1

Закопав жену, Маккензи некоторое время стоял, опершись на заступ. Почему-то казалось, что сделано еще не все — может, надо что-нибудь сказать? А впрочем, зачем? В голове мельтешили какие-то разрозненные обрывки давно забытого ритуала: «…я есмь воскресение…» (и что-то в том же духе) «…тот, кто верует в меня пепел к пеплу предаем мы пучине тела товарищей своих…» Бессмысленные словеса лишь раздражали, и Маккензи, сам того не заметив, нервно провел рукой по лицу, словно освобождаясь от невидимой паутины.

Повернувшись, он посмотрел на ту сторону залитого солнцем двора, где лежали умертвившие ее трое мужчин, которых сам только что уничтожил; промелькнула мысль, не забросать ли землей и их, но так — промелькнула и исчезла. Пусть валяются, где попадали — двое возле дома, а третий, раскорячившись, — под сенью деревьев, до которых почти успел добежать; сам Маккензи задерживаться здесь не собирался, а другим и дела нет — поблизости никакого жилья.

Этих незваных гостей и то, что они творят, он увидел сразу же, едва выйдя из лесной тени за домом. Он уложил их одним махом — тремя точными выстрелами из «двадцатки», с которой охотился на белок — убил без колебания и без единого слова. «Так — так — так» — сухой звук мелкашки прозвучал в неподвижном горном воздухе пустячно, по-ребячьи. Третий, почти дотянув до прикрытия деревьев, крикнул, прежде чем Маккензи успел его срезать — это был единственный посторонний звук среди безмолвия, разом оборвавшийся всклик ярости и страха.

Но все это уже ничем не могло помочь женщине, чье распростертое безжизненное тело белело под полуденным солнцем; изорванная окровавленная одежда была разбросана по не выгоревшей еще июньской травке вперемешку с недавно стиранным бельем, которое жена снимала с веревки…

Решительно отбросив заступ, Маккензи твердым шагом двинулся к дому. Остановившись на полпути, он обернулся и смотрел на холмик влажной земли под деревьями — О слегка приоткрылись, из них раздался чуть слышный низкий всхрип. Секунду спустя Маккензи повернулся и снова пошел, уже не оглядываясь.

Войдя в лачугу он начал неспешно и методично собирать все необходимое. Времени это заняло немного — в этой глупом месте, куда постоянно могли наведаться хищники в человечьем обличье, кем бы они ни были, Маккензи постоянно держал все необходимое под рукой, на случай, если вдруг срочно потребуется ретироваться в лес.

В старый альпинистский рюкзак у него был уже уложен легкий пуховый спальный мешок, вполне пригодный для сравнительно мягких ночей горного лета, — один Бог ведает, куда его занесет к той поре, когда снова похолодает — нейлоновая палатка, вся в камуфляжных разводах, а также пара алюминиевых котелков да пластмассовая фляжка. Осмотр боковых карманов рюкзака выявил всякую всячину, что приберегается на крайний случай — приспособления для разведения костра, в том числе плотно запечатанная склянка с вощеными спичками; компас; рыболовные крючки с леской; нейлоновая веревка; пара самодельных свечей: небольшой оселок. Была еще пластмассовая аптечка, хотя уже и непонятно зачем — ее содержимому, по-видимому, уже лет десять, и вряд ли от него могла быть какая-нибудь польза.

Маккензи снял несколько коробок с полок у задней двери. Кое-что он сунул в рюкзак сразу же, кое-что задумчиво взвесил на ладони и сунул обратно либо просто бросил на пол. Пройдя на кухню, взял съестного — немного, полотняный мешочек с крупой да еще один с вяленым мясом; жить лучше тем, что удастся добыть в лесу. Постояв немного в задумчивости, он взял еще большой кухонный нож и сунул его за пояс.

Все это время он двигался с четкой, почти механической расчетливостью человека, понимающего, что единственный способ хоть как-то справиться с горем — это максимально сосредоточиться и чем-то себя занять. Лицо у Маккензи было отрешенным и необычайно бледным. Губы его лишь однажды исковеркало некое подобие улыбки — когда он наткнулся на большой электрический фонарь. Какого черта он его берег, когда, поди, во всей Калифорнии, если не во всей верной Америке, не осталось ни одной целой батарейки? Но глаза при этом так и остались холодными.

Удовлетворясь наконец, содержимым своего рюкзака, Маккензи с глухим стуком опустил его на пол и прошел в коридорчик, где стояла тумбочка с оружием.

Арсенал у него имелся достаточно существенный — как он накопился за многие годы. Маккензи вовсе не был коллекционером оружия, просто патроны — любого калибра — были на вес золота, и поэтому, если удавалось до стать несколько обойм, то к ним прилагался еще и ствол который потом и использовался до тех пор, пока весь боезапас не расходовался подчистую. Сейчас оружие в самодельной тумбочке стояло по большей части мертвым грузом по причине отсутствия патронов, но все равно, пользоваться еще было чем.

Бегло оглядев свою коллекцию, он вынул несколько ружей и стал придирчиво их осматривать. Боевая винтовка «М-16», старенький кавалерийский карабин — «тридцатка», «Ремингтон-308» с оптическим прицелом, автоматический двенадцатизарядный дробовик… В конце концов он решил взять с собой маломерку — «двадцатку», уже стоявшую возле двери. Оружие не сказать, чтобы мощное, но легкое, относительно тихое, что очень существенно в незнакомой местности, где звук выстрела мог привлечь шайки вооруженных бродяг или полувоенные отряды нынешних гуннов, а при метком выстреле оно вполне может убить любое животное вплоть до небольшого оленя, даже человека… Бог ты мой, уж этому-то есть доказательство, вон оно, во дворе… И патронов для этого ружьишка можно нести побольше, даже не замечая их веса…

Но остановить нападающего зверя такое оружие почти не способно — в ближнем бою толку от него немного. Да и медведи в последнее время здорово расплодились, став наглыми, агрессивными (совсем не удивительно, учитывая, насколько все вокруг обезлюдело) по мере того, как утратили страх перед человеком; в этой части Калифорнии медведей уже наверняка больше, чем людей, а из «двадцатки» медведя только разъяришь. Маккензи вытащил длинноствольный револьвер «Магнум-357» — все еще в кожаной кобуре с бляхой «Дорожный патруль штата Невада» и приторочил его к ремню.

Наконец, тяжело вздохнув, Маккензи вошел в спальню. Хотя на лице его по-прежнему была полная отрешенность, в движениях впервые засквозила неуверенность, будто он брел по зыбучему песку.

Остановившись перед побитым стареньким комодом, Маккензи посмотрел на себя в большое зеркало, прихваченное из магазина готового платья в пустовавшем городке, название которого уже и не упомнишь. Он не увидел в нем ни чего особенного — белый мужчина средних лет со среди же телосложением, только, пожалуй, в груди и плечах пошире, чем большинство. Коротко остриженные темные кудрявые волосы с обильной проседью на висках обрамляли лицо, которые в свое время второразрядные журналисты называли «чеканным». Теперь оно смотрелось явно невыигрышно — щеки впали, в льдисто-голубых глазах кроется что-то ужасное Правда, Маккензи и не стал уж слишком пристально в него всматриваться.

Он бесцельно пошарил в верхнем ящике, не зная даже, что там можно искать, с одной лишь мыслью: Надо что-нибудь взять на память, какое-нибудь напоминание о женщине которую он только что похоронил, о жизни, которая у них была здесь одна на двоих. Во всей лачуге не было даже ее фотографии. Когда Маккензи нашел ее десять лет назад, одну-одинешеньку, полубезумную от голода, среди сожженных руин Фресно, при ней не было ничего, кроме лохмотьев — ни кошелька, ни косметички с карточками, ключами или фото (фотоаппараты и видеокамеры отошли уже в область преданий, так же, как и перенаселенность).

В ящике лежало по большей части его собственное барахло, то, что обычно откладываешь, а потом забываешь за домявшими хлопотами: прохудившиеся трубки, пуговицы, пришить которые руки так и не дошли, перочинный ножик с обломанным лезвием, кокарда морского пехотинца, серебряный дубовый листок. Пальцы, скребнув по дну ящика, наткнулись и перевернули кусочек толстой ткани размером с ладонь — краски, когда-то яркие, совершенно выцвели. Маккензи, застыв, пару секунд его разглядывал, поднеся в скудном свете поближе к глазам. Лицо его вновь исказилось странной полуулыбкой — полугримасой.

Нашивка астронавта.

Внезапно он швырнул нашивку обратно в ящик и отвернулся. К черту! К черту все это! Пусть остается, как было! К нему все это больше не имеет никакого отношения!

Подняв рюкзак, Маккензи вдел плечи в лямки и встряхнул свою ношу, привычно ощутив, как содержимое, распределяясь, оседает на спину. Держа винтовку в левой руке, он распахнул дверь, сошел по ступеням, оставив за собой зев проема, и двинулся по тропинке к отдаленной дороге.

— Глянь-ка, — поманил старик из поселкового магазина, пару дней назад я еще газет достал.

Магазином, в общем-то, это место назвать было уже сложно, хотя лет десять назад здесь действительно был магазин; теперь же оно больше напоминало вонючую темную дыру, где выменивал разное барахло сумасшедший старик, зависая своим носом над стопками старых газет и журналов, которые он именовал своим «архивом». Да и поселок, если уж на то пошло, уже был не поселком, а, скорее, скопищем обветшалых домишек, где все еще неведомо каким образом ютились несколько семей. Маккензи последние годы редко сюда наведывался. Он и сейчас уже жалел, что пришел да было уже поздно.

— Ты глянь, глянь! — упорно зазывал его старик. Он заботливо простер газеты по видимости прилавка, разложив их веером, так, чтобы были видны передовицы — желтые, растрескавшиеся. — Глянь только на эти заголовки! История! — Старик принялся читать вслух. — «Эпидемия в западных штатах», «Вирус распространяется по всей стране», «Введено чрезвычайное положение», «Администрация учреждает трибунал», «Шквалы беспорядков в больших городах». Вот насколько правительство потеряло контроль, — вставил старикашка, щерясь на Маккензи беззубыми деснами. — Правь они, как тогда, до Чумы, такую бы газету ни в жисть не выпустили. — Он сипло хмыкнул, вороша страницы. — А смотри, как газеты меняются через месяц, через два — все тоньше и тоньше, заголовки какие-то кривые, кучи опечаток, фотографий уже почти нет. И новости все более скупые: те, кто их варганил, где знали уже, что делается в соседнем округе, а про заграницу уже и говорить не приходится. Ума не приложу, чего они там торчали у себя в редакциях, когда все напропалую уже валили из городов, спасайся, кто может!

Старик вытянул один листок газетного формата со смещенной набок шапкой, единственным заголовком и парой кособоких столбцов текста. Заголовок, сочиненный с эдаким кладбищенским юмором, коротко возвещал: «КОНЕЦ».

— Знаешь, что это? — прошамкал старик. — Самый последний выпуск — вообще самый-самый — «Сан-Франциско Кроникл». Сразу можно сказать, что людей у них к той поре осталось считанная горстка — с полдюжины, может, — и все они уже еле-еле волочили ноги от Чумы или другой какой заразы из тех, что расползлись в ту пору по городам. А штуку эту они выдали, наверно, как эдакий прощальный жест. — Он покачал головой. — Я ее на целую коробку патронов для дробовика выменял. Отдал бы и две, если б тот парень стоял на своем.

«Интересно, — подумалось Маккензи, — сколько еще времени пройдет, прежде чем какой-нибудь проезжий пристукнет этого старого хрена?» Снаружи послышалась брехня цепной своры, давая тем самым ответ: еще нескоро.

— У тебя есть какие-нибудь карты? — осведомился Маккензи.

— Карты? — Старик, неохотно опустив газету, уставился на Маккензи. — Карты дорог?

— Дорожная карта Калифорнии у меня уже есть. Нет ли у тебя каких-нибудь этих — ну, контурных, геологоразведочных атласов, чего-нибудь вроде? — Он понимал, что стреляет наудачу, но ведь скопидомство старика могло распространяться и на карты.

Старик покачал головой.

— Я в таком бизнесе ничегошеньки не смыслю. Понятно, у меня есть своя карта, вон там, на стене, — он указал на несколько пришпиленных листков с картой Соединенных Штатов, вырезанной, видно, из учебника и утыканной разноцветными булавками. — По ней можно проследить распространение Чумы, бунты — ну, в общем, всю эту катавасию с падением. — Старик горделиво повел рукой. — Только тебе от нее никакого толку, даже если б я и решил с ней расстаться.

Он прошелся взглядом по рюкзаку Маккензи, по винтовке, револьверу на поясе.

— В путь-дорогу? Женка довела? — Старик хихикнул. — Что-нибудь еще? Есть патроны двадцать второго калибра, довольно хорошие.

Кое-что Маккензи было действительно надо, патроны тоже бы пригодились, но находиться здесь ему вдруг стало невыносимо тошно — удушливая вонь комнаты, пожелтевшие страницы газет и этот старик, чахнувший над мертвым, мертвее мертвого прошлым… Маккензи поднял с прилавка винтовку.

— Ты — гадкий упырь! — сообщил он старику. — Тебе кто-нибудь говорил, что ты — упырь?

Изрезанное морщинами обрюзгшее лицо старикана побагровело. До Маккензи как-то разом дошло, что старик действительно напоминает грифа!

— Как можно говорить такое! — заверещал он вслед Маккензи, уже выходившему за порог. — Такое! Это же история! Все не мог уняться он, несмотря на то, что Маккензи Уже и след простыл.

Когда Маккензи вышел из поселка, было уже изрядно за полдень, а прошел он, по собственным подсчетам, не больше семи-восьми миль, продвигаясь ровно, без спешки, по старой, в трещинах и колдобинах бетонке, ведущей примерно на юго-запад в сторону центральных долин. Особой причины оставлять горы Сьерры у Маккензи не было, и направление, по сути, сменить не поздно: до отрогов еще далеко. Он просто двинулся вперед наобум и, можно сказать, плыл по течению, без цели даже мысли о ней; на душе — невесомость, такая, словно он снова в космосе.

Под конец дня на мушку попался кролик, причем как нельзя удачно — Маккензи прицелился, но, помедлив, опустил винтовку, не чувствуя в себе желания вновь пускать сегодня в ход оружие. Вместо этого он вытащил полоску сушеного мяса (лосятина, сам коптил на огороде прошлой осенью) и стал медленно жевать на ходу, не ощущая особого голода.

Уже вечером, когда заходящее солнце проложило через дорогу столпы теней, он заприметил возле небольшого ручья укромный ровный пятачок — не на виду и загороженный стволами высоких деревьев. Маккензи расстелил на мягкой сосновой хвое спальный мешок и улегся, не заботясь о палатке: небо было безоблачным, сырости в воздухе не чувствовалось. Огонь разводить не хотелось — ни к чему.

Лежа на спине с рюкзаком под головой, он отстраненно смотрел, как остывают во тьме верхушки сосен, а затем и небо; тут-то и накатились гигантским черным водопадом, прорвавшись разом сквозь оболочку глухой пустоты, запоздалая боль и щемящее чувство утраты, одиночества. Маккензи зажмурился и, в судорожном спазме стиснув кулаки, поднес их к лицу. Он не плакал, лишь несколько слезинок скатилось по щекам, да снова из горла вырвался этот странный низкий всхрип.

Наконец, далеко за полночь, дрожь унялась, лицо и тело, вздрогнув несколько раз, расслабились, и дыхание его несколько выровнялось. Росс Маккензи, ходивший некогда по поверхности Луны, забылся в тяжелом сне.

 

2

За следующие несколько дней Маккензи оставил за собой множество миль, идя от зари до зари, и чем дальше он шагал, тем жестче становились его стопы и тверже мышцы ног — даром что он и без того был в отличной форме (правда, если иметь в виду не безупречную форму астронавта в разгар тренировок — с этим уже ничто на свете не сравнится — а те десять с лишним лет тяжкой борьбы за выживание, не дающей расслабиться и сжигавшей все лишнее).

Эти долгие мили одолевались не из стремления к определенной цели, а из-за одного лишь неуемного желания безостановочно двигаться. Маккензи шел все так же наугад, ориентируясь лишь с поморю заглядывания временами в старую дорожную карту «Эксона», когда он набредал на перекресток или развилку, хотя зачастую просто сворачивал, как Бог на душу положит. Шел он по большей части окольными дорогами, заросшими просеками и «противопожарными» бетонками, избегая магистральных шоссе, где все еще попадались кочующие банды и полувоенные формирования (один Бог ведает, где они только бензин достают); карту Маккензи использовал в основном для того, чтобы благополучно миновать населенные пункты, размер которых был прямо пропорционален таящейся в них опасности.

Как-то раз, сидя на ржавом парапете, опоясывавшем шоссе на повороте горного склона, Маккензи, дожевывая остатки куропатки от вчерашнего ужина и разглядывая хитросплетение красных, синих и желтых полос, даже рассмеялся от едкой мысли. Система распределения бензина, ухудшение системы шоссе и мостов, все более тугая петля ограничений на передвижение населения, которую затягивали эти параноики из насквозь полицейского правительства, сделали междугородние переезды для большинства американцев делом затруднительным и нечастым — еще задолго до Чумы и распада и без того уже прогнившей цивилизации. Тем не менее, карты дорог все равно продолжали печатать и распространять, будто семьи отпускников, как и в прежние времена, все так же свободно катили через всю страну навестить в Калифорнии бабушку! В уме ожил афоризм, который уже и не упомнишь — то ли слышал, то ли сам выдумал: «Пока не покончено с иллюзиями, еще не все кончено!»

На первых порах Маккензи продолжал путь вниз, но когда приблизился к отрогам, сходящим в просторы центральных долин, он начал забирать к югу, придерживаясь возвышенности. Равнинная часть между Сьеррой и хребтами побережья — нехорошее место для пешего: дичи мало, если не считать множащихся стад одичавшего скота, слишком крупною для мелкокалиберной винтовки, а люди (из тех, что остались) имеют склонность постреливать по встречным — жива еще память о той жуткой поре сразу после Чумы, когда беженцы волнами катились из гибнущих городов в сельскую местность, выискивая съестное… Последний раз Маккензи довелось быть в тех местах примерно тогда, а с той поры там едва ли что улучшилось.

С едой проблем не было; дичь в лесах водилась в изобилии, при желании ее можно было настрелять сколько угодно, и даже более того. Погода стояла прекрасная, каждую ночь над Маккензи светили звезды. Людей на пути не попадалось — живых людей; как-то раз возле дороги он набрел на белый вагончик — двери и окна закрыты, а на переднем сиденье — тела двоих взрослых и ребенка. Тела их уже немногим отличались от скелетов, а в руке у того, что за рулем, был зажат пистолет.

Временами Маккензи проходил через небольшие опустевшие городки — пустые дома, магазины и бензоколонки местами были дотла сожжены, а местами испещрены надписями и зияли выбитыми окнами. Иногда же они просто безмолвно стояли, будто их хозяева уехали куда-то на выходные. Люди, понятно, стали бросать жилье еще задолго до Чумы. Общество и экономика страны уже давно сползали под откос, и небольшие поселки отмирали по мере того, как люди множили сутолоку переполненных городов в поисках работы и развлечений. Это, безусловно, как нельзя лучше помогло вирусу выкосить за год примерно три четверти населения, а уцелевшим — изыскать другие способы ухода в мир иной: на горящих улицах или наглухо забитых пробками выездных дорогах. Даже появившаяся кое-где вакцина помогла мало — система водоснабжения уже развалилась, а на каждого спасшегося при помощи этой вакцины приходилось, пожалуй, по одному-двум погибшим в давке у центров иммунизации.

От пустовавших строений Маккензи старался держаться подальше. Но на девятый день, когда небо заволокло тучами и над дорогой зависла холодная белесая пелена дождя, он завидел возле поселка большой белый дом и соблазнился возможностью поиметь крышу над головой. Сидеть день и ночь, скрючившись в крохотной палатке, особой радости не вызывало, равно как и шлепать под дождем, место же снаружи казалось доподлинно необитаемым: буйство трав и кустарника во дворе, а поперек крыльца валялась упавшая балка.

Скорая, но дотошная разведка наличия жильцов не выявила; доски крыльца подгнили, и ступать по ним было небезопасно. Обогнув дом, Маккензи обнаружил сзади небольшую дверцу, ведшую в гараж. Она была заперта, но отлетела, стоило ему пнуть как следует пару раз.

Внутри гаража стояла темень, однако Маккензи, напрягшись, наполовину приподнял на ржавых роликах створку гаражной двери так, что внутрь просочился блеклый свет дождливого дня. В гараже не было ни автомобиля, ни чего другого с мотором, зато по стенам на металлических крюках было развешано несколько велосипедов — Маккензи различил их ребристые силуэты.

Чудо какое-то: все цело, до сих пор никем не найдено и неразграблено. Теперь, при полном отсутствии какого-либо горючего, велосипеды ценились, как ничто другое — людей жизни лишали за какой-нибудь ржавый полуразбитый «Шнинн», а то и просто за целую шину, здесь же висели явно дорогие, изысканные модели. Видно, хозяин дома был доподлинным энтузиастом велоспорта — вон, в углу, даже ящик со старыми журналами по велоспорту, с пригожего вида спортсменами в дурацких костюмах на обложке. Маккензи задумчиво оглядывал велосипеды, а в голове тем временем наклевывалась мысль.

Дождь затянулся до ночи, спешить было некуда. Легковесные гоночные машины для замысла Маккензи были слишком хлипкими, но там оказался и неказистого вида велосипед с плоским рулем, широкими шинами и приваренным к раме багажником — машина из тех, что называли «ломовой лошадкой». Осмотр гаража выявил наличие нескольких вместительных нейлоновых сеток и подсумка, цеплявшегося на руль, а также набора инструментов, запчастей, комплекта ниппелей и шин. Маслом из медной масленки Маккензи смазал цепь и звездочки, приладил на колеса новую резину (та, что на велосипеде, тоже была хорошей, но чем еще заняться в дождь) и приподнял сиденье и руль на удобную высоту. Поклажа его легко уместилась в большие седельные сетки; винтовку он приторочил парой резиновых шнуров к багажнику, а револьвер сунул в подсумок у руля, чтобы до него можно было легко дотянуться. Утром, проведя ночь на гаражном полу (соваться в дом не было смысла), Маккензи выкатил велосипед на шоссе и, перекинув ногу через раму, размашисто оттолкнулся.

Последний раз на велосипед он садился неведомо когда, хотя в юности раскатывал во всю прыть; увы, не все выходит сразу, и поэтому вначале пришлось поднапрячься, заново осваивая забытое искусство: он частенько терял равновесие, а пару раз на поворотах и опрокинулся. Но постепенно сноровка вернулась, и вот уже Маккензи летел стремглав по длинным отлогим спускам, с детским восторгом наслаждаясь скоростью: сколько лет уже не было вот так, чтобы ветер та свистом — в лицо, и дела нет, что начинает побаливать где спина упирается в жесткое узенькое седлышко.

С велосипедом все странствие приняло совершенно иной характер. Прежде достойный дневной переход составлял миль двадцать, теперь же это была от силы пара не слишком утомительных часов. При желании можно было продвигаться серьезными темпами, достичь, при отсутствии препятствий, побережья или пустынных мест к югу, а то и повернуть на восток — тянуть, уж как там сложится, на ту сторону континента. Взбираться по крутым склонам было нелегко, однако не труднее, чем пешком, зато спускаться потом было сплошным удовольствием. Временами дорогу перегораживали упавшие деревья или ямы, следствие паводка, а раз пришлось переходить вброд небольшую речушку (мост рухнул), неся велосипед на плече. Но разве это вес — рама да пара колес, да к тому же и зад слегка размять не помешает.

К исходу второй недели Маккензи одолел уже немыслимое расстояние — по сути, он и не представлял толком, где именно сейчас находится. Вероятно, где-то между высокогорьем Сьерры и южной оконечностью долины Сан Хоакин, и тогда получается, что он уже ближе к восточным штатам, хотя какая, в общем-то, разница, где именно. За последний день Маккензи пару раз пересек рельсы железной дороги, шедшие примерно так же, как шоссе — с севера на юг. Очевидно, это была какая-то главная магистраль, судя по солидности двойной линии рельсов, может, Южный Пасифик? Маккензи толком не знал — в его атласе железные дороги указаны не были.

К этой поре у него уже не было проблем с тем, чтобы заснуть, как не было больше и ночных пробуждений в потном ознобе — сны, и те перестали его донимать. При мыслях (нечастых) о недавнем прошлом казалось, что все это было с кем-то другим, будто это события из какой-то полузабытой книги — написано правдоподобно, но не стыкуется с реальностью..

Все это случилось в самый разгар дня — было жарко и безветренно, косматое солнце в бездонном небе источало унылый зной. Одолевая, привстав на педалях, крутой подъем, Маккензи то и дело жмурился от разъедавшего глаза едкого пота и то и дело внушал себе, что в следующем поселке остановится и попробует приглядеть что-нибудь наподобие шляпы или темных очков — бетонное шоссе яростной своей белизной нестерпимо резало глаза. В голове начинало мутиться.

Переваливая через холм, Маккензи дал колесам волю и чуть пригнулся по мере того, как нарастала скорость с длинным отлогим спуском. Шум ветра в ушах и сухой шелест шин действовали обычно успокаивающе, но сегодня Маккензи почему-то чувствовал необъяснимую раздражительность, смутную, навязчивую. Казалось, доносился и еще какой-то звук, эдакое отдаленное приглушенное биение — очень тихое, но вместе с тем явное; Маккензи сначала не придал ему значения, только лишь подумал мимолетом: «Быстрая, должно быть, река». Свежая вода была ему нужна.

Наспех отерев при спуске глаза, он чертом пронесся по узкому мостику и, мелькнув через небольшую рощицу, неожиданно выскочил на щербатую, поросшую травой мостовую к домам, чудом не угодив при этом в выбоину под бельмом никчемно висящего светофора. Возле висел знак: «СКОРОСТЬ НЕ БОЛЕЕ 25 МИЛЬ/ЧАС. РАДАРНЫЙ КОНТРОЛЬ». Вот те на! Сам не заметил, как заехал в город. Причем город — это сразу бросалось в глаза — отнюдь не вымерший, в некоторых домах, несомненно, кто-то жил — за дворами чувствуется догляд, вон даже цветочки растут на клумбах. Не укрылись от его взгляда и возделанные участки, и подобие курятника. Тужась на натянутой цепи, на Маккензи залаял пес; значит, кто-то подкармливает, не дает соваться сюда стаям одичавших собак, рыскавших, в основном, по необитаемым поселкам. В одном месте на заборе виднелась как попало намалеванная вывеска: «СВЕЖИЕ ОВОЩИ — МЕНЯЮ».

Маккензи, дав по тормозам, проворно огляделся; сердце неуемно билось. Из людей вокруг — никого, только вон пес бесится. Первым делом — расстегнуть на подсумке молнию, чтобы в случае чего можно было быстрее выхватить револьвер. Люди в таких тесных коммунах, несмотря на все усилия поддерживать у себя хоть какой-то уровень «цивилизации», порой с безумной враждебностью относятся к любым пришлым, особенно к одиночкам, объявляющимся невесть для чего.

Однако, продвигаясь потихоньку по улице, он никого не замечал, как и не ощущал наблюдения за собой из немых окон. Чувство еще более гнетущее, чем когда пробираешься через поселения-призраки; волосы на затылке у Маккензи Дыбились, как у волка. Все отчетливее слышалось теперь и негромкое биение, исходившее, казалось, из самой земли, передаваясь через велосипедные шины.

Маккензи, привстав на педалях, стал набирать скорость, желая только одного — убраться из этого жутковатого места. И тут, преодолев небольшой подъем, он выехал к некоему подобию парка или городской площади, где спиной к нему теснились люди. Примерно оттуда же доносился голос, выкрикивавший что-то невнятное и, судя по всему, сердитое.

На секунду Маккензи ошеломленно застыл. Толпа была небольшой — человек двадцать, максимум тридцать — но такого сборища, чтобы сразу в одном месте, он уже не видел долгие годы. Позабыв крутить педали, Маккензи на ходу замечал, что на площади присутствует и кое-кто еще — мужчины в форме защитного цвета, с оружием наизготовку. Некоторые из них, похоже, целились в толпу в центре площади; еще некто, в каком-то подобии формы, стоял на скамье, размашисто жестикулируя; от него, похоже, и исходил крик.

Наконец-то в Маккензи проснулась реакция. Поднявшись на педалях, словно велогонщик, он метнулся в сторону ближайшей боковой улочки, слыша за спиной возбужденные вначале удивленные, а затем уже и гневные голоса. Вот полоснула длинная очередь из автомата — пули со свистом пронеслись над головой и звонко защелкали о мостовую.

На подъеме Маккензи усерднее заработал педалями, впервые шалея, что под ним сейчас не один из тех спортивных велосипедов. Круто заложив вираж вправо, он удачно нырнул за кирпичную часовню, отгородившую его от площади, оголтело пронесся вдоль аллеи и какого-то двора и поехал обратно, в ту сторону, откуда вроде и явился сюда. Если выехать сейчас из городка, можно будет до поры велосипед спрятать и запутать следы среди холмов…

У него почти получилось. Прикидывая впоследствии, он подумал, что справился бы, будь он лет на тридцать, или хотя бы на двадцать, помоложе. Ему просто не повезло: как раз, когда он проезжал мост, навстречу из-за поворота появился отряд из шестерых патрульных, да еще и достаточно сноровистых. Они среагировали сразу же, рассеявшись ему навстречу цепочкой, к тому же самому ближнему хватило ума сунуть ствол винтовки в спицы переднего колеса, отчего Маккензи, кувыркнувшись в воздухе, бесславно распластался возле их ног. Подняв гудящую голову, он обнаружил, что с расстояния какой-то пары метров на него глядят пять винтовок М-16.

Невысокий рыжеволосый тип с тремя черными нашивками на рукавах рубахи защитного цвета скалился на поверженного:

— Не дергайся там, хозяин, — задорно сказал он. — Куда так спешишь? Генералу Декеру не по нраву, когда уклоняются от патриотического долга. Подумает еще невзначай, что ты какой-нибудь коммуняка.

Один из шестерых склонился над сиротливо лежавшим велосипедом.

— Что-нибудь доброе есть? — осведомился рыжий сержант. — Велосипед все равно прихватывай, всегда может пригодиться.

— Пара стволов, — сообщил, выпрямляясь, патрульный и подал сержанту винтовку и револьвер.

— Пукалка — «двадцатка»? Это для ребятишек. А вот этот коротыш очень даже славный. — Рыжий, полюбовавшись секунду «Магнумом», сунул его себе за ремень, опустив сверху рубашку, чтобы не видна была рукоятка. — Всегда такой себе хотел.

— Думаешь, тебе дадут его оставить, Ржавый? — спросил один из них.

— А чего не дать, — многозначительно приподняв бровь, ответил Ржавый. — Если кое-кто не сбрехнет лишнего. Кое-кому просто надо помнить, что не стоит перечить людям, которые назначают в кое-какие наряды, если, конечно, врубаешься, о чем я, а ты, я думаю, не совсем лопух.

Он цепким взглядом следил, как Маккензи поднимается на ноги.

— Ты же, бык, будешь нормально себя вести? Не будешь брыкаться, делать ноги, нас из себя выводить? А то мы жопу твою старую живо продырявим, понял?

Маккензи кивнул. Говорить он не мог: дыхание зашлось еще до падения, а короткий полет и вовсе выбил из легких остатки воздуха. Сердце так и норовило выпрыгнуть из грудной клетки.

— Ну ладно, — проговорил сержант, — бери велосипед и шагай впереди, толкай. Только подумаешь ногу через него перекинуть, задницу враз изрешетим.

Маккензи отвели назад на площадь. Вооруженные к этому времени согнали людей в некое подобие колонны и вели теперь ее к боковой улице.

— Колымагу теперь клади, — велел Ржавый, и давай, дуй на общий парад!

Маккензи влился в строй, испытав на секунду облегчение, что утратил свою опасную обособленность. В строю шли мужчины и женщины, числом примерно поровну; детей и пожилых заметно не было. Тут из строя выступил какой-то Рослый мужчина в выцветшем комбинезоне и стал что-то говорить, сердито размахивая руками. На глазах у Маккензи его взялись охаживать прикладами винтовок — по спине, по копчику. Человек, пронзительно закричав, упал; его пинали хорошо начищенными ботинками.

— В следующий раз стреляем без предупреждения! — надрывно заорал кто-то. — Шевелитесь, живей, мать вашу!

Тут Маккензи заметил, что на той стороне улицы тоже стоят и смотрят люди. Оказалось — старики, костлявые, согнувшиеся, не больше полудюжины, и у их ног толкутся несколько ребятишек разного росточка. Их под присмотром держала пара человек с винтовками. Стояли все тихо, только ребятишки поменьше чуть слышно хныкали.

Колонна пленных двигалась вдоль улицы, круто уходившей вниз. Жители городка, похоже, знали, куда лежит их путь. Глухой стук в ушах был теперь очень громким — Маккензи озадаченно прикидывал, уж не от падения ли это головой о землю.

Горловина улицы вытолкнула их на широкий пустырь поросший пыльной травой и заваленный мусором, и Маккензи понял, что их вывели к железной дороге. При этом его взгляду открылось нечто не просто невероятное, а совсем уж невозможное.

Прямо перед глазами на рельсах громоздилась пара устрашающе огромных дизельных локомотивов — из их труб вырывались тугие струи сизого дыма. Земля сотрясалась от тяжкого пыхтения двигателей на холостом ходу. На плоском боку головного локомотива был краской нарисован флаг Соединенных Штатов. Второй локомотив был украшен таким же несоразмерным изображением грозного американского орла с распростертыми крыльями.

За локомотивами по рельсам растянулись вагоны странного вида поезда. Со своего места Маккензи различал лишь несколько передних вагонов, но уже второй представлял из себя плоскую платформу с водруженным на нее темно-зеленым тяжелым танком. Пушка его башни, повернутой на девяносто градусов, смотрела поверх голов в сторону городка. Из откинутого люка, опираясь на пулемет, выглядывал человек в черном берете.

Люди в пятнистой форме продолжали подгонять пленных и, не скупясь, помогали себе прикладами и сапогами. Маккензи, слегка нагнув голову, брел в центре колонны; видно было лишь то, что их подводят к самому поезду. Наконец колонна, дернувшись, остановилась и стала неровными толчками подаваться вперед, по мере того, как охранники заталкивали людей в открытые створки ржавого товарного вагона. На глаза Маккензи попалась полустертая эмблема: индейское солнышко и едва различимая надпись «САНТА ФЕ».

Кое-кому из женщин и мужчин пониже ростом приходилось помогать забираться в вагон. Когда очередь дошла до Маккензи, он всем корпусом подтянулся и, поднявшись в вагоне на ноги, занял место у железной стенки возле дверей. Места вокруг в общем-то было предостаточно.

— Дамы и надамники! — прокричал кто-то снаружи. — Гады родные, для всех единые! Милости просим в Армию Америки!

 

3

Полоснувшая с той стороны улицы автоматная очередь взрыла землю перед и без того уже изрешеченным фасадом магазина. Фрэнк Ховик, резко пригнувшись, чертыхнулся, когда вместе со звоном пуль вокруг дождем посыпались крупные осколки стекла.

— Господи ты Боже! — процедил он, скорее, от глухого раздражения, чем от страха.

Медленно приподняв голову, он осторожно посмотрел через подоконник на здание, что через улицу: Господи ты Боже мой, парикмахерская! Окна там тоже были побиты, но внутри ничего нельзя было разглядеть. Можно, конечно, разрядить несколько обойм, поприжать их там, но стоило ли расходовать столько боезапаса? Пусть уж те выродки повыпустят побольше пулек, может, остудятся немного; патронная фабрика у них там, что ли? Вон как палят! Втроем — на одного-единственного, а грохота столько, что впору целый взвод свалить, а задеть до сих пор — так и не задели, если не считать пореза на левом плече, как раз над татуировкой с крылатым черепом и эмблемой «Харлей Давидсон», да и то от куска пролетевшего рядом стекла.

Их там трое; поначалу, вообще-то, было четверо, но недолго. Вон четвертый — посреди улицы, лежит, раскинув руки и уставясь в калифорнийское небо, хотя вряд ли он его видит. Ховик покончил с ним в первые же секунды стычки Двумя мягконосыми пулями — «тридцатками» — в грудь, это было в два раза больше, чем надо, но Ховик тогда спешил.

Неспешным движением — так, чтобы от улицы отделяла оштукатуренная кирпичная стена — Ховик поднялся на ноги. Что-то в самой последней очереди настораживало.

Человеком Ховик был дюжим, с глыбами мускулов; роста не особого, но широк в плечах и с бычьей шеей борца. Когда-то давно один тюремный охранник выразился, что Ховик, мол, напоминает ему «огроменный, черт его, пожарный гидрант» — сравнение все еще меткое, хотя в возрасте пятидесяти лет у «гидранта» стали образовываться кое-где уже и жировые прокладки.

Лицо у него поросло черной бородой, с обильной уже проседью, да и то, что проглядывало из-под щетины, смотрелось не сказать чтобы очень выигрышно: обветренная кожа в складках и морщинах, ну прямо мотоциклетная крага, и глубокий шрам через лоб. Длинные неподатливые волосы, тоже с сединой, почти по плечи, были повязаны красной шелковой лентой (за что Ховик мысленно себя уже ругал — дома щеголяй сколько угодно, но что за самоубийственная дурь цеплять ее на вылазку в незнакомое место, где в тебя наверняка кто-нибудь да выстрелит).

И тем не менее, подумывал Ховик, вполглаза посматривая за оконную раму, положение какое-то совершенно нелепое. Какого черта им вообще надо?

Стычка завязалась совершенно случайно. Ховик выходил из-за угла, и тут вот они, идут навстречу посреди улицы с оружием в руках; один при этом, очевидно, дает другому прикурить. Не успел Ховик отшатнуться за угол, как те уже в секунду безумно всполошились, завыли, будто псы во время гона, и давай стрелять без какого-либо намека с его стороны на угрозу, толком не целясь, к счастью. Действовали они без окриков или предупредительных выстрелов, явно пытаясь убить, а никак не отпугнуть; благо, стрелками они оказались неважнецкими, что и дало Ховику добраться до прикрытия в виде магазина. Отсюда одного из них он и срезал, после чего остальные метнулись через улицу, и вот сейчас они меж собой и беседуют, считай, что с самого утра.

Как ни прикидывай, во всем этом нет никакого смысла. Чего им надо? Ничего ценного у него, Ховика, с собой нет, — кроме винтовки да автоматического пистолета 45-го калибра на поясе, а у них, безусловно, своего оружия куча; и без того уже столько патронов извели, что даже достанься им Ховик убитым, и то потраченного на него уже не возместят. Будь: Ховик на мотоцикле, который много чего стоит — может, даже того, чтобы убить из-за него (кое-кто время от времени и пытался) — но мотоцикл упрятан за городком в лесу, и даже если б они его отыскали, то что им мешало просто укатить на нем, не учиняя тут этой баталии?

Дурь, заключил про себя Ховик. Полная дурь. Что странно — в основном, громилы и мародеры, рыщущие по брошенным поселкам, обладают, по крайней мере, прямо-таки крысиной сметкой, хотя в большинстве своем и на людей уже не похожи. Окончательно тупых, по сути, уже и не осталось — слишком много лет прошло, в течение которых стал требоваться мало-мальский разум просто для того, чтобы выжить, так что законченных тупиц изрядно поубавилось. Пройдет сколько-то лет, и тог да в самом деле возникнет ого-го какая проблема, ведь горстки уцелевших местами не на шутку уже путаются между собой: кое-где в отдаленных поселениях братья трахают сестер, отцы — дочерей, и салазки заламывают безо всяких разговоров, только последствий еще толком не видно, время не пришло.

Хотя эти-то клоунишки совсем еще зеленые, судя по тому что Ховик мельком успел заметить, и парнишка этот на улице тощий, растрепанный — даже близко никакой сноровки не выказал. Спятили, может? Такое Ховику видеть уже доводилось, причем не так уж редко.

И тут Ховик уловил причину своей подозрительности, по крайней мере, подумал, что уловил. Проверить нетрудно.

Стянув с головы красную ленту, он обмотал ее вокруг ствола винтовки. Фокус настолько старый, что эти сопляки, может, даже и не вспомнят о нем. Вынув из кобуры пистолет, Ховик пальнул наугад в окно, с тем только, чтобы привлечь внимание, а затем, чуть высунув ствол винтовки за раму, помахал лентой.

Выстрелы грянули мгновенно, и Ховик, утянув винтовку, кивнул сам себе. Пальнули только из двух стволов — что-то автоматическое, вроде как М-16, и легкая игрушка пистолетного калибра, наподобие «Узи» или «Инграма». Где они только патроны к ним достают, черт бы их побрал!

И конечно же, где он, растуды его, третий?

На секунду Ховик совершенно застыл, притиснувшись спиной к стене и закрыв глаза, чтобы напрячь слух. Времени ушло немного. Поступь человека по окольной аллейке он заслышал задолго до того, как тот начал приоткрывать заднюю дверь. «Гляди, как парень-то пыжится, — подумал Ховик, занимая позицию у двери, — и вправду силится ступать бесшумно, только куда ему, к черту!»

Прямоугольник света, пролегший от открывшейся двери, на миг выхватил силуэт человека, когда тот заходил внутрь. Левая рука Ховика сомкнулась вокруг его шеи, стиснув горло, человек, враз лишившись дыхания, не мог издать ни звука. Стиснутый в правом кулаке Ховика большой нож вонзился по самую рукоятку под четвертое ребро, резанув наискось вверх, по сердцу. Тело человека судорожно дернулось, ступни на секунду оторвались от пола (это Ховик его приподнял), затем отяжелело и обмякло. В ту же секунду Ховик учуял вонь: мертвец успел все-таки навалить в штаны.

Ховик опустил тело на пол, вынув из его оцепенелых пальцев оружие. Дробовик с обрезанным стволом, на ощупь двенадцатизарядный — неплохой выбор для подобной задумки. Обыск тела выявил несколько гильз и тупоносый револьвер с отпиленным предохранителем бойка (железная гарантия, что владелец рано или поздно сам себя из него пристрелит).

На вид парню, пожалуй, никак не больше восемнадцати Даже и того не дашь. Ховик с протяжным вздохом покачал головой и задумался.

По росту и сложению с Ховиком паренек и близко сравниться не мог, зато волосы длинные, темные, да и майка черная — мельком и с расстояния очень похожая на майку самого Ховика. Во всяком случае, те, через улицу, едва ли успели его рассмотреть. Да и дело он. имеет, очевидно, с парой остервенелых психопатов.

Паренек был худосочный, подтащить его к фасадной стене магазина труда не составило. Нахлобучив трупу на голову красную ленту, Ховик одной рукой поставил его более или. менее вертикально.

— Представление начинается, — пробормотал он вполголоса.

Под низким потолком магазина обрез издал оглушительный грохот. Ховик, неуклюжей пантомимой изображая схватку, выстрелил еще раз в пол — так просто, для общего эффекта; затем, нарочно громко рявкнув, резко бросил мертвое тело через разбитое окно.

Труп одеждой зацепился за уцелевшие куски оконного; стекла, отчего тело вынырнуло из окна, правдоподобно мотнув на лету руками и головой. Ховик всадил из дробовика в тело еще одну пулю, отчего оно дернулось, как живое, и затаился, выжидая.

На той стороне улицы молчали несколько дольше, чем, казалось бы, надо, секунды примерно три. И тут срывающийся от волнения голос позвал:

— Дон? Ты его достал, Дон?

Другой голос откликнулся диким истерическим воем, перешедшим в жутковатый хохот.

Первым вышел паренек с М-16, товарищ его тронулся следом лишь погодя, не особенно решительно. Ховик дал первому пройти до середины улицы (другой в это время только еще сходил с тротуара), и тогда, приложив дробовик к плечу, тщательно направил в его сторону оружие (прицела. на нем не было) и выстрелил. Заряд картечи отбросил паренька назад, свалив его в нескольких футах от уже лежав. шею там тела. Грохот прокатился на миг по улице, эхом от, даваясь от фасадов домов.

