Утреннее солнце мято отливало на иссиня-черном коротком стволе 38-го. Щурясь против солнца, Дэвид Грин уставил револьвер перед собой и изобразил губами выстрел: «Дф! Дф!»

Послышался голос Ховика, лежащего снизу под естественным каменным козырьком:

— Ты б лучше завязывал играть с этой штукой. Даже если ногу себе к черту не прострелишь, то грохнет так — в этих местах на мили будет слышно.

Дэвид почувствовал, что краснеет. По крайней мере, кровь прилила к щекам, и без того уже красным от солнца и ветра.

— Я же просто хочу уяснить, как он работает, — сказал он оправдываясь.

Послышался глубокий вздох.

— Ладно. Лучше я тебе покажу, пока ты одного из нас двоих не подстрелил. Тащи эту хреновину сюда.

Страдальчески ковыляя на натруженных ногах, Дэвид тронулся обратно к камням. Ховик, как всегда, изловчился отыскать единственный ровный пятачок, и растянулся там, надвинув на глаза шляпу Гриффина. Не убирая ее, он сказал:

— Раз уж ты на ногах, как там насчет воды?

— Сделаем. — Дэвид приостановился взять жестянку с водой около ближайшей заполненной дождевой водой впадины, которые словно оспины покрывали внизу скальный выступ.

— Знаешь, — поделился он, — было время, не так давно, когда найти в таких диких местах банку из-под пива было для меня редкостным делом. Теперь была бы просто удобная емкость.

Ховик бессмысленно хмыкнул, принимая жестянку. Дэвид поймал себя на том, что все еще слегка удивляется такой жажде Ховика. Он уже всерьез начал полагать, что этот здоровяк вообще не подвержен никаким обычным человеческим нуждам.

После той вертолетной атаки они держали путь более или менее на запад, вдоль той незаметной границы, где горы сходятся с плоскостью пустыни. Передвигаясь ночью и прячась днем, они не сталкивались больше с розыскниками, хотя несколько раз замечали в отдалении вертолеты. На каменистом грунте следов не оставалось, места же с мягкой землей или песком Ховик тщательно обходил. На вторую ночь прошел непродолжительный дождик — достаточно, по словам Ховика, чтобы смыть их запах, хотя воды с него досталось мало.

С той поры запас они не пополняли, и только буквально несколько часов назад, когда, ища место для дневки, слезли в эту каменистую расселину, они обнаружили в затенении скал с дюжину мелких углублений с дождевой водой.

Дэвид припоминал, как пока удавалось осиливать дорогу. Сам себя он всегда считал сравнительно подготовленным: бегал за школу марафоны, по выходным иной раз ходил в походы — но такое он себе представить не мог. В горле першило от стоящей в воздухе щелочной пыли, губы растрескались и кровоточили, каждая мышца утомленно подрагивала. Ступни горели — тонюсенькие тюремные кроссовки, что с них толку — а колени и голени исцарапаны были до крови от карабкания по каменистым склонам и через кактусы в темноте.

Прошлая ночь была сплошным кошмаром без ориентира в пространстве и времени, так что последние часы Дэвид припоминал лишь смутно. Он тащился, прихрамывая, за Ховиком в лунном свете, поминутно запинаясь о каждый встречный камешек, и чувствовал с абсолютной уверенностью, что ум()ет прямо на ходу; а идти в конце концов продолжал, вероятно, потому, что ум из-за истощения попросту не сознавал, что можно повалиться на землю и выйти из игры. А Ховик, тот хоть бы раз запнулся, или оглянулся, или подал голос — разве если сам к нему обратишься, да и то отвечает односложно — или хоть замедлил упрямую свою поступь. Глядя на Ховика сейчас, Дэвид вроде как и особой усталости за ним не замечал. «Так оно еще и потребляет воду, — задумчиво подытожил он. — Я уж начал было думать, что оно работает на дизтопливе».

Он неумело вытянул впереди себя пистолет и поглядел на него.

— Где здесь предохранитель? — спросил он у Ховика.

Тот раздраженно фыркнул.

— Тьфу, блин, ты, видно, из тех, кто читает эти долбанные детективы? Это револьвер. У револьверов не бывает предохранителей. Дай-ка!

Дэвид протянул оружие. — Гляди, здесь все не так и сложно. В основном это машинка, даже подвижных деталей немного. Видишь здесь кнопочку? Надо ее вот так нажать, и цилиндр прокручивается — эта вот часть, куда кладут патроны. Надо перезарядиться — потяни этот прутик, и он выкинет пустые гильзы. Вот, видишь — разрядил.

Разложив блестящие патроны возле себя на камне, Ховик возвратил оружие.

