тебя есть пилочка для ногтей?

— Несессер в ванной.

Она вышла из ванной, разглядывая прибор.

— Восемьдесят девять центов! — воскликнула Никки. — Какой грабеж! Точно такой я купила на распродаже за пятьдесят девять.

Я засмеялся.

— Тебе так важно сэкономить тридцать центов?

— Уверяю тебя, я как ястреб слежу за каждым пенни.

Она села на край моей постели, поджав ногу. Пижамная куртка расстегнута, но под ней белые трусики-бикини. Тело крепкое и костистое. Ребра и бедренные суставы на виду.

— Ты здорово смотришься! Как поддерживаешь форму?

— Трижды в неделю хожу в спортивный клуб.

— Вот чем мне следовало бы заняться!

Она откинула одеяло и простыню и посмотрела на мое обнаженное тело.

— Ты в полном порядке, — сказала она, — славный петушок, — и снова накрыла меня. Потом посмотрела на свои ногти и стала оглядывать спальню. — У тебя здесь красиво, Питер.

— Еще бы, за такие деньги.

— Марта мне говорила, — сказала она. — Не волнуйся, всегда можно съехать.

— Если снегопад когда-нибудь кончится. А у тебя как дела?

— Не жалуюсь. За прошлый год я заработала почти пятьдесят грандов. Не считая учительской зарплаты.

— А какая зарплата?

— Как минимум сто. За постель больше.

— Тебя кто-то ведет?

Она взглянула на меня.

— Нет. Было на первых порах. Но с финансовой точки зрения это не имело смысла, и я от него избавилась.

— Каким образом?

— Один из моих постоянных клиентов — крепкий парень — позаботился. Дал ему нахлобучку.

— Нахлобучку?

— Ну, знаешь, — взмахнула она рукой, — башку проломил. После того я его больше не видела. Стала абсолютно самостоятельной.

— А где ты берешь новых клиентов?

— В основном по знакомству. У меня полно знакомых специалистов по связям с общественностью, и я легко договариваюсь. Проколы случаются редко. Надеюсь лет десять еще продержаться. Но даже имея пятьдесят тысяч в год, инвестиционного капитала не сколотишь.

— За десять лет ты заработаешь полмиллиона.

— Мало, — покачала она головой. — Я вкладываю деньги под десять процентов в муниципальные облигации, свободные от налогов, и, выйдя на пенсию, буду иметь всего пятьдесят тысяч в год.

— Всего! Мне бы хватило.

— Учти, что инфляция в среднем составляет десять процентов в год. Когда булка хлеба будет стоить десять долларов, нынешние пятьдесят грандов превратятся в кусок дерьма.

Я вздохнул.

— Ничего не понимаю во всех этих финансовых тонкостях.

— Ты хочешь сказать, что не пытаешься обеспечить свое будущее?

— Никогда не думал об этом.

— Так подумай. Ты что-нибудь знаешь об акционерных обществах, холдинг-компаниях, контролируемых одним лицом, страховой пенсии?

— Ничего, — признался я. — Но хотел бы узнать. Не просветишь ли меня?

— Охотно. Я не спец по финансам, но основы могу изложить.

— Грандиозно, — сказал я. — Может, пообедаем как-нибудь вместе?

— Почему бы нет? Марта даст мне твой телефон. Будет приятно встретиться. Только никакого секса. Идет? Я не дарю того, чем торгую. Надеюсь, ты меня понимаешь.

— Вполне, — согласился я. — Никакого секса. И мы будем друзьями?

— Мой единственный друг — Марта.

— А как вы познакомились?

— Она когда-то работала в Чикаго у моей матери. А мадам Дефарж — моя бабушка.

Николь пошла в ванную положить несессер на место. Вернувшись, она подсела ко мне и поцеловала в щеку. Пахло от нее чем-то непонятным.

Поднялась возле кровати во весь рост, распахнула пижаму, позируя.

— Неплохо для старушки? — спросила она. — Правда?

Сильное, крепкое тело, нервное, гибкое, как у барракуды. Я понял, что в постели она способна свести с ума.

— Крыша может поехать, — ответил я. — Сколько тебе лет, Никки?

— Двадцать четыре, — честно сказала она. — Дело идет к тридцати. Спасибо за гостеприимство, Питер. Ты хороший парень. Правда-правда.

Взмахнув рукой, она исчезла. Я выключил лампу в изголовье, натянул одеяло, закрыл глаза. Перед ним все еще стояло это смуглое сухое тело, гладкие бедра и невероятно острые соски.

Я дремал, но в комнате становилось все холодней, и я беспокойно заворочался. А потом, примерно через час, в спальню, в постель, пробралась Марта и согрела меня.

 

Глава 61

Тем январем, вдобавок к погоде, наш бюджет подорвали непредвиденные расходы.

Так, например, безнадежно недоставало постельного белья и полотенец, и пришлось закупать простыни, пододеяльники, личные и банные полотенца дюжинами. Теперь белье стали менять после каждой «сцены». «Это повысит класс обслуживания», — настаивал я.

Когда бизнес набрал обороты, мы наняли через агентство горничную на полный рабочий день. Базальтовочерная гаитянка по имени Пэтси объявила, что ей пятьдесят восемь лет. «Тогда мне — двадцать три», — сказала Марта.

Мы прикинули, что Пэтси, как нелегальная иммигрантка, будет рада работать за две сотни чистыми по сорок восемь часов в неделю.

Ей потребовался час, чтобы понять, что происходит, после чего она запросила триста.

Мы сдались. Работала Пэтси как дьявол и к тому же оказалась изумительной поварихой. Мы даже выплачивали ей премию, когда она задерживалась по пятницам дольше обычного и готовила свой фирменный буйабесс.

Следующую брешь в финансах пробил детектив Люк Футтер. Он хотел тысячу в месяц.

— Послушайте, — с противной ухмылкой сказал он, — в Ист-Сайде все намного дороже. Потом в Вест-Сайде я работал на своей территории. А тут надо подмазывать еще трех-четырех парней. Я хочу сказать, это их кормушка. Радуйтесь, что отделались грандом в месяц.

Поворчав, мы заплатили, надеясь обеспечить себе надежную защиту от уличных полисменов и прочих представителей закона.

Предусмотрели в бюджете взятки служащим «Делакруа». Управляющий, язвительный насмешник, употреблявший «Шанель № 5», просил триста в месяц в ценных бумагах. Не зная, чем ублажить трех привратников, мы наконец решили обратиться за советом к старшему над ними, Максу.

Пригласили его наверх, предложили пива, рассказали, чем занимаемся. Макс — прошедший жизненную школу на улицах Бруклина грек с непроизносимой фамилией и густыми, торчащими в разные стороны черными усами — внимательно выслушал и спросил:

— Никаких шумных сборищ?

— Абсолютно, — заверил я.

— Никаких пьянок?

— Исключено, — сказала Марта. — И никаких наркотиков. Наши клиентки — настоящие леди, и мальчики умеют себя вести.

— Это обойдется вам в две сотни в месяц, — сказал Макс, закручивая усы. — Одна мне. Семьдесят пять — другому дневному швейцару, и двадцать пять — ночному придурку.

— А если они не согласятся? — спросил я.

— Пусть только попробуют, — свирепо сказал Макс.

Кроме того, дважды в неделю работали уборщицы, приходили непомерные счета за стирку, электричество и телефон, и все ближе и ближе подступал срок большой февральской арендной платы в семь тысяч долларов.

Но когда погода улучшилась, пошел поток клиенток, и наш дневной доход стал расти. Семь клиенток — 14 января, двенадцать — 20-го, шестнадцать — 23-го, двадцать одна — 29-го. В последний день месяца мы вышли на заветный уровень: «Театральную академию Питера» посетили двадцать пять «студенток».

— Мы все-таки их сделали! — победно вскричала Марта.

 

Глава 62

Переехав на новую квартиру, я решил сократить число «сцен» с собственным участием и полностью посвятить себя менеджменту. Даже при том, что с полудня до восьми на посту была Марта, возникали проблемы, требующие моего личного вмешательства.

Пришлось, например, обратить внимание на ребят, которые взяли моду опаздывать или отлынивать. Поскольку такое случалось раза два-три в неделю, мне ничего не оставалось, как подменять отсутствующих, чтобы не потерять клиентку.

На исходе месяца возникла «сцена» не только внеплановая, но и беспрецедентная.

Я составлял в кабинете график на следующую неделю, когда вошла Марта и присела на краешек стола.

— Небольшая проблема, — сказала она. — Тут в фойе женщина требует «сцену». Говорит, подруга порекомендовала обратиться к нам. Подругу ее я знаю — она постоянная наша клиентка — и позвонила ей. Она подтвердила. Я объяснила новой гостье — зовут ее Конни, — что по нашим правилам надо сначала сделать заказ по телефону, а она зарыдала. Питер, она жутко нервничает. Может, возьмешься?

— А как она выглядит?

— Достаточно презентабельна. Причесавшись и подкрасившись, могла бы быть привлекательней. Хочешь? Синяя комната свободна.

Минутку подумав, я согласился.

— Ладно. Торговля вразнос не по мне, но другого выхода нет. Присылай ее.

Конни не просто нервничала, она была на грани истерики. Лицо белое как мел, руки дрожат, глаза блестят, уголок рта подергивается.

Марта была права: прическа и макияж пошли бы ей на пользу. Кроме того, можно было наведаться и в «Баркаролу»: одета она была в какой-то бесформенный мешок, совершенно скрывавший фигуру.

Я встретил ее в Синей комнате, налил два бокала белого вина, представился и пошел запереть дверь.

— Нет, только не это! — завопила она голосом, сорвавшимся на визг.

— Хорошо, — спокойно сказал я. — Я не закрываю — видите? Почему бы вам не сесть, не выпить вина, и мы как следует познакомимся.

Говорил в основном я. Трудно было угадать ее реакцию. Сидит, словно палку проглотив, закусив губу, руки сжала, пытаясь унять дрожь. Я с опаской ждал, что она вот-вот взорвется как бомба.

— Послушайте, Конни, — сказал я так мягко, как только мог, — если вы хотите все отменить, леди в приемной вернет вам деньги.

Она долго молчала, потом прошептала:

— Нет, я хочу через это пройти!

— Хотите, я задерну портьеры?

— Оставьте, мне надо все видеть.

— Может быть, вы разденетесь?

— Отвернитесь.

Я послушно отвернулся и быстро разделся сам. Когда я пристраивался рядом, она лежала на спине, прикрыв грудь руками, зажмурившись. Теперь это была не палка, а камень, ее даже трясло от напряжения.

— Конни, — ласково сказал я, — вы ведь не девушка?

Она яростно помотала головой.

— Хорошо! Я не собираюсь насильничать. Как только захотите меня остановить, скажите. Доверьтесь мне. Вы мне верите?

Кивок.

Я погладил ее спутанные волосы. Я нежно коснулся ее. Мне нравилась эта роль, и я увлекся. Кончики пальцев. Легкое касание губ. Любовный шепот. Я заставил ее опустить руки. Водил ладонью по ее телу. Тихонько сказал, как она прекрасна.

Глаза ее оставались закрытыми.

— Посмотри на меня, — уговаривал я. — Ты ведь сказала, что хочешь видеть.

Веки дрогнули, чуть приоткрылись. Она взглянула мне в глаза.

Я улыбнулся.

— Вот он я. Такой же испуганный, как ты.

Понадобилось время. Много времени. Но наконец я вошел в нее. Она недвижно лежала, уставившись поверх моей головы в потолок.

— Не больно? — спрашивал я. — Хочешь меня остановить?

Она ничего не сказала, и мой порыв стал угасать. И тогда, словно почувствовав это, она ответила. Тело ее оттаяло, ожило, разошлись, изогнувшись, ноги, она прижала меня к себе, затрепетала.

— Я тебе нравлюсь? — допытывалась она. — В самом деле?

— Я люблю тебя. Ты желанная. Ты прелесть. Фантастика.

Тело ее стало податливым и мягким. Я радостно пахал, и она застонала. Глаза ее увлажнились, и в конце мы оба кричали дикую песню. И потом она не выпустила меня, а прижала покрепче.

— Конни, — сказал я, — что с тобой произошло?

— Меня изнасиловали.

Я отшатнулся, глядя на нее.

— О Боже. Когда?

— Два года, три месяца и четырнадцать дней назад.

— И сейчас в первый раз…

— Да, — сказала она.

 

Глава 63

Я взял со стола Сола Хоффхаймера треснувшую кофейную чашку и понюхал ее.

— С каких пор вы стали разогреваться в десять часов утра?

— С тех пор, как начал работать на вас.

— Вы работаете не на меня. Вы работаете на себя.

— Да бросьте, — устало сказал агент, махнув рукой. — Что вы сегодня продаете — раковую опухоль?

— Я ничего не продаю. Я раздаю. — Я бросил на стол конверт. — Восемь сотен. Неплохое приданое?

— Есть чем гордиться, — буркнул Хоффхаймер.

— Сол, послушайте. Объявления прекрасно сработали, я нашел через вас несколько хороших ребят. Но мне приходится тратить много времени на предварительные переговоры. Больше половины дают от ворот поворот.

— И что?

— А то, что вы очень помогли бы, взяв эти беседы на себя.

Агент молчал.

— Ваша ставка повысится, — твердо продолжал я. — Сто пятьдесят за каждого жеребчика. Может быть, гранд в месяц.

— А может быть, год за сводничество.

Я пожал плечами.

— Любой бизнес связан с риском. И чем выше прибыль, тем выше риск.

Агент выплеснул содержимое из кофейной чашки, вынул из стола пинтовую бутылку дешевого виски и дрожащей рукой налил чашку с верхом.

— А кем я буду, получив повышение по службе? Подтиральщиком?

— Вы считаете это каким-то нездоровым, тайным бизнесом, — разозлился я. — Ничего подобного. У нас прекрасная комфортабельная квартира. Наши клиентки — богатые, хорошо одетые женщины. Многие из них вращаются в порядочном обществе. Некоторые служат в крупных корпорациях. Такие женщины не станут мараться. Сол, мы оказываем профессиональные услуги в чистой, приятной обстановке.

Хоффхаймер с любопытством поглядел на меня.

— Вы действительно верите в это дерьмо собачье?

— Верю, потому что это правда. Я не хочу иметь ничего общего с деятельностью ниже первого класса.

Прежде чем вернуться к себе, я зашел в аптеку на Таймс-сквер и купил упаковку презервативов «Фурекс».

 

Глава 64

Просмотрев законы, имеющие отношение к организации частных школ в штате Нью-Йорк, Оскар Готвольд посоветовал нам подумать об акционерном обществе. Потом предложил открыть чековый счет «Театральной академии Питера», оплачивая с него все официальные расходы — телефон, электричество, аренду и так далее. Он предупредительно сообщил, что для организации бухгалтерского дела мы можем воспользоваться услугами двоюродного брата его жены, молодого дипломированного бухгалтера-ревизора.

— Вам, конечно, не хочется терпеть убытки, — продолжал юрист. — Но сжульничать с накладными расходами очень легко. Важно иметь бумагу, которую можно предъявить на будущий год налоговой инспекции. У нас полно времени, чтоб продумать фиктивные операции.

Готвольд предостерег нас с Мартой от получения ежемесячного заработка чеком «академии», объяснив, что ее декларированные доходы не смогут оправдать огромную зарплату. Вместо этого можно получать объявленное жалованье раз в неделю чеками по сто долларов, и с них выплачивать подоходный налог. Двоюродный брат его жены подсчитает, сколько нам надо вносить в банк каждый месяц для покрытия официальных расходов.

Так мы открыли текущий счет «Театральной академии Питера». Одновременно был начат прием «наличных» чеков от постоянных клиенток.

Другое новшество, предложенное поначалу в шутку, оказалось столь прибыльным, что мы ввели его в практику.

Когда важная клиентка заказывала для подружки «сцену» в подарок на день рождения, я для забавы предложил выпускать стодолларовые подарочные сертификаты.

Идея понравилась, и мы сделали заказ на изготовление на фальшивом пергаменте свидетельств, дающих право получить один урок в «Театральной академии Питера». Сертификаты имели бешеный успех, так что пришлось печатать второй тираж. «Следующим шагом станут кредитные карточки», — сказала Марта.

Создание «академии» привело к одному нежелательному последствию: несколько юнцов явились узнать о расписании, преподаваемых предметах и плате за обучение.

Большинство из них Марта отшила, объяснив, что мы принимаем только людей с пятилетним профессиональным стажем. С тех, кого это не останавливало, она запрашивала сто долларов в час — достаточно, чтобы обескуражить самых назойливых потенциальных гениев.

Тем временем бизнес набирал силу, и в первую неделю февраля все три наши спальни не пустовали ни минуты. Мы собирались превратить в рабочее место кабинет, но решили отложить это дело, пока не накопим денег.

 

Глава 65

Я обсудил финансовые нововведения с Николь Редберн, которая была страшной скрягой и с чрезвычайной ловкостью решала уникальные проблемы нашего бизнеса.

— Это индустрия услуг, — толковала она мне. — А когда обслуживаешь клиентов, всегда сталкиваешься с трудностями.

Обычно она, предварительно позвонив, забегала к нам несколько раз в неделю, поздно утром или вечером после свидания.

Время от времени мы с ней обедали вместе в нашей квартире, когда уходила последняя клиентка и последний жеребец. Она всегда ела одно и то же: бифштекс с бутылкой вина и пирожные.

Оставаясь ночевать, она делила со мной большую постель в главной спальне. Объявленный ею закон — «никакого секса» — оставался нерушимым. Чем ближе мы становились, тем меньше это для нас значило.

Я уже лежал, читая «Вэрайети», когда обнаженная Николь вышла из ванной, только что из-под душа с полотенцем на голове. Я видел, как она встала перед большим, во весь рост, зеркалом и стала внимательно разглядывать себя.

— По-моему, неплохо, — крикнул я через комнату.

— Как страшно состариться, — сказала она, глядя на свое отражение. — Ты когда-нибудь думаешь об этом?

— Не больше двадцати четырех часов в сутки.

Я рассказал ей об отвергнутых пробах, когда продюсеры и режиссеры искали «кого-нибудь помоложе», и о том, что на Бродвей каждый год вливаются новые толпы красивых, талантливых юношей.

— У нас то же самое, — задумчиво произнесла Никки.

Она уселась на кровати, скрестив ноги, и стала мазать ногти ярко-красным лаком.

— С каждым годом на улицах все больше молодых охотниц. Ты же читаешь газеты. Им по четырнадцать — пятнадцать лет. А то и меньше. Это опасные конкурентки.

— Надо быть полным идиотом, чтоб связаться с четырнадцатилетней.

— Дело в том, — пояснила она, — что, соответственно накрашенные и одетые, они выглядят совершеннолетними. Перед тобой просто хорошенькая, гладенькая цыпочка. Ну, мужик и пользуется. Какие там у петуха моральные принципы…

— Но ты в потрясающей форме, — заверил я ее.

— Конечно, но я уже не девочка. Поэтому и рассчитываю только на десять лет.

Я смотрел, как она трудится над ногтями, сосредоточенно, сжав губы, твердо держа кисточку.

— У меня был парень, который любил делать мне маникюр, — вспомнила она. — А сейчас он уехал.

— Никки, тебе не противно? Я имею в виду то, чем ты занимаешься?

— Нисколько, — сказала она. — Может быть, потому, что и мать моя занималась тем же. Она старалась держать меня подальше, но я понимала, что происходит. Всего, два года назад я вела честную жизнь. Но отказалась от нее совершенно сознательно.

Меня восхищала ее твердость. Она шла своей дорогой так же уверенно, как Дженни Толливер — своей.

— Сначала было трудно, — подтвердила она. — Я знала многих девушек, ставших алкоголичками или наркоманками. Некоторые покончили с собой. Чтобы держать себя в руках, нужна строжайшая самодисциплина.

— Верю, — сказал я. — Кругом одни извращенцы…

— Это не самое страшное. Самое страшное — начать, решиться продать, сдать внаем свое тело. Свихнуться можно.

— Но ты ведь решилась.

— Решилась. Мозги у меня неплохие, и я подошла к делу логически. Я даже составила перечень его достоинств и недостатков.

Она покончила с ногтями, плотно закрутила бутылочку с лаком, поставила ее на место. Легла на спину, поболтала ногой.

— Достоинства, — продолжала она, — это большие деньги, независимость, никакого расписания с-девяти-до-пяти, ощущение собственной силы, о котором я сейчас не хочу говорить. Недостатки: столкновение с законом, вероятность заполучить клиента, который окажется убийцей, и мысли о том, что будет, когда я состарюсь и поседею. В конце концов я решилась и никогда не жалела об этом. Подвинься, освободи местечко.

Она вытянулась рядом, сбросила полотенце, и я ощутил на губах пряди ее длинных черных волос. От нее исходил запах мыла и собственный, присущий ее телу, непонятный аромат. Гладкое бедро легко касалось моей ноги.

— Никки, на многих жеребцов мы вышли через моего бывшего театрального агента. Конечно, за плату, и мне хорошо известно, как он нуждается в деньгах. Только поэтому он согласился. Но его это гложет. Его мучит моральная сторона дела. Тебя никогда не терзала совесть?

— Никогда, — твердо сказала она. — Какая, к черту, мораль? Ее просто не существует. Я изучала историю и знаю, что многие знаменитые государственные деятели, художники, философы имели рабов. Тогда это вовсе не считалось позорным. Бывали времена, когда шлюхам оказывали почести и уважение. Солдаты пили кровь врагов, короли женились на собственных сестрах, а гаремы существуют до сих пор. Так что же такое мораль? Стыд, грех, вина — все это слова чужого, незнакомого мне языка.

— Но ты живешь в обществе, где эти слова имеют вполне определенный смысл, — возразил я.

— Ты уверен? Мораль как мода — каждый год новый стиль. И сегодня многие считают ее излишеством в обществе, где правят деньги и власть. Добродетель — это роскошь, которую могут позволить себе только нищие.

Я рассмеялся:

— Ты настоящий циник!

— Нет, просто трезво смотрю на вещи. Может, лет пятьдесят назад меня сожгли бы на костре. Но живу я здесь и сейчас. Давай спать.

Я выключил лампу в изголовье и улегся на бок, повернувшись к ней спиной. Она подвинулась поближе, крепко и нежно прижалась ко мне.

— Питер, — сказала она в темноте, — не поверишь, но ты первый мужчина, с которым я сплю. Именно сплю. Всю ночь.

— Ну и как?

— Хорошо, — ответила она. — Уютно.

 

Глава 66

День выдался замечательный — двадцать девять «сцен» и никаких проблем. Были два «дубля», так что дневной доход составил три тысячи триста долларов.

К одиннадцати вечера квартира очистилась. Я сидел в кабинете, распределяя полученную за день сумму. В дверь постучали. Заглянул Уолкотт Сэндз. Он только что обслужил последнюю клиентку.

— Привет, Сэнди, — сказал я, — заходи.

Жеребец, как всегда, был одет в стиле английского сельского джентльмена: светло-коричневые габардиновые слаксы, плотная куртка для верховой езды с кожаными заплатками на локтях, фуляровый платок на шее, мокасины из дубленой кожи.

— Тебе бы еще ружье прихватить, — заметил я. — Знаешь, для куропаток.

— Согласен. Найдется минутка, Питер?

— Конечно. Ты ведь пьешь скотч, верно? У меня тут «Шива».

— Пальца на два, пожалуйста.

Я пошел к буфету и налил две рюмочки, поднял свою.

— За наши успехи, — произнес я. — Дай Бог, не последние.

— Присоединяюсь, — ответил Сэндз.

Он выпил и плюхнулся в широкое кресло у стола. — День просто необыкновенный, — сообщил я. — Все в полном порядке. Все счастливы.

— Угу, — буркнул он, — получая по сотне за раз, ты должен чувствовать себя отлично.

— Не жалуюсь, — сказал я, начиная испытывать неопределенное беспокойство. — Однако у нас большие расходы.

— Ну да. Но тысяч пятнадцать в неделю остается?

— Когда как, — осторожно вильнул я. — Да и тебе не так уж плохо. Двести в неделю плюс премия за четырехчасовые сеансы.

Уолкотт Сэндз уставился в потолок.

— Я и не говорю. Дело выгодное, согласен. Но я решил слинять, Питер. Я знаю, ты уже составил график на следующую неделю, так что свое отработаю.

— Боже, — удивился я, крутнувшись в кресле, — вот это новость! В чем дело, Сэнди?

— Ну… — сказал жеребец, отводя глаза, — я встретил одну женщину, не клиентку, она не знает, чем я занимаюсь. Богатая леди, вдова. Хочет выйти за меня замуж. Это серьезно, Питер, глупо упускать такой случай.

— Ты все обдумал? Может быть, деньги хорошие, но разве тебе хватит одной женщины?

Теперь Уолкотт Сэндз смотрел мне прямо в глаза, и я знал, что он врет.

— Кто говорит об одной женщине? — спросил он. — Но жене я буду платить натурой, а то, о чем она знать не будет, никак ей не повредит.

— Если так, зачем бросать работу?

Сэндз покачал головой.

— Большой риск. Вдруг у нее есть друзья, которые здесь бывают? Господи, она и сама может заглянуть. Нет, Питер, я лучше завяжу.

— Ты точно решил?

— Абсолютно.

— Тогда остается только пожелать тебе счастья. Нам жалко терять тебя, дружище.

Мы задумчиво допили спиртное.

— Спасибо за все, что ты для меня сделал, Питер. Без этого я бы не протянул.

Я пожал плечами.

— Ты хорошо работал. Надеюсь, что все у тебя будет в порядке.

— Уверен, что будет, — улыбаясь, ответил Сэндз.

 

Глава 67

Двоюродного брата жены Оскара Готвольда, «молодого дипломированного бухгалтера-ревизора», звали Игнацием Самуэльсоном, но он разрешил нам называть его Игги.

Он был похож на борзого кобеля, тонкокостного и порывистого. На впалых щеках синела щетина. Длинные руки все время в движении: на что-то указывают, машут, рубят. Держит в зубах фарфоровую сигарету, затягивается, выпускает мнимый дым, стряхивает искусно нарисованный пепел. Даже фальшиво покашливает.

Он просмотрел наши текущие счета, указал, что оплачивать чеками «Театральной академии Питера», а что — наличными.

— Вся штука в том, чтоб свести количество бумаг к минимуму, — растолковывал он нам свои принципы. — Теперь что касается текущих доходов. Вы рассчитываете до конца года получать столько же, сколько за первые два месяца?

— Надеемся, — самоуверенно заявила Марта.

Игги выхватил из кармана небольшой калькулятор.

— Сумма, о которой вы говорите, — выпалил он, — это минимум три четверти миллиона. И максимум — миллион. Вычтем жалованье, накладные расходы, то да се, и каждому из вас в конце года придется по сотне грандов чистыми.

— Смеетесь! — удивилась Марта. — По сто тысяч каждому?

— Может, и больше, — заверил бухгалтер. — И что вы с ними собираетесь делать?

— Тратить, — сказал я.

— На что? — спросил Игги. — Вы зарабатываете на девяносто пять тысяч больше, чем декларируете. Покупаете недвижимость или «роллс-корниш», приходит налоговый инспектор и говорит: «Минуточку!» Если ваш образ жизни выходит за рамки объявленного дохода, вы попали в переплет.

— Черт, — воскликнула Марта. — Ну так что делать? Складывать деньги под матрас?

Дипломированный специалист принялся объяснять возможные пути и способы решения проблемы. Знакомый и дружески расположенный к нему биржевой брокер может помочь с инвестициями. Можно пустить деньги в дело: ссудить ресторатору, театральному продюсеру, любому бизнесмену, которому требуются наличные и который согласится не разглашать тайну нашего вклада.

— Это легко устроить, — продолжал Игги. — Сейчас проблем с вашими наличными нет. А в июле будут. Так что в данный момент я советую делать именно то, что вы собирались: тратить, тратить и тратить. Но не на крупные вещи. Одежда, драгоценности, путешествия — пожалуйста. Все, за что можно платить наличными, и никто не спросит, откуда они у вас. Хотите, чтоб я приходил каждый месяц?

Мы согласно кивнули.

— О’кей, — сказал он. — И каждый раз получать гранд. — Бухгалтер по-волчьи оскалился. — Заодно подсократим баланс.

Когда Игги ушел, мы сели в кабинете и посмотрели, друг на друга.

— Марта, — сказал я, — мы вступаем в большой бизнес.

— Боишься? — спросила она.

— Немножко. Все происходит слишком быстро.

— Брось, малыш. Не такое уж это крупное дело. Господи, Никки одна проворачивает пятьдесят тысяч в год.

— Что будет дальше? — полюбопытствовал я. — Мы почти вышли на предельный уровень. Три спальни заняты по двенадцать часов в день. Больше мы не потянем.

— Сосредоточимся на мальчиках по вызову, — сказала она. — Расширим этот филиал.

И мы стали обсуждать, как повысить доходы от службы сопровождения. Ни ей, ни мне не пришло в голову, что лучше остановиться на достигнутом.

 

Глава 68

Когда я переехал в «Делакруа», моя светская жизнь рассыпалась в прах. Но в конце февраля дела пошли гладко, и я пригласил Артура Эндерса в апартаменты на обед.

Он явился точно в условленное время, ахая и моргая, с бутылкой шампанского местного розлива. У меня не хватило духу сказать, что в кухонном погребке стоит ящик марочного «Круга».

Размеры гостиной, грандиозная терраса, три роскошные спальни произвели на потенциального драматурга надлежащее впечатление. Но подлинное его восхищение вызвал кабинет с ореховыми панелями.

— Ей-богу, — сказал он, — хотел бы я иметь такую квартиру! Ты далеко ушел, Питер.

— Ага, — засмеялся я, — на другой конец Парка. Давай закусим и выпьем.

Мы ели отборное мясо с печеной картошкой и китайской капустой. Перед обедом выпили негрони, за обедом — «Марго» 1978 года, а после обеда потягивали ананасовый «Куантро».

— Помнишь, у «Блотто»? — спросил Эндерс. — Спагетти и фрикадельки?

— Стараюсь не вспоминать, — ответил я. — Пошли в кабинет. Там выпьем твое шампанское, ладно?

Мы уселись в кресла, водрузив ноги на мой стол.

— И долго привыкают к такой жизни? — поинтересовался Артур.

— Около двух минут, — сказал я. — Хочешь взяться за работу?

Эндерс отрицательно покачал головой.

— Но все равно, спасибо.

— Ну, как знаешь. Деньги тут легкие, Артур. Расскажи, как твоя пьеса?

— Черт побери, с ней столько хлопот! Пишу седьмой вариант. Я встретил парня, который ведет мастерскую в Виллидже. Он связан с одним скромным театриком. Обещал взглянуть, когда закончу. У них бывают неофициальные читки, тогда автор может послушать, как она звучит, сделать поправки…

— Я знаю, как это делается, — суховато заметил я. — А деньги у этого парня есть?

— Да нет, откуда? Жалкие гроши. Но есть шанс, что пьесу прочитают. Черт с ними, с деньгами!

Я укоризненно покачал головой:

— Как это не по-американски!

— Пожалуй, — согласился Эндерс. — Я просто хотел сказать, что для меня они не имеют значения.

Он потянулся за бутылкой и, наливая бокалы, заморгал:

— Кстати, я должен сделать одно признание.

— Давай исповедуйся, — легкомысленно сказал я, ничего не подозревая.

— Я видел Дженни Толливер. Столкнулся с ней как-то вечером на Коламбус-авеню и предложил пойти к «Блотто» выпить пивка. Честно, Питер, так и было. Я хочу сказать, что не собирался специально приглашать ее, честное слово.

— Верю, — бросил я, напрягшись, но не показывая виду.

— Она мне сказала, что вы расстались. Правда?

— Да.

— Ну, мы еще пару раз повидались. Надеюсь, ты не сердишься?

— Почему я должен сердиться? Дженни имеет полное право встречаться со всеми, с кем хочет.

Эндерс взглянул на меня.

— Она ведь узнала, чем ты занимаешься, правда?

— Да.

— Она не сказала, но я догадался. Я признался, что какое-то время тоже участвовал в этом. Она считает, что раз я от вас ушел, все в порядке. Питер, она замечательная женщина.

— Я знаю.

— А какая красавица! Никогда такой не встречал. Я просто горжусь, когда нас видят вместе.

— Я знаю.

— И умница. Она действительно размышляет о разных вещах, и у нее такие оригинальные идеи! Она ужасно…

— Ты допивай шампанское, Артур, — сказал я. — Пожалуй, мне лучше перейти на коньяк.

 

Глава 69

Мы получали хорошие деньги, не отрицаю, но не только они привлекали меня к нашему бизнесу. Он был сродни театру. Он удовлетворял мою страсть к драматическому искусству.

И нарушение закона — оно тоже разжигало и волновало. А партнеры! Марта Тумбли, Люк Футтер, Никки Редберн, Оскар Готвольд, Сол Хоффхаймер — какие типажи. А жеребцы и клиентки.

И пышная декорация — апартаменты.

Но самое замечательное, конечно, заключалось в отсутствии пьесы. Полная импровизация. Я на лету приспосабливал свою роль к изменяющимся обстоятельствам. Тут нужен был быстрый ум и сотни масок. Однако иногда на первом плане оказывались статисты.

Было поздно, Марта уже ушла, и я сидел в приемной за столиком. Должна была прийти еще одна клиентка: женщина по имени Берта, рекомендованная нашим постоянным заказчиком.

Выделенный жеребец ждал в Зеленой комнате — латыш-акробат с таким сочетанием согласных в имени, что мы называли его просто Майк. Я знал, что он уйдет с началом карнавального сезона, а пока получает по паре банкнот в неделю от верных ему клиенток, которые уходят после «сцены» с вытаращенными глазами.

Звякнул интерком, властный женский голос объявил: «Это Берта», — и я нажал кнопку вызова лифта. Когда открылась дверь фойе, я увидел не одну, а двух дам, и поднялся им навстречу.

На них были несколько старомодные норковые шубки, слишком длинные и слишком широкие. Обе высокого роста, но та, что постарше, оказалась широкой в плечах и в бедрах: грузная женщина с тяжелым бульдожьим лицом.

Командирша носила шляпку от «Минни Перл». Женщина помоложе была без шляпы, мышиного цвета волосы собраны в тугой пучок — если б его распустить, они оказались бы длинными. На мой взгляд, ей было около тридцати. Приятное бледное лицо. Очки с толстыми стеклами.

— Добрый вечер, леди, — сказал я. — Меня зовут Питер. Вы вместе? Кто из вас Берта?

— Я Берта, — громко объявила мегера. — Я сделала заказ. Но не для себя. Для моей дочери. Это Энни. Не горбись, Энни.

— Хорошо, мама, — сказала дочка, не в силах поднять на меня глаза.

— Берта, а вы подождете свою дочь? — как ни в чем не бывало поинтересовался я, словно мы ежедневно принимали родителей с детьми.

— Конечно, — отрезала она. — Иди с ним, Энни.

— Хорошо, мама, — слабым голосом ответила дочь.

Я повел Энни в Зеленую комнату. Она плелась за мной, словно на эшафот. Вернувшись в фойе, я увидел, что Берта сидит за столом, сбросив шубу, под которой обнаружилось нечто страшное в коричневых тонах.

— Не хотите ли выпить бокал вина? — вежливо спросил я.

— Я не пью спиртного, — объявила она.

Я понимающе кивнул.

— И не курю.

За это я мысленно снял перед ней шляпу, но ничего не сказал, потом напомнил:

— С вас сто долларов, будьте добры.

Она вытащила две новенькие бумажки по пятьдесят, помяла их, удостоверившись, что не прилипла третья.

— Сколько это продлится? — спросила она.

— Заказ сделан на час, — сообщил я с предельной любезностью.

Она издала звук, похожий на «пфу».

— Глупая девчонка. Индивидуальности столько же, сколько у головастика. И совершенно неопытна, если вам ясно, что я имею в виду.

Она испытующе поглядела на меня, а я только кивнул.

— Надеюсь, ваш человек знает, что делает.

— Все наши сотрудники имеют высокую квалификацию, мэм, — заверил я ее.

— Я уже все перепробовала. Ребенок такой пугливый, такой замкнутый. Я устраивала ей встречи с чудесными молодыми людьми из лучших семей, но никто не перезванивал дважды. И стоит ли их упрекать?

Я не ответил. Я твердо знал, на чьей стороне.

— Я хочу, чтоб она кое-что узнала о жизни, — продолжала Берта. — Сидит целыми днями дома с книжками. Портит глаза и фигуру. Ей всего двадцать пять, а выглядит лет на десять старше. Она не способна поговорить ни со мной, ни с мужчинами, ни с кем. Иногда мне кажется, что девочка просто слабоумная. Что ей нечего сказать.

Я подумал: была ли у бедной Энни такая возможность?

— Она кажется такой заторможенной, — почти сердито толковала мать. — Я водила ее к десятку докторов, но все сказали, что никаких психических отклонений нет. Последний прописал длительные прогулки, физические занятия на свежем воздухе, но когда мне однажды удалось выпихнуть ее из дома, я через два часа увидела ее на скамейке с книжкой. Как вам это понравится! Надеюсь, нынешний эксперимент прочистит ей мозги. Она такая мямля!

Берта все говорила и говорила без умолку, и я понял: Энни выводит мать из себя молчаливым повиновением ее приказам, никогда не выражая собственных желаний, и снова погружается в мир книг. «Возможно, — подумал я, — чтоб сохранить рассудок».

Несомненно, этот час оказался одним из самых долгих в моей жизни. Я все еще слушал ворчание старой карги, когда наконец послышался смех и стукнула дверь Зеленой комнаты.

В накинутой на плечи шубке в фойе вплыла Энни, выпрямив спину, закинув голову. Очков на ней не было, а волосы рассыпались по плечам.

— Энни! — взвыла ее мать. — Что с твоими волосами? И где твои очки?

— Мама, — сказала Энни, сияя от счастья, — идите к черту!

 

Глава 70

В начале марта возникли новые обстоятельства, имевшие важные последствия для будущего.

Кое-кто из клиенток по завершении «сцен» несколько раз поинтересовался, нельзя ли как-то скоротать время в наших апартаментах, прежде чем отправиться на следующий прием. Мы провожали таких посетителей в столовую, закрывая дверь, чтобы не нарушать тайну личности других гостей. Скрашивая ожидание, они частенько просили вина, серьезно опустошив наши запасы спиртного, и мы стали брать за выпивку по два доллара. Никто не возражал. Я взял на себя роль бармена, а Пэтси охотно прислуживала, радуясь чаевым.

Когда несколько женщин попросили организовать небольшую закуску, мы стали накрывать столик на четверых. Пэтси готовила несложные блюда, чаще всего салаты. Четыре доллара с человека, за десерт и напитки отдельная плата.

Со временем кузине Пэтси, Марии, поручили накрывать на стол, а Пэтси получила лицензию на готовку завтраков и обедов и поставку выпивки. Она должна была закупать продукты, готовить, обслуживать посетителей и выплачивать нам двадцать пять процентов с прибыли.

Мы никак не ожидали, что она сможет зарабатывать больше трехсот в неделю, которые уже имела, но явно недооценили ее амбиции и энергию. Она стала накрывать стол на двенадцать персон, расширила меню и взвинтила цены. Ее мясные блюда очень нравились клиенткам, заправлявшимся в предвкушении или по окончании «сцены».

Пэтси привела еще одного кузена, Луиса, который взялся помогать и убирать посуду. Вскоре она начала предлагать и обеды. За месяц ей удалось развернуть собственный прибыльный бизнес, а мы получили новый источник дохода.

В конце марта две постоянные клиентки обратились к нам за разрешением снять квартиру на вечер, чтобы устроить девичник перед свадьбой их общей подружки. В программу входили обед, напитки и жеребцы на пятнадцать персон.

Мы подсчитали расходы и в конце концов запросили три тысячи долларов, включая оформление комнат. Чуть не прогорели, но получили ценный опыт организации и проведения крупного мероприятия.

Гвоздем оргиастической программы стал Сет Хокинс, который выскочил голым из гигантского (картонного) торта, осыпал невесту конфетти и серпантином и преподнес несколько двусмысленных сувениров, которые должны были облегчить ей переживания первой брачной ночи.

Жеребцы получили отличные чаевые, а гости заверили нас, что это была лучшая вечеринка в их жизни. В течение следующих недель мы только и делали, что принимали заказы на завтраки, обеды, девичники, приемы по случаю дней рождения и поминок.

 

Глава 71

После отставки Уолкотта Сэндза я попросил Сола Хоффхаймера подыскать другого кандидата на роль солидного седовласого «руководящего работника». Он прислал двух претендентов. Марта отвергла обоих.

— В них нет той отеческой заботы, которую умел проявлять Сэндз, — пожаловалась она. — Все папенькины дочки с ума сходили по этому парню. Он придавал инцесту такой шарм!

Но мои проблемы с жеребцами не ограничивались поисками замены Уолкотту Сэндзу.

Гарри Беллинджер, подающий надежды комик, который почти год потчевал нас представлениями, изображая английского йомена, объявил, что получил предложение из Лас-Вегаса. Я не поверил. Я видел его работу и знал, что на Вегас он не потянет. Не тот калибр.

А потом случилось самое худшее. Явился Сет Хокинс, который, заикаясь и краснея, сообщил, что решил вернуться домой в Амарилло и стать телевизионным обозревателем.

Три самых надежных и популярных жеребца покидали нас, и если исход не закончится, мы окажемся в плачевном положении.

Когда в кабинет вошел Кинг Хейес, я вздрогнул в предчувствии катастрофы. Предложил ему выпить глоток «Манишевич Конкорд» из бутылки, которую держал специально для него, и приготовился уговаривать. Но делать этого не пришлось.

— Объявились дезертиры, Питер? — ухмыльнулся он. — Я слышал, ты лишился хороших ребят.

— Правильно слышал, — подтвердил я. — Что, тоже решил?

— Нет. Я держусь. Но пришел предупредить, что кое-кого ты еще потеряешь.

Я недоуменно покачал головой.

— Что происходит, Кинг? Никто не жалуется, они просто уходят.

— Ты всегда был со мной честным, Питер, и я отплачу тебе тем же. Рано или поздно все равно узнаешь. Уолкотт Сэндз открывает свое дело. Обещает делить по семьдесят и тридцать и переманивает парней.

— Этот ублюдок? — возмущенно вскричал я. — Он собирается платить жеребцам по семьдесят?

— Вот именно.

— Где он обосновался?

— Точно не знаю. Могу узнать, если это так важно.

— Узнай, Кинг! Это очень важно.

Я просто кипел от негодования. Подлость Уолкотта Сэндза разъярила меня.

— Кинг, а тебя он сманивал?

— Еще бы.

— А ты почему не поддался?

— Да я сказал, ты всегда был со мной честным, Питер. И бизнес твой честный, классный и чистый. Ведут себя все прилично. А Сэнди… По-моему, он хочет заняться еще кое-чем.

— Наркотики?

— Может быть. Он ведь сам не придет, не скажет. И, наверно, будет обслуживать парней.

— Господи, — сказал я, — либо одно, либо другое, но не все вместе!

— Я сказал, что думаю.

Я пошел к потайному сейфу, вытащил сотенную, протянул ему.

— За верность, — сказал я.

Он взглянул на деньги.

— Зря ты так, Питер.

— Знаю, но мне очень хочется.

Он смял бумажку в кулаке.

— Так в этом все дело? В деньгах?

— Ты Дождевую Воду знаешь?

— Психа-чероки? А как же.

— Он называет их «черепками». Вот так к ним и надо относиться, Кинг. Как к мыльным пузырям.

 

Глава 72

Я позвонил Марте домой и спросил, можно ли к ней прийти.

— Что-нибудь важное? — спросила она.

— Да, черт возьми, важное.

Она помедлила.

— Ближе к полуночи, Питер, ладно? Ко мне придет друг, но к тому времени уже отчалит.

Когда я пришел, она была в купальном халате и напоминала драную кошку. Рука, сжимавшая рюмку коньяку, дрожала.

— Неплохо повеселились, — усмехнулся я.

Но Марта не собиралась говорить на эту тему.

— Что за срочность? — спросила она.

Я повторил все, что рассказал мне Кинг Хейес.

— Ну и сукин сын этот Сэндз, — сердито сказала она. — Впрочем, я и ждала чего-то подобного. Лучше давай выяснять, что за хазу он держит.

— Как же мы выясним — пропустим его через детектор лжи?

Она подумала.

— Пошлем Никки Редберн. Сэндз ее не знает.

— Думаешь, она справится?

— Никки? За бакс она справится с чем угодно.

Я мог уходить, но чувствовал, что ей нужна компания. Налил себе арманьяку и сел в кресло.

— Давай! Расскажи папочке. Что с тобой?

— Будь все проклято! — сказала она. — Каждый раз, когда я пытаюсь поступить благородно и принести себя в жертву, я шлепаюсь задницей в грязь.

— В чем дело?

— Мой друг. Он хочет стать губернатором.

— Губернатором? Боже правый! — воскликнул я.

— У него сильные конкуренты. Только многие уступают в весовой категории, и ни у кого нет таких денег.

— По-твоему, у него есть шанс?

Она кивнула.

— Неплохой. И только одна проблема — я.

— Он понимает?

— Вполне. Об этом мы сегодня и говорили. Старик растрогал меня, я сказала, чтоб он обо мне забыл. Сказала, что все понимаю, ни в чем его не виню. Он выбрал имидж мистера Чистюли и все поставил на эту карту.

— И что он ответил?

— Заплакал. Веришь? Сказал, что не может оставить меня. Чуть с ума не сошел.

Я пожал плечами.

— Наверно, он тебя любит.

Она смотрела в коньячную рюмку.

— Нет, это не любовь. Помнишь, что я говорила про Люка Футтера? Хитрейший в мире мужик слышит запах горячей плоти и теряет рассудок. Так и мой. Просто влип.

— Послушай, Марта, он взрослый человек, ему решать. Разве что ты сама дашь ему отставку.

— Не-е-ет, — протянула она. — Мне этого вовсе не хочется.

Как ни трудно в это поверить, она была влюблена. Я думал, она слишком хорошо знает мужчин и жизнь, чтобы связаться с женатым человеком, который никогда не оставит жену, семью, карьеру.

Может, она такая же чокнутая, как все остальные. Может, он зацепил ее. Может, она его любит.

И, любя, собирается с ним расстаться, ибо знает, что это придется сделать, если он захочет добиться своей цели. Настоящая мыльная опера. Не хватает только финала, где она, обливаясь слезами, следит за инаугурацией в губернаторском дворце, уткнув нос в оконное стекло.

— И ты собираешься снова с ним встретиться? — спросил я.

— Думаю, да, — кивнула она. — На его похоронах.

Я вспомнил об этом позже.

 

Глава 73

После того как Кинг Хейес раскрыл нам глаза на вероломство Уолкотта Сэндза, мы пережили несколько тяжелых недель. Ушли еще четыре жеребца, доходы упали, так как пришлось отказывать клиенткам.

Мы приняли меры к минимизации потерь. Подпольный характер нашего бизнеса вовсе не означал, что нам нельзя опираться на здоровые, честные принципы менеджмента.

В такой трудоемкой профессии, как наша, ключ к успеху — постоянная и надежная рабочая сила. Но под давлением обстоятельств нам пришлось принимать поставляемых Солом Хоффхаймером второсортных жеребцов. Не скажу, что это были неряхи или придурки, они просто не дотягивали до наших обычных высоких стандартов. Мы поклялись, что снизили класс обслуживания лишь на время.

Кроме того, послали за Оскаром Готвольдом и Игги, созвав совещание с целью пересмотра тарифных ставок.

Мы отказались принять политику заработной платы, предложенную Сэндзом, и поднимать жалованье жеребцов до семидесяти долларов за «сцену», опасаясь спровоцировать «войну цен».

Игги предложил наряду с зарплатой учредить комиссионную систему, которая гарантирует жеребцам фиксированный минимум, плюс дополнительное вознаграждение в зависимости от количества обслуженных за месяц клиенток.

Марта заметила, что такая система толкнет жеребцов на непосильный труд, что, в свою очередь, вызовет недовольство заказчиков.

Тогда Оскар сказал, что нам надо подумать об акционировании «Театральной академии Питера» и перевести жеребцов в разряд «педагогов» с твердым месячным жалованьем.

Игги отверг это предложение. Он напомнил, что это неизбежно повлечет за собой уплату подоходного налога, отчисления в фонд социального обеспечения, страховку от безработицы, выплаты по нетрудоспособности и пр.

Оскар возразил, мол, в долгосрочной перспективе это может окупиться, и добавил, что можно сэкономить за счет сокращения налоговых платежей, если создать для жеребцов пенсионный фонд или фонд для выплат единовременного пособия при уходе с работы. Стоит подумать и о системе участия служащих в прибылях в зависимости от стажа работы и прочих заслуг перед фирмой.

Совещание завершилось, но все окончательные решения были отложены до тех пор, пока мы получим отчет Никки Редберн о деятельности Уолкотта Сэндза.

 

Глава 74

После полуночи наша компания расселась за одним концом длинного обеденного стола. Мы с обеими женщинами пили фруктовую. Люк Футтер — бурбон. Я выставил банку с соленым миндалем, и детектив подбрасывал орешки, ловя их ртом на лету. Он ни разу не промахнулся.

— Это на южной стороне Восточной Пятьдесят восьмой улицы, — рассказывала Никки Редберн, — возле Саттон-Плейс. Весь первый этаж отдельного частного дома. Другие жильцы заняты в основном коммерческой деятельностью, и большинство часам к пяти уходит.

— А что внутри? — спросила Марта.

— Десяток спален через перегородки, без дверей, только отдергивающиеся портьеры на кольцах. Все на виду, то есть, я хочу сказать, все слышно.

— Кто получает деньги? — спросил я.

— По-моему, Сэндз. Во всяком случае, там сидел субъект, отвечающий вашему описанию. Спросил, чего бы мне хотелось: белого, черного, желтого или какого еще. Я предварительно не договаривалась, значит, вся команда у него под рукой. Я заплатила за белого. Когда мы остались одни, поинтересовалась, не найдется ли травки покурить. Он сказал: «Конечно, никаких проблем». Пять баксов. Товар хороший. А потом добавил, что и покрепче можно добыть.

— А что именно, не сказал? — поинтересовался Люк Футтер.

— Нет, но когда я намекнула на понюшку, кивнул.

— А ты видела кого-нибудь из парней? — спросил я.

— Уходя, заметила какого-то колченогого. Могу поклясться преисподней, что он не жеребец. В общем, дело грязное. Но, на мой взгляд, жизнь там кипит, как на Таймс-сквер.

Люк Футтер подбросил последний орешек и вытер пальцы.

— Звучит неплохо, — сказал он. — Мне надо немного разведать, не стоит ли кто за ним. Если да, вам придется заплатить за то, чтоб его прихлопнуть. Если нет, мы легко его достанем.

— А за это сколько нам придется заплатить? — спросил я.

— Нисколько, — криво усмехнулся Футтер. — Что касается дома, я всегда могу добиться законного ареста. Пошлю туда парочку переодетых сотрудниц полиции. Может, им удастся купить кокаин. Если все действительно так, как ты говоришь, поставим микрофоны, прослушаем телефон.

— И долго придется ждать? — спросила Марта.

— Несколько недель, — сказал он. — Возможно, месяц. Если вам надо выставить этого молодца по-хорошему, все придется делать как следует.

Он взглянул на Николь. Мы сообщили ей, что будем оплачивать счастье, которое она дарит детективу.

— Тебе надо идти, Люк? — спросила она.

— Пожалуй, нет, — нерешительно ответил он.

— Пошли, расскажем друг другу пару историй из нашей жизни, — сказала она, поднимаясь.

— Ладно, — согласился он.

Мы подождали, пока захлопнется дверь Синей комнаты. Я плеснул Марте еще фруктовой.

— Он ведь не думает, что она делает это из любви к нему? — спросил я.

— Кто знает, — пожала плечами Марта. — Он о себе высокого мнения. — Я кивнул. — Что с тобой? — внимательно взглянула она на меня. — Ревнуешь?

— Мне нравится Никки, — признался я.

— Мне тоже. Ну и что? Питер, это бизнес. Тебе известно, что девочка зарабатывает на жизнь. Футтер для нее пустое место.

— Известно, — сказал я. — Но все же…

Она накрыла мою руку ладонью.

— Ты слишком мягкий, — заметила Марта. — Хочешь, пойдем в твою комнату и поласкаемся?

— Пожалуй, я пас, — ответил я. — Тем не менее очень признателен.

И мы остались сидеть, потягивая коньяк. Через какое-то время вернулись Никки с Футтером, мы выпили по последней, и они ушли втроем. Я остался один.

Прошелся по квартире, гася свет. Вышел на террасу. Было начало апреля, но все еще зябко. Несколько минут я расхаживал взад и вперед, потом вернулся в комнату и совершил невероятно идиотский поступок. Позвонил Дженни Толливер.

После седьмого гудка послышался сонный голос:

— Алло…

Я повесил трубку.

Лучше бы мне поласкаться с Мартой.

 

Глава 75

О деньгах могу сказать следующее: для всех, кроме блаженных вроде Артура Эндерса, они важны, только когда их нет. Когда они есть, деньги утрачивают собственное значение и обретают некий новый смысл.

Дают, например, как я уже говорил, возможность удовлетворить свои прихоти. Купить шелковое белье, нанять лимузин, слетать пообедать в Париж. С наличными можно капризничать. Забавляться.

Когда есть деньги, происходит что-то еще. (По крайней мере, так было со мной.) Можно поступать как заблагорассудится, нисколько не заботясь о том, что подумают другие.

Когда у меня завелись деньги, я вполне мог полить мороженое кетчупом или плюнуть в официанта. Мне было абсолютно все равно. Я пришел к выводу, что снобизм — это бегство от бедности.

А еще деньги избавляют тебя от необходимости повиноваться дуракам. Я думаю, девяносто процентов людей, зарабатывающих себе на жизнь, вынуждены выполнять команды людей, которых они не уважают. По себе знаю.

На самом деле, богатство дает свободу, и я получил ее впервые в жизни.

Я радостно принял приглашение Артура Эндерса пообедать у «Блотто». Я, конечно, любил Артура, но мне было важно поддерживать дружбу с ним, доказывая себе, что я не превратился в сноба. Я даже охотно приготовился снова есть спагетти с фрикадельками и пить это кислое красное вино.

Только позже мне пришло в голову, что я был похож на Марию-Антуанетту, изображающую пастушку.

Мы назначили обед на вечер воскресенья, когда апартаменты были закрыты для публики. «Блотто» ничуть не изменился: хозяин, официанты, бармен не забыли меня, но никто не спросил, куда я пропал.

— Ну, что с твоей пьесой? — спросил я Артура.

С обычным энтузиазмом он поведал, что самый последний вариант отдан в театрик в Гринвич-Виллидж и он ждет извещения о том, когда состоится читка. Я ничего не сказал, чтоб не рушить его надежд.

Я позволил ему поболтать, улыбаясь и кивая, когда он перечислял внесенные в пьесу исправления. Когда он умолк, наливая из треснувшего графина домашнее вино, я небрежно спросил:

— Ты видишься с Дженни?

— Господи, конечно! — заморгал он. — Я вижу ее раза два-три в неделю, а звоню почти каждый день.

— Да? — спросил я, наматывая на вилку спагетти. — И как она?

— Прекрасно. После Дня труда открывает собственную студию и страшно волнуется.

— Дай Бог ей удачи. Она всегда мечтала об этом. Я рад, что она встает на ноги. У нее есть талант.

— Ну конечно! — с жаром воскликнул он. — Посмотрел бы ты на ее ткани!

— Я смотрел, — коротко напомнил я.

— А, — спохватился он, краснея. — Да. Разумеется. Я м-м-м я ей рассказал, что обедал у тебя. Расписал квартиру. Она порадовалась твоим успехам.

— Гм… А скажи, Артур, куда вы с ней ходите? Чем занимаетесь?

— Ну… ты ведь знаешь, денег у меня немного, а Дженни копит на студию. Так что чаще всего закусываем у нее или у меня. Мы съели страшное количество гамбургеров и консервов из тунца. Мы — бедняки.

