ГЛАВА 1

— Рамзеееес!!! — заорал мой мобильник. — Рамзееес!!! Блять!! Здарооова, чувааак!!

Это Вова. Он всегда орет как потерпевший. И матершинник страшный. С обеими привычками бороться бесполезно. Второй раз ругаться матом я научился именно от Вовки. Он же тоже бывший военный. А в армии не матерятся, там, как известно, так разговаривают. Оставив армию, я практически победил эту дурную привычку. Но…

— Блять, Вов! У меня ухо щас отвалится от твоих воплей! — улыбнулся я, зная причину звонка, чуть отодвинул телефон от уха. — Здарова, балда!

— Блять, Рамзес, прости! — запнулся Вовка, понизил громкость, захыхыкал от неловкости. — Рамзес, ну этааа… Чооо…, идем сегодня в «Небеса»!?

Вовка сознательно коверкает слова и затягивает гласные, говорит «здарооова» и «чооо», имитируя дешевый криминальный сленг. Получается смешно, Вовка всегда забавно кривляется.

— Идем, конечно, что за вопрос, Владимир? — подыграл я серьезным тоном. — Как обычно в десять у гостиницы.

— Ну всеее! Атличнааа! Давааай! Пакааа! — еще сильнее затянул гласные он, и мы простились до десяти вечера.

На календаре было 29 апреля 2005 года, пятница. Но это не важно. Мы с Вовкой были заядлыми тусовщиками и зависали в клубах пять дней в неделю. Так уж вышло, а так всегда выходит, что в какой-то момент жизни Судьба сводит нужных друг другу людей. Мы с Вовкой оказались взаимно нужными по двум причинам: работа и холостяцкая жизнь. Я не был женат, а Вовка недавно развелся. Я помню его бывшую жену, кстати, очень привлекательную девушку — больше трех лет назад я случайно встретил их вместе на загородном пляже, к тому времени мы с Вовкой уже пересеклись по работе и плотно сотрудничали. Я был на машине, а они пешком. В тот раз я подвез парочку с пляжа до центра города. После Вовка признался, старательно борясь с приступом ревности, что я понравился его жене — она назвала меня симпатичным парнем. Меня ситуация лишь позабавила, я не имел привычки заглядываться на несвободных женщин. Вовка же, как все неуверенные с женщинами мужчины, действовал от противного — постоянно храбрился и разыгрывал из себя мачо. Хотя, какой он мачо!? Приземистый, около метра семидесяти, коренастый, покрытый волосами везде, даже по всей спине, с пузиком, с бульдожьей челюстью, с холодно-серыми цепкими и глубоко посаженными хищными глазками. Разговаривал он очень громко. Мой отец сказал как-то много позже, что это деревенская привычка — разговаривать громко. И в городе она сразу бросается в глаза. В силу врожденной эмоциональности, любой громкий рассказ Вовки превращался через минуту в матерный ор. Окружающие начинали на нас коситься, мне становилось неудобно, я заливался стыдливой краской и одергивал друга. Вовка утихал на пару минут, но природа брала свое, и все повторялось с нескончаемой регулярностью. Вообще, людей, которые не сквернословят — единицы. Таким надо сразу памятник ставить. Моему отцу в первую очередь — он вообще не матерился, никогда. А ведь он в армии отбарабанил больше четверти века! Так вот.

Вовку после армии повторно я встретил года три назад. Мы с ним служили вместе, но в разных подразделениях и лично знакомы не были. А тут заехали как-то с отцом на одну из оптовых баз. Зашел я в кабинет коммерческих директоров, а там лицо знакомое сидит. И Вовка тоже меня сразу признал. Мы разговорились уже на улице, пожали друг другу руки, обрадовались встрече — бывшие сослуживцы как-никак. На удачу, Вовка оказался замом коммерческого директора по бытовой химии оптовой базы «Пеликан». Его начальник, Андрей Петрович — крупный высокий мужик с красным от употребления алкоголя лицом и водянистыми безразличными ко всему глазами, намекнул через Вовку о пяти процентах, какие мы должны будем платить с оборота ежемесячно, если хотим продавать свой товар в «Пеликане». Безальтернативное предложение — мы с отцом согласились тут же. Дальше все коммерческие вопросы решились быстро, и уже на следующий день мы завезли в «Пеликан» на реализацию первую партию. Несмотря на то, что «Пеликан» был продовольственной оптовой базой с долей опта бытовой химии не более десятой части в обороте и подавал первые признаки к увяданию, мы вскоре добились неплохих продаж своего товара — под триста тысяч в месяц.

И тут Вовка развелся с женой. Честно говоря, они никогда и не смотрелись как пара. Любви там точно не было, а лишь проза жизни — Вовка познакомился с будущей женой в армии на дискотеке, они поженились как все и развелись как все, но без детей. Вовка снял поблизости от работы однокомнатную квартирку и предался прелестям холостяцкой жизни. Бабник он жуткий, причем сальный бабник. Ну, знаете, это когда восприятие женщин выливается лишь в пошловатые неприятные шуточки и такие же разговоры. В Вовке сидела обида. Если упростить, то весь смысл его жизни сводился к четырем вещам: деньги, женщины, охота и камуфляж. Именно в таком порядке. Весь световой день Вовка метался на работе как чумной с взъерошенными волосами и думал, как бы заработать побольше денег. Причем понятие «заработать» у него включало в себя разные способы, спиздить — тоже означало «заработать». Преимущественно в этом направлении и прикладывал Вовка всю свою могучую энергию. Попутно, он успевал держать в поле зрения всех нравящихся женщин и одаривать их флюидами своих желаний. Охота — третья страсть Вовки, о ней он мог говорить часами. Каждый отпуск Вовка катался к родителям в Псков, лазил там с ружьем по полям и лесам, о чем после с упоением рассказывал всем подряд в течение нескольких месяцев. Патологическая страсть к камуфляжу меня несколько удивляла, но хоть как-то следовала из любви к охоте. Все, что носило на себе рисунок камуфляжа, Вовка находил прекрасным. Если он видел одежду с рисунком камуфляжа, то урчал от восторга и покупал. Шкаф Вовки всегда был забит камуфлированным тряпьем, но в повседневной жизни такое он почти не носил — тряпье дожидалось сезона охоты. Одевался Вовка безвкусно, немного неряшливо и по-простецки; ходил широко, по-медвежьи переваливаясь с ноги на ногу, стаптывая обувь внутрь.

Я подъехал к месту встречи на большом старом и дребезжащем рейсовом автобусе. Сквозь стекло увидел Вовку, тот косолапо расхаживал по тротуару и чесал в затылке.

— Здарова! — выпалил Вовка и со всего маху вложил свою пятерню в мою ладонь, крепко сжал. Руки у него из натруженных, пальцы короткие и негибкие. Поэтому Вовка всегда растопыривает их перед рукопожатием, рука становится похожа на краба.

— Привет, балда! Какие дела!? — грубовато, в нашей манере общения, ответил я.

— Да вот, блять, весь день на работе ломал голову, как бабки заработать! — взлохматил голову Вовка. — Всю голову, нахуй, сломал! Нихуя не придумал!

Я засмеялся, мы неспешно побрели через дорогу на «зеленый». Стоял прекрасный теплый вечер, уже стемнело, молодежь группками активно стекалась к ночным клубам.

— О! Эдик стоит, — махнул я рукой в сторону стоящих через дорогу «бомбил».

— Ну, вообще нормально! Поедем на Эдике пьяные домой! — громко засмеялся Вовка, изобразил тут же себя пьяного, зашатался, икнул пару раз для убедительности.

Эдик — молодой парень лет двадцати двух, невысокий сухощавый сутулый брюнет, студент последнего курса строительного института. Привлекательный лицом, он выглядел бы лучше, если б не курил, не сидел постоянно скрюченным за рулем и занимался спортом. У Эдика была белая вазовская «семерка». Машины — его настоящая страсть. Пытаясь усовершенствовать, он постоянно ковырялся в своей. Задние фонари «семерки» — два ярких красных круга, светились сквозь прямоугольный пластик, словно ракетные дюзы. Все, что могло светиться в салоне, приглушенно источало тот же красный цвет. Акустика не отставала — если Эдик врубал «Раммштайн», звук разлетался метров на сто, в машине в это время начинался красный акустический ад.

Вторая страсть Эдика — женщины. Никогда бы не подумал, что такой мелкий и щуплый тип, может оказаться столь заядлым ходоком по женщинам. Эдика выдавал взгляд — он всегда становился масляным при виде любой девушки или женщины. Со своей девушкой у Эдика были постоянные напряги. Они, то ссорились, то сходились. Я пару раз видел ее — тощая как палка, с кривой фигурой, девушка была безнадежно тупа и некрасива лицом. Что он в ней нашел? Загадка из загадок. Видимо поэтому, свои отношения с ней, Эдик настойчиво компенсировал сношениями с другими женщинами. Познакомились мы с Эдиком с год назад. Я, как обычно, вышел ночью из клуба в серьезном подпитии и петляющим шагом направился в сторону гостиницы, где всегда стояли «бомбилы». В клубе я пропил все до копейки, о чем честно предупредил первого же извозчика. Я сказал, что расплачусь на месте, взяв деньги дома. Таким способом «бомбил» часто кидали на деньги, и из всех везти меня согласился лишь Эдик. С тех пор проблем с такси после клуба у меня не возникало. Я звонил Эдику, тот забирал меня из любого места и в любом состоянии. Иногда вёз в долг, но не часто. Я не злоупотреблял его кредитом. Эдик, будучи студентом, в деньгах нуждался постоянно. А с появлением Вовки, работы Эдику добавилось — вместо одного пьяного тусовщика, он стал развозить по домам двоих.

Мы потопали с Вовкой дальше, пялясь по пути на всех встречных симпатичных девчонок. Оставалось пройти два квартала, два светофора — и мы в клубе, в котором уже практически жили.

— Ну чо, как работа!? Продажи прут, блять, бабки валятся, небось!? — гаркнул возбужденно Вовка.

— Да, сейчас заебись — сезон, продажи хорошие, — кивнул я.

— Ооо, буржуи!!! — зарычал Вовка с нескрываемыми нотками зависти, вцепился сильными пальцами мне в правый локоть, заглянул снизу мне в лицо алчно.

Вовкину зависть я ощущал кожей. Он переводил ее вроде как в шутку. Но актер из Вовки никудышный. Меня чувство друга не оскорбляло, это была зависть не бесталанного лентяя, а человека деятельного. Как если бы жеребец из загона увидел скачущий мимо табун диких лошадей. Он начал бы яростно наматывать круги по загону, всеми силами желая оказаться по ту сторону. На протяжении последних двух лет, наш бизнес, хоть и медленно, но верно рос на глазах Вовки. И мы с отцом были в категории «свободных», трудящихся на себя людей. А Вовка как большинство корпел на наемной работе. Это удручало его кипучую натуру и вызывало частые приступы зависти к «буржуям».

— Да какие буржуи? Хорош тебе! — выдернул я локоть из цепкой «клешни» друга.

— Буржуи, буржуи, блять!!! Я знаю! — ощерился тот и засмеялся. — Хы-хы-хы!

— Ты б побыл таким буржуем, на своем горбу целыми днями с отцом таскаем эти дурацкие коробки… Последний год так вообще кошмар, мы реально домой приезжаем каждый день не раньше восьми вечера! А как весна вот началась, так вообще мрак, с утра и до вечера эти коробки загрузи-разгрузи! Заказов много, мы работаем на пределе… Хорошо, хоть от розницы избавились! А то еще и по выходным бы пахали… Хотя, последнее время и так по субботам частенько товар развозим… Херовая тенденция… Надо с ней заканчивать, а то понравится еще! — засмеялся я. — Так что никакие мы не буржуи, а обычные работяги! Буржуи в кабинетах сидят, а мы с отцом пашем!

— Ооо!!! Ладно, ладно, я шучу, Рамзес! — сдал назад Вовка, присвистнул, призывно строя глазки проходящей навстречу девушке.

Мы подошли к первому светофору, по обе стороны дороги несколько человек примерно ждали зеленого сигнала. Машин не было. Не останавливаясь, мы потопали дальше. Половина стоявших последовала за нами. Стадный инстинкт, толпе всегда нужен пример.

— Пистолет себе хочу купить! — выпалил вдруг Вовка.

— На кой хрен он тебе нужен!??? — удивленно уставился я на друга, понимая, сколь сильно милитаризирован Вовкин мозг.

— Ну, как зачем!? — взвинтился и начал махать руками тот. — Если какие разборки, достаешь ствол и начинаешь палить по козлам!

— Какие разборки? Чего ты там себе понапридумывал? Ты чего думаешь, вот так запросто в человека выстрелишь? — еще больше удивился я.

— А че тут такого то!? — задрал Вовка брови почти до затылка. — Он первый полез! Самооборона! Все по закону!

— А если и у него тоже пистолет? — скосил я на Вовку взгляд полный сарказма. — И он выстрелит тебе в твое волосатое пузо?

— Не, ну тут уж кто быстрее! — уже не так уверенно добавил он. — Ну, не знаю…

— Ааа…! То-то же! Фильмов дурацких меньше смотри…, - обрубил я.

Вовка несколько секунд шагал молча, тяжко вздыхал, мучимый противоречивыми мыслями и чувствами. По итогу он дернул головой и решительно рубанул рукой воздух:

— Все равно куплю!

Я засмеялся в голос. Тут же Вовка подхватил прерывисто: «Хы-хы… хы-хы-хы!»

Слева вырос кинотеатр. На втором светофоре нам надо было направо через дорогу. Остановились в ожидании зеленого сигнала.

— У тебя-то на работе что новенького? — поинтересовался я.

— Да че там новенького, ты ж только вчера был в «Пеликане», ёпть! — принялся Вовка тереть ручищей лицо, будто спросонья. — Че там может быть!? Все, то же самое.

Загорелся «зеленый», мы зашагали через дорогу.

— А! Не! — остановился посреди дороги Вовка. — Папа себе джип купил новый!

«Папа» — владелец «Пеликана» — денежный мужик лет пятидесяти, подтянутый, с внешностью отставного военного.

— Пошли, чего стал-то!? — пихнул я Вовку под локоть, негромко смеясь, хмыкнул.

Вовка погрустнел, вернулся в реальность, поплелся дальше, снова начал тереть лицо. Он всегда грустнеет, когда кто-то реализует его маленькую мечту. Вовке, как и мне, нравятся джипы. Только вкусы у нас чуть разные. Я предпочитаю джипы с обтекаемыми линиями, Вовке нравятся грубые квадратные формы.

— Да это тебе прям броневики нравятся, а не джипы, Вов!

— Ды! — кивнул и расплылся в довольной улыбке тот. Вовкино «ды» вместо «да», означает точку наивысшего одобрения чего угодно. «Ды!» — Вовка высказал свое мнение, оно непоколебимо и абсолютно. Я и не настаивал, ведь в мечтах Вовка уже видел себя за рулем такого «броневика», скачущим по долам и полям и стреляющим всякое зверье.

Мы перешли дорогу, повернули налево, до клуба оставалось метров тридцать.

— А сколько ж он за него отвалил? — спросил я.

— Два лимона!

— Ого! Нехило!

— Да пиздец! — взъерошил волосы Вовка. — Себе такой теперь хочу!

— Да кто б сомневался! — засмеялся я и смачно хлопнул друга по спине.

— Охо-хо! — воскликнул Вовка, завидев впереди скопление жаждущих попасть внутрь заведения.

«Чистое небо» — очень популярный клуб, начиная с пятницы, вечернее столпотворение перед входом — обычное дело. Снаружи, упираясь спинами во входную дверь, в черных костюмах стояли два охранника. Перед ними колыхался и гудел подпитыми голосами рой человек в двадцать, задние напирали на передних, тех в свою очередь отпихивали назад охранники. Так могло продолжаться до полуночи. Мы приблизились. В поисках Артура, я заглянул внутрь клуба через боковое витринное стекло. Тот стоял внутри на лестнице, крутил пальцами четки и зубоскалился еще с одним охранником. Через секунду наши взгляды встретились. Я пальцем показал на вход, Артур кивнул и шагнул к двери.

— Этих пропусти двоих! — произнес он наружу через крохотную щель, с трудом плечом приоткрыв дверь на пару сантиметров. Охранники среагировали, чуть отжали толпу от двери, мы с Вовкой быстро просочились внутрь за их спинами. Из клуба наружу вырвались звуки веселья и ритмичной музыки, толпа позади тут же издала недовольный нашим маневром гул. Поздно, дверь с силой захлопнулась за нашими спинами, охранники вновь приняли натиск толпы на себя.

Клубы — отдельный разговор. К своим двадцати восьми годам, после парочки продолжительных, но неудачных отношений с девушками, я уже года два как числился в заядлых тусовщиках. Опыт неудачных отношений на время притупил желание новых, и я пустился во все тяжкие. Надо признать, что «тяжкие» выходили вполне приятными. Если бы меня спросили, прожил бы я снова эти годы так же, я бы высказал однозначное «да». Побывав почти во всех увеселительные заведения города, я осел в «Чистом небе». Заведение странным образом притягивало мне подобных, бесцельно болтающихся пресыщенных ночной клубной жизнью молодых людей. Парадокс заключался в том, что ничем особенным «Чистое небо» не отличалось. Но факты вещь упрямая — круглый год в «Чистом небе» было вдвое больше посетителей, чем в остальных клубах города. Даже в середине лета, в «мертвый сезон», когда население города разъезжалось по южным курортам, когда в прочих заведениях тоскливо коротала время тройка человек, «Чистое небо» заполнялось наполовину. С сентября же, едва город возвращался в обычный ритм, заведение переходило на осадное положение. Посетители набивались в клуб как селедки в бочку. И все потому, что он находился в небольшом подвальном помещении. Улицы исторического центра города сплошь состояли из рядов двух-, трех-, четырехэтажных домов. Угол одного из таких домов и являлся входом в «Чистое небо». С фасадной стороны угла висела входная тяжелая деревянная дверь; с боковой стороны, будто витрина магазина, в проулок смотрела стена из нескольких высоких окон; над витриной окон на фоне подсвеченного сзади ночного темно-синего неба в золотой россыпи звезд ярко выделялась надпись — «Чистое небо». Проулок уходил темнотой в прямоугольную асфальтовую площадку, окруженную со всех сторон такими же невысокими домами. В дальнем углу площадки меж домами был разрыв, туда многие в пьяном состоянии ходили мочиться. Из проулка постоянно едва уловимо тянуло мочой.

Сразу за дверью начиналась довольно крутая прямая лестница вниз, ступенек в двадцать. Лестница заканчивалась тесным пятачком два на два метра. Сразу справа на пятачок смотрела дверь гардеробной — тесной узкой кельи, уходившей глубиной обратно параллельно лестнице. В верхней половине двери гардеробной было окошко со ставнями, в нем торчала, подпертая кулаком, унылая физиономия гардеробщицы. Зимой в окошке постоянно случалась давка из верхней одежды. Летом гардероб не работал. Счастливцев, проскочивших охрану наверху, на пятачке ждали еще два охранника и строгая женщина, администратор. Тут же справа за тумбой восседала пожилая кассирша, обилечивала всех прибывших. Оплатив вход, посетители шли влево в арочный проход — в сам клуб. Он состоял из трех помещений: первое — основной зал со столиками слева, метров сорок площадью, он был ниже уровнем остального клуба на полметра; второй — квадратный зал справа метров в тридцать, также уставленный столиками; третье и самое дальнее — танцпол, прямо. Центральная дорожка между двумя первыми залами вела к большой барной стойке и далее параллельно ей тянулась в грот — в буквальном смысле пещеру, будто выдолбленную в сплошной массе красного кирпича. Грот был тесным квадратным помещением метров в пятнадцать площадью с колонной посредине. Линия барной стойки продолжалась вдоль правой стены грота, отвоевав себе две метровые ниши — стойку официанток и в конце — малую барную стойку. Левая стена грота была сплошной, заканчивалась она в дальнем углу аркой, за которой и начинался танцпол. Он представлял собой прямоугольное двухуровневое помещение площадью метров в шестьдесят. Ближняя половина состояла из одной двухметровой стойки у левой стены и десятка столиков, расставленных по углам и оставлявших центральную часть свободной. Дальняя половина, как и первый зал, была занижена на полметра и соединялась с ближней деревянной лестницей в три ступеньки с поручнями и толстыми колоннами по обе стороны лестницы. Именно заниженная дальняя половина и отводилась под танцы. На ней метровыми полукругами из стен выступали две мини-сцены в те же полметра высотой. Первая — из правой стены посредине, вторая — из дальнего левого угла. За второй, дальней мини-сценой, виднелась точно такая же дверь с окошком и ставнями, как у гардеробщицы. За окошком находилась тесная, не более пяти квадратных метров, каморка диджея. Дальние, правая и центральная, стены танцпола были сплошь от потолка до пола зеркальными.

Туалет в «Чистом небе» был оригинальный. Он располагался этажом выше, чем сам подвальный клуб — на первом этаже здания. От центральной дорожки перед большой барной стойкой вправо и резко вверх полувинтом вели ступеньки, их было около двадцати, и для сильно выпивших посетителей эти ступеньки становились серьезным испытанием — немало народу выворачивало на них ноги и скатывалось кубарем вниз. Вверху ступеньки заканчивались крохотной площадкой в метр площадью, от которой вправо и влево вели две двери — в женское и мужское помещение.

Посетители делились на две категории — те, кто располагались за столиками в залах и те, кто пришли налегке, просто выпить, потанцевать и поотираться возле барных стоек и вдоль стен грота. Когда в двадцать два часа на танцполе громко включалась музыка, то в столпотворение у стоек, в гроте и на танцполе вливались те, кто уже вдоволь насиделись за столиками и желали подвигаться. У большой стойки становилось сразу не протолкнуться, хотя стоять там запрещалось, но всем было плевать. Узкий проход в грот становился непроходимым, как и сам грот, плотно забивавшийся людьми. Чтобы попасть сквозь грот на танцпол, приходилось семенить в тесном брожении живых тел и упорно двигаться в нужном направлении. Плотность человеческой массы дополнялась пеленой табачного дыма и постоянным громким гулом разговоров. Дым заполнял грот густо, превращая воздух в полупрозрачный едкий туман, и постепенно расползался по другим помещениям клуба. Среди массы посетителей нервно сновали официантки с подносами, заставленными заказами или грязной посудой. Встречались официантки у своей крохотной стойки, регулярно заваливая ее посудой. Барменов в заведении было четверо, работали они попарно и посменно — один у большой барной стойки, другой у малой. У метровой малой стойки алкогольный конвейер начинался вместе с грохотом музыки на танцполе — водка, реже текила, крайне редко виски, очень часто пиво, часто «отвертка» и другие популярные клубные коктейли.

Все же в обычном понимании «Чистое небо» было больше кафе, нежели клубом. Днем в заведении всегда можно было вкусно, разнообразно и недорого поесть. Переход в режим клуба начинался с включением громкой музыки, в заведение принимались густо стекаться посетители. К полуночи поток достигал апогея, и клуб становился похож на битком набитую бочку с рыбой, приправленную соусом из алкоголя и табачного дыма. Идеальное время входа в «Чистое небо» — за час до полуночи, когда очередь за алкоголем еще не чрезмерна, подвыпившие посетители еще не пьяны, а апогей веселья впереди.

— Здарова! — от души хлопнул я по протянутой пятерне Артура.

— Ооо!!! — зарычал Вовка и следом с размаха вложил своего «краба» в ту же руку.

Артур расплылся дежурной улыбкой Чеширского кота. Всякий раз, видя его улыбку, я понимал, сколь тяжело приходится девушкам. В ожидании свободного места внизу на пятачке у гардероба мы задержались на несколько секунд посреди лестницы. Посетители перед нами торопливо сдали одежду, оплатили вход, исчезли в арке клуба. Охранники снизу подали сигнал наверх, входная дверь на мгновение распахнулась, в образовавшуюся щель в радостном возбуждении протиснулась очередная партия счастливчиков.

Я познакомился с Артуром год или полтора назад. Это неизбежность — если вы регулярно посещаете заведение, то в итоге знакомитесь почти со всем персоналом. В тот день я был по обыкновению пьян, а Артур — он просто обаятельный, мы и разговорились.

На вид он показался мне тогда ровесником, лет двадцати шести, но на самом деле оказался на три года младше. Артур — высокий стройный брюнет правильного телосложения около метра восьмидесяти ростом, чуть пониже меня. Артур не был симпатичен, он был красив. По-настоящему. Такой тип внешности, смотрит на вожделеющих женщин со всех витрин магазинов мужского нижнего белья или парфюмерии и не оставляет им никаких шансов. Правильные классические черты лица, выразительные глаза с красивой линией бровей. Черный, не смоляной, а просто черный цвет волос выгодно подчеркивал белизну лица. Оттого все черты приобретали еще большую выразительность. Кожа лица была практически идеальна, без каких-либо следов пубертанного возраста. Улыбка редко сходила с его лица и открывала идеально ровные ряды натурально белых зубов. Особый шарм улыбке добавляли появляющиеся на щеках ямочки и красивый прищур зеленых глаз из-под длинных ресниц. Красота Артура была абсолютно мужская, без намека на женственность. Природа будто максимально постаралась в лепке красоты его лица, дойдя в своей работе ровно до той грани, за которой весь труд был бы испорчен примесью женской слащавости. Прическа Артура подтверждала его склонность к желанию производить эффект на слабый пол. Спереди волосы образовывали большой чуб, который он зачесывал слегка назад. Волосы были прямые, потому спадали сверху слегка набок. От висков назад волосы были полукругом выстрижены машинкой. И на левой стороне, по выстриженному, шли три выбритые линии, будто следы когтей трехпалого неведомого зверя. Сзади же боковые выбритости не соединялись, оставляя полосу с десяток сантиметров довольно длинных волос, из которых посредине шла вниз тоненькая короткая косичка. Парикмахерская вакханалия на голове Артура была некой эпатажной помесью стиля рокабилли с индейским ирокезом, дополненной косичкой-хвостиком. Но ему она шла.

— Как сам? — поплыл в улыбке Артур.

— Да так, ничего, потихоньку…, - ответил я, кивнул вниз. — Девчонки есть?

— Полно! — провел зажигалкой под горлом Артур.

Сколько помнилось, он всегда крутил в руках зажигалку. Но вместе мы курили позже и лишь раз. Нам не о чем было говорить. Общих тем не находилось. Артур был бабником. Причем, если Вовка изо всех сил старался им казаться, то Артур не прикладывал усилий. Он знал, что красив и что девчонки сами на него вешаются, а потому просто выбирал, какую из посетительниц в очередной раз после закрытия клуба поведет к себе домой. По всем признакам, Артур приехал в город из области, жил с другом на съемной квартире в складчину и считал каждую копейку. Спрос у женщин порождает в мужчине безответственность. Эта черта характера Артура проявлялась и в работе. Раньше он был просто охранником. Но в очередной раз сработало обаяние, и Артура повысили до начальника охраны клуба. Качество работы охраны тут же начало падать. Крепких, но вежливых спортивных парней заменила шпана с уголовными повадками. Следом изменился и контингент посетителей клуба. Если раньше стычки и драки были редки, то теперь стали обыденностью. Дерущихся уже разнимали не сразу и зачастую не охранники. Отсутствие должного контроля со стороны охраны стало ощущаться везде: и в постоянно бьющейся посуде; и в вытекающей из переполненных писсуаров моче; и в лужах липкой блевотни на танцполе. Драки случались часто, иногда посреди недели, но на выходных, когда давка достигала апогея, всегда. Я и сам удивлялся, как до сих пор еще ни разу не попал в подобный замес.

— Ну, раз девчонок полно, то мы пошли! — улыбнулся я, кивнул вниз и начал спускаться по ступенькам.

— Ооо!! — зарычал за спиной одобрительно Вовка и стал спускаться следом.

— Давайте, там увидимся! — дежурно приветливо улыбнулся Артур, но глаза его, как и всегда, оставались цепкими и хитрыми.

Оплатили с Вовкой вход, прошли арку, в плотном разгоряченном телами и вибрирующем в ритм музыки воздухе стали пробираться к большой барной стойке. Навстречу с подносом над головой, заваленным грязной посудой, ловко проскочила невысокая официантка. Я глянул на нее: «Нет, не та девушка, что мне нравится». В то время у меня к официанткам существовала сочувственная слабость. Я признавал, что работа официанток в подобных заведениях трудна и неприглядна. Почти всегда все они — молодые девушки студенческого возраста. Им постоянно по работе приходится иметь дело и конфликты со всякими пьяными рожами. От такого круга общения кто угодно потеряет веру в человеческую адекватность.

Большая стойка уже была сплошь оккупирована любителями текилы и виски, которых с безнадежностью в голосе просил разойтись охранник. Я протянул руку поверх головы официантки, писавшей на краю стойки заказ в блокнот, поздоровался с барменом, сухощавым блондином почти моего роста. Вовке, чтобы повторить мой ритуал, пришлось встать на цыпочки и, пыхтя, тянуться.

— Там есть кто-нибудь? — показал я взглядом в сторону малой стойки.

Бармен утвердительно кивнул.

— Ну, мы тогда пойдем, закажем там чего-нибудь… алкогольного…

— Да, ударим ща по «отвертке»!!! — заорал за моей спиной Вовка.

Его привычка орать пришлась явно к месту — музыка сотрясала стены заведения, к ней подмешивался гул разговоров, лязг посуды и почти беспрерывный треск звонков телефонного аппарата на большой стойке.

Мы протиснулись сквозь грот ко второму бармену, успев поздороваться с половиной завсегдатаев клуба. Я махнул бармену, невысокому щуплому блондину, в знак приветствия, занял место в конце уже немаленькой очереди и остался тут же в самом удобном месте грота — в арке между центральной колонной и правой стеной. Вовка принялся взбудоражено крутить головой по сторонам, цепляясь взглядом за всех проходивших мимо девушек. Я достал пачку «Лаки Страйк». Вовка привычным движением выудил из нее сигарету себе. Мы закурили.

Курить я начал поздно, в 24 года. Можно было и не начинать, но я сглупил. Курил обычно мало, пять-шесть сигарет в день. В клубах же всегда курил больше — до пачки за вечер. На следующее утро, естественно, голова раскалывалась, и весь день я испытывал стойкое отвращение к сигаретам. Но к вечеру оно проходило, и все начиналось заново.

— Че там у тебя на работе еще нового!? — спросил я громко Вовку, наклоняясь почти к самому его уху и напрягая связки, стараясь перекричать грохот клуба.

Мимо со стаканом виски в руке прошел один из завсегдатаев «Чистого неба». Парень был похож на медведя, крупный, чуть полноватый, почти всегда я видел его в свитере, напоминающем шерсть, отчего сразу прозвал его про себя «Плюшевым». Мы с ним поздоровались, и тот медленно вразвалку пошел дальше, грустный, разочаровавшийся в женщинах и топящий свое время, здоровье и деньги в алкоголе, сигаретах и праздном отдыхе. Как-то раз я с ним общался, не задавая стандартных бестактных вопросов — где тот работает, чем занимается, сколько зарабатывает? Судя по мягким канцелярским нежным ручкам и заплывшему жирком телу, доходы его были выше среднего, а работа непыльной. «Плюшевый» застрял в классической жизненной точке, в которой существование, вроде как, и сытное и денежное, не приносит никакой радости и душевного удовлетворения. Его лицо всегда выражало апатию, пресыщенность, но из-под заплывших век на мир смотрели все еще «живые» глаза. В беспокойном метании его глаз ощущался поиск выхода, но пока безрезультатный, отчего взгляд «Плюшевого» в который раз устало всматривался в дно стакана сквозь янтарный цвет виски.

— Да че там может быть нового! — рявкнул Вовка, суетливо крутясь в арке. — Петрович заебал бабки грести под себя! Надо будет его Папе сдать, чтоб тот его выпер к хуям с базы!

— В смысле, гребет бабки под себя? Не делится что ли с тобой? Я думал, вы там вдвоем все дела обтяпываете…

— Да не, у него там свои клиенты есть! И он же еще туалетной водой занимается, пихает ее везде через своих корешей по базам. Ну и нам сюда тоже сдает, а потом бабки снимает и себе в карман…

— А ты то, хоть где-то имеешь? — задал я неудобный прямой вопрос.

— Парочка вот таких жуликов как вы… хы-хы…, - Вовка принялся сверлить меня хитрым алчным прищуром глаз, — мне платит дань!

Я пихнул его рукой в плечо, Вовка, довольный сказанным, засмеялся сильнее.

— Ну, когда уже будет наша очередь, и мы получим свою «отвертку»!!!??? — вдруг нетерпеливо заорал он в сторону бармена, встав на цыпочки.

— Скоро…, - улыбнулся тот, крутя горящий бокал с самбукой и гася резко пламя.

Парень, клиент, залпом выпил полбокала самбуки, вторую половину выпила девушка. Наклонившись к стойке, парень через трубочку втянул в себя алкогольные пары из-под стакана. Вся очередь с интересом смотрела на действо. Парень распрямился, обнял девушку и с красным лицом и выпученными глазами потянул ее в темноту танцпола.

— Как обычно? — посмотрел на нас бармен.

— Да, как обычно! И водки, блять, побольше!! — гаркнул Вовка, протискиваясь к стойке и пожимая руку бармена. Тот отвернулся и начал колдовать над заказом. Через минуту перед нами на стойке стояли два поллитровых пластиковых стакана с коктейлем.

— Две двойные «отвертки»…, - показал на них рукой бармен, невозмутимо сунул руки в карманы брюк, вопросительно уставился на нас. Расплатившись, мы взяли пойло и протиснулись обратно в арку. Очередь позади нас тут же схлопнулась вокруг стойки.

Мы всегда заказывали «отвертку». По напитку можно было легко судить о количестве денег в карманах посетителя, если тот, конечно, не цедил из одного стакана что-то дорогое весь вечер. Безденежные упивались пивом, те, что при деньгах — выделывались с бокалами виски, на худой вариант, коньяка. Иные, кто пытался доказать, что деньги у них есть, хотя на лице было ясно написано обратное, проверенным приемом бросали пыль в глаза окружающих — сразу заказывали водку бутылками. Водка — дешевый способ быстро и гарантированно напиться. Я никому не пытался ничего доказывать, денег в то время было мало — недорого и с гарантией неспешного опьянения я пил «отвертку». Коньяк или виски мы пили уже у Вовки дома, у него всегда что-то подобное находилось в холодильнике. Со временем «отвертки» стало не хватать, я перешел на двойную дозу и сманил следом Вовку. В двойной «отвертке» сто грамм водки и четыреста сока, и пьются эти поллитра уже заметно дольше. Изловчившись, я уже точно знал, когда начну пьянеть, а когда мне хватит. Идеально было выпивать за вечер четыре, максимум пять двойных «отверток», чтоб не запьянеть сильно и поймать то самое состояние эйфории: когда организм расслаблялся после трудового дня; все отлично виделось и воспринималось; разговоры и общение складывались как нельзя лучше; улыбка не сходила с лица; все казались «братьями», «сестрами», «друзьями» и «подругами»; и весь мир виделся исключительно в радужных тонах. Если я выпивал больше, то начинался регресс поведения — я замыкался, мрачнел, становился агрессивным, язык и ноги заплетались, наступала подавленность, и в голову лезли глупые мысли. К тому же я не мог похвастаться сильным вестибулярным аппаратом. Если двойных «отверток» было больше пяти за вечер, по итогу я почти всегда блевал. Курение лишь усугубляло эффект от выпивки. А курил я в клубах сигареты почти одну за другой.

Я потянул через трубочку «отвертку» на красном виноградном соке — ужасно горько. Водки бармен и вправду не пожалел. Мы стояли с Вовкой в арке, курили и накачивались алкоголем. Трезвым в клубах делать нечего.

— Слушай! Это получается, если Петровича Папа выпрет, то ты будешь на его месте!?

— Ясен хуй!!! — вытаращился на меня Вовка как на идиота. — А нахуй тогда его мне подламывать!? Чтоб какой-нибудь осёл сел на его место!?

Вовка смачно со звуком втянул в себя коктейль, затянулся сигаретой.

— Сдам козла к хуям с потрохами! — продолжил он, задетый за живое. — А ты видал, какая баба приезжает к Папе на «пежо» здоровом таком синем!?

Я на секунду задумался. Припомнил. Такую женщину заметит даже слепой — яркая брюнетка сильно бальзаковского возраста с выдающимися формами и умением их красиво упаковать и подать. Фигура «а-ля Софи Лорен», внешность типажа Джины Лоллобрид-жиды. Ухоженная яркая и стильная дама в «черепашьих» солнцезащитных очках. Я часто ее видел в «Пеликане». На оптовой базе она смотрелась как породистая пава в деревенском курятнике.

— Ааа, да! Видел! А чего она там у вас забыла!? — поинтересовался я.

Не знаю! — пожал плечами Вовка. — Ходит зачем-то все время к Папе на второй этаж… Бизнес вроде как у нее какой-то… Папа там весь слюнями изошелся!

Следом он вывалил по-собачьи язык изо рта и начал им «лакать воду». Я засмеялся глупому виду Вовки, экспромт удался — протискивавшиеся в толпе рядом девушки пристально посмотрели на него. Вовка тут же покраснел, смутился и отвернулся к стенке, топчась растерянно на месте.

Вечер шел по обыденному сценарию — накачавшись спиртом, мы пробрались на танцпол. Публика уже была разгорячена алкоголем и танцами. Музыка грохотала на всю, вытяжка не справлялась, на танцполе становилось душно. Обе зеркальные стены запотели снизу до половины как в сауне. Танцующие слились практически в одну прыгающую и кривляющуюся массу, от которой волнами шел кислый запах несвежей одежды, пота, дешевых духов, дезодоранта. С каждой минутой всеобщее опьянение усиливалось, парни все больше приставали в танце к девушкам, те все меньше противились. Девушки призывно виляли телами, удовлетворенно ловя на себе мужские разгорающиеся взгляды. Парни старались приблизиться к понравившейся девушке, слиться с ней в общем ритме. Если взаимности не случалось, отвергнутые одной, парни ловили в фокус вожделения очередную девушку, приближались к ней. Место отвергнутого тут же быстро занималось следующим. Перед моим запьяневшим сознанием проносилась нескончаемая карусель потных пьяных лиц в реве музыки и стробоскопе света. Танцы образовавшихся пар все больше напоминали имитацию полового акта. По углам жарко целовались парочки. Я участвовал в пьяной карусели похоти вместе со всеми — чья-то грудь, чье-то бедро, классная задница, ужасный парфюм, красивые губы, грубые руки, липкая кожа талии, прокуренный голос, пьяные глаза, красивые волосы, угловатые движения. Я тщетно пытался запоминать имена. Вовка был где-то поблизости. Пару раз за вечер мы с ним поднимались наверх на улицу подышать свежим воздухом и покурить. Сплошная круговерть. О чем-то общались на улице с Артуром. Он все также улыбался, красиво курил, вертел в руках зажигалку и набивал себе цену. У большой стойки я перекинулся парой слов с барменом. Кругом толчея, нескончаемое движение, забитый людьми проход в грот, официантки, ругающиеся на всех подряд сорванными голосами. Та, что мне нравилась, посматривала на меня. Выпитое стало давить на мочевой пузырь. Оставив Вовку в арке, я потопал вверх по крутой лестнице в туалет. Но на первых же ступеньках уперся в очередь желающих. После двадцати минут томления, попал, наконец, в туалет — один писсуар был забит и полон мочи, а сидячая кабинка занята. Я облегчился во второй единственный рабочий писсуар. Меня слегка качало, но я вроде бы попал в писсуар, стараясь при этом из-за ужасного запаха в туалете не дышать. Уборщица, пожилая скрипучая сутулая тетка с волосами крашеными дешевой хной, зашла в туалет с тряпкой на швабре, начала зло тереть пол и материться. Ее прыть сбила с толку всех, даже самых пьяных и агрессивных парней. Те, нечленораздельно мыча и торопливо застегивая штаны, стали по стеночке выскальзывать из туалета. Я не мог мочиться при уборщице, торопливо прервался на половине, делая вид, что закончил, протиснулся к умывальнику у выхода, наполненному водой и забитому раскисшей туалетной бумагой. Сполоснув руки, я вышел на лестницу. Не имея желания падать, сосредоточенно держась за перила, преодолел ее вниз. Были случаи, когда пьяные, в основном девушки на шпильках и в коротких юбках, катились кубарем вниз по этим ступенькам. Но за все время никто не сломал себе ни одной кости. Удивительно.

Около входа мелькнуло знакомое лицо. «Манерный», как прозвал про себя я блондина за высокий рост, тощую модельную комплекцию и полуженскую механику движений. Тоже из постоянных тусовщиков. Такие мальчики обычно работают на подиумах, рекламируют своими худыми телами нижнее белье. Персонаж неприятный, с отвратительной чванливой манерой общения, будто пресыщенный жизнью сын миллиардера. Впервые увидев «Манерного», я уже через пять минут имел стойкое желание дать ему в рожу. Мы не были знакомы, просто я обладаю хорошей зрительной памятью. «О…, он уже с девушкой…, надо же, а я уж думал голубой…», — задрал я вверх удивленно брови, увидев «Манерного» с представительницей противоположного пола под ручку. Та была вполне привлекательна, только такая же тощая, как он. «Они даже похожи…, прям как муж и жена…», — подметил я мысленно и поймал себя на одобрении выбора блондина. У девушки были тонкие черты лица, выразительные большие карие глаза, слегка курносый носик, легкая россыпь веснушек, маленький аккуратный рот. Спустя минуту парочка прошла вперед меня к малой стойке. Я услышал обрывок их диалога, и меня накрыло разочарование — девушка была тупа как полено. «Два сапога пара…», — отвел я взгляд в сторону. «Манерный» с деловым видом и надменно задранным подбородком до конца вечера таскал за собой свою пассию, крашеная блондинка при этом смешно болтала головой, будто тряпичная кукла, тряся копной волос из длинных мелких завитушек. «Как тебе еще не набили здесь морду…», — снова подумал я про парня. Парочка потащилась на танцпол, я нашел взглядом Вовку, кивнул ему, и мы в очередной раз устремились вверх на улицу к свежему воздуху.

Пять двойных «отверток» и полпачки «Лаки Страйк» — я был пьян. Вовка, похоже, тоже. Время летело быстро, народ начал потихоньку расходиться. Мы сели снаружи остекления входа, пристроившись задницами на металлическом козырьке. Из проулка несло мочой. Неуверенные полупьяные тени мелькали в дальней его части по одной или парочками, справляя нужду или целуясь. Тяжелая входная дверь регулярно хлопала, выпуская из клуба разгоряченную шумную публику. Одни уходили домой, незаметно растворяясь в ночи, другие пьяно брели бесцельно прочь, третьи, как и мы, выходили на улицу подышать и покурить. Вокруг стоял пьяный галдеж, воздух был пропитан адреналином. Мы вернулись в клуб.

Три часа ночи. Музыка смолкла, тишина сразу обрушилась на уши, стала давить. Мы с Вовкой попрощались со всеми, кто попался на глаза, и окончательно покинули «Чистое небо». Я люблю ночной город. Особенно когда тепло. Можно неспешно пройтись и пообщаться. Особенно пьяным есть о чем общаться. Я глянул на Вовку, его качало. Я достал мобильник, позвонил Эдику, сказал, что минут через десять мы подойдем к его машине. Тот остался на месте ждать нас.

— А эта официантка на тебя пялилась! — неожиданно начал Вовка.

— Ну да, вроде как смотрела… А она ничего такая…, - делано равнодушно кивнул я.

— Да, глазастенькая такая, губастенькая! — расплылся довольной рожей Вовка.

— Да хорош тебе, нормальная девчонка! — рефлекторно защитил я девушку.

— А я чо, говорю, что она ненормальная, что ли какая!? Не страшная, нормальная симпатичная девчонка!

— Я и говорю, что нормальная! Мне нравится…, - признался я специально, надеясь удовлетворить интерес друга малым и одновременно погасить, но вышло обратное.

— Ну и знакомился бы! Подошел бы, трали-вали, все дела, разрешите, мадам, с вами познакомиться! Я буржуй, у меня бабок завались, я вас хочу! — воскликнул Вовка, и тут проявив свою способность, опошлить что угодно.

Я засмеялся, пихнул того по-дружески в плечо. Вовка подыграл, закачался, словно ватный, описал заплетающимися ногами замысловатую петлю на асфальте и, довольно щерясь, снова пошел рядом.

— Успею еще, куда она денется, мы ее каждый день там видим…, - отмахнулся я, но мысль засела в голову, я начал ее обдумывать.

— Они по неделям работают, смотри, сегодня пятница же, значит, еще два дня будет работать. А то просрешь свое счастье! — настырно все керосинил меня Вовка.

— Значит, через неделю познакомлюсь…, - продолжил я имитировать равнодушие.

— Как ее зовут то хоть, знаешь? — не унимался Вовка.

— Не знаю. Потом узнаю.

— Эээх, ты! Уведут губастенькую, смотри! — еще раз подначил меня друг.

— Она на меня смотрела…, не уведут…, - подыграл я, улыбнулся.

— Да у нее и задница ничо такая!

— Все-то ты разглядел!

— Ну, а чо!? Я люблю, когда у девушки все есть.

— Да кто ж не любит. Ну что, я у тебя останусь? — сменил я тему разговора.

— Блять, Рамзес, да оставайся! — пожал Вовка плечами, вытащил руки из карманов, развел их в стороны. — Мне какая разница, диван красный ждет тебя!

Мы вывернули из-за угла вправо, вдоль бордюра ряд из пяти машин. «Семерка» Эдика с горящими задними «дюзами» стояла в середине ряда. Мы с Вовкой сходу открыли двери машины и шумно ввалились в салон. Эдик сидел за рулем и ковырялся в «торпеде», поднял на нас меланхоличный взгляд и через секунду вернулся к своему занятию.

— Что, наплясались!? — улыбнулся он.

— Дааа!!! — зарычал с заднего сидения Вовка, запыхтел шумно, зерзал.

— Бля, мы нажрались! — признался я, устроившись спереди.

— Ну, это само собой…, - философски резюмировал Эдик, перестал копаться под рулем, уставился на меня немигающим взглядом, улыбнулся. — Едем?

Я кивнул, растянул лицо в глупой пьяной довольной улыбке.

— И музон, бля, давай погромче!!! — заорал сзади пьяный Вовка почти мне в ухо.

Эдик ткнул пальцами в кнопки магнитолы, крутанул ключ в замке зажигания, салон наполнили первые мелодичные мотивы песни, обороты двигателя с ревом подскочили, из колонок, как кувалдой, по ушам саданул ударный звук:

Getadelt wird wer Schmerzen kennt Vom Feuer das die Haut verbrennt Ich werf ein Licht In mein Gesicht Ein heisser Schrei Feuer frei!

Машина сорвалась с места и понеслась в звуковом аду по пустым улицам города.

Bang! Bang!

«Только бы не сблевать…», — подумал я и лишь крепче взялся за ручку над дверью. Мы понеслись быстро, резко входя в повороты. Эдик водил отменно, я не беспокоился за безопасность, я беспокоился за свой желудок — меня слегка мутило.

Вовка жил в полукриминальном рабочем районе, который был весь утыкан старыми облезлыми кирпичными четырех-, трех- и двухэтажными «хрущевками». Он снимал тесную угловую квартирку на последнем четвертом этаже одного из таких домов.

Эдик притормозил у остановки, приехали. Я был рад, что впереди суббота и можно за прошедшую неделю спокойно отсыпаться у Вовки хоть до обеда. Меня все еще мутило, я открыл дверь, сделал глоток свежего воздуха. С заднего сидения, кряхтя и матерясь, на улицу вылез Вовка. Мы расплатились с Эдиком, простились, тот укатил, оставив нас, наконец, в полнейшей ночной тиши. Мы зашагали вглубь спящих дворов, до Вовкиного дома было метров двести по прямой.

— Не дай бог, этот козел запер дверь, я его пристрелю тогда! — посыпались из Вовки угрозы, в руках зазвенели ключи от двери подъезда.

— Что за козел? — поинтересовался я. Во дворе стояла почти кромешная темень, ни одного рабочего уличного фонаря. Над металлической дверью подъезда отсутствовал козырек, в стене выше торчал полый штырь — все, что осталось от лампы освещения.

— Ааа… не, не запер дверь! — унял свою кровожадность Вовка и радостно провернул ключ в замке, потянул дверь на себя.

Мы зашли внутрь. На площадке первого этажа тускло горела лампочка, навстречу потянуло сыростью. В старых подъездах всегда воняет. В этих «хрущевках» все плохо — маленькие площадки на этажах, узкие лестничные пролеты, ступеньки разной высоты и ширины, разные наклоны лестничных пролетов и тесные квартиры.

— Вот тут живет этот козел! — Вовка показал пальцем на одну из дверей квартир первого этажа. — Дед, старый мудак! На ночь запирает дверь подъезда и снаружи ее не открыть ключом! Ключ, блять, не поворачивается!

— Блин, вот урод, — искренне возмутился я. Есть такая конструкция замков — изнутри стоит «барашек», если его повернуть на полчетверти оборота, то снаружи нельзя открыть ключом. Мы зашагали вверх по лестнице. Одышка появилась у обоих и почти сразу. У меня гулко заколотило сердце, отдавая в уши. Я тяжело задышал, держась за перила. Алкоголь в крови мешал идти ровно. Вовка шумно сопел позади. Оба громко топали.

— А из чего ты его пристрелишь? Ты ж пистолет то еще не купил! — поддел я друга.

— У меня ружье есть! — выдал гордо Вовка.

— Какое ружье!??? — обернулся я удивленно и даже остановился на секунду.

— Охотничье, какое ж еще!! — рявкнул Вовка. — Рамзес, блять, я ж охотник!! У меня и билет есть охотничий и все документы!

— Так ты ж охотишься там, у себя…, - продолжил я.

— А ружье у меня здесь! — спарировал радостно Вовка.

— В квартире что ли?

- Ды!

Наконец-то мы пришли. Спать хотелось неимоверно. Я быстро разделся до трусов, посетил туалет и облегченно поплелся на кухню — перед сном захотелось чаю. Взял сигарету, сел на деревянный старый скрипящий и разболтанный стул со спинкой, закурил. Следом в камуфлированных трусах вошел Вовка, озираясь на кухне, пьяно поскреб волосатое пузо, тоже закурил. Сидя друг напротив друга, стали ждать, когда закипит чайник.

— Сыр будешь? — засмеялся бесшумно Вовка.

— Ты заебал уже со своим сыром! — засмеялся и я.

— А что, сыра много! — продолжил Вовка, распахнул холодильник. Тот был забит сыром. Несколько больших круглых голов занимали его почти весь. Я снова засмеялся.

— Не, ну его надо жрать, пропадет же! — уже, будто даже извиняясь, добавил Вовка.

— А чего ты его приволок столько? Взял бы немного…

— Дык халява же! Как не взять!? — удивленно поскреб в затылке Вовка. — Все равно бы выбросили, со склада списывали, надо было брать. Да и сыр хороший, «Дор Блю», «Пармезан», это тебе не наше говно дешевое. Не, надо было брать.

Я продолжал посмеиваться. Электрочайник забурлил, щелкнул выключателем.

— Вот теперь и жуй один сыр целыми днями!

— Бля, Рамзес, и так жру его постоянно, уже не могу! Заебался! — засмеялся Вовка, разлил чай по кружкам, кинул в обе по пакетику чая, протянул одну мне. Стали пить чай, через глоток затягиваясь сигаретами.

— Ща допьем и спать…, - пробормотал я. — Не могу уже, глаза слипаются…

— Ну… блять, красный диван тебя ждет! Хы-хы-хы! — вновь засмеялся Вовка.

— Бля, никакого гостеприимства… Нет, чтоб самому лечь на этот диван, а мне, как гостю, отдать свой аэродром…, - засмеялся и я беззлобно. — Это ж клоповник, а не диван.

Я на нем сплю, как в казарме.

— Ну, другого нет. Чем богаты, тем и рады.

Докурив, допив чай, побрели спать. Я лег на старый диван, тот заскрипел подо мною. Почувствовав ребрами сквозь ткань кривую пружину, я начал было думать о ней, но услышав храп с Вовкиной кровати, тут же отрубился и сам.

— У тебя «Цитрамон» есть? — произнес я утром, не открывая глаз.

Вовка уже шарился на кухне, погромыхивая посудой.

Я разлепил глаза, огляделся кругом.

— Башка что ли болит!? — раздалось из кухни в ответ.

— Да, раскалывается жутко… Сколько времени?

— Половина одиннадцатого уже! — по-военному рявкнул Вовка. — Вставай, давай!

Солнце сквозь окна наполнило комнату светом и обволакивающим теплом. Я

встал, обласканный лучами палас приятно грел ступни. Выпив таблетку, я пошел в ванную умываться, оттуда на кухню, где, как обычно, чавкая, уже пил чай с бутербродами Вовка.

— Сыр? — спросил я сонно, пытаясь шутить.

Вовка кивнул утвердительно, буркнул неразборчиво, улыбнувшись набитым ртом.

— Мы его год жрать будем. Домой, что ли взять немного? — сказал я.

Вовка энергично одобрительно закивал, тут же полез в холодильник.

— Не, не, не! Я пошутил! — принялся отмахиваться я.

Вовка сразу погрустнел, перестал жевать, закатил целую головку сыра обратно.

Выходной день. За окном весна. Спешить некуда. Оба в одних трусах, мы сидели и пили чай. Головная боль заметно утихла, домой мне совсем не хотелось.

— Как там батя твой? — вдруг спросил Вовка. — Все ругается на тебя?

Как только я осмыслил вопрос друга, на меня накатило.