— Если хочешь в кого-то выстрелить, оттяни назад курок — правильно, ту штуку у тебя под большим пальцем — пока не зафиксируется. Не делай этого, пока не готов к стрельбе: когда взведен, он легко соскакивает. Теперь направь на мишень. Если есть время и свет, совмести вон ту мушку впереди с маленькой риской сзади, понял? И просто жми, как титьку — оно само выстрелит.

Дэвид попробовал навести на кактус. Револьвер колебался, нельзя даже было толком различить цель.

— Держи обеими руками, — посоветовал Ховик.

И тут спусковой крючок под пальцем у Дэвида внезапно подался, и боек сорвался с сухим металлическим щелчком.

— Не дрейфь! — успокоил Ховик. — Если ты спешишь, а оно обычно так и бывает, когда приходится использовать эту штуку, забудь про боек. Просто жми на крючок, и все будет выходить само собой. Правда, не попадешь ни хрена, если только не будешь стоять близко, но из этого тупорылого оно единственно, что можно выжать. Если угодим в заваруху, ты хоть пощелкаешь вокруг горохом, чтобы головы пригнули.

Он подал Дэвиду патроны и пронаблюдал, как тот неловкими движениями перезаряжает револьвер.

— Так, все, теперь он опять заряжен, смотри, блин, внимательно, куда целишься. И запомни, с оружием никогда не выпендривайся. Если не думаешь стрелять, то и руками не касайся.

— Я никогда не стрелял из оружия, — признался Дэвид.

— Какая на хрен разница, — ровно заметил Ховик, укладываясь обратно на камень.

— Даже не держал никогда, и в детстве не играл с игрушечными. Я ж из семьи старых квакеров, — пояснил Дэвид.

— Было время, когда я считал, что вообще никогда не смогу направить оружие на человека; но вот после кое-каких изменений последних лет…

— Ага, — Ховик снова надвинул шляпу на лицо.

Дэвид опустил револьвер в карман.

— В общем, стрелять, как ты, мне никогда не научиться.

Он посмотрел на длинный ствол «Уэзерби», лежащей у Ховика в ногах. — Здесь, понимаешь, дело не просто в практике. Ты, наверное, уже невесть когда держал оружие последний раз, а смотри, как у тебя нынче получилось. То же и с пистолетом, когда ты уложил охранников.

— Не знаю, — приглушенно донеслось из-под шляпы. — У меня постоянно это дело как бы само собой выходит.

— Да, могу представить. — Дэвид опустился около ближайшего углубления и снял с ног остатки кроссовок. — У меня примерно то же с компьютерами, — заметил он, чуть поморщившись, когда погрузил ступни в прохладную воду. — Даже мальчишкой получалось, не знаю, чувствовать их, вытворять с ними всякое. Сколько раз влипал через это в истории…

— Знаешь, — подал Ховик голос через шляпу, — а что, если ты, к едрене матери, заткнешься, дашь поспать?

Снова начинал набирать силу зной.

Когда Дэвид проснулся, небо было багряным, и свет шел уже на убыль. Ховик стоял над Дэвидом, легонько тыча кроссовкой под ребра, и что-то протягивал:

— На-ка!

Дэвид нетвердо потянулся и взял в руку — непонятно, что: какой-то упругий, влажноватый хлыст.

— Что это?

— Жуй! — судя по невнятному голосу, сам Ховик уже жевал. — Пришиб пару гремучек — здоровых! — палкой, — объяснил он, усаживаясь около Дэвида. — Если не хочешь змею, скажи — я твою съем.

— Ты меня разыгрываешь? — После стольких часов жажды Дэвид в сущности позабыл о еде, но теперь неожиданно обратил внимание, что желудок, громко урча, требует чего-нибудь существенного.

— После тюремного рациона… Ховик, господи, она же сырая!

— Ну и что, огонь все равно разводить нельзя, — резонно заметил Ховик. — Видишь, есть мы ничего не могли, пока не было воды переваривать пищу. Теперь какое-то время можно будет дюжить.

Змеиное мясо оказалось на редкость жестким и терпким; чтобы проглотить, требовалось жевать не щадя челюстей. Вкус — гнусный.

— Господи, великолепно! — истово произнес Дэвид. Взяв пивную жестянку, он хлебнул воды.

— Ты нынче утром заикнулся насчет банки, — сказал Ховик, отпиливая кусок змеятины острым каменным осколком. — Блин, и почему ни один из тех сволочей не имел с собой ножа… В общем, не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы догадаться: кто-то здесь был, и если тащили с собой баночное пиво, значит уж точно не били лапы пешком. Так что я просто немного назад прогулялся, — он дернул головой вправо, — вон туда, и козлом буду, если там не следы от протекторов. Старые уже, но кто-то проезжал там не раз и не два, поэтому если отправиться прямо по следу, непременно выйдем на дорогу.