Он радостно засмеялся, а я был готов убить его.

— И вы никуда не выходите?

— Да Господи, конечно, выходим! На прошлой неделе были в кино. Еще ездили в Бронкс в зоопарк и в музей Метрополитен на выставку Тернера. А один раз путешествовали на пароме на Стейтен-Айленд. Ну и гуляем много. В Виллидже, в Сохо. В прошлое воскресенье чуть ли не весь нижний Ист-Сайд обошли. Нам нравится бродить по городу. Разговаривать.

Я хотел спросить, возвращаются ли они потом домой, чтоб заняться любовью, и не смог.

— Отлично! — по возможности беззаботно воскликнул я. — Передай ей мои наилучшие пожелания. И если ей нужны деньги на студию… — Я не закончил.

— О Господи, Питер, — сказал он в замешательстве и заморгал без остановки. — Я думаю, денег она от тебя не возьмет.

— Да, конечно. Глупое предложение. Не говори ей ничего.

Вечер не доставлял мне особого удовольствия, а почему — я не мог понять. Но уходить не хотелось. И, покончив с едой, мы перешли в бар, где я уговорил Артура позволить мне заказать графин водки.

Я был в смятении. Помню, что снова старался перевести разговор на Дженни Толливер. Как она выглядит? Купила ли какие-нибудь обновки? Как поживают ее родители? Не похудела ли она?

Потом заметил, что Артур смотрит на меня с жалостью, и не смог этого вынести. Я сказал, что в понедельник буду страшно занят, и поспешил унести ноги.

— Спасибо за обед!

— Спасибо за выпивку, — ответил он. — Давай повторим в ближайшее время.

— Давай!

Но я знал, что не повторим.

 

Глава 76

Безусловно, утрата лучших жеребцов, которых переманил Уолкотт Сэндз, была для нас ударом, но мы выстояли. Я сам стал работать активней, и мы принимали почти всех, кого присылал Сол Хоффхаймер. Поступило несколько жалоб от клиенток, однажды пришлось даже вернуть деньги, когда перетрудившийся жеребец не оправдал надежд.

Я позванивал Люку Футтеру, узнавая, как продвигаются его изыскания, но в ответ слышал только одно: «На это нужно время».

Где-то в середине апреля я поставил в график собственную «сцену» с женщиной по имени Салли, которая, по словам рекомендовавшей ее особы, приехала из другого города в Манхэттен на недельку за покупками.

Я ждал ее в Розовой комнате, главной спальне, где спал сам. Приготовил белое вино в бокалах, заглянул в ванную, проверить, сменила ли Марта полотенца.

Заслышав стук в дверь, я открыл и расплылся в улыбке. Передо мной стояла Салли Ли Сурби, моя бывшая жена.

Она бросилась ко мне, схватила за руки.

— Милый, — обрадовалась она, — ради Бога, что ты тут делаешь?

— Я — владелец совместного предприятия, — сообщил я. — А ты что тут делаешь?

— Думала, найду здесь петушка-янки, — засмеялась она.

— Салли, если ты искала кого-то другого, я пришлю свободного жеребца.

— И не думай, милый, — сказала она. — Все будет, как в старые времена.

Пока мы раздевались, она рассказывала, что расторгла брак с человеком, разводившим в Джорджии рыб.

— Милый, он весь пропах камбалой.

Теперь ее звали Салли Ли Рэндольф, и ее нынешний муж владел сетью прачечных, агентством по продаже «кадиллаков» и местной монополией на изготовление «гобблбургеров» — индюшачьих окорочков, сервированных на соленых булочках.

— Мы богаты, богаты, богаты, — пропела она.

— Рад слышать, — сказал я. А когда увидел ее обнаженной, добавил: — Салли, ты поглощаешь слишком много гобблбургеров.

— Пожалуй, — произнесла она, похлопывая по пышным ляжкам. — Но Хэнку нравится. Хэнк — это мой муженек.

— Выглядишь ты грандиозно, — заверил я ее. — Ничего не висит, нигде не морщит, ничего не торчит. Хэнк просто счастливчик.

— И братец его тоже, — захихикала она, рухнула в постель и протянула ко мне руки.

В постели она выкидывала те же безумные акробатические трюки, что и в бытность моей женой. Секс был для нее шумной игрой, любовной потасовкой. Если в нем не было ничего забавного, его не существовало.

Она наслаждалась, ибо я вспомнил, как ей приятна щекотка. Она теряла рассудок. Пощипывание груди лишало ее рассудка. Облизывание ладошек лишало ее рассудка. Покусывание уха лишало ее рассудка. Это был стотридцатисемифунтовый клубок обнаженных нервов.

Мы вместе сладко и вдохновенно сыграли чудную «сцену». Мы забавлялись, вспоминая, где кнопки, на которые надо нажимать, и курки, которые надо спускать. Я почти забыл, какой дивной бывает полная физическая близость. Как прекрасно человеческое тело.

Мы исчерпали положенный час, но наконец я, дыша, как марафонец, объявил занавес. Я знал, что она не остановится, пока мне не понадобится врач. Она всегда была такой, но никогда не сердилась, когда я подходил к концу. Поразительно добродушная женщина.

Надеюсь, Хэнк и его братец понимают, какое сокровище им досталось.

— У тебе нет детей, Салли? — спросил я, пока мы одевались.

— Нет, — ответила она. — Что-то там с моими трубами. Мы с Хэнком поговариваем об усыновлении. Как ты думаешь?

— Если абсолютно честно, не вижу тебя в роли матери.

— Наверно, ты прав, милый, — кивнула она. — Я просто несусь по жизни, как ветер.

Я проводил ее до двери фойе, обняв за талию. Марта как-то странно смотрела на нас.

— Салли, — восторженно говорил я, — приятно было тебя повидать. Заходи еще.

— А сколько у вас здесь ребят? — спросила она.

— Ну, точно не знаю, должно быть, тридцать — сорок. Я видел, как в голове ее мелькают сладостные видения.

— Милый, — сказала она, — я бы хотела, чтобы ты открыл филиал в Атланте.

 

Глава 77

Мы работали изо всех сил, стараясь добиться успеха. Держали жеребцов в чистоте. Подавали хорошую еду и неразбавленные напитки по разумным ценам. Предоставляли каждой клиентке свежее постельное белье и полотенца. Мы даже украсили цветами спальни и фойе. По всем меркам это был высокий класс.

А потом грянул гром. Я очень хорошо помню этот день, 22 апреля. Пришло заказное письмо от агента по недвижимости, который сдал нам квартиру. Он ставил нас в известность, что настоящий арендатор планирует вернуться в Соединенные Штаты в конце года, и мы должны освободить апартаменты к 31 декабря.

— Послушай, — сказала Марта. — Дело слишком хорошее, чтоб спустить его в сортир. У нас еще восемь месяцев. Есть время на поиски новой крыши. А до тех пор подкопим денег на переезд.

— Но мне здесь нравится, — простонал я.

— Я знаю, Питер! Мне тоже здесь нравится. Но взглянем фактам в лицо. Мы начали с твоего вшивого Вест-Сайда и закончили этим дворцом. Повторим еще раз.

Она продолжала в том же духе, пытаясь развеять мое уныние. Я признал, что она сильнее меня, и постепенно стал вновь обретать веру. Это не было концом света. Это могло стать началом чего-то поистине грандиозного.

 

Глава 78

Через несколько дней после этого рокового письма случилось нечто странное.

Марта пришла ко мне сразу после полудня, совершенно расстроенная, и сообщила, что получила заказ на мальчика по вызову к трем часам. Я сказал, что сейчас позвоню и добуду жеребца.

— Я хотела попросить тебя, Питер!

— Почему меня? — запротестовал я. — Я как раз дошел до середины графика на следующую неделю!

— Ну… м-м-м видишь ли, это новая клиентка. Кажется, страшно богатая. Влиятельная. Надо попробовать произвести впечатление.

Она не просто нервничала, она была по-настоящему взволнована. Что-то явно беспокоило ее.

— Ладно, — согласился я. — Как ее зовут?

Ее звали миссис Уилсон Боукер. Она жила на Восточной Восемьдесят второй улице в квартале между Пятой и Мэдисон-авеню. Выписывая наряд, Марта пометила: «Разглашению не подлежит».

— Что это значит? — спросил я.

— Ей очень важно, — сказала Марта, — чтобы человек, которого мы пришлем, держал язык за зубами.

— Какая жалость! А я собирался повесить на шею крупный плакат с надписью «жеребец».

Я приехал по указанному адресу за несколько минут до трех, прихватив большой альбом с образчиками обоев. Это был надраенный современный многоквартирный дом. (Как я потом узнал, в нем было всего десять двухэтажных квартир с внутренними лестницами.) В отделанном мрамором вестибюле за стеклом с надписью «консьерж» сидел привратник.

— К миссис Боукер, — сказал я ему. — Художник по интерьеру. Со мной образцы обоев.

Важным тоном он произнес несколько слов по внутреннему телефону. Потом указал мне на отдельный лифт.

— Миссис Боукер ждет вас, сэр. Квартира 5Б.

По сравнению с ее апартаментами мои выглядели захламленным клозетом. На первом этаже вполне можно было играть в футбол. Изящно изгибающаяся лестница вела на балкон второго этажа и, предположительно, в спальни.

Белизна резала глаза. Белые стены, потолки, напольное покрытие, мебель. Даже большой белый рояль. О, там было и несколько других монохромных мазков, но в целом отделка производила впечатление снежной бури.

И встретившая меня женщина была белой-пребелой. Серебрящиеся волосы собраны в шиньон. Белое платье под горло. Белые помпоны на белых домашних туфлях. Кожа ее была белой и слегка светилась. Черты лица тонкие, почти хрупкие. По-моему, лет сорок пять.

— Миссис Боукер? — спросил я.

— Да, — послышался в ответ низкий голос. — Ваше имя?

— Питер.

Она кивнула так, словно оправдались ее худшие опасения.

— У вас чудесный дом.

Она оглянулась почти удивленно, словно видя его в первый раз, и тихо вымолвила:

— Благодарю.

Заметив, что я смотрю на белый рояль, она спросила:

— Вы играете?

— Не на рояле, нет. — Я попытался пошутить. Но шутки она не приняла.

На самом деле смотрел я не столько на рояль, сколько на то, что лежало на нем: множество фотографий в серебряных рамках. Лицом вниз.

— Все это так ново для меня, — поспешно сказала она. — Что мы сейчас будем делать?

— Мы одни в квартире, миссис Боукер?

Она кивнула.

— Тогда, может быть, отправимся в спальню?

Она молча постояла минутку. Стройная, статная женщина. Спокойное лицо. Казалось, она полностью владеет собой. Единственным признаком внутреннего напряжения, который я отметил, был дрожащий, почти хриплый голос. Я понял, что она отчаянно пытается не спасовать.

— Очень хорошо, — наконец произнесла она, повернулась и пошла вверх по лестнице. Я последовал за ней.

И в спальне бушевала снежная метель. Огромная комната, сверкающая белизной, с одной зеркальной стеной. И на туалетном столике, на бюро, на столиках у кровати — обрамленные серебром фотоснимки, скрытые от любопытных взглядов.

Она обернулась ко мне.

— А теперь? — взволнованно спросила она.

— Может быть, мы разденемся?

И снова она стояла молча, словно сцепив зубы. Я чуть обождал, потом снял куртку.

— Постойте, — махнула она рукой.

Я постоял.

Она глубоко вздохнула и хриплым голосом проговорила:

— Прошу прощения. Ничего не выйдет. Вы получите свой гонорар, но сейчас я прошу вас уйти.

Она отвернулась, сделала несколько шагов к зеркальной стене и застыла, глядя на свое отражение.

— Дело не в вас, — чуть слышно продолжала она. — Вы вполне привлекательны. Дело во мне.

И все. Больше ни слова. Ключа к разгадке я не получил, но решил попытаться.

— Миссис Боукер, есть много способов решения сексуальных проблем. Мне известно несколько м-м-м приемов, и если вы позволите…

— По-моему, это гнусно, — сказала она без всякого выражения, глядя в зеркало. — Я не должна так говорить, но это так. Я думала… Но не могу. Простите. Пожалуйста, уйдите.

И мы пошли вниз, и она вручила мне в качестве гонорара стодолларовую банкноту.

— Если вы передумаете… — сказал я.

— Нет. Не передумаю. Никогда. Пожалуйста, забудьте обо всем. Обещаете?

— Конечно, — пообещал я.

Когда я вернулся домой, Марта принялась расспрашивать меня о квартире и о самой миссис Боукер: что она собой представляет, нашел ли я ее красивой, хороша ли она в постели.

Я рассказал, что произошло.

Марта, задумавшись, молчала.

— К чему эти вопросы? Почему тебя это так интересует?

Но она, покачав головой, вышла. Все открылось мне через месяц.

 

Глава 79

На встречу в доме Марты Люк Футтер пришел веселым.

— Все в порядке, — провозгласил он. — Две наших переодетых сотрудницы раздобыли дозу в гадючнике Сэндза. В среду будем брать. Там полно богатых, влиятельных клиенток, так что речь пойдет только о наркотиках.

— Кого возьмут? — спросила Марта.

— Самого Уолкотта Сэндза. Ордер уже получен. Других, может, возьмем, допросим и отпустим. Дом, конечно, будет опечатан.

Мы молчали. Я знал, что это надо было сделать, но особой радости не испытывал. Сэнди действительно предал нас, но наказание выглядело слишком жестоким.

— Сколько ему могут дать? — спросил я.

— Смотря какого адвоката он получит и сколько взяток захочет раздать. Если поведет себя правильно, ему могут предъявить обвинение не в уголовном преступлении, а в судебно наказуемом проступке, и он отделается штрафом и испытательным сроком. Раньше-то у него приводов не было. Но с адвокатом-сопляком получит срок.

— Сколько?

Футтер пожал плечами:

— Год — полтора. Какая вам разница?

— Пускай этот сукин сын сгниет там, — гневно сказала Марта.

— Ну да, — рассмеялся детектив, — из-за него о проституции пойдет дурная слава. Но должен вас кое о чем предупредить. Если он догадается, кто навел на него копов, может по злобе настучать на вас или сдать окружному прокурору в обмен на скидку. В любом случае ваш бизнес окажется под угрозой.

— Так что же делать? — с тревогой спросил я.

— Последуйте моему совету, — сказал Люк Футтер, — свернитесь на недельку. Мы наметили операцию на среду. Закройтесь во вторник вечером. Отдохните немного, а лучше уезжайте из города. Если через неделю все прояснится, откроетесь снова.

— Иисусе, — сказала Марта, — недельная выручка!

— За неделю все уляжется, — настаивал детектив. — Не такое уж это сложное дело. Просто еще один притон с наркотиками. Тут замешаны богатые люди, мы не заинтересованы в огласке. Может быть, этот случай даже в газеты не попадет. Но нужна осторожность. Тогда, если Сэндз разинет рот, парни, которых назначат вести расследование, доложат, что квартира закрыта, никого нет, и точка.

Мы поняли, что он прав, и согласились закрыть апартаменты на неделю. Хоть Футтер и не просил добавочной платы за устранение Сэндза, мы решили выделить ему премию в пять сотен.

— Спасибо, — сказал детектив и, не глядя, сунул деньги в карман. Допив свой стакан, он поднялся. — Дело в сильной мере облегчило то обстоятельство, что этот Уолкотт Сэндз не пожелал никому ничего платить. Можете себе представить? Каков прохвост!

 

Глава 80

Когда Футтер ушел, мы с Мартой сбросили обувь и устроились на ее кожаном диване.

— Не нравится мне этот тип, — сказал я.

— Но он делает то, за что ему платят, — возразила Марта. — Мы не обязаны питать к нему теплые чувства.

— Я словно попал в иной мир, — признался я.

— То есть?

— Подкуп. Взятки копам. Избавление от Сиднея Квинка. Устранение Сэнди. А то, что ты говорила мне о своем друге — как несколько человек решают, кому стать нашим новым губернатором? Я догадывался, что этот мир существует, но никогда не жил в нем.

— Будь уверен, он существует, — угрюмо сказала Марта. — И поверь, лучше жить в нем, чем рядом с ним. Я называю его горним миром. В мире преисподнем — дешевая уголовщина и бессмысленное насилие. А в горнем, где деньги и власть, — грандиозные преступления и насилие, оправданное целью.

— Двигатели прогресса и ниспровергатели основ, — поправил я.

— Будет лучше, если ты им поверишь. О многих ты никогда и не слышал. Но они влияют на твою жизнь гораздо больше, чем ты думаешь. Власть — это цель, а деньги — дорога к ней. Чаще всего хитрой тропинкой коррупции. Первая заповедь горнего мира — все имеет свою цену. К тому, чего нельзя купить за деньги, не стоит и стремиться.

— Вот не знал, что ты философ.

— У меня есть разум, и время от времени я им пользуюсь. Я вижу, что происходит. Будь умницей, налей нам коньяку.

Когда я принес бокалы, она похлопала по дивану, указывая место рядом с ней. Я присел и обнял ее за плечи. Она прильнула ко мне.

— Я, наверно, поеду в Вирджинию повидать сына, — сказала она. — Дня на три-четыре. Потом вернусь и свяжусь с Футтером. А ты куда поедешь, когда мы закроемся?

— Еще не думал. У меня никогда не было настоящих каникул. Я не мог себе этого позволить.

— Почему бы тебе не отправиться во Флориду? — предложила она. — В это время года там не слишком людно. Сходишь на скачки, на собачьи бега, на хили. Захочешь в казино — всегда можно перелететь во Фрипорт.

— Никогда не испытывал пристрастия к азартным играм.

— Тогда просто валяйся на пляже, расслабься, пожарься на солнышке. Мы много работали. Несколько дней безделья пойдут на пользу.

Мы спокойно сидели, потягивая арманьяк.

— Ты сказала, — задумчиво проговорил я, — что не стоит стремиться к тому, чего нельзя купить за деньги… А любовь?

— Любовь? — спросила она, взглянув на меня. — Так или иначе, ее можно купить.

— А вот я не могу, — признался я и рассказал ей о Дженни Толливер.

— Проклятье! — возмущенно воскликнула она. — Если бы ты действительно ее любил, ты бросил бы бизнес ради нее. А если бы она любила тебя, ей было бы все равно, чем ты занимаешься.

— Наверно, ты права, — кивнул я. — Но я тоскую по ней.

— Скорее, восхищаешься первой в жизни женщиной, которая дала тебе отставку.

Я рассмеялся и крепко обнял ее.

— Хватит демонстрировать свой разум. В гроб меня вгонишь.

С ней было хорошо. У каждого должен быть кто-то, перед кем можно обнажить душу и сказать: «Взгляни». Несмотря на платонические отношения с Николь Редберн, физически мы были с ней ближе, чем с Мартой, но Марте я мог рассказывать о самом сокровенном.

— Ты любишь своего друга? — вдруг спросил я ее.

Она не ответила. Я видел, что она смотрит куда-то вдаль, явно не зная, что мне ответить.

— Почему бы нам перед отъездом, — заговорил я, — не позвонить Оскару Готвольду? Пускай начинает подыскивать новую квартиру.

— Я уже это сделала, — сказала она. — Он не слишком оптимистичен.

Мы еще выпили и молча пошли в спальню. Не знаю почему, но встреча с Футтером и налет на гадючник Уолкотта Сэндза омрачили вечер. Мы были не столько подавлены, сколько задумчивы.

— Смотри, — сказала Марта, демонстрируя свое обнаженное тело, — я превращаюсь в настоящую клячу.

— Не горюй. Ты в отличной форме для… — Я умолк.

— Для женщины моих лет, — закончила она с хмурой улыбкой. — Питер, можно тебя попросить?

— Конечно. О чем угодно.

— Я просто хочу тихонько лежать, а ты будешь меня любить. Хорошо?

— С удовольствием, — мужественно ответил я, и она никогда не узнает, что я был готов обратиться к ней с точно такой же просьбой.

 

Глава 81

В среду утренним рейсом я улетел в Палм-Бич. Взял напрокат разболтанный «понтиак-гран-при» и двинулся на юг, ориентируясь по карте, купленной в аэропорту.

Примерно в миле от Бойнтон-Бич я нашел, что искал: мотель на самом берегу океана, который почти заливало водой.

Через полчаса я уже качался на теплых волнах в своих новых нейлоновых плавках «Эминенс».

Искупавшись, я натянул сандалии, белые слаксы, розовую рубашку, отыскал богатую винную лавку, где продавали не только спиртное, но и стаканы, цедилки, открывалки, в общем, все, что может понадобиться пьющему человеку.

Кроме того, я обнаружил, что во многих крупных винных магазинах Флориды имеются коктейль-холлы. Погрузив покупки (водку, джин, коньяк, тоник, лимоны и лаймы) в «гран-при», я вернулся в сумрачный коктейль-холл и устроился на вертящемся стуле у стойки бара.

Барменша в коротеньких шортах и тоненькой рубашечке (без лифчика) напоминала капитана школьной спортивной команды. Она растерялась, когда я заказал негрони, самый убойный из всех известных человечеству напитков. Но ингредиенты оказались в наличии, я объяснил, как их смешивать, и даже разрешил сделать маленький глоток.

— Фу! — сказала она и поморщилась. — Пахнет лекарством.

— А это и есть лекарство, — сказал я. — От всех болезней.

— Мне нравится абрикосовый бренди, — объявила она.

Тогда я заказал для нее абрикосовый бренди и спросил, где найти типичный флоридский ресторан со свежими дарами моря. Она порекомендовала местечко под названием «Краб-Палас» на Федеральном шоссе с разумными ценами.

Я прикончил две порции негрони и выдал ей крупные чаевые.

— У вас сегодня праздник? — крикнула она мне вслед.

«Краб-Палас» — это что-то. Деревянные кухонные столы вместо скатертей застланы газетами, пиво подают в банках, подавальщицы бухают перед тобой тарелку с апломбом манхэттенских официантов, вытягивающих пробку из бутылки «Икема».

Обнаружились, однако, и некоторые изыски. На каждом столе бутылочка шерри, чтоб поливать креветки или суфле из омара. В наборе специй — я подсчитал — семь разных видов перца: перец в зернах, молотый перец, стручковый перец, а на одной баночке просто написано: «Особый перец».

Я заказал похлебку из моллюсков и огромное блюдо щупальцев аляскинских королевских крабов, которые надо было дробить палкой на длинной цепочке, прикованной к столу. Еще я ел хрустящую жареную картошку, салат с домашним чесночным соусом, выпил две банки пива «Роллинг-Рок». Закончил куском лаймового пирога. Такой обед надолго запомнится.

При выходе, оплачивая счет, я заметил, что здесь продаются майки с надписью: «Я ПОЕЛ КРАБОВ», — и купил парочку, одну для Марты, другую для Никки.

Около полуночи побродил по пляжу перед мотелем. Со мной была фляжка коньяку — порция снотворного.

Полная луна заливала серебром мягкое тяжелое море. Веял тихий солоноватый ветерок. Я слышал шелест пальм и видел вдали мерцающие огоньки проходящих судов.

Красиво, но через пять минут я вернулся к себе и лег в постель. Для городского парня вроде меня этих красот вполне достаточно.

В четверг утром я нашел в аптеке утренний выпуск «Нью-Йорк таймс». Купив газету, просмотрел ее в местном «Макдональдсе» за яичницей с двумя чашками черного кофе.

Интересующее меня сообщение затерялось на самом краешке семнадцатой страницы. Коротенькая заметка извещала, что нью-йоркская полиция обнаружила на Восточной Пятьдесят восьмой улице «заведение», подозреваемое в противозаконном сбыте наркотиков. Под стражу взят некий Уолкотт Сэндз, постоянное место жительства неизвестно.

Утро я провел на пляже, купаясь и загорая. Потом вздремнул. Часа в четыре оделся и снова пошел в тот же самый коктейль-бар.

Барменша-капитанша была на месте. На этот раз в облегающем свитере с надписью «ПАТ» на груди.

— Пат — это ваше имя или шахматный термин? — спросил я.

— Да ну вас, — захихикала она. — Опять закажете ниггерони?

— Негрони, — поправил я. — Хотелось бы.

Она была юной и свежей. По плечам рассыпались длинные светлые волосы, почти белые.

Когда она принесла выпивку, я поинтересовался:

— Вы работаете сегодня вечером?

— Заканчиваю в восемь.

— Может, пообедаете со мной в «Краб-Паласе»?

— Идет, — охотно согласилась она. — Я вожу вон тот старенький маленький «пинто». Встретимся здесь в восемь тридцать.

— Прекрасно.

— А как вас зовут?

— Питер.

— Ой! — засмеялась она. — Как пышно!

Вечером я впервые в жизни попробовал зубатку. Ничего, но включать ее в свое ежедневное меню я бы не стал. Пат съела две порции жареного дельфина.

— Мне нравится, — объяснила она, — и стоит одинаково, сколько ни съешь.

— Как насчет картошки и пива? — спросил я.

— Давай, — согласилась она.

Выйдя из «Краб-Паласа», я предложил:

— Зайдем ко мне, выпьем?

— О’кей, — сказала она. — Ты вперед, а я в «пинто» — следом.

В номере мотеля, пока я смешивал джин с тоником, она внимательно осматривалась, заглянула в шкаф и буфет, испытала на мягкость кровати, сунула нос в духовку.

— Как бы мне хотелось иметь такую славную квартирку, — вздохнула она. — Знаешь, у меня настоящий сумасшедший дом, пять братьев и сестер, все младше меня, никакой личной жизни.

— А почему ты не замужем, Пат?

— Собираюсь. Мой парень — он работает в гараже — ну, мы с ним копим деньги, рассчитываем на будущий год купить собственное жилье.

— Замечательно. Желаю тебе всего самого наилучшего.

— Спасибо, — серьезно сказала она. А потом добавила: — Хочешь развлечься?

Нет ничего лучше юности. Она была сильной, загорелой, полной жизненных соков. Восхитительно неопытной.

— Ой! — взвизгнула она в один момент. — Ты знаешь толк в любви.

— Это моя работа, — ответил я.

Она была полна энтузиазма, готова на все, училась, схватывая на лету.

— Вот это надо запомнить, — несколько раз говорила она.

Потом мы вместе приняли душ, что доставило ей несказанное удовольствие. Одевшись, я протянул ей сто долларов, и она вытаращила глаза.

— Так много!

Но деньги взяла без колебаний.

— Ты просто кукленок, — сказала она. — Живой кукленок. Заглянешь еще в бар?

В пятницу утром я проплавал несколько часов. Кожа начинала шелушиться, и мне не хотелось оставаться на солнце. Я надел куртку, легкие фланелевые брюки и поехал в Палм-Бич.

Там на меня снизошло откровение. Типичный нью-йоркский обыватель, я считал, что шик и элегантность можно найти только, в Манхэттене. Ворт-авеню безжалостно развеяла мои иллюзии. По сравнению с Виа-Мизнер Мэдисон-авеню выглядела не лучше Орчад-стрит.

Дело даже не в универмагах и бутиках с глазастыми витринами, выставляющими напоказ сверкающие драгоценности. Самое сильное впечатление произвели на меня разодетые женщины, кочующие из магазина в магазин с единственной целью — потратить деньги.

Я набрел на кафе под открытым небом, сел за раскладной столик, чтоб выпить «Кампари» с содовой и понаблюдать за блестящим парадом.

Флоридские дамы были, пожалуй, чуть постарше клиенток «Баркаролы», но столь же изысканно и роскошно одеты и причесаны. Я нашел их более спортивными: загорелые, сильные, профессионально играющие в гольф или теннис.

Я не утверждаю, что Великая Мысль молнией озарила меня именно в этот момент. Я не испытывал потребности вскочить и заорать: «Эврика!» Но главное — она зародилась.

Эта Великая Мысль состояла в следующем: открыть в апартаментах женский клуб для состоятельной публики. С солидным вступительным и регулярным ежегодным взносом. Такой же пышный и элегантный, как знаменитый чикагский бордель «Сестры Эверли». Еда, напитки, трио музыкантов в баре.

Наверху несколько спален. Кроме поставки жеребцов, клуб может сдавать эти спальни своим членам (за плату, конечно) для отдельных свиданий с их собственными любовниками.

Воображение раскручивалось с бешеной скоростью. Я уже мысленно видел салон красоты и небольшой оздоровительный комплекс с сауной и массажистом.

Пообедал в тот вечер в Палм-Бич в ресторане, где на столах стояли свечи в канделябрах и подавали красную рыбу с миндальной водкой. Оставил в бутылке немного великолепного «Мюскаде» в надежде, что официант обладает достаточно тонким вкусом и прикончит ее.

Вернувшись в мотель, целый час пробродил босиком по пляжу, прокручивая в уме гениальную идею. «Питер-Плейс», на мой взгляд, — вполне логичное и легко запоминающееся название. Я представил себе роскошный особняк в Ист-Сайде, строгий, со вкусом оформленный интерьер.

Если «Питер-Плейс» завоюет успех в Манхэттене, почему не подумать о нечто подобном в общенациональном масштабе? Мое воображение рисовало уже целую сеть клубов, принадлежащих мне целиком или на паях. «Питер-Плейс» в Нью-Йорке, Палм-Бич, Атланте, Лос-Анджелесе, Чикаго, в любом городе, где женщин в избытке. Может быть, даже в Лондоне, в Париже, в Риме!

В субботу утром я купил блокнот и начал делать заметки. Изливая на его страницах идеи об организации и содержании роскошного кошатника, я наконец без особого энтузиазма подошел к финансовым проблемам.

По моим расчетам, мы с Мартой должны были завершить год примерно с четвертью миллиона наличными. Если уговорить, скажем, тысячу клиенток выложить в качестве членского взноса по пятьсот долларов, или пятьсот клиенток — по тысяче, получится еще полмиллиона. Я знал, что это лишь малая часть капитала, необходимого для создания подобного частного клуба, и с грустью понял, что без внешнего финансирования «Питер-Плейс» не состоится.

В воскресенье около полудня я позвонил Марте Тумбли, которая только что вернулась из Вирджинии. Она разговаривала с Люком Футтером и ввела меня в курс дел.

Уолкотт Сэндз освобожден под залог в десять тысяч долларов. Конечно, он сообщил о нас полиции. Посланные на расследование детективы обнаружили запертую пустую квартиру. Привратник Макс — благослови его Господь! — заверил их, что у нас законно действующая школа. Вот так.

Футтер считает, что можно открываться во вторник, не опасаясь нежелательного поворота событий. Я сообщил Марте, что время провел великолепно, собираюсь немедленно вернуться и кое-что с ней обсудить.

Я заказал на понедельник билет первого класса на дневной рейс из Палм-Бич и направился к океану поплавать и погулять в последний раз.

Около пяти я пошел в коктейль-бар, думая пригласить Пат на ужин в свой последний вечер во Флориде. Бородач за стойкой сказал, что по воскресеньям она не работает, но оставила записку «для Питера».

В записке корявым детским почерком было нацарапано одно слово — «Пат» и номер телефона.

И я позвонил ей из автомата в мужском туалете рядом с писсуарами и висящими на стене автоматами, выдававшими радужные французские презервативы.

Ответивший мне мужской голос принадлежал безусловно пьяному человеку.

— Пат дома? — спросил я.

— А кто говорит? — спросил он.

— Меня зовут Питер. Пат дома?

— А кто такой… — начал было он, но тут я услышал удар, похожий на затрещину, детский визг и плач.

— Алло? — тяжело дыша, сказала Пат.

— Это Питер. Я…

— О, Питер, — прокричала она, — папа пьян, мама больна, я готовлю ужин для банды диких индейцев, и просто хоть на стену лезь!

— Пат, очень жаль. Я надеялся пообедать вместе, но…

— Слушай, милый, — заговорила она таинственным шепотом, — я сейчас уйти не могу, ты понимаешь, можно к тебе заскочить где-нибудь в восемь — полдевятого?

— Конечно, — неуверенно сказал я. — Отлично.

На самом деле я имел в виду только обед — ничего больше.

— Ты пока пойди поешь, — быстро сказала она. — Привет.

И повесила трубку.

Выходя из сортира, я купил два пакета радужных французских презервативов для Марты и Никки.

Снова приехав в «Краб-Палас», я съел соте из крабов с диким рисом и салат из помидоров с луком, запив графином домашнего вина.

Потом вернулся в мотель, уселся в шезлонг и смотрел на восходящую луну, потягивая «Танкре» со льдом.

Чуть позже девяти вихрем влетела Пат, растрепанная, в грязных шортах и майке, с перекошенной физиономией.

— Что за трахнутая семейка! — разъяренно вскричала она.

— Эй, — крикнул я, — успокойся.

— Налей-ка мне выпить, — на ходу попросила она. — Пожалуйста. Все равно что.

Я смешал хорошую порцию джина с тоником. Она проглотила залпом и перевела дух.

— Черт, черт, черт! — воскликнула Пат. — Извини за такие выражения, Питер. От меня несет как от козла. Можно душ принять?

— Давай, — сказал я.

Через пятнадцать минут она вышла из ванной, мокрая, молочно-розовая, вытирая волосы полотенцем.

— Чистое, сухое полотенце, — счастливо заметила Пат. — Боже, какое блаженство. Мама всю неделю не могла постирать, а папа никакой не помощник.

Я смотрел, как она вытирается. Тело ее привлекало меня, но в этом увлечении не было ничего сексуального. Не могу объяснить почему. Я налил себе джина с тоником и приготовил ей новую порцию.

— Ой, — сказала она. — Теперь я снова человек. Ты просто кукленок, спасибо, что так меня принял.

Она уронила мокрое полотенце на пол, села, скрестив ноги, на одну из кроватей и стала собирать волосы в конский хвост.

— Откуда ты, Питер?

— Из Нью-Йорка.

— Так я и знала. Когда уезжаешь?

— Завтра утром.

Она посмотрела на меня, подняв руки, чтоб заколоть длиннющие, выгоревшие на солнце волосы. И сказала:

— Возьми меня с собой.

Я медленно покачал головой.

— Ты женат?

— Нет, но у меня есть подруга, боюсь, она не поймет. Да и ты через год собираешься замуж — забыла?

— А знаешь, что со мной будет? — спросила она. — За пять лет я рожу пятерых, стану толстой и хворой, как мама. Мой муж будет пить, как папа, груди мои отвиснут до колен, волосы поредеют, и я никогда нигде не смогу побывать.

Что я мог ответить? Она была права.

— Ну и черт с ним, — сказала она, радостно улыбаясь. — Все это завтра, а сегодня — сегодня.

Она широко раскрыла объятия и попросила:

— Поучи меня еще, Питер.

Честно говоря, мне совсем не хотелось, но я чувствовал себя в долгу перед ней.

На следующее утро я улетел в Нью-Йорк, полный новых планов.

 

Глава 82

Перед отъездом мы с Мартой оставили на автоответчике сообщение, извещавшее клиенток о нашем временном закрытии, предлагая попробовать позвонить снова через неделю. Мы едва успели отпереть дверь, как затрещал телефон, положивший начало череде лучших для нашего бизнеса деньков.

Нам никогда не удалось бы справиться с потоком гостей, если бы не возвращение дезертиров. Когда они являлись с повинной, мы приветствовали их без слова упрека и немедленно пускали в работу.

Особенно приятно мне было снова видеть среди нас Сета Хокинса. Необычайно популярный ковбой так повысил доходность нашего предприятия, что Марта окрестила его Золотой Толкушкой.

На ту безумную неделю пришелся еще один любопытный случай.

Просматривая в пятницу «Нью-Йорк таймс», я наткнулся на фотографию.

Привлекательная блондинка и высокий симпатичный мужчина стоят на помосте, подняв в приветственном жесте сцепленные руки, и улыбаются предположительно аплодирующей аудитории. Подпись удостоверяла, что это мистер и миссис Уилсон Боукер.

Не было никаких сомнений, что миссис Боукер с фото — та самая фригидная леди из двухэтажной квартиры на Восточной Восемьдесят второй улице. Я прочитал статью целиком.

В ней говорилось, что Уилсон Боукер, известный манхэттенский бизнесмен, произнес речь, объявив преступность «проблемой номер один». Пока не восстановлены закон и порядок, утверждает он, у города, штата, страны нет будущего.

Речь была восторженно встречена аудиторией, а на подиум к мистеру Боукеру поднялась его жена, Элис, которая поблагодарила публику за радушие. Когда мистера Боукера спросили, не собирается ли он бороться за высокий пост, он улыбнулся и ответил: «Как знать?»

Я отложил газету, найдя наконец объяснение интересу Марты к Элис Боукер. Уилсон Боукер, партнер Марты по любовным играм и забавам, стартовал в предвыборном марафоне за обладание губернаторским креслом, на платформе восстановления в штате законности и порядка.

Это было необычайно интересно.

 

Глава 83

Когда бизнес вновь вошел в привычную колею, я устроил совещание с участием Марты, Оскара Готвольда и Игнация Самуэльсона. Воскресным вечером мы собрались в наших апартаментах.

Я с особой тщательностью готовил презентацию «Питер-Плейс». Если моя Великая Мысль не вдохновит этих людей, ей суждено будет погибнуть. Я должен вселить в них энтузиазм.

Я решил представить «Питер-Плейс» как небольшое предприятие — частный клуб в Манхэттене. Заговори я о проекте в общенациональном масштабе или о личной монополии, они сочли бы меня сумасшедшим: идея устроить в Нью-Йорке исключительно женский кошатник сама по себе была достаточно неординарной.

Примерно через полчаса я почувствовал, что шоу идет успешно. В конце концов, я — актер, и чертовски талантливый. Серьезность, честность, убедительность. Я отвергал все возможные возражения и отвечал на вопросы прежде, чем их задавали.

Я обрушил на них лавину цифр, основываясь на самых последних показателях нашего нынешнего предприятия. Я продемонстрировал, какой доход можно получить с десяти или двенадцати спален, еды и выпивки, вступительных и ежегодных членских взносов. Я упомянул о концессиях, таких как салон красоты, оздоровительный кабинет, магазинчик подарков, бутик и пр.

Они внимательно слушали и, по-моему, начинали проникаться моей идеей, сознавая ее гигантские потенциальные возможности. Я закончил свое выступление в полной тишине. Плеснул себе виски и бодро спросил:

— Ну как?

Марта заговорила первой:

— Питер, я всегда знала, что ты просто рожден для этого дела!

Игги Самуэльсон медленно произнес:

— Цифры выглядят убедительно.

Оскар Готвольд сказал:

— Не будем спешить. Вы толкуете о приобретении или найме пяти-шестиэтажного отдельного дома в Ист-Сайде, перепланировке всех верхних этажей под спальни, устройстве большой кухни, столовой, бара и так далее. Игги, во что ты оцениваешь инвестиционный капитал?

Бухгалтер минутку подумал:

— Как минимум, в три или четыре миллиона.

— Да почему же так много? — запротестовал я. — По крайней мере, для начала столько не потребуется. А если Марта согласится, мы с ней можем внести четверть миллиона плюс еще половину за счет вступительных взносов, которые поступят до открытия заведения.

— Не хватит, — сказал Игги, тряся головой. — Только для того, чтобы начать работы, потребуется как минимум два миллиона. Питер, ремонт, реконструкция, промежуточные счета, лицензии, взятки и прочее высосут из вас все соки, прежде чем вы откроетесь.

— А если не откроетесь, — заметил Готвольд, — за вас возьмутся клиенты, заплатившие вступительные взносы.

— Ладно, — сказал я. — Значит, нам надо вложить, скажем, два миллиона, правильно?

— Да, но, по моему мнению, это авантюра, — предостерег Оскар. — Грандиозная авантюра.

— Не думаю, — сурово сказал я. — Не вижу здесь никакой авантюры. Нет, если проделать все правильно. Имей я два миллиона, я не задумываясь вложил бы их в дело, все до последнего цента.

— Но вы их не имеете, — напомнил Игги. — И где собираетесь взять?

Я посмотрел на Марту. Такими деньгами ворочает ее друг, Уилсон Боукер. Может, она возьмется добыть нужную сумму? Но она молчала.

«Питер-Плейс» спас Оскар Готвольд.

— Дорогая, — сказал он Марте, — а эти два твоих бывших босса из «Баркаролы»? По моему мнению, у них либо есть два миллиона, либо они знают, где их взять.

Она ответила не сразу. Потом кивнула. Потом сказала:

— Это крепкие орешки, Оскар. О чем тебе хорошо известно. Если они решатся войти в дело, то пожелают взять все в свои руки, а мы с Питером будем работать за просто так.

— Ладно, — примирительно сказал Готвольд. — Позвольте мне поговорить с ними на эту тему, посмотрим, заинтересуются ли они. Если да, Питер повторит свое представление, на этот раз перед ними.

— Да, — сказала Марта, — пожалуй, так лучше всего. Но помни, владельцы — мы с Питером.

— Ну, разумеется, — заключил Оскар.

 

Глава 84

Я звонил Солу Хоффхаймеру по меньшей мере раз в неделю и каждый раз говорил одно и то же: присылайте побольше горячих парней. Я ежемесячно доставлял Солу жалованье и видел, как быстро и глубоко затягивает его выпивка. Но в то время у меня были другие заботы.

Я по-прежнему требовал найти достойную замену Уолкотту Сэндзу — полного отеческой заботы «крупного руководителя» в летах. В начале июня он его прислал. Жеребец по имени Янси Барнет (мы стали называть его Янс) семь лет играл психиатра в мыльной опере, пока его персонаж не исчез из сценария.

Этот широкоплечий человек выглядел на сорок два, и даже в центральной голливудской картотеке трудно было бы подобрать лучший типаж. Чудесные серебристо-седые волосы обрамляли добродушное румяное лицо с ярчайшими синими глазами, каких я никогда не встречал. Марта пообщалась с ним, и надо сказать, он произвел на нее огромное впечатление.

— Не хуже Сэндза, — доложила она. — А может, лучше. Не такой ветреный, но симпатичней и нежней.

Вышло так, что он обрел чрезвычайную популярность среди молодых клиенток. И даже старушка Бекки сказала: «Настоящий мужчина».

Янс был чуть сардоничен, в меру остроумен и при необходимости всегда изъявлял готовность помочь. Он, например, сидел в приемной, когда не было Марты, начинал помогать мне с графиком и другими рутинными делами. За это ему, конечно, выплачивали премию.

Однажды он мне сказал:

— Питер, я должен кое в чем признаться. Рано или поздно вы все равно узнаете. Я работаю на два фронта. Но обещаю, что никогда не буду приставать к другим жеребцам.

— Тогда ладно. Чем вы занимаетесь в свободное время, это ваше дело. Вы женаты, Янс?

— Был. Дважды. И дважды ошибся.

— А что случилось? — с интересом спросил я.

— Я сам виноват. Я оба раза ошибся, ибо не знал, что у женщины может быть мягкое тело и твердая воля. Не вынес эмоциональной нагрузки. И теперь просто плыву по волнам.

— Иными словами, — заметил я, — у нас вы нашли идеальную работу.

— Вот именно!

 

Глава 85

Я позвонил Дженни Толливер снова. На этот раз полный решимости.

— Алло? — послышалось в трубке.

— Это Питер. Пожалуйста, не клади трубку.

Молчание.

— Я только хочу спросить, как ты поживаешь.

— Спасибо, хорошо, — холодно сказала она. — А ты?

— Пока живой. Я обедал с Артуром, и он рассказал, что ты открываешь собственную студию.

— Да. После Дня труда.

— А где? — спросил я.

Золотое правило страхового агента: заставь клиента говорить о себе.

— В Гарменте. Всего-навсего небольшой чердак. Один ассистент, помогает с техникой.

— Желаю тебе самого наилучшего, — сказал я. — Ты ведь знаешь.

— Спасибо, — искренне ответила она.

Как действовал на меня этот голос! Есть голоса, которые волнуют, как звуки старых любимых песен. Вроде бы ничего особенного в них нет — простые, грубоватые мелодии. Но ты извлекаешь их из памяти и наполняешь смыслом.

— А как твои родители? — спросил я.

— Неплохо. Маму мучил артрит, но она к нему уже привыкла.

— Ты давно к ним не ездила?

— С Пасхи.

Я отчаянно старался придумать, как заставить ее говорить. Потом решился.

— Дженни, я надеялся снова встретить тебя! — Я сглотнул. — Просто за ленчем или обедом. — И быстро добавил: — В любое время, в любом месте, как скажешь. Просто поговорить.

Снова молчание.

— Столько времени прошло, — добавил я. — Можем же мы пообедать по-дружески.

Пауза. Почти три секунды.

— Я подумаю, — сказала она.

— Так можно еще позвонить? — с надеждой спросил я.

— Если хочешь.

 

Глава 86

Николь Редберн сидела в маленьком, обитом кретоном кресле в Розовой комнате, делая педикюр. Она ухаживала за собой так же любовно, как иные мужчины за своими «мерседесами».

На ней была только майка с надписью «Я ПОЕЛ КРАБОВ», привезенная мной из Флориды. Тело дышало чувственностью, двигалось с текучей грацией. Я никак не мог понять, почему она не возбуждает меня.

Наконец я решил, что похож на человека, который целый день работает в кондитерской. В свободное время он не выносит запаха шарлотки.

Я только что принял душ и обернул вокруг бедер полотенце. Никки подняла на меня глаза.

— Я тут намешала всякое в твое белое бургундское! Ничего?

— Ты же знаешь, что в этом доме можешь готовить себе что хочешь, — добродушно ответил я.

— Обед сегодня был грандиозный. Мне приглянулась идея соте из телятины с зеленым луком. Ты неплохой кулинар.

— Могла бы оставить кусочек!

Сидя на кровати, я попивал из бокала, глядя, как тщательно она обрабатывает ногу. Наверно, скульптору понравилась бы ее мускулатура. Вот художнику — едва ли.

— Как идут дела?

— Хорошо, — ответила она, не глядя на меня. — За последнюю неделю внесла в реестр еще шестерых. Уже почти тысяча. Веришь? Когда буду уходить, могу продать список клиентов какой-нибудь начинающей девице за хорошую цену.

— Через десять лет?

Она отложила ножнички и пилочки, взяла бокал и подсела ко мне. Обвила рукой мои голые плечи.

— Может быть, раньше! Я говорила, что пара ребят хотят жениться на мне?

— Нет, этого ты мне не говорила.

— Славные парни, только денег у них маловато. Но если появится джон с хорошим капиталом, я призадумаюсь.

Я обернулся, взглянул ей в глаза.

— И станешь честной женщиной?

Она удивилась.

— Конечно, Питер, ведь секс для меня не самое важное. Ты хорошо это знаешь.

— Знаю, — печально сказал я.

Но ее не обмануло мое притворное сожаление по поводу наших платонических отношений.

Она ушла в ванную, откинула сиденье унитаза и села писать. Я слышал журчанье и слова, обращенные ко мне через открытую дверь. Когда такое случилось впервые, я был шокирован. Теперь казалось совершенно естественным.

— На самом деле, — кричала она, — из меня вышла бы неплохая жена. У меня деловое мышление, и я знаю цену баксам. А муж пускай котует на стороне, пока это не отражается на моих доходах.

Захлопнув унитаз, она вернулась в постель.

— Сейчас я игрок, Питер! И ты тоже. А деньги — самая крупная игра. И самая увлекательная. Один из моих постоянных клиентов говорит, что вся моя сексуальная страсть ушла в жажду наживы.

— Твой клиент психиатр? — спросил я. — Какой ужас. И о чем он тебя просит?

Она рассмеялась:

— Пошлепать его ракеткой для пинг-понга.

— Мне нужна новая порция, — сказал я, поднимая пустой бокал. — А тебе?

— И мне! — Она допила. — Только не ерш, а то буду бегать всю ночь.

— Может, «Франжелико»?

— Годится.

Когда я вернулся с напитками, она лежала, заложив руки за голову, глядя в потолок. Рубашки на ней не было. Торчали эти буйные соски. Она взяла у меня бокал.

— Спасибо, сестричка! Вы так добры ко мне.

— Чертовски верно подмечено!

Размотав полотенце, я лег рядом. Наши бедра соприкасались.

— Ну как подвигаются дела с новым заведением?

— На следующей неделе встречаемся с денежными мешками.

— Они наверняка согласятся. Такую возможность не упускают.

— Благослови тебя Господь!

— А если дело выгорит, как ты его назовешь?

Я немного поколебался.

— Я еще никому не рассказывал, даже Марте, а тебе скажу. «Питер-Плейс».

Она не засмеялась.

— Хорошее название. Логично.

Допив, мы отставили бокалы. Выключили свет. Я, как всегда, повернулся на бок. Она, как всегда, прильнула ко мне.

— Мы словно старые-престарые супруги!

— Ага, — пробормотала она, удовлетворенно вздыхая.

 

Глава 87

Михаэль Гелеско и Антони Каннис — таковы были их имена. Они походили на бывших силовых борцов, начинающих жиреть на покое. На обоих пиджаки с накладными плечами, брюки с острыми складками, манжеты рубашек высовываются из рукавов точненько на полдюйма.

Оба выхолены ровно настолько, чтобы вселить в меня отвращение: напомаженные волосы, лоснящаяся от притираний кожа, аккуратненький маникюр. Штиблеты сияют, как зеркало, запонки усеяны бриллиантами. Разумеется, золотые часы «Пьяже». Оба курят сигары величиной с нападающих луисвиллской баскетбольной команды.

Мы сидели за длинным палисандровым столом в конференц-зале на верхнем этаже бутика «Баркарола». Марта представила всех друг другу. Гелеско и Каннис знали Оскара Готвольда — он и организовал эту встречу, — кивнули мне и Игнацию Самуэльсону.

Несколько минут шла светская беседа, пока Гелеско, глянув на стенные часы, не сказал:

— Так с чем вы пришли?

Я поднялся, начиная представление.

Первым делом подробно описал состояние нашего нынешнего предприятия. Как мы расширили дело. Сколько у нас клиенток. Какую прибыль приносят жеребцы. Каковы издержки и накладные расходы. «Золотая жила», — сказал я.

Потом изложил, чего мы хотим: эксклюзивный частный клуб для состоятельных дам, готовых оплачивать удовольствие, полученное в соответствующей обстановке.

При минимуме в десять спален я оцениваю среднюю дневную выручку в десять тысяч долларов. Даже при том, что половина уйдет жеребцам, месячный валовой доход составит сто тридцать тысяч. Не считая прибыли от обедов и выпивки, вступительных и ежегодных членских взносов.

Во время своего доклада я наблюдал за Гелеско и Каннисом. Единственную заметную реакцию они проявили только один раз, когда я сообщил о наших нынешних прибылях и предполагаемом чистом доходе от нового клуба, — оба сморгнули.

— И давно вы открыли бизнес? — спросил наконец Каннис.

Марта сказала, что мы работаем примерно полтора года, и детально объяснила, как ведем дело.

— Наркотики? — спросил Гелеско.

Марта заявила, что это абсолютно исключено, и изложила Кодекс поведения жеребцов и клиенток. Упомянула она и о мальчиках по вызову, и о службе сопровождения, которые, разумеется, останутся и в будущем.

— Вы платите за протекцию, — сказал Каннис скорее утвердительно, чем вопросительно.

Потом снова вклинился в разговор Оскар Готвольд. Он привел данные о текущих доходах нашего нынешнего заведения, взятках, издержках, прибыли и сделал прогнозы по тем же факторам для нового предприятия.

— Речь идет о партнерстве, акционерной компании или о чем-то еще? — спросил Гелеско.

Игги сказал, что, по нашему мнению, акционерная структура предпочтительней, если контрольный пакет будет у нас с Мартой.

— Никаких «если», — сказала Марта. — Иначе дело не пойдет.

— Мы собираемся вкладывать свои деньги, — добавил я.

Игги принялся объяснять, что инвесторам будут выплачивать дивиденды по высшему курсу акций ежемесячно или раз в год, в зависимости от прибыли. Оскар Готвольд указал, что ресторан, бар и салон красоты послужат официальным прикрытием происходящего на верхних этажах.

— Кто будет руководить? — спросил Каннис.

— Мы с Мартой, — ответил я. — Контракт на три года. Нам известны гм желания клиенток и способы их удовлетворения. У нас высокая репутация и очень надежный штат. Мы гарантируем добровольное и эффективное сотрудничество.

Боссы переглянулись.

— Послушайте, — начал Каннис. — Вы просите больших денег. Нам надо подумать.

— Конечно, — поспешно вставил Оскар Готвольд. — Мы понимаем. И если вы, джентльмены, решите, что не в состоянии полностью взять на себя инвестиции, может быть, кто-то из ваших друзей и коллег захочет принять участие.

— При акционерной структуре, — заметил Игги, — пакеты можно продавать по х долларов за акцию. А в случае компании с ограниченной ответственностью назначить по х долларов за минимальный пакет, реализуемый по единой цене. Есть несколько способов организации дела.

— Послушайте, — сказал Гелеско, обращаясь к Готвольду с Игги, — почему бы вам не остаться, чтоб еще раз пробежаться по всем этим цифрам? Желательно посмотреть более внимательно. — Потом повернулся к нам с Мартой. — А вам нет смысла присутствовать. Сегодня мы не готовы ответить «да» или «нет». Так что можете отправляться.

Надо было мне послушаться внутреннего голоса, настоять и остаться. Но я не послушался. Мы обменялись рукопожатиями. Запонки их жутко царапались. Оба поцеловали Марту в щеку.

— Рад снова видеть тебя, детка, — восторженно заявил Каннис.

— Зря держишься, как неродная, — заметил Гелеско.

Спускаясь в небольшом лифте, я обратился к Марте:

— Ну, как по-твоему?

— Они заинтересовались, — уверенно заявила Марта.

— Откуда ты знаешь?

— У них сигары погасли.

 

Глава 88

Марта хотела пообщаться со старыми друзьями в «Баркароле», так что я возвращался один.

Стоял великолепный июньский день, один из тех редких дней, когда город кажется чистым и свежим. Солнце усилило яркость красок, и уличные прохожие выглядели моложе и привлекательней.

Удачное представление пробуждает сексуальность. Когда ты в ударе и возбужден, плотский акт — единственный способ излить избыток энергий. Мне повезло — в фойе апартаментов ждала женщина. Я бросил на нее взгляд. Высокая. Костистая. Почти сухощавая.

Прием вел Янси Барнет. Он поманил меня и тихонько сказал:

— Розничный покупатель. Я связался со спонсором и убедился, что она в порядке. А жеребца найти не могу. Сам душой готов, но… Возьметесь, Питер?

— Ладно, — сказал я. — Дайте мне пять минут, потом присылайте.

Ее звали Хетти, и тело у нее было крестьянским, сплошные мослы и жилы. Дымчатые волосы завиты в миллион тугих колечек. Лицо длинное, лошадиное, но не без достоинства. Прицепи бакенбарды — получишь Линкольна в женском обличье.

Увидев меня обнаженным, она подняла глаза к небу и воскликнула: «О Боже!» Я так и не понял, что выражал ее вопль — страх или мольбу о пощаде.

В течение следующего часа мне несколько раз пришлось выслушать восклицания: «О Боже!», «Иисусе сладчайший, помилуй меня!» и «Господь всемогущий!» Наконец я понял, в чем дело: она считает, что совершает смертный грех.

Однако дьяволу не пришлось долго бороться. Она каталась по постели, как дзюдоист, подпрыгивая в бросках, вертясь, выгибаясь и распевая «Вперед, Христово воинство!».

Она направляла мои пальцы, руки, губы, ноги. Она терзала мое тело, исполняя гимн «Как любит нас Иисус».

Она пела «Просвети убежище твое», галопируя на моей груди, перевернула меня, облизывая копчик, скрутила, покусывая соски, совала пальцы мне в рот, дергала за волосы, исследовала языком пупок.

Потом рванулась, встала на колени, взялась руками за спинку кровати. Оглянулась на меня через плечо, прохрипела:

— Давай как собаки. Как собаки.

И вновь понеслась, а я безнадежно пытался держаться, пока она пела «Твердыню вечную». Как я остался живой, не знаю.

Помню, что, когда я со стоном рухнул, она подползла поближе и предложила спеть хором «Сердечную молитву».