 

ГЛАВА 2

К концу 1998 года отец был уже год как военным пенсионером. Еще до выхода на пенсию в разговорах он всегда выказывал желание заняться после службы бизнесом. Всякий раз я горячо поддерживал отца, но поскольку был совершенно молод и зелен, кроме устных одобрений мне предложить ему было нечего. Я верил в отца всем сердцем, верил в его скорый успех, отец был человеком высоко эрудированным и умным. Меня самого коммерческая деятельность привлекала очень, было желание по окончании института окунуться в бескрайнее и неизведанное море бизнеса. А пока мне оставалось еще полтора года учебы в институте на вечернем отделении. Мне думалось, что за оставшееся время моей учебы, отец уже начнет свой бизнес, и тут как раз я, окончив институт, примусь помогать ему во всем. Но жизнь распорядилась иначе. Пока я доучивался второй семестр четвертого курса и подрабатывал в одной частной фирме, отец успел пройти путь от заместителя директора оптовой компании до «бомбилы» — человека, занимающегося частным извозом на своей машине. Я не придал такому факту никакого значения. В те годы ситуация в стране была сложной, все работали кто где мог. В промежутке отец успел два месяца поработать в столярке, строгал межэтажные лестницы для частных домов и коттеджей. Не обремененный совестью хозяин столярки выплачивал работникам с каждого выполненного заказа лишь половину, аванс, остальное утаивал, объясняя тем, что заказчик еще не расплатился до конца. Многие работники не выдерживали такого отношения к себе и уходили, так и не получив причитающихся денег. Хозяин набирал новых людей и повторял трюк заново. Отец продержался на той работе всего два месяца, получил два аванса и ушел. Так он стал частным извозчиком. Случайные заработки не спасали положения, выручала семью лишь военная пенсия отца. Я помню его состояние в тот нелегкий период — подавленность, растерянность, вина — все это читалось в глазах отца. Единственное, что его спасало — умение и желание трудиться. Отец был крепким орешком, от природы трудолюбивым и упорным, работа его не пугала. Но любой плюс в человеке — его же потенциальный минус, и наоборот. Минусом чрезмерного трудолюбия отца было то, что он всегда шел не самым экономным в плане усилий путем. Не зря ведь говорится: «Поручи работу ленивому, и тот найдет самое легкое решение». В сказанном большая доля истины, в чем я позже убедился не раз.

В августе 1998 года в стране случился известный кризис и превратил мои семьсот рублей зарплаты в копейки. По наивности лет я ждал от прижимистого директора фирмы хотя бы незначительного повышения зарплаты. Вскоре, осознав напрасность ожиданий, я стал отлынивать от работы. Директор все понял и к сентябрю 1998 года меня уволил.

Бывшему студенту без опыта и связей светят лишь вакансии, где много работы и мало денег, такая перспектива меня не радовала. Я принялся рыться в газетах и журналах, пытаясь найти что-то интересное для себя. Мною двигало ощущение, что если искать, то обязательно что-то отыщется. В начале сентября я наткнулся на объявление: «Представительство Н-ского пивоваренного завода приглашает торговых представителей». Я показал объявление отцу, он заинтересовался. На следующее утро мы уже беседовали с крупным и полным мужчиной лет тридцати пяти. Работа предлагалась простая — брать в представительстве пиво под реализацию по фиксированной цене, делать какую пожелаешь наценку, возить и продавать его по любым торговым точкам. Условие было только одно — материальная ответственность за товар и гарантия возврата денег. Под склад толстяк снял пристройку продуктового магазина и оттуда собственноручно отпускал торговым представителям пиво. Откликнулось на объявление человек пятнадцать, все, естественно, со своими грузовыми машинами. Большинство были на микроавтобусах, один — на «пирожке». На нашу «двойку» все косились недоуменно — возить пиво в ящиках в легковой машине, явно было отчаянным решением. За первое общее дело мы с отцом взялись с энтузиазмом. Полное отсутствие опыта я компенсировал непоколебимой верой в опыт и авторитет отца. В первый рейс мы смогли вместить в машину лишь десять ящиков пива. Уже во второй мы вместили на три больше. Ящики были жутко неудобные — железные тяжелые сваренные из прутьев и почти все сильно гнутые. Мы раскладывали задние сидения «двойки» и через пятую дверь загружали ее пивом. Железные ящики продержались в обороте недолго, их быстро заменили пластиковые. Их в машину влезало уже пятнадцать. Низкие пластмассовые ящики были удобнее высоких. Ящики — тара возвратная, т. е. обратно с точек приходилось сразу забирать равное количество пустых ящиков. Само собой случилось у нас и разделение труда — отец выписывал накладные тут же в машине, был водителем и грузчиком; я, будучи лишь грузчиком, дабы уравнять объем труда, всегда старался перетаскать ящиков больше отца. Работа, предложенная толстяком, оказалась не из легких — каждодневная и суетная — мы уставали, но азарт, новизна ощущений и интерес настолько переполняли меня, что усталости я не замечал; я жаждал самостоятельной деятельности. Нужен был опыт, я его нарабатывал. Через неделю из пятнадцати торговых представителей осталось четверо. С крупными клиентами — оптовыми базами — толстяк работал сам, представителям же он оставил всех прочих — базы мелкого опта и розничные магазины. Мы с отцом нашли несколько мало-мальски приличных точек и наладили поставку пива в них. Толстяк удивлялся, куда мы деваем пиво в таких количествах, но мы молчали. У остальных, видимо, вышло не так хорошо, и через месяц мы с отцом остались одни. Все это время я губкой впитывал окружающую информацию и быстро уловил особенности бизнеса толстяка. Надо признать, ход он придумал ловкий. Самым важным элементом его бизнеса была обычная пивная этикетка. Та самая, советская, желтым полумесяцем, «пиво Жигулевское». Никакая другая марка пива не продавалась в стране в столь крупных объемах.

По сути, толстяк жульничал — лепил на свое пиво известную этикетку и продавал. Законными правами на желтую этикетку обладал наш городской пивзавод, самый крупный во всем регионе. Когда деятельность толстяка стала заметной, на него «наехали». Тому пришлось начать лепить на свое пиво другую этикетку — и продажи сразу упали в разы. На календаре заканчивался октябрь. Толстяк загрустил и стал сворачивать бизнес, мы ушли от него. Двухмесячных заработков хватило лишь на текущую жизнь. Нужно было срочно что-то придумать, и меня осенила простая мысль: «Что, если повторить схему толстяка, но не подставляться с желтой этикеткой, а продавать «Жигулевское» пиво с оригинальной этикеткой другого завода?» Продажи, в таком случае, не обещали быть большими, но нам с отцом должно было хватить… для начала. Я воспрянул духом, мозг заработал в заданном направлении — требовался действующий пивзавод вблизи нашего города. Но не сильно успешный, а именно полудохлый. Я понимал, шансов «сесть» на приличное раскрученное производство у нас не было никаких, потому как не было денег. Я приступил к поиску, принялся снова лопатить газеты и журналы. Я доверял своей интуиции, и она меня не подвела. В начале ноября я нашел объявление: «Елецкий пивоваренный завод приглашает региональных дилеров». Я показал объявление отцу, сказал: «Звони!» На тот момент мне было всего лишь 21 год. Я быстро уяснил, что никто в бизнесе не будет воспринимать меня всерьез, и потому усиленно толкал на реализацию своих идей отца. Задумка сработала, коммерческий директор Елецкого пивзавода пригласил нас на переговоры. Мы подсчитали имеющиеся средства, прикинули расстояние — двести шестьдесят километров туда и обратно — денег на бензин хватало впритык. Октябрь и ноябрь выдались сырыми, зима подступила рано. Теплые дожди быстро перешли в противную холодную морось, а позже и в продувающую насквозь ледяную метель с твердыми и колючими снежинками-иголками. Северные ветры затянули небо депрессивным свинцом, дни слились в сером снежном однообразии. В один из таких дней мы и выехали в Елец. Всю дорогу дул сильный боковой ветер со снегом, от которого спасали лишь посадки деревьев вдоль трассы — «двойка» ныряла за них, и на время машину переставало тянуть влево. Но как только очередная посадка заканчивалась, сильный боковой ветер снова бил в машину, кружил снаружи вокруг стекол снежную пелену, и скорость машины сразу падала. Пивзавод нашли быстро. Предприятие оказалось именно тем, что мы искали — дышащее на ладан производство на грани технического износа и финансовой состоятельности. На верхнем этаже двухэтажного административного здания нас встретил коммерческий директор — мужчина чуть за сорок, с пивным животом, неразвитым дряблым телом, одутловатым лицом с отвисшими щеками и водянистыми глазами. Договорились мы быстро, прям в коридоре, так и не дойдя до кабинета. Разговаривал отец, я лишь иногда поддакивал и внутренне радовался сработавшей интуиции. Мы получили главное условие — товар на реализацию, в ответ обязались выполнять условие коммерческого директора — возвращать обратно в таком же количестве ящики с пустой пивной бутылкой в них. В счет оплаты за проданное пиво коммерческий директор пожелал получать от нас сахар по триста восемьдесят рублей за пятидесятикилограммовый мешок. Мы удивились цене, но согласились сразу, ведь в нашем городе мешок сахара стоил рублей на шестьдесят дешевле. Коммерческий директор предложил начать поставки тут же, буквально на следующей неделе. Но мы, будто уже опытные торговцы пивом, предложили подождать до начала сезона, до весны. Наш ответ произвел эффект — мужчина понял, что имеет дело со знающими людьми и согласился. Домой мы ехали счастливые — блеф сработал. Всю обратную дорогу избыток адреналина выливался в оживленные разговоры и громадные планы.

В январе мы занялись поиском склада. Денег у нас было лишь две тысяч рублей — военная пенсия отца за тот месяц. И все. Мы покатались по городу, порылись в газетах и оказались на территории бывшей овощной базы, находившейся в двадцати минутах езды от нашего дома. База была одной из самых новых в городе. Все оптовые базы, на каких я побывал, кишели торговой активностью, а эта на удивление пустовала. Выяснилось, что владельцы базы вот-вот приняли решение сдавать склады в аренду, мы оказались одними из первых клиентов. Административное двухэтажное здание стояло сразу справа от въездных ворот базы. Там мы встретились с директором, прошлись с ним по территории и выбрали первый склад в длинном здании слева. Склад был огромный, в четыреста метров, но мы договорились об аренде лишь четверти. Пока отец пространно беседовал с директором, я вышел на улицу и огляделся — база казалась спящей. Какой-то парень арендовал автомобильный бокс напротив и занимался ремонтом машин. Его ротвейлер носился тут же по территории, пытаясь израсходовать заложенную природой в его крупную фигуру энергию. Слева от въезда в одноэтажном здании ютились три компаньона, мытари на вроде нас с отцом. Один — невысокий лысеющий мужичок лет пятидесяти, в очках с невнятной быстрой речью, суетными движениями и бегающими водянистыми глазками. Второй — обычного телосложения с усами и смоляными волосами средних лет татарин со своей грузовой «газелью». Третий — отставной военный «мореман», высокий импозантный мужчина с зычным голосом и типичной раскачивающейся походкой. Промышляла троица мелкооптовой торговлей продуктами питания. В основе их ассортимент состоял из разновидностей майонеза, отчего я тут же прозвал их «майонезниками». Они, как и мы, были в начале своего коммерческого пути и начали общий бизнес лишь месяца три назад. Все это я узнал немного позже, а пока обводил взглядом пустовавшую базу, по территории которой гулял ветер, гоняя продрогших бродячих собак и мусор. Мы въехали третьими, отец отдал две тысячи в качестве аренды за февраль, и наша авантюра началась.

Десятого числа пришла первая партия, заводской старый «Г АЗ-66» привез в кунге восемьдесят ящиков пива. Товар мы азартно выгрузили тут же на улице на прикрытый снегом асфальт, а позже перенесли в склад. «Жигулевское» пиво было в то время непастеризованным, с коротким сроком годности всего в семь дней. Пастеризованное же пиво тогда могло храниться месяц-полтора. Это позже непастеризованное пиво почти пропало, а сроки хранения пастеризованного стали огромны и очень комфортны для торговли. Связавшись с таким товаром, мы взялись за очень рискованное дело, считайте сами: розничный покупатель, как правило, не покупал пиво, если срок его годности подходил к последнему, седьмому дню; свежую партию наливали на заводе с утра и привозили к обеду первого дня; нам для торговли оставалось всего пять дней. Шел 1999 год — пик расцвета универсальных оптовых баз. Мы заранее переговорили с основными крупными городскими базами, те согласились брать наше пиво на реализацию. Выходило, что нам с отцом нужно было развозить каждую партию пива в первый же день, самое позднее во второй. Тогда на следующий день оптовые базы выставляли товар на витрину, начинали им торговать и, по-хорошему, должны были продать все за два-три дня максимум. Идеально — до конца четвертого дня. При таком раскладе, розничным точкам оставались для торговли пятый и шестой дни. Если наше пиво не уходило до конца четвертого дня со склада оптовой базы, то почти наверняка после мы забирали его просроченным обратно. Возникал риск убытка. Мы обговорили с коммерческим директором этот момент заранее и оставили за собой право возврата на завод непроданной просроченной продукции в объеме не более десятой части от каждой партии. Оставалось одно — развозить партии пива вовремя. Трудиться пришлось интенсивно. В «ГАЗ-66» входило максимум сто двадцать ящиков, и уже с мая месяца он стал приезжать к нам полным. «Двойка» за раз вмещала пятнадцать пластмассовых ящиков, как не крути, выходило восемь рейсов. Оптовые базы продавали пиво в разных объемах: одни — пятнадцать ящиков в два дня, другие — десять, третьи — пять. Из-за этого реальное количество рейсов было больше. Обычно выходило так: в день привоза мы успевали сделать два-три рейса и все. Остальное нужно было обязательно развести за второй день. А это от пяти до восьми рейсов, как повезет с погодой и продажами. Когда на второй день приходилось восемь рейсов, то было тяжко, мы выматывались жутко. В то время машин на городских дорогах было уже порядком, но пробки еще не случались. Мы развозили быстро. Отец был отменным водителем, а я бойким грузчиком и экспедитором.

Уже к концу весны мы поставляли пиво во все более-менее значимые базы. Качество товара было так себе, приходилось брать рынок города низкой ценой. Местное «Жигулевское» в опте в среднем стоило 2 рубля 10 копеек, мы же выставляли свое на 20 копеек ниже. Если бы кто-нибудь решил просчитать наши с отцом заработки, то удивился бы результату — заработок от продажи пива был мизерный, его едва хватало на аренду склада и бензин. Нас спасал лишь сахар, которым мы расплачивались за пиво, мешками загружая его в «газон». Удивляясь, как между столь близкими городами получалась такая значительная разница в цене на сахар, я понимал — пока она есть, существует и наш бизнес.

Торговля сахаром в то время имела такой же дикий и хаотичный вид, как и вся прочая. Город был утыкан самодельными знаками и вывесками с надписью «сахар» и ценой. Вдоль дороги то и дело мелькали надписи «сахар 320», «сахар 310», «сахар 330». Сворачивай у понравившейся вывески к складу и покупай мешок. Все просто.

Первые два месяца мы покупали сахар на ближайшей к складу торговой точке. За раз мы брали мешков десять. В апреле на соседний склад въехали четвертые арендаторы, на наше везение оказавшиеся оптовыми торговцами сахаром. Соседей было двое — рослые и крепкие мужчины чуть за тридцать. Они сняли тесную комнатку рядом с «майонезника-ми» и уже на второй день завезли на склад десять тонн сахара. Торговля у соседей пошла сразу, они сколотили «домиком» из двух поддонов рекламный щит, прилепили к нему с обеих сторон бумажки с надписью «сахар» и ниже ценой и поставили конструкцию снаружи въезда базы. Вначале редко, а после все чаще к ним стали заезжать легковые машины за одним-двумя мешками сахара. Объявились и мелкооптовые покупатели на «газелях», те брали тонну или половину. Я сразу прозвал новых соседей «сахарниками», а они нас не сговариваясь «пивняками».

«Сахарник» Юра был крупным деятельным малым с короткой стрижкой темных волос и наглыми выпученными глазами. Он был широк в плечах, мясист и с заметным животом. Ходил Юра, слегка расставив руки в стороны, сменяя вальяжность движений на энергичность и напор. Матерился он много и смачно, подъезжал на своем серебристом «Мерседесе» к складу быстро, тормозил резко. Так же эффектно отъезжал прочь. Из машины он выходил энергично, но с важной ленцой в движениях, руку для приветствия подавал нехотя и как бы промежду прочим, подчеркивая и этим свою значимость. Даже деньги Юра считал эффектно — доставал из портфеля перетянутую резинкой пачку купюр, переламывал ее пополам толстыми пальцами одной руки, и ловко двигая большим пальцем этой же руки, сдвигал купюру чуть в сторону, пальцами другой руки подхватывал ее за уголок и откидывал назад на себя. Подсчет велся быстро, в руках Юры купюры шелестели как в машинке для счета денег. Позже я узнал, что он успел уже четыре раза отсидеть. Юра был главным, а компаньон, в котором чувствовалось хорошее воспитание, его полной противоположностью. Рано облысев, тот стригся коротко под машинку, вдобавок, имея крепкое, явно накачанное телосложение, относился к категории мужчин, которая неотразимо влекла женщин — высокий сильный добряк-скромняга с интеллектом во взгляде. Никакой показухи, никаких понтов — компаньон Юры всегда был приветлив, здоровался охотно, матерился редко, общался негромко и хорошо развитой речью. Ездил он на сильно подержанной, но аккуратной «БМВ». Я удивился, узнав, что по образованию тот хирург. Как такие разные люди могли сойтись вместе? Интересно.

Помимо сахара, мы с отцом зарабатывали еще одним способом. Коммерческий директор завода сказал нам сразу, что в зачет проданного заберет у нас любое количество пустой пивной бутылки. Существовал нюанс — пивная бутылка была двух типов: светлая и темная. Первая — бутылка из светлого стекла, вторая — из темного стекла, коричневого или зеленого. Завод в Ельце испытывал дефицит и закупал бутылку любого цвета по единой цене. В нашем же городе светлая бутылка стоила заметно дешевле. Решение в мою голову пришло само собой — отгружать обратно в Елец лишь светлую бутылку и зарабатывать на разнице цен. Светлая стоила тридцать, а темная шестьдесят копеек. Двукратная разница обещала доход с возврата бутылки, сопоставимый с продажей пива. Мои мозги тут же включились, я понял, что мы должны весь долг за пиво закрывать сахаром и возвратной бутылкой. Так и поступили, вместо денег у некоторых клиентов стали забирать светлую бутылку, от которой все старались избавиться любыми способами. Наша рентабельность достигла пика, если крупные пивные оптовики имели стандартную маржу в десять-двад-цать процентов, то мы выжимали из своего крохотного оборота все семьдесят процентов.

В какой-то момент, нам перестало хватать объемов светлой бутылки. В одной из фирм я выпытал нужную информацию — адрес самой крупной в городе организации по обороту стеклянной тары. В самый разгар лета мы нагрянули на ее склад. Размах увиденного меня поразил — огромный длинный ангар был заполнен ящиками с бутылками. Перед ангаром на погрузке стояла фура — седельный металлический полуприцеп, рефрижератор. Я заглянул внутрь полуприцепа и впервые увидел, как укладываются бутылки «в лежку» — поперечными рядами, чередуясь через ряд направлением горлышка. Бутылки лежали очень плотно, ряды поднимались от пола метра на два и тянулись уступами, один за другим. Я так увлекся, что несколько минут простоял подле фуры, наблюдая за работой укладчиков и задавая вопросы. Оказалось, что нижние бутылки не давятся верхними, все они единой массой лежат плотно даже во время движения. Организация продавала светлую бутылку на десять копеек дешевле всех, мы еще увеличили свою рентабельность. Но едва наш пивной бизнес достиг точки максимальной эффективности, как стал медленно рушиться, не успев толком начаться.

Летом 1999 года в конце июня я защитил диплом и получил высшее образование. День был ослепительно солнечным и теплым. Родители ждали меня в фойе первого этажа учебного корпуса. Защита прошла быстро, я получил в зачетку свою последнюю «пятерку» и вышел из аудитории. Отец пожал мне руку, мать обняла и поцеловала, и мы поехали домой. Меня еще долго не покидало ощущение, что красный диплом — самый важный документ в моей жизни, который очень скоро изменит ее к лучшему до неузнаваемости. В тот день я радовался как ребенок, поминутно раскрывая его и рассматривая каждую буковку и циферку. По приезду домой, я бережно положил диплом в стол, не предполагая, что за следующие тринадцать лет извлеку его оттуда лишь дважды.

За полгода работы я узнал всех основных игроков пивного бизнеса. В нем еще присутствовал хаос, но уже обозначились компании лидеры. С окончанием лета у нас, как и у всех, началось падение продаж — доходы стали уменьшаться, над нами нависла перспектива проедания летних заработков. И тут подвернулся один знакомый отца, он заведовал восемью киосками на перронах железнодорожного вокзала. Киоски казались обычными, но я быстро узнал, насколько они были высокодоходными. Пассажиры с проходящих поездов выбегали из вагонов на коротких остановках и покупали в тех киосках все подряд, не сильно обращая внимание на цены. Особенно хорошо шло пиво. Мы стали поставлять в них свое, частично компенсировав падение сбыта в остальных местах. Более известное пиво продавалось в привокзальных киосках в разы лучше нашего. И когда оно было в наличии, наше уходило туго. Нам подфартило, у знакомого отца не было своей машины, он заказывал пиво в оптовой фирме, та подвозила ему товар, но очень нерегулярно — знакомый плохо расплачивался за него и частенько оставался без популярного пива на день-два. Перебои с ходовым товаром сказывались на прибыли киосков. Знакомый отца попросил нас закупать для него пиво у его же оптового поставщика и согласился даже закупить товар чуть дороже, лишь бы не было перебоев с подвозом и лишь бы мы могли ждать несколько дней с оплатой. Выбирать было не из чего, мы согласились. Знакомый отца сказал нам адрес поставщика — так мы вышли на самого крупного в регионе оптовика пива. Моя врожденная любознательность вновь заработала, и я быстро уяснил всю схему работы оптового склада. В голове сразу зашевелились мысли, я понимал, мы должны сделать нечто подобное, пусть и в меньших масштабах. Все уперлось в финансы. Для качественного изменения бизнеса без них уже было не обойтись. Нам нужен был хороший товар от крупного производителя пива. Но такой товар отпускался только за деньги, коих по-прежнему не было. Оставалось два варианта: реалистический и фантастический. Реалистический — начать подбирать под себя такие же полудохлые заводы как Елецкий с условием получения товара на реализацию. Фантастический — как-то завести знакомство с директором или владельцем крупного завода и выторговать для себя льготные условия.

Первым едва не случился именно фантастический вариант.

В один из августовских солнечных дней, мы с Юрой стояли вдвоем перед складами и непринужденно общались. Разговор крутился в основном вокруг сахара и пива. К тому времени мы сблизились в общении с «сахарниками», Юра чуть убавил свои понты и здоровался уже вполне приветливо и дружелюбно. Но разница в уровне наших коммерций все же формировала стиль его поведения. Юра понимал, что мы зарабатываем копейки. Мы видели, что «сахарники» имеют в разы больше. У соседей работали два грузчика, мы с отцом все делали сами. Юра вел себя как добродушный барин, у которого все схвачено и иногда есть время почесать язык с менее удачливыми соседями. Мы с отцом такое поведение замечали, но не тяготились им.

Я сказал Юре, что нам для развития нужно известное продаваемое пиво. Тот поинтересовался объемами продаж, и когда я ему коротко, но подробно рассказал механизм пивного бизнеса, удивился. Объемы продаж пива были большими и из года в год лишь росли. При этом потребление водки в стране не уменьшалось. Народ пил по-черному. Одной из самых популярных пивных марок в то время была «Балтика № 9» — пиво крепленое спиртом до 7,8 градусов алкоголя. Одна бутылка этого «ёрша» сильно туманила мозги, а вторая вырубала их напрочь.

— А че, какое пиво лучше всего продается? — спросил Юра, разглядывая небо через солнцезащитные очки. Было очень тепло, мы оба стояли в шортах. Отец куда-то отошел.

С одной стороны ворот склада стоял «мерс» Юры, с другой наша «двойка», набитая пустыми ящиками. Я оглянулся в общий складской коридор — двери склада «сахарников» были открыты, оба грузчика спали на мешках сахара; двери нашего склада были тоже приоткрыты, предстояла выгрузка пустых ящиков и загрузка очередной партии пива.

— Из дешевого пива почти все объемы забирает местное «Жигулевское», остальное так… мелочевка… — сказал я. — А из других марок лучше всего продается «Балтика».

— Че, серьезно что ли? — Юра прекратил пялиться в небо, посмотрел на меня.

— Да, половину объемов точно забирает, продается просто в огромных количествах. Единственное пиво, которое все оптовики покупают в деньги. Никакой реализации, никакой отсрочки платежа, сразу в деньги! — кивнул я, присел на корточки, на базе было тихо, только ротвейлер из бокса напротив радостно обнюхивал автомобильную покрышку метрах в двадцати от нас.

Юра удивился, задумался, заинтересовался. Я стал рассказывать разные занимательные особенности пивного бизнеса. Юра слушал, вновь удивлялся, улыбался и чесал снизу, торчащий из-под футболки живот. Ротвейлер продолжал кружить вокруг покрышки, хватал ее пастью и пытался поднять. Каждый раз покрышка выскальзывала из пасти пса и падала обратно в пыль. Ротвейлер утробно рычал и начинал все заново. Юра стоял, наклонив голову вниз, что-то чертил носком обуви в пыли на асфальте и монотонно тыкал антенной телефона себя в бедро, о чем-то думал.

— А я знаю хозяина «Балтики», мы с ним знакомы, — выдал неожиданно Юра. — Он мне как-то предлагал ей заняться, а я говорю, зачем оно мне, куда я его девать то буду? Если б спирт предложили продать, это другое дело, а в пиве я ничего не соображаю…

Ротвейлеру, наконец, удалось зацепить верхними клыками покрышку изнутри. Он дернул головой вверх, и покрышка точно закинулась ему на голову. Пес радостно рванул в дальний конец базы. Мелкая шавка, откуда-то выскочив, визжа, помчала за ним.

— Юр, да ты чё? Серьезно, что ли!? — обомлел я.

— А чё? — подобрался сразу тот и уставился на меня.

— Да люди тут в драку за нее, а ты отказался! Это ж золотое дно! Только успевай привозить! Отрывают с руками за деньги! С «Балтикой» летом частенько перебои!

— Да я то, откуда знаю, как она продается!? Ты вот пока мне не сказал, я и не знал!

У меня внутри начался коммерческий зуд. Он всегда случается, когда я вижу возможность. Я задумался и с минуту чертил первым попавшимся в руку камешком неосознанную бессмыслицу на асфальте. Ротвейлер, уставший, но довольный, с покрышкой на шее медленно трусил обратно. Шавка семенила следом.

— А ты можешь узнать заново все у них там, на заводе? — произнес я.

— Могу, какие проблемы. Они и в прошлый раз говорили, давай мы тебе вагон отправим, а ты продавай! — понесло слегка Юру, он заметно загорелся идеей. Юра обладал одним очень сильным качеством, которое компенсировало многие его недостатки — мощной животной энергией, эдакой бычьей упертостью. Многие «умные» не могут достичь успехов в бизнесе именно по отсутствию такой энергетики. Настойчивость решает многое, если не все.

— Хорошо, ты узнай тогда все условия, какие они нам могут дать наилучшие. Реализация, понятно, там невозможна, но нужна максимальная отсрочка и чтоб товар давали без денег. Если это прокатит, то считай все в шоколаде. Мы могли бы объединиться и хорошо заработать! — старался я говорить как можно спокойнее и медленнее, ощущая в груди гулкие удары предчувствия. Загораясь идеей, я всегда начинал тараторить, что плохо.

Я знал это, понимал, что всегда надо сохранять хладнокровие. В делах суетливость лишь помеха. Но в то время у меня еще не получалось.

Юра пообещал все узнать. Я встал, только тут заметив, как сильно затекли ноги.

Мы распрощались. Юра энергично сжал мою руку, завалился в «мерс», резко на нем развернулся и с пробуксовкой погнал к выезду, подняв столб пыли. Я подошел к «двойке» и через заднюю дверь принялся вынимать пустые ящики. Подошел отец. Я пересказал ему разговор с Юрой. Отец тут же оживился, закурил. Остаток дня мы проработали в бурных обсуждениях замаячивших перспектив.

Через пару дней серебристый «мерс» подлетел к складам, из него энергично вылез цветущий Юра. На дворе стояли самые первые теплые дни сентября. Юра сходу огорошил меня и отца новостью — он уже договорился с кем-то из руководства «Балтики» о встрече через пару недель, тот человек находился по рабочим делам на Кавказе и на обратном пути в Питер планировал заехать к нам.

Но фантастическому варианту не суждено было сбыться. В тот год в первой половине сентября произошли трагические взрывы домов в России. Последний взрыв случился в Волгодонске 16 сентября 1999 года. После него всю трассу «М4» южнее нашего города перекрыли и стали досматривать все автомобили, ехавшие на север. Нужный нам человек потерял в этих событиях время, не смог автомобилем добраться до нашего города и вылетел самолетом сразу в Питер. Встреча не состоялась. Я, помнится, жутко расстроился.

Юра тоже сразу потух и вновь стал здороваться нехотя. Некоторое время я и отец пребывали в унылом состоянии, но ежедневная работа быстро привела нас в чувство. Я задумался о реалистическом варианте.

Полупустая база постепенно оживала, арендаторы въезжали один за другим, занимая склады. В глубине базы обосновался оптовый торговец фруктами. Следующий за нашим, огромный склад в шестьсот метров заняла оптовая фирма с бытовой химией. Мы продолжали трудиться, но меня не покидало ощущение подвешенности в неопределенности нашего шаткого бизнеса. Все держалось на разнице цен на сахар и пивную бутылку. Сахар радовал — цена на него медленно, но неуклонно ползла вниз, иногда замирала, поднималась рублей на десять-двадцать, но после снова шла вниз. Мы же отгружали сахар на завод по единой цене в триста восемьдесят рублей за мешок. Чем ниже становилась цена на сахар в нашем городе, тем больше мы зарабатывали. Так мы просуществовали до середины осени. И тут объявился конкурент. В один из дней я привычно зашел в торговый зал оптовой базы и увидел на витрине незнакомую бутылку «Жигулевского» пива. Наше всегда было самым дешевым, а тут новое и на пять копеек дешевле Елецкого. Я вгляделся в этикетку, произведено на консервном заводе в селе Липецкой области. «На консервном заводе варят пиво?» И тут я заволновался всерьез, увидев срок годности нового пива — месяц! На этикетке под названием значилось «пастеризованное». «Откуда в такой дыре оборудование для пастеризации пива?» Ситуация, показавшаяся сначала щекотливой, через два дня выявила настоящую угрозу. Сельское «Жигулевское», появившись лишь на трех самых крупных городских оптовых базах, тут же свело наши продажи там почти к нулю. Пока мы пребывали с отцом в задумчивости и вывозили с оптовых баз свой просроченный товар, сельское пиво, испортив нам неделю торговли, продалось и исчезло. Все вернулось в прежнее русло… и через месяц вновь повторилось. Уже на пяти базах появились буквально горы сельского пива. Я ходил по складам, подсчитывал количество привезенных ящиков — пятьдесят, восемьдесят — куда столько, если мы за раз привозили по десять-пятнадцать от силы? Как я не крутил в голове всевозможные варианты, выходило одно — поставщик сельского пива был или недалекого ума или новичок в пивном деле. С хаотичными поставками дешевого пива надо было что-то делать.

Как там у классиков: «Если не можешь чему-то противиться, возглавь!?»

Мысль правильная.

Я срисовал телефон консервного завода с этикетки бутылки и сунул его отцу. Не с первого раза, но тому удалось дозвониться до директора. Управляла заводом женщина. Отец предложил сотрудничество, та предложила нам приехать. В ближайший свободный от работы день мы поехали в Липецкую область. Первым же зданием села, вынырнувшим справа из-за густых придорожных деревьев, оказалась проходная завода. Припарковавшись и с фразой «Нам к директору, она знает» мы прошли проходную и оказались в бухгалтерии. В большой просторной комнате за старыми столами, расположенными буквой «П» вдоль стен, сидело с десяток толстых теток неопределенного возраста. Одинаковые оплывшие фигуры, похожие невзрачные платья — различить возраст теток можно было только по лицам, молодым и не очень. В комнате стоял невообразимый гомон, как в курятнике. Он прекратился, едва мы вошли. Все разом замерли и уставились на нас. За две секунды немой паузы я успел осмотреться, мы с отцом словно попали лет на десять в прошлое: на столах ни одного компьютера, лишь толстенные бухгалтерские книги покрывали их сплошь в два-три слоя; у каждой тетки имелись счеты и у одной единственный на всех калькулятор. Сзади заскрипела дверь, я оглянулся, вошла директриса — высокая, плотного телосложения, но не толстая женщина лет сорока пяти с копной взлохмаченных вьющихся крашенных в пепельный цвет волос и блуждающим усталым взглядом. Мы поздоровались и сказали, что приехали к ней. Вся комната разом закудахтала, тетки наперебой стали повторять директрисе, что мы к ней. Та, высоким голосом едва не переходя на нервный крик, начала раздавать указания теткам, тут же задавая им вопросы, сама же отвечая, снова задавая вопросы и раздавая указания. Мы с минуту стояли посреди управленческого хаоса и ждали своей участи. Директриса остановила свой взгляд на нас, замолкла. В бухгалтерском курятнике снова наступила гробовая тишина. Директриса махнула нам рукой и вышла из комнаты в скрипящий полами коридор. Мы пошли следом и оказались в ее скромном кабинете — стол со стулом, телефон и пара стульев у стенки. Все.

Переговоры прошли быстро. Услышав наше желание продавать ее пиво в крупном городе, директриса ошалела от радости и повела нас с экскурсией в пивоваренный цех. Пока мы шли по территории завода, директриса без остановки жаловалась о нелегкой судьбе предприятия — консервировать нечего, все совхозы и колхозы развалены, завод потихоньку рушится варит лишь пиво, зарплаты у работников завода мизерные и выплачиваются с задержкой в несколько месяцев, другой работы в селе нет, вот и маются на заводе все за копейки. Мы зашли в цех, там готовили к пастеризации очередную партию пива. Г отовое пиво разливали по бутылкам и складывали навалом в огромную кастрюлю, метра полтора в диаметре и такой же глубины. После кастрюлю цепляли крюками цепной тали и перемещали на электроплиту. Там кастрюлю заливали водой и в прямом смысле варили пиво при высокой температуре. Затем воду сливали, бутылки остывали, их вынимали и вручную клеили этикетки. Примитивное производство с большой долей ручного труда.

К концу визита мы выяснили, что нашим конкурентом был какой-то армянин. Он поставлял на консервный завод тракторные шины, а пиво забирал бартером. Я огорчился, узнав про бартерную схему конкурента, выходило, что он всегда мог продать пиво даже ниже закупочной цены, лишь бы от него избавиться. Нам же в бартере директриса отказала, заявив, что заводу уже ничего не нужно. Предложение возврата пивной бутылки тоже не прошло, завод закупал только темную и довольно дешево. Финт с сахаром также не выгорел. Собственного транспорта у завода не было, оставался лишь вариант с наемным. Но мы все равно выторговали сносные условия, договорились, что будем брать пиво на реализацию по партиям и обещались уже на следующей неделе приехать за первой. В обратный путь нас провожали, чуть ли не всем заводом.

Через неделю мы наняли машину и поехали за первой партией сельского пива. Вернувшись, развезли пиво по незанятым армянином базам, и я принялся отслеживать остатки его пива в городе. Быстро выяснилось, что через две недели кончается срок годности партии конкурента, и за это время весь товар точно не продастся. Так и вышло, как только срок годности его пива закончился, мы завезли свежее из своей партии. Пиво конкурента сняли с продаж, оно пылилось горами ящиков на складах баз еще недели две, пока тот не вывез его и пропал сам, получив убыток.

Зиму мы проработали относительно стабильно. Цена на сахар медленно и уверенно снижалась и к середине весны установила абсолютный рекорд — двести шестьдесят рублей за мешок. Теперь с каждого мешка сахара, отправляемого на Елецкий пивзавод, мы имели сто двадцать рублей. Огромная наценка, о которой мы молчали, зная, что «сахарники», выдерживая сильную конкуренцию, имели с каждого мешка лишь двадцатку. Дела у них шли хорошо, объемы постоянно росли, и весной грузчиков стало четверо. Минимальные продажи пива зимой мы пережили именно благодаря максимальному заработку на сахаре. Директриса консервного завода нас клятвенно заверила, что тот бартер на шины был разовым случаем и больше не повторится. Но армянин объявился в мае. Он снова получил пиво в обмен на тракторные колеса и, как в прошлый раз, завалил половину баз нашего города сельским «Жигулевским». Цена, естественно, оказалась ниже нашей. Отец позвонил директрисе и долго возмущался в трубку, та в ответ вертелась, как могла, сказала, что ей нужны были эти колеса, и другого выхода у нее не было. Отец пенял ей на порядочность и силу данного слова, на что директриса еще истеричнее кричала в трубку. Слушать ее в здравом уме было невозможно. Пришлось решать проблему самим. Мы разыскали армянина, тот приехал к нам на базу на грязнющей красной «девяносто девятой» с оторванным левым зеркалом. Мы предложили самое простое решение — он передает свою партию пива нам, мы ее реализуем и после рассчитываемся. Выходило выгодно всем, конкурент гарантированно получал свои деньги, а мы возвращали себе контроль цены. Демпинг всегда сильно вредит торговле. К моему удивлению армянин не согласился, а попытался «выкрутить нам руки» — заломил цену и предложил купить все его пиво разом. Мы отказались, нам проще было выждать две недели, когда у пива конкурента выйдет срок годности и вопрос решится сам собой. Так мы и поступили. Через две недели половина товара у армянина просрочилась. Я еще долго наблюдал на складах баз горы пыльных ящиков с белым двухсантиметровым слоем осадка из белых хлопьев на дне бутылок.

На одной из баз вышел забавный случай. Мы привезли очередную партию свежего сельского «Жигулевского» и сильно удивились, увидев на витрине базы бутылку пива со знакомой этикеткой и низкой ценой. Сомнений не могло быть, конкурент добрался и до этой базы, ранее в которую товар не возил. Я смотрел на цену и лихорадочно соображал, что же делать дальше. Цена на бутылке стояла убийственно низкая — на тридцать процентов ниже нашей. Что делать!? Я вышел из здания на улицу, сел к отцу в «двойку» и нервно закурил. Решение пришло почти сразу.

— Знаешь, что надо сделать!? — выпустил я в открытое окно машины дым затяжки.

— Что? — с кислым выражением лица произнес отец, держа в левой руке сигарету, а правой принявшись машинально тереть набалдашник ручки передач.

— Надо скупить здесь все его пиво и тут же выставить по нашей цене! — выпалил я, ощущая внутреннюю радость от ловкости мысли. — Тридцать процентов разница! Почему бы ее не забрать себе!? База так и так заработает свои десять процентов, им-то какая разница! Более того, база заработает на одной партии товара дважды!

Я смотрел на отца. Его лицо медленно менялось от осознания моих слов.

— Нам даже возить ничего никуда не придется! — продолжил азартно я. — Просто принесем деньги в кассу, купим пиво и тут же его оформим на реализацию уже по своей цене, они только ценник поменяют и все! И все в шоколаде — армянин получает деньги, база свои десять процентов, мы избавляемся от демпинга конкурента, не сходя с места, зарабатываем по реализации тридцать процентов, и база получает еще десять процентов! Как тебе мысль!?

Судя по выражению лица, мысль отцу нравилась, но он пребывал в нерешительности. Я вышел из машины и направился к директору базы, стоявшему тут же на улице невдалеке. Тот выслушал меня внимательно, недоуменно вытянулся в лице и после мучительного поиска подвоха в моих словах, не найдя его, произнес: «Не, так нельзя…»

— Почему нельзя? — удивился я весело.

— Ерунда какая-то получается. Купил и тут же продаешь. Так нельзя.

— Да почему нельзя-то!? Вы с продажи свои десять процентов получите?

— Ну, да…

— А потом еще раз получите! Два раза заработаете на одном и том же товаре! И никаких правил мы не нарушим и никого не обманем… Ваш поставщик получит деньги за проданный товар. Предложение то нормальное… Все в прибыли остаются, а ваша база так вообще в двойной!

Директор выкатил глаза и начал нервно водить ладонью по затылку. Думалось ему трудно. Я терпеливо ждал. Тот шумно выдохнул.

— Не, давай не будем так делать! Пусть он продаст свое пиво, а потом, если у него не будет больше, привози свое. Договорились?

Я расстроился, недоуменно пожал плечами и развел руками.

— Хорошо, пусть продает… Куда ж деваться… — согласился я, вернулся в «двойку», несколько секунд помолчал, выдавил из себя. — Не согласился.

— Куда едем? — произнес отец, берясь за ключ в замке зажигания.

Я обернулся, позади стояли пятнадцать ящиков пива, десять из которых предназначались следующей базе.

— Поехали, выгрузим вторую точку… — сказал я. — Заодно поговорим, может и эти пять ящиков там возьмут…

Дальше события развивались стремительно, мое уныние не продержалось и получаса — на следующей базе приняли все пятнадцать ящиков и запросили еще. Тут же у меня родилось решение — мы вернулись на предыдущую базу, скупили все пиво армянина, я поймал на дороге случайную «газель», договорился с водителем, тот подогнал машину к складу базы. Грузчики, под ошалелым взглядом директора, принялись грузить пиво в кузов. Через час я приехал на «газели» снова на вторую базу, отец на «двойке» вкатился следом и сразу принялся выписывать накладную. Полчаса и товар выгрузили. Остаток дня мы проработали в прекрасном настроении. Естественно, следующим утром мы затарили освободившуюся базу своим пивом.

Тем ловким ходом мы даже выручили конкурента, он получил за товар деньги. Остальное его пиво снова почти все прокисло на складах баз. Армянин исчез совсем.

Летом 2000 года случилось два заметных события.

Первое, из трех «майонезников» остался лишь один — тот самый мелкий суетливый мужичок с бегающими глазками. Он ловко интригами избавился по одному от обоих компаньонов и остался полновластным хозяином склада на пару со своей женой, бухгалтером. К тому времени их бизнес заметно вырос, плешивый жулик радостно зыркал сквозь очки своими вороватыми глазками и семенил между складом и офисом проворнее обычного.

Второе, случилась сильная передряга с сахаром. Самая низкая цена на него — двести шестьдесят рублей за мешок — продержалась с месяц и к началу лета плавно вернулась к цифре двести восемьдесят и… продолжила свой рост. Поначалу народ реагировал на повышение цены вяло. Едва цифры на вывесках перевалили за триста двадцать, увеличился и спрос, к «сахарникам» повалил покупатель. После каждого обновления цифр на рекламных щитах я мрачнел — наша прибыль на сахаре таяла. Теперь, в лето, нас уже выручало само пиво, продававшееся в три раза большими объемами, нежели зимой. Июль, сахар — триста сорок, триста шестьдесят. По городу прошелся легкий шелест паники, к «сахарникам» началось покупательское паломничество — жара, у склада ежедневная очередь из двух-трех машин, одна отъезжала, как следующая уже подкатывала в конец очереди. В спокойное время на легковых машинах приезжали максимум за тремя мешками, теперь же сахар заталкивали в них не по весу, а по объему — набивали полную машину, три мешка в багажник и три на заднее сидение в салон. Легковушки проседали задом почти до асфальта и уезжали прочь, едва не скребя по нему глушителями. Бросалось в глаза большое количество пенсионеров в очереди, через день-два они объявлялись снова, явно запасаясь впрок. Некоторых я стал узнавать в лицо. В «газели», при грузоподъемности в полторы тонны, покупатели грузили по две-две с половиной. Сахар торопливо скупался по всему городу. «Сахарники» радостно потирали руки и целыми днями носились между складом, офисом и сахарными заводами. Август, апогей — триста восемьдесят рублей за мешок. Народ как сошел с ума. Фуры с товаром стали приходить к «сахарникам» ежедневно, а иногда и дважды за день. Грузчики трудились не разгибаясь, вручную переваливая весь объем, сначала выгружая фуры на поддоны, закатывая их телегой в склад, после выкатывая обратно и загружая мешки с поддонов в машины покупателей, в день на четверых выходило более сорока тонн. Продажи все росли, последнюю неделю августа «сахарники» закупали и продавали стабильно по две фуры в день. Грузчики выбились из сил, поддоны с мешками уже не закатывались в склад, а стояли на улице, перегородив половину центрального проезда базы. В редкие минуты отдыха черные от пыли грузчики или лежали измождено на мешках сахара или бегали к нам по одному за пивом. Купивший бутылку, тут же ее торопливо открывал, запрокидывал голову и вытягивал содержимое в себя большими жадными глотками. «Адский труд», — подумал я, глядя, как очередная бутылка пива исчезает в желудке грузчика, высокого брюнета с пустым взглядом глубоко посаженных глаз.

— Да уж, работенка у вас! — произнес я сочувственно.

Грузчик, выдув поллитра залпом, тут же купил еще несколько бутылок.

— А ты что думаешь, мы всегда раньше только грузчиками работали? — вдруг произнес тот, уже медленнее опустошив наполовину вторую бутылку и цепко уставившись на меня. Я удивился вопросу, соображая, что же я думаю.

— Мы раньше тоже бизнесом занимались… — продолжил грузчик, подразумевая под «мы» кого-то из остальных троих, лежащих на мешках, и указывая в их направлении зажатой в руке бутылкой.

Я не знал, какую фразу вставить в неожиданно начавшийся диалог, но парень продолжил: «Все у нас было! И бизнес был, мы вместе с Костяном начинали…»

Грузчик снова махнул в направлении товарищей.

— Ааа… ну, нормально… — выдавил из себя я неопределенное, кивнул.

— И деньги у нас сразу появились… — уже не с бахвальством, а больше с грустью добавил грузчик. — А как деньги пошли, так там сразу началось — бани, сауны, бабы…

Я молчал, мне все было ясно. Даже если парень привирал, история звучала правдиво для многих подобных случаев.

— Нам надо было раскручиваться, деньги оставлять в деле, а мы… — грузчик досадливо махнул бутылкой, отхлебнул из нее и пошел на улицу к остальным.

«Все у нас было!» — эхом отозвалась в моем мозгу фраза, пробрала холодом осознания до костей. Я вздрогнул от ее простоты и неотвратимости и решил для себя, что приложу все усилия, чтобы не оказаться в подобной ситуации.

Сахарный психоз продолжался. Если раньше «сахарники» работали до шести, то стали задерживаться и до восьми и даже девяти вечера. Народ тянулся к ним до сумерек. Для нас же с отцом наступили грустные времена, прибыль на сахарном бартере упала в ноль. Мы поторговались с коммерческим директором Елецкого пивзавода, и тот согласился на цену в четыреста двадцать рублей за мешок, но ни копейкой больше. Наступил предел. Мы отгрузили лишь одну партию по новой цене, как та рухнула в нашем городе до двухсот шестидесяти рублей за мешок — еще вчера на кривых поддонах висели бумажки с цифрами «380», а на следующее утро — «260». Покупателей как ветром сдуло. В городе наступила мертвая «сахарная» пауза. Юра с напарником погрустнели. Я их хорошо понимал. Как говорится, аппетит приходит во время еды. Но жаловаться соседям было грех, сахара на складе по высокой цене осталось всего пару тонн, а денег за время ажиотажа они заработали кучу. Рядовые же покупатели в очередной раз попали в обычную экономическую ловушку — поддавшись панике и стадному инстинкту, бездумно нахватались товара про запас по пиковой цене, растратив свои сбережения. Лишь единичные машины изредка подъезжали за сахаром, один из грузчиков лениво выносил мешок и клал в багажник авто покупателя. Остальные грузчики сидели на улице в одних шортах на пустых пивных ящиках, загорали и грызли семечки. Горячий ветер носил по базе целлофановые пакеты, за которыми иногда лениво трусил ротвейлер. Только мы с отцом продолжали ежедневно развозить пиво. Впереди оставался всего месяц больших продаж, сентябрь, мы старались успеть заработать.

С погодой везло, но не повезло с бартером — в начале сентября позвонил коммерческий директор Елецкого пивзавода и сказал, что с октября месяца брать сахар у нас не будет, только деньги. Новость прозвучала, как гром среди ясного неба. Смысл в торговле Елецким пивом пропал в принципе. За вычетом всех расходов и аренды склада, прибыли с продажи самого пива нам хватило бы только на поддержание штанов. Топтаться в бизнесе на месте мне не хотелось, нам нужно было развитие. Хлипкие надежды на сельское пиво растаяли следом в тот же месяц, завод с октября собирался поднимать отпускную цену — впереди замаячил конец пивного бизнеса. И как часто водится, Судьба позволила нам заработать небольшой выходной бонус.

Вторая суббота сентября — день нашего города. В две недели до праздника всегда случались хорошие оптовые продажи алкоголя — розничные магазины закупались впрок.

И тут начались перебои с поставками местного «Жигулевского» пива. Следом в два дня на оптовых базах размели недельные запасы и нашего. До праздника три дня, на базах дешевого пива нет, с Елецким мы уже завязали, оставалось только срочно везти сельское. Обычно мы привозили по триста ящиков, которые продавались примерно за три недели, теперь же, посоветовавшись, решили привезти больше. Рано утром я прыгнул в кабину к уже знакомому владельцу двухосного «ЗиЛа», и мы покатили в соседнюю область. На погрузку ушло два часа, я устал сильно — заводские грузчики, будучи пьяными, носили ящики с пивом из цеха только к борту машины. В кузове я работал уже один, принимал ящики от края и нес вглубь машины, там устанавливал рядами и столбами под самый верх тента, докуда хватало высоты моего роста. Последние три ряда я составил уступом. Водитель закрыл борт, поджав ящики крайнего ряда, зашнуровал тент. «Битком… четыреста семьдесят ящиков», — пронеслось в моей голове, я устало сел в кабину, мы тронулись в обратный путь. На часах полдень. «Три часа на дорогу, на левом берегу скидываю сотню, это четыре… потом на правом еще сто ящиков, а остальное на склад… нормально, главное до шести успеть, вроде успеваю…», — прикинул я в голове, наконец, расслабился, вернулся в действительность, сразу почувствовал — машина перегружена. Двигатель тянул хорошо, перегруз ощущался по мерному раскачиванию кузова в такт поворотам и неровностям дороги. Рессоры заднего моста жалобно поскрипывали. Я глянул пару раз в боковое зеркало, колеса были поджаты так сильно, будто мы ехали на полуспущенных. Наконец выехали с районных разбитых дорог на трассу, «ЗиЛ» пошел мягче, качка уменьшилась. Я закрыл глаза, придремал.

До города оставалось около двадцати километров, когда взорвалось правое заднее колесо. Взрыв был сильный. Со мной такое случилось впервые, но я сразу понял, что произошло. Мы остановились и вышли с водителем из машины — в правом внешнем колесе зияла рваная дыра размером с кулак, из нее торчали металлические прутья корда. Машина чуть накренилась на бок, соседнее внутреннее колесо просело за двоих. Я глянул на часы — запас времени был. Мы принялись менять колесо, провозились с полчаса и двинулись дальше. На часах четыре. Минут десять мы ехали в мрачной тишине, я постоянно косился в зеркало. Только отошли от случившегося — второй взрыв. Снова с моей стороны, но уже внутреннее заднее. Не разгрузив машины, заменить его мы уже не могли. Водитель инстинктивно сбавил ход. Я безотрывно смотрел в боковое зеркало — оставшееся целым колесо, так сжалось, что мне казалось, будто вот-вот взорвется следом. Но оно держалось. Я прикинул время, таким ходом нам оставалось еще минут сорок пути до первой базы. Мы с водителем переглянулись и решили на свой страх и риск тянуть на одном колесе. Рисковали сильно — взорвись и оно, мы бы наверняка перевернулись с таким высоким центром тяжести. «База принимает товар до пяти, только бы успеть, только бы успеть…», — нервно пульсировала в моей голове единственная мысль.

Без десяти пять мы вползли на территорию левобережной базы. Едва «ЗиЛ» коснулся задним бортом рампы склада, как у меня отлегло от сердца — доехали… Ситуация за день не изменилась, дешевого пива не было, наши сто ящиков были к месту. Водитель открыл борт, грузчики потянулись к товару, выгрузка началась. Я стоял рядом. Пару метров пола уже освободилось, как водитель вернулся, заглянул внутрь кузова.

— Ну что, снимать? — кивнул я на сплошную стену из ящиков. Нагружать задний мост не хотелось, а оставлять ящики высокими рядами было опасно.

— Да не, не надо, так доедем, не упадут! — уверенно отмахнулся водитель.

— Как колесо то? Держится еще? — сказал я.

— Нормально, теперь полегче стало, доедем! — повеселел водитель.

Я глянул вниз на колесо, оно слегка приподнялось, все-таки на пару тонн в кузове стало меньше. Грузчики закончили, я сдал товар кладовщику, сбегал в офис базы, подписал накладную, прыгнул в кабину «ЗиЛа», нетерпеливо выпалил: «Поехали!»

Грузовик медленно выехал из ворот базы, повернул влево, влился в поток машин. Через триста метров на крупном Т-образном перекрестке мы уперлись в красный сигнал светофора, остановились. Из-за тяжелой дороги и двух лопнувших колес я перенервничал, и лишь тут ощутил, как расслабление волной прокатилось по моему сознанию и телу. Я устало выдохнул, хотелось одного — завершить, наконец, бесконечный день и оказаться дома. Зеленый. Водитель резко отпустил сцепление, грузовик дернулся. Сзади раздался грохот, лязг, звон и хруст бьющегося стекла.