— Откуда мы знаем, в какую сторону идти?

— Следы обрываются возле горловины. Ты жевать будешь, или вопросами меня долбать?

Когда они выбрались из балки и отправились по следу шин, уже окончательно стемнело. Точнее сказать, по следам шел Ховик; Дэвид совершенно не различал их на общем фоне плоского пейзажа пустыни. Идти здесь было гораздо легче, и Дэвиду изрядно полегчало, даром что он и понятия не имел, куда они движутся и зачем. Что делать, если следы приведут куда-нибудь к военному или полицейскому посту? Спрашивать было боязно.

Чувство времени от ходьбы через совершенно безликую плоскость залитой луной равнины размывалось. Дэвид пожалел, что не изучал астрономию; так мог бы догадаться о времени по небу. Неизвестно, сколько они прошагали, но, судя по всему, уже очень поздно — наверняка за полночь — и вот неожиданно, перебравшись через невысокую цепочку холмов, внизу увидели мощеную дорогу.

Осталось от нее немного: очень старая, узкая, запущенная донельзя: поверхность вся в выщербинах и трещинах, здесь и там покрытая небольшими кучками нанесенного ветром песка. Очевидно, прошло изрядно времени с той поры, как здесь действительно ходил транспорт; сомнительно, чтобы она вообще использовалась. Дорога тянулась через пустыню примерно с востока на запад. Посмотрев в молчании несколько минут, они тронулись по ней на запад.

— Я знаю, это маловероятно, — впервые за все это время подал голос Дэвид, — но что, если вдруг кто-то появится?

Призрачный силуэт Ховика шевельнулся (очевидно, пожал плечами).

— Спрячемся, — отозвался он. — Просто сойдем с дороги и ляжем. За куст, если попадется, или прямо сразу на землю. Люди в машине, с фарами, нас не увидят. Здесь, на открытом месте, — добавил он, — фары станет видно еще задолго до того, как они подъедут, времени будет уйма, чтобы укрыться. Может, сможем даже остановить, занять машину.

Дэвид и не думал, что на дороге кто-нибудь появится; заговорил он лишь для того, чтобы прервать монотонность. Где бы они ни находились, до обитаемых мест отсюда далеко. Ни одной живой души, пожалуй, миль на пятьдесят или сто.

Вот почему он вначале не поверил глазам, когда, дойдя До вершины холма, они чуть носом не ткнулись в лепящиеся друг к другу кособокие домишки. Стояли такая тишина и темень, что на секунду подумалось: никого здесь нет, но вот начал различаться шум ветряной мельницы и гудение холодильника.

Ховик сволок спутника с дороги в кювет. Они молча — Дэвиду показалось, что очень долго — озирали безмолвно застывшие дома.

Их было пять — один почти полностью развалившийся, у двух других отсутствовала крыша, но остальные два были, очевидно, в целости. Стояла еще и пара небольших фургончиков. У ближайшего из домов фасад был когда-то оборудован под магазин; уцелели остатки двух бензоколонок и выцветшая надпись «Кока-кола». Неподалеку стояло несколько старых легковых машин и грузовиков, в основном на подпорках, без колес, моторов или дверей. Ни огонька.

— Что будем делать? — прошептал Дэвид. — Обойдем?

Ховик покачал головой.

— Идем, — сказал он. — Без шума!

Они медленно приблизились по дороге к домам. Винтовку Ховик перекинул на ремне за спину, в руке держа сорокопятку — в темноте и сподручнее, и быстрее. Дэвид подумал вынуть револьвер, но побоялся; вдруг непроизвольно пальнет. Все-таки он не знал, что Ховик замыслил. Было ясно, что здоровяку нет ничего проще, как удержать на мушке какого-нибудь безобидного отшельника из пустыни, или даже убить кого-нибудь, кто попытается его остановить.

«Прошу, — молил бога Дэвид, оглядывая темные дома, — хватит приключений, ноги болят, не хватает еще одного греха на душу».

Но Ховика теперь, видно, интересовали только автомобили, из которых несколько оказались на поверку, вполне годными к езде. Особенно один древний «Мустанг», полностью комплектный, за исключением правого переднего стекла и половинки бампера. Ховик, быстрым и бесшумным движением отвинтив крышку бензобака, сунул туда длинный тоненький прутик. Дэвид уловил смрад дешевого бензина, перемешанного с денатуратом. Осмотрев травинку, Ховик осклабился и кивнул Дэвиду.