 

Глава 89

Знавал я женщин красивей Дженни Толливер. Любвеобильней. Умнее. Так почему же не мог вычеркнуть ее из памяти?

Не думаю, что Марта была права, сказав, что я восхищаюсь Дженни, ибо она — первая женщина, отвергшая меня. К отказам мне было не привыкать, они сопровождали всю мою сценическую карьеру. Я выдержал бы удар.

Что заставляло меня тянуться за Дженни, как побитая дворняжка? Романтическая любовь? Едва ли. Может, мне нравилось быть с ней. Как нравилось с Мартой и Никки. И десятком обслуженных мною клиенток. Мне все они нравились.

Может, это связано с моей одержимостью «классом». Дело не только в элегантности Дженни; была в ней изысканность, которая так привлекала меня. Может, я втайне благоговел перед ней. А может, завидовал.

Я позвонил ей в начале июля, решив вести себя сдержанно и искренне.

— Ну как, ты подумала? — серьезно спросил я. — Насчет того, чтоб как-нибудь вечером пообедать со мной?

Она помедлила, а потом сказала:

— Согласна.

— Отлично. Спасибо. Я думал заказать лимузин и отправиться к «Питеру Луджеру» в Бруклин, и…

— Нет, — перебила она, — ни в коем случае. Просто съедим по гамбургеру где-нибудь тут, поблизости, и все.

И мы назначили встречу в этом же месяце. Я должен к вечеру позвонить, она скажет, где решила перекусить. Встретимся прямо там — она не хочет, чтоб я заходил за ней. Я согласился на все и повесил трубку, чувствуя себя как мальчишка, добившийся свидания с королевой красоты.

Я твердил себе, что надо держаться похолодней и ни в коем случае не заговаривать о своих успехах. Если смирением можно ее вернуть, я сыграю Урию Хипа так, что она не устоит.

 

Глава 90

После 4 июля начинался наш летний пик. Бизнес рос в основном за счет приезжих, и мальчики по вызову вместе со службой сопровождения из сил выбивались, чтобы удовлетворить все заявки.

Без Янси Барнета я никогда не справился бы с графиком. Теперь же я организовывал «сцены» в апартаментах, он занимался нарядами для мальчиков и сопровождающих, и мы вместе старались не допустить сверхчеловеческой нагрузки на жеребцов.

Янс не терпел грубости и при малейшем намеке на грязную шутку тихонько уходил из комнаты. Не считая этой безобидной аллергии, он был идеальным помощником, обязательным и энергичным.

Однажды днем, когда мы потели над графиком, вошла Марта.

— У нас проблема, — сообщила она. — Мне позвонила особа по имени Луэлла и заказала «сцену». Я обещала перезвонить. Проверила рекомендации, и дама, которая ее прислала, сказала, что все в порядке. А потом вдруг добавила: «Между прочим, Луэлла — черная». Как вам это нравится?

Мы с Янсом переглянулись.

— У вас были когда-нибудь черные клиентки? — вежливо поинтересовался Янс.

— Одна африканская леди, — вспомнил я. — Туристка. В нее еще влюбился черный жеребец.

— Но Луэлла-то здешняя, — сказала Марта. — Вопрос в том, надо ли нам обслуживать черных? Не отпугнет ли это белых?

— По-моему, у нас нет выбора, — сказал Янс в своей обычной задумчивой манере. — Если мы откажем, она может предъявить «Театральной академии Питера» обвинение в расовой дискриминации.

— Пожалуй, вы правы, — согласилась Марта. — Найдется жеребец, который пожелает ее обслужить?

— Я сам ее обслужу, — сказали мы с Янсом в один голос, и Марта расхохоталась.

— Хотите попробовать? Ладно. Назначаю встречу.

— Как насчет пивка? — предложил Янс, когда она ушла.

— Прекрасная идея.

Он пошел на кухню и вернулся с двумя запотевшими бутылками «Колбэк» и пльзенскими кружками. Мы водрузили ноги на стол.

— Не понимаю, — сказал я. — Почему черной женщине хочется в кошатник к белым мужчинам?

— Может, она феминистка, — предположил Янс. — Это не редкость среди черных женщин.

— Понятно, профессор, тогда объясните, почему феминистке хочется в кошатник к белым мужчинам?

— А почему женщинам хочется стать полисменами, летчиками-испытателями или водолазами? Чтоб доказать миру, что чисто мужских профессий, неподвластных женщине, не бывает.

— Янс, продолжайте, — попросил я.

— Принцип тот же самый, — продолжал он. — Оплаченная «сцена» с незнакомым мужчиной — символ подлинного равенства. На протяжении многих веков мужчины покупают женское тело. Настал черед женщин. Наше предприятие, Питер, предоставляет раскрепощенной женщине возможность добиться неслыханного равенства. Я думаю, многие наши клиентки — феминистки, независимо от того, сознают они это или нет. Наши «сцены» удовлетворяют их стремление к независимости, их женскую гордость.

Я засмеялся:

— Послушать вас, получается, что мы стоим на службе обществу.

Он серьезно смотрел на меня.

— Вы недалеки от истины. На самом деле, мы продолжаем сексуальную революцию.

— И Луэлла, по-вашему, рвется к нам, потому что она феминистка?

Но прежде чем он успел ответить, вернулась Марта.

— Отбой, волонтеры, — усмехнулась она. — Луэлла просит черного жеребца.

Мы с Янсом осушили свои кружки одним глотком.

— Я выпишу наряд Кингу Хейесу, — сказал я. — Он самый лучший. И попрошу выяснить, что ее сюда привело. Марта, Янс считает наших клиенток феминистками. Что скажешь?

— Кому какое дело? — пожала она плечами. — Пока они несут деньги.

— Вот вам, — сказал мне Янс. — В конечном счете всех уравнивает одно — доллар.

 

Глава 91

Когда Марта уехала устраивать сына в летний лагерь, мне позвонил Оскар Готвольд. Михаэль Гелеско просит нас прийти на встречу, на этот раз в «Роман энтерпрайзис», в Эмпайр-Стейт-Билдинг. Я вспомнил, что рассказывал мне год назад Сол Хоффхаймер.

— «Роман энтерпрайзис» — истинный владелец «Баркаролы»? — спросил я Оскара.

— Возможно, — уклончиво ответил он. — Президент, Октавий Цезарь, — влиятельнейший человек. Именно он говорит «да» или «нет». Он хочет лично встретиться с вами обоими.

Я объяснил, что Марта в отъезде, и спросил, нельзя ли отложить знакомство до ее возвращения.

— Наверно, можно, — сказал Готвольд, — но, по моему мнению, неразумно. Отсрочки плохо сказываются на деловых отношениях. Почему бы вам самому не встретиться с ними?

— А вы с Игги придете?

— Нет. Октавий Цезарь особо подчеркнул, что желает говорить только с главными действующими лицами.

— Хорошо, — сказал я. — Я с ним поговорю.

— Не берите на себя никаких обязательств, — предупредил Оскар. — Не рассуждайте о деньгах. У них есть все цифры. Будут требовать деталей, отсылайте их к Игги или ко мне. Они просто хотят познакомиться с вами.

К моему удивлению, приемная «Роман энтерпрайзис», без единого стула, оказалась не больше кабины телефона-автомата. Чопорная секретарша, явно нуждающаяся в медицинской помощи, отодвинула стекло и холодно сказала:

— Слушаю вас?

Когда я сообщил свое имя, она нажала клавишу телефона, тихо произнесла несколько слов. Потом повернулась ко мне и указала:

— Сюда. Потом по коридору до дубовой двери в самом конце.

— Благодарю, — сказал я и добавил: — Какая очаровательная камея. Антикварная вещь?

— Восемнадцатый век, Италия, — оттаяла она. — Это не слоновая кость, а перламутр.

— Прелестно, — заверил я ее, одаривая теплой улыбкой.

Как легко заводить друзей!

Должно быть, она нажала кнопку, ибо электронный замок на внутренней двери зажужжал, и я вошел. По лязгу двери за спиной я понял, что она стальная.

Длиннющий узкий коридор застлан ковром. Просматривается с помощью установленной под потолком телекамеры. Единственная дверь в конце — мощная дубовая панель, обитая полосами кованого железа.

Я дважды стукнул, больно ушибив пальцы, и повернул фигурную ручку. Мне показалось, что я открываю дверь банковского сейфа. Но я шагнул в библиотеку джентльмена викторианской эпохи.

Черепичный пол. Мягчайший восточный ковер. Ореховые книжные полки. Плотные бархатные занавеси. Потемневшие, писанные маслом картины в золоченых рамах. Хрусталь и серебро на мраморной полке буфета. Изразцовый камин с деревянной обшивкой. А все видимые взору книги одеты в кожаные переплеты.

Михаэль Гелеско и Антони Каннис сидели бок о бок на кушетке. Когда я вошел, они кивнули, но не сделали ни малейшей попытки встать. Из-за стола, с вращающегося кресла с высокой спинкой поднялся пожилой джентльмен, протягивая мне параличную лапку.

— Мистер Цезарь? — сказал я, нежно пожимая эту мягкую белую руку. — Рад видеть вас, сэр.

— Мистер Скуро, — с холодной улыбкой произнес он, — спасибо, что выкроили время в своем деловом расписании, чтобы… С мистером Гелеско и мистером Каннисом вы уже встречались. Пожалуйста, сядьте здесь. Надеюсь, вам будет…

Я обождал, пока он опустится в свое вертящееся кресло. На это ушло время.

— Должен извиниться за своего отсутствующего партнера, мистер Цезарь, — сказал я. — Марте Тумбли пришлось срочно уехать по семейным делам.

Он сделал широкий жест.

— Понимаю, мистер Скуро. Семья всегда должна стоять… Всегда. Теперь позвольте немного рассказать о «Роман энтерпрайзис». Хотя я президент… Наша организация объединяет нескольких джентльменов, стремящихся разнообразить свои интересы… В нашем распоряжении солидный рисковый капитал, и мы постоянно ищем… Я сразу должен заявить, что мы — только инвесторы, а реальное управление нашими разнообразными предприятиями оставляем… Бутик «Баркарола» — один из примеров… Мы взяли за правило никогда не вмешиваться в повседневную… Вы следите за мной, молодой человек?

Я не только следил, но даже заканчивал в уме недоговоренные фразы. Возможно, именно на это он и рассчитывал.

— Так вот, — сказал он, тихонько покачиваясь в кресле взад и вперед. — Я ознакомился с предложениями, представленными вами мистеру Гелеско и мистеру Каннису, и нашел их…

Пока он неспешно вещал своим тонким надтреснутым голосом, я внимательно разглядывал его. На вид семьдесят с лишним или восемьдесят с небольшим. Тонкие прядки абсолютно белых волос прилипли к большой черепной коробке. Лицо красноватое, мясистые щеки и нос картошкой покрыты сетью капилляров.

Прицепить ему бороду, напялить красный халат, и в следующее Рождество блистал бы у «Мейси», выкрикивая «хо-хо-хо!».

Однако на нем был шевиотовый костюм цвета ржавчины, плотно облегающий, застегнутый на четыре пуговицы. Когда-то я надевал такой для возобновленного спектакля «Как важно быть серьезным». Белая рубашка с жестко накрахмаленным воротничком, под которым повязан широкий пурпурный жаккардовый галстук.

Он был таким чистеньким, прямо-таки сияющим старичком. Держался чрезвычайно прямо. В театре бы мы сказали, что у него «есть вид». Рядом с Октавием Цезарем Гелеско и Каннис показались мне мелкими уголовниками.

— …Как правило, лучше всего, — говорил он, — прежде чем решение будет… Мне хотелось лично встретиться с теми, с кем… Пожалуйста, простите, если я задам вопросы, которые покажутся вам нелогичными или неуместными, но… Скажите, юноша, чего вы хотите от жизни?

Вопрос прозвучал так неожиданно, что застал меня врасплох. И ответил я машинально, не подумав:

— Хочу денег.

Он серьезно посмотрел на меня.

— Какой честный… Как я понял, прежде вы служили в театре…

Я не знал, откуда он получил информацию, но дал короткий отчет о своей сценической карьере.

— Понятно, — сказал Октавий Цезарь. — Полагаю, ваше образование и опыт оказались полезными для нынешней…

— Да, сэр, — живо ответил я. — В нашем бизнесе присутствует элемент театральности. В определенном смысле, мы торгуем иллюзиями.

— Торгуем иллюзиями, — повторил он, слегка причмокнув, и обратился к Гелеско и Каннису: — Слышите, джентльмены? Торгуем иллюзиями. Хорошо сказано, а?

Оба энергично закивали. Он вновь повернулся ко мне.

— Но я надеюсь, мистер Скуро, вы не питаете иллюзий по поводу работы, которая потребуется для претворения вашей идеи…

— Нет, сэр, — ответил я, — нет. Мы с мисс Тумбли не боимся работы. Если нам выпадет удача, мы сможем…

Он махнул белой рукой, прерывая меня.

— Пожалуйста, юноша, не говорите мне об удаче. Удача — оправдание неудачников. При достаточно сильных амбициях не требуется никакой… Итак, мистер Скуро, благодарю за визит и терпение к любопытствующему старику. Вас известят о нашем решении… В любом случае…

Он с трудом поднялся, и я снова потянулся через стол пожать его слабую руку. Я уже был у двери, когда он окликнул:

— Юноша!

Я обернулся.

— Один вопрос. Как вы предлагаете называть это…

Я секунду поколебался, потом ответил:

— «Питер-Плейс».

— Неплохо, — сказал он.

 

Глава 92

Я должен был встретиться с Дженни Толливер в забегаловке под названием «Стыд и срам» на Амстердам, рядом с Восемьдесят четвертой улицей. Притащился на час с лишним раньше и коротал время, бродя по окрестностям.

Просто не верилось, что Вест-Сайд так изменился за короткое время. Со своими антикварными лавками, художественными галереями, бутиками и магазинами деликатесов. Он становился похожим на Гринвич-Виллидж. Люди на улице стали моложе, а цены взлетели до небес.

Я вспомнил окошечко кондитерской, где покупал «Вэрайети», семейную пивнушку, где пил мексиканское пиво, старьевщика-итальянца, продававшего поношенные ботинки, цыганок, предсказывавших судьбу и облегчавших карманы легковерных граждан. Все это исчезло. Прогресс. Черт бы его побрал…

Я занял самый дальний столик в «Стыде и сраме» и заказал водку в ожидании Дженни. Заведение было оформлено в грубом кустарном стиле. Официантки в грубых хлопчатобумажных платьях и, я мог бы поклясться, в том, что пьют морковный сок.

Я увидел, как Дженни входит в дверь, и у меня захватило дух. Какая совершенная женщина: не идет, а плывет по воздуху. Нахлынули воспоминания, и я чуть не расплакался.

Платье широкое, струящееся. Волосы распущены, подбородок вздернут. Она отыскала меня глазами и стала пробираться между столиками. Я поднялся. Мне хотелось схватить ее, но мы просто пожали друг другу руки.

— Питер, — сказала она, критически оглядывая меня, — ты набираешь вес.

— Я набираю, а ты теряешь! Чудесно выглядишь, Дженни.

— Спасибо, — искренне ответила она.

Она попросила белого вина, а я — еще водки. Мы заказали чизбургеры, хрустящую картошку и салат, избавившись за этим занятием от некоторой скованности. А потом оказались одни. Вместе.

— Расскажи о своей новой студии, — попросил я. — Звучит потрясающе.

Она рассказала, над чем хочет работать и как надеется со временем начать торговлю собственными сверхмодными тканями. Может, займется постельным бельем. Или драпировками. Или еще чем-нибудь.

Она говорила, а я смотрел на нее через стол. Я все помнил: пышные волосы над овалом лица. Спокойные, ясные черты, серьезное выражение глаз. Все соразмерно, все строго.

— Ты согласен? — спросила она.

— Что? А! Абсолютно.

Она засмеялась.

— Да ты не слушаешь, Питер!

— Не слушаю, — смутился я. — Просто любуюсь.

Она опустила глаза, катая хлебные шарики.

— Артур шлет привет.

— Ты сказала, что встречаешься со мной?

— Да.

— И что?

Посмотрев мне прямо в глаза, она сказала:

— Артур такой славный.

— Да, славный.

Слава Богу, принесли еду, нашлось занятие на несколько минут.

— А как твой бизнес, Питер? — спросила она, хрустя картошкой.

— О, не стоит об этом говорить.

— Давай поговорим! Дела идут хорошо?

— Очень хорошо.

— Просто не могу поверить, — покачала она головой.

Меня охватила ярость Яго, взбешенного наивностью Отелло.

— Чему ты не можешь поверить? — огрызнулся я. — Что женщины охотно платят за удовольствие? Что тут такого? Почему они хотят стать полицейскими или летчиками-испытателями? Чтоб утвердить в мире свое равноправие.

— Что тут общего с оплатой мужских услуг в постели?

— Принцип тот же самый. Оплаченные услуги незнакомого мужчины — символ подлинного равенства. На протяжении многих веков мужчины покупают женское тело. Настал черед женщин. Они получили возможность добиться неслыханного равенства. Они удовлетворяют свое стремление к независимости, свою женскую гордость.

Дженни поперхнулась куском чизбургера.

— Это продолжение сексуальной революции, — серьезно заявил я. — Служение обществу.

Она покончила с едой, вытерла губы бумажной салфеткой. Потом посмотрела на меня.

— Питер, — спокойно проговорила она. — Я, честно, не знаю, кто ты есть на самом деле, и сам ты, по-моему, тоже не знаешь. Ты всегда играешь какую-то роль.

— Шекспир сказал лучше, — заметил я нарочито легкомысленно. — «Весь мир — театр».

— Это другое, — сказала она. — Актер играет одну и ту же роль неделю, месяц, год. Потом она переходит к другому актеру, но суть ее почти не меняется. Когда я иду смотреть «Гамлета», я знаю, что иду смотреть «Гамлета». Но я никогда не знаю, что увижу, встретив тебя.

— Ты хочешь сказать, что я лицемер?

— Да нет, конечно. Просто мне хочется когда-нибудь взглянуть на тебя без грима и парика.

Я старался не выдавать своего смятения.

— Даже если так, Дженни, а я не согласен, что это так, разве не интересней иметь дело с загадкой. Взять хотя бы Артура, ты знаешь, что он славный, а я какой? Если у меня тысяча разных ликов, разве тебе не интересно разглядеть за маской человека?

Дженни долго молчала, глядя на меня.

— Да, — сказала она наконец. — Интересно. Вот разве что…

Она не договорила. Ну и не надо. Я сам мысленно договорил за нее: вот разве что под последней маской не окажется ничего.

 

Глава 93

Я только что сделал «дубль» и, выходя из кухни, увидел клиентку, направляющуюся в Синюю комнату. Это была не женщина. Это была девочка.

— Эй, — крикнул я Марте, — эта клиентка из Синей, она что, герлскаут? А может, брауни?

— И я так же подумала. Позвонила ее рекомендательнице, и та заверила, что крошка в порядке. Я все же попросила показать водительские права. Ей девятнадцать, Питер.

— Тянет с трудом на двенадцать. Как ее зовут?

— Сьюзен Форгроув. Интересуешься?

— Младенцев не совращаю, — рассмеялся я.

В течение нескольких следующих недель Сьюзен мелькала часто. Она то и дело записывалась на прием, всегда заказывая нового жеребца. Никаких проблем у нас с ней не возникало, только жеребцы жаловались, что от нее дурно пахнет.

Она была щекастой, с длинными слипшимися оранжевыми волосами, явно нуждающимися в шампуне. Носила старушечьи очки и визгливо хихикала. Всегда в дорогой, но чересчур элегантной для нее одежде. Юная неряшка.

Мы, конечно, брали с нее деньги и с удовольствием зачислили в список клиенток, которых назвали «бродягами», кто, казалось, задался целью пройти через всю «конюшню».

— Зачем они это делают? — спросил я Марту.

— Зачем мужчины покоряют горные вершины? — вопросила она. — Чтобы сказать, что они там были.

 

Глава 94

Лето выдалось жарким. Известий от Октавиана Цезаря не было, но мы сочли это добрым знаком: об отказе, конечно, сообщили бы сразу. Тем временем деньги текли рекой.

Янси Барнет оказался таким работником, что мы с Мартой смогли брать выходные. Она предпочла вторники, я — четверги. Свой первый выходной я потратил на пополнение летнего гардероба в мужских бутиках на Третьей авеню и Восточной Пятьдесят седьмой улице.

С некоторым беспокойством я заметил, что талия моя раздалась до тридцати шести дюймов. Одну пару белых блестящих слаксов пришлось расставлять. Я знал, что живу в свое удовольствие, но это было слишком. Решил сесть на диету и проконсультироваться у Николь Редберн насчет поддержания формы.

Позавтракал в одиночестве в «Ле Перигор», заказав медальоны из омаров в перечном соусе (великолепно), салат из шпината с оливковым маслом (божественно), а на десерт — вишни, залитые клубничным желе (превосходно). Прикончив целую бутылку первоклассного божоле, я решил с понедельника перейти на диету.

На обратном пути я дважды сталкивался со «студентками» «Театральной академии Питера». Они, безусловно, узнали меня, но, конечно, не подали ни малейшего знака, а я не позволил себе даже улыбки. Таков был закон. Сознавая его необходимость, я тем не менее ощущал некоторую досаду.

Я не считал, что мои занятия, моя работа, моя профессия автоматически превращают меня в парию. Я просто занимался коммерческой деятельностью.

Я знал мнение Дженни Толливер на этот счет, понимал, что найдутся и другие, которые сочтут мой образ жизни предосудительным. Но я мог бы поклясться, что никогда никому не причинил вреда и не нарушил ни одной вселенской заповеди.

Что бы ни думала Дженни, работа моя не связана с понятиями добра и зла. Это просто бизнес. Поэтому и обидно, что, встретив на улице старого доброго клиента, мне нельзя снять перед ним шляпу.

 

Глава 95

Откатившись, пыхтя и сопя, как старый бульдог, я еле выдавил:

— В чем дело?

Марта отвернулась.

— Ядреный хрен — последнее утешение для мыслящей женщины, — сказала она.

Это было во вторник вечером, в начале августа, кондиционер работал на полную мощность. Марты целый день не было. Последняя клиентка и последний жеребец отчалили около десяти. Потом мы с Янсом прикончили кастрюлю с дарами моря, оставленную для нас Пэтси. Сразу после одиннадцати ушел и он.

Я собирался заняться кое-какой бухгалтерией, но тут позвонила Марта и объявила, что возвращается. Она приехала примерно через полчаса и поволокла меня в Розовую комнату. Это было истинное безумие, она жаждала крови.

Когда я спросил, в чем дело, она яростно бросила:

— В дружке!

— Опять? — спросил я, не сказав, что мне известно его имя. — И что теперь?

— То же самое! Нальешь мне выпить? Чего-нибудь покрепче.

— Коньячный коктейль?

— Двойной, — приказала она.

Но, смешивая на кухне напитки, я сделал ей послабее. Она была в таком возбуждении, что мне не хотелось доводить ее до крайности.

Мы выпивали на террасе, сидя голыми в темноте.

— Ну? — лениво спросил я.

— Не хочу говорить, — сердито бросила она.

А я не хотел слушать. Близкие отношения Марты с богатым политиканом тревожили меня. У парня слишком длинные руки. Он может добить нас одним телефонным звонком.

Так что мы сидели молча, потягивая коктейли и глядя в ночное небо. Бархатный воздух. Звезды мерцают. Мягко светится город.

— Чудесная ночь, — предложил я тему для разговора.

Она не ответила, и я взглянул на нее. В сумерках она выглядела бледной массой плоти. Широко расставлены могучие ноги. Торчат пышные волосы. Свисают большие груди. Если я набрал вес, то и она не отстала. Но тело ее расплылось и размякло.

— Велела ему убираться, — сказала она наконец.

— И что?..

— Он снова заплакал.

— Будешь встречаться с ним дальше?

— Не знаю. Боюсь, если вправду дать ему отставку, он выкинет какую-нибудь глупость. Например, оставит свою… Питер, телефон!

Я не слышал звонка, но пошел, задвинув за собой стеклянную дверь, чтобы не выпускать нагнанный кондиционером холод. Это была Николь Редберн. Она только что закончила работу и хотела заскочить. Я спросил Марту и велел Никки двигать прямо сейчас.

Мы вернулись в Розовую комнату, оставив дверь открытой, чтоб слышать звонок. Я принес из кухни еще выпить: чистый коньяк для Марты и светлое пиво для себя.

Никки принесла пиццу с анчоусами. Мы ели ее в главной спальне. Марта осталась голой, только накинула простыню, сидя в постели. Я надел халат.

— Пойду приму душ, — сказала Никки. — Последний джон так меня отделал!

Из ванной она вышла обнаженной, смазывая вазелином красные пятна на груди.

— Каторжное клеймо, — пояснила она. — У бедняжки зубной протез шатается.

Я принес ей белого вина, и мы присели рядом с Мартой, жуя пиццу с анчоусами.

— Что с вами, мадам Дефарж? — удивилась Никки. — У вас сиськи обвисли.

— Иди к черту, — сказала Марта. — Парень, с которым я спуталась… Не могу от него отделаться.

— И не надо, — сказала Никки. — Может настать день, когда пригодится такой воротила.

Об этом я не думал, но Уилсон Боукер мог оказаться полезным знакомым, если мы вдруг попадем в беду.

— В этом есть смысл, — заметил я Марте.

— Знаю, — угрюмо ответила она.

Мы прикончили пиццу, и я понес пустую коробку на кухню. Вернувшись в Розовую комнату, увидел Никки, лежащую рядом с Мартой.

— А мне что делать? — спросил я. — Устраиваться на полу?

— Места полно. — Никки откинула край простыни. — Ныряй.

Обе подвинулись, освобождая мне место.

— По-моему, ты его любишь, — заметила Никки. — Но никогда себе в этом не признаешься.

— Возможно, — сказала Марта. — Но он женат и женатым останется.

— Безнадежная любовь лучше всего, — проговорила Никки, — она никогда не приедается.

— А ты была когда-нибудь влюблена? — спросил я ее.

— Нет. Я слишком занята самой собой. Если в меня когда-нибудь влюбится парень, получится любовный треугольник.

— Рано или поздно ты попадешься, — предупредила Марта.

— Не попадусь. Кто слаб в арифметике, тому не стоит учиться на бухгалтера. Когда мне придет в голову остепениться, я поищу денежный мешок, любовь тут ни при чем.

— Железная ты женщина, — сказала Марта.

— А ты превращаешься в размазню, — прокомментировала Никки.

Она запустила руки под простыню, и Марта завопила:

— Боже! Потише!

— Вы оба разжирели, — заявила Никки.

— Кто принес нам пиццу? — спросил я. — Кого благодарить?

— Заткнитесь вы оба, — возмутилась Марта. — Давайте спать.

И мы заснули.

 

Глава 96

Кинг Хейес вошел в кабинет и плюхнулся в кресло.

— Выпьешь? — спросил я.

Вороной затряс головой. Выглядел он подавленным.

— Что тебя мучит? — продолжал рассуждать я. — Кроме клиенток?

— Знаешь черную курочку? Луэллу?

Конечно, я ее знал. Она приходила как минимум дважды в неделю, всегда к Кингу, так что я считал ее одной из его «жен».

Луэлла была маленькой, энергичной, бронзовато-коричневой, с прической в африканском стиле. Одевалась обычно в сшитые на заказ фланелевые, как у мужчин, костюмы и блузки с пышными жабо. Всегда сдержанная, полная самообладания. По моим оценкам, было ей около тридцати.

Хейес вздохнул.

— Помнишь, ты просил меня выяснить, что она делает в таком заведении?

— Помню. Янс считает ее феминисткой.

— Хо, ничего подобного. У нее другие причины. Леди она непростая. Имеет степень магистра по менеджменту, хорошее место в банке. Ну, поначалу ей было трудно подыскивать черных парней, таких же образованных, как она, а потом получалось, что согласны они всего на один раз или мечтают о белой подружке. А белые парни не хотят связываться с черной женщиной.

— Ты шутишь?

— Я не шучу, — покачал Кинг головой. — У нее свой дом, машина, полно нарядов и всего прочего, и она так одинока, хоть плачь.

— Боже, — спросил я, — так только это привело ее сюда — одиночество?

— Точно, — ответил он. — Наверно, она думает, это лучше, чем ничего. Питер, так живет большинство образованных черных женщин.

Я пристально посмотрел на него.

— Кинг, похоже, она тебя зацепила.

— Мне кажется, я перед ней виноват, — признался он. — Смешно, потому что я так и не закончил восьмого класса и ей не ровня. Я хочу сказать, она выговаривает длинные слова, которых я никогда даже не слышал. Она такая чистая и нарядная, что я рядом с ней — прямо Кинг-Конг.

— Но ты ей, наверно, нравишься, — заметил я. — Она всегда заказывает тебя.

— Да… но… — продолжал он беспокойно ерзать на стуле, — тут свои причины. Признаюсь, если пообещаешь, что никому не скажешь.

— Ты знаешь, что я никогда не болтаю.

— Да… но… когда она пришла сюда в первый раз… она была девушка.

Я присвистнул:

— Ты уверен?

— Парень, я точно знаю. Во-первых, она мне сама сказала. Во-вторых, вся зажалась в кулак. В-третьих, запачкала простыни. Мне пришлось застирывать прежде, чем отдать Марии. Это был первый прокол, будь уверен. Ну, ты знаешь, у женщины в сердце всегда есть местечко для парня, который ее надкусил. Она его помнит до самой смерти. Поэтому Луэлла меня и заказывает.

— М-м-м… — сказал я, глядя на него во все глаза. — Кинг, если это тебя угнетает, я попрошу Марту, в следующий раз она скажет, что ты занят, и пошлет другого жеребца.

— Нет, — быстро проговорил он. — Все в порядке. Я сам.

 

Глава 97

В офисе Хоффхаймера, как всегда, царил беспорядок. И даже больше, чем всегда. Слой пыли, толщиной в солдатское одеяло, в воздухе запах сигарных бычков и перегара.

Сол, распустив губы, сидел за своей конторкой. Не было еще и одиннадцати, но он явно успел приложиться к кувшину, который держал рядышком в ящике. Глаза его были пустыми и мутными, лицо — как помятая подушка.

— Денежки, — пропел я и бросил конверт через стол.

Не взглянув на него, он тупо сказал:

— Я видел Мориса Эванса в «Гамлете». А вам не довелось?

— Нет.

— Я видел Гилгуда в… в чем-то, — продолжал он бубнить. — А вам не довелось?

— Сол, ради Бога, очнитесь. Пересчитайте деньги.

Он покосился на меня.

— Все тут?

— Конечно, все.

— Так зачем пересчитывать?

Он издал безумный смешок, и я вдруг подумал, что мы погубили его. Но он все еще работал, он обеспечивал постоянный приток жеребцов на передовую. В некотором смысле я перед ним в долгу. Не мне его судить.

— Что за пьянка? — спросил я как можно теплее. — Раньше с вами этого никогда не случалось. Причем тогда вы сидели в калоше, а теперь у вас твердый доход.

— Лечу змеиный укус, — насмешливо заявил он, с трудом складывая губы в некое подобие ухмылки. — Никто не знает, когда его укусит змея.

Я счел свидание не слишком приятным и собрался уже уходить, когда дверь офиса отворилась и появилась женщина. Она взглянула на меня, взмахнув ресницами, похожими на метелки для пыли.

— Ой, извините. Я помешала?

— Клара, — заговорил Сол. — Любовь моя. Познакомься с Питером Скуро, очень-очень-очень ценным клиентом. Питер, познакомьтесь с Кларой, моей верной женой.

Она протянула мне руку с двадцатью тремя кольцами и обмокнутыми в кровь ногтями.

— Ка-а-ак приятно, — протянула она. — Сол часто рассказывает о вас.

— Рад познакомиться с вами, миссис Хоффхаймер.

— Клара, — сказала она.

— Клара, — повторил я.

— Клара, — вторил мне Сол.

Мы игнорировали его.

— Мне надо бежать, — извинился я. — Было так…

— Ой, как неловко, — надула она губки. — Наверно, я помешала важному разговору.

Клара напоминала ходячую рождественскую елку. Браслеты и браслетки, бусы и ожерелья, кольца, брошки, всевозможные цацки. Вся увешана побрякушками. Рыжие волосы зачесаны вверх, взбиты, как крем на мороженом.

Она излучала бесстыдство. Мощные бедра, налитой зад. Запах духов валил с ног. Бедный Сол. Связан узами с ней и связан узами со мной.

— Папуля, — бодро сказала она, — мне надо еще кое-что купить, и…

— Возьми, — ответил Сол, пуская мой конверт по столу.

— Приятно было познакомиться, Клара, — уверенно улыбнулся я. — Надеюсь снова увидеться.

— Питер, — пропела она, сделав глазки, — вы здесь не чужой.

— Нет, — сказал Сол. — Чужой.

На том я с ними расстался.

 

Глава 98

В конце концов неизбежно подошла моя очередь обслуживать Сьюзен Форгроув. У этой похожей на ребенка девятнадцатилетней особы были сальные волосы, старомодные очки в стальной оправе, и она с поразительным пылом перебирала всех «жеребцов» в «конюшне». Янси Барнет отказался иметь с ней дело, так как было широко известно, что от нее дурно пахнет. Поскольку все наши жеребцы имели право на отказ, Янс уклонился, и мне пришлось браться за работу.

Она оказалась скорее жалкой, чем противной. Безнадежный случай. Изо всех сил стараясь выглядеть циничной, она превращалась в карикатуру. Я мог посоветовать ей действовать потоньше, чаще уклоняться, чем наступать. Играть не vigoroso, a dolcemente.

Я посчитал, что клиентке, порхающей от жеребца к жеребцу, некоторое разнообразие доставит удовольствие, и предложил для начала вместе постоять под душем, что заодно решило бы и обонятельную проблему. Сьюзен охотно согласилась, захихикала, но не пожелала снять очки. «Без них я совсем слепая», — призналась она.

Намылив меня, она намылилась сама. Она выскребла нас обоих щеткой на длинной ручке. Причем действовала с энтузиазмом, вода струилась по ее длинным оранжевым волосам, заливала очки. И с лица ее ни на миг не сходила кривая усмешка, из приоткрытого и перекошенного рта вырывалось визгливое ржанье.

Она не причиняла мне боли, и я позволил ей делать что хочется, но в то же время был готов скрутить ее, если слишком уж разойдется. А это было вполне возможно. Я понял, что она не придуривается, она — сумасшедшая. Когда мы подошли к концу, я сидел на дне ванны, а она трепыхалась на мне, как пришпиленная муха.

Ну и видок у нее был с этой пустой кривой ухмылкой! Мокрые волосы прилипли к плечам, по стеклам очков бежит вода. Казалось, она льет слезы.

Потянувшись, Сьюзен завизжала мне в ухо:

— Ну, давай же! Давай!

Я считал, что уже дал, но иногда просто медленно соображаю. Теперь, припоминая все эти крики и вопли, я начинал понимать, чего она хочет. Я противник грубости, однако роль насильника мог сыграть. Представление чисто механическое, но оно доставило ей удовольствие. Голова ее все время моталась, как у китайского болванчика.

А когда мы одевались, я заметил у нее на руках следы от уколов.

Она ушла, а я пошел в фойе к Марте и велел вычеркнуть Сьюзен Форгроув из наших списков. Марта согласилась, но, как мы вскоре узнали, было уже поздно.

 

Глава 99

Я позвонил Артуру Эндерсу и взял адрес новой дизайнерской студии Дженни Толливер на Западной Тридцать шестой улице.

Сразу после Дня труда я послал ей цветов на сто баксов, вложив карточку с пожеланиями успеха. Она ответила холодной благодарственной запиской. Я не был обескуражен.

В среду раздался звонок секретарши Октавия Цезаря, которая сообщила, что великий человек желает видеть нас завтра в три часа. Я ликовал.

— Всеми фибрами чувствую, что он решился, — сказал я Марте.

— Что мне надеть? — озабоченно спросила она.

— Марта! Успокойся. Оденься в консервативном стиле.

Она надела черное креповое платье, длинное, застегнутое доверху, и ожерелье из мелкого жемчуга. Ногти не накрашены, макияж минимален. Но платье плотно облегало тело, и, подойдя поближе, можно было почувствовать слабый запах духов «Опиум».

— Сногсшибательно, — заверил я.

Офис Октавия Цезаря выглядел точно так же, как при первом нашем свидании, если не считать отсутствия Канниса и Гелеско. Мы оставались втроем, чему я был очень рад.

Я представил Марту, старик взял протянутую ею руку в свою белую лапку и накрыл сверху другой.

— Я счастлив, моя дорогая, — просиял он, — я ждал, когда…

Подтащив одно из кресел поближе к столу, он усадил, в него Марту с легким намеком на учтивый поклон. Мне было указано место по другую сторону стола.

Я знал, что Марта не упустит возможность маневра, и она не ударила в грязь лицом. Медленно закинула ногу на ногу. На ногах колготки стального цвета и черные кожаные лодочки. Ноги полные, великолепной формы. Мускулистые икры. Все это не укрылось от Октавия Цезаря.

— Знаете, — говорил он своим надтреснутым голосом, — все мы должны быть благодарны, что живем в такой… Где еще, кроме Америки, можно надеяться… Система свободного предпринимательства… Отлично служит. Я уверен, что это лучшая экономическая система, изобретенная… Пусть безбожники-коммунисты попробуют… Как же мне повезло, что мои родители решили начать новую жизнь в этой…

Приступая к речи, он переводил взгляд с меня на Марту. И снова на меня, но постепенно глаза его прочно прилипли к Мартиным коленкам.

— Нет никаких границ, — дребезжал он, пытаясь оторвать взор от Марты. — Но я утомил вас своими старческими восторгами.

— Вовсе нет, мистер Цезарь, — горячо возразила Марта, — это так увлекательно.

— Правда, дорогая? — улыбнулся он своей ледяной улыбкой. — Как мило с вашей стороны… Ну, хватит об этом. Дорогие друзья, я рад объявить вам, что мои коллеги сочли ваше предложение заслуживающим внимания. И, разумеется, финансовой поддержки. Мы считаем, что вы разработали впечатляющую новаторскую идею, которая…

— Спасибо, сэр, — порывисто произнес я.

— Благодарю вас, мистер Цезарь, — сказала Марта.

Он милостиво улыбнулся, глядя на ее ноги.

— Мистер Каннис и мистер Гелеско… с которыми вы, Питер… свяжутся с вашим поверенным и бухгалтером, — продолжал он. — Как всегда, возникли небольшие разногласия по поводу конкретной финансовой структуры этого… Но если обе стороны проявят добрую волю и терпение, я уверен… И, заверяю вас, оперативное руководство останется в ваших…

Спускаясь в лифте, я взорвался:

— Мы победили! Какая победа, Марта! На нашей улице праздник!

— Он меня напугал, — сказала она.

 

Глава 100

Детектив Люк Футтер явился в апартаменты без своей обычной усмешки. Мы провели его в кабинет. Он не захотел выпить и отказался сесть.

— У вас есть клиентка по имени Сьюзен Форгроув? — спросил он.

Мы с Мартой переглянулись.

— Она была нашей клиенткой, но мы ее вычеркнули, — осторожно сказал я.

— Ей пятнадцать, — сообщил Футтер.

— Господи Иисусе! — охнул я.

— Дерьмо собачье! — сердито сказала Марта. — Она сказала, что ей девятнадцать. Она предъявила водительские права.

На губах Футтера вновь заиграла усмешка.

— Дайте мне пятьдесят баксов, я выйду на улицу и через полчаса принесу водительские права на любое имя по вашему выбору. Купить их так же легко, как почтовую марку. В любом случае вы попали в переплет. Отец ее твердит, что вы тут торгуете белыми рабами или чем-то в этом роде, отлавливая несовершеннолетних девчонок. А мамаша заявляет, что ребенок свистнул деньги из ее кошелька и что ребенок объяснил, где их потратил. Отец намерен предъявить вам иск.

— Да бросьте, — сказал я. — Неужели вы думаете, что мы пустили бы ее, если б знали, сколько ей лет?

Футтер пожал плечами.

— Я просто вам говорю, что отец собирается жаловаться. Его зовут Лестер Форгроув, он крупный-прекрупный брокер с Уолл-стрит, до ушей набитый бабками.

— Люк, милый, — умоляюще застонала Марта, — вы ведь можете что-то сделать?

— Ничего. Ноль. Полный ноль. Дырка от бублика. Типчик этот связан с политиками в Ист-Сайде, крепкий парень, хочет выпустить пар. Я не желаю связываться.

— Большое спасибо, — язвительным тоном заметил я.

— Послушайте, — объяснил он. — Я знаю об этом только потому, что мой корешок услышал шорох и стукнул мне. Если вы пожелаете корешка подмазать, могу попросить его потянуть, пока вы чего-нибудь не разнюхаете. Но предупреждаю, похоронить это дело он не может, и Форгроув не желает его замять. Купите немного времени — больше помочь ничем не могу.

— Мы заплатим вашему другу, сколько он пожелает, — твердо заявил я. — Попросите его потянуть подольше.

Мозги затикали, я действовал решительно. Это была новая роль, и я наслаждался ею.

Когда Футтер ушел, мы с Мартой хлебнули коньяку.

— Вот грязная писюшка! — сердито буркнула она. — Питер, что делать?

— Дай подумать! — Я расхаживал по кабинету. — Знаю одно: сейчас, когда мы получили согласие Цезаря, нас никто не закроет. На карту поставлено слишком много.

Я подошел к столу, вытащил телефонный справочник.

— Лестер Форгроув. Восточная Семьдесят девятая улица. Возле Мэдисон.

— Ну?

Я задумчиво смотрел на нее.

— Марта, твой друг живет в Ист-Сайде?

В ее глазах мелькнуло удивление.

— Да.

— Так если он политик из Ист-Сайда и отец Сьюзен политик из Ист-Сайда, они должны быть знакомы.

— Ты хочешь, чтоб я послала своего друга заступиться за нас в таком деле? — резко спросила Марта. — Ни в коем случае. Он даже не знает, чем я занимаюсь, Боже сохрани!

— Нет-нет, — успокоил я, — ничего подобного. Просто попытайся разузнать о семействе Форгроув. Если придется бороться, надо знать с кем.

— Я могла бы спросить, — нерешительно проговорила Марта, — но под каким предлогом?

— Он знает, что у тебя есть сын?

— Конечно.

— Ему шестнадцать, правильно? Ну вот. Скажи своему другу, что твой сын познакомился с этой Сьюзен, когда приезжал в последний раз в Нью-Йорк. Что она его зацепила. Что тебе надо убедиться, подходящее ли это знакомство для мальчишки.

— Питер, — сказала она с восхищением, — жулик ты первостатейный!

 

Глава 101

Я убедил Дженни Толливер пообедать в чуть более приличном месте, чем «Стыд и срам». Ни на один из ресторанов, где мы обычно бывали раньше, она не соглашалась, так что остановились на погребке «Керри-Хаус» на Восточной Сорок четвертой улице с лампами — подделкой под Тиффани, и ростбифом — настоящим.

Я приехал первым и занял отдельную кабинку с прокопченными дымом панелями и потертой кожаной обивкой. Когда пришла Дженни, я допивал вторую порцию. Встал, помахал ей. Понадеялся на дружеский поцелуй в щеку, но счастье пролетело мимо.

Она извинилась за опоздание и объяснила, что пришла прямо из студии, проработав двенадцать часов подряд. Рассказывая, жадно прихлебывала джин с тоником.

Мне пришлось отвлечься, заказывая для нас обоих ростбиф (на косточке) с жареной картошкой и овощным салатом. Теперь, объявив второй раунд выпивки, я снова слушал.

Она была захвачена новыми ощущениями собственника предприятия и ежедневной обязанностью принимать решения.

Когда принесли еду, она яростно набросилась на нее, потом остановилась, рассмеялась и призналась, что не смогла среди дел выкроить время на ленч. Я смотрел на нее, пока она ела.

Так и сияет в мягком красноватом свете. Красота ее обрела новое измерение. Она выглядит уверенней, сильнее. Нынешний ее облик не вяжется с мягкой покорностью.

— О-о-о, замечательно, — сказала она, откидываясь и удовлетворенно вздыхая. — Спасибо, Питер.

— Что на десерт?

— Пожалуйста, просто кофе.

— Коньяк?

— Нет, спасибо. Питер, я так спешила поесть и выговориться, что ни о чем у тебя не спросила. Как твой… м-м-м… бизнес?

— Прекрасно.

Она опустила голову, и длинные каштановые волосы затенили ее лицо. Потом посмотрела мне прямо в глаза.

— Питер, ты счастлив, что занимаешься своим делом?

— Да, — ответил я. — Куча дел, суета, рутина, но все легко, когда работаешь на себя. Предел ставит только твое честолюбие. Такова система свободного предпринимательства.

— Что-что? — переспросила Дженни.

— Ну, вот ты открываешь собственную студию. Подумай, как это чудесно! Какие возможности! Каждый пользуется плодами собственного труда. Дух первопроходцев сделал эту страну великой.

— Пожалуй, я выпью коньяку, — заявила Дженни.

Выйдя из ресторана, мы отправились в кабаре на Западной Семьдесят второй улице, послушали, как группа юнцов поет Кола Портера. Выпили бутылку шампанского, и Дженни позволила взять ее за руку.

Я привез ее домой в такси, но она не пригласила меня войти. Поблагодарила за приятный вечер, и я сказал, что позвоню.

Странно, но это неспешное спокойное ухаживание доставляло мне необычайное удовольствие. Может, из-за невинности? Мне хотелось лишь одного: чтоб она была рядом.

Я согласен ухаживать долгие годы. Я не горел желанием затащить ее в постель. Я знал, что она никогда не одобрит моих занятий. Пусть просто терпит меня, я согласен.

 

Глава 102

Голос Марты дрожал от волнения.

— Сейчас же приезжай ко мне, — приказала она. — Я должна тебе что-то сказать.

— Так говори.

— Не по телефону.

— Ты становишься параноиком не хуже Футтера. Буду через полчаса. Прихватить что-нибудь?

— Возьми ящик шабли. Лучше всего у «Галло». Никки тут, и мы в полном смятении.

Обе сидели на полу среди стада разукрашенных слонов. Без туфель. В воздухе плавал сигаретный дым. Я включил Мартин кондиционер, поставил на вытяжку и налил всем шабли со льдом.

— Я сделала, как ты сказал, — начала Марта, — и спросила своего друга про Сьюзен Форгроув. Сначала он не хотел ничего говорить, понимаешь, все мялся, а потом решился. Родители у нее такие достойные и порядочные, а с ней мучаются уже несколько лет. Она лечилась от наркомании где-то на севере штата и все еще ходит к местному наркологу.

— Я ведь видел следы от уколов.

— Но это еще не все, — сказала Марта. — Ее Никки знает!

Я взглянул на Николь Редберн.

— Шутишь?

— Я тебе говорила, что берусь иногда за временную учительскую работу в частных школах Манхэттена. Так вот, эту самую Сьюзен Форгроув исключали из самых лучших школ. Питер, этот ребенок — просто сука! В одной ее застукали в клозете с преподавателем балета — с женщиной; в другой нашли на полу в прачечной, где она развлекалась по кругу с тамошними рабочими. Я хочу сказать, она просто больная!

— Ну, ладно. И что из этого следует?

— У Никки есть идея, — сказала Марта. — Изложи ему, Никки.

— Примерно год назад, — начала Никки, — возник клиент, готовый провести со мной недельку. Милый такой парень. Жена заподозрила что-то неладное, наняла частного детектива. Легавый проник в мою квартиру и сунул видеокамеру в вентилятор. Слушай, на это кино народу набился бы полный мюзик-холл: Генри любил примерять мое белье. А фокус вот в чем: когда детектив заполучил доказательства, он к жене не пошел — доложил, что муж проводит один вечер в неделю в музее Метрополитен. А пошел он к моему клиенту, прокрутил запись и продал за пять грандов.

— Как умно, — сказал я. — И джон заплатил?

— Конечно, заплатил.

Я покачал головой и вынес приговор:

— Идиот. — А потом прибавил: — Только не говори мне, что он до сих пор к тебе ходит.

— Нет, — таинственно улыбнулась Никки. — Ко мне ходит частный детектив. Он посещает меня раза два в месяц.

— И примеряет твое белье? — спросил я.

— Нет, до этого он не дорос. Но, Питер, в своем деле он мастер. Я предлагаю вам с Мартой нанять его и посмотреть, что он накопает на Сьюзен Форгроув. Может, еще один фильм снимет.

Я начинал волноваться.

— Положим, снимет. А дальше?

— Болван, — не выдержала Марта. — Мы пойдем к Лестеру Форгроуву и попросим, чтоб он снял обвинения, если не хочет, чтоб все его друзья получили копии.

— Эй, постой-ка, — сказал я. — Не слишком ли круто?

Марта посмотрела на меня.

— Хочешь предстать перед судом? — спросила она. — Пригласить дорогого адвоката по уголовным делам и пройти через публичное расследование?

— Не-е-ет, — протянул я.

— А может, хочешь? Тогда пошлем Цезарю прощальный поцелуй. Из бизнеса мы вылетим, и скорее всего прямехонько в тюремную камеру.

Я молчал.

— Питер, — мягко спросила Никки, — ты можешь придумать другой способ остановить Форгроува?

— Нет, — признался я, — не могу.

— Тогда принимаем наш? — сказала Марта. Я кивнул. — Послушай, — снова вступила она, — может быть, ничего и не выйдет. Но это шанс, и для нас он единственный.

— Ладно, — сдался я.

— Никки, — спросила Марта, — будешь посредником? За нами не пропадет.

— Конечно, — решила Никки. — Позвоню завтра сыщику. Ну же, Питер, не будь таким мрачным. Это бизнес.

— Я всегда говорила тебе, что ты чрезмерно мягкий, — сказала Марта.

— Был когда-то, — с горечью ответил я.

 

Глава 103

В тот день столовая была битком набита, а в гостиной еще ожидала компания из четверых. Коротая время, они попивали напиток по два доллара за порцию, что вселяло в меня радость.

Я прокрался на кухню, стараясь не попасться на глаза Пэтси или Луису, поджарил себе ветчины, приготовил бутерброд со швейцарским сыром на ржаном хлебе, взял дижонскую горчицу, открыл банку пива «Хайнекен», встал в уголке и принялся за еду. Ведущая в столовую дверь отворилась, вошел Кинг Хейес и направился ко мне.

— Кинг, как дела? Голодный? Хочешь сандвич?

— Нет, — сказал вороной, — все равно спасибо. Есть минутка?

— Конечно.

— Хочу просить совета, — начал он, прислонившись к стене.

Я ждал.

— Пожалуй, выпью пива, — решил он.

— В холодильнике, возьми сам.

Вернулся он с банкой, сделал глоток, осушив добрую половину, потом опять прилип к стене, глядя прямо перед собой.

— Обратно Луэлла, — сказал Кинг. — Она хочет, чтоб я все бросил и переехал к ней.

— О-го-го! — воскликнул я. — Помнится мне, ты уже получал подобное предложение.

— Ага, только то была белая курочка, и на самом деле особых чувств я к ней не испытывал.

— А к Луэлле?

— Ну, что-то вроде.

— Лучше расскажи поподробней, Кинг. Если ты бросишь работу, кто станет платить по счетам?

— Да она же заплатит, она обещала. Пока я чего-нибудь не найду.

— Например? Станешь актером? Моделью? Ты уже пробовал, ничего не вышло.

— Знаю, но только Луэлла хочет… ты будешь смеяться.

— Не буду.

— Ну… она говорит, у меня есть потенциал. Прям это слово и сказала: потенциал. Хочет дать мне образование, будет рассказывать, какие книжки читать, как одеваться, научит правильно говорить. Ну, знаешь — культура.

— Знаю. И что ты решил, Кинг?

— Что делать — не пойму, — с несчастным видом проскулил он.

Я начал мять пустую пивную банку, выдавливая ямочки по кругу.

— Ты ее любишь, Кинг?

— Точно не скажу. Я ее жутко уважаю. Она такая умная леди, и смотрит за собой. Но точно не скажу, люблю или нет.

— А она тебя любит?

— Говорит, любит, — сказал он, глядя на свои огромные руки.

— Если б действительно любила, то приняла бы тебя таким, какой ты есть. Я хочу сказать, не пудрила бы мозги этим образованием, необходимым для реализации твоего потенциала или чего там еще.

Он молчал, все ниже и ниже склоняя голову. Я думал, что убедил его. Мне не хотелось терять этого парня. Он был одним из популярнейших и доходнейших жеребцов.

— Так, по-твоему, лучше мне позабыть обо всем этом, Питер? — спросил он так тихо, что я едва расслышал.

Не успев ответить, я заметил, что из двери фойе мне машет Марта.

— Извини, Кинг, секунду. Сейчас вернусь.

Марта вытащила меня в фойе и придвинулась поближе.

— Никки звонила, — прошептала она. — Сыщик берется. Сотня в день плюс расходы. Согласен?

— А у нас есть выбор?

— Что ты все сердишься! — Она потрепала меня по щеке. — Мы вылезем из дерьма, благоухая розами. Вот посмотришь.

Я вернулся на кухню.

— О чем ты меня спрашивал? — обратился я к Кингу.

— По-твоему, лучше мне позабыть обо всем этом? — повторил он.

— Нет, — ответил я, — не забывай. Бросай этот бизнес и перебирайся к Луэлле!

Он смотрел на меня с изумлением.

— Я подумаю, — сказал он.

 

Глава 104

С полицейским инспектором Каспаром Мирхенсом мы встретились у Марты, решив, что в связи с иском Лестера Форгроува наши апартаменты могут находиться под наблюдением.

Мирхенс походил на древнего старичка-баскетболиста. Возможно, рост его когда-то достигал шести с половиной футов, но теперь он так скрючился, что стал не выше меня. Движения гибкие, руки-ноги так и летают во всех направлениях. Впалые, мятые щеки, пальцы желтые от никотина.

Были на нем очки в роговой оправе, вместо одной дужки — замызганная веревочка. Однако глаза живые и неожиданная для такого некрасивого человека очаровывающая улыбка. И голос его мне понравился: низкий, раскатистый, звучный. За проведенные с нами полчаса он хлопнул три бокала.

Мы посчитали, что в игры играть времени нет, и выложили карты на стол. Рассказали о нашем бизнесе, назвали имя и адрес Сьюзен Форгроув, имя ее отца, изложили суть его обвинений в наш адрес. Рассказали все, что знали о девушке сами, что узнали от друга Марты и от Никки.

— Хотите ее приструнить? — спросил он.

— Только в случае необходимости, — быстро сказала Марта. — Мы надеемся, что вы сможете предъявить отцу какие-то грязные факты и уговорить его не спускать собак.

— Справитесь? — занервничал я. — Мы не знаем, надолго ли можно задержать расследование по его заявлению.

— Попробую, — пообещал детектив. — Мне не звоните. Я сам позвоню, когда что-нибудь обнаружу.

— А что потом? — спросила Марта.

— Потом посмотрим, — пожал плечами Мирхенс. — С такой свихнутой девчонкой справиться нетрудно. Дадите задаток? Хорошо бы тысячу.

И мы ему заплатили, надеясь на лучшее.

Настала первая неделя октября, когда нас еще раз пнули коленом под дых, словно мало было других неприятностей.

Марта на несколько часов ушла за покупками, в приемной дежурил Янси Барнет. Встревоженный, он вошел ко мне в кабинет.

— Питер, вам надо бы выйти в фойе. У нас проблема.

Войдя, я сразу увидел проблему. Упершись грязными кулаками в стол, стоял бродяга. Настоящий. Небритый, с мутными глазами, в заскорузлом пальто, застегнутом на шее английской булавкой. Сальные волосы свисают на воротник, а разит от него на двадцать шагов.

Это был молодой парень, не старше тридцати. Судя по виду, только что выбрался из портовой ночлежки.

— Что вам нужно? — спросил я.

— Да я жеребец, — пьяно пробормотал он. — Парень сказал, вы нанимаете.

— Кто сказал?