«Все-таки упало!», — вмиг вспыхнул я злостью. Водитель испуганно глянул на меня. Я злился на него, за то, что отсоветовал мне спустить ящики с пивом пониже, злился на себя, что послушал этого мужика, поленился, а теперь получил на свою голову убытки и, как минимум, полчаса ненужной работы. Машина катилась через перекресток почти по инерции, я услышал льющийся звук, глянул в зеркало — так и есть, пиво текло сквозь щели кузова на асфальт.

— За перекрестком сразу останови! Вон там место хорошее, съедем на обочину, посмотрим! — сказал я сдержанно, усилием подавив вспышку гнева. Рейс складывался неудачно — водитель потерял два колеса, я побил товар. Мы съехали с дороги на широкую грунтовую обочину, под сень крупного дерева, крайнего в смешанной аллее из деревьев и кустов. Я вышел из кабины и уставился на длинный желтый пенный шлейф, тянувшийся через весь перекресток. С заднего борта все еще сочилось, пивной запах ударил в нос. Подошел водитель, попричитал для приличия, сделал скорбное лицо, расчехлил сзади тент, откинул кверху полог. Я полез внутрь. Ящики лежали поваленными столбами, будто костяшки домино. Бутылки в верхних оказались целы. В нижних же большая часть побилась, остальное повылетало из примятых ящиков и раскатилось по кузову. Я с трудом нашел свободное место и аккуратно поставил туда ногу, под подошвой захрустело. С минуту я смотрел на картину, набираясь внутренних сил и думая, с чего бы начать. Верхние ряды, лишь навалившиеся на нижние, нужно было поставить назад и так по одному добраться до самого низа.

— Надо снять некоторые ящики! — сказал я водителю, с виноватым видом стоявшему снаружи. — Я буду тебе их подавать, а ты на землю их ставь, потом обратно закидаем!

Мимо проносились машины, из них на нас пялились любопытные взгляды. По перекрестку гулял запах пива. Я собрал лежащие под ногами целые бутылки в свободные ячейки ящиков. Вытащил наружу, сколько смог таких полупустых ящиков. Немного расчистил себе места под ногами. Нижние ящики все еще не поддавались. Я аккуратно полез поверх завала вглубь кузова. Толкнул самый верхний из упавших рядов обратно в вертикальное положение. Тот, немного покачавшись, встал на место. Так по одному я поставил обратно половину рядов. Ниже шла уже каша из ящиков, целых бутылок и битого стекла. Я растолкал ногами стекло по углам кузова и спрыгнул на землю, прикинул убытки — все оказалось не так страшно, разбилось не более десяти ящиков пива. Мне полегчало. Водитель куда-то пропал. Я принялся перебирать ящики, стоявшие на земле.

— Брат, прости, пивка не найдется? — раздался сиплый голос совсем рядом.

Я принялся удивленно озираться. В паре метров от меня стоял полупропитой мужик неопределенно среднего возраста между рождением и смертью. Одежда его была мятой и грязной, в заметных следах лежания на земле. Не бомж, но близко к тому. Внутри меня вновь случилась вспышка ярости. Мысленно за долю секунды я избил попрошайку до смерти и размазал по асфальту. Видение погасило вспышку, я тут же успокоился. Моральная усталость вогнала меня в состояние безразличия к происходящему.

— Нет, не найдется… — ответил я отстраненно, вернувшись к работе.

— О! Пардон! — произнес мужик, сделал деликатную фигуру и погреб ногами по пыльному газону в сторону дворов. Все алкаши всегда такие галантные. Сама вежливость. Все потому, что их часто бьют за попрошайничество. Но жизнь их ничему не учит. Практически конченые люди с едва уловимыми остатками внутреннего человека. Они не понимают, что попрошайничеством сами перестают себя уважать. Что уж говорить об уважении к ним других людей. Если человек перестает себя уважать, не любить, а именно уважать, то это начало его конца, как человека. Факт.

Я перебрал последние ящики с битым пивом. Половина бутылок была вдрызг. Я сложил битое стекло отдельной кучей на газоне, дворник уберет, заполнил ящики и поставил их в кузов. Пустые ящики отправил следом. Объявившийся вдруг водитель зашнуровал тент, и мы поехали на правый берег. Времени потеряли не так уж много, было что-то около шести. Через сорок минут мы приехали на вторую базу. Знакомый кладовщик, принимая товар, выслушал от меня историю дневных приключений. Я подавал ящики с машины и рассказывал без умолку, жутко хотелось выговориться. В девять мы подъехали к нашему складу. Отец ждал нас в «двойке». Пока мы с ним выгружали пиво, я выговорился и отцу, подсознательно ища поддержки. Тот, в обычной сухой манере подчеркнул все мои промахи, рассказал, как надо было делать и как не надо. Внутри меня вновь все вспыхнуло, но я смолчал. Задним умом многие из нас хороши. А не ошибается тот, кто ничего не делает. Мне стало обидно, что вместо моральной поддержки, я получил ожидаемые упреки. Я вдруг осознал, что так было всегда. Чтобы я не сделал, отец всегда скрупулезно находил недостатки в моих действиях и пенял на них. Такой у него был характер.

С водителем рассчитались, тот уехал. Стемнело. Начало осени, световой день стремительно уменьшался. На базе оставались лишь мы да охрана — позакрывав склады, все давно разъехались. Лишь наш светился наружу из распахнутых ворот. Мы закатили на тележках пиво в склад и добрались домой уже к полуночи. Я принял душ, поужинал и тут же уснул, и сны мне не снились.

Даже разбитое пиво не помешало нам хорошо заработать на последней партии, две трети продалось до праздника, остальное ушло в течение двух недель в обычном режиме.

Начался октябрь. Мы с отцом твердо решили закончить с пивом. Удивительно, но решение не далось мне сложно, я интуитивно сразу осознал одно из важных правил бизнеса — если дело перестает давать прибыль, надо выходить из него раньше, чем оно начнет тянуть из вас деньги, время и силы. Или его надо преобразовать и вывести на качественно новый уровень. Для второго у нас не было денег. Да и не рассматривал я торговлю пивом, как дело всей своей жизни. Внутри меня четко оформилось понимание того, что наша с отцом задача — выполнять коммерчески прибыльные операции на чем угодно, пока не будут заработаны средства, достаточные для начала чего-то серьезного и основательного.

С заводами рассчитались окончательно. Сельскому выплатили долг за последнюю партию. На складе оставалось двести пустых ящиков и сорок с просроченным елецким пивом. Мы наняли машину, загрузили ее всем этим, и отец уехал в Елец. Я остался на складе один, зашел внутрь — пусто. На душе вдруг стало так же. Я вышел на улицу. День стоял солнечный теплый и тихий. На удивление в рабочий день на базе жизнь словно замерла, ни души кругом, лишь ротвейлер стоял посреди дороги раскрыв пасть и вывалив язык. Я закурил. Ротвейлер лениво пошел от автомобильного бокса через дорогу к нашей стороне складов. Вдруг откуда-то выскочила все та же шавка и начала радостно крутиться вокруг псины, крутя хвостом, словно пропеллером. Шавка описывала круги, радостно подпрыгивала перед мордой ротвейлера, пробегала у него между ног и под пузом — изо всех сил выражала свою преданность. Ротвейлер лениво подошел к стенке нашего склада, тщательно обнюхал у основания металлическую лестницу, ведшую на крышу здания и с безразличием на морде задрал ногу. Шавка вбежала под живот псине, туда, куда совсем не следовало забегать. Ротвейлер пустил струю мочи, обдав ею голову шавки. С жалобным визгом мокрый комок шерсти выскочил из-под ротвейлера и умчался в дальний конец базы, голося о случившейся несправедливости. Ротвейлер даже не повел бровью, закончил дело, лениво обнюхал лестницу еще раз и пошел обратно. Я докурил, закрыл склад и пошел домой пешком. Бизнес кончился.

 

ГЛАВА 3

На календаре значился конец октября 2000 года, и чем заниматься дальше, было совершенно неясно. Я привычно принялся просматривать подряд все коммерческие издания. На глаза попалось объявление: «Арендаторы продуктового магазина приглашают партнеров по бизнесу. При магазине есть перерабатывающий цех». Я показал объявление отцу, тот задумался, почесал кончик носа и произнес: «Мда, интересно». Я сунул отцу в руку телефон, тот позвонил по указанному номеру, договорился о встрече, мы поехали.

Магазин оказался небольшим, полуподвального типа. Располагался он довольно удачно — метрах в тридцати от остановки транспорта, в торце кирпичной девятиэтажки, мимо которой с остановки во дворы как раз проходил весь людской поток. С десяток ступенек входа вели вниз под козырек. За входной дверью сразу начинался торговый зал метров в тридцать площадью с пустующими ларями, расставленными буквой «Г». Из торгового зала вглубь подсобных помещений вело два коридора: ближний уходил влево к кладовке магазина; дальний шел прямо и по короткой лестнице вверх, которая тут же под прямым углом сворачивала вправо и еще через три ступеньки выныривала на уровень первого этажа здания к задней комнате и второму техническому выходу из магазина. Железная дверь выхода распахивалась во внутренний дворик, идеальный для подъезда автомобилей и подвоза товара. Магазин производил смешанное впечатление, он был неплох, но выглядел неряшливо. Будто им занимались нерадивые хозяева. Я крутил в голове увиденное и понимал, что магазин, в принципе, должен приносить хорошую прибыль, но в нем царила атмосфера запущенности дела — давно не видавшие ремонта обшарпанные стены, замызганые торговые лари, шумно и натужно работавший старый холодильник и тараканы, несколько раз попавшиеся мне на глаза за время первого визита. Арендаторы — муж и жена — оказались под стать обстановке: мужчина среднего роста, обычного телосложения, стрижен под машинку, по неумному взгляду которого я сразу понял, что руководит торговлей не он, а бойкая жена, женщина невысокого роста, полноватая брюнетка с короткой стрижкой вьющихся волос. В отличие от мужа, тетка производила впечатление натуры деятельной. Обоим на вид было лет под сорок. У тетки имелась дочь лет шести, почти копия лицом матери. Интуиция мне сразу подсказала — муж не отец девочки. Позже выяснилось, что он из бывших сидельцев. Вся семейка вышла на встречу с нами одетыми по-домашнему: тетка в бело-голубом халате и тапках; мужик в черных, заправленных в носки трико с оттянутыми коленками, тапках и светлой байковой рубашке. Девочка выскочила из темноты угла дальнего коридора в колготках, свитере и с потрепанной куклой в руке. Неухоженные, неряшливые, в несвежей одежде… Типичная рабочая семья. Что они забыли в коммерции и как в ней оказались?

— А где у вас цех!? — вспомнил я, обернулся и уперся взглядом в водянистые глаза тетки. — У вас в объявлении было сказано, что есть мясоперерабатывающий цех.

Та взмахнула руками, отвела в сторону свой слегка отрешенный взгляд и пошла к складской комнатке. В ближнем коридоре оказалась еще одна дверь, с виду совершенно неприметная. Тетка открыла ее и вошла первой внутрь. Я пропустил вперед отца и мужика в трико, вошел последним. Увиденное мне понравилось — цех оказался довольно большим, метров в пятьдесят площадью, он был полностью оснащен. Оборудование выглядело не новым, но оказалось рабочим. По расположению выходило, что цех находился точно под задней комнатой магазина. Я с любопытством слонялся по нему, разглядывая оборудование, отец же, как бывший военный тыловик, загорелся. Я понимал его настрой, если цеху дать, что называется, ума, то можно было с минимальными средствами наладить производство полуфабрикатов. Производство, свое производство! Цех оказался фактором, склонившим наше колеблющееся решение в сторону согласия. Лично меня перспектива возни с бесконечными проверяющими органами — пожарными, СЭС и прочими — не радовала. После работы с пивом, я интуитивно начинал склоняться в бизнесе к товарам с большими сроками годности или вовсе без таковых. К продуктам питания у меня стала формироваться стойкая неприязнь.

Договорились с будущими партнерами просто — мы вкладываем деньги в товар, они предоставляют магазин, прибыль пополам. Начали с первых чисел ноября. Канцелярию, офис расположили в задней комнате магазина. На ее восьми-девяти метрах площади было довольно тесно — в углу стоял старый тяжеленный сейф, напротив облезлый диван, посреди обшарпанный журнальный столик и два кресла. В первую же неделю мы быстро заказали и получили с оптовых баз весь необходимый товар, провели уборку помещений, вымыли витрины, навели минимальный общий порядок. Очень быстро начали выясняться особенности новоиспеченных партнеров. Мужик оказался в хозяйственном смысле ленивым и безруким, ничего не умел и не хотел делать. Он быстро принял на себя роль руководителя, стал маячить и раздавать всем никому не нужные указания и команды. На голове мужика, нарушая поросль волос, проглядывался с пяток шрамов и рубцов. Оказалось, их организовала ему жена. Топором. Некоторое время назад она натурально пыталась мужа зарубить. Тот рассказал о происхождении шрамов без стеснения и даже с некой бравадой. Тетка оказалась тихой шизофреничкой. Логические убеждения ее не брали, по любому вопросу она сразу переходила на крик и эмоции. К концу первой недели мы с отцом поняли, что из наших партнеров предприниматели, как из говна пуля. Их предыстория всплывала каждый день все новыми фактами. Раньше семейка жила где-то в области, с год назад тетка вдруг решила заняться бизнесом, подбила мужа продать единственное, что у них было — квартиру, и взять в аренду этот магазин. Так, с маленьким ребенком на руках, они оказались без жилья и стали ютиться тут же в магазине в тесной комнатке, вход в которую в темном повороте лестницы я заметил лишь тогда, когда мне его показала сама тетка. За год, вырученные за квартиру деньги и вложенные в товар, были успешно проедены, и в газете появилось объявление, на которое мы с отцом и отозвались. Стало ясно, если мы с ним хотим удержать магазин на плаву, то все дела придется вести самим. Бухгалтерия пребывала в ужасном состоянии, учет до нас велся в разрозненных тетрадках урывками, разобраться в них не было никакой возможности. Мы завели учет заново, дело медленно, но сдвинулось с мертвой точки — покупатели пошли, выручка стала постепенно расти. И тут начали проявляться все те странности наших партнеров, из-за которых собственно они и оказались в столь глубокой жопе. Едва мы завезли товар, как из торгового зала и кладовки стали пропадать продукты. В небольших, еле заметных количествах. Мы поговорили с мужиком и теткой. Те долго отнекивались, мужик даже принялся демонстративно возмущаться, но под давлением неопровержимых фактов замолк, оба вынужденно признали факты кражи. Но сделали это ловко — свалили все на маленькую дочь. Торговый зал и кладовка отделялись в начале лестницы от верхних помещений — жилой комнаты и задней — дверью, которую мы предложили закрывать со стороны торгового зала на висячий замок. Партнеры недовольно согласились. На неделю пропажи прекратились и… снова начались. Мы с отцом поняли, что горе-семейке не только негде жить, но и банально нечего есть. К концу второй недели партнерства стало ясно — из магазина надо валить, и чем быстрее, тем лучше. История с бычком окончательно все решила — будним утром мы подъехали к заднему выходу и постучали в дверь. По обыкновению, открыла тетка. Зайдя в заднюю комнату, мы принялись разбирать утренние накладные, одна из которых замерла в руках отца.

— А это что за выплата, за какое мясо? — спросил он тетку.

— Это мы бычка купили, — сказала та, смотря на нас обычным рассеянным взглядом.

— Какого бычка!? — уставился на тетку отец, сидя в кресле у сейфа.

Я слушал, стоя в углу комнаты, сесть в свободное кресло мне мешала врожденная брезгливость к грязи и нечистоплотности, к которым в магазине я так и не привык и садился на замызганную мебель комнатки лишь в редких случаях сильной усталости.

— Приезжали тут поставщики, бычка забили утром. Привезли нам его. Мы купили, — принялась мямлить тетка, обеспокоенно забегав глазами.

— Целого бычка!? — глаза отца полезли из орбит.

— Ну да, а что такого? Мы его разделаем и продадим через магазин, — внешне невозмутимо пояснила тетка, однако принявшись руками теребить халат.

— Да как мы его продадим через магазин!? — взгляд отца остекленел и замер на лице тетки. — Сколько мы в день продаем мяса!?

Тетка замялась. Лицо отца обострилось, зубы сцепились — явные признаки подкатывающего гнева. Отец повторил вопрос.

— Ну, не знаю, килограммов двадцать, наверное… — промямлила тетка, чуя неладное.

— Да какие двадцать!? — повысил отец голос. — Десять, самое большое! Десять! Мы же только начали работать, у нас покупателей мало еще. Сколько весит бычок!?

Тетка молчала. Отец снова повторил вопрос.

— Триста восемьдесят килограмм, — выдавила из себя тетка.

— И куда мы денем все это мясо? Он неразделанный? Вы его так, живым весом купили!? — наседал отец, по лицу его пошли пятна гнева.

Снизу из жилой каморки на шум показался мужик. Он остановился на лестнице в дверном проеме и, скрестив на груди руки, стал внимательно слушать.

— Ну да, целый лежит в цеху, — приободрилась тетка с приходом мужа и затарахтела фальцетом. — Ничего страшного, мы его разделаем и продадим! Я тоже имею право закупать товар!

— Кто будет разделывать этот товар!!? — подался отец вперед, почти перейдя на крик, застыл на секунду взглядом на лице тетки, ткнул резко в воздухе пальцем в направлении ее мужа, выкрикнул. — Он!!?

— Не, я не умею… — тут же отгородился руками мужик, сделал лицо в стиле «я тут не причем, разбирайтесь сами» и скрылся обратно в каморке.

— Так кто будет разделывать бычка!!? — снова насел отец на растерявшуюся тетку.

— Я тоже имею право закупать товар!! — встрепенулась вдруг та порывом протеста.

— Я посчитала нужным и купила его!!

— Так идите и разделывайте его!!! — взорвался отец.

— Я не умею!! — взвизгнула тетка и шмыгнула вниз по лестнице вслед за мужем. В магазине повисла тишина. Отец глянул на меня, обхватил голову руками, уперся локтями в стол и сидел несколько секунд так. После приподнял голову, тихо выругался и вновь посмотрел на меня.

— Что вот теперь делать? — произнес он совершенно растерянно.

Я не осознавал всей сложности ситуации, оттого пребывал в полном спокойствии. Понимал я все просто — дело дрянь и его надо разруливать!

— Пошли в цех, — буркнул я, оттолкнулся плечом от стены.

— Да! — вырвалось у отца облегченно, моя фраза будто вывела его из ступора. Отец, словно получив приказ и повинуясь многолетним инстинктам военной службы, тут же вскочил, готовый его выполнять. Наверное, в тот момент, я впервые отчетливо подметил эту его особенность. Мы пошли в цех. Из каморки не доносилось ни звука.

Минут десять мы просто смотрели на тушу бычка. Та лежала на большом разделочном столе, сияя ветеринарными печатями. Я понятия не имел даже куда ткнуть первый раз в тушу ножом, понимал одно — бычка нужно как можно быстрее разделать и уложить мясо в холодильник, а после уже думать о продаже. Хорошо, что отец в прошлом имел большую практику обращения с мясом. Я же годился лишь в подмастерья.

— Давай, говори, че делать… — кивнул я отцу. — Ты рули, а я буду помогать…

Мы провозились с тушей весь день — резали, рубили, складывали мясо в балейки и относили их в холодильник. К вечеру бычок был разделан полностью. Самое важное мы сделали, сохранили мясо. Я очень устал, домой ехали почти молча.

Следующий день нам подарил новую задачу — мясо нужно было быстро сбыть мелким оптом. Десятую часть мяса оставили для продажи через магазин. Отец договорился с торговцами одного из мясных рынков, и большую часть из двухсот килограмм мы отвезли им. Торговцы безошибочно определяли по нашим глазам патовость ситуации и сбивали цены до самого нижнего предела. Ничего не заработав, мы лишь вернули свои деньги. Оставалось сбыть кости и несколько килограмм самого дорогого мяса.

— Вырезку надо сразу везти в дорогое кафе или ресторан, — предложил я.

По пути домой мы притормозили у популярного кафе, переговорили с управляющей, та согласилась купить наше мясо и вызвала поваров. Шеф-повар кафе долго крутил вырезку в руках, после начал совещаться с другими поварами на предмет вырезка это или нет. Сценка вышла забавной — повара мало что смыслили в разделке мяса. Дальше тянуть было уже некуда, шеф-повар сделал серьезное лицо и сказал, что мясо хорошее, и он его берет. Продав последний кусок мяса, мы облегченно вздохнули. Через пару дней отец договорился с кем-то на счет продажи костей и отвез их без меня. По итогу мы почти вернули потраченные теткой на бычка деньги, оказавшись в небольшом убытке. Этот эпизод окончательно укрепил меня и отца в мысли — от таких партнеров нужно бежать и как можно скорее, иначе мы потеряем все деньги.

Наступил декабрь. Изменений в лучшую сторону в работе магазина не предвиделось — торговый оборот практически не рос, продукты из кладовки все так же пропадали.

В один из дней отец, я, тетка с мужем и дочкой собрались в задней комнате. Отец сообщил партнерам, что мы желаем покинуть магазин и, как вариант, предложил дать объявление о поиске других компаньонов, замены нам. Реакция случилась предсказуемая — мужик заерзал в кресле, сделал недовольное лицо и заговорил в обиженном тоне о том, что мы с отцом их бросаем, забирая деньги за тот товар, что продастся, а их, бедолаг, собираемся кинуть с остатками, закупленного теткой неликвидного товара одних. Чтобы прекратить треп на корню, мы предложили забрать товар полностью, даже тот, что бестолково был закуплен теткой, ведь он весь был закуплен на наши деньги, и на том разойтись. Мужик сразу завыл, что так нехорошо, а как же магазин без товара, и вообще, на что они будут жить. Я внутренне улыбнулся, мужик был обычным хитроватым лентяем, привыкшим жить за чужой счет и не желавшим мириться с тем, что его не собираются тянуть на своем горбу другие. Женщина не сильно возражала, лишь что-то промямлила и затихла, потупив взгляд. Мужик, оставшись в одиночестве, затих и согласился с тем, что надо давать новое объявление. Сказано — сделано. Мы с отцом дали объявление в газету и стали ждать звонков. К концу первой недели случилось около пяти звонков, безрезультатно. Атмосфера в магазине висела натянутая, тетка прижухла, мужик поглядывал в нашу сторону недобро.

В моей голове крутилась лишь одна мысль — найти «лопуха», который вместо нас влипнет в этот дурацкий магазин, выкупит товар, тем самым позволит нам сбежать от неадекватных партнеров по бизнесу. Я оценивал мысль трезво, шанс, что дело выгорит, был призрачным. Но я верил в чудо. Очередной звонок раздался в начале второй недели. Отец пообщался по телефону, мужской голос изъявил желание подъехать посмотреть магазин. Во второй половине того же дня двое мужчин вошли в магазин. Наметанным взглядом я понял — деньги у этих есть. Еще десять минут общения и стало ясно — гости сильно желают начать свой бизнес. Один из парочки был высоким крупным парнем лет тридцати с розовым гладким лицом сытого офисного работника. Второй был среднего роста, щуплым и тихим офисным пронырой. Молодые люди действительно работали в офисе крупной кондитерской фирмы на руководящих должностях. Внутренние позывы самореализации толкали их на ступень выше — от высокооплачиваемой сытной стабильной, но наемной работы, на зыбкую почву предпринимательства. Не оставляя первого, они хотели потренироваться во втором — умное решение. Пока мы общались с гостями и показывали магазин, наши партнеры всем своим видом выказывали к происходящему недовольное безразличие. Тетка вела себя тихо, ее муж с презрительным выражением лица нет-нет, да и вставлял колкие словечки в наш адрес, явно адресованные слуху гостей. Внутри меня росли злость и стойкое ощущение, что если сделка сорвется, то мужик втайне испытает радость и удовлетворение. Напряжение нарастало. Мы с отцом старались всячески не замечать выпадов мужика. В действительности же мне хотелось просто вмазать тому по роже. Но надо было держать себя в руках, на кону лежали все наши деньги. Г ости, осмотрев магазин, сказали, что подумают и позвонят. И уехали. Я пронервничал два дня, на утро третьего позвонил тот, что покрупнее и согласился выкупить нашу долю. Мое сердце так застучало в груди от радости, что едва не выскочило наружу. Вечером парочка снова заехала в магазин, обсудила с нами троими — мною, отцом и теткой — детали сделки. Мужик весь день не показывался на люди, а последние два дня вообще нас с отцом демонстративно игнорировал. Договорились так: новые компаньоны выкупают у нас весь товар, мы получаем деньги и можем быть свободны.

— Только конфеты мы выкупать не будем, — сказал крупный малый. — У нас свои есть, мы же торгуем конфетами…

— Хорошо, конфеты мы заберем, — тут же кивнул я. — Остальной товар устраивает, да? Считаем его и подбиваем сумму?

— Да, остальной считаем, — кивнул здоровяк.

Уже на улице, без участия тетки и мужика, мы договорились с нашими сменщиками, что те выкупят товар не по закупочным ценам, а с наценкой в десять процентов. Я мотивировал наценку тем, что товар уже в магазине, и им не придется тратиться на его поиски, выгадывание цен и доставку. Те сразу согласились. Сделку назначили на следующий день. Домой мы с отцом ехали в приподнятом настроении — сутки отделяли нас от замерцавшей впереди свободы действий.

Весь следующий день с десяти утра и до шести вечера считали товар в магазине. Еще часть товара наши сменщики отказались покупать — дорогие деликатесы, купленные теткой в наше отсутствие и товары с коротким сроком годности. Мы с отцом молча согласились и с этим. Все четверо стояли посреди торгового зала, когда наступил момент передачи денег.

— Так, сколько мы вам должны с учетом наценки? — произнес здоровяк.

Отец набрал на калькуляторе итоговую сумму, добавил к ней десять процентов и показал тому получившуюся цифру. Парень кивнул и полез в карман за деньгами.

— Это какая такая наценка!? — неожиданно за нашими спинами раздался голос мужика. Ни он ни тетка не присутствовали при пересчете товара, обиженно предоставив возиться с этим нам одним. А тут мужик объявился в самый неподходящий момент, как черт из табакерки. Все разом чуть вздрогнули и обернулись. Рука здоровяка, нырнувшая в карман за деньгами, едва наполовину высунулась обратно с пачкой денег, застыла.

— Как какая наценка? — сдержанно произнес отец, но желваки его заиграли. — Мы договорились с ребятами, что продаем им товар с десятипроцентной наценкой.

— А я не понял, почему это товар вы продаете с такой наценкой!? — с вызовом в голосе и деловым видом подошел мужик ближе.

Я уже был готов сам ударить его топором. Напоследок этот козел решил нам нагадить, это ясно читалась в его глазах. Внутри меня все мгновенно вскипело. Я отвернулся в сторону, дабы не сказать грубость.

Как, почему с такой наценкой!? — сверлил отец мужика взглядом. — Мы эту наценку с ребятами заранее обговорили, они согласились. Наценка за доставку нами товара сюда в магазин на своей машине с оптовых баз.

— Не, так дело не пойдет! — произнес упоенно мужик, глаза его заблестели.

Сменщики разом обратились во внимание. Здоровяк, затолкал деньги обратно. Я

начал нервно расхаживать по торговому залу, лишь бы не видеть довольной рожи мужика. На лице отца застыло непонимание, его нижняя челюсть недоуменно отвисла.

— Как это не пойдет!? — возмутился отец, наливаясь злостью. — Ты что ли возил этот товар!? Ты его таскал!? Ты палец о палец ничего не делал, только ходил и указывал тут!

Отца понесло. Я отлично его понимал, но дрязги при потенциальных покупателях — самое худшее развитие событий при сделке, она могла сорваться. Чего мужик и добивался. Нужно было быстро остановить отца.

— Как это я ничего не делал!? Да это мой магазин! Я тут хозяин! — Развел руки в широком жесте мужик и вальяжной походкой пошел вдоль прилавков, но на всякий случай, по дальней стороне от отца.

— Ладно, па! — громко произнес я, махнув рукой. — Это все мелочи жизни!

Мужик вытянул из кармана рубахи сигарету, принялся нервно крутить ее меж пальцев. Все посмотрели на меня.

— Если десять процентов много, то какая наценка тебя устроит? — Спросил я мужика.

Тот слегка растерялся от прямого вопроса, но быстро взял себя в руки.

— Никакая меня не устроит! Товар должен продаваться без наценки! Без наценки я согласен! — заявил мужик в апогее своей важности, не сообразив, что в эмоциональном раже выдал нужную мне фразу.

— Хорошо, договорились, — тут же спокойно кивнул я и рутинно перевел разговор к здоровяку. — Сколько там у нас без наценки получилось? Какая сумма?

Общее напряжение немного спало, все растерянно замерли. Мужик опешил — вопрос решился быстро, и его персона выпала из центра внимания. Отец и здоровяк склонились над тетрадкой. Отец назвал сумму, парень согласился и кивнул.

— Ну, все, рассчитывайтесь тогда по этой сумме, да и поедем! — сказал я еще более рутинно. — Нам еще товар непринятый забирать и домой ехать, а уже темно. Весь день тут торчим…

Фраза возымела действие, вернув ситуацию из конфликтной в обыденную. Здоровяк повторно запустил руку в джинсы и вытянул пачку денег.

— Только у меня доллары, ничего? — будто извиняясь, произнес он. — Не успел разменять на рубли…

— Да какая разница! Па, ну посчитайте по курсу, да и все! Я пойду пока конфеты таскать в машину… — произнес я тут же, не оставляя возможности мужику одуматься и вставить хотя бы слово, и принялся энергично собирать ящики с конфетами. Здоровяк отсчитал восемьсот тридцать долларов, протянул их отцу. Я оделся и с несколькими коробками в руках выскочил через задний вход на улицу к машине. Кругом темень, декабрьский световой день погас несколько часов назад. Мы погрузили невыкупленный товар в машину и поехали домой. Едва «двойка» выехала со двора магазина, я почувствовал, что такое психологическая разрядка.

— Что-то меня трясет, — произнес я, ощущая тремор по всему телу. Пальцы рук дергались, как сумасшедшие, я сжал их в кулаки, не помогло.

— Меня самого всего трясет! — откликнулся тут же отец, будто ждал эти слова.

Мы катили по заснеженной Окружной дороге почти в полной темноте, лишь свет наших фар выхватывал крупные хлопья снега. Они неслись нам навстречу, вихрились над капотом в красивом завораживающем движении. Дрожь быстро прошла, ее место заняла эйфория, в груди сердце застучало радостью. Свобода! Свобода! Свобода! Все мое существо внутренне ликовало этим словом, мы словно выскочили из дурного сна, который приключился с нами по нелепой ошибке. Хотелось лишь быстрей сбросить его остатки с себя и двигаться дальше вперед без оглядки. Огромная тяжесть разом упала с плеч. За всю дорогу мы больше не произнесли ни слова. Я как зачарованный всматривался в летящий навстречу снег. Пытался разглядеть каждую снежинку. Мне нравилась каждая из них. Они были прекрасны. Снег был прекрасен. Зимняя дорога в свете фар была прекрасна. Я ехал в самой лучшей, самой уютной машине в мире. Внутри меня все замерло в ощущении красоты, время словно остановилось. До Нового года оставалось всего две недели. Я был счастлив.

Всю следующую неделю мы с отцом отсыпались, вставали поздно — сказалась накопленная усталость предыдущих дней. Да и спешить было некуда. Подсчитали деньги, убыток от магазина составил двадцать тысяч рублей. Много. За два месяца мы потеряли почти половину того, что досталось нам за два года тяжелым трудом на пиве.

— Да, фигово вышло… — вздохнул я, сидя с отцом на кухне. — Если б знать, что так выйдет… Да кто ж знал… Ну ладно, ничего страшного, еще заработаем…

Отец же, пересчитав оставшиеся двадцать пять тысяч, выдал мне обвинительную тираду, сказал, что я твердолобый, и если мне что втемяшится в голову, то переубедить меня невозможно. Я возмутился, возразил, сказал, что решение мы принимали одно общее и никто из нас не виноват по отдельности, просто так вышло. Но короткая перепалка так и оставила нас при своих мнениях, я вышел из кухни с неприятным осадком в душе, чувствуя на своем затылке тяжелый недовольный взгляд отца. Рефлекторно хотелось тут же чем-то заняться, придумать новое дело, дабы в труде отвлечься от случившейся неудачи.

Я копался в голове, пытаясь обнаружить хоть какую-то идею, тщетно — мозг пребывал в состоянии опустошенности и безразличия. Близость Нового года хоть как-то поднимала настроение. Мы поддались предпраздничной суете, потратились немного на подарки себе и матери. Новогоднюю ночь я провел дома, поедая мандарины перед экраном телевизора.

После праздничных дней вновь мысли полезли в голову — чем же заняться дальше? Решения у меня не было. Я просматривал информацию во всех журналах и газетах, какие попадались на глаза — ничего интересного. Отец, что меня слегка удивило, занялся тем же. На второй день поисков он подошел ко мне с газетой в руках, показал объявление о продаже кем-то подержанных автомобильных шин в Прибалтике и предложил закупать эти шины там и продавать в нашем городе. Меня идея не впечатлила, я видел в ней много отрицательных моментов: у нас было мало денег; пришлось бы регулярно ездить на машине на очень большие расстояния; перевозка с собой наличных денег; совершенно новый и незнакомый бизнес. Слишком много минусов и слабых мест. Я отверг предложение, отец задумался и ушел в другую комнату. У нас уже был опыт работы с оптовыми базами города, его-то мне хотелось использовать дальше. Еще через день отец снова сунул мне под нос объявление — на севере предлагались делянки леса и приглашались заготовщики. Отцу идея нравилась, мне — опять нет. Один из нас должен был остаться в городе, а второй ехать на север, брать делянку, нанимать бригады лесорубов и руководить ими. Тот, что оставался на месте, должен был получать заготовленный лес, складировать его и продавать. Отец так серьезно загорелся идеей, что тут же купил себе полный комплект теплых вещей и хороший дорогой пуховик. Мне же затея казалась сложной и идея нашего разделения тоже не нравилась, у нас ведь хорошо получалось вдвоем. Вдобавок я понял, что не потяну один свою часть работы, о чем и сказал отцу. Тот, узнав мой окончательный ответ, перестал выдвигать новые предложения и несколько следующих зим отходил в купленном пуховике.

Я решил устраиваться на работу. Нормальных предложений не было, я позвонил по одному из объявлений и поехал на собеседование в другую часть города. Фирма арендовала две обшарпанные комнаты в большом административном здании не работавшего завода. В одной комнате заседали два владельца фирмы, в другой весь остальной персонал, человек десять. На мой вопрос, чем же занимается организация, последовал ответ, что занимается она всем. «Всем — значит ничем», — заподозрил я, но мне нужны были деньги и я решил не делать скоропалительных выводов, а осмотреться. Все работники сидели за персональными столами и чем-то занимались. Мне указали на свободные стол и стул и объяснили суть работы — я должен был обзванивать всех кого не лень и предлагать то, что у нас было. А было ли? Склада с продукцией я так и не увидел. Работники фирмы обзванивали другие организации и предлагали товар по прайс-листу. Перечень предложений меня сильно удивил — от гаек и болтов, до лифтов. Через пару дней у меня сложилось впечатление, что весь мир торгует через эту комнату. Непонятная работа, никто ничего не продал, деятельность была похожа на самодостаточный процесс. Звонки ради звонков, хождение на работу, ради факта хождения на работу. Вопрос оплаты выглядел еще туманнее, мне сказали, что оплата сдельная, и я получу деньги тогда, когда что-то продам. Как продать то, чего нет в наличии? Провисев первые три дня активно на телефоне, я уже мог сделать выводы — текучка сотрудников в фирме была большая, дольше трех месяцев в ней не засиживались, зарплаты никто из работников еще не видел. Я бросил названивать и стал, как и все, имитировать деятельность. К концу первой недели я понял, что просто теряю свое время. И тут меня вызвали в кабинет к руководителям. Хоть какое-то событие. Оба владельца сообщили мне, что фирма участвует в тендере на поставку медицинского оборудования в больницы города и надо съездить в командировку в Москву и собрать информацию на этот счет. В принципе, я мог отказаться. Я понимал, что денег не увижу все равно, но желание развеяться, прокатиться в Москву и получить хоть какие-то впечатления, взяло верх. Мне дали адрес служебной квартиры и командировочные деньги на три дня.

Утром очередного понедельника я оказался в столице. По адресу нашел квартиру, обычную «однушку» на первом этаже «хрущевки». Дверь мне открыл парень, родственник одного из руководителей фирмы. Мы поздоровались, я оставил вещи у своей койки и сразу поехал по делам. Намотавшись за день, к вечеру я вернулся в квартиру, соседа еще не было. Я поужинал, лег на койку. Хоть я и устал от дневной суеты, но моего ничегонеделания хватило всего на полчаса, я огляделся. Квартира выглядела спартанской и чистой — в комнате две кровати, шкаф, стол и два стула. На полу подле стола лежала стопка толстых рекламных коммерческих журналов. Я взял парочку и принялся листать. Увлекшись, я и не заметил, как стал искать коммерческие предложения всерьез. Внутренний голос упорно толкал меня обратно на путь собственного дела. Меня все сильнее тянуло назад в настоящую работу. Еще раз осмыслив предыдущий удачный опыт с пивом, я пришел к простому пониманию того, что надо было искать — нужен был поставщик товаров, производитель или фирма-импортер, всякие посредники исключались; товар должен был доставляться нам транспортом поставщика; товар должен быть с длительным сроком хранения; поставляться товар должен был на условиях длительной отсрочки или частичной предоплаты или, что еще лучше, на реализацию. Такие условия нам могли дать только регионы. Москва, как город совершенно зажравшихся людей и фирм с непомерными требованиями денег вперед и как можно больше, отпадала сразу. Расположение нашего города на федеральной трассе, пропускавшего сквозь себя ежедневно большие потоки товаров, как с севера на юг, так обратно, подсказало мне решение — искать поставщика нужно было в противоположной Москве стороне, на юге. За вечер я перелопатил все двенадцать еженедельных журналов за последние три месяца. Три объявления показались интересными, одно из них было то, что надо — небольшая краснодарская фирма по производству бытовой химии искала региональных дилеров на свой товар. Доставку товара фирма обеспечивала. Я подошел к телефону на столе и позвонил домой, рассказал отцу об объявлении, привел свои доводы в пользу начала работы, тот с ними согласился.

— Давай, звони в Краснодар! Бери у них прайс, договаривайся, я приеду через пару дней, расскажешь, — подытожил я, мы распрощались.

Следующий день я провел в поездках по Москве, вернулся под вечер усталый, поужинал и сразу позвонил домой.

— Ну, новости хорошие, — зазвучали в голосе отца радостные нотки. — Пообщался я с владельцем этой фирмы, в общем, мы договорились…

В моей груди гулко застучало, я хорошо понимал источник такой реакции — интуиция вновь вела меня. Десять минут я дотошно расспрашивал отца о нюансах переговоров.

— Мы договорились, что заказываем товар, они его нам привозят, мы половину оплачиваем сразу, а половину по реализации и перед заказом следующей партии полностью рассчитываемся за предыдущую, — пояснил отец.

— Нормально! — выпалил я. — То, что надо! Приеду и начнем!

Засыпая, я для себя уже все решил. Следующий день, выполнив всю работу в предыдущие два дня, я просто гулял по Москве, а вечером сел в поезд. Внутри меня все ожило, предвкушение приближения нужного, именно того, что я должен был нащупать и на что наткнулся так далеко от дома, лишь росло с каждой минутой.

Рано утром следующего дня я оказался дома, принял душ, позавтракал, обсудил с отцом назревающее дело, после чего сгреб все собранные в Москве документы и поехал в фирму на работу. Я отчитался по проделанной работе перед руководителями, передал им документы и отпросился домой отдыхать после командировки. По дороге я накупил свежих газет и, оказавшись дома к обеду, принялся их листать. За десять минут я нашел то, что искал — объявление всего в одну строчку о том, что краснодарская фирма-производитель ищет региональных дилеров. Телефон был другой. Я показал объявление отцу, тот позвонил по указанному телефону. Фирма оказалась почти копией первой и с лучшими ценами. С ее владельцем мы договорились еще быстрее. Так, за сутки из ничего у нас возникла перспектива нового бизнеса. Внутри меня уже разгоралось ощущение нового жизненного этапа. Я позвонил в фирму, где околачивался последние две недели и сказал, что увольняюсь.

Предвкушение нового витка жизни полностью овладело моим сознанием. Подскочивший уровень адреналина настойчиво указывал мне верное направление действий. К этому моменту я уже четко уяснил одну вещь, хождение на наемную работу — худшее будущее, какое может выбрать человек. Строить и развивать нужно лишь свое дело. И чем раньше, тем лучше. И как не хочется достичь высот жизни вмиг и сразу — надо быть готовым к длинному пути. Основа любого дела — поступательное движение и Его Величество Случай. Поступательное движение — вы ставите перед собой только те задачи, которые по плечу, не более. Реализовав их, надо ставить следующие задачи и продвигаться на очередной шаг. И так все время, пока не сыграет второй фактор — Случай. Его надо ждать всегда и чувствовать приближение. А когда он подвернется, не плошать. Случай сразу вынесет вас на новый уровень, только держитесь на подъеме крепче. Интуиция чувствует Случай, она с ним заодно. Умение прислушиваться к интуиции, чувствовать Случай столь же необходимо, как умение поступательного движения. Если последнее умение — это умение быть стайером, то Случай — спринтер. Будете всегда стайером, пробежите меньше за жизнь, чем могли бы, а будете лишь спринтером — жизнь выкинет вас на обочину на одном из виражей. Я понял, что Судьба выдала нам очередной карт-бланш, которым нужно было пользоваться, нам предстоял длинный стайерский забег до следующего Случая. И нужен был факс. Денег же у нас оставалось с каждым днем все меньше. Мы прокатились по магазинам и выбрали самый дешевый аппарат непонятной марки за четыре тысячи двести рублей. Мы привезли его домой, я был полон гордости — теперь у нас есть факс! Хотелось поскорей им воспользоваться. Мы подключили аппарат вместо старого телефона. Можно было начинать обмен документами с производителями.

Первыми мы подписали договор с «Эльбрусом», владелец фирмы согласился на все наши условия — поставлять свой товар, десяток видов шампуня и три вида моющих средств, на условии полной реализации. Наша задача оставалась прежней — максимальная прибыль при минимальном обороте. Получив по факсу прайс-лист, я тут же просчитал цены. Результат меня порадовал, на оптовой продаже товара «Эльбруса» мы могли заработать от двадцати пяти до сорока процентов.

Владелец «Карда», второй фирмы-производителя, сначала выставил жесткие требования — полная предоплата за первые три партии поставки. Я предложил отцу ответить — сказать, что мы уже работаем с «Эльбрусом» на условиях реализации, и что цены там ниже. Уловка сработала, владелец «Карда» сразу понизил требования и согласился поставить первую партию лишь с половинной предоплатой. И нам нужен был статус единственного дилера обоих производителей в нашем городе. «Эльбрус» ответил согласием, важный пункт был внесен в договор. Владелец «Карда» выдал отказ, дав лишь устные заверения нашим пожеланиям. «Слова к договору не подошьешь», — подумал тогда я, но смирился, понимая, что и так получены максимально выгодные условия сотрудничества. Встал вопрос о складе. Не сильно мудрствуя, мы поехали на прежнюю базу. Ее возросшая активность сразу бросилась в глаза, функционировало уже около трети складов. Тут же мы наткнулись на плешивого «майонезника». Тот крался своей суетливой походкой от офиса к складу. Мы с ним поздоровались, мужичок пробурчал в ответ невнятное и, пряча за очками бегающие глазки, потрусил дальше. Как оказалось, после выдавливания из бизнеса компаньонов, дела у мужичка стали идти все хуже. Еще через полгода он быстренько распродал товар, закрыл склад и испарился с деньгами куда-то в деревню. Больше я его не встречал.

По старой памяти, мы с отцом зашли в гости к бывшим соседям — оптовой фирме по бытовой химии. У тех все было без изменения — занимали часть все того же огромного склада, торговали тем же товаром, оставаясь без видимого развития.

С арендой склада возникли проблемы. Нам нужен был маленький склад, площадью до ста метров, в наличии же были лишь склады от двухсот. Время поджимало, но вопрос неожиданным образом решился сам. После общения с руководством базы мы зашли к «сахарникам». Те вдвоем, как и прежде, располагались в своей тесной офисной комнатке.

При встрече все друг другу тепло пожали руки, начался разговор в стиле «что, да как и как идут дела». Юра, бравируя, сказал, что они в зиму с летних заработков купили магазин в другом районе города и открыли в нем вторую сахарную точку. Мы стали уважительно качать головами, отчего Юра сильнее разошелся и сказал, что чистыми за то лето они заработали шестьсот тысяч. «Неплохо», — подумал я, прикинув, что за такие деньги как раз можно было купить парочку новых двухкомнатных квартир метров в семьдесят каждая. О своих жалких двадцати пяти тысячах даже не хотелось вспоминать. Юра с барского плеча тут же обмолвился, что места в купленном магазине много, и он мог бы несколько десятков метров сдать нам в аренду с оплатой лишь фактически занимаемой площади. Хорошее предложение. Мы согласились.

Весна в том году случилась довольно ранняя. Припекающее солнце быстро очистило дороги ото льда и снега. Температура даже ночью держалась выше нуля, талые ручьи бежали круглосуточно. Первым, сразу после праздника 8 марта, приехал пятитонник от «Эльбруса» и привез четыре поддона с товаром. Мы с отцом с азартом взялись за выгрузку и за полтора часа занесли на руках все в магазин. Я пребывал в состоянии эйфории — работа началась! Через неделю приехала и машина от второй фирмы. Мы оплатили ей половину поставки, и на руках у нас осталось чуть больше пяти тысяч рублей. Как раз на жизнь на месяц.

Мы не стали «изобретать колесо» и пошли по проверенной схеме — объехали оптовые базы города и предложили новую продукцию. Времена стояли простые, директоры оптовых баз брали на реализацию практически любой товар, и мы быстро подписали с основными базами города договоры и в течение двух недель загрузили их товаром. Бизнес велся все так же примитивно — никакого интернета, мобильных телефонов, компьютеров. Телефон-факс составлял всю нашу оргтехнику. Мобильная связь была дорога, сотовые телефоны встречались лишь у тех, кто действительно был состоятелен. Учет вел отец, он аккуратно записывал в тетрадь все движения товара по накладным. Их мы все так же выписывали вручную. Отгрузки товара случались нечасто, накладных выписывалось немного, и учет занимал мизерное время. Обычный рабочий день выглядел так — мы обзванивали с утра клиентов, собирали заказы, готовили дома накладные, ехали на склад, загружали товар в «двойку» и развозили его.

Магазин «сахарников» все-таки располагался неудобно, мы прокантовались в нем с месяц и решили вновь попытать счастья на прежнем месте. В начале апреля заехали на прежнюю базу. Ситуация не изменилась, свободных складов с маленькими площадями не было и не ожидалось. Мы с отцом обошли территорию базы и нашли небольшой склад, идеальный для нас — площадью метров в семьдесят и с двумя входами. Первый зиял пустым проемом, остатки двери кусками дерева уныло болтались на ржавых петлях. На втором на замке висели большие двустворчатые железные ворота метра в три шириной и два с половиной высотой. Я обрадовался находке, но преждевременно — склад почему-то в аренду не сдавался. Жаль. Я даже расстроился. И тут мы снова столкнулись с прошлыми соседями, владельцами оптовой фирмы бытовой химии. Из шестисот метров складской площади те арендовали лишь ближнюю ко входу четверть. Пустующие задние метры склада уходили в гулкую темную пустоту. В итоге нам было предложено снимать в их складе любую площадь, какая фактически нам понадобится. Идеальный вариант! Нас не пришлось уговаривать, мы в два дня перевезли остатки товара из магазина в склад к старым и опять новым соседям.

С каждым днем становилось теплее. Товар помаленьку продавался. Но денег было в обрез — чтобы вовремя расплатиться с одним поставщиком, мы использовали деньги другого, а потом наоборот. В городе помимо смешанных оптовых баз, больше все-таки продуктовых, существовали и специализированные по бытовой химии, парфюмерии, хозтоварам. Товар они принимали на тех же условиях полной реализации. Деньги при такой торговле оборачивались медленно, но другого выхода не было — никто не покупал новый товар у незнакомых поставщиков. Начинать всегда трудно.

Контактов с такими базами мы не имели, а они нам были нужны. Собрав кое-какую информацию, мы поехали на разведку.

Первым посетили «Арбалет», на то время, пожалуй, самую крупную оптовую базу бытовой химии. Менеджерский персонал располагался на втором этаже двухэтажного здания. Длинный полутемный коридор с протертым до дыр линолеумом разрезал весь этаж вдоль, оставляя по обеим сторонам вереницу дверей, ведших во множество офисов.

Сквозь распахнутые двери тесные офисы постоянно исторгали в коридор суетливые фигуры сотрудников, те торопливо перемещались вдоль коридора, пока не находили возможность нырнуть в очередную открытую дверь и вновь оказаться в толкотне коридора уже через пару минут. Я, оказавшись в коридоре, пригляделся к общему хаосу движения и вычислил офис с самой большой активностью — отдел закупок и продаж. Мы с отцом, то перебивая, то дополняя друг друга, озвучили цель визита, нас тут же отправили к менеджеру за угловым столом. Флегматичный, лет около тридцати, высокий, преждевременно лысеющий и оттого стриженый под машинку, добрый по нраву, тот выслушал нас и без проволочек заказал «на пробу» первую партию моющих средств, по десять упаковок каждого. Я, услышав объем заказа, едва не запрыгал на месте от радости — ведь менеджер заказал сразу треть наших запасов этого средства, добавив через минуту, что заказ сделал из расчета на неделю или дней десять. Распрощавшись с ним, мы вышли на улицу, я едва сдерживался. Вот это удача! На следующий день мы битком затолкали в «двойку» тридцать упаковок и поехали в «Арбалет». Машина просела под весом почти до земли. Кладовщики и грузчики базы, увидев такое, лишь хмыкали и качали головами.

Вторым через пару дней мы посетили «Мангуст», фирму, уже начавшую оформляться в крупного оптового игрока города. Из всех менеджеров сразу запомнились двое — девушка лет тридцати, высокая стройная привлекательная блондинка с каре и невысокий, около метра семидесяти, брюнет с легкой хромотой. Первая, в противоположность своей внешней привлекательности, оказалась дамой жесткой и даже грубой в общении. Миша же, так звали менеджера, наоборот, оказался парнем мягким, порядочным и даже чуть стеснительным. С ним мы быстро нашли общий язык и получили такой же заказ на моющие средства, который исполнили на следующий день.

Общение с менеджерами оптовых фирм лишь укрепило меня в правоте мысли — все переговоры должен вести отец. Я, в силу возраста в 23 года, не воспринимался всерьез никем и мог лишь довольствоваться на переговорах ролью второго плана. Меня такой факт не тяготил нисколько, я не стремился к первой роли, а потому активно вникал в детали дела, собирал информацию, впитывал нужные знания и все анализировал.

Помимо пары крупных баз, в городе существовало около двух десятков средних и мелких оптовых фирм, которые нам тоже предстояло посетить.

— Вам факс пришел, бизмисмены! — сказала громко и иронично мать, едва мы с отцом оказались на пороге. Именно так — бизмисмены, намеренно исказив слово.

Очередной рабочий день закончился, хотелось поскорей снять с себя верхнюю одежду и оказаться в горячей ванне. Я пошел мыть руки. Через минуту, выйдя из ванной комнаты с полотенцем, я увидел отца, читающего криво оторванную бумажку.

— Чего там такого нам прислали? — сказал я, вешая полотенце обратно в ванную.

Отец, вчитываясь в строчки, не ответил.

Я подошел и пробежался глазами по тексту письма.

«Уважаемые партнеры, рады вам сообщить, что наше предприятие начало выпуск синьки в емкостях по 200 мл, упаковка 30 штук. Надеемся на дальнейшее взаимное плодотворное сотрудничество». И внизу подпись директора «Карда».

Я обрадовался было увеличению нашего торгового ассортимента, но тут же ощутил разочарование. Я понятие не имел, зачем нужен такой товар.

— Блин, нашли, что начать производить! Синька! — раздраженно бросил я и пошел в свою комнату.

— Ооо! — раздалось за моей спиной. — Это интересно!

— Синька!? — удивился я уже оттуда и вернулся. — Чего в ней интересного то!?

Отец сел на старый затертый по углам зеленый диван, закинул ногу на ногу.

— Эта штука должна хорошо продаваться. Я помню, в детстве мать использовала ее, когда белила стены и потолок в доме. Хороший товар! — громко сказал он, тыча пальцем в лист. Еще немного и проткнул бы. И тут же задрыгал ногой в тапке.

— А зачем синька то, раз белить надо? Она ж синяя! — вытаращился я на отца.

— Ее специально добавляют, чтоб была легкая синева, а иначе побелка быстро пожелтеет, а так нет, — сказал отец с важным тоном и от внутреннего удовлетворения задрыгал ногой еще сильнее. Тапок вильнул пяткой, спрыгнул с ноги и отскочил.

— Ну-ну… — буркнул я и ушел на кухню.