Ручка у правой дверцы была сломана, и Дэвиду пришлось сунуть руку в пустое окно, чтобы открыть. Послышался негромкий скрип, и он застыл. Гулко, молотками стучала в ушах кровь, но ничего не произошло. Ховик успел уже открыть левую дверь, и свободной рукой пытался подталкивать машину. Секунду спустя до Дэвида дошло, что к чему, и он приналег на рамку двери плечом.

Выкатить старый «Мустанг» на бетонку оказалось достаточно легко, к тому же этому способствовал небольшой уклон. Ховик на ходу сунул руку в машину, что-то там покрутил и запрыгнул в салон, в то время как Дэвид продолжал толкать. Секунду спустя послышалось неуверенное фырканье, вслед за чем изношенный мотор натужно завелся. Дэвид, запрыгнув на сиденье, захлопнул дверцу и перевел дух.

— Дерьма кусок, — процедил Ховик, наращивая скорость машины. Судя по всему, сзади по тревоге никто не выскочил. — Аккумулятор дохлый, горючка разбавлена самодельной сивухой, и вон еще — слышишь — стучит! Но, черт, все же колеса!

— Ты его что, попятил? — Дэвид не помнил, где именно подхватил это словцо, но оно было ему по нраву.

— Да, подивил я их сейчас, — рассмеялся Ховик. — Похоже, я уже не первый, кто его попятил.

— Это краденый автомобиль? Я имею в виду, прежде чем мы его угнали.

— Ага. Думаешь, так просто все эти лачуги посреди пустыни? Всучают тебе запчасти и машины, которые в розыске, или тырят их. Вот у тебя на шоссе с машиной проблема — отходишь поискать бензина или позвонить. Возвращаешься — а она раздета как девка или вообще исчезла; и есть сомнение, что тот, кто это сотворил, обитает в таких вот местах-призраках. Любой херомантией занимаются: «травкой» приторговывают, контрабандным бухлом, бензином разбавленным — всем, до чего руки доходят. Ничего такого крупного, чтобы сюда к ним понаехала полиция и дала гари, и держатся как можно дальше от политики. Растят что-нибудь из еды, для электричества ставят ветряные мельницы. Вид прикольный, — задумчиво заметил Ховик. — Я в таком месте прожил пару месяцев, там, в Нью-Мексико, когда был в бегах.

— Черт бы меня побрал! Тогда нам не надо и беспокоиться, что кто-то позовет полицию.

— Вряд ли. Я переживал единственно насчет собак. Непонятно, почему у них тут не было собак — в таких местах от них обычно ступить некуда. Ох и падлы! Наполовину койоты, задницу как газету порвут. Вот с-сука! — Машину тряхнуло на здоровенной выбоине. — Тормозов вообще на фиг нет! Лучше этот металлолом куда-нибудь деть, в первом же городишке, и разжиться чем-то другим. Кто знает, сколько °н уже в розыске, да и все равно любой легавый стопорнет, на такой-то рухляди!

Несколько минут ехали в тишине. Постепенно до слуха Дэвида начал доноситься какой-то странный, тихий заунывный звук — неприятным не назовешь — явно где-то в машине. Дэвид собирался спросить, что это, и тут до него дошло: это же Ховик. Насколько можно было судить, этот головорез пытался что-то напевать.

Шоссе, когда они до него добрались, вывело на Фэлкон; Ховик притормозил в тихой аллее и вылез наружу.

— Буду через минуту, — сказал он и исчез, оставив Дэвида наедине с его нервами и полным мочевым пузырем, отчего время, казалось, тянулось еще нестерпимее. «Деваться некуда, — размышлял Дэвид, — не гожусь я для преступного мира, даже как соучастник».

Когда в конце аллеи появился автомобиль, Дэвид уже знал, что это полиция, и нашаривал револьвер, когда дверца автомобиля отворилась, и оттуда выглянул Ховик:

— Давай сюда скорей, летим!

Дэвид выскользнул из «Мустанга», а Ховик нырнул на заднее сиденье за винтовкой. — Сейчас покатимся глаже, но надо гнать, пока еще не утро и хозяин не хватился.

Это был белый «Датсун», старенький, но вымытый и хорошо отлаженный; понятно, не сравнить с «Мустангом».

— Нам бы что-нибудь по-настоящему приличное, — мечтательно протянул Ховик, выруливая на шоссе. — Пока у нас вообще ничего не было, а ведь надо всех обойти. Но опять же, любой, у кого добрая машина, не будет оставлять ее на улице. Это первое, что я хапнул, с полным баком бензина.

— Если хочешь, я могу повести, — предложил Дэвид.

— Чего? — Ховик посмотрел с удивлением.

— Ну, если ты устал, — Дэвид опять почувствовал, что краснеет. — От меня пока помощи было негусто.