Ховик ускорил события и навел ствол на последнего мародера, суетливо развернувшегося, чтобы пуститься наутек, но когда нажал на курок, последовал лишь сухой щелчок. Ругнувшись, Ховик отшвырнул обрез в сторону — поделом тебе, тоже мне, положился на идиота, у которого башки не хватило даже оружие перезарядить — и потянулся за своей винтовкой.

Уцелевший мародер, усердно перебирая ногами, был уже на середине улицы. Пистолет свой он, похоже, бросил. Чтобы бежать быстрее, наверное. Бежал он, не пытаясь укрыться и разорванная рубаха парусом полоскалась на бегу.

Поймав его в перекрестье прицела, Ховик приостановился Стоит ли стрелять, если парень и так уже делает ноги? Однако, Ховик был один и вдали от дома, причем никак нельзя было сказать наперед, опомнится ли этот дуралей, или нет, и не вздумает ли он поквитаться.

Ховик снова вздохнул, совместил прицел с быстро удалявшейся фигурой и нажал на спусковой крючок.

Когда та ткнулась лицом вниз, Ховик закинул за плечо винтовку, собираясь отправиться к укрытому мотоциклу. На полпути он, однако, остановился, покачал головой и развернулся обратно к фасадам сиротливо молчавших магазинчиков. Уж столько дерьма пришлось хлебнуть сегодня, кисло подумал он, так хоть взглянуть напоследок, нет ли там чего взять на память, а если нет, то надо бы пособирать с мертвых оружие, даром что оно у них там как пить дать не чищенное и ржавое. И то будет чудо, если хоть с десяток патронов у них уцелело.

У дверей хозяйственной лавки Ховик приостановился и окинул взглядом улицу из конца в конец. Судя по заунывному гудению, над трупами уже начинали роиться мухи.

— Дерьмо! — устало бросил Ховик, повернулся и зашел в лавку.

День уже клонился к вечеру, когда Ховик въехал наконец по извилистой грунтовой тропе в большие ворота у подножия холма, махнув приветственно левой рукой пареньку-подростку на деревянной караульной вышке. Пора с этим делом кончать — такой здоровый рослый парень, а сидит сиднем весь день, дурью мается: каким бы ни был по нынешней поре риск нападения, все равно он не оправдывает пустой потери драгоценной рабочей силы. В любом случае тот, кто нападает всерьез, не попрет среди бела дня по дороге на главный въезд; если же в лагерь на холме сунутся какие-нибудь бродяги или мародеры, стаи рыщущих по округе полудиких собак предупредят своим лаем.

Подогнав мотоцикл к большому бревенчатому строению с низкой крышей, Ховик переключился на нейтральную не дачу и заглушил мотор. Выбросив носком башмака подпорку, он слез и, изучающе оглядев машину, медленно покачал головой. Всегдашний приверженец моделей «Харлей Давид сон», он все еще с некоторым смятением воспринимал то что ездит нынче на «японце». Хотя надо иногда быть практичным: дороги здесь почти сплошь из вымоин да щербатых окольных грунтовок, а асфальт далек от былого совершенства. Здесь для езды куда пригоднее специальный мотоциклет, рассчитанный на бездорожье, к тому же в городе он маневреннее, тут «Харлею» и тягаться нечего.

«Харлей» у Ховика был, даже два, но только один находился в рабочем состоянии; он держал его поблизости, в сарае. Правда, выезжал он на нем редко, в основном на дальние рейды по автостраде. Учитывая, в каком состоянии нынче шоссе, о подобных выездах в последнее время почти и речи не было; прошлой весной кое-кто из них пустился по старой центральной автостраде к югу, на Сакраменто, да оказалось, что ее частично перекрыли оползни, а в нескольких местах при последнем землетрясении рухнули мосты. Пришлось эту затею бросить и возвратиться, не проехав и сотни миль.

Нынче под Ховиком была «Хонда» с двигателем в шесть-сот кубиков, для своего класса вещь очень даже неплохая. Движок хороший и простой, надежный, как бейсбольная бита: вверх-вниз ходит один-единственный большой поршень, а тяги хватает без малого, чтобы въехать по стене на крышу. И бензина тоже уходит куда меньше, чем у «Харлея». Может, не мешало бы перейти на что-нибудь покомпактнее, кубиков на двести пятьдесят, — бензина будет экономиться еще больше — но, черт, должен же у человека быть хоть какой-то предел самоуважения!

Ховик направился было к бревенчатому дому, но тут из дверей появилась знакомая фигура и направилась навстречу по утоптанной дорожке, махнув в приветствии рукой.

— Джо Джек! — позвал Ховик. — Я тут добыл кой-чего.

Джо Джек, по прозвищу Бешеный Бык, низкорослый, смуглый — типичный индеец-шайен, — подходя к припаркованной «Хонде», уже расплывался в белозубой улыбке.

— Начинал уже о тебе беспокоиться, браток, — признался он, покачал головой, и длинные черные косы мотнулись на его голой груди. — Джудит последнюю пару часов лютует. Ты, надеюсь, принес ей чего-нибудь эдакого? А знаешь, на лице у нее прямо написана какая-то жажда мести.

Ховик, размотав тесемки на багажнике «Хонды», стал подавать Джо Джеку оружие. Глаза у того удивленно расширились.

— Надо будет, видно, почистить, — пояснил Ховик, передавая две винтовки М-16 и «Инграм». — Одна из них такая ржавая и зачуханная, что толку от нее, наверно, только на запчасти, но все равно, хоть на что-нибудь, да сгодится. Парень тот из нее так и выстрелил, так что в магазине должна быть по крайней мере одна обойма.

Ховик протянул большой красный ранец, кошелек, взятый из магазина уцененной одежды возле парикмахерской, где завязалась перестрелка. — Тут кое-какие боеприпасы, пара пистолетов — дерьма кусок, но сгодится на что-нибудь выменять.

Вид у шайена был поистине ошеломленный. — Боже ты мой, — проговорил он, уставясь на охапку оружия у себя в руках. Увидев на плече Ховика порез, он спросил: — Эй, что ты такое, парень, творил? Где был? В драку ввязался?

Ховик, вытягивая из-за сиденья «Хонды» нейлоновую спортивную сумку, пожал плечами. — Наскочил на каких-то обормотов в том городишке, что в долине, не помню, как он там. Помнишь, где на Билли-Черную Лошадь накинулась в том году стая диких собак. — Он поднял сумку, в которой что-то слегка звякнуло. — Кстати, о Билли: увидишь его, скажи, чтобы подъехал. Я тут ему кое-чего добыл, что он хотел.

— Господи, — опять воскликнул Джо Джек-Бешеный Бык. Три ствола… Получается, что ты… Гм-м, ладно, не спрашиваю. Слышишь? Я не спрашиваю.

— Да, там был еще дробовик, но у нас их уже и так целая куча. Черт, тут оружия больше, чем когда-нибудь станет людей, чтобы его использовать. Махнуть бы его сейчас не глядя на коробку холодного пива! Слушай, — перебил Ховик, видя, что Джо Джек собирается что-то сказать, — я тебе обо всем завтра расскажу, ладно? День был длинный, чертяка…

Секунду они постояли молча. Джо Джек обвел взглядом Длинную, посыпанную гравием дорожку, бревенчатые дома к сараи, пасущихся возле забора коз, разношерстную стай собак и маленьких ребятишек, подозрительно притихших у колодца.

— Вот ведь черт, — сказал он Ховику, — подумать только, ведь раньше здесь был скаутский лагерь! — Он перевел взгляд на оружие. — Бойскаутов теперь черта с два осталось, как ты думаешь?

— Ага, — согласился Ховик. — Приходится, можно сказать, своих готовить.

Из дома позади них донесся женский голос:

— Ховик! Ховик, это ты?

— Тьфу, блин! — спохватился Ховик.

— Так что денек был долгим, говоришь? — осклабился Джо Джек. — Чую, сейчас, старый ты конь, короче он тебе ну никак не покажется…

— Ты что?? — требовательно спросила Джудит.

Ховик, стащив с ноги тяжелый башмак на застежках пошевелил пальцами.

— Бог ты мой, — примирительно сказал он, — я же сказал, ничего такого серьезного. Там их было всего четверо и то — засранцы зеленые. С ними сладила бы и твоя бабушка.

— А то, видно, Бог перед твоим выездом сошел с небес и дал тебе справку с печатью, что там не окажется никого проворней, кто снес бы тебе башку? — Джудит, когда Ховик стянул второй башмак, поморщилась. — Господи ты Боже мой, давай-ка сюда носки. Черт бы тебя побрал, Ховик, сколько раз ты сам же накачивал Джо Джека и остальных, чтобы не совались в такие места в одиночку…

— Да ладно тебе, ладно, ну остолоп я, ну ввязался. Не только четверо тех кустотрясов были нынче в том городишке тупыми козлами, так? Принимается! — Он откинулся на спинку продавленного дивана и ненадолго прикрыл глаза. — Ты права. А теперь кончай яриться, ладно?

Джудит подошла к Ховику и протянула руку, коснувшись его плеча возле пореза. — Что, пометили тебя слегка? — спросила она уже более спокойным тоном.

— А-а, черт… Ты в жаркую ночь и не такое вытворяла своими ноготками, — заметил, открыв глаза, Ховик, сопроводив свои слова плутоватым взглядом. Не то, что нынче, конечно, но кое-что предпринять все-таки можно…

— Завяжи узел, — сказала Джудит, не сумев скрыть улыбку, прорезавшуюся в уголках губ. — Подожди, я прочищу. Неизвестно еще, что за зараза здесь летает.

Пройдя через комнату, Джудит нагнулась и открыла большой деревянный ящик. Ховик одобрительно наблюдал. Женщина среднего роста на исходе третьего десятка, с длинной черной косой густых волос вдоль спины. Как раз сейчас на ней была свободная рубашка цвета хаки и синие спортивные трусы, отчего особо выгодно смотрелись безупречные загорелые ноги; груди крупные, налитые, а низ хотя и раздался слегка, особенно в последние годы, но Ховику он так даже больше нравился.

— А ты кстати, уверена, что в тебе нет чешской крови, а, женщина? Для еврейки задница у тебя ну прямо-таки чешская!

Джудит выпрямилась и, держа в руках бутылочку и чистую белую тряпицу, возвратилась к Ховику.

— Старик мой, вечно ты талант и кавалер! Сиди смирно! — Самодельный спирт, когда Джудит обрабатывала порез, щипал немилосердно.

— Ну вот, нашли, наконец, применение для белой молнии Билли, — заметил Ховик. — Пока годится, чтобы бить микробов, закачивать в бензобак вместо бензина, разводить огонь. Эх, сподобиться бы ему еще, чтобы можно было как-то его пить и не сдохнуть при этом!

— Уж мне кажется, за свою-то жизнь ты попил достаточно.

— Да, хоть я этим и не особо горжусь. — Ховик взглядом проводил бутылочку со спиртом. — То есть, просто я хотел сказать, что…

В дверь постучали. — Войдите! — рявкнул Ховик.

В комнату вошел высокий, тощий, невзрачного вида молодой человек с длинными прядями редких черных волос.

— Джо Джек сказал, ты добыл, что нам надо, — сообщил вошедший.

— Ах да, точно, — Ховик поднялся и передал тому спортивную сумку. — Вот тут, уж на сколько хватит.

Билли-Черная Лошадь взялся было расстегивать на сумке замок, но Ховик окрикнул:

— Стой, черт тебя дери, не лезь проверять. Если окажется, что чего-то не хватает, то это потому, что я не смог разыскать. так что можешь мне это сказать завтра, тогда где-нибудь в другом месте поищем.

Билли кивнул Ховику, затем еще раз — Джудит.

— До встречи! — бросил он с улыбкой, обнажившей сильно подпорченные зубы, и, сграбастав сумку, исчез за Дверью.

— Мутноватый паренек, — заметил Ховик, когда тот ушел. Надо будет спросить у Джо Джека, все, что ли, у них в племени такие, с прибабахом, или это просто особый случай. Я так и не могу решить, гений он или просто последний из оставшихся калифорнийских чудил.

— Вы все еще возитесь с тем сумасбродным проектом, насчет ручья? — поинтересовалась Джудит. — Или, чего доброго, захочешь сказать, что пулю в лоб чуть не схлопотал из-за каких-то там проводочков и прочих игрушек для Билли?

— Слушай сюда, — ответил Ховик несколько запальчиво. — Ручей мы уже перегородили, водяное колесо работает. И Билли божится, что генератор уже установлен. Еще с недельку-другую, и у нас тут будет электричество. Вот тогда, Бог ты мой, увидишь…

— Я и сейчас великолепно вижу, при свечах.

— Ну их к черту! Я тебе о том холодильнике, старом, где кухня. — Ховик вытянулся на диване и блаженно улыбнулся. — Будет холодное у меня пивко нынче летом!

— О Господи! И это все ради того, чтобы охлаждать ту бурду, которую вы с Билли…

Разговор снова прервался; дверь, хлопнув, распахнулась и в комнату влетел, закружился над полом не то небольшой смерч, не то странно шумный ком перекати-поля. Докатившись до середины комнаты, ком замедлился, оказавшись парой мелких, донельзя грязных, полуголых ребятишек. Та, что сверху — девочка — пыталась, похоже, пробить другому голову камнем с кулак величиной. Тот, что снизу, впился противнику зубами в ногу. В воздухе летали неразборчивые ругательства, в том числе и непристойные. Ховик приязненно на них поглядывал.

— Ладно, ладно, не здесь, — вмешалась Джудит. — Сьюзен, брось камень и помоги брату подняться. Дэвид, не кусаться!

Пыл схватки не убывал.

— Сейчас мы этим камнем двоим мартышкам попки начистим, — сказал, не повышая голоса, Ховик.

Дети, яростно зыркая друг на друга глазенками, неохотно расцепились.

— Он мою куклу на куыфу забуофил, — доложила мрачным голосом Сьюзен.

— Не забуосил. Не видал я твоей цолтовой куклы.

— Ну-ка, давайте во двор! — твердо велела Джудит. — Еще светло. Калечьте друг дружку на чистом, свежем воздухе, ладно?

Ребятишки затрусили к двери. Сьюзен, заметил Ховик через полуприкрытые веки, по-прежнему с целеустремленным видом сжимала камень. Ребятишки скрылись из виду, но некоторое время их голоса все еще доносились в комнату.

— Трусы вонюцие!

— Пифька-малыфка!

— Близнецы! — усталым голосом произнесла Джудит. Билли-Черная Лошадь хоть знает, как соединять трубы.

Ховик не ответил. Задремал, что ли?

Какое-то время она молча стояла, глядя на него и скрестив на груди руки. Десять лет, а порой все еще представит трудно. Да как же ты с ним сошлась, Джудит, милая? Да вот, понимаешь, был конец света, и так вышло, что…

Джудит прислонилась к стене, чувствуя спиной грубую шероховатость висящей там медвежьей шкуры, и вновь ощутила в себе ту подспудную неуемную тревогу, не дающую ей покоя вот уже не одну неделю. Десять лет, и Ховик, похоже, начинает чувствовать, что он засиделся. Понятно ведь, что в тот брошенный городишко он наведался не просто по оплошности; таких ошибок Ховик не допускал, как бы сам он этим ни бравировал. Просто это новое, и тем более пугающее стремление к риску, накопившееся за долгое время; остается только гадать, чем все это кончится в следующий раз. Что взять с человека, первые сорок лет жизни гонявшего на мотоциклах, служившего (а потом выкинутого) в морской пехоте, угодившего в тюрьму и сбежавшего оттуда налетчика, угонщика машин и Бог знает, чего еще — взять такого и взвалить на него вдруг ответственность за судьбу племени отщепенцев, уцелевших в горниле самого мрачного десятилетия в человеческой истории, да потом еще и навесить на него вдобавок семью — чего же, спрашивается, ожидать? Тут впору дивиться, что этот чертов верзила терпел так долго!

Ховик, не открывая глаз, неожиданно подал голос: — Сколько уже времени прошло? Десять лет?

— Да, — отозвалась Джудит, вздрогнув от неожиданности. — ты имеешь в виду, с той поры, как…

— С той поры, как все полетело в тартарары. — Ховик, сев, обвел округлым жестом стены прямоугольной комнаты: шкуры и одеяла на стенах и полу, свечи в самодельных подсвечниках, повсюду развешано оружие. — С той, пожалуй, поры, как мы здесь так вот, что называется, живем. — Он потер глаза. — М-да, я посчитал, получается вроде как десяток лет. Четыре здесь, а до этого лет шесть там, на Юге, в старом лагере Сопротивления. Не помню, сколько мы бродяжничали в промежутке, когда нас оттуда выкурили.

Он остановил взгляд на Джудит. — Господи, Джудит, знаешь, мне же пятьдесят лет! Куда оно, к черту, успело все хлынут? Иногда у меня ощущение, — он тяжело покачал головой, — даже, хрен бы его, не знаю, как сказать, что за ощущение…

«О Господи, — подумала Джудит, — ему скучно! Только что дрался насмерть с четырьмя вооруженными людьми, и ему скучно!» — Франклин Рузвельт Ховик, — отчеканила она вслух, — если ты снова начинаешь свои пещерные сумасшедшие…

Ховик неожиданно разразился смехом.

— Ладно, ладно. В этом доме, часом, нет чего-нибудь съедобного?

По пути на кухню он привычным медвежьим движением обхватил Джудит за талию.

— Слушай, кстати о сумасшедших. Скажу тебе сейчас кое-что жуткое. Джо Джек вчера повстречал на шоссе каких то бродяг, они шли с юга, и он разговорился. Так они сказали, что где-то там на юге какая-то полувоенная братия собрала — веришь, нет — целый поезд, и катит на нем. Падла буду! — истово воскликнул он в ответ на ее ошалелый взгляд. — Поезд, настоящий! И на вранье не похоже, теперь во все можно поверить.

 

4

Генерал Джеймс М. Декер (М. вместо Михенер; мать генерала во время беременности дважды прочла «Сказки Южного Океана» и считала Джеймса Михенера величайшим писателем всех времен), некогда майор Декер национальной гвардии штата Аризона, а теперь главнокомандующий Армией Америки, прочистил глотку и изрек: «Было бы бесцеремонным с моей стороны, равно как и всякому другому смертному, претендовать на то, что я лично избран Всемогущим. Я бы просто сказал, что настало время, когда я не мог уже больше отвести от себя убеждение, что мне назначено быть орудием Провидения». — Сделав паузу, он посмотрел сверху вниз на склоненную голову молодого солдата, старательно капающего в желтом гроссбухе, пытаясь угнаться за словами генерала. — Слово «Провидение» с заглавной буквы, так-то вот, рядовой Хутен.

— Слушаюсь, сэр, — с некоторым отчаянием выдохнул рядовой Хутен, торопливо записывая. — И «Всемогущий» — тоже с заглавной, да?

— Безусловно, — подтвердил Декер и вздохнул. Очень симпатичный юноша, но не секретарь. Чего бы он, Декер, не отдал за настоящего квалифицированного секретаря с навыками стенографии! Может, надо было сначала подыскать кого-то более компетентного, прежде чем начинать диктовать мемуары. С другой стороны, такого можно и вовсе не дождаться, а так, по крайней мере, лучше коротать время в эти долгие стоянки, пока впереди ремонтируют пути.

— Это чувство особого назначения моей жизни, продолжил он диктовку, — часто посещало меня еще задолго того, как вирус, или Чума, как его поименовали, — «Чума» заглавной буквы, Хутен, — обозначил окончательный развал цивилизации у нас в Америке. — Абзац.

Судя по неистовому чирканью карандаша, Хутен не поспевал. Декер, повернувшись, прошелся до металлической лесенки в центре купе и поднялся на смотровую площадку своего персонального салон-вагона. Отсюда стоящий поезд был виден в оба конца; если не останется ничего, кроме как скучать, можно поразглядывать горы, деревья и прочие тому подобные пустяки, благо видимость была прекрасной.

Протянув руку, он щелкнул пальцами по толстому стеклу колпака наблюдательного пункта. Видимо, пуленепробиваемое хотя и сомнительно, защитит ли оно от чего-нибудь покрупнее легкого оружия. Во время недавней битвы за депо Барстоу несколько пуль, чиркнув, отскочило от толстого стекла как раз тогда, когда Декер руководил отсюда сражением, только непонятно, какого калибра были те пули.

— Рядовой Хутен, — окликнул он, — вам известно, что этот вагон был изготовлен специально для последнего Президента Соединенных Штатов?

— Я слышал, сэр, — донесся снизу голос Хутена, все еще, по-видимому, не успевшего дописать последний абзац. — Я не знал, верить этому, или нет.

— О да, сынок, здесь достаточно правды, — сказал Декер, кашлянув. — Последний Президент, разумеется, так им и не воспользовался, он даже его не видел, насколько мне известно. Вагон так и стоял на путях без всякой пользы, пока я его не отыскал и не приспособил под штабной вагон.

Декер улыбнулся сам себе. У него только что мелькнула мысль (хотя и не в первый раз), что вагон, наконец, задействован под нечто, очень близкое к его первоначальному назначению. А если все взвесить, то и под нечто еще более обещающее.

Возможно, хорошо… — Вы меня слышите, Хутен?

— Да, сэр!

Возможно, в данный момент хорошо видно, что развал был фактически крайним, можно сказать, даже неизбежным конечным воплощением более медленного и скрытого развала, уже давно имевшего место в нашей стране. Последняя администрация действительно многое сделала, пытаясь дать сползание в пропасть; безусловно необходимое рас-ка полномочий федеральной полиции, общая политика закручивания гаек в отношении морального разложения и предательского либерализма… Тем не менее, меры эти были слишком нерешительными и запоздавшими.

Он снова сделал паузу, давая Хутену время записать иное. Облокотись на хромированные поручни, он оглядывал поезд — занятие, которое всегда доставляло Декеру удовольствие. Названия поезду он так и не давал, хотя по этому поводу у него и появлялись кой-какие мысли ни к чему. Это был просто «поезд», и другого такого не было — сейчас, в этой части света, а может и вообще на Земле. О да, порой до него доходили сведения о жалких потугах создать по стране что-либо подобное — основном паровые пыхтелки на дровах, немощные вагонишки на потребу туристам! возрожденные и управляемые придурками, которым нечем было больше заняться — но это так, просто бездарная пародия. Поезд Декера не был средством передвижения — он был поездом-крепостью.

Движение поезда обеспечивали два больших дизеля СД-9 в головной части; будки машинистов и двигатели были защищены сварными пластинами, снятыми со старых бронетранспортеров «Уэллс Фарго» и «Бринке». Можно было выбрать локомотивы и покрупнее, и поновее — в безмолвном депо было полно более мощных моделей; можно было добавить еще один локомотив для большей скорости и увеличения тяги на крутых подъемах, но большая мощность требует большего расхода топлива, а с ним уже и так была постоянная проблема. Да скорость, в конце концов, и не имела решающего значения — до цели еще далеко, она находилась на том же месте и пять, и десять лет назад, и никуда не денется до их прибытия.

Кроме того, даже имевшийся резерв скорости используется далеко не полностью из-за ужасного состояния целых участков полотна. Как раз сейчас где-то впереди рабочий наряд чинит очередной поврежденный участок — за сегодняшний день это уже третья остановка, а времени всего-то за полдень. Декер заскрежетал зубами в приступе мгновенного гнева: останавливаться для схватки с вооруженным противником — одно дело, но такая вот мышиная возня и недостойна, и раздражает до отчаяния. Может, свежие рабочие руки; из недавнего городка помогут хоть как-то ускорить работу.

Декер продолжал обозревать состав. За два года, что он его собрал, с ним произошли определенные преобразования — одни вагоны были заменены на более новые, от совсем старых просто избавились; несколько вагонов были потеряны из-за саботажа, различных происшествий или вражеских нападений, но в сущности поезд остался тем же. Вагоны в большинстве своем были приспособлены для боевых действии: поставлены дополнительные броневые щиты, водружено оружие. Единственно, что осталось без изменения и защиты — это то, что подлежит безучетному расходованию, — старые товарные вагоны, где была размещена рабочая сила платформы с танковыми башнями, работавшие на дефицитном дизтопливе, прикрыты грудами мешков с песком, примотанных стальными тросами. Мешками была обижена и платформа со 105-миллиметровой гаубицей и счетверенным тяжелым минометом. По обоим концам поезда громоздились танковые башни — водрузить их на платформы стоило адского труда и кучи безнадежно поломанной техники.

В целом все это, подумал Декер в приливе гордости, напоминает, вероятно, какую-нибудь картину времен гражданской войны в России или американской революции; безусловно, этот поезд является самой мощной самостоятельной военной единицей Калифорнии — это сегодня, а завтра…

— Готово, сэр, — донесся снизу голос Хутена.

Декер спустился по ступенькам лесенки. Большие карие глаза Хутена смотрели на него выжидающе. Декер знал, что смотрится он внушительно даже без формы (рубашка хаки с открытым воротом, на плечах по четыре металлических звезды, шорты тоже цвета хаки, кожаный ремень и в кобуре — пистолет), от которой сегодня он решил отдохнуть. Да, высоким его, Декера, не назовешь, — роста он был ниже среднего, зато в смысле комплекции Декер всегда считал себя сложенным пропорционально и поддерживал физическую форму с помощью тренажера, что держал в углу купе. Будь у него достаточно тщеславия красить волосы, ему можно было бы дать тридцать с небольшим, а так проседь лишь прибавляла солидности.

Расхаживая взад-вперед вдоль металлического стола, за которым усердно радел Хутен, Декер вещал:

— Где был я? Да, я возвысился не сразу и слишком поздно. Героические усилия Президента и его соратников не смогли обратить вспять воздействия долгих лет вседозволенности и морального разложения. Падение веры в Бога, в семейные ценности, неуважение к власти, к высоким добродетелям того… — Декер, остановившись, тряхнул головой. — Последнее предложение, Хутен, подчеркните. Думаю, в следующей главе я остановлюсь на этом поподробнее.

Он пронаблюдал, как Хутен аккуратно выводит черту. Какой симпатичный солдат! Здоровый румянец на щеках, сильная линия челюсти, кудрявые светлые волосы, аккуратно постриженные по-военному. Чисто выбрит, хотя пока, вероятно, и брить-то ему особо нечего. Образцовый типаж плаката на вербовочном пункте.

— Так, сейчас соберусь с мыслями, — сказал Хутен, вслух. — Новый абзац. Некоторые усматривают в Чуме и последовавших бедствиях промысел Божий, — верно, Хутен заглавная «Б», — или, как я слышал от людей, приговор разгневанного Бога нации, безнадежно увязшей в моральном вырождении. Сам я не профессор, лишь простой боец, поэтому не мне судить, однако я считаю… — Остановившись, он патетически прижал руку ко лбу. — Ладно, Хутен, думаю, пока хватит. Ну что, прервемся? — Он с улыбкой поглядел на адъютанта. — Вы, должно быть, устали, здесь жарко. Как насчет стакана холодной воды?

— Благодарю вас, сэр, — признательно кивнул Хутен. — А где, э-э…

— Сзади, вон туда. К сожалению, ничего, кроме воды? нет, но по крайней мере хоть хорошая, холодная. — На самом деле в купе у Декера имелся вполне сносно укомплектованный бар, но на черта переводить редкое нынче виски на рядового. Небось, пить он еще и по возрасту не дорос. — Сюда, я покажу.

Жестом он указал Хутену идти впереди по коридорчику Наблюдая за движением литых с виду плеч адъютанта и узких бедер под тонкой тканью полевой формы, Декер одобрительно размышлял, что за отборный экземпляр этот Хутен, особенно для адъютанта, не привязанного к своему боевому посту.

— А вы, я вижу, в хорошей форме, Хутен, — вслух заметил Декер. — Видно, придется учесть при составлении списка на повышение, а? Так, пришли.

Он отворил дверцу небольшою холодильничка и выну, из него графин. Вот она, одна из отрадных сторон жизни на колесах: электричества для немногочисленных благ цивилизации от здоровенных тепловозных генераторов было хоть отбавляй. Личный вагон-салон Декера был по сути единственным, где имелся работающий, да и то не очень хорошо, кондиционер, но по крайней мере есть где взять льда для питья в эти жаркие дни. Уже из-за одного этого, заключал порой Декер, стоило все затевать.

По кивку Декера Хутен вынул из соседней тумбочки два-стакана и разлил по ним воду.

— Благодарю вас, Хутен, — кивнул Декер учтиво. Хутен, Хутен… Похоже, фамилия голландская? М-м-м… А как вас по имени, рядовой Хутен?

— Ричард, сэр.

— Ага, Ричард, значит. В свое время в Англии был прославленный король, которого звали Ричард, это вы знаете?

— Мгм, нет, сэр.

— Я и не думал, что знаете.

Боже этот юноша был не более чем ребенком, когда книги и учебники истории оказались низринуты, наряду со всем остальным. Впрочем, американская молодежь никогда не выказывала особых познаний в истории… Хутен, вероятно, не знал даже, где эта Англия и что такое король.

— Ричард Львиное Сердце, — пояснил Декер. — Один из моих любимых героев, вместе с Александром Македонским и Дугласом Макартуром. Люди судьбы, все, как один. — Он улыбнулся Хутену, придвинувшись ближе в узком проходе. — А как вас зовут друзья, Ричард? Дик? Рич?

Хутен в ответ не совсем уверенно улыбнулся. Очень привлекательная улыбка, заметил про себя Декер. По-мужски, естественно.

— Ричи, сэр, — ответил Хутен. — Меня они зовут Ричи. А иногда просто Рич.

— Ричи, Ричи… Ну что ж, — Декер расцвел улыбкой. — А отчего бы нам не заглянуть в мои апартаменты, Ричи…

Капрал, надзиравший за бригадой Маккензи, повторил, наверное, раз в двадцатый:

— Эй, ленивые вы уроды, это вам, ети е, не пикник на травке, вы сюда пришли не цветочки нюхать. Пошевеливайтесь, язви вас в корень, надо все быстрее кончить. Чем скорее уберем это дерьмо с рельсов, тем скорее залезем в поезд с этого пекла.

Маккензи продолжал выжидательно внимать, однако капрал на этот раз почему-то не упомянул, что хочет видеть только жопы и локти. Маккензи с проблеском надежды подумал, что, может, у гада пересохла, наконец, глотка.

Насчет жары капрал был, однако, прав: такого пекла с начала лета, пожалуй, и не упомнишь. Глаза щипало от пота, но понятно, что уж лучше так, чем остановиться отереть лицо. Здоровенный горлопан-капрал сам лично пока не применял физического воздействия, а вот кое у кого из нижних чинов это было просто хобби — по малейшему поводу пинать и поносить пластающихся заключенных. Всерьез, отмечал Маккензи, до потери трудоспособности, никому не доставалось, долго тоже не усердствовали, чтобы не нарушать темпа; но все равно лучше такого по возможности избегать. Сморгнув накатившую струйку пота, Маккензи вонзил свою лопату в кучу перемешанного с землей щебня.

Работа сама по себе была не такой уж и тяжелой. Бывало нее, причем намного, когда Маккензи вскапывал огород или колол дрова у себя в лачуге, в горах. А здесь так средней паршивости: небольшой оползень, вероятно, от прошлогоднего землетрясения или весеннего паводка — с полтонны грунта от закраины холма сползло на рельсы. Ни крупных деревьев не попадалось, ни каменюг — не то, что тот ужас, над которым горбатились вчера — и рельсы внизу вроде как в порядке, справа от полотна чисто, не придется мести пути.

Работать не так уж плохо, только вот воздаяние за труд не годится ни к черту. Равно как и сверхурочные, и жилье, и отношение начальства…

Сейчас их трудилось восемь. Заключенных в товарных вагонах сидело куда больше, но считалось, что восемь голов — максимально допустимое количество для такого небольшого фронта работ, чтоб заключенные не толкались кучей. Работали одни мужчины. Маккензи обратил внимание, что женщин вообще редко привлекали для работ на полотне или другой тяжелой работы, разве только когда нужны были все имеющиеся рабочие руки, как накануне, когда нужно было. восстановить ту покореженную эстакаду. И то тяжести носи- ли в основном мужчины. Женщины, похоже, использовались поимущественно в самом поезде: работали на кухне, стирали «солдатам», делали уборку. А еще, судя по всему, узницы несли традиционную в таких случаях повинность. Видеть сам Маккензи пока ничего такого не видел, но в принципе — чем эти пятнистые штурмовики могут отличаться от любых других бандитов в форме? Как и извечно в истории, привилегия на изнасилование считалась одним из основных козырей добровольной вербовки на службу. Время от времени мужчины приходили и уводили женщин по одной или скопом, и те потом возвращались — иные вскорости, другие наутро, с трудом волоча ноги, а иногда и не возвращались вовсе. Скорее всего, большинство из них рано или поздно соглашались на все, лишь бы вырваться из товарного вагона, и винить их, за это нельзя.

Непосредственно за спинами работающих находилась «мушка». Во всяком случае, так называли охранники движок с кузовом от грузовика, приспособленный бежать по рельсам. Кабина и движок (судя по звуку, дизельный) были обложены ржавыми пластинами железа или стали, на манер брони, а кузов опоясывали еще и мешки с песком и стальные прутья. Над кабиной, будто на пьедестале, возвышался пулемет пятидесятого калибра — высота достаточная, чтоб стрелять поверх кабины. Спереди конструкции торчало странного вида приспособление из железной трубы и обрезков рельса, позволявшее с помощью ворота, укрепленного на переднем бампере, успешно ворочать тяжести, непосильные для человеческих рук.

«Мушке», как усвоил Маккензи, отводилась чрезвычайно важная роль: держась на значительном расстоянии впереди поезда, экипаж просматривал впереди лежащее полотно в поисках препятствий, опасности или признаков готовящейся засады, с нее подавали сигнал на поезд, но каким образом, Маккензи еще не уяснил. Идея, надо согласиться, разумная: полотно местами просто никуда не годилось, и поезд мог запросто сойти с рельсов, а такой-то махине, да еще если на скорости, до полной остановки тащиться минимум с полмили.

Экипаж «мушки» помогал еще и надзирать за рабочими, когда приходилось расчищать пути. Сейчас, допустим, Маккензи очень даже сознавал за спиной у себя и остальных тяжелую пятидесятку. С такого расстояния сантиметровые его улитки любого буквально в куски раздербанят.

— Ну-ка, ну-ка! — снова оживился капрал. — Что там за задержка, все уже пора кончить! Вижу только жопы и локти!

Шли четвертые сутки пребывания в поезде, считая со дня, когда его, Маккензи, схватили. Как-то даже в голове не укладывалось: иногда казалось, что в этом поезде он уже очень долго. В темном вагоне время текло почти неощутимо, трудовая повинность в какой-то мере даже радовала — несмотря на тяжкий труд и скотское обращение, уже и то было хорошо, что их вызволяли на свет божий, под солнце, и можно было отвлечься работой, вместо того, чтобы сходить с ума. Специалисты из НАСА как-то определили Маккензи как наиболее стойкого по способности переносить изоляцию и просто скуку. Но это было давно, и расклад, уж надо полагать, сменился…

Сами по себе условия в вагоне были не сказать чтобы совсем уж никудышные, бывает и хуже; по крайней мере, не скотный загон в немецким концлагере или эшелон смерти ГУЛАГа. По существу, пленные ничем не отличались от невольников, но в то же время без них было никак не обойтись в работе (попробуй запряги в то же ярмо штурмовиков: разбегутся на следующий же день, а то и мятежом может закончиться), а найти в этих обезлюдевших местах замену не так-то просто. Так что, если разобраться, пленных лучше содержать более или менее сносно.

Скученности большой в вагоне тоже не было. Ночью можно было вольготно вытянуться, и груды лиловых в полоску одеял с избытком хватало для ночей попрохладнее — выдавались и такие. Спереди возле стенки стояли два бочонка с водой, запас которой постоянно пополнялся дежурными из числа заключенных; на противоположном конце для нужд арестантов стояли несколько пластмассовых ведер, а кто-то (видимо, сами же заключенные) соорудили ширму из одеял даром что уединенность в таком месте была чисто символической. Выносил эти ведра еще один наряд.

Даже света и воздуха вполне хватало; громоздкие стальные двери-щиты были заменены на неказисто сваренные, но крепко и плотно пригнанные решетки, переплетенные колючей проволокой. Понятно, не из гуманных соображений, а чтобы приглядывать за арестантами, не открывая дверей.

Кормили дважды в день, утром и вечером, для чего заключенных строем прогоняли вдоль вагона-кухни, где женщины черпаками наливали вполне добротные порции — поутру кукурузную баланду, а в конце дня неаппетитного вида безвкусное месиво — во всевозможные металлические и пластмассовые емкости, выдававшиеся заключенным на руки, посудины, которыми арестантов снабжали в первый день плена. Маккензи досталась пустая банка из-под кофе, и у него уже стали наклевываться некоторые ценные идеи, как сделать из нее какое-никакое оружие. Эта посудина была у заключенного единственной собственностью, и оберегалась она с неестественным рвением. Маккензи раз уже довелось видеть пакостную склоку из-за обыкновенной пластмассовой салатницы, чуть не превратившуюся в драку.

На ночь поезд останавливался. Поначалу это удивляло, но затем Маккензи понял, что ночная езда опасна из-за состояния путей даже при включенном на переднем локомотиве прожекторе. Поэтому ночами поезд просто стоял на рельсах (всегда, кстати, в таком месте, где подступы к нему легко просматривались и простреливались из тяжелого оружия), а наружу высылалось оцепление из штурмовиков.

Вот тогда, в это безмолвное время, Маккензи укладывался на всю ночь спиной на пол, который, наконец, не трясся, не мотался, не подпрыгивал, и пытался собраться с мыслями, благо к тому располагала тишина. Ее время от времени прорезал голос, мужской или женский (дурные сны); иногда до слуха доносилась возня, вслед за чем сбивчивая поступь, а там — журчание над одной из параш. Потом снова шаркание и, как правило, приглушенное ругательство. Затем снова тишина. А то слышалось похрустывание гравия под сапог а-ми — значит, снаружи проходит кто-то из охраны; за ценным живым материалом в вагонах осуществлялся строгий догляд, денно и нощно…

С собратьями по вагону Маккензи вступать в знакомство не спешил, не пытался даже заводить разговоров. В основном это были люди из городка, где Маккензи попался; держались они кучкой и ко всему относились настороженно, ясно ощущалось, что Маккензи для них такой же чужак, как и охрана. Открытой враждебности не проявлялось, просто реакция их на него была такой же, как на пустое место. Иногда Маккензи, «Невидимка Вагона Номер Три», подумывал, а не закутаться ли действительно в бинты, как исполнитель той роли, Клод Рейнс?

Впрочем, на деле желания с кем-либо сходиться у него и не было. Маккензи еще не определился, каким образом устроит побег (в голову ночами стучались десятки мыслей, они крутились, рассматривались, но окончательного плана еще не было, а когда такая идея и оформится, то побежит он сам, с собой брать никого не будет).

А что он сбежит, так это было однозначно, даже и вопросов быть не может. Когда-то давно, еще пилотом морской авиации, Маккензи прошел подробный курс способов и техники побега из плена и выживания. Главное при этом — никогда не воспринимать плен как нечто всерьез и надолго, а лишь как недоразумение, с которым надо по возможности кончать сразу же. Смиришься — тогда все, считай, что ты обречен.

Инструктор по технике выживания из лагеря Куантино, помнится, нередко приводил цитату из книги одного офицера-британца, осуществившего в годы Второй Мировой ряд блестящих по дерзости побегов. «Я считаю, — писал англичанин, — нет такого понятия, как тюрьма, откуда невозможно сбежать, разве что сама оболочка человека. Иногда же, подозреваю, и это не более чем искусная пропаганда со стороны начальника тюрьмы».

— Ну ладно, катим, — монотонно подытожил капрал. — Пакуйтесь, письки вы тряпошные!

У себя, в уединенном купе, генерал Декер, усердно наяривая, рассуждал вслух:

— Одна из старейших воинских традиций, Ричи, это святое содружество воинов. Основа всех великих братств по орудию… Римляне, афиняне, самураи, спартанцы… О Боже, м-м-м… Спартанцы… — Декер начинал слегка заходиться. — Ричард Львиное Сердце, Ахиллес…

— Да, сэр, — выдавил Ричи несколько стесненно.

— Стоять спокойно, Ричи!

— Это не я, сэр, Поезд, по-моему, тронулся.

— А-а… Хорошо. И ко времени. Как и вы, мой Ричи, оказались, как и вы…

 

5

На следующее утро, когда в белесом предрассветном сумраке арестанты выстроились на утреннюю раздачу, из задней двери вагона-кухни свесился сочащийся потом лысый толстяк в сероватом от потеков фартуке. Вид у него был обеспокоенный.

— Тут нам доброволец нужен, — сообщил он писклявым, почти детским голосишком. — Вот ты, — ткнул он розоватым пальцем-сарделькой в Маккензи, стоявшего с краю возле поручней, — подойдешь. Давай херачь сюда!

По скользким от росы ступенькам Маккензи влез за толстяком и очутился в длинной, клубящейся паром кухне, где над плитами, умывальниками и металлическими столами проворно управлялись несколько женщин и еще один толстяк.

— Можешь наплевать на помои, которых там дожидался, — сказал он Маккензи. — Нынче утром повкалываешь тут, харчей отвалю на целую роту. Давай-ка сюда.

Он подвел Маккензи к длинному умывальнику, где горой были навалены немытые и нескобленные баки и кастрюли.

— Посуду когда-нибудь драил?

— Давно как-то, — ответил Маккензи, вспоминая учебный лагерь.

— Ну да ладно, наука нехитрая. Вот мыло — не очень чтобы очень, но если тереть как следует, потянет, и воду горячую экономь, пока не тронулись. Здесь на кухне все электрическое, и старик беленится, когда пользуем лишнего на стоянке. Черт, тут полстолицы током обеспечить можно, столько его накручивается.

Маккензи кивнул и потянулся за щеткой.

— Меня звать Боб, — назвался толстяк. — Будут проблемы или вопросы, обращайся ко мне. Приступай, да чур, баб за задницы не мацать, у них тут тоже забот хватает.

Мыло оказалось еще слабее, чем предупредил Боб, вода чуть теплая, скребки все истертые, но Маккензи навалился усердно, что в конце концов стало сказываться. Поезд тяжело дернулся с места, отчего Маккензи окатило мыльной водой; он машинально схватился за умывальник. Боб крякнул, щелкнул каким-то тумблером на стенке, и вода скоро пошла погорячее.

Жара в узком вагоне стояла несносная, так что Маккензи вскоре взмок. Все равно эта работа была более щадящей, чем на рельсах под зноем, и с Бобом, похоже, ладить куда легче, чем с охранниками. К тому же вон сколько славных возможностей: начать с того, что можно без особого труда присмотреть какое-нибудь оружие. Ножи, похоже, заперты в ящике из нержавейки (Боб на глазах у Маккензи снял с шеи тесемку с ключом), но есть и другая утварь, которую вполне можно было бы приспособить.

Боб посторонился, давая дорогу невысокой смуглянке в белом переднике. Она несла поднос с грудой тарелок и столовых приборов.

— С офицерского стола, — пояснил Боб. — Остальная солдатня сама присматривает за своей посудой, слава те, Господи. Тут уже с одним этим пахать да пахать до чертиков. Старик зорко следит, чтобы старший офицерский состав у него был в чистоте. Управишься, можешь передохнуть и сам чего-нибудь перехватить.

Спустя некоторое время Маккензи пристроился поесть за столом на задах вагона. Штурмовики питались определенно лучше заключенных, хотя не сказать, чтобы вкуснее.

Повар, Боб, подойдя с исходящей паром кружкой, уселся напротив.

— Вот кофе, — дружелюбно предложил он. — Суррогат, ясное дело. Настоящего есть немного у Старика в вагоне, ну а остальные уже про него и думать забыли. Это так, болтанка хреновенькая, мы ее тут у себя выдумали, в основном это жареная кукуруза толченая. Вкус жуткий, но на, если хочешь.

Маккензи покачал головой.