Я остался критически настроенным к новому товару, но доверился уверенности отца. Он предложил сразу заказать тридцать коробок. Как раз близился срок второго заказа. Я согласился, но предложил предварительно прощупать покупателей. На следующий день отец позвонил в «Арбалет» и «Мангуст». Менеджеры обеих фирм заказали по десять упаковок синьки на пробу и сказали, что в неделю ее продается у каждого не менее тридцати. Услышав такое, я некоторое время удивленно привыкал к информации и тут же подсчитал возможные ежемесячные продажи. И это только в двух фирмах города, пусть даже самых крупных.

Получив свои первые тридцать упаковок синьки, мы продали их за несколько дней. Нужно было тут же заказывать еще, но денег не хватало. Учуяв момент, я вновь ощутил скачок адреналина, нужно было действовать быстро. Машина с товаром ходила в нашу сторону раз в месяц. Ждать месяц? Нет уж! Железо надо ковать, пока оно горячо. Я подбил отца позвонить в «Кард» и заказать лишь одну синьку, не дожидаясь следующей плановой поставки. Отец позвонил и, на нашу удачу, в «Карде» помимо «МАЗа», была еще и своя цельнометаллическая «газель». Еще не рассчитавшись за предыдущую партию, мы выторговали у владельца «Карда» уступку — договорились, что вперед оплатим половину партии, а остальное по реализации. В «газель» битком влезло сто двадцать коробок синьки. Мы еле наскребли нужные деньги, перечислили на счет «Карда» и стали ждать товар.

В день, когда «газель» должна была прибыть в наш город, будто привязанные к телефону, мы ходили по квартире и ждали звонка. Удобство мобильного телефона с каждым днем становилось все очевиднее, но мы все еще не могли себе его позволить. Отдать за мобильник восемь-десять тысяч, треть всех имеющихся денег? И на что после работать? Непозволительная роскошь. В полдень позвонил водитель и сказал, что он уже на подъезде к городу и примерно через час будет у нас.

«Г азель» приехала вовремя, вползла на территорию базы едва ли не на заднем мосту и с задранной кверху кабиной. «Нехило нагрузили», — хмыкнул я. Мы распахнули ворота склада и загнали «газель» внутрь. Разгрузили машину быстро. И чутье нас не подвело, весь объем синьки за две недели прогнали через себя «Арбалет» и «Мангуст». Мое чутье не давало покоя — надо было быстро довести объемы продаж в этих фирмах до максимума и тут же начинать переговоры с новыми клиентами. Нам требовался постоянный товарный запас синьки. Денег катастрофически не хватало. Работа быстро набирала обороты, раз в неделю мы обзванивали клиентов и собирали очередные заказы. Продажи синьки быстро пошли вверх. Мы нащупали свою первую товарную жилку. Прочая жизнь текла своим чередом. Родители периодически ругались, я же, избегая их дрязг, старался проводить свободное время вне дома.

За весну 2001 года наш сбыт подрос, пошли первые значимые доходы и появились едва заметные суммы свободных денег. Понимая, что они не должны лежать без дела, я погрузился вновь в коммерческую информацию в поисках очередного поставщика. По отработанной технологии я быстро наткнулся на приемлемый вариант — московского мелкого производителя дешевых стиральных порошков. Я сунул отцу в одну руку объявление, в другую телефон, и тот позвонил. Цену нам производитель озвучил неплохую, но с учетом доставки из Москвы заработок намечался мизерный. Я задумался, задачку надо было решать. И тут меня осенило — бартер!

Начало «нулевых» — время расцвета бартерных схем по всей стране. В такой торговле было масса преимуществ, самое главное из которых — ускорение оборота в несколько раз за те же деньги. Бартер сопровождался хаосом в ценах. В мутной воде цен самые ушлые делали состояния. Наш товар годился для бартера, особенно синька, на ней мы имели лучшую наценку — тридцать-сорок процентов. Я озвучил идею отцу, тот ее поддержал и позвонил в Москву. После долгих переговоров производитель согласился на бартер.

Все лето мы проработали по такой схеме — раз в месяц нанимали «газель», загружали синькой, и я катил вместе с водителем в Москву. Мы выезжали за два часа до полуночи и к шести утра были уже у МКАДа, до обеда выгружались-загружались и во второй половине дня покидали Москву. Первые две поездки прошли гладко, а в августе мы нарвались на ментов. Я сразу сообразил, что эти двое, изображая дорожный патруль, на самом деле в свободное от работы время разъезжают на личной машине по улицам и ловят иногородних. Мы практически покинули город, когда из поравнявшейся с «газелью» «лады» высунулся жезл и указал нам на обочину. Документы на груз были в порядке, мент просмотрел их мельком и тут же притянул за уши незначительно дорожное нарушение и пригрозил отогнать «газель» на штраф-стоянку. Математика выходила нехитрая, сутки на такой стоянке — тысяча рублей. Я предложил менту последние пятьсот рублей, что предназначались мне на еду на обратной дороге. Тот поломался для порядка, сгреб банкноту в лапу и исчез. Вернулся я из того рейса голодный и без копейки денег. Отец ждал меня у склада сидя в «двойке». Выгружались уже в темноте, даже у долгого летнего дня не хватило терпения, и он закончился. Дома мы оказались чуть за полночь. Меня совершенно не задевали подобные неудобства, все с лихвой нивелировало чувство эйфории и удовлетворения от еще одной удачной коммерческой операции.

За лето на базе сменилось руководство. Вместо прежнего директора, откровенного жулика, пришел новый — лощеный, импозантный и знающий себе цену мужчина лет пятидесяти среднего роста с бородкой и в хорошо сидящем дорогом костюме.

К концу лета наши складские запасы заметно разбухли. Мы уже работали почти со всеми значимыми фирмами города. Бизнес рос, и соседи по складу начали на нас коситься. В отношениях с ними появилось легкое напряжение, и я отчетливо осознал, что пора искать отдельный склад. Как по заказу, новый директор решил с сентября месяца сдавать в аренду тот самый склад, какой я приглядел ранее. Мы очень обрадовались, вопрос, не дававший покоя все лето, решился сам собой. Но время поджимало, близилась осень, на переезд оставались лишь две недели.

На следующий день мы с отцом осмотрели новый склад. Располагался он не очень удобно, в центре базы три крупных склада образовывали задними глухими стенами нечто вроде единого периметра с внутренним двориком, по обеим сторонам которого имелись два выхода. Сам по себе склад был крупным одноэтажным зданием, разбитым внутри на несколько помещений. Нам приглянулось именно это угловое помещение, аренду семидесяти метров мы уже могли себе позволить.

Выход в дальней части дворика представлял из себя пару узких проездов, одна машина в которых проходила спокойно, а две — уже нет. Дворик не был асфальтирован, от чего густо зарос кустами и молодыми деревьями. От проездов к двустворчатым кривым воротам склада тянулась полоса асфальта. Другой вход склада — дверной проем с ржавыми петлями и без двери — зиял в сторону ближнего выхода дворика, узкого пешего прохода. В том месте два склада сближались так, что меж ними оставалась щель в пару метров шириной и в пятнадцать длиной. Проход-щель не просматривался ни с какой стороны и давно превратился в отхожее место, в нем валялся мусор, бутылки и жил запах мочи. Позже, едва переехав, через постоянную ругань и скандалы мы всех отвадили бегать ссать в проход. На воротах склада висел замок, потому я заглянул внутрь дверного проема. Тот вел в маленькую квадратную комнату метров в десять площадью, на полу которой посредине лежали две кучи дерьма. Из комнаты вглубь склада вела деревянная дверь, мы нырнули за нее и оказались в очень узком проходе, в нем с трудом могли разойтись два человека. В проход выходили три металлические дверцы каких-то камер. Как позже выяснилось, коптильных камер. Пройдя вдоль них по проходу метра четыре, мы уперлись снова в дверь. Она уже вывела нас в основное складское помещение, в которое вели и ворота.

— Опа! — воскликнул я, увидев проем ворот изнутри, подошел к нему, похлопал рукой по кирпичной кладке. Проем был полностью ею заложен в полкирпича. Несмотря на человеческую и кирпичную кладку, склад нам нравился, мы решили переезжать.

На следующий день нас ждала неприятная новость — владелец «Эльбруса» решил завязать с бизнесом. Он сообщил, что на складе есть остатки произведенного товара, и он может их нам привезти на реализацию, а мы, как продадим, вернем деньги. Мы согласились, и через день получили товар. Привезенного объема должно было хватить всего на пару месяцев. Так мы лишились одного из поставщиков.

Договор аренды нового склада был оформлен в два дня, и местный сварщик получил заказ на наружную дверь в проем с ржавыми петлями. После, пока отец возил товар, я навел порядок во всех помещениях склада. Еще через день была готова дверь. Ее установили, отец укатил снова с товаром, а я за пару часов выкрасил дверь в ржаво-коричневый цвет. По возвращении отец фомкой сорвал замок с ворот склада, распахнул их, и мы задумчиво уставились на кирпичную кладку. Ломать ее решили с утра следующего дня, отец ушел искать кувалду.

Бум! — ударил я кувалдой в стену, отдача прошла волной по металлической трубе рукоятки мне в плечи, вызвав неприятную вибрацию. В кирпиче стены на уровне глаз образовался лишь мизерный скол. Я был снова один, отец укатил с очередной партией товара. Хоть я и находился в тени стены, но жара к десяти утра пропитала воздух и тут, заставив меня остаться босиком и в одних шортах.

Я снова замахнулся и с оттяжкой, расслабив плечи и дослав в полете кувалду кистями рук, ударил в тоже место. Скол увеличился до легкой вмятины. Стена поглотила удар. «Ничего себе… А если бы кладка была не в полкирпича, а в кирпич?», — подумал я и, собравшись с духом, принялся монотонно наносить удары в стену. Вмятина медленно росла. Слишком медленно. Я старательно бил в одно место. Очень скоро у меня заныли руки и плечи. Я начал уставать и злиться. Дурацкий кирпич! Я смотрел на единственный кирпич во всей кладке, чувствуя, что ненавижу его. Понимал — главное выбить именно его, дальше пойдет легче. Но стена стояла монолитом. За час я пробил кирпич вглубь лишь до середины. Вернулся отец, оценил мои успехи и занялся электричеством в складе. В какой-то момент монотонность работы надоела, я решил уже бросить все до завтра, и тут кирпич дал трещину. После очередного удара он едва заметно шелохнулся. Есть! Первый кирпич сдался. Я приободрился и отложил окончательную расправу над стеной уже с совсем другим настроением.

Следующим утром я еле встал с кровати. Все тело ломило так, будто меня били палками. Мышцы спины, плечи и руки ныли сильнее всего. Но предвкушение победы над стеной вытолкнуло меня из кровати, и через пару часов я снова с кувалдой в руках стоял перед ней. Мышцы еще побаливали, я хорошенько размялся. Опыт — большое дело. За предыдущий день я так наловчился махать кувалдой, что попадал в нужное место стены уже со снайперской точностью.

Я размахнулся и первым же ударом вынес полкирпича внутрь склада, попав точно в середину трещины. Теперь в сплошной кладке зияла дыра размером с женский кулак. Я победил стену. Тут же дальнейшая работа превратилась в удовольствие. Двумя точными и сильными ударами я выбил из кладки остатки кирпича. На его месте появилась пустота. Я остановился. Надо было решить, куда бить дальше. В бок, любой — нет смысла. Вниз — можно и нужно, но далеко, до земли больше полутора метров. Надо было разбить монолит кладки вверху. До железной перекладины проема ворот было всего полметра.

Второй кирпич вылетел не быстро, минут за десять. Дальше пошло легче. Каждый следующий кирпич занимал все меньше и меньше времени. Я выбил вверх от первого все кирпичи до железной перекладины. Кладка едва заметно дрогнула и стала слабей.

Я ударил вверху, рядом с дырой и выбил сразу кусок в несколько кирпичей. Кладка в левом углу подалась внутрь склада, отцепившись от железной перегородки. Я примерился в самый дальний верхний левый угол кладки и, что есть силы, ударил в него — с десяток кирпичей единым куском грохнулись внутрь склада. Удар в правый верхний угол — тот же результат. За пять минут я разрушил всю часть кладки выше уровня глаз и занялся нижней частью. Чередуя прямые и удары снизу, я выбивал каждый раз из стены всё большие куски, пока не освободил весь проем. Пол склада усеялся битым кирпичом. В воздухе висела рыжая пыль. Я немного отдохнул, пыль осела, и я принялся за уборку. Из-за отсутствия лишних денег мы не стали менять кривые ворота, лишь подварили в нескольких местах и навесили замок.

Весь следующий день мы перевозили товар на новое место. Склад оказался, что надо — маленький, компактный, в центре базы и не на главной проезжей дороге. Арендная плата, хоть и перестала быть символической как у соседей, но мы получили свой склад.

 

ГЛАВА 4

Наступила осень. В семье между родителями продолжались регулярные мелкие стычки. В бизнесе мы лишились двух производителей. Остался лишь «Кард» и то с одной хорошей торговой позицией, синькой. Нужны были поставщики. Я принялся сканировать газеты и журналы. После долгого безуспешного поиска я уцепился за первого попавшегося, кто подходил под главное условие — товар на реализацию. Им оказался мелкий производитель чипсов из Ростовской области. Я принес отцу объявление, тот позвонил по указанному там телефону.

Уже через неделю нам пришла первая партия товара. Чтобы не смешивать бытовую химию с продуктами питания, товар выгрузили через дверь во входное помещение. После тяжелых упаковок бытовой химии воздушные коробки чипсов казались благодатью. Я брал их за раз по 6–8 штук и нес от машины в склад, совершенно не ощущая веса. Через час «бычок», тарахтя двигателем, уехал.

Чипсы! Я сразу открыл одну из коробок, достал пачку и начал есть. Вкусные!

— Зиму теперь переживем! — весело сказал я отцу.

— Да, запасы еды теперь у нас… — улыбнулся он. — Дай попробовать и мне, что ли?

Я сходил в павильон через дорогу от базы и купил пару пакетов сока. Вернулся, мы сели в машину, открыли настежь двери и, запивая, принялись жевать чипсы. Мне всегда нравилось так сидеть в нашей «двойке». Солнце щедро грело салон машины через стекла и крышу. На улице еще было тепло, а внутри даже жарко. Самые приятные посиделки в машине случались в октябре, на улице уже царила осень, я нырял в машину и будто возвращался в только что ушедшее лето, которое совсем не хотелось отпускать.

Мы хрустели чипсами и думали о том, куда бы еще, помимо известных точек сбыта, предложить новый товар. На следующий день рассчитали наценку, вышло недурно — около тридцати процентов — и за пару недель развезли чипсы по оптовым базам.

К тому времени наша «двойка» уже пришла в сильную негодность. Двигатель ее работал как часы, а вот кузов прогнил сильно. В порогах под сидениями зияли продольные дыры, в которые указательный палец входил уже без труда. Отец все шутил, мол, как-нибудь загрузим товар в машину, сядем сами и вывалимся. Он был недалек от истины, кузов надо было срочно варить. На той же улице, что и база, располагалась мастерская. Мы договорились с ее управляющим и через неделю закатили «двойку» в бокс. Жестянщик походил вокруг машины, несколько раз проткнул отверткой кузов насквозь и покачал головой. Мы оставили машину в боксе и пошли домой.

За неделю все было сделано — гнилые фрагменты кузова вырезали, вварили на их место новое железо. После загнали «двойку» в покрасочную камеру, и машина стала выглядеть как новая, чуть ярче в своем красном цвете, чем прежде. Уже на следующий день мы катили на ней по улицам города с товаром.

Чипсы дополнили наш список клиентов четырьмя оптовыми базами. Две из них располагались в помещениях бывших кинотеатров. Третьей стала продуктовая база «Пеликан». Имея акцизный склад, она специализировалась больше на опте алкоголя, но и по прочим товарам имела неплохой оборот. Четвертая база крупным оптом торговала только продуктами. Две трети чипсов сразу стали уходить через нее. Оптовая торговля города стала упорядочиваться — оптовые базы, те, что были в кинотеатрах, закрылись. Едва в конце сентября по городу пополз слух об их возможном закрытии, как я предложил отцу забрать товар из «кинотеатров». Мы так и сделали, и через неделю базы закрылись. Моя интуиция снова сработала, остальные поставщики не увидели ни товара, ни денег за него.

В «Пеликане» чипсы продавались так себе, но там оказался еще и оптовый отдел бытовой химии. Я сходил к директорам базы, получил их одобрение, и мы завезли вдобавок к чипсам и весь свой ассортимент бытовой химии. Продажи в «Пеликане» подросли. Наш бизнес шатко замер на минимально приемлемом уровне дохода. Остатки товара «Эльбруса» на складе быстро уменьшались. Впереди вновь замаячила неопределенность.

Той осенью случилось два заметных события — мы с отцом первый раз крупно поругались и, наконец-то, купили мобильный телефон. Причины ссоры я уже не вспомню, сказалась сложная ситуация в делах. Кризис всегда все обостряет. После ссоры оба несколько дней пребывали в напряженном состоянии, разговаривали друг с другом сухо и только по делу. Через пару недель все забылось, мы вернулись к нормальному общению, но из-за ссоры покупка мобильного телефона вышла спонтанной и неприглядной. Стояла теплая сухая погода самого начала октября. На часах было начало шестого вечера. Мы заехали на нашу базу, остановились у своего склада. Трудовая неделя закончилась самым приятным ритуалом — объездом оптовых баз и сбором денег. В пятничный вечер база выглядела вымершей, все разъехались с работы пораньше. Отец, в поисках нужного ему человека, обошел чуть ли не всю ее территорию, спрашивая у редких встречных — безрезультатно, того и след простыл. Я терпеливо прогуливался подле административного здания базы, жмурился под теплыми лучами заходящего солнца, ждал отца.

— Ну, нигде его нет! — наконец прекратил поиски он, подошел, развел руками и хлопнул ими себя по бедрам. — Что ты будешь делать!?

— Пятница же… Все уже давно смылись домой, и этот тоже… — сказал я, пялясь на рыжий солнечный диск и по очереди зажмуривая глаза. — Че ему тут торчать то?

Погода стояла сказочная. Тишь. Ни ветерка. Тепло, будто дело шло обратно к лету.

— Тебе прям срочно он что ли нужен? — уточнил я.

— Да нет. Он что-то просил вечером заехать, дело у него какое-то есть, — произнес отец чуть рассеянно, продолжая озираться по сторонам.

— Да очередное плевое какое-нибудь дело… — отмахнулся я слегка раздраженно и пошел от отца медленно по асфальту вдоль здания, приставляя один ботинок к другому, двигаясь по воображаемой прямой линии.

Напряженность между нами витала в воздухе. Мы вроде как поругались, но никто из нас не расшаркался перед другим в извинениях и не смягчил тон. Оба усилием воли лишь проглотили ком противоречий, потому как того требовало общее дело.

Я знал, чему именно раздражался — чрезмерной обязательности отца. Само по себе качество отличное и нужное. Но все хорошо в меру. Необязательность — плохо, чрезмерная обязательность тоже — крайности тяготят сильно. Суетливая обязательность отца попала на еще свежую почву нашей ругани и вызвала во мне приступ раздражения. Я потому и отвернулся от него и отмерял шаги прочь — боролся так с возникшей реакцией, внутри меня закипало. Я сдерживал эмоции, старался не думать о том, что договоренность с отцом попросту была забыта, и тот человек давно уже сидит дома, а отец, в упор не замечая очевидного, носится по территории базы со своей чрезмерной обязательностью, осознавая ее никому не нужность, не желая с этим мириться, оттого и злясь. Дабы перестать накручивать себя, я переключился на хорошие мысли — думалось о предстоящем пятничном вечере и двух выходных днях впереди. «Надо будет сегодня сходить в какой-нибудь ночной клуб, просто развеяться», — решил я, тут же переключившись на вторую приятную мысль — желание купить мобильный телефон. Вопрос уже явно назрел и обсуждался с отцом, тот был за. В бардачке «двойки» лежали деньги, и мысль о них и мобильном телефоне приятно щекотала мой мозг.

— Я пройдусь по базе, еще поищу!? — раздалось за спиной.

— Сходи, поищи… — кивнул я, развернулся и пошел по воображаемой линии обратно.

— Если увидишь его, задержи, скажи, что я его ищу, — добавил отец.

— Угу, — не поднимая головы, буркнул я.

Отец развернулся и пошел мимо весовой по главной дороге вглубь территории базы. Я тут же забыл про воображаемую линию и начал просто слоняться по площадке перед зданием. От царившей на базе тишины даже местные собаки разлеглись в траве большого газона и дремали. Мысль о телефоне стала настойчивей.

В ворота базы медленно въехала зеленая «девяносто девятая» и повернула в мою сторону. «О, Егор приехал…», — подумал я. Машина припарковалась поблизости, из нее вышел парень — щуплый высокий блондин двадцати двух лет с веснушками и большими серыми глазами — и поздоровался со мной. Егор был зятем нового директора базы, тесть сразу взял его под свое крыло — купил тому для начала «девяносто девятую» и принял в штат базы, доверив выполнять мелкие дела на подхвате. Мы с Егором знали друг друга еще по школьному детству, а увидевшись случайно на базе, стали общаться чуть теснее. Парень он был нормальный, без зазнайства. Мы с ним ладили.

— Че стоишь тут!? — сказал Егор.

— Да вот, отца жду… — махнул я рукой в сторону дальней части базы, сказав, кого тот настойчиво ищет. — Ходит по базе…

— Да а нет его, — выдал Егор. — Он в обед еще уехал вроде…

— Да понятное дело, — кивнул я, скорее соглашаясь со своими мыслями.

— Че, вообще, какие дела? Как бизнес? — прищурился Егор, закурил.

— Да, нормально. Шевелимся потихоньку. В склад вот перебрались новый.

— Ну да, я знаю, — Егор затянулся. — Чипсы, слышал, завезли?

— Ага, — кивнул я, расплылся в улыбке, сам не воспринимая такой товар всерьез.

— Угостил бы хоть! Вкусные? — хмыкнул следом Егор.

— Пошли, угощу! — кивнул я в сторону склада, вытянул из кармана связку ключей. Мы прошли узким проходом к боковой двери, я открыл ее, вошел первым внутрь. Навстречу пахнуло жареным картофелем. Помещение плотно была заставлено коробками.

— Ого! — воскликнул позади Егор. — Хорошо вы тут устроились!

— Нормально! Это точно. Я уже их объелся, если честно. Но вкусные, натуральные!

— сказал я, запустил руку в уже начатую коробку, вытянул из нее несколько пакетов, сунул их Егору. — На, держи!

— Да хорош тебе! — запротестовал тот. — Одного хватит, куда мне столько!

Мы вышли наружу и побрели обратно.

— Ничего так, вкусные! — сказал Егор жуя.

— Да, нормальные. Мне самому нравятся, — кивнул я, возникла пауза, чтобы не идти молча, я добавил. — Мобильник вот думаем себе купить для работы.

— Давно пора. Вам-то он точно нужен, постоянно катаетесь по городу.

— Да, неудобно уже без него. На следующей неделе купим. Деньги уже выделили на это. Хотели сегодня купить, да не успели.

— Так время еще есть, салоны же до шести работают.

— Да я точно не знаю, до скольки они работают, до пяти или до шести. Поэтому и отложили на следующую неделю. А хотелось, конечно, сегодня купить! — сказал я.

— У меня знакомая работает в салоне, я у нее покупал свой. Сейчас ей позвоню, узнаю почем там у нее телефоны, — сказал Егор, достал телефон, начал звонить.

Я принялся вспоминать цены на телефоны. Помнил, что в городе есть всего две самые дешевые модели, ценой ниже десяти тысяч, остальные стоили сильно дороже.

— До шести они там работают, — сказал Егор мне, не отрывая телефон от уха, и снова в трубку продолжил: «А какие у тебя есть самые дешевые модели телефонов?»

Так и оказалось, телефоны были в наличии, оба стоили по восемь тысяч восемьсот.

— На эти две модели скидку она тебе может сделать в десять процентов… — бросил мне Егор, не отрываясь от диалога.

Голова закружилась в радостной лихорадке: «Телефон! Мобильный телефон! Сегодня!» Я осмотрелся в поисках отца. Тот шел к нам по главной дороге базы. Мысль о деньгах в бардачке машины снова обожгла меня.

— Ну что, будешь покупать? — спросил Егор.

— Да не успею уже, времени до закрытия осталось с полчаса же… — растерялся я.

— Да успеем, я тебя отвезу, — сказал Егор, хохотнул, добавил. — Я быстро езжу.

— Вообще, времени впритык, конечно… — я прикинул мысленно маршрут до центра города, километров десять по загруженным городским улицам со светофорами.

— Да она подождет, сказала минут десять, если опоздаем, то нормально, — жал Егор.

Я сдался.

— Хорошо! Сейчас! Скажи ей, что мы едем! Сейчас! — выпалил я и быстрым шагом пошел навстречу отцу.

— Слушай, па, давай не будем с телефоном ждать до следующей недели. Я с Егором поговорил, у него есть в салоне девушка знакомая, она обещала скидку сделать, — начал я разговор, желание немедленной покупки распаляло меня стремительно. Тут же, не давая отцу возможности вставить слово, я затараторил о цене, о размере скидки — разрисовал все в радужных красках. Отец одарил меня сдержанным и неодобрительным взглядом, не говоря ни слова, открыл дверцу машины, достал пачку денег, отсчитал девять тысяч и протянул их мне.

— Езжайте, — сказал он сухо.

— Спасибо! — Выпалил я радостно. — Ты едь тогда домой, меня Егор, как купим, подвезет тогда к дому!

Я развернулся и едва не побежал к «девяносто девятой». В душе к огромной радости примешивалась едва уловимая доза горечи. Я знал причину ее появления, винил себя в излишней щепетильности, но унять укол совести не получалось. В напутственном взгляде отца сквозил укор — я поехал покупать телефон с кем-то, но не с ним. Совесть продолжала меня клевать, и я пошел на уловку — воскресил в памяти сцену нашего с отцом конфликта, прокрутил мысленно и положил на весы справедливости. Вина отца в конфликте тут же перевесила и придавила все позывы совести. Я чувствовал, как укоризненный взгляд отца сверлит мою спину, приблизился к «девяносто девятой», распахнул дверь и поскорей нырнул внутрь. Егор, отпустил сцепление, машина медленно проползла с десяток метров до ворот базы по разбитому дорожному покрытию и рывком влево выскочили на асфальт улицы. Я снова было погрузился в мысли, но меня резко вжало в сидение, я глянул на спидометр — стрелка проскочила сотню.

17:38. 22 минуты до закрытия магазина-салона сотовой связи.

Тормоз — стрелка спидометра упала до шестидесяти, маневр вправо, газ — снова сотня. Маневр влево, обгон. Несколько секунд по встречной. Тормоз — шестьдесят, мы нырнули вправо в свой ряд. Пролетели перекресток на зеленый. Прямая дорога, всего две полосы — наша и встречная. Никакой разметки, всё на глаз. Машин было мало.

Светофор.

Красный.

Нагло пробрались к нему поближе между попутными и встречными потоками. Встали первыми, высунув капот на пешеходный переход. На часах 17:45.

Зеленый.

Сорвались тут же с места, остальные лишь начали трогаться, как мы уже были за перекрестком. Снова скорость сотня. Пролетели очередной светофор на мигающий желтый, на следующем все равно попали под красный. Время 17:49.

Желтый.

За перекрестком дорога сразу уходила влево по диагонали. Пока встречные еще стояли и готовились к зеленому сигналу, сорвались со светофора. Пронеслись перекресток первыми, уперлись в своей полосе в вереницу лениво ползущих с работы белых воротничков и осторожных пенсионеров-дачников. Руль влево, выскочили на встречную — впереди метров триста абсолютно свободной полосы — стрелка вновь подскочила к сотне. «Девяносто девятая» — машина юркая и легкая. С той стороны из-за поворота показался самосвал, сделав «перегазовку», он испустил черное облако выхлопа и понесся нам навстречу.

До самосвала двести метров. Я принялся тыкаться глазами в ряд попутных машин, беспокойно ища свободное место. Нашел. Только одно, впереди метрах в ста.

«Он медленнее, мы быстрее, успеваем», — прикинул я ситуацию, успокоился. В следующий миг из-за самосвала вынырнул «четырехглазый» «Мерседес» и понесся посреди дороги параллельно самосвалу навстречу нам! В доли секунды я уловил всю опасность ситуации — водителю «Мерседеса», чтобы обогнать самосвал и тем самым освободить нам середину дороги, надо было резко ускориться и как можно быстрее закончить маневр. Я вжался в кресло, похолодел и вцепился правой рукой в ручку над головой. «Мерседес» ускорился и понесся на нас наперегонки с самосвалом!

Расстояние до спасительного свободного места начало сокращаться стремительно!

«Успеваем — не успеваем!? Успеваем! Не успеваем! Не успеваем!!? Успеваем!!!»

Треск!!!

Сильный хлесткий треск!!!

В меня полетели осколки пластмассы. Я инстинктивно зажмурился и тут же открыл глаза — один миг и мы уже заняли свободное место в общем потоке. Тут же навстречу мимо с лязгом пронесся и самосвал, дыхнув в салон гарью. Я глянул на Егора, его лицо было невозмутимо.

— Ого! Снесли напрочь! — удивился я.

— Да хрен с ним! — сказал Егор с едва заметным сожалением. — Новое поставлю.

Боковое левое зеркало отсутствовало.

— Это кто, тот на «мерсе»!? — спросил я машинально.

— Ага!

— А чем это он?

— Да тоже зеркалом.

— И че, тоже разбил!?

— Ага!! — Егор растянул рот в довольной улыбке. — Ваще в хлам!!!

— Нормально!!

Оба засмеялись, в нашем смехе звучало все — и выходящий адреналин, и задорная почти детская радость от глупой, но удачной проделки, и довольство безнаказанностью.

«Битва на зеркалах» отвлекла меня от времени. Я глянул на часы. 17:54. Остаток пути мы проехали аккуратно и в 18:05 вошли в салон.

Дальше начал сбываться волшебный сон — передо мною на столе оказался новый мобильный телефон, его достали из коробки, подключили, проверили. Я покрутил телефон в руках, вгляделся в малюсенькое окошко дисплея с минимумом информации в нем и заворожено уставился на индикатор антенны в виде буквы «Т», который, словно сердце телефона, пульсировал нарастающим рядом вертикальных штрихов. Трубка оказалась увесистой и приятной на ощупь. «SONY», — прочитал я под дисплеем и провел пальцами по объемным буквам. Покупку оформили, я отсчитал восемь тысяч и получил в руки заветную коробку: «Есть, мой первый мобильный телефон! Да, на двоих с отцом, но это не важно — наш с ним телефон, общий. Мы заработали его».

На обратном пути я пару раз открывал коробку, осматривал телефон, трогал защитную пленку на дисплее и радостно смотрел в окно по сторонам. Мне казалось, в соседних машинах все видят даже через дверь мою покупку и уважительно смотрят на меня. В тот момент в свои двадцать четыре года, я ощущал себя ребенком, получившим, наконец, в подарок долгожданную железную дорогу.

Я зашел домой и торжественно протянул коробку отцу. Тот начал вяло крутить ее в руках. Я выхватил коробку, быстро распаковал ее, выложил все содержимое на стол перед отцом. Его взгляд по-прежнему был безразличен. Я знал, что это напускное из-за прежней ссоры. «На обиженных воду возят», — подумал я, обозлился и вышел из комнаты. Хотелось всячески продлить состояние маленького счастья, свалившееся на меня чуть раньше, чем планировалось, оттого и ощущавшееся острее. Безразличие отца словно желало лишить меня заслуженной эйфории, потому я наскоро принял душ и укатил в центр города — не важно, где находиться и что делать, главное — сохранить ощущение радости как можно дольше. К десяти вечера витание в облаках вернуло меня на землю в людской поток на одной из центральных улиц города, я огляделся, на противоположной стороне на глаза попалась неоновая надпись — «Чистое небо». Я ни разу не был в том заведении, перешел дорогу и нырнул под вывеску.

Время с ноября 2001 года до самого конца февраля 2002-го можно описать одним словом — рутина. Невзрачный и унылый отрезок жизни. В работе царил застой. Чипсы компенсировали потерю двух производителей лишь вполовину. Из бытовой химии хорошо продавалась лишь синька. Наша чистая прибыль балансировала у нуля. Состояние дел отражалось на общем настрое, я и отец ходили мрачными. Родители все также иногда, но регулярно скандалили. Чтобы сэкономить на оплате стоянки, мы с отцом закатили «двойку» в склад. Благо, места внутри было много. Весь наш товар умещался на четырех поддонах. Отец решил заняться ходовой машины, прям в складе вдвоем мы поставили «двойку» на бок. Со стороны смотрелось диковато. Отец в ремонтном комбинезоне крутил гайки, я помогал. В складе было довольно уютно. Правда, ворота прилегали к стене неплотно, если случался, по щелям задувал ветер, но не сильно. Температура внутри не превышала уличной, но четыре стены делали свое дело — давали ощущение комфорта. Коробки чипсов все также занимали соседнюю комнатку. Одну коптильную камеру отец приспособил под каптерку с инструментом, остальные пустовали. Дурацкое и унылое время, мы считали дни до весны, которая сулила нам первый приличный сезонный куш на синьке. Все складывалось благоприятно — Пасха 2002 года по календарю должна была быть поздней, что означало простую вещь — большой всплеск продаж синьки. Он всегда начинался с весной и заканчивался точно с Пасхой, а потому, чем позднее должен был случиться этот церковный праздник, тем больше можно было успеть заработать. Мы долго высчитывали нужный объем синьки и сошлись на цифре в восемьсот упаковок. Приняв наш заказ, в «Карде» ответили, что в десятитонник входит тысяча двести упаковок и, если мы закажем такое количество, то товар будет у нас уже через неделю, а так придется ждать попутный груз неопределенное время. Весна уже началась, время поджимало. Я предложил отцу рискнуть, он согласился, и мы заказали полную машину синьки. Деньги снова пришлось наскребать буквально по копейкам, мы сильно задержали очередные платежи за чипсы, использовали оставшиеся у нас деньги «Эльбруса» и смогли набрать нужную сумму.

В тот год весна случилась ранняя и сухая, погода нам благоволила. В десять утра пятницы 8 марта «МАЗ» уже стоял у нашего склада, забитый товаром под самый тент. Сто пятьдесят тысяч рублей с лишним. Мы еще никогда не получали разом так много товара.

Я смотрел на большое синее пятно в кузове и понимал, что эта партия товара нечто большее, чем то, с чем мы привыкли иметь дело. Четыре с половиной часа вдвоем с отцом мы разгружали машину. Крайние ряды разгрузили быстро, после мне пришлось запрыгнуть в кузов и подавать товар оттуда. Я подавал, отец укладывал упаковки на поддон, я спрыгивал на землю, и уже вместе полный поддон мы закатывали в склад. И так каждый следующий. К концу работы склад был весь заставлен товаром. Уставшие, но довольные, мы уехали домой на обед. Ощущение выполнения чего-то значимого не покидало меня. Едва я плотно пообедал, как меня затянуло в сон. Проснулся я в восемь вечера неудобно лежащим на диване в одежде. Я выспался. Помня о том, что на календаре 8 марта, да еще и пятница, я быстро принял душ и в прекрасном настроении выскочил из квартиры. Спустя час я уже пробирался в «Чистом небе» к барной стойке сквозь густое облако смеси табачного дыма и женского парфюма.

В бизнесе наступило горячее время. Продажи синьки скакнули вверх — ее сезон начался. Флегматичный менеджер «Арбалета» вместо еженедельных пятидесяти упаковок в марте стал заказывать семьдесят, а в апреле и вовсе сто. В «Мангусте» ситуация складывалась так же — сначала заказы увеличились с тридцати упаковок до пятидесяти, потом до семидесяти и в две последние недели апреля достигли ста упаковок. У остальных клиентов картина была схожей.

Перед самым сезоном, заблаговременно, мы приросли двумя клиентами — оптовыми фирмами «Сашей» и «Пушком». Фирмы располагались в диаметрально противоположных концах города. Первая арендовала в качестве склада длинное одноэтажное здание на левом берегу. Вторая располагалась в подвале двухэтажного здания в юго-западной части города за большим вещевым рынком.

«Саша» выглядела скромно — тесные комнатки вдоль длинного коридора, уходившего в темноту складских помещений. В первой сидели три девушки-оператора. Миновав их, во второй комнатке мы наткнулись на двух молодых людей. Один, смуглый широкоплечий парень в черном пиджаке, сидел за столом, обхватив голову руками. Второй, высокий светловолосый, крутился у другого стола и, едва я постучал при входе в комнату о дверной косяк, вышел из комнаты.

— Здравствуйте, — произнес я.

— Добрый день, — добавил отец.

— Добрый, — шумно выдохнул смуглый парень, отнял руки от коротко стриженой головы и откинулся на спинку стула. Затем поморгал глазами, повращал ими, глянул по очереди на нас двоих и принялся тереть глаза костяшками чуть пухлых пальцев.

— С кем можно поговорить по поводу коммерческого предложения? — начал я с уже избитой фразы.

Парень отнял пальцы от глаз, снова проморгался, шмыгнул носом.

— Со мной можно, — сказал он.

Я выдал стандартную тираду о нашем товаре, достал прайс-лист и протянул парню, тот погрузился в изучение бумажки. В комнату вернулся второй.

— Что это такое? — произнес он и тоже уставился в прайс-лист.

— Да вот… предлагают… — сказал смуглый.

— Да зачем нам это нужно!? — выпалил блондин. — Это все у нас уже есть.

«Шустрый какой, второй помягче, надо с ним будет иметь дело, с этим не договоришься», — подумал я, быстро сделав выводы.

— Да нет, вроде вот синька интересная позиция… У нас неплохо продается… — растянул задумчиво смуглый.

— Ну, смотри, решай сам, я побежал, буду через час! — выпалил блондин и вышел.

С Сергеем мы договорились быстро, так звали смуглого парня. Он оказался очень лояльным и сходу на пробу заказал десять упаковок синьки.

Менеджером в «Пушке» оказался высокий брюнет, ростом под сто восемьдесят, спортивного телосложения, жилистый, с жесткими чертами лица. «Нечестный, скрытный, с таким надо быть осторожней», — вынес я внутренний вердикт при первом контакте.

Мы обменялись крепким рукопожатием. Диалог случился короткий и продуктивный — я показал прайс-лист, менеджер в долю секунды оценил его, сказал, что синька ему интересна, остальное нет, и заказал десять упаковок. Опытный в торговле, диалог он вел сам, отказавшись тут же от условия реализации, сказал, что оплата будет по факту поставки каждой партии и сразу взамен выбил из нас скидку в семь процентов.

На следующий день и «Саша» и «Пушок» получили заказанный товар.

Мобильный телефон, отрабатывая затраченные на него деньги, стал принимать входящие звонки. Звонил менеджер «Арбалета» — просил синьку; звонил Миша из «Мангуста» — просил синьку; звонили все, начиная с первой минуты рабочего дня. Едва очередной заказ был принят, как отец основательно приступал к выписыванию накладных — он садился за стол, брал два бланка, клал между ними копировальный листок и, старательно выводя буквы, размеренным министерским почерком выписывал заказ одной строчкой. Я наблюдал за движениями руки отца, его взглядом, мимикой и ловил себя на мысли, что он получает удовлетворение от самого ритуала — отец будто отписывал клиентам нечто нужное им, проецируя «нужность» на себя.

«Арбалет» и «Мангуст», как и ожидалось, поглощали четыре пятых синьки, продажи в прочих фирмах сильно отставали. Новые клиенты повели себя в сезон по-разному. Сергей из «Саши» стабильно заказывал по десять упаковок в неделю, в первые две недели апреля — самый пик сезона — заказал оба раза по пятнадцать, а после вернулся снова к десяти. Звонил ему регулярно я, от Сергея инициатива не шла, он сделал лишь пару звонков за все время. Я и к графику его работы не сразу приноровился — если я звонил до одиннадцати утра, то трубку в «Саше» всегда брала девушка и отвечала «Сергея еще нет»; если же я звонил после часа-двух, то женский голос отвечал мне «Сергей уже уехал». Методом тыка я уяснил, что застать Сергея в офисе наверняка можно лишь с одиннадцати до часу.

Менеджер «Пушка», наоборот, звонил сам, а когда звонил я, то всегда был на месте и сразу брал трубку. Я быстро проникся его деловой хваткой. Но у каждой медали две стороны. И обратная сторона менеджера «Пушка» проявилась скоро. Через три дня после первой пробной партии наш сотовый зазвонил.

— Да, алло!? — взял трубку я.

— Рома, привет! — раздался его бодрый и четкий голос. — Ты нам на днях синечку завозил десять упаковок, так вот она у нас уже закончилась. Сможешь еще подвезти!?

— Как быстро она у вас закончилась! — обрадовался я скорому заказу, ответно поздоровался. — Это хорошая новость! Да, смогу подвезти, конечно, тебе сколько!?

— Давай тридцать коробок, если есть!

— Есть конечно! — сказал я и пообещал привезти в тот же день.

«Синечку», — пронеслось в моей голове слово по окончании разговора. Я едва уловимо напрягся, прислушиваясь к мимолетному ощущению. Товар мы отвезли.

— Рома, привет! Давай еще синечки семьдесят упаковочек! — раздался через неделю в конце марта в телефоне вновь бодрый голос менеджера «Пушка».

Заказ мы исполнили на следующий день. «Синечка, упаковочка», — закрутилось в моей голове. Слова как слова. Вроде как. Но эти слова странно цеплялись за мое сознание, будто царапая своей мягкостью. Еще через неделю мы снова отвезли семьдесят упаковок в «Пушок». Товар отвезли в два рейса, тридцать пять упаковок — максимум, что вмещал салон «двойки». Если заказ случался на сто упаковок, то отвозили мы его в три рейса, если пятьдесят — то в два. При максимальной загрузке бедная «двойка» садилась на задний мост и терпеливо ползла под весом груза и обоих нас к клиенту.

Сезон синьки пролетел быстро. Близились майские праздники, они были очень кстати — за два месяца ударного труда мы вымотались с отцом сильно и продали почти все. На складе осталось чуть более ста упаковок. За сезон чистыми только на синьке мы заработали около восьмидесяти тысяч и на остальном ассортименте еще тридцать. Продажи росли, «двойка» трудилась уже на пределе, мы задумались о покупке «газели». На новую денег не хватало, а вот на подержанную двух- или трехлетнюю как раз. На ее покупку мы могли выделить сто-сто десять тысяч — весь сезонный доход.

За время майских праздников пришла неприятная новость — производитель чипсов с июня прекращал с нами работу, на его продукцию начинался сезон на юге страны, а мощности производства были невелики. «Жаль, неплохо сработались», — подумал тогда я и, в который раз, занялся поиском новых поставщиков. Бизнес все еще «висел на соплях», держась на единственной сильной товарной позиции.

Поставщика я нашел быстро, за неделю. В Ростове-на-Дону небольшая фирма производила разное, совершенно не стоящее внимания, но одна позиция меня заинтересовала — чистящая паста. В нашем городе это средство продавалось большими объемами. По условиям работы с производителем договорились мы быстро. Но возникла проблема — своего транспорта у производителя не было, а нанимать машину выходило уже дорого. Как быть? Мы задумались, понимая, что попали в тупик, но вопрос решился сам собой.

Мы купили «газель»!

Радости было через край. Для нас с отцом случилось эпохальное событие. Больше четырех лет мы шли к нему. Сама же покупка случилась буднично. В третью неделю мая отец нашел по объявлению в газете приемлемый вариант — за почти двухлетнюю машину с пробегом всего в сорок тысяч километров просили сто пятнадцать тысяч рублей. Мы планировали уложиться в сто пять, но за такие деньги предлагались машины на год-два старше и с пробегом под сотню. Позвонив по объявлению, мы договорились о встрече.

«Г азель» оказалась в хорошем состоянии, но, поняли мы, побывала в небольшой аварии — поперек лобового стекла шла вертикальная трещина; левая фара оказалась клееной; на капоте под трещиной размером в три ладони красовалась неаккуратно выровненная закрашенная вмятина. Цвет покраски не совпадал по тону с заводским цветом кабины. В остальном машина была в порядке. Фару, капот, лобовое стекло — их можно было заменить недорого и без проблем. Мы попробовали сбить цену. Не вышло. К восьмидесяти тысячам на руках вместо планируемых пятнадцати, отцу пришлось снять со своей сберегательной книжки все накопленные пенсионные деньги — тридцать тысяч. Еще пятерку мы наскребли в самый последний момент. День выдался под стать настроению от покупки — пятничным, солнечным и теплым. Лето приближалось неумолимо. К обеду мы стали счастливыми обладателями «газели». Я вел себя так же, как и при покупке сотового телефона — пока отец вел «газель» домой, я осматривал салон. Нам досталась практически новая машина. Удобные кресла, высокая посадка. Было непривычно и приятно смотреть в окно на проезжающие рядом легковые машины сверху вниз. После тесной «двойки» кабина «газели» казалась огромной и просторной. У машины были две внешние особенности. Первая — заниженный на треть метра тент. Предыдущие хозяева подрезали несущие дуги, чтоб машина могла заезжать в стандартный гараж. Вторая — руль от «БМВ». Он оказался чуть меньше стандартного руля и намного удобнее. Правда, крутить такой руль без гидроусилителя оказалось труднее. Мы отогнали «газель» на ту же стоянку через дорогу у дома, на какую после зимовки в складе вернулась и «двойка».

Уже на следующей неделе мы покатили на «газели» в Ростов-на-Дону. Довольно опрометчивое решение, пуститься в путь длинной почти в шестьсот километров на машине, которую еще не знаешь. Попутно решили, наконец, рассчитаться за давно проданный товар и с бывшим владельцем «Эльбруса». Отец позвонил ему, сообщил дату нашего приезда в Ростов и предложил тому подъехать из Краснодара за деньгами. Все мыслимые сроки возврата долга уже прошли, чужие деньги жгли мне руки, и пользоваться терпением человека и дальше совсем не хотелось.

В шесть утра в среду 29 мая мы выехали на юг. День обещал быть прекрасным. Солнечный диск уже час как взошел и висел на востоке над гребенкой крыш городских многоэтажек. «Газель» шустро бежала по улицам сонного города, обгоняя полупустые троллейбусы. Я разглядывал в окно толпящихся на остановках людей. Мои мысли радостно вернулись к факту покупки «газели». Смакуя глазами каждую деталь, я вновь принялся разглядывать кабину машины. Мне нравилось все, даже трещина в лобовом стекле. Мы быстро оставили город позади и покатили по широкой трассе. Проблемы начались через час монотонной езды на скорости около ста — машина стала греться. Стрелка на приборе температуры двигателя подползла к красной зоне, мы вынужденно остановились. Отец открыл капот и задумчиво уставился внутрь. Я, будучи совершенным профаном в машинах, просто стоял в стороне. Отец проверил уровень масла, воды — все было в норме. Мы выждали полчаса, двигатель остыл, поехали дальше и через полчаса снова остановились, двигатель почти кипел. Отец повторно полез под капот, я, стараясь не нервничать, стоял поблизости. Почти сразу оба закурили. Мимо потоком проносились фуры, обдавая нас теплой волной упругого воздуха. Причина перегрева не нашлась. Мы, решив заехать в ближайшую мастерскую, выждали полчаса и продолжили путь медленнее. Стрелка температуры воды крадучись поползла вверх.

«Где же эта чертова мастерская?» — выругался я про себя. Тут же вслух выругался отец, без мата, но в забористых литературных выражениях. Время тянулось по каплям, а на часах уже был полдень, шесть часов пролетели незаметно. Парадокс — время тянется и летит одновременно. Мастерская! Свернули с трассы. Механик некоторое время пялился на двигатель, попросил его завести, потрогал водяные патрубки.

— Да у вас датчик не срабатывает, — изрек он.

— Какой датчик? — спросил я, глянул на отца. Тот нервно курил рядом. Отец всегда так делал, чуть что, сразу хватался за сигарету.

Неисправность устранили быстро — механик аккуратно обстучал молотком клапан большого контура охлаждения двигателя, сказал отцу завести машину. Тот полез в кабину, крутанул ключ. Едва вода нагрелась, клапан открылся и пустил ее в большой контур.

— Есть! — крикнул отец механику, привстав с сиденья, высунувшись из кабины и успев затянуться сигаретой. — Упала стрелка!

Механик взялся рукой за больший патрубок, сжал его несколько раз, кивнул сам себе удовлетворенно и отошел от капота. Отец с довольным лицом подошел к механику. Несколько минут они оживленно общались. Все еще куря, отец полез в карман джинсов. Я, слоняясь рядом, наблюдал, как он растерянно соображает, куда же деть сигарету, затолкал ее в рот, освободив руки, отсчитал механику сумму. Я пошел к машине.

— Все, решили вопрос! — радостно сообщил мне отец и захлопнул капот. — Клапан не срабатывает водяной! Подлипает там, видно.

— Поедем? — сказал я, терпеливо стоя у капота и ожидая, когда отец торопливыми затяжками вытянет, наконец, из обмусоленного бычка все до последнего.

— Да, поехали! — ответил он, оставив в воздухе сизое облако дыма.

Мы сели в машину, едва выехали на дорогу, как отец вытянул из пачки очередную сигарету и прикурил ее на ходу.

— Видишь, какая ерунда! — начал он, затянувшись. — Клапан не срабатывает…

И отец долго и основательно принялся пересказывать мне все, что я и так видел своими глазами и уяснил без труда. Некоторое время я честно пытался слушать, зная, что вот-вот мне надоест и, когда надоело, мысленно отключился, отвернулся и уставился на мелькающий за окном пейзаж. «Зачем так часто курить?» — подумал я, оглядел кабину, снова испытав радость от покупки, и уставился в окно. «А сиденье тут просто шикарное!»

Время полчетвертого, мы преодолели две трети пути, машина вела себя нормально. Впереди оставалось около двухсот километров. Стандарт CDMA нашего мобильного оператора в соседней области не поддерживался, и в телефоне пропал сигнал. Я занервничал — мы остались без связи, ехали с большим отставанием от графика, а рабочий день подходил к концу. Лишь без двадцати шесть мы въехали в город, остановились у первой же телефонной будки. Я позвонил в офис фирмы, сказал, что мы уже в городе и чтоб нас ждали до последнего. Через полтора часа мы были на месте. Нас ждали все, даже бывший владелец «Эльбруса» терпеливо прохаживался около офиса фирмы. Мы отдали ему долг. Тот с благодарностью в глазах пожал нам руки, распрощался и уехал. Нам оставалось лишь загрузиться товаром и выехать в обратный путь. Но приключения продолжились — оказалось, товар находится на производственном складе на левом берегу Ростова и, как ни крути, туда придется ехать. Впереди нас в вечерних сумерках покатила машина с директором и менеджером фирмы, мы следом. Кромешная темень спустилась на город тогда, когда мы уже оказались на том берегу в окружении баз и складов. Дорога была ужасная. Мы аккуратно ползли вперед за двумя светлячками габаритных огней легковушки, пока не въехали на территорию нужной базы. Отец подал «газель» задом к рампе склада, я расшнуровал тент и нырнул в кузов «газели». Началась погрузка. Отец принимал коробки на рампе и подавал мне. Я, сутулясь, укладывал их в кузове. Загрузили полторы тонны быстро. Я выбрался из кузова с ноющими мышцами спины и не сразу разогнулся. «Это ж теперь постоянно так лазить в этом кузове», — подумал я нелестно о неудобстве низкого тента. У отца спина была сорвана давно, а значит, при любых погрузках и разгрузках в кузове работать предстояло именно мне. Тронулись в обратный путь. Он мне не запомнился совершенно, врезался в память лишь высоченный мост через Дон и проходящий под ним и нашей «газелью» большой корабль весь в ночной иллюминации.

Около двух ночи мы выехали из Ростова и остановились на обочине дороги на самой его окраине. Оба очень устали и хотели спать, сил на обратную дорогу не было. Сразу стало ясно, что лежа спать в кабине сможет только один человек.

— Я полезу в кузов спать, — сказал я. — Пойдем, я залезу внутрь, а ты за мной тент зачехлишь.

Отец возразил для формальности, но тут же согласился. Я прихватил мастерку — все, что имел с собой из верхней одежды — и полез под тент. Стараясь не сильно мять коробки с товаром, я пополз по ним вглубь. Отец зачехлил тент, я остался в полной темноте и тишине. Внутри было не так уж плохо, только твердые углы коробок больно упирались в тело. «Сейчас бы матрас сюда, было бы шикарно», — помечтал я и принялся обустраивать спальное место — сложил мастерку вдвое и расстелил, чтоб хоть как-то смягчить углы и грани коробок. Я лег на спину, так было удобнее, чем на боку, но прохладнее. Я лег на бок и свернулся калачиком. Сразу стало теплее, но в правый бок тут же впилось несколько углов картона. Я пролежал так, сколько смог, не вытерпел и повернулся на левый бок — та же картина. Я лег на спину, телу стало легко и приятно, но тут же продрог. Майка, слегка пропотевшая днем под жарким солнцем, с каждой минутой холодела все сильней. Снова перевернулся на правый бок, сжавшись, согрелся, в ребре засел острый угол коробки. Не вытерпев, я приподнялся и тычками кулаков как мог, смял неровности коробок. Лег. Стало немного лучше. Я принял наилучшее положение и попытался уснуть. Майка сзади натянулась, спине стало прохладно. Я вскочил уже порядком злой, схватил мастерку, натянул на себя и плюхнулся обратно на правый бок. Мятые углы картона снова впились в меня, но стало значительно теплее. Я свернулся еще сильнее и, стараясь не думать о ноющих болях от коробок тут и там, задремал.

Проснулся я от холода. Спина была совершенно ледяной.