— Хм, — Ховик, похоже, был в самом деле изумлен. — Черт меня побери! Нет, я не устал. Хорошо оно, вести. — Через секунду он добавил: — Но все равно, спасибо.

Когда городок окончательно остался позади, и снова потянулось шоссе, Ховик кашлянул. — Слушай, — сказал он, — а ты молодцом, что так поступил со стукачом. Если б не оно, как раз сейчас бы уже и были в 351-м. Молодцом, — закончил он, не глядя на Дэвида.

«Нет, вы только гляньте, — подумал Дэвид, — он же пытается быть любезным!» Дэвид, пожалуй, не очень бы удивился, зардейся вдруг Ховик сейчас эдакой гигантской свеклой.

— Спасибо, — поблагодарил Дэвид. — Я боялся, что являюсь для тебя обузой.

Ховик в ответ фыркнул.

— Да ну, брось, — пробормотал он. Прежде чем Дэвид понял, что он имеет в виду, они проехали половину пути до Карсон Сити.

На подходе к Карсон Сити Ховик заявил, что придется сделать еще одну остановку.

— Нам нельзя больше носить это барахло, — он кивнул на свою одежду. — Нам же ездить по городам; увидит кто эту тюремную робу, враз конец.

На боковой улице, выводящей в деловой квартал, Ховик притормозил рассмотреть фасад большого магазина уцененных товаров. Окна были прикрыты плакатами, аляповатые надписи на которых возвещали о сниженных ценах на такие вещи, как нижнее белье и бытовая утварь.

— Может подойти, — задумчиво заметил Ховик. — В дешевых этих местах они обычно жидятся грош лишний потратить на хорошую сигнализацию. Собак не держат; может, сторожа даже не будет.

Он дал пару кругов по кварталу, осторожно поглядывая во все стороны. Автомобилей на виду не было.

— В эту пору, — пояснил он, — фараоны как один где-нибудь пьют кофе или дают за щеку шлюхам у себя в машине, на заднем сиденьи. Ну-ка, вот сюда. — Он завел «Датсун» в аллейку за магазином и затормозил в густой темноте возле мусорного бака.

Дэвид стал открывать дверцу, но Ховик предупреждающе поднял руку.

— Нет, оставайся здесь. Садись за руль, пусть мотор работает, и если я выбегаю быстро, значит надо врубать полный газ и гнать, как сукину сыну. Я уже себя знаю, у меня при спешке может что-нибудь сорваться, — объяснил он. — Даже если по улице будут проезжать фараоны, они вряд ли разглядят здесь этого япошку, но даже если и так, то пригнись, может, не подойдут. Если ж засекут, то тогда жми вовсю, как получится, но вякни в дудку или что-нибудь, дай мне какой-то сигнал. У тебя какие размеры?

Дэвид не понял.

— Размеры, черт тя дери?

— А-а!

Дэвид сказал. — Будь осторожен, — по-глупому добавил он.

Ховик осклабился.

— Парень говорит, что будет осторожным. А подруга ему: «Милый, если б мы были осторожны, мы бы этим вообще не занимались». — Он исчез в темноте около товарного склада.

«Да, и вот опять», — подумал Дэвид с растущим чувством нереальности происходящего. Впрочем, нет, оно прекратило разрастаться после того, как достигло бесконечности. Инженер-компьютерщик экстра-класса, а кончает тем, что в темной аллее, в ворованной машине сидит на стреме — револьвер за пазухой, приглядывая за низкопробной кражей со взломом. Не говоря уже о том, что он находится в розыске за побег, соучастие в нескольких убийствах и — как же без этого — государственную измену!

Минуты тянулись нестерпимо медленно — время, обратил внимание Дэвид, ползет гораздо тише, когда душа сжата в комок; он был почти уверен, что Ховика схватили, но здоровяк неожиданно вынырнул возле машины, неся полную охапку пакетов и коробок.

— Дверь открой! — резко велел он.

Дэвид открыл, и Ховик вывалил все на сиденье.

— Я сейчас, — сказал он и снопа исчез, буквально через минуту возвратившись с таким же грузом. — Заводи! — приказал он, вваливаясь в кабину и аккуратно прикрывая за собой дверь. — Выезжай на пригородное шоссе, и на юг; мы проедем южнее Тахо, через Рино я ехать не хочу. Дорогу знаешь? — Дэвид кивнул. — Добро! Я тебя потом подменю. Парень, нет, ты глянь на все это барахло!

— Что добыл? — Дэвид осторожно выкатил машину из аллеи, притормозил, поглядел в обе стороны (улица вся как есть пустая!), и только тогда включил фары.