— Тебе, я вижу, на все положить, — определил Боб. — А я уже так привык, чтобы в кружке горячее что-нибудь плескалось поутру, даже без разницы, что именно. — Он осклабился. — Вся жизнь под это прошла, понимаешь? Столько лет в Санта Фе жарил-парил, потом свою харчевню поимел пару лет в Аризоне, в Глоубе, пока все не накрылось. — Физиономия у него погрустнела. — Да-а, парень, было время ~~ я думал, вообще кранты. Не для толстеньких время было, скажу я тебе. До костей усох к той поре, как генерал начал наконец сколачивать Армию. Меня сначала брать не хотели, пока не выяснили, что на кухне я бог, на железнодорожной в том числе. Вот что я тебе скажу, — доверительно наклонился °н к Маккензи, — Пусть что угодно на Старика наговаривают, но падла буду, лучше не при мне.

Маккензи промолчал. Боб отер потную розовую харю и сказал:

— Я, в общем-то, хочу сказать, мне нравится, как ты работаешь. Тут у меня на твоем месте паренек один работал так вчера вид у него был такой квелый, а нынче мне говорят кончился он ночью — не то сердце было слабое, не то еще что, так что мне теперь рабочие руки нужны. Будешь так работать, как сейчас, могу устроить, чтоб ты остался здесь на постоянку. Рабочий день длинный, но все равно не сравнить с перетаскиванием рельсов. И кормежка три, а не два раза в день, и на другие наряды не притягивают. — Он ткнул пальцем через плечо. — На кухне у меня в основном одни женщины, и мне нужен какой-нибудь бугай на подхвате, иногда приходится ворочать тяжести. Пойдем, кстати, надо будет сейчас перетаскать те вон мешки с рисом…

Весь день Маккензи проработал в вагоне-кухне, драя баки, кастрюли и «помогая» повару — иными словами, таская все, начиная с пятидесятикилограммовых пакетов с солью; Боб тем временем стоял, наблюдал, промокал платком физиономию и сетовал на жару. Усердие новой прислуги, похоже, доставляло ему удовольствие.

Новая работа, если рассудить, и в самом деле сулила многое. Можно будет не просто обзавестись оружием, но и запастись для побега едой. И стерегли здесь вовсе не так, как дорожных рабочих; очевидно, Боб, как и всякий добрый сержант-кормилец, сам распоряжался в своем собственном маленьком царстве и имел значительную автономию.

На худой конец, можно просто спрыгнуть с подножки на ходу поезда. Маккензи был твердо уверен, что отделается максимум легкими ушибами, а к тому времени, как поезд остановят — если вообще станут суетиться из-за одного арестанта — он уже будет в лесу. Не исключено, что с поезда вслед откроют стрельбу, но шансы на благополучный исход по меньшей мере равны.

Когда он управился с баками и кастрюлями от обеда, к нему приблизилась та самая миниатюрная смуглянка и сказала:

— Иди, присядь. Принесу тебе пообедать.

Маккензи с некоторой растерянностью посмотрел на нее сверху вниз. На женщин, работавших поблизости, он внимания толком не обращал, просто занят был, или, во всяком случае, раздумывал над тем, как сподручнее бежать. Эта, судя по всему, была молодой, девчонка еще — лет девятнадцать, от силы двадцать, хорошенькая при всей своей миниатюрности. Черные волосы заплетены в косы, кожа — светло-хового цвета; мексиканка или индианка, скорее последнее. Акцент заметен, но не испанский.

— Идем, все в порядке, — проговорила она. — Боб не накажет.

Маккензи кивнул и двинулся следом по шаткому полу к столу, что в конце вагона. Поезд явно двигался по хорошему перегону — за день пока не было ни одной остановки. То-то радость у тех, кто работает на рельсах! Но все равно лучше уж здесь, чем просиживать бесконечные часы в вагоне, дожидаясь неизвестно чего.

Девушка, сев напротив, оперлась локтями о столешницу.

— Ты давай, я уже поела, — сказала она, когда Маккензи опустил ложку в миску с бобами и рисом. — Не разносолы, понятно, но здесь хотя бы пообедать получается.

Среди бобов и риса иногда попадались и крохотные кусочки мяса с мелко посеченным для вкуса диким луком. Такой доброй трапезы Маккензи в поезде еще и не видел.

— Обычно кормят здесь чуть лучше, — пояснила девушка. — Когда идем без спешки, мы высылаем по округе заготовителей. Только с недавних пор, похоже, началась какая-то гонка. Что-то у старикашки Декера, видно, шерсть на заднице зачесалась.

— У Декера?

— Ну, у генерала Декера. Господи, да ты же ничего не знаешь! Сукин тот сын, которому все здесь принадлежит. — Она понизила голос. — Кто-то мне говорил, на самом деле он никакой не генерал, но только попробуй теперь вякни!

Маккензи молча кивнул. Имя он слышал впервые, хотя мысли кой-какие иногда посещали. Штурмовики что-то такое упоминали о «старике», а народ из вагона знал не больше, чем сам Маккензи.

— Меня зовут Элис Сантана, — представилась девушка.

— А тебя?

— Маккензи, — назвался он без всякой утайки, имя это вряд ли могло для нее что-нибудь значить. Когда его лицо в последний раз смотрело с обложки журнала, девчушка эта еще пешком под стол ходила или вообще еще не родилась. — Росс Маккензи.

— Росс Маккензи. — Распахнув большие бархатистые глаза, девушка присвистнула. — Здорово! Ничего, если я буду звать тебя просто Мак? — Маккензи, жуя набитым ртом, пожал плечами. — Так ты откуда, Мак?

Все так же жуя, Маккензи указал в направлении окна, на уплывающий вдаль сельский пейзаж, залитый солнцем.

Холмы теперь остались позади, и поезд мчался по некогда цветущей, возделанной земле, которая теперь была просто поросшей травой пустошью.

В глазах у Элис Сантаны на миг мелькнуло смятение. — То есть, ты откуда-то отсюда, из Калифорнии, да? Сама я из Аризоны, из Феникса. Была из Феникса, пока все… сам понимаешь. Я индианка, — неожиданно бросила она вызывающе, пристально глядя ему в глаза. — Навахо, чистокровная.

Маккензи опять пожал плечами.

— И что? — произнес он нарочито бесстрастным голосом и заметил, что девушка вроде как оттаяла, и враждебная настороженность исчезла из ее глаз. По возрасту она едва ли помнит предрассудки и дискриминацию, хотя, если разобраться, нажить их можно и с детства. В последнее десятилетие перед катастрофой вирус расизма в США витал повсеместно, причем особо это сказывалось на индейцах.

— Плечи у тебя, надо сказать, что надо, Мак, — сказала она, разглядывая его с откровенным одобрением. Кем ты был в прежние времена, борцом?

— Астронавтом, — ответил Маккензи, глядя ей прямо в глаза.

Девушка заливисто рассмеялась.

— Ладно, ладно, сама напросилась. Каков вопрос, таков и ответ, понятно. Извини. — Она качнула головой, покачнулись и ее тяжелые косы. — Чувство юмора, это мне нравится. Все эти вагонщики совсем уже крышей поехали. Зомби какие-то, понимаешь? Такая тоска с ними!

За спиной у Маккензи послышался голос Боба:

— Элис, ягодка, прости, что все херю, но тебе работка подвалила.

— Понятно, Боб, — Элис поднялась на ноги, без спешки огладила потертый белый передник на таких же потертых джинсах. — Мак, стыкнемся позже, идет?

И ведь в самом деле стыкнулись — тем же вечером, когда кухня, наконец, прекратила работу и пришли охранники разводить рабочих по вагонам. Когда Маккензи спустился вниз (Боб за спиной закрывал на ключ дверь), Элис неожиданно возникла откуда-то сбоку и схватила Маккензи за руку.

— Длинный денек, — сказала она. — Пойдем, вытянем ноги.

Вероятно, вид у Маккензи был слегка опешивший.

— Эй, тебе чего, так хочется в свой чертов телятник, что ли? Кухня всегда остается в соседнем вагоне, нам после всех ~Гопку делать. — Она потянула Маккензи за руку. — Хоть познакомимся поближе. Если, конечно, тебя там никто не ждет, или чего еще.

Вместе с ней и с остальными работниками кухни Маккензи двинулся вдоль стоящего состава.

— Нет, вы гляньте! — оживилась вдруг Элис. — Это еще что за место, черт подери?

Отсюда было видно, что вокруг уже не сельская местность; они находились на въезде в город, причем не маленький. Неподалеку громоздились серые приземистые здания индустриального района, а там, дальше, вдоль горизонта раскинулся сам город. Некоторое время Маккензи изучал панораму.

— Сакраменто, — с некоторой растерянностью определил он. — Сакраменто, не иначе.

Шагавший рядом охранник поднял голову. — Точно, — улыбнулся он Элис как знакомой. — Это у нас Сакраменто. На ночь останавливаемся на въезде, а поутру уже направимся к станции. Старик не любит стоять на станции или посреди большого города: любому легко укрыться, кто захочет на нас кинуться.

— Сакраменто, — повторила Элис, идя следом за охранником. — Надо же! А тот, другой город, который мы днем сегодня проезжали?

— Стоктон, — произнес Маккензи с отсутствующим видом. — Если это Сакраменто, то там был Стоктон. Черт бы меня побрал!

Казалось совершенно нелепым: такой здоровенный бронепоезд, а только еще приближается к Сакраменто. Он сам бы уже проделал почти то же расстояние на велосипеде. Понятно, много времени ушло на расчистку путей, восстановление того моста и тому подобное, но все равно, рекордной скорость поезда не назовешь.

Они приблизились к открытой двери. Прочие арестантские вагоны, оказывается, были уже заперты на ночь, точно так, как сказала Элис. Еще один явно полезный кусочек информации… Маккензи уже обратил внимание, что с кухонной прислугой охрана была куда менее бдительна. Даже те, кто сопровождал их вдоль поезда до вагона, использовали, видно, свое задание скорее для того, чтобы поближе пристроиться к женщинам и тихонько млеть, подсаживая их снизу в вагон.

— Ну вот, добрались, — сказала Элис. — Дай-ка, обопрусь тебе на руку, Мак.

— Я тут вот уже больше года, — поведала Элис, пристроившись в темноте возле Маккензи. — Иногда кажется, всю свою жизнь трясусь в этом треклятом поезде.

Стояла ночь, темная, непроглядная, смутный свет лишь едва-едва пробивался сквозь плетенную колючей проволокой решетку. Маккензи сидел, прислонившись спиной к стальной стенке; Элис возле, приложив голову ему к груди. Рука Маккензи обвила ей плечи. Девушка, похоже, ожидала именно этого.

Поначалу Маккензи недоуменно прикидывал, чего ей, собственно, надо. С тех пор, как ушла в землю жена, он как-то вообще перестал думать у сексе; весь край опустел, как и душа самого Маккензи… Девчонке же рода навахо хотелось, по-видимому, просто посидеть в обнимку и поговорить.

Детство ее, судя по рассказу, прошло в Аризоне, куда вынужденно перебралась ее семья после того, как правительство закрыло последние резервации. Когда разразилась Чума, Элис было девять лет (Маккензи невольно улыбнулся в темноте — значит, правильно определил ее возраст), так что ей толком не запомнилось, как она и уцелевшие члены семьи убежали из города. В конце концов они прибились в горах к кучке индейцев, мексиканцев и разных таких же полукровок. Через несколько лет они «поженились» с одним парнем из апачей, который вскоре погиб: упал с лошади.

Наконец, несколько лет назад со старшим братом они отправились обратно в Феникс — как сказала Элис, в надежде отыскать еще кого-нибудь из уцелевших родственников — вот там их и встретила (схватила, иными словами) какого-то странного вида братия.

— Называлось все это «коммуной», — рассказывала Элис, — хотя больше напоминала — как его, ах да, концлагерь. Колючая проволока, собаки, вооруженная охрана — просто ужас, а не место. Заправляли там отъявленные помешанные, и всюду у них щеголяли эти самые — «Охрана Новой Эры» — чтобы все ходили по струнке. Вот с таким-вот дубьем: стоило посмотреть не так, сразу ка-ак трахнет! Башка бритая, башмаки… А когда отмотыжит, надо было еще сказать: «Благодарю вас, товарищ охранник, за воспитание». А не скажешь, так достанется по новой.

Вожди той коммуны, насколько понял Маккензи, практиковали у себя шизоидную мешанину из ультралевого коммунизма и псевдовосточного оккультизма, в чем-то вообще полный бред.

— Весь день на чертовых их полях приходилось корчиться задом кверху, как поплавок, — вспоминала Элис, а урожая __ с гулькин нос, потому что они и в земледелии были такие же идиоты, как и во всем остальном. Веришь, нет — выводят строем в поле и заставляют голосить идиотские свои гимны растениям — они так, видите ли, лучше растут, а вечером слушаешь бесконечные их не то лекции, не то проповеди — до полуночи, а то и дольше. Иногда читали что-нибудь из книжки какого-то козла, Председателя Мао, а иногда что-то по буддизму. А то просто выйдет кто-нибудь из главных их бонз — и давай нести, что просто ему в голову взбрындит. А тебе лучше не спать, а сидеть и изображать интерес — охрана только и выискивает, кого бы оттянуть пряжкой по почкам, если кто-то начинает клевать носом.

Мяса — ни за что, или там яиц каких-нибудь, только ихние помои, от которых тебе вроде как польза — а она, даже если и есть, то все равно помоев этих давали столько, что едва держишься на ногах. Курить нельзя, выпивать нельзя — Господи, петь, и то нельзя, если только не по команде и хором. Секса никакого, единственно, когда вожди отбирали парочку и велели сделать ребеночка. Мужчины и женщины содержались раздельно, и женщины при мужчинах обязаны были быть одеты с головы до пят; тьфу, блин, шорты в жару, и то нельзя было носить. Конечно, — сказала она с горечью, — были среди вождей и несогласные с общими правилами, пара таких, черт возьми, пыталась даже свое навязать по всему лагерю, но это ничего, хотели, видно, как лучше.

Элис слегка шевельнула головой. Под себя они на всякий случай подстелили одеяло («не хватает мне только занозы в заднице от щербатого пола», — подумал Маккензи), но все равно было очень жестко.

— Ну и понятно, охрана могла творить все, что вздумается, в любое время. Вообще все что угодно — вожди про это знать не желали. Если пререкаешься или еще что-нибудь, то ставят тебя в коробочку — ящик из листового металла, теснота, как в гробу, и жаришься там на солнце или стынешь ночью по несколько суток — это у них называлось «терапией медитацией»— или, если захотят, то возьмут и просто убьют. Или палками своими чертовыми заколотят до смерти. Я такое видела, и не раз.

— Боже ты мой, — проговорил Маккензи. — Прямо как в Камбодже.

— Это что?

— Да так. Продолжай. И чем все кончилось?

Элис, повернув голову, посмотрела ему в глаза.

А тем, что прибыл генерал Декер, этим и кончилось. К тому времени он уже набрал силу, по всей Аризоне и Нью-Мексико. Те ублюдки со своей «Охраной Новой Эры» думали, что круче их никого нет, горланили бесконечно насчет «костра мировой революции», а ребята Декера пришли и поперли их, как табун через футбольное поле. За полдня уложились. Ну, еще денек, чтоб потом всех перевешать. Знаешь что, — призналась она, — я за свою жизнь много смертей перевидала, но тогда был единственный раз, когда это было в радость.

— Декер перевешал вождей коммуны?

— И всех охранников, кто еще уцелел. Выступил сначала насчет того, что смерть от пули достойнее, но коммунисты достойной смерти не заслуживают. Добрый старикан Декер, — усмехнулась Элис, — наконец-то разыскал настоящих коммунистов. Целую неделю, небось, ходил блаженствовал.

— Однако, потом, — сказал, помолчав, Маккензи, — вас к себе взял все равно как арестантов? Вариант, видимо, получше, но…

— Да уж, эдакий освободитель. Только не забывай, многие из нас к тому времени вообще были беспомощны: нас так задрочили, что уже и нужду справить без команды не могли. Сами по себе мы бы и недели не продержались, да еще, понимаешь, многим дурачишкам так мозги промыли, что они и впрямь поверили во всю эту чушь насчет «Революции Новой Эры». Так что Декер по той поре, надо сказать, поступил по справедливости, хотя сам над тем, наверно, не задумывался.

— У него уже был тогда этот поезд? — спросил Маккензи.

— Вроде как. Всего один локомотив, несколько вагонов, без пушек еще, и людей было поменьше. Хотя уже тогда он зазывал в Армию Америки. Этот сукин кот всегда мыслил по-крупному.

Маккензи кивнул. Увиденное уже позволяло сделать вывод, что Армия Америки численностью представляет собой не более, чем недоукомплектованный батальон. Хотя по теперешним масштабам это уже силища, особенно учитывая дополнительную огневую мощь тяжелых орудий.

— И с той поры ты постоянно с ними, — подытожил вслух Маккензи. — И ни разу не пыталась бежать?

— Сбежать? Куда тут сбежишь? — Элис издала коротенький смешок. — Черт, да сняться бы я давно уже могла: здесь меня все знают, половина охраны перепробовала при случае и в трусы ко мне залезть, и не спрашивай, у кого получилось, а у кого нет. После отбоя я кучу раз уже оставалась снаружи поезда, сама по себе, без всяких проблем. Только какого черта? Чтоб сняться и остаться одной, птичке-невеличке, посреди пустыни или в горах? Или как сейчас, в каком-нибудь заплесневелом городишке, полного Бог знает кого и чего? Нет уж, спасибо!

Повернув голову, примостившуюся на сгибе руки Маккензи она посмотрела ему в лицо. — Ты, может, не совсем себе представляешь, что здесь и как. Ясное дело, все мы — заключенные, можно даже назвать нас рабами, но очень многие из тех кто в поезде уже давно, как-то к нему приросли, понимаешь? Худо ли, бедно ли, выбирать не приходится, по крайней мере, еда постоянно есть, место для ночлега, да и защита — вон какая крепкая. Да, одно дело, если работаешь на рельсах Господи, там бедных просто заматывают донельзя и выкидывают — а что до постоянных работников, таких, как кухонная прислуга, например, так тут совсем не худшее место.

Элис ткнула в грудь Маккензи твердым узеньким пальцем. — И усвой лучше вот что: там вокруг столько всякого, на что глаза б не смотрели в сравнении с тем, что в поезде, просто не поверишь. Ты где последние годы пропадал, где-нибудь в горах или где еще?

— В горах, — ответил Маккензи. — Да, можно так сказать.

— Ну, тогда и не суди о людях, пока толком не разузнаешь, — заметила Элис угрюмо. — И то вон место, откуда меня вызволили, тоже не единственный кусок преисподней на земле. Девчонка, которая прислуживает за офицерским столом — мы ее подобрали у Бейкерсфилда — вообще была со стаей религиозных фанатиков, которые носились в простынях и совершали, в рот компот, человеческие жертвоприношения — каково? — не то богу, не то духу или кому-то еще, по имени Хари Кришна!

Маккензи не нашелся, что сказать. Элис слегка шевельнулась, уместив голову на прежнее место.

— Началось все с прошлой зимы, — сказала она. — Это когда Декер вдруг взял и двинул во все тяжкие на Калифорнию. Мы-то все разъезжали по Аризоне, Нью-Мексико, как-то раз забрались в Юту — там мормоны дали нам прикурить как следует. Мы стояли тогда в таксоне, и все считали, только для того, чтоб перезимовать в местах потеплее, а он вдруг как с цепи сорвался. Работа закрутилась, стали на поезд водружать всю эту херню-броню, заключенные закопошились с мешками с песком, начали собирать запас провианта и всего прочего, и никто ни черта понять не мог, что происходит. А за самим Декером парни готовы были хоть в пекло, хоть на битву со стихией, понятно? И вот несколько месяцев назад он собрал всех и выдал длинную речь, которую все поняли в лучшем случае на четверть: все что-то о Судьбе и как мы изменим историю, спасем Америку и так далее, а после этого все забрались в поезд и отправились на запад. Ну, а дальше ты знаешь.

Маккензи не знал, по крайней мере, в таком объеме, в каком хотелось бы, но Элис, похоже, уже устала рассказывать.

— Хочешь этого? — спросила она вдруг.

— Этого?

— Господи, Мак, ты же понимаешь! Этого, — сказала она нетерпеливо. — Прилечь. Потрахаться.

— А-а, — тупо выдавил Маккензи. — Э-э. М-м.

Сунув ладошку Маккензи за пазуху, Элис легонько сдавила ему грудь. — Не-а, ты об этом не очень помышлял. Или просто у тебя в самом деле проблема — столько времени прожить в горах!

— Пойми правильно, Элис, — сказал он. — Это место что-то не очень напоминает спальню.

Элис смешливо фыркнула.

— Остальные относятся к этому вполне нормально.

И вправду. Маккензи только сейчас обратил внимание, что темнота внутри вагона просто-таки наполнена различного рода шорохами, мычанием и стонами, а от тяжелого ритмичного дыхания стоял без малого сквозняк. На Маккензи, по крайней мере, это подействовало не возбуждающе, а скорее наоборот.

— Бог ты мой! — произнес он негромко.

— В общем-то, — заметила Элис, — делается все тихо, просто в этой железяке, как в банке, все усиливается, так что если ты в настроении сойтись поближе, не обращай внимания, что мы здесь не одни.

Элис, тихонько смеясь, подвинула голову ближе к его плечу.

— Эгей, Мак, отдыхай, я с тобой просто так, балуюсь. Не собираюсь я тебя насиловать. — Взяв Маккензи за руку, она плотнее прижала ее к своему плечу. — Единственно, чего я сейчас хочу, это чтоб ты меня обнял, вот так. Я ж не стерва какая-нибудь, Мак, просто я далеко от дома, и мне страшновато.

Той же ночью, где-то перед рассветом, из сна Маккензи неожиданно вырвал оглушительный грохот выстрелов прямо за вагонной стенкой. Он резко сел, слегка качнувшись, шаря руками по полу — то, что рядом девушка, он просто забыл.

Теперь было ясно, что гремит со всех сторон: отрывистые хлопки выстрелов, туканье пулеметов и более мерный тяжелый стук крупнокалиберных; то тут, то там иной раз раздавался сухой взрыв — должно быть, гранаты. Где-то — видимо в соседнем вагоне — пронзительно вопили от боли, страха или от того и другого разом. Вопль этот был такой высокий, что с трудом воспринимался барабанными перепонками. Что-то гулко шарахнуло в стену вагона.

— Господи Боже, Господи Боже, — повторяла Элис, добавляя что-то на незнакомом Маккензи языке. Судя по всему, она была на грани истерики.

Снаружи от дверей послышался голос:

— Эй там, не вставать, всем лечь на пол! Нас обстреливают.

Кто-то из глубины вагона спросил, кто.

— Пока еще не знаем, кто там, — отозвались снаружи. — Какая-то шваль местная. Навряд ли что-то серьезное, но все равно лежите, не поднимайтесь.

От головы поезда донеслось уханье спаренного тяжелого миномета. Секунду спустя ночь расщепил белый сполох, создав резкий контраст черного и белого. Стали видны мятущиеся — вопящие и стреляющие на ходу — силуэты.

Хорошо придумано, отметил про себя Маккензи, осветительные ракеты — это по делу. Грохот стрельбы быстро набирал силу и вместе с ним — взволнованные выкрики. Минометы выдали еще одну порцию осветительных, разогнав темноту. Неожиданно все перекрыл громовой гул, и поезд дрогнул от отдачи — в дело вступило орудие. В уши ударил сухой раскат, следом — взвизг снаряда. По крайней мере, в бой вступил один из танков.

Кто бы там ни нападал, рассудил Маккензи, ведут они себя явно, как сумасшедшие, или что-то на них такое нашло. По крайней мере, они ничегошеньки не соображают, что творят и с кем связались. Судя по стрельбе, из оружия у них были только винтовки, а беспорядочный, разрозненный огонь свидетельствовал, что у них нет ни дисциплины, ни какой-либо продуманности действий.

Элис, отчаянно дрожа, притиснулась к Маккензи, который бережно ее обнял. Движение это было скорее машинальным, лишь бы успокоить, но та отреагировала моментально, с необыкновенной силой вцепившись в Маккензи маленькими крепкими пальцами, припав к нему всем телом, будто пытаясь спрятаться к нему под кожу. Из горла у нее вырывалось тоненькое поскуливание, словно у животного; дыхание жарко обдало шею.

Чувствовалось, как отвердели соски ее маленьких твердых грудей, как низ живота начинает ритмично наддавать снизу, а дыхание учащается. Почти тотчас Маккензи почувствовал, что и в нем самом возникает встречная волна желания, неуемная, неистовая эрекция, способная без малого продрать штаны.

Оба завозились в темноте, стаскивая одежду с себя и друг с друга, срывая пуговицы и ногти, перекатываясь по одеялу и не чувствуя уже жесткого занозистого пола. Нетерпеливо взбрыкнув бедрами (Маккензи в этот момент лихорадочно стаскивал с себя потасканные джинсы) и поспешно раскинув ноги, Элис крепко ухватила рукой его мужское достояние и, слегка пригнув, ввела в себя.

Это было нечто безумное, ожесточенное, ничего общего не имевшее с любовью и очень мало — просто с похотью. Сцепившись, они таранили друг друга резкими движениями, шумно придыхая, наружу то и дело вырывалось глухое урчание; оба были в кровоточивших царапинах — следы ногтей, укусов и заноз.

Позднее, воссоздавая все это в памяти, Маккензи мысленно провел сравнение со случкой диких животных, тех же росомах. В момент оргазма Элис прокричала что-то на непривычно гортанном языке, должно быть, на навахо. Не было попытки ни молчать, ни действовать потише, хотя проникавший через дверной проем слепящий свет от ракет и трассирующих пуль ярко очерчивал их усердно работавшие тела; оказывается, по всему вагону творилось то же самое, в самых разнообразных позах…

А снаружи рвалось, грохотало, гремело, сверкало по темным окрестностям и поросшей травой насыпи, откуда Армия Америки обороняла свой поезд.

 

6

— А надо бы нам сейчас динамита, — сказал Ховик. — Можете переспросить.

— Динамита? — действительно переспросил Билл Черная Лошадь.

— Ага. — Ховик отер пот и слегка сдвинул ленту на лбу. — Ч-черт возьми, уберу на лето эти лохмы, и если Джудит не поправится… Гм, динамит. Или замазку какую-нибудь, хоть бы какой-то разнесчастный нитрат аммония. Серьезную, словом, взрывчатку.

— Чего ты там насчет динамита? — послышался сзади голос Джо Джека-Бешеного Быка. — Оба обернулись на товарища, перебежками спускавшегося с крутого каменистого берега ручья. — Опять что-то на воздух пустить вздумал, Ховик? Прямо, как в былые времена?

— Не напоминал бы ты мне о том дерьме, — процедил сквозь зубы Ховик, поморщившись. — Нет, вы гляньте!

Опершись на кирку, он стоял на куче вывороченного камня и грунта, перемешанного с кусками корневищ. Возле с отчаянным видом орудовал совковой лопатой Билли- Черная Лошадь.

— Родная моя аборигеновая задница! — воскликнул Джо Джек. — Вы все еще дурью маетесь? Прямо, как взвод саперов-землекопов!

— Да вижу я, вижу, — тяжко вздохнул Ховик. — А казалось бы, все так просто. — С гримасой отвращения он отшвырнул кирку. — Я тут тоже думал, что управимся, а течение возьми да окажись слабоватым.

— Генератор и все остальное у нас на мази, — вставил Билли, — готово уже к пуску, если б только устроить как следует запруду, чтоб на колесо приходилось хорошее давление. Если так посмотреть, — добавил он для Ховика, — то все вроде нормально, просто вода поступает как-то медленно..

— Слишком, черт бы ее, медленно, — буркнул Ховик. — Пока вручную перелопатим всю эту гору, зима уже наступит, и ручей замерзнет. А у меня вокруг и без того дел по горло. Не годится транжирить столько времени и сил на то, чего не было и нет. Джудит мне уже плешь проела, что крыша не чинена.

— Ну и, — спросил Джо Джек, изо всех сил стараясь сохранить серьезный вид, — при чем здесь динамит? Взорвать все к черту, настолько оно остое..?

— Да нет, просто мыслишка соблазнительная… Ладно, это я так, десяток лет уже желаю чего-нибудь, что добыть уже нельзя. Сейчас бы несколько плашек «Дюпона», и всю работу провернули бы в минуты.

Билли-Черная Лошадь задумчиво насупился.

— Динамит… — проговорил он отстраненным голосом. — Ну, а что, если б я…

— Нет уж! — грянули Ховик с Джо Джеком чуть ли не в унисон.

— Но послушайте…

— Нет, это ты послушай, — мрачно перебил его Ховик. — Ты, Билли, нормальный парень, мне по нраву. Поэтому даже думать не смей насчет того, чтобы сотворить динамит, Или тол, или черный — ети его — порох, или еще чего. И знаешь, почему? Если я об этом узнаю прежде, чем тебя расхерачит в дрободан, мне уже не нравится, что придется учинить с твоей задницей, а тебе это понравится еще меньше.

Билли (его рябая смуглая физиономия поугрюмела) неохотно кивнул.

— Он прав, Билли, — подтвердил Джо Джек. — Не стоит оно того.

— Ну что, катим? — подытожил Ховик. — Нечего тут хренотой заниматься. Может, потом что-нибудь такое и придумаем, не знаю — ветряную мельницу или еще чего.

Возвратись с ними одной дорогой, Ховик долгим, задумчивым взглядом проводил сутулую спину Билли, пока тот не скрылся у себя в лачуге.

— Странный какой-то мальчуган, — заметил он наконец.

— Мальчуган? — переспросил Джо Джек. — Черт побери, Ховик, да ему — дай-ка прикину — лет по крайней мере уж двадцать пять, или около того.

— Да знаю я, но все равно посмотришь, и сразу думается… — Ховик поглядел на Джо Джека, расплывшись в широкой улыбке. — Напоминает он одного пострела, жили с ним в одном квартале, когда мне было лет двенадцать. Отец у него был хозяином аптеки, ну и сынуля им и подстроил тогда салют под Рождество. Предки у него потом весь год кирпичами просерались — пожар за пожаром, семью чуть не спалил, еще немного, и квартал бы весь к чертям на воздух.

— И что с ним в конце концов стало? — сквозь смех спросил Джо Джек.

— Последнее, что я слышал, — ответил Ховик, — так это, что он потом вырос и работенку непыльную нашел при шоферском профсоюзе.

— Гм. А знаешь что, — сказал Джо Джек, веришь, нет, а ведь я еще кое-что прослышал про тот загадочный поезд…

Наутро после стычки под Сакраменто Маккензи стоял возле двери вагона, дожидаясь охранников и оглядывая близлежащую местность. Особо приметных следов после полыхавшей ночью схватки в общем-то и не осталось: ни павших в траве, ни воронок от взрывов. Кое-где возле шпал различалось желтоватое поблескивание (должно быть, стреляные гильзы), только и всего. Мундиры занимались своим обычным делом — вид у них, может, и был чуть понурый от недосыпа, но оружие наготове; в воздухе остро пахло горелым порохом.

— Ну что, давай, говори, — подала голос Элис, возясь поблизости с одеждой.

— То есть?

— Ну, чего ты там хочешь сказать. Насчет прошлой ночи. — Лицо ее, когда Маккензи к ней повернулся, было совершенно непроницаемым. — Что мы такое с тобой сделали. Все равно что-нибудь да скажешь, рано или поздно, так что давай.

— А-а, — Маккензи, поколебавшись, неожиданно рассмеялся. — Знаешь, единственно, что на ум приходит, это что я читал в книге про Муссолини…

— Это еще кто? Индеец какой-нибудь?

— Да нет. Диктатор второразрядный, — ответил Маккензи. — Правил когда-то в Италии, да так страну довел, что его свои же в конце концов и расстреляли. Так вот, прочел я, насмешливым тоном продолжал он, — партизаны, что потом ею к стенке поставили, заперли того Муссолини в гостиничном номере, пока решали, как с ним быть. И женщину, любовницу его, — Кларой, по-моему, ее звали, Клара Петаччи, — тоже вместе с ним заперли. Так вот, когда за ним пришли, она вдруг и говорит: «Погодите-ка минутку!» и идет обратно в комнату, а когда спрашивают, зачем, отвечает: «За трусиками».

— Сочиняешь, — сказала Элис с подозрением.

— Да нет, клянусь, это же все было написано в книге по истории. Так вот, напрашивается-то, сама понимаешь, одно: чем там они занимались в те последние минуты, когда трусиков на ней не было? — Маккензи, расхохотавшись, мотнул головой. — И единственный возможный ответ, так это, что старая сволочь прикинула: если уж осталась минутка, так можно еще пошалить напоследок. Всегда считал, что в этом гад единственно был не промах.

— Господи, — Элис, соображая, сморгнула. — Никогда не научусь понимать белых. Ты-то о чем хотел сказать?

— Просто, — пояснил Маккензи, более размеренно, — что это, вероятно, один из основных человеческих инстинктов. Может, природа заботится таким образом о поддержании рода, или просто образуется выход напряжению и страху, не знаю. Хочу только сказать, что это не обязательно Должно быть связано с чем-то иным. Просто выходит как-то само собой. Так ночью и у нас.

— Ха! — Элис обхватила Маккензи за пояс и крепко стиснула. — Слушай, Мак, говори за себя! Я-то уж как перед Богом скажу, просто так оно или неспроста. А еще, — добавила она чуть тише, видя, что приближается охрана, — у тебя ширинка расстегнута.

Весь этот день и частично следующий ушли на въезд в необозримое депо Сакраменто. У Маккензи ум зашелся от одного его вида: километры безмолвно ржавеющих составов все так же вытянутых вдоль поросших травой бурых рельс будто в ожидании, что локомотив и бригада рабочих сделают так, что они скоро опять побегут по рельсам. Часами длились замысловатые маневры локомотива, и так, и эдак переправлявшего вагоны в нужном направлении; истекающие потом мундиры по командному окрику ворочали стрелки. Что бы за птица ни был этот Декер, но он-таки сумел обзавестись действительно великолепными техником и поездной бригадой.

Ожидание продолжалось и тогда, когда путь уже открылся: локомотивы заправлялись топливом из огромного хранилища депо. Бензин по редкости и ценности можно сравнить с золотом, а вот дизельного топлива, видно, оставалось еще немало. Маккензи этому вначале удивился, но затем рассудил, что дизтопливо нынче нужно сравнительно немногим: легковые на дизтопливе в США популярны не были никогда, большим же грузовикам по нынешним временам особого применения не было — те, кто на них ездит, могут долгие годы удовлетворять свои скромные нужды без заметного ущерба для запасов этого гигантского хранилища. Это в случае, если удается до топлива добраться; при отключенных насосах депо люди Декера вытворяли что-то со своей самодельной установкой, но даже при всем этом было заметно, что качает она очень медленно.

И тем не менее, цистерны с топливом для тех, кто контролировал эту местность, представляли огромную ценность — даже при отсутствии всего прочего, в округе безусловно существовали фермерские хозяйства, любое количество продуктов готовые выменять на топливо для тракторов. Потому, может, на поезд и напали прошлой ночью… Этой своей мыслью Маккензи поделился с Бобом. Тот в ответ кивнул.

— За эти места драться приходится насмерть, — сказал толстяк. — Видел бы ты, какая у нас была битва под Барстоу.

Пока топливо струйкой натекало в баки и железнодорожные цистерны, люди сновали по депо, возвращаясь обратно с непонятного вида приспособлениями, подкручивали что-то, ремонтировали, и так по всему составу. Все проделывалось методично и аккуратно; видно, далеко не в первый раз.

Ночь простояли в депо; ночь тревожную, начеку, в ожидании, что в любую минуту по поезду откроют огонь. Нападавшие, однако, не возвратились. Один раз поднялась было ложная тревога: кто-то из охраны, видно, обознавшись, пальнул по тени, и из минометов выпустили пару осветительных (в вагонах все с проклятиями и божбой полегли на пол), но этим все и кончилось.

Элис спала, положив согнутую в локте руку Маккензи себе на грудь; оба за день намаялись так, что теперь могли только спать. Проснувшись среди ночи и почувствовав под боком живое тело, Маккензи поймал себя на том, что произнес имя жены, но, не успев это осмыслить, снова заснул.

На следующий день, незадолго до полудня, Маккензи впервые выпала возможность как следует разглядеть генерала Декера.

Поезд все еще стоял в депо Сакраменто, хотя очевидно было, что скоро в путь: громоздкий заправочный агрегат разобрали и убрали в хозвагон; на рысях, как водится в таких случаях, проносились штурмовики, подтягиваясь из оцепления. Передний локомотив тем временем, покончив с ролью тяни-толкая, опять присоединился к своем собрату. Для мойщика это было блаженное время: кастрюли после завтрака вымыты, составлены, и до обеда особых дел не предвиделось, тем более, сегодня на время стоянки в депо штурмовикам выдали сухой паек, какие-то черствые безвкусные куски чего-то.

Тут неожиданно к раковине подлетел Боб и ухнул туда стопу кастрюль и сковородок.

— Мой, быстро! — запыхаясь, приказал он Маккензи. — Знаю, они чистые, но все равно мой! Генерал на подходе, и не дай Бог, если кто при нем стоит лентяйничает. Взбей пену и наяривай как падла, пока он здесь; понравится ему — всем нам потом понравится.

Качнув с кислой ухмылкой головой, Маккензи пустил воду и стал взбивать пену. Господи, даже с концом света этому конца не будет!

Через несколько минут дверь в конце вагона распахнулась. В вагон-кухню вошел блондинистый здоровяк с лицом младенца, в камуфляжной форме, и проорал что-то совершенно нечленораздельное. Следом за ним появилась личность в хаки — видно, сам генерал.

Присмотревшись краем глаза, Маккензи увидел невысокого мужчину примерно одного с Маккензи возраста, безукоризненно чистого и нарочито прямо себя несущего. Несомненно, про себя он считает, что выглядит куда как воинственно, и на гвардию его это, должно быть, действует. У Маккензи в уме сразу же возникла ассоциация со школьным завучем, выискивающим по коридорам школы мальчишек-прогульщиков. Или с инспектором по кадрам с заводишки где-нибудь в захолустье. Чем-то Декера выручали фуражка с золотым позументом и пистолет в поблескивавшей кожаной кобуре.

Нет, вы посмотрите, еще и со стеком! Маккензи был признателен судьбе за то, что стоит спиной, и генерал не видит его лица.

Декер, очевидно, пришел не с проверкой, а просто разобраться с Бобом насчет снабжения продуктами; какое-то время он один на один разговаривал с толстяком, а штурмовик с лицом младенца тем временем что-то строчил в блокнотике. В конце Декер, однако, прошел туда-сюда по центру вагона, оглядываясь вокруг с удовлетворенным похмыкиванием. На секунду он, похоже, остановился, глядя на Маккензи, но почти тотчас двинулся дальше. Остановившись посередине, он громким голосом проговорил:

— Ну что ж, Боб, вы, как всегда, молодец. Дайте мне знать, если в чем-нибудь возникнет надобность. Мы все вас ценим, Боб, поэтому не думайте, что о вас забывают, — он милостиво улыбнулся, выставив перед собой стек. — Вам известна старая поговорка: «Боевой поход держится на желудке».

Маккензи вполголоса произнес:

— Треуголку бы, так вылитый Наполеон!

Вслух вырвалось это совершенно невзначай; Маккензи мысленно обругал себя последними словами.

Воцарилась нехорошая пауза; у Декера побагровела шея, стек трижды сухо хлопнул о ладонь генерала. Но вот на губах у Декера вновь заиграла умеренной ширины улыбка, а плечи слегка встряхнулись, словно от безмолвного смеха.

— Продолжайте нести службу, — сказал он Бобу и направился к двери; детина следом, как нитка за иголкой. Стоило двери захлопнуться, как все с шумом перевели дух.

— Сумасшедший, — сказала Элис, проходя мимо. — Для белого ты поступил чуть ли не как индеец.

Поезд тронулся из депо Сакраменто сразу после полудня — вначале медленно, с несколькими остановками, чтобы перебросить стрелки, и раз, когда экипажу «мушки» понадобилось спихнуть с путей остов сгоревшего автобуса. Когда город остался позади, Маккензи пригляделся к пейзажу за окнами, к тому, в какую сторону клонятся тени, и заключил, что путь их лежит все так же на север. Это было странно — по логике, надо бы двигаться на Сан-Франциско или в район Бухты бывшей военной базы в Окленде, если от нее что-то еще осталось. Она должна была бы быть для Декера вроде путеводной звезды. Или через горы к Рино, а то и просто в обратном направлении. Представить сложно, что ищет этот странный полувоенный отряд на колесах в чахлой, безлюдной Северной Калифорнии. Даже если бесцельно петлять по стране, абы чем-то заняться (чему Маккензи не верил ни секунды; на уме у Декера явно была какая-то определенная цель, неважно, какие экзотичные для это! о используются средства), ничего такими действиями не отыскать.

С другой стороны, для побега лучше местности просто не представишь. Маккензи вновь стал наблюдать и прикидывать. Может, когда приблизимся к горам…

Поезд катил через сельские окрестности Мэрисвилля, когда на кухне опять объявился адъютант с лицом младенца и перекинулся парой слов с Бобом. Толстяк кивнул и, приблизившись к Маккензи, похлопал его по плечу.

— Иди вон с капралом Хутеном, — указал он. — Старик хочет тебя видеть у себя в вагоне.

Маккензи застал Декера за столом. Генерал сидел и задумчиво глядел на пистолет, раздумывая, насколько сложно было бы заинкрустировать рукоятку с обеих сторон генеральскими звездами. На глаза ему однажды как-то попалась фотография Джорджа Паттона с точно таким же пистолетом, и идея показалась неожиданно интересной. Возможно, у кого-нибудь из штурмовиков и есть необходимые навыки.

— Вы за мной посылали, — не спросил, а просто проговорил Маккензи.

— Ах, да. — Декер отодвинул пистолет и взглянул на стоявшего перед столом человека. Среднего роста, плечевой пояс хорошо развит, седеющие волосы, одежда поношена, сырая от пота и кухонного пара; в целом вид одиозным не назовешь, только в глазах что-то… Декер невольно пригляделся повнимательнее. Человек стоял прямо, опустив руки вдоль бедер, но явно не по стойке «смирно», хотя чувствуется наверняка: если захочет, может и вытянуться в струнку не хуже инструктора-строевика из Уэст-Пойнта.

— Ваше имя? — осведомился Декер.

— Маккензи. — (И слова «сэр» не слышно; ну да ладно, этим можно заняться позднее.) — Росс Маккензи.

— Маккензи. Фамилия, разумеется, шотландская. Скотты. Великолепная боевая раса. Есть ли у вас опыт воинской службы, Маккензи?

— Да — (После некоторого колебания).

— Род войск?

— Морская пехота.

— Ага! — Начало обещающее. Как и большинство армейских офицеров, Декер испытывал к морпеху тайное, но основательное уважение. — Наверное, еще и офицер?

— Да. — (Господи, да из него и слова не вытянешь!)

— Вы когда-нибудь водили подразделение в бой, Маккензи? — спросил Декер слегка нетерпеливо.

— Несколько в ином смысле, — опять после некоторого колебания ответил, наконец, Маккензи. — В том смысле, какой имели в виду вы, войска в бой я не водил вообще. Авиация, — пояснил он. — Я служил пилотом в бригаде морской пехоты.

— Ах, вон как, — Декер уже подумал было, что этот человек действительно офицер. — Очень жаль, Маккензи, я сейчас все что угодно готов отдать за опытного, грамотно обученного офицера пехоты. И тем не менее, — сказал он, — вас же все равно на каком-то этапе этому обучали. Как я понимаю, в морской пехоте весь личный состав, даже пилоты и технический персонал, вначале проходят пехотную подготовку.

— Верно. Только у меня боевой опыт действительно приобретался в воздухе, на Ближнем Востоке.

— М-да, учили уму-разуму наших неотесанных братьев, так? Славно, славно. — Декер, откинувшись в кресле, сцепил над столом ладони. — Что ж, во всяком случае, очевидно, вы в великолепной форме, особенно для своего возраста. А сколько вам лет, Маккензи?

— Сорок семь.