— Парень из бара, — уклончиво ответил он. — Сказал, хорошо платят за траханье.

Я уже дышал ртом, не в силах терпеть вонь.

— А парень этот такой маленький, плотненький, с опухшим лицом?

— Ага-ага. Говорит, он ваш друг.

— Нет, больше не друг, — сказал я. — Мы никого не нанимаем. Спасибо, что зашли.

Я дал ему пару баксов и чуть ли не силой затолкнул в лифт. Янс позвонил вниз привратнику, чтоб тот выставил его за дверь. Я вернулся в кабинет, вынул из сейфа деньги, натянул новое габардиновое пальто и ринулся прочь.

Через пятнадцать минут, ворвавшись в офис Сола Хоффхаймера, я застал его наливающим виски из пинтовой бутылки в бумажный стаканчик. Я швырнул на стол деньги. Две бумажки слетели на пыльный пол.

— Вот то, что мы вам задолжали, — гневно сказал я, — плюс сотня на прощанье. Вы уволены.

Он тупо смотрел на меня.

— Что за черт?

— Я виделся с вашим другом, — пояснил я. — Знаете, парень с помойки. Очень признателен.

— Вы что, шуток не понимаете? — жалобно спросил он.

— Нет. Не понимаю. Особенно таких дурацких.

Он поднялся.

— У меня… мне… Питер, мы были друзьями… я не могу… вы сделали…

— Пока, Сол, — бросил я. — Вы мне не подходите.

Когда я вернулся, Марта уже пришла и узнала от Янса о происшествии.

— Я выгнал Сола Хоффхаймера. С тех пор как он начал то и дело разогреваться, на него нельзя положиться.

— Хорошо сделал, — кивнула она. — Кому нужно это дерьмо собачье? Но где нам теперь искать жеребцов?

— Пока хватит. Земля слухом полнится, наши ребята рассказывают своим друзьям, те — своим. Ну а дойдем до точки, найду другого театрального агента, который будет с нами работать.

Я вернулся к своим графикам. Душа болела — мы с Солом долго были рядом. Но бизнес есть бизнес.

 

Глава 105

При всех этих осложнениях тихие вечера с Николь Редберн доставляли ни с чем не сравнимое удовольствие. Наша близость не накладывала никаких обязательств, а ведь это самое главное, правда?

Она заскочила вечером в воскресенье, совместными усилиями мы соорудили грандиозный салат, навалив туда все, что под руку подвернулось, кроме кухонной раковины. Вкус оказался потрясающий (весь секрет в тертом рокфоре). Распили бутылку «Мюскаде», много смеялись. Смотрели телевизор. Прелестная семейно-домашняя интерлюдия.

Потом мы вместе приняли душ, и в этом не было ничего общего со «сценой» для Сьюзен Форгроув. Просто невинная радость.

Позже, в спальне, я сказал Никки, что впервые в жизни не испытываю возбуждения от близости с женщиной.

— Может, дело во мне? — спросила она.

— Господи, нет.

— Ты думаешь, что теряешь силу?

— Не думаю, Никки. Я люблю женщин. Должно быть, мне просто нужен отдых. Не знаю, в чем дело. Но знаю, что с тобой я счастлив, потому что могу погладить тебя по попке и этим ограничиться. Ты уже спишь?

— Не совсем.

— У меня в холодильнике полбутылки «Кордон руж».

— То, что надо, — согласилась она.

Когда я вернулся с бутылкой и бокалами, обнаженная Никки свернулась в кресле, обхватив рукой поджатые коленки. Я откупорил бутылку, налил вина.

— Удивительно, — сказал я. — Увидев тебя в такой позе со всеми прелестями наружу, я должен был бы просто вылететь в окошко. Но, как видишь, дорогая, делать этого не собираюсь. Да и тебя, похоже, не слишком терзают страсти.

Она пожала плечами.

— Я не очень пылкая женщина, Питер. Я тебе уже говорила.

— Учитывая род твоих занятий, надо заключить, что ты чертовски талантливая актриса.

— О да, — кивнула она.

— И все это притворство?

— Иногда я увлекаюсь, — призналась она. — Очень редко. Не люблю терять контроль над собой.

Я отыскал радиостанцию, передававшую музыку в стиле «кантри», мы развалились голышом, потягивая шампанское, слушая глупые сентиментальные песни об утраченной любви.

— По-моему, — задумчиво проговорила Никки, — если мы когда-нибудь трахнемся, это будет ужасной ошибкой.

— Думаешь, ничего не получится? — спросил я.

— Нет, — ответила она, — может здорово получиться. Но все изменится.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду.

— И не хочешь, чтобы так вышло?

— Мне нравится все как есть, — твердо заявил я, решив быть таким же сдержанным, как она.

— И мне. Я люблю просто спать рядом с тобой. Я люблю тебя, Питер, и знаю, что ты меня любишь.

— Люблю.

— Я жду нашей встречи, — продолжала она, — хочу быть вместе. Ты такой добрый.

Я подумал.

— В основном, пожалуй, добрый. Но бывает, что нет. Обычно это зависит от обстоятельств. Я не могу быть все время добрым, если надо бороться за выживание.

— А я не добрая, — призналась она.

— Да что ты, Никки. Неправда.

— С тобой, может, да, но посмотрел бы ты, как я обращаюсь со своими Джонами. Как с дерьмом.

— А их к тебе снова тянет, правда?

— Да.

— Так значит…

— Питер, я пользуюсь их слабостью, зарабатываю на этом. Какая тут доброта!

— Не могу согласиться. Если ты делаешь их счастливыми…

— Ты начинаешь рассуждать, как проститутка, — сказала она.

А позже в постели, в темноте, прижавшись ко мне, попросила:

— Передо мной не актерствуй, Питер.

— Я и не собираюсь.

— Хорошо, — шепнула она. — Оставим спектакли для дела.

 

Глава 106

Войдя в кабинет, детектив Люк Футтер тяжело опустился в кресло. Держа в руке стакан виски «Джек Дэниелс», он задумчиво смотрел на меня. Я начал нервничать.

Рассказал, что мы наняли частного сыщика по делу Сьюзен Форгроув, объяснил наш план.

— Может выгореть, — признал он. — Если этот парень чего-нибудь раскопает. Как его зовут?

— Каспар Мирхенс.

Он покачал головой:

— Никогда не слыхал. Но это еще ничего не значит. И не тяни, сынок.

— Сколько у нас еще времени? — уныло спросил я.

— Две-три недели. Самое большее — месяц. Потом придется вас прихлопнуть.

Он потянулся за стаканом и хлебнул еще бурбона.

— Еще одно. Собственно, об этом я и пришел поговорить. Я слышал, вы собираетесь расширяться.

— Где это вы слышали? — с любопытством спросил я.

— Да слухи идут… Это правда?

— Пока одни проекты.

— Угу. По слухам, речь идет о пышном особняке. Частный клуб для богатых женщин. Как мило. И кучи денег. Надеюсь, вы предусмотрите в бюджете высокие гонорары для меня и моих друзей. С такого крупного предприятия в Ист-Сайде причитается как минимум десять грандов в месяц.

— Десять? — воскликнул я. — Боже, вы нас разорите!

— Да ну, — елейно заулыбался Футтер. — Внесите их в статью накладных расходов. В налоги. Вы ведь собираетесь платить налоги?

— Конечно.

— Ну вот. Когда открываетесь?

— Первого января, — сказал я. — Предположительно.

— До тех пор я еще забегу, — пообещал он, — и мы подобьем бабки. — Допив бурбон, детектив встал и непринужденно добавил: — Кстати, я знаю, что дела у вас идут хорошо, но, по-моему, на особняк не хватит. Кто ангел-хранитель?

Мне не очень хотелось ему говорить, но я подумал, что рано или поздно он все равно узнает.

— «Роман энтерпрайзис». Слыхали?

Он беззвучно присвистнул.

— Вы пустились в большое плаванье, сынок. Позволь дать небольшой совет. Когда работаешь с такими парнями, первые полгода они говорят: «Считайте деньги и платите нам нашу долю». Через полгода они скажут: «Давайте считать деньги вместе». А потом станут считать деньги сами и платить вам ровно столько, сколько сочтут нужным.

— У нас хороший адвокат, — уверенно заявил я.

— Ну, конечно, — сказал Футтер. — Везет вам.

 

Глава 107

Октябрь оказался для нас чрезвычайно прибыльным. Если б не Лестер Форгроув, нам вообще не о чем было бы беспокоиться, ну разве что о вполне поправимых мелочах.

Запомнился тот месяц еще и числом чокнутых клиенток. По крайней мере, мне процент показался высоким, но Марта сочла его низким по сравнению с извращенцами мужского пола, посещающими бордели и пользующимися девушками по вызову. Однако и она признала, что свою долю мы получили.

Например.

…Одна из клиенток — из высшего руководства рекламного агентства — проявила склонность к симуляции акта. На каждую «сцену» она приносила в кейсе дешевое вискозное платье, раскладывала его в спальне и заставляла жеребца раздирать его с рыком и судорогами.

…В ответ на телефонный запрос мы послали мальчика по вызову в шикарный дом на северном берегу Лонг-Айленда. Вернулся он совершенно потрясенным и доложил, что прибыл на место за день до похорон. «Сцена» происходила на бархатной кушетке рядом с бронзовой усыпальницей, где покоился супруг клиентки.

В тот месяц был случай и почуднее. Марта сообщила, что клиентка предлагает пятьсот долларов за девственника. Большинству наших жеребцов было по двадцать — тридцать лет, и ни один из них не сошел бы за невинного агнца. Но нам не хотелось упускать гонорар.

Янси Барнет сказал, что, кажется, сможет помочь.

— Я знаю парнишку по имени Томми Бостиан. Он учится в балетной школе, но больше артист, чем танцовщик. Ему двадцать, а на вид — не больше шестнадцати. По-моему, за половину суммы он взялся бы. Он тоже работает на два фронта, как и я.

— А вы уверены, что ему двадцать? — подозрительно спросила Марта. — Второй Сьюзен Форгроув нам не надо.

— Уверен, — улыбнулся Янс. — Я прожил с Томми несколько месяцев, а вам известно, что я всеми силами стараюсь не нарушать закон. Если хотите, попрошу его захватить свидетельство о рождении.

Томми Бостиан оказался идеальной кандидатурой. Маленький, стройный, тонкокостный, с чистой кожей и светлыми, почти белыми волосами. Он выглядел на пятнадцать, но в свидетельстве о рождении и водительских правах значилось двадцать. Мы решили использовать шанс.

Ввели его в роль. Он должен быть застенчивым, смущенным, слегка испуганным, можно при желании уронить несколько слезинок. К счастью, парень оказался способным учеником и хорошо понял актерскую задачу.

Мы попросили его надеть джинсы, теннисные туфли и чистую майку под хлопковую куртку. Добавили несколько деталей: большой гребешок в задний карман, черную кожаную кепку с козырьком, дешевую золоченую цепочку на шею. Велели захватить маленький транзистор.

«Сцена» имела бешеный успех. Клиентка даже дала Томми пятьдесят долларов на чай. А потом попросила прислать ей еще одного девственника.

Что за фантазия!

 

Глава 108

Оскар Готвольд и Игнаций Самуэльсон составили проект соглашения с «Роман энтерпрайзис». В конце октября мы с Мартой встретились с ними, чтобы обсудить детали.

Коротко говоря, «Питер-Плейс инкорпорейтед» будет концессионной корпорацией, находящейся в частном владении. Марте и мне принадлежат пятьдесят два процента из пакета в тысячу акций. Остальными владеет корпорация «Джастис девелопмент», дочерняя компания «Роман энтерпрайзис», которой руководят Михаэль Гелеско и Антони Каннис.

Марта и я должны вложить в «Питер-Плейс инкорпорейтед» по сто четыре тысячи долларов каждый за пятьсот двадцать акций стоимостью по четыреста долларов. «Джастис девелопмент» вносит сто девяносто две тысячи за четыреста восемьдесят акций. Остальные средства, необходимые для покупки, перестройки и оборудования особняка, мы получаем в виде ссуды в миллион двести тысяч долларов от дочерней компании «Роман энтерпрайзис» — «Вигор венчур кэпитал инкорпорейтед». Ссуда выдается под десять процентов.

Особняк покупается через «Марбл пропертис инкорпорейтед», дочернюю компанию «Роман энтерпрайзис». Десять процентов по закладной на миллион семьсот пятьдесят тысяч выплачивает корпорация «Дэринг файнэншл», которая является, как вы уже догадались, еще одной дочерней компанией «Роман энтерпрайзис».

К этому моменту глаза мои полезли на лоб. Первым делом я поинтересовался, зачем связываться с таким количеством дочерних компаний.

— Чисто бухгалтерские дела, — коротко бросил Игги. — Берешь деньги из одного кармана, перекладываешь в другой. Из налоговых соображений. Это народ ловкий.

— Связались бы вы с независимыми компаниями, какая разница? — поддержал Игги Оскар Готвольд. — Где еще можно получить десятипроцентную ссуду и десять процентов по закладной?

— Все сводится к тому, что нам не оставлено выбора, так? — спросила Марта.

Оскар пожал плечами.

— По моему мнению, это оптимальный вариант. Если вы можете придумать что-то получше, попробуйте. Но вас ждет жестокое разочарование.

— Мне хотелось бы знать, что получаем мы с Мартой лично, — поинтересовался я.

— На свои сто четыре тысячи, — сказал Игги, — каждый из вас получит двадцать шесть процентов привилегированных акций «Питер-Плейс инкорпорейтед». Кроме того, каждый получает двухлетний контракт на работу. Семьдесят пять тысяч в год.

— Они хотели предложить контракт на год и пятьдесят тысяч, — заметил Оскар. — Сошлись на двухлетнем и семидесяти пяти.

Мы с Мартой переглянулись.

— Это мы получаем независимо ни от чего? — спросила она.

— Независимо ни от чего, — заверил Игги. — Сумма, конечно, не предельная, но жалованье твердое. За вычетом всех платежей и налогов. Абсолютно законно.

— Намного меньше, чем мы зарабатываем сейчас, — напомнила Марта. — Не считая прибыли.

— А что насчет прибыли? — спросил я. — Как она будет распределяться?

— Прежде чем образуется прибыль, подлежащая распределению, — объяснил Оскар, — предстоит погасить долг «Вигор венчур капитал» и закладную «Дэринг файнэншл». После чего избыточные средства, за исключением небольшого финансового резерва, перейдут к держателям акций. Это означает, что вы и Марта получите пятьдесят два процента от чистого дохода, а остальное — «Джастис девелопмент».

Я мрачно смотрел на кипу бумаг, громоздящихся перед Готвольдом, и не верил, что когда-нибудь смогу их понять. Ясно только одно: это наш единственный шанс.

— И еще, — сказал Игги. — «Марбл пропертис» предлагает два особняка. «Роман энтерпрайзис» считает подходящими оба. Выбор за вами.

Вот это мне было понятно.

— Где они расположены? — спросил я.

— Один в Мюррей-Хилл, — сообщил Оскар, — другой на Западной Пятьдесят четвертой, рядом с Пятой авеню. Цена одинаковая: два пятьсот. Оставляю вам адреса, взгляните на оба. Оставляю также копии документов. Надеюсь, вы их внимательно изучите.

Он снова сел, погладил животик, посмотрел на нас с жалостью, сверкая шустрыми глазками.

— Я пришел к мнению, — сказал он, — что было бы глупо упускать такую возможность. Ты согласен, Игги?

Взмахнув своей фарфоровой сигаретой, Самуэльсон подскочил на месте и ткнул в кипу бумаг.

— Послушайтесь моего совета. Хватайтесь за дело.

И мы схватились.

 

Глава 109

Теперь, когда мы вплотную подошли к подписанию соглашения с «Роман», надо было срочно улаживать дело Сьюзен Форгроув. Если о нем пронюхает Октавий Цезарь, он не просто похерит сделку, но и раззвонит, что иметь с нами дело рискованно.

Поэтому мы с таким облегчением услышали сообщение Каспара Мирхенса, что он готов встретиться с нами. Обсуждать детали по телефону он не захотел, и мы сидели у Марты, не зная, что нас ждет — радость или горе.

Частный детектив примостил свое костлявое тело в кресле и взял стакан виски с содовой. Отхлебнув глоточек, осторожно поставил его на пол. Зажег сигарету. Надел очки на веревочке. Вытащил из кармана пиджака потрепанный блокнот. К этому моменту у меня уже вспотели ладони.

— Сьюзен Форгроув, — сказал он своим звучным голосом, — это вам не Нэнси Дрю. Дважды убегала. Исключена из дюжины школ. В тринадцать лет пристрастилась к наркотикам. Говорят, сейчас бросила, но кто знает? Должна являться к врачу трижды в неделю, но не приходит. Исчезает из дома на день, на два, на три. Где была, не говорит. Родители сходят с ума.

— Как это вы разузнали? — полюбопытствовал я.

— Из разных источников, — неопределенно ответил он. — Официальных водительских прав у нее нет, но она берет без спросу материну «тойоту». Таскает у нее деньги из кошелька. Выносит из дома вещи и продает. Серебряные подсвечники, небольшие картины, керамику — то, что можно унести. По моим сведениям, курит марихуану вовсю, а может, и нюхает. Завоевала репутацию «мисс Манхэттен», самой дешевой шлюхи в округе. Только глазом моргни.

Он пошарил в другом кармане и выудил пакетик, обернутый туалетной бумагой. Тщательно развернул и протянул Марте пачку полароидных снимков.

— Она спуталась с уличной бандой с Восточной Девяносто шестой улицы, — сказал детектив. — Провела в их малине два дня. Они с ней все по очереди позанимались, а потом всех окрестных дружков пригласили.

Я мысленно возблагодарил Бога, ибо неделю назад сдал анализ на реакцию Вассермана, и решил завтра же сдать еще один.

— А эти картинки, — продолжал Мирхенс, — висели у них на стенках. Я заплатил две сотни. Копии сделать им ума не достало.

Я наблюдал за Мартой, пока она просматривала фотографии. Никогда не видел ее такой мрачной, она старела у меня на глазах. Не говоря ни единого слова, она протянула снимки мне.

Да, это была Сьюзен Форгроув. И, увидев, что делают с этой бедной больной девчонкой, мне захотелось стать собакой, кошкой или вороной. Сразу трое юных подонков употребляли ее под разными углами. Единственное, что мне оставалось, — попытаться превратить все в шутку.

— Грандиозный водевиль, — сказал я. — А как называется банда — «Аристократы»?

— Считаете, этого хватит? — спросил Мирхенс.

— Вполне, — без всякого выражения сказала Марта. — Теперь вы пойдете к ее отцу и попросите отозвать заявление.

Каспар Мирхенс допил стакан, деликатно икнул и вытер губы кулаком.

— Только не я, — сказал он, закуривая следующую сигарету. — Извините. Обычно я берусь за такую работу, но тут другое дело. Лестер Форгроув может лишить меня лицензии, прежде чем я успею выйти из его дома.

— Эй, постойте, — запротестовал я. — Мы наняли вас, чтобы все уладить.

Мирхенс покачал головой:

— Нет. Меня наняли добыть доказательства. Что я и сделал.

Вот так и вышло, что мы ему заплатили и он ушел. Оставил фото и скомканный кусочек туалетной бумаги.

— Ну, что будем делать? — спросил я.

— Доводить дело до конца, — ответила Марта. — Предъявлять снимки Лестеру Форгроуву.

— И кто пойдет предъявлять? — спросил я.

Она смотрела на меня в упор.

— Господи Иисусе Христе, Марта! — простонал я. — Я не могу. У меня духу не хватит. Ты ведь сама говоришь. Я не буду знать, куда деваться от стыда.

— Я думала, ты артист, — спокойно сказала она.

— Ну… дай мне немного времени. Я должен найти психологическое состояние. О Господи, это будет ужасно!

— Тебя ждет великая роль, — заверила она меня. — Питер, останешься на ночь?

— Считаешь, что я нуждаюсь в успокоении?

— Нет, — сказала она. — Я нуждаюсь. Эти чертовы картинки меня доконали.

Она выключила в спальне отопление и открыла окно. Стало жутко холодно, но ей так нравилось. Обнаженные, мы жались друг к другу под стеганым одеялом, и она говорила не умолкая.

Она рассказывала мне о своем детстве в маленьком городке в Огайо, о том, как она после смерти родителей переехала в Чикаго и получила место разносчицы коктейлей. Потом вступила в игру, зарабатывая хорошие деньги в публичном доме у матери Никки Редберн.

Ей всегда нравились наряды и модные вещи. Накопив денег, она завязала, приехала в Нью-Йорк, работала продавщицей в бутике. Она трахалась с нужными людьми и через пять лет стала менеджером «Баркаролы». Мимоходом вышла замуж за человека, который оказался азартным игроком и бродягой. Он исчез, предоставив ей растить сына.

Теперь, когда, казалось, не надо больше думать о деньгах, она столкнулась с главной в своей жизни проблемой: как быть с другом, будущим губернатором?

— Хотелось бы мне знать, как я на самом деле к нему отношусь, — сказала она. — Иногда кажется, что люблю. Иногда кажется, что это просто очередной джон.

— Он дает тебе деньги? — спросил я.

— Нет. Он дарит мне вещи. Драгоценности. Акции. Он подарил мне антикварного бронзового слона, который стоит целое состояние.

— А ты что ему даешь — уроки верховой езды?

— С него этого достаточно, — сказала она, сжимая кулаки. — Люди таковы, каковы они есть. У каждого свои маленькие слабости.

— А у тебя?

— Слоны. А у тебя?

— Убей, не знаю. Я даже не знаю, кто я есть.

— Ты артист, — сказала она. — Это профессиональный риск — не знать, кто ты есть. Ну что, созрел?

— Вполне.

— Пойдешь к Лестеру Форгроуву?

— Пойду, — сказал я, вздохнув. — Господи, Марта, иногда я готов подать на развод со всем человечеством.

 

Глава 110

Кинг Хейес сообщил, что уходит. Я вытащил из буфета его бутылку «Манишевич Конкорд» и налил ему стакан.

— Луэлла? — спросил я, и он кивнул.

Себе я налил коньяку, не потому что хотел выпить, а потому что тут нужен был тост. Мы чокнулись. Славный парень. Я в самом деле любил его. Мозги слабоваты, но славный.

— Не стану пытаться отговаривать тебя, — сказал я, — сам советовал тебе уйти. Но, надеюсь, ты хорошо все обдумал.

— Да! Питер, это шанс, правда? Я хочу сказать: допустим, ничего не получится. Мы просто расстанемся, и все.

— Господи, Кинг, зачем же ты едешь к ней, если думаешь, что ничего не получится!

— Я хочу сказать, не получится выглядеть в лучшем свете, — серьезно пояснил он. — Правда. Попробую делать все, что она велит, и посмотрю, что выйдет.

— Ты ей уже сообщил?

— Прошлой ночью. Она в самом деле обрадовалась. Сегодня идет покупать мне полотенца, зубную щетку, халат, всякие вещи. У меня все это есть, но если ей нравится…

— Кинг, не хочу тебя огорчать, но я никогда не встречал парня, которому нравилось бы жить за счет женщины. Лучше тебе подыскать работу, все равно какую. Даже если будешь получать меньше ее.

— Да я так и собираюсь, — грустно промолвил он. — Она говорит, будет платить за еду и за дом, но я не хочу брать карманные деньги как милостыню.

В каком-то смысле я завидовал ему. Он сделал попытку вырваться, и я надеялся, что она удастся. Сам я увяз слишком глубоко. И не уверен, что когда-нибудь захочу очиститься.

— Если вдруг пожелаешь вернуться…

— Спасибо, Питер, не стану об этом думать. Ушел так ушел.

— Ну, на всякий случай, ты знаешь, где меня искать. Мы будем скучать по тебе, Кинг. И клиентки тоже.

— Нам есть о чем вспомнить, правда? — улыбнулся он.

— Правда.

Он допил вино и встал. Мы пожали друг другу руки.

— Береги себя, Питер. Я иногда боюсь за тебя.

— За меня? — Я был тронут. — Не бойся. Весь мир у меня в кармане.

— Да, — засмеялся он. — Понимаю, что ты имеешь в виду.

 

Глава 111

Оставив апартаменты под ответственность Янса, мы с Мартой отправились осматривать особняки под «Питер-Плейс». С агентом «Марбл пропертис» мы встретились в Мюррей-Хилл на Восточной Тридцать шестой улице к западу от Лексингтон-авеню, возле одного из целой шеренги одинаковых строений с отделанными красноватым туфом фасадами.

Агентом оказалась женщина, со своими торчащими зубами и мешковатым пальто из тюленьей шкуры похожая на исхудавшего моржа. Не обнаружив с ее стороны никаких попыток поторговаться или навязать товар, я понял, что она осведомлена о наших ограниченных возможностях.

— Вот, — сказала она, указывая длинным ногтем на пятиэтажное здание.

Оно было большим, с нависшими над окнами жестяными карнизами. Можно попытаться подремонтировать, но помятый фасад изуродован безнадежно.

— Не пойдет, — твердо сказала Марта.

— Хотите войти? — равнодушно спросила агентша.

— Не пойдет, — повторил я. — И квартал слишком уж деловой, и дом больше смахивает на притон поджигателей. Посмотрим другой.

Мы доехали в такси до Пятьдесят четвертой улицы и двинулись к западу от Мэдисон. Симпатичный район. Симпатичная улица. Хорошо одетые люди. Хорошие рестораны и дорогие магазины. В воздухе стоит запах денег.

Был яркий ноябрьский день, все обрело отчетливые, ясные формы. Умытое синее небо, резкий солнечный свет. Можно встретить наших клиенток, останавливающихся перекусить между визитами в «Бонвит» и к «Саксу».

Вот и высокий, стройный дом: шесть этажей с мансардой. Фигурные окна подпирают причудливые гаргульи. Вход с улицы обрамлен резными колоннами, над дверью — веерообразное окно со стеклами в стальных переплетах. Вокруг окон на известняковом фасаде выложены узоры из красных кирпичей.

— На вид мрачноват, — с сомнением сказала Марта. — Заглянем внутрь.

— Последним владельцем был какой-то фонд, — объяснила агентша. — Они во всех комнатах устроили офисы, так что потребуется переделка.

Конечно, он был мрачноват. Только передние окна смотрели на улицу, задние (северные) выходили в крошечный дворик и на кирпичную стену коммерческого здания на Западной Пятьдесят пятой улице. Однако потолки высокие, а на двух первых этажах паркетный пол.

Маленький лифт не работал, так что мы поднимались пешком. Там было множество комнат, превращенных, как и сказала агентша, в офисы. По нашим подсчетам, получалось одиннадцать — двенадцать спален. Самое лучшее впечатление производила полностью оснащенная кухня на первом этаже, предназначенная для обедов служащих бывшего владельца. И столовая на тридцать — сорок мест.

— Нравится? — спросила агентша.

— Имея два с половиной миллиона, — величественно сказала Марта, — можно рассчитывать на лучшее.

Через неделю мы приехали в конференц-зал на верхнем этаже бутика «Баркарола». Зал кишел поверенными и бухгалтерами. Собрание сильно смахивало на встречу ветеранов «Черной руки».

Мы с Мартой принесли наши двести восемь тысяч наличными и отдали без колебаний. (Разумеется, позаботившись о расписке.) Михаэль Гелеско и Антони Каннис внесли свою долю в сто девяносто две тысячи чеком, подписанным кассиром какого-то банка из Нью-Джерси, о котором я никогда не слыхивал. У меня не было ни малейших сомнений, что это одна из дочерних компаний «Роман энтерпрайзис».

Мы подписывали и подписывали. Документы об акционировании, о распределении пакетов акций, ссуда, закладная, контракты, страховка — конца и краю не было. Все на переплетенных листах голубой бумаги. Никаких клякс и помарок. Очень внушительно. Я так ничего и не прочел.

Почти два часа ушло на подписи, засвидетельствование, сертификацию и нотариальное оформление. Бумаги летали над столом, как хлопья снега, пока Оскар Готвольд и старший юрист «Джастис девелопмент корпорейшн» ставили маленькие пометки на своих шедеврах.

Наконец все было кончено, и Гелеско пригласил присутствующих в соседнюю комнату с полностью оборудованным баром и барменом. Я выпил водки со льдом, пожал всем руки, чмокнул Марту в щеку и ни о чем не пожалел.

Помню разговор с Антони Каннисом. Мы обсуждали, сколько запрашивать с клиенток за членский билет «Питер-Плейс».

— Пятьсот? — предложил я.

— Нет, — сказал он, жуя сигару. — Тысячу. Это отпугнет всякую шваль.

 

Глава 112

Марта настояла на изготовлении копий с фотографий Форгроув, прежде чем нести их папаше.

— А вдруг он выхватит их у тебя и порвет? Или пообещает снять обвинение и надует? Питер, эти фотографии — единственное, что у нас есть.

Так мы и сделали, а негативы спрятали в сейф.

Тем временем я обдумывал сценарий предстоящего визита. Сначала намеревался принять образ Сиднея Квинка, хромого шантажиста. Потом прикинул, что в таком виде меня просто не пустят к Форгроуву.

Второй вариант: грозная фигура в черном, человек властный, решительный и опасный. Я мог справиться с такой ролью, вселить страх всем своим видом и поведением, оказывая неприкрытое давление и намекая на насилие.

Наконец я решил лучше не доводить Форгроува до паники, а убедить, что я — человек его круга, который чрезвычайно сожалеет о вынужденной необходимости привлечь его внимание к столь трагическим обстоятельствам. Я должен быть абсолютно искренним. А кто-то когда-то сказал, что когда речь идет об искренности, главное — стиль.

И вот настал вечер в середине ноября, когда я позвонил ему домой. Я говорил мягко и вежливо. Я сообщил ему мое имя, сказал, что должен обсудить с ним один совершенно неотложный вопрос, и попросил дать мне краткую аудиенцию.

— А в чем дело? — подозрительно спросил он.

— Это касается вашей дочери, Сьюзен, — сказал я.

До меня донесся вздох.

— Можете прийти ко мне в офис? — недовольно спросил он.

Кроме недовольства, никакой особой реакции я не заметил.

— Не думаю, что это разумно, сэр.

Вот теперь его что-то задело.

— Хорошо, — раздраженно бросил он. — Мы с женой собираемся на обед, но если вы явитесь немедленно, смогу уделить вам немного времени.

Я подъехал к дому на Восточной Семьдесят девятой улице через десять минут. Красивое здание, богато отделанное мрамором, с лампами «арт деко» в вестибюле. Я представился в домофон, прожужжал замок, и меня впустили.

Наверху, на девятом этаже дверь квартиры 9С открылась на ширину цепочки, и на меня уставился холодный глаз. Я был в самом респектабельном костюме-тройке с белой рубашкой и фуляровым галстуком. Штиблеты сияют, шляпа в руке. Хоть сейчас на конфирмацию. Цепочка звякнула, дверь отворилась.

Передо мной стоял мужчина в смокинге, лет сорока пяти. Узкоплечий, не очень высокий. Лицо сердитое, с мелкими чертами. Седеющие волосы расчесаны на пробор. Он глядел на меня без всякого выражения. Холодная любезность.

— Мистер Лестер Форгроув? — спросил я.

— Да. В чем дело?

— Это не займет много времени. Можно войти?

Он неохотно посторонился и пропустил меня. Я заметил, что одна его рука засунута в карман пиджака, и подумал, не вооружен ли он. Не слишком приятная мысль.

Мы стояли в длинном, ярко освещенном холле. В дальнем конце виднелась красиво декорированная гостиная, куда он не собирался меня приглашать. Мы остались лицом к лицу в этом узком коридоре.

— Мистер Форгроув, — начал я свою тщательно продуманную речь, — меня зовут Питер Скуро, я — один из владельцев школы актерского мастерства, где ваша дочь…

Больше я ничего не успел сказать. Он все понял. И задохнулся.

— Я не собираюсь разговаривать с вами, — резко перебил он меня. — Обратитесь к моему адвокату.

— Нет, сэр, — вздохнул я. — Не думаю, чтобы вы этого пожелали, после того как выслушаете то, что я вам скажу, и увидите то, что я вам покажу. — И сообщил, что его дочь пришла к нам и отрапортовалась совершеннолетней. Я говорил, что мы руководим действующей на законных основаниях школой и не несем ответственности за отношения наших студентов между собой.

— Вы руководите публичным домом! — взорвался Лестер Форгроув. — С мужчинами-проститутками! И даже если это будет моим последним в жизни делом, я вас прихлопну!

Я спокойно и убедительно заверил, что его дезинформировали. Я утверждаю, что у нас академия актерского мастерства.

Он с отвращением смотрел на меня.

— В чем вы пытаетесь меня убедить? Я собираюсь засадить вас в тюрьму. Вы — грязный сводник. Одному Богу известно, во что вы превращаете невинных молодых девушек!

— Невинных? — гневно вскричал я, выходя из роли. — Вроде вашей дочери Сьюзен? — И вытащил из кармана снимки и швырнул их ему. — Эти фотографии сделаны в притоне уличной шайки задолго до того, как Сьюзен побывала у нас. Посмотрите хорошенько, мистер Форгроув. И не пытайтесь их уничтожить. Существуют негативы.

Он медленно перебирал фотографии, низко опустив голову, и усыхал на глазах. Воротничок стал слишком широк, плечи обвисли, тело съежилось.

— Где вы их взяли? — еле слышно спросил он.

— Не важно, — сказал я. — А важно то, что мы хотим попросить вас снять обвинение, мистер Форгроув. Будет крайне неприятно, если обстоятельства вынудят нас разослать копии членам вашей семьи, друзьям и коллегам.

Услышав слабый стон, я на миг испугался, что он упадет в обморок. Но тут в двери гостиной в конце коридора появилась женщина в черном открытом вечернем платье и направилась к нам.

— Лестер, — сказала она, — мы опаздываем.

Он сделал конвульсивное движение, пытаясь спрятать снимки в карман, но так нервничал, что два-три выскользнули из рук и упали на пол. Женщина была уже рядом. Она быстро наклонилась и подняла фотографии с ковра, хотела что-то сказать, а потом разглядела.

Она оказалась покрепче. Она не съежилась. Она посмотрела на меня и спросила:

— Сколько вы просите?

Эта женщина была слишком молода для покрывших ее длинное лицо морщинок, складок и пятен. Для седины в гладко зачесанных, собранных в пучок волосах.

— Мы ничего не просим, мэм. То есть не просим денег. Мы только надеемся, что ваш муж снимет обвинение против нашей актерской школы.

Она глубоко вздохнула. Я видел, как на ее руках вздуваются синие вены.

— Как мы можем вам доверять? — презрительно спросила она.

— А как мы можем вам доверять? Если иск будет отозван, на этом все кончится.

Мне казалось, Лестер Форгроув плакал. Плечи его согнулись, голова опустилась, руки беспомощно повисли. Жена обняла его, крепко, почти страстно, прижала к себе.

— Иск будет отозван, — решительно сказала она. — А теперь уходите. Пожалуйста.

Я кивнул и пошел, оставив им фотографии на память. Дойдя до двери, оглянулся. Всю оставшуюся жизнь я буду вспоминать этих двух убитых горем людей, обнявшихся, чтоб удержать друг друга от погружения во мрак.

 

Глава 113

Достаточно быстро выяснилось, что, хотя «Джастис девелопмент корпорейшн» не имеет решающего голоса, владея в лице Канниса и Гелеско меньшей долей акций, ей есть что сказать по поводу перестройки нового особняка.

Они пригласили архитектора и художника по интерьеру. Они отдавали распоряжения о переоборудовании кухни. Они выбирали подрядчика. Что правда, то правда, с нами советовались почти каждый день, но, как правило, ставили перед свершившимся фактом.

Естественно, мы сердились. А Оскар Готвольд взывал к терпению.

Мы таскались на место два-три раза в неделю, поглядеть, как идут работы. Результат явно не походил на тот элегантный роскошный частный клуб, который родился в моем воображении.

Панно и стенные панели, которые я представлял обшитыми чистым деревом, были покрашены кремовой краской. В спальни, которые я хотел обставить в стиле Людовика XIV, привезли шведскую мебель под модерн, должно быть, заимствованную из прогоревшего мотеля.

Правда, выглядело все это не крикливо, но, на мой взгляд, слишком убого, чтоб пробуждать фантазию. Однако, увидев, во что обходится даже такое минимальное обновление, я подавил чувство протеста.

Я добился права занять самую большую спальню на третьем этаже, где собирался жить сам и при необходимости устраивать «сцены». На первом этаже располагался удобный офис и бывшая кладовка, которую превратили в уютный бар.

Мы подали заявку на лицензию, разрешающую подавать еду и напитки, и официальные лица заверили нас, что для частного, закрытого для широкой публики клуба проблем не будет. Другие дела, связанные с обеспечением посудой, серебром, постельным бельем, кондиционерами, картинами и пр., продвигались с волшебной легкостью, благодаря влиянию «Джастис девелопмент».

Подготовка шла полным ходом.

Мы решили закрыть апартаменты 30 декабря и открыть особняк 2 января. Тем временем стали рассылать проспекты нового клуба всем нашим клиенткам, вызвав многообещающую реакцию. Вступительный членский взнос установили в тысячу долларов. Ежегодный — в двести пятьдесят. Плата за «сцену» осталась прежней — сотня, за «дубли» и «спецэффекты» — отдельно.

В каменную плиту у входной двери врезали небольшую благородную медную табличку. С простой надписью: «Питер-Плейс. Частный клуб».

Это, конечно, не то что имя в огнях Бродвея, но должен признать, она была для меня источником гордости и наслаждения.

 

Глава 114

— Угадай, кто приехал? — спросила меня Марта и, прежде чем я успел ответить, добавила: — Грейс Стюарт. Помнишь?

— Конечно, — сказал я. — Твоя подружка с побережья. Консультант по инвестициям.

— Она собирается пробыть в Нью-Йорке две-три недели и хочет с тобой повидаться.

— Почему бы ей не зайти?

— Ей нужен сопровождающий на обед. Она снова остановилась в «Бедлингтоне». Позвонишь?

— Возможно.

— Не слышу энтузиазма, Питер. Она очень славная.

— Очаровательная. Только чуть-чуть странноватая.

— Все мы странноватые, — сказала Марта.

Вечером через два дня я приветствовал Грейс в вестибюле «Бедлингтона». Я был в смокинге с новым длинным пальто «честерфилд», перекинутым через руку. Вдетая в петличку маленькая орхидея позабавила ее.

— Как элегантно! — засмеялась она и подставила щеку для поцелуя.

Она была без шляпы, в норковой шубке, широкой, как палатка. На жестком лице по-прежнему ни одной морщинки, несмотря на ее шестьдесят лет. Но блестящие седые волосы, памятные мне, превратились теперь в бронзово-рыжие.

— Нравится? — спросила она, вертя головой.

— Прекрасно! — заверил я.

Как и раньше, нас ждал заказной лимузин. В Вилледже открылся новый французский ресторан «У Флеретт», в котором она хотела побывать. И мы отправились, сидя бок о бок, держась за руки.

— Марта рассказала про новый клуб, — сказала она. — Поздравляю.

— Спасибо. Хотите вступить в него?

— Ни за что не упущу такой возможности! А можно присылать гостей с моим членским билетом?

— М-м-м, — промычал я. — Хороший вопрос. Я — за. Это пойдет на пользу бизнесу.

— А когда вы получите статус общественной организации? — довольно серьезно спросила она. — Многие мои клиентки пустились на такую авантюру, чтобы поменьше платить налогов.

— Вы совсем как одна моя подружка, — сказал я. — Она постоянно сыплет всякими «налоговыми прикрытиями», «инвестиционными фондами», «облигациями на предъявителя» и прочей финансовой чепухой, которую я не в силах постичь.

— Правда? — спросила Грейс Стюарт. — Я хотела бы с ней познакомиться. Твоя главная в жизни любовь?

— О нет. Просто друг.

Минутку она молчала. Потом спросила:

— Питер, ты счастлив?

Вопрос застиг меня врасплох.

— Должно быть, счастлив, — сказал я, — иначе я не делал бы того, что делаю.

— Как глупо, и ты это отлично знаешь. Большинство попадается в эту ловушку. Неужели и ты?

Я так долго молчал, что, не дождавшись ответа, она принялась излагать последние голливудские сплетни. Настоящий специалист по анекдотам, с острым языком и даром подражателя. Я подумал, что с ней приятней бывать на людях, чем наедине.

«Флеретт» еще не обрела широкой известности, и они изо всех сил старались угодить посетителям. Нам подали превосходный обед: голубиные грудки в соусе из зеленого перца. Пили мы мум. Я заглянул в счет, который оплачивала Грейс. Два года назад я мог бы прожить целый месяц на эту сумму.

За шампанским и послеобеденными «Реми» меня охватило благодушие. В катившем нас обратно в «Бедлингтон» лимузине я протянул руку и погладил ее лодыжку.

— Голая и бритая, — заметил я. — Приятно знать, что некоторые вещи никогда не меняются.

— Какая память, — насмешливо ответила она, отталкивая мою руку.

— Только на важное, — сказал я, понимая, что говорю глупости, и гадая, не стоит ли подзаправиться спиртным, ибо знал, что последует дальше.

Пожалуй, стоило, и в номере, когда она спросила, не пожелаю ли я чего-нибудь, я попросил еще коньяку. Она позвонила в бар, чтоб прислали два коньяка. Оказалось, оба для меня. Она пошла за своим маком.

— Он вас возбуждает? — полюбопытствовал я, глядя, как она нюхает пузырек.

— Да нет. Чувствуешь просто приятную пустоту. Не хочешь устроиться поудобней?

— А мне вполне удобно.

— Не валяй дурака, сынок, — сказала, нет, прикрикнула она. — Ты знаешь, чего я хочу.

— Конечно. Я знаю, чего вы хотите. Но можно минутку поговорить?

— Если угодно.

— Я хотел бы понять вас, Грейс.

— Почему я предпочитаю наблюдать?

— Подглядывать.

— Как Том Подгляда? Нет, лучше сказать, наблюдать. Питер, я не подглядываю. Я просто люблю смотреть. У меня самая крупная в Голливуде коллекция порнокассет. Невинное хобби.

— И вам никогда не хотелось… м-м-м… принять активное участие?

— Никогда. Мне нравится также и бой быков, но я не испытываю желания стать матадором.

Тогда я разделся и начал делать то, что она хотела.

— Питер, — мягко сказала Грейс Стюарт, — ты набираешь вес.

 

Глава 115

Каннис и Гелеско с пеной у рта доказывали, что в столовой и баре такого размаха, как в «Питер-Плейс», должны работать профессионалы.

Поэтому они наняли поваров, метрдотеля и официантов. Они привели своих барменов, подавальщиков, мойщиков посуды и вышибалу-швейцара со сломанным носом, похожего на бывшего центрального нападающего профессиональной футбольной команды, который всю жизнь играл без шлема. Выглядел он внушительно, но, на мой взгляд, едва ли когда-нибудь мог сгодиться для верхнего этажа.

Мы сумели сохранить Пэтси, Марию и Луиса, однако смена белья, закупка продуктов и спиртного, стирка и уборка отошли к «Джастис девелопмент».

— Они намереваются вернуть добрую часть потраченных бабок, — хмуро заметила Марта, — но за «сцены» мы будем получать наличными, так что сможем приворовывать по доллару.

«Питер-Плейс» будет работать шесть дней в неделю с двенадцати до восьми. Завтраки и обеды только по предварительной записи. Мы с Янси будем попеременно выполнять обязанности хозяина и разрабатывать график. Марта принимает заявки по телефону и собирает взносы.

Мы ввели новую систему, согласно которой стали держать наготове двух свободных жеребцов для клиенток, не позаботившихся о предварительном заказе. Они назывались «подручными» и получали пятьдесят долларов в день независимо от того, работали или нет.

Мы также организовали еженедельное обследование физического состояния жеребцов.

Ну что еще…

Да, новая услуга — напитки подаются клиенткам в спальню. На втором этаже зарезервирована большая комната для частных встреч. Разумеется, к услугам клиенток мальчики по вызову и служба сопровождения по обычной таксе.

На спичечных коробках, пепельницах, салфетках и соломинках для коктейлей значилось: «Питер-Плейс», наш адрес и телефон. Старший бармен даже изобрел фирменный напиток «Питер-Плейс» — сладкую смесь из клюквенного, апельсинового и грейпфрутового сока с ромом, украшенную сверху кусочком свежего ананаса, присыпанного сахарной пудрой. По-моему, редкостная гадость.

Быстро накатывались праздники, и мы как сумасшедшие готовились к Великому Открытию. Мы тратили суммы, казавшиеся мне непомерными, но сердце мое согревало количество заявок на членство в клубе, к каждой из которых прилагался тысячедолларовый билет вступительного взноса и двести пятьдесят в качестве платы за год.

Большинство заявок, конечно, поступало из Нью-Йорка, но немало и из таких дальних мест, как Аляска, Вайоминг, Аризона, и даже нескольких зарубежных стран. Слухи о нас ширились. Одно письмо (написанное красными чернилами) пришло от женщины из Арканзаса, которая представилась «одинокой старой девой, владелицей фермы». Она сообщала, что едва ли когда-нибудь попадет в Нью-Йорк, чтобы воспользоваться нашими услугами, но признавалась, что «чувство сопричастности доставит мне ни с чем не сравнимое удовольствие».

Я сам написал ответ, вложив в конверт членский билет и посоветовав, если ей все-таки доведется вырваться, спросить меня.

 

Глава 116

— Кто говорит? — переспросил я.

— Клара, — обиженно повторил женский голос, — Клара Хоффхаймер.

— О, как поживаете, Клара?

— Вы, наверно, слышали про Сола?

— Что с Солом? — спросил я, зная, что ничего хорошего не услышу.

— Сол умер, — почти радостно сообщила она. — Упокой, Господи, его душу. Врезался в ограждение на лонг-айлендском скоростном шоссе. Наверно, занесло машину. — И добавила с некоторой гордостью: — Понадобилось три часа, чтоб вытащить его из того, что осталось от машины.

У меня защипало в носу. Занесло… или пьян в стельку… или… — даже тень подозрения больно кольнула меня, и я тут же отбросил его, — или он сделал это намеренно.

— Когда?

— В среду вечером. Вчера похоронили. Все прошло очень мило.

— Жаль, что вы мне не позвонили.

— Я хотела, но вас нет в справочнике. Ваш телефон я нашла в офисе. Питер, мне надо поговорить.

— Ну… конечно… — выдавил я. — Если вы в офисе, я сейчас приеду. Дайте мне полчаса.

Вещи мои уже были уложены в связи с переездом. Но я распаковал их, достал крепкую водку, смешал с содовой. Было только одиннадцать часов утра, а я уже пил. Прямо как Сол Хоффхаймер. Покойный Сол Хоффхаймер.

Я не мог оплакивать его, но эта смерть была настоящим ударом. Я не чувствовал себя виноватым, он сам сделал выбор. Но он не разогревался с утра, пока я его не поймал. И снова твердил я себе: он должен был просто сказать «нет».

Я вовсе не стремился встретиться с Кларой, но не мог пренебречь тем, что считал актом христианского милосердия.

Единственным знаком ее вдовства было черное платье. С соблазнительно низким вырезом. Она так же звенела кольцами, браслетами, серьгами, ожерельями. Пурпурные волосы взбиты, аромат духов пропитал весь пыльный офис.

— Клара, — сказал я, — примите мои соболезнования.

— Конечно. Послушайте, Питер, вы с Солом дружили.

— Он долгое время был моим агентом, — осторожно ответил я.

Она сидела в его вращающемся кресле за испещренным царапинами столом, заваленным бухгалтерскими книгами, гроссбухами, пачками счетов, платежных ведомостей, желтоватыми газетными страницами.

— Ничего не понимаю, — сказала она. — Смотрю на эти бумаги и ничего не могу понять. Сол никогда не был богатым, вы знаете, но на столе у нас всегда было мясо. В последний год мы стали жить лучше, и я подумала, что он наконец добился успеха. Но теперь, посмотрев счета, вижу, что это не так. Где он брал деньги, Питер, вы знаете?

— Выигрывал? — предположил я. — На скачках…

— Сол не отличил бы седла от поводьев.

— Занимал? Может, залез в долги?

— Нет, — сказала она, — никаких следов, и никто не звонит. Судя по документам, бизнес Сола не приносил дохода. Но он являлся с деньгами. Вы ему не одалживали?

— Я? Нет.

— Сол говорил, вы ушли из шоу-бизнеса, — сказала она, глядя на меня в упор. — Чем вы теперь занимаетесь? Извините, что спрашиваю.

— На самом деле, не совсем ушел, — сказал я. — Я больше не ищу актерской работы. Я руковожу театральной школой. «Академия Питера». Она значится в телефонном справочнике.

— Ага, — сказала она.

Вытащила из ящика стола тонкую бухгалтерскую книжку, быстро пролистала.

— Это регистр денежных поступлений. Даты и цифры. От пары баксов до пары тысяч. И под многими цифрами рукой Сола проставлено «П. С.». Это ведь вы? Питер Скуро?

Я не ответил.

— Питер, — спокойно сказала она, — моя маленькая дочка лежит в распорках. От страховки почти ничего не осталось после похоронных расходов. Мне придется искать работу. За что вы платили Солу? Может быть, я могу его заменить?

Я посмотрел на нее. По первому впечатлению — тупоголовая побрякушка. Теперь я видел, что она покрепче Сола, с настырностью, какой у него никогда не было. Она не станет страдать от моральных проблем.

Я решил использовать шанс.

Подробно рассказал о своем бизнесе и о роли, которую играл в нем ее муж.

Пока я говорил, она встала, обошла вокруг стола, пристроила пышное бедро на подлокотнике моего кресла, прижалась поближе. Я чувствовал ее теплую мягкую плоть. Аромат духов едва не заставил меня чихнуть.

Я закончил, и мы немного посидели молча. Потом она засмеялась: легкий хохоток.

— По-моему, замечательно, — сказала она. — Публичный дом для женщин! И он имеет успех?

— Значительный.

Она начала поглаживать мой затылок.

— Я справлюсь, — сказала она. — Буду публиковать объявления. Беседовать с юношами. Посылать вам жеребцов. Справлюсь, как вы думаете?

— Отлично справитесь, — сказал я, радуясь, что могу что-то сделать для вдовы Сола Хоффхаймера.

Понести что-то вроде заслуженной кары.

 

Глава 117

Невозможно было поверить, что весь этот гардероб я приобрел за время работы в апартаментах. (Я еще откладывал резервную сумму на «датсун» бронзового цвета, но это отдельная история.)

Так что переезд в особняк оказался сложней, чем прошлогодний отъезд из Вест-Сайда. Янси Барнет помогал укладывать вещи и таскать их. Человек этот быстро становился незаменимым. Настоящий друг.

Ремонтные работы продолжались, однако я потребовал, чтоб моя спальня получила безусловный приоритет, и смог провести первую ночь на новом месте уже 21 декабря. Кругом был еще разгром, но, по крайней мере, я водворился. «Питер-Плейс» стал реальностью.

Работал только один телефон, и в тот же вечер я позвонил Дженни Толливер, надеясь вместе пообедать на Рождество.

— Прости, Питер, — бодро сказала она, — я работала как лошадь, чтобы поехать на праздники к родителям.

Я был ужасно разочарован.

— А… Значит, до нового года не увидимся?

— Боюсь, что нет.

— Ну… веселого Рождества и счастливого Нового года. Надеюсь, он принесет тебе удачу.

— Спасибо, — сказала она, и голос ее смягчился. — Надеюсь, в новом году исполнятся все твои желания.

Вот так. В Нью-Йорк приехал сын Марты, и она была с ним. Янс шел в голубую мужскую компанию. Не желая мириться с перспективой провести Рождество в одиночестве, я позвонил Никки Редберн, и мы условились пообедать.

Тем временем я покончил с переноской наших досье, деловых отчетов, бухгалтерских документов (фиктивных и подлинных), личных запасов спиртного. Через коробки и ящики пробрался в Розовую комнату апартаментов, удостовериться в третий раз, что ничего не забыл.

Одну вещь я нашел, проглядев ее раньше: обручальное кольцо. Я вспомнил, кто дал его мне — одногрудая поэтесса. Я забыл ее имя, но не забыл ее нежность. Она больше никогда не возвращалась, и я подумал — что с ней сталось?

Кольцо я захватил с собой в мою новую спальню, чтобы оно принесло мне удачу.

 

Глава 118

Я одевался перед обедом с Никки, когда в моей спальне в особняке зазвонил телефон. Это была Грейс Стюарт.

— Питер! Желаю чертовски веселого Рождества!

— И вам того же! Вы еще в городе? Я думал, уже вернулись в край цветущих овощей и фруктов.

— Решила задержаться на несколько дней, — весело сообщила она. — Давно не видела снежного Рождества.

— Сегодня увидите. Обещают шесть дюймов.

Она развратно хихикнула.

— Мой любимый размер. Я знаю, как ты занят, но, надеюсь, мы сможем сегодня пообедать. Я приглашена в скучнейшую деловую компанию — знаешь, киш и фондю, — но могу расправиться за минуту, если вечер у тебя свободен.

— Ах, — сказал я. — Какая жалость. Все уже распланировано.

Минутное молчание.

— Стоимость возмещу, не пожалеешь.

— О Грейс, в канун Рождества Христова я не работаю. Это просто обед с подружкой.

На этом надо было и закончить, но я не закончил. Я предложил ей присоединиться к нам — все за мой счет. Она согласилась.

Не зная точно, что из этого получится, я перед тем, как сесть в наемный лимузин, подкрепился двумя рюмками старой водки. Оделся в табачного цвета замшевый пиджак, желтовато-коричневые твидовые брюки и мокасины из дубленой кожи. Завязал на шее шелковый «эскот».

Первой я подхватил Никки. Выглядела она сногсшибательно в белой шелковой блузе и черных шелковых слаксах. Новость по поводу Грейс приняла без возражений.

Когда я сказал, что наша гостья — консультант по инвестициям, интерес ее возрос. Потом мы забрали Грейс. Я сразу понял, что они собираются импровизировать и вечер обещает быть удачным.

Мы с Никки выбрали забавное заведение — крикливое местечко с переборками из клееной фанеры, клетчатыми скатертями и бумажными салфетками. Потрясающее меню: хрустящая картошка, репчатый лук кольцами, салат из кочанной капусты. Заказали кувшин ледяного бочкового пива.

Мы ели и пили, как ненормальные, не боясь перепачкаться. Снаружи все падал снег, мягко и неспешно. Внутри вкусно пахло, было тепло и радостно.

— О Боже! — восторженно простонала Грейс. — Лучший рождественский ужин в моей жизни.

— Приятно, — подтвердила Никки. — Питер, можно еще кувшинчик пива?

— Конечно, — разрешил я. — Вы, леди, видите перед собой последнего крупного мота.

Тут они принялись толковать об акциях, облигациях, налоговых льготах, муниципальных ценных бумагах, нессужаемых взаимных фондах и пр. Я сидел меж двумя умными оживленными женщинами и пил пиво, стараясь сдержать отрыжку.

Было почти одиннадцать, когда мы собрались уходить. Снег перестал. На черном небе сияли миллионы звезд. Воздух был такой холодный, что дух захватывало.

— Дурманит, как запах духов, — сказала Никки.

— Как маковая соломка, — сказала Грейс.

Она настояла, чтоб мы пошли к ней в «Бедлингтон». Радио играло «Тихую ночь». Мы сели в круг, сбросив туфли, потягивали «Реми», по очереди читая лимерики. По радио запели «Городок Вифлеем».

Потом Грейс пошла в спальню и вернулась со своей филигранной серебряной коробочкой. Пустила мак по кругу, но мы с Никки отказались. Грейс нюхнула, посмеиваясь над нами.

— Всем веселого Рождества, — провозгласила она.

— Веселого Рождества, — ответили мы хором, поднимая бокалы с коньяком.

— Никки, — все еще улыбаясь, продолжала Грейс, — ты в деле?

— Верно, — спокойно ответила Никки.

— Я так и думала, — сказала Грейс, все еще улыбаясь. — А вы вместе не покажете ли мне шоу? Пятьсот на двоих.