«Черт, я так заболею, еще простужу легкие», — встрепенулся я и тут же громко и надсадно закашлял. «Вот и простыл», — расстроился я, вылез из машины и начал делать любые движения лишь бы согреться. Солнце только взошло, теплые лучи едва стелились по верхушкам деревьев. «Часов шесть, наверное», — решил я и замахал руками сильнее. Минут через десять я более-менее согрелся. В кузов не хотелось, я принялся ходить позади машины туда-сюда как маятник в полусонном состоянии. Для разнообразия подошел к кабине и заглянул внутрь. Отец спал, поджав ноги и укрывшись курткой. Я огляделся.

Улица медленно просыпалась — редкие машины уже катили по дороге, официантки суетились около уличных столиков кафешек, кое-где уже поднимался в небо дымок мангалов. Хотелось спать, я залез в кузов и проспал еще пару часов, стараясь чаще ворочаться и не давать спине снова промерзнуть. Помогло солнце, уже заметно прогрев кузов через тент. Вновь выбрался наружу я уже в девять, подошел к кабине, отец, будто почувствовав, тут же открыл глаза.

Вскоре мы тронулись в путь и через восемь часов без приключений были дома. «Газель» с товаром в кузове поставили на стоянку, оставив, все как есть и уставшие побрели домой. Я принял душ, поел и тут же уснул. Проспали долго, лишь к полудню следующего дня оказались на складе. Я заглянул в кузов, раскрыл ближнюю упаковку, достал одно из пластмассовых ведерок с пастой и снял с него крышку.

— Говно какое-то нам подсунули, — произнес я, крутя в руке ведерко.

Отец, стоявший рядом, ничего не ответил, заглянул внутрь емкости, почти вздохнул и принялся за разгрузку машины. Я продолжал пялиться в ведерко, разглядывая мутную неоднородную полужидкую субстанцию. Комки белого цвета плавали в маслянистой желто-зеленой жидкости. «Что это такое, как мы это продадим?», — нервно подумал я. Мы заплатили деньги непонятно за что. Успокаивало то, что первая партия в любом случае продастся, а со следующей можно было и не связываться. Чтобы отвлечься от ненужных мыслей, я тоже принялся за работу.

В воскресенье началось лето. Марево потекло поверх городского асфальта, приятно обволакивая теплом. Каждый раз, оказываясь на стоянке, я невольно цеплялся взглядом за нашу «двойку». Машина будто осунулась, разом позабытая, она стояла в соседнем с «газелью» ряду и укоризненно смотрела на нас грустными фарами. И каждый раз мне, сентиментальному дураку, становилось не по себе. Я успокаивал себя тем, что теперь «двойка» на заслуженном отдыхе как старая лошадь после нескольких лет тяжелой тягловой работы. Не помогало. Мы будто предали старого верного друга. Садясь в «газель», я отворачивался от «двойки», но продолжал ощущать в спине сверлящий немой взор. Возможно поэтому, я стал вечерами ходить на стоянку и просто кататься на «двойке» по окрестностям. А может, хотел научиться водить машину? Смешно, но факт, к своим годам я плохо умел водить машину. Не было практики, да и желания. В первый вечер я проехал от стоянки в свой двор, зашел домой, поужинал и через полчаса отогнал «двойку» обратно. Вышло недурно, и я почувствовал желание продолжать.

Ситуация в бизнесе оставалась неясной. После отличного сезона синьки продажи скатились на обычный уровень, вернув нас к минимальному уровню дохода. Шаг с чистящей пастой не изменил ситуацию, товар оказался низкокачественным и продавался вяло — прибыль с него заметно не меняла ничего. Мы зависли в классической точке — маленькая прибыль не позволяла нам взяться за эффективный оборачиваемый товар, отсутствие такого товара не давало шанса на хорошую прибыль. Я постоянно анализировал ситуацию в поисках очередного нестандартного хода, ничего не подворачивалось. Тогда мы решили — если не можем увеличить доходы, то нужно попытаться снизить расходы. Сэкономить можно было на аренде склада, фактически, половина его — коптильные камеры и комнатка у входа — пустовала. Но кому нужны такие маленькие и неудобные помещения? Мы решили попытать удачи и направились к руководству базы. Там в кабинетах административного здания отец высказал пожелание пустить в наш склад субарендаторов. Нам обещались помочь. Затея казалась мне никудышной, я слабо верил в ее успех и потому забыл факт разговора тут же.

В июне месяце мы провернули одно важное дело. Помня успешный опыт бартерной поставки синьки в Москву, я задумался о его повторении — нужно было максимально увеличивать продажи единственного стоящего товара. Отец идею поддержал. Я стал обзванивать крупные московские оптовые компании и с одной из них договорился. В конце июня в пять утра мы вдвоем покатили на «газели» в Москву с двумя сотнями упаковок синьки в кузове. В начале второго мы были на месте, выгрузились, загрузились и в пятом часу тронулись в обратный путь. За все время мы остановились лишь раз, плотно поужинав в придорожном кафе около девяти вечера, и после полуночи были уже на подъезде к нашему городу. Последний час поездки нас жутко клонило в сон, мы с ним боролись и успели приехать на свою стоянку до того, как он нас одолел.

Следующий день мы спали до полудня, после поехали на склад и разгрузились. Все складывалось как нельзя лучше, с московской фирмой мы договорились по хорошей цене и через месяц планировали следующую поездку. Привезенный товар сразу пустили в продажу, раскидав по оптовым базам.

В последние дни июня я наткнулся на бывшего сослуживца. Мы привычно приехали в «Пеликан» с очередной партией товара. Отец подал «газель» задом к ленте транспортера, уходящей в подвальную глубь склада, и заглушил двигатель. Я вышел из машины и зашагал в офисное здание оформлять документы на разгрузку. Закончив с бумажными процедурами, выскочил из здания на улицу и наткнулся на Вовку. Зрительная память заставила обоих задуматься и остановиться друг напротив друга.

— Привет! — произнесли мы почти одновременно и пожали руки.

Наступил неловкий момент. Мы знали друг друга и не знали. Нужно было что-то говорить дальше. А что? Ни он, ни я этого не знали.

— А ты же во втором подразделении был, да? — начал я. — Извини, не знаю, как тебя зовут, визуально помню тебя, а имени не знаю…

— Владимир! — официально представился тот, назвал фамилию.

Я представился следом.

— А я отца твоего видел как-то здесь, выгружался он там, — Вовка махнул рукой себе за спину, в сторону склада бытовой химии.

— Да мы ж с ним вместе работаем, товар вам возим! — сказал я.

— Ааа! Вы товар нам возите!? — удивился Вовка и округлил глаза.

— Ну да, ты ж видел, как отец выгружался! Мы с ним вместе работаем, товар вам поставляем, поставщики ваши… — заулыбался я.

— Не, ну я думал, вы чей-то товар возите, извозом занимаетесь, а вы вон как, ооо…!

— Ну да, вот так вот, — подытожил я, играя в руках разрешением на разгрузку.

— А это? — Вова выхватил бумажку из моих рук. — Подписал?

Я кивнул.

— Ааа… Петровича подпись, вижу… — Вовка без интереса сунул бумажку обратно мне в руки, замолк, я не ответил, он добавил. — Ну ладно, чё, иди разгружайся!

— Давай, я пойду тогда разгружаться, а ты подходи, если хочешь, поболтаем!? — предложил я, развел руками.

— Да… давай! — Вовка махнул рукой неопределенно и пошел в офис.

Я вернулся к отцу. Выгрузка уже шла в полном разгаре, и через пять минут все было кончено. Транспортер со скрипом и шумом утянул вниз последние коробки и затих. Я спустился в склад, отметил документы, вернулся наверх. Отец уже шнуровал тент. Рядом крутился Вовка.

— Удивительно, говорю! — повернулся он ко мне. — Оказывается, Анатолий Васильевич говорит, что вы давно уже нам товар поставляете, а почему я вас так и не вычислил!?

— Да я откуда знаю? — благодушно ответил я и, чтоб подыграть Вовке, серьезно уточнил у отца. — Па, так чего он нас не вычислил? Мы ж вроде и не прятались…

— Не знаю, — включился отец в розыгрыш, произнес будто равнодушно. — Может он грузчиком работает тут, а кто ж грузчику скажет важную информацию.

Вовкины глаза изучали нас пару секунд — глянули на отца, потом на меня. Не сразу, но он сообразил, что мы подшучиваем, и тут же расслабился и расплылся в улыбке.

— Дык дело то в том, что я работаю как раз, на минуточку…! — Вовка поднял вверх кривой короткий указательный палец. — Заместителем коммерческого директора по бытовой химии и хозтоварам!

— Как же ты тогда нас прохлопал, Вова!? — произнес я все тем же наигранным укоризненным тоном с оттенком разочарования.

— Ды вот же ж! — защерился тот в улыбке.

Общение у нас сложилось сразу. Так обычно и происходит между людьми — или тут же сблизились или нет. Мы вмиг нашли контакт, расслабились и уже через десять минут стояли подле «газели» и чесали языками как старые знакомые.

— Так а там Андрей Петрович вроде? — кивнул я в сторону офиса.

— А, да Петрович, да! — Вовка принялся грубо тереть ладонью глаз, затер его аж до красноты, поправил бляху на ремне. Я заметил, что ремень у него военный кожаный с солдатской бляхой. Вовка потыкал ногой в переднее колесо «газели», заглянул через опущенное стекло в кабину и продолжил. — Да он там вроде как числится моим директором, но занимается, не пойми чем! Папа его, зачем то притащил из «Меркурия»!

— Че за — Папа? — не понял я.

— Ну, Папа! Хозяин «Пеликана»! У Папы денег хоть жопой ешь! — выдал Вовка и при слове «деньги» азартно вспыхнул глазами.

Общение Вовка обильно сдабривал матом. Он выкрикивал ругательства громко, и те летели как комки грязи из-под колес трактора во все стороны. Я, привычный к мату давно и не стеснявшийся его на слух, морщился и испытывал стыд — отец был рядом. Я иногда поглядывал на него, отец откровенно кривился от Вовкиной брани и, не стерпев, скоро отошел в сторону, деликатно занявшись чем-то в кабине «газели».

Нам пора было ехать. Мы обменялись с Вовкой крепким рукопожатием.

— Давай, Роман, заезжайте почаще! Рад был знакомству! Если чё, звони! — Вовка достал из заднего кармана джинсов сотовый и потряс им. Телефон, похожий на наш, такой же черный с выдвижной антенной и громоздкий. Мы обменялись номерами. Вовка вежливо попрощался с моим отцом и побрел в сторону офиса. «Газель» обогнала его, отец посигналил, я глянул в боковое зеркало — Вовка поднял руку, и мы свернули за угол.

Два-три раза в неделю вечерами я продолжал кататься на «двойке». Успехи не были выдающимися, но отложенная память делала свое дело. Касаемо свободных дорог, я водил уже уверенно, а вот в настоящем городском потоке машин себя еще не пробовал.

Однажды выпал свободный от работы день. Он случился так неожиданно, что я не знал чем заняться. Решение созрело быстро. Я выкатил «двойку» со стоянки, отстучав колесами по бетонным плитам, пропустил на кольце машины справа и влился в общий поток. Солнце стояло в зените и пекло через крышу салон нещадно. Я включил магнитолу на первой попавшейся радиостанции. Сначала долго катил по прямой широкой улице с двумя полосами в каждую сторону. Улица Т-образно уперлась в крупную городскую магистраль. Я дождался слева разрыва в густом потоке машин и по разгонной полосе выехал вправо по направлению к центру. Здесь движение было значительно плотнее. Если на предыдущей улице я еще волновался, то тут успокоился совсем, почувствовав общий с потоком ритм движения. Ни разу нигде не запнувшись и не заволновавшись, я доехал до самого центра города. В этот момент у меня появилось «водительское зрение». Я перестал обращать внимание на все, что не касалось уличного движения, глаза стали избирательно видеть лишь нужное — вот светофор, вот знак, позади серебристый новенький «Форд Фокус» постоянно жмется близко, чуть впереди пешеход норовит перебежать дорогу. Я испытывал совершенно новое ощущение.

Обратно я доехал без приключений. Поставил машину на стоянку и в состоянии легкой эйфории зашагал домой.

В июле городская жизнь замерла, боясь пошевелиться лишний раз в горячем мареве воздуха. Работа снова вошла в однообразный ненапряженный ритм, посреди недели один день, обычно среда, оставался свободным от дел. В самом начале июля в такой день я покатил на «двойке» за город на речку. Два часа дня, середина недели — речной пляж полон. Я зашел в воду, освежился, вернулся на песок и пошел вдоль пляжа, чувствуя, как жаркое солнце приятно слизывает с моего тела речную влагу.

Через десять минут ленивой прогулки я наткнулся на Вовку. Тот сидел на покрывале и грыз семечки, смачно отплевываясь шелухой в песок. Рядом сидела миловидная девушка. «Жена, наверное», — решил я.

— Ооо! Какие люди! — зарычал Вовка, отбросил семечки и протянул мне руку.

Мы обменялись рукопожатием, я поздоровался с девушкой. Вовка представил жену. Та поздоровалась излишне скромно и принялась растерянно смотреть то на меня, то куда-то в сторону своими большими выразительными голубыми глазами.

— А вы чего тут делаете? — сказал я.

— Да вот, с женой решили съездить позагорать и искупаться! Чего дома-то сидеть!?

— ответил Вовка и разгрыз семечку.

— Так вроде бы середина недели, ты выходной что ли? — удивился я.

— Ну да, отгул у меня, я ж в субботу был ответственным на базе, теперь отдыхаю…

Мы болтали ни о чем. Попутно я разглядывал Вовкину жену. Мне было любопытно. В ней определенно «что-то» было. Больше всего мне всегда нравилось в женщинах именно это «что-то». Совершенно неуловимая вещь. Ни потрогать, ни понюхать, ни попробовать на вкус. Нечто абстрактное. Но тестостерон цепляется за это «что-то» сразу, выделяя девушку из толпы.

Я продолжал ее разглядывать. Стройная фигура. Очень стройная. Красивые ноги. Красоту женским ногам всегда придают развитые икры. Если их нет, уже не то. Аккуратные и классические черты лица. Крупные глаза, красивые брови, высокий лоб, старательно собраны назад в хвост каштановые волосы, прямой аккуратный нос, изящный рот. Черты лица были достаточно тонкие, чтобы назвать их изящными, но не настолько, чтоб проявилась в них жеманность. Этой черты в ней не было. Что важно. Жеманность — признак женской глупости. Умные никогда не жеманничают. Им это не зачем, они знают себе цену, а не набивают.

Мне нравилась ее легкая рассеянность, интерес ко всему вокруг и одновременно отрешенность. Ощущалось, что она, то тут, то где-то в другом месте, далеко. Будто то включалась, то выключалась — глаза то вспыхивали, то потухали.

«Как интересно», — подытожил я и вернул внимание на Вовку. Тот все тарахтел о чем-то фоном, я отвечал механически. Изучать его жену было гораздо увлекательнее. Нет, я не думал о ней как о женщине в физиологическом плане. Хотя, она мне нравилась. То, чем я занимался, было намного увлекательнее. Утоление любопытства. Как у ученого, который среди кучи камней, нашел действительно стоящий и им увлекся.

«Они совсем не пара», — мелькнула в голове новая мысль.

Я что-то вновь или сказал или ответил Вовке и внимательно посмотрел на него. Вовку с ног до головы выдавала простота. Внутренняя загадка в нем отсутствовала.

«Что же ее могло в нем привлечь?», — принялся я разгадывать девушку дальше, но ответ мне так и не дался. Интересно жизнь людей соединяет вместе. Иногда смотришь, совсем не подходят люди друг другу. А почему вместе? Непонятно.

— Так, а чо ты на машине что ли!? — оживился Вовка.

Я кивнул, сказал, что приехал на «двойке».

— Ого! Так у тебя еще машина есть кроме «газели»!? — вытаращился тот на меня, раскрыв рот. — Буржуууй!

Я улыбнулся, хмыкнул. Девушка улыбнулась уголками рта. Сам Вовка защерился, довольный собой, бросил взгляд на жену, грубо приобнял ее, будто встряхнул на секунду, глянул на меня, сказал: «Ну чё, может обратно тогда и нас захватишь с женой-то!?»

— Да, довезу, конечно! — кивнул я.

Через пару часов мы выехали обратно в город. Пришлось ехать через центр, Вовка жил где-то там. Всю дорогу мы с ним болтали, вернее, шумел мне в ухо с заднего сидения Вовка, а я рулил и поддакивал. Девушка сидела рядом с мужем и молчала. Я высадил их на крупном оживленном перекрестке, распрощался с парочкой и покатил домой. Идя уже со стоянки, я понял, что доволен собой — столько времени провел за рулем во второй поездке, а Вовка даже не заметил, что я водитель-новичок.

В бизнесе ситуация стала более-менее стабильной. Единственное, что меня озадачивало — задержка с очередным заказом от менеджера «Пушка». Его скрупулезность и точность в работе успела стать даже некоторым эталоном для меня среди клиентов. По всем прикидкам звонок должен был случиться еще неделю назад, а тут тишина. Наши успехи стали значительны — мы заполнили синькой «Карда» едва ли не три четверти рынка города и окрестностей. Никакая другая синька не имела такого сбыта. И продажи продолжали расти. Мы быстро становились монополистами. Этот фактор сыграл свою роль — отец предложил поднять цену. Я даже не задумывался о таком шаге. Мы стабильно торговали синькой по цене на треть ниже конкурентов. Я настолько свыкся с существующей ценой, что когда отец озвучил свою мысль впервые, я удивился. Отец привел свои доводы, они звучали разумно. Я выслушал их, мы некоторое время спорили о плюсах и минусах такого шага. Я говорил о том, что цена уже сложилась, все к ней привыкли, и что нет смысла без надобности «ломать» рынок. Отец говорил о возможности получения дополнительной прибыли. Я упорствовал в том, что такое повышение будет сложно объяснить, ведь производитель не собирался повышать отпускные цены. Нам пришлось бы сочинить красивую байку, что мне делать совсем не хотелось. Мысль о дополнительной прибыли меня не сильно впечатляла, длительная устойчивость нашего положения — вот что мне виделось важным. Будут ли у повышения цены негативные последствия? Как их предугадать? Отец продолжал настаивать, приводя обезоруживающие доводы. Я начал колебаться, вспомнил слова одного из менеджеров оптовых баз — если товар начинает нравиться покупателям, то цена уже не играет большой роли, товар будут брать. В них было зерно истины. Негативные последствия нам могли устроить лишь конкуренты, но их у нас почти не было. Оставалось лишь придумать правдоподобную причину повышения цены.

Отец настаивал.

Я согласился.

В самом начале июля директор «Карда» проезжал через наш город и решил познакомиться очно. Встреча произошла за городом на трассе на территории одного из мотелей. Я и отец сели в «двойку» и поехали. Со стороны встреча выглядела как знакомство контрастов: директор фирмы-производителя — респектабельный мужчина в дорогом кремовом костюме и белоснежной рубашке на новехоньком бежевом «Пассате» и мы — одетые буднично по-рабочему на старой крашеной «двойке». После приветствий и рукопожатий директор пригласил нас в свою машину. От красоты «Пассата» я впал в тихое ликование и тут же сел спереди, не оставив отцу выбора. Само общение я запомнил смутно. Виной всему был «Пассат», первая новая современная иномарка, в которую я вообще сел. Едва сдерживая эмоции, я принялся разглядывать салон машины. «Пассат» выглядел фантастически, все в салоне было идеально — обивка, ткани, кнопочки, светящиеся индикаторы и приборы. Я потерял дар речи. После отечественных машин салон «фольксвагена» казался мне внутренностями космического корабля будущего. Отец с директором вели диалог, я иногда вставлял фразы, при этом незаметно щупая в салоне все подряд. По поведению директора «Карда» было заметно — он старается произвести впечатление и выглядеть в наших глазах значимым. Это было несложно — отец выглядел еще нормально: летние брюки, рубашка; я же выглядел разгильдяйски — футболка, шорты и пыльные шлепанцы.

— Да, я вижу, вы отлично сработали весной, — вещал директор, будто отчитывал подчиненных. — Но отгрузка была в марте, после вы апрель и май ничего не заказывали.

— Как не заказывали? Заказывали! — округлил удивленно глаза отец на заднем сидении. — Мы в мае сделали очередной заказ, а привезли нам только в июне.

Я понимал, диалог отцу оттуда вести неудобно, нам бы местами с ним поменяться. Но я продолжал заворожено пялиться на панель приборов «Пассата».

— Ну, это так, — не отступал директор, ерзая в сидении и неудобно выкручивая назад шею при каждой своей фразе. — Но надо повышать продажи. Вы же наши представители по региону. Надо продвигать продукцию.

«Как продвигать вашу продукцию, интересно, если кроме синьки все остальное не продается», — пробурчал я мысленно, изучая красную кнопку аварийной остановки.

— Да мы продвигаем, — сказал отец. — За последние два месяца у нас добавилось несколько клиентов, да и у прежних клиентов объемы растут. Конкурентов у нас нет.

Весь диалог свелся к обычным словесным «качелям». Директор напирал на то, что надо продавать больше. Отец парировал тем, что без рекламы продавать товар трудно.

— Анатолий Васильевич, я вас понимаю, что нужна реклама, что товар должен быть узнаваем, но у нас и так много затрат на производстве, денег на все не хватает, — зачем-то посвящал нас в свои проблемы директор. — Вот мы рекламную продукцию изготовили, буклеты… Распространяйте их.

«Сам бери, да и распространяй свои буклеты, больше нам делать нечего», — мысленно с удовольствием возразил я.

Отец принялся отвечать размеренно, неторопливо, обстоятельно и обоснованно. Этим, выдержкой своей, он был силен. Я бы уже давно вспылил и точно бы наговорил лишнего, рубанул бы правду-матку с плеча. Чувствуя такие позывы в себе, я старательно молчал и отвлекал себя изучением автомобиля.

— В общем, на чем мы с вами остановимся, Анатолий Васильевич? — Начал заканчивать директор. — Нужно увеличивать объемы продаж вам, а мы уж поможем, чем сможем.

— Да, а мы со своей стороны вам обещаем, что будем стараться продавать вашу продукцию, двигать ее, так сказать, по мере сил. А вы уж со своей стороны поддержите нас. Если будут какие желающие из нашего региона звонить вам, то направляйте их к нам. Все-таки мы ваши эксклюзивные представители, — как по написаному, выдал тираду отец и громко обреченно вздохнул.

— Договорились, Анатолий Васильевич, — развернулся директор на своем сидении назад и протянул отцу руку. — Вы наши представители здесь, будем сотрудничать.

Я тоже пожал директору руку и выбрался из «Пассата» первым, побрел к «двойке».

— Разговор ни о чем! Переливали из пустого в порожнее, — уже в машине, пялясь в окно, по пути домой сказал я.

— Ну, а что ты хотел, чтоб мы о чем разговаривали? — возразил отец спокойно. — У него свои задачи, у нас свои. Главное это то, что он подтвердил, что мы одни в нашем городе, это важно, а остальное ерунда.

— Да это понятно, — кивнул я, задумался и уставился в окно.

Я знал на самом деле, что меня глодало в тот момент — ощущение дисбаланса. Я против этого ощущения во всем. И в бизнесе в том числе. Херовое ощущение — дисбаланс усилий и требований, прав и обязанностей. Вот, к примеру, вам дают товар и говорят — продавайте, старайтесь, продавайте хорошо и много. Чем больше, тем лучше. И будет хорошо. Им-то будет хорошо, чей товар. А вам, ну, вам те деньги, что заработаете и «спасибо». «Спасибо» на хлеб не намажешь. И помощи никакой. И все бы выглядело справедливо, если бы не требования к вам в нагрузку. И требования такие, будто помощь эта предоставлена. Возможностей дают на копейку, а спрашивают на рубль. И свои обязательства стараются минимизировать. Вот и директор «Карда», я его почувствовал, юлил он, да еще и выставлял себя, чуть ли не нашим прямым начальником. И возникло ощущение его ненадежности. Я гнал от себя мысль, что при первом же выгодном предложении директор «Карда» сразу забудет все наши договоренности на словах. И становилось обидно за надежду. Почему-то именно с этим предприятием была связана моя надежда, что с ним-то все получится, уже как надо, не так как раньше. Хотелось, чтобы вышло. Так хотелось, что аж жгло внутри. И тем горшее осознавалось ощущение разочарования и тревоги, которые зародились во мне. Я гнал прочь подобные мысли, но удавалось отвлечься лишь на время. И поводов для таких ощущений видимых не было, но в душе стало неспокойно. Ощущение надежности выстроенной нами конструкции для меня подтаяло в самом важном месте — в истоке.

Всю дорогу домой я занимался душевными изысканиями, пока не устал. Самоедство, оказывается, страшно утомляет. Сильнее, чем работа. Глупая черта, только мешает. «Надо от нее избавляться», — подумал я и тяжело вздохнул.

В середине июля, как и задумали, мы решили поднять цену на синьку. Начинать надо было с самых крупных клиентов, мы поехали в «Арбалет».

— Ну что, пойдем вместе или я один? — глянул я на отца, едва мы припарковались на «газели» на территории базы.

— Да сходи один, чего я туда пойду? — сказал отец. — Вы вроде как там уже друзья.

А я пока тут посижу, покурю.

Я вышел из машины и, прячась от сильной жары, нырнул в прохладу здания. В офисе менеджеров на втором этаже шла вялая борьба с духотой — посреди комнаты вентилятор на ножке монотонно мотал головой, разгоняя жаркий воздух по углам. Я вошел, все замерли, признали меня и вернулись к своим делам. Мой менеджер расслабленно клацал мышкой, нападая в компьютерной игре на очередной вражеский замок. Мы поздоровались, я привычно сел на стул у его стола. И, ощущая, как непривычно стучит сердце от неудобной лжи, как можно более буднично известил его о подорожании синьки.

— И сколько ж она будет стоить? — прекратил тот играть.

Я назвал цену на десять процентов выше. Менеджер взял в руки калькулятор, пробежал по нему пальцами, изрек: «Дороговато».

— В смысле?

— Тут вот «Пушок» предлагает твою синьку дешевле и в бартер.

Фраза кувалдой рубанула меня по голове. На мгновение я впал в ступор, тут же прилагая усилия по сохранению внешнего спокойствия. Прошли микросекунды. Время замерло и тут же затикало с бешеной скоростью, словно в обратном отсчете. Мысли сорвались следом «Как это «Пушок» предлагает эту синьку??? Откуда она у него??? Может, притащил из другого города по бартеру? Ну, не у производителя же отгрузился? Вот тебе раз! Ничего себе, сюрприз! Как так!? Фууух, надо срочно что-то придумывать! Но за «Арбалет» надо держаться зубами! Если собьют с такого жирного места, то сразу потеряем почти половину объемов». Еще секунда. Я, кажется, собрался.

— А почем же он предлагает? — спросил я все также буднично, ощущая внутренний тремор и наблюдая очередной танец пальцев на кнопках калькулятора. Менеджер показал мне на экране цифру.

«Старая наша цена, чуть дешевле, понятный ход, вот он козел», — ругал я мысленно менеджера «Пушка». «Знает, что мы возим синьку не в бартер, предложил сразу и цену ниже и в бартер, чтоб наверняка отбить позицию у нас».

Еще секунда, и я нашел решение.

— Хм, интересно, но раз такое дело, то, конечно, повышение мы делать не будем. Видимо, «Пушок» закупился еще по старой цене, — врал и изворачивался я на ходу, стараясь сохранить лицо. Вышла дрянь! С самого начала я старался выстраивать со всеми клиентами честные и доверительные отношения, впервые пошел на откровенное вранье, поддавшись уговорам отца и тут же влип. «Папа, блин, далось тебе это подорожание, сижу тут выкручиваюсь как дурачок!», — обозлился я на отца, представив того, сидящим в это же время беззаботно в «газели» с сигареткой под теплыми лучами солнца. «Он там, а я тут! Он придумал, а я выкручивайся!», — жег гнев мои мысли.

— А с производителем тогда вопрос о подорожании я улажу, раз такая ситуация, — продолжал я говорить, понимая, вопрос надо решить сейчас же и получить от менеджера согласие, предложив тому сразу наилучшие условия работы. — Тогда на чем остановимся? Я тебе оставляю нашу старую цену, выходит, дешевле, чем у «Пушка». И тоже можем начать работу в бартер. Договорились?

— Ну да, давай, пусть пока так будет, — произнес флегматично тот, повернулся к экрану монитора и продолжил размеренно клацать мышкой.

— Сколько тебе завезти, какие там у тебя остатки? — сказал я еще более будничным тоном, дожимая менеджера до конца, зная, что заказ надо получить сразу.

— Ну, давай, упаковок тридцать подвези, — произнес тот.

— Хорошо, завтра тогда закину, — кивнул я, распрощался, вышел из офиса неторопливой походкой, ей же прошел длинный гулкий коридор, свернул на лестницу. Напускное спокойствие вмиг улетучилось, сердце гулко застучало. Мысли в голове тут же сорвались вихрем и понеслись, и я будто за ними следом, побежал вниз по ступенькам.

Отец стоял у входа в здание, курил, отставив расслабленно вперед одну ногу.

— Пойдем в машину, разговор есть, — бросил я ему сдержанно, мимоходом направившись к «газели». Отец не шелохнулся. Я развернулся и пошел обратно, к нему.

Отец неторопливо затянулся сигаретой, неспешно выдохнул дым, посмотрел на меня, произнес спокойно: «А что случилось?»

— Пойдем в машину, там поговорим! — бросил я снова, кипя внутри эмоциями.

Отец, словно нарочно, еще раз повторил неспешный ритуал — затянулся, выдохнул, бросил бычок в урну и пошел к машине. И каждое движение такое медленное, такое размеренное. Ничего в мире не могло заставить отца делать что-либо хоть чуточку быстрей. Ведь можно среагировать на мое взвинченное состояние по-другому — проникнуться им, заинтересоваться новостью, докурить быстрее, идти к машине энергичнее. Так нет же!

Мне казалось, я целую вечность уже скачу около закрытой пассажирской двери «газели» и поджидаю отца, а тот преодолел вразвалочку лишь половину из двадцати метров до машины. А начали идти мы одновременно.

«Да что ж ты так ходишь-то медленно!», — вспылил я мысленно.

Наконец, мы оказались в кабине.

— Блин, обломались мы с подорожанием! — начал я откуда началось, сумбурно пересказал случившееся. — Стал я ему рассказывать про подорожание, а он мне сказал, что «Пушок» предложил ему синьку дешевле и в бартер. Прикинь! Я ваще офигел!

Отец, не моргая, смотрел на меня. Я выговорился, умолк, замер во встречном взгляде, ожидая его реакции. Отец продолжал молчать и смотреть на меня. Я на него. Я ждал реакции! Не дождался, не выдержал, продолжил, чувствуя неконтролируемый выход адреналина: «Короче, пришлось мне отыграть назад с этим подорожанием! Зачем ты вообще придумал это дурацкое подорожание!? Торговали бы так! Нет, нужно было себе проблему придумать! Еле выкрутился!

Взгляд отца изменился, стал внимательным и колючим.

— Я сказал, что цену мы оставляем прежнюю, но будем тоже брать у него товар в бартер! Другого выхода там нет вообще! — подытожил я, перевел дыхание. — Он, знаешь, сколько синьки заказал!?

— Сколько? — произнес отец, полез за сигаретой, закурил. Занервничал.

— Тридцать упаковок! Это значит, что он у «Пушка» уже взял примерно столько же! Он располовинил заказ! Этот козел из «Пушка» пошел по нашему следу, посмотрел, что синька хорошо продается и позвонил этим в Краснодар! А они и отгрузили! Как так!? У нас же есть с ними договор! Этот же приезжал недавно, директор «Карда»! Он же нам обещал! Сидел там, в машине кивал с умной мордой, говорил, что все у нас нормально, и они работают только с нами! И тут на тебе! Как так!? Я вообще не понимаю!

— Как, как… Вот так, — все так же невозмутимо произнес отец, задумался на пару секунд, добавил. — А куда мы теперь бартерный товар девать будем?

— Да какая разница куда!? — опешил я, вытаращился на отца. — Что мы не найдем куда девать что ли!? Поищем куда! Вон есть у нас «Пересвет», я не знаю, Вова с «Пеликаном», не знаю… мелкие эти оптовики! Да найдем! Надо будет посуетиться!

— А что мы брать здесь в «Арбалете» будем? — все тем же размеренным тоном задал отец очередной вопрос, который вывел меня из себя еще больше.

— Да какая разница что!? — вспылил я, не понимая, зачем задавать вопросы там, где на них, наоборот, надо искать ответы. — Найдем, что брать! Возьмем прайс, приценимся, выберем то, что нам надо и распихаем по базам, вот и все! Дело не в этом! Дело в том, что этот урод из «Пушка» нам насрал! Втихаря за спиной позвонил в Краснодар, а эти мудаки от свалившегося счастья ему и отгрузили! Зачем так делать!?

— Ну, вот так. Вот такие у нас партнеры. А чего ты хотел?

— Я работать нормально хотел!

— Поступило предложение, они и отгрузили. Любой бы отгрузил, и ты бы и я…

— Может быть, и отгрузил бы, но не делал бы клятвенных заверений в вечной дружбе! Зачем так делать!? Ну, хорошо, решили отгрузить, ну позвоните, предупредите!

— Зачем?

— Да как зачем!? Чтоб мы знали, чтоб были к этому как-то готовы! Работу свою перестроили! Или они думают, что наш город такой большой, что другому отгрузили, и никто не узнает!? Да тут каждая собака друг друга знает!

— Ничего они не думали. Просто хочется денег и все. Есть клиент, чего не продать товар. Это производство, товар надо продавать.

— Мудаки!

— Ладно, поехали домой, — отец шумно выдохнул, затянулся и кинул бычок в окно.

Всю дорогу домой настроение у обоих было гадкое. Я угрюмо смотрел в окно и обдумывал случившееся, регулярно прерывая мысли эмоциональными тирадами про «мудаков» и «козлов». Такое произошло в нашей работе впервые и не укладывалось в моей голове. Я, пытаясь осмыслить новые реалии, зло выпалил: «Это сейчас этот мудак из «Пушка» начнет же всем предлагать синьку на бартер!?

— Само собой.

— Зашибись! Само собой, — повторил я интонацию отца, внутренне уже успокаиваясь и переходя к осмысленному анализу. — Он нам сейчас все поломает, весь рынок. Полезет сейчас и в «Мангуст», и в «Оптторг»… Нам придется готовиться ко всему этому. В общем, придется со всеми в бартер работать, а иначе никак. Иначе все откажутся от нас и начнут работать с «Пушком». Вот тот обрадуется то. Зашибись, раскрутили товар, теперь все, кому не лень, начинают лезть на лакомое, чтоб себе кусок урвать.

— Ну, а как ты хотел. Конечно, — сказал отец, вместо поддержки, пичкая меня сухими фразами в нравоучительной манере и тем беспрестанно раздражая.

— Ну а как ты хотел, конечно! — нарочито карикатурно повторил я его слова. — Никак я не хотел! Нормально я хотел! Мы же не лезем в чужой товар! Кто и что там возит и откуда и чем торгует, мне до лампочки! Пусть возят! Зачем же к нам лезть!?

— Ты прям хочешь, чтобы все были кристально честными и порядочными как ты? — не среагировал на мой выпад отец, добавил еще суше. — Такого не будет.

— Да, хотел! А что в этом плохого!? Это что, так сложно!? Ну, хочешь ты торговать, ну найди товар и вози его и продавай через базы! Зачем у другого изо рта выхватывать!?

Звуки моего возмущения потонули в стуке колес по бетонным плитам, мы подъезжали к стоянке. Поставив «газель», пошли домой. Эмоции не отпускали меня и там, я ходил по квартире и продолжал возмущаться. Я был зол на всех: на директора «Карда» с его дешевой показухой и пустыми заверениями; на менеджера «Пушка» за его елейную улыбку в глаза и двуличные действия за спиной; на менеджера «Арбалета» за его апатию и безразличие; на отца за его авантюру с подорожанием, в которую он втянул меня. В голове роился вихрь мыслей, на душе было неспокойно. Мысли давили голову изнутри, нужно было срочно отвлечься и развеяться, освободиться от возбуждения, раздражения и негатива. Решение пришло сразу, к десяти вечера я был уже в «Чистом небе». Хотелось выпить. Я пробрался к барной стойке. Соль, текила и лимон — слизать, выпить, заесть. «Мудаки, блять!», — зло пронеслось в голове. Я выпил.

 

ГЛАВА 5

События стали развиваться предсказуемо — новоявленный конкурент сделал всем нашим клиентам коммерческое предложение, нам пришлось экстренно выдвигать свое, еще более выгодное. Рынок сбыта надо было держать любыми средствами. Наш ход с бартером имел успех, мы отстояли всех клиентов. Я лихорадочно соображал, куда же девать обменный товар. Все фирмы его продавали либо оптом со склада, либо через свои розничные точки. Мы не торговали со склада и розницы своей не имели. Выход виделся лишь один — продуктовые базы с отделами бытовой химии. В городе после всех закрытий и укрупнений таких осталось лишь три: «Пересвет», «Меркурий» и «Пеликан». В последнем на нужной нам должности трудился мой недавний знакомый и бывший сослуживец Вовка. В «Меркурии» бытовой химией заведовал коммерческий директор, отношения с которым у нас сложились чисто деловые. Было неясно, возьмет он наш бартерный товар или нет. «Пересвет» стоял особняком, ситуация с ним выглядела удивительной — большая современная оптовая база, на которую никто из крупных оптовиков бытовой химии не обращал внимания. Подобный товар туда поставляли мелкие поставщики вроде нас. Притом, что продажи в «Пересвете» были самые большие из продуктовых баз. Лучшего места сбыта бартерного товара для нас было и не придумать.

— Ну, а чо, давайте, конечно! Я только за! Я от таких предложений не отказываюсь! — расплылся Вовка в довольной улыбке, заблестев радостно глазами, едва я ему намекнул о деньгах. После выгрузки мы выехали на «газели» с территории «Пеликана» и остановились на площадке за воротами. Вовка вышел к нам следом, подальше от посторонних глаз и ушей. Мои дружеские отношения с ним развивались быстро. Оба сразу нашли общий язык и взаимную симпатию. Вовка оказался малым прямолинейным, веселым и энергичным. С ним было легко и интересно.

— Ну, чо там у вас, давайте, жулики, рассказывайте! — сказал он, подходя вразвалочку на своих коротких ногах. К его манере разговора я уже почти привык.

Было жарко. Ожидая Вовку, мы раскрыли настежь обе двери кабины, духота внутри стала меньше. Отец курил, стоя подле кабины с водительской стороны. Я слонялся по хрустящему гравию со своей стороны. Время словно остановилось. Конец рабочего дня.

Из ворот базы изредка выползали машины, загруженные купленными товарами, проезжали мимо нас и растворялись в городских улицах.

— Это почему это мы жулики? — спросил я наигранно серьезно.

— Да, а кто вы есть!? — засмеялся Вовка, бегая маленькими глазками от меня к отцу. — Перепродаете товар с одной конторы в другую, бабки складываете в карман, ничего не производите… Тунеядцы! Жулики!

Мы посмеялись, перекинулись несколькими острыми шутками, перешли к делу.

— Ну, давайте выкладывайте, чо там у вас, — Вовка задрал ногу на ступеньку «газели», взялся рукой за оконный проем двери и стал ее раскачивать туда-сюда.

Я рассказал суть дела, предложил Вовке за услуги три процента. Тот театрально закатил глаза вверх, после скосил взгляд на меня.

— Пять!? — выпалил Вовка и замер, улыбаясь хитрющими глазами.

— Договорились. Пять, — растянулся я в улыбке от его ужимок.

Вовка продолжал играть — сначала насупился на пару секунд, будто обдумывая, перестал раскачивать дверь машины, после сразу расплылся в алчной улыбке.

— Ну что я скажу!? Предложение интересное, господа буржуи! Я его рассмотрю! — закатился он отрывистым смехом. Засмеялся и я. Отец, докурив, подошел ближе и принялся нудно и дотошно рассказывать Вовке всю историю событий, включая «подлянку, какую подсунул нам «Пушок» и то, что «вопрос надо как-то урегулировать».

— Да я понял, Анатолий Васильевич, я все понял, — нетерпеливо замотал взъерошенной головой Вовка, словно отбиваясь от медлительности речи моего отца.

— Так все неожиданно получилось, — смущаясь, тот привычно заскреб в макушке и закряхтел. — У нас и договоренность была с производителем и договор, но вот сам видишь, какие люди попались. Приходится выкручиваться.

— Да понял я, понял, Анатолий Васильевич! — Вовка одним движением руки еще сильнее взъерошил волосы на голове. — Придумаем что-нибудь! Я подумаю! Хорошо!

— Вов, ты глянь, что у нас сможешь брать, так чтоб не сильно там остальных ущемить, а то на тебя косо начнут смотреть, — прервал я отцовские стенания, которые, если так не поступить, продолжались бы еще час, изводя своей занудностью.

— Да вот же, блять! — встрепенулся Вовка. — Там Петрович сидит, этот крот, зарылся, хрен спихнешь его оттуда! Он же там контролирует все, это и с ним мне придется делиться, там без него никак. Его не обойдешь.

— Ну, поговори и с ним, я думаю, он не будет против… — предложил я.

— Кто!? Петрович!? — Вовка снова закатился смехом. — Ёпти! Блять, да он мать родную продаст, если что! Это еще тот жучила! Ничего, я его вот выживу с его места, тогда вообще все будет в моих руках, и с ним делиться не придется! Красота, блять!

Вовка хлопнул в ладоши и жадно потер их друг об друга. Я засмеялся, его взбалмошный нрав нравился мне все больше. Вовка, как противовес нудному и скучному характеру отца, появившись в моей жизни вдруг, заискрил всеми цветами радуги, питая меня так необходимыми среди рутины эмоциями.

— Ну, а чо, куда вы еще думаете пихать весь тот товар!? — посерьезнел Вовка.

— Да как куда… По таким же базам, как и твоя… «Пересвет», «Меркурий»… — я пожал плечами. — А больше, Вов, некуда…

— Ааа!!! «Пересвет», сидят эти жулики, знаю их! — защерился Вовка.

— Ну да, там этот, борзый такой, Андрей Иванович. С ним еще двое, — кивнул я.

— А, этого вот черненького такого наглого Андрей Иванович, что ли зовут!? А этих остальных как зовут!? Вот он точно борзый, жуть какой!… Так я не понял, вы с «Меркурием» не работаете что ли!? — недоуменно вытаращился на меня Вовка. — Я думал, вы работаете!

— Да работаем, возим туда свой товар. А чего такого? — сказал я.

— Ну там же этот, как его?… Сеня Степанов! Вы с Сеней работаете!? — насел Вовка.

— Ну, с Арсением Михайловичем, дядька такой высокий, ходит вечно в сером таком шерстяном пиджаке, — подтвердил я.

— Так вы работаете с ним или не работаете!? Я чет ничего не понимаю! — захыхыкал Вовка и закрутил головой как филин туда-сюда, переводя взгляд то на меня, то на отца.

— Да работаем мы с ним! Возим свой товар на реализацию! — завелся я.

— А че только свой, а бартерный че не возите, не пойму!? — все таращился Вовка.

— Вот ты бестолочь, Вов! — начал раздражаться я. — Про бартер только сейчас тема зашла, раньше мы и не парились по этому поводу! Ферштейн!?

— Ааа! — отстал тот и принялся тереть ладонью глаз. — Не ну это да… понятно.

Я глянул на Вовку, засмеялся. Зыхыхыкал тут же и он и, неугомонный, продолжил:

— Так будете ему возить или нет?

— Арсению Михайловичу? Да я пока не разговаривал с ним. Кстати как он вообще, сговорчивый? Что ему надо? — посерьезнел я.

— Кто!? Сеня!? — Вовка тут же оживился. — Да берет еще как! Предложишь ему свой процент, будет брать, куда он денется. Сеня бабки любит. Ему три хватит, нечего его баловать, а то расслабится, деньги начнет грести лопатой, а это неправильно. У меня должно быть больше.

Закончив фразу, Вовка снова засмеялся, довольный собой и своей шуткой.

— Слушай, Вов, а ты можешь ему позвонить? Ну, провентилировать этот вопрос?

— Хы! — Вовка от удивления выкатил глаза и приподнял плечи. — Конечно, могу! Давай, да, я ему позвоню, расскажу, что есть тут на примете два жулика, которые готовы бабки отстегивать, и он согласится!

— Договорились! — расползся я в резиновой улыбке. Гибкость — все же не Вовкин конёк. Его шутки были грубоваты и прямолинейны.

— Ладно! Идти мне надо, а то начнут искать еще! — Вовка протянул мне руку.

— Да, давай, будем на связи, — кивнул я. — Позвонишь, как будут новости от Сени!

— Ды! — выпятил нижнюю челюсть Вовка, пожал руку и моему отцу, развернулся и побрел, косолапо перебирая по гравию стоптанными сандалиями.

Июль заканчивался, балуя город последней неделей. Впереди замаячил август, дни которого обещали начать заметно сокращаться. Летняя жара будет продолжаться днем, а уже прохладные ночи готовить сознание горожан к осени. В один из еще жарких вечеров я выкатил «двойку» со стоянки и направился в центр города. Около девяти вечера, накатавшись, я оставил машину на одной из центральных парковок и пошел гулять. Несмотря на все события в бизнесе, я топал по улицам города в желтой хлопковой футболке, белых хлопковых полуспортивных штанах, мягких кожаных мокасинах на босу ногу и в прекрасном настроении. В одном из парков встретил знакомых девчонок, пару часов просидел с ними на лавочке и ближе к полуночи пошел их провожать. Идти предстояло недалеко — минут двадцать неспешным шагом через два сквера. Уже через полчаса я шел обратно той же дорогой, шагая по единственной асфальтовой дорожке сквера вдоль лавочек с одной стороны и кустов с деревьями с другой. Деревья, нависавшие над дорожкой, отбрасывали в свете фонарей столь большие тени, что прогалины освещенного асфальта можно было пересчитать по пальцам. Лавочки в сквере кроме одной в начале пустовали. Ее я оставил позади сразу, краем глаза заметив на ней парней, как мне показалось, пьяных. Миновав их, я прошел метров десять, как разговоры парней за спиной стали громче. Еще немного и я разобрал бы, о чем они уже почти кричали. В следующую секунду все стихло. Я продолжал идти. Думалось о работе, и я не сразу услышал, вернее, ощутил, как меня кто-то догоняет сзади. Странное и простое, едва ли не первобытное, чувство — наверное, каждый точно и безошибочно определит, когда позади просто идут, а когда его догоняют. Меня явно догоняли рваным шагом — несколько шагов размеренно, затем пробежка в два-три шага и снова размеренно. Я бросил короткий взгляд через плечо, увидел невысокого, на голову ниже меня, парня средней комплекции.

«Один из этих, сейчас закурить будет стрелять, как достали эти пьяные», — подумал я, не меняя шага. Парень нагонял. Пять метров. Я различил прерывистое дыхание. Три метра. Моя спина будто превратилась в сплошной радар ощущений. Метр. На мое правое плечо легла левая рука парня. Я повернул голову, встретился взглядом с пьяными мутными глазами преследователя. Те нехорошо глянули в мои. Ухмылка искривила рот парня.

«Сейчас ударит», — спокойно, будто обыденно, подумал я. Не успел удивиться простоте мысли, как появилась следующая: «Надо вжать голову в плечо».

«Может, развернуться и ударить самому, не дожидаясь?» — возникла новая мысль.

«Так он же еще не ударил».

«Ну, жди, пока ударит».

Странный внутренний диалог произошел в голове мгновенно, а показался таким неспешным и спокойным, что мое волнение вмиг пропало.

Я вжал голову в плечо, следом мне в правое ухо прилетел кулак.

«Вообще не больно, странно, я думал, будет больнее», — продолжал я пребывать в удивительно спокойном состоянии, не ощущая опасности, а лишь удивляясь тому, отчего такое происходит со мной. Я даже не покачнулся. Плечо спасло, удар пришелся по нему вскользь. Ухо отдало в мозг дерганой болью и слегка заныло.

«Дождался, идиот, теперь он ударил, можешь бить в ответ со спокойной совестью, поборник честности и порядочности», — укорил себя я за наличие моральных препонов, не позволявших наносить любой вред другим первым, даже если намерения тех очевидны. С ударом кулака препон испарился, я обозлился. А через долю секунды вскипел сильнейшей злобой. «Со спины! Ударил со спины!», — завертелись огненным шаром в моем мозгу мысли. Первый раз в жизни меня ударили со спины. Ударили подло. Злость, перешедшая в животную злобу, обожгла через кровь все тело изнутри. «Нечестно! Подло! Низко!», — било в набат в моей голове. Внутренние стоп-краны морали будто сорвало разом. Уже неконтролируемое желание наказать подонка захватило каждую клетку моего тела.

Злость, ярость, ненависть. Избить, изувечить, уничтожить.

Я резко развернулся и по памяти врезал левой парню в лицо. Целил в нос, попал неудачно. «Почему в нос то?» — возобновился внутренний диалог: «Бить надо в челюсть».

Парень ошарашено отступил на пару метров.

Я, развернувшись окончательно, сразу ударил правой, целясь просто в голову. Парень успел приподнять руки, а с ними и плечи. Удар скользнул по его плечу и куда-то попал. Парень замахнулся правой рукой, но медленней, чем надо — сказывался алкоголь. Я ударил навстречу левой. Наши руки переплелись в ударе, но я был выше и быстрее — моя рука прошла дальше и снова застряла между плечом и лицом. Я вроде попал, но опять без ущерба. Парень опешил сильнее, замер и уставился на меня. Я не мог и, главное, не хотел остановиться. Вдруг понял, что мною движет ненависть не к этому подлому пьяному идиоту, а к себе, к своей врожденной и воспитанной миролюбивости, к своей вере в лучшее в каждом до самого последнего момента, когда уже может быть поздно и придется расплачиваться за свою мягкость. Я жаждал сломать, уничтожить в себе привычку раздавать авансы доброты людям. Все они слились передо мною воедино в личности пьяного парня, опрометчиво напавшего на меня летней ночью в парке. Через секунду я ударил его ногой сбоку по ребрам. Удар не произвел должного эффекта, выродившись в сильный шлепок. Едва нога вернулась и коснулась асфальта, я выкинул кулак в лицо, и опять парень успел дернуть плечом, отведя удар в заднюю часть шеи. Я ударил другой рукой, снова метя в лицо. Поздно. Парень полностью поднял обе руки перед собой в глухой блок. Я попал в них. Третий подряд удар рукой, снова попал в блок. Еще три удара. И они ушли туда же, не достигнув лица.

«Как же слабо я бью, ему хоть бы хны», — пронеслось в голове.

Вдруг парень бросился на меня, резко сократил расстояние и вслепую выкинул вперед обе руки. Одна раскрытой кистью попала мне в лицо. Другая, правая, зацепилась спереди за шейный вырез футболки. Стоя завязалась возня. Через секунду я завёл правую ногу за левую ногу парня и толкнул его. Парень потерял равновесие и стал валиться на спину, утягивая меня за собой за вырез. Треск. Футболка порвалась, оставив в руке парня большой кусок желтой ткани. С новой яростью я начал топтать упавшего противника и пинать в бока. Вся стычка происходила без единого звука. Все мое существо клокотало мрачной решимостью запинать напавшего до потери сознания.

Слева раздался легкий шелест. Я бросил взгляд туда, в направлении, где сидела эта троица. Лавочки, утопавшей в ночной тени широкого древа, видно не было. Из тени, как в замедленном кино пьяным пошатывающимся бегом выскочил второй.

Я посмотрел на лежащего подле меня. Тот шевелился, не получив значимого урона и повреждений. «Метров двадцать. Успею, не успею? Не знаю, не успею. Слабо, очень слабо бью. Противно», — скакала в голове чехарда мыслей. Я не успевал, первый уже начинал вставать, а второй приближался. За спиной второго из той же тени выскочил третий. Через пять секунд я имел бы дело с двумя, а еще через пять со всей троицей. Второй был высокий как я или даже чуть выше. Третий был ростом с первого, но коренастый и внешне крепкий. Подле меня, судя по всему, лежал самый слабый из них. Меня снова захлестнула волна злобы на себя, к ней примешалась досада от собственной неумелости, немощности, слабости — по сути, я не смог ничего сделать хлипкому полупьяному парню ниже меня ростом. Позор.

Я побежал.

Не быстро и не сломя голову. Не было ни паники, ни страха. Я побежал, чтоб не иметь дело с тремя. В груди бродил коктейль из разных чувств и ощущений: я был доволен тем, что сбежал не от страха, при виде еще двоих, а хладнокровно оценил шансы и спокойно разумно отступил; и по-прежнему был зол на себя за слабость и почти беспомощность. Трусцой отбежал метров пятьдесят, перешел на шаг. Меня никто не преследовал. Странным образом чувство страха было подавлено. Не отсутствовало, а именно оказалось подконтрольным. Страх ведь есть всегда и у всех. Это нормально. Но мой страх был усмирен другим чувством — яростью к факту подлости нападения. Со спины! В моем сознании молнией проскочила цепная реакция изменений. Я шел по аллее, сняв порванную футболку и держа ее в руке, остановился, обернулся. Подбежавшие склонились над своим приятелем, пытаясь его поднять. Я шумно выдохнул и пошел дальше. Сердце все еще бешено колотилось. Чтобы отвлечься и успокоиться, я принялся осматривать на себе результаты стычки: футболка порвана пополам, на шее и груди проступили красные натертые полосы от ее выреза; ссадин не было никаких, напавший смог ударить меня лишь раз, в ухо; правый карман штанов оказался надорванным у основания, образовалась дырка. И все. Ухо немного ныло.