— В самом деле? Я бы вам положил на несколько лет меньше, чем себе, а мне, между тем, сорок пять, знаете ли, — открылся Декер, скостив себе для порядка лет пяток. — Так вот, еще раз повторюсь: вы человек недюжинного ума, коли уж служили военным летчиком, по крайней мере, за плечами у вас боевая выучка в элитных частях. И это безусловно абсурд — дневалить все это время по кухне. Но в наших силах в секунду это исправить.

Побарабанив костяшками пальцев по столу, Декер напустил на лицо решимость.

— Я обычно выступаю перед каждой группой новобранцев из гражданских, разъясняю им суть нашей миссии и открываю всем дееспособным возможность вступить в Армию Америки. У меня, наверное, с половину личного состава так вот и влилось по дороге. Теперь же, Маккензи, начинается этап иной, особый; дальний наш рейд проходит по незнакомой и подчас крайне враждебной территории, и у меня на все про99нет времени. Не то, что тогда, на юге, со всей этой первоначальной возней на путях, когда у нас каждые рабочие руки были на счету.

Декер умолк. Выдержав паузу, Маккензи задал вопрос:

— Мне это расценивать как предложение поступить на должность? Вам угодно, чтобы я сделался одним из ваших — гм — солдат?

— Бросьте, Маккензи, — улыбка сошла у Декера с лица, не будьте таким нарочито занозистым! Я предлагаю вам нечто гораздо большее, чем просто мундир и ружье; живой силы для выполнения задачи у меня теперь предостаточно. Я предлагаю следующее, — отчеканил он. — Командный состав Армии Америки.

— Вы предлагаете мне здесь офицерство? — От Декера не укрылось, как уголки губ у Маккензи едва заметно дрогнули, словно от сдерживаемого смеха. — Вам не кажется, что я староват для взводного?

Да черт же вас побери, Маккензи! — фыркнул Декер раздраженно. — неужто до вас не доходит, о чем я! Мне нужен офицер-исполнитель, который помогал бы мне со всей этой махиной управляться — который крутил бы маховик, присматривал за текучкой — чтобы мне сосредоточиться на Главной Цели. Умельцы стрелять нынче по грошу за сотню, они лишь и выжили в этой смуте. Я ищу человека, способного мыслить.

— Понятно, — уголки губ Маккензи выдавали явную неукротимость. Позвольте спросить, генерал: это предложение — принудительный призыв или ставка на добровольность?

Декер насупился.

— А что, формулировка имеет какое-то значение?

— Определенное. — Маккензи, пожав плечами, взглянул Декеру глаза в глаза. (Любопытно, учат ли морпехи своих пилотов хотя бы элементарной воинской вежливости?). — Если просто имеется вакансия, я бы, пожалуй, воздержался.

Декер, подавшись вперед, лег подбородком на сцепленные пальцы.

— Вы отказываетесь послужить отчизне в это суровое время, Маккензи? Какой же вы после этого американец?

Тут Маккензи фыркнул — насмешливо, оскорбительно.

— Ради Бога, генерал, о какой, черт побери, отчизне вы говорите? Я ее и близко не ощущаю. Воспоминание какое-то, может, эдакий идеал…

— Знаете что, любезный… — голос у Декера сделался вдруг тихим, проникновенным, с чуть заметной дрожью, с которой Декеру никак не удалось сладить. — Соединенные! Штаты Америки никогда не уходили в небытие. Соединенным Штатам Америки быть вовеки веков. О гибели не может — быть и речи. С таким же успехом можно, знаете ли, утверждать, что и Господь ушел в небытие.

Маккензи вновь невозмутимо пожал плечами.

— Соединенные Штаты — во всяком случае, то, что когда-то под ними подразумевалось, — отошли в небытие уже много лет назад, до Чумы еще, — с бесстрастным видом произнес он. — Они пропали, когда корыстолюбцы, манипуляторы и клика жадных до власти политиканов подмяли страну под себя, а народ это допустил. Если вдуматься, — добавил он сухо, — можно, по всей видимости, заключить, что и Всевышнего смел все тот же народ. — Холодные светлые глаза неотрывно смотрели на Декера. — Да, не стоит забывать еще и штафирок в мундирах. Будем надеяться, данная компания — не то же самое.

Декер слегка подрагивавшими пальцами притянул к себе по столу пистолет.

— Вы сознаете, что я пускал пулю в лоб и за куда более скромные речи?

Глаза Маккензи устремлены были куда-то поверх головы Декера.

— Ну так стреляйте, в чем дело? — произнес он невозмутимо.

Какую-то секунду (в животе у Маккензи все сжалось) казалось, что Декер непременно так и поступит: большим пальцем от начал оттягивать боек. Но затем, бросив неожиданно оружие на стол, откинулся в кресле и расхохотался.

— М-м, — протянул он отсмеявшись. — Что же мне с вами делать? Вы просто уяснили, что я имею в виду. Мне нужен человек с силой, черт побери, духа, который не боится говорить со мной на равных. — Декер указал на Маккензи пальцем. — В общем-то в ваших словах есть и правда. Америка во многом шла по неправильному пути. Я работаю над книгой, где… — Декер опять навис над столом. — Вседозволенность, падение морали, духа, неуважение к власти — да, вероятно, та Америка, которую мы любили и которой беззаветно служили, действительно изошла почти на нет. Но мы думаем возродить ее, Маккензи. Мы возродим страну свободы…

— Под пулеметным дулом, принуждая людей гнуть спину на вашу банду с бронепоезда? — усмехнулся Маккензи.

— Ну вот, видите, вы опять за свое, — Декер погрозил вроде как шутливо пальцем. — Все бы вам рабство. Здесь все добровольно, Маккензи. По крайней мере, полагаю, гражданские помогают нам бескорыстно. Как истинные американцы, я думаю, они не то что с желанием, а за честь даже считают послужить отчизне, неважно, какой ценой и в каком объеме. Ну, а если кто отлынивает, — уточнил он, — то тут, разумеется, изменников приходится мало-помалу перевоспитывать трудом.

Все с той же улыбкой Декер откинулся на спинку кресла.

— С другой стороны, — добавил он уже более серьезно, не стал бы оспаривать ни определение ваше, ни саму мысль. Рабство — древнейший и ценнейший институт человеческих взаимоотношений, Маккензи. Оно легло в основу всех великих цивилизаций — Рим, Египет, Китай, даже ацтеки; я же лично никогда не был сторонником тех умных голов, что решили его отменить в США; этим мы безусловно ввергли себя в круговорот последующих бед, дав негроидам свободу скапливаться и плодиться в городах… Разумеется, это была ошибка — дать шанс на размножение генетически неполноценной расе; умнее было бы завозить рабов из отсталых европейских стран. Русские, к примеру, рады были бы продавать американским колонистам польских крестьян, причем в любых количествах.

— Занятная теория, — заметил Маккензи со странно утомленным видом.

— Что ж, пока теория, но кто знает, отстроив Америку заново, мы, может статься, получим возможность исправить некоторые ошибки прошлого, разве не так?

Декер, опершись о стол, поднялся и посмотрел Маккензи в глаза.

— Вы представления не имеете, — заявил он серьезным тоном, — насколько грандиозна она, теперешняя наша миссия. Понятия не имеете о возможностях, которые я вам предлагаю. В очень скором времени, Маккензи, в нашей власти будет изменить весь ход мировой истории.

Маккензи медленно кивнул.

— В таком случае, генерал, если не возражаете, может, ее ход вы измените без меня? Почему-то мне кажется, это был бы не лучший шаг в моем послужном списке.

Декер повернулся к Маккензи спиной, с явным усилием пытаясь сохранить самообладание. Помолчав, он, наконец, сдавленно произнес:

— Очень хорошо. Я никогда не заставляю служить в Армии по принуждению. Это касается, безусловно, офицеров. Мне нужны лишь те, кто верит в святость нашего дела, нашей миссии. — Он опять повернулся лицом. Ростом Маккензи гораздо выше Декера; генерал впервые за долгие годы ощутил себя коротышкой. — Вместе с тем, — добавил он с елейной сладостью в голосе, — не годится такой мощной физически единице пропадать у Боба на кухне. У нас невпроворот достойной для вас работы, Маккензи. Непорядок: такой сильный экземпляр, а только и дел, что драить посуду как девице. На следующей же остановке — в наряд с путевой бригадой. Я распоряжусь насчет догляда, чтобы вас — э-э — задействовали в полную силу.

После ухода Маккензи Декер какое-то время сидел за столом, унимая в себе громокипение гнева; душевное равновесие постепенно возвращалось в норму. В конце концов, побарабанив костяшками пальцев по столу, он окликнул:

— Хутен!

— Да, сэр? — проворно возник из своего укромного полукупе адъютант.

— Хутен, вы слышали?

— Да, сэр, — отозвался Хутен чуть настороженно.

— Учитесь, Хутен, — подавшись спиной назад, Декер крутнулся в кресле, вперя взгляд в сноп падавшего из колпака света. — Каждый вносит свою лепту в Великую Картину. — Сидя к Хутену спиной, Декер развел руки в величавом жесте. — Вот этот человек: изменник, ренегат, возможно даже, втайне сочувствующий красным. Но все равно и он пригодится для дела, как мы с вами.

— Да, сэр, — голос у Хутена звучал несколько растерянно.

— За плечами у нас долгий путь, Хутен. Приличного боя не было вот уже несколько дней, одни лишь томительные часы медленного продвижения. Армия начинает изнывать со скуки, разбалтываться. Требуется поднять дух, ориентировать ее на цель. Показательной казни я не устраивал аж с Бейкерсфилда. Этот парень, Маккензи, — весело сказал он, разворачиваясь вместе с креслом, — превосходный кандидат. Не сию секунду, понятно, — добавил он с улыбкой, — не то время; надо рваться к цели. Да и сила рабочая сейчас нужна, каждые руки на счету. Пока же сходите передайте, чтобы в плане загруженности работой за минером Маккензи установили особый контроль.

— Чего-чего ты мне хочешь сказать? — переспросил Ховик.

— Ну как же: говорил же ты, что нужен динамит, — ответил Билли-Кляча.

 

7

Ховик, не отводя от глаз старенького биноклья «Никон», чуть подкрутил резкость.

— Ох, язви меня в душу, и вправду ведь поезд.

Джо Джек-Бешеный Бык лежал бок о бок с сосредоточенным видом.

— А я что говорил? Вон он, длиннехонький, что твоя палка. Хор-рошая кому-то пыхтелка к Рождеству.

Они лежали на скалистом выступе, выходившем к рельсам. Камни и скудные кустики служили маскировкой, хотя опасности попасться на глаза и не было: до поезда — четверть с лишним мили, и солнце светит со спины; недавно перевалило за полдень.

— С мостом там возятся часов с двенадцати, — сообщил Джо Джек. — Я их заметил, когда они остановились и вывели на пути людей, я с той поры уже и за вами успел слетать, и сюда все подтянулись, а они там, похоже, все еще не управились.

— Куда их, интересно, черт несет? — отстраненно подумал вслух Ховик. — Главная магистраль идет через горы и потом, кажется, сворачивает на восток и дальше через северную Неваду — в Уиннемакка, или куда там еще — но там и ответвлений до черта в горах, по большей части к шахтам. Хотя не вижу, зачем они им.

— Может, просто шакалят по округе?

— Хрен тебе. Ты взгляни, какой это, парень, поезд. Колеса здесь только на то, чтобы тащить орудия и броню. Кто бы там ни сидел, это далеко не Кейси Джонс. — Поведя биноклем, Ховик присвистнул. — Мать честна-а, это же так «Макартур», последняя модель, у нас были такие в Ираке. Кто-то там всерьез решил поохотиться на медведя.

— А может, это военные, как ты думаешь? — спросил Джо Джек с сомнением. — То есть такие, настоящие. Например, какая-то часть правительства выкарабкалась из того, что было десять лет назад, и теперь пытается вернуть все, как было.

Не думаю. Хотя, судя по флагу и по орлу на тепловозах, мужики эти, похоже, считают себя за правительство, или на уме у них учинить что-нибудь подобное. — Ховик покачал головой. — Пока все это у них происходит от нас подальше, нам до этого дела нет.

Он опустил бинокль и посмотрел на Джо Джека.

Спасибо, что показал эту штуковину — было б жалко, если б пропустил. Но на все про все я что-то не вижу, каким оно боком относится к нам, а ты? Если, допустим, починят сейчас мост и покатят дальше, никого не теребя на нашем родном глиноземе.

— Да, ты прав. По крайней мере насчет того, что нам до них дела нет. А судя по той вон бригаде и тому, как на них эти громилы уставили стволы, я бы сказал, что эта банда уже успела кого-то где-то потеребить. Хотя, надо полагать, и у нас такие возможности имеются, было бы желание их использовать.

Ховик насупился.

— Черт возьми, Джо Джек, так и знал, что ты брякнешь что-нибудь сумасбродное. Вздумаешь сейчас пойти их там оттрахать, а они тебя сами вовсю отметелят, да потом еще и сюда наведаются, остальным отвесят.

— Да, но ты подумай о том, что у них там в том поезде может быть: боеприпасы, бензин, может статься, какие-нибудь лекарства…

— Боеприпасов у нас уже на целую войну хватит, и лекарств столько, что и названий всех не упомнищь, а что до бензина, так эта хреновина работает на дизельном топливе, как и та развалина, которая впереди у них вместо дрезины. Блин, — ругнулся он, — я знаю, отчего у тебя в шатанах вскочило. Тебе угодно накинуться растребушить этих сволочей, чтобы опять почувствовать себя эдаким бравым шайе-ном-воином. Кровь в жилах разогнать, пощекотать нервы… Думаешь, черт возьми, я не понял? Или что у меня самого то же самое не мелькнуло при виде этого поезда?

— В общем-то, — сознался Джо Джек, — я просто как-то надеялся.

— Конечно. Давай рассудим. Парни. вроде нас, ну действительно, не созданы под такую жизнь, что у нас нынче; домоседы из нас неважнецкие. Но у нас — люди, — сказал Ховик таким тоном, словно пытался убедить сам себя. — Понимаешь, у нас обоих семьи — Бог ты мой, да кому я это говорю: человеку с тремя женами! — и вот представляешь теперь, если ввязаться сейчас в игру с теми, там внизу, и порешат нас — на кого тогда останется все племя наших с тобой изгоев несчастных там в лагере? На Билли-Клячу?

— Да ладно, ладно, — Джо Джек вздохнул. — Я, если по правде, о том подумал, чтобы взять туда кого-нибудь из ребят помоложе, когда стемнеет, если к той поре они с мостом еще не управятся, и дать им поднабраться опыта. На пользу пойдет.

— Ох, жопа моя красная! Теперь понял. Никак один из индейских твоих приколов? Дать храбрым юношам шанс прославиться, попятить лошадок с армейских казарм? А дальше что, орлиные перья за доблесть вручать?

— Ну брось ты, брось — согласен, недоношенная мыслишка. — Джо Джек перевернулся на спину и уставился в небосвод. — Но надо что-нибудь такое придумать. Молодым нужен какой-то шанс утвердиться.

Тогда выбирай себе планку пониже. — Ховик искоса поглядел на Джо Джека. — Все равно ведь в голове у тебя эта идея засела, возродить все по-старому. Что я, не слышал разве барабанного боя и заклинаний всех этих в твоем конце лагеря? А когда вигвам у тебя там увидел, так вообще чуть не упал. Не моего ума дело! — поспешно уточнил он, видя, что Джо Джек собирается что-то сказать. — Просто думается, непрактично как-то.

Джо Джек улыбнулся — широко, без обиды. С Ховиком они по жизни уже давно: сидели вместе.

— Кому-то надо это сделать, — сказал он. — И задуматься над тем пора всерьез. Ты посмотри, как мы живем: полностью зависим от остатков мира, который Бог невесть еще когда восстановит, если вообще такое произойдет. Что мы все будем делать, когда боезапас кончится? Или последняя капля бензина? Надо шарить по округе, пытаться добыть себе лошадей и кого-нибудь, кто нас на них научит ездить — черт, из меня теперь ездок не лучше, чем из тебя — и учиться, как делать луки со стрелами, и все такое прочее. Не потому, что это именно по-индейски, просто иначе жить скоро будет нельзя. На нас-то еще хватит, а вот ребятишки, которых ты помянул…

— Да ну его на хер, будущее, — хмыкнул Ховик. — Что нам всегда с того было?

— Нет, кроме шуток. Взять кого-нибудь из молодых — Тома Пересеки-Реку, Ларри Кустоголового или Одинокого Сокола…

— Одинокий твой Сокол, или Собакоеб, или как там он себя кличет, такой же белый, что и я. А в Ларри Кустоголовом черокской крови на одну осьмушку.

— Черт побери, Фрэнк, — сказал Джо Джек со смехом, — тут теперь нет разницы. Нынче все туземцы, разве не понятно? И мы тоже. Надо дать тебе кличку — Ураганный медведь, или что-то в этом роде. Нравится тебе или нет, на вас, ребята, уже выпадали испытания, и мне с моей елки видно, как вы с ними справились. Так что могли бы и вступить в племя.

Он сел и посмотрел вниз, в сторону змеистой ленты стоящего поезда.

— А вон там, если башка мне не изменяет, настоящий монстр, как из кино. И что там за сукин герой, можно уже сразу отсюда определить. Так что смотри, рано или поздно придется нам как-то за него взяться, прежде чем они возьмутся за нас.

Вместе они спустились по склону и направились туда, где упрятали мотоциклы. Идти было порядочно: близко подъезжать не рискнули, треск моторов могли услышать в поезде.

— А знаешь, сказал неожиданно Ховик, — есть у нас один настоящий индеец, действительно с твердой сердцевиной. Пусть не на все сто, но мозги у него варят, хотя вид — как у шута из балагана.

— Билли-Кляча? — спросил Джо Джек удивленно.

— Он. Помнишь, я тут сучил, динамита хотел достать? Так вот, подходит вчера вечером этот парнишка, гордый, как член на взводе. Помнится, говорит, здесь в окрестностях когда-то взрывные работы велись, там, где рельсы проходят через реку по тому большому мосту, высокому. И вычислил, что у них там имелся динамит. И гадом буду, если он сам туда не слазил, пошарить в старых шурфах. Господи Боже: самому взять и полезть в заброшенную шахту — таким сумасшедшим быть, поверить трудно. Я знаю, что у меня такие мысли случались, отправиться туда самому. Но я-то ладно, дурной.

— Что-нибудь отыскал?

— Целый, брат ты мой, загашник «Дюпона», с капсюлями, шнурами, да еще и, как он сказал, один из тех старинных взрывателей, с ручкой. Про динамит он, естественно, не знал — каким капризным и ненадежным он делается, когда долго пролежит; странно, и как только он верхушку той горы не снес, и сам не превратился в детскую присыпку! Я чуть не обделался, когда он мне об этом рассказал. Слава богу, ему хватило ума не пытаться там ничего шерудить: взорваться могло при первом касании. Динамит, брат ты мой, это тебе не зелье; это, скорее, как женщина — с годами не улучшается, а просто опасным становится, как не знаю что.

— Кстати, о зелье, — заметил Джо Джек. — Ты, случайно, не прихватил…

— У меня в седельной сумке бутылка ссак Старого Тарантула. Почти целых две недели настаивалось. Не то Билли мастерства набирается, не то вкус у меня уже ни к черту.

Мост привели в порядок примерно за пару часов до заката. Маккензи слышал, как охранники гадали, останется здесь поезд до утра или нет. Конец разговорам положил звон колокола; все потянулись по вагонам.

Какая радость: снова залезть в вагон, где можно вытянуться на жестком полу, неожиданно очень приятном. Работа была суровой. Охрана отделила Маккензи от остальных и заставляла делать все самое тяжелое, что давало повод почаще поиздеваться. Очевидно было, что они получили приказ выдать ему по полному профилю. Маккензи был абсолютно уверен, кто насчет этого распорядился, и почему.

Что ж, распустил язык, теперь получай. Ну что мешало сделать вид, что согласен с этим мудаком? Получил бы от него пистолет, новые ботинки, а затем бы уж и снялся с якоря. Может, даже и пристрелил бы его на дорожку… Хотя прежде, чем Декер начнет доверять, за Маккензи несомненно установили бы слежку, причем надолго; шансов на побег стало бы меньше, во всяком случае, на первых порах.

Надо, впрочем, со всем этим кончать; Маккензи поймал себя на том, что впал в опасную пассивность. Вспомнились слова Элис Сантаны насчет того, что люди в поезде живут потому, что другая жизнь перестала для них существовать. Каким-то образом он даже обязан Декеру за то, что тот его разбудил; вчера Маккензи ощутил в себе гнев, какого уже давно не было. Неожиданная вспышка удивила Маккензи не меньше, чем, несомненно, и Декера; сверкнув, она выжгла ту серую немоту, что гнездилась в душе с того самого дня, как он похоронил жену.

В тот день Маккензи много думал об Элис Сантане. Доведется ли когда-нибудь снова увидеться? Едва ли, наверное.

Встретиться им, как оказалось, довелось в ту же ночь.

Было где-то за полночь; ночка выдалась облачная, и звезд, обычного ночного их циферблата, видно не было; слышалось лишь, как меняются часовые. Маккензи, как обычно, лежал на полу около двери, пробираясь закоулками беспокойного, прерывистого сна. Немногим лучше, чем не спать вообще: боль, растяжения и ушибы не давали покоя, и бесполезно было (он уже убедился) пытаться устроиться поудобнее — облегчения все равно это не давало.

По крайней мере, места вытянуться было вдоволь: землячество в вагоне шарахалось от Маккензи, как от прокаженного. С того самого момента, как его под конвоем привели прошлым вечером, публика изо всех сил старалась держаться подальше. О личной встрече его с Декером они, вернее всего, не догадывались, это была скорее просто естественная Реакция — человек, очевидно, навлек гнев хозяев, поэтому Ыть замеченным в его компании опасно. У Маккензи же от усталости не хватало даже сил на них злиться.

Он опять погрузился в дремоту и видел невнятный, смутный сон, где Декер объявился вдруг на космическом шаттле и попытался завладеть командованием. Тут Маккензи очнулся от нескольких толчков под ребра, быстрых и резких Перевернувшись со спины на живот, он различил на темном ‘ фоне у двери голову и плечи Элис. Рука наткнулась на тон- ’ кую длинную палку, которой она, очевидно, и тыкала его просунув через прутья решетки.

— Тихо! — прошептала она чуть слышно.

Придвинувшись бесшумно к двери, Маккензи приник лицом к решетке.

— Ты же можешь дотянуться изнутри до замка? — проговорила девушка ему на ухо. Мне роста не хватает, и встать не на что.

Маккензи взял протянутую через решетку связку ключей. Большой стальной замок висел с противоположной стороны двери, и дотянуться до него было непросто, но после непродолжительной возни удалось его раскачать и ухватить руку. Возясь в темноте и боясь издать какой-либо звук, Маккензи опробовал три ключа (был скверный момент, когда один из них застрял на полпути в скважине), прежде чем подобрал нужный.

Решетчатая дверь, чуть скрежетнув, слегка отодвинулась, ровно настолько, чтобы можно было протиснуться. Соскакивая на землю, он спохватился, не сиганет ли кто-нибудь следом, но никто за ним не последовал. И тут пронзила мысль: сейчас ведь какой-нибудь идиот возьмет и завопит, просто из желания выслужиться — но не произошло и этого.

Элис стояла около вагона, держа в руке что-то, напоминавшее рюкзак.

— Давай скорей, — поторопила она без всякой на то необходимости. — Маккензи посмотрел в обе стороны вдоль поезда в поисках охраны, но никого не увидел. Вообще-то видимость и без того была почти нулевая — темным-темно, и дождик начал накрапывать. Встряхнувшись ото сна, Маккензи двинулся вдоль поезда за проворно скользившей в темноте тенью Элис. Ощущение складывалось какое-то иллюзорное, казалось, вот-вот, и опять очнешься у себя в вагоне.

Ухватив ладонь Элис, он свободной рукой указал в сторону от поезда, на лес и гряду холмов. Однако, не успела девушка отреагировать, как между вагонами показался человек; в одной руке он нес винтовку, а другой застегивал ширинку.

Реакция Маккензи была по большей части инстинктивной — руки сработали быстрее, чем квелый от утомления мозг. Рот у охранника изумленно открылся, но не успел он что-то произнести, как Маккензи ладонью зажал ему рот и молниеносно запрокинул корпус. Затылок жестко ударился о бронированную стенку вагона — впечатление такое, будто кокос стукнулся об асфальт, но сам по себе звук был негромкий.

Маккензи выпустил мертвого на гравий, взяв предварительно винтовку и передав ее Элис. Проворно стянув с запрокинутой головы пилотку (тыльная сторона подмочена, но ничего), он нахлобучил ее себе на голову; оказалась чуть маловата. Свободная камуфляжная куртка стянулась легко; размер оказался подходящим, и Маккензи попросту натянул ее поверх рубахи. Взяв винтовку у Элис, он жестом указал ей держаться впереди. Теперь, если кто их и увидит, то примут за штурмовика с вольной-невольной ночной подружкой.

Либо это сработало, либо просто никто не заметил, но сзади не послышалось ни окриков, ни сигнала тревоги, когда они вдвоем сошли по насыпи и пересекли открытое пространство, отделявшее их от кромешной тьмы леса. Где-то там, подальше, понятно, должны были быть еще патрули, но сейчас они неминуемо прячутся под деревьями, проклиная набиравший силу дождь. Во всяком случае, никто не появился на пути беглецов, когда, раздвигая обдающие брызгами ветви, они начали карабкаться на невидимый гребень холма, возвышавшейся высоко над железной дорогой.

Поднявшись по склону достаточно, чтобы можно было говорить без опаски, Маккензи спросил:

— Зачем? — Горящим легким сподручнее было выдыхать однословные вопросы.

— Декер, — точно так же выдохнула Элис, хватаясь для опоры за молоденькие деревца. — Хочет тебя убить. Сегодня узнала.

— Что? — Маккензи, остановившись, прислонился к дереву. — Точно?

В истекающей дождем темноте он не видел толком ее лица, но отчетливо слышал прерывистое дыхание. Склон в этом месте был очень крутым, а земля — скользкой и рыхлой от дождя; казавшиеся надежной опорой камни легко выворачивались из-под ног и соскальзывали. Маккензи взглянул наверх в надежде, что они близки к вершине, но так ничего и не увидел.

— Мэри, она подает офицерам, — с некоторым трудом говорила Элис, — все это слышала. Декер сказал, как только доберутся до этой… цели, устроит «пример». — Она несколько раз взахлеб вдохнула воздух. — Суд. Показательный расстрел. Чтобы подбодрить остальных. — Девушка поперхнулась кашлем. — Тьфу, блин! — хрипло ругнулась она.

Сказанное мало удивило Маккензи в сравнении с тем, что девушка решила помочь ему бежать. Прежде чем снова двинуться вверх, Маккензи спросил:

— А как ты добыла ключи?

— Ха! Сержант из охраны давно за мной ухлестывал. Пошептала ему за ужином: мол, отопри меня после смены караула, — Элис снова кашлянула. — Обещала взять за щеку. Когда штаны снимал, подхватила его нож. Горло ему перерезала, — сказала она чуть запыхавшись, но последние слова произнесла настолько спокойным, обыденным тоном, что у Маккензи мурашки побежали по коже. Таким же тоном можно было сказать что-нибудь про дождь или что ключ купила на рынке.

— Спасибо, — только и выговорил Маккензи.

Ответить она не удосужилась.

К тому времени, как они добрались до перевала, ливень достиг обвальной силы, стегая жгутами сквозь теснящиеся макушки хвойных деревьев; крупные капли увесисто шлепали по голове. Надо отсюда выбираться, пока не поздно, думал Маккензи отстраненно, что толку удирать от пожарной команды, если потом околевать от переохлаждения. Но все равно для остановки еще слишком рано — Декер вряд ли устроит доподлинную погоню, учитывая, что шансов на успех при такой погоде почти не было. Хотя — двое человек мертвы. Это просто-таки обязывает хоть к мало-мальской попытке поймать виновников. Вышлет ли Декер по следу охотников или целый отряд поутру, это уже другой вопрос; желание наказать беглецов ему придется соизмерять с жаждой дорваться до своей загадочной «цели». На этот счет Маккензи совершенно терялся в догадках. От такого полуманьяка, как Декер, можно было ожидать чего угодно…

Спустившись кое-как с более пологого противоположного склона (вверх карабкались, похоже, не на протяжении всей горы, а только по выдававшемуся плечом участку склона), они внезапно очутились на старой грунтовой дороге, уходившей куда-то в темноту. Если будет погоня, то непременно по этому маршруту, но продвигаться здесь можно было гораздо быстрее, и поэтому они поспешили по дороге, вздымая брызги и радуясь, что не приходится больше выпутывать ноги из травы и загораживать лицо от хлещущих мокрых ветвей.

К тому времени, как они набрели на старый бревенчатый ом оба отчаянно дрожали. Дом возвышался среди деревьев в стороне от дороги, и в шелестящей струями дождя темноте они едва не прошли мимо. Строение явно пустовало — даже в густом сумраке различалось, что крыша частично провалилась.

— Можно? — стуча зубами, нерешительно спросила Элис. — Думаешь, мы уже достаточно отошли, можно уже не бояться?

— Если они просто прочешут наспех округу и скажут: «Ну их к черту!», то да. А если задержатся завтра и возьмутся за поиски всерьез — допустим, Декер скажет: «Именем Господа, ни шагу дальше, пока не пойманы эти изменники!», — то в полной безопасности нам так и не быть, даже если шагать всю ночь. — Маккензи направился к старой лачуге. — Надеюсь, там хоть какой-то угол уцелел, чтоб можно было укрыться.

Полуоткрытая дверь висела на одной петле. Маккензи один за другим бросил пару камней на случай, если место облюбовало себе какое-нибудь крупное животное — ничего, все тихо. Тогда он осторожно ступил внутрь; слышно было, как Элис сзади кашляет и вполголоса поругивается.

Через дыру в крыше проглядывало смутное серое пятно, а в остальном была абсолютная темень. Они осмотрительно тронулись вдоль стены, чутко ощупывая псе вокруг руками и ногами, и отыскали относительно нормальный пятачок пола, где места хватало, чтобы сидеть спиной к стене, вытянув ноги.

— Придется сидеть бок о бок, — решил Маккензи, — и не разгуливать до света. Пол прогнил, ноги можно переломать, если провалится.

Элис шарила у себя в мешке.

— Вроде как не очень тут сырое, — проговаривала она себе под нос. — Завернула вот в кусок пленки с кухни… на, держи!

Оказывается, она прихватила пару одеял, немного еды (что осталось от столовского ужина, было завернуто в тряпицу холодное, но есть можно), и нож, который забрала У сержанта-охранника. У Маккензи была винтовка, отнятая у убитого, но из боеприпасов — только то, что в магазине. Немного, чтобы выжить в этой дикой местности; прочем, люди и меньшим обходились. По крайней мере, одеяла были сейчас как нельзя более кстати.

— Слушай, а ведь ты — личность, а? — сказал Маккензи, когда Элис прильнула к нему под одеялом. Она все еще дрожала, но уже не так сильно.

— Личность, личность. — Она потянула одеяло на себя! и свернулась под ним калачиком. — Сумасшедшая, вот кто я такая. Шляюсь в лесу под дождем, и не знаю, подстрелят меня или еще что сделают хуже, а все из-за какого-то белого сукиного сына, у которого дури хватило Декеру вставить. Уж не знаю, что мне вдруг в голову стукнуло, что именно я должна спасти твою задницу. Черт, да ты к тому же и старый.

— Так зачем ты это сделала? — Маккензи придвинул ее к себе, чувствуя, как озноб постепенно унимается.

— Черт его знает, — ответила та сонным голосом. — Как говорится, хорошая мысля приходит опосля. Кончай вошкать одеяло.

Дождь перестал незадолго перед рассветом. Когда брешь в, крыше начала светлеть, они кое-как поднялись на несгибающихся ногах под бледный полусвет — квелые, непроспавшиеся. Признаков погони слышно не было, хотя это еще ничего не значило.

— Ну что, двигаем? — произнес Маккензи с нелегким: сердцем.

Тронулись грунтовой дорогой. Размякшая грязь липла к подошвам. Маккензи за ночь утратил ориентир; он толком не; представлял теперь, в какую сторону двигаться. Хотя какая пока разница — главное, намотать побольше миль от железной дороги.

Затем, когда меж облаков начали появляться прогалины и сквозь верхушки деревьев заструился, наконец, солнечный свет, оба расслышали (с более далёкого расстояния, чем ожидали, но безошибочно) набиравший силу, торжествующий ход поезда; звук медленно растворялся вдали соразмерно тому, как локомотив набирал скорость. Некоторое время — довольно долго — через горы доносились еще отголоски, пока даль не поглотила и их.

Оба беглеца перевели дух и, поглядев друг на друга, зашлись в приступе полубезумного хохота.

Где-то уже в разгар утра, по-прежнему держась грунтовки, оба снова вдруг расслышали какой-то звук: странное, взревывающее жужжание где-то впереди по дороге. Они остановились, норовя укрыться в кустах, как тут из-за поворота неторопливо вырулила пара фигур на мотоциклах, длинноволосые юнцы, смуглые, поджарые, на видавших виды мотоциклетах, жестко подпрыгивавших и дребезжавих, вторя движениям хозяев, старательно огибавших лужи и рытвины. У обоих мотоциклистов за спиной виднелись винтовки.

— Господи, теперь-то что? — выговорила Элис.

При виде Маккензи и девушки мотоциклисты быстро затормозили (один при этом чуть не опрокинулся: задняя шина скользнула'). Нервно переглянувшись, оба спешились, отпустив рули мотоциклов, и потянулись к ремням винтовок (Маккензи уже определил: «двадцатки», всего-навсего).

Маккензи, не отрывая взгляда от лиц мотоциклистов, тронулся вперед, выверяя каждый шаг и не снимая свою М-16 при этом из-за плеча, намеренно вытянув руки вдоль боков ладонями наружу.

После долгой паузы ближний из двоих — подросток еще, лет под двадцать — осторожно двинулся навстречу с нарочито грозным видом. В длинных волосах торчало перо. Помимо этого на нем были лишь отрезанные под колено джинсы, вытертые буквально добела, да стоптанные кроссовки. Винтовка же за спиной, совсем наоборот, была надраена и любовно ухожена. Его товарищ (у этого джинсы не обрезаны, а из одежды еще какое-то подобие кожаного жилета) вкрадчиво продвинулся к обочине дороги, переместив винтовку себе на грудь.

— Привет, — первой подала голос Элис. — Вы, ребята, живете тут где-то?

Паренек, похоже, впервые обратил внимание на девушку. Выражение лица при этом у него очень быстро переменилось. Не успел он рта открыть, как Элис спросила:

— Але, да ты, я вижу, индейских кровей? Я сама навахо.

Мотоциклист пару раз вроде как сглотнул.

— Ага, — вымолвил он наконец. — Меня звать Том Пере-секи-Реку. Ну, а вы-то кто, люди?

— Так, — сказал Джеймс М. Декер вытянувшимся напротив стола офицерам. — Невооруженный работник из гражданских и девица с кухни вырываются из запертых вагонов, убивают двоих наших людей — находящихся, между прочим, на боевом посту — и дезертируют. И что происходит?

Он смерил всех испепеляющим взором. — А не происходит, оказывается, почти ничего. Даже тел не обнаруживается несуразно долгое время. И нет нужды говорить, — подчеркнул он с тяжелым сарказмом, — что они прямиком прошли через наше оцепление безо всякого к себе внимания, потому что наши несгибаемые героические бойцы отсиживались себе на корточках под деревьями, с головой укрывшись пончо боясь размокнуть от дождичка. И потом только, проснувшись наконец, и мало-мальски оклемавшись, мы тычемся пару часов по окрестностям, вверх-вниз под дождем, и все, что в конце концов имеем предъявить, так это одного со сломанной ногой — угораздило в темноте. Чудесно! — Он поглядел поверх голов. — Бес-пре-це-дентно!

Откровенно говоря, в местоимении «мы» имелась некоторая неточность: сам Декер во время розыска остался у себя в вагоне; ну не генеральское это дело — шлепать и елозить по слякоти, как простой пехотинец. Правда, изловить бежавших он всерьез и не рассчитывал, при такой погоде и их форе по времени. Но попытку сделать было необходимо, хотя бы из моральных соображений: в конце концов, у убитых были друзья, и надо было хотя бы для вида попытаться поймать убийц; ну и конечно, в интересах дисциплины надо было безусловно продемонстрировать праведный гнев из-за отсутствия результатов.

Выждав паузу, один из офицеров, тучный, с двумя серебряными полосками в петлицах, нерешительно спросил:

— Сэр, есть ли распоряжения насчет каких-либо дальнейших действий?

— Да, капитан Гримшоу, есть. — Декер смерил капитана долгим взглядом. — Фактически, поскольку вы были начальником караула прошлой ночью, возьмете это под личную ответственность… Заключенные из вагона, откуда бежал тот человек — те, что призваны из того городка на юге. Никто из них не пытался бежать, хотя дверь осталась незаперта.

— Так точно, сэр! — подтвердил Гримшоу с озадаченным видом. — Все пересчитаны.

— Но с другой стороны, никто из них и голоса не подал или как-то по-иному проявил бдительность, когда Маккензи покинул вагон. Значит, они — не верные соратники, а просто безвольный скот. Из таких бесполезно набирать даже ополчение, а рабочей силы у нас и без того в избытке; можно несколькими пожертвовать в интересах порядка и поднятия воинского духа. Возьмите на контроль, Гримшоу!

— На контроль? — Гримшоу явно не мог понять. — Что именно, сэр?

— Да экзекуцию, черт возьми, — нетерпеливо сказал Декер. — Когда остановимся сегодня вечером. Или когда доберемся до цели, смотря, что быстрее. Отберите, ну скажем, десяток наобум; лучше, если все будут мужчины — стрелять женщин при хронической их нехватке во время похода может (казаться отрицательно — ив расход! Разбить на пятерки так будет эффектнее. Убедитесь, чтобы все видели. Ах да и дать карательному взводу выбрать себе женщин из того вагона. Некоторое стимулирование не помешает. — Он одарил офицерское собрание улыбкой. — Это в плане укрепления дисциплины делает поистине чудеса.

Ховик находился на водокачке; раскапризничался старый насос, надо было смазать. За этим занятием его и застал Джо Джек-Бешеный Бык, вошедший со странным выражением на лице.

— Поднялся бы в дом, Ховик, — сказал он. — Там пара вновь прибывших; думаю, интересно будет посмотреть.

 

8

Еще долго после того, как Маккензи закончил, все смотрели на него и переглядывались между собой.

— Черт бы меня побрал, — сказал, наконец, Ховик. — Жутче рассказа я давно уже не слышал.

— Думаешь, о Декере только слышать жутко? — переспросила Элис. — Ты бы видел этого сукина сына вблизи!

— Да я про поезд, — пояснил Ховик. — Я, прежде чем идти еще в морскую пехоту, проработал пацаном несколько месяцев в депо в Омахе — там, наконец, выяснили, что я не по возрасту, и пнули под зад — так что имею кое-какое представление, чего стоит все это собрать и потом крутить. Пусть этот парень Декер и двинутый, как ты говоришь, но тупым его никак не назовешь.

Все сидели под деревьями за щербатыми старыми столами для пинг-понга. Кто-то из молодых составил столы в ряд, чтобы хватило места: всем хотелось поглазеть на новых людей. В затерянном этом месте даже визит проезжего торговца был заметным событием; любое знакомство, не грозящее обернуться стрельбой, было желанным разнообразием среди будней. А тут вообще, двое с легендарного поезда…

— Ты верно уловил, — сказал Маккензи Ховику. — Я теперь так думаю, опасность гада отчасти именно в этом. Видишь этого тщеславного, спесивого козла и забываешь как-то, что за всем этим ума у него не больше, чем у гремучей змеи. Если смотреть на его безумную броню и на то, что творится у него в башке, снаружи, то да, внешне все обстоит Удивительно логично — а вид он создавать большой мастак.

Маккензи умолк, чтобы пригубить из кружки. Такой дурной самодельщины он, несомненно, не пробовал еще никогда: кислющее, полно осадка — как раз, наверное, и есть недостающее звено между действительно вином и перебродившим соком. Тем не менее, надо соблюдать вежливость перед хозяевами — судя по всему, натурально примечательная компания. У Маккензи самого имелся ряд вопросов, которые хотелось задать, но всех, похоже, интересовал лишь поезд.

— Взять эту его так называемую Армию, — продолжил он. — Профессиональных военных в ней раз-два и обчелся. Черт, да большинство из них вообще были еще в скаутском возрасте, когда настоящие армии перестали существовать как таковые. Скорее всего, надергал себе сброда из бандформирований, но ведь это же вовсе не армия! Но тем не менее, — оговорился он, — смотришь их в действии, и становится заметно, что он как-то вытесал из них солдат, или что-то странно похожее.

— Ага, — кивнул Джо Джек, — это даже при том, что за ними нет ни силы, ни власти. То есть, его в принципе все могли послать в задницу, или просто ее ему продырявить — кому какое дело? А между тем даже я уяснил, что они под ним ходят. Так что, как бы оно там ни было, а в парне этом что-то есть.

Ховик молча изучал Маккензи. С виду ничего особенного, но круто замешан сукин кот, раз такое дело. Да уж надо полагать, коли он вообще сюда прорвался.

— У тебя, судя по словам, у самого военная закалка. Армия?

— Морской десант, — отозвался Маккензи. Кивком он указал на татуировку, венчавшую массивное плечо Ховика.

— Как и ты.

Сидевшая через стол Джудит медленно обхватила голову руками, чувствуя нарастающую волну глухого отчаяния. О Господи, только этого нам и не хватало. Как раз, когда все начало помаленьку остывать! Принесло этого в пару к Ховику, разыгрывать старых командос! Опять сейчас пойдет-поедет, как тогда, когда был здесь тот, отставной: чудили на пару, с перепою, да обкурившись. «Именем славного Монтесумы. Гунг хо! И тут Чести Пуллер говорит: — Мол, китаезы у нас впереди, китаезы сзади, и с боков со всех — и Христом Богом, на этот раз сукины дети не уйдут. — Семпер Фи, вечно предан. За что, Господи, за что?»

Ховик, однако, лишь широко улыбнулся и спросил:

— Да ну? Офицер?

— Да, — ответил Маккензи, встретившись с ним глазами. — А что, не так что-то?

— Да ну к чертям, теперь-то уж что. Если б давно, тогда еще как-то… Ладно, военными байками мы языки после почешем, когда нечем будет больше заняться. По мне теперь, будь ты хоть комендантом Портсмутской морской тюрьмы — а ты им, как мне помнится, не был, по крайней мере, в мою там бытность. Давай опять вернемся к этому чертовому поезду.

— Точно, к поезду, — согласился и Джо Джек. — Знать бы вот, за каким дьяволом их с ним несет и куда? Пытаемся вычислить, что там у них на уме, но как-то не выходит.

Маккензи задумчиво кивнул.

— Рад бы ответить. Я там сам над этим голову ломал, но толку не больше, чем у вас.

Он еще пригубил кислятины. Хотя после первых нескольких глотков вкус уже не казался таким несусветным. Скорее, просто вкусовые рецепторы атрофировались от шока. — Единственно, что я знаю, — сказал он, — так это что Декер постоянно говорил о какой-то великой «цели» — она, видно, и составляет весь смысл его экспедиции в северную Калифорнию. Судя по всему, где-то к северу отсюда, только непонятно, как далеко. Элис!

Элис Сантана на конце стола развлекалась тем, что наблюдала исподтишка, как на нее таращится Билли-Кляча. Вот он, глаза уже в кучку, а челюсть, так если не отвисла, то уж близко к тому. Надо еще немного подождать, а там можно повернуть голову и улыбнуться ему: посмотрим, как его вообще сразит. Какую бы улыбку подобрать, просто милую или постельную? Паренек вообще-то не самый пропащий, увалень эдакий. Было бы забавно…

— Элис! — повторил Маккензи еще раз, громче, и она обернулась.

— Что?

— Ты ни разу не слышала, сколько еще до туда? Я про эту загадочную цель Декера.