Радио заиграло «Красноносый Рудольф, северный олень».

Никки взглянула на меня:

— Питер?

И все переменилось. Рухнуло. До этой минуты был смех, вкусная еда, дружеское общение. Теперь все стало иначе.

И речь шла не только об этом вечере. Я смотрел на Николь Редберн и видел, как ожило ее лицо, что-то замелькало в глазах. Я понимал, что она, как и я, думает о нашем «особом» условии и оценивает, чего оно стоит.

О, несомненно, это был поворотный момент. Не только в моих отношениях с Никки, но и в моих отношениях с самим собой, во мне, в том, кем я был, чем я был и чем становлюсь. Странно, что понял я это не потом, не после того, как все тщательно обдумал, а сразу, тут же, на месте.

— Ну что? — сказала Грейс Стюарт.

— Почему бы нет? — сказал я.

А Никки кивнула.

Хорошо помню, что по радио звучало тогда «Снежное Рождество».

 

Глава 119

Надо отдать должное «Джастис девелопмент»: к 31 декабря наш особняк на Западной Пятьдесят четвертой улице был полностью обновлен, выкрашен, обставлен, вымыт и готов к открытию. Штат нанят, кухня оборудована, холодильники набиты продуктами, бар — напитками.

Днем в канун Нового года мы собрали всех жеребцов. Бесплатная еда и выпивка. Позволили бродить по дому, осматривать заново оформленные спальни, знакомиться со столовой, баром, ванными и туалетами.

В целом реакция жеребцов была положительной. Они одобрили расставленные по всему дому динамики с пультами в каждой спальне, позволяющими выбрать подходящую к настроению музыку на проигрывателе в баре. Оценили доставку выпивки в спальни.

Мы выпроводили их около пяти. С семи до неопределенного времени был запланирован второй прием — для избранных.

Марта, Янс и, конечно, я. Михаэль Гелеско и Антони Каннис со своими расфуфыренными дамами. Детектив Люк Футтер. Несколько дизайнеров и подрядчиков, отделывавших дом. Клара Хоффхаймер. Оскар Готвольд и Игнаций Самуэльсон. И, ко всеобщему изумлению, мистер Октавий Цезарь.

Приглашение ему послали просто в знак уважения; на его визит никто всерьез не рассчитывал. Но вот и он, в порыжевшем старомодном смокинге, кивает и жмет руку каждому мужчине, галантно целует в щечку каждую леди.

Приятная, живописная компания, собравшаяся перед обедом на коктейль. Никто не перепил, никто не совершил непозволительного поступка. Никто надолго не задержался. Футтер выпил рюмку, пожелал всем счастья и исчез. Каннис и Гелеско похлопали меня по спине, заверили, что все мы скоро получим кучу денег, и ушли.

Мы с Мартой обнялись, пожелали друг другу счастливого Нового года, и она отправилась на встречу с другом, который пообещал провести с ней час, перед тем как отправиться к семье. Мы с Янсом пожали друг другу руки, и он отчалил.

Наконец, к половине десятого остались только Клара Хоффхаймер и Октавий Цезарь, сидевшие вместе за маленьким столиком в баре. Я наблюдал, как Пэтси, Луис и Мария, обслуживавшие обе компании, ведут уборку.

К десяти они закончили и собрались уходить. Я выдал всем премию, пожелал счастливого Нового года, запер за ними входную дверь и вернулся в бар.

Клара Хоффхаймер и Октавий Цезарь придвинулись ближе друг к другу. На ней было открытое платье из какой-то красной ткани с металлическим блеском. Пышный бюст сердечком выпирал из декольте, в которое почти уткнулся красный нос ее соседа.

Я прошел за стойку бара, смешал большую порцию коньяку с содовой и льдом, поставил на проигрыватель «Мою прекрасную леди» и сделал звук потише. Попивая коктейль, я исподтишка наблюдал за Кларой и Цезарем.

Этот старый пердун и бесстыдная шлюха… забавно. Пожалуй, вреда не будет, если наш денежный мешок окажется на крючке у женщины, поставляющей жеребцов.

Цезарь похлопал ее по руке. Похлопал по голому плечу. Наконец он похлопал ее по коленке. Интересно, чувствует ли он ее мускусный запах?

Когда я подошел спросить, не хотят ли они еще выпить, Октавий Цезарь с удивлением очнулся. Огляделся вокруг.

— Боже, неужели все…

— Да, сэр, — ответил я. — Но вы можете оставаться, сколько пожелаете.

— О нет, — поспешно сказал он. — Я должен… Компания этой очаровательной леди так… Я действительно должен…

Они ушли вместе. Клара успела мне подмигнуть.

Я снова запер дверь и вернулся в бар к своему бокалу. А когда допивал другой, послушал «Почему такие разные женщина и мужчина?».

Я устал, но был вполне доволен. Встреча Нового года в одиночестве не огорчала меня. Наоборот. Можно побыть самим собой.

Услышав стук входной двери, я подумал, что кто-то из наших гостей что-то забыл. Но это была женщина, которой я раньше никогда не видел. Маленькая, крепенькая, слегка взвинченная. Протягивая мне членский билет, отрывисто произнесла:

— Я член.

— Ах вот что! — улыбнулся я. — Но мы открываемся только второго января.

— О, — протянула она, и лицо ее сморщилось. — Я думала…

— Разве что, — сказал я, — вы пожелаете прибегнуть к моим услугам.

Она застыла, потом беззвучно выдохнула:

— Хорошо.

Достала из сумочки деньги.

— Глупости, — возразил я. — Вы наш первый клиент. Фирма платит.

 

Глава 120

В десятых числах января все причастные к «Питер-Плейс» поняли, что успех обеспечен. Запись на ленч и обед шла на несколько дней вперед. Бар был заполнен с открытия до закрытия.

Но основной доход поступал сверху, из спален. Эта отрасль так же, как мальчики по вызову и служба сопровождения, медленно, но верно расширялась.

За первые несколько недель у нас перебывало множество клиенток без членских билетов. Охранявшему вход горилле было дано указание заворачивать мужчин и парочки, а женщин впускать — пусть осмотрятся. После этого многие случайные посетительницы становились членами.

Хотя большинство наших клиенток по-прежнему предпочитали расплачиваться наличными, теперь мы принимали и кредитные карточки. Желающим вносить плату помесячно рассылали завизированные счета. Разумеется, гонорар за «сцену» записывали в счет обеда или завтрака.

Мужчинам разрешалось посещать столовую и бар на первом этаже, но только в сопровождении члена клуба.

Клиентура наша, как и прежде, делилась на две категории: разочарованные богачки (в основном замужние) с избытком свободного времени и денег и замотанные труженицы (в основном одинокие) с избытком амбиций, слишком занятые своей карьерой, чтобы решиться на замужество и материнство. Для тех и других «Питер-Плейс» стал прибежищем и способом разрешения всех проблем.

Марта совершенно верно подметила, что мы оказались в нужном месте, в нужное время и с нужными услугами. Циник сказал бы, что мы топчем курочек, выжимая золотые яйца, но я честно верил в высокую миссию.

 

Глава 121

Мы с Янси Барнетом приветствовали гостей, пропущенных обезьяноподобным швейцаром. Проверяли заказ, провожали в столовую, в бар или к маленькому лифту, который поднимал их наверх, в спальни. Янс работал с полудня до семи, после чего заступал я — до двух часов ночи. Каждую неделю мы меняли свой график.

Однажды днем, в ту первую лихорадочную неделю января, я сидел в офисе на первом этаже, колдуя над графиком, когда вошел Янс и сказал, что меня хочет видеть Николь Редберн.

Я не разговаривал с ней с того самого Сочельника и действительно не желал разговаривать. Янс, должно быть, заметил мои колебания и деликатно предложил:

— Я ей скажу, что вы заняты, Питер.

— Нет, — сказал я. — Не хочу сваливать на вас грязную работу. Я приму ее.

Вид у нее был деловой — костюм на заказ и дождевик через руку. Раньше я никогда не видел ее с зачесанными назад волосами. Этот стиль придавал ее внешности резкость и твердость. Мы попытались улыбнуться друг другу.

— Хочешь чего-нибудь выпить? — предложил я. — Я закажу в баре.

— Нет, спасибо. — Молчание. — Прелестный клуб, Питер. Насколько я успела заметить.

— Спасибо. Могу показать.

— Нет. У меня всего несколько минут. — И снова молчание. — Грейс Стюарт сегодня возвращается на побережье, — сказала она. — Зовет меня с собой.

— Да?

— Приглашает работать. Говорит, у меня ум финансиста и я смогу зарабатывать за год по сотне тысяч.

— Заманчиво.

— Если не выйдет, у меня есть профессия, к которой всегда можно вернуться.

— А ты не думаешь, что нужна Грейс только для шоу?

— Нет, — сказала Никки, глядя мне прямо в глаза. — Не для шоу.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять.

— О-го-го, — заметил я. — Тебе удалось превратить зрителя в артиста.

— Нечто вроде. Может быть, это мой лучший шанс, Питер.

— Конечно. Глупо упускать.

Она резко встала.

— Мне надо бежать, Питер. Я…

— Что? — спросил я, поднявшись.

— Мне было хорошо. А тебе?

— Нам с тобой? Да. Хорошо.

— Но другого раза не будет?

— Думаю, нет, — сказал я. — То был поистине особый случай.

Наши взгляды скрестились. Вдруг лицо ее дрогнуло.

— Мы все погубили? — спросила она.

— Что ты имеешь в виду?

— А ты не знаешь?

— Нет, — грустно проговорил я, — знаю. Это все коньяк, Никки.

— Это все деньги, Питер.

— Пожалуй, — согласился я.

И мы обнялись. Не поцеловались. Просто тесно прижались друг к другу. Ни слез, ни вздохов.

— Если когда-нибудь будешь на побережье, — сказала она, — найди меня.

— Конечно, — пообещал я.

 

Глава 122

По утрам я всегда вставал в восемь. Спускался в халате на кухню, пил сок, кофе, иногда с тостом из пшеничного хлеба грубого помола, без масла. (Я снова сидел на диете.)

Выкуривал две сигареты, заглатывал пригоршню витаминов и планировал рабочий день. Иногда — только иногда, — перебрав накануне, я позволял себе за завтраком глоток коньяка. Просто чтоб не стучало в висках.

Обычно в девять тридцать я был в офисе, названивал ребятам, напоминая о назначенных встречах. Потом составлял график на следующую неделю, просматривая рабочие наряды, оставленные Мартой на моем столе. Сюда входили и заказы на мальчиков по вызову и сопровождающих, принятые Янси Барнетом.

Когда мне выпадало принимать гостей в первую смену, я спускался вниз к полудню, а перекусывал или обедал после того, как в семь заступал Янс. Поздно вечером часто возвращался в офис к своей писанине.

Работая во вторую смену, я рано обедал. Потом отпускал Янса и был на посту ровно до двух. Ночью я ничего не ел, но много пил. Клиентки заказывали для меня спиртное, и отказаться было трудно. Я пытался перейти на «Перрье» или белое вино, но безуспешно.

Продежурив до двух, я иногда отправлялся по Шестой авеню в ночное увеселительное заведение, съедая там поджаренный хлебец с чашкой чаю или что-то еще, столь же необременительное. Заведение это — «Дружеская компания» — обслуживало полуночников. Это был тот же «Приют неудачников», только без выпивки, и мне там нравилось. Я прислушивался к разговорам, наблюдал за эксцентричными выходками присутствующих. Потом, в половине третьего или в три, возвращался домой и ложился спать.

Такой распорядок не угнетал меня — я умел работать, — но первый платежный чек от «Питер-Плейс инкорпорейтед» принес истинное разочарование. Из семидесяти пяти тысяч годовых за вычетом всех налогов оставалось чистыми примерно семьсот в неделю.

Сумма может показаться немалой, но вспомним, что я в течение двух лет жил на необъявленный доход и привык иметь в кармане несколько тысяч наличными.

Доставили «датсун», и надо было платить. Счета, включая страховку, гараж, обслуживание и пр., оказались чудовищными. Хорошо еще, что мне не приходилось оплачивать квартиру, а есть и пить можно было в «Питер-Плейс».

Поэтому я утратил добрую долю той жизнерадостности, которой отличался, живя в вест-сайдской конуре или в ист-сайдских апартаментах. Марта призналась, что находится в таком же положении: деньги хорошие, но вдвое хуже, чем прежде.

Мы уговаривали друг друга, что клуб наш процветает и надо обождать распределения прибыли в конце года. Тогда я возьму двухнедельный отпуск и поеду в круиз по Греции.

Я мечтал, что со мной поедет Дженни Толливер, но это были только мечты.

 

Глава 123

В мои расчеты касательно клуба вкралась среди прочих одна серьезная ошибка: я неверно оценивал объем производства. Мне следовало догадаться, что для учетверенного количества спален понадобится соответствующий штат жеребцов.

Я звонил Кларе Хоффхаймер чуть не каждый день. Она развернула рекламную кампанию, связалась с несколькими театральными агентами и конторами по трудоустройству. Я был уверен, что дефицит рабочей силы скоро будет ликвидирован.

Тем временем мы с Янси Барнетом помогали как могли. В конце января я лично провел «сцену» с женщиной по имени Норма. Она пришла ко мне в спальню точно по расписанию, услугами бара воспользоваться отказалась.

Огляделась:

— Как мило. Вы сами занимались интерьером?

— Внес несколько усовершенствований, — скромно сказал я.

— Здесь виден, скорее, женский вкус, — заметила она, пристально глядя на меня. — Цвета, ткани…

— Мы стараемся максимально учитывать интересы клиентов, — заверил я.

Она продолжала меня рассматривать.

— Надо вам сказать… — объявила она, — что я — психотерапевт.

— Вы похвастались или пожаловались? — улыбнулся я.

— Какое интересное замечание! Какой смысл вы вложили в него?

Я понял, что попал в беду.

Тело ее было бледным и вялым. На рыхлом животе красные рубцы от белья. Небритые ноги и подмышки. Обильная растительность.

— Вы должны понимать, — продолжала она, — что это нездоровое занятие для мужчины.

— Не думаю.

— Я диагносцировала бы эдипов комплекс, — сообщила она, — либо синдром донжуана. Вы явно образованный человек. Полагаю, вы слышали о необратимых изменениях личности.

— Сказать по правде, не приходилось.

Она провела руками по моему обнаженному телу.

— У вас очень слабые ягодицы, — сказала она. — Слабее моих.

— Благодарю.

— Если только, — рассуждала она вслух, — не детская психическая травма. Вы не припомните какого-нибудь ужасного события в свою бытность ребенком?

— Кончину любимой лягушки, — сказал я.

Она повернулась к большому, во весь рост зеркалу на двери ванной, опустилась на четвереньки и уставилась на свое отражение.

— Что вы делаете? — спросил я.

— Не хочу вызывать у вас тяжелых ассоциаций, — сказала она. — Если вы в силах справиться со своим состоянием и функционировать как разумная, дееспособная взрослая особь мужского пола, не испытывая комплекса вины или раскаяния, для тревог и страхов нет причин. Садитесь верхом.

— Я тяжелый.

— Ничего. Я привыкла.

Я устроился на ее голой спине, пытаясь переместить большую часть веса на свои расставленные ноги. Было жутко неудобно. Она по-прежнему смотрела в зеркало.

— Давайте представим, что я — ваша лошадь.

Я поерзал в седле. Потрепал гриву.

— Н-н-но-о! — закричал я.

— Вперед, — сказала она.

Я понесся, как обезумевший драгун. Она начала подскакивать подо мной, поглядывая в зеркало.

— Очень важно, — сказала она, пыхтя и начиная размягчаться, — попытаться понять, почему вы выбрали такое занятие. Анализ может оказаться болезненным, но вы выйдете на определенный уровень самопознания и придете если не к счастью, то, по крайней мере, к спокойствию. Вперед! Вперед!

Я пришпорил ее. Схватил за волосы, как бы натягивая удила. С подъемом нахлестывал ее по заду. Она вскрикивала и постанывала, начиная задыхаться.

И неожиданно рухнула, просто свалилась ничком на пол. Я остался сидеть, не в силах подняться на дрожащих от напряжения ногах.

— Вам никогда не приходит мысль обратиться к специалисту? — спросила она.

— Частенько, — сказал я.

 

Глава 124

Мы с Мартой долго думали, как извлечь доход из банкетного зала на втором этаже. Он был большой, хороших пропорций, на тридцать сидячих мест или на семьдесят пять — сто стоячих для закусывающих в буфете или собравшихся на коктейль. Мы разослали по почте всем нашим членам извещения, уведомляющие о возможности аренды за разумную плату «Масленичного зала» для частных приемов.

Такие же извещения были направлены в женские клубы, всевозможные общества, университетские клубы, ассоциации и организации, расположенные вблизи от Нью-Йорка, с предложением аренды помещения для проведения встреч, деловых совещаний, семинаров, лекций, собраний и т. п.

Первые же поступившие заявки были обнадеживающими. Марта регистрировала их и заботилась о соответствующем оформлении зала, цветах, сувенирах, музыкантах и пр. Мы установили электронную звукоусилительную систему, соорудили небольшой помост с кафедрой. Соответственно пополнились ряды членов нашего клуба.

В конце января «Масленичный зал» арендовала профессиональная ассоциация, и на коктейль явились около пятидесяти женщин, агентов по недвижимости. Судя по производимому ими шуму, вечеринка имела успех.

Когда около семи вечера я поднялся на второй этаж, компания расходилась и женщины спускались по лестнице, смеясь и весело болтая. Потом большая часть ушла, а примерно с десяток отыскали дорогу в бар.

Заглянув туда через полчаса, я насторожился. Женщины заняли все столики, некоторые пристроились у стойки. А на четырех табуретах сидели Михаэль Гелеско, Антони Каннис и еще двое мужчин.

Уже из дверей я заметил, что эти головорезы щебечут со своими соседками. Я подошел к Каннису и похлопал его по плечу.

— Можно вас на минутку? — сказал я. — По секрету.

Он удивленно взглянул, но соскользнул с табурета и двинулся за мной в холл.

— Послушайте, — сказал я, — это частный женский клуб. Мы впускаем мужчин, только если они гости наших членов.

Он пожал плечами.

— Что тут такого? Мы просто хотели показать новое заведение паре приятелей.

— Вы пристаете к женщинам, — сказал я. — Это не клуб знакомств и не танцплощадка. Если женщина хочет трахнуться, у нас есть жеребцы. Так мы зарабатываем деньги.

— Ладно, ладно, — сказал он, отмахиваясь. — Сейчас допьем и отчалим.

Минут через пятнадцать все четверо вышли из бара. Здоровущие, разнаряженные, налощенные, шумные. В ухе у каждого по серьге, от каждого несет массажными лосьонами и одеколоном «Шива Регаль».

Они ушли, не дав себе труда попрощаться. Я был расстроен. Меня терзали плохие предчувствия после стычки с Каннисом. Я мог сказать ему, что одно лишь его присутствие делает «Питер-Плейс» классом ниже — но что он знал о настоящем классе?

 

Глава 125

Меня ждала встреча с Дженни Толливер. Она только что открыла новый счет и собиралась отметить это событие. Был чудесный вечер.

Я заехал за ней в новом «датсуне». Четырехместная модель с прорезью в крыше. Потрясающий интерьер со всеми удобствами. Дженни получила надлежащее впечатление.

Обедать поехали к «Лелло». Белонские устрицы и ребрышки ягненка, полбутылки шабли для Дженни и полбутылки молодого божоле для меня. В завершение суфле «Гран-Маринье». Я расшвыривал деньги направо и налево, словно завтра наступит конец света.

— Очень важно, — глубокомысленно заметил я, — иметь возможность на все плевать.

— Ты напился, — гневно воскликнула Дженни.

— Пытаюсь, — признался я. — Как ты?

— Поплыла, — хихикнула она. — Поехали куда-нибудь танцевать.

Мы проехали деловую часть города, направляясь в дискотеку в Гринвич-Виллидж. Я давно не танцевал, но с помощью пары рюмок водки вновь обрел былую ловкость.

Дженни заметно пошатывало, она пыталась выделывать па, но все время сбивалась с такта. Не надо было приводить ее сюда. Все же говорить ей об этом я не стал. Возвращаясь к столику, я пыхтел, как кашалот.

— Только не говори, что я разжирел. Сам знаю.

Мы оглядели заполнившую зал толпу в дурацких костюмах, с размалеванными лицами.

— А знаешь, — сказала Дженни, — мы тут старше всех.

Я еще раз оглядел присутствующую публику. Да, Дженни была права.

— Пошли отсюда, — сказал я.

Мы медленно двигались вверх по Шестой авеню. Было холодно, но ясно. Бриллиантовая ночь.

Я включил запись Ноэля Коуарда, и мы послушали «Однажды я найду тебя», наверно, лучшую песню в мире.

— Ты просто гад. Ведь знаешь, что я от нее всегда плачу.

— Плачь, — подбодрил я ее. — Ты ведь еще не хочешь домой?

— Нет, — ответила она, словно сама себе удивляясь. — Действительно, не хочу.

— А знаешь, чего я хочу?

— Знаю.

— Нет, не знаешь, — выпалил я. — Я хочу проехать в коляске через парк.

— С ума сошел! — рассмеялась она. — Ну, ладно, мне это нравится.

— Остановимся на минутку, — попросил я.

Выскочив у первого открытого винного магазина, я купил полбутылки коньяку.

— Думаю, пригодится.

Но в коляске оказалась толстая полость из искусственного меха, которую мы натянули на колени, закутав ноги. Было холодно, коньяк оказался кстати. Мы передавали бутылку из рук в руки, делая маленькие глотки.

— Я тебе не сказала, — заговорила Дженни. — Кажется, Артур пристроил свою пьесу. В тот самый театрик.

— Как замечательно! — с энтузиазмом вскричал я.

Сыграно великолепно.

— Если он внесет поправки, каких они требуют, она может пойти уже летом.

Мне не хотелось говорить об Артуре. Об Артуре, добившемся удачи.

— Чудесный вечер, Дженни, — сказал я. — Все наши с тобой вечера были чудесными.

— Не все, — тихо сказала она.

— Почти все, — сказал я. — Кроме последнего.

— Да, — сказала она. — Питер, ты счастлив, что делаешь то, что ты делаешь?

— Может, поговорим о нас?

— Что — о нас?

Где еще может возникнуть такая близость, как не в ночном путешествии в закрытом экипаже? Я ловил блики света на лице Дженни, проплывающие по нему тени. Я узнавал эту ясность и цельность. И ниспадающие мягкими кольцами каштановые волосы, которые я так любил.

— Что нужно сделать, чтобы мы вновь были вместе? — спросил я. — Чего ты требуешь?

— Перестать делать то, что ты делаешь, — твердо сказала она.

— И что — снова актер-неудачник?

— Питер, ты умный человек. Есть масса вещей, которыми ты можешь заниматься.

Демонстрировать у «Вулворта» ножи для чистки картошки, продавать шарфики в «Королевских дланях», водить машину, подавать грибные котлетки в вегетарианском ресторане, профессионально выгуливать собак — масса вещей.

— Знаешь, — мягко сказал я, — пожалуйста, не сердись, но вот что я скажу тебе, Дженни. Если бы ты — прости, Господи, — стала шлюхой, я все равно любил бы тебя, оставался с тобой. И если бы ты пристрастилась к наркотикам или заболела какой-нибудь жуткой болезнью, никогда бы с тобой не расстался.

Она повернулась ко мне, взяла за руку.

— Верю, Питер. Но если ты готов на такие жертвы, то почему не хочешь отказаться от мерзости, которой ты занимаешься?

— Если бы ты действительно любила меня, — сказал я, припоминая слова Марты, — тебе не было бы никакого дела до моих занятий. Я мог бы быть вором, даже убийцей, и ты все равно любила бы меня.

— Нет, — покачала она головой. — Я не могу отделить мужчину от его занятий. Я никогда не полюблю ни вора, ни убийцу.

— Ни сводника, — резко заметил я. Она молчала. — Я зарабатываю столько денег, — жалобно сказал я, пытаясь подкупить ее, — мне не на кого их тратить.

Она не ответила.

— Слушай, а может случиться, что ты передумаешь?

— Едва ли, Питер.

— Так будем встречаться время от времени? — допытывался я. — Ведь сегодня все было хорошо.

— Сегодня великолепно.

Подавшись вперед, она поцеловала меня в щеку. И все.

Оставшееся время я рассказывал ей новые шутки, которые услышал в «Дружеской компании».

Они доконали ее.

Я забрал «датсун» со стоянки рядом с «Плазой» и повез Дженни домой. Там мы остановились, прикончили коньяк, выкурили по сигарете.

— Что с тобой будет, Питер? — задумчиво проговорила она.

— Не надо загадывать наперед. Одного желания мало. Два года назад мне и в страшном сне не могло присниться, что я стану тем, кем стал. Такое с каждым может случиться, Дженни. Остается только плыть по течению.

— Ты говоришь это не в первый раз, — грустно заметила она. — Ну… я пойду. Завтра тяжелый день. Спасибо, Питер. Неплохо повеселились, правда?

— Правда.

И вдруг она сказала:

— Не пропадай. Пока еще не пропадай.

Потом поцеловала меня в губы, круто повернулась и исчезла.

Я посидел несколько минут один в своей роскошной новой машине. Я в самом деле думал, что верну ее.

 

Глава 126

В начале февраля группа феминисток записалась на обед и деловую встречу в «Масленичном зале». Все прошло серьезно и спокойно. После окончания несколько участниц собрались в баре.

Войдя туда около половины одиннадцатого, я увидел, что часть из них все еще там. Там же находятся Антони Каннис и Михаэль Гелеско, оба в смокингах, оба противные.

На этот раз я вызвал в холл Гелеско.

— Послушайте, — со всей доступной мне сдержанностью начал я. — Я уже просил вашего приятеля не делать этого. Вы подрываете репутацию спокойного, достойного, надежного заведения.

— Да что мы такого сделали? — спросил Гелеско.

— Выставили себя дураками. Именно этим женщинам меньше всего на свете хочется иметь дело с парой приставучих болванов…

— Постой, Пит, — прервал он меня, — мы…

— Мое имя — Питер, — железным тоном произнес я.

— Конечно, — продолжал он, — Питер. Мы вроде бы владеем доброй долей этого заведения. А ты заявляешь, что нам нельзя являться сюда и присматривать за своей собственностью?

Таившейся в этих словах угрозы нельзя было не расслышать. Не считая себя трусом, признаю, что физическое насилие не входит в число моих излюбленных развлечений в свободное время. Марта называет меня мягким — это обидно, — я предпочитаю называть себя осмотрительным. В разумных пределах.

— Михаэль, — сказал я, — позвольте кое-что вам объяснить. Большинство наших членов — одинокие женщины, которые приходят сюда пообедать, выпить или лечь в постель, не желая бывать там, где к ним нахально пристают. Если они хотят выпить, позавтракать, пообедать и уйти домой — прекрасно. Если они хотят иметь «сцену» — пожалуйста. Они за все платят, рассчитывая, что за это с ними будут обращаться как с уважаемыми клиентами. Именно так мы пытаемся вести дело. Нам вовсе не улыбается, когда их в баре встречают чужие парни и начинают навязывать свое общество. Я говорил Антони, что когда наша клиентка захочет трахнуться, к ее услугам жеребец. Вы просто подрываете наш бизнес.

Гелеско глядел на меня.

— Заткни его себе в задницу, — самым теплым дружеским тоном сказал он, повернулся и зашагал в бар.

 

Глава 127

После нашего обеда у «Блотто» я не видел Артура Эндерса, и последнее, что слышал о нем, — сообщение Дженни о возможной постановке его пьесы. Меня не очень обрадовал его звонок. Переносить успехи друзей порой бывает нелегко.

Но я вошел в роль и поздравил его.

— Мне Дженни сказала, — сообщил я, надеясь, что ему неприятно будет узнать о наших встречах.

— Знаю, она говорила. Это еще окончательно не решено, Питер. Но если они одобрят, продюсер обещает летом премьеру.

— Дай Бог, — сказал я. — И не забудь для меня два стоячих места в проходе. Как Дженни?

— Господи, да прекрасно! — с теплым чувством прокричал он. — Что за женщина!

— Да, — сказал я.

— Вот чего я звоню, Питер, ты Кинга Хейеса давно видел?

— Кинга? Давно. Он больше не с нами. Уж месяца два.

— Знаю. Он мне рассказывал. А известия от него есть?

— Нет. А что? Случилось что-нибудь?

— Ну… — В его голосе слышалась озабоченность. — Тебе известно, что он жил с женщиной по имени Луэлла?

— Известно.

— Так вот, он явился к «Блотто» с неделю назад и сказал, что порвал с ней. Боже, вид у него был ужасный! Практически законченный пропойца.

— «Манишевичем» не сопьешься.

— А он перешел на джин. Я хочу сказать, он был весь грязный, небритый и не держался на ногах. Его оттуда выкинули и велели больше не появляться.

— Выкинули из «Блотто»? Господи, звучит так же невероятно, как не пустили в «Макдональдс».

— Ну, я пристроил его обратно в тот вшивый отель на Бродвее. С тех пор заходил пару раз, знаешь, думал, может, дать ему пару баксов. И не нашел. Так от него ничего нет?

— Ни слова.

— Ума не приложу, что делать, — волновался Артур. — Такой замечательный парень. Не хочется, чтоб он стал бродягой.

— Артур, ты не несешь за него ответственности.

— Питер, — изумился он, — да ведь он наш друг. Мы просто не можем позволить ему окончательно спиться.

Я набрал в грудь воздуху.

— Кинг должен сам решать свои проблемы.

— Да Боже мой, Питер, по крайней мере мы можем помочь ему с деньгами! Дать ему знать, что мы беспокоимся. Ведь это уже кое-что, правда?

— Наверно, Артур.

— Ну, попытаюсь его поймать. Если объявится, дай знать.

— Конечно. И желаю удачи с пьесой, Артур. Как она называется?

— «Солнце на закате».

— Уверен в грандиозном успехе, — соврал я.

Я был угнетен этим разговором. И расстроила меня не столько судьба Кинга, сколько реакция Артура.

Неужели я утратил такое простое свойство, как милосердие? Мне не хотелось так думать. Я решил отныне быть добрее, отзывчивее — ко всем. Как Льюис Стоун в «Энди Харди».

Вот роль, которую я мог бы сыграть.

 

Глава 128

Конторка Марты на первом этаже была меньше нашего с Янсом офиса, но уютней, с зеленью и несколькими слоновыми статуэтками, принесенными ею из дома. Меня позабавило, что она расставила их так, чтобы задранные хоботы указывали на дверь — к счастью.

Когда я вошел, она сидела за столом, читая передовицу в «Нью-Йорк таймс». Увидев меня, поспешно свернула и отложила газету. Напрасно: я уже читал статью, которую она прятала.

На газетных страницах излагалось заявление Уилсона Боукера о том, что он намерен баллотироваться в губернаторы на платформе законности и порядка. Его программа включает восстановление смертной казни, ужесточение приговоров, строительство новых тюрем, укрепление полиции города и штата и принятие нового закона, по которому обвиняемые в уголовных преступлениях подростки должны представать перед тем же судом наравне со взрослыми.

К статье приложена фотография мистера и миссис Уилсон Боукер. Никаких сомнений, что это та женщина, к которой я ездил на Восемьдесят вторую улицу.

— Найдется минута, детка? — спросил я Марту.

— Конечно. Садись поближе.

Я уселся у стола. Она откинулась в своем вращающемся кресле.

— Марта, у меня проблемы с «Лорел» и «Харди».

Между собой мы всегда называли Канниса и Гелеско: Лорел и Харди.

— В чем дело?

— Дело не только в том, что это не тот тип людей, которых хотелось бы видеть в этом доме, — сказал я, — но эти ублюдки взяли моду здесь клеиться. В следующий раз пойдут наверх в спальню. Марта, этому надо положить конец.

— Не могу не согласиться, — сказала она. — То-то мне однажды показалось, что в баре воняет сигарой. Ты уже говорил с ними?

— Дважды, — сказал я. — Фактически они послали меня в задницу.

— И что ты намерен делать?

— Я пойду к Октавию Цезарю, объясню ситуацию и попрошу приказать им не использовать это заведение в качестве дома свиданий. Они его послушаются. Согласна?

— Абсолютно, — сразу согласилась она. — Контрольный пакет у нас, как скажем, так и будет. Хочешь, я пойду с тобой?

— А ты хочешь?

— Нет, но если скажешь, пойду.

— Думаю, сам справлюсь. Я просто хочу знать, что ты разделяешь мое мнение.

— Как всегда, — заверила она.

Я собрался встать, но она удержала меня и раскрыла утренний выпуск «Таймс». Указывая на статью, спокойно спросила:

— Ты видел это, Питер?

— Да.

— Знаешь, кто он?

— Твой друг по играм и забавам?

Она кивнула.

— Я поняла, что ты увидишь фото его жены и сумеешь сложить два и два. Давно догадался?

— Прошлым летом.

— А почему мне ничего не сказал?

— Во-первых, — начал я, — это не мое дело. Кроме того, я подумал, что, если ты будешь знать, что я знаю, легче тебе не станет. Чем меньше людей знает, тем лучше, Марта.

— Конечно. Но я рада, что ты знаешь. Мне надо иметь возможность с кем-то поговорить. Я думала, справлюсь, но нет, не могу.

— Ты предлагала ему расстаться?

— Предлагала? Да я объявила, что ухожу. Он все плачет. Говорит, если я уйду, он бросит жену и детей. Или пустит себе пулю в лоб.

— Господи Иисусе! — воскликнул я. — Думаешь, может?

— Вполне, — грустно сказала она. — Он мне нравится, Питер, и дарит такие милые вещи. Я не хочу разбивать его жизнь.

— Похоже, он тебя попросту шантажирует, играя на чувствах.

— Возможно, — согласилась она. — Но я не знаю, как развязаться. Все бросить? Вернуться в Чикаго и начать сначала?

— Не надо ничего бросать, — сурово сказал я. — Почему ты должна приносить себя в жертву? Думай о себе — в первую очередь, и в последнюю тоже, то есть всегда. Послушай, не хочу касаться интимных вещей, но ты как-то сказала, что только одна умеешь его завести. Может, лишить его плотских радостей? Закончить со скачками?

Она странновато поглядела на меня.

— А тебе не приходит в голову, что меня они тоже радуют? — спросила она.

 

Глава 129

Насколько мне известно, «Питер-Плейс» был первым заведением подобного рода в Свободном Мире. Нам приходилось идти путем проб и ошибок, но, к счастью, неизбежные оплошности в большинстве случаев оказывались поправимыми.

Например, шеф-повар и члены его команды, нанятые «Джастис девелопмент», имели опыт работы в крупных ресторанах и барах. Соответственно, меню нашего заведения составили стандартные блюда, рассчитанные в основном на мужчин: рыба, бифштекс, отбивная, тушеное мясо — большие порции с жирным соусом.

От клиенток пошел поток жалоб, и мы осознали, что имеем дело почти исключительно с женщинами, опасающимися располнеть. Так что пришлось перейти на постные супы, омлеты, салаты, тосты и сандвичи и низкокалорийный десерт. Нам это было выгодно: цены остались высокими, и прибыль выросла.

И все же большую часть денег давали верхние спальни. Теперь комнаты приносили и побочный доход: некоторым требовалось уединенное местечко для встречи с собственным любовником или первым встречным.

Спальни сдавались за обычную плату: сто долларов в час. Янс называл их «мотель-постель».

Кроме того, от иногородних членов часто поступали заявки на одиночное пребывание. Если спальни не требовались для полуночных «сцен», мы сдавали их приезжим по пятьдесят долларов за ночь.

Таким образом, мы стали коммерческой гостиницей, что потребовало специальных разрешений, лицензий, инспекций и пр. «Джастис девелопмент корпорейшн» в рекордно короткие сроки оформила все необходимые документы. Городские департаменты пришлось подмазывать, и мы провели взятки по статье «разные эксплуатационные расходы».

К началу марта в нашем с Янсом подчинении была армия, насчитывающая больше ста жеребцов, половина из них постоянные. Другие, главным образом подающие надежды актеры и модели, появлялись от случая к случаю, когда оказывались в городе, без работы, сломленные или скучающие.

Теперь мы могли обеспечить почти бесконечное разнообразие цветов кожи, акцентов, склонностей и эксцентричных причуд.

У нас были два лилипута и звезда баскетбола ростом в семь футов два дюйма. Был даже один живчик, способный демонстрировать фелляцию на самом себе. Ну, как вы понимаете, был и один жеребец, получивший прозвище «Слон» — вовсе не из-за длинного носа.

Когда «конюшня» обрела такие масштабы, Марта перестала испытывать каждого новобранца. «Не могу же я целый день глядеть в потолок», — объяснила она.

 

Глава 130

Главным стимулом для наших жеребцов были, конечно, финансовые соображения. Но я догадывался, что есть еще кое-что, привораживающее потенциальных артистов. Нередко «Питер-Плейс» превращался в чистый театр. На этой сцене удачливые комедианты могли совершенствовать и оттачивать свое мастерство.

Я, конечно, не считаю себя автором идеи сопоставления публичного дома с театром. (Однажды я пробовался на роль в «Балконе» Жене, но получил отказ: они искали кого-нибудь помоложе.) Однако теория эта почти ежедневно находила свое подтверждение в наших спальнях.

Янси Барнет соглашался, что наш бизнес связан с иллюзией, масками и фантазией так же тесно, как и театр. Он поведал мне следующую историю.

Была у нас регулярная клиентка по имени Эдит, которая подавала заявки примерно раз в месяц. Она никогда не заказывала конкретного партнера или конкретный тип. Это была застенчивая женщина с большими молящими глазами, в одежде, напоминавшей о магазинах «секонд-хэнд». Я никогда не обслуживал ее, но другие жеребцы прозвали Эдит Индюшкой.

Янс сообщил, что однажды, когда мы были еще в апартаментах, у него состоялась с ней «сцена». Тело ее было рыхлым, бесформенным, лучше сказать, увядшим.

Когда они оба разделись, она слабым голосом попросила:

— Пожалуйста, скажи, что ты меня любишь.

Отзывчивый, вежливый Янс тут же сказал:

— Эдит, я люблю тебя.

— Очень?

Он знал, чего она ждет, и подыграл:

— Я люблю тебя больше всех женщин, каких только знал.

— Правда? Больше?

— Ты самая сладкая, самая любимая в мире.

— Милый, я тебя тоже люблю!

— Я хотел бы до конца своих дней быть вместе с тобой! Только мы с тобой, ты и я.

— Только мы! Вместе. Всегда. До конца. О, мой любимый!

Обмениваясь любезностями, они не касались друг друга. Янс сокрушенно признался, что минут через десять стал испытывать затруднения, подыскивая новые виды и формы изъявления любви. Но эта ведомая страстью женщина-мышка не возражала против повторений.

Попросив его сесть в кресло, она опустилась перед ним на колени.

— Я люблю тебя, — повторял он. — Я тебя очень люблю.

А потом, одевшись, она дала ему двадцатку на чай, поблагодарила и сказала, что он был очень мил.

Рассказав мне эту историю, Янс заметил:

— Вот вам и театр. Сплошные иллюзии и мечты.

В начале марта Индюшка сделала заявку, и я сказал Марте, что беру ее на себя. Наверно, просто из любопытства. Я принял Эдит в своей спальне на третьем этаже.

Когда мы разделись, она сказала своим тихим голосом:

— Пожалуйста, скажи, что ты меня любишь.

 

Глава 131

Посовещавшись с Мартой по поводу визитов в наш бар Канниса и Гелеско, я позвонил Октавию Цезарю. Дежурившая у телефона секретарша — старая дева — сообщила, что великий человек несколько недель назад уехал на побережье по делам.

Я заявил, что хотел бы повидаться, как только он вернется. Она холодно пообещала перезвонить, если мистер Цезарь пожелает со мной встретиться. Мартовских ид дожидаться не пришлось, свидание было назначено на три часа следующего дня.

Войдя в офис Цезаря, я сразу почувствовал запах — резкий, мускусный. Я был уверен, что слышал его раньше, но узнать не мог.

— А, юноша, — просиял Октавий Цезарь, протягивая белую лапку, — как я рад… Вы прекрасно…

— Вы тоже, сэр, — ответил я любезностью на любезность, садясь на указанный стул. — Надеюсь, путешествие было приятным.

— Весьма, — сказал он. — Весьма.

После чего ткнул пальцем в стопку лежащих на резном столе папок.

— По возвращении я обнаружил… Отчеты за два первых месяца «Питер-Плейс». Данные обнадеживают. Положительно обнадеживают.

— Спасибо, сэр. Надеюсь, набравшись опыта, мы будем работать еще лучше.

— Безусловно. Самоотверженный труд и упорство. Больше ничего не требуется. А?

Непонятно, почему он испугал Марту. По мне, просто старый хрыч, впадающий в маразм. Меня он ничуть не пугает.

Наступило молчание, и я напряженно раздумывал, стоит ли сразу брать быка за рога. Цезарь тем временем разглаживал лацканы своего пиджака в крапинку и, коснувшись белого канта на жилетке, неожиданно произнес:

— Ну?

И я решился.

— Мистер Цезарь, я и мой партнер мисс Тумбли столкнулись с проблемой, которая, на мой взгляд, угрожает будущему нашего предприятия. Мы выносим ее на ваше рассмотрение, ибо считаем вас единственным человеком, способным ее решить.

И я рассказал о стычке с Михаэлем Гелеско и Антони Каннисом.

— Я вовсе не хотел их задеть, — горячо убеждал я Цезаря. — Совершенно уверен, что это достойные, солидные бизнесмены с прекрасным характером. Но сам факт их присутствия в баре и их поведение не отвечают нашему представлению о «Питер-Плейс» или имиджу, который мы хотели бы иметь в глазах наших членов — нынешних и будущих.

Цезарь смотрел на меня без всякого выражения. Пухлые белые пальцы выбивали по крышке стола медленную легкую дробь.

— А кто ваши члены? — наконец спросил он.

— Богатые женщины, — без промедления ответил я. — Они делают покупки у «Бенделя» и обедают в «Лютеции». Около половины — замужние, другая половина — одинокие, овдовевшие или разведенные. Многие занимают высокие ответственные посты. Это элегантные женщины, вульгарность и грубость им отвратительны. Если они решают вступить в частный клуб, то выбирают его по своему образу и подобию. Наши члены принадлежат к высокому классу, и клуб должен быть столь же высокого класса.

Все это было достаточно близко к правде.

— Вы изложили свои возражения?..

— Да, мистер Цезарь. Они проигнорировали мои замечания. Именно поэтому я предлагаю нашу проблему вашему персональному вниманию.

Он ничего не сказал. Потянулся за папками через стол, вытащил одну, раскрыл, заглянул, поднял голову, уставил на меня голубенькие глазки и холодно улыбнулся.

— Вы умный молодой человек. Какие у вас предложения по поводу повышения доходности «Питер-Плейс»?

Если он думал сбить меня с толку, то промахнулся — я и глазом не сморгнул.

— Приоритетным направлением следует признать более рациональное использование «Масленичного зала». На этот счет у меня есть несколько идей, которые я надеюсь осуществить в ближайшее время. Кроме того, в вестибюле надо устроить небольшую камеру хранения для вещей и дорогой одежды. Разумеется, с гардеробщиком. Его чаевые пополнят наш валовой доход. То же касается и служителя, который должен дежурить в женском туалете.

Цезарь внимательно смотрел на меня.

— Мне нравится, как вы мыслите.

— Спасибо, сэр, — скромно ответил я.

— Что вы еще?..

— Видите ли, сэр, — приступил я к самой ответственной части своего выступления, — размеры и устройство особняка крайне затрудняют реализацию изначальной концепции «Питер-Плейс».

— Да? И что это за концепция?

Надо было выжимать из этого шанса все. У меня было десять минут, в течение которых можно было рассчитывать на его полное внимание.

И я рассказал, что представлял себе «Питер-Плейс» эксклюзивным частным клубом с восточными коврами, антикварной мебелью, хрустальными люстрами, предметами искусства и с обслуживанием на уровне первоклассных отелей.

Я рассказал, что мечтал устроить в нем салон красоты, бутик, может быть, цветочную лавку и кондитерскую, может быть, даже оздоровительный центр с сауной и массажем, короче, удовлетворить все потребности, которые может испытывать современная состоятельная женщина.

— И позаботиться о качестве жеребцов, — добавил я. — Отбирать кандидатов помоложе, попривлекательней, чтоб можно было повысить плату, не рискуя потерять клиенток.

Решив идти до конца, я рассказал, что, твердо веря в успех женского клуба высокого класса, планировал создать международную сеть предприятий «Питер-Плейс», которые можно либо приобретать на правах личной собственности, либо оформлять лицензию на ведение хозяйственной деятельности.

Завершив монолог, я откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу и стал ждать ответной реплики. Ее не последовало. Взор Цезаря медленно поднимался, пока не расплылся в пустоте над моей головой.

— Что касается первого вопроса, — сказал он, — а именно, мистера Канниса и мистера Гелеско… Я согласен с вашей оценкой их… Я позабочусь о… Благодарю, что пришли с этим прямо… Спасибо, что не сочли за труд поделиться…

Он встал, протянул мне мягкую белую руку. Я пожал ее и откланялся.

 

Глава 132

Я сидел в офисе, когда вошла Марта. Было около полудня.

— Луэлла звонит, — сообщила она. — Помнишь ее? Черная, что ходила к Кингу Хейесу. Хочет с тобой поговорить.

Я застонал. Я задергался. Я вздохнул:

— Ладно. Переключи на мой аппарат, будь добра.

— Мистер Скуро? — сказала Луэлла низким срывающимся голосом.

— Да.

— Мы с вами никогда не встречались, но я подруга Кинга Хейеса. Он часто говорил о вас как о своем лучшем друге.

— Вот как, — уклончиво сказал я. — Да, я… м-м-м… знаю Кинга несколько лет.

— Вы не видели его, мистер Скуро? Не имели от него известий?

— Нет. Уже несколько месяцев.

— Я пытаюсь его найти, — голос ее задрожал, — кажется, он скрывается. Я не могу… я не…

И она заплакала. Это было ужасно. Я зажмурился, прижал трубку к уху и стал ждать.

— Мистер Скуро, — вымолвила она наконец и шмыгнула носом, — вы слушаете?

— Слушаю.

— Пожалуйста, простите. Мне не следует обременять вас своими проблемами.

— У нас у всех проблемы, — сказал я. — Такова жизнь. Вы рассорились с Кингом?

— Мы разошлись. — Голос ее вновь сорвался. — Он никак не мог найти работу, а я не хотела, чтоб… чтоб он…

— Чтоб он работал на меня?

— Да, — призналась она. — Я не хотела. Но я так люблю его, мистер Скуро. И мне теперь все равно, что он делает, лишь бы быть рядом с ним.

Мне захотелось дать ей номер телефона Дженни Толливер и попросить: «Позвоните, пожалуйста, этой женщине и научите ее любить».

Меня так восхитило это чувство, что я сказал:

— Вот что. Я попробую отыскать Кинга. Мне в самом деле этого хочется. И если найду, передам, что вы ждете его. Идет?

— Вы готовы на это? — вскричала она. — Спасибо. Спасибо! Скажите ему: никаких условий. Пусть работает, где хочет. Пусть только вернется.

— Скажу, — пообещал я.

В тот вечер я дежурил до семи. Сдав смену Янсу, забрал «датсун» из гаража на Пятьдесят третьей улице и поехал к Вест-Сайду, отыскав место для парковки примерно в квартале от «Блотто».

У «Блотто», как всегда, было людно, шумно, пахло приправами к спагетти. Я поговорил с барменом и хозяином — ни тот, ни другой не видели Кинга с тех пор, как он уволился.

Оставив «датсун» на месте, я пошел по Бродвею пешком. Начинало холодать, я озяб до дрожи. Этого только не хватало. Подняв воротник пальто, я потащился в клоповник, где прежде обитал Кинг.

Жирный грязнуля за конторкой сообщил, что Кинг съехал и адреса не оставил.

Я направился к выходу, но он крикнул вслед:

— Эй! Я знаю, где его можно найти.

— Где?

Толстяк молча смотрел на меня. Я вынул бумажник и дал ему пятерку.

— Он иногда ошивается у «Мак-Даффа». Двумя кварталами выше, к западу от Бродвея. Может, там и торчит с налитыми зенками.

По указанному адресу я нашел забегаловку, однако довольно чистенькую. Заказал двойную водку, которая на вкус — или на самом деле — оказалась водой. Бармен сказал, что Кинг заходил, но он его выставил. За пятерку назвал мне другое место, куда можно наведаться.

Там повторилась та же история. Кинг не имел ни единого цента и был изгнан. За пятерку бармен посоветовал мне заглянуть в ночлежку на Боуэри.

На обратном пути я остановился у винной лавки, купил водки, сел в «датсун», запустил мотор и вдруг опомнился. Застегнул привязной ремень. Подумать только, я уже пью из литровых бутылок! Остается всего один шаг до наркотиков, до внутривенных инъекций.

Я медленно ехал по деловой части города, подавшись вперед, чтобы видеть дорогу сквозь запотевшее лобовое стекло. Сидеть бы сейчас в «Питер-Плейс», где тепло и сухо, или разыгрывать веселую «сцену»… Я попытался представить себе возможную партнершу… Дженни Толливер.

В дождливый мартовский вечер Боуэри мало похожа на Акапулько. Я ехал на Третью авеню, но в поисках места для парковки пришлось спуститься к Первой. Мне вовсе не улыбалось оставлять там новенький автомобиль. Я беспокоился не столько о покрышках с колес, сколько о самих колесах.

Публика в той ночлежке собралась редкостная. У меня возникло страстное желание начать вербовку жеребцов из этого сборища отщепенцев и бедолаг. Но если собираешься выжить, шутить здесь не стоит.

Человек за стойкой заглянул в свои бумажки и сказал, что Кинг Хейес у них не зарегистрирован. Пока мы разговаривали, из небытия материализовались несколько теней и выстроились почетным полукругом. Когда я пошел к выходу, один из скелетов придержал меня костлявой рукой.

— Вам нужен здоровый черный громила? — хрипло спросил он. Зубов у него вообще не было. Только черные шпеньки.

— Вы его видели?

— Утверждать не могу, — прошамкал он, одаривая меня устрашающей улыбкой, — но заметил похожего парня с час назад. На улице. Угол Боуэри и Хьюстон.

Вполне возможно, что он пудрил мне мозги. Все же я вытащил четвертую пятерку. Скелет с неподдельным изумлением посмотрел на банкноту, помял ее грязными пальцами. Потом поднял глаза на меня.

— Благослови вас Бог, сэр.

Мне было приятно услышать это.

Вот так я и нашел Кинга. Лежащим на пороге заколоченной ссудной лавки, укрытого промокшими газетами. Рядом валялась пустая бутылка из-под джина. Когда я склонился над ним, глаза его открылись и он узнал меня.

— Питер?

— Лежи, — сказал я. — Оставайся тут.

Я затрусил к «датсуну», подогнал его (колеса оказались на месте) и затормозил рядом с Кингом. Поставил его на ноги. Господи, весил он целую тонну, а запах от него шел неописуемый.

Втащив его в машину, я открыл окна, предпочитая простыть, но не задохнуться. Оказалось, что он соображает гораздо лучше, чем я думал.

— Я все-таки сделал это, — сказал он. — Правда?

— Правда, правда.

Подъехав к «Питер-Плейс», я пошел в дом. Посетителей не было ни в баре, ни в столовой, и Янс сообщил, что все спальни свободны.

Он пособил мне втащить Кинга. Тот мог идти, но с большим трудом, и нам пришлось поддерживать его. Мы подняли его наверх в лифте, привели в мою спальню, свалили на кровать. В тот же момент он то ли заснул, то ли лишился чувств.

Янс стоял возле кровати, засунув руки в карманы, и грустно глядел на Кинга Хейеса.

— Бедняга. Что будем делать?

— Будь я проклят, если мне это известно.

— Пожалуй, отмывать его сейчас не имеет смысла. Пускай проспится, а завтра поест как следует. Вы ведь можете переночевать в другой комнате, верно?

— Конечно. Не беспокойтесь. Спасибо за помощь, Янс. Пойду поставлю машину в гараж. Не хотите встретиться в «Дружеской компании», выпить кофейку с хлебцами?

— Неплохая идея, — сказал он. — Буду минут через двадцать.

Я поехал в гараж. Поиски Кинга Хейеса были закончены.

Я не ведал, что творил. Нет, я знал, что сделал. Но что толкало меня на это?

 

Глава 133

Раз в месяц, обычно в четверг вечером, мы с Мартой встречались в «Масленичном зале» с Каннисом и Гелеско, Готвольдом и Игги, поверенным и бухгалтером, представлявшими «Джастис девелопмент корпорейшн».

После моего визита к Октавию Цезарю Каннис и Гелеско больше в баре не появлялись, но на мартовском совещании обращались со мной чрезвычайно любезно, почти сердечно. Должно быть, Цезарь отдал приказ, и они повиновались.

Мы просмотрели отчеты за текущий месяц и убедились, что чистый еженедельный доход составляет несколько тысяч. «Питер-Плейс» — настоящий печатный станок, деньги текут рекой. Существенно расширили свою деятельность и мальчики по вызову, и служба сопровождения.

Я представил свои предложения по поводу обслуживающего персонала для камеры хранения и туалета. Мы решили учредить эти должности на несколько месяцев в порядке эксперимента, пока не выяснится, какую прибыль они приносят.

Потом перешли к более серьезной теме. С месяц назад в адрес «Питер-Плейс инкорпорейтед» поступило письмо от некоего адвоката, угрожающего предъявить нам иск от имени своей клиентки. Та пожаловалась, что подхватила герпес от одного из наших жеребцов. Конечно, доказать это в суде им будет трудновато, но кому нужен такой скандал?

Мы позвонили Каспару Мирхенсу, частному сыщику, который помог в свое время уладить дело Сьюзен Форгроув. Мы рассчитывали, что истица, замужняя женщина, окажется потаскушкой и доказать в суде заражение венерической болезнью при конкретном контакте с одним из наших ребят не будет никакой возможности.

Но выяснилось, что леди вовсе не потаскушка. Чего не скажешь о ее муже — настоящий котяра! По словам Мирхенса, он трахал любой движущийся объект. Понятно, что жена подцепила заразу от мужа, а тот, в свою очередь, от одного из вышеупомянутых объектов.

Так что Оскар Готвольд встретился с поверенным истицы и выложил все доказательства, собранные нашим агентом. В результате леди письменно отказалась от иска, а мы выплатили ей гранд в возмещение ущерба и расходов на адвоката.

— По моему мнению, — сказал Готвольд, — полностью оградить себя от неприятностей подобного рода совершенно невозможно.

— Я навел справки, — сказал Игги Самуэльсон, — если вы мечтаете о страховке, забудьте. Ни одна страховая компания не возьмется.

Пришлось согласиться, что проблема неразрешима. С возможностью судебных исков надо смириться.

Однако находчивый бухгалтер «Джастис девелопмент» заметил, что умней всего свести резерв наличных средств к абсолютному минимуму, если уж мы так боимся судебных разбирательств. Тогда в случае проигранной тяжбы наше имущество будет оценено в смехотворную сумму. Все очень просто.

Следующим вопросом повестки дня были предстоящие нам годовые платежи по долгам «Вигор венчур капитал» и «Дэринг файнэншл корпорейшн». По негласному соглашению их надо было представить в виде ежемесячных выплат, чтобы сократить сальдо текущего банковского счета «Питер-Плейс». Готвольд и Самуэльсон заверили нас, что это весьма разумно.

И мы поставили свои подписи под всеми необходимыми документами.

 

Глава 134

Войдя в контору, я сразу вспомнил запах, который стоял в прошлый раз в офисе Цезаря. Это были духи Клары Хоффхаймер. «Как вульгарно!» — подумал я.

Следующим открытием стала для меня сама контора. Она совершенно преобразилась — стены перекрашены, постелен ковер во весь пол, на сияющих чистотой окнах драпри. Вместо исцарапанной мебели Сола — стекло и сталь. Все блестит.