«Новые штаны же, ладно, это можно зашить. Или выкину штаны, все равно неудобные», — подвел я итог осмотру. Я закинул футболку на плечо, будто снял ее от жары, и в таком виде пошел к машине. На всякий случай, я обернулся еще раз — аллея была пуста.

«Двойка» сиротливо стояла на парковке. Час ночи, город опустел до одиноких прохожих и загулявших парочек. Я сел в машину, закурил, завел двигатель и небыстро поехал в правой полосе полупустой дороги. Закурил я вовремя, начался отходняк, руки слегка дрожали. Я старался не думать о случившемся, но в голове настойчиво крутилась мысль: «Со спины! Так подло! Как так можно!? Зачем!? Свинья! Такого убить мало! Откуда такие скоты берутся!?» Я плелся на машине домой и пытался осознать произошедшее. Драка — банальность. Ее нечего обдумывать. Но нападение со спины! Это уже другое. Правильно говорят — лучше раз увидеть, чем сто раз услышать. В моем случае, лучше раз почувствовать. Я ясно осознал чувства всех, кто в своих рассказах описывал подобное. Г ад-кое ощущение! Очень гадкое! Мерзкое! За гранью человеческой природы! Люди, так поступающие — не люди.

Я загнал машину на стоянку, дошел домой и опустошенно провалился в сон.

В самом конце июля состоялась вторая поездка в Москву с партией синьки. Все было как в прошлый раз — выехали в пять утра, в Москве были к полудню. Разгрузились быстро, я подавал упаковки из кузова «газели», грузчики принимали; с погрузкой вышла задержка, начали в три — снова в кузове я, принял товар, уложил, к концу погрузки заныла спина от постоянного полусогнутого положения. В четыре выехали в обратный путь. К середине пути жевать всухомятку на ходу надоело, и мы свернули к тому же кафе, в каком ели в прошлую поездку. Половина восьмого, мы ехали с опозданием в два часа. Уплетая вкусный горячий борщ, я прикинул, что таким темпом, дома будем не раньше полуночи.

Отлично поужинали! Мы вышли из кафе, закурили и неспешно побрели к «газели».

Следующие четыре часа проехали без остановок. Время перевалило за полночь, когда до нашего города оставалось километров сорок, и меня начало тянуть в сон. Я сопротивлялся, но веки становились все тяжелее и тяжелее. С каждым разом я моргал все медленнее, голову тянуло вниз. Я потер лицо руками и чуть опустил боковое стекло. Кабину сразу протянуло сквозняком в сторону раскрытого окна отца. Прохлада ночного воздуха заставила меня поежиться. Спина сквозь футболку быстро стала остывать. «Надо закрывать свое окно, а то шею надует, завтра голову не поверну и вообще, продует еще», — подумал я и закрыл окно. В голове прояснилось, сон отступил. Я глянул на отца, он курил. Оба были уже почти сутки без сна. «Если я так хочу спать, то как отец еще держится? Он еще и за рулем всю дорогу», — подумал я, тут же ощутив укол совести из-за того, что сижу бездельником. Идиотская ситуация. Мои навыки вождения были не настолько хороши, чтоб вести «газель» по трассе, тем более в момент, когда я буквально клевал носом ото сна. Я это понимал, но совесть крутила душу. Я посмотрел на отца внимательней. Его тоже клонило ко сну. Веки глаз опускались и поднимались все медленнее и медленнее.

— Ты как, па? — произнес я, внося разнообразие в размеренный усыпляющий гул двигателя. — Спать не хочешь?

Отец встрепенулся, и я сразу понял, что устал он не меньше моего, даже больше, но держался и не подавал виду.

— Да так, — сказал он невнятно, будто заново учился говорить. — Спать уже хочется. Но уже скоро. Сколько там осталось нам, километров тридцать?

Отец докурил сигарету, поморгал, отгоняя сон.

Из темноты обочины выплыл синий дорожный указатель.

— Да вон знак! — вскрикнул я и указал на него пальцем. — Тридцать один, остался, километр. Сейчас пост будет!

— Давай, там, наверное, остановимся, — сказал неуверенно отец. — Подышим свежим воздухом, выйдем, разомнемся, а то у меня уже нога отваливается, затекла.

— Конечно, остановимся! — безапелляционно поддержал я. И тому была причина, одна из главных черт характера отца — исполнительность. Черта-то хорошая, только у него она была гипертрофирована. Отец в своей исполнительности мог запросто дойти до ущерба себе. И в этой поездке, не согласись я с остановкой, а воспротивься, так отец из кожи бы вон лез, давил затекшей ногой на педаль, боролся со сном, а вел машину дальше.

Пост! Стационарный пост милиции за двадцать километров до города. Справа мелькнул гостиничный комплекс, тот самый, на территории которого мы недавно общались с директором и владельцем «Карда». Подле поста вдоль обеих обочин трассы уже выстроились ряды фур. Некоторые остановились на ночевку, другие лишь для короткого отдыха. Мы свернули к обочине сразу за постом. Тело так затекло от беспрерывного сидения, что выйти из машины, просто пройтись, размяться, казалось блаженством. Остановились мы вовремя, сон так близко подобрался к нам, что точно победил бы на оставшихся километрах. Я подышал свежим ночным воздухом, прошелся перед «газелью» — сон отступил сразу, в голове прояснилось. Отец закурил. Я тоже. За десять минут прохладный ветерок приободрил меня окончательно.

— Ну, что, поехали? — отбросил отец окурок в сторону, посмотрел на меня.

— Ты как, па? Спать перехотелось? — всмотрелся я в его лицо — глаза уставшие, покрасневшие сеточкой сосудов, но вроде как не сонные.

— Да, нормально, тут немного осталось, доедем! — произнес он бодро.

Мы тронулись. Впереди над горизонтом уже виднелись электрические отсветы города. Трасса шла прямо, по две полосы в каждую сторону, ровный асфальт, прерывистая разметка делила направление на полосы, а сплошная по краям очерчивала границы асфальта. Встречные направления разделял ров метра полтора в глубину и около пяти в ширину. Мы катили по левой полосе из двух, ближе ко рву. Спидометр показывал восемьдесят километров в час. Мы обогнали несколько легковых машин на соседней правой. Те плелись на шестидесяти. Межполосная разметка монотонно прерывисто проскакивала назад правее меня, я смотрел на нее. Это действовало гипнотически. Первые две минуты после остановки прошли бодро. Я согрелся. Потянуло в сон. Я чуть сомкнул веки, задержал их на несколько секунд, разомкнул. Веки все больше тяжелели с каждым очередным мельканием штриха разметки. Я посмотрел на отца. Он не курил. Сидел ровно, держал руль обеими руками и смотрел на дорогу. Сон вместе с теплом кабины пробирался по спине к голове, я соображал все хуже. Г ород приближался. «Еще немного, уже скоро, как хочется спать, приедем, сразу лягу, буду спать, пока не надоест, отец тоже устал, почему я такой криворукий и не веду сейчас машину, надо смотреть на дорогу, окно открыть надо, холодно, дотерплю», — расползались кашей в моей голове мысли. Ших, ших, ших — проносились белые штрихи справа. Я смотрел на них, веки наливались сном. Я сомкнул глаза. «Сейчас чуть так посижу и открою, еще немного, сейчас, сейчас», — еле-еле ворочалась сонная мысль. С трудом, лишь наполовину, но я открыл глаза, плохо соображая, глянул на отца. Он все также сидел ровно, смотрел вперед и вел машину. Мне стало жутко неудобно и стыдно за себя. Я, молодой парень, сижу рядом с отцом, которому пятьдесят лет, который вот уже тысячу километров ведет машину и не засыпает, а я валюсь в сон! Я вернул взгляд на дорогу. Ших, ших, ших — мелькали справа полосы, единственное движение на неосвещенной темной дороге. Ни попутных машин, ни встречных. Никого. Только мы и полосы. Ших, ших, ших. «Я на минутку, больше не могу, буду так, минуту с закрытыми, минуту с открытыми, так нормально, успею выспаться за минуту, и вытерплю минуту». Я закрыл глаза. Как же приятно. Наслаждение потекло от закрытых глаз вниз по телу, я жадно ловил каждый миг своего микросна. «Минута, наверное, уже прошла, не прошла, еще десять секунд и как раз будет, десять секунд, наверное, прошли, не прошли, где-то только половина, осталось четыре секунды, осталось три, нет еще не три, пока четыре, еще немного, вот теперь три, сейчас, три, три, пока три, три, две, да две… две… скоро открывать глаза… не скоро… еще две секунды… уже одна… нет, пока две… еще немного… хорошо, одна… скоро открывать глаза, надо последнюю секунду расслабиться… все, пора… еще не пора… сейчас, быстро посплю эту секунду… последняя… но это уговор… надо просыпаться… открывай глаза, открывай», — мозг усилием воли вынырнул из липкого тумана сна, заработал вслед за приоткрывшимися глазами. Я еле разлепил веки. Ших, ших, ших. Полосы. Все так же равномерно. «Так удобно на них смотреть, даже поворачивать голову не надо, прям передо мною… Почему передо мною? Уже чуть левее», — мысли почти застыли. «Интересно, почему это полосы уже чуть левее, передо мною ведь были», — в липкой каше сознания с трудом сформировалась очередная мысль. И, вдруг, искра! Я дернулся, встрепенулся! Вытаращился на полосы!

Ших, ших, ших. Все та же размеренность, но полосы уже были под отцом и медленно смещались под капотом влево! Я все понял! Я еще не осознал, но уже понял, мозг очнулся! Доля секунды, я собрался, глянул на отца. Он по-прежнему сидел ровно, держал обе руки на руле и вел машину и… и спал! Глаза отца были закрыты!

— Па! — я тронул отца за руку.

Он открыл глаза. Абсолютно спокойно открыл, ни дернулся, ничего такого, просто открыл и стал смотреть вперед, куда и должен был смотреть, даже не повернулся ко мне.

— Па, мы сейчас в канаву свалимся! Мы вправо уходим! — я глянул на дорогу.

Линия межполосной разметки медленно возвращалась под «газель». Вот она уже под сидением отца, вот уже подо мною, а вот и там, где должна — справа от машины. Мы ушли с правой полосы, вернулись на левую.

Сон исчез, будто никогда и не хотелось спать. Я был бодр, организм за долю секунды накачался адреналином. Я посмотрел на отца. Тот сидел в прежней позе и вел машину. Только мы и дорога. Ни одной машины больше. Ни впереди попутной, ни на встречной полосе. Ших, ших, ших — медленнее обычного проносились справа злополучные полосы. Спидометр показывал пятьдесят.

Рррррр!!! — пронеслась справа старая легковушка с прогоревшим глушителем.

Мы встрепенулись.

— Мда, — выдавил из себя отец, перехватил руками руль и полез за сигаретой.

Меня начало тихо трясти. Чтобы хоть как-то отвлечься, я стал разглядывать множащиеся огни города. Мы подъезжали. В кабине висело задумчивое молчание.

Через полчаса мы уставшие покинули кабину «газели» на стоянке и пошли домой. Шли молча. На полпути я не выдержал и произнес: «Ты спал за рулем, прикинь…»

Отец быстро глянул на меня, но не ответил. Уже дома, когда мы оба приняли душ и сидели на кухне за столом, отец встал и, наливая себе чай, произнес: «Мда…»

Я знал, о чем он.

— Надо же, не заметил, как уснул, — продолжил отец, обернулся, поставив чайник на плиту, и с каким-то совершенно искренним удивлением добавил. — А мне снилось, что я веду машину… Представляешь?

Я кивнул, механически дожевал наспех сделанный бутерброд, выпил чаю, пожелал отцу спокойной ночи и поплелся спать. Упав на кровать, я провалился в сон, в котором разделительная полоса постоянно уходила перед моими глазами влево, и я ничего не мог с этим поделать.

Бардак с продажами синьки продолжился и в августе. Клиенты все-таки прагматично «уселись на два стула» и заказывали этот товар то у нас, то у «Пушка». Чем все закончится, предсказать было сложно. Перейдя на бартер и сдержав экспансию конкурента, мы удержали ситуацию в шаткой точке равновесия. Нам нужен был какой-то нестандартный ход. Я задумался, и мысль пришла.

— Нам надо найти другого поставщика синьки, — заявил я отцу во время завтрака.

— Как это — другого? — мерно жевав, отец замер и тут же продолжил есть.

— Да так, другого! Наверняка там в Краснодаре кто-то еще производит или эту или такую же синьку. Слишком халявная позиция… Лакомый кусок!

— Как может кто-то производить эту синьку, если ее название зарегистрировано?

— Да не обязательно именно эту! — начал я заводиться, как часто бывало, удивляясь неспособности отца ухватить суть мысли, а не цепляться за частности. — Название может быть любое! Главное, чтоб флакон и этикетка были те же, вот и все!

— И что мы с ней будем делать? — жевал апатично отец.

— Да как что!? Заменим эту на новую! И все! Только надо, чтобы новая не дороже этой была. Но если там кто-то начал производить похожую синьку, то цена точно будет не дороже, а скорее всего, дешевле! А иначе нет смысла, надо же выдавливать эту с рынка. Цена точно будет ниже! Только вот как найти этих производителей? Ладно, давай доедай, нам пора уже ехать, что-нибудь придумаем, как обычно. Журналы посмотрим, может еще как, но найдем! — закончил я завтракать, встал из-за стола. Мысль засела во мне крепко, она была хороша.

— А с «Кардом» надо бы заканчивать… — продолжил я уже по пути на стоянку.

— А что мы продавать будем!? — вытаращился на меня отец. — Вот когда найдем замену, тогда и подумаем!

— Да это понятно, что когда найдем, а не раньше! Я что, идиот по-твоему что ли!? — меня раздражала все сильнее прямолинейность мышления отца, на которую я натыкался все чаще. — Я об том и говорю, что надо найти, а потом заканчивать с этим «Кардом». А то приперся тут на своем новом «Пассате», всё пальцы гнул и пыль в глаза пускал «мы с вами работаем, только с вами, вы наши представители, мы в вас заинтересованы» тупо нас-сал нам в уши, козел! А сам отгрузил первому позвонившему… мудак!

— Ну да, — деликатно поддержал меня отец. Он не любил, когда я выражался. Я, конечно, старался и не выражаться, да и матом я практически не ругался, при отце уж точно, но такие слова себе иногда позволял, когда чувства уже переполняли.

— Ладно, поищем, — подытожил я.

Перейдя на бартер, вместе с его плюсами, мы сразу ощутили и отрицательные стороны — нагрузка удвоилась. Теперь, чтобы получить ту же прибыль, мы должны были совершать больше работы, перевозить больший объем товаров, трудиться больше времени.

Я тут же постарался свести к минимуму все лишние действия и это удалось. Забирая обратный товар у клиентов, я за один раз старался брать лишь то, что требовалось к продаже в «Пеликане» и «Пересвете». Так мы избегали двойной перевалки товара через наш склад. С «Меркурием» вопрос еще не был решен, Вовка не звонил. При таком принципе работы тоже были неудобства, но ничего лучшего нам не оставалось. Пришлось потрудиться не только руками, но и головой. Я выработал систему ценообразования для бартерного товара. Учитывались все нюансы — кто, где и какие скидки дает на такой же товар, и как максимально дорого в какую из баз можно выставить бартерный товар на продажу. Все цифры — цены, скидки конкурентов — я быстро запомнил и держал в голове. Больше всего не утомлял, а раздражал процесс выписывания накладных. Мы как писали их от руки, так и продолжали. Но теперь приходилось писать много не дома за столом, а в кабине «газели». И накладные сразу стали длинными с множеством наименований. И писать уже приходилось мне. Отец, выполняя лишь функции водителя и не занимаясь коммерческими вопросами, быстро перестал ориентироваться в текущей обстановке и ценах. Если он брался за написание накладной, то уточнял у меня цены едва ли не по каждой строчке, делая процесс написания длительным и мучительным для нас обоих. Я же писал накладные быстро, черпая всю информацию из своей памяти. Отец в это время отдыхал, выкуривая очередную сигарету.

— Короче, поговорил я с Сеней! Звонил ему, будет он у вас брать весь этот триппер, три процента ему и возите в «Меркурий» свое говно, хоть до усрачки, — выдал Вовка новость в очередную нашу встречу. Глаза его блестели, Вовка был доволен собой.

— Ого! Круто, Вован! Вот это новость! — искренне удивился я быстроте решения важного вопроса. Всего неделю назад Вовка пообещал сделать нужный звонок и вот, вопрос решен.

— Короче, позвоните ему, — Вовка сунул руки в боки и важно замер около нашей «газели». После выгрузки мы стояли тут же у склада. Вовке было скучно летом в офисе, и почти каждый наш приезд в «Пеликан» мыс ним виделись. Трепались о всякой ерунде, зубоскалили, как два закадычных приятеля, которыми мы и стали — быстро и незаметно.

— Ладно, буржуи, давайте, едьте! — Вовке было пора. — Зарабатывайте на Сене бабки, будете мне должны!

— Само собой! С меня «отвертка»! Угощаю! — улыбнулся я.

— Че за «отвертка»? А, это водка с соком что ли!? — замер в полоборота Вовка.

Я кивнул, расползаясь в заговорщицкой улыбке. Вовкины глаза вспыхнули.

— Это интересное предложение, я подумаю над ним! — хмыкнул он.

— Подумай, подумай! — прищурил один глаз я, кивнул.

— Ладно, езжайте, жулики! — вздохнул Вовка, уходить ему не хотелось. — Мне идти надо, дел полно, какое-то сраное вино привезли, машина, вон, под выгрузкой стоит, грузчиков собрать не могут уже час, половина работает, а половина пьяные.

— Ладно, давай, пока, увидимся! — махнул я, захлопнул дверь, отец завел двигатель.

Вовка косолапо пошел впереди. Мы обогнали его. Я глянул в свое боковое зеркало.

— Вовка показал язык. Я высунул руку в окно и показал ему средний палец.

Ситуация в бизнесе выглядела стабильной. За «Пеликан» я был спокоен — там работал Вовка. С «Пересветом» везло сильно — крупные поставщики бытовой химии продолжали в упор не замечать эту базу. Мы возили в «Пересвет» бартерный товар, он продавался, словно проваливался в бездонную бочку. С ценами там тоже творилась халява, они были так высоки, что мы умудрялись хорошо зарабатывали даже на бартерном товаре. Я учуял шанс заработка — пока конкуренты хлопали ушами, надо было максимально загружать «Пересвет». Мы так и сделали, принялись почти весь бартер валить в одну базу, и его стало не хватать. Помимо синьки, нам снова нужен был хороший товар для прямых продаж и для получения больших объемов бартера — одно тянуло за собой другое. И я помнил о плане по смене производителя синьки, но понятия не имел, где искать нового.

Как и в любой сфере, в оптовой торговле нашего города сформировался довольно стабильный круг игроков. Если в продуктовом опте он был большим, то в бытовой химии на порядок меньшим и очень замкнутым. Новых игроков за десяток лет можно было пересчитать по пальцам одной руки. Наоборот, в 2002 году началось едва заметное уплотнение рынка бытовой химии. Процесс тронулся так плавно, что если кто и выходил из игры, то бизнес его угасал долго и у всех на глазах. Резко не разорялся и не закрывался никто. И напротив, если какая фирма росла, то прогресс был заметен и имел нормальную скорость. Остальные понимали — фирма имеет хорошую прибыль, вкладывает ее в развитие, оборот, торговые площади, и рост продолжается. Бурный рост без привлечения внешних средств не случался. Но тут был свой замкнутый круг. Большим фирмам банки кредиты давали охотно. Но тем доходы позволяли развиваться быстро и без кредитов. Мелким фирмам значительных кредитов не давали, и те обреченно плелись позади больших.

В 2002 году случился нонсенс — замкнутый круг был разорван. Торговая компания «Родной край» вдруг начала бурно развиваться. Директором там был Саша Дубко. Предысторию фирмы я урывками знал от разных людей. Этот гражданин, как и все мелкие предприниматели, до поры до времени мыкался на свои кровные. И вдруг его бизнес начал расти темпами в разы большими, чем могла позволить прибыль. Все смекнули — произошло вливание денег. Откуда? Пошли слухи о кредитах, якобы, Саша Дубко крутится на них. Возможно. На таком информационном фоне пробудился и мой интерес к «Родному краю», я предложил отцу посетить эту фирму. Благо, располагалась она удачно — буквально через забор от «Мангуста». Ходили слухи, что всю территорию своей базы Саша Дубко купил, а не арендовал. База была не большая, в полгектара площадью. На ее территории, неасфальтированной, едва присыпанной щебнем в самых нужных местах и огороженной бетонным забором, находилось всего одно сооружение — высокое серое четырехэтажное здание. Отсутствие окон на трех сторонах здания лишь усиливало его мрачный, почти тюремный вид. Мы прохрустели колесами по щебню, припарковались и вышли из машины. Мда. Я огляделся. «Тюремный блок». Складывалось ощущение, что здание было недо-строем, будто в один прекрасный день строители ушли, решив, что с них достаточно. В левой части здания зияло два проема под габариты фуры. Ворот на проемах не было. Правее, в середине здания был еще один проем, но уже с воротами и даже асфальтированным пятачком перед ним — склад «Родного края». Перед его распахнутыми воротами стояла фура, суетились работники. Офис компании располагался на втором этаже, входное крыльцо находилось в правой части здания. Я потянул железную дверь на себя, мы с отцом вошли внутрь, оказались на лестничной клетке. Бетонные пролеты ступенек с приваренными к ним железными перилами вели вверх. Возникло ощущение, что я вернулся в детство и оказался на стройке. Пол был устлан кусками бетона, силикатного кирпича и застывшего цемента. Мы поднялись. Второй этаж начинался от лестницы пустым дверным проемом и длинным коридором за ним. Сразу справа от проема висела железная некрашеная дверь. На ней на скотче болталась бумажка — «Торговый зал».

— Нам сюда! — сказал я и потянул дверь на себя.

Тяжелая, она поддалась не сразу, изнутри ее держала пружина. Мы вошли. Дверь хлопнула позади, выдавая наше появление. Мы оказались в большом помещении с колоннами метров в сто пятьдесят площадью. Интерьер зала не нарушал духа здания. Ничего лишнего. Дешевый затертый линолеум на полу, невзрачные обои на стенах. В левой части зала четыре стола с компьютерами, за двумя работали девушки. Вдоль стен стояли высокие, выше человеческого роста, белые деревянные стеллажи с образцами товаров с бумажными ценниками на каждом. Типичный торговый зал. Я поздоровался с девушками и пошел бродить по помещению. Что я искал? Я не знал, сканировал глазами полки стеллажей, собирая информацию. Сразу бросились в глаза низкие оптовые цены. Я быстро прикинул разницу, в среднем цены оказались ниже средних городских на семь-десять процентов. «Удивительно. Откуда такая роскошь у «Родного края»? Странно!» — задумался я, бродя среди стеллажей — загадка низких цен будоражила мой мозг.

Я глянул на отца, тот ходил следом за мной, но скорее формально, с застывшим на лице безразличием. Наверное, в тот момент мои ощущения оформились в непреложный факт и были осознаны — отец к нашему общему делу относился равнодушно. Я внутренне горел работой, отец нет. Он выполнял свою работу машинально, без интереса. Я ощутил себя дураком. «Я, как идиот, шарю по этим витринам в поисках того, чего я и сам не знаю, но я смотрю, ищу, мне интересно, я хочу что-то найти тут, чего именно, я не знаю, но чувствую, что я правильно поступаю, а он…», — начали роиться в моей голове обидные мысли. Я не хотел себе в них признаваться. Но чем дольше я наблюдал за отцом там, в торговом зале «Родного края» и вспоминал прошлые схожие ситуации, тем все яснее убеждался в неприятном факте — отцу было безразлично. Нехорошие мысли. Я затолкал их в самый дальний угол сознания, отвернулся, тяжело выдохнул и продолжил поиски.

Стоп!

Мысленный монолог об отце исчез из головы в миг!

Я остановился как вкопанный напротив предпоследнего стеллажа и не мог поверить своим глазам — на полке, среди разных тюбиков и флаконов стояла знакомая синяя бутылочка. Да-да, точно такая же бутылочка, какая была у торгуемой нами синьки, с похожей этикеткой, но другим названием. Я нашел то, что искал! В яблочко! Я быстро глянул на цену — она была очень низкой — идеально, то, что надо! Интуиция забила во все колокола, по телу в лихорадке побежала дрожь предвкушения. С трудом сдерживая рвущееся наружу волнение и ликования, я подозвал отца.

— О! — выдал тот, увидев бутылочку.

— Да, да, да, — сказал я негромко, пошел к девушкам, взял у них для отвода глаз прайс-лист, вернулся к стеллажу, записал контакты производителя дешевой синьки и глянул на отца. Тот продолжал рассматривать бутылочку синьки, наклонившись к полке и надев очки. Те сползли на кончик носа, полностью делая его похожим на какого-нибудь преподавателя института.

— Пошли, больше тут делать нечего, пора ехать, — добавил я так же тихо.

Мы вышли на улицу.

— Обалдеть! Ты видел!? — Сразу прорвало меня, я принялся тарахтеть без умолка. — То, что нам и нужно! Какой-то «Люксхим» в Краснодаре делает такую же синьку и дешевле! Прям как по заказу! На ловца и зверь бежит!

Мы сели в машину, пока отец заводил, в несколько секунд моя голова наполнилась невообразимым потоком мыслей. Я лихорадочно просчитывал перспективы случайной находки. Мы поехали.

— Сколько времени!? — задал вопрос я отцу в нетерпении, тут же сам глянул на мобильник. — Пятнадцать двадцать три. Полчетвертого еще.

— Полчетвертого, — сказал отец.

— Интересно, до скольки они работают? До шести, как все, наверное. Мы еще успеем им сегодня позвонить, товар уже развезли, поехали домой! — тарахтел я.

— Ну, — запнулся отец с недовольным видом. — Ну, поехали, позвоним. Вечно ты торопишься. Куда ты летишь? Завтра позвоним. К чему такая спешка?

— А почему бы сегодня не позвонить!? — вытаращился я на него. — Чего ждать-то!?

— Позвоним, хорошо, позвоним сегодня, — раздраженно согласился отец.

Я посмотрел на него, и моя эйфория вмиг улетучилась. Она с налету разбилась о безразличие отца, о его скупость в эмоциях, о его раздражение моей радостью. Я почувствовал себя ребенком, которого родитель грубо одернул лишь за то, что тот сильно выражал свою радость и был чрезмерно счастлив. Я потух. Отвернулся и стал тупо смотреть на мелькающий за окном фон. Теплый приятный летний поток воздуха дул мне в лицо и за спину. Я высунул наружу правую руку, поставив локтем на опущенное стекло, и стал ей ловить встречный поток воздуха. Сжал пальцы, образовав ладонью подобие крыла. Воздух ударил в ее плоскость и мигом подкинул руку вверх. Я положил ладонь горизонтально, рука упала вниз. Я создал угол наклона, рука взмыла вверх. Глупо, но я игрался как пятилетний ребенок, которого чем-то незаслуженно обидели. Мне хотелось, чтоб обида скорей ушла, и я прогонял ее радостью. Простой детской радость. Я изменял наклон ладони, и рука, то взмывала вверх, то падала вниз. Так я берег радость своих ощущений от жесткого и сухого восприятия действительности отцом. «Сейчас доедем и позвоним», — думал я, щурясь от удовольствия.

В начале пятого мы были дома.

— Па, звони! — сходу сказал я, едва успев разуться и чуть не столкнувшись в коридоре с матерью. Последние пару лет работы у нее стало совсем мало. Мать преподавала детям танцы по два-три часа в день в центре детского творчества. За такую работу, естественно, платили мало. И это сказывалось на настроении и состоянии матери. С каждым годом она становилась все раздраженнее, грубее в выражениях и срывалась в скандал по малейшему поводу. Ее отношения с отцом не ладились еще больше, чем со мной. Я не понимал, в чем причина их взаимной нетерпимости, чувствовал, что ее истоки уходили очень глубоко. Мать застыла в коридоре, наблюдая за нами, прошла на кухню. «Настроение плохое», — отметил я и прошел за отцом в его комнату, к факсу. Отец сел на стул и стал звонить по записанному мною телефону. С открытого балкона в комнату текла августовская жара, я прошел через комнату на балкон, уселся на нагретый солнцем диванчик, закурил, высунулся на улицу — красота, лето, тепло!

— Нет никого. Никто трубку не берет, — сказал отец, заходя на балкон, садясь рядом и тоже закуривая. — Наверное, ушли уже все.

Я слегка расстроился. Хотелось поскорей получить прайс-лист. Я затянулся.

На балкон зашла мать.

— Что, бизмисмены!? — произнесла она радостно, взяла лежавшую тут же отцовскую пачку сигарет, выудила одну себе и отбросила пачку обратно. — Дела не идут!?

Снова хотела задеть, такие особенности я уже знал наизусть. И отец знал. Подобные набеги у матери случались волнами. Пока мы суетились на «двойке» — числились у нее в «бизмисменах», которые ничего не могут, в отличие от других «которые и дом построили, и машины у них крутые, и жены не работают». Болезненные укоры матери били в неопровержимые факты, возразить было нечего — мы стоически их выслушивали. Первое время я даже не замечал ее нападок. Позже они стали меня задевать. Покупка «газели» вызвала у матери растерянность, и на время провокации прекратились. Но через пару месяцев все вернулось на круги своя.

— Да почему не идут!? — сказал я, буркнул, отвернувшись к окну. — Идут.

— Идут!? — мать стояла посреди балкона, вцепившись в отца взглядом, мяла сигарету. — А ты чего, старый, молчишь, а!?

— Идут дела, идут, — прозвучал настороженный голос отца, я почувствовал, как его желваки напряглись. — Иди, давай.

«Это ты зря сказал», — понял я промашку отца. Мать ее и ждала, провоцировала, ждала нужного слова, чтоб зацепиться.

— Ты мне не идикай, давай! — вспыхнула она спичкой. — Понял!? Ты!!

Мать, сцепив зубы, нависла над сидящим отцом.

— Тоже мне нашелся, бизмисмен сраный! Все мечтаешь, сидишь, никак не разбогатеешь! И никогда у тебя ничего не будет, вот посмотришь! Потому, что все люди как люди — и деньги зарабатывают и детей и жен содержат и машины себе понакупили, а ты сидишь, жлоб, каждую копейку считаешь, все складываешь их куда-то! В гроб, наверное, с собой заберешь! — несло ее. Если мать прорывало, то несло безостановочно. Она быстро успокаивалась, если не отвечать на ее выпады. А не отвечать было тяжело. Я хорошо понимал отца и знал, что если тоже что-то скажу, то такие же слова будут сказаны и мне, но чуть с меньшей ненавистью.

— Ма, да хорош тебе! — я встал и направился мимо матери в свою комнату.

— Ты мне рот не затыкай, папин сыночек!! — взвилась она вмиг. — Сидишь тут у него на шее, пристроился! Я давно говорила, шел бы работать куда-нибудь! Нет, околачиваешься тут, при папочке своем любимом! А мать так, прачка! Постирай, пожрать сготовь!

И все! Только за этим мать нужна!

Я обернулся, невыносимо хотелось сказать гадость в ответ. Мать стояла и именно этого и ждала. Она будто питалась плохой энергией. Ссоры случались регулярно, после них мать довольная удалялась в свою комнату.

— Я и так работаю и зарабатываю деньги! — не стал в этот раз обострять я ссору. — А если не хочешь стирать или готовить, так и скажи, мы сами будем! Я не хочу слышать эти слова, типа «жрать» и все такое. Не хочешь готовить, не готовь. Как хочешь! Только не надо орать тут!

— Все! Не нужна мать! Да!? Пока был маленький, была нужна, а сейчас все, иди, мать нахер, да!? — она подошла ко мне почти вплотную, и, глядя снизу вверх близорукими бесцветными глазами, добавила, пихая фигу почти мне в лицо. — Да вот хер ты угадал с папочкой своим заумным! Вот вам обоим! Выкусите! Что захочу, то и буду делать, это моя квартира и ты мне здесь не указ!

Ссора приобретала обычные гротескные формы. Мне нечего было ответить. Хамить матери я не хотел, слушать гадости не мог. Я посмотрел на отца, тот сидел на балконе, закинув ногу на ногу, курил и ухмылялся. После трагедии начинается комедия — классика. Мать зыркнула на отца и медленно хищно двинулась обратно на балкон.

— А ты чего ржешь, старый козел!? — зашипела слюной она. Отцовская ухмылка действовала на мать, как тряпка на быка. Отец это понимал, но таков был его ответ в этой неизвестно когда начавшейся взаимной травле.

— Жизнь хороша, да!? Дура у тебя жена, да!? Психопатка!? А раз дура, что ж ты живешь с ней!? Валил бы отсюда, покупал бы себе квартиру и жил, как хочешь! Чего ж не покупаешь-то!? Ты ж бизмисмен! Крутой же! Денег дохера! Чего ж сидишь тут около меня!? Да потому, что денег-то нет! Ничего не зарабатываешь! Только и разговоры одни — я самый умный, я самый умный! Дак, где ж деньги-то!? А нету их нихера, потому, что ума-то нет, так, одни разговоры! А сам то во!! — мать постучала костяшками кулака себя по темени.

Я стоял посреди комнаты, не в первый раз слушая такое. «Когда же это все началось? Не помню. Вроде было все нормально, была семья, жили, и вдруг раз, такое началось. Пойду я куда-нибудь, погуляю», — подумал и ушел на кухню, прикрыв за собой дверь, дабы не слышать продолжение ругани. Я поужинал, вышел на улицу, сел в маршрутку и поехал в центр. Погода стояла шикарная. Захотелось провести вечер в клубе. Но на часах шел лишь седьмой час, и я четыре часа просто слонялся по центру. Настроение было гадкое. Вдобавок ко всему схватило желудок. Неприятная ноющая боль. Когда болит желудок, больше ни о чем другом думать не хочется. Я купил бутылку алкогольного коктейля, сел на лавке в парке и, закурив, стал заливать ноющий желудок светло-зеленым пойлом. Боль поутихла. Такое случалось не часто, я не придавал сильного значения этим болям. Понимал, они от нерегулярного питания и перекусов на ходу. Отец мне о желудке всю голову пробил своими нотациями. Ведь мой слабый желудок — наследие по его линии. Я воспринимал отцовские нравоучения, но ничего не делал. Мне было все равно.

В «Чистом небе», ожидаемо, в рабочий день посетителей было мало. Я уже знал весь персонал заведения в лицо, с половиной здоровался за руку. Денег с собой было немного. Я заказал «отвертку», прошелся по заведению и прилип к барной стойке. К полуночи я не спеша уже заканчивал пятую. Из «Чистого неба» я вышел в третьем часу ночи. Поднялся по кафельным ступенькам наверх, толкнул тяжелую деревянную дверь от себя и оказался на свежем воздухе ночной улицы. Я медленно пошел прочь. Хотелось прогуляться, продышаться и немного отойти от принятого алкоголя. Я перешел дорогу по «зебре» и двинулся обычным маршрутом к гостинице, туда, где дежурили «бомбилы». Через двадцать минут я был дома. Родители спали, я тихо разделся, лег в кровать. Едва голова коснулась подушки, как по всему телу пробежала приятная волна расслабленности и легкой усталости. Я сразу уснул.

Утром, еще пребывая в легкой дреме, я услышал отцовские шаги в комнате.

— Спишь? — произнес его голос.

— Нет, — ответил я, не открывая глаз.

— Я позвонил в Краснодар, — сказал голос, прокашлялся. — В «Люксхим». — Снова прокашлялся и цыкнул губами. — Они мне прайс вот скинули…

Остатки дремы испарились вмиг, я вскочил, разлепил глаза, сел на кровати и протянул руку к факсимильным бумажкам: — Дай посмотреть!

Быстро пробежал два листа сонными глазами.

— Отлично! Синька! Цена три рубля, супер! — пожирал я глазами буквы и цифры.

— И чистящая паста у них есть, — добавил отец.

— Классно! Паста! — я продолжал изучать названия и цены. — Цена не очень, надо бы подешевле немного. Ну ладно, это мы поговорим позже. Так, стиральный порошок дешевый, отлично! Чистящие средства дешевые, отлично.

Мы попали в яблочко! Мы нашли именно то, что искали. «Неужели это выход!?», — гулко стучало сердце, я был возбужден, почувствовав мгновенный прилив сил.

— Ну, чего, по условиям с ними поговорил!? — не терпелось мне.

— Условия прекрасные, — отец сел на стул напротив, закинув ногу на ногу и не скрывая довольного состояния, продолжил. — Отсрочку платежа дают до следующей партии, но не больше двух месяцев. Подвоз у них свой. Цена уже с учетом подвоза.

— Класс! — я откинулся на кровати назад, уперся спиной в прохладную стену и сразу отпрянул. — Если подвоз свой, то цены шикарные! Синька — три рубля! Мы уделаем этого «Пушка»! Да и на пасту цена нормальная выходит! Порошок еще есть, да и чистящие средства дешевые, да и все остальное до кучи пойдет. Ассортимент ты видел, какой большой, и все, похоже, будет продаваться! Не то, что у этого дурацкого «Карда» кроме синьки ничего толком не продается! Блин, отличный производитель! А они ни с кем тут не работают!?

— Не работают, я все уже узнал, — отец откинулся на спинку стула, важно замотал ногой. — Я заикнулся про дилерский договор, они согласны на эксклюзивного дилера.

Я чуть не подпрыгнул на кровати.

— То, что надо! — выпалил я. — Ладно, я умываться, сейчас все обсудим.

Я выскочил из комнаты и скрылся в ванной.

Весь остальной день, катаясь с товаром по городу, мы с отцом обсуждали новые перспективы. Отец согласился с тем, что с «Кардом» надо будет завязать и переходить на товар «Люксхима». Помимо синьки решался вопрос с ростовской пастой низкого качества, теперь мы могли заменить и ее. Отсрочка платежа в два месяца вообще выглядела манной небесной — мы могли бы завозить и продавать больше товара.

Август доживал последние деньки. Я в очередной раз позвонил в Москву по поводу обмена следующей партии синьки и узнал неприятный факт — менеджер «Пушка» добрался и туда, предложив синьку по той же схеме, но по меньшей цене и даже уже успел завезти первую партию. Странно, я должен был огорчиться, но этого не произошло. Мне, после случившихся новостей, стало просто плевать и на московскую фирму и на менеджера «Пушка» и на директора «Карда» с его новым «Пассатом». «Пусть трудятся», — подумал тогда я и с легкой душой сообщил новость отцу. Тот отреагировал так же.

В последние дни августа мы вывезли со склада в оптовые базы остатки чипсов. Примерно через месяц мы планировали получить за них деньги и окончательно рассчитаться с производителем.

Сентябрь продолжился теплой погодой и моим нетерпеливым ожиданием встречи с коммерческим директором «Люксхима», с которым мы должны были познакомиться, обсудить детали сотрудничества, подписать договор и после начать работу. Но все вышло проще — нам позвонили из «Люксхима» и предложили сделать первый заказ. Тем лучше! Мы отправили заказ по факсу, и уже через пару дней старый-престарый «МАЗ» стоял у ворот нашего склада. Всем своим видом грузовик давал понять, что развалиться может в любой момент. Старая и давно не крашеная снаружи кабина внутри напоминала живой конструктор — от болтающейся панели приборов тянулись вниз и к рулевой колонке пучки проводов. Разноцветная их масса была сплошь привязана и подвязана замусоленными веревками, шнурками и кусками изоленты. Позади кабины на раме возвышался самодельный кунг. Обшитый снаружи листовым железом, а изнутри подшитый досками, он напоминал сарай на колесах. «Агрегат какой-то, а не грузовик», — подумал я, пребывая в удивлении. Водитель раскрыл задние двери «сарая», явив нам четыре тонны груза.

— А сколько ж ты максимально грузишь в него? — не удержался я от вопроса.

— Десять, — сказал тот спокойно, оттирая руки тряпкой от грязного масла.

— Десять тонн!? — застыл я в удивлении.

— Да, — не переменился в лице водитель. — Еще прицеп есть. И в него десять.

— Нифига себе! — присвистнул я. — И далеко катаешься на этом чудовище?

— И в Москву езжу.

— Ого! Ты отчаянный! Это ж полторы тыщи в одну сторону! И не ломается!?

— Постоянно ломается, — водитель взял из кабины бумаги, отдал их мне.

— Ладно, начнем потихоньку, — сказал я, сунул документы отцу и пошел в склад за поддонами. Снаружи подъехала машина, захлопали двери, послышались приветственные возгласы — подъехали руководители «Люксхима».

— Добрый день! — вышел я из склада и протянул руку невысокому мужчине со светлыми и седыми волосами, высоким покатым лбом и водянистым лукавым взглядом.

— Эдуард Дмитриевич! — ответил тот, пожал мою руку.

— Это мой сын Роман! — представил меня отец обоим гостям, расплылся в сдержанной улыбке. — Работаем вместе, можно сказать — семейный бизнес!

Я протянул руку второму гостю, представился.

— Асланбек Ахмедович! — бодрым энергичным голосом ответил тот и крепко пожал мне руку. — Директор «Люксхима», компаньон Эдуарда Дмитриевича! Он у нас коммерческий директор, отвечает за продажи, я больше за производство.

В компаньонах угадывалась внешняя схожесть — оба были около метра семидесяти, невысокие, ближе к пятидесяти по годам. Разнило одно — Эдуард Дмитриевич своим заметным даже под рубашкой животиком и всем телосложением выглядел как человек, далекий от спорта, в фигуре его компаньона, напротив, угадывалась физическая крепость и выносливость.

Началась выгрузка, водитель залез в «сарай» и стал подавать коробки мне и отцу.

— Давайте мы с Эдуардом Дмитриевичем вам поможем, Анатолий Васильевич! — раздался за моей спиной густой голос директора.

— Да, давайте, Анатолий Васильевич мы вам с Ромой поможем, — засуетился второй.

Директор меня удивил! Я понял, что человек, будучи уже собственником предприятия и не чурающийся физического труда, пойдет далеко. Отец начал возражать, я его поддержал — мне стало по-человечески неудобно. Но директор был настойчив — отмел все возражения и взялся за работу. По лицу Эдуарда Дмитриевича пробежало недовольство, но ничего не оставалось, как тоже взяться за работу. Управились быстро, за час. Первая партия была пробной, в деньгах тысяч на сорок. После выгрузки, там же у нашего склада, мы заверили новых поставщиков в своем искреннем желании продвигать их продукцию. Те в свою очередь заверили нас, что мы будем единственными представителями их компании в регионе. Все четверо высказались за долгосрочное и плодотворное сотрудничество, пожали друг другу руки. На таком позитиве и расстались.

По дороге домой моя фантазия разыгралась — перспективы рисовались самые радужные — я был на взводе и тарахтел почти без умолка. Отец большей частью молчал, едва успевая в моменты моих пауз вставлять свое мнение. Я фонтанировал энергией и жаждой деятельности. Путь из тупика был найден, оставалось одно — идти по нему.

За дело взялись сразу и энергично, в две недели раскидав новый товар по клиентам. Я немного удивился, но замена одной синьки другой ни у кого не вызвала вопросов, ход сработал полностью. Мы выправили свое положение, обезопасили себя от «Пушка», поставив на отношениях с ним крест. Паста тоже заместилась без проблем. Продаваться начало все — дешевый стиральный порошок, жидкость для снятия лака, чистящие порошки.

И главное — цены в «Люксхиме» оказались столь низкими, что мы легко установили среднюю наценку в тридцать процентов, оставив при этом его продукцию самой дешевой в городе. Мы выиграли во всем. Рискнули и выиграли.

Дело пошло. Уже к концу сентября появилась потребность в следующей партии.

В то же время, как обычно это бывает, вдруг нашелся и субарендатор в наш склад. Знакомый одного из руководителей базы искал себе небольшую площадь. Мы могли ему выделить помещение у входной двери, занятое ранее чипсами, и коптильные камеры. Тот обещался подъехать.

 

ГЛАВА 6

Работа набрала такой ход, что уже к концу сентября я устал выписывать накладные от руки. Отец практически отошел от такой работы, уже совершенно не вникая в систему цен и скидок. Учет усложнился, накладных стало больше — нужен был компьютер. Выросшие продажи потянули за собой и рост объема бартера. Куда его девать? «Пересвет» уже был загружен, «Пеликан» продавал слабо, оставался «Меркурий». В один из дней мы привезли товар в «Меркурий», отогнали «газель» на стоянку за складами, отец закурил и остался около машины, а я пошел на переговоры. Дверь кабинета Арсения Михайловича по обыкновению была распахнута настежь.

— Давай, заходи! — приглашая, махнул он мне рукой.

Арсений Михайлович — высокий мужчина под метр девяносто с хорошо развитой мускулатурой, угадывавшейся даже через пиджак, восседал за своим столом в тесной квадратной комнатке в шесть метров. Второй стол стоял встык напротив его, третий, загроможденный оргтехникой — у боковой стены. Разговор вышел короткий и содержательный. Я сразу намекнул на звонок Вовки. Арсений Михайлович выслушал меня, не перебивая и внимательно изучая. Его опытный взгляд заработал в режиме «свой-чужой». Вердикт был вынесен быстро и безошибочно.

— Да, поработаем, я думаю! — четко заявил Арсений Михайлович. — Надо будет определиться с группами товаров. Что вы можете возить регулярно? Потому что, ты сам понимаешь, если я начну брать у вас, то это должно быть регулярно и цену надо будет держать железно. По плохим ценам я брать не буду, мне проблемы не нужны.

— Цены у вас жестко отслеживают? — поддержал я завязавшийся разговор.

— Хох! Еще как! — Арсений Михайлович, слегка подпрыгнув на стуле, дернул шеей вперед, словно гусь и поправил руками пиджак. — У нас по городу бегают специальные люди, смотрят и переписывают цены на таких же базах. Хозяева все секут четко.

— Можно на «ты»? — уточнил я, чувствуя, что сделка у нас случится и, решив сразу похоронить между нами формальности.

— Да ради Бога! Можно, конечно! Можно просто Сеня, без всяких «Михайловичей» там! — расплылся тот улыбкой в два ряда ровных белых зубов.

«Вставные почти все, спереди точно», — отметил машинально я, улыбнулся следом:

— Ну, и хорошо!

Обсудив все нюансы работы, мы быстро пришли к согласию. Как работник, Сеня мне нравился все больше. Он определенно относился к тем людям, которые досконально знают свое дело, умеют его вести и того же требуют от других. К таким людям, обычно сложно притереться, но если уж случается, то работа идет в удовольствие. В завершение Сеня сказал, что через два часа скинет по факсу первый заказ.

Я вернулся на стоянку в прекрасном настроении. Отец прогуливался подле «газели» и курил, выслушав меня, обрадовался, произнес «О!» не вынимая сигареты изо рта, и сильнее затянулся. Нервное напряжение переговоров спало и мне захотелось есть. Тут же в ларьке заказали с отцом по стакану растворимого кофе и два шедевра фастфуда — сосиски в тесте. Желудок побаливал. Я надеялся унять боль едой. Не помогло. На десять минут боль почти ушла, но позже, едва мы поехали, желудок растрясся на дорожных ямах, и боль вернулась. Радость успеха в работе омрачилась тупой ноющей болью. Я дотерпел до стоянки и, идя домой, купил обезболивающий сироп и выпил пару ложек, боль отступила.

Под самый конец месяца мы, наконец-то, купили на склад новую тележку. Обошлась она в восемь тысяч восемьсот рублей. «Как мобильный телефон прям! Тяжелая какая», — подумал я, вынимая с отцом ее из кузова «газели» и закатывая под поддон.

Бизнес набирал обороты. В начале октября пришла вторая машина из «Люксхима». Свободные дни остались в прошлом, мы трудились ежедневно, радуясь работе, но и ощущая вечерами усталость все сильнее.

В эти же дни в гости пожаловал и субарендатор Андрей, так звали высокого, чуть выше меня, мужчину типично русской внешности с серыми живыми глазами и светлыми волосами. На вид ему было лет тридцать пять. Андрей занимался оптовой продажей мотоциклетных запчастей. Его открытое лицо с прямым носом, сбалансированными чертами и чуть сверх меры развитой нижней челюстью, производило приятное впечатление. С Андреем приехали трое — его жена, невысокая красивая девушка восточной внешности с большими выразительными карими глазами, копной черных волос и очаровательной открытой улыбкой и два работника. Гостей пригласили внутрь склада. Договорились быстро — Андрей осмотрел комнату и коптильные камеры, помещения и сумма арендной платы были приемлемы, и он решил заезжать. За нами осталось основное помещение с воротами. Весь следующий день мы занимались развозом, а Андрей завозил свой товар в склад.

Октябрь прошел спокойно. Андрей быстро прижился и обжился — забил коптильные камеры товаром, накидал на них сверху мотоциклетные шины и камеры, периметр комнаты обставил высокими стеллажами, заполнил их товаром, а посреди комнаты поставил стол со стулом, ноутбуком и принтером.

В конце октября мы окончательно рассчитались за чипсы, закончив с ними.

С началом ноября потянуло зимой. Световые дни быстро угасали. Мы возвращались домой с работы уже затемно. В свободное время заняться мне было совершенно нечем. В квартире постоянно висела гнетущая атмосфера. Едва с подачи матери начиналась очередная ругань, как в четырех стенах становилось невыносимо и хотелось бежать. Вразумления и мой спокойный тон провоцировал злобу матери еще сильнее, чем молчание. Я не понимал, что происходит, и не знал, что делать. Нервничал, пытался понять причины такого отношения матери к отцу и мне, не находил их и бежал в «Чистое небо». Я не заметил, как привык к этому клубу. Меня начало туда тянуть. Я с нетерпением ждал выходных, и каждый субботний вечер проводил там. Иногда и пятничный. Денег было мало. На субботу мне их хватало. А на пятницу уже не всегда. Я как-то умудрялся выжимать максимум из того, что мог себе позволить тратить. Как? Я пил лишь «отвертку» — пятьдесят грамм водки и сто пятьдесят грамм сока — самый дешевый алкогольный коктейль, какой только можно было придумать. «Отвертка» стоила тридцать рублей. На вечер я брал около трех сотен. Мне хватало за глаза. За вечер я выпивал шесть — семь «отверток», аккуратно оставляя не менее семидесяти рублей на такси.

В одну из суббот ноября, я так увлекся алкоголем, что у меня закончились деньги.

В десять вечера я уже стоял у барной стойки «Чистого неба», тянул из пластикового стакана через трубочку первую «отвертку» и наблюдал, как народ волнами стекается в клуб. «Через два часа будет битком», — прикинул я. Через два часа действительно стало битком и жарко. Я уже допивал третью «отвертку» и настраивался на четвертую.

— А может двойную!? — сказал бармен и показал поллитровый пластиковый стакан.

— Давай! Сколько!? — выпалил я.

— Шестьдесят!

Я кивнул, получил коктейль и, покуривая, за полчаса вытянул весь стакан. Мне сразу похорошело. Двести пятьдесят граммов водки в крови затребовали веселья. Я влился в людской поток, текущий к танцполу, и растворился в тесной массе разгоряченных тел. Танцпол дрыгался в едином ритме. Обе зеркальные стены запотели снизу на четверть. Я заразился общим весельем и скакал несколько минут в полном наслаждении, пока духота не взяла верх и не вытолкнула меня на улицу на свежий воздух. Прохладно. Вместе с прохладой в голову вернулась ясность. Я закурил. Никотин усилил состояние легкости и безмятежности. Ничего не хотелось. Просто быть таким и здесь. «Все хорошо. Да нет, все просто замечательно!» Я неторопливо прогуливался с сигаретой на зябком полуночном ноябрьском воздухе и разглядывал всех и вся вокруг. Продрог. Вернулся в душный подвал. Заказал двойную «отвертку». Через полчаса повторил. Хотелось еще. В кармане оставались жалкие тридцать рублей. «Отвертка»? Конечно! Ее я выпил быстро и понял, что хватил лишнего. Я был пьян. Захотелось обратно на улицу за глотком свежего воздуха и просто домой. До закрытия клуба оставался час. Я медленно побрел к выходу. Оделся в гардеробе и поднялся на улицу. Свежо! Два часа ночи. Я в центре города без копейки денег. Идти домой пешком? Это полтора часа по времени. Ноги гудели, хотелось спать. Я побрел по улице, закурив. «Больше всего таксистов около гостиницы, туда дойду, подышу свежим воздухом, может, кто и довезет так, а как приедем, я вынесу деньги из дома. Зачем все пропил? Жаль, что денег мало было, еще бы выпил. Набрался я нормально, все-таки шатаюсь, сейчас вертолётить будет в кровати, опять спать на животе. Может быть, выветрится хоть чуть-чуть, пока иду, неслабо напился», — думал я, идя пошатываясь по ночному городу.

— Ехать куда надо? — сразу несколько таксистов, стоявших группкой около своих машин, задали один вопрос.

— Да, надо, — я назвал район и улицу. Таксисты оживились, один шагнул навстречу.

— Это семьдесят рублей будет стоить. Едем? — спросил он.

— Денег с собой нет, — признался я заплетающимся языком. — На месте только смогу рассчитаться, вынесу.

— Ааа, не! — отрицательно покачали головами все таксисты и разом отвернулись от меня, потеряв интерес, лишь ближний пояснил: «Мы так не работаем. Знаем. Ученые».

Я понимающе кивнул и побрел дальше вдоль ряда из шести-семи машин. Ряд кончился. Прошел еще одну машину, габаритные огни не горели, в салоне никого не было. Следующая. Такая же. Следующая. Белая «пятерка» или «семерка», сзади было не разобрать — вместо стандартного прямоугольника задние фары машины горели двумя красными кругами. «Как ракетные двигатели прям», — подумал я и решил снова попытать счастья. Из приоткрытого окна с водительской стороны струйкой тянулся сигаретный дымок.