— Мэри слышала, он что-то такое вчера говорил, — ответила, подумав, Элис. — Что, дескать, еще день езды, и они доберутся, если не напорются по пути на что-нибудь серьезное. Это как раз, когда он сказал, что тебя расстреляют, как доберутся, — уточнила она. — Я потому и подумала, что нечего дожидаться, надо тебя вызволять.

— День езды… — задумчиво проговорил Ховик. — И как, получится у них, нет соображений?

— Почти ничего сказать нельзя, — отозвался Маккензи. — Вариантов-то уйма: состояние путей, угол наклона — они же сейчас в горах. Если останутся на главной магистрали шансов побольше; если надо будет свернуть на какую-нибудь из веток, то гораздо меньше. В любом случае движутся они не так быстро, как ты думаешь. Поезд ползет, как черепаха Двигатели, мне показалось, пыхтят на издыхании, да и подвижной состав, по-моему, не в самом лучшем виде.

— Неудивительно, — Ховик кивнул. — Я так и сказал: чудо уже, что оно вообще у них на ходу.

— Ляпни еще, что инженером-путейцем служил, — сухо сказал Джо Джек, поглядев на Маккензи.

— Нет, астронавтом, — машинально откликнулся Маккензи и добавил, переждав взрыв дружного хохота: — Декер, судя по всему, рассчитывает добраться туда за сегодня. И обратно собирается вроде как вернуться тем же путем. Я слышал, кто-то из офицеров наказывал охране рабочей бригады следить, чтобы работа делалась на совесть: через какое-то время пути послужат снова, ехать в обратный конец.

— Слух ходил, — припомнила Элис, — к концу лета все будем снова в Аризоне. Туфта, конечно.

— Так, — снова заговорил Ховик. — Что же у него, интересно, за цель? Какие-нибудь мысли есть?

— Вообще никаких. Декер говорил лишь, что она изменит ход истории. Рассчитывает, видно, навязать какую-то твердую власть, сделаться главным военным правителем здесь на Западе, а в конце и по всем Соединенным Штатам.

Ховик, а с ним еще несколько, присвистнули.

— О-па! — раздался женский голос.

— Что у него там за тайна, как он рассчитывает ей воспользоваться, понятия не имею, — продолжал Маккензи. — Можно догадываться, что-нибудь связанное с военной техникой, во всяком случае, то, что можно использовать как оружие, судя по рассуждениям Декера. С другой стороны, какое такое оружие думает он найти здесь среди гор, причем такое, какого нельзя добыть на юго-западе? В военном смысле по нынешним временам он уже царь и бог- исходя из того, что он уже имеет.

— Слушаю я, как ты расписываешь этого клоуна, — вмешался Джо Джек, — и впечатление такое, будто он в самом деле здорово не в себе. Вроде как, понимаешь, ищет пещеру с мечом-кладенцом, чтобы завладеть царством, или инопланетян, которые помогут покорить весь мир, что-то из этой оперы.

— Последнюю на свете коробку «Сникерса», — задумчиво сказала Джудит. — Или леденцы в маленьких целлофановых пакетиках, с Утенком Дональдом или Пересмешником. Черт побери, да я б за плитку «Сникерса» сама вступила в эту Армию.

— Так вот, — завершил Маккензи, — когда у него получится наложить лапу на то, к чему он так рвется, он думает использовать ту силу для восстановления Соединенных Штатов как государства — по своим, разумеется, шизоидным планам. А у него есть, скажу вам, пара-другая мыслишек, от которых волосы дыбом.

Ховик неожиданно встал.

— К черту! — сказал он. — Не хочу я брать в голову, чего тому сукину сыну надо и что он со всем этим хочет делать. Мне просто надо было уяснить, не собирается ли он наделать нам хлопот. Если до своего места ему езды сутки — что уж там у него, Бог ведает — то это не настолько к нам близко, чтобы беспокоиться.

Маккензи собирался что-то сказать, но Ховик перебил:

— Потом, позже об этом поговорим. А теперь вы двое шагайте на склад, и посмотрим, есть ли там какая-то одежда вам по размеру. Та, что на вас, похоже, свое уже отслужила.

День Маккензи бродил по лагерю. Никому, похоже, дела до этого не было: куда он идет, на что смотрит; и разговорами не донимали — так, просто здоровались, и шли дальше. Свобода, очевидно, ничем не ограничивалась, делай, что хочешь.

В этом старинного вида поселении, похоже, все было так: руководство чисто символическое, если вообще было, здоровенный этот чех — Ховик — был как бы за лидера, и еще этот, по имени Джо Джек, тоже, видимо, считался весомой фигурой. Да, и безусловно, царственного вида женщина, Джудит, тоже пользовалась авторитетом. Только вот есть ли здесь у них какое-то официальное правление, или просто люди держатся вместе и все, Маккензи уяснить не смог.

В целом в этом старом летнем лагере он насчитал около Двадцати взрослых обитателей и примерно столько же ребятишек; разницу в отдельных случаях установить было довольно сложно. За исключением самых малолетних работали, похоже, все, и труд, кстати, порой был очень нелегким: вон какие большие огороды, кукурузные поля — работа везде, чувствуется, велась вручную — ни трактора на виду, ни животных крупнее козы, и вместе с тем вид у работавших был спокойный, кабалы не чувствуется, и ругань (пару-тройку фраз Маккензи уловил-таки) беззлобная, просто для юмора.

Элис сразу после обеда исчезла с двумя молодыми женщинами — длинноногой рыжевлаской и пухленькой индианкой, беременной, и та, и другая — хохотушки: «жены» Джо Джека, пояснил кто-то. Очевидно, жизнь по принципу «делай, как знаешь» распространялась здесь помимо всего прочего и на брачные отношения; Декер узнал бы — ополоумел.

Разместившись в тени на одном из столов для пинг-понга Маккензи наблюдал, как играют поблизости в траве двое мелких и ужасно буйных ребятишек. Хотя «играть» — вольно сказано; во всем остальном такая «игра» явно напоминала попытку нанесения умышленного увечья. И словарный запас местами в самом деле впечатлял.

Мальчонка (сказать можно было только наугад: оба ребятенка носили лишь потасканные короткие штанишки, и волосенки у обоих были отхвачены одинаково грубо) ползал с места на место, мотая игрушку — поезд из консервных жестянок и кусков некрашенного дерева, связанных меж собой сыромятными ремешками. Колесами служили медные головки стреляных гильз. Забавно: дети играют в игрушки-символы вещей, которых в действительности не существует. В пору Маккензи ребятня в городских трущобах любила играть с пластмассовыми лошадками и всякими домашними животными, хотя фермы никто из них и в глаза не видел, и может, не увидит за всю оставшуюся жизнь. Что ж, по крайней мере один поезд в этой части света еще бегает по рельсам, хотя дай-то Бог, чтобы ни один из ребятишек никогда его не увидел.

Девчушка (?) какое-то время крадучись шагала за машинистом, держа обеими руками устрашающе крупный камень. Неожиданно она с диким воплем метнула его мальчишке в затылок. Маккензи зажмурился, однако камень пролетел мимо, угодив вместо этого в паровоз из кофейной банки.

Мальчишка поднялся с огоньком смертельной жажды мести в глазах.

— Засланка вонюцая! — взвыл он. — Смяла мне мой паловозик!

Он начал оглядываться по сторонам, явно выискивая, чем бы ударить, и тут девчушка припустила бежать. Ничего не отыскав, мальчуган бросился за ней с пустыми руками, выкрикивая по-детски шепеляво ругательства и угрозы. Спустя секунду оба скрылись за углом ближайшего деревянного строения.

— Ничего? Мило? — послышался за спиной голос Элис.

Маккензи повернулся; девушка села рядом. — Я про ребятню. Ховика потомство, кто-то мне сказал.

— Как-то даже и неудивительно.

— Да, мне тут женщины о нем порассказали. Мужик еще аховей, чем с виду. Говорят, узнаешь его, поймешь: натурально матерый медведище.

Маккензи раз столкнулся с матерым медведем где-то с год назад возле своей хижины. Зверь напал внезапно, с явным намерением задрать; все содержимое обоймы карабина вобрал в себя, прежде чем свалился с ног. Судя по недавнему знакомству, сравнение с Ховиком было вполне правомерным, хотя и не очень утешительным.

— Эй, Мак, ты извини, что так тебя кинула, правда, — Элис положила ладонь Маккензи на колено. — Просто знаешь, давно уже с краснокожими не тусовалась.

Маккензи кивнул.

— Здесь, похоже, полно индейцев.

— Говорят, здесь с половину индейцы или полукровки. Это, видно, тот парень, Джо Джек, поработал после чумы, собрал молодых индейцев, потерявших семьи. Тут, похоже, многие бахвалятся, врут, сколько в них индейской крови, только все это не моего ума дело. Навахо здесь, кстати, ни одного нет.

На шее у нее Маккензи заметил ожерелье из синих и белых бус — раньше его не было. В косы вплетены были новые красные ленты, и вид у нее был вполне счастливый.

— Слушай, — сказала Элис, обвив Маккензи за пояс, — что скажу. Джудит просила тебя к ним вечером на ужин. Вроде как, понимаешь, посиделки по-домашнему. Думаю, они хотят разузнать о Декере и поезде. — Она скорчила гримасу. — Не возьму в толк, зачем. По мне, так лучше вообще забыть обо все этой чертовщине, и чем скорее, тем лучше.

Генерал Джеймс М. Декер, Главнокомандующий Армии Америки, наблюдал, как выводят и выстраивают вдоль вагона первую пятерку приговоренных. Вот здесь славно продумано, подметил он: следы от пуль будут служить постоянным назиданием остальным заключенным.

Пятерка обреченных плелась, свесив головы; вид совершенно подавленный, никакого присутствия духа. Один, заметил Декер с крайним отвращением, успел уже обмочиться — издали виднелось расползавшееся темное пятно.

— Вам не думается, Ричи, — заметил Декер вполголоса, — что надо иметь мужество, чтоб хотя бы умереть достойно? Скажите капитану Гримшоу приступать.

Последовала частая отмашка сигналов с перекличкой отрывистых команд. Цепь штурмовиков вдоль линии изобразила подобие стойки «смирно». Толпа арестантов, застыв, таращилась.

Гримшоу каркнул команду, и карательный взвод вскинул винтовки. Кто-то в пятерке громко заплакал.

— О Боже, — пробормотал Декер. — Скот, Ричи, просто скот. Неудивительно, что повелевать ими нужны люди, подобные мне.

Последние слова утонули в треске выстрелов. Длительный, неровный залп: огонь велся очередями, что обескуражило Декера — предпочтительнее было бы классически, по пуле на человека; только стрелки, сказать по правде, неважнецкие. Пятеро медленно осели, извиваясь и подергиваясь; над телами открылась стена в кровавых пятнах.

Подошел рыжий коротышка-солдат, оглядел лежащих и сказал что-то капитану. Гримшоу, приблизившись, поглядел сверху вниз, кивнул и потянулся к кобуре; грохнул выстрел, и последнее тело затихло.

Когда эту пятерку уволокли и сложили возле другой, уже лежавшей возле насыпи, Декер сказал адъютанту:

— Ну что, Ричи, пора мне немного поговорить с войском.

Он изящной походкой тронулся по гравию, переступил, не глядя под ноги, через рельсы, стек под мышкой. Поскольку случай соответствовал, он надел отполированную до блеска каску с четырьмя звездами спереди. При ходьбе она на голове слегка хлябала, но со стороны незаметно.

Взобравшись с помощью капрала Хутена на большой плоский камень, Декер обратил взор к стоящей перед ними Армии Америки, столпившейся под полуденным солнцем.

— Запомните этот день, — начал он пронзительным, звенящим голосом. — Запомните это место. Мы находимся на перепутье истории. То, к чему мы приступаем сегодня, определит участь американской нации на последующее тысячелетие..

 

9

После ужина все прошли в освещенную свечами гостиную и там расселись.

— Давайте выпьем, — предложил Ховик. — Только не ослиной мочи, что у нас, — уточнил он для Джудит. — Давай того, доброго. Компания, черт побери, мне по душе.

Джудит открыла шкафчик и достала оттуда керамический кувшин.

— Там в долине делают такое, — объяснил Ховик Маккензи, — в старом монастыре. То есть действительно смыслят в том что делают. Я им как-то раз сделал доброе дело.

Вино оказалось превосходным — белое сухое, вроде шабли Маккензи, смакуя, пригубил: да, люди здесь знают толк в жизни, по крайней мере, в отдельных ее аспектах. Пища тоже великолепная, даром что простая: жареная перепелка с приправой из диких трав, различные овощи и кукурузные лепешки. Маккензи слегка забеспокоился, поняв, что может легко уснуть в кресле. Надо бы поменьше налегать на вино.

Ховик прокашлялся, эдак со значением.

— У нас тут, Маккензи, — сказал он, — некоторое расхождение во взглядах. Так что мы пригласили тебя — подумалось, что сможем пораскинуть как-то мозгами и о твоем мнении расспросить.

— Верно, — раздался голос сидевшего вытянув ноги и скрестив руки на груди Джо Джека. — Если только я после такого ужина смогу припомнить, о чем мы собирались говорить… Джудит, я, наверное, сейчас в удава превращусь: как раз месяц понадобится, чтобы усвоить все съеденное.

Джо Джек-Бешеный Бык пришел один. Маккензи удивился, почему без жены, хотя бы одной, но никто так и не спросил.

— Понимаешь ли, — продолжал шайен, — у нас тут есть молодые парни, у которых из-за возраста яйца крупнее мозгов. Если перед ними говорить обо всем, что происходит и имеется в поезде, в голове у них может что-нибудь взбрындить, и не дай Бог, сунутся куда-нибудь сами по себе. Поэтому мы решили пообсуждать все меж собой, прежде чем у самих все не выверится. — Он поглядел на Джудит. — Вот почему я и пришел без женщин. Доркас и Минни — молодцы, а вот Бонни вы знаете: не успеет что услышать, как уже у всего лагере на языке.

Откуда-то из глубины дома донеслись приглушенная возня и вопли.

— Тошнотики, — сказала Джудит. — Продолжайте без меня, надо этих сволочат угомонить на ночь.

— Я пойду тоже, — неожиданно сказала Элис. — Мне нравятся ваши ребятишки.

— Ну и вкусы у мадемуазель, — покачала головой Джудит. — Тогда пойдем.

Когда женщины вышли из комнаты, Ховик сказал с раздражением в голосе:

— В общем, как я пытался довести — пока все на меня не обрушились кучей, — разница во мнениях у нас в том, как поступать с этим твоим генералом. По мне, так оставить супина сына в самом что ни на есть покое, не тарабанить ему по клетке, чтоб даже и не понял, что здесь в округе кто-то есть, и надеяться, что он уберется отсюда по возможности скоро.

Он мельком взглянул на Джо Джека. — А есть кое-кто думающий иначе. Хотят пойти и найти этого Декера, или Пекера, или как там его еще, и подергать за курок: правда ли что там у него заряжено?

— Я так не говорил, — возразил Джо Джек, — и ты, черт побери, прекрасно это знаешь. Я просто сказал, что, может, имеет смысл потщательнее проверить, посмотреть, что эти люди действительно задумали. Мне не нравится быть слепым и глухим, а тупым тем более. Целая ведь команда заворачивает к нам в поле, — воскликнул он, — а мы даже не знаем, в какую игру они играть затеяли.

— Да, но я все так же говорю, что если сунуться туда, где они стоят, то можно и нарваться. Что бы он там, в горах, ни делал, он, во всяком случае, предпримет меры, чтобы вокруг не разгуливали и не вынюхивали всякие там. — Ховик всплеснул руками. — Вот мы уже миллион раз об одном и том же, и каждый опять за свое. И подумали мы кого-нибудь еще позвать. Вот ты, допустим, больше знаешь про того генерала и про его дело, чем мы.

— Господи, меня-то зачем сюда втягивать? — спросил Маккензи. — Я сегодня только и увидел и лагерь ваш, и кто здесь живет. «И, безусловно, не собираюсь вдаваться в ваши политические диспуты», — подумал он, а вслух сказал: — А что другие думают? Вы это вообще спросили?

— Я скажу за других, — на пороге стояла Джудит. Элис с ней не было. — Если спросите меня, — сказала она Маккензи, — то с генералом Декером сражаться надо послать эту девушку. Тому, кто может заставить успокоиться и заткнуться тех двоих мелких людоедов, под силу сладить с любым мужиком из числа живущих. — Она села возле Ховика на кушетку. — Поверишь, нет: вызвалась остаться с этими Двумя Страшилами, пока мы тут разговариваем! — Джудит передернула плечами. — Боже ты мой, вот это отвага!

— Прошу прощения, — обратился Маккензи, — но что вы сами думаете насчет всего этого?

— Насчет Декера, поезда, и что нам делать? — Джудит покачала головой, улыбнувшись. — Да Бог знает, Маккензи. Я вижу обе стороны, и ту, и другую попеременно. Господу известно, крови и страданий я уже перевидела столько, что на всю оставшуюся жизнь хватит. Нам здесь живется не так уж плохо, так что по мне, лучше оставить все как есть.

Она с задумчивым видом намотала на палец локон.

— С другой стороны, с твоих слов Декер рано или поздно может стать для нас проблемой, неважно, будем бы сейчас шевелиться, или нет. В таком случае, прежде чем он накопит силы или приблизится, нам надо выяснить о нем как можно больше.

Он и без того уже раздался так, что к заднице не подступишься, — мрачно сказал Ховик. — А чтобы не приблизился, лучше всего его не трогать, и пусть катит себе.

Все с ожиданием посмотрели на Маккензи.

— Что ж, — произнес тот неуверенно, — правду сказать, я об этом толком не думал, все еще не могу привыкнуть к мысли, что снова на свободе. Подождите секунду.

— Долей ему, Джудит, — попросил Ховик. — Парню надо немного поднапрячь мозги. А кувшин потом сюда передай.

Маккензи, прихлебнув, задумался. Через минуту-другую он произнес:

— Суть вопроса, мне кажется, довольно точно определила сейчас Джудит. Какую опасность представляет собой Декер для будущего? Если он так и останется кочующим фюрером со средней руки огневой мощью, то Ховик прав: надо оставить его в покое, пусть себе катит. Он превосходит вас и оружием, и числом, где ни ткни, так что если узнает, где мы, и сочтет нас за угрозу или хотя бы занозу, то подгонит сюда с железной дороги отряд и смахнет нас с этого холма; чтобы выжить, останется единственно разбежаться и лететь во весь дух.

Ховик кивнул. — Как я и говорил. — (Странно: произнес он это без скобой удовлетворенности). — Парень рассуждает, как надо, — уж совсем что-то пригасшим голосом добавил он.

— С другой стороны, — продолжал Маккензи, что, если Декер на самом деле вовсе не такой сумасброд, как все полагают? Что, если и в самом деле есть нечто, способное разом чудовищно увеличить его мощь — не в такой, может, степени, как ему думается — все это трудно представить, — но, по крайней мере, мощь такую, от какой уже не отмахнешься?

— Ты и в самом деле думаешь, что у него получится завладеть страной? — спросил Джо Джек скептически. — В том виде, в каком она сейчас? — Он нахмурился. — Что я говорю; исходя из существующего положения, сколько сил на Это потребуется?

— Чтоб всю страну — нет, я такого не говорил, это мне как-то сложно представить. Но если он каким-то образом изыщет средства укрепить свою мощь хоть на чуточку, из того, как он говорит, может выйти, что он вполне-таки сумеет установить по меньшей мере подобие диктатуры где-нибудь на западе страны. Причем при всем этом пострадают очень и очень многие — даже при самом безобидном раскладе — а взрывной волне докатиться сюда пара пустяков.

— Так точно, — согласился Джо Джек. — Парень начинает куролесить по стране, брать города и все такое; тут уж как пить дать, беженцы ринутся в горы ордами, уносить от него; ноги — что, если как-нибудь в следующий раз он им так вломит, что уцелевшие драпанут, и как раз в нашу сторону? На- до обо всем этом подумать.

— А если представить наихудший, как говорится, сценарий? — спросила Джудит у Маккензи. — И ему удастся своего достичь, что тогда?

— Тогда всем беда. Поверь, вот вы считаете, что под конец, при последнем правительстве, все шло плохо…

— Да, — односложно сказала Джудит; лицо ее при этом неожиданно застыло. — Да, мы думаем, все действительно шло хуже некуда. Кое-кто из нас очень хорошо знает, насколько, тайные аресты, концлагеря в пустыне, ты и понятия не имеешь, чего еще.

— Ага, — вступил в разговор Джо Джек. — Воздух, каким невозможно дышать, реки, которые можно поджечь. Еда по талонам, и безработные, куда ни плюнь. Парней хватают в армию направо-налево на две разные войны одновременно, причем ни в той, ни в другой никакого смысла. По восемь, по — девять, по десять индейчиков спят в одной комнате в лос-анджелесском гетто, и еще десять на улице мечтают, чтобы туда к ним забраться. О да, действительно забавная история в стиле добрых старых времен.

— Согласен, — сказал Маккензи. — Так вы поймете, о чем я, когда скажу, что у Декера мысли намного, намного жутче. Черт побери, он сам мне сказал свое мнение: прежнее правительство было чересчур слабым, мягким.

— Бог ты мой, — сдавленно проговорил Ховик, — так и сказал?

— Среди прочего, он хочет еще и вернуть рабство; на этот раз думается, невзирая на расу.

— Хм. Ладно, все ясно. Нам не нужно, чтобы этот козел взял власть, даже чтоб он просто к ней рвался в этой части страны. Мы все на этом сходимся? — Ховик оглядел сидящих; Джо Джек и Джудит кивнули. — Так что же нам, черт побери, делать? Нацепить полицейские значки и пойти его арестовывать?

— Давай не будем сходить с ума, — сказала Джудит. И чтобы тебя убили, Ховик, мне тоже как-то не хочется.

— Логично, — проговорил Джо Джек. — Я же всю дорогу говорю: давайте сходим посмотрим, выясним, где она, эта предполагаемая цель, и что у него на уме. Если деньги, то что такая блажь, что и беспокоиться не стоит. Как тот клад в старом кино. Просто придем домой, выпьем и посмеемся от души.

— Ладно, — тяжело промолвил Ховик. — Ощущение у меня такое, что будет вовсе не до смеха, но может, я и ошибаюсь. И кстати, вот что: забудь к чертям про слово «мы».

— По мне так оно вот как, кимосави. Я подумал…

— Неправильно подумал. Черт, ну нельзя нам обоим совать носы в такие вещи: если что-нибудь выйдет не так, кто останется здесь? Представь, что всей нашей толпе придется при нападении спешно сняться с лагеря, как сказал этот парень. Понадобится кто-нибудь, способный руководить, за кем пойдут без колебаний, и на данный момент это ты или я, других здесь нет.

— Ты, пожалуй, прав, — рассудил Джо Джек с не особо веселым видом. — Но Господи, Фрэнк, тебе нельзя туда одному.

— Да с меня бы сталось, — усмехнулся Ховик. Только я еще об этом не думал.

Он повернулся к Маккензи.

— Как насчет этого, Мак? Не желаешь прогуляться поглядеть, что там замышляют твои старые дружки?

Уже затемно Маккензи и Элис вышли из гостеприимного дома и двинулись по залитой бледным лунным светом дорожке к отведенному им домику.

— Ложись поспи, Мак, — сказал перед расставанием Ховик. — Зайду за тобой рано.

— Ты куда-то собираешься с Ховиком? — спросила Элис.

— Да. — Маккензи решил не сообщать подробностей: девчонка не из молчаливых. — Расскажу, когда вернемся.

На дальнем конце лагеря, где-то в районе старой спортплощадки, кто-то бил в барабан четким двойным ударом: тум-тум, тум-тум, тум-тум. Слышны были крики и взвизги смеха.

— Кто-то из молодых, — определила Элис. — Отвязывается мал-мал. Хочешь сходить?

Маккензи покачал головой.

— Ховик прав, мне действительно надо поспать.

Ритму барабана вторили голоса:

Элис остановилась, с несколько смущенным видом переминаясь с ноги на ногу.

— М-м… Тогда ничего, если я схожу? Я, как и сказала давно уже не была…

— Давай, давай, — видя нерешительность девушки, Маккензи коснулся ее руки. — В самом деле, все нормально. Сходи, развейся.

Элис — бегом, бегом по дорожке — исчезла в темноте. Маккензи постоял немного, глядя ей вслед, и пошел дальше, опустив голову и сунув руки в карманы; на душе сразу стало как-то пусто.

Джудит возникла рядом настолько неожиданно, что Маккензи подскочил от неожиданности, заслышав ее голос.

— Поговорим минутку? — спросила она негромко и, пристроившись рядом, тихонько рассмеялась. — Ничего, это так, для смеха. Вернется.

Маккензи пожал плечами.

— Да нет, я ее и не держу. Черт возьми, я же ей в папаши гожусь, и вообще…

— Ну-ка, ну-ка, не сдавайся так легко! Мы тут с ней немного поговорили, пока укладывали страшилищ спать. В тебе больше, чем ты сам замечаешь. Смотря как, конечно, — добавила она, — ты думаешь этим распорядиться… Маккензи, — неожиданно сменила тон Джудит, — я хочу, чтобы ты правильно понял Ховика. Вы с ним уходите на трудное и опасное дело, поэтому тебе важно уяснить, что с ним происходит. — Повернувшись, она посмотрела ему в глаза. — Ты ведь правду говорил сегодня на людях, что ты астронавт? Все подумали, ты хохмишь, но я видела твое лицо. Ты уже делал это прежде: говорил людям правду, считая, что все равно не поверят.

— Правда, — признал Маккензи. — Не говори остальным. Пока, по крайней мере.

— Ладно. Мне кажется, я тебя помню, — сказала она.

По телевизору, или на журнальной обложке, так как-то. Давно было, правда? Так за что..?

— Политика, — ответил Маккензи. — Несколько неосторожных высказываний. Администрация решила, что я политически неблагонадежен. Позволили подать в отставку, под более-менее благовидным предлогом.

— Гм. Ты, наверное, уже пришел к выводу, что у нас с последней Администрацией тоже были свои счеты.

— Да уж.

— Ховик и Джо Джек, — сказала она, — оба были политическими заключенными… да вижу, вижу, трудно себе подставить Ховика политическим; об этом долго рассказывать, и все в основном произошло по ошибке. Я участвовала в Сопротивлении. Они бежали… в общем, как говорю, все это долгая история и очень запутанная.

Джудит осеклась и посмотрела ему в глаза. — Нет, Маккензи, — она, очевидно, собиралась что-то сказать, но вовремя сдержалась. Глубоко вздохнув, она начала снова. — Лучше объясню не все, а кое-что. В самые последние дни, как раз накануне… Чумы, у нас был большой бой. Нападение, — уточнила она, все так же изъясняясь не напрямую, а как-то вскользь. — На… ну, на секретный правительственный объект. Ховик все это продумал и обставил.

— И? — с любопытством глянул на Джудит Маккензи.

— В конце концов, — произнесла она с заметным напряжением в голосе, — что-то… в основном ни в чем не повинных. Ховика вины здесь не было, но все же именно он был во главе атаки, которая стала причиной их гибели.

— У меня ощущение, — заметил Маккензи, что ты открываешь мне лишь крохотную верхушку айсберга.

— Да. — Джудит резко, строптиво тряхнула головой. — Нет, нет, мне об этом и говорить нельзя, ни тебе, ни кому-либо еще. Никакого права не имею.

— Так теперь что, — переспросил Маккензи, — Ховик страдает от чувства вины?

— Не так, чтобы в обычном смысле. Ховик с самого своего рождения конфликтовал с миром. Если б он считал, что причинил смерть кому-то из тех, кого знал и любил лично, тогда, может, и казнился бы, но когда речь о безликих незнакомцах, неважно, сколько их — нет. Хотя, — рассудила она, — он и вправду чуть ежится, когда дело грозит обернуться так, что что-то будет свыше его сил.

— Ага! — понял Маккензи. — Вот почему ему так не хочется идти заниматься Декером!

— Верно. Ховик не трус. Он не расстается с оружием, и уж поверь, пускает его в ход, не колеблясь. Просто когда вспоминается, чем обернулось тогда, в последний раз, когда он лично ничего уже поделать не мог…

В отдалении на спортплощадке барабан тукал, не переставая. Кто-то весело голосил:

— Отправляйся с ним, Маккензи, — нелегким голосом сказала Джудит. — Береги его; прикрывай ему спину, смотри, чтобы он не рисковал зря. Я даже помыслить не могу, как буду жить без него. — Она легонько коснулась его руки. — И себя береги тоже.

Неспешно размышляя, Маккензи лежал в темной лачуге, не пытаясь особо заснуть. Пролежал он так долго, прежде чем, наконец, его сморил сон. Барабан все так и не унимался.

Элис ночью не пришла. Маккензи внушал себе, что ничего такого не произошло, но убедить себя в этом так и не смог.

 

10

Поднявшись примерно за полчаса до рассвета, Ховик оделся и прошел по дорожке туда, Где под деревьями стоял старый зеленый грузовичок. Он поднял капот (железо взвизгнуло так, что Ховик невольно зажмурился) и некоторое время возился с карбюратором, после чего аккуратно закапал в него чистого бензина из небольшого бутылька, который держал под сиденьем.

Грузовичок, по давно устоявшейся традиции, стоял на краю самого крутого во всем лагере уклона. Ховик сцепил проводки между собой (ключей не было) и снял его с ручного тормоза, пустив его по инерции вниз по склону. Когда тот набрал скорость, Ховик отпустил сцепление и выжал газ.

Мотор надсадно застучал и зачихал; взялся вроде бы, потом снова сдал. Ховик, ругнувшись, с силой надавил на сцепление, еще раз и еще. Наконец, когда грузовичок вовсе уж не хотел двигаться вперед, что-то гулко хлопнуло, громыхнуло, и двигатель затарахтел — вначале с перебоями, прежде чем пара цилиндров не разошлась, наконец, до сносного темпа.

Ховик вздохнул с огромным облегчением. Топливо последнее время изрядно разбавлялось самодельным спиртом — настоящего бензина в баке было меньше половины, да и тот был отнюдь не высшего качества, так что двигатель после разгона хотя и работал, на завести его требовалось достаточно нервов. В сырую погоду воду всасывал, черт, чуть не напрямую из воздуха.

Машину Ховик подогнал задним ходом по дорожке и припарковал перед своей лачугой, мотор оставив работать на холостом ходу в надежде, что тот за время его отсутствия не заглохнет. Войдя, Ховик собрал вещи, сложенные с вечера возле двери: рюкзаки, спальники, котелки и большую пластмассовую флягу с водой. Все это он выволок наружу и закинул в кузов грузовичка.

Вторым заходом Ховик влез в камуфляжную куртку, похлопав по боковым карманам — удостовериться, что дорожные карты на месте. Поверх куртки он нацепил обычный солдатский ремень с «сорокапяткой» в кобуре, большим ножом Ка-Ба и подсумком, где лежала пара заряженных магазинов. Коснувшись тугой черной ленты на голове, Ховик сам себе угрюмо улыбнулся в полумраке: по крайней мере, второй раз такой промашки не будет.

Пока он рассовывал по карманам мелочевку и зашнуровывал тяжелые башмаки, в дверях появилась Джудит.

— Вот-вот и в поход, я понимаю, — определила она слегка сиплым спросонья голосом.

Ховик, приостановившись, окинул ее взглядом. На Джудит не было ничего, кроме старой черной майки, принадлежавшей когда-то ему самому. Припомнился последний часок перед сном, и в паху приятно ожило от приятного воспоминания.

— Черт, — сказал он вслух, — мне за такую короткую отлучку, наверно, и половины всего этого барахла не понадобится. Просто, знаешь, подумал, раз уж у меня грузовичок и все такое, то можно и прихватить: вдруг заночевать где-нибудь придется.

— Гляди в оба, Ховик, — произнесла она.

— Знаешь, как Джо Джек у нас все время говорит, — ухмыльнулся тот, — глядел бы кто в оба, так нас бы тут и половины уже не было.

Подойдя, Ховик объял Джудит своими ручищами, любовно похлопав ей по заду. «Эх, милаха ты, милаха, — подумал он, — да что я, сдурел, что ли? Оставить такую женщину, чтоб убрела куда-нибудь в леса с другим?»

Джудит легонько наддала его животом.

— Это что там у тебя — пистоль, или просто рад встрече? Ого, и в самом деле пистоль, черт бы его побрал!

— Пора мне уматывать, пока в силах, — Ховик высвободился и тронулся к двери, прихватив по пути прислоненную к стене винтовку М-16. К такому оружию он в принципе был равнодушен, однако стрелять он ни в кого нынче не собирался; если и предстоит им с Маккензи пускать оружие в ход, то только, чтобы отстреливаться, осаживая погоню. Или, если уж совсем будет худо, то прихватить с собой напоследок побольше их…

Ум одним скачком снова переключился на настоящее.

— Чуть позже, — сказал он напоследок Джудит, и выйдя наружу, пошел по дорожке за Маккензи.

Когда оба вскоре забрались в кабину и дружно хлопнули тщедушными дверцами, Ховик сказал:

— Я тут дополнительно прихватил патронов к «шестнадцатке», с которой ты прибыл. Надо было, наверное, спросить, устраивает ли тебя это оружие, или взять что-нибудь другое.

— Да нет, нормально, — отозвался Маккензи, протирая глаза, — Ты, надеюсь, продумал эту нашу поездку, — добавил он в то время, как Ховик подъезжал к воротам. — Ты здесь в окрестностях ориентируешься лучше меня.

— Так, есть мыслишка-другая, — ответил Ховик, пожав при этом плечами. — Если разобраться, у них путей-то раз-два и обчелся. Как-никак, о поезде речь, черт его дери; не о пеших там или конных. Они и прут только там, где рельсы, а в наших местах с рельсами негусто, так что и не захочешь, а уследишь. Особенно на нашем тяжелом танке, — добавил он, — не на экскаваторе каком-нибудь или лесовозе.

Подруливая одной рукой по ухабистой горной дороге, Ховик вынул из кармана карту и передал Маккензи.

— Видишь, — указал он, — главная линия на этом участке идет чуть ли не вплотную к реке, потому что так легче всего через горы — местами идет прямо по ущелью и пару раз пересекает реку. Я как-то водил здесь грузовики; так вот, главное шоссе повторяет в целом тот же путь, железка почти всегда на виду. Так что здесь вдоль главной магистрали я просто не представляю, на что этот парень может положить глаз. — Потянувшись, он ткнул в карту пальцем. — Хотя видишь, есть тут несколько ответвлений, которые ведут в горы, и там немеряно старых шахт и штолен, где что-то может и крыться.

Пока Маккензи изучал карту, Ховик какое-то время спустя вырулил с грунтовки на старое шоссе — разбитое, в трещинах, из покалеченного асфальта беспрепятственно пробивалась трава и даже кусты. Дорога мало уже чем отличалась от грунтовой, но, по крайней мере, грузовик мог двигаться чуть быстрее.

— Главное шоссе, вот такое оно и есть — пояснил Ховик.

— Дай-то Бог, у Декера никто за ним не присматривает.

Смесь бензина со спиртом была настолько немощна, что с ней не мог совладать даже специально под нее перебранный карбюратор. Старый грузовичок с ощутимым трудом взбирался даже по пологим склонам, чихая и угрожая заглохнуть. По ровным отрезкам, однако, бежал он относительно неплохо, а вниз так и вовсе хорошо. Ховик высунул голову из окна, наслаждаясь ощущением ветра в волосах.

— Надеюсь, они хоть доехали до места и остановились, — хмыкнув, сказал он. — Если они все еще движутся, нам ни за что за ними не угнаться на этом куске дерьма.

— Не знаю, — рассудил Маккензи, глядя на спидометр. — Мне кажется, мы все равно катим быстрее, чем поезд даже на пределе.

Дорога резко сворачивала влево и шла через высокий арочный мост. Река виднелась далеко внизу, блестя серебристой ленточкой на дне крутобокого ущелья или каньона (какая между тем и другим разница — если вообще есть какая-нибудь — так и неясно), подернутая белыми султанчиками бурунов. За мостом дорога круто брала вверх, и грузовичок надрывно загудел, продвигаясь чуть быстрее пешехода. Когда путь наконец выровнялся, норовя вновь податься по наклонной вниз, Ховик на секунду притормозил-.

— Взгляни-ка!

Внизу, двигаясь по другому мосту на расстоянии примерно мили, вдоль каменной стены ущелья тянулись железнодорожные вагоны. Громады утесов, выветренные и причудливые, живописной формы, по обе стороны громоздились над рекой. Все это с расстояния напоминало на редкость искусно изготовленную модель — состав казался не длиннее сигары.

— Проезжал я как-то этот мост, — поделился воспоминанием Ховик, — давно как-то, на товарняке, морозил задницу в вагонке. Пару месяцев как удрал из тюряги Сан-Квентин, и дум в голове было до черта, но как сейчас помню: глянул, и все мысли сразу вон. Сидел, свесив ноги из вагона, прямо над самой рекой — а она далеко-о внизу, а потом поднял глаза на утесы и — дьявол меня побери — перед глазами все кругом пошло.

Он оглянулся через плечо на попутчика; Маккензи, оказывается успел задремать.

— Вот же молодчина, сучий кот, — с тихим восхищением сказал Ховик.

На очередном извиве дороги грузовичок звучно фыркнул и замедлил ход. Ховик выругался. Опять вода в бензине, ну что ты будешь делать! Он выжал сцепление — поскорее прокачать пузырь — и передернул рычаг скоростей перед следующим подъемом.

Изрядно погодя — солнце уже поднялось высоко в ясном Утреннем небе — Ховик остановил машину и растряс Маккензи.

— Пойдем.

Не дожидаясь, он вылез из кабины и приблизился к рельсам.

Они находились на другом перегоне, а может, просто на соседнем участке; дорога в этом месте подходила к рельсам очень близко. Ховик, опустившись между рельсов на корточки, пытливо оглядел заржавленную стальную поверхность.

— Прав я был, — сказал он Маккензи. — Тут поезд последний раз черт знает когда был. Глянь, ржавчина какая! Бог ты мой, плющ прямо по рельсам вьется.

— Значит, здесь они не проезжали, — сделал вывод Маккензи, — и что теперь?

— Теперь я уже почти знаю, куда они двинули. Между эти местом и тем мостом здесь только одна ветка — тут же, черт подери, по одной стороне дороги все время река, по всему участку, а по другую сплошные горы — в другом месте ветку здесь воткнуть вообще некуда. Я знаю, где оно, — сказал он на обратном пути к грузовику, — мы здесь часто охотимся, только вот в какую именно сторону, не знаю. Никогда не задумывался проверять. Даже мысли такой не было, что когда-нибудь придется выслеживать чертов этот поезд, неважно, здесь, или еще где-нибудь.

Они забрались в машину, размеренно пыхтевшую на холостом ходу.

— Ладно, — подытожил Ховик, — пока все идет гладко. А теперь давай не спи и держись. Там, куда едем, мотает так, что черт его дери.

Мотало так, что не просто черт его дери, а вообще раздери и брось. Ховик гнал машину по изъеденным эрозией грунтовкам и тропам, не щадя немощного мотора; только брызги летели из мелких ручейков, когда лысые шины проскальзывали по наносам щебня и грязи. Несколько раз пришлось останавливаться и вынимать из-под сидений топоры — прорубаться, иначе было не проехать. Попадались рытвины под стать траншеям и ухабы размером с ванну, в которые машина ухалась под самым невыгодным углом, даром что Ховик ехал осмотрительно, отчаянно лавируя.

— Слава Богу, глицерина с собой не везем, — смешливо заметил он. — Эгей, не забудь мне напомнить про историю с Билли-Клячей и динамитом.

Вспомнив кое-что, он неожиданно окинул пытливым взглядом Маккензи: зря, наверно, брякнул. Однако Маккензи никак не прореагировал — скорее всего, ни о чем не догадывается. Нынче рано поутру, отправляясь за грузовичком, Ховик заметил, как из-за деревьев возле теннисной площадки выбирается Элис Сантана. С ней был Билли-Кляча; парню, судя по лицу, скорее открылось что-то, над чем он издавна напряженно раздумывал.

В одном месте грунтовая дорога шла вниз и пересекала рельсы. Ховик, остановив машину прямо на путях, открыл дверцу и свесился из кабины, не заботясь выбраться наружу.

— Да, черт возьми! — сообщил он счастливым голосом. — Здесь точно был поезд. Видишь все эти кустики между шпалами? Посрезало их к дьяволу, причем не так давно. — Хлопнув дверцей, он поглядел на Маккензи. — Если только в этих местах не кочуют два разных поезда — а если да, то я кричу «караул!» и уматываю, — то мы теперь на верном пути. Бог ты мой, — добавил он с облегчением. — Поверить невозможно! Я ведь на самом-то деле на дух не знал, в какую сторону ехать.

Машина вновь задребезжала по старой грунтовке, взбираясь все выше в горы; несколько раз они пересекли рельсы туда и обратно.

— Ладно, — подытожил, наконец, Ховик, — похоже, удачу испытали достаточно. Не знаю, сколько еще ехать, но услышать нас на этой штуке они смогут еще задолго до того, как мы их увидим.

Ховик сбавил скорость, разглядывая идущую впереди дорогу. Машина затормозила перед очередным переездом. На той стороне дорога взбиралась на крутой подъем и уходила в лес. Ховик, на предельной скорости загнав грузовик на склон, срулил задним ходом с дороги, осмотрительно въехал под прикрытие деревьев, заглушил мотор и обернулся к Маккензи.

— Здесь вылезаем и идем пешком. Дай-то Бог, чтоб завелась, когда вернемся, а то домой шлепать да шлепать.

Влезая плечами в лямке нетяжелых рюкзаков, Ховик спросил:

— А когда в десанте… офицером был, а? И до кого дослужился? Серебряную шпалу схлопотал-таки?

— Серебряный лист, — отозвался Маккензи, поправляя лямку. — Подполковник.

— Да ну, врешь! — Ховик от удивления вытаращил глаза. — Хотя нет, зачем тебе… Смотришься ты, надо сказать, моложе. И кем был, штабником?

— Авиация.

— Ого! Да, у них по службе продвигались быстрее. Сукин сын. — Ховик подхватил винтовку. — Ну что, подполковник, сегодня вам шагать в одной колонне со штрафниками.

Когда спускались обратно к рельсам, Маккензи спросил:

— Что за зуб у тебя на офицеров — или был? Может, мне бы надо знать.

— Да нет, к тебе это никакого отношения не имеет. Да и время то прошло, — ответил Ховик, когда они выбрались на насыпь и зашагали по полотну. — Было дело лет сто назад, в болотах у устья Шатт-аль-Араб. Лейтенант — щегол, такой зеленый, что все еще пердел харчами из учебки — ляпнул по дурости, из-за чего почти весь мой взвод полег. Вот я его несколько раз и приласкал.

Маккензи рассмеялся.

— Крепко?

— Чересчур, пожалуй. Его на операцию отвезли в госпиталь при базе, а меня на год в Портсмутскую морскую тюрьму, а там — в дисбат. Да ладно, что вспоминать, — отрезал Ховик, — я уже сказал, теперь-то что.

Они шли по полотну, то по шпалам, то возле, быстрым темпом, лишь иногда приостанавливаясь оглядеться и прислушаться, но никак не для отдыха. Мышцы ног у Ховика уже слегка побаливали от напряжения; он-то считал, что находится в форме, но видно, слегка себя подраспустил. Маккензи же шел безо всякого напряжения.

Они уже находились на возвышенности, земля становилась все более каменистой и сухой. Склоны гор, перемежаемые отдельными долинами, покрывали околки высоких деревьев. Дорога все так же шла вверх.

— Здесь вверх они не могли ехать очень быстро, — определил Маккензи. — На таком склоне, да еще с их старыми дизелями.

— Ага, видишь, здесь много мест, где им приходилось останавливаться и пластаться на полотне. Рельсы на такой линии тоньше, стяжки из дерева, меньше балласта — естественно, горбатиться им приходилось куда больше, чем на главной магистрали. Мне казалось, для дневного перехода слишком уж малое расстояние, но теперь видно, почему.