Мы платили Кларе хорошие баксы за поставку жеребцов, но их явно не хватило бы, чтоб оплатить всю эту роскошь. Я предположил, что она ставит Октавию клизмы из сливового отвара или оказывает иные, столь же экстравагантные услуги.

— Прекрасно, — сказал я, озираясь вокруг.

— Вам правда нравится, Питер?

— Правда. Клара, вы делаете чудеса.

— Придется нанять ассистента, — небрежно бросила она. — Бизнес растет.

— Рад слышать.

Она по-прежнему напоминала рождественскую елку со своими побрякушками и какими-то перьями в пышной прическе. Телеса все так же выпирали из узкого платья. Единственная из известных мне женщин, умевшая с пользой терпеть удушье.

Я протянул ей жалованье в конверте.

Она вытащила деньги, пересчитала, достала из стола небольшой блокнот и сверила сумму. Сол никогда бы не сделал этого в моем присутствии. У него был класс.

— Все сходится, — улыбнулась она, пряча блокнот и деньги.

— Очень приятно.

— А ваши дела как? — спросила она.

— По-разному, — ответил я, неопределенно помахав рукой.

— Я слышала другое. Мне говорили, у вас настоящий бум.

— Неужели? И кто это вам говорил?

— Даже не припомню. Нужны жеребцы?

— Всегда, — сказал я. — Вы же знаете, что на них никогда нельзя положиться. Все время требуется пополнение.

— Питер, — сказала она, — есть у меня одна безумная идея, которую я хочу опробовать на вас.

— Давайте.

— На прошлой неделе зашел один парень. Моряк, в форме. Служить ему осталось месяц, и он решил заделаться артистом. Ну, если он артист, то я — царица Савская. Как бы то ни было, он хочет поступить в театральную школу, только денег у него нет. Просит пристроить его в эпизоды, в массовки, на подсобную работу, к любому делу, чтобы зарабатывать на учебу. Я кое-что рассказала ему о жизни — конкуренция, профсоюзы и все такое прочее, — а потом предложила поработать у вас. Он согласился. Симпатичный здоровячок, кровь с молоком, волосы рыжие — я за такие дала бы зуб себе выбить.

— Звучит неплохо, — заметил я.

— И тут меня осенило. По объявлениям нам столько людей не набрать. А что, если привлечь вооруженные силы? Тут кругом десятки армейских и военно-морских баз, служба береговой охраны. В портах корабли с сотнями морячков. Если пустить слух, что можно схватить шальные деньги, поработав толкушками, мы получим новый источник рабочей силы.

— Клара, вы гений, — восхищенно сказал я.

— Ребята здоровые, чистые, — продолжала она. — За триппер у них — трибунал.

И все-таки что-то меня беспокоило.

— А они ходят в форме? — спросил я. — Меньше всего я хотел бы встретить у входа в «Питер-Плейс» роту морских пехотинцев.

— Ничего страшного, — сказала она. — В увольнении им разрешается ходить в гражданском.

Я заколебался.

— С другой стороны, некоторые женщины питают слабость к форме.

— Так пусть приносят ее в рюкзаках и надевают перед свиданием.

— И медали, — сказал я. — Пусть носят значки и медали. Клара, идея великая. У нас будет столько жеребцов, сколько потребуется.

— А в баре или в столовой можно повесить табличку «флот на рейде», — усмехнувшись, сказала она.

 

Глава 135

В начале апреля к нам наведался детектив Люк Футтер. Я кликнул Марту, и мы втроем расположились в моем офисе. Футтеру я заказал двойной бурбон, а мы с Мартой не пили.

После переезда в особняк этот деятель собирал с нас дань по десять тысяч в месяц. Судя по его виду, все шло на экипировку. Симфония синих и серых тонов, новые часы «Конкорд», серебряный браслет-цепочка, вполне способный удержать на якоре линкор.

— Плохие новости, и еще раз плохие новости, — заявил он, привычно скалясь. — Намечается облава.

— Эй, — сказала Марта, — постойте. Мы платим вам десять грандов в месяц, чтоб не было никаких облав.

— Это идея другого отдела, — пожал он плечами. — Кажется, несколько ваших леди заплатили по вашим счетам крупные суммы, и мужья жаждут крови. Требуют расследования.

— У нас есть все необходимые разрешения и лицензии, — напомнил я. — И целая армия юристов, которые подтвердят нашу добропорядочность.

— А у вас есть лицензия на дом терпимости? — спросил Футтер. — Именно это собираются вам пришить.

— Ладно, — сказала Марта. — Сколько?

— Ничтожная сумма, — сказал детектив, проводя рукой по завитым волосам. — Отменить облаву я не могу, но за жалкий гранд предупрежу о налете, может быть, за день. Успеете очистить верхние спальни и создать видимость милого тихого частного клуба.

— Кому пойдет этот гранд? — спросила Марта.

— Парню из того самого отдела. Я с ним раньше уже работал, он честный.

— Особого выбора у нас нет, — заметил я.

— Вот именно, — любезно согласился Футтер.

Мы обещали добавить к его апрельскому жалованью еще тысячу, и он остался доволен. Оставшись одни, мы с Мартой переглянулись.

— Он водит нас за нос, — сердито сказала Марта. — Голову даю на отсечение, эта облава — его собственная затея.

— Даже если и нет, ручаюсь, тот парень гранда в глаза не увидит. В лучшем случае пару сотен отхватит.

— Футтер наглеет. Пожалуй, он плохо кончит.

— Что нам с ним делать, Марта? Он держит нас мертвой хваткой. И надо признать, что до сих пор особых трений с полицией у нас не возникало.

— До сих пор, — мрачно сказала она. — Но если он снова потянет лапу, пускай разбирается с Каннисом и Гелеско.

— А что они могут?

— Ну… — неопределенно протянула она, — что-нибудь да придумают.

 

Глава 136

Бурный рост благосостояния «Питер-Плейс» шел в точном соответствии со старыми утешительными присловьями типа «Успех способствует успеху», «Деньги липнут к деньгам», «Богатый богатеет». Своим процветанием мы были обязаны в первую очередь напряженной работе и творческому воображению. Но, должен признать, отчасти — и простому везению.

Например. Несколько клиенток спросили, можно ли провести вечер в «Масленичном зале» за игрой в бридж. «Конечно», — сказали мы и даже обеспечили их картами, столами и стульями. Картежницы то и дело посылали за выпивкой в бар.

Началось это в середине февраля. К середине апреля у нас было шесть столов для бриджа, три для покера, а каждый вечер по пятницам в «Масленичном зале» играли в триктрак. По пятницам многие супруги клиенток обычно проводили вечера в своей мужской компании, и жены с радостью отправлялись на так называемый «Вечер игр» в «Питер-Плейс». Ставки были крупными.

Сначала эти невинные развлечения особых хлопот нам не доставляли, но вскоре количество потребляемых участницами «вечеров» спиртных напитков выросло настолько, что в «Масленичном зале» пришлось заводить еще один небольшой бар. Стали предлагать скромную закуску — сандвичи. Игроки (особенно удачливые) нередко заказывали жеребцов, чтоб достойно завершить вечер. Однажды мы даже были свидетелями, как одна из картежниц, оставшись «болваном» в партии в бридж, рванула наверх и быстренько прокрутила «сцену», пока не пришла пора вновь вступать в игру.

В результате небольшого нововведения, предложенного мной, вырос доход от нижнего бара.

— Там нужен какой-то аттракцион, — сказал я однажды Янси Барнету. — Что-то такое, что привлечет клиенток до или после «сцены» или когда им просто захочется расслабиться и отдохнуть.

— Например? — спросил Янс.

— Пианист, — предположил я, — парень, который знает все старые мелодии и может петь романтические баллады. С одной стороны, было бы идеально заполучить молодого красавца, но, с другой стороны, нам не надо, чтоб он конкурировал с жеребцами.

— Голубой, — тут же сообразил Янс. — Вам нужен смазливый, талантливый голубой пианист, умеющий петь.

— Можно такого найти?

— Попробую.

И Янс нашел настоящее сокровище. Парня звали Давид, и был у него теплый раскатистый голос, словно созданный для напевов Кола Портера. Он был красив юношеской красотой, и наши клиентки его полюбили. Мы купили ему кабинетный рояль, и он играл каждый день с девяти вечера до часу ночи.

Мы назвали бар «Залом грез», закрыли крашеные стены тяжелыми драпировками, приглушили свет. Давид обрел верных поклонниц, и продажа спиртного почти удвоилась. Клиентки знали, что он голубой, однако это делало его еще интересней в их глазах. Мы платили ему минимальную ставку, но он получал прекрасные чаевые и постоянные приглашения на частные приемы.

— Давид-победитель, — сказал я Янсу. — Где вы его откопали?

— В своей спальне, — сказал он.

 

Глава 137

Медицинская реабилитация Кинга Хейеса длилась дольше, чем я рассчитывал. Прежде чем он окончательно протрезвел, прошла неделя и еще одна, прежде чем его перестала бить дрожь.

Все это время он спал в моей спальне, а после вытрезвления и возвращения в более или менее божеский вид, перебрался в другую. Я дал ему денег на бритье и чистую одежду, ибо он пропил все вчистую.

— Не надо мне твоей хреновой благотворительности, — грубо буркнул он.

— К черту благотворительность! — сказал я. — Даю в долг, который придется вернуть, иначе я спущу с тебя твою черную шкуру.

Луэлла звонила каждый день, но он отказывался говорить с ней, и все время плакался, что не смог найти работу.

Наконец я сказал:

— Тебе нужна работа? На кухне требуется помощь. Полы мыть, мусор выносить. За минимальную почасовую плату.

Он тут же согласился.

Не знаю, почему я так поступил. Конечно, мне нравился Кинг и я чувствовал себя виноватым перед Луэллой, но в глубине души, наверно, надеялся вновь превратить его в жеребца.

Когда я, отработав вторую смену, отправлялся в «Дружескую компанию», он обычно шел со мной пить кофе. Мы вели долгие беседы, и он рассказал, что случилось у них с Луэллой.

— Она настолько умней и ученей меня, — говорил он, — что я ее просто возненавидел. Не то чтоб она пыталась мной помыкать. А только она — это она, а я — это я, и все тут. Один раз я даже ее отхлестал. А потом ушел. Побоялся, что как-нибудь и правда прибью. Она заставляла меня стыдиться себя. Платила за все, а я и гроша заработать не мог.

— Она хочет, чтоб ты вернулся, Кинг. Без всяких условий. Ей все равно. Ей нужен только ты.

Он молчал.

— Ты любишь ее? — спросил я.

— Не знаю, — шепнул он. — Она меня так восхищает. Но ведь поэтому я и ушел. Господи, Питер, ну и влип же я!

— Все мы во что-нибудь влипли.

Вдруг он взглянул на меня:

— Хочешь, чтоб я снова играл «сцены», правда?

— Это тебе решать.

Он застонал:

— Что делать, не знаю!

— Плыви по волнам, — сказал я.

Я вспомнил время — совсем недавнее, — когда считал, что жизнью моей правит случай и обстоятельства. Или люди, у которых больше денег, прав, власти.

Теперь я свободен.

 

Глава 138

Отыграв свои «сцены», жеребцы заходили ко мне в офис за жалованьем и рабочими нарядами на следующие «сцены». Они рассказывали невероятные истории про клиенток, но самая фантастическая приключилась лично со мной в конце апреля.

Все началось со звонка Марты, которая попросила меня заглянуть на минутку к ней. Войдя, я увидел женщину, присевшую на краешек стула. Марта представила меня ей.

Гостье, на мой взгляд, было около сорока. Серебристые волосы собраны в пучок. Высокий чистый лоб. Острые черты. Массивные очки в роговой оправе. Черный костюм столь строгого покроя, что смахивает на униформу. Подтянутая леди, полная самообладания.

— Будьте добры точно изложить мистеру Скуро, чего вы желаете, — сказала Марта.

— Это не я желаю, — резко сказала женщина и повернулась ко мне. — Мистер Скуро, я живу и работаю в Вашингтоне. Я — личный помощник, ну, скажем, одной из трех самых высокопоставленных и влиятельных женщин в правительственных кругах. Если бы я назвала ее имя — чего, безусловно, делать не стану, — вы сразу бы поняли, кто это. Если вы ее увидите, тут же узнаете. Я пришла, чтоб выяснить возможность моего членства в вашей… м-м-м… ассоциации. Наверно, у вас высокие взносы, но это не важно. Я вступаю для того, чтобы передать свой членский билет моей начальнице. Это разрешено?

— Да, — осторожно сказал я, — передача прав не запрещается.

— Ну, конечно, — усмехнулась она. — И учтите, что я не имею ни малейшего намерения лично пользоваться этими правами.

— Позвольте мне резюмировать, — уточнил я. — Вы хотите оформить членство на свое имя. И отдать билет своей начальнице. Так?

— Да.

— А почему она сама не вступает в наш клуб?

— Если б вы знали, кто она, вы бы поняли. Здесь, безусловно, требуется полная тайна личности.

— Я объяснила, что мы не можем гарантировать полной конфиденциальности, — сказала Марта. — Могут увидеть, как леди входит или выходит. Ее могут узнать наши сотрудники, и я не поклянусь, что они не раскроют тайну.

Мы смотрели друг на друга. И тут меня осенило.

— Как вы считаете, я подойду?

Гостья окинула меня холодным испытующим взглядом.

— Вполне. Я считаю вас вполне подходящей кандидатурой.

Мы потолковали еще минут двадцать и вот к чему пришли.

Важная Персона приедет из Вашингтона в скромном автомобиле. Ей надо прибыть в «Питер-Плейс» в три часа утра, когда в доме, кроме меня, никого нет. (Кинга Хейеса я в расчет не принимал. В это время он все равно спит.) В четыре утра по завершении «сцены» знаменитую леди подхватит автомобиль и доставит обратно в столицу.

— А вы сможете держать язык за зубами? — спросила помощница, снова посылая мне ледяной взгляд.

— Если вы сомневаетесь, — оскорбился я, — забудем об этом.

— Очень хорошо. Но я настаиваю на праве осмотра помещения на предмет возможного обнаружения видеокамер и записывающих устройств перед тем, как…

Мы заверили ее, что такое право будет ей предоставлено. Тогда она внесла вступительный и ежегодный взнос, заплатила за предстоящую «сцену», все наличными. Когда она ушла, мы с Мартой принялись гадать, кто бы мог быть этой Важной Персоной, и в конце концов заключили пари на десять долларов. Все шло гладко. Марта получила шифровку из Вашингтона: «Говорит Купидон. Завтра ночью».

Машина подъехала примерно в три с четвертью. Две женщины скользнули на боковую дорожку, и автомобиль умчался. Я открыл дверь, впустил их и снова запер.

Помощница пошла обыскивать мою спальню на третьем этаже. Внизу у лестницы в маленьком фойе совершенно недвижно стояла Важная Персона. Закутанная в норковую шубу до пят, в мягкой фетровой шляпе с полями, в темных очках.

— Меня зовут Питер, — улыбаясь, сказал я. — Не желаете ли воспользоваться услугами бара?

— Спасибо, Питер, — мелодично произнесла она. — Хорошо бы коньяку.

Когда Важная Персона сняла очки и шляпу, я тут же ее узнал. Мы с Мартой ошиблись. Это была Очень Важная Персона.

Лет пятидесяти. Крупная, властная. Взгляд прямой. На лице следы не столько возраста, сколько усталости.

Я налил два бокала «Реми», и мы спокойно сидели, беседуя, пока не вернулась помощница.

— Все чисто, — отрапортовала она.

Я предложил ей выпить, чего пожелает, и спросил знаменитую леди, не прихватить ли нам с собой бутылку коньяку.

— Прекрасная идея, — поддержала она.

Я запер за нами дверь спальни и помог ей снять шубу. Под ней оказалось платье с избытком оборок и финтифлюшек.

Она протянула бокал:

— Я бы еще выпила.

Я налил хорошую дозу, и она опрокинула ее, как добрый портовый грузчик. Потом мы разделись.

Она посмотрела на свое дряблое тело.

— Взглянули бы вы на меня лет тридцать назад. Это было что-то.

— Да и теперь неплохо, — заметил я, а она только покосилась.

Однако второй бокал оживил ее дух — но не плоть, — и мы приступили к постельным забавам. Я ждал, что она станет командовать, но этого не случилось. Хороший руководитель умеет распределять права и обязанности.

— Боже! — сказала она в какой-то момент. — Помню, я делала это лет в восемнадцать на мысе Доброй Надежды. А с тех пор, черт возьми, никогда!

Я дал славное представление, с нежностью и любовью, когда она этого хотела, с яростью и страстью, когда было нужно.

Когда мы закончили, она обхватила мое лицо руками и сказала:

— Спасибо, доктор.

Спустившись, мы нашли помощницу с бокалом «Перрье». Она вскочила, завидев нас, и заботливо спросила своего босса:

— Ну как?

— Божественно, — ответила знаменитая леди. — Придется усыновить этого молодого человека.

— Берите меня, — сказал я. — Я ваш.

Мы посмеялись, но помощницу это не позабавило. Когда ровно в четыре подкатил автомобиль, я отключил сигнализацию и открыл дверь.

— Счастливо доехать. Удачной работы.

Леди надела шляпу и очки. Шагнула ко мне.

— Если б я встретила… — сказала она. — Все могло быть…

Мелодично засмеялась и потянулась поцеловать меня в щеку.

Больше она никогда не появлялась в «Питер-Плейс». Я гадал, разочаровалась ли она во мне, или просто не хочет рисковать. Я предпочитал последнее.

Примерно через неделю пришел пакет со штемпелем Вашингтона, округ Колумбия. Ни обратного адреса снаружи. Ни карточки внутри. Только золотая пластинка — зажим для бумаг в виде банкноты в один доллар.

 

Глава 139

Раздался звонок от мегеры, стерегущей вход в офис Октавия Цезаря. Великий человек желал видеть меня в три часа. Я должен был дежурить в это время, но Янси Барнет пришел на помощь.

В половине третьего я направился в деловой район, слегка встревоженный внезапным вызовом. Уж не рассердил ли я его чем-нибудь?

Однако, войдя в офис, я сразу понял, что порка мне не грозит. Цезарь был сама любезность, даже челюстями клацал от вежливости. Велел мне придвинуть кресло поближе к столу.

Я выразил благодарность за оперативное и эффективное решение проблемы Канниса и Гелеско. Он отмел мои излияния взмахом руки и заверил, что я всегда могу без стеснения обращаться к нему за советом или содействием.

Потом перешел к делу. Он сказал, что в ходе нашей предшествующей встречи мое утонченное представление о «Питер-Плейс» произвело на него неизгладимое впечатление. Он считает меня великим фантазером, но не считает мои фантазии неосуществимыми.

Я понял так, что они — осуществимы.

Излияние бальзама продолжалось еще несколько минут. Потом он вытащил папку из верхнего ящика стола и протянул ее мне.

Он сказал, что изложил мои идеи в письменном виде и хочет представить их своим коллегам. Он надеется в ходе намеченной презентации обеспечить достаточный для претворения моих фантазий в жизнь приток инвестиционного капитала.

Он просит меня просмотреть написанное, чтобы убедиться в правильном отражении моих идей.

Октавий Цезарь или кто-то из его служащих проделал неплохую работу. На пяти машинописных страницах было подробно расписано, как оформлять помещение, как привлекать клиенток, как организовать дополнительные услуги.

Основу предприятия по-прежнему составляют жеребцы, мальчики по вызову и служба сопровождения, а кормежка и выпивка, торговля, оздоровительный комплекс и прочее дают дополнительный доход. Он не забыл даже массажиста.

— Прежде чем двигаться дальше… — мурлыкал Цезарь, — я бы хотел, чтоб вы знали… Это ваша идея, и без вас ничего… Но вы должны понять, что без надлежащего финансирования самая лучшая идея остается…

Он добавил, что если удастся привлечь достаточный венчурный капитал и приступить к грандиозной экспансии «Питер-Плейс», нам с Мартой будут гарантированы высокие руководящие посты, крупное жалованье и солидная доля акций международной сети предприятий.

Я милостиво разрешил обсудить вопрос с партнерами. Тогда он попросил внести предложения по поводу презентации, а также замечания и дополнения по существу.

Я заверил Октавия Цезаря, что все написанное мне очень нравится, но у нас есть два новшества, о которых ему следует знать.

Живописав популярность Давида, пианиста из «Зала грез», я предложил завести в новых филиалах небольшие оркестры, певцов и комиков.

Потом рассказал о «Вечерах игр» в «Масленичном зале», как быстро они обрели успех, какие крупные ставки делают игроки в бридж, покер и триктрак.

— В настоящий момент у нас нет лицензии на азартные игры. Я не знаком с игорным бизнесом, сэр, но не можем ли мы получать процент с выигрышей, или держать банкометов для покера, или учредить какую-то систему извлечения прибыли из ставок?

Он вытащил из жилетного кармашка солидные золотые часы, откинул крышку, глянул на циферблат, захлопнул и сунул обратно — все это одним быстрым мягким движением.

Потом встал, протянул белую лапку.

— Так приятно было… Ценю вашу… Пожалуйста, держите меня… Нам надо…

Я закрыл за собой дверь и направился к лифтам. Один из них, поднимавшийся снизу, остановился, из кабины вышли двое и зашагали мне навстречу.

Один — плотненький коротышка в котелке, с сигарой. Такое лицо можно увидеть на карикатурах столетней давности, где политиканы похожи на помесь собаки с обезьяной. Он напоминал опечаленного бабуина.

Второй — высокий, крепкий, симпатичный, одетый с небрежной элегантностью. Я сразу узнал его. Это был Уилсон Боукер, будущий губернатор и Мартин партнер по постели.

Я прошел мимо, глядя прямо перед собой. Бабуин что-то бормотал, но я не расслышал, подошел к лифтам, нажал кнопку и только потом оглянулся.

Мужчины входили в офис Октавия Цезаря.

 

Глава 140

Второго мая позвонил детектив Люк Футтер и сообщил, что обыск назначен на час пополудни четвертого мая.

Марта с Янсом принялись обзванивать клиенток, отменяя все заказы на четвертое мая. Я собрал по тревоге метрдотеля, бармена, шеф-повара и кухонную команду и сообщил, что ожидается инспекция, поэтому все помещения должны соответствовать медицинским и санитарным нормам.

Потом мы с Мартой разложили по порядку на видном месте все наши лицензии, допуски и разрешения. Ежедневные сводки отправили Игги, а досье и основную сумму наличных — Оскару Готвольду.

Четвертого мая к половине второго «Питер-Плейс» выглядел как занудный частный обеденный женский клуб. Четыре-пять столов накрыты для завтрака, в «Зале грез» скромно потягивает винцо десяток клиенток. Каннис и Гелеско предупреждены, и им хватило ума держаться подальше.

Янс вошел ко мне в кабинет и спокойно доложил, что они прибыли.

Я вышел в фойе в сопровождении Марты. Капитан полиции предъявил документы и ордер на обыск.

Я сказал, что скрывать нам нечего, но попросил оказать любезность и по возможности не беспокоить гостей.

Они рыскали почти час. Первым делом сыщик в гражданском поднялся наверх в спальни, быстренько пробежался, найдя все комнаты пустыми, а постели аккуратно застланными. Потом были осмотрены «Масленичный зал», офисы, «Зал грез», кухня, столовая. Но после того, как они увидели пустые спальни, обыск превратился в чистую формальность.

Когда переодетый сыщик отбыл, капитан явился ко мне в офис и потребовал предъявить лицензии и прочие документы, что мы и сделали.

— Зачем тут столько спален? — подозрительно спросил он.

— Иногда наши члены предпочитают оставаться на ночь, — объяснила Марта. — Они приезжают из пригородов посмотреть шоу, потом обедают, слегка выпивают. Лучше провести ночь здесь, чем садиться за руль и ехать домой в два часа ночи или ждать автобуса и электрички.

— Угу, — сказал крупный, свиноподобный капитан, поднимаясь и шлепая пачку лицензий на стол. — Вроде бы все в порядке. Извините за беспокойство.

— Ну что вы, — любезно ответила Марта.

Капитан направился было к двери, потом остановился, обернулся, улыбнулся и спросил:

— Кто вам настучал?

— Простите? — не понял я.

— Я его найду, — все еще улыбаясь, сказал полисмен. — Я ему яйца откручу.

 

Глава 141

По пятницам «Масленичный зал» оккупировали картежники, дважды или трижды в неделю Марта сдавала его под встречи и вечеринки. Но почти все дни и ночи он безнадежно пустовал.

И вот у Марты родилась грандиозная идея пригласить бутик «Баркарола» провести в «Масленичном зале» показ мод, назначив его на одиннадцать утра. Для членов клуба вход свободный, для клиентов «Баркаролы» — по приглашениям.

Шоу имело успех. Его описала куча репортеров, обеспечив «Баркароле» шумное паблисити и увеличение объема продаж. А мы обрели солидную долю новых клиенток, главным образом благодаря тому, что многие дамы после показа забрели к Давиду в «Зал грез».

Вдохновленная Марта принялась за организацию других показов, которые финансировали универмаги, бутики и модельеры. Одна косметическая фирма решила продемонстрировать свою продукцию, одновременно устроив выставку товаров. Все прошло так удачно, что они записались на еженедельные шоу на полгода вперед.

Мы с Мартой думали, что перед нами открыты практически безграничные рыночные возможности. Мы охватили категорию покупательниц, которую никто никогда не выделял в отдельную демографическую группу.

Мы знали, что правильно делаем, отвечая отказом на предложение компании, рассылающей по почте эротическое белье, обеспечить оптовые поставки для всего списочного членского состава. Мы побороли искушение, не считая себя вправе жертвовать тайной личности наших клиенток.

Присутствовавший при обсуждении этого вопроса Янси Барнет рассмеялся.

— Что смешного? — спросила Марта.

— О, — ответил он, — все эти толки о маркетинге, демографических группах и списочном составе. Ведь «Питер-Плейс» — просто знаменитый бордель, разве не так?

Даже если так, ему не следовало этого говорить. Кому хочется жить без иллюзий?

 

Глава 142

Снова позвонил Люк Футтер.

— Я слышал, ты стал настоящим бандитом, — со смехом приветствовал он меня.

Я не одобрил такого сравнения.

— Пожалуй, пора нам поговорить, — сказал он.

Ему не хотелось слишком часто мелькать в «Питер-Плейс», поэтому надо было встречаться где-то в другом месте. В конце концов мы с Мартой предпочли ее квартиру.

— Он будет просить денег, — утверждала она.

— Как думаешь, сколько?

— Как минимум, еще пару грандов.

В десять мы были в сборе. Я принес Футтеру стакан бурбона. Мы с Мартой пили белое вино.

— Ну хорошо, — сказал он со своей вечной гримасой. — Налет на петушков прошел превосходно, не правда ли?

— Ни сучка ни задоринки, — признала Марта.

— Разумеется, — сказал Футтер, разглядывая свои наманикюренные ногти. — Что ж, — продолжал он, — у вас есть влиятельный друг. Я.

Он поглядел на нас, ожидая изъявления благодарности. Когда этого не последовало, снова заговорил:

— Проблема в том, что все это я проделал не один. Есть дежурные полицейские, есть патрульные и есть начальники, шишки. У каждого свой аппетит. Так что с десятью грандами в месяц далеко не уедешь.

— Сколько? — сурово спросила Марта.

— Сколько? — переспросил он. — Ну, теперь, когда я объяснил, как мне приходится делиться, правильней будет двадцать пять.

— Вы с ума сошли! — завопил я.

— Нет, — задумчиво произнес Футтер. — Я просто хорошо представляю, сколько выколачивается чистыми из горячих постелей, и считаю, что вы легко отделаетесь — если, конечно, собираетесь работать дальше. Как сейчас.

Ухмылка исчезла. Теперь лицо его было злобным, жестоким, передо мной стоял человек, заставивший навсегда исчезнуть Сиднея Квинка.

— Послушайте, — сказала Марта. — Это слишком. Пара лишних грандов — куда ни шло. Но вы просите триста тысяч в год.

— Ну… — протянул детектив, — я мог бы поговорить с ребятами. Может, удастся скостить до двадцати в месяц. Но не могу гарантировать, что они согласятся на меньшее.

— Двадцать грандов в месяц? — вскричала взбешенная Марта. — Исключено!

— Эй, — сказал он, — минутку. Вы хорошо относились ко мне, я хорошо относился к вам. Мы друзья, правда? Я не люблю давить на друзей. И если я говорю, что продолжение вашей деятельности будет стоить двадцать грандов в месяц, вы уж поверьте. Слушайте, тут замешаны люди, о которых вы даже не знаете. Я хочу сказать, они все время повышают ставки. Мне остаются одни крохи. Крохи — и все.

— Кому идет остальное? — спросил я.

Детектив посмотрел на меня с жалостью.

— Вы ждете, что я назову имена? Вас кто-нибудь тряс? Я имею в виду, патрульные копы, санитарные и пожарные инспекторы, вся эта дрянь? Значит, вас защищают, правда? И дальше вам надо защищаться. Двадцать в месяц вас не разорит. Запишите в расходы. Вы могли потерять их на налогах. Считайте это своей страховкой.

Реакция Марты оказалась на удивление сдержанной.

— Звучит разумно, — сказала она. — Но сейчас мы не можем сказать ни да, ни нет.

— Ну, конечно, — согласился Футтер, и ухмылка вновь скривила его физиономию. — Обсудите с пижонами из «Роман энтерпрайзис». Держу пари, они посоветуют согласиться. Как говорится, стену лбом не прошибешь.

Он поднялся, надел смешную шляпу с пером и пальто, словно скроенное из лошадиной попоны.

— Ну-ну. Обсудите. Подумайте. Двадцать — крайняя цена. Я позвоню.

Когда он ушел, Марта велела запереть за ним дверь и накинуть цепочку.

— Что скажешь? — спросил я.

— Питер, у тебя осталась копия записи, которую я сделала, когда Футтер согласился позаботиться о Квинке?

— Конечно. В сейфе.

— И у меня осталась. Думаю, надо встретиться с Оскаром Готвольдом, пусть послушает.

— Хочешь Футтера приструнить?

— Приструнить? — яростно вопросила она. — Помнишь, что сказал капитан после обыска? Если он найдет парня, который нам стукнул, он ему яйца открутит. Вот что мы с ним сделаем.

 

Глава 143

Я виделся с Дженни Толливер два-три раза в месяц. Я звал ее чаще, но двенадцать часов в день она отдавала своему новому бизнесу, а вечерами иногда так уставала, что не хотела выходить.

Все же, заканчивая разговор, Дженни всегда добавляла: «Звони». Мне казалось, она оттаивает, медленно, но верно.

Где-то в середине мая она наконец согласилась пообедать со мной. Да еще субботним вечером! Однако мое ликование заметно слиняло, когда она пояснила:

— Обычно в субботу по вечерам я встречаюсь с Артуром, но он теперь занят на репетициях.

— Да? Так его пьесу приняли?

— Премьера в июне. Здорово, правда?

— Конечно, здорово, — сказал я.

Мы пошли в «Христову обитель» с лучшей в Манхэттене мясной кухней, клянусь своими деньгами (а уходило их там немало). Я заказал филей для себя и вырезку для Дженни. Поглощенные нами в тот вечер протеины позволили бы племени аборигенов безостановочно проплясать целый месяц.

— Кстати, — сказал я, — увидишь Артура, скажи ему…

И я рассказал, что нашел Кинга Хейеса, который теперь бросил пить и пришел в себя.

— О, как я рада, — сказала Дженни. — Мне в самом деле нравится Кинг, и я знаю, как Артур о нем беспокоился. Чем он теперь занимается?

— Работает у нас на кухне.

Дженни перестала есть и посмотрела на меня:

— У вас есть кухня?

— Конечно. И столовая, разумеется. И бар с пианистом. У нас проходят показы мод, вечера карточных игр.

— О… — сконфузилась она, — а я думала…

И я прочитал ей короткую лекцию о том, чем был «Питер-Плейс» и чем он скоро станет: международной сетью эксклюзивных частных клубов для состоятельных женщин, где предлагаются развлечения, магазины, оздоровительные заведения — все под одной крышей.

Она внимательно и — я видел — завороженно слушала.

— Что скажешь? — спросил я, закончив шоу.

— Такого я себе даже не представляла.

— Не хочешь вступить? — Я испытующе смотрел на нее. — Могу устроить бесплатное членство.

— Нет! Спасибо.

— Так, может, зайдешь посмотреть? Выпить в баре?

— Нет! Спасибо.

Так что мы вернулись в «Стэнхоп», уселись в углу на банкетку, распили бутылку «Хайдсик», грызя соленые орешки.

— Расскажи мне еще про «Питер-Плейс», — попросила Дженни.

И я рассказал.

Она вздохнула:

— Питер, как ты думаешь, ты когда-нибудь покончишь с этим?

— Дженни, если все пойдет, как мы задумали, это будет гигантская, грандиозная организация. Я буду высшим руководителем. Я там нужен. Другой такой возможности у меня никогда не будет.

— А театр?

— За один день в «Питер-Плейс» я играю больше, чем за год на сцене. Надо быть полным идиотом, чтобы все это бросить. Я зарабатываю хорошие деньги тем, чем умею.

— И тем, что тебе нравится, — ровно заметила она.

— Да, — вызывающе бросил я. — Мне это нравится. Каждый день разный, с новыми проблемами и новыми решениями. Это целиком моя идея, и она имеет оглушительный успех.

Она повернулась, чтобы взглянуть мне в лицо.

— Послушай, но ведь это место, где женщины платят мужчинам за то, что те ложатся с ними в постель?

Сначала Янси Барнет, теперь она.

— Это только одна сторона, — признал я, — но далеко не все.

— Жутко хочется спать, — сказала она. — Ты отвезешь меня домой, Питер?

Я остановил «датсун» возле ее дома и взглянул на нее.

— Дженни, пришли мне как-нибудь копию твоего морального кодекса.

— Зачем? Все очень просто: одно хорошо, другое плохо.

— У нас почти тысяча членов, — сказал я. — Ты хочешь сказать, что все эти женщины плохие?

— Они — это они, а я — это я.

— Просто скажи мне, кому от этого вред, — вернулся я к своему старому аргументу. — Что в этом страшного?

В бледном свете фонарей Дженни казалась бесконечно грустной и бесконечно прекрасной. Иногда она бесила меня, ибо искушала бросить все к черту и жить так, как она велит. В такие минуты я был готов пожертвовать собой.

— Самое страшное, — спокойно ответила она, — это качество жизни. Ты снижаешь его, выставляя на продажу нечто хрупкое и нежное.

— Не понимаю, о чем ты.

— Ты все понимаешь. Ты знаешь, о чем идет речь. Спасибо за обед, Питер.

Дженни выскользнула из машины и побежала в подъезд. Я остался сидеть, выкурил две сигареты. Потом появился полицейский патруль, и копы велели мне проезжать.

 

Глава 144

В следующий после обеда с Дженни Толливер понедельник я работал допоздна, и, когда клуб закрылся, Кинг Хейес пошел со мной в «Дружескую компанию». Мы сели за столик у кафельной стенки. Я был голоден и заказал яичницу-болтунью с луком и ветчиной, мясной салат, тосты по-английски и целый чайник чаю. Кинг взял только чашку кофе.

— Питер, я сломался. Я хочу сказать, перебираюсь обратно к Луэлле, — сообщил он, глядя в кофейную чашку. — Мы с ней наконец поговорили, и я согласился вернуться.

— Надеюсь, ты поступаешь правильно.

— Иду на риск.

— Хочешь и дальше работать на кухне?

— Нет, — сказал он. — Можно, я снова возьмусь за «сцены»?

— Конечно. Буду очень рад. Ты поставил Луэллу в известность?

— Она говорит, с ее стороны возражений нет.

Я продолжал заглатывать пищу, он потягивал кофе. Меня глодала зависть — найти женщину, которая так его любит — ей все равно, чем он занимается!

Покончив с едой в рекордное время, я отодвинул пустые тарелки и налил чашку чаю.

— Слушай, Кинг, — поколебавшись, заговорил я, — не хочу сбивать тебя с толку. Бог свидетель, я только выигрываю, заполучив назад популярного жеребца. Больше денег в банке. Но ты понимаешь, что Луэлла может передумать?

Огромный черный детина застыл без движения.

— По-твоему, я над этим голову не ломал? И Луэллу спрашивал.

— А она?

— Она не сказала: «Нет-нет, никогда». Она сказала, что не может знать, как будет относиться ко мне через полгода, но все равно хочет попробовать. Просто посмотреть, что получится.

— Надеюсь, получится, Кинг.

— Я тоже надеюсь.

Заплатив по счету, я купил две сигары. Много лет не курил сигар. Мы с Кингом запалили и, важно попыхивая, двинулись нежной ночью в «Питер-Плейс».

— Знаешь, — сказал Кинг, — мы ошибаемся и говорим: «Ладно, в следующий раз буду умней». Но следующего раза не бывает, правда? Я хочу сказать, ты вроде все учишься, а жизнь проходит.

— Профессионалов тут не бывает, Кинг. Мы все любители. Я имею в виду, в искусстве жизни.

— Луэлла… она говорит, что всю жизнь рассчитывала, как получить хорошее образование, как поступить в колледж, получить ученую степень, устроиться на работу, сделать карьеру. И всего этого добилась, а оказалось, этого мало. Теперь хочет жить одним нынешним днем.

— Умная леди, — заметил я.

— М-м-м… — с сомнением промычал он, — может, и умная. А потом, в смертный час, она снова скажет: «Боже, какая ужасная ошибка, в следующий раз буду умнее». Но следующего раза не будет, правда? Я хочу сказать, Питер, никто на самом деле не знает, правильно он поступает или нет.

— Будь я проклят, если знаю, — сказал я.

 

Глава 145

Прошло очень много времени с тех пор, как я ложился в постель с Дженни Толливер, и перспектив на ближайшее будущее не было видно. А после отъезда Николь Редберн на побережье я лишился и этой физической близости, которая странным образом доставляла мне столько радости.

Я играл одну-две «сцены» в неделю, чтобы — простите за выражение — не потерять форму, ибо напряженная работа притупляет страсть.

В начале июня один из жеребцов не явился на «сцену» — не такой уж редкий случай, — и я сказал Марте, что сыграю сам. Клиентку звали Мейбл. Терпеть не могу это имя.

Она пришла ко мне в спальню на третий этаж. Похожа на подросшую Сиротку Энни, в ситцевом платье с пышными оборками на юбке и кружевным воротничком. Жуткое безобразие. Однако молода и свежа. Двадцать с небольшим — прикинул я.

Она попросила диетколы, которую принесли в фигурном стакане из толстого стекла с нацепленным на край кусочком лайма. Мейбл посмотрела его на свет и восхищенно причмокнула:

— Сказка.

Когда она сбросила одежду, я остолбенел. Зрелище было не столько прекрасным, сколько фантастическим.

Вверх от пупка — гармония и изящество: маленькие груди, узкие плечи, тонкие руки. Светлая шапка кудряшек обрисовывает яйцевидную головку, спускается на длинную шею. Полное впечатление девической хрупкости.

Ниже пупка — совершенно другая женщина. Широкие ляжки, толстый живот, массивные ягодицы, тяжелые икры. При тонких детских руках — огромные, словно копыта, ноги.

Как будто фокусник-шарлатан распилил двух разных женщин, а потом сложил, перепутав половинки. И сзади, и спереди она напоминала большую золотистую тыкву.

Я разделся, она оглядела меня и сказала:

— Чудное тело.

Не слишком опытная в постели, она легко и охотно училась. Несколько раз я слышал: «Сказка» — или: «Чудо».

Она обладала силой и энергией подростка. Даже эти гигантские бедра и ягодицы, огромный зад были мускулистыми и крепкими. Как и моя бывшая жена Салли, она оказалась чувствительной к щекотке.

Мы хорошо позабавились. Когда она возбудилась, ее лицо, шея, грудь, торс начали наливаться розовым цветом. Нижняя часть тела оставалась молочно-белой, что только усиливало контраст. В общем, было на что посмотреть.

Ублажать ее пришлось довольно долго, но я в конце концов справился.

Вновь обретя дар речи, она сказала:

— Мне было хорошо.

— Мне тоже, — ответил я. Обычный для проституток обмен любезностями.

— Я в самом деле дошла?

— В самом деле. Что, раньше с тобой этого не бывало?

— Может, бывало, не знаю. А такого — никогда.

Когда мы одевались, она заметила:

— У меня есть собственная квартира. Я хорошо готовлю.

— Мейбл, — объяснил я, — нам не разрешается встречаться с клиентками на стороне. Строжайше запрещено.

— О, — разочарованно протянула она.

— Ты всегда можешь прийти сюда, — заметил я. — Спросишь меня.

— Я знаю. Но лучше бы мы… А можно, я оставлю тебе телефон? Просто на случай.

— Давай, — сказал я. — Если хочешь.

Она вытащила из сумочки маленькую записную книжку и золотой карандашик. Написала свой адрес, номер телефона и полное имя — Мейбл Хеттер.

— Не потеряй, — сказала она.

— Не потеряю, — сказал я, складывая записку и засовывая ее в жилетный карман.

— Никогда не знаешь, что может случиться, — сказала она.

 

Глава 146

Мы встретились с Оскаром Готвольдом у Марты в девять утра. Даже в такой ранний час он был бодр и вылощен, лысина и башмаки сияли.

Прихлебывая кофе и хрустя датскими хлебцами, я рассказал, как детектив Люк Футтер потребовал удвоить гонорар и выплачивать ему ежемесячно двадцать тысяч. Оскар только сочувственно покачал головой.

Затем речь повела Марта. Она рассказала, как Сидней Квинк пытался шантажировать нас в самом начале нашей деятельности, как мы обратились за помощью к Футтеру и как тот согласился. А потом включила запись.

Этот хриплый голос шел из другого мира, из других времен. Мы внимательно слушали. Когда пленка кончилась и Марта выключила магнитофон, Оскар допил кофе и, прежде чем заговорить, аккуратно промокнул губы бумажной салфеткой.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, но я так понял, что вы намереваетесь с помощью этой пленки поставить его на место. Правильно?

— Правильно, — сердито кивнула Марта. — Он не захочет огласки.

— Да? — иронически хмыкнул Готвольд. — А как вы собираетесь ее оглашать? Прокрутить в суде? По телевизору?

Мы смотрели на него.

— По моему мнению, — продолжал юрист, — разумней предать огню эту пленку вместе со всеми копиями. Она свидетельствует против вас, недвусмысленно обнаруживая попытку подкупа должностного лица. Если ваш детектив такой умный, как вы рассказываете, ему прекрасно известно, что вы никогда не посмеете предать эту запись огласке.

— Проклятье! — воскликнула Марта. — Значит, нам надо заткнуться и плясать под дудку этого засранца?

— Не обязательно, — возразил Готвольд. — Он как-нибудь обосновал свои требования об удвоении гонорара?

— Ему якобы приходится делиться с кучей народу, — пояснил я. — Будто бы львиная доля уходит высшим чинам, а несчастному Футтеру остаются одни только крохи. Он хочет представить дело так, что есть какая-то крупная организация, где он, бедный, — последний курьер на побегушках.

— Может быть, так оно и есть, — задумчиво проговорил адвокат, — а может, и нет. В любом случае это проблема не юридическая, а силовая. Советую вам обратиться к Каннису и Гелеско.

— В самом деле? — спросил я.

Готвольд испытующе посмотрел на меня:

— Что вас не устраивает?

— Мне просто не хочется признавать, что мы столкнулись с неразрешимой задачей и бежим к ним за помощью.

— Безусловно, — поддержала меня Марта.

— Весьма понятная и естественная реакция, — согласился адвокат. — Но вспомните, что Каннис и Гелеско вложили в «Питер-Плейс» солидный капитал. В любом случае угроза вашему предприятию затрагивает их интересы. К тому же они — согласитесь — весьма, гм, квалифицированные специалисты в таких делах. Настоятельно советую изложить дело им.

Он взглянул на часы, поднялся, прихватил свою черную мягкую шляпу с ленточкой и серые замшевые перчатки.

— Мне надо бежать. Пожалуйста, все обдумайте. Ваши партнеры — опытные бизнесмены. Глупо не использовать их профессиональные способности.

— Мы подумаем, — сказала Марта.

— Подумайте, — сказал он. — Или соглашайтесь с требованиями Футтера. Другого решения предложить не могу.

 

Глава 147

На встрече с Готвольдом Марта была в махровом халате и тапочках.

— Сейчас приму душ, оденусь и поеду в клуб, — сказала она. — Подожди, пойдем вместе. Там есть еще кофе, если хочешь.

Она скрылась в ванной, а я отнес посуду на кухню, потом пришел к ней и сел на опущенную крышку унитаза.

— Ну, что ты думаешь? — прокричал я сквозь шум воды.

— Придется идти к ним, — прокричала она в ответ. — Даже думать противно.

— Мне тоже.

Больше мы не сказали ни слова, пока она не вышла из-под душа. Схватила полотенце, начала растираться.

— Я становлюсь жирной, как свинья. Вот потрогай.

Я встал, взял другое полотенце, начал вытирать ее широкие плечи и спину.

— Оскар прав, — снова заговорила Марта. — Это силовая проблема. Каннис и Гелеско справятся с ней гораздо лучше нас.

— Согласен, — сказал я, энергично работая полотенцем. — Но взамен потребуют права голоса и начнут учить нас вести дела.

— С них станется, — согласилась она.

Мы перешли в спальню. Она натягивала колготки, а я, присев на край кровати, закурил сигарету.

— Не хотелось бы мне сделать их своими врагами, — признался я.

— Все зависит от Октавия Цезаря.

Она держала в руках два платья.

— Розовое или черное?

— Черное. Розовое — это для девочки.

— Пока Цезарь не скажет своего слова, — продолжала она, — они ведут себя как котята.

Я минуту подумал, потом решился:

— Марта, помнишь, я месяц назад рассказывал, что встречался с Октавием Цезарем?

— Конечно, помню. Обсуждал, как создать сеть.

— Правильно. Только я тебе не сказал, что, когда выходил из офиса, туда вошел твой друг, Уилсон Боукер.

В этот момент Марта красила губы. И вдруг остановилась. Повернулась ко мне. Глаза ее расширились.

— Уилсон? Ты уверен?

— Абсолютно. А с ним был маленький типчик в котелке и с сигарой.

— Мак-Маннис, — уныло пробормотала она. — Менеджер его избирательной кампании. Они вошли в офис к Цезарю?

— Никаких сомнений.

— Вот сукин сын! Только этого мне не хватало.

Она повернулась к зеркалу, попыталась закончить макияж. Но не смогла.

— Вряд ли Цезарь тебя упомянет, — попробовал успокоить я. — Он не тот человек, чтобы распространяться о своем бизнесе. И будь я проклят, если Боукер хоть с кем-нибудь заговорит о тебе.

— Знаю, знаю, — сказала она. — Но мне очень не нравится, что эти двое сходятся вместе. Питер, речь идет о многом. Если Уилсон водворится в Олбани, он через четыре года или через восемь лет может сделать рывок на самый верх. О чем и мечтает его жена.

— Президент Боукер? А вдруг он назначит тебя государственным секретарем?

— Заткнись! — злобно прикрикнула она, и я больше не стал шутить на эту тему.

Я приехал в своем «датсуне», и когда Марта тщательно заперла дверь на два замка и мы вышли на улицу, обнаружил штрафную квитанцию, аккуратно засунутую под стрелку «дворника».

— Отошли ее Октавию Цезарю, — посоветовала Марта. — Он все может уладить.

Мы ехали в плотном потоке транспорта по Пятой авеню, и Марта еще раз спросила:

— Ты уверен, что видел Уилсона?

Я кивнул.

— Наверно, зря я тебе рассказал.

— Нет, не зря.

— Хочешь спросить его об этом?

— Уилсона? Господи, что ты! Пришлось бы объяснять, откуда я знаю старика.

— «О, какую паутину мы плетем…»

— Перестань нести дерьмо, — сказала она, — и следи за светофором.

 

Глава 148

Я поставил «датсун» перед входом в «Питер-Плейс» и велел привратнику — зачисленному в штат под именем Годзилла — присматривать на ним. Марта ушла к себе в офис принимать заявки на завтраки, обеды и «сцены».

Я погрузился в привычную утреннюю рутину: обошел бар, кухню, столовую, спальни, проверяя, на месте ли сотрудники и все ли готово к открытию.

Явился Янси Барнет принимать гостей в первую смену. Костюм-тройка из мягкой серой фланели, рубашка в полоску с белым виндзорским воротничком, сочного цвета галстук. В петлице гвоздичка.

— Очень впечатляет, — одобрительно кивнул я. — По какому случаю?

— Кажется, я влюблен, — сообщил он.

— И кто этот счастливец? — спросил я, а он засмеялся. — Янс, мне надо везти Кларе Хоффхаймер ее долю награбленного, вернусь через час. Держите оборону.

Идея Клары пополнять поток жеребцов из рядов вооруженных сил, привлекая военнослужащих, находящихся в увольнении или закончивших срок службы, работала прекрасно. Удивитесь ли вы, узнав, что мы заполучили также нескольких нью-йоркских полисменов и одного служащего ФБР?

В то утро на Кларе висело жемчужное ожерелье в три ряда, и не подделка. Жемчуг, по-моему, искусственно выращенный, отличного качества. Я заметил и новое кольцо с топазом, весьма смахивающее на кастет.

Я смотрел, как она тщательно пересчитывает деньги.

— Все тут?

— Все правильно, — кивнула она, не потрудившись добавить «спасибо».

— У вас такой цветущий вид, Клара, — небрежно заметил я. — Дела идут?

— Лучше некуда.

— Оно и видно.

Она похотливо ухмыльнулась.

Была она такой же мясистой, как Марта, только вульгарней — настораживающе опасный хищник. Интересно, как умеряет ее прожорливость Октавий Цезарь? Потом я подумал, что, возможно, именно это и привлекает его.

Она вышла из-за стола и пристроилась пышной задницей на ручке моего кресла. Обвила рукой мою шею.

— Мне нравится работать с вами, Питер, — произнесла она хрипловатым гортанным голосом. — У нас много общего.

Не самая приятная новость, услышанная мною в то утро.

— И мне нравится работать с вами, Клара, — соврал я. — Это выгодно нам обоим.

— Может быть, запереть дверь в контору? — предложила она, хихикнув.

В моем воображении возникла чудовищная картина: разложенная на столе, она катается по карандашам, обрывкам скотча и скрепкам, а сверху я, стонущий и пыхтящий.

Но останавливало меня не это. Я не собирался губить будущее «Питер-Плейс», наставляя рога Октавию Цезарю. Я лихорадочно соображал и наконец заговорил с горечью и печалью:

— Клара, как бы мне хотелось сойтись с вами ближе! Но мы с Солом были такими друзьями… Когда я только думаю о нас с вами… вижу Сола, издалека с укором взирающего на меня. А если я и в самом деле предам его… Понимаете? Я просто не могу сделать это в память о Соле.

Еще несколько фраз в том же духе, и она встала, вернулась за стол, мне показалось, что глаза ее наполнились слезами.

— Питер, — сказала она, всхлипнув. — Я хочу, чтоб вы знали — я все понимаю. И уважаю вас.

Это было одно из лучших моих представлений.

 

Глава 149

В «Масленичном зале» горела только одна лампа в углу. В центре за карточным столом сидели Каннис, Гелеско, Марта и я. Толстый слой сигарного дыма клубился в полумраке, словно туман.

Я объяснил двум балбесам, что детектив Люк Футтер затребовал на смазку двадцать тысяч в месяц.

— Если мы хотим работать дальше, — присовокупила Марта.

— Хрен поганый! — выразительно сказал Гелеско.

— Это все жадность, — добавил Каннис, осуждающе качая головой. — Если я чего-то не выношу, так именно жадных парней. Я хочу сказать, у нас тут все идет хорошо, и он работал неплохо. А теперь почуял деньги и хочет все больше, больше и больше.

— Он говорит, это не для него, — пояснил я. — Утверждает, что деньги приходится раздавать. Клянется, что большая часть уходит наверх.

— Говорит, — с отвращением повторил Гелеско. — Утверждает. Клянется. Какой черт может знать? А если он все кладет себе в карман? Я думаю, лучше прощупать этого парня.

— Угу, — буркнул Каннис и обратился к партнеру: — На него можно Лу напустить. Он настоящий дипломат.

— Ага, — согласился партнер. — Давай так и сделаем. Посмотрим, куда идут деньги. Давно надо было этим заняться.

Не послушав моего совета, Марта настояла на своем и принесла магнитофон с записью нашей беседы с Футтером, который соглашался за деньги позаботиться о Сиднее Квинке. Теперь она рассказала Каннису и Гелеско, как Сидней Квинк пытался шантажировать нас, как мы обратились за помощью к детективу и как тот согласился.

А потом включила запись. Дребезжащие голоса эхом разносились по темной дымной комнате. Все мы внимательно слушали, пока пленка не кончилась.

— А потом этот Квинк просто исчез? — спросил Каннис.

— Больше мы о нем ничего не слышали.

— Удит сейчас где-нибудь рыбку, — сказал Каннис.

— А может, цементирует скоростное шоссе, — возразил Гелеско, и оба они засмеялись.

— Дело в том, — торопливо вмешался я, — что мы не можем прищучить Футтера этой пленкой. По мнению Оскара Готвольда, если предать ее огласке, нам же будет хуже. Я хочу сказать, мы предлагали взятку должностному лицу за устранение человека.

— Угу, — понял Каннис, — вы посадили его в лужу и сами шлепнулись рядом.

— Слушайте, — вступил Гелеско, — сдирать с кошки шкуру можно по-разному. Ну, например… Этот коп говорит, что раздает деньги начальству — так? Вполне возможно. Беспокоили нас до сих пор только раз — во время обыска, и он нам вовремя стукнул. Но ихним шишкам проблемы ни к чему. Будьте уверены. Им не нужны заголовки на первой странице «Пост». Поэтому держат надежного посредника, вроде курьера. Теперь послушают эту пленку и скажут: «Мы думали, это умный парень, а он просто-напросто долбаный идиот — взял и подставился. Пускай идет на все четыре стороны».

— Точно, Майк, — восхитился Каннис, — отлично придумано. Пошлем Лу выяснить, кому Футтер платит. Потом прокрутим им пленку, чтоб сделали выводы.

— Правильно, Тони, — сказал Гелеско. — И мы рук не замараем. Слушайте, — повернулся он к нам с Мартой, — вы сразу к нам обращайтесь. Я хочу сказать, мы с Тони знаем кучу народу. У нас полно друзей, которые нам обязаны. Как только вляпаетесь во что-нибудь такое, тут же дайте нам знать. Будем работать вместе, плечом к плечу, ребята. А, Тони?

— Конечно, — сказал Каннис.

 

Глава 150

Я мучительно раздумывал, как вернуть Дженни Толливер, не жертвуя семьюдесятью пятью тысячами в год и двадцатью шестью процентами с прибыли. И в конце концов пришел к великолепному, на мой взгляд, решению.

Я буду по-прежнему работать в «Питер-Плейс», но ограничу свои обязанности исключительно баром, столовой и общественными мероприятиями. Не рассылаю жеребцов. И сам не играю «сцен».

В сущности, я становлюсь ресторатором. А Марта с Янсом возьмут на себя мои обязанности по руководству жеребцами.

Все моральные принципы Дженни будут учтены. Как если бы я стал метрдотелем. Метрдотель не несет ответственности за то, чем занимаются его боссы, выйдя из столовой, правда?

Другой толкнувшей меня на это решение причиной стала встреча с Каннисом и Гелеско. Я испытывал кошмарное ощущение человека, с головой затянутого в трясину. Рассуждать как ни в чем не бывало о смазке начальства, о врагах, закатанных в полотно скоростного шоссе… У меня поджилки тряслись от таких разговоров.

Я уже говорил, что физическое насилие не по мне. Я с удовольствием переложил бы незаконную часть наших операций на тех, кто покрепче. Марта сама говорит, что я мягкий.