— Доброй ночи, — остановился я напротив.

— Доброй, — молодой парень лет двадцати коротко стриженый тощий брюнет чуть высунул голову наружу.

— Работаете? — сказал я односложно, понимая, что так язык не успеет заплестись.

— Да. Надо ехать куда?

— Да надо, — выдохнул я и через паузу продолжил. — Только денег у меня нет с собой, я все пропил в «Чистом небе». Если так довезете, то я вынесу.

Я замолк. Потекли секунды решения.

— Да поехали, чего уж там, — сказал парень и кивнул мне, чтоб садился.

— Сколько будет стоить? — уточнил я, сев рядом.

— Семьдесят.

— Хорошо, — кивнул я, и машина тронулась.

— Как же так получилось-то, что без денег остались? — поинтересовался парень.

— Да вот, не рассчитал. Мало взял с собой и много пил, — собрался с силами я, ответил и шумно выдохнул от неудобства.

— Эт бывает, — понимающе покачал головой тот.

Мы попетляли по дворам и остановились у дверей моего подъезда.

— Я ща, быстро, — бросил я, выбрался из нагретого сиденья и скрылся за дверями.

Когда я вернулся, парень стоял на улице около машины и курил.

— Спасибо, что выручил! — протянул я ему деньги, пожал руку.

— Да не за что, с кем не бывает, — сказал парень, сел в машину, в лице его мелькнуло легкое удивление. — Если что, я всегда там стою, обращайся.

— Так теперь же у меня есть к кому! — засмеялся я, внутренне улыбнулся его готовности к обману. — Стану постоянным клиентом!

Так я познакомился с Эдиком, студентом, подрабатывавшим частным извозом.

Без компьютера уже стало невмоготу. Вопрос назрел, его надо было решать. Тридцать пять-сорок тысяч стоил средний компьютер с лазерным принтером. Денег лишних не было — недавно же купили новую складскую тележку. Я предложил взять кредит, отец согласился. В то время потребительское кредитование находилось в самом зачатке. Торговые и производственные фирмы сами кредитованием и продажами в рассрочку еще не занимались, направляя покупателей в сторонние организации. В одну из таких мы и пришли. Условия кредитования нас устроили. Мы прикинули — за год расплатимся — заняли очередь. Перед нами было четверо, они сидели в ряд на стульях вдоль стенки в длинном гулком коридоре с протертым линолеумом и ждали своей участи. Дверь напротив периодически открывалась, выпуская предыдущего из комнаты со счастливым или грустным взглядом и проглатывая очередного. После часа ожидания, попали в комнату и мы. Женщина средних лет с незапоминающейся внешностью внимательно изучила наши документы и сразу вернула мой паспорт, пояснив, что безработным кредит не выдают. «Точно, я ж официально безработный, как-то и не думал об этом, работаю и работаю себе», — недоуменно осознал я и запихнул паспорт в карман. Женщина принялась за документы отца — военный пенсионер и индивидуальный предприниматель — глянула в компьютер, покопалась в документах и своих бумажках, после чего сгребла все в кучу и вышла в смежную комнату, прикрыв за собой дверь. Я занервничал, глянул на отца. Тот задрыгал ногой и заморгал глазами — тоже нервничал. Через пять минут из смежной комнаты к нам вышел мужчина. «Где-то я видел этого мужика», — пролетело в моей голове.

— Здравствуйте! — сказал тот.

Мы поздоровались. Мужчина развернулся и так же бесшумно ушел обратно.

«Блин, это ж наш сосед сверху», — дошло до меня. Тут же вернулась женщина, сказав, что служба безопасности одобрила выдачу кредита на имя отца, и мы можем оформлять покупку. Я обрадовался, с души, будто камень упал. И мне подумалось позже, что если б не сосед, то кредита мы могли и не увидеть.

Через два дня я уже распаковывал новенькие компьютер с принтером в своей комнате. Зв неделю я установил программу учета движения товаров, ввел туда наш ассортимент, и первые накладные бойко полезли из принтера наружу. Я был доволен. Отец тоже, его глаза растерянно смотрели на мои действия с компьютером. Каждый раз, подходя к компьютеру и наблюдая за моей работой, он смущенно кашлял, чесал в затылке и тихо уходил — компьютер был для отца «темным лесом». Я же засел за него с удовольствием и азартом. Теперь мое время стало делиться между работой, «Чистым небом» и компьютером. Мне нравилось.

— Ого! Растете! — воскликнул менеджер «Мангуста», увидев накладную, отпечатанную на принтере.

— Ну да! — расплылся я в довольной улыбке.

Менеджер написал в углу накладной привычное «принять», расписался, разрешая приемку товара, и протянул бумагу обратно мне. Выйдя на улицу, я пошел на склад. Под ногами скрипел снег, начался декабрь. В работе все шло хорошо — продажи росли у всех клиентов, мы сделали уже три завоза продукции «Люксхима», каждый следующий больше предыдущего. С «Кардом» и ростовским производителем пасты сотрудничество прекратилось, мы снова остались с единственным поставщиком. Я усвоил предыдущий опыт и решил, что как только заработаем достаточно денег, надо будет тут же увеличивать количество поставщиков, а пока предстояло пережить зиму на том, что есть.

— Вам там факс пришел, бизмисмены! — сказала презрительно мать, едва мы с отцом вернулись очередным вечером домой, и удалилась в свою комнату.

Я взял со стола факсимильный лист и пробежал по нему глазами.

«Уважаемые партнеры… понятно… для повышения уровня продаж, предлагаем вам взять на себя обязательства на 2003 год по выполнению объемов продаж продукции ООО «Люксхим» на сумму 1 млн. 600 тыс. рублей. При выполнении и превышении вами вышеозначенных обязательств, гарантируем по окончании 2003 года выплату вознаграждения денежными средствами в размере 5 % от действительной суммы объемов продаж. С уважением, директор ООО… понятно».

— На, почитай! — протянул я лист отцу. — Какое нам предложение прислали!

Отец, взяв бумагу, полез за очками. Чувство голода повело меня на кухню. Я заглянул в холодильник — пусто. Огляделся кругом, посмотрел на плиту — пусто. В хлебнице лежала ржаная корка.

— Па, ну, у нас ничего нет из еды! — выпалил я злясь.

На кухню вошла мать.

— Ма, чего еды нет!? Что ты не приготовила ничего? — уставился я на нее.

— А из чего готовить? Ничего нет! — вызывающе резко ответила та.

— Ма, ну, сходила бы в магазин, купила! В чем проблема-то!?

— Вот сам и сходи! Бери своего папаню дорогого и идите! Я здесь причем!? — мать зыркнула на меня с вызовом, повернулась спиной.

«Началось, не прошло и недели с прошлой ругани, опять за свое», — понял я все:

— А ты не можешь сходить, да!? Целый день дома была! Мы же только с работы пришли!

— Это не твое дело, где я была и чем занималась, понял!? — резко обернулась мать и пошла прочь из кухни, кинув через плечо. — Вон, руки в ноги и вперед! В магазин!

— Так я не понял, а еду готовить ты будешь или нет!? — чувство голода не оставляло мне сил злиться.

— Может быть, буду, а может, и нет! — донеслось из коридора. — Я подумаю!

— Понятно, — сказал я, но уже больше себе, чем ей.

На кухню вошел отец. В очках и с бумажкой.

— Да, интересное предложение! — глянул он на меня поверх очков, почесал под носом. — Мда! Что думаешь по этому поводу?

— Да ничего я не думаю! — бросил я, чувствуя, что на взводе. — Есть хочу! Еды нет!

В холодильнике пусто! Матери все до лампочки! В магазин идти надо, вот что я думаю!

Отец уставил на меня удивленный взгляд.

— Хочешь, вместе пойдем в магазин, заодно по дороге и обсудим эту бумажку!? — смягчился я. — Могу и сам сходить! Смотри, как хочешь!

— Да нет, в магазин идти надо, — отец снял очки. — Сейчас, идем. Идем вместе.

По пути в магазин и обратно мы решили, что беря на себя обязательства, ни чем не рискуем: выполним — получим бонус, не выполним — ну и ладно. Попытаться стоило. Мы принесли два пакета еды и забили ею холодильник. Едва отец взялся готовить ужин, как на кухне объявилась мать и с недовольным видом сказала, что сейчас сама все приготовит. «Сама, так сама, не будем мешать», — подумал я и вышел прочь.

Отец весь вечер просидел над расчетами, что-то писал на бумаге, тыкал пальцами в калькулятор, а на утро разбудил меня фразой: «Смотри, я все посчитал. Не спишь?»

— Теперь уже не сплю, — сказал я.

Отец причмокнул и закряхтел — готовился начать говорить.

— Вот смотри, я посчитал все позиции, какие мы берем у «Люксхима» и примерный объем продаж. Просчитал его на год вперед, с учетом сезонов на синьку и все остальное и с учетом того, что Асланбек обещал начать выпуск новой продукции весной…

— Какой новой продукции? — спросонья удивился я, вспомнил. — А, да! Было дело.

— Я предлагаю подписать такое соглашение! — будто официально заявил отец.

— А кто против? — сказал я. — Я — за. Давай, подпишемся под эти объемы, все равно ничем не рискуем, а если выполним, так восемьдесят тысяч нам не помешают.

В тот же день мы отправили в «Люксхим» очередной заказ. Отец в телефонном разговоре дал Эдуарду Дмитриевичу согласие по объемам продаж на следующий год, тот, в свою очередь, пообещал приехать лично и привезти экземпляры соглашения.

С погодой в декабре везло, всю первую половину месяца температура держалась до пяти градусов ниже нуля при полном безветрии и ясном небе. День, когда должен был приехать дряхлый «МАЗ» из Краснодара, мы с отцом освободили от работ, были дома и целенаправленно ждали грузовик к полудню. Но в дороге случилась мелкая поломка, и в шесть вечера «МАЗ» находился в двух часах езды от города. «К восьми вечера приедут, часа три выгружать, ничего, до полуночи выгрузим, или оставим ночевать, а с утра начнем выгружать», — прикинул я, недовольный перспективой поздней выгрузки.

В семь мы с отцом выехали на склад. Погода начала резко меняться. Ясное ночное небо заволокло снежными тучами, и сверху мелкими зернами пенопласта пошел снег. Я смотрел сквозь лобовое стекло на эту падающую из чернильного неба красоту и думал о приближающемся Новом годе. Еще через полчаса, едва мы подъехали к складу, снег повалил густо, и поднялся легкий ветер. Он закрутил падающий снег вихрями и погнал поземку. Я кожей лица ощутил легкое похолодание. «Г де-то минус десять, терпимо, лишь бы холодней не стало», — подумал я, ныряя в склад погреться. Минут двадцать мы с отцом коротали ожидание за разговорами. Я вышел на улицу. Снег валил стеной! Его уже нападало по щиколотку. «Кажется, еще холоднее стало», — подумал я, чувствуя мороз быстро подмерзшими щеками. Температура явно опустилась ниже минус десяти.

— Не звонили? — сказал я, вернувшись внутрь.

Отец отрицательно покачал головой.

Следующие полчаса прошли в тягостном молчании и мерном расхаживании по складу между поддонами с товаром. Снаружи послышался гул и лязг работающей техники. Я вышел. Снег валил еще сильней! Лицо сразу схватило морозом. Звук доносился со стороны главной дороги базы. Я юркнул в узкий проход и, утопая в снегу по колено, вышел на звук. Открывшаяся картина впечатлила — с неба сплошной белой пеленой валил снег. То тут, то там буксовали в сугробах или стояли, уже застряв, машины. Между ними и по главной дороге сновал трактор, ковшом расчищая все подряд. Отвалы снега от его ковша росли вдоль складских стен все выше и выше. «Такими темпами уже через час на расчищенном месте будет то же самое, что и было до чистки», — понял я, задрав голову в небо. Вокруг нашего склада снег лежал по колено сплошным одеялом.

— Звонили!? — выпалил я нетерпеливо, заскочив в склад, обсыпанный снегом.

— Пока не звонили, — ответил отец раздраженно.

— Там снег валит с жуткой силой! Перед складом по колено! Надо чистить, а то ворота не откроем! — выдал я и взялся за подмерзшую мочку уха. — И холодает там быстро.

— Придется чистить! — еще раздраженнее сказал отец.

— Давай, позвони им! — предложил я. — Узнай, где они там!?

Отец позвонил. «МАЗ» уже тащился по левому берегу города.

— Ну, минут через сорок будут тут! — прикинул я вслух. — Пошли чистить снег, а то завалит совсем!

Мы взяли лопаты, и вышли на улицу. Снег под ногами азартно заскрипел. Изо рта повалил пар. «Да уже и все пятнадцать точно», — озадачился я, чтоб не замерзнуть заработал лопатой. Минут двадцать мы откидывали снег от склада и расчищали площадку под машину. Дорогу, ведущую к нашему складу, замело тоже. Я прошелся по ней, утопая по колено. «Не пройдет, и мы почистить не сможем», — понял я и вернулся к отцу.

— Он там не проедет, сядет точно, — сказал я.

Отец молчал, тяжело дышал, стоя опираясь на лопату.

— Нужен трактор, без него никак, — добавил я.

Зазвонил телефон.

Отец полез в карман, ответил на звонок, поговорил — машина подъехала и стояла снаружи у ворот базы. Мы оставили лопаты, и пошли туда. Знакомый «МАЗ» стоял на обочине. «Хорошо, хоть без прицепа», — мелькнуло в моей голове. Пассажирская дверь открылась, и из кабины вывалился Эдуард Дмитриевич в светло-коричневой дубленке, сером костюме и легких туфлях. Ноги его сразу ушли по колено в сугроб.

— Ох, ничего себе! Ё-мое!!! — выпучил глаза Эдуард Дмитриевич, став в тот момент для меня просто «Эдиком». — Вот это у вас погода, Рома!

— Так зима же, Эдик! — сказал я, рассмеявшись его реакции. — А как ты хотел!?

— Так у нас тоже зима! — обменялся тот рукопожатием со мной и отцом. — В Краснодаре сейчас плюс семь, а в Сочи вообще плюс шестнадцать!

Эдик выбрался из сугроба на ближайшее притоптанное место и начал дрыгать ногами, вытряхивая снег из туфель.

— Да я и вижу, приехал в летних туфельках и костюмчике легком! Хорошо хоть дубленку догадался одеть! — подшутил я.

— Да вот, Эдик, погода испортилась буквально пару часов назад, до этого тепло было, всего минус пять и без ветра. Очень тепло, — сказал отец.

— Да этот костюм мне подарили, двести долларов стоит! — в шутку, но явно хвалился Эдик. — Ну, что, Рома… Анатолий Васильевич, разгружаться надо.

— Да надо, — отец замялся и вздохнул, смутился, как обычно. — Только непонятно, проедете вы там или нет.

Эдик, втянув голову в поднятый воротник дубленки, стоял и смотрел то на отца, то на меня. Я уже сам начал подмерзать, он тем более.

Я предложил простое решение — сначала «МАЗ» заезжает на базу на любое уже расчищенное место, трактор чистит дорогу к нашему складу, и затем грузовик по очищенному подъезжает на выгрузку.

— Хорошо, давай так, — буркнул озябший Эдик и полез обратно в кабину греться.

Мы с отцом вернулись на базу, ее центральная дорога была уже свободна от снега.

Через пять минут «МАЗ» заехал на базу, я побежал к складу. Отец был там, откидывал лопатой снег. Трактор тарахтел где-то поблизости за соседним зданием. Лицо отца стало красным от мороза, будто покрылось неподвижной коркой. «Я, наверное, такой же сейчас», — подумал я и побежал на звук трактора. Неожиданно тот вынырнул из-за угла соседнего здания, и, пыжась от натуги, прогреб ковшом метров двадцать, сделав отвал снега. Отъехал назад, дал газу и пронесся по дороге, ведшей к нашему складу, разом расчистив ее, унесся прочь. Я обрадовался, схватил лопату и вместе с отцом быстро расчистил проезд от дороги к воротам нашего склада.

— Сколько времени? — произнес я с трудом, преодолевая замерзшую корку лица.

— Без десяти десять, — сказал отец.

— Сколько же сейчас градусов!? — удивился я. — Все двадцать!?

— Да, похоже на то, — отец смотрел на меня красным, как у вареного рака лицом. — Облаков совсем нет. Небо ясное. Будет еще холодать.

Я задрал голову вверх. Небо высыпало огромными звездами. «Точно к морозу, блин», — понял я, отгоняя мысли о теплой ванне и кровати. Снег почти перестал идти.

Через полчаса «МАЗ» уже стоял у нашего склада, раскрыв задние двери «сарая». Приступили к выгрузке. Я знал Эдика чуть больше трех месяцев, но уже понял главные особенности его характера — настырность, жуликоватость, хитрость и лень. Мороз имеет одно хорошее свойство — в холод начинают трудиться даже самые отъявленные лентяи. Едва я забрался в кузов, чтобы подавать коробки к краю, как Эдик тут же присоединился к отцу, схватил ближайшую коробку и поставил ее на поддон. Работа закипела и начала согревать. База затихла и опустела. Водитель, выдержав минут двадцать в остывающей кабине, присоединился к нам.

Эдик, пританцовывая со скрипом в тоненьких туфлях, выведал у меня, где можно купить сигареты и почти бегом скрылся в узком проходе меж складами. Я замер, втянул носом воздух — температура явно продолжала падать.

— Сколько же сейчас градусов? — посмотрел я на отца и водителя.

— Больше двадцати точно, — ответил отец клубами пара и шмыгнул носом.

— А времени сколько!? — выкрикнул я изнутри «сарая» не останавливаясь в работе.

— Полдвенадцатого, — глянул отец в окошко телефона, достал сигареты.

— Перекур? — сказал я.

Отец кивнул. Я полез за своими. Достал одну, предложил водителю.

— Не, я не курю! — замотал тот головой отчаянно.

— Счастливый! — затянулся я, выдохнул дым с паром. — Я тоже когда-нибудь брошу.

— Ты!? — отец замер в вопросительной позе. — Не бросишь!

— Чего это я и не брошу!? — удивленно задрал я брови. — Я курю мало, всего-то пять-десять сигарет в день. Это ты вот не бросишь! Куришь потому что по пачке за день!

— Вот посмотришь! — заявил решительно отец. — Лет через пять брошу!

— Через пять? — прищурился я, прикидывая в уме. — Это сейчас конец две тыщи второго года, значит в конце две тыщи седьмого, ну, округлим до первого января восьмого, ты бросишь, да!?

— Вот увидишь! — выдохнул отец дым затяжки, презрительно глянул на сигарету. — Нечего делать брошу!

— Ну, ну! — ухмыльнулся я скептически. — Посмотрим, посмотрим, кто еще бросит!

Из черноты узкого прохода, поеживаясь и куря на ходу, прискрипел Эдик. Работа возобновилась. Мы выгружали коробки быстро, почти в полной тишине, желая побыстрей закончить, скорость спасала — мы согревались.

Через двадцать минут Эдик снова ушел в направлении торговых павильонов. Мы продолжали работу, мороз не давал нам спуску. Отец снаружи не справлялся один, я спрыгнул к нему. Эдик вернулся вразвалочку, глаза его весело блестели, на лице красовалась глуповатая улыбка.

— Ты чего там, принял что ли!? — внутренне веселясь, сказал я.

— Не, не, не! — Эдик замотал руками. — Рома, как можно! Что ты говоришь такое!?

— Давай, лезь в кузов, там поможешь! — заулыбался я.

Кряхтя и прицельно задирая ногу, ища опору, Эдик с трудом вполз внутрь «сарая». «Да он же и первый раз ходил не только за сигаретами», — осознал я, глядя на кульбиты. Тишина закончилась, алкоголь развязал Эдику язык.

— Что это такое? — запричитал он, прижимая к животу коробку, обхватив ее и ступая враскоряку по скользкому металлическому полу кузова. — Двести долларов! Костююм! Подааарок! Только неделю назад подарил мне…

Эдик икнул и чуть не выронил коробку, но донес ее и поставил на край кузова. Я улыбался, отец тоже. Водитель, как подчиненный Эдика, сдерживал улыбку, но выходило плохо. Эдик выпрямился, отдышался, поправил сползшую на глаза шапку и расплылся розовым лицом в счастливой улыбке.

— Я вам помогаю, Анатолий Васильевич! Вы заметили? — драматично поднял он указательный палец вверх, икнул, развернулся и так же враскоряку потопал вглубь кузова. — Двести долларов! Костююм! Подааарок!

— Я все понимаю, — первый раз за весь вечер выдал фразу молчаливый водитель. — Вы все тут деньги зарабатываете. Холодно или не холодно, но вы зарабатываете, таская эти коробки. Но мне-то за что все эти мучения?

Мы рассмеялись на неожиданное заявление водителя, на пару минут прервавшее пьяные стенания Эдика. «А ведь он прав», — промелькнуло в моем промерзшем сознании.

Минут через десять все затихли. Эдик продолжал бурчать, чаще нечленораздельно, но тоже уже не веселился. Все устали и работали механически. Мороз делал свое дело. Я промерз почти насквозь. Работа спасала мышцы, им было горячо, но костям уже давно стало холодно. Эдика развезло совсем, каждый раз, когда он нес очередную коробку, я смотрел на его расползающиеся ноги и думал только об одном, чтоб коммерческий директор «Люксхима» не упал в кузове или не вывалился наружу в костюме за двести долларов.

Закончили в час ночи.

На базе стояла звенящая тишина. Даже собак не видно было. «Двадцать пять градусов минимум, а может и все тридцать», — подумал я, закрывая склад, и идя, устав от холода, к «газели». Мы распрощались с краснодарцами, те сразу полезли в кабину «МАЗа». Водитель покрутил стартер, дизель схватился и бодро застучал. Настала наша очередь. Отец включил зажигание, вытянул заслонку, мы посидели с минуту так. Отец крутанул ключ, стартер бодро принялся за работу. Десять секунд. Никакого толка. Ни один цилиндр не схватился. Отец вывернул ключ на себя и подкачал бензин.

— Смотри не перекачай, а то зальешь, — сказал я, сидя неподвижно, пытаясь так согреться.

Отец бросил качать, сунул руки меж ногами и сидением, замер.

Прошло пару минут.

— Ну чего, попробуешь еще? — произнес я, даже не поворачивая головы, смотря от усталости апатично перед собой. Спать не хотелось вовсе. Каждая клетка меня думала о тепле: «Сначала согреться, а потом… а потом что угодно, но сначала согреться».

Отец повторил. Стартер почти также бодро начал, но быстрее замедлился.

— Этого еще не хватало, — озвучил отец нашу общую тревогу.

— Сейчас заведется. Давай посидим подольше, — подбодрил я его, начиная рисовать в голове картину, как мы оставляем «газель» на базе, а сами топаем до Окружной дороги, по которой ночью мало кто ездит, и пытаемся поймать машину в полвторого ночи.

Третья попытка. Стартер три раза бодро крутанул вал, почти сдох на четвертом, и — о, чудо! — один цилиндр выстрелил раз, и двигатель замер.

— Есть! Сейчас заведется! — приободрился я, отец тоже.

Четвертая попытка. Двигатель схватил сразу и зарычал, что есть силы в ночной тиши, обволакивая «газель» густыми клубами выхлопных газов. Отец приоткрыл заслонку, двигатель хватанул ледяного воздуха и заглох. Но уже было неважно. «Раз схватился, значит, точно заведется», — самоободряюще подумал я.

Через сорок минут мы были дома — пока завели и прогрели машину, пока доехали по заваленным снегом дорогам, пока загнали «газель» на стоянку, вот уже и два часа ночи. От стоянки шли, чуть ли не вприпрыжку. Я размахивал руками, старался согреться, но тело не реагировало, подавая лишь сигналы о желании тепла. Дома я мигом набрал ванну горячей воды и залез в нее по шею. Я сидел несколько минут, но меня не переставая колотил внутренний холод. Набранная вода остыла, а я не согрелся. Открыл кран, кипяток потёк в ванну. Не помогало. Холод будто засел в моих костях. Тепло воды лишь прогревало мышцы, не в силах проникнуть глубже. Я просидел минут двадцать, но нужно было освобождать ванну. Я вылез из воды, оделся во все теплое — толстые носки, военное зимнее нижнее белье и поверх спортивные штаны с легким свитером. Все равно холодно. Меня трясло. Я выпил чаю, сидя на кухне и прижимаясь попеременно ногами и руками к огненной батарее. Подействовало, холод изнутри ушел, я перестал трястись. Сразу навалилась усталость, потянуло в сон. Я пошел в свою комнату, залез, как был под пуховое одеяло и, изредка вздрагивая остатками холода, уснул.

Соглашение, которое привез с собой Эдик, мы подписали на следующий день и отправили почтой в Краснодар.

Остаток декабря прошел спокойно. Товар продавался хорошо. Вечера я проводил за компьютерными играми, а по выходным тусил в «Чистом небе». Я даже Новый год хотел встретить там, но вышло все буднично и бестолково. Меня на праздник в компанию пригласила девушка, в которой я знал только ее. Праздничная ночь вышла ужасной. Мой желудок и так уже давал регулярные сбои, а тут еще я наелся соленой рыбы и выпил отвратительного дешевого вина. Сразу, за пару часов до полуночи, у меня случился жесточайший приступ изжоги. Все аптеки, как водится, не работали, в квартире не оказалось даже соды. Я, не подавая вида, промучился до рассвета. Все внутренности жгло, тяжесть в желудке мешала дышать. Время будто остановилось. Меня едва не вырвало посреди ночи. С рассветом и первыми автобусами, совершенно измученный, я поехал домой выпил соды — изжога отступила. Меня вырвало в унитаз. Первое января я проходил по квартире зеленый, питаясь манной кашей, заботливо приготовленной матерью. Мне полегчало, и в субботу четвертого января я поперся в клуб.

— Ну чо, как сходил!? — уставился на меня веселым взглядом черных глаз Эдик.

Я ввалился к нему в машину с привычным запахом водки, виноградного сока и отличным настроением. Вечер удался. Его не омрачили даже легкие ноющие боли в желудке, которые я залил изрядным количеством алкоголя.

— Нааармальна сходил! — сказал я в ответ, устраиваясь на соседнем сидении. — Народу битком, как обычно! На танцполе не пролезть, парилка! Прикинь, аж зеркала запотели до середины! Как в бане!

Я тяжело дышал от выпитого и выкуренного. Домой пока не хотелось, хотелось протрезветь. Клиентов у Эдика в тот вечер было мало, и мы завели в машине разговор ни о чем. Оказалось, что он таксовал уже второй год, с самого начала отношений со своей девушкой. Квартиру они снимали. Эдик был студентом, а девушка его работала. «Семейная жизнь», со слов Эдика, ему нравилась, только ругались они с девушкой часто.

— А чего ругаетесь-то!? — уставился я на него. — Ты ее любишь хоть?

— Люблю, конечно, — кивнул Эдик, удивленно глянул на меня из-за вопроса.

— А она тебя? — продолжал я.

— Ну, любит, я думаю, иначе б не жила со мной, — ухмыльнулся тот.

— А раз любите друг друга, чего ругаетесь-то? — заулыбался я.

— Да все ругаются, — Эдик задумался. — Иногда она меня просто бесит, так тупит. Я ей говорю, зачем так делаешь? А она не понимает, делает все по-своему. Так мозг выносит. Постоянно ноет «вот, ты не мужик, денег нет, деньги не зарабатываешь»! А откуда у меня деньги!? Я студент! Едь, говорит, таксуй, зарабатывай деньги! Ну, я и сажусь в машину и вот, катаюсь по городу…

— Не понимаю я ничего в ваших отношениях, — сказал я, осознав, что ответы парня не внесли ясности в вопрос полов. — Но, если живете вместе, значит, все устраивает?

Я принялся выпытывать у Эдика описание внешности его девушки.

— Красивая? — задал я откровенно тупой вопрос, будто найдется в мире мужчина, который скажет про свою девушку, что та страшная.

— Само собой! — сказал машинально Эдик, осознал наглость моего вопроса, уставился на меня удивленно, но следующий мой вопрос был уже тут как тут.

— А фигура, ну, внешне, в теле или стройная? — поинтересовался я деликатно.

— Да как я вот, — Эдик ткнул руками себе в грудь и засмеялся сильнее.

— Да ты-то тощий, как скелет, — засмеялся и я.

— Ну, не такая прям… стройная…

— А, ну это другое дело, — я театрально перевел дух и сказал, что мне нравится другой женский типаж — фигуристые смуглые девушки с заметными формами.

— О! Губа не дура! Всем такие нравятся! — оживленно заерзал в кресле Эдик, задумался на секунду, закурил и сказал, что есть у него такая знакомая. Сказал, что девушка та умная, разборчивая, снимает вдвоем с отцом-дальнобойщиком квартиру где-то в моем районе и как раз сейчас находится в поиске нормального парня, а то отношения с нынешним ее не устраивают.

Я удивился наличию у девушки парня, раз она находится в поиске. Эдик успокоил, сказав, что тот парень несерьезный, разгильдяй и ей не пара.

— Просто сходим куда-нибудь вместе, компанией, посидим, познакомитесь, а там видно будет, — подытожил он, вопросительно уставился на меня, добавил. — Да вот на праздники, на Рождество можно, в тоже «Чистое небо» сходить, например.

— Давай! — махнул я азартно рукой и продиктовал Эдику номер своего мобильника.

— Ну че, домой? — сказал тот.

— Да, давай! — ответил я весело. — И музон какой-нибудь бодрый вруби!

Машина тронулась. Я немного протрезвел. Мысль о знакомстве с красивой смуглой брюнеткой с четвертым размером груди приятно повысила мой адреналин.

Как решили, так и вышло, на Рождественские праздники в среду 8 января компанией собрались в «Чистом небе». Я пришел последним. Эдик со своей девушкой и «красивая смуглая брюнетка с четвертым размером груди» с парнем уже сидели за столиком. Я подошел, поздоровался со всеми, Эдик меня представил.

— Инна, — сказала девушка, и я пожал красивую, но крепкую женскую руку.

— Саня! — сказал ее парень, долговязый худой молодой шатен лет двадцати двух с ниспадающими на глаза кучерявыми вихрами, конопатым носом и счастливым по-детски улыбчивым и беззаботным лицом.

Я пожал его длинную «клешню».

Последней представилась девушка Эдика — некрасивая угловатая брюнетка, с пустыми стеклянными глазами, жидкими длинными прядями волос и недовольным заостренным лицом. «Какая страшная, ну, если это красивая, то у Эдика в голове гайки вместо мозгов», — подумал я и сел пятым к столику.

Общение в незнакомой компании всегда складывается одинаково — формальные натянутые разговоры на общие темы и неявное изучение новых лиц. С девушкой Эдика все стало ясно сразу. Ее манеры общения и характер оказались под стать внешности — визгливая дерганая истеричка. Саня продолжал улыбаться. Общение с ним завязалось живое, но до жути примитивное. «Сознание, не отягченное интеллектом», — вынес я вердикт, и Саня принялся разливать водку. Я не хотел пить чистую водку. Зачем люди пьют водку? Ведь у нее нет вкуса. Но сразу выбиваться из компании не хотелось, и я кивнул утвердительно на предложение Сани. Рюмки быстро наполнились, глаза Сани заблестели. Мы выпили по первой. К этому моменту Инна устала сверлить меня изучающим взглядом, и я смог украдкой ее разглядеть. Высокая, выше метра семидесяти, крепкая, плотная девушка с широкими плечами, развитыми бедрами и тонкой талией. Фигура ее была женственна, но не той слабой и слащавой женственностью, отдающей жеманностью и бесполезностью, а энергичной сильной женственностью, той, что вызывает в мужчинах и желание, и уверенность в жизненной силе ее обладательницы. Смуглая. Смоляные прямые волосы в каре. Никаких украшений на длинных красивых тонких пальцах с плотными здоровыми чистыми короткими ногтями без лака. Чуть тонковатые плотно сжатые губы и цепкий взгляд черных внимательных глаз, выдавали в Инне девушку прагматичную, знающую, что такое житейские трудности.

Музыка загрохотала, избавив всю компанию от натужных разговоров. Клуб ожил. На танцпол выскочило несколько человек, Саня быстро налил всем по второй рюмке. «Отработанное движение», — отметил я про себя, уловив в суетливости Сани и горящих глазах непреодолимое желание выпить. Едва был сказан тост, и все подняли рюмки, как тот в долю секунды запрокинул голову и выплеснул в рот свою рюмку. Все выпили следом. От запаха водки меня передернуло, я принялся за салат. Инна откровенно пялилась на меня.

Я глянул на улыбающегося Саню и, больше от неловкости под прицельным взглядом девушки, решил завести с ней беседу. Глаза Инны ясно говорили о том, что она посвящена в скрытый смысл вечера. Девушка Эдика флегматично жевала зелень. Саня улыбался и вожделенно трогал начатую бутылку водки. Вялое общение продолжалось еще минут десять, после чего Инна встала во весь свой размер груди и пошла танцевать. Она была одета во все черное и обтягивающее — юбка выше колен, тонкий свитер и туфли на десятисантиметровой шпильке.

На танцполе стало густо. Я перебрасывался вялыми фразами с Эдиком и поглядывал в сторону Инны. Танцевала девушка пластично, ощущая музыку и отзываясь на ритм энергичными движениями тела. Пару раз махнула призывно в нашу сторону. Саня сидел спиной к танцполу и разливал водку, бутылка опустела. Пить мне не хотелось. Я встал из-за стола и двинулся к Инне. Подбадриваемый сальными взглядами Эдика, я поймал ритм и задвигался ему в такт напротив Инны. Та улыбнулась рядами крепких ровных зубов и сверкнула чернотой глаз. Движения ее фигуры тут же стали активнее, грудь призывно заколыхалась. Я глянул в сторону столика — Саня выпивал, Эдик посматривал в нашу сторону. Мой взгляд упал на грудь Инны. Та заметила, улыбнулась ярче, взяла мою руку в свою и задвигалась энергичнее. «Фарс какой-то. Девушка при своем парне явно заигрывает с другим», — озадачился я, впервые оказавшись в такой ситуации.

Мы протанцевали две песни. Я аккуратно балансировал на грани безобидного приятельского поведения. Инна веселилась и открыто меня клеила. Мне надоело чувство неловкости, я вернулся за столик. Водка кончилась, Саня загрустил. Мне требовалась передышка. Я встал и отправился к барной стойке, заказал двойную «отвертку», остался трепаться с барменом, ощущая на спине внимательный взгляд Инны. «Цепкая подруга, а Саня тряпка, чего она с ним трется, от безвыходности что ли? Они явно не пара, она умная, он бестолочь, непонятно», — плавали в моей голове мысли. Я решил не переходить в тот вечер грани приличия. Тем более, всегда был равнодушен к несвободным девушкам.

Остаток вечера прошел также. Танцы, парочка медленных композиций, во время которых Инна сознательно прижималась ко мне грудью, я поддерживал ее за талию чуть сильнее, чем просто формально. Медленный танец, как ничто другое передает энергетику партнерши — под твоей рукой либо спина и поясница рыхлого и безвольного тела, либо как у Инны, твоя рука ощущает живое пыщущее энергией тело, ощущает упругое движение каждого мускула. Инна плавила мою руку своим телом с грациозностью и силой пантеры. Черная ловкая цепкая пластичная сильная и умная. Опасный коктейль.

Слегка за полночь мы покинули клуб. Инна держала счастливого Саню под руку и многозначительно улыбалась. Распрощались на выходе. Я поймал машину и через полчаса был дома. «Не надо с ней вязаться, сегодня улыбается мне, держа парня под руку, завтра следующему», — решил я и мысленно отложил красивую смуглую брюнетку с четвертым размером груди в раздел «ненужное».

Праздники кончились, и работа закрутилась с новой силой. Едва мы успели загрузить клиентов товаром, как ударили «Крещенские морозы», температура в два дня упала ниже двадцати пяти градусов и держалась неделю. Каждый рабочий день превратился в отдельную битву на выживание. «Газель», первые два дня еще заводившаяся, на третий на потуги стартера ответила молчанием. Мы сняли аккумулятор и понесли домой, устроив себе вынужденный выходной. На следующее утро мы принесли аккумулятор, поставили на место под капот. На улице минус двадцать семь. Отец включил зажигание, повернул ключ — стартер едва провернул застывшее масло первый раз, быстрее провернул во второй, на третий, уже почти выдохшись, запустил двигатель. «Газель» зарычала как ненормальная, выпуская из-под себя клубы белого дыма и предвещая начало рабочего дня. Переждать морозы не получалось — заказы шли регулярно и в большом количестве. Пока машина рычала, нагоняя жар в двигатель, я очищал скребком насквозь промерзшие стекла. На такую возню ежедневно мы тратили по часу. Помогала жаркая печка, быстро прогревая салон изнутри. Едва мы трогались с места, как встречный ледяной ветер накидывался на стекла, быстро отвоевывая у печки прогретое пространство — стекла вновь затягивались морозным узором. Отец тут же включал печку на всю, а я хватался за скребок, орудуя им изнутри во время движения. Работа на морозе была не меньшим испытанием. Грузились быстро, подгоняли «газель» к складу, выскакивали из нее, бегом закидывали товар в кузов и, промерзнув до костей за полчаса, ныряли в спасительное тепло кабины. Два рейса в день — обычная норма. Вечером аккумулятор несли домой. В квартире стало прохладно, температура понизилась до «плюс» пятнадцати. После работы я отогревался по часу в ванне, после натягивал на себя теплые вещи, ужинал, готовил накладные на следующий день и ложился в одежде спать.

К концу января терпение кончилось, я возненавидел морозы всей душой, как вдруг небо заволокло тяжелыми влажными тучами, резко потеплело до «минус» пяти, и пошел крупный мягкий снег.

— Рамзееес!!! — привычно заорал мне в ухо из мобильника Вовкин голос. Восьмое февраля, суббота, я играл дома на компьютере, отдернул инстинктивно голову в сторону.

— Че ты орешь, как потерпевший, Вован!? — рявкнул я в ответ.

— А че, ору, да!? — сконфузился Вовка. — Ну ладно, это, здарова, короче!

— Привет, балда, — расплылся я в улыбке. — Че ты хотел?

— Слушай, у тебя «двойка» на ходу? — выпалил тот.

Вовке требовалась моя помощь — нужно было встретить тещу на железнодорожном вокзале. Я согласился. Вовка дежурил в «Пеликане» до пяти вечера, договорились, что я подъеду к нему на работу в шесть и вместе поедем на вокзал.

За окном валил снег. Деревья стояли согнувшись под его тяжестью и объемом. Люди пробирались по нечищеным тротуарам и протаптывали дорожки в толстой, до колен, толще снега. Машины с трудом ползали по дорогам, буксуя и застревая в скользких ямах. А снег все шел и шел…

В пять я был на стоянке, очистил «двойку» от снега, прогрел и выехал к Вовке. Машины колесами мяли на дорогах белую кашу, прикрывавшую собой отполированный лед. Оказавшись в общем потоке, я сообразил, что «двойка» на летней резине. Машина ехала неуверенно, я, поняв свою оплошность, старался вести ее плавно. Без десяти шесть я подъехал к «Пеликану» на стоянку.

— Здарова, Рамзес!!! — запрыгнул в машину и заорал припорошенный снегом Вовка.

— Я с тобой оглохну когда-нибудь, Вов, — поморщился я. — Ты че такой счастливый?

— Как чего!? — закряхтел и заворочался тот, принялся неуклюже отряхиваться в машине. — Снега намело, просто жопа какая-то!

— Зашибись, — сказал я, глядя на летящие от Вовки во все стороны белые хлопья.

— Дежурство закончилось! Тещу любимую еду встречать! — произнес с явным сарказмом тот. — Вот поэтому и счастливый!

Я смотрел на Вовку удивленно. Тот защерился во все лицо, задрал руку, и из-под рукава дубленки показались наручные часы: «Десять минут седьмого! Нормально! Ну че, поехали, буржуй!?»

— Ща, — сказал я, воткнул первую передачу и плавно тронулся. — Дорога ужас, снега навалило, все ползают как коровы на льду.

Мы проехали метров двадцать от стоянки, я притормозил перед выездом на дорогу. Место было там тихое и спокойное, дорога, ведшая мимо «Пеликана», вечерами всегда пустовала. Я глянул влево. Никого. Ткнул поворотник вправо, дал чуть газу и отпустил сцепление. «Двойка» поползла по снежной каше и, вильнув тяжелой задницей, поехала по прикатанному и отполированному дорожному льду. Через двадцать метров дорога перпендикулярно уходила влево и дальше шла метров двести прямо до перекрестка.

Я чуть добавил газу, перед самым поворотом включил вторую и отпустил сцепление. Машина пошла с той же скоростью, но плавнее и на меньших оборотах. Поворот. Я решил снять ногу с педали газа и спокойно пройти его по инерции. Потащил правую ногу на себя, зимний толстый ботинок крупным выступающим рантом сразу же за что-то зацепился внизу. Я потянул его сильнее. Не идет. Машина вошла в поворот. Я потянул ботинок снова, никакого эффекта. Что-то держало его. Я разозлился и дернул ногу на себя. Это была ошибка. Нога освободилась, успев носком ботинка, самым краешком, нажал педаль газа. Двигатель взревел, «двойка», словно мыло, крутанулась в повороте пару раз, перед глазами все завертелось, я инстинктивно сжался, надавил на педаль сцепления и тормоза. Секунду я вертел рулем в стороны, противоположные юзу, те успели смениться два-три раза, и машина вылетела задом с дороги. Удар! Багажник лязгнул, я несильно ткнулся затылком в подголовник. Все затихло.

— Приехали! — сказал я бодро, уже оглядевшись и поняв, что мы легко отделались.

— Да уж, — выдавил из себя Вовка и засопел.

Я вылез из машины в сугроб и осмотрелся. Машина вылетела на обочину и задом ударилась в бетонный столб. Кругом ни души, дорога пустовала в оба конца. «Хоть с этим повезло, а то б сейчас сгребли еще пару машин», — подумал я и пошел к багажнику. Удар гранью квадратного столба пришелся почти в середину заднего бампера.

— Ну, че там? — спросила Вовкина голова, показавшаяся над крышей машины.

— Ерунда! — махнул небрежно я рукой. — Повезло, там фаркоп же сзади, вот им и ударились, даже почти не погнулся. Машина целая. Поехали!

Мы сели в машину, тронулись и аккуратно выползли на дорогу. У меня начался легкий отходняк. Мысли забегали в голове и не думали успокаиваться. Вовка притих, нахохлился, нервно крутил головой, изредка ерзал в сидении и лупал глазами.

— Че, как там у тебя семейная жизнь, нормально? — прервал я давящую тишину.

— Да так, — сказал Вовка после небольшой паузы. — Как-то непонятно. Живем вроде.

Одни тревожные мысли заменили другие. Я замолк. Некоторое время ехали молча.

На улице кромешная темень, ничего не видно, впереди габаритные огни одних машин, позади в зеркалах огни фар других, и все.

— Тесть сам бывший военный же, — неожиданно продолжил Вовка. — С ним у нас нормальные отношения. С тещей так себе. Пилит меня постоянно.

— Ну, тещи они все такие! — включилась моя мужская солидарность.

Остановились на светофоре. Снег все падал и падал и все гуще и гуще.

— Ну да, — Вовка снял шапку, почесал темечко, нахлобучил шапку обратно.

— А с женой как? Она у тебя ничего, хорошенькая! — вспомнил я первую и единственную встречу с ней летом на пляже. — Вроде и характер неплохой.

— Да тоже непонятно все, — вздохнул Вовка и досадливо отмахнулся рукой.

Красный сигнал светофора спрыгнул вниз на два уровня, став зеленым. Машины

впереди окутались клубами дыма и медленно поползли вперед. Мы тронулись.

— У вас там че, как с бизнесом то? — сменил тему Вовка.

— Да нормально вроде все. Работаем. Февраль вот пережить, дохлое время, а там, на синьку сезон начнется, должны подзаработать немного, — сказал я.

— С «Меркурием» работаете?

— Да, нормально! — улыбнулся я, вспомнив хитрые глаза коммерческого директора «Меркурия». — Сеня — молоток! Свою работу делает четко, раз в неделю заказ!

— Отслюнявливаете, значит, ему! — оживился и задрыгался Вовка. — Вот жулики!

Вот так у нас в стране и делается весь бизнес, на лапу дал, и все, ты уже поставщик!

Я улыбался, мы подъехали к светофору, красный, остановились в правом ряду.

— И сколько ж Сене платите!? — задал Вовка самый волнующий его вопрос.

— Да три процента, как я тебе и говорил тогда, а тебе пять! Так что, все в порядке, тебе больше! — я посмотрел на Вовку и засмеялся, тот тоже.

— Смотрите у меня! — Вовка погрозил шутливо пальцем, глянул на меня с прищуром, защерился довольно и захыхыкал.

Зеленый. Все три ряда тронулись медленно разом. Наш ряд пошел быстрее, машины поворачивали направо. Впереди идущая машина, пропуская пешеходов, чуть притормозила после поворота, я выжал сцепление и нажал на тормоз. Педаль с шипением ушла в пол. Тормоза! Я все понял.

— Блять! — вырвалось у меня. Я воткнул первую передачу и отпустил сцепление. Машина сразу же заурчала и затормозилась двигателем. Сопротивление снежной каши под колесами неожиданно начало приносить пользу. Машина встала как вкопанная на приемлемом расстоянии от заднего бампера предыдущей.

— Что случилось? — Вовка нервно зыркнул вниз в сторону педалей.

— Да пиздец, Вов, тормоза пропали! — я был зол от досады, что в кои-то веки Вовка попросил меня об услуге, и тут случилась такая ерунда. — Педаль провалилась совсем!

Я пошарил ногой внизу. Так и есть, педаль оставалась утопленной в пол после нажатия и не выходила обратно. Я потянул ее носком ботинка на себя. Глянул вперед, повезло, пешеходы повалили толпой по скрытой под снегом «зебре», машины стояли, время заняться педалью было. Трудно, но я вытянул ее на себя в нормальное положение.

— Че, вообще што ли пропали или плохо, но тормозят!? — всматривался Вовка в темноту под моими ногами.

— Ща, Вов, погоди! — я нажал педаль снова. То же самое. С шипением педаль легко упала вниз. — Все, пиздец, воздух попал в тормоза! Бля, надо было проверить тормозуху, она ушла, наверное, столько времени машина стояла, и вот, на тебе!

— Че делать будем? — Вовка глянул часы.

Пешеходы кончились, машины тронулись. Я воткнул первую и пополз вперед, увеличив предусмотрительно расстояние до впереди идущей машины.

— Че там со временем!? — сказал я, стараясь ехать так медленно, чтоб соблюдать приличную дистанцию, и достаточно быстро, чтоб в образовавшийся разрыв не влез кто-нибудь. Погода помогала, в таком снегопаде и снеговой каше на всей дороге никто не пытался лихачить, маневрировали все крайне осторожно и медленно.

— Двадцать минут седьмого, — в голосе Вовки слышалось волнение.

— Нормально, успеем, — сказал я.

— Так мы что, блять, поедем на вокзал!??? — Вовка вытаращился на меня.

— Ну да, а че такого? Потихоньку доедем, я двигателем торможу, нормально.

Следующий светофор горел зеленым. Не останавливаясь, машины с обеих полос преодолели мост. Вовка молчал, то ли мой ответ его озадачил, то ли согласился со мной. Перевалив верхнюю точку моста и пойдя на спуск, я заранее сразу начал притормаживать, отпуская педаль газа. Двигатель, урча, боролся с колесами, замедляя машину. Большой перекресток. Нам прямо. Снова зеленый сигнал. Мы сползли с моста, миновали перекресток, оказались в центре города.

— Рамзес, слушай, ну ее нахуй такую езду! — заголосил Вовка. — Мы щас, блять, врежемся в кого-нибудь!

— Да не врежемся, че ты ссышь-то!? — сказал я, не отрывая глаз от дороги. — Нормально едем! Тут все так ползут, снега по яйца, ща тещу твою заберем и отвезем!

— Рамзес, она если узнает, что тормозов нет, она обосрется от страха прям в машине! — выдал Вовка и заржал над собственными словами, я за ним.

— Ладно-ладно, ща, вон на той стороне остановлю тебе! — кивнул я, воткнул первую, прополз перекресток и остановил машину в сугробе у обочины.

— Вован, ну извини, ради Бога, что такая херня случилась! Машину, видишь, с лета не брали! — начал я извиняться, неловко чувствуя себя перед другом.

— Да ладно, Рамзес, тут недалеко, сам доеду, ща такси поймаю, отвезу тещу! — Вовка, кряхтя, вылез в сугроб, махнул мне рукой. — Давай, Рамзес, пока!

Домой я добрался без приключений, загнал «двойку» на стоянку, увязая в сугробах по колено, добежал домой, навел горячего чаю и засел в кресло за компьютерную игру.

 

ГЛАВА 7

Февраль выдался теплым. Лишь несколько дней подмораживало, и температура опускалась ниже десяти градусов мороза. Торговля замедлилась, все ждали весны. В начале месяца утром пришел факс.

— О, «Люксхим» начал «Ерша» какого-то производить! — сказал я завтракавшему на кухне отцу, идя к нему по коридору с бумажкой. — Как они надоели всякую ерунду производить! Когда уже что-нибудь путевое начнут делать?

— М? — жующее лицо отца вопросительно уставилось на меня.

Я вслух прочитал факс и протянул ему.

Отец с минуту смотрел на бумажку, то замедляя челюсти, то ускоряя.

— Ммм!!! — наконец прозвучало от него.

— Чего «ммм»??? — сел я на соседний стул. — Ты думаешь, это будет продаваться?

Отец старательно дожевал, сглотнул и перевел взгляд на меня.

— Я думаю, да! — сказал он, прервал завтрак, закинул ногу на ногу и задрыгал ею. Я посмотрел на ногу с болтающимся на пальцах тапком, вскочил со стула и заходил по кухне. Эмоция отца передалась мне.

— Ну-ка, дай! — выдернул я бумажку из его рук и внимательно прочитал сообщение, вернул лист обратно. — И в каких объемах этот «Ерш» может продаваться!?

Отец даже не успел переменить положение руки, как та снова сжала лист бумаги.

— Не знаю, — пожал плечами он и поскреб в затылке. — Но, я помню, раньше он хорошо продавался.

— Да откуда ты знаешь, если никогда не торговал раньше ничем!? — удивился я.

— Я и синькой никогда не торговал, однако ж сказал тебе, что продаваться она будет хорошо! — парировал отец с таким видом, будто сказал мне «сам дурак».

— Ну да, это верно, — я задумался. — Так же как синька может продаваться?

— Да я не знаю! — помедлил отец. — Но, думаю, объемы могут быть похожими.

Я остановился у окна, тут же заходил снова, чувствуя всплеск азарта.

— Дай! — я снова выдернул бумажку, прочитал вслух: «Уважаемые партнеры! Доводим до вашего сведения, что наше предприятие начало производство сантехнического средства для канализации «Ерш».

Я положил факс на стол. Отец продолжил завтракать.

— Так, заказ надо сделать до конца недели, пара дней у нас есть! — Заработали лихорадочно мои мозги, я сел на край подоконника. — Сегодня-завтра сравним цены, если нормальные, то закажем пробную партию в эту поставку. Давай, доедай, поехали! Нам сегодня много возить!

Последние две фразы я произнес, покидая кухню. Азарт уже полыхал внутри и толкал меня к активным действиям. Мне нравилось такое состояние, оно всегда захлестывало неожиданно и давало массу энергии для любых свершений.

— Да дай мне доесть! — почти закричал мне в спину с наполовину набитым ртом отец. — Что ты вечно меня гонишь!?

— Да потому что ты вечно ешь по два часа! Давай быстрей, я пошел одеваться! — ответил я и скрылся за поворотом коридора.

Анализ цен в городе по новому товару показал — мы можем добавить тридцать процентов и все равно по цене будем ниже конкурентов.

В пятницу с утра мы отправили факс с заказом, в котором были и двадцать упаковок «Ерша». «МАЗ» ожидали ко вторнику, но тот сломался еще на заводе и выехал только в понедельник. Я представил безнадежно усталого водителя «МАЗа», ползущего на этой кастрюле с болтами тысячу километров по февральской дороге и посочувствовал ему.

Едва мы получили очередную партию, я принялся обзванивать клиентов и предлагать новый товар. Первым дозвонился в «Арбалет», записал заказ, несколько секунд таращился на свои каракули, произнес вслух «Зашибись!» и пошел искать отца.

— Хочешь веселую новость!? — сказал я и, не дожидаясь ответа, выпалил. — «Арбалет» забрал все двадцать упаковок «Ерша» сразу, на пробу, типа. Прикинь!

Я выдержал паузу. Отец стоял в дверном проеме комнаты и смотрел на меня бесстрастным лицом. Я ждал реакции с его стороны. Хоть какой-то, но ее не случилось.

— Ты слышал, что я сказал!? — вытаращился я на отца от непонимания.

— Ну, — произнес он.

— Что «ну»!? — начал я раздражаться.

— Ну, слышал! — с легкой эмоцией сказал отец. — Что дальше!?

Я сник. Разом. Как отрезало.

«Что ж он такой тяжелый на эмоции!? Или это он так выражает их? Или привык их так сдерживать, что на лице ничего не отражается? Разве можно вот так быть с каменным лицом всегда? Не понимаю», — заворочались во мне тяжелыми валунами мысли. Я всматривался в лицо отца, пытаясь понять, почему он такой, что с ним не так? «Откуда такая скупость на эмоции? Или я чрезмерно эмоционален, что радуюсь каждому, даже пусть маленькому, успеху нашего общего дела? Неужели успех его не радует? Или радует, но отец скуп на эмоции просто в силу своего характера? Непонятно». Понятно стало другое — отец, как никто другой мог одной фразой, одним унылым выражением лица отнять все желание полета, которое как раз рождается из положительных эмоций. Он словно боролся с ними, едва завидев их во мне, гасил не раздумывая. В груди стало тяжело.