Рельсы тянулись нескончаемо, как и часы. Солнце постепенно приближалось к изломанному очертаниями гор горизонту, но цели видно так и не было. Может, придется остановиться где-нибудь на ночь, подумывал Ховик, а спальников-то с собой не прихватили…

И тут вдали, там, где рельсы пересекали широкую горную долину, обозначилось что-то — частокол теней, справа от дороги.

— Стой-ка! — сказал Ховик, подняв руку. Секунду спустя он уже спешил к близстоящим деревьям, рукой маня Маккензи за собой. Припав плечом к толстой сосне, он приставил к глазам бинокль и стал внимательно рассматривать дорогу впереди.

Что там? — спросил Маккензи.

— Стрелка. Отсюда еле видно, но это она и есть. Видишь, линия такая идет по ровному месту? Должно быть, тупик. — Опустив бинокль, Ховик поглядел на Маккензи. — Куда-то мы вышли, подполковник. Давай будем сколько можно держаться под прикрытием.

Не выходя из-под сени деревьев, они быстрым шагом двинулись вперед вдоль полотна. Выйдя в долину, оба пригнулись и почти бегом пересекли открытое пространство, отделявшее их от рельсов. Опустившись возле них на корточки, Ховик изучающе оглядел стрелку. Стык переброшен не был. Идущая вправо тупиковая ветка поросла травой.

— Черт, ети ее! — ругнулся Ховик. — Я-то думал, это точно оно… Погоди минутку.

Он двинулся вдоль ветки, идущей изгибом через долину.

— Куда мы идем? — спросил за спиной Маккензи. — Даже я вижу, что по рельсам этим не…

— Ага, — Ховик остановился и указал на другую стрелку, почти полностью скрытую высокими травами. В этом месте ответвлялись еще одни рельсы. Под вечерним солнцем поблескивала свежесоскобленная сталь. Дальше, в сторону неширокого проема меж двух гор, уходила одноколейка, образуя с магистралью некое подобие буквы «У».

— Правильно. Видишь тот «игрек»?

— Что?

— Да буква, понимаешь. Только, думаю, она больше напоминает треугольник. Они миновали ту вон стрелку, что сзади, затем задом въехали по этим вот рельсам — там по линии должна быть еще одна стрелка — и дальше вверх по этой ветке. Затем, когда поедут назад, то воспользуются конкретно этой, по которой мы сейчас только пришли. При таком раскладе, — подытожил Ховик, — им не придется все время пятиться, чтобы выйти к главной магистрали.

— Теперь понятно, — кивнул Маккензи. — Вижу. Получается, они въехали по этому вон пути, или ветке, или как там ты это называешь, и предположительно все еще находятся где-то там, куда она ведет. Так что теперь?

— Поступаем, как медведь, что пошел через гору, и посмотрим, чего там есть. Только у нас в башке не больше, чем У медведя. Поэтому вернемся обратно под деревья и сделаем порядочный круг, пока не увидим, что есть на другом конце этого перегончика. А теперь давай-ка отсюда, из чертовой этой лощины. — Ховик на ходу беспокойно огляделся. — я себя здесь, ети ее, чувствую совсем голым, будто ширинка расстегнута или что еще.

Примерно через час Ховик протянул бинокль Маккензи.

— На-ка, теперь погляди сам, смотри только, чтоб солнце от стекол не отстреливало. А потом скажи, что там за хиромантия происходит.

Они лежали в глубоком затемнении леса, у вершины крутого каменистого гребня. Внизу, змеей вытянувшись вдоль изгибом идущей линии, стоял бронепоезд Армии Америки. Тепловозы замыкали состав — значит, поезд подталкивали сзади; примерно в полусотне ярдов впереди дизеля на рельсах виднелась «мушка».

Дальним своим концом дорога поднималась на склон внушительного вида горы, выветренный и каменистый. У подножия жались друг к другу несколько обветшалых строений, очевидно, часть заброшенной шахты — крыши провалились, стены черные от грибка. Среди развалин, примерно в четверти мили вверх по склону, считая от дороги, темнел прямоугольный зев большого туннеля. Ховику показалось вначале, что это пещера — хотя нет, края чересчур уж правильные.

Вверх-вниз по склону муравьями сновали люди, в основном на участке между туннелем и поездом. Некоторые сгибались под тяжестью ноши — далеко, не различить, что именно — другие, судя по всему, усердно расчищали рельсы, отделявшие поезд от туннеля; ну, и без охраны никуда — вон, явно стоят, караулят. В целом, надо сказать, общая суета не вносила в картину особой ясности.

— Невероятно, — проговорил Маккензи, не отрывая бинокля от глаз.

— Да уж куда невероятней, черт побери, — пробурчал с кислой гримасой Ховик. — Весь день лапы бить, чтобы прийти только полюбоваться на это зрелище. Ладно, теперь мы в курсе, где они, эти ублюдки, и где их эта треклятая цель. Ну и толку? Мы же что имели в виду: выяснить, для чего они сюда пришли, и что замыслили учинить. — Ховик указал на противоположный склон. — Сидим сейчас тут, на них поглядываем, и я лично не вижу, какая разница, если б мы нынче и вообще не вставали утром с койки.

— Какое к черту утром — затемно! — уточнил Маккензи и, опустив бинокль, с широкой улыбкой повернулся к Ховику. — Ну что ж, мы оба понимаем, что нам предстоит, вольно или невольно, и еще до прихода сюда знали, что никуда от этого не денемся, так что теперь ныть до поноса?

Ховик посмотрел вначале угрюмо, но затем и сам раз-улыбался.

— Окей, подполковник, дело изволите говорить. — Сев, он начал стаскивать со спины рюкзак. — Только все это не раньше темноты, а пока что давай вытянемся и пожуем. А то жрать охота — глаза к носу сходятся.

Когда стемнело, оба медленно, осмотрительно начали спускаться к железной дороге. Ховик шел впереди; Маккензи, спускаясь следом, молча дивился, насколько бесшумно и сноровисто перемещается этот битюг, перескользает невесомо из тени в тень, будто и земли не касается.

Когда же приблизились к рельсам, выяснилось, что таиться было по меньшей мере неуместно: на самих путях и у подножия гвалт стоял такой, что хоть из пулемета строчи, и то не заметят. Громко, вперебой выкрикивались команды; кто-то что-то переспрашивал; местами слышалась брань, открывались-закрывались двери вагонов, куда со стуком и скрежетом загружались тяжелые коробки и ящики; щебень скрипел под тяжелыми армейскими башмаками. Лопаты и кирки стучали и скрежетали по камню и дереву; где-то в поезде поревывал дизель, небольшой, но плохо приглушенный — видимо, для вращения генератора, решил Маккензи, так как вдоль состава на проводах ярко светили фонари, создавая причудливый контраст слепящего света и кромешной тьмы.

— Бог ты мой, — пробурчал Ховик, — цирк-шапито, черт бы его побрал!

Ближе к вершине слепящий свет озарял все ту же муравь иную суету; вход в туннель ярко освещался снаружи и изнутри. Вверх и вниз, поодиночке и скопом, сновали охранники в форме и заключенные; работа сопровождалась громкими возгласами и лихорадочными жестами. У Маккензи пока отложилось единственно то, что из туннеля вроде как выносят ящики и загружают их в вагоны, но оказывается, перечень работ этим далеко не исчерпывался, хотя что именно делалось, определить было непросто.

Маккензи указал рукой — Ховик молча кивнул. Оба одновременно юркнули под вагон. Удостоверившись, что поблизости никого нет, Маккензи в секунду выскочил из-под вагона и, подпрыгнув, толкнулся руками и перевалил в темноту. Не успев еще встать, он расслышал, как Ховик проделал то же самое. Секунду они стояли и напряженно вслушивались, держа оружие наготове: ничего, никто вроде не заметил.

— Давай-ка быстрее с этим, — поторопил Ховик. — Вагон загружен только наполовину, в любую минуту могут прийти с добавкой.

Угол вагона занимал высокий штабель длинных деревянных ящиков, не заколоченных, похоже, а просто туго обмотанных проволокой.

— Надо было прихватить с собой кусачки, — запоздало пожалел Ховик, извлекая тесак. — Гляди успевай, сейчас приподниму кончик этой херовины.

Мягкая проволока легко поддалась. Ховик, поддев ножом крышку, запустил руку внутрь ящика.

— Е мое! — выдохул он громким шепотом. — Вот это я понимаю!

Маккензи, цепко наблюдавший за входом в вагон, спросил:

— Что там? Винтовки?

— Какое там винтовки! Что-то вроде переносной ракетной установки, вот что такое. У нас примерно такие же были в Ираке. Танку враз лоб прошибает, через бетон проходит, как сквозь масло. Своя система наводки, вроде как у аэромодели — сама легкая, вдвоем таскать можно. А сила есть, так и одному. Тут, мне кажется, то же самое. — Он осторожно опустил крышку. — Ублюдки со всем этим добром могут славно позабавиться.

— Пожалуй, — подумав, согласился Маккензи. — Только не стал бы Декер переть за тысячу миль, чтобы просто запастись пехотной амуницией, пусть тут ее хоть на целый поезд. Мне кажется, это все так, цветочки.

— Да, нам бы надо… — начал было Ховик.

Оба замерли: снаружи послышались шаги. Оба мгновенно распластались у стенки вагона.

— Сюда? — послышался голос со стороны двери.

Другой, чуть приглушенный расстоянием, ответил в том духе, что нет. Башмаки глухо протопали мимо. Маккензи передвинул предохранитель на своей М-16.

— Давай еще порыщем вокруг, — предложил Ховик. — А то не нравится мне, сидим тут, вроде как запертые. Что тут есть, и так уже ясно. Интересно вот, получится ли сейчас подняться по холму и заглянуть в ту дырину? Если не лезть на свет, мы от остальных не очень уж отличаемся.

Маккензи прикинул — на обоих сейчас камуфляжные куртки (теперешнюю свою Маккензи стянул с приконченного штурмовика; пилотку, правда, из-за крови пришлось выбросить), из оружия — стандартные винтовки М-16; в остальном антураж у обоих не имел с формой ничего общего. Хотя, если на то пошло, штурмовики и сами допускают в своем облачении существенные вольности. Волосы у Ховика, правда, никак не вписываются своей длиной в уставные требования Армии Америки; что же до самого Маккензи, то его при встрече могут и узнать. Но это если заметят…

— Нет, — сказал он наконец. — Вход в туннель у них залит огнями, как какое-нибудь казино в Лас-Вегасе, а охраняется, скорее всего, раза в два тщательнее. — Он шагнул к двери. — Давай лучше посмотрим еще несколько вагонов, узнаем, что там у них припасено в дорогу. Глядишь, и повезет.

Спрыгнув, оба двинулись к соседнему вагону. И тут вдруг, совсем рядом, грянуло:

— А ну-ка, вы, двое!

Возникнув откуда-то из-за штабеля деревянных ящиков, навстречу бросился какой-то сердитого вида коротыш, угрожающе потрясая пальцем.

— Видел я, как вы выскочили из того вон вагона! Отдохнуть, значит, вздумалось вне очереди? Погасились втихую и тащатся, когда остальные задниц не щадят!

Свет падал не впрямую, но Маккензи разобрал-таки на камуфляжном рукаве три полоски. За спиной у сержанта очертились двое усталого вида штурмовиков, несших осточертевшие винтовки.

— Ладно, черт побери, — сержант взмахнул винтовкой, которую держал в правой руке, — идите с этими двумя. Там вон наряд подконвойных, отведете на холм, а там подумаю, что с вами делать.

Маккензи и Ховик обменялись быстрым взглядом: может, вот он и есть, шанс пробраться внутрь.

— Слушаюсь, сержант, — сказал Ховик, поворачиваясь идти.

— Господи Боже! — вновь раздался свербящий голос. — Посмотрите на эти патлы! Как все это до сих пор вам сходило, рядовой! А пистолет этот, и все прочее не по уставу! А ну-ка, стоять! — голос сделался неожиданно отрывистым и резким. — Что-то здесь не так…

Маккензи передвинул предохранитель, чувствуя, что Ховик рядом тоже готов кинуться, как лев. Быстрый разворот, пулю в этого с лычками, накрыть двоих штурмовиков и — ноги…

— Не пытайтесь, козлы, — послышался невозмутимый голос сержанта. — У меня «шестнадцатка» выставлена на автомат, обоих вас пополам развалю, только трепыхнитесь. Бросайте оружие, или сами у меня сейчас повалитесь.

Маккензи колебался лишь мгновенье; выбора, в сущности, не было. Секунда, и послышалось, как рядом шлепнулось оружие Ховика.

— Ремни тоже отстегнуть, — распорядился сержант. — Аккуратнее… Теперь повернуться, руки за голову! Штайнер, Уиллис!

Двое штурмовиков подошли поближе и подняли винтовки. — Отвести этих двоих! Ой, мама моя родная! Глазам не верю!

Несмотря на скудный свет, Маккензи распознал теперь сержанта. Тот самый, по прозвищу «Ржавый», что остановил тогда, в первый раз.

— Мать моя женщина! — восхищенно пропел Ржавый. — Гляньте, это же наш старый корешок! А где твой велик? — Он перевел взгляд на Ховика. — ' О-па, и где только ты сподобился раздобыть эдакую старую колодину?

Он указал стволом винтовки вверх по склону.

— Ну что, идем, ебари-перехватчики! Старик, тот просто обделается от такой радостной встречи.

Генерал Джеймс М. Декер оказался действительно рад.

— Мистер Маккензи! — лицо генерала подернулось маслянистой улыбкой. — Как славно, что вы возвратились почтить нас визитом. И друга привели. Джентльмены, — возгласил он, — добро пожаловать на проект Рагнарок!

 

11

— Рагнарок, — с веселой оживленностью рассказывал Декер по пути наверх, к сиявшему туннелю, — кто-нибудь из вас, джентльмены, догадывается, что сие означает? Рагнарок, — повторил он, не дожидаясь ответа, — Сумерки Богов. Финальное разрушение мира в войне сил света и тьмы. Нордический вариант Апокалипсиса. Не обессудьте, джентльмены, т- сказал он, — название я присмотрел сам. Ясное оно или нет, но придется вам согласиться, вполне соответствует нашей ситуации.

Ховик и Маккензи, следуя за Декером по пятам, хранили молчание. Во-первых, несподручное это дело — взбираться со связанными руками по крутому склону, где почти не за что уцепиться — тут требуется сосредоточенность. Во-вторых, Декер, разглагольствуя, и без того с большим удовольствием слушал себя сам. Фактически он рта не закрывал с того самого момента, как вышел из персонального вагона навстречу двум «вновь прибывшим». Очевидно, генералом владела эйфория: из глаз лучится свет, руки непроизвольно жестикулируют…

Интересно, гадал Маккензи, таблетками разжился или порошка нанюхался? Впрочем, нет, черт его дери; он действительно ошалел от возбуждения. И видит же Бог, как завлек нас сюда. Такими идиотами быть, сунуться. Что бы теперь ни приключилось, поделом нам…

Залитый ярким светом прямоугольник главного входа был гораздо шире, чем казалось с расстояния — не уступал, пожалуй, автотуннелю с двусторонним движением.

— Продолжайте нести службу, — милостиво кивнул Декер двум застывшим навытяжку часовым у входа. Повернувшись к четверке охранников, с винтовками наизготовку следовавших следом за Ховиком и Маккензи, он добавил: — Идите следом, только поосторожней со стрельбой, если придется открывать огонь, не забывайте, что под нами, ясно?

Туннель от входа шел вниз, не сказать, чтобы круто. Чуть дальше по обе стороны коридора громоздились завалы строительного хлама и деревянных балясин, сужая проход до десятка футов. На дальнем конце в поте лица усердствовала бригада оборванцев-заключенных, увеличивая брешь.

После завала туннель снова расширялся; с каменных стен ярко светили плафоны, расположенные на одинаковом расстоянии друг от друга.

— Рагнарок, — в очередной раз повторил Декер, шагая по проходу. — Знаете ли, что хотите болтайте о прежнем правительстве, я уже почти все сказал. Вы в курсе, Маккензи, еще до катастрофы некто, не афишируя свое местонахождение, размышлял об этом всерьез, по-настоящему. Нация определенно переживала пору упадка — по сути, все ведущие нации переживали упадок — и было вполне ясно, что мир в один день может рухнуть, впав в анархию и варварство. Глобальная война, повальное стихийное бедствие, массовые беспорядки — вариантов просто не счесть.

На этом отрезке пути цепочка штурмовиков посторонилась, уступая дорогу груженому автокару.

— О да, — воскликнул Декер под громыхание проезжавшей машины, — это сооружение оснащено замечательно, вы убедитесь… Как я и говорил, было очевидно, что все может рухнуть по той или иной причине до основания, причем очень быстро. Так что некоторые люди из определенных правительственных служб разработали Проект Рагнарок. — Взгляд Декера прошелся по Ховику и Маккензи. — Вы оба в силу возраста безусловно помните так называемых «выживателей» — они существовали в пору нашей молодости — отшельников из гражданских, что готовились к некоей грядущей катастрофе. Запасали продовольствие, оружие и прочие припасы на жизнь, превращали свои подвалы в бункера, или сооружали лагеря в труднодоступных местах. Правительство, разумеется, вынуждено было положить этому конец: нельзя же, чтобы незаконные вооруженные формирования существовали наряду с законной властью государства. Тем не менее, перед нами налицо то, что можно назвать логическим продолжением идеи выживания. — Декер раскрыл руки в широком театральном жесте. — Проект Рагнарок, — провозгласил он, — не что иное, как создание в пустынных районах сети секретных баз, где элитные группы верного делу персонала могут во время всеобщей катастрофы найти убежище, из которого в свое время выйти вновь с тем, чтобы восстановить контроль и твердый порядок. Персонал таких баз, в идеале, должен быть способен перенести что угодно, кроме разве глобальной термоядерной войны, и огневую мощь иметь достаточную для борьбы с чем угодно, исключая разве что полномасштабное вторжение иностранной державы.

— Господи, — вырвалось у Маккензи. Говорить вслух он не собирайся; вышло как-то непроизвольно. Но видя, что Декер выжидающе навострился, произнес: — Так вот это оно и есть? Щель, где наобум сколоченная шайка преданных якобы прихвостней гнездится под землей на манер комка жуков-могильников и ждет не дождется, когда, наконец, можно будет взяться за разложившийся труп мира?

Декер, сбившись с шага, остановился; уперев руки в бедра, он крутнулся на каблуках лицом к пленникам. Все замерли. Маккензи в спину ткнулся ствол винтовки.

— Знаете что, Маккензи, — выговорил Декер, — я в отношении вас начинаю теряться в догадках. Видел, разумеется, что есть в вас что-то от красного, но все сбрасывал со счета, считая, что вы просто эдакий либерального толка тип. А тут вдруг снова вы: ошиваетесь, выведываете чего-то. Так что придется заняться вами и выяснить, кто же вы все-таки, и что замыслили. Думаю, беседа у нас получится долгая, допустим, завтра — он скудно улыбнулся. — Уж чем мне впору хвалиться, так это небольшой, но недурно оснащенной камерой для допросов. — Взгляд его перекочевал на Ховика. — Так, ну а вы что за птица?

— Житель, из местных, — поспешно вставил Маккензи.

— Повстречал его случайно, после побега. Он здесь со мной так, из любопытства; хотел посмотреть на поезд. Он ко всему этому не имеет никакого отношения.

— Вот как? — Декер оглядел Ховика с головы до пят. — Что-то он мало напоминает простого фермера. Сдается мне, человек этот в свое время повидал настоящие сражения. Вот, возможно, великолепный солдат для Армии Америки. — Декер пожал плечами. — В самом деле, жаль. Вы явились сюда в дурной компании, малый. Если вы с Маккензи, веры вам у меня нет. Жаль. Такой экземпляр пропадает зря.

Секунду Декер постоял, словно ожидая ответной реакции, но Ховик не прореагировал, даже не хмыкнул, как обычно. Наконец, повернувшись, Декер вновь тронулся вглубь туннеля. По обе стороны от главного коридора ответвлялись боковые проходы — некоторые ярко освещенные, как главный, но большей частью непроницаемо темные.

— Кое-что из этого тоже придется в расход, — заметил Декер с сожалением. — Например, жилые помещения, системы жизнеобеспечения и запасы консервированного провианта, благодаря которым персонал может продолжительное время жить вообще не появляясь наружу — полная автономия, как на космическом корабле и в субмарине. Даже небольшой спортзал есть и кварцевые лампы для загара. Все великолепно продумано и исполнено, но нам, конечно же, ничего из этого не пригодится, кроме запасов, чтобы взять с собой.

— На чем значительно можно сэкономить, набрав боезапас, так? — уточнил Маккензи. Пусть болтает свое без умолку, в конце концов мы за этой информацией сюда и шли. — Для этого вы и отправились с экспедицию, как я понимаю.

— Совершенно верно. Вы, наверное, кое-что успели увидеть, пока шпионили — великолепные противотанковые ракеты, например, огнеметы, минометы, гранатометы, всевозможные типы взрывчатки. Целые ящики стрелкового оружия. Снаряжения гораздо больше, чем необходимо персоналу этого объекта — просто в планы входило группировать силы поддержки из местных, когда придет время. — Декер потер подбородок. — Сказать по правде, я не уверен, что у нас получится забрать все, по крайней мере, на этот раз. Есть здесь несколько небольших транспортных средств — джипы, грузовики, пара БТРов на гусеницах. Хотелось бы и их прихватить, только в эшелоне едва ли отыщется место; что ж, по крайней мере, разживемся горючим.

Декер, похоже, начинал терять ход мысли. Подзудить его чуть-чуть — что, интересно, он еще выдаст?

— Так это и есть ваша «великая цель»? — со скептическим видом осведомился Маккензи. — Великая тайна, сулящая всемогущество? Всего-то несколько вагонов пехотной амуниции. Да уж, извините, было мне за чем шпионить!

Декер глянул — остро так, искоса.

— Поверьте, Маккензи, уже одно обычное оружие оправдало бы цель такого путешествия. Это, понимаете ли, еще не Армия Америки, а так, зачаток. Тем временем нас ждут — в Аризоне, прочих местах — ждут, чтобы их вооружили и повели за собой. Того, о чем я вам рассказал, вполне уже хватает вооружить серьезный контингент, шансы на успех у которого великолепны. Господи Боже, Маккензи, мы живем в мире, где полсотне человек с обшарпанными дробовиками и горсткой патронов под силу взять город или терроризировать округу в сотню миль в поперечнике. — Он посмотрел самодовольно, триумфаторски. — Но, Маккензи, вы правы, тем не менее. Есть еще… О, вы и понятия не имеете! Вон там, дальше. — Он указал на идущий вправо боковой проход, возле которого, замерев, стояли двое штурмовиков. — Уж там-то увидите!

Однако ничего такого не открылось взору в большом сводчатом зале в конце коридора, одни лишь упаковочные ящики — из дерева, примерно двадцати футов в длину и трех в ширину — защитного цвета и с маркировкой. Великое их множество громоздилось едва ли не до потолка на деревянных поддонах. Декер без малого трясся от возбуждения и явной гордости.

— Господа, — провозгласил он, — Доминатор. Доминатор! — нетерпеливо воскликнул он, не заметив желаемой реакции. — Маккензи, ну вам-то безусловно должно быть… Как, разве нет? Ах, да, вы же с флота, а это у нас сухопутная малютка. Тактическая ракета «Доминатор М-778», самое совершенное, пожалуй, боевое оружие. Запускается с простой установки, которую можно водрузить на грузовик — ага, или на железнодорожную платформу! — или просто поставить на землю. Простая, но точнейшая система наведения. Неприхотливая, надежная, специально рассчитанная на не ахти как тренированный боевой расчет — «штука на все руки», как говорилось — при любых погодных условиях. Радиус действия — от семидесяти пяти до ста миль, а если добавить более мощный детонатор, то и больше. Боевая головка — как у двенадцатидюймового корабельного снаряда. — Декер с теплотой улыбнулся Маккензи и Ховику. — Но это так, просто обычная боеголовка, хотя и достаточно мощная, бессмысленное, можно сказать, растранжиривание превосходных ракетоносителей. Потому что, знаете ли, Доминатор способен нести еще и специально сконструированную я дерную боеголовку, что уже резко меняет дело… Верно, джентльмены, теперь я вижу, что у вас ко мне полное внимание.

Маккензи буквально лишился дара речи; хоть стреляй, но в данную секунду из него нельзя было и слова выдавить. Да и сказать, в общем-то, было нечего.

Декер с показной небрежностью ткнул большим пальцем через плечо.

— Боеголовки хранятся в отдельном помещении, вон там. Смотреть там не на что: все, разумеется, запаяно в специальные защитные кожухи и частично демонтировано для дополнительной безопасности, хотя вы бы удивились, узнав, насколько быстро они собираются и подготавливаются к запуску. Кроме того, помимо боеголовок к «Детонатору», здесь есть и запас небольших ядерных зарядов с часовым и дистанционным механизмами управления — для прямого, так сказать, воздействия. Берется, например, отделение специальных командос, оставляет его в припаркованной машине в нужном месте, или диверсанты, скажем, закладывают его в какую-нибудь стратегического значения плотину. Некоторые из них, — уточнил он, — помещаются в обыкновенный чемодан, а прекрасно сносят с лица земли небольшой городок или центр столицы.

Декер оглядел лица пленников, явно очень довольный произведенным эффектом.

— Так что, Маккензи, кто из нас сумасшедший? Дюжина «Доминаторов» с ядерными боеголовками и таким же количеством карманных этих бомбочек, а с тыла растущая Армия Америки с новой, современной техникой — и вы все еще считаете, что я своего не достигну?

Какое-то время спустя Декер, сидя за сварным столом своего, по-видимости, командного пункта, сказал:

— Ну так как, джентльмены, что вы подумали насчет… Стоп, ну что у меня за манеры! — Подозвав к себе одного из четверки охранников, он что-то негромко ему сказал — буквально несколько слов. Кивнув, охранник вы Шел. — Если у вас на уме учудить сейчас какой-нибудь концерт, пользуясь тем, что соотношение сил изменилось в вашу пользу, — медовым голосом предупредил Декер, то не советую. Оставшимся троим вполне по силам вас уничтожить. И кстати, — добавил он чуть ли не по-дружески, — не берите в голову хватать меня и использовать как заложника. У моих людей на такой случай категорическая инструкция стрелять на поражение, не заботясь о моей безопасности.

— Если не возражаете, — подал голос Маккензи, — у меня есть вопрос…

— Не стесняйтесь, прошу вас, — Декер радушно развел руки, — всегда приятно побеседовать с интеллигентным человеком, даже если принял чужую сторону.

— Как вы узнали о существовании этого места? Точнее, о Проекте Рагнарок?

— А-а-а! Все это необычайная история, чистая случайность — или, если угодно, перст судьбы, или воля божья, называйте, как хотите. Несколько человек у меня осматривали место крушения военного самолета неподалеку от воздушной когда-то базы Люк Эйр. Искали то, что еще можно спасти, сами понимаете. Это был небольшой транспортник, не помню точно, какая модель. Так вот, они наткнулись на тело человека в штатском, у которого к запястью прикован был объемистый «дипломат». Ему отсекли кисть, «дипломат» доставили ко мне, а когда открыли — что оказалось не так-то просто — и изучили его содержимое, Проект Рагнарок и всплыл на поверхность. По крайней мере, в общих чертах, — обмолвился Декер. — Некоторые шифрограммы оказались нам не по зубам, но, как видите, узнали мы достаточно, чтобы прибыть сюда.

— У меня из вашего рассказа сложилось впечатление, что Рагнарок представляет собой целую сеть таких баз по всей стране. Ничего поближе вам не подвернулось?

Декер сделал губы гузкой.

— К сожалению, единственное, что мне удалось уяснить, так это что данный объект оказался единственным из завершенных. Программа была, видимо, на начальном этапе. Побывали мы еще з одном месте, в горах под Глоубом; на поверку оказалось, что там нет ничего, кроме лабиринта пустых туннелей. — Декер вздохнул. — Что ж, если нет больше подобных арсеналов для нашего пользования, то, по крайней мере, и против нас никто ничего не сможет использовать.

Маккензи открыл было рот, но тут объявился тот штурмовик из четверки, а следом за ним юный капрал с гладким лицом — г- Хутен, припомнил Маккензи, адъютант Декера и все-статейный его блюдолиз. В руках Хутен нес чайник из нержавейки и поднос с пластмассовыми чашками. Ноздрей Маккензи достиг позабытый, ни с чем не сравнимый аромат.

— Ах, да: благодарю вас, капрал Хутен. — Декер таровато посмотрел на Маккензи с Ховиком. — Кофе, джентльмены?

Даже Ховику, не укрылось от Маккензи, спокойствие изменило: ноздри раздулись и затрепетали, как у старой гориллы. Декер, явно наслаждаясь произведенным эффектом, продолжал подливать масла в огонь:

— Так вы пьете кофе? Да? Налейте нашим гостям, Ричи. Вот умница! Сахар, если желаете; сливок, к сожалению, нет — а, так вы предпочитаете черный? Я смотрю, пара истинных гурманов.

Маккензи принял источавшую пар чашку, неуклюже, но крепко стиснув ее ладонями связанных рук. Даже просто вдыхать пар было уже верхом блаженства.

— Как я уже отметил, — самозабвенно разглагольствовал Декер, — этот объект был как следует, на совесть укомплектован всем необходимым для жизни. Разумеется, если кофе раздать направо-налево, надолго не хватит — хотя вы удивитесь, как много нынешней молодежи не успело даже к нему пристраститься, — но временами это прямо-таки моральный стимул при тяжелой работе. — Он полез в ящик стола. — Раз уж на то пошло, то может, и закурите? — Из ящика он извлек пачку сигарет.

Маккензи покачал головой. Ховик протянул связанные руки, и Декер вставил ему сигаретку. — Дайте человеку прикурить, Ричи, — велел он Хутену. — Вон те бумажные спички. У меня самого никогда не было привычки, не видел в этом ничего притягательного, но мои люди, из тех, что постарше, буквально с ума посходили, обнаружив целые ящики этого добра.

Он задержал взгляд на Ховике, который жадно затягивался сигаретой. — Как я сказал, — с гримаской обратился Декер к Маккензи, — это, видимо, единственный в проекте объект, который был полностью завершен и оснащен, хотя даже и здесь недостает кое-чего, на что я делал ставку. Здесь, в частности, должен был находиться внушительный арсенал химического оружия — нервно-паралитические газы и тому подобное, с противогазами и комбинезонами, но, очевидно, их так и не поставили. А жаль! Подумать только, какую чистку можно было бы устроить с помощью газовой струи в гнездилище двуногих крыс наподобие Сакраменто!

— Потрясающее снижение «к.п.д.», — пробормотал Маккензи, глотая кофе. Кофе, по правде сказать, дерьмовенький (Боб, или кто там еще, не смыслил в напитке ни уха, ни рыла), но все равно кофе, что само по себе уже здорово. Может, следовало отказаться — срезать Декера хоть этим, чтоб не куражился? Ну да все равно.

— О-о, уж мы найдем, как использовать ядерки и все прочее, уж найдем… Кстати, — вставил Декер, — вы, я так понимаю, слышали россказни — или, пожалуй, по теперешним временам, легенды, — о том, как приключилась Чума? Что это был искусственный вирус, который создавался в правительственной лаборатории и случайно вырвался наружу во время налета террористов?

— Слышал я эти разговоры, — сдержанно откликнулся Маккензи. — Никогда в них особенно не верил.

— Вот как? — Декер на секунду колко вгляделся в обоих пленников. Лицо Ховика снова было непроницаемым — глаза отстраненные, не прочтешь в них ничего. — Я, надо сказать, во многом сам так думал, но теперь уж и не знаю. После того, как ознакомился с документами в том «дипломате» и еще кое с чем, на что мы тут набрели — не знаю, может, во всем этом что-то и есть. Смелая, во всяком случае, доктрина, — отметил он с восхищением, — сосредоточить всех ключевых людей на таких вот объектах — сделав им, безусловно, прививки, — и выпустить вирус на свободу. Пусть себе проредит излишек населения и выкосит так называемые «страны третьего мира», не говоря уж о красной заразе. И вот тогда кадры, что уцелели, избранные с учетом интеллекта, генетической полноценности и, разумеется, политической благонадежности появляются и устанавливают новый порядок.

— Железная власть праведных хозяев, и никакой там гнилой демократии? — переспросил Маккензи.

— Точно, — серьезно ответил Декер. — Не знаю, как бы все складывалось на практике, но остается лишь восхититься таким проектом. — Декер встал. — Ну что ж, беседа доставила мне огромное удовольствие. Однако, время позднее, а день завтра у нас долгий. Работы до черта — перетащить все это в эшелон, а спешка, само собой, исключается, когда имеешь дело с такими штучками, как боеголовки для «Домина-тора». Изрядная часть утра ушла на то, чтобы просто добраться до главного туннеля: вы, вероятно, заметили, что горловина была заблокирована всякой рухлядью и мусором, чтобы сам объект имел брошенный, необитаемый вид. Затем надо было еще запустить генератор, и так далее. — Декер жестом указал на дверь. — Ну, а теперь идемте. Пора показать вам пристанище на ночь.

Камера для допросов представляла собой залитое слепящим светом помещение в коротком ответвлении бокового туннеля. В центре громоздились два длинных стола из нержавеющей стали, со стоками по краям для телесных мокрот. С потолка свешивалось хитросплетение из веревок и кронштейнов на роликах. Помимо этого, было еще простое зубоврачебное кресло с бормашиной и массивный деревянный стул с кожаными лямками. В стены были встроены различные электрические приспособления. На восьмиугольном столике были разложены паяльник, пара длинноносых щипцов и небольшая газовая горелка. У двери висел свернутый кольцом пожарный шланг.

— Неплохой наборчик, — дружелюбно отметил Декер, входя впереди пленников в камеру. — В конце концов, готовясь к выступлению, предполагалось допрашивать выловленных «языков». К тому же при всех подобных операциях необходимо постоянно быть начеку, пресекая подрывную деятельность и любую крамолу здесь, внизу. — Он окинул взором камеру со всем ее антуражем. — Да, увиденное здесь меня, надо сказать, впечатлило, и помню, при мысли, что все это пропадет без толку, меня охватила жалость — брать что-либо отсюда с собой бессмысленно, у нас такого и без того предостаточно, даже в условиях поезда. Но я, как видно, ошибался. Вам выпала честь так или иначе отведать на себе воздействие этой утвари. Так что считайте, это и будет ваша плата за мои на вас издержки.

В конце помещения находилась пара небольших камер, высеченных в толще скалы — смежных, футах в шести друг от друга. В толстых стальных дверях имелись прорези глазков с заслонками-карманами. По жесту Декера пленников втолкнули в камеры, каждого в свою.

— Оставить им руки связанными, сэр? — спросил один из охранников.

— Да, почему бы нет, — Декер улыбнулся Маккензи с той стороны двери, которая уже начала затворяться. — Я уверен, руки они себе высвободят еще задолго до утра. Но вреда от этого не будет, да и заняться им будет чем на случай, если вдруг возникнут проблемы со сном…

 

12

Когда дверь за спиной гулко хлопнула, Ховик медленно, пятясь, опустился на узкий жесткий лежак и, выпрямив спину, закрыл глаза. Так он сидел — долго, не шевелясь, размеренно дыша; наконец, он открыл глаза и выговорил: — Е мое! — тихо так, без эмоций. Посидев, Ховик поднялся и начал осматривать помещение. Давненько уже такого не приключалось, черт побери. Хотя есть, похоже, вещи, которые ну никак не меняются.

Камера была меньше, чем обычно было принято в тюрьмах. Шагами Ховик насчитал шесть на девять футов, и то по большей части занятых стальным лежаком, приделанным болтами к каменной стене. Под нужду — пластмассовое ведро. Сверху, в нише невысокого потолка — лампочка под прикрытием железных прутьев и сетки. Все.

Ховик снова сел и принялся за стягивавший запястья шнур. При этом он не переставал вслушиваться в звуки, доносившиеся из-за двери. Слышимость была отменная. Видно, не без умысла: встряхивать заключенного, чтоб слышал, как охаживают жертву в камере пыток.

Ховик моментально уяснил, что на посту сейчас один охранник — сидит на каком-то металлическом не то стуле, не то табурете прямо в этой камере пыток, вооруженный винтовкой (слышно было, как стукнул об пол кованый приклад, когда садился), и, судя по частым неровным движениям, чувствовал он себя на посту немного нервно: слышно, как примерно через равные промежутки времени он поднимался и приближался к дверям камер. С лязгом открывалась заслонка — вначале на двери Маккензи, затем у Ховика — и темно-карие глаза, крупные такие, на секунду вглядывались в заключенного. Перед каждой такой проверкой Ховик неизменно укладывался на спину, руки сложив на животе, и пялился в потолок, пока охранник, покончив с процедурой, не возвращался на свой табурет.

В промежутках между проверками Ховик занимался шнуром, что удерживал его запястья. Шнур был нейлоновый, поэтому зубами развязать его оказалось проще простого. Высвободив, наконец, руки, Ховик попросту растянулся на лежаке и мысленно расслабился. Торопиться не было смысла: время еще не пришло.

Часов у Ховика не было, зато великолепно работал внутренний отсчет, выработавшийся с давних пор во время разных отсидок. Звуки, указывавшие на смену часовых, донеслись снаружи именно тогда, когда на то и рассчитывал Ховик. Сменщик, похоже, был поспокойнее своего предшественника. В смотровую щель теперь иногда заглядывали голубые глаза. Ховик по-прежнему бездействовал.

Наконец, спустя примерно пару часов после смены часовых, Ховик заслышал поступь еще одного человека, а также приглушенный стук: часовой вскочил на ноги. Офицер — а может, унтер — что-то невнятно произнес; охранник отозвался. Заслонка отодвинулась, и на этот раз камеру мину-ту-другую изучающе оглядывали другие глаза.

Стоило проверяющему удалиться, как Ховик, резко сев на край лежака, взялся проворно стаскивать с себя одежду. Он стянул камуфляжную куртку, скинул башмаки (шнурки у него отнять забыли, но Ховик их уже развязал и ослабил) и стащил линялые джинсы. Стянув с лежака шерстяное серое одеяло — единственное — начал осмотрительно разрывать его на крупные лоскуты, которых получилось несколько.

Одеяла хватило лишь набить застегнутую доверху куртку и джинсы в поясе; осталось едва-едва, чтоб намотать ком размером с футбольный мяч. И то пришлось расстаться с майкой, носками и лентой с головы, присовокупив все это к болванке. Приторачивая с помощью шнурков джинсы к куртке, Ховик решил, что манекен вышел хуже некуда, хотя по большому счету для того, что ему предстояло, сойдет.

Ховик встал на край лежака — оказалось, до непрочной на вид сетки дотянуться непросто, до нее доставали лишь самые кончики пальцев. Балансируя на цыпочках, он едва не загремел, прежде чем продел, наконец, кончик нейлонового шнура через сетку и затянул узел.

Прихватив тряпичное чучело одной рукой, Ховик нейлоновым шнуром обмотал воротник куртки, завязав со стороны спины обычный узел (он подумал было сделать настоящую петлю, но потом счел это ненужной туфтой), и слез обратно на пол. Вблизи смотрелось просто нелепо: пустые рукава и штанины сиротливо болтаются, зияя пустотой; одна надежда, что охранник снаружи заметит первым делом силуэт повешенного и лишь потом разберет, что к чему. Что же до клубка на длинной матерчатой шее-придатке, так тот смотрелся вполне правдоподобно — свесившись набок, как положено.

Стоя возле двери на лежаке, Ховик ждал, прислонясь спиной к стене. Ожидание тянулось достаточно долго, но Ховик не терял терпения. Уж что-что, а ждать он умел.

Наконец, ножки табурета скрежетнули по каменному полу, тускло звякнули пряжки ремня (это охранник подхватил винтовку) и послышалось шарканье. Слышно было, как отодвигается и задвигается заслонка у Маккензи, как охранник передвигается и останавливается напротив камеры Ховика.

Лязгнула заслонка. Долю секунды стояла тишина, а затем — тихо, но отчетливо — до слуха донесся голос охранника: — О Боже ты мой!..

Тяжелый засов на двери скорготнул и отодвинулся. Дверь открылась, и часовой, ступив в камеру на пару шагов, с немым ужасом вперился в висящее чучело.

Ховик всем корпусом ринулся сверху и, мощно хватив охранника о каменную стену, одной рукой вырвал у него винтовку, а другой зажал ему открывшийся рот. На секунду, заваливая неистово бьющегося охранника на пол, Ховик ладонью ощутил расплющенные губы и зубы, тщетно пытавшиеся укусить. Мышцы-глыбы на голых плечах и спинище Ховика шевельнулись и разом расслабились, вторя мгновенному сдавливанию.

Послышался слабый, но вполне различимый хруст, будто лопнула ореховая скорлупа. Охранник, дернувшись в конвульсии, разом обмяк. Голова, когда Ховик ослабил хватку, обвисла под неестественным углом.

Ховик выпрямился, подняв винтовку караульного. Все так же, полуголый, он подобрался к двери и выглянул — никого.

Ховик, не медля, подскочил к камере Маккензи, резким движением отодвинул засов и отворил дверь.

— Давай отсюда, — спешно бросил он, но Маккензи и торопить было не нужно. Ховик протянул Маккензи винтовку охранника (руки Маккензи, удовлетворенно заметил он, были уже свободны от пут): — Смотри за коридором!

Переступив через лежащего на полу караульного, Ховик отвязал подвешенное чучело и начал поспешно одеваться. На шнурование ботинок времени ушло чуть больше, чем хотелось, но иначе никак: действовать предстояло на скорости, и несколько часов наверняка пройдут на ногах. Подобрав с полу пилотку, свалившуюся с охранника во время их короткой схватки, он нахлобучил ее на голову, заправив туда свои черные лохмы с глаз подальше. Охранник был мельче Ховика, так что пилотка держалась на самой макушке — вариант не из лучших, но, по крайней мере, не так бросается в глаза. Подняв воротник куртки, Ховик решил, что больше внешность не изменишь уже ничем. Просто надо идти, не особо пялясь по сторонам, и не лезть туда, где яркий свет; кстати, именно через это их сюда и занесло. Закрыв за бездыханным охранником дверь, Ховик взял у Маккензи винтовку и первым двинулся по коридору.

Вокруг пустота, в примыкавших ответвлениях темень. Ховик и Маккензи молча передвигались, придерживаясь стен, быстро и бесшумно. До стыка с главным туннелем было рукой подать.

По оценкам Ховика, от поверхности их отделяла примерно миля. Он старался не думать об этом.

В сравнении с тем, что здесь творилось несколько часов назад, главный туннель можно было считать полупустым. Мимо то и дело проходили штурмовики, поодиночке и группами; возле некоторых боковых ответвлений дежурили часовые; направляясь куда-то вглубь горы, мимо прошла колонна. Ховик с Маккензи тем временем тянулись по дальней стороне туннеля, стараясь как можно меньше привлекать к себе внимание, глядя по сторонам. Рабочие наряды, похоже, на ночь остановили работу.

Они прошли примерно четверть мили, когда от одного из боковых туннелей их неожиданно окликнули:

— Эй! Эй, ребята, вы двое!

Ховик моментально повернулся, нащупывая большим пальцем предохранитель на М-16. Оказалось, позвал их просто один штурмовик, стоявший в тени на карауле. В руках он держал пачку сигарет: одна, незажженная, нелепо шевелилась в губах.

— Парни, у кого-нибудь есть спичка или огонек прикурить?

— Конечно, — ответил Маккензи, сейчас, минуту, — делая вид что достает что-то из кармана. Сделав шаг в боковой туннель, он вытянул руку ладонью вниз.

— На-ка вот!

Штурмовик подался навстречу, бормоча что-то благодарственное. Маккензи, со шлепком стиснув открывшееся запястье, дернул штурмовика на себя. Тот, заваливаясь вполоборота вперед (сигарета выпала), оторопело раскрыл рот, и тут лицо у него утратило осмысленное выражение: Ховик прикладом винтовки саданул ему по затылку.