— Одежда — дешевые джинсы, рубашки попроще, пара курток на молниях. Нам с нашим видом, загорелым да чумазым, что-нибудь лучше и надеть нельзя, заподозрят. Пара дешевых часов, курево.

— Я не курю.

— Да, ты говорил. Ничего, я все равно еще кой-какого дерьма прихватил, чтобы смотрелось как обычная кража, и никто не подумал на нас. Было еще и кое-что из жратвы — то, что не по карточкам: фасоль в консервах да шоколадки. Все лучше сырой змеятины. По дороге все сметем. Даже бутыль газировки добыл, просох весь, как урюк! Жаль вот пива у них не было.

Ховик примолк, задумавшись. Потом с озадаченным видом произнес:

— Одно непонятно: никаких бабок. Прихватил зеленых — сдачу и мелочевку — у них там касса с фиговый листок. Веришь, даже сейфа не было для серьезного навара. У них что, черт возьми, деньги из моды выходят?

— В каком-то смысле, да. По рукам нынче ходит очень мало наличности, — объяснил Дэвид. — Зарплата сразу уходит на банковский счет, и ты за все рассчитываешься по кредитной карточке, а банк напрямую оплачивает. Люди своих денег, за исключением мелочи, в основном и не видят.

— Вот ведь бляха муха. Кредитные карточки, понятно, были и до того, как меня хватанули; у меня-то самого никогда, но я помню. Уже тогда, видать, все шло к тому. Иной раз берешь магазин или бензоколонку, а у них там в кассе денег кот наплакал, голые гроши.

— Что ж, это часть замысла. В некоторых магазинах наличность нынче даже не принимается. Государство поощряет такую систему: с покупок за наличные берется особый налог — не дает хода грабителям и неплательщикам, а самое главное, дает удобный повод прислеживать за людьми. Карточки снабжены электронным кодом, а ФЕДКОМ… Хотя, тебя вряд ли это заинтересует.

Дэвид в целом не был уверен, что сможет объяснить систему Ховику. Здоровяк явился из другого мира, существующего бок о бок, и даже в пределах того, что известен самому Дэвиду. Но разделяли их почти непересекающиеся силовые поля, все равно что в одном из тех фантастических рассказов о параллельных измерениях. Очень немногие из мира Ховика выбивались когда-либо в мир таких вещей, как кредитные карточки и компьютеры; Ховик сам, пожалуй, исключение для своего круга, в силу умения читать и писать. Что касается банков, то подобные Ховику обычно заканчивают тем, что либо подметают в них, либо их грабят.

В считанные десятилетия, размышлял Дэвид, разрыв между обитателями «дна» и всеми остальными разросся до невероятности. Отец у него часто говаривал, что Соединенные Штаты превратились в какое-то подобие диккенсовской Англии… «Господи, — подумал он с внезапным гневом, — самое время настало валить всю вину на зажиточный средний класс; все мои недавние невзгоды тому пример».

— Трудновато выкручиваться, если ты в бегах, — высказал мысль Ховик.

— Это тоже часть замысла. Вынь пачку бумажек в каком-нибудь, пусть полупристойном, месте, так кто-нибудь, глядишь, вызовет полицию: признак, что ты не вписываешься в систему. Карточек не имеют единственно бродяги, безработные со стажем, какие-нибудь чудаки или религиозные фанатики, да те, кто вне закона, вроде нас.

Вот блин! — усвоил сказанное Ховик. — Блин! — еще раз в сердцах повторил он. — Шоколадку будешь?

Остаток ночи они ехали, придерживаясь в основном безлюдных окольных дорог. Где-то возле Стоктона за руль сел успевший переодеться на ходу Ховик, дав возможность сменить одежду Дэвиду. На том джинсы болтались, а ботинки, наоборот, жали; размеры, понял Дэвид, которые он держал в памяти с дотюремной поры и которые назвал Ховику, уже мало что общего имели с действительностью. Перед мысленным взором нечаянно предстал Ховик, читающий этикетки, щурясь в полу-тёмном магазине.

К самому Сан-Франциско подъехали, когда солнце давно уже взошло. Ховик медленно петлял в лабиринте пригородных улиц и подъездных магистралей, кляня безумные извивы восточных кварталов.

— На шоссе куда быстрее, а деваться некуда: чего доброго, вляпаемся в какие-нибудь хреновы разборки. Здесь вернее можно слинять, если кто-то упадет на хвост.

Ближе к полудню, где-то в районе Окленда, Ховик свернул к обочине и сказал: «Слушай, пора нам эту колымагу в кювет…».

Дэвид огляделся. Квартал запущенный; не совсем еще трущобы, но сходство уже намечается: обшарпанные многоэтажки с объявлениями о сдаче внаем, заштатные магазины, ломбард.