Наконец я запланировал встречу с Дженни примерно на середину июля, чтоб за обедом ознакомить ее с моим решением. А потом попрошу выйти за меня замуж. Да, все так и будет.

Я разрабатывал режиссерскую экспозицию этого вечера, словно постановку «Стеклянного зверинца». Я заказал столик в «Ла Фоли». Я послал ей в офис цветы. Я купил обручальное кольцо. С небольшим камушком, но элегантное.

Я оделся с особой тщательностью, выбрав белый смокинг с черными брюками и широким кушаком винного цвета. Меня несли крылья мечты и «холстон» модели Z-14.

Но, подхватив Дженни у ее дома, я сразу понял, что изысканный вечер высокого класса не состоится. На ней была мужская рубашка с закатанными рукавами, широченные хлопковые штаны и сандалии.

Расстроил меня даже не костюм, а весь ее вид. Волосы прядями свисают на плечи. На лице никаких следов макияжа, и похоже, что она не спала сорок восемь часов. А может, и плакала: под глазами залегли черные круги.

— Случилось что-нибудь? — спросил я, когда она села в машину.

Она не ответила.

— Я заказал столик в «Ла Фоли». С тобой все в порядке?

— Прости, — сказала она, — ничего не получится. Я хотела тебе позвонить, а потом решила, что это нечестно. Мне надо сказать тебе прямо в глаза.

— Что сказать?

— Давай немножко проедем. По парку. Или все равно куда.

И я направил машину к въезду в Центральный парк с Семьдесят второй улицы.

— Мне тоже надо сказать тебе кое-что важное.

— Нет, Питер. Сначала послушай меня. Я собираюсь замуж за Артура.

Я не нажал на тормоза, не газанул, но руки мои так крепко стиснули руль, что локти пронзила боль.

— За Артура? Но почему?

— Он прекрасный, достойный человек.

— Я знаю, но — Артур! Я хочу сказать, он славный, и добрый, и прочее, только бабки у него не водятся. Не такой человек тебе нужен.

— Он абсолютно точно предсказал, что ты мне скажешь, — спокойно заметила она. — Он знает себя так же хорошо, как ты его знаешь. Он сказал, что любит меня и будет много работать, чтоб брак наш вышел удачным, и я ему верю.

Я застонал:

— Дженни, за полгода ты с ним умрешь от тоски.

— Не думаю. Мы регулярно встречаемся уже год, а он мне еще не наскучил. Нам хорошо вместе. Нам вовсе не надо придумывать себе развлечения или занятия или куда-то идти. Нам просто нравится быть рядом.

Мы сделали большой круг по дорожкам парка: на юг от Вест-Сайда до Пятьдесят девятой улицы, на восток, потом свернули на север. Я ехал достаточно медленно, чтобы следить за светофорами. Я тянул время.

— Послушай, прежде чем ты окончательно решишь…

— Я уже все решила.

— Позволь мне сказать то, что я хотел…

И я изложил свой план отказа от руководства жеребцами и от «сцен».

— Никаких спальных дел, — скулил я, — честно, Дженни. Вот…

Держа руль одной рукой, я полез в карман, вытащил маленькую бархатную коробочку, сунул ей:

— Возьми!

Но она не взяла.

— Это обручальное кольцо, — бормотал я. — Я хочу жениться на тебе, знаю, ты любишь меня. Знаю! И если оставляю работу, которая тебе не по душе, почему…

Тогда она заплакала, отвернувшись, чтобы я не видел ее слез. Но я слышал тихие всхлипы.

— Ты не сделаешь этого, — чуть слышно проговорила она. — Не сможешь.

— Да о чем ты? — рассердился я. — Могу выйти из дела в любой момент, когда захочу. Только глупо терять вложенный капитал. Но я не буду иметь абсолютно ничего общего с постельными делами.

— Ты снова вернешься к ним, — сморкаясь, сказала она. — Я знаю. Через месяц, через полгода, год… ты снова возьмешься за старое.

— Чтоб мне провалиться! — завопил я и принялся ее убеждать. Но не смог.

Говорить больше было не о чем. Мы завершили поездку в молчании. Я привез ее назад к дому.

— Желаю счастья тебе и Артуру, — официальным тоном произнес я, глядя куда-то вперед и вверх, на окно над подъездом.

Дженни вдруг прижалась ко мне и поцеловала в щеку.

— Ты прав, Питер, — сказала она. — Я люблю тебя. Но есть кое-что поважнее.

И ушла.

Я нажал на газ, мотор взревел, и машина помчалась по улице.

— Ублюдок трахнутый! — рявкнул я в свой адрес.

«Датсун» я бросил у подъезда «Питер-Плейс». Мне было все равно, наклеют ли мне сто квитанций, или уволокут эту чертову штуку прочь.

Я ввалился в клуб. Янси Барнет окинул меня бесстрастным взглядом.

— Рановато вернулись.

Я ринулся в офис, хлопнув дверью, упал в кресло, откинулся, задрал ноги на стол. Вытащил из кармана бархатную коробочку, открыл, посмотрел на кольцо и швырнул его в стену. Пропади все пропадом!

Вошел Янс с графином коньяку.

— Вот, — сказал он, — похоже, вы в этом нуждаетесь.

— Спасибо, — с признательностью ответил я. — В самом деле нуждаюсь.

Двумя глотками осушил бокал, перевел дух.

— Лучше? — спросил Янс.

— Не особенно. Как сегодня дела?

— Прекрасно. Прямо сейчас идут шесть «сцен». До полуночи запланировано еще пять.

— Жеребцы все на месте?

— Явились точно по расписанию.

— Черт возьми! — воскликнул я.

Он сочувственно улыбнулся и вышел. Я минутку подумал, потом кинулся искать свой жилет. Сложенная записка все еще лежала в кармане: Мейбл Хеттер, телефон и адрес. Юная леди, похожая на тыкву.

Она сняла трубку после второго гудка.

— Привет! — весело сказал я. — Это Питер из…

— Я поняла, — сказала она. — Просто сказка! Давай прямо сейчас.

 

Глава 151

Я хорошо помню это раннее утро 24 июля. Спустившись вниз в халате и тапочках, я увидел на кухне нежелательную компанию, понес свой кофе в «Зал грез» и устроился там за маленьким столиком.

Но Антони Каннис и Михаэль Гелеско с серьезными лицами вошли следом. Каннис шлепнул на столик утренний выпуск «Дейли ньюс».

— Четвертая страница, — сказал он.

Я взглянул на него и развернул газету на четвертой странице. Гелеско указывал, я следил за его жирным пальцем, пока не дошел до маленькой заметки:

«САМОУБИЙСТВО ДЕТЕКТИВА.

Тело детектива первого разряда Люка Футтера, ветерана, прослужившего в нью-йоркском полицейском департаменте двадцать лет, обнаружено прошлой ночью на переднем сиденье его собственного автомобиля, припаркованного возле Одиннадцатой авеню и Пятьдесят четвертой улицы. Рядом найден табельный пистолет детектива с одним стреляным патроном. После вскрытия и экспертизы вынесен вердикт о самоубийстве. Компетентные лица заявляют, что в последнее время детектив находился в состоянии депрессии, вызванном, вероятно, личными проблемами».

Я прочел сообщение дважды, потом медленно поднял глаза на Канниса и Гелеско:

— Какой ужас.

— Конечно, ужас, — кивнул Гелеско.

— Никогда не думал, что он способен на самоубийство, — размышлял я вслух.

— В газете сказано, — пояснил Каннис, — находился в состоянии депрессии.

— Ага, — добавил Гелеско, — вызванном, вероятно, личными проблемами. Эй, как насчет кофе? Два черных.

Я пошел на кухню попросить официанта принести кофе. Сам бы я не донес — руки дрожали.

Мы молчали, пока не вышел официант. Бандиты уселись, вздохнули, откинулись на спинки стульев.

— Мы послали своего парня пощупать этого Футтера, — сказал Каннис. — Он и правда делился, но не так щедро, как говорил. Сливки снимал — будь здоров.

— Жадность, — заметил Гелеско.

— Десятку сразу клал в карман, — добавил Каннис. — Как тебе это нравится?

Гелеско вытащил из кармана кассету и пустил ее через стол ко мне.

— Вот Мартина пленка. Она нам и не понадобилась.

— Опередил нас парень — пустил себе пулю в лоб, — посочувствовал Каннис. — Можешь представить?

— Ну и что теперь будет? — нервно спросил я.

— Мы тут с парнями потолковали, — сообщил Гелеско, — договорились по двенадцать пятьсот. Все полегче, чем двадцать, правда?

— И теперь, — добавил Каннис, — мы с Майком будем сами улаживать эти дела. О’кей, Питер?

— Спасибо, — от души поблагодарил я. — Не возражаю.

— Берем на себя протекцию, — пообещал Гелеско, — и прочие сложные проблемы, ну, там, трудовые конфликты, охрану… К чему вам обо всем хлопотать? А кофе хороший.

Они отодвинули кофейные чашки, встали и замерли на месте, пристально глядя на меня.

— Ты ходил к мистеру Цезарю, — сказал Антони Каннис, — жаловался, что мы с Майком крутимся в баре, а ведь мы хотели только дом друзьям показать.

— Я…

— Ничего, все в порядке, — сказал Гелеско. — Мы с Тони не обиделись, правда, Тони?

— Ну да.

— Но временами, — продолжал Гелеско, — нам кажется, что ты нас не уважаешь.

— Каждому хочется, чтоб его уважали, — с достоинством заметил Каннис. — Мы уважаем мистера Цезаря… Он достоин уважения.

— И мы считаем, ты мог бы немножко уважать нас, — добавил Гелеско. — Мы ведь партнеры, правда?

— Тогда… — резюмировал Каннис, — ты нас уважаешь, мы тебя уважаем.

— Абсолютно согласен, — сказал я так храбро, как только мог.

— Хороший парень, — сказал Гелеско и ущипнул меня за щеку.

Мне было больно.

 

Глава 152

В тот вечер, когда Дженни Толливер сообщила мне о своем намерении выйти замуж за Артура Эндерса, я помчался к Мейбл Хеттер и излил все свое разочарование и злобу на дубовую двуспальную кровать в ее спальне.

— Чудо! — счастливо сказала она.

Еще до полуночи я вернулся в «Питер-Плейс», но в благодарность за щедрое гостеприимство Мейбл согласился прийти к ней пообедать в следующую пятницу. Настоял, что сам принесу вино: бутылку шабли и «Поммар» 1978 года.

Обитала Мейбл в одном из похожих на линейные корабли многоквартирных домов на Западной Пятьдесят седьмой улице, в фасады которых, украшенные известняковыми гаргульями и загогулинами, семьдесят пять лет въедалась городская грязь и копоть. Там были открытые лифты-клетки и ванны, хромающие на все четыре ноги, готовые дать течь в любую минуту.

Поразительная старая постройка, изначально предназначавшаяся под студии художников. Паркет в гостиной и кафельный пол в ванной. Потолки в двенадцать футов высотой, ореховые панели на стенах. Раздвижные двери с бронзовыми ручками и замками. Подоконники, как водится, обтянуты бархатом.

В квартире Мейбл была одна спальня, и платила она за нее тысячу двести пятьдесят в месяц. Такие вот денежки, ясно? А поскольку она не работала, я понял, что текут они от папы и мамы из Канзаса. Папа, по ее словам, — владелец каких-то там силосных ям или башен, или чего-то в этом роде.

Она обставила квартиру в стиле Армии спасения — огромные кресла и кушетки, почти столь же древние, как сам дом. Множество ситцевых и кретоновых покрывал. Несколько хороших старинных безделушек, но в основном — хлам. Много живых красивых цветов. Поцарапанное пианино. Единственный кондиционер в окне спальни.

Она отрекомендовалась хорошей поварихой, но мне казалось, ее таланты ограничиваются пирогами и салатом из шпината. Заглянув на кухню, я понял, что к еде она относится серьезно.

Кухня была почти такой же большой, как в «Питер-Плейс», и на верхней полке стояло столько горшков и кастрюль, что хватило бы на весь Южный Бронкс. Двойная раковина, длинный стол, отдельная стойка для резки мяса, холодильник и морозильник, мощная газовая плита, микроволновка.

— Я просто люблю готовить, — сказала она.

— Я просто люблю поесть, — сказал я, демонстрируя одну из лучших своих гримас в духе Граучо Маркса. Но она не откликнулась на шутку.

На обед были поданы половинки авокадо, фаршированные крупными ломтями крабового мяса и кусочками жареного миндаля. Салат — смесь китайской капусты и водяного кресса с грибами и чуточкой цикория. Необыкновенного вкуса соус. Фисташковый, что ли.

Но главное блюдо — медальоны из телятины, нарезанной тоненькими, как бумага, кусочками, тушенной с луком-шалотом в масле и марсале. Стручки свежей зеленой фасоли подавались холодными с круглешками канадского бекона. На блюде вперемешку лежали простые и сладкие картофелины не крупнее шариков для детской игры, сваренные, а потом обжаренные до хруста.

Хлеб Мейбл пекла сама, он был похож на французские булочки, намазанные сладким маслом.

На десерт — греховно искусительное шоколадное мороженое, сбрызнутое ликером «Калуа», осыпанное крошками горького шоколада, увенчанное шапкой свежевзбитых сливок.

Памятный обед. Одно плохо: в пещероподобной комнате стояла такая дьявольская жара, что мне чуть не стало дурно. Большие окна были распахнуты настежь, но снаружи вливались волны летнего зноя, и мне казалось, будто я обедаю в сауне.

В конце концов я уговорил Мейбл послать пирожные к черту, лишь бы не включать духовку. Сначала мы прикончили охлажденное шабли, потом стали бросать в «Поммар» кубики льда, что было истинным варварством по отношению к благородному вину.

Поэтому я был страшно рад, что обед закончился и можно подняться, отклеив зад от стула. Я помог Мейбл убрать со стола и, пока она выбрасывала остатки еды и мыла тарелки, вернулся в гостиную.

Думал я лишь об одном: когда можно, не нарушая приличий, затащить ее в спальню. Не потому, что меня пожирала страсть, а потому, что в спальне был кондиционер. А пока я расхаживал по комнате, размахивая руками и вертя шеей в мокром воротничке.

Пианино было старым и исцарапанным, но когда я взял несколько мягких аккордов, оно зазвучало прекрасно. Возле него стояла открытая этажерка, набитая нотами. Приглядевшись, я обнаружил едва ли не все произведения Виктора Херберта, Джорджа М. Кохана, Рудольфа Фримла, Зигмунда Ромберга и Джерома Керна.

— Зачем тебе все это? — спросил я вошедшую Мейбл.

— Я приехала в Нью-Йорк учиться пению, — объяснила она. — На профессиональной сцене пока не выступаю, а пою в одном сказочном любительском ансамбле, что исполняет арии из оперетт. Мы даем бесплатные концерты в церквях, частных лечебницах, в школах, в больницах и всяких таких местах. Такое удовольствие, просто чудо!

— Представляю, — без особого интереса бросил я. — Мейбл, ничего, если я сниму пиджак?

Не дожидаясь разрешения, я скинул пиджак, ослабил галстук, расстегнул воротничок и манжеты.

— Не знаю, как ты живешь тут без кондиционера, — буркнул я.

— А я обычно хожу голая, — хихикнула она. — Дурацкая привычка.

— Хотелось бы посмотреть, — ответил я чисто автоматически, как сделал бы на моем месте любой мужчина.

Я и не ожидал, что она мгновенно сбросит одежду, расшвыряв в разные стороны платье, лифчик, трусики и туфли. Потом уперлась руками в бедра, склонила головку и послала мне дурацкую улыбку.

— Так лучше?

Широкие окна раскрыты, жалюзи подняты, занавеси откинуты. Напротив, на Пятьдесят седьмой улице — огромный офис. Света в нем не было, но если бы даже там собралась толпа парней с биноклями, ей было бы все равно.

— Хочешь, спою тебе что-нибудь? — с надеждой спросила она.

— Конечно, — мужественно ответил я. — Приятно будет послушать.

Я присел на край кушетки, не желая пятнать обивку мокрым от пота задом. Она принялась листать ноты, потом сказала:

— Вот это мне нравится.

Села за пианино, проиграла вступление. Я смотрел, как качается на гибкой шее яйцевидная головка с шапкой светлых кудряшек. Узкие плечи, тонкие руки, изящная талия. И чудовищные ягодицы, свисающие с круглого табурета, словно тесто.

Она запела «О, сладкая тайна жизни».

Не скажу, что певицей она была никудышной, нет. Просто слабенькое сопрано, такой комнатный голос, недостаточно сильный даже для домашнего концерта. Ее учителю можно было предъявить обвинение в получении денег под ложным предлогом.

— Как мило, — заметил я.

Будучи джентльменом, я должен был это сказать, но сам себе подписал приговор. Пришлось сидеть, потеть и выслушать целый концерт, включавший «Славное имя Мэри», «Любовный клич индейца», «Одиночество» и «Милый, вернись ко мне».

Выступление завершилось исполнением «Зачем родилась я на свет», что окончательно испортило мне настроение.

Когда она повернулась ко мне, лицо ее блестело от пота.

— Пошли в спальню, остынем.

— А я уж не чаял дождаться, — с облегчением вздохнул я.

Как бы компенсируя пекло гостиной, кондиционер в спальне задувал так, что меня чуть не размазало по стенке. Но я не стал привередничать.

Мы вместе приняли душ, стоя в дурацкой ванне, по очереди обливаясь струей из трубки, кое-как натянутой на кран. Потом улеглись в постель, и я расплатился за обед.

Это не было скучной данью вежливости. Она была молодой, полной желания и очень голосистой. Я не имел ничего против «сказки», «чуда» и «блеска», я даже мог вынести крики, стоны, визги и вой. Но, по-моему, дело зашло слишком далеко, когда, отвалившись, она настояла на хоровом исполнении «Не могу его разлюбить».

Часа в два я проснулся от зверского голода — хоть крошку еды, хоть глоток вина, хоть что-нибудь. Тихонько выбравшись из постели, я голышом затрусил на кухню. Волна жара пахнула в лицо.

Я обыскал холодильник и в конце концов нашел в морозильнике чашку с тем, что уцелело от десерта: шоколадное мороженое, «Калуа», крошки, взбитые сливки. Стоя у кухонного стола, я подъел все дочиста.

Подобно большинству людей, я долго верил в старую избитую истину, что путь к сердцу мужчины лежит через его уд. Теперь начинал думать, что на самом деле — через желудок. Может, и правда?

 

Глава 153

Я не был приглашен на свадьбу. Все правильно. Вполне понятно, что Дженни и Артур сочли мое присутствие неуместным. И все же…

Кинг Хейес ходил и все мне рассказал. Что невеста была совершенной красавицей, а жених выглядел как ободранный кролик. Что они устроили скромный прием у «Блотто», а оттуда новобрачные отправились прямо на работу.

Премьера пьесы Артура состоялась в самом начале августа. Единственная рецензия появилась в «Таймс», и я ее прочел. В ней говорилось, что «Солнце на закате» — топорно сработанная, местами излишне сентиментальная пьеса, однако автор был назван безусловно талантливым и многообещающим.

Артур не забыл прислать мне два билета в ложу. Я пригласил Мейбл Хеттер, но она была занята в шоу «Дети в игрушечной стране» в Рокленд-Стейт и пойти не смогла. Я отправился смотреть «Солнце на закате» один. Я шел в театр впервые за последние два года и получил до боли острое впечатление.

Сама пьеса явилась для меня откровением. Она полностью отличалась от того, что писал Артур, когда мы жили в одной квартире. Она говорила теперь о высоких и сильных чувствах, больше уместных в опере.

Рецензент «Таймс» был прав: неуклюжая композиция, чересчур слащавые эпизоды, но пьеса захватывала вас целиком.

Главный герой — парень из деревушки в Небраске, который работает на ферме, но начинает тяготиться серой монотонной жизнью в этом забытом Богом месте. Он хочет увидеть мир и испытать себя. Покинув дом и скитаясь по свету, встречает любовь, сражается на войне, получает богатство, впадает в нищету, сталкивается с предательством, предает сам, добивается триумфа и терпит поражение.

Наконец он возвращается домой. Зрители (в том числе и я) надеются на привычный хеппи-энд: герой должен понять, что все, чего он искал, можно найти у себя в деревушке в штате Небраска — мол, «в гостях хорошо, а дома лучше». Однако парня ждет последнее тяжкое разочарование.

Вернувшись из странствий, он видит, что дома нисколько не лучше, чем в гостях. В его деревушке все так же плохо, как и в большом мире. В драматической заключительной сцене он отказывается от поисков своего Грааля и признает, что жизнь в конце концов разбивает все наши мечты и надежды.

Спектакль оказался необычайно волнующим, значит, пьеса была хорошей. Меня не только потрясла глубина прозрения Артура и его талант, мне страстно захотелось сыграть главного героя, эту сложнейшую роль, которая допускала десятки тончайших интерпретаций.

Несколько лет назад Сол Хоффхаймер предсказывал, что если я сдамся и откажусь от борьбы за место на театральных подмостках, то всю оставшуюся жизнь буду обречен гадать, чего мог бы добиться. Так оно и вышло.

Я твердил себе, что у меня хорошая работа, машина, великолепный гардероб, партнерша в постели — по совместительству прекрасная кухарка, — блестящее будущее. Откуда ж такая тоска, спрашивал я себя — и не находил ответа.

Я знал только то, что весна моя миновала, впереди холодная осень и никаких счастливых сюрпризов.

 

Глава 154

Несколькими неделями раньше ко мне в офис притащился Сет Хокинс в таком виде, словно по нему проехал паровой каток. Руки дрожат, правая нога непроизвольно подергивается, глаза дикие, как будто перед ними стоит нечто невообразимо ужасное.

— Боже, что с тобой? — встревоженно спросил я.

Он застонал и поведал печальную историю.

Клиентке его было тридцать с небольшим. Звали ее Сибил. Высокая, широкоплечая, с тонкой талией и узкими бедрами. Когда она разделась, Сет сразу понял, что леди питает склонность к физическим упражнениям. Возможно, к поднятию тяжестей.

— Пи-и-итер, — уныло тянул он, — у нее даже соски мускулистые.

Клиентка продемонстрировала Сету бицепсы и трицепсы. Потом предложила помериться силами в армрестлинге и выиграла.

— Чуть руку мне не сломала, — скулил Сет.

Дальше, по его словам, было хуже. Настояв на проведении раунда индейской борьбы, Сибил поставила Сета вверх ногами и связала его в морской узел. Эта новая победа вдохновила ее и, прежде чем он смог вымолвить слово протеста, схватила его за руку и за ногу и после нескольких пробных попыток толкнула над своей головой, словно штангу.

В постели акробатика продолжалась.

— У меня все болит, — жаловался Сет. — Она мне ноги согнула в дугу. Но самое худшее, что на прощанье пожала мне руку, аж пальцы хрустнули, и говорит: «До скорого свидания». Пи-и-итер, — взмолился он, — не посылай ее больше ко мне. Пожалуйста…

Я пообещал, что не пошлю, и заказал коньяк из бара, чтоб привести его нервы в порядок.

Сибил вновь появилась где-то в середине августа. Но не ради «сцены». Марта вошла ко мне в офис и сказала:

— Там в баре женщина, член клуба. Хочет поговорить с кем-нибудь из руководства.

— А ты не можешь? — спросил я.

— Никак не могу понять, чего она хочет, — смущенно призналась она.

Я посмотрел на нее. Мы с Янсом заметили, что Марта неважно выглядит в последнее время. Казалось, в ней угасла последняя искра жизни. Всегда хорошо одетая и ухоженная, она стала неряшливой, могла прийти в платье, усеянном пятнами, в порванных чулках. Под рыжими прядями волос зияла широкая полоса незакрашенной седины.

— С тобой все в порядке, Марта? — спросил я. — Не вижу былого веселья.

Она с трудом выдавила тусклую улыбку.

— Пытаюсь выжить.

— Все те же проблемы? Будущий губернатор?

Она кивнула.

— Бросай-ка все это, моя дорогая, — посоветовал я.

— Как? — спросила она, и я не смог ответить.

— Ну, ладно, — вздохнул я. — Так что там за женщина в баре. Как ее зовут?

— Сибил Хедли.

— Сибил? — вскричал я. — О Боже!

— Ты ее знаешь?

— Никогда не видел, но она чуть не убила Сета Хокинса. Она пришла на «сцену»?

— Не думаю.

— Слава Богу. Я должен жить, чтобы играть на скрипке.

Все присутствовавшие в «Зале грез» женщины сидели парами или компаниями. И только одна в одиночестве — крепкая, спортивного вида особа с длинными песочного цвета волосами, падающими на плечи, в больших солнечных очках с желтоватыми стеклами. Перед ней стоял бокал диетколы.

— Мисс Хедли?

— Да. А вы кто?

— Питер Скуро.

— Босс?

— Один из боссов, — уточнил я, осмелившись улыбнуться. — Чем могу служить?

— Сядьте для начала.

Я сел.

Мы смотрели друг на друга. Я видел перед собой только приятную молодую женщину в сарафане с длинными голыми ногами и мог оценить ее чудесную кожу, блестящую и гладкую, как сливочная ириска.

— У вас дивный загар, — заметил я.

— Бросьте нести дерьмо, — сердито отрезала она.

Порывшись в маленькой сумочке из змеиной кожи, она вытащила визитную карточку и швырнула ее мне через стол. Сибил Хедли. Сотрудник издательства. Журнал «Безумный шляпник».

— Знаете, что такое «Безумный шляпник»? — спросила она.

— Да, знаю.

— Читаете?

— Иногда, — дипломатично ответил я.

— Мы специализируемся на журналистских расследованиях. Всякие нью-йоркские закулисные истории. Разоблачения, скандалы, причины которых пытаются скрыть, а следы замести. Каждую неделю у нас более миллиона читателей. Нас любят, потому что мы не слишком церемонимся. Сейчас против нас возбуждено три иска за диффамацию, и мы все их выиграем.

— Приятно слышать!

— Ну а теперь плохие новости. У вас тут публичный дом, только шлюхи — мужчины, а клиенты — женщины. Потрясающая история. Я даже щелкнула несколько снимков своим верным «Миноксом», когда никто не видел. Даю вам шанс сделать заявление. Мы честно напечатаем все, что вы скажете в свою защиту.

Я вздохнул:

— Сколько?

— Что? — спросила она, словно пролаяла.

— Сколько вы хотите, чтобы похерить эту историю? — терпеливо повторил я.

— Засранец! — с выражением проговорила она. — Ты думаешь, нас можно купить?

— Да!

— Отвали, сынок. Мы не продаемся.

Она сверкнула глазами, а я ответил неотразимым ледяным взглядом в стиле Уильяма Пауэлла.

— Если вас интересует крупная горилла, охраняющая вход… — предложил я.

Она вспыхнула, вскочила, схватила сумочку.

— Наверно, этот слюнявый фермер рассказал тебе о нашей «сцене».

— Рассказал. Потрясающе. Странновато, но потрясающе.

— Ты жопа, — выпалила она и вышла.

Я пошел к Марте в офис и начал докладывать, но она перебила:

— Пожалуйста, Питер, не надо меня расстраивать. Уладь все сам.

И я пошел к себе и стал разыскивать Антони Канниса или Михаэля Гелеско. Секретарша сообщила, что оба уехали на пикник в Лас-Вегас и будут только через неделю. Я попросил передать, чтоб они позвонили мне, как только вернутся.

 

Глава 155

Подвергшись атаке со стороны Клары Хоффхаймер, я старался, чтобы мои визиты к ней были как можно короче: влетал в офис в разгаре рабочего дня, совал ей конверт, ждал, пока она пересчитывает деньги, и мигом улетучивался.

Но в конце августа я не успел вовремя улизнуть. Она задержала меня, сказав:

— Питер, у меня проблема.

— Поздравляю, — с легкой насмешкой бросил я, — вы вернулись в ряды прогрессивного человечества.

— И, по-моему, вы можете мне помочь. Есть у меня один друг, джентльмен. Назовем его мистер Ц.

— Назовем, — согласился я.

— У него есть жена, и она его не понимает. А нам некуда пойти — представляете? Я хочу сказать, у него дома нельзя, а я живу черт-те где, с дочкой, и все такое. Он не хочет регистрироваться в отеле, где кто-нибудь может его узнать. Он очень важная персона.

— Еще бы, понятно!

— Так вот я и думаю, клуб закрывается в два?

Я кивнул.

— И там никого не остается, кроме вас, правда? Вот если бы…

Она не договаривала фразы, совсем как Октавий Цезарь.

Мне не нравился ход ее мыслей. Я бы тут же сказал «нет», если б мне не пришло в голову, что идея принадлежит самому Цезарю. Я не собирался становиться у него на пути. Нет, пока будущее «Питер-Плейс» зависит от его благосклонности.

— Может быть, это удастся устроить, — медленно проговорил я. — До утра?

Она весело засмеялась:

— О нет. Часа более чем достаточно.

Я тоже так думал.

— А как насчет транспорта? Машина, парковка и все прочее?

— Об этом я позабочусь. Если вы только позволите нам…

— А потом исчезну?

— Я знала, что вы все поймете! — И она одарила меня застенчивой улыбкой.

Вот так и вышло, что через два дня я дергался в ожидании, то и дело выглядывая в глазок запертой входной двери. Около половины третьего ночи к подъезду причалил старый черный «линкольн», чуть покороче катафалка. Первой вышла Клара Хоффхаймер и помогла выбраться на свет Октавию Цезарю.

Я открыл дверь, отступил в сторону, пропуская их, потом снова запер. Цезарь был без шляпы. Его волнистые волосы отсвечивали в темноте серебром. Он мельком взглянул на меня:

— Добрый вечер, юноша.

— Добрый вечер, сэр, — сказал я, пожимая протянутую мягкую белую лапку. — Не желаете ли освежиться?

— «Вдова Клико»…

— Конечно. Сию минуту.

Я взял в баре бутылку шампанского, воткнул ее в ведерко со льдом и вручил Кларе, шепнув:

— Любая комната на четвертом или на пятом этаже. Когда соберетесь уходить, найдете меня внизу.

Клара кивнула, и они направились к лифту.

Я промаялся целый час у стойки бара за бутылкой «Перрье», когда лифт наконец пошел вниз. Клара Хоффхаймер вылетела из кабинки, заходясь истерическим смехом, с визгами, всхлипами, стонами, пытаясь зажать себе рот руками. Из глаз текли слезы.

Я попытался успокоить ее настолько, чтобы она могла рассказать, что случилось. Оказалось, что когда Октавий Цезарь одевался, «молния» на ширинке брюк зацепилась за «молнию» на ширинке боксерских трусов. Пытаясь освободить замок, он сломал его, и теперь на брюках зияет прореха, открывая на всеобщее обозрение белое исподнее.

— Ну просто смех! — выдавила Клара, все еще икая и задыхаясь. — Питер, что делать? Он не хочет предстать перед вами в таком виде, а потом еще шофер, а вдруг жена его не спит и увидит…

— Постойте, я принесу старый плащ. Его не обязательно надевать, можно просто перекинуть через руку и прикрыть свое достояние.

Так мы и сделали. Минут через пять вышел Октавий Цезарь, крепко прижимая к себе мой плащ.

— Спокойной ночи, сэр, — сказал я, стараясь, чтоб голос звучал ровно.

Он даже не посмотрел в мою сторону.

Клара послала мне быструю испуганную улыбку. Они ушли, и я запер за ними дверь.

Я затеял все это, чтобы угодить мистеру Ц., но начинал догадываться, что особых очков на своих услугах не заработал.

 

Глава 156

Михаэль Гелеско позвонил сказать, что ему сообщили о моей просьбе.

— Где встретимся? — холодно спросил он.

Когда я сказал, что охотно приду в бутик «Баркарола», он тут же согласился. Наверно, я его уважил. Мы договорились на завтра на четыре часа пополудни.

Усевшись рядом за длинным столом в конференц-зале, они запалили свои дешевые сигары, а я, пытаясь сдержать кашель, поведал о Сибил Хедли и предполагаемой статье в «Безумном шляпнике».

— Она заявила, что сделала фотографии. Зафиксировала, по ее словам, «сам факт и участников». Не представляю, как это ей удалось.

— «Безумный шляпник»? — спросил Каннис. — Майк, мы даем в этот листок рекламу, правда?

— Ну да, — подтвердил Гелеско. — Несколько строчек еженедельно: название фирмы, адрес и телефон. Очень скромно.

— Наверно, я неправильно вел себя с этой Сибил Хедли, — признался я. — Я ее спросил, сколько она хочет, чтоб забыть всю историю, а она взбрыкнула.

— Питер, — с жалостью глядя на меня, заговорил Гелеско, — пора тебе усвоить, что с такими вещами лучше сразу идти наверх. Иначе всю дорогу будешь трястись, а кончится все пинком в задницу.

— Ну… — беспомощно протянул я, — и что теперь делать?

— Не беспокойся. Все будет хорошо, вот увидишь.

— Спасибо.

Выразив искреннюю признательность, я поднялся.

— Эй, — сказал Каннис, — а как там старушка Марта?

— Отлично! Вся в делах, как всегда.

— Точно? — спросил Каннис. — А мы слыхали другое. Что выглядит она как уличная торговка и работает спустя рукава.

Они набирали нашу кухонную команду, привратника и барменов, и я не сомневался, что куча шпионов докладывает им обо всем.

— Марта проворачивает большую работу, — возразил я.

— Да? — удивился Гелеско. — Надеюсь, что это так.

— Она незаменима, — добавил я, но замечание это было явно лишним.

— Питер, — сказал Каннис, — незаменимых нет.

 

Глава 157

Я бывал у Мейбл Хеттер два-три раза в неделю, обычно оставался ночевать. При каждом моем визите она неизменно подавала на стол пять блюд. Я не мог устоять перед роскошными соусами и свежеиспеченными пирожными. Я превращался в настоящего толстяка.

— Тебе бы надо открыть ресторан, — посоветовал я ей.

Она обиженно взглянула на меня:

— Нет уж. Мне надо думать о певческой карьере.

Я мог открыть ей глаза, сказать всю правду о ее голосе — но что толку? Она бы не поверила.

Наконец в выходные перед Днем труда я уговорил ее пообедать где-нибудь в другом месте. Мы отправились в ресторан, который славился самобытной кухней. Жуткие цены и еда намного хуже, чем у Мейбл. Эксперимент оказался первым и последним. Все пошло по-прежнему, чем она была страшно довольна, и я тоже.

Не хочу выглядеть неблагодарным сукиным сыном по отношению к Мейбл — я видел от нее только любовь и щедрость, — но должен признать, что девушка эта была далеко не красавица. Не урод, но чрезвычайно вульгарна.

Да, у нее милая улыбка и непосредственные манеры, никак не позволявшие относиться к ней серьезно. Казалось, она прожила свои двадцать четыре года в стороне от пороков и искушений, сохранив неиссякаемую веру в исполнение своих мечтаний. Возможно, невинность Мейбл и заставляла меня возвращаться к ней вновь и вновь.

Невинность и ее коронная жареная утка с имбирем.

Я приносил ей подарки. В основном пустяки, ибо у меня просто не было денег, чтоб разыгрывать из себя мота. Но она принимала все с одинаковой детской радостью, особенно оценив плюшевого мишку с музыкальным механизмом в попке. Он играл «Ищи луч надежды».

В сентябре я перенес в ее ванную бритвенные и туалетные принадлежности и стал держать в шкафу в спальне запас свежих рубашек, белья и носков. Она купила мне халат — а как же?

Наши совместные вечера стали смахивать на семейные. После обеда я помогал убрать со стола и запустить посудомоечную машину. Потом потягивал пиво или вино, а Мейбл услаждала меня распевами.

Я никак не мог понять, почему молодая женщина без ума от оперетт, написанных шестьдесят лет назад.

По окончании очередного концерта мы отправлялись в спальню. Для невинной девушки она очень быстро освоила некоторые тончайшие приемы сексуального мастерства. Может быть, «Только один поцелуй» и был ее любимым романсом, но от постели она ждала большего.

И для меня эти ночи стали важными, может быть, потому, что не надо было угождать платному клиенту. Может быть, поэтому я и действовал так энергично и успешно. А она с благодарностью принимала все.

Впервые после отъезда Никки Редберн на побережье я мог наслаждаться близостью с женщиной. Наслаждение это, конечно, отчасти было физическим, но после соития приходил столь же сладостный покой и нежность. И если она предлагала закончить сексуальную программу исполнением «Отважного мужчины» a capella, я не возражал.

— Мэй, — сказал я как-то (просто не мог заставить себя называть ее Мейбл), — предположим худшее. Вдруг по не зависящим от тебя обстоятельствам твоя сценическая карьера не состоится?

— Да этого быть не может, — упрямо сказала она. — Наступит день, и я стану знаменитой.

От такой уверенности просто дух захватывает.

— Но многое зависит и от удачи, — доказывал я. — От того, чтобы оказаться в нужном месте в нужное время.

— Я думаю, удачу надо ловить самому!

Я говорил себе, что хочу уберечь ее от разочарований, но, может быть, просто искал оправдание собственной жизни.

Мне было приятно считать себя добрым. И снова вставал вопрос, на который я уже не раз пытался найти ответ: что назвать добротой? Жестокую правду или ложь во имя приятных иллюзий? Оставалось утешаться лишь тем, что многие поумнее меня решали и не решили эту нравственную дилемму.

Можете считать меня легкомысленным интеллектуалом. Глубокие раздумья — пустая трата времени, они редко рождают позитивную программу действий. Оставлю Мейбл Хеттер ее мечты и поближе прижмусь к ее двуликому телу. Ей это приятно.

Если ее выходной арией была «Поверь», то моей — «Каждый день для меня — Женский день».

 

Глава 158

После Дня труда бизнес наш вырос неимоверно. И в это же самое время Марта начала брать отгулы, ссылаясь на нездоровье, или просто не появлялась на работе.

Все свалилось на нас с Янсом. Пришлось взять на себя ее обязанности вдобавок к своим собственным.

— Послушайте, — сказал я ему, — не знаю, что творится с Мартой, но надо что-то делать, пока все не пошло вразнос.

— Я могу принимать заказы в ее отсутствие, — медленно произнес Янс, — но не в силах принимать заказы, составлять график, заниматься мальчиками по вызову и службой сопровождения и семь часов в день принимать гостей.

— Разумеется, — согласился я. — Положим, когда ее нет, вы занимаетесь регистрацией и, как всегда, распределяете вызовы и сопровождающих. О дежурствах забудьте. Мы найдем другого.

— Кого?

— Как насчет Кинга Хейеса?

Янс поднял брови и минутку подумал.

— Знаете, он как раз может сгодиться. Здоровущий, симпатичный, общительный. И к тому же работал на кухне. Думаете, согласится?

— Он будет получать жалованье, и ему не придется участвовать в «сценах», если, конечно, сам не захочет. По-моему, он ухватится за такую возможность.

— Надо только его приодеть.

— Нет проблем. Потом расплатится.

И я повел Кинга к «Братьям Брук», где мы купили два костюма-тройки, один из серой фланели в мелкую полоску, другой — шерстяной, темно-синий. Официально-элегантные рубашки, галстуки, башмаки. Кинг непрестанно хохотал.

В роли хозяина он пользовался неизменным успехом. Любезный, но не лебезящий, он прекрасно помнил имена и улаживал жалобы с обезоруживающим юмором. Он перестал участвовать в «сценах», и я получил посылку с галстуком от Сулка и карточкой с надписью: «Спасибо. Луэлла».

Появлялась Марта в таком состоянии, что Янсу приходилось сидеть рядом с ней и смотреть, чтобы она правильно регистрировала заказы. Я не сомневался, что шпионская сеть держит Канниса и Гелеско в курсе событий.

В пятницу в середине сентября я дежурил во вторую смену. Мы крутились как сумасшедшие, в какой-то момент все верхние спальни, включая мою, были загружены.

Я ощутил неимоверное счастье, когда к половине третьего ночи все — клиентки и сотрудники — разошлись, и можно было ослабить галстук, распустить пояс, вздохнуть полной грудью. Я решил отправиться в «Дружескую компанию», выпить чаю с хлебцем.

Когда я возвращался, не дойдя до клуба примерно полквартала, из тени вышли двое, преградив мне путь. Я было принял их за грабителей, но один произнес: «Мистер Скуро?» — и я вгляделся внимательней.

Два маленьких проворных субъекта латинского типа в черных костюмах. У обоих маленькие усики, но у одного еще шрам от лба до подбородка. Оружия не видно, но ребята явно не из тех, кого хочется видеть в числе приглашенных на бармицву собственного племянника.

— Да, — сказал я, размышляя, не стоит ли закричать.

— На минуточку, — сказал человек со шрамом, — por favor.

Он указал на большой «мерседес»-седан, стоящий у тротуара. Дверь распахнулась, в салоне зажегся свет, и сидящий на заднем сиденье человек махнул мне рукой.

Хотя коротышки не прикасались ко мне, я был уверен, что при попытке к бегству они пронзят мне сердце, прежде чем успею свернуть за угол.

Пришлось лезть в «мерседес». Сидевший там человек был таким же коротышкой, как два его прихвостня. Я плохо видел в тусклом свете ближайшего уличного фонаря, но разглядел, что на вид ему около пятидесяти, холеный, с волнистыми волосами стального цвета. Печальное, задумчивое лицо. Костюм, сшитый на заказ. Благоухает одеколоном. С фруктовым ароматом.

— Примите, пожалуйста, мои извинения, мистер Скуро, — заговорил он высоким мелодичным голосом, — за столь необычное приглашение на беседу. Но мне показалось, так будет лучше, чем являться к вам в клуб. Меня зовут Ивар Гутьеррес, — представился он, не предлагая обменяться рукопожатием. — Я владелец нескольких предприятий, в том числе сети срочных химчисток «Квик Клин». Возможно, вы слышали. Более ста заведений в районе Нью-Йорка.

— Мистер Гутьеррес, «Питер-Плейс» уже не нуждается в услугах химчисток и прачечных. Мы заключили все необходимые контракты.

— Я знаю! Я много знаю о вашем бизнесе. Например, что вам лично принадлежит двадцать шесть процентов акций. Я желал бы купить эту долю за разумную цену. Наличными.

У меня перехватило дыхание. Я никак не предполагал, что ему известна точная доля моей собственности в «Питер-Плейс».

Но еще удивительней предложение купить мои акции. Я вдруг понял, каким ценным достоянием владею, и решил ни за что не выпускать его из рук.

— Мне очень жаль, мистер Гутьеррес, но мои акции не продаются.

— Не спешите, — вежливо попросил он. — Подумайте. По моим оценкам, за свои двадцать шесть процентов вы заплатили сто четыре тысячи. Я готов предложить четверть миллиона долларов. Неплохая прибыль, мистер Скуро?

Подумать только! Ведь три года назад я довольствовался спагетти и фрикадельками у «Блотто»! Я сию секунду подписал бы договор о продаже, если б не перспектива создания всемирной сети «Питер-Плейс». Она сулила доходы, по сравнению с которыми четверть миллиона превращались в карманную мелочь.

— Естественно, — продолжал Гутьеррес, — я не жду, что вы сразу примете решение. Но вы подумаете? Молодой человек вроде вас многое может сделать с такими деньгами. Не правда ли?

— Да, — хрипло сказал я, — правда.

— Значит, надеюсь в скором времени получить ответ.

Резким движением он выхватил из бокового кармана визитную карточку и сунул мне.

— Звоните по этому телефону в любой момент. Днем и ночью. Если меня нет на месте, оставьте сообщение: да или нет. Искренне верю, что здравый смысл подскажет вам положительный ответ.

— Я тщательно обдумаю ваше любезное предложение, — официально заявил я.

— Правильно сделаете, — сказал он, впервые улыбнувшись и показывая один золотой зуб.

Я выбрался из машины, и головорезы позволили мне уйти. Я старался шагать уверенно, не оглядываясь, и только войдя в «Питер-Плейс», закрыв дверь на замок, задвинув засовы и набросив цепочку, почувствовал, что весь мокрый от пота.

 

Глава 159

Когда на следующее утро Марта не вышла на работу, я около одиннадцати позвонил ей по телефону.

— Наверно, прийти не смогу, — донесся ее слабый голос.

— Ясно, но мне надо сказать тебе кое-что важное. Нельзя заскочить на минутку?

— Я просто не в состоянии поддерживать беседу.

— Ну так я тебя поддержу. Тебе плохо, дорогая? Могу прихватить телячьего холодца.

— Лучше арманьяку, — попросила она.

Я думал, что найду распустеху с растрепанными волосами и мутным взором. На ней будет грязное платье и «Кровавая Мэри» в дрожащих руках. Кругом толстый слой пыли и окурки.

Ничего подобного. Марта была одета с достойным и сдержанным шиком, причесана, рука ее оказалась твердой. В квартире чисто, пепельницы пусты.

— Я уже собралась идти в клуб, — призналась она, — и не смогла сдвинуться с места. Питер, что со мной?

— Упадок духа, — сказал я. — Хандра. Все, что требуется, это немножко испытанного тошнотворного лекарства.

Я откупорил арманьяк и налил два бокала. Сел рядом с ней на черный кожаный диван, обнял за плечи. Я действительно любил эту женщину, и мне было больно видеть, как она страдает из-за какого-то дерьмового политикана.

Я сыграл перед ней кусочек только что придуманного шоу, изобразив Канниса и Гелеско перед Венерой Милосской:

— Эй, Тони, да эта сучка без рук!

Она хохотала до слез, еле переводя дух.

— Господи, Питер, ты — то, что доктор прописал!

— И являюсь по вызову!

Потом рассказал о вчерашней встрече с Иваром Гутьерресом и о том, сколько он посулил мне за долю в «Питер-Плейс».

— Забудь об этом, — посоветовала она. — Он похож на мелкого жулика, который пытается дорваться до легких деньжат.

— Ты думаешь? Для мелкого жулика он слишком хорош. И путешествует с эскортом.

— Пара головорезов, которых он нанял на час. Просто позвони ему, Питер, и скажи, что ты не заинтересовался его предложением. И все.

— Так и сделаю. А теперь поговорим о тебе. Марта, ты мне в последнее время не нравишься.

— Чему уж тут нравиться, — согласилась она. — У меня просто сил больше нет. Клуб я совсем забросила. Наши бандюги знают, сколько дней я прогуляла?

— Я им не сообщал, но они знают.

— Еще бы. Должны знать. Ну и черт с ними…

— А с Янсом и со мной? — спросил я. — Даже с Кингом в роли хозяина мы еле справляемся. Делаем твою работу. Это нечестно.

— Налей еще, — сказала она.

Мы молча выпили по второй. Я оглядывал эту комнату с трубящими толстокожими слонами, припоминал каждый свой прежний визит и думал, что все важные перемены в моей жизни начинались здесь.

— Что-нибудь новенькое от мистера Боукера? — небрежно спросил я.

— Да. Помнишь, я говорила, что он грозится покончить с собой, если я его брошу? А теперь заявил, что сначала убьет меня, потом себя.

— Господи Иисусе! — воскликнул я. — Марта, он просто безумец.

— Он политик, — пожала плечами Марта. — Ты думаешь, нормальный человек пойдет в политики?

— Тебе непременно надо избавиться от него, — твердо сказал я. — Может, он просто пугает тебя, и все же не стоит испытывать судьбу.

Она кивнула:

— Ты прав, Питер. Мне надо думать не только о себе, но и о сыне. Я решила: вернусь в Чикаго. Расторгну контракт — никто возражать не будет, — а свои двадцать шесть процентов оставлю, они что-нибудь принесут. Может, смогу открыть небольшой бутик… Как думаешь?

— Ну… — заколебался я, — мне страшно не хочется, чтоб ты уезжала, но другого решения предложить не могу. Когда собираешься ехать?

— Первого января. Тогда у Янса или у кого-то другого будет шанс занять мое место. Квартира принадлежит мне, я получу за нее хорошие деньги, так что в финансовом смысле не пострадаю. Я в самом деле думаю, это лучший выход. Так или иначе, придется избавляться от этого человека, просто чтоб обрести душевный покой.

— А что происходит с ним, Марта? — спросил я. — И, в сущности, что происходит с тобой? Я хочу спросить: что вас связывает? Любовь? Секс? Или что?

— О милый, только в кино, в книжках и в пьесах людьми движет что-то одно. В жизни у каждого нашего поступка десятки причин, и никто не может распутать этот клубок и сказать: вот почему я сделал то-то и то-то. Посмотри на себя. Ты ввязался в плотские забавы, потому что хочешь легких денег, потому что тебе нравится секс, потому что ты любишь женщин, потому что тебе приятно быть на виду, ты наслаждаешься актерской игрой, ты не способен ежедневно сидеть в какой-нибудь конторе с девяти до пяти, и прочее, и прочее. Ты находишь миллион оправданий своим занятиям.

— Да, — кивнул я. — Ты права. Наверно, каждый считает себя очень сложным, а всех вокруг — примитивными.

— Мне сейчас лучше, — призналась Марта. — Просто от разговора с тобой. Спасибо, что пришел. Пожалуй, пойдем в клуб вместе. Поцелуй меня.

И мы поцеловались. Она тесно прижалась ко мне.

— Какой же ты милый, — шепнула она. — Испорченный, но милый.

Вернувшись в «Питер-Плейс», я сразу направился к себе в офис. Нашел визитку Гутьерреса и позвонил. Долго было занято, но наконец я пробился.

— Мистер Гутьеррес, это Питер Скуро.

— Да, слушаю, — ответил певучий голос.

— Я обдумал ваше предложение, мистер Гутьеррес, и пришел к заключению, что пока не время продавать мою долю в «Питер-Плейс».

— Не согласен, — быстро перебил он. — По-моему, сейчас именно время. Цена может упасть. Есть вероятность, что даже ваши капиталовложения не оправдаются.

— Я в это не верю, — твердо сказал я. — Я много думал, и…

— Еще подумайте. Подумайте как следует. Возможно, вы многого не знаете, мистер Скуро. Убедительно прошу вас отнестись к моему предложению с величайшим вниманием.

Я начал злиться.

— Простите, у меня своя голова на плечах. Сделка не состоится, мистер Гутьеррес.

— Надеюсь, вы измените ваше решение, — сказал он. — Мы еще встретимся, мистер Скуро. Вы еще обо мне услышите.

В словах и в тоне была реальная угроза, но, по крайней мере, мне удалось первым повесить трубку.

 

Глава 160

В конце сентября у меня родилась идея, которая принесла клубу еще как минимум тысячу в неделю.

Это была лотерея, и устроили мы ее так: заинтересованные члены покупают пронумерованные билеты по пять долларов каждый, кто сколько захочет. Каждую пятницу в полночь проводится розыгрыш. На следующей неделе победителю предоставляется бесплатная «сцена» с любым жеребцом на выбор.

Наша еженедельная лотерея (получившая название «Трах-тарарах») стала лишь одним из факторов, определявших феноменальные финансовые успехи «Питер-Плейс». Заказы на «Масленичный зал» сыпались градом, Давид со своим роялем почти каждый вечер собирал толпы народу, а верхние спальни были загружены так, что в одну из суббот выстроилась целая очередь.

— Как в булочной! — восхищенно воскликнул Янс. — Может, пронумеруем клиентов?

Мы с Мартой больше не присутствовали на регулярных совещаниях, если не получали специального приглашения; нам казалось, что Оскар Готвольд и Игнаций Самуэльсон достойно представляют наши интересы. Но я заглядывал в ежедневные сводки и видел, как хорошо идут дела. Предвкушая солидный доход после распределения прибыли в конце года, я спокойно тратил наличные.

В последний день сентября я сидел в офисе, проверяя ежемесячные счета за продукты и напитки, когда дверь неожиданно отворилась. Передо мной стояла Сибил Хедли, женщина-силачка, смотревшая на меня с такой яростью, что я поспешно вскочил на ноги.

— Жопа! — прокричала она.

— Эй, минутку. Не знаю, чем вы недовольны, но в подобных выражениях нет необходимости.

Она шагнула вперед, с силой захлопнув за собой дверь, и злобно бросила:

— Это ты меня долбанул?

— Послушайте, я не имею ни малейшего представления, о чем идет речь. Но если вы успокоитесь и объяснитесь, попробуем вместе решить вашу проблему.

Лицо ее перекосилось.

— Ты что, в самом деле не знаешь?

Я поднял руку:

— Клянусь. Почему бы вам не присесть?

Она плюхнулась в кресло у стола, скрестила голые мускулистые ноги. Кожа у нее действительно была необыкновенной. В прошлый раз она напоминала сливочную ириску, теперь же, когда загар стал сильнее, — корочку пирога.

— Не хотите ли выпить, мисс Хедли? — вежливо спросил я. — За счет фирмы.

— Нет, — резко буркнула она. — Вы в самом деле не знаете, что случилось?

— В самом деле.

— Кому вы рассказывали о моей статье в «Безумном шляпнике»?

— А! Моим партнерам.

— Крупные шишки?

— Вроде того.

— Ну, так они зарубили все дело.

— Да что вы? — заинтересовался я. — И как же?

— Подписали контракт на полгода на полностраничную цветную рекламу в четыре краски. Бутик «Баркарола». А историю про «Питер-Плейс» издатели завернули.

— Помнится, вы заявили, что не продаетесь…

— Так я и думала. Значит, ошиблась.

Она захрустела пальцами, сжимая крепкие кулаки. Я посмотрел на нее с сочувствием, понимая, как крепко стукнул ее горний мир.

— Вы пытались поспорить?

— Поспорить! — вскричала она. — Я изрыгала проклятия. Я наделала столько шуму, что они сказали — все будет по-ихнему, а если мне не нравится, вон порог.

— И вы шагнули за порог?

— Нет, не шагнула, — спокойно заявила она. — Мне нужна работа. О Боже! Что за дерьмо этот мир!

— Другого у нас нет, — напомнил я.

Она минутку помолчала, потом вздохнула:

— Наверно, я потеряла лицо.

— Без него вы больше похожи на человека.

Она взглянула на меня.

— Я вам не слишком нравлюсь, да?

— Нет, — ответил я, — теперь нравитесь.

— Слушайте, — сказала она, глядя поверх моей головы, — а вы сами участвуете в «сценах»?

— От случая к случаю. Но с Арнольдом Шварценеггером никогда не приходилось.

Она засмеялась:

— Предлагаю попробовать.

— Пошли, — сказал я.

 

Глава 161

Должно быть, актерское прошлое приучило меня постоянно думать о нарядах. (По-моему, это чисто женский порок.) При огромном гардеробе мне никогда не хватало сменных костюмов. Если хотите, можно назвать их личинами.

Октябрьским утром я на несколько часов покинул офис и отправился на Пятую авеню за покупками. Много денег просаживать не собирался — много у меня при себе и не было, — но рассчитывал купить несколько новых рубашек, свитер и какую-нибудь забавную ерунду для Мейбл Хеттер.

День был ясный, холодный и ветреный. На Пятой авеню развевались флаги, и прохожие сновали в том особом спешном ритме, что возникает обычно с приближением Рождества. Чистое небо сияло открыточной синевой, и я увидел первого в сезоне лоточника с жареными каштанами.

Манхэттен напоминал театральные подмостки. Кто-то все умно продумал, и занавес только что взлетел под аплодисменты. Блестящий успех, слава, и я был решительно счастлив.

Я слонялся, разглядывая витрины, покупая ненужные вещицы. Подумал, не подстричься ли, но такое серьезное решение нельзя было принимать в столь беззаботный и славный денек. И я просто фланировал.

Купил Мейбл маленькое шоколадное пианино с белыми клавишами и велел доставить по адресу, вложив карточку, на которой мелким шрифтом значилось только мое имя. Элегантно, правда?

Позавтракал в «Плазе»: белонские устрицы и маленькая бутылка «Мюскаде». Оставил крупные чаевые, ибо хотел, чтобы все были счастливы. Потом пошел назад в «Питер-Плейс».

В то утро дежурил Кинг Хейес в своем сером в полоску фланелевом костюме, к которому он добавил клетчатый жилет. Поистине великолепный вид, и я не преминул сообщить ему об этом.