Вынув с задумчивым видом пачку из оцепенелых пальцев часового, Ховик схоронил ее себе в карман.

Маккензи не успел еще выпустить тело, примеряясь, куда сподручнее было бы его положить, как рядом раздался голос:

— А ну-ка, что у вас тут?

Ховик не поворачивался. Маккензи, оказавшийся кстати прикрытым головой охранника, подал голос:

— Тут у нас несчастный случай, лейтенант. Человек, похоже, головой шибанулся.

— Во как? — устало удивился голос. — Ладно, волоките его тогда в поезд, пусть доктор посмотрит, если только сукин кот не отыскал тут где-нибудь пойла и не выехал опять… Давайте, буксируйте!

— Слушаю, сэр, — отозвался Маккензи. Пристроившись по обе стороны бесчувственного штурмовика (готов, уверенно определил Ховик, только бы со стороны не заметили), не-повинующиеся его руки они закинули себе на плечи; ноги штурмовика волочились по полу.

— Завтра утром обратитесь на склад, рядовой, — послышалось напутствие сзади, — пусть выдадут вам головной убор по размеру. Вид у вас, как не знаю у кого.

Прикрытие у них, сразу же сообразил Ховик, просто идеальное. Волоча между собой немое тело, согнувшись якобы от неимоверных усилий (на самом деле штурмовик был не ахти каким тяжелым, зато позволял делать занятой вид и не поднимать лица от пола), они открыто передвигались по туннелю без риска, что кто-нибудь будет приставать к ним или расспрашивать: эдакая парочка добровольцев, помогающая раненому товарищу («Бог спаси наши задницы, — напряженно думал Ховик, — если какая-нибудь сердобольная сволочь додумается сейчас раздобыть носилки»). Когда они продвигались мимо одной из групп штурмовиков, кто-то вроде как окликнул, но Маккензи, не сбавляя хода, лишь нетерпеливо отмахнулся: нашел, дескать, время расспрашивать.

Стиснутый между ними человек явно не дышал. Носки башмаков глухо шелестели по каменному полу.

Ближе к выходу людей становилось все больше. Все так же усердствовала рабсила, расчищая маскировавшие вход в туннель завалы мусора под надзором осоловелой охраны. За каким-то загадочным грузом мимо прокатился автокар. Поток изощренной брани, извергаемый откуда-то поблизости, указывал, что чье-то настроение в связи с ночным дежурством лучше не стало. Времени сейчас, определил Ховик, примерно часа два-три утра.

— Это что еще за херня? — осведомился охранник у входа в туннель.

— Вот, головой шарахнулся, — разъяснил Маккензи, не поднимая глаз. Сверзился с чего-то там в туннеле. Лейтенант Митчелл велел отвести его в эшелон.

— Да ну? — Охранник все не отходил. — А не прикол это, чтоб умотать с ночного дежурства? Мне за последнюю пару часов чего уже только не плели.

— О Господи, — раздраженно выдохнул Маккензи. — Хочешь, чтобы у Митчелла перепроверили, так пошли кого-нибудь, пусть позовут. Он уж так рад будет ноги бить до самого выхода потому только, что тебе что-то в башку втемяшилось. Да ты сам на голову этому сволочуге разнесчастному глянь, — добавил он, — в кровище вся!

— М-м-м-да, ты прав. Извини, приказ такой, — сказал охранник, отодвигаясь в сторону. — Старик дал инструкцию присматриваться ко всем подозрительным. Тут, говорит, недавно пару шпионов-коммунистов схватили, так что, может, у них тут где-то дружки шакалят.

Когда они прошли мимо и тронулись вниз по склону, он окликнул вдогонку:

— Погодите, я все-таки запишу, кто именно, вдруг спросят.

— Иди, не останавливайся, — тихонько сказал Ховик. — Делай вид, что не слышишь. — Они уже почти вышли за ярко освещенный пятачок у входа в туннель.

— Эй, черт бы вас, вам двоим говорю! — рявкнул охранник. — Как звать, и номер отряда. И его тоже. Повернитесь и ответьте, как положено!

Маккензи на ходу обернулся и сказал:

— Ну что ерепенишься из-за лишней лычки, мать твою! После поговорим, сейчас только закинем парня к врачу.

— Что!? — голос поднялся до крика. — Ну-ка хватит тут со мной херней заниматься! Кто вы вообще такие, черт бы вас побрал!? Стоять! — заорал он, — стоять, сукины дети! Эй, кто-нибудь, остановите этих…

Ховик, обронив мертвое тело, пружинисто развернулся и сделал выпад в сторону, вскинув одновременно винтовку. Часовой не успел еще освободить плечо от ремня, как Ховик прошил ему грудь четырьмя частыми выстрелами, откинувшими того спиной на каменную стену. Тело штурмовика не успело еще осесть на землю, как Ховик с Маккензи понеслись уже по склону огромными скачками, то и дело оскальзываясь на редких камнях-голышах. Справа на пятачке света возникло двое человек с оружием наизготовку; Ховик коротко пальнул в их сторону, только пугнуть. Сзади грохнуло несколько выстрелов, но лишь так, наобум.

Они неслись наискось и вниз, избегая приближаться к поезду, где из неосвещенных вагонов начали уже появляться штурмовики. У Ховика мелькнула мысль выстрелами погасить ближние фонари, но для этого требовалось остановиться и тщательно прицелиться, на что никак не было времени. Вместо этого он, не целясь, пальнул несколько раз в самое большое скопление штурмовиков, так, для порядка, и продолжал бежать.

То была дикая, вслепую, гонка вниз по крутому каменистому откосу, и Ховик с полной уверенностью ожидал, что вот-вот вывихнет ногу, так и не достигнув подножия. Однако ничего, они благополучно нырнули в темноту за освещенной зоной (пули теперь свистели и цокали со всех сторон), а мгновения спустя уже улепетывали по шпалам чуть впереди молчавших локомотивов.

— По рельсам идем, или сходим в лес? — не очень ясно выговорил Маккензи, захлебываясь дыханием.

— В лес, наверно, — под стать ему выдохнул Ховик. — Нет, постой, давай-ка кое-что попробуем…

Он припустил вдоль поросшей травой колеи, прямо по шпалам, М-16 болталась плашмя на груди. Позади, на склоне горы и вдоль поезда, страсти определенно накалялись. Пальба шла, похоже, во всех направлениях, наперебой выкрикивались какие-то команды. Один дуралей даже в свисток свистел.

Впереди на темном фоне обозначился громоздкий черный силуэт «мушки». Когда приблизились, кто-то в ней встал и перегнулся навстречу через мешки с песком.

— Что там за переполох? — спросил вставший заспанным голосом.

— А ты вот послушай, — буркнул, вскакивая на подножку, Ховик, и прострелил засоне голову. Он тут же спохватился: надо было подобраться поближе и пустить в ход руки, да было уже поздно — выстрел расслышали, и хаотичная пальба сзади неожиданно упорядочилась, пули начали жужжать пугающе близко. На холме словно поймали ориентир: пули ложились совсем рядом.

— Ты можешь эту штуку завести? — спросил Маккензи.

— Может статься, — отозвался Ховик, хватаясь за приваренную ручку и всем телом вскидываясь вверх. Дверцы у дрезины были приварены намертво, иначе толстолистную броню-обшивку не скрепить снаружи болтами; проникнуть внутрь можно было не иначе как перебравшись через мешки с песком и дальше через прорезанную автогеном брешь с торца. Ховик, поднырнув к приборному щитку, стал лихорадочно щупать руками — ключи, к счастью, оказались на месте.

— Может?.. — переспросил Маккензи.

— Нет проблем, — откликнулся Ховик. — Лет сто назад доводилось как-то управляться. А если припомнить, то единожды и угонять такую пришлось. Держись там!

Маккензи уже разворачивал на станине тяжелый пулемет пятидесятого калибра, резко, с металлическим лязгом дернул на себя ручку, выпустил и дернул еще раз, для проверки. Конкретной цели не было, хотя глаза уже попривыкли к темноте; поэтому он наугад уставил пулемет в сторону поезда, где по всей длине вспыхивали винтовочные выстрелы, и открыл огонь.

Грохот у этой «пятидесятки» был ошеломляющий. Огнистой змеей полыхнуло с конца длинного ствола пламя, и жирным пунктиром грянули в ночь оранжевые трассеры, исчезая в направлении поезда, отскакивая там и здесь от скальных выступов и рельс. Маккензи чуть приподнял ствол, и стало видно, как трассирующие пули ложатся между напряженных сполохов винтовок. Маккензи понятия не имел, попадает ли он в цель, но если уж на то пошло, так куда лучше, чем просто быть пассивной мишенью.

Двигатель заурчал, набирая обороты; шум едва слышался из-за неумолчного грохота «пятидесятки».

— По-рядок! — гаркнул весело Ховик и двинул рычаг вперед.

«Мушка», дернувшись, застала Маккензи врасплох; он пошатнулся и, прежде чем восстановить равновесие, дал короткую очередь в небо. Несмотря на все усилия, вспышки винтовок значительно приблизились; несколько пуль звякнуло о броню и прошило мешки с песком. Уперевшись для опоры в станину пулемета, полуослепший от жгута пламени из ствола, Маккензи почувствовал, как вагонетка начинает набирать скорость.

Фар впереди, как оказалось, не было вовсе. Ховик высунулся из окошка, пытаясь следить за дорогой, но ничего не было видно.

— Маккензи! — рявкнул он в промежутке между очередями «пятидесятки». — Маккензи, черт возьми!

— А?! — расслышал, наконец, тот.

— Следи за путями, язви их! — Они прошли уже дугу поворота, опоясывавшего гору, и теперь катились по открытой равнине. — Смотри, где там стрелка!

Маккензи для этого свесился с вагонетки, крепко держась за приваренный поручень. Луна зашла, но ночь выдалась ясная, и звезды светили достаточно ярко, так что можно было ухватить взором серебристые полоски рельсов. Звуки выстрелов несколько отдалились, но погоня еще явно не кончилась.

Впереди показалась стрелка; вернее, Маккензи углядел ее разветвление, на миг тускло сверкнувшее под светом звезд. Маккензи грохнул по обшивке кулаком, и Ховик дал по тормозам. Послышался скрежет колес, вагонетка замедлила ход и остановилась.

Оказалось, поздновато: инерцией их перетянуло через стрелку. Ховик, чертыхнувшись, потянул на себя рычаг.

— Ты знаешь, как перекидывать стрелку? — перекрикивая двигатель, спросил он у Маккензи.

— Нет, но ты скажи, что…

— Ладно, сиди! — Ховик пролез через брешь в торце вагонетки, перебравшись через мешки с песком, спрыгнул на землю и схватился за заржавленный рычаг. Послышался заунывный скрежет, и концы стрелки неохотно сместились в нужном направлении. Ховик вскарабкался обратно, передвинул рычаг и медленно передвинул «мушку» через стрелку на левое ответвление развилки, напоминавшей букву «V». Выстрелы сзади снова постепенно приближались. Пуля с визгом ударила снаружи и отскочила от обшивки возле самого локтя Ховика.

Завидев вторую стрелку, Маккензи сказал: — Этой займусь я, — и соскочил на землю прежде, чем Ховик успел полностью остановить вагонетку. Занятие, впрочем, оказалось не из легких (смотреть на Ховика было проще). Маккензи со всей силой налегал на железный прут — тщетно. Пули снова начали частить.

— Ховик! — крикнул Маккензи.

Тот был уже рядом. Вдвоем они согнулись и налегли, врывшись подошвами в рыхлый гравий. Остро скрежетнуло, и концы стрелки пришли, наконец, в движение. Иначе как вдвоем со стрелкой было бы не сладить.

— Эту они, когда въезжали, не использовали, — определил Ховик, когда забрались обратно в «мушку». — Скотины этой ржавой не касались, наверно, лет десять-пятнадцать.

Рывком рычага он сдвинул вагонетку с места. Прогремев через стрелку, «мушка» вкатилась на более надежные рельсы одноколейки и покатилась вниз по длинному спуску, через лощину к линии деревьев. Ховик, переключив скорость, прибавил ходу.

— Вот это да! — радостно воскликнул он. — Теперь-то уж уносим задницу достойно. — Он вольготно откинулся, сложив руки на руле, который предварительно заклинил. — Гляди, Мак, еду без всяких рук. Так до самого дома можно дотянуть, без малого, хотя бы. Не надо останавливаться и выискивать грузовик в лесу. Так что оно нам козырей прибавляет. Ба, вот покумекаю, и припрячу этот гробовичок, пока все не уляжется. Можно будет ездить на нем куда-нибудь.

Маккензи снова привстал, вглядываясь в оставленную позади долину и темный силуэт горы. Цепь огней по-прежнему проглядывала, а вот стрельба, похоже, унялась.

— Ты как считаешь, мы им не настолько нужны, чтобы отцеплять один из локомотивов и гнать за нами?

— И думать забудь, — отозвался Ховик, чуть сбавляя ход на повороте, — ты и понятия не имеешь, что значит раскочегарить одну из этих чертовых громадин и потом запустить. Да и не станет Декер рисковать: лишаться дизеля, чтобы сверзился куда-нибудь в ночной гонке, из-за того только, что мы ему чуть насолили.

Скорость теперь была порядочная; надрывно взревывал старый мотор, звонко стучали на стыках рельс колеса. С обеих сторон проносились мимо темные купы высоких деревьев. Из черной выси горного неба смотрели звезды, крупные, как бейсбольные мячи.

— Да, мечтательно протянул Ховик, — так мы и опомниться не успеем, как будем дома…

И тут двигатель, чихнув, заглох. Ховик резко нажал на сцепление и дернул рычаг. Мотор чихнул еще раз и затих.

— Тьфу, бля! — Ховик проворно переключался на нейтралку. — Так и знал, слишком уж гладко все идет. Сукины дети высосали бензин считай что досуха, а заправить было лень. Думали, наверно, что еще куча времени дозаправиться, прежде чем они куда-либо двинутся.

— Что, бензин кончился? — переспросил Маккензи. — Вернее, дизтопливо?

— Похоже на то. Черт бы ее побрал. — Ховик трахнул кулачищем по заклиненному рулю. — Хотя ладно, не все еще так хреново. Подождем минуту, а потом уж выберемся да пойдем пешком. Я думаю, что может…

«Мушка» продолжала катиться. Не так быстро, как с мотором, но беспрерывно и, похоже, не сбавляя скорости.

— Славно, — заметил Ховик. — Уклон как раз такой, что можно катиться без перерыва. Всю дорогу до главной магистрали, если мне не изменяет память.

Странноватое ощущение: проворно катиться без всякого звука, помимо дребезжащего стука колес по рельсам. Ховик вынул пачку сигарет.

— Интересно, был ли тут у кого из парней огонек для прикурки? — Он протянул руку и пошарил наверху приборного щитка. — Ага. Ну вот.

Он сунул сигарету в рот и чиркнул бумажной спичкой. Когда прикуривал, отблеск на секунду выхватил из темноты его морщинистое лицо и жесткую щетину.

— Черт, не помню уж, когда последний раз и затягивался по-настоящему. Джо Джек намешивает какое-то дерьмо из сушеной ивовой коры с листьями и пыхтит потом своей самодельной трубкой, и кое-кто из парней помоложе следом, а я к этому так и не смог притерпеться. — Он выдохнул дым с умиротворенным вздохом. — Бросил вон уж сколько лет назад, и видно, снова брошу, когда эта пачка кончится, но, парень, сейчас это именно то, что мне надо. Хочешь? — он протянул пачку Маккензи.

— Спасибо. Никогда привычки не было, — покачал головой тот.

— Здоровью вредит, а? — Ховик, осклабившись, сунул пачку в карман камуфляжной куртки. — И тому гаденышу, небось, тоже здоровью вредило? Господи Боже, из тюряги за свою жизнь я делал ноги не раз, но чтобы эдак вот, так впервые.

Он вдруг рассмеялся.

— Знаешь, до меня кое-что дошло. Сукин этот сын Декер заграбастал ведь мой «сорокапятник», ты понимаешь? В самом деле, зло берет, у меня ведь эта штука давно уже была, хотя и досталась она мне, если вспомнить, тоже в стычке. Снял ее тогда с охранника. Получается, что приходит, то уходит, и так по кругу, да?

Они ехали миля за милей благодаря одной лишь силе тяжести. На более пологих отрезках медленнее, но по инерции благополучно проскакивали до очередного длинного спуска, дававшего такую скорость, что иной раз приходилось и притормаживать на поворотах.

— Мешки с песком и обшивка, — подметил Ховик, — весь этот вес и помогает съезжать с горы.

Но вот уже Ховик начал осмотрительно притормаживать, цепко вглядываясь в едва заметные полоски рельсов.

— Кажется, подходим к месту, где мы оставляли грузовик, — рассудил он. — Смотри, где дорога пересекает линию. Помнится, это там, где мы в последний раз… Ага, вот. — Он остановил «мушку» как раз возле грунтовой дороги и поставил на тормоза. — Ну что, давай лучше уповать, что старушка наша, ласточка, все же раскочегарится, — сказал он, когда вылезали из вагонетки. — Не знаю, только что-то мне кажется, не сдвинуть нам бронированную эту черепашку с места. Уклон здесь не такой сильный, а взять с толкача у нас силенок явно не хватит.

Когда они пошли по грунтовке, Маккензи спросил:

— А что, ехали бы себе на «мушке» да ехали? Вроде все нормально шло.

— Да, но стоит доехать до главной магистрали, так там же все пологое, даже чуть вверх, пока дорога не спускается к тому мосту. И до дома оттуда идти немеряно. Назови меня лентяем, но пешком я бы сейчас топать не хотел.

Старенький грузовичок по-прежнему стоял под деревьями. Вдвоем они выкатили его к дороге (пришлось-таки попыхтеть и повыражаться) и нацелили передком на короткий спуск.

— Теперь уже скоро, — сказал Ховик, забираясь за руль.

С минуту казалось, что путь впереди предстоит долгий и пеший: мотор, взвывая на передаче, хлопал и чихал, в то время как Ховик ожесточенно боролся с изношенным сцеплением. И вот когда запас скорости сошел почти уже на нет, пара цилиндров вдруг заработала, а затем и еще пара, так что когда переезжали рельсы, двигатель уже нервно стучал, с шумом выпуская газы из выхлопной трубы.

Ховик дал машине несколько минут разогреться и медленно тронулся по грунтовой дороге. Из фар работала только одна, и то лишь самую малость; ее он оставил включенной и ехать продолжал на малых оборотах.

— Ну что, давай домой, — обратился он к Маккензи. Джудит узнает, как мы провели ночку, пропала моя задница!

 

13

— Декера нужно остановить, — веско сказал Маккензи.

— Похоже на то, — согласился Джо Джек-Бешеный Бык. — Но как?

— Отыщите способ, — сказала Джудит. — Маккензи прав. Его надо остановить, иначе то, что осталось от страны, он превратит в бойню. — Она закрыла глаза и вздрогнула. — В атомную бойню. Господи Боже, мне этого не вынести. После того, что уже случилось, отыскивается сумасшедший, у которого хватает… Нет, придумайте что-нибудь, остановите его!

— Нет, — тусклым голосом произнес вдруг Ховик.

Все сидели вокруг длинного стола у Ховика в лачуге. Светало. Спать особо не довелось никому.

Чуть припухшие, с краснотой глаза присутствующих уставились на Ховика, который вновь повторил:

— Нет. Никто Декера не остановит, никто не попытается этою сделать.

Он сидел, казенно сложив перед собой на столе руки. Взгляд был неподвижно устремлен в стену, словно он что-то созерцал за ее пределами. Скулы заострились, от чего явственно проступал шрам на лбу.

— Эй, Ховик, ладно, — нарушил молчание Джо Джек. — Трудно представить, как у нас это получится, но надо хотя бы пообсуждать насчет…

— Я не хочу, чтобы Декера останавливали, — словно не слыша, повторил Ховик. — Я сделаю все от меня зависящее, чтобы никто не пытался встать у него на пути.

Джудит приоткрыла рот, но так ничего и не произнесла.

— Случиться должно буквально следующее, — с угрюмой решимостью продолжал Ховик. — Мы должны выискать какой-то способ уничтожить этого гнусного выродка, и все , с чем он идет, все то тяжелое барахло, которое он вытаскивает нынче из той горы. А если уничтожить его нельзя, тогда, о Господи, оставить его, от греха подальше, лишь бы ушел отсюда.

— Я понимаю, о чем ты, — подал неожиданно голос Маккензи.

— Да, уж ты-то должен. Мы с тобой видели одно и то же.

— Ховик впервые за все время обвел глазами собравшихся.

— Остановить Декера? Да черт побери, это большого труда не составит. Тут делов-то, свести его поезд с рельсов; удивительно, как этого никто раньше не сделал. А то можно взять динамит, который раздобыл Билли, и пустить на воздух передний локомотив. Существует просто куча способов, благодаря которым поезд уж наверняка не двинется с этих гор.

— И вот тогда, — понимающе кивнул Маккензи, — засев здесь со своей Армией, боеголовками и бомбами, он начнет свою войну именно с этих мест. Ты прав. Это еще страшнее, чем просто дать ему уйти.

Джудит протяжно вздохнула.

— Философски выражаясь, это, видимо, необъективная концепция. Можно, наверное, как-то ее оспорить, доказывая, что лучше бы дать Декеру увязнуть в неплотно населенном районе вроде нашего, чем открыть ему доступ к городам — доброе дело во благо большинства и тому подобное. Но я не философиня, я — мать. И я сама здесь живу.

— Эй, мы к себе-то прислушиваемся? — вклинился Джо Джек. — Давайте-ка на минутку задумаемся. — Он начал отстукивать пальцем по столешнице какой-то бравурный ритм. — Возьмем этого генерала с его Армией — ладно, не совсем чтобы генерала, и не такая уж у него армия, — но если сложить их-таки вместе, то сила получается куда солиднее, чем у нас тут с вами. У них бронепоезд, артиллерия, все, кроме авиации, а теперь у этих сволочей появляются еще и ядерки… А у нас, тут сидящих, что? Ну, выставим мы от силы два десятка винтовок. А сами тут разглагольствуем, как нам расшибить этого парня с его войском. Дескать, как бы это половчее сделать, лишь бы на-строеньице было. — Он покачал головой. — Я-то в принципе «за» целиком и полностью, просто убей не вижу, как это можно осуществить.

— А не ты мне как-то рассказывал, — едким голосом напомнила Джудит, — о великом Джеронимо, который с дюжиной бойцов пустил вспять целую гвардию бледнолицых солдат?

— Да, но ты же сама видишь, как потом дело обернулось, — уныло заметил Джо Джек. — И все-таки против Джеронимо никто не выставлял ракет. Ядерных.

— У меня на уме только один способ, — произнес Ховик.

— Мост? — поднял на него глаза Маккензи.

— Мост. — Ховик встал. — Ну-ка, давайте глянем. Поди позови Билли-Клячу, — попросил он Джо Джека. — Уж коли безумная идея, то наш чудо-абориген может сделать в нее ценный вклад. Если на то пошло, он один толком знает, где захоронен динамит. — Ховик потер глаза. — Бог ты мой, надо было утянуть с собой хоть немного того кофе…

Они стояли между рельсами в центре моста-исполина и смотрели на массивное сооружение из бетона и стали.

— Забудь! — коротко отрезал Маккензи.

— Ну зачем уж так сразу, — нерешительно возразил Джо Джек. — Мы же, то есть, даже не знаем еще, сколько у нас динамита…

— Какая разница! Ты взгляни на это, — Маккензи с уныло безнадежным видом пнул рельс. — Судить по фильмам,' так мост взорвать всегда было плевым делом: привязываешь себе шашку динамита к какой-нибудь старой стропилине или ферме, и — ба-ах! — чудеса пиротехники, в тартарары летит тебе и мост, и все лихие парни вместе с ним. Мы бы, кстати, тоже так могли, — заметил он, — иди тут речь о каком-нибудь старом деревянном мостике длиной в один пролет. А тут же, Бог ты мой, современная железнодорожная эстакада из стали и бетона!

Ховик с гигантской высоты моста смотрел вниз на змеистую полосу реки.

— У меня знания по взрывчатке и всему такому ограничены единственно коротенькими учениями в десанте, да потом еще довелось какое-то время сидеть в камере с подрывником из бывших. Ты-то у нас вон какая голова, курсы инженерные заканчивал при Бог весть каком колледже. Значит, говоришь, штуку эту взорвать не получится?

— Было бы достаточно времени, людей, взрывчатки — нет проблем. — Маккензи снова пнул рельс, сердито сверкнув по нему глазами. — Я бы эту громадину срезал в каньон ровно на столько кусков, на сколько заказано. Но тебе-то, Ховик, нужно не это, а гораздо больше — ты же сам сказал: нам нельзя просто остановить поезд.

— Верно, — Ховик кивнул. — Мост надо смахнуть, когда поезд будет находиться именно на нем. А такое, чтоб эти сволочи сели на мель чуть ли не у нас во дворе, нам нужно меньше всего.

— Вот именно. А для такого дела требуется точное, во внушительном количестве подрывное оборудование, насчет чего — а также имеется ли у нас достаточно динамита — я очень и очень сомневаюсь. Не говоря уже, конечно, что в девяноста процентах из ста нас разметелит сразу, как только коснемся той старой плесени, причем говорю, как на духу: у меня не та квалификация, чтобы как-то здесь ее применить. Тут подрывнику-специалисту высшего класса думать надо, а он, скорее всего, при таком раскладе просто рассмеется нам в лицо.

— Вот черт, — вздохнул Джо Джек. — Нам бы сюда одну из тех декеровских ракеток!

— Рад бы возразить, — кивнул Маккензи, — но именно это нам бы и надо, чтоб наверняка взорвать пролет. Точно говорю, современный мост — конструкция по сути непробиваемая.

Поднял голову Билли-Кляча, сидевший на корточках между рельсами. Текстуру моста он изучал основательно, с интересом.

— Я читал, — поделился он, — как союзники брали мост через Рейн в 1945-м. Немцы все пытались, пытались его взорвать, да так и не смогли.

— Ладно, ладно, — отмахнулся Джо Джек. — Насчет всего моста, это да. Но почему бы просто не подложить шашки под самые рельсы, чтоб чертов тот поезд просто смахнуло с моста? Уж насчет этого-то вы мне не возразите!

— Так бы любой дурак смог, — заметил Ховик. — Сделать, чтобы поезд на мосту сошел с рельсов, можно и безо всякой взрывчатки; разобрал вон рельсы, и готово. Только Декер не такой дурак. Он позаботится, чтоб его люди проверили мост, что твои сыщики — отпечатки пальцев, и что бы мы там ни припрятали поблизости от рельсов, они все вынюхают. Ты смотри, как оно все здесь построено, — указал Ховик. — Сплошь открытые фермы, и ветер продувает насквозь. Заряд совершенно некуда от глаз спрятать, всюду все просматривается.

— Во всяком случае, такой мощности, которой нам нужно, — уточнил Маккензи. — Не говоря уж о запале, бикфордовом шнуре и тому подобном. «Мушку» они наладят, как только до нее доберутся, если уже того не сделали; да и без нее даже, просто пошлют людей прочесать мост.

— Сукин сын, — Джо Джек тоже размахнулся было пнуть рельс, но спохватился: на ногах-то были лишь мокасины.

— В этом еще одна проблема, — продолжал Маккензи. — Даже если у нас хватит динамита обрушить целый пролет и ума на это, замаскировать все причиндалы будет нелегко.

— Так что нам теперь, черт побери? — досадливо сморщившись спросил Джо Джек. — Засесть на скалы да камни в них бросать?

— Н-ну… — протянул Маккензи и осекся.

Отрешенно уставясь куда-то поверх скал, он вдруг с внезапной четкостью представил себе детские ручонки в царапинах, метающие камень в паровозик из консервных жестянок.

— Нам бы, наверно, надо… — подал голос Билли-Кляча.

— Заткнись, — коротко выдохнул Маккензи необычным для себя голосом. Все ошарашенно на него обернулись.

— На минуту будьте тихо, — еле слышно попросил Маккензи. Пытливым взглядом он молча всматривался в изъеденные ветрами и временем скалы-клыки над каменным гребнем, опоясывающим горный провал.

— Ховик, — наконец подал он голос, — где у тебя тот бинокль?

— А то сам не помнишь, как с меня его той ночью сняли, — пожал плечами Ховик.

— На-ка вот мой, — предложил Билли-Кляча. — не очень, правда, хороший, — поспешно извинился он, — уронил недавно в ручей…

Маккензи нетерпеливым взмахом руки оборвал его. Все по-детски зачарованно следили, как Маккензи высматривает что-то на скалистой верхушке гребня. Наконец он опустил бинокль. На лице странное, слегка отстраненное выражение.

— Билли, — выговорил он, — давай смотреть, где он там, твой динамит.

— Ну ладно, Маккензи, хватит, — потерял терпение Ховик на обратном пути по мосту. — Что там у тебя такое?

— Пока точно не знаю, — откликнулся Маккензи по-прежнему отрешенным голосом, — но мне кажется, можно-таки ухитриться шмякнуть этот самый паровозик Декера.

Спустя пару часов, стоя возле лаза в заброшенную шахту, Маккензи вслух признался:

— Знаешь, Билли, когда мне сказали, что ты сумасшедший, я подумал, они чуть преувеличивают. Но теперь… — Он оглядел Билли-Клячу, можно сказать, с благоговейным ужасом. — И ты сам сюда лазил? И никто не знал, что ты здесь?

— Соплеменничек, — сказал Джо Джек, как будто это все объясняло. — Ховик, у тебя та старая карбидовая лампа работает еще?

Ховик пробурчал нечто невнятное с той стороны припаркованного грузовичка.

— Я уже хотел ее на всякую мишуру с огоньками пустить, только нужды как-то не было… Эгей! — повернулся он к Билли-Кляче. — А ты-то как рылся там впотьмах?

— Я факел сделал, — пояснил Билли. — Не очень большой, но для примерного осмотра хватило.

— Он сделал факел, — Джо Джек прикрыл глаза. — Лежалый динамит, лет уж десять, капсюли с бикфордовым шнуром повсюду, а он разгуливает там и размахивает факелом. Жуть ты, а не человек, Билли. Постоянно пытаешься до сумасшествия меня довести.

— Мне мысль о карбидной лампе особого восторга не внушает, — сказал Маккензи. — Нам, по сути, и так уже дури хватает возюкаться возле этого динамита. Вы же безусловно понимаете, что происходит с динамитом по прошествии времени. Помимо прочего, он начинает «потеть». В основе своей это просто нитроглицерин, смешанный с кое-какой инертной массой, чтобы можно было управляться с ним и контролировать. Стоит же ему в достаточной мере пролежаться, особенно, если температура по большей части выше среднего, глицеринчик начинает выступать — капельками, лужицами, кристалликами и в прочих забавных формах.

— Угу, — буркнул Ховик, выходя из-за грузовичка с шипящим карбидным фонарем в руке. — И посматривать за ним надо не вполглаза, а в оба. Не то всю неделю потом дождичек сверху сыпаться будет. Во всяком случае, так мне тот самый подрывник говорил. — Он тронулся ко входу в шахту.

— Ну, так идете, или нет?

Склад динамита располагался чуть вглубь подземного коридора. Боковое ответвление от пола до потолка перегораживала тяжелая стальная сетка, утиснутая мощными деревянными балками. Посередине находилась дверь — закрытая, хотя рядом на полу валялся искуроченный навесной замок. Маккензи повел взглядом на Билли-Клячу:

— Это ты своротил замок?

Билли кивнул. — Тут вокруг видишь какая куча инструмента. Я подобрал ту вон старую кувалдину да…

— Прекрати, — Джо Джек, подойдя к каменной стене, тихонько стукнулся о нее лбом. — Не надо дальше, прошу тебя, — произнес он бесцветным голосом. — Не желаю об этом знать.

— Боже ты мой, — покачал головой Ховик, — да тут его уйма! Сколько здесь, по-твоему, ящиков?

— Сложно сказать, — ответил Маккензи. — Так уложен, что не разберешь. На то, что я задумал, хватит, если это вообще осуществимо.

Он осмотрительно ступил вперед и вошел в загородку, пытаясь разобрать маркировку на вощеных коробках.

— А ну-ка, посвети чуть выше, Ховик, — попросил он. — «Дюпон Экстра»… Совсем недурственно, насколько мне помнится.

— Славная глицериновая начинка, добротная, — согласился Ховик. — Больше грохота, но и риска, соответственно, что за десяток лет шаловливости у него прибавилось. Ради Бога, осторожней там!

От Маккензи не укрылось, что крайний ящик вскрыт. Работа Билли, сомнения нет, хотя лучше не расспрашивать. Прав Джо Джек: лучше не знать, по крайней мере, пока сам ты здесь на все это смотришь. Протянув руку, Маккензи с предельной осторожностью провел пальцем по поверхности верхнего ряда шашек.

— Ничего, вроде не отпотели, — проговорил он полушепотом. Говорить вполголоса вообще-то смысла не было, это вышло как-то так, машинально. Условия здесь внизу были, безусловно, хорошими: прохладно, и температура, скорее всего, держится постоянная.

— Здесь в любом случае летом не очень жарко, — заметил Ховик. — Если от этого нам легче.

— Верно… Не знаю, но может статься, все в порядке. Просто обращаться с ним надо, как с чистым глицерином.

— Не знаю, как вы, — досадливо заметил Джо Джек, — а я вот в жизни с глицерином этим чертовым вашим вообще дела не имел, ни с чистым, ни с грязным.

Маккензи отстранился от динамита и огляделся: что там еще имеется под рукой? Запалов уйма, мотки бикфордова шнура (хорошо, сгодятся, надо будет несколько штук для пробы прихватить и подпалить); несколько «дистанционок» — теперь наверняка пользы от них никакой. В углу громоздилась объемистая коробка, в которой на поверку оказалось старомодное взрывное устройство с ручкой. Обнаружилось еще и несколько больших мотков проволоки.

— То, что нам надо, — подытожил Маккензи. — Если вообразить, что оно еще и работает.

— Думаешь сейчас все наружу вытаскивать? — осведомился Ховик.

— Пока нет. Нет смысла идти на такой риск, пока нет уверенности, что все это можно-таки вытаскивать. — Он вышел из загородки и встал спиной к отдаленному прямоугольнику света. — Ладно, давайте возвратимся к мосту. Насколько сложно будет забраться на вершину того гребня, чтобы оттуда — на утес, что с восточной стороны провала?

— Без проблем, — отозвался Ховик чуть растерянно. — Там грунтовка до самого верха, и сама верхотура открытая и плоская вся. Да скажи ты, что у тебя на уме?

— Сразу, как только удостоверюсь. Билли, говоришь, тут везде инструменты и приспособления? А хорошая веревка толстая, нейлоновая, тебе не попадалась?

— Порядок, только чуть пониже, — выдавил из себя Джо Джек-Бешеный бык, побелевшими от напряжения пальцами стискивая жиденький кустик можжевельника; сам Джо Джек в эту минуту зависал над изъеденным эрозией козырьком породы.

Стоявший позади Ховик — каблуки уперты в проточенные дождями впадинки — пропустил через ладони еще один фут желтой веревкй. Обернутая на раз вокруг искривленной ветрами сосенки, она туго натянутой струной пропадала за козырьком утеса.

Двадцатью футами ниже на конце веревки покачивался в пустом пространстве Маккензи, осматривая текстуру расселин и трещин, шрамами избороздивших поверхность утеса; в правой руке — прихваченная из шахты кирка. Временами Маккензи на пробу или постукивал в тех или иных местах по стене, или откалывал от выступов и впадин кусочки, которые, придирчиво осмотрев, бросал через плечо в непомерную пустоту, зиявшую за спиной.

Под мерно покачивающимися ногами разверзся провал ущелья, ужасавший одним своим видом, но это Маккензи не беспокоило; в свое время и не в такой бездне приходилось зависать.

Маккензи, медленно поворачиваясь на веревке вокруг оси, будто паук на конце паутинки, перевел взгляд вниз, на ущелье и мост. Нельзя сказать, что вид сверху открывался беспрепятственный, — непосредственно под ногами, на пол-пути вниз по склону, над ущельем нависал выпиравший из утеса огромный скальный выступ. Дальше вниз утес представлял собой скорее уже не вертикальную стену, а просто склон, хотя и очень крутой; примерно на уровне моста какой-нибудь смельчак мог бы даже удержаться на щебне этого склона. Дальше, под мостом, где воды реки неслись в теснине заматерелой скальной породы, склоны утеса вновь обретали крутизну, обступая берега сплошной стеной.

Нельзя сказать, что мост проходил прямо или под сколь-либо четким углом. Точнее будет сказать, одной своей частью он всходил через ущелье под наклоном, средней пересекал подкову пропасти, а дальше примерно с четверть мили рельсы шли по необычного вида скальной террасе, проходили под мостом и, наконец, через глубокую горловину ущелья сходили в долину снаружи.

С того места, где висел Маккензи, мост казался на удивление узким: это не было обманом зрения, железнодорожный мост — в самом деле узкая мишень, значительно уже, чем даже змеистая лента горного шоссе, стелившаяся неподалеку. А переменных и неизвестных в этом уравнении столько, что они могут перевесить все данные. Тем не менее, это был шанс наиболее реальный из всех пока существующих.

Маккензи поглядел вверх, где в двенадцати футах над ним маячило напряженно взволнованное лицо Джо Джека, и поднял большой палец.

— Вира! Давай, тяни!

Оказавшись снова на гребне, он спросил у Ховика:

— Сколько, по-твоему, нам отпущено?

— Гм… Если прикинуть насчет всей работы, что им предстоит… Перегорбатить с горы всю ту тяжесть и загрузить ее в эшелон, причем, в основном, вручную — и как Декер сказал, ракету же не спихнешь с горы пинком, и ядерки — не металлолом, чтобы взять да просто поскидать в ближайший вагон… Черт, не знаю, давай прикинем. Думаю, они и ночами все-таки работают, не с самыми, правда, хитрыми причиндалами. — Ховик поскреб затылок. Скорее всего, думаю, они провозятся сегодня и завтра, это как минимум. Можно прибросить к этому еще с полдня, но лучше не надо. Положим, стартуют послезавтра, рано утром. Этого хватит на то, что у тебя на уме?

— Думаю, да. Если не провозимся слишком долго с динамитом.

— Ну, с этим, черт бы его, справимся. Я сам займусь, проконтролирую. — Ховик замешкался. — Слушай, а можно было бы отправить Джо Джека с парой ребят, чтобы отыграли нам немножко времени. Пути взорвать, охрану слегка пощелкать…

— Не надо, пожалуй. У нас сейчас каждые руки будут на счету. — Маккензи поглядел на Билли. — Билли, у тебя как с математикой?

— В школе был первым, — с гордостью сообщил тот. — В Оклахоме на олимпиаде штата до финала дошел, пока не пришлось переехать в Лос-Анджелес…

— Он молодец, — подтвердил Джо Джек. — Как свободное время, так все сидит со старыми своими книжками, решает задачки, забавы для.

— Отлично, так что поможешь мне с расчетами. — Маккензи подавленно вздохнул. — Господи, чего бы только я сейчас не отдал за компьютер!

— А логарифмическая линейка пойдет? — поинтересовался Билли.

Маккензи выпучил глаза: — А есть, что ли?

— А то! В здании старой школы отыскал, пользоваться по книге научился. Принцип простой, стоит только вдуматься.

— Черт бы меня побрал, конечно! Где она у тебя? Столько времени сэкономится. Еще бумага понадобится и карандаши.

— Прошу прощения, — вежливо и терпеливо подал голос Ховик. — Только прежде чем вы, большие мозги, увязнете в своих калькуляциях, может, посвятите нас, обычных олухов, в ваш грандиозный тайный замысел?

— А? Тьфу, извини, — спохватился Маккензи. — Ну так вот, слушайте. Идея в принципе вполне простая. Видите вон то скальное образование?

— Сумасшедший, — сказала Джудит. — Думаешь, такое возможно?

— Черт бы меня побрал, если знаю, — сонным голосом откликнулся Ховик в темноте спальни. — Маккензи, похоже, знает, на что идем, и это обнадеживает. Правда вот, помогает ему во всем этом Билли… Единственно, что ясно, так это то, что здесь наш единственный шанс.

— Мак, нам надо поговорить, — требовательно сказала Элис Сантана.

Но Маккензи уже спал.

 

14

Стоя на вершине гребня спиной к затянутому туманом ущелью, Джо Джек сказал:

— Ну так вот, мальчики и девочки, слушаем все внимательно. Говорю эту хреновину только один раз.

Напротив, переминаясь с ноги на ногу и со скрытой тревогой озираясь, стояла его команда — в силу серьезности происходящего выстроенная в шеренгу. На восточном горизонте начала уже проплавляться желтоватая полоска рассвета. С речью лучше побыстрее, решил Джо Джек, а то солнце сейчас ударит по глазам. Все равно, прежде чем продолжать, он на секунду окинул всех собравшихся взглядом. Почти все взрослые и молодежь из лагеря собрались; Джо Джек неожиданно поймал себя на мысли, что прежде ведь всех вместе никогда их не видел, тем более строем. Эх, фотоаппарат бы сюда с пленкой!

— Вы все слышали об этой шайке головорезов с поезда, — проговорил он. — Какие они гады, вы в основном и так уже знаете. Так вот поверьте, оказывается, на деле они еще гнуснее. Как только появится время, мы все вам расскажем от начала до конца. На данную же минуту у нас одна задача — убрать их. Видите, куда я показываю? — спросил он, перекрывая поднявшийся в строю негромкий рокот. — Во-он та скала, которая как бы клыком выпирает из утеса и выглядит, как большой кулак (на самом деле сходства не было; сравнение Джо Джек ввернул для красоты). Ну так вот, Мак и Билли вычислили, как нам бабахнуть по этой херомантии так, чтоб она откололась от утеса, полетела вниз и выбила дерьмо из того поезда, а заодно и из моста. Надо, чтоб и по времени все совпало точь-в-точь, ну, да это дело Мака. Сегодня надо одно: все наладить. На подходе у нас динамит, — пояснил он, видя, как несколько человек вопросительно подняли руки, — но покласть его просто так, в любое место, нельзя — ничего не выйдет. Надо поместить именно туда, куда надо, а это значит, что нужно проделать несколько дыр в скале, расширить кое-где трещины — то есть понаделать мозолей на ладошках.

— Вон ту махину? — осторожно спросил кто-то. — Господи, да она размером с дом.

— Ну, не то чтобы с дом. Может, с небольшой домишко, — скорректировал Джо Джек. — В любом случае вы сможете оценить, как она шарахнет, если упадет, как надо. Если нет, то понятно, рыбу по всей реке напугает до усеру. Поэтому делать, что говорят, и не халявить. — Он снова указал, на этот раз на свисающие через закраину утеса веревки, привязанные верхними концами к деревьям. — Сейчас там внизу Мак и Билли болтаются задницами на ветерке, мудрят там с петлями, узлами, клиньями и так далее, чтобы нам сподручнее работалось на стене утеса. Не беспокойтесь, этим будет заниматься лишь несколько человек, у нас тут у всех наверху дел будет невпроворот. Кто боится высоты — ради Бога, скажите сейчас, не то потом будем работать с динамитом, и не хватало еще, чтоб у кого-то нервы отказали. — Тут он ехидненько улыбнулся.

— Ну, а если кто-то просто боится перетрудиться, ничего, он может просто вернуться в лагерь и помочь Минни и Фрэнсис управляться с ребятишками.

— О Господи, с этими сволочушками? — простонала одна из женщин. — Где там у вас динамит? Давайте его сюда, я готова.

Джо Джек кивнул.

— Тогда хорошо. Приятно видеть демократию в действии. Все, кто идет за мной…

Примерно в это же время возле входа в шахту заканчивал обвязывать свой груз Ховик. Отступив назад, он оглядел ящики с динамитом, старый грузовичок, ухабистую дорогу и вслух произнес:

— Что ж, если не возьмем первый приз…

Дно кузова было устлано парой старых матрасов, в пространстве между ящиками с динамитом заполнено всеми видами подушек, какие только Ховику удалось реквизировать из лагеря. На дне кузова была натянута сеть из веревок и резиновых амортизационных шнуров; таким образом ящики оказывались надежно прикрепленными к своему месту. Как правило, на динамит не влияют средней силы вибрация или сотрясения: с этим же — черт знает, какая химическая реакция происходит у него внутри — одному Богу известно, что может произойти в следующую секунду. На воздух, если разобраться, можно взлететь в тот же миг, как только заработает мотор.