— Ты уверен? — с сомнением спросил он.

— В городе на ней чересчур рискованно. Здесь мы и так обойдемся — прогуляемся или на трамвае проедем; машина сейчас уже точно в розыске. Ты куда думал двинуть?

— Через мост. Надо кое-кого… найти.

— Ну, а меня-то уж никакой черт не заставит светиться по городу в ворованной тачке, в такое время дня. И так уже сколько едем; не хватало еще, растуды ее, въехать куда-нибудь не туда в одном из этих закоулков, где сам хрен дороги не разберет, чтобы фараоны слетелись. Если сам нарваться хочешь, бери машину себе.

— Что ты, что ты! Я в Сан-Франциско путался, даже когда здесь жил. Если тебя беспокоит машина, то, конечно, давай ее в кювет. Ты у нас спец. — Он посмотрел на Ховика. — А сам куда думаешь?

— Да так, поошиваюсь немного; может, навещу кой-кого, узнаю, что да как. Тут когда-то было мое логово, — ответил Ховик, оглядывая безмолвную улицу. — Знал тут кое-кого из мужиков; может, кто-то еще живой, приютят.

— Д-да… А может, подадимся со мной? Тебя бы приняли, — предложил Дэвид, тут же мысленно спохватившись: «Да что я такое несу! Привести с собой Ховика — значит точно вызвать какие-нибудь скандальные сцены; Костелло, тот просто головой крышу прошибет». В то же самое время Дэвид слишком обязан был Ховику, чтобы уйти просто так.

Ховик же решительно мотнул головой.

— Опять, поди, какая-нибудь пидерсия с политикой? Нет уж, благодарю! Нет, правда, ты не обижайся, но я не хочу связываться с Сопротивлением.

— Не могу тебя в этом винить. Послушай, — Дэвид секунду помолчал в нерешительности. — Если у тебя что-нибудь не сложится, или передумаешь, попробуй обратиться: Коронадо Тауэре — это все в самом Сан-Франциско — квартира 120. Только, ради Бога, смотри, если пойдешь, чтобы никто следом не увязался.

— Ох, чуется мне, — улыбнулся хитро Ховик, — и напинал бы кто-то тебе сейчас задницу, что ты все это такому, как я, выложил. Что ж, спасибо, но только я вряд ли появлюсь. Вот, на-ка! — Он протянул пригоршню разнокалиберной мелочи и несколько мятых бумажек. — Твоя доля за ту работенку в Карсон Сити. Пригодится на трамвай!

Дэвид ссыпал деньги в карман. Надо запомнить: вот оно, первое неправедно нажитое барахлишко.

— Совсем уезжаешь? — спросил он Ховика, открывая дверцу.

— Пока нет. Надо найти, куда сунуть винтовку, сховать куда-то машину, чтобы сразу не нашли. — Неожиданно Ховик, довольно неуклюже, протянул руку. — Ну, давай! Береги задницу!

— Ты тоже, — ответил Дэвид, искренне пожимая протянутую руку.

Минуту спустя старенький «Датсун» съехал с обочины и вильнул за поворот. Дэвид смотрел машине вслед, пока та не скрылась в отдалении.

Трубку, когда попробовал позвонить, никто не взял, — ясно, никого не будет дома до вечера. На то пошло, до темноты безопаснее будет подождать. Дэвид медленно побрел по тротуару, подумывая, как скоротать день. В голове от недосыпания слегка плыло.

Кособокий балаган с аляповатыми афишами у входа подсказал выход. Дэвид купил билет и выискал себе место на галерке дешевой киношки, по пути обратив внимание, что места вокруг заняты преимущественно потасканными смутными личностями, в основном клюющими носом. На экране по городским улицам гнались друг за другом два автомобиля. Дэвид как мог разместился на расшатанном сиденьи, головой откинувшись на изрезанную обшивку, и почти тотчас заснул.

Очнулся — за плечо тормошил контролер в рубашке с коротким рукавом.

— Сейчас вечерний сеанс, парень, — беззлобно сообщил он. — Хочешь сидеть дальше, давай еще за один билет.

На улице было темно. Часы, утянутые Ховиком в Карсон Сити, показывали семь с небольшим; правда, Дэвид ставил их так, наобум. Он поспешным шагом двинулся к трамвайной остановке, прикидывая на ходу, не позвонить ли еще раз. Для экономии решил пройти через подземный переход; шаги гулко застучали по металлической лестнице. Не исключено, что за квартирой наблюдают, да и телефон, если на то пошло, может прослушиваться.