— Как ты всегда говоришь, — ухмыльнулся он, — плыву по волнам. А для тебя тут пакет.

— Да? От кого?

— Без обратного адреса. Посыльный принес и ушел. Даже чаевых не обождал. Он на твоем столе.

Кинг поплелся за мной в офис. Пакет был размером с коробку для обуви. Завернут в коричневую бумагу, перевязан бечевкой. Я вдруг вспомнил пакет с резаной газетой, который сунул когда-то в руки Сиднею Квинку.

Я наклонился посмотреть. На обертке проставлено лишь мое имя печатными буквами. Я взял сверток и поднес к уху:

— Не тикает.

— Потряси, — посоветовал Кинг, — если булькает, я помогу выпить.

Мы смеялись, пока я развязывал веревку, разворачивал бумагу, снимал крышку. Потом взглянули.

На дне, выстланном ватой, посередке лежал огромный мягкий пластиковый пенис. Одна из этих идиотских штучек, что продаются в эротических лавках. Зачем, не знаю. Может, на замену, может, в подарок.

Но этот был аккуратно разрезан на две половинки. По-моему, бритвой.

Мы зачарованно смотрели на жуткий презент.

— Дурацкая шутка, — сказал Кинг Хейес.

— Дурацкая. Только не шутка.

— Ты знаешь, кто его послал?

— Догадываюсь, — пробормотал я, не слыша собственного голоса.

Я не впал ни в панику, ни в истерику, я был полностью парализован. Кинг, должно быть, заметил, потому что принес двойной коньяк, и сердце мое вновь забилось.

Я понес игрушку Марте.

— Иисусе Христе! — воскликнула она.

— Мой друг из химчистки!

— Боже, Питер. Сейчас же звони Каннису и Гелеско. Они знают, что делать. — Она внимательней присмотрелась ко мне. — Сядь-ка. Ты в шоке. Я сама позвоню.

Но они куда-то ушли на весь день, и поймать их было невозможно. Марта решительно заявила секретарше, что утром я буду в «Баркароле» и обязательно должен встретиться с ними.

Когда она повесила трубку, я не удержался и бросил упрек:

— Почему ты не предупредила, что речь идет о жизни и смерти?

— Питер, — сказала Марта, — пойдем ко мне. Ты можешь остаться на ночь.

— Нет, — ответил я, пытаясь улыбнуться. — Я справлюсь.

 

Глава 162

Справиться я не смог. Нет, я, конечно, работал, но как автомат, все время думая об угрозе, которую символизирует рассеченный пластмассовый член.

Когда клуб опустел, я решил не ходить в «Дружескую компанию». Гутьеррес о ней наверняка знал, а я не имел ни малейшего желания снова с ним встретиться. Поэтому я запер входную дверь на замок, на засов, на цепочку. Почти везде оставил свет и пошел в бар выпить водки.

Потрескивание, поскрипывание, глухие стоны старого особняка никогда прежде не беспокоили меня, но теперь даже самый естественный звук действовал на нервы. В моем воображении рождались разные картины, одна хлеще другой.

Наконец часа в три утра я позвонил Мейбл Хеттер. Разбудил, конечно. Сказал, что мне жутко одиноко и я хочу побыть рядом с ней. Нельзя ли приехать?

— Сказка! — воскликнула она. — Давай побыстрей.

Я позвонил в свой гараж, посулив двадцать баксов тому, кто подгонит машину. Она пришла через десять минут, а еще через десять я остановился всего за полквартала от дома Мейбл. Проезжая по Шестой авеню, я не отрывал глаз от зеркала заднего обзора в поисках преследователей. Что за жизнь!

Мейбл была в коротенькой белой батистовой пижаме, усеянной маленькими синенькими колокольчиками. Она вкусно пахла мылом и сном и вовсе не злилась на мой неожиданный визит. Она обрадовалась мне так искренне, что я поклялся в душе быть с ней ласковей и заботливей.

Мейбл принесла корытце со льдом, и я набросал его в водку, захваченную из клуба. Она села ко мне на колени, и я стал покачивать ее, расспрашивая, как прошел день. Спиртное и ее безыскусная болтовня принесли облегчение.

Пока она болтала, я гадал, какой была бы жизнь с таким невинным созданьем. Наверно, скучной, но скуку многое бы компенсировало. Она добросердечна, прекрасно готовит, с энтузиазмом занимается любовью. Да, простоватые добродетели, однако после всего происшедшего они обретали особую цену.

— Питер, что с тобой, ты здоров? — встревоженно спросила она.

— Как огурец, — ответил я. — Наверно, устал немного. День был тяжелый.

— Ты чем-то расстроен?

— Нет, просто расслабился. Как мило, что ты разрешила мне приехать.

— Знаешь, — хихикнула она, — когда ты позвонил, мне снился такой чудный сон. Такой дикий! — Она покраснела. Потом изогнулась, чтобы шепнуть мне на ухо: — Мне снилось, что у тебя их два!

Я проглотил свою водку и тут же налил еще.

— Дикий, правда? — спросила она.

В постели же ничего дикого не случилось. А мне хотелось именно этого. Я хотел полностью погрузиться в ее податливое отзывчивое тело. Но с огорчением обнаружил, что не могу. Не первый, конечно, случай в моей жизни, но крайне неуместный в данный момент.

Я не винил себя: меня опустошил страх. Я видел, как рушится моя карьера из-за гнусного недомерка, которому хватило ума угрожать самому дорогому моему достоянию.

Скрывая позор, я был необычайно искусным и нежным, с радостью видя, как верхняя половина ее разнородного тела наливается розовым светом — верный признак возбуждения.

Я завершил представление, познакомив ее с новинкой, которую жеребцы называли «блужданием в чаще». Для нее это явно стало приятной неожиданностью, и она радостно приняла новый вид услуг, покрикивая: «Чудо! Чудо! Чудо!»

Одно из достоинств сценического опыта — он учит импровизировать.

Мне стало так хорошо, когда Мейбл заснула на моем плече. Ее юное мягкое тело излучало тепло, и я чувствовал себя в безопасности. Она подарила мне такой покой, что я чуть не заплакал. Я приложился губами к маленькому розовому соску, и она удовлетворенно застонала во сне.

 

Глава 163

Мы сидели в конференц-зале «Баркаролы». На полированном столе стояла коробка с располосованным пенисом. Антони Каннис подошел посмотреть, пыхтя сигарой.

— Пластмасса, — сказал он. — Игрушка. Ты думал, он настоящий прислал?

— Этот парень понятия не имеет о классе, — сказал Михаэль Гелеско. — Всем известно.

Я с изумлением посмотрел на них:

— Вы знаете Ивара Гутьерреса?

— Конечно, знаем, — пренебрежительно хмыкнул Каннис.

— Говно, — констатировал Гелеско. — Повтори-ка еще раз, чего он сказал.

Я еще раз пересказал разговор с Гутьерресом.

Гелеско, прищурясь, взглянул на меня сквозь облако табачного дыма.

— И ты не хочешь продать?

— Нет, черт возьми! — раздраженно крикнул я. — Когда-нибудь моя доля в «Питер-Плейс» будет стоить гораздо больше!

— Молодец парень, — похвалил Каннис. — Если решишь продавать, мы с Майком больше заплатим, правда, Майк?

— Не сойти мне с этого места, — подтвердил Гелеско. — Ведь тут золотая жила.

— А потом, — продолжал я, — когда я позвонил и отказался, он сказал, что я о нем еще услышу.

— Тони, — заметил Гелеско, — давай принимайся за дело.

Каннис поднялся.

— Сейчас примусь. Посиди полчасика, Питер. Мы сейчас все организуем, и ты сможешь вернуться в клуб.

Он вышел, и я остался наедине с Михаэлем Гелеско, который откинулся в кресле, жуя сигару, и кивнул на коробку:

— Напугался, Питер? Рассказать тебе о настоящих крутых парнях? Ты с ними дела еще не имел. Они не пугают, они делают. Это дешевка грозится. Все это блеф, только сразу звони и рассказывай нам.

— А как мы поступим с Гутьерресом? — тревожно спросил я.

— Тони свяжется с нашей службой безопасности. Они пошлют в клуб крепких ребят. Будут охранять его изнутри и снаружи круглые сутки, на тот случай, если этот недоносок вздумает туда пробраться.

— Охранники в форме? — ужаснулся я.

— Да нет, молодые ребята, прилично одетые. Вежливые, воспитанные. Ты их даже не заметишь.

— Надеюсь, они не начнут приставать к клиенткам? — попытался я улыбнуться.

— Не начнут, — отрезал Гелеско. — Получат приказ.

— И сколько они там пробудут?

— Недолго. Дня два, может, три. Пока не уговорим Гутьерреса держаться в сторонке.

— А как мы его уговорим?

Он холодно посмотрел на меня:

— Ты в самом деле хочешь знать?

— Нет-нет, — поспешно ответил я. — Как вы решите, я на все согласен.

— Не бойся, — еще раз повторил Гелеско с мрачным добродушием. — Цела будет твоя толкушка.

Вернулся Антони Каннис, кивнул партнеру:

— Все в порядке. Пять парней круглосуточно. Ты рассказал Питеру, что мы сделаем?

— Рассказал.

— Они будут на месте к твоему возвращению, — сообщил мне Каннис. — Есть будут на кухне по очереди, по одному. На твоем месте я бы пару дней не высовывался оттуда. Да столько и не понадобится — шепнем твоему говнюку пару слов, и точка.

— Надеюсь, все так и будет.

Каннис подошел потрепать меня по плечу.

— Ты должен нам верить, Питер. Твое дело работать в клубе, делать нас всех богаче. А эти проблемы оставь нам.

— Конечно, — подтвердил Гелеско. — Помнишь Тимми О’Нила, как он пытался сунуться в дело?

— Помню, — сказал Каннис. — Интересно, где теперь Тимми?

— Пробовал эту новую ливерную колбаску с луком? — спросил Гелеско. — По-моему, там.

И оба захохотали во все горло.

 

Глава 164

Каннис и Гелеско сделали все точно так, как обещали. Когда я вернулся в «Питер-Плейс», охранники были уже на месте. Достойно и скромно одетые молодые люди, несколько симпатичных. Один занял пост снаружи, остальные расположились в доме. Я предполагал, что они вооружены, но костюмчики сидели на них как влитые, ни под мышками, ни на поясе ни у кого ничего не торчало.

Каждую секунду дня и ночи «Питер-Плейс» оставался под неусыпным надзором. Охранники в самом деле оказались спокойными, вежливыми, не пытались заговаривать с клиентками. Наоборот, я видел, как некоторые члены клуба крутятся возле них.

Я последовал совету Антони Канниса и три дня не высовывал носа из особняка. Потом начал страдать от вынужденного заточения. Но однажды утром, просматривая доставленный Кингом Хейесом свежий выпуск «Дейли ньюс», я увидел коротенькую заметку, где сообщалось, что прошлой ночью в шесть химчисток «Квик Клин» были подложены бомбы.

Две разрушены полностью, остальные сильно повреждены. Никто не пострадал. Цитировалось заявление владельца сети химчисток, мистера Ивара Гутьерреса, о том, что в последнее время на его предприятиях возникло несколько трудовых конфликтов.

Я показал заметку Марте, и она понимающе улыбнулась.

На следующий день я читал газеты очень внимательно. Подорвали еще четыре химчистки, три из них начисто. После обеда наша охрана неожиданно испарилась, а мне позвонил Михаэль Гелеско.

— Все в порядке, — скупо сообщил он. — Мы пришли к сердечному взаимопониманию, сам знаешь с кем. Можешь выходить.

— Спасибо, — тихо поблагодарил я.

Я пошел обрадовать Марту.

— Рада, что уезжаю, — призналась она. — Питер, беда наша в том, что нам все время сопутствовал успех. В основном благодаря твоим идеям. Глупо надеяться, что горний мир будет спокойно взирать на нас со стороны. Богачи, политики, мафиози — все они чуют запах денег за милю и слетаются, словно мухи на дерьмо.

— По-твоему, Каннис и Гелеско мафиози?

— Ты хочешь сказать, официальные члены мафии? Нет, но я уверена, что они как-то вместе улаживают свои дела. Возможно, за деньги. Тут чувствуется рука Октавия Цезаря.

— Трудно поверить, что этот слабоумный старикашка связан с тайной преступной организацией.

— Ну, почему же… — нехотя проговорила она.

Я присел к ее столу, раскурил для нас обоих сигареты. Минутку мы молча курили. А потом…

— Я буду скучать по тебе, детка!

Марта коснулась моей щеки.

— Только из-за разлуки с тобой мне жаль уезжать. Сколько мы пережили вместе…

— Да, — сказал я.

— Иногда я думаю, сидеть бы нам лучше тихо. Остаться бы в тех двух конурках в Вест-Сайде. Они принадлежали нам, мы делали хорошие деньги. А теперь посмотри! Миллионная корпорация, и каждую неделю приходится бегать к акулам, чтоб те вызволяли нас из беды. Предупреждаю, Питер, дальше будет хуже. Эти парни найдут способ прибрать все к рукам.

— Через мой труп.

Она посмотрела на меня:

— Если понадобится…

— Господи, Марта, не говори так!

— Но это правда. И одна из причин моего отъезда.

— Ты уже сказала Уилсону Боукеру, что уезжаешь?

Она беспокойно заерзала.

— Нет, и не собираюсь. Напишу письмо в день отъезда. Адреса не оставлю.

— Он найдет тебя, если захочет.

— Может быть, — устало вздохнула она. — Остается надеяться, что после моего исчезновения он окунется в предвыборные хлопоты и все забудет. Питер, я серьезно прошу тебя тоже подумать об уходе.

— И чем мне заняться? Продавать шорты в «Королевских дланях»?

— Оставь за собой акции, они обеспечат приличную жизнь.

Я молчал.

Она посмотрела на меня с кривой усмешкой.

— Тебя в самом деле привлекает этот бизнес?

Я кивнул.

— Он вдохновляет меня. Есть шанс заработать большие деньги, а может, и создать что-нибудь грандиозное. Вспомни, ведь я как артист потерпел неудачу. Если я брошу дело, это будет еще одна катастрофа. Сколько раз можно шлепаться в грязь, прежде чем утратишь желание прыгнуть повыше?

— Ладно… — сказала она. — Во всяком случае, я пыталась тебя уговорить. Только держи ухо востро с Лорелом и Харди. В удобный момент они бросят тебя на съеденье волкам, да еще маслом смажут.

— Не бросят, — успокоил ее я. — Они считают, что я хорошо работаю.

— Тебе скоро сорок, — продолжала Марта, — а ты еще такой младенец с пухленькой попкой. Питер, поверь, ты играешь сейчас в высшей лиге. Пообещай мне, что подумаешь об уходе.

Теперь была моя очередь погладить ее по щеке.

— Обещаю.

 

Глава 165

Вечером 9 ноября дежурил Кинг Хейес, а я сидел в офисе. Управившись с делами до полуночи, я предупредил Кинга, что ложусь спать. Он пообещал, уходя, запереть дверь и включить новую охранную сигнализацию.

Клуб работал на полную мощь, но я знал, что шум мне не помешает. Пошел в спальню, принял горячий душ, рухнул в кровать и почти мгновенно заснул.

Разбудил меня телефонный звонок. Я думал, что проспал несколько часов, но на часах было только пять минут второго.

— Питер? Это Янс. Разбудил?

— Ничего.

— Питер, плохие новости. Я сейчас слушал радио. В квартире в Ист-Сайде найден труп. Опознана Марта Тумбли… Питер! Вы слушаете?

— Слушаю, — тихо сказал я. — Янс, вы уверены?

— Так сообщили: Марта Тумбли. Восточная Восемьдесят третья улица. — Я все еще не мог говорить. — Мне очень жаль, Питер.

— Они сказали, что именно произошло? — спросил я и провел рукой по глазам. Они были сухими.

— Нет. Только что дверь была открыта и соседи обнаружили тело.

— О Боже…

Мы вновь замолчали.

— Янс, как по-вашему, мне надо туда пойти?

— Не знаю. Может, лучше держаться в сторонке.

— Наверно, придется пойти. Наверно, я должен пойти.

— Хотите, я вас провожу?

— Нет, спасибо.

— Будьте осторожны, — с тревогой предупредил Янс. — Если понадобится, звоните, я спать не буду.

Я натянул свитер, штаны, спортивную куртку. Надел пальто. Спустился вниз. Из «Зала грез» доносились смех и музыка.

— Ага! — произнес Кинг Хейес. — Котишка пошел на охоту?

Я слабо улыбнулся в ответ.

Возле дома Марты стояли полицейские кордоны. Толпы не было, только несколько любопытных прохожих пытались заглянуть в подъезд, где стоял полисмен в форме. Когда я подошел, он открыл стеклянную дверь и спросил:

— Вы здесь живете?

— Нет, но…

— Простите, вход разрешен только жильцам.

— Я близкий друг… этой женщины…

— Да? Ну и что?

— Не знаю, — сконфузился я. — Я думал, может, могу чем-то помочь.

— Сержант! — крикнул он через плечо.

Вышел другой полисмен с усиками и шевроном на рукаве.

— Меня зовут Питер Скуро, — пробормотал я. — Я… я был близким другом… жертвы. Я думал, может, могу…

И снова мой голос прервался.

— Конечно, Питер, — любезно сказал сержант. — Пойдемте со мной.

Мы вместе вошли в лифт.

— Снежком попахивает, — заметил полисмен. — Чувствуете?

— Похолодало, — кивнул я.

Дверь в квартиру Марты стояла открытой. Сержант пропустил меня вперед. Я нервно огляделся.

— Не волнуйтесь, — сказал коп. — Ее увезли. Заходите.

Он мягко взял меня под руку и провел в спальню. Там был разгром: лампы повалены, покрывала сорваны, слоны разбиты.

Высокий худощавый человек с впалыми щеками сидел на краешке Мартиной кровати и рылся в тумбочке. Одет он был в штатское и носил очки в тонкой стальной оправе.

— Это Питер Скуро, — доложил сержант. — Говорит, близкий друг покойной.

Человек кивнул и поднялся.

— Детектив Джул Слоткин. Как, вы сказали, ваше имя?

— Питер Скуро, — ответил я, пожимая его костлявую руку.

— Вы знали Марту Тумбли?

— Мы вместе работали. В «Питер-Плейс». Частный женский клуб на Западной Пятьдесят четвертой улице. Вы можете мне сказать, что случилось?

— Присядьте на минутку, — указал он на кровать. — Вы, наверно, потрясены.

— Да, — сказал я, — действительно потрясен.

Мы сели рядом на кровати.

— Вы давно ее знали? — мягко спросил он.

— Около трех лет.

— Но она жила здесь и раньше?

— Думаю, да. Когда мы познакомились, она жила здесь.

— Ну, это не важно, — сказал он. — Управляющий скажет нам точно, если в конце концов удастся его найти. А прежде в ее квартиру никто не пытался проникнуть?

— Не знаю.

— Она всегда запирала дверь?

— Всегда.

— Угу, — кивнул он. — Кто-то выломал замок. Дверной косяк поврежден. Цепочка вырвана. Должно быть, наделал много шуму.

— Кто-нибудь слышал? — спросил я.

— Никто из опрошенных ничего не слышал. Ближайшие соседи были в театре. Они ее и нашли, когда вернулись.

— А как ее… — с трудом выговорил я.

— Проломили череп, — объяснил он, глядя на меня, — бронзовым слоном. Она что, любила слонов?

— Да. Коллекционировала.

— Она хранила дома большие деньги?

— Не знаю. Знаю, что у нее были неплохие драгоценности.

— Угу, — снова кивнул он, не сводя с меня глаз. — Вы ее любовник?

— Нет, — ответил я. — Просто деловой партнер. Вы считаете, это грабеж?

Он пропустил вопрос мимо ушей.

— Ей когда-нибудь угрожали по телефону?

— Не знаю.

— А вообще кто-нибудь угрожал?

— Мне об этом ничего не известно.

— У нее были враги? Личные или деловые конкуренты?

— Она никогда не называла никаких имен.

— Вы очень нам помогли, — сказал он с усталой улыбкой, смягчившей иронию слов. — Она впустила бы в квартиру незнакомого человека?

— Никогда!

— Так я и думал. Предположим, все было так: преступник, может быть, наркоман, в поисках добычи проник в дом через боковую или переднюю дверь. Замки там хлипкие, открываются пилочкой для ногтей. Почему он выбрал ее квартиру, мы, возможно, никогда не узнаем. Постучал, не услышал ответа, решил, что никого нет. Взломал дверь и пошел шарить по комнатам, собирая все, что можно унести. Она возвращается — дверь открыта. Тут бы ей закричать или бежать к соседям, вызывать полицию. Но она растерялась. В таких ситуациях люди обычно теряются. Кинулась в квартиру. Схватилась с преступником. Во время борьбы и лампы полетели, и вещи побились. Она ведь крепкая, сильная женщина?

— Да.

— Я это сразу отметил, как только ее увидел. Так что боролась она не шутя, и парню пришлось подхватить слона, что попался под руку, и разбить ей голову. Может, он не хотел ее убивать. Просто ударил. А потом машинально добил. Вот так, по-моему.

— Звучит правдоподобно, — медленно проговорил я.

— Вы верите, что преступник был уже в квартире, когда она пришла?

— Логичное предположение.

— Да? — устало спросил он. — А почему цепочка вырвана? Если ее не было дома, то некому было накинуть цепочку, зачем же ее вырывать?

— Есть цепочки, которые накидывают снаружи.

— Но эту снаружи не накинешь.

Я молчал.

— Дерьмо все это, — сказал детектив Слоткин, глядя на меня сквозь очки в тонкой стальной оправе. — Я не знаю, что здесь случилось, и, может быть, никогда не узнаю, если нам не повезет. У нас куча таких случаев. Большинство мы отправляем в архив. Кто ее ближайшие родственники?

— У нее… у нее сын в военной академии в Вирджинии.

— Я нашел его адрес в письменном столе. А как насчет тетки из Чикаго?

— Я и не знал, что у нее есть тетка в Чикаго, — признался я.

— Я думал, вы ее близкий друг.

— Да, но она никогда ничего не говорила о своей тетке.

Он вынул из кармана маленькую записную книжку и занес в нее мое имя. Спросил адрес и номер телефона.

— Симпатичная женщина, — сказал он. — У нее были любовники? Или об этом она вам тоже никогда ничего не говорила?

— Я думаю, у нее были встречи, — уклончиво ответил я. — Она редко рассказывала о своей личной жизни.

— Угу, — кивнул он. — Она была разведена?

— Я никогда не спрашивал. Думал, что она просто рассталась с мужем. Я думал, что он просто оставил ее, она не знала, где он, и не хотела знать.

— Вот как, — сказал детектив, захлопнув книжку. — Если понадобится еще о чем-нибудь вас спросить, я позвоню. Спасибо, что пришли. Люди обычно не желают с нами связываться. Вот моя карточка, на случай, если вы вдруг что-то вспомните.

— Это была замечательная женщина, — совсем не к месту выпалил я.

— Хотел бы я знать, зачем выдирали эту цепочку? Странно, — покачал он головой. — Если она была дома, то подняла бы крик, заслышав, что кто-то ломится в дверь. Как вы думаете?

— Наверно.

— Если только, — продолжал он, — этот «кто-то» не был ей хорошо знаком. Она его впустила. И вдруг, не успев защититься или позвать на помощь, получила удар по голове. А потом преступник попытался создать видимость грабежа. Ну, перевернул все вверх дном, забрал драгоценности, расшвырял лампы и все такое. А дверь он взломал, когда уходил, чтоб мы подумали, будто грабитель вломился снаружи. Только перестарался и вырвал цепочку. Не понял, что это послужит доказательством ее присутствия в квартире в момент его визита. Глупо, правда?

— Да. Глупо.

— А ведь по телевизору без конца крутят всякие детективы.

— А… — у меня перехватило дыхание, — она… она сильно поранена? Я хочу спросить, боролась она со своим… с этим типом?

Он с восхищением посмотрел на меня.

— Вы молодец. У вас голова не только для шляпы. Нет, серьезных ран нет. Только дыра в затылке, которая оказалась смертельной. Поэтому я и думаю, что она впустила кого-то знакомого. Ведь он проломил ей голову, когда она повернулась спиной, ничего не подозревая. Благодарю вас, что пришли.

Я уже выходил из спальни, когда детектив окликнул меня:

— Мистер Скуро!

Он поманил меня пальцем. Потом направился к шкафу, вытащил оттуда витую плеть. И двинулся мне навстречу, помахивая ею. Плеть мерно посвистывала.

— Вы это когда-нибудь видели?

— Нет, никогда.

— Не знаете, зачем она тут нужна?

— Не знаю.

— Угу! — сверкнул он глазами из-за своих очков в тонкой стальной оправе. — Интересный случай. Пожалуй, стоит поразмыслить. Знаете, просто из любопытства, — сказал детектив Джул Слоткин.

 

Глава 166

Мейбл Хеттер закончила трепетный распев «Я тебя жажду» и повернулась на рояльном табурете ко мне лицом.

— У меня чýдная идея, — радостно сообщила она. — Почему бы тебе не переехать сюда, ко мне?

В любое другое время я посмеялся бы над таким предложением. Но прошел только день после убийства Марты, и я был мрачен. Ничто с такой силой не заставляет задуматься о потраченных попусту днях и благих намерениях, как чья-то внезапная смерть.

Поэтому я с ходу не отверг этого варианта.

— О Мэй, — сказал я, — это самые замечательные слова, какие я слышал за долгое-долгое время, и я страшно тебе благодарен. Правда. Но, дорогая, столь серьезный и важный шаг следует тщательно обдумать.

— Ты не хочешь жить вместе со мной? — обиженно спросила она.

— Конечно, хочу, но сама посуди. Мы видимся два-три раза в неделю и прекрасно проводим время. Однако где гарантии, что мы сохраним те же чувства, если будем видеться ежедневно? Я могу так тебе надоесть, что ты на стенку полезешь.

— Никогда! — поклялась она. — И ты будешь совершенно свободен. Можешь идти к другим женщинам, а я поищу других мужчин.

Это меня удивило. Я был достаточно самонадеян, чтобы считать себя единственным, кто ей нужен.

— Давай подумаем, — продолжал я. — Мне очень не хочется, чтобы мы, вступив в постоянный союз, вдруг осознали, что совершили ошибку.

— Хорошо, — спокойно ответила она.

Я провел с ней ночь, и мы занимались любовью с потрясающим успехом. Я наслаждался вернувшимися способностями, и Мейбл, судя по восторженным крикам, тоже.

Причина была ясна. Если исходившая от Ивара Гутьерреса угроза оскопления лишила меня мужской силы, то убийство Марты вселило страстное желание ринуться в пучину жизни, все испытать и испить свою чашу до дна.

Когда Мейбл заснула, тихонько посапывая и похрапывая, я вышел в гостиную, сел в кресло, налил себе коньяку и погрузился в глубокие думы.

Я знал, что Мейбл не моя женщина. Не такая красивая, как Дженни Толливер, не такая волнующая, как Николь Редберн. Но это нисколько не умаляет ее достоинств. Она прекрасно подошла бы другому мужчине, но не мне.

Я тихо сидел, глядя в темноту, пил и думал, чего же мне надо.

 

Глава 167

Приехала тетка Марты, чтоб увезти ее тело в Чикаго. Я спросил, согласна ли она провести панихиду в церкви на Мэдисон-авеню, и она согласилась в обмен на обещание, что «Питер-Плейс» возьмет на себя все расходы.

Янси Барнет, Кинг Хейес и я поработали с жеребцами, чтоб обеспечить достойную публику. В «Зале грез» мы повесили объявление, и многие клиентки обещали прийти. Клара Хоффхаймер сказала, что будет, Оскар Готвольд и Игги Самуэльсон тоже. Клуб закрыли до двух часов дня, чтобы служащие могли присутствовать на службе.

Антони Каннис, Михаэль Гелеско и Октавий Цезарь сообщили, что, к глубокому сожалению, прийти не могут, но каждый прислал ворох прекрасных дорогих цветов. Свою лепту внесли жеребцы. Мы с Янсом заказали венки. Маленькая церковь напоминала оранжерею.

Чикагская тетка оказалась угрюмой мрачной особой с клацающими челюстями. Она опиралась на руку Мартиного сына, высокого стройного мальчика в форме военной академии, бледного и взволнованного. Оба сели у гроба.

Закрытый гроб стоял на задрапированном подиуме. На крышке лежал букет роз от сына. Служил местный священник. Из динамиков лилась органная музыка. По-моему, в записи.

Священник, серьезный, совершенно лысый молодой человек, расспрашивал меня о Марте, чтобы украсить свой панегирик деталями из ее жизни. Я сообщил то, что ему, на мой взгляд, следовало знать — получилось не слишком много, — и он упомянул обо всем в скорбном обращении к собравшимся, которое оказалось милосердно коротким.

Сам я стоял, прислонившись к стене у входной двери, чтобы, почувствовав перебор, можно было быстро и незаметно выйти. Но выдержал до конца.

В своей заунывной речи служитель церкви сказал, что «прекрасная, полная сил и энергии женщина» была «вырвана из жизни» тем, чья «безбожная философия насилия» оскверняет «все, что нам дорого», и угрожает самому существованию нашего «мирного и любимого города».

Он словно начитался речей Уилсона Боукера, и я подумал, как отреагирует публика, если вдруг прокричать, что эту «прекрасную, полную сил и энергии женщину» вырвал из жизни и уложил в гроб апостол законности и порядка.

Я действительно верил в это. Вместе с детективом Джулом Слоткином я был убежден, что Марта стала жертвой не уличного грабителя. Нет, она знала убийцу и сама впустила его. Или ее.

Ибо если не Уилсон Боукер проломил Марте череп, то его жена, Элис. Она вполне способна на это.

Мотивов у четы Боукер было достаточно. Марта могла открыть дверь обоим. И обоим хватило бы ума замаскировать преступление под обычный грабеж, завершившийся убийством.

Как только служба закончилась, я бросился к телефону-автомату в церковном вестибюле, где выстроился в ожидании своей очереди длинный ряд гробов, от простого соснового до бронзового с лепниной.

Я вытащил из жилета карточку и позвонил детективу Слоткину. Ответивший мне человек сказал, что Слоткина нет, но его можно найти по другому телефону. Он дал мне номер, и я набрал его.

— Слоткин, — прозвучал усталый голос.

— Это Питер Скуро, — сказал я. — Мы с вами встречались в квартире Марты Тумбли. Женщины, убитой на Восточной Восемьдесят третьей улице.

— А, да, — сказал он. — Конечно. Помню.

— Я только что с панихиды… Я думал, вы придете. Ведь полиция обычно присутствует на похоронах убитых, на случай, если там появится преступник?

— Да, — ответил он, — иногда присутствует. Но меня отстранили от дела.

— Что?!

— Меня отстранили от дела, — терпеливо повторил он. — Поэтому я и не был в церкви. Меня перевели. На связи с общественностью.

Я не знал, что сказать.

— В Восточный Гарлем, — продолжал он. — Я hablar на местном наречии вполне прилично.

— И кто теперь этим занимается? — спросил я.

— Убийством Тумбли? Не знаю, мистер Скуро. Наверно, мои дела раздали трем-четырем сотрудникам. А что? Какие-нибудь новости?

— Да нет, никаких, — медленно ответил я. — Я просто хотел узнать, как продвигается расследование.

— На это нужно время, — сказал он. — Если что-нибудь выяснится, вы прочтете об этом в газетах.

— Да. Конечно. Желаю удачи на новом месте.

— Спасибо.

— Это случилось неожиданно? Ваш перевод?

— М-м-м… — неуверенно протянул он. — Скажем так: я его не ожидал. Нечто вроде сюрприза.

— Угу, — сказал я.

 

Глава 168

Янси Барнет перебрался в офис Марты и взял на себя ее обязанности. Я отказался от дежурств и посвятил все время графику работы жеребцов, мальчиков по вызову и службы сопровождения. Янс порекомендовал на должность хозяина своего друга, и тот вполне справлялся. Очень милый парень. Странный, но милый.

Примерно через неделю все уже шло так, как будто Марты никогда и не было. Янс вывез из офиса ее личные вещи и развесил на стенах несколько репродукций Обри Бердслея. Клиентки в последнее время привыкли обращаться с заказами лично к нему, так что смерть Марты не отразилась на нашем бизнесе.

Я спросил Оскара Готвольда, что будет с двадцатью шестью процентами ее акций в «Питер-Плейс инкорпорейтед». Завещала ли она их сыну? Тетке? Оскар отвечал крайне невнятно, и мне показалось, что он морочит мне голову.

В начале декабря позвонила секретарша Октавия Цезаря, потребовав прибыть на следующий день ровно в десять в его офис. Я заверил ее, что приду. Клянусь, у меня не было никаких предчувствий.

Я пришел на несколько минут раньше, но офис Цезаря был уже полон. Он сам, как обычно, сидел за столом, Антони Каннис и Михаэль Гелеско — рядком на кушетке. Два стула с прямыми спинками занимали Игнаций Самуэльсон и Оскар Готвольд. Кресло возле стола Цезаря пустовало — очевидно, для меня.

Когда я вошел, никто не встал, никто не протянул мне руки. Хотя все достаточно вежливо ответили на мое приветствие. Дождавшись, пока я усядусь, Октавий Цезарь без предисловий перешел к делу:

— Мы сочли, молодой человек, что следует собраться сейчас, прежде чем приступить в конце года… Учитывая последние скорбные события… Я имею в виду в первую очередь безвременную кончину Марты Тумбли. Мистер Самуэльсон, вы начнете?

На коленях у Игги лежала тоненькая папка, но он не открыл ее, не заглянул ни в один документ. Он быстро сыпал своими отрывистыми фразами, глядя на меня в упор. Я внимательно слушал, пытаясь следить за цифрами.

Он сообщил, что финансовые показатели «Питер-Плейс» за прошедший год и прогноз на оставшийся месяц следует признать благоприятными. Однако вследствие издержек, связанных с пуском предприятия, и непредвиденных расходов — в частности, в связи с принятыми недавно чрезвычайными мерами по обеспечению безопасности, — плюс закладная, ссуда, затраты на ремонт и так далее и тому подобное, чистая прибыль «Питер-Плейс» оказывается к концу года весьма скромной.

— Сколько? — прохрипел я.

Он тут же ответил:

— Общая сумма за год составит одиннадцать тысяч шестьсот пятьдесят два доллара и тридцать шесть центов. На вашу долю придется примерно три тысячи двадцать семь долларов.

Я смотрел на него, не веря своим ушам. По нашим с Мартой расчетам каждый должен был получить как минимум сотню тысяч.

— Что за дерьмо! — вскричал я. — Мы побили все рекорды! Каждый месяц зарабатывали больше, чем в предыдущий. Я видел счета, я знаю!

— Правильно, Питер, — кивнул Самуэльсон. — Доход в самом деле высокий. Но вы не знаете о накладных расходах, жалованье, издержках и прочем. В течение девяти первых месяцев движение денежной наличности было отрицательным.

— Это невозможно!

— Все цифры здесь, — сказал он, похлопывая по папке, лежащей у него на колене. — Для вас, естественно, копия. Все сходится. До последнего пенни.

— Я знаю, — спокойно сказал Октавий Цезарь, — что вы ждали… Совершенно естественно, что вы… Однако с цифрами не поспоришь. Я должен сказать, что «Питер-Плейс» — чрезвычайно успешное предприятие. Мы предусматривали два убыточных года, прежде чем перевалим… Но вы добились этого за девять месяцев! Поздравляю вас, юноша!

Он кивнул мне, и прочие идиоты заулыбались и затрясли головами, как китайские болванчики. За год работы три говенных тысячи вдобавок к жалованью! Самый ленивый из жеребцов заработал больше.

Я вспомнил, что говорил детектив Люк Футтер, когда я сообщил, что за нашим клубом стоит «Роман энтерпрайзис», — они выделят мне столько, сколько сочтут нужным. Только это случилось раньше, чем он предсказывал.

— Конечно, — продолжал Цезарь, — мы можем надеяться на более существенную прибыль в последующие годы, когда клуб… А вы сохраняете свои акции и, стало быть, долю… Что подводит нас к следующему вопросу. Прошу, мистер Готвольд.

Я посмотрел на Оскара, и он ответил мне внимательным, почти сочувствующим взглядом. Вполне подходящие манеры для чуткого убийцы: «Мне это гораздо больней, чем вам…»

— Питер, — сказал он, — по моему мнению, вам должно быть известно о включенной в акционерное соглашение статье, которая гласит, что в случае кончины одного из инвесторов-учредителей, его или ее доля акций сначала предлагается по начальной стоимости оставшимся партнерам, прежде чем обратиться к посторонним покупателям. Вы ведь знаете об этой статье, не так ли?

— Черта я знаю! — проорал я.

— Питер, — сказал он слегка укоризненным тоном, — она присутствует, и даже дважды, в подписанных вами документах. Вы читали соглашение?

Ему было прекрасно известно, что не читал. И Марта не читала. Ибо мы верили, что он отстаивает наши интересы. Теперь я понял, что и Оскар Готвольд, и Игнаций Самуэльсон — эти мошенники! — творения дьявольского Санта-Клауса, восседающего за столом.

— По моему мнению, — продолжал поверенный, — соглашение юридически безупречно.

— Вы готовы заявить свои права на приобретение акций? — спросил Октавий Цезарь, тихонько покачиваясь взад и вперед в своем вращающемся кресле.

— Минутку, — запротестовал я. — Вы хотите сказать, что, пожелав купить акции Марты, я должен заплатить сто четыре тысячи долларов?

— Правильно, — сказал Готвольд.

Мне не найти таких денег. Какой банк даст ссуду для покупки двадцати шести процентов пакета акций публичного дома? О, Ивар Гутьеррес, где ты теперь, когда ты мне так нужен!

— Попробую достать, — безнадежно сказал я.

— Вышеупомянутая статья, — вновь вступил Готвольд, — отводит оставшимся акционерам тридцать дней после кончины одного из партнеров. Сегодня как раз месяц с момента трагической смерти Марты. Вы заявляете свои права?

Я не ответил.

— Мистер Каннис, — сказал Готвольд, поворачиваясь к кушетке, — мистер Гелеско, желает ли «Джастис девелопмент корпорейшн» заявить свои права на приобретение двадцати шести процентов в пакете акций «Питер-Плейс инкорпорейтед», ранее принадлежавших покойной Марте Тумбли?

— Желает, — ответили они хором, как пара вступающих в брак дебилов. Таким образом, «Джастис девелопмент корпорейшн» (Каннис и Гелеско) — дочерняя корпорация «Роман энтерпрайзис» — получает семьдесят четыре процента акций «Питер-Плейс». Наверно, надо радоваться, что они оставляют мне пломбы в зубах.

— А теперь, — сказал Октавий Цезарь, складывая пухлые ручки в молитвенном жесте, — перейдем к более приятным… Молодой человек, я рад сообщить вам, что мои партнеры приняли решение… «Питер-Плейс» превращается в задуманную вами сеть предприятий, учреждая филиалы в нескольких других… Вам отводится главная роль в этой экспансии, которая начнется с открытия второго «Питер-Плейс» в Беверли-Хиллз, в Калифорнии. Мы хотели бы, чтоб вы отправились туда после первого… Вы несете полную ответственность за… С годовым жалованьем в сто тысяч. Как вам нравится…

— Беверли-Хиллз? — изумленно спросил я. — Калифорния? Я?

— Манхэттенский клуб примет Янси Барнет, — коротко бросил Каннис. — Он потянет.

— А мы после праздников начнем полную реконструкцию, — сказал Гелеско. — Сделаем настоящее классное заведение. Нашли бешеного дизайнера.

— Он будет здорово элегантным, — заверил меня Каннис. — Хрустальные люстры, большие вазы — настоящие вещи.

— И, конечно, — ласково продолжал Октавий Цезарь, — вы, как акционер, будете по-прежнему получать долю с прибыли нью-йоркского клуба, так же, как с предприятия в Беверли-Хиллз, и со всех других филиалов, которые откроет «Питер-Плейс инкорпорейтед».

Доля в прибыли — смех, да и только. Выкачав большие деньги через свои дочерние компании по ссудам да закладным, они швыряли мне кость и гладили по головке. Идея принадлежала мне, но я знал, что стану служащим на зарплате.

Я смотрел на них и удивлялся, почему меня никто не поцеловал. Когда вас насилуют, пускай хоть поцелуют.

 

Глава 169

Я ворвался в офис к Янсу и швырнул шляпу на стол.

— Ты сукин сын! — заорал я. — Ты давно все знал!

Он посмотрел на меня и признался:

— Примерно с неделю.

— Так какого же черта ты мне не сказал? Я думал, что мы друзья.

— Друзья? — повторил он с кривой усмешкой. — О, Питер, людей встречаешь, потом расстаешься… Жизнь — короткие встречи и быстрые расставания, не правда ли? Она быстротечна. Единственно важная вещь — возможность на все наплевать.

Засмеяться у меня просто не было сил.

— Вы совершенно правы, — сказал я. — Давайте выпьем, старина!

Янс открыл ящик стола, вытащил литровую бутылку водки. Мы пили ее из бумажных стаканчиков-фунтиков, слегка разбавив водой из бачка.

Я недвижно сидел в кресле возле стола. На мне все еще был новый твидовый плащ. Я рассказал Янсу, что меня хотят отправить на побережье, открывать «Питер-Плейс» в Беверли-Хиллз.

— Поедете? — спросил он.

— Разве у меня есть выбор? — горько усмехнулся я. — Они держат меня за яйца. Если решу уйти, прощай вложенный капитал. Я никогда не увижу ни цента прибыли.

— Вам понравится Калифорния, — сказал он. — Потрясающий климат, аппетитные женщины.

— Может, поищу Никки Редберн, — ответил я. — Она поможет. Насколько я понял, Янс, этот клуб собираются закрывать по окончании года и оформлять все заново. Я, наверно, уеду сразу после закрытия. Вы собираетесь жить здесь?

— Возможно. Аренда моей квартиры кончается в апреле, потом я перееду.

Мы еще выпили водки, бессвязно толкуя об изменениях, которые произойдут в клубе после ремонта. Янс хотел превратить одну спальню в игорный зал для особо крупных картежников. А другую — в кинозал, крутить порнофильмы.

Обе идеи мне понравились, и я сказал, что, возможно, использую их в новом калифорнийском предприятии.

Мы еще выпили водки и стали вспоминать всякие дикие случаи, произошедшие за время нашей совместной работы. Я больше не злился на него. Он никогда не мешал мне, я был рад, что мое изгнание из Нью-Йорка пойдет ему на пользу. И сказал ему об этом.

Он улыбнулся своей грустной милой улыбкой.

— Знаете, Питер, я с самого начала положил на вас глаз.

— Но никогда не делали попыток, Янс.

— Я был уверен, что вы не заинтересуетесь.

— Как знать, — сказал я.

Но это говорила водка.

Так мне кажется.

 

Глава 170

Настали наши лучшие праздничные деньки. Заказов на завтраки и обеды было столько, что пришлось ставить столики в «Масленичном зале», чтоб справиться с потоком гостей.

В спальнях кипело феноменальное шоу, бывало, что в графике значилось до сотни «сцен» в день. Я все время названивал Кларе Хоффхаймер, умоляя слать побольше тепленьких тел. Нам едва хватало жеребцов для удовлетворения всех заявок.

Время от времени в дело вступал я, помогал Янс, несколько раз удалось уговорить даже Кинга Хейеса.

Одна из моих «сцен» в предрождественскую неделю оказалась памятной. Леди звали Тамми, и я узнал ее в тот же момент, как она вошла в спальню. Ее фотографиями, биографическими сведениями и интервью пестрели все местные газеты и журналы.

Впервые она появилась во второстепенной роли на ноябрьской премьере бродвейского спектакля и выиграла его всухую. Рецензенты пришли в экстаз, воспевая ее как величайший комедийный талант со времен Кэрол Ломбард и Кей Кендалл. Она уже подписала контракт на большой фильм и телевизионный сериал. Было ей двадцать три года.

Зачем ей понадобилась платная «сцена» в «Питер-Плейс», я так никогда и не узнал, но думаю, что в тот период карьеры она не желала вступать в эмоционально утомительные отношения с кем-то знакомым. Кроме того, женщины, добившиеся такого успеха, всегда сталкиваются с одной и той же проблемой: с кем парень хочет переспать, со звездой или со мной?

Тамми заиграла сразу. Признаю, что она была чертовски хороша и владела обширным репертуаром забавных улыбок, притворных ворчаний, умолчаний, гримас, выразительных жестов и умопомрачительных телесных движений. Слепому видно, что это игра, но не поддаться ей нельзя.

— Посмотри на себя! — закричала она. — У тебя задница жирная!

И, надув щеки, выпучив глаза, плюхнулась в постель.

— Хилым молотком гвоздя не забьешь, — сказал я с тусклой улыбкой.

— Да не гвоздь, а кнопка, и не молоток, а кувалда, — парировала она, утрируя гримасу полного омерзения.

Она ни на миг не оставила лицедейства, даже валяясь на простынях. Гэги сыпались градом. Много импровизаций, попадались и тщательно продуманные, отрепетированные шутки. Одни безусловно хорошие, другие столь гнусные, что мне хотелось заткнуть ей рот.

Партнершей в постели она была, мягко говоря, препаршивой, но я не встречал актрис, о которых можно было бы сказать обратное. Я думаю, дело тут в нарциссизме и чисто профессиональных качествах. Мало кто из актеров и актрис способен пойти на сцене или в постели дальше обычных избитых приемов. А подчиняться партнеру они не желают или не могут.

Час, проведенный с Тамми, стал для меня суровым уроком. Я видел в ней самого себя: трюки, шуточки, клоунада и — самое худшее — постоянное притворство, игру вместо жизни.

Антони Каннис и Михаэль Гелеско были теми, кем они были — жестокими примитивными грубиянами, — но не претендовали ни на что иное. Я считал их настоящими злодеями, но они не прикрывались ангельскими масками. Я с горечью понял, что они оказались выше меня.

Я, наверно, извел постоянным лицедейством Дженни, Артура, Марту, Никки, Мейбл, Янса и всех других моих друзей и знакомых. За час, проведенный с Тамми, я понял, как это ужасно. Это все равно что тебя непрестанно лупят по башке надутым бычьим пузырем, как рыжего в балагане.

А самое страшное — то, что я сделал и делаю с самим собой. Когда вся твоя жизнь — спектакль, ты лишаешься способности отличать иллюзию от реальности. Кто я такой? Питер Скуро. Это я знаю. И это все, что я знаю.

В этот момент у меня родилось еще одно благое намерение. Я решил, что отныне буду самим собой, руководствоваться инстинктом, поверяя его тщательными раздумьями.

Я догадался, что Октавий Цезарь (и Готвольд, и Самуэльсон) считают меня легкомысленным умником, полным пригодных к употреблению доходных идей и фантазий, но не серьезным человеком. Не тем, кто заслуживает уважения.

Я решил, что игра закончена, больше я не фигляр. Люди, которых я встречу на побережье, увидят перед собой человека, в меру доверчивого, полного спокойного самообладания. Достойного человека, который сначала думает, а потом говорит, благородного человека, серьезного, чуть-чуть грустного. Может быть, даже степенного.

Больше никакого притворства.

 

Глава 171

За два дня до Рождества, в воскресенье жеребцы устроили мне прощальный прием. Организовал его Янси Барнет, и проходил он в клубе. Еду и напитки поставил «Питер-Плейс инкорпорейтед», ребята натащили множество разных подарков — забавных, полезных, элегантных, дорогих.

Я проработал с ними почти три года, и, как сказал в коротком благодарственном спиче, мне остается только мечтать о такой же замечательной «конюшне» на побережье. Приветствуя меня, некоторые жеребцы подходили сказать, что собираются в Голливуд, искать работу в кино или на телевидении и мы обязательно встретимся.

Прощание с Янсом, Кингом Хейесом, Сетом Хокинсом и несколькими другими было более интимным. Мы пообещали поддерживать контакты, зная, что не сделаем этого. Потом все выпили. Несколько жеребцов попарно потянулись наверх в спальни. Ну и что?

В Сочельник Мейбл вечерним рейсом улетала в Канзас, чтоб провести праздничную неделю с родителями. Я еще не сказал ей, что уезжаю и, может быть, больше ее никогда не увижу.

Расставание рождает не только сладкую грусть, но отдается и болью в заднице. Я знал, что она в меня безумно влюблена, и думал, как расстаться с ней так, чтобы не ранить ее гордость. Больше всего я боялся, что она примется плакать. Женские слезы изводили меня, дело кончалось тем, что я плакал вместе с ними.

Я тщательно готовился к последней встрече. Во-первых, купил ей в подарок на Рождество антикварную викторианскую брошь. Филигранная розетка, усыпанная гранатами, — изумительная в самом деле вещь, — и стоила она мне почти гранд.

Мейбл улетала в девять часов, времени на готовку не оставалось, и я заказал в ресторане изысканные деликатесы, попросив доставить их к ней домой. С собой принес две бутылки «Дом Периньон» 1971 года. Признаюсь, я выудил их из винного погреба «Питер-Плейс».

Мейбл страшно понравился рождественский подарок, и она тут же его приколола, причитая по поводу своего дорожного наряда. Мне она подарила золотую пластинку — зажим для бумаг в виде долларовой банкноты, совсем как презент Очень Важной Персоны из Вашингтона. Я сказал, что всю жизнь мечтал о такой, но ей не следовало так тратиться.

Потом мы открыли шампанское и подняли тост друг за друга. Мы много смеялись и спели дуэт из «Фантазии». Мейбл так радовалась, так была счастлива, что я малодушно решил сообщить плохие новости после обеда.

Ели мы тушеный цикорий, медальоны из утиной грудки, жареные грибы, салат из красного перца, пирожные «птифур» на десерт. Их мы сбрызнули чуточкой «Куантро», просто так, для забавы.

Наконец настал момент истины. Я посадил Мейбл к себе на колени и сказал, что меня переводят на побережье и это наша последняя встреча на долгое-долгое время. Я крепко держал ее, готовый осушать слезы поцелуями.

Она минутку помолчала. Потом спросила:

— Это повышение, Питер?

— Нечто вроде.

— Ты будешь зарабатывать больше денег?

— Думаю, да.

— Тогда поезжай, — твердо сказала она. — Просто чудо, что они о тебе такого высокого мнения и дают такую возможность.

Все шло не совсем так, как я предполагал.

— Мэй, мне ужасно не хочется расставаться с тобой, — грустно произнес я.

— И не думай об этом, — весело засмеялась она. — Папа всегда говорит: иди туда, куда зовет тебя работа. Ты скоро едешь?

— Когда ты вернешься в Нью-Йорк, меня уже не будет, — с фальшивым сожалением сказал я. — Сейчас мы видимся в последний раз.

Она повернула кисть моей руки, посмотрела на часы.

— Боже, времени совсем нет. Может, по-быстрому?

— Конечно, Мэй, — мужественно сказал я. — Почему бы и нет?

Потом, когда мы оделись и взяли багаж, чтобы погрузить в мою машину, она заговорила:

— Питер, одна моя знакомая, ну, член клуба, говорит, что встретила там суперпарня. У нее было что-то вроде артрита, и после одной «сцены» с ним все прошло. Его зовут Сет. Знаешь?

— Сет? — переспросил я. — Конечно, знаю.

— Как ты думаешь, он мне понравится?

— Безусловно, понравится, — ответил я. — Он — просто сказка.

 

Глава 172

«Питер-Плейс» закрылся на реконструкцию второго января. Ввалились декораторы, маляры, плотники, и я ушел в свою спальню на третьем этаже упаковывать вещи для переезда на побережье. Я брал только два чемодана. Остальное перешлет Янс, когда я устроюсь.

Я много думал после совещания в офисе Октавия Цезаря, где меня так проучили. И наконец понял, что произошло. Сценарий, по-моему, был таким.

Ни Элис, ни Уилсон Боукер не убивали Марту. Смерть ее срежиссировал Цезарь, а разыграли пешки, может быть, Каннис и Гелеско. Она впустила бы их в запертую квартиру.

«Роман энтерпрайзис» вложила огромные деньги в избирательную кампанию Боукера и кое-что пронюхала о его отношениях с Мартой. Ее следовало убрать, прежде чем рухнет политическая карьера Великой Светлой Надежды.

К тому же Октавий Цезарь знал, что смерть Марты — и моя глупость — гарантирует ему львиную долю собственности в «Питер-Плейс инкорпорейтед». Предприятие — золотая жила, международная сеть принесет неисчислимые миллионы. Цезарю нужен полный контроль и я в качестве наемного служащего, который кланяется и расшаркивается каждый раз, когда ему швырнут несколько лишних шекелей.

Было много причин, по которым он отсылал меня на побережье. Во-первых, я толковый парень, способный организовать и наладить работу доходного заведения в Беверли-Хиллз. Во-вторых, надо убрать меня из Нью-Йорка, где я мог проявить излишнее любопытство и начать задавать вопросы по поводу убийства Марты.

Умная сволочь, вроде Октавия Цезаря, который безусловно устроил перевод детектива Джула Слоткина на связи с общественностью, предвидит такую опасность и старается предотвратить ее.

Остается еще одна причина. Возможно, вы улыбнетесь, но я в это твердо верю. Мне стало известно, что он милуется с Кларой Хоффхаймер. Больше того, я был свидетелем его конфуза, когда он сломал «молнию» на ширинке во время «сцены» с Кларой в клубе.

Октавий Цезарь мог вынести многое, но предстать в смешном виде — это уж слишком. Я видел, как он трусит по лестнице, прикрывая срам старым дождевиком. Он знал, что после этого никогда не сможет рассчитывать на мое искреннее уважение.

Вот так, по-моему, все и случилось. Едва ли я сильно ошибся в своих рассуждениях. Хотя, в конце концов, какая разница?

Как же права была бедная Марта, толкуя о горнем мире и его неисповедимых путях. Она стала угрозой хозяевам денег и власти, и ей пришлось умереть. По-моему, я оказался счастливей. Я сослан в Беверли-Хиллз. Значит, они понимают, что меня еще можно использовать.

К вечеру четвертого января все было упаковано и готово к отъезду. Перед нашествием декораторов мы заперли винный погреб, но я предусмотрительно припрятал несколько бутылок, которые помогли бы скоротать последние дни в «Питер-Плейс».

Я смешал себе водку с водой и пошел на первый этаж. Большую часть мебели увезли на продажу, но мы сохранили несколько собственных хороших вещей. Сейчас их укрыли, чтоб не забрызгать краской.

Я ходил как по погосту. Затянутая тканью мебель напоминала могильные памятники, несколько оставшихся ламп отбрасывали тени по углам. Призрачное место, без музыки и смеха, без надежд и страстей, увлекавших наверх жеребцов и клиенток.

Я стоял у покрытой брезентом стойки бара в «Зале грез» и думал о будущем.

Я видел себя, важного толстяка, на террасе дома с видом на Тихий океан. На мне золотистый спортивный пиджак, тонкие шелковые слаксы. Сандалии, разумеется, без носков. На запястье золотые часы «Конкорд-Маринер», на пальце кольцо с бриллиантом, на шее шелковый «эскот».

Моя рука обвивает тонкую талию загорелой стройной игрушки в бикини, на плечи которой волной падают светлые, выгоревшие на солнце волосы. У нее какое-нибудь типично калифорнийское имя: Сэнди, Астра, Блисс.

— Папочка, — говорит она, — мне надо денег для гуру.

Но эта картина меня не пугала. Я был готов к такой роли.

У входной двери раздался звонок. Я пошел в вестибюль, выглянул в глазок. Женщина. Одна. Я отпер дверь.

Она была высокой, холодной, вполне приятной. Порывисто шагнула через порог.

— Я член, — резко сказала она, предъявляя билет. — Нельзя ли…

— Мне очень жаль, — перебил я, — мы закрылись на ремонт. Откроемся через две недели.

— О, какая досада…

— Но, — испуская очарование, снова перебил ее я, — если я могу служить…

Она посмотрела на меня.

— Простите, — сказала она с холодной улыбкой, — мне бы хотелось кого-нибудь помоложе.