Сюда он пришел до рассвета, и работал один, размеренно и не торопясь. С помощниками было бы быстрее, но Ховик решил, что нечего рисковать чужими жизнями, когда управиться можно и самому. Кроме того, если уж разметелит в куски из-за какой-нибудь дурацкой ошибки или неосмотрительного движения, то лучше уж от своего, чем от чужого.

Усаживаясь на сиденье (эх, сейчас хотя бы одну из тех оставшихся сигарет!), он вслух обратился к грузовичку:

— Ну что, покатаемся с Фрэнком? — и нажал на педаль.

Чуть покачиваясь на веревке возле стены утеса, Маккензи вогнал в скальную трещину стальной клин и для пробы пошатал его из стороны в сторону.

— Здесь, — сказал он, выдергивая клин.

Зависший точно так же в пустоте возле него Билли-Кляча достал толстую обугленную головню и пометил кружком место, откуда Маккензи вытащил клин. Маккензи сверился с листком бумаги, который достал из кармана, и распорядился:

— Сюда четыре шашки.

Билли, кивнув, сделал над кружком четыре пометки в ряд.

Маккензи с предельной аккуратностью убрал листок обратно в карман и, запрокинув голову, оглядел темнеющий наверху выступ-исполин. Кое-какие места были наиболее коварными, и чтобы подобраться к ним, требовалась смелость. Будь в наличии альпинистское снаряжение — работы было бы раз плюнуть, а тут вот приходится импровизировать.

— Если б все делать по уму, — обратился он к Билли, — вместо одного большого взрыва можно было бы ограничиться серией мелких. Используя небольшие заряды увеличить некоторые из этих трещин, ослабить постепенно фактуру камня, чтоб выступ едва держался, а там уже в ключевой момент сорвать его контрольным взрывом… Но у нас на такие расчеты нет настоящей взрывчатки, даже если б и был опыт.

Билли широко улыбнулся, обнажив щербатые зубы.

— Эй, а ведь ты правда был астронавтом?

— Да, — ответил Маккензи со вздохом.

— Росс Маккензи. Который самым последним летал на Луну. Я всю прошлую ночь искал, шарил у себя в подшивках старых журналов. Мне, когда это происходило, лет было всего ничего, — сказал Билли. — Надо же, а ведь я знал имена всех астронавтов, кому сколько лет и кто откуда — все. Как кое-кто из ребят знают все просто про солистов или рок-музыкантов. — Уперевшись подошвами кроссовок в скалу, Билли обвил веревку себе вокруг запястий. — Знаешь, — поделился он, когда они с Маккензи буквально шагали по отвесному склону к следующему пункту, — у меня еще в школе была мысль стать первым астронавтом из индейцев.

— Билли рассмеялся, увидев, как вперился в него Маккензи.

— Да, понимаю, бред. Мне дед сказал тогда: «Забудь про это, мальчик, не летай на ту свою Луну. А то белым придет в голову всех нас туда услать».

Он смотрел, как Маккензи на пробу постукивает по камню киркой.

— До меня в конце концов дошло, почему ты не знаешь о взрывах, зато по сути все знаешь о баллистических кривых и траекториях. Я понимаю, что болтаю не в меру, но можно задать тебе еще два вопроса?

Маккензи опустил кирку и кивнул.

— Первый: мы действительно, действительно знаем, что делаем?

— Нет, — ответил Маккензи, твердо посмотрев парню в глаза.

Билли задумчиво кивнул.

— Гм. Что ж, второй: сработает оно у нас?

— Возможно, нет, — ответил Маккензи.

— Я так и думал.

Они вдруг широко улыбнулись друг другу.

— Подай-ка мне зубило, — велел Маккензи.

— Ситуация со свободным местом под загрузку, — сказал генерал Декер офицерам, — стала критической. Это изобилие грозит нам выйти боком, джентльмены. Даже при наличии всех пустых вагонов, что мы пригнали — я воздержусь от напоминания, как спорили некоторые из вас, когда мы отправлялись, что мы цепляем их слишком много — со всей пересортировкой припасов и удвоением военного контингента, все равно нам грозит нехватка места.

— Сбросить танки, — предложил капитан Гримшоу. — Пользы от них было не так много, и оружие у нас теперь получше. Две платформы освободилось бы.

— Да, — рассудительно кивнул Декер. — Да, капитан, я сам об этом думал. При необходимости мы так и поступим, хотя ужасная это будет работенка — сгружать двух этих мастодонтов. Еще какие есть соображения?

Соображений больше не было.

— А теперь давайте используем немного воображения, — предложил Декер. Никому из вас не напрашивался очевидный выход? — Судя по лицам, выход никому не напрашивался. — Да я же о рабсиле, джентльмены! — нетерпеливо воскликнул Декер. — О рабочих единицах. Они занимают несколько драгоценных вагонов — куда больше, чем на самом деле полагается. Мы их, понимаете, избаловали, им было бы достаточно и половины такой площади. А теперь, когда работа здесь фактически закончена, нужны ли они нам вообще? По дороге домой, разумеется, какая-то часть нам понадобится — хотя на обратном пути столько работы на рельсах уже не потребуется, — но я уверен, большей частью рабсилы мы можем поступиться по сути безболезненно. — Декер выдавил офицерству улыбку. — Мужчины, конечно, будут ворчать, что лишатся женских услуг, но не сильно, поскольку мы все-таки направляемся домой.

— Скольких оставим, сэр? — осведомился Гримшоу.

Декер возвел брови.

— А что, кто-то всерьез знает — хотя примерно, может, и да — сколько у нас на данный момент этих людей? Кто-нибудь это отслеживает? — Голоса никто не подал. — Все достаточно просто, капитан, — продолжил Декер. — Переведите их всех в несколько спальных помещений в горе — там их, кстати, и охранять легче, они только и будут, что спать — а там, перед нашим уже отъездом, забейте ими до отказа один вагон. Этого должно хватить.

— А остальных?

— Ну, а вы что порекомендуете? Оставить их на медленную кончину в этой пустыне? Или, чего доброго, чтобы их перековали и организовали те два большевистских саботажника, которых мы поймали и упустили той ночью? — Он метнул испепеляющий взгляд на лейтенанта Митчела. — Ради Бога, капитан, не надо глупостей. В расход их. Отвести на ту сторону горы группами, исключающими возможность бунта, и расстрелять. Что в этом такого сложного?

Ховик припарковал машину примерно в полумиле от гребня и остаток пути прошел пешком. Отдалившись от грузовичка на достаточное расстояние, первым делом он достал сигарету и прикурил, что никак не удавалось с самого утра из-за спешки. Руки не дрожали, хотя состояние у него было такое, что вполне могли бы.

Трудовая активность на гребне впечатляла. Здесь и там сновали люди с инструментами и мотками веревки; махали кирками, тянули проволоку, без всякой боязни спускались за кромку обрыва. Со всех сторон доносились звонкие удары стали о камень. Пара женщин поменьше ходила с ведрами воды и тыквенными черпаками.

Джо Джек стоял чуть в стороне от обрыва, вбивая клинышек в оголовок кирки и уплотняя тем самым рукоятку.

— Дерьмо чертово, а не инструменты подобрали мы вчера в шахте, — посетовал он Ховику. — Ручки поусохли, а несколько так вообще сгнили. Ты как, нормально все доставил?

— Внизу у холма. Придется еще пару рейсов сделать, много не смог захватить из-за всех этих прокладок. — Он огляделся. — Гляди-ка, да у тебя и вправду все упираются, а? Где Маккензи?

— Висит на веревке где-то внизу, что та гусеница. С самого утра так и не вылезал. — Джо Джек рассмеялся. — Знаешь, как ребятишки начинают его звать? Бешеный Мак!

— Билли с ним?

— Ага. Ты прав был, Фрэнк. Мужик он двужильный, уж как там у него башка устроена. — Джо Джек огляделся. — Ну что, дать тебе людей, чтоб помогли разгрузить динамит?

— Не-а, как-нибудь сам управлюсь. Здесь, похоже, и без того у каждого дело есть. — Взглядом он отыскал Джудит; та беспечно сидела на самом краешке обрыва, свесив ноги в пропасть, и привязывала веревку к дужке ведра со свободным инструментом.

— Черт побери, Джо Джек, тут у тебя народ уж не чересчур ли хорохорится, а? Ведь нынче днем, черт бы его, динамитом же заниматься будем. Кто-нибудь забудет страх перед взрывчаткой, и — ба-бах!

— У меня за ковбоями и ковбойками глаз да глаз, — успокоил Джо Джек. — Ты, конечно, не прочь на час-другой махнуться работенкой? Дашь мне смотаться разок за взрывчаткой?

— Я сам. Лучше уж это, чем торчать здесь наверху. — Ховик сбавил голос. — Знаешь, Джо Джек, если по правде, у меня от высоты нервы просто ни к черту.

К вечеру Ховик привез остальной динамит, и шурфы, если их так можно было назвать, так или иначе уже были проделаны, к удовлетворению Маккензи. За исключением нескольких человек, всех остальных он услал обратно в лагерь; нечего, дескать, без лишней надобности подвергать опасности всех.

— Кроме того, — поделился он с Ховиком и Джо Джеком, — чем меньше людей стукается здесь лбами, тем меньше риска, что что-нибудь приключится.

Джо Джек стоял, уставясь на вырост-исполин.

— Одного не могу взять в толк, признался он. — Если динамит этот настолько шибанутый, как ты говоришь, то откуда ты знаешь, сколько его надо закладывать? Чтобы, понимаешь, эта штука запулилась так, как ты того хочешь?

— Нет, что ты, мы и не думаем запускать ее отсюда, как какую-нибудь ракету, — Маккензи указал вниз, в ущелье.

— Мы хотим единственно отколоть от утеса верхушечку, чтобы она повалилась вниз, пока не грохнет о тот вон каменный вырост. А он уж дометнет ее до моста. Я не ожидаю, что она угодит точно в поезд, — поправился он. — Но если попадание произойдет в любом месте моста, пока на нем находится эшелон, этого будет достаточно, чтобы вагоны сошли с рельсов, а тогда уж и весь состав сползет в реку.

Джо Джек почесал в голове.

— Почему я себя чувствую эдаким Уайли-Койотом? Сходите еще раз взгляните на тот динамит, там точно должно стоять «Акме Компани». — Он повернулся к Ховику. — Ну да ладно, по крайней мере, ты свое отъездил. Небось, уже вся задница в волдырях.

— Точно. Но главное — цел, — ответил Ховик. — Может, и беспокоиться-то было не из-за чего.

— Может, — задумчиво заметил Маккензи. — Мы, в конце концов, только предполагали, что динамит уже не годится. А обычно, знаете, динамит — штука очень даже стабильная и безопасная в обращении; если он в первоначальном своем состоянии, то от вибрации или сотрясения с ним ничего не будет. Можно скинуть свежую шашку с этого вот утеса, и ничего не произойдет.

Спустя полчаса, стоя на краю обрыва, Ларри-Кустоголов начал передавать Джо Джеку динамитные шашки. Руки у парня лоснились от пота, ладони в мозолях; весь день он проработал, не разгибаясь. И тут шашка, неожиданно выскользнув у него из рук, изящной дугой полетела в пропасть.

— Ой, блин! — только и буркнул Ларри-Кустоголов.

Все застыли.

Несколько секунд спустя — невероятно долгих секунд — из недр ущелья докатилось приглушенное, полое «бум-м-м!»

— Стабильная, значит? — посмотрел Ховик на Маккензи.

Когда все заряды были заложены, капсюли вставлены и присоединены к детонирующему шнуру, Маккензи еще раз огляделся по сторонам и сказал:

— Думаю, с этим все. Давайте теперь отматывать провод.

Неся между собой на ручке объемистую катушку с проводом, Джо Джек с Ларри-Кустоголовом двинулись следом за Маккензи прочь от обрыва, к довольно отдаленной точке меж двух осколков изуродованных ветром кедров.

— Да, плохо, — заметил Маккензи. — Наш человек на взрывателе не сможет увидеть результатов своей работы. Но порода вдоль всего гребня очень непрочная — не знаю, сколько козырька осыплется просто от ответной вибрации. Я бы этот провод даже дальше протянул, но только тогда взрывник и сигнала не увидит. — Маккензи поглядел на Билли-Клячу. — Это твой динамит, Билли. Хочешь быть тем, кто поднимет его на воздух?

Большой кадык Билли несколько раз сиганул вверх-вниз.

— Ага, — выговорил, наконец, он голосом чуть выше обычного. — Да, если ты того хочешь.

— Окей, пойдем тогда к дороге и там немного постажируемся…

При дороге, неподалеку от стоявшего грузовичка, Маккензи показал Билли, как работает электровзрыватель.

— Главное для тебя — запомнить, что надо высечь достаточно электричества, чтобы сработали электрокапсюли. Все равно, что заводить мотоцикл педалью, уловил? На-ка, попробуй!

Присоединив, с помощью куска провода контакты взрывателя к головке капсюля, Маккензи кивнул:

— Давай. Нет, просто нажимать не пойдет, надо с силой. Давани на нее разом всем весом, попытайся, чтоб из коробки взрывателя вышибло дно.

Билли-Кляча, кивнув, всем телом упал на ручку и толкнул ее вниз. Капсюль сухо щелкнул, выпустив завиток дыма, эдакий взрыв в миниатюре.

— Вот как, уловил, — одобрил Маккензи. — Пойдем домой. Коробку прихвати, Билли, утром обратно ее принесем.

Двум молодым парням, стоявшим возле грузовика, Ховик сказал:

— Около полуночи вас здесь сменят. Когда смена появится, не вздумайте баловаться. И по девкам в темноте возле скалы не шастайте.

Солнце начинало опускаться к горизонту.

Вытянувшись поперек кровати, Ховик смотрел, как Джудит расчесывает волосы.

— А знаешь, — сказал он, — стар я становлюсь для такой жизни.

— Это ты-то? — Джудит, повернувшись на скамье, села к нему лицом, не переставая расчесываться. — Маккензи пересказал мне несколько эпизодов, которые ты выпустил, про ту ночь… Ховик, а что случится завтра, если это у нас не сработает?

— Ты имеешь в виду, сможет ли Декер прибрать к рукам страну и все прочее?

— Нет, это мы уже прошли. — Она на минуту прижала щетку к груди; длинные распущенные волосы волной распались по плечам, оттенив белизну ее лица. — Я о том, что будет с нами, здесь.

Ховик, шумно вздохнув, уставился в потолок.

— Декер скорее всего пойдет своим путем в Аризону, или куда там ему еще, и забудет про нас. А может, и не забудет, но даже если судьба пойдет ему навстречу, годы пройдут, прежде чем он явится, наконец, сюда за нами. А что он там устроит в городах и вокруг них, это уже отдельная история — попробуй-ка, прибери к рукам такую страну, как наша. К тому же, — добавил он, — существует множество мест в горах, по дикости не чета даже этому. Черт, даже — в прежние еще времена, когда вся страна была в «жучках», а каждый житель проштампован и с номерком, в Северной Сьерре или Скалистых Горах и то можно было прятаться годы. — Ховик перевернулся на бок и, подперев голову рукой, посмотрел на жену. — И ребятишки совсем уж скоро подрастут для переходов. Так что да, можно будет уцелеть, даже если снова все переменится к худшему.

Джудит кивнула и вновь принялась расчесываться.

— Я об этом же подумала. Тогда зачем мы занимаемся всем этим? Вернее, — уточнила она, не дав ему сказать, — ты зачем этим занимаешься? Опять даешь себя вовлечь после всего?

Ховик приутих.

— Мне кажется, — произнес он, — надо как-то подравняться.

Джудит недоуменно подняла брови.

— Ты помнишь, что случилось, когда мы в последний раз проделали нечто подобное? — продолжал Ховик. — Так вот, мне подумалось, — слова выходили медленно и с очевидным усилием, — что если мы сделаем это, встав на пути у зла, от которого всем по большому счету станет еще хреновее, то это, может, как-то сравняет счет. Немного, по крайней мере.

— Чур меня, — Джудит, поднявшись, медленно опустила щетку. — Это Франклин Рузвельт Ховик говорит, я не ослышалась? Ну чего замешкался — я под впечатлением!

Ховик снова улегся, заложив руки за голову.

— Сказал я тебе, старею. Мягким становлюсь.

Джудит остановилась возле кровати.

— Да неужто? А ну, посмотрим!

Наклонившись, она расстегнула на Ховике джинсы и, стянув их, повесила на спинку кровати, после чего вернулась завершить процедуру раздевания; сам Ховик смотрел на нее и улыбался во весь рот.

— Господи Боже, даже если это Штормовая ночь, стирки не миновать… Да подними ты задницу, Ховик, с меня тяжелой атлетики на сегодня и так уже хватает!

Встав перед постелью, она сбросила на пол тоненький халатик. Под ним ничего не было.

— Знаешь, чего мне не хватает, Ховик? Именно сейчас?

— Шоколадки?

— Белья! Я бы что угодно отдала — о, за кружевные трусики, колготки и пояс с подвязками, такой, попричудливее. И какие-нибудь духи, пусть хоть самые дрянные… еще раз, Ховик, хочется побыть девочкой-картиночкой. — Проворно взобравшись на кровать, она оседлала Ховика. — О, да ты не стареешь! И кто сказал, что мягким стал? — спросила она, вся извиваясь. — О нет, мх, мх, какое там, старый…

— Нам в самом деле надо поговорить, Мак, — потребовала Элис от Маккензи.

Он повернулся к ней лицом, хотя в темноте не было ничего видно.

— Говори, если так. Я слушаю.

— Н-ну, ладно, — выдавила она, и тут ее будто прорвало:

— У меня было это той ночью, Мак! Было с… ну, с ним. С парнем. У спортплощадки.

Маккензи молча лежал.

— Ну черт побери, Мак, — взмолилась через минуту Элис, — ну скажи же что-нибудь! Ты с ума не сходишь?

— А тебе надо?

— Да, черт возьми! Я хочу, чтобы ты в самом деле взбесился, сказал, что измутузишь мне задницу, стоит мне такое хотя бы еще раз проделать. Я устала от такого твоего отношения, Мак, — дескать, клал я на это! Я хочу, чтоб кому-то на свете было не все равно, что я делаю.

— Хорошо, произнес Маккензи, чувствуя, как девушка льнет к нему под одеялом. — Хорошо, мне не все равно. — И вдруг почувствовал, что ведь оно и в самом деле так.

— Базовые навыки, капрал Хутен, — заметил генерал Декер. — Солдат никогда не должен пренебрегать базовыми навыками. Взять тех двух шпионов, что сбежали прошлой ночью. Этого бы не произошло, будь у них должным образом связаны руки.

— Да, сэр, — с готовностью подтвердил Хутен.

— Так что нынче вечером, Ричи, — сказал Декер, — я продемонстрирую вам несколько отличных способов, как можно связать человека. Полезная тренировка, Ричи; вы обратите на нее внимание. Дайте-ка мне тот кожаный хлыст — вот молодец…

 

15

В предрассветный час Билли-Кляча стоял на горе среди кедров, слушая, как с завыванием и громыханием съезжает со склона по горной дороге грузовичок. Когда звук стих, БиЛ-ли повернулся и подошел к месту, где заканчивались провода. Он уже поставил здесь объемистую оранжевую коробку взрывателя, получив при этом от Маккензи последние инструкции; провода к контактам он пока не присоединял, как и советовал Маккензи.

Билли снял с плеча небольшой нейлоновый ранец, аккуратно положил его на землю возле подрывного устройства и расстегнул верхний клапан. Там лежали такие вещи, как бинокль, термос с горячим супом, пластмассовая фляжка с водой; их он, однако, пока оставил без внимания.

Вместо этого он засунул руку поглубже в ранец и мельком напоследок оглядевшись, вынул оттуда небольшой плоский барабанчик и палочку с кожаным набалдашником.

Выйдя на открытый гребень, Билли остановился на краю утеса и, глядя туда, где всходило солнце, взял в левую руку барабан и начал выстукивать четкий ритм; и когда на востоке показалось светило, он запел — вначале тихо, затем все более крепнущим голосом — песню, которой научил его дед.

На другой стороне каньона, откуда с обочины шоссе открывался вид на ущелье и мост, Джо Джек спросил:

— Сколько, по-твоему, ждать?

— Порядочно, — ответил Ховик. — Со взгорья по тому склону они быстро спускаться не будут. У них теперь нет той мормышки проверять впереди пути, да и Декер соображает, что мы к этому времени могли понаделать с рельсами все, что угодно. — Он вынул пачку сигарет, увидел, что осталось там всего четыре, и с кислой миной сунул пачку в карман рубашки. — Затем, когда доберутся до места, где мы бросили «мушку», то остановятся и какое-то время проваландаются — эх, не подумал я тогда ночью устроить им какую-нибудь каверзу с мотором, — так что при всем при этом я бы сказал, подождать нам придется.

— Гм. так чего тогда мы поднимаемся в такую рань и загораем здесь с утра пораньше?

Ховик широко улыбнулся.

— На случай, если у меня в голове сплошная уже труха.

— Верно замечено, — сказал Джо Джек серьезным тоном. Он смотрел через каньон на вершину скалистого гребня.

— Что-то Билли я не вижу, — заметил он.

— Главное, чтобы он нас видел, — сказал Ховик. — А он увидит, когда надо.

— Ага. Знаешь, Фрэнк, а я рад, что все у нас так затевается. Я хочу сказать, если у нас все сработает и так далее. — Джо Джек повернулся и сел на дорожное ограждение лицом к Ховику. — Люди вроде нас с тобой, нам словно по жизни уготовано быть непоседами, нет? Мы постоянно твердим себе оправдания, почему нас втянуло в ту или иную историю, а на деле-то оно все потому, что мы сами такие по натуре. Не подвернись Декер, мы схватились бы с кем-нибудь другим, причем не долго дожидаясь. — Он опять повернул голову и посмотрел через каньон. — Но эти-то: Билли, Элис, Ларри — все, пожалуй, кроме Маккензи — Господи, Фрэнк, такие, как Декер, поглощают им подобных вагонами! Каждый, черт побери, каждый из них побывал за последнее десятилетие в какой-нибудь жуткой передряге — а многие по стране и того хуже, — а у истоков ее всегда стоял какой-нибудь Декер.

— И что? — кивнув, спросил Ховик.

— Я о том, чем мы там весь день занимались на гребне, и все, что к этому относится. Приятно, что все сплотились и сообща сделали, вот и все. Люди вроде Декера, — сказал он, — топчут таких, как они, наверное, вот уже миллион лет. Потому и приятно, что они, для разнообразия, проделают то же самое с ним.

Эшелон стоял на подъездном пути возле опустевшей уже горы; двигатели молчали. Пейзаж был абсолютно недвижен, если не считать грифов и воронов, начинавших кружить и камнем падать куда-то по ту сторону горы.

Стоя на ступеньках наблюдательного пункта у себя в вагоне, генерал Джеймс М. Декер дожидался, когда к собранию присоединятся последние двое офицеров. У капитана Грим-шоу, не укрылось от Декера, вид был слегка всклокоченный. В силу теперешних обстоятельств понятно, но, тем не менее… Встретившись глазами с Гримшоу, Декер возвел брови в немом вопросе. Гримшоу тяжеловато кивнул. Вид у капитана был удрученный; судя по пунцовой физиономии и неловким движениям, он уже успел принять… Надо будет как следует присмотреться к этому Гримшоу.

Декер прочистил горло.

— Джентльмены! Мы отбываем в наше историческое странствие. Прежде чем отправиться, испросим благословения у нашего Верховного Командира на это предприятие.

Все склонили головы. Декер возвел очи к пуленепробиваемому колпаку наблюдательного пункта.

— Всемилостивый Боже, — начал он крепким чистым голосом. — Кто принес нас в это место и в этот час…

Взревывая и дребезжа, старенький грузовичок взобрался на холм и на самой верхотуре свернул с дороги. Ховик размашисто засемафорил руками сидевшему за рулем Маккензи.

— Не глуши! Развернись и сперва нацелься передком вниз. Вчера бегал нормально, но одному Богу ведомо, что ему взбредет в следующую минуту.

Пока Маккензи разворачивался, Джо Джек спросил:

— Ты вчера весь хороший бензин пожег, да?

— Да, с динамитом же в игрушки не поиграешь. На мотоциклы осталось еще, а вот грузовик ездит теперь в основном на спирту. — Он посмотрел, как Маккензи останавливает машину возле двух уже стоявших там мотоциклов. — Когда с этим все кончится, — проговорил Ховик, — поедем посмотрим, осталось ли после Декера что-нибудь, что можно будет потом использовать. По его словам, там было кое-какое добро, для которого у него в эшелоне не оставалось места. — Он состроил мину. — Неудивительно, конечно, будет, если сукин этот сын после себя все уничтожит, чтоб никому больше не досталось.

Тут подошел Маккензи, в руках — плоская металлическая коробка.

— Все на местах, — сообщил он. — Том наверху следит за путями, Ларри с остальными засели возле ущелья, смотрят за «мушкой», прочие же вон там, в лесу, покуривают косушки и готовятся смотреть представление.

— Курят косушки? — переспросил Ховик.

— Если уж сдует, — заметил Джо Джек, — то почему бы и не сдуть?

Стоя под своим наблюдательным колпаком и глядя, как скользят мимо деревья и скалы, Декер внезапно спохватился: на какой же поезд высоте? Может, это ею объясняются бессонница и головные боли, донимавшие его, Декера, в последнее время, а заодно и странноватое поведение кое-кого из людей. Вот, вероятно, тот фактор, с которым в свое время имеет смысл сообразовывать свои планы.

Он откинул от стены складной металлический столик для карт. Карты уже были надлежащим образом прикноплены, и Декер вгляделся в линии отметок высот, пересекавшие красную полоску железной дороги. Примерно шесть тысяч футов, не так уж и высоко, как он предполагал. Инженер, отметил он с удовлетворением, выполняет приказ беспрекословно: на длинном спуске не гонит, притормаживает и использует временами тягу мощных электрогенераторов, чтобы замедлить тяжело груженный поезд.

И тут вдруг смутная догадка ударила в голову, запоздалое осознание чего-то на карте. Он вгляделся еще раз — дальше, по направлению главной магистрали.

— Мост, — произнес он вслух. — Конечно же. Мост.

Маккензи открыл металлическую коробку и извлек оттуда старую ракетницу с медным покрытием.

— Господи Боже, — покачал он головой, — заглядывая в надломленный ствол. — Где вы такое раздобыли? Что? «Яхт-клуб Юба-Сити»?

— Э-э, не поверишь, — сказал Ховик. — Здесь в горах море разливанное больших озер, где реки перегораживались плотинами — одна и на этой речке есть, черт ее дери, там, дальше по течению. Так вот, народ, который с лодками и яхтами, всем этим торговал. Там нам не только это, а еще и лыжное оснащение предлагали!

Маккензи пальцем подцепил один из толстых патронов. — Вы хоть знаете, тут хоть одна из ракет сработает?

— Не сработает, так просто пальнем несколько раз в воздух, — успокоил Ховик. — У нас все уже предусмотрено.

— Выбрать, конечно, времени уйма, — рассудил Джо Джек, оглядывая мост, — только откуда нам знать, какую именно часть эшелона надо убрать? Поезд тот я ж видел: куда длиннее, чем мост. Какую точку ни возьми, по меньшей мере треть всего состава с рельсов сползет на земле. — Он перевел взгляд на Маккензи. — Если только ты не выяснил, в какой у него части боеголовки и другой боезапас…

— Не беда, — сказал Ховик, — ты взгляни на мост, он же неровный. Эшелон все равно будет идти под уклон вниз, по всей своей длине. Не очень, правда, чтобы очень — уклон небольшой, — но груженому составу всякий градус придает черт-те знает какую скорость. Сшибем переднюю часть — задние вагоны сами собой сползут в реку следом.

— А те, что сзади, не отцепятся и не дадут по тормозам?

Ховик покачал головой.

— Может, и попытаются, гады чертовы, только времени не будет. Бог ты мой, как хорошо, что я не в том поезде!

— Ты, судя по словам, начинаешь понемногу проникаться идеей, — заметил Маккензи.

— А почему бы и нет? Денег за это никто не возьмет.

«А кстати, действительно, почему бы и нет? — подумал Маккензи. — Я побывал на Луне, видел конец света; так что эта затея ничуть не фантастичнее».

Поезд быстро замедлял ход, скрежеща и пуская снизу пары; все это сопровождалось резкими толчками. Генерала качнуло, да так, что пришлось схватиться за поручень. Декер лихорадочно огляделся из-под колпака во всех направлениях — ничего не видно. В том числе и тепловозов, скрывшихся за поворотом.

— Капрал Хутен! — крикнул Декер.

Прежде чем Хутен успел откликнуться, в конце вагона открылась и закрылась дверь. Снизу у лестницы появился штурмовик и козырнул.

— Генерал, — доложил он. — «Мушка» нашлась.

— Великолепно! Вернитесь и передайте, рядовой: никому к ней не приближаться, пока не будет проверки — вдруг она заминирована. Капрал Хутен, — распорядился он, — найдите сержанта Фоули, пусть соберет свое отделение и ко мне. У меня есть для него кое-какие особые инструкции.

С уходом подчиненных Декер задумчиво повел взглядом за окно. Надо дать команду насчет полной боевой готовности: на пути может оказаться засада. Для ловушки места сколько угодно, того и жди нападения. У Декера на этот счет были свои соображения: это все-таки должен был быть мост. Если нападение и произойдет, то уж именно там.

— Не очень мне по душе, что такая бездна ядерного материала ухнет в реку, — сказал Маккензи. Контейнеры ведь в конце концов прохудятся, даже если выдержат столкновение.

— Это да, — нехотя согласился Ховик. — Чем-то всегда приходится поступаться. Перестанем ловить в этой реке рыбу, и тем, кто дальше в низовьях, дадим знать — уж сколько их там есть; еще что-нибудь предпримем, я не знаю. Все лучше, чем когда эти болванки полетят над всей страной. Так что не переживай уж так.

На склоне горы, с которой открывался вид на каньон, расположились под прикрытием деревьев жители лагеря; одна из женщин завела старую деревенскую песню об удаль-цах-десперадос, поджидающих поезда. Мелодия плавала, и слова женщина знала не все, но никто ничего не говорил. По кругу гуляла уже вторая самокрутка, и большинству пение казалось вполне сносным.

Прогрохотав по последним стыкам боковых путей, эшелон вышел на главную магистраль; звук колес сменился одновременно с тем, как внизу потянулись более основательные рельсы и шпалы. Набирающий скорость состав вытянулся длинной пестрой колонной; красуясь, мелькнули на солнце большие нарисованные флаги и орлы на тепловозах, прежде чем они скрылись в тени каньона.

Далеко впереди, по скорости значительно опережая поезд, за первым поворотом уже скрылась «мушка», взревывая двигателем в такт тому, как водитель гнал ее по длинному прямому отрезку, за которым рельсы постепенно сворачивали к реке и мосту.

Сидевший между рельсами — ноги крест-накрест — Том-Пересеки Реку закрыл глаза и на секунду весь обратился в слух и только в слух. Это у него получалось, потому и задание такое получил именно он. О слухе Тома по лагерю ходили легенды.

Вот он молча кивнул сам себе, довольный, что оказался прав. На всякий случай он приложился ухом к рельсу. От стали исходило слабое, но отчетливое гудение.

Том сразу же поднялся на ноги, вскинул к небу двенадцатизарядный дробовик и пальнул; передернул затвор и тотчас выстрели еще раз; затем повременил, сосчитав до десяти, и снова сделал два выстрела подряд.

Закинув дробовик за спину, он подбежал к проходившей рядом грунтовой дороге, оседлал стоявший там маленький красный мопед и лягнул ногой стартер. Мотор заработал лишь с третьего раза; Том-Пересеки Реку выжал сцепление, дал газу и полетел, набирая скорость, по дороге туда, откуда приехал — на максимальной скорости. Теперь бы только успеть, не упустить такого зрелища.

Билли-Кляча на вершине гребня заслышал выстрелы; звук был приглушен расстоянием, но ошибиться было невозможно. Кто-то по ту сторону каньона — может, Ховик — повторил ту же последовательность выстрелов из пистолета — так, на всякий случай; Билли уже был в движении.

Без лишней спешки он прошел по всей длине провода и опустился на корточки возле коробки подрывного устройства. Осмотрительно, со знанием дела, он подсоединил оголенные концы провода к контактным клеммам, прихватив их винтами. Ручка устройства была уже взведена до отказа вверх.

Ладони у Билли вспотели, а в глотке, наоборот, пересохло. Ладони он вытер об джинсы, а вот с глоткой, похоже, придется потерпеть. Он стоял, вглядываясь и выжидая. Хоть краешком глаза бы видеть, что там делается в каньоне, вообще в округе; знать хотя бы, есть ли еще время помочиться.

Джо Джек у обочины сказал:

— Оно, как я понял, выкатит из-за горы. Теперь уже скоро.

Маккензи закладывал в казенник старенькой «Бери» патроны ракетницы.

— С моста грузовик и мотоциклы вроде бы не углядеть, — рассудил он.

— Не-а. Проверено уже… Черт, что-то не слышу я ничего похожего на поезд, а? — Ховик поглядел на Джо Джека. — Там у нас Том не поторопился?

И тут, буквально на следующую секунду, все заслышали в отдалении заунывный вой сбавляющего обороты дизельного двигателя.

— «Мушка», — определил Маккензи. — Декер выслал вперед «мушку», осмотреть мост.

Не успел он договорить, как она и показалась, медленно скатываясь по отлогому склону туда, где рельсы поворачивали на восток, к переправе через реку, и остановилась почти у самого моста. Слышен был скрежет колес о рельсы в момент торможения; звук донесся через несколько секунд после того, как «мушка» остановилась.

— Сукин сын, — покачал головой Ховик. — Как в воду глядели, что мост будут проверять пешим ходом. Видно, почуял Декер, что встречать его будем именно тут.

Экипаж «мушки» уже вылез и разобрался по рельсам; все, кроме пулеметчика, оставшегося прикрывать саперов пятидесятикалиберным пулеметом. Медленно, с поминутными остановками, тщательно вглядываясь в то или иное место, штурмовики шаг за шагом продвигались по мосту. У одного, по-видимому, был бинокль, который он то и дело подносил к глазам, вглядываясь в пролеты моста и опоры под ними.

— Хорошо, что не стали подкладывать ничего под рельсы, — проронил Джо Джек. — Черта с два бы от них укрылись сейчас заряды, провода и все прочее.

Проверка моста была явно далека от простой, рутинной. Штурмовики двигались с методичностью людей, знающих, что они ищут, а потому готовых стараться для такого дела столько, сколько понадобится. Временами то один, то другой укладывался на мост и заглядывал между шпал с торца. У двоих были длинные щупы, которыми они тыкали между шпал или постукивали по стукам рельсов.

— Господи Иисусе, — произнес вполголоса Ховик. — Настоящие путейцы, небось, никогда так не усердствовали, когда еще поезда ходили.

— Слушайте! — оборвал его Маккензи.

Издалека в каньон донесся постепенно нараставший тяжелый стук.

— Поезд, — без всякой интонации проговорил Джо Джек.

— Им сейчас лучше поспешить, или уж прыгать.

— Он замедляет ход, — покачал головой Ховик. — Не приблизится к мосту, пока те парни не дадут добро.

— Никак не могу взять в толк, как они меж собой общаются, — отстраненно заметил Маккензи, наблюдая людей на мосту. Те уже продвинулись за отметку, обозначающую середину моста. — Может, рация какая-нибудь с аккумулятором или…

— Поезд остановился, — сказал Ховик. Все прислушались — действительно.

Люди продолжали двигаться по мосту. Солнце в вышине источало зной.

Декер разглядывал местность из-под своего колпака, выжидая. С места, где остановился поезд, открывался великолепный вид на ущелье, величавые бурые утесы с причудливыми зубцами, словно у башен, и извилистое русло реки. И как это никто не построил здесь плотину?

Хлопнула дверь. Внизу у лестницы показался капрал Хутен.

— Сэр, докладывают, что мост чист.

— Чист? Что значит «чист»?

— Они ничего не обнаружили, сэр. Ни взрывчатки, ни признаков диверсии, ничего. Сержант Фоули говорит, все так же, как тогда, когда мы проезжали по нему в ту сторону несколько дней назад.

— Что? Вы уверены, это именно то, что говорит Фоули? Та старая рация…

— Сэр, я заставил его повторить сообщение дважды. Он был настроен очень положительно.

— Гм, черт меня дери!

— Вам угодно приказать ему повторить осмотр, сэр?

— Нет, нет, Ричи, с них уже хватит. И Фоули человек что надо, персонал собирался по крупицам. Нет, если они ничего не обнаружили, значит, ничего и нет. Странно! — Он еще раз с растерянным видом оглядел окрестности. — Скажите инженеру трогаться.

«Мушка» стояла теперь на той стороне моста, штурмовики — возле, на насыпи. Вдруг, видимо по приказу, все начали влезать на борт. «Мушка» медленно покатилась по рельсам дальше.

— Надеюсь, — произнес Джо Джек, — Ларри с парнями помнит: не браться за гадов, пока не грохнет динамит.

Сверху с дороги, усиленный стенами каньона, донесся громкий, набирающий силу, вой дизелей. Прерывистый рокот работавших на холостом ходу тепловозов перерос в стойкий басовитый рев.

— Ого, а он ближе, чем я думал, — отметил Маккензи. Он отвел боек ракетницы и уставил его в небо. — На мосту скорость у них будет не такая уж большая. Не знаю, хорошо это или плохо.

Поезд теперь предстал перед ними полностью, минуя широкую горловину на западном берегу; намалеванный яркими красками флаг на переднем тепловозе выделялся в тени каньона ярким пятном. Когда поезд начал медленно выползать на изгиб арки, Джо Джек произнес что-то на языке шайенов. Это напоминало молитву.

Когда передний локомотив поравнялся со срединной отметкой, Маккензи выстрелил из ракетницы.

Ракета расцвела в выси над каньоном — внезапный красный цветок среди бледного жаркого неба. Билли-Кляча наклонился, вытер еще раз ладони о джинсы, обеими руками стиснул деревянную ручку взрывного устройства и, зажмурившись, упал на нее всем своим весом и силой. Сопротивление было невероятным — ощущение такое, будто ручка не поддается совсем. С тошнотворной уверенностью он понял, что ничего не вышло.

И тут мир вокруг грянул взрывом таким обвальным, что на секунду все в голове смешалось. Взрывная волна едва не сшибла Билли с ног; земля тяжело дрогнула, Билли пошатнулся и уперся в рукоятку генератора, чтобы не упасть.

Он встал, слыша вокруг начинающийся град каменных осколков, но не обращая на это внимания, даром что некоторые шлепались совсем рядом. Глаза он открыл как раз вовремя — каменный вырост накренился вперед, постепенно, как бы нехотя — и канул за край обрыва.

Оглохший от грохота, ополоумевший от счастья Билли-Кляча помчался к краю обрыва посмотреть на дело рук своих.

Из-под наблюдательного колпака Декер смотрел, как поезд, плавно изогнувшись, движется к мосту. Отсюда он просматривался во всю длину, вплоть до массивных тепловозов. На них Декер глядел сейчас с внезапным приливом гордости. Господи, думал он, картину бы такую: поезд, мчащийся высоко над ущельем — национальные цвета блещут, вверху вздымающиеся утесы…

И тут, озирая вершины, возле самого гребня Декер увидел обширную шапку пыли и дыма. Он еще не осознал ничего толком, как у него на глазах от утеса отделился крупный камень и полетел, медленно переворачиваясь, вниз. Декер на секунду оцепенел; тут глаза освоились, и до него дошло, что камень этот — по сути, гигантская скала; генерал осознал, что неминуемо случится, и пронзительно завопил.

Маккензи с шоссе наблюдал, как высвобождается и валится вниз гигантский кусок заматерелой горной породы — вот он перевернулся, слетая по склону и кувыркаясь среди растущего облака пыли и камней. Поначалу, казалось, камень летел медленно, однако постепенно он набирал скорость. Поезд, отмечал про себя Маккензи, не отводя глаз, уже одолел изрядную часть моста; передний локомотив прошел уже две с лишним трети расстояния и шел все так же, не сбавляя хода.

Тут докатился грохот взрыва — неожиданно мощный, обвальным эхом огласивший скалы и прокатившийся по всему каньону. С последними отголосками донесся отдаленный скрежет стальных колес: кто-то в отчаянии пытался дать по тормозам.

На полпути вниз по склону кусок породы ударился о выпиравший скальный выступ и пружинисто подскочил; ударив еще раз, он эдак лениво вознесся в воздух, описывая в полете грандиозную параболу.

Паренек-то был прав, мелькнуло в ошарашенном мозгу у Джо Джека, штука-то в самом деле величиной с дом.

С расстояния казалось, что гигантская эта глыба словно плывет по воздуху к мосту, медленно переворачиваясь вокруг какой-то невидимой оси. В освещавших изгиб каньона лучах солнца на миг сверкнул оплавленный взрывом угол. Теперь траектория была почти вертикальной — каменная глыба, набирая скорость, неслась в ущелье.

«Все, мимо! — мелькнуло в голове у Маккензи. — Мост низко, перелет!»

Некоторым из зрителей сперва показалось, что глыба действительно пронеслась мимо, пролетев у дальнего конца поезда и моста. Билли-Кляча, наблюдавший с высоты, понял так, что глыба едва лишь чиркнула о бок переднего локомотива и затем о краешек моста — легкое касание, неспособное нанести какой-либо урон.

— Боже! — выговорил Джо Джек. — Что она…

И тут на глазах у всех передний локомотив, толчком накренившись вбок, резко опрокинулся — игрушечный паровозик, который вдруг взял да пнул проказливый ребенок. Странно начал себя вести и второй тепловоз, передним своим концом неудержимо повлекшийся за опрокинутым первым; с визгом скрежетали по рельсам колеса. Затем медленно, неудержимо, оба тепловоза, накренясь, зависли над краем моста.

Гигантская глыба грянула о борт тепловоза с чудовищной силой, сокрушив металл посередине нарисованного флага и, словно шутя, смахнув тяжелую машину с рельсов; затем она с неуемной энергией отколола неровный угол от самого моста, моментально вывернув пролет рельсов, и кувыркнулась в зев ущелья, тяжело ухнув в реку.

Волна сотрясения прошла по всему поезду, сшибая людей с ног. Декер в пункте наблюдения схватился за поручни, лихорадочно уставившись вперед вдоль поезда. На глазах у него два тепловоза, все так же сцепившись, медленно соскользнули с моста. Одновременно с тем, как передние вагоны своим весом потянули за собой поезд, генерал ощутил под ногами внезапную зыбкость. И тут взяла свое скорость самого поезда — вслед за локомотивом потянулась вперед длинная цепь тяжело груженных вагонов, неумолимо вперед, и с рельсов, и вниз, один за другим, и сразу по нескольку. И тут, когда площадка резко перевернулась под ногами и глазам, притиснутым к пуленепробиваемому стеклу колпака, открылась ждущая на дне пропасти река, генерал завыл жутким неумолчным воем обезумевшего животного.

Издали, со склонов и высоких скал, зрелище смотрелось причудливо и без малого комично: малюсенькие, ярко раскрашенные паровозики лихо слетают с моста, срывая следом за собой с полдюжины вагончиков, и все это, вздымая высоченные фонтаны воды, рушится вниз, в реку. А сзади, скрежеща колесиками и налезая со стуком друг на друга, на мост с нелепой обреченностью спешат все те же игрушечные вагончики, заваливаются на бок и падают, прямо что тот шал-тай-болтай, в реку или на скалы. Лишь стоящие близко расслышали среди стального лязга и грохота жуткие приглушенные вопли сотен людей.

На склоне, на шоссе, на краю обрыва — все молча взирали, как бронепоезд Армии Америки летит в зев ущелья, к своей погибели.