Из-под козырька остановочной платформы бесшумно и на удивление быстро выскользнули четверо; разглядел он их, подойдя уже совсем близко. Тонкая кость, юнцы явно не белые; волосы до плеч, одеты в мешковатые штаны и коротенькие майки. По возрасту — лет семнадцать или восемнадцать. Филиппинцы, мелькнуло у Дэвида, или вьетнамцы; а может, из Индокитая, или даже индийцы. В районе Моста многоцветие, можно сказать, бесконечно.

Тот из них, что ближе, самый низенький из четверки, подал голос:

— Эй, чувак!

Дэвид продолжал идти, заклиная мысленно: ради Бога, не надо, я не враг вам, и нет у меня того, что вам надо, и милосердие для меня уже непозволительно большая роскошь. Непомерно тяжелым сделался вдруг заткнутый за пояс револьвер.

— Эй, чувак, ты не понял? — голос был с сильным акцентом, но непонятно, каким именно. — Стой и смотри сюда, когда тебе говорят, или сейчас сзади дождешься.

Дэвид, остановившись, тяжело, со вздохом обернулся.

— Не надо! — вырвалось из горла будто кряканье, рот и глотка разом пересохли.

Четверка слегка расступилась, заходя с боков. Тот, что окликнул, держал опасную бритву. Остальные раскрывали складные ножи.

— Чувак, — позвал коротышка, — бабки есть для меня? Давай-ка, мудило, сейчас ведь морду изрежем.

Дэвид, сделав шаг назад, вынул револьвер.

— Прочь! — хрипло выдавил он.

Увидев оружие, юнцы замерли. Один принялся что-то быстро лопотать на непонятном Дэвиду языке. Коротыш оборвал его, резко махнув рукой.

— Мужик, знаешь чо, — выговорил он, закинув голову набок с блуждающей полуулыбкой на лице. — Я тебе сейчас, наверное, дам этой штукой попользоваться. Ты же сейчас, мудило, просто собздишь из нее стрельнуть. Много вас таких, белых бинабеев (на диалекте визайя, Филиппины, — «голубой»), носит их при себе, чтобы очко не играло.

Он медленным, расчетливым шагом двинулся навстречу Дэвиду — руки вдоль боков, грудь выпятил: дескать, ну! Глаза светились изнутри. Накурился, или насосался, а может и то, и другое. Или просто психопат.

Дэвид направил револьвер на него.

— Я не пугаю!

— Пуга-а-ешь, чувак, пуга-а-ешь! — Опасная бритва, подрагивая, бликовала под одиноким фонарем остановки. Видишь это, ты, поте?

«Прав Ховик, — подумал Дэвид с отчаянием, — никогда не доставай оружие, если не готов пустить его в ход. Но как я могу убить этого подростка, в чем его вина, если так изуродовала его жизнь? Кроме того, выстрел сейчас…»

В глаза ударил слепящий сноп света, и усиленный мегафоном голос командно бросил:

— А ну, всем стоять!

Четверка мгновенно порскнула в стороны, спасаясь бегством. Гулко стукнул выстрел, и коротыш, вякнув, рухнул вниз лицом. Вслед беглецам метнулись несколько призрачных силуэтов, и во тьме возле остановочной платформы Дэвид расслышал смачные, с шорохом и похрустыванием удары, сопровождаемые жалобными воплями и бранью.

Дэвид обронил пистолет и поднял руки. Пронзительный свет погас, и на ступенях платформы появился средних лет толстяк в не первой свежести синей форме.

— Год уже без малого выслеживаю этих сопляков вонючих, — довольным голосом сказал он. Стволом указал на Дэвида. — Есть какая-нибудь бумага на владение этой штуковиной? Покажи удостоверение личности.

Дэвид напрягся, собираясь кинуться, но в грудь уставилось пистолетное дуло.

Давай, попробуй, — сказал толстяк. — Мигом распластаешься у меня, как этот вот недоносок. Руки перед собой!

Лейтенант, — окликнул взволнованный голос, — тут на оружии печатка Управления.

«Ну, вот, — подумал Дэвид, чувствуя, как на запястьях смыкаются наручники, — вот и вся отчаянная эпопея Дэвида Грина. Верно говорят, веселое время пролетает со свистом».

Толстяк рассматривал револьвер.

— Ты где это раздобыл, парень?

— Когда будет минутка, — с диковатой улыбкой покосился Дэвид, — пойди-ка, отсоси.

Хватка на наручниках усилилась; толстяк, шагнув вперед, коротким ударом саданул Дэвида рукояткой револьвера в живот. От тошнотной боли Дэвид согнулся пополам и натужно закашлял, как при рвоте. А в глубине теплым огоньком светилось что-то вроде гордости. «Боже ты мой! Сказал — ну, просто вылитый Ховик!»