— Да, ничего, — я встал с дивана и пошел одеваться.

Настроение испортилось на весь день.

Зима ушла. Март начался с самой отвратительной погоды — небо сплошь заволокло насыщенными влагой тучами, температура установилась чуть ниже нуля, растворив снег в ледяную кашу, влажный воздух, срывавшийся регулярно в грубые порывы ветра, неприятно колол лицо и выдувал тепло из тела.

«Сарай» из Краснодара в очередной раз приполз к нам в четверг пятого марта.

— И что, все нам? — спросил я водителя, когда тот устало вылез из кабины.

— Ну да, — протянул он мне толстый пакет документов. — Тринадцать тонн.

— Тринадцать!? — воскликнул я, вытаращился на водителя.

— Ну да, — пожал плечами и улыбнулся тот. — Пять в прицепе, восемь в машине.

Разгружали машину долго. Начали в обед, около часа дня и закончили с заходом солнца в семь вечера. Водитель первые два часа кушал и отдыхал в кабине, позже присоединился к нам. Мужик он был отличный и как все порядочные люди, скромен и работящ. Всегда предлагал свою помощь. Сначала шел разный ассортимент, после выгрузили двести упаковок «Ерша» и следом восемьсот упаковок синьки.

— Ё-мое! — воскликнул сосед Андрей, войдя на нашу часть склада, где стояли и его два стеллажа с товаром. — Это все сюда!?

— Ну да! — сказал я весело из кузова машины. — Склад битком набьем, вот увидишь!

Отец достал сигареты, закурил, предложил Андрею.

— Не! — замотал тот головой. — Я ж не курю! Давно бросил! Такая гадость!

Сигареты не вязались с внешним видом Андрея, пышущим здоровьем парня. Оказалось, что и выпивать он был не любитель, завязал с обоими пороками в девяносто восьмом году, через три года, как занялся бизнесом. Андрей поковырялся в товаре на стеллажах, продрог и шмыгнул обратно в свою часть склада.

Работа стала совсем монотонной — сплошной поток однообразных синих упаковок превращался в такие же однообразные поддоны. Мы закатывали их внутрь один за другим, пока последний едва поместился в битком заполненный склад.

— Все, наконец-то закончили? — весело сказал Андрей.

— Да, все, разделались, — сказал отец устало. — Теперь продавать будем.

По закрытым изнутри воротам снаружи пробежал порыв ветра и подергал их. В складе горел свет. Забитое товаром пространство создавало ощущение уюта. Мы с отцом сидели на упаковках синьки, привалившись спинами к столбам таких же упаковок на поддонах, медленно отходили от тяжелой выгрузки. Мышцы после работы горели. Я застегнул пуховик наглухо. Тепло мышц быстро нагрело одежду изнутри.

— У нас вот тоже скоро сезон начнется, — произнес Андрей.

— А с чего ты вообще решил заняться этими мотоциклетными запчастями? — сказал я, погружаясь в легкую дрему. Тело отходило от нагрузки, требуя отдыха, желательно сна.

Сосед принялся рассказывать свою историю.

Был у Андрея мотоцикл «Иж», сломался, а запчасти в нашем городе купить было негде. Время такое было, девяносто пятый год. И решил Андрей съездить за запчастями прямиком на завод в Ижевск. Знакомые, прознав, заказали ему запчастей и себе. Привез Андрей оттуда на поезде полный рюкзак и распродал его за один день и даже немного заработал. Знакомые сказали: «Вези еще!» И он через неделю вновь поехал на поезде на завод, вернулся уже с двумя мешками. Вышел на рынок и продал товар в два дня.

— И ты опять…? — попытался угадать я ход напрашивающихся действий.

— И я опять! — закивал Андрей, довольный рассказываемой историей и произведенным эффектом. — Короче, я так все лето отъездил! Поехал, затарился, привез, два-три дня постоял на рынке, продал и снова поехал.

Наценки выходили хорошие, десятикратные, а то и больше.

— И долго ты так с мешком катался? — раздался справа от меня голос отца.

Я чуть вздрогнул, глянул через плечо в ту сторону. Отец достал из пачки сигарету, сунул ее в рот, лихачески зажав меж зубами, улыбнулся.

— Па, ну в складе-то уж курить не надо, да!? — сказал я. Само вырвалось. И вышло довольно жестко, безапелляционно и даже неожиданно для меня самого. Раньше, когда мы только въехали в этот склад, я раз закурил в нем. Отец сделал мне замечание, чтоб не курил в складе, ведь от неосторожно брошенного окурка может возникнуть пожар. Я тогда затушил сигарету и, неосознанно для себя, урок усвоил. Ведь наша жизнь — есть постоянная учеба и развитие. А отец для сына — первый и наиглавнейший в жизни учитель. Развиваясь, хорошо или плохо, но мы усваиваем уроки своих родителей. Я впитывал нравоучения отца. Для каждого сына отец, если не алкаш и махровый неудачник, — авторитет. Отец для меня всегда являлся непререкаемым образцом правильного набора человеческих качеств. В нем их было так много, что в какой-то момент у меня возникло даже ощущение их избытка. Я не переставал удивляться идеальности своего отца. Он практически не пил, выпивая лишь в праздники символические граммы спиртного, оставаясь при этом всегда трезвым. Я никогда не видел его пьяным и даже пошатывающимся. Отец никогда не сквернословил. Чему я удивлялся, мат слышался кругом и от каждого второго. Отец был педантичен в работе, надежен, честен и очень исполнителен. Если бы я захотел придраться и найти в нем изъян, я бы не нашел. Естественно, я и не стремился искать в отце отрицательные качества, не стремился оспаривать его авторитет. Что может быть комфортнее и важнее для формирующегося сознания сына, чем настоящий авторитет отца? Ничего. Но законы жизни неумолимы и ведут нас неявными путями мудрости. Что нас не убивает — делает нас сильнее. Это верно. Парадоксальным образом верно и обратное утверждение — Что делает нас сильнее, то нас и губит. Именно то, благодаря чему отец стал и являлся авторитетом для меня, и начало работать против него. Его пунктуальность, точность, педантичность — достойные черты характера, постепенно перешли грань меры и стали вырождаться в щепетильность, дотошность, занудство по отношению к окружающим и особенно близким — ко мне и матери. Отец скрупулезно подмечал все мои промахи, ставил мне их на вид и занудно вычитывал целые лекции о том, как надо было мне поступить на самом деле. Я, как сын своего отца, искренне старался — я работал, тянулся к планке, установленной отцом, устранял все помарки и недочеты в своих действиях, согласно его замечаниям и наставлениям. Я нормально относился к критике и строгости отца, понимая, что так, пусть где-то болезненно, я учусь жизни. Чем сильнее я тянулся к обозначенной отцом планке, тем недостижимее она становилась. Мое желание делать все правильно по меркам отца выродилось в виртуальный бег к линии горизонта. Отец не пропускал ни малейшего моего промаха или даже незначительной помарки. Моя врожденная исполнительность стала подтачиваться раздражением от постоянных укоров и нравоучений. Отец, будучи человеком скупым на эмоции, не чувствовал и мои. Мое сознание, уяснив бесперспективность послушного исполнительства, стало адаптироваться к характеру отца, стало вырабатывать «антитела». Ведь не зря говорят — с кем поведешься, того наберешься. Мать в порывах очередных скандалов стала бросать мне в лицо фразу: «Ты становишься таким же, как твой отец!» Что было правдой, незаметно, день ото дня, я впитывал черты отца, становясь таким же жестким, требовательным, педантичным, сухим на эмоции. Черты отца, усвоенные мною, стали работать против него — я невольно принялся подмечать все его промахи, замечать его слабости. Я стал ждать ошибки отца, как он всегда ждал мои. Я неумолимо трансформировался в отца, превращаясь в сухой, безжалостный «счетчик» его неудач, промахов, слабых проступков, неловких движений. Наша совместная жизнь и особенно работа постепенно превращалась из связки «учитель отец — ученик сын» в жесткую связку двух «счетчиков» взаимных погрешностей. Один — старел и изнашивался, другой — мужал и креп. Точка равенства сил стремительно приближалась. Что посеешь, то и пожнешь. С каждым совместным днем я становился требовательнее и неуступчивее. Нравилось ли мне это? Я не задумывался, я адаптировался к окружающей действительности, вырабатывая качества выживания. Первый ли это был раз, когда я отметил промах отца и сообщил ему о нем? Не знаю, но определенно первый, который я осознал. Я поставил непререкаемый авторитет отца перед собой под сомнение. Бесспорно, лучше и легче и комфортнее, когда отец является авторитетом от начала и до конца жизни. Такое положение вещей снимает много болезненных вопросов личностного роста. Но чтобы оставаться лидером, авторитетом для сына, отец должен продолжать личностно развиваться и сам. Подобные мысли в то время в моей голове если и зародились, то пребывали в сыром зачаточном состоянии. Все, что я осознал в тот момент — я нашел брешь в неоспариваемой «идеальности» отца и указал ему на нее.

Отец так и замер с сигаретой в зубах. Его довольное лицо переменилось в удивленное. В глазах промелькнула растерянность. Крыть было нечем.

— Нда, точно… — выдавил из себя сконфужено отец и убрал сигарету в пачку.

Я всего лишь вернул долг. Требовательность на требовательность. Если требуешь соблюдения чего-то от другого, будь добр следовать этому правилу сам.

— Не, не долго! — продолжал рассказ сосед. — Я уже со следующей весны стал нанимать всякие «газели», «форды транзиты», ну, такие небольшие машины на тонну-полторы, а еще через год купил уже своего «бычка». Это девяносто седьмой год был, по-моему, как раз за год до дефолта! Помните же, дефолт был!?

На дефолте Андрей и заработал хорошие деньги. Курс доллара начал расти, а цены на мотоциклетные запчасти на заводе оставались прежние, рублевые.

— И я понимаю, что это недолго так будет, что вот-вот и подорожает! А у меня денег было всего сто тысяч. Я, короче, беру все деньги, какие есть, прыгаю в своего «бычка» и еду в Ижевск на завод, закупаю там на все деньги запчастей, восемь тонн получилось! Как везти!? «Бычок» берет три с половиной тонны по паспорту, ну пять можно загрузить, мосты выдержат. А деваться некуда! Я, короче, гружу «бычка» битком восемью тоннами и еду назад! — выпалил Андрей в азарте рассказа.

— И чего!? — открыл я рот от удивления. — Доехал нормально?

— Какой там! — Андрей засмеялся с довольным видом. — Аж все болты на ступицах посрезало по дороге! Вес вон какой! По дороге пришлось купить и заменить две ступицы, но мосты выдержали, доехал! А через месяц на заводе цены повысили в пять раз! Так у меня как начали товар мести, все ж про запас начали брать, а вдруг еще подорожает! Короче, я продал весь товар за полгода, и у меня оказалось на руках полмиллиона рублей! И вот с них я себе квартиру купил в Приречном, знаете, где Приречный!?

— Это как на запад ехать, на выезде из города, — вставил отец.

— Круто, блин! — сказал я, искренне восхищаясь отчаянностью поступка соседа и вспомнив похожую историю с ажиотажем покупателей при дорожающем сахаре. — Мда! Не, я понятия не имею, где этот Приречный!

Отец пустился в нудные географические уточнения. Я их не слышал, крутил в голове смелый и отчаянный поступок Андрея, поездку полную приключений, длинной в три тысячи километров в обе стороны, с товаром, купленным на все деньги, на перегруженном в два с половиной раза грузовике. Я был впечатлен.

Минут через десять разговор затух сам собой. Рассказывать было больше нечего. Я остыл и начал подмерзать. Рабочий день закончился, пора было ехать домой.

В марте события развернулись самым неожиданным образом — через пару дней после выгрузки я случайно около здания администрации базы наткнулся на Егора. Тот сказал мне неприятную новость — несколько складов руководство базы выставило на продажу и наш в том числе. Я озвучил новость отцу. Как ни крути, надо было искать новый склад. К размеренным рабочим планам примешались беспокойные мысли о будущем. Вопрос с арендой склада не выглядел простым, арендные ставки в городе росли, нам снова предстояло извернуться и найти дешевый склад.

Через пару дней мы, перекусив фастфудом у въезда в базу, встретили одного из заместителей директора базы. Тот, как и отец, любил пуститься в долгие разговоры. Я не стал им мешать, чуть отстал, и пошел следом, меся ногами весеннюю снежную кашу. Плетясь позади, я уловил, что разговор зашел о нашем складе — аренда кончалась, нужен другой склад. Знакомый пообещал помочь, добавив, что у него есть друзья, которые как раз сдают склады где-то поблизости и недорого. Распрощавшись с ним, мы собрались домой и сели в «газель». Отец завел машину, отработанно чуть опустил стекло со своей стороны, закурил. Мой желудок слегка заныл, переваривая уличную еду, хотелось одного — скорей добраться домой и выпить обезболивающего лекарства. Я подсунул руки под живот, поджав его и так замер, боль стала чуть потише. Отец завел разговор, я больше слушал, отвечая односложно. Отец не спеша курил, мой желудок неприятно ныл. Я поджал живот сильнее, желудок запротестовал, меня стало мутить. «Чертов желудок, жрешь что попало, опять гастрит, как весна или осень, так начинается, достал просто», — думал я, отвернувшись вправо к окну и морщась. От сигаретного дыма боли лишь усиливались.

— Поехали домой! — сказал я раздраженно.

Отец выкинул сигарету в окно, выдохнул следом дым и воткнул передачу.

Через час я уже глотал дома сироп ложками. Стало мутить еще сильнее. Тяжесть в желудке мешала дышать. Едва боль ушла, я тут же забыл про желание спокойно полежать на кровати и засел за компьютер. Быстро переделав текущие дела, я запустил игру.

Март вышел нервным и азартным. Сезон синьки начался, но увеличение продаж случилось не таким сильным, как в предыдущем году — все портила погода. Месяц оказался отвратительно серым промозглым и унылым, без единого ясного дня. Настоящей весны и тепла хотелось невыносимо. Зима достала. Сосед Андрей, зная о предстоящей продаже склада, съехал в последних числах марта. Сразу стало как-то пусто, скучно и неуютно. Последний день аренды склада — десятое апреля — приближался неумолимо. А новых вариантов так и не было.

Апрель начался все той же снежно-водяной кашей под ногами и колесами. Первого числа во вторник на склад с утра заглянул тот самый знакомый, что вызвался помочь с поиском склада. Дело вроде как тронулось, и он пообещал на следующий день организовать нам встречу с владельцами другой базы.

В среду второго апреля в одиннадцать часов у административного здания нашей базы мы с отцом познакомились с ними. «Быдловатый жулик», — единственное, что подумал я про одного из них при рукопожатии. Оно оказалось крепким, но не от силы руки, как должно быть, а от ее строения. Рука была плотной с широкой мясистой ладонью и крупными, но короткими пальцами. Молодой мужчина чуть за тридцать, рост около ста семидесяти пяти, плотная, в пиджаке кажущаяся почти квадратной, фигура с короткой «бычьей» шеей. Широкое лицо его с крупными по-азиатски растянутыми чертами, коротким носом, бульдожьей челюстью, темно-зелено-карими глазами, низким лбом и короткой без изысков стрижкой черных прямых волос говорило о характере примитивном и грубом. Относительно крупный рот с тонкой напряженной верхней губой и, наоборот, мясистой и выпяченной нижней добавлял мужчине внешней хамоватости. Движения его были угловаты. Для завершения образа тому не хватало лишь сигары в зубах, шляпы на голове и автомата Томпсона в руке. Плотное тело, сильное от природы, развития должного не получило и к своему возрасту уже с легкой одышкой носило на себе небольшой живот, просматривавшийся за расстегнутой кожаной черной курткой через складки рубашки. Местами видимые потертости и засаленности одежды говорили о неряшливости мужчины.

Другой первого впечатления не произвел вовсе. Невзрачный мужчина моего роста и отцовского возраста. Высокий стройный брюнет с зачесанными назад на высоком лбу прямыми волосами и без трех передних верхних зубов с правой стороны — он выглядел как облезлый кот. Остальные зубы пребывали в плачевном состоянии. Как если бы за ними никогда не следили, как попало чистили, и много курили. Мужчина курил. Дешевые черные брюки, затертая старая черная кожаная куртка и грязные черные стоптанные туфли с длинными набухшими от влаги и задранными кверху носами лишь усиливали впечатление потасканности.

На встрече выяснилось, что владеют оба консервным заводом в поселке Приречный; что складов на заводе свободных много и разных; что есть на территории завода двухэтажное офисное здание со свободными помещениями; и есть своя котельная, которая отапливает не только помещения и склады завода, но и несколько соседних жилых домов. Дальше старший из них пустился в пространные рассказы о том, что завод был куплен без тех самых домов, которые находятся за его территорией и которые каждую зиму приходится отапливать из своего кармана, а администрация поселка на это деньги не дает, и сейчас как раз они ведут переговоры с ней на предмет такой компенсации, ведь котельная одного топлива съедает на сорок тысяч в месяц. Мне это было неинтересно, и я предложил встретиться на заводе на следующий день.

Назавтра полдесятого утра мы уже тряслись в «газели» по здоровенным ямам Окружной дороги в сторону Приречного. Вечная печаль наших дорог — осенью они в нормальном состоянии, зимой скрываются под снегом, а весной снег сходит и оставляет на асфальтовом покрытии огромные ямы и поперечные трещины, которые всю весну на глазах растут, и к лету дороги приходят в полную негодность. Чумазые ремонтники борются с ямами и трещинами все лето, засыпая повреждения дорог всем подряд от откровенного мусора и битого кирпича до старого асфальта, содранного с другой ущербной дороги. Во второй половине лета некоторым улицам везет — на них кладут новый асфальт. Ремонтники возятся до самой зимы, так что нормально ездить на автомобилях по городу получается лишь пару осенних месяцев до первого снега. А по весне снег снова сходит, обнажая остатки дорог. И все по новой.

На Т-образном перекрестке после кольца мы свернули вправо на мост и поехали из города на запад. Метров через четыреста свернули на перекрестке со светофором налево и покатили по дороге через хвойный лес прямо. Через двести метров слева лес кончился, и пошла сплошная гаражная кирпичная стена. На белой стене красной краской было выведено матерное слово из трех букв, миновав которое, мы свернули направо в сам поселок и покатили вниз по его главной улице. Слева пошли частные одноэтажные дома, справа — школа, детский садик. После по обеим сторонам выросли многоэтажки: пяти-, девяти- и справа даже два шестнадцатиэтажных дома. Мы въехали в центр поселка и продуктовый рынок. Дорога рассекла рынок пополам, оставила справа одноэтажное здание местного отделения милиции, с виду похожее на крепость с забором, колючей проволокой поверх него и бетонными блоками перед воротами. Через сто метров дорога, огибая церковь, пошла по дуге вправо и уперлась Т-образно в другую. Свернули налево. Многоэтажки кончились, начался частный сектор. Дорога пошла под уклон, двести метров вниз, поворот направо, триста метров прямо и резкий, почти обратный съезд влево с асфальта на гравий. Сама главная дорога поселка уходила дальше прямо и через триста метров упиралась в завод по производству кирпича. Там же была и конечная всех маршруток из города.

Гравий кончился, не успев начаться. Следующие тридцать метров до железнодорожного переезда мы ползли еле-еле. Грунтовая дорога сплошь вся в ямах и лужах не позволяла отцу перейти даже на вторую передачу. Машину болтало из стороны в сторону, я сидел в кабине, крепко держался правой рукой за ручку над головой и ощущал себя участником родео. У переезда рос унылый желтый домик, смотревший дверью и единственным окном на сам переезд. За домиком высился большой штабель старых промасленных и грязных шпал. Переезд был оборудован двумя шлагбаумами, семафорами и звуковыми колоколами. У порога домика шныряла маленькая облезлая грязно-белая шавка.

Едва мы приблизились, как колокола истошно зазвенели, семафоры начали перемигиваться красным светом, шлагбаумы опустились, шавка затявкала. Из домика устало вышла женщина в желтой жилетке и подняла вверх скрученный желтый флажок. Пока колокола истерили, шавка тявкала. Но как только металлическая трель прекратилась, собака заткнулась, обежала домик сбоку и помочилась на какую-то корягу. Тетка держала флажок, пялилась на нас и переминалась с ноги на ногу. Мы стояли, двигатель работал. Сзади подъехали две грязные легковушки и стали в очередь.

— Это, похоже, надолго, — сказал я, крутя головой. — Где этот дурацкий паровоз!?

Отец заглушил двигатель, приоткрыл окно и закурил. На улице было тепло и влажно. Затянутое облаками небо висело низко. Хотелось солнца, хотя бы одного лучика на пять минут. Я глянул вверх, толстые от влаги облака висели одним большим одеялом. Я закурил, распахнул дверь и сел вбок, свесив ноги наружу. «Будка какая-то», — подумал я, глядя на домик. Женщина, словно прочитав мои мысли, отвернулась. Слева, со стороны города, раздался гудок. Маневровый тепловоз лениво прополз по переезду и укатил вправо, свистнув два раза. Женщина скрылась в домике, шлагбаумы поднялись. После переезда дорога оказалась точно такой же и уходила влево вдоль железнодорожных путей. Еще сто метров родео и справа показались синие железные ворота консервного завода. Ворота висели между одноэтажной кирпичной проходной справа и двухэтажным кирпичным административным зданием слева. Проходная была выкрашена в бледно-рыжий цвет. Административное здание выглядело облезло — двери центрального входа с улицы были заколочены, краска, что на них, что на бетонном козырьке сверху, выцвела и облупилась. Кирпичные стены здания, не крашеные изначально, от времени и весенней влаги приобрели цвет грязный в коричнево-зеленых разводах.

— Похоже, сюда, — сказал я безрадостно.

— Ну да, — отец шумно вздохнул, и мы въехали внутрь территории.

Я глянул в боковое зеркало, из проходной выскочила тетка и замахала руками. Мы остановились. Я открыл дверь, вышел, поздоровался и пообщался с теткой. Та указала на окна второго этажа и на стоящую перед палисадником у входа в здание серебристую «десятку». «Странно, вроде как хозяева целого завода, а ездят на этом», — подумал я и огляделся — кругом царило запустение. Отец поставил «газель» в сторонке и подошел, вдвоем направились внутрь. Я потянул за ручку входной двери, пригнулся в низком проеме, вошел первым. В нос пахнуло чуть уловимым теплом и сыростью заброшенного здания. Справа на стене висела толстая труба-батарея. Я потрогал ее, чуть теплая. Три ступеньки по лестнице и мы на площадке первого этажа. От нее пути вели в четыре направления — прямо к заколоченному центральному входу, влево и вправо в крылья первого этажа и вверх по лестнице на второй этаж. Мы поднялись и на втором этаже пошли в левое крыло. В здании стояла гробовая тишина. В крыле под нашими ногами захрустел песок, звук разнесся по зданию моментально, и в дверном проеме дальнего помещения показалась грузная фигура владельца завода, того, что помоложе. Я с ним поздоровался. Тот лениво сунул свою деревянную ладонь в мою и даже не удосужился пожать. Следом он поздоровался с отцом, и все трое вошли в помещение. Обстановка и состояние комнаты ничем не отличались от остального здания. Жизнь в бывшем кабинете руководства завода замерла давно в прошлом — стол директора и Т-образно к нему приставленный второй с рядами стульев по бокам и вдоль стен — все словно было готово к совещанию. За директорским столом сидел второй владелец завода. Мы поздоровались и с ним, перебросились несколькими общими фразами, и все четверо спустились на улицу.

«Развалины какие-то, а не завод», — подумал я, идя по территории и осматриваясь. Основных крупных строений было шесть — административное здание на въезде, котельная, два производственных цеха и два складских здания. Весь прямоугольник заводской территории был обнесен кирпичным забором. Между зданиями под слоем песка и земли кое-где проглядывались остатки асфальта. Оба производственных цеха и одно из складских зданий располагались параллельно друг другу и начинались метрах в тридцати от административного здания. Слева стояла котельная — кирпичное красно-бурое здание с трубой. Пятачок меж складами и административным зданием был свободен, на нем в правой стороне из земли торчала лишь трансформаторная будка. Все четверо направились по снежно-грязной каше дороги меж двумя производственными зданиями, внутри которых еще виднелось умершее оборудование. Отец и старший из владельцев завода шли первыми и общались. Я не слушал их разговоры, шел позади и смотрел на унылый пейзаж из ветшающих зданий. Дорога пошла под уклон вниз, я обернулся. Другой владелец плелся сзади. На его лице застыла безысходность. Уловив мой взгляд, он приободрился и вернул на лицо маску деланной важности и значимости, отразившейся тут же в движениях легкой леностью и напускной усталостью от жизни состоятельного человека.

— А где склады-то? — сказал я.

— Ну, там, — махнул тот рукой куда-то вперед и вправо. — Ща дойдем до них.

Мы спустились вниз. Оба здания закончились, поперек шла грунтовка, за ней метрах в десяти параллельно тянулся поросший кустами забор. В заборе, прям напротив нас, зиял пролом шириной в метр. «Не завод, а проходной двор», — уныло подумалось мне.

Слева в ста метрах виднелся склад, подле него почти совсем не было свободного места. «Фуре не подъехать и не развернуться нормально», — подумал я и глянул вправо.

Все двинулись туда. Позади производственных цехов, невидимая от проходной, стояла шестая крупная заводская постройка — складское одноэтажное здание, длинною метров в семьдесят, оно вытянулось вдоль забора, уходя дальним краем в поросший травой заброшенный угол заводского периметра. Сверху к складу спускалось то самое длинное складское здание, что шло параллельно двум производственным. Первое, что бросилось в глаза — большая ровная квадратная площадка между обоими складскими зданиями. Я прикинул на глаз радиус разворота стандартной фуры — то, что надо, размер площадки давал двойной запас. Мы стояли вчетвером посреди площадки, я и отец оглядывались по сторонам. Место казалось относительно неплохим. Недостаток был один — дальний склад располагался в нижней части всей заводской территории, подтаявшая снежная каша холодными ручьями стекала сверху от проходной и скапливалась у стен этого склада. Первое складское здание, что тянулось параллельно двум производственным цехам от проходной, заканчивалось торцевой стеной еще в верхней части уклона, талые воды подле него не задерживались, оставляя подступы к складу сухими. На торцевой стене склада висели двустворчатые ворота — верхний склад был явно лучше нижнего. Со слов владельцев, это был склад готовой продукции, состоял из трех секций: нижние две метров по двести пятьдесят, а верхняя вообще под четыреста. В ней оказался и самый ровный и целый пол. Едва я заикнулся об аренде ее части, как услышал отказ. Нижнюю секцию длинного склада с воротами в торце тоже отказались сдавать, сказав, что на нее уже есть желающие. Так постепенно владельцы завода подвели разговор к двум складам в нижнем здании.

«Сыро будет постоянно, внутри, наверное, тоже полно воды», — подумал я, глянул на отца, и согласился осмотреть нижние склады. Вся компания зашлепала по жиже вниз.

Одноэтажное здание из красного кирпича и шиферной крыши имело три секции. Левая и средняя были одинаковые, десять на десять метров площадью. Дальняя правая забирала всю остальную площадь, около пятисот метров. Стометровые секции представляли жалкое зрелище — земляной пол, протекающая крыша, стены в трещинах и кривые, не прилегающие плотно ворота. В левой секции пол оказался ровнее, но склад был затоплен по щиколотку. В средней секции неудобный земляной бугор перед входом оказался спасителем — он преградил путь талым водам, образовав перед воротами значительную лужу, земляной пол секции оставался сухим. «Телегу с поддонами тут не покатаешь, все придется таскать на руках… Два сарая, а не склады, один хуже другого, вот и выбирай», — начал я злиться на то, что мы в принципе поехали в такое место.

Я глянул на озадаченное лицо отца, перевел взгляд на молодого владельца завода. Тот стоял с видом человека, понимающего, что втирает откровенное дерьмо, но держал марку. Его напарник продолжал невозмутимо и бодро нахваливать прелести аварийных складов. «Странная парочка», — решил я и прервал болтовню беззубого: «Ну, левый склад не годится, конечно. Вода же затекает, товар намокнет точно. А вот этот, я не знаю…»

— Что скажешь? — глянул я на отца.

— Тот склад, конечно, не годится, — эхом отозвался он, закряхтел, принялся скрести в затылке. — А вот этот…

Отец взялся за нос, зажал его, будто перед нырком. Замер на секунду, отпустил нос. На его лице отобразилась вся гамма нерешительности. Отец снова заскреб в затылке.

— Ну! Так что скажешь-то!? — вспыхнул я раздражением от его медлительности.

— Что ты меня вечно гонишь!? — отец вспылил следом. — Дай подумать!

— Этот склад-то да, получше вроде как! — поспешно вставил старший из владельцев.

Мне расхотелось общаться с отцом, настроение, ухудшившееся от одного вида завода, окончательно испортилось нерешительностью отца.

— А почем же у вас этот склад получается? — произнес вдруг отец и уставился на арендодателей. Те растерялись, стали переглядываться и соображать. Вопрос явно застал их врасплох. Через минуту сбивчивых размышлений нам озвучили цифру — пятьдесят рублей за метр. Аренда склада выходила в пять тысяч в месяц.

— Нормальная цена, — произнес я нейтрально.

— Ну, вполне, — добавил отец.

Мне тут же захотелось уехать домой. От промозглой погоды я продрог.

— Ну, что! — обратился я к отцу. — Мы подумаем денек другой и позвоним, да?

— Да думайте, пожалуйста! — сказал старший из парочки, закрывая ворота секций.

— Ну, у нас есть еще там арендаторы, интересующиеся этими складами, — ввернул молодой, деловито переминаясь рядом. — Так что вы сильно не затягивайте.

«Ври больше», — ответил я ему мысленно, вслух произнес с резиновой улыбкой:

— Не, мы долго думать не будем, день-два, как и сказали. По деньгам посмотрим, посчитаем, у нас же все-таки небольшой бизнес.

Тот надменно кивнул.

— Ну че, поедем тогда? — я посмотрел на отца.

— Да, ехать надо, — засуетился тот.

Мы всеми вернулись к проходной, распрощались. Я шмыгнул в «газель», с нетерпением ожидая, когда заведется двигатель, и кабина наполнится теплом. «Десятка» проехала мимо и, посигналив нам, укатила. Отец завел машину, приоткрыл окно, закурил.

— Ну, какие мысли, папан!? — закурил и я.

Отец выдохнул дым и почесал кончик носа.

— Место, конечно, так себе. Но, недорого. Пять тысяч — хорошая цена, — сказал он.

— Ну, по цене, да. Дешевле ничего мы точно не найдем, везде средняя цена по городу сто рублей за метр, десятку отдавать в месяц будет сильно накладно, — согласился я, сидя сжавшись от промозглости в комок и разглядывая унылый пейзаж мертвого завода.

Отец включил печку. Холодный влажный воздух пробрал до костей, я поежился.

— Склад, конечно, говно! — сказал я, выдохнув дымом.

Отец курил и молчал.

— Но, очень дешевый, — продолжил я, сделал паузу. — И площадь нормальная, нам меньше ста метров уже мало. Пол земляной? Ну, да. Ну и что? Поддонов накидаем и на них товар разместим. Вода внутрь не затекает — это плюс.

— Ну, что, поехали? — отец посмотрел на панель приборов, я кивнул, он воткнул первую передачу, и мы, развернувшись, выехали с территории завода домой.

— Дорога здесь, конечно, ужасная, — сказал я, снова взявшись за ручку над головой, едва машину начало болтать. — Ну что, придется по ней каждый день кататься, если тут поселимся.

— А куда деваться? Не отдавать же по десятке каждый месяц за склад, — сказал отец.

Мы проехали переезд без остановки, болтанка возобновилась.

— Это верно, — обреченно выдохнул я.

На следующий день отец позвонил владельцам завода и сказал, что мы согласны арендовать у них среднюю секцию склада. Товар решили перевозить постепенно — в день по одной полной «газели». Весь переезд уложился в неделю — с понедельника, седьмого апреля по субботу, двенадцатое. Каждое утро мы грузили полную машину двумя частями товара — текущий заказ от клиентов и свободное место догружали тем, что перевозилось на новый склад, затем выгружались в Приречном и везли товар клиентам. По мере того, как товар на прежнем складе уменьшался, мы все больше догружали заказы с нового склада. В нашей работе снова происходили важные изменения. Жизнь, словно дописав очередную свою страницу, перевернула ее одним махом вместе с погодой. Еще в понедельник и вторник я хлюпал обувью по большой луже у склада, по бокам которой лежали грязные кучи набухшего водой снега, в ночь на среду тяжелые облака разбежались, явив с утра нежно-голубое небо. Взошедшее солнце припекло с такой силой, что в два дня растопило весь снег и высушило землю. Я с неподдельной радостью закинул вконец опостылевшую зимнюю одежду в шкаф и уже в пятницу работал в легких джинсах и толстовке. К вечеру все было кончено — мы вывезли последнюю партию товара, оставив на складе телегу, разный скарб и прочее по мелочи. В субботу мы вывезли и это. Все. Переезд был проведен грамотно — из восьмисот упаковок синьки на новый склад переехало двести, остальные разошлись по клиентам. Прочего товара перевезли по объему примерно столько же. В субботу в обед по окончании последнего рейса я прошелся по территории завода. Он уже не казался мне мрачным и унылым, там и сям копошились какие-то люди. Жизнь пульсировала даже здесь на отшибе.

Мы с отцом закрыли ворота нового склада, на левой половине которых вверху краской была намазана цифра «7», я навесил замок, и мы поехали домой. Настроение было под стать погоде, в душе цвела весна. Вечером, после плотного ужина, я сидел на балконе, жмурился в лучах весеннего заходящего солнца и курил. Все было хорошо. Суббота. Вечер. Меня ждало «Чистое небо».

Под самые майские праздники мы получили факс, в котором сообщалось, что «Люксхим» снимает с производства жидкость для снятия лака и дешевый стиральный порошок. Мы лишились двух товарных позиций и части потенциальной прибыли.

К маю 2003 года ситуация в бизнесе начала меняться. Рынок обозначил серьезные признаки уплотнения. И проявились они в потере прибыли на бартерном товаре. Если раньше на нем, хоть немного, но удавалось зарабатывать, то теперь стало сложней. Самый популярный и ходовой товар, полученный на бартер, сбывался уже либо в ноль, либо в небольшой минус. На менее ходовом бартерном товаре зарабатывать еще получалось. Из каждой операции мы старались выжать максимум. Пока отец крутил руль «газели», я трясся рядом и гонял в голове мысли о новых возможных комбинациях обмена и продажи товаров. Самые большие потери на обратном товаре мы несли в «Меркурии». Сеня жал цены сильно. Вместе с его долей наши потери доходили до пяти-семи процентов. Но мириться с таким положением дел можно было и нужно. Во-первых, другого выхода просто не было. Во-вторых, Сеня исправно и стабильно прокачивал через свою базу хорошие объемы. Если бы нам понадобилось увеличить и их, Сеня бы такую возможность обеспечил. В «Пересвете» в бытовой химии продолжала царить анархия, являвшаяся для нас и всех мелких поставщиков раем. У подобных нам схема работы оставалась примитивной — привезти низколиквидный товар с большой наценкой и сдать на реализацию в оптовые базы города. Такой ресурс очень быстро выработался — склады оптовых баз забились под завязку товарным шлаком, который лишь мешал обороту высоколиквидного товара. Решение не замедлило себя ждать — крупные оптовые базы бытовой химии перестали брать товар на реализацию, выставив мелким поставщикам условие бартера. То самое, на которое мы загодя перешли сами. Естественно, многие мелкие поставщики отвалились и прекратили деятельности, прочие вынужденно перешли на бартер. Нагрузка на базы подобные «Меркурию» и «Пересвету», резко возросла — мелким поставщикам нужно было «сливать» бартерный товар. Тут и началось уплотнение — давка по ценам. Крупные оптовые базы бытовой химии пошли дальше — ограничили и перечень товаров, которые брали с условием бартера. Мелким поставщикам ничего не осталось, как грызться меж собой за лучшие товары из этого перечня. Наступил период проявления моральных принципов — либо они были у поставщика, либо отсутствовали. Мне категорически не хотелось у кого-то что-то отбирать, перебегать людям дорогу. Я понимал, что все поставщики такие же трудяги, как и мы, пытающиеся заработать «свою копейку» на жизнь. Не хотелось оставлять за спиной обозленных людей. Оставалось два возможных пути дальнейшего развития. Первый — полуфантастический и трудный — найти нового производителя товаров из перечня оптовых баз и начать работу с ним. Трудность варианта заключалась в том, что производитель должен был находиться максимально близко к нашему городу, чтобы логистика не убила прибыль, товар должен был быть недорогим и качественным, производитель должен был отгружать его только нам, а мы уж пустить новый товар в продажу через бартерную схему. Практически неосуществимый набор условий, сродни чуду — это я понимал. Второй — реальный, немного рискованный и очень муторный — открытие своих розничных точек. Мне такой путь не очень нравился, но, в случае успешной реализации, он становился максимально надежным. Риски лежали в выборе места торговой точки, магазина — можно было не угадать и понести убытки.

Во время майских праздников, покуривая под лучами весеннего солнышка на теплом балконе, мы с отцом завели разговоры на эту тему дальнейшего развития. Отец слушал мои размышления, соглашался или делал замечания, был не против успешной реализации любого из направлений или двух сразу, но сам энтузиазма не проявил — разговоры остались разговорами. Мне же не сиделось, мысли копошились в голове — хотелось действий! Я снова стал покупать и листать справочники по оптовой торговле. Нам нужен был еще хотя бы один производитель, работая лишь с «Люксхимом», мы рисковали — могли одним махом потерять весь бизнес.

Как водится, все нужное происходит случайно.

В один из праздничных дней, выйдя из дома, я оказался на соседней улице. Там находился обычный рынок, ряды торговых киосков и павильонов. Продуктовые ряды дополнялись с краю двумя линиями киосков хозяйственных товаров и бытовой химии. Крайняя из них состояла из шести железных контейнеров. Я присмотрелся к ним. Внутри контейнеры делились пополам на два автономных киоска. Выходило так, если оба киоска в одном контейнере принадлежали одному хозяину, то перегородка меж ними отсутствовала, и контейнер был единым большим киоском. Первые два контейнера слева оказались едиными и застекленными. В одном торговали посудой и электротехникой, в другом обувью. Третий и четвертый контейнеры имели раздельные киоски, да к тому же еще и открытые. Первый киоск торговал бытовой химией, во второй половине контейнера продавались аудиокассеты. Обе открытые половины четвертого контейнера торговали бытовой химией. И пятый контейнер, как большой застекленный киоск, тоже торговал бытовой химией. В шестом контейнере была разная домашняя утварь. Над контейнерами нависали скелеты железных козырьков, обтянутые поверх непромокаемым материалом. Соседняя линия выглядела солиднее — сплошь большие киоски, они стояли уже на цементном основании. Только один из них торговал бытовой химией.

Я не заметил бы всех тех особенностей, что описал, если бы не объявление. Белый лист формата А4 висел на сдвижных ставнях третьего контейнера с напечатанным лазерным принтером единственным словом. «Продаю». Я медленно прошел мимо, через пять минут вернулся и остановился у объявления, пообщался с пожилой продавщицей киоска, узнал, что хозяйка приходит каждый день к шести снимать выручку.

Через двадцать минут быстрой ходьбы я был дома. Отец курил, лежа на жарком от солнца балконном подоконнике и наблюдая за жизнью двора. Я затараторил, рассказал о киоске. Описал место. Отец заинтересовался.

— М! Интересное место, я понял, понял, о каких киосках ты говоришь, — сказал он, сделал последнюю затяжку, затушил бычок и развернулся ко мне. — Место проходное.

— Да, там оживленно очень! — идея покупки киоска уже полчаса, как будоражила мой мозг. — Я был там всего пять минут, и покупатели подходят и подходят. И, прикинь, это ж обычная чисто розничная точка, там цены неслабые. Мы, если купим, то сможем и цены пониже сделать. Просто, нам нужно наш объем товара прокручивать максимально эффективно. Если будем так и дальше гонять все через бартер, то скидки сожрут всю нашу прибыль!

— Да понял я! Что ты вот опять на меня наседаешь с очередной идеей!? — возмутился отец.

— Я думаю, надо сходить и поговорить с хозяйкой сегодня вечером! — не мог остановиться я, эмоции фонтанировали, безапелляционно требуя действий.

— Ну, сказал же, сходим! Угомонись! Сядь вот! — отец махнул рукой на другой край балконного дивана.

— Да ну тебя! — отмахнулся я и вылетел с балкона на кухню. Поставил чайник.

Через минуту в коридоре послышались шаги отца.

— Чего ты убежал-то!? — вытаращился удивленно тот на меня.

— Да ничего.

— Ну, что — ничего!? — примирительно добавил отец. — Такие вопросы просто так не решаются, увидел — прибежал, побежал — купил! Я же сказал — сходим! Вечером сходим.

— Сходим, сходим, — начал остывать я.

Мы оказались у киосков без десяти шесть и прождали хозяйку двадцать минут. Приятная женщина лет тридцати пяти, на наши вопросы она отвечала без утайки, как есть. За киоск просила тридцать тысяч. Торговая выручка в день выходила полторы-две тысячи. Арендная плата за место на рынке для киоска — две тысячи в месяц.

«Если в среднем наценка двадцать процентов, то рублей четыреста, ну пусть триста в день выходит, это в месяц тысяч девять прибыли», — выдал в моей голове калькулятор.

«Девять тысяч прибыли, хотя, наценка на всякую мелочь сопутствующую больше, пусть десять тысяч в месяц с киоска. Минус три шестьсот продавцу и две за аренду, остается четыре с копейками, ну, пусть пять, ерунда, нам главное, чтоб киоск в плюс работал, даже если в ноль, уже будем в выигрыше», — продолжал считать я.

— Продавец у меня сейчас один, Надежда Петровна, — кивнула хозяйка на старушку. — По зарплате я с ней каждый день рассчитываюсь, но это как договоритесь. Я плачу сто двадцать рублей в день. Но у меня ж два киоска, еще вон тот!

Вторым киоском у этой хозяйки была половина в соседнем четвертом контейнере, через киоск с музыкой. Продавщица второго киоска, облокотившись на витрину, высунула свою лохматую голову и с интересом наблюдала за нами.

Я, получив всю нужную информацию, отошел в сторонку, оставив отцу на десерт его любимое лакомство — возможность долго и обстоятельно пообщаться с новым человеком обо всем и ни о чем конкретно.

Через несколько дней мы купили киоск.

Меня захлестнули радость и эмоциональный подъем. Не каждый миллиардер так радуется, покупая очередной завод. Чувство свершения чего-то значительного и важного в нашей работе не покидало меня. Наше шаткое положение, могущее ухудшиться в любой момент при малейшей неудачной конъюнктуре, обрело, наконец, первую точку опоры.

«Если она не соврала, а скорее не соврала, то мы получим дополнительный оборот тысяч в шестьдесят в месяц, а может и больше. И главное, у нас будет своя наличка, и надо где-то искать товар на этот объем, «Люксхимом» мы и так торгуем на максимум, там уже ничего не выжмешь, да они еще и порошок с жидкостью сняли с производства, надо искать еще производителя», — размышлял я дома вечером после сделки. На следующий день нам предстояло уже заниматься киоском и загружать его товаром.

Продавщица в киоске — Надежда Петровна, тщедушная сухая, но крепкая и довольно высокая старушка, оказалась интеллигентно умна. Первые полчаса она вела себя с нами настороженно и сдержанно. Едва предыдущая хозяйка освободила киоск от своего товара, мы смогли его осмотреть. Зрелище открылось жалкое. Я не понимал, как в таких условиях вообще можно работать!? Квадратное пространство два на два метра было поделено вертикальной узкой, сантиметров в десять толщиной, деревянной стойкой-витриной на две почти равные половины. Стойка ширмой закрывала две трети пространства, оставляя с краю узкий проход в заднюю половину, оборудованную полками под товарный запас киоска. Надежда Петровна из-за своей субтильности поворачивалась и крутилась в нише довольно ловко. Я же, оказавшись там, понял, что если неосторожно повернусь, то разрушу все, и хлипкую стойку и полки. В ближней торговой половине киоска половину пространства забирал горизонтальный стеклянный прилавок в пояс высотой. В узком промежутке меж прилавком и стойкой стоял стул. Если продавец не сидел на нем, а стоял рядом, то свободное пространство в киоске заканчивалось.

Надежда Петровна, приноровившись к нам к концу первого дня, усвоив, что ко мне можно обращаться просто по имени без лишнего официоза, повеселела, заулыбалась, глаза ее засветились живым блеском. «Вот ведь бойкая какая бабка, многие уже в сорок лет ходят понурые и с усталыми и пустыми глазами, а эта прям живчик, и смышленая и позитивная вся, похоже, повезло нам с продавщицей», — отметил я.

— Анатолий Васильевич, ну, вы как, второго продавца будете нанимать, а то я одна не смогу без выходных работать? — очень деликатно задала вопрос Надежда Петровна, ей было неловко, но вопрос был важный, и она пересилила себя.

— Конечно будем! — влез я тут же.

— Да, будем искать, — отец прокашлялся, положил руку на угол стеклянного прилавка и начал ей отбивать ритм. — Мы вот как поступим, Надежда Петровна, вы с завтрашнего дня начнете работать, а мы начнем подыскивать продавца. Повесим тут на двери объявление тоже, народу тут много проходит, тетки всякие, пусть видят. И вы поспрашивайте среди своих знакомых, может, кто из них работу ищет.

— Хорошо, я поспрашиваю! Может, кто и вправду захочет поработать! А нет, так нет! — старушка смиренно развела руками.

Неделя ушла на налаживание торговли в киоске. Ритм работы и жизни стал жестче — товар в киоск надо было подвозить через день, чтобы поддерживать ассортимент, иначе выручка сразу падала вдвое. С Надеждой Петровной нам и вправду повезло. Она в два дня привела киоск в нормальный торговый режим, а с третьего дня ежедневная выручка стала превышать полторы тысячи в день — точку безубыточности, которую я для себя аккуратно вывел. К концу первой недели нашлась и вторая продавщица — полная с одышкой глуповатая и визгливая тетка в очках, Катя. Она постоянно щурилась, эмоционально размахивала при общении руками, сверкала парой железных коронок на верхних зубах и мелко брызгалась слюной.

Товарный запас на складе сильно разросся по ассортименту, поддонов не хватало — назревал бардак. Как специально, прошел первый майский дождь, залил склад, напомнив нам с отцом о дырах в крыше. Все свободное время следующей недели мы посвятили благоустройству склада. В нем горела только одна лампочка. Мы нашли местного электрика. Электроцепь была восстановлена, и в складе засветили все четыре лампочки. После, мы с отцом полезли на крышу и за пару часов переложили листы шифера, устранив все течи.

Товар по-прежнему хаотично лежал на поддонах. Нужно было что-то с ним делать. Вариант напрашивался один — стеллажи. Дня три мы пилили стойки и полки будущих стеллажей из всего, что удалось по-быстрому добыть на территории завода. Соорудили два больших ряда. Один вдоль левой стены, другой вдоль задней. На обоих сделали по три уровня полок. Едва товар для киоска оказался на полках, как склад сразу приобрел уютный и практичный вид.

Весь учет и движение товаров по-прежнему на компьютере вел только я. Отец понятия не имел, что за зверь такой компьютер, и с какой стороны к нему садиться. Интереса к нему отец не проявлял никакого. Мне же было любопытно, я уже полностью сам разобрался в торговой программе и видел, что она требует легких доработок. Нужен был программист. Снова помог случай.

В начале июня мы отвезли очередную партию товара в «Мангуст», и я предложил отцу снова заехать по соседству в «Родной край». Заехали. Во дворе фирмы стояла новехонькая красная фура с полуприцепом.

— Ничего себе! — присвистнул я. — У Саши появились деньги!?

Ни я, ни отец так до сих пор и не видели руководителя этой оптовой фирмы, знали лишь имя и фамилию. Мы припарковались рядом с фурой и пошли в торговый зал. У склада копошились оживленнее, чем в прошлое наше посещение. Фирма явно росла. Мы поднялись в торговый зал. Я пробежался глазами по витринам — товара стало больше, но ничего нового не появилось; пробежал взглядом по ценникам — цифры продолжали поражать. «Жуть какая-то, цены очень низкие, как у него так получается?», — вновь удивился я. Я быстро прогнал в голове две-три известные схемы работы. По ним ничего не складывалось, выходило, что «Родной край» работает практически без прибыли, а то и в незначительный убыток. «Странно, два-три процента максимум получается! Не работает же он действительно с такой прибылью? Склады и работники жрут четыре-пять процентов. Прибыли не остается же! Значит, берет дешевле!? Но дешевле некуда, не наценивает же он на своем товаре больше всех!? Свой товар у «Родного края» очень дешевый, все говорят, что гонит он его очень дешево. Непонятно, ничего не сходится! Чего-то я не знаю важного…», — крутил я в голове интересную и странную загадку.

Я обернулся. Отец, скучая, бродил по торговому залу.

— Пошли, — сказал я, и мы вышли на лестничную клетку, где я тут же натолкнулся на знакомую фигуру, спускавшуюся расслабленно и грузно по лестнице сверху.

— О! Какие люди! — я протянул руку. — Привет, Артем! Ты-то тут чего делаешь?

Парень рассмеялся так же расслабленно, как и шел. Мы раньше учились вместе в институте. Не виделись с ним года четыре, с выпуска. Широкоплечий шатен дух метров ростом крепкого телосложения пожал мне руку. Оказалось, Артем занялся программированием и как раз обслуживал и настраивал торговую программу «Родному краю» и знал Сашу Дубко лично. Со слов Артема, если внизу у входа не стоял бежевый «ниссан», то директора «Родного края» не было в офисе. Мы обменялись с Артемом телефонами. Через неделю я ему позвонил, Артем взялся за доработку нашей программы и вскоре все сделал.

 

ГЛАВА 8

— Блять, я все-таки развожусь, Рамзес! — Вовка начал грубо тереть рукой глаз и яростно мотать распахнутой дверью нашей «газели».

— Вов, блять, оторвешь дверь нахуй! Хорош! — выкрикнул я, отца не было рядом.

— Приварим, блять! Будет как новая! У нас тут свои сварщики в «Пеликане» есть, целыми днями че-то варят тут, двери, стеллажи, хуйню всякую! — Вовка чуть угомонился, но не успокоился. Внутренне он продолжал кипеть.

— Блин, че ты разводишься-то!? — я вылез из «газели» размяться, сидеть надоело, через стекло солнце пекло нестерпимо. — У тебя такая жена кайфовая! Мне понравилась!

— Да, блять, Рамзес, сложно там все! — Вовка затер глаз до красноты и взъерошил волосы на голове до состояния торчащей во все стороны соломы. — Хуй его знает! С тестем у нас заебись отношения, а вот с тещей… Ну, она этой дуре и ссыт в уши!

Я глянул на свои замызганные от пыли ноги в кожаных сандалиях. Обувь была уже старой, но крепкой. Сандалиям сносу не было третий год. «Пальцы совсем грязные, по щиколотку все в пыли, выше еще нормально, блин, пойти, помыть, что ли ноги? Да, надо, пойду, а то неудобно», — подумал я, бросив взгляд на кран в стене в пяти метрах напротив. Наша «газель» привычно стояла у склада бытовой химии. Был конец рабочего дня. Покупатели разъехались. Лишь уставшие и потные грузчики слонялись по территории базы.

— Похуй, разведусь! — Вовка рубанул рукой воздух, лицо его застыло озадаченно с нахмуренными бровями и при этом упрямо поднятыми домиком вверх.

— Ну, а че, совсем прям невмоготу, не любите друг друга? — направился я к крану, бросил через плечо на ходу.

Жаль было, что Вовка разводится. Его жена мне показалась неплохой. А там, кто его знает. Чужая семейная жизнь всегда потёмки. Туда лезть не следует никогда.

— Да, у нас вроде нормально все! Блять, да теща там все мутит! Постоянно меня пилит, вот, живешь у нас, своей квартиры нет, зачем ушел из армии, сейчас бы уже служебная квартира была, а потом бы и свою дали! Ей было бы заебись, если б мы с женой и дальше жили, блять, в Чите и только приезжали в отпуск, мамочка, мамулечка, ути-пути!

— Вовка, кривляясь, изобразил томные фальшивые родственные поцелуи зятя с тещей. — А так, хуле там, живу, типа, у нее, на ее харчах, объедаю ее! Да ну ее нахуй!

За время эмоционального спича я вымыл ноги и пошлепал обратно к машине.

— Ладно, Вов, все, что не делается — все к лучшему! — попытался я хоть как-то его подбодрить. — Жаль, конечно, раз с тестем отношения нормальные, да и с женой тоже.

— Да как нормальные! — Вовка вспыхнул снова. — Лежим, спим на одном диване уже два года вот так и не трахаемся!

Вовка, вытянувшись в струнку, изобразил двух людей лежащих близко-близко друг к другу, словно на одноместной кровати.

— Как это не трахаетесь!? — я аж забыл куда шел. — Все два года что ли!?

— Ну да, блять! Двааа года!! Двааа! — Вовка растопырил V-образно пальцы на правой руке и сунул мне под самый нос.

— Хуясе! Жесть! — сформулировал я свое удивление и обернулся на шум шагов.

Со стороны офиса шел отец.

— Ну, чего, взял остатки? — сказал я.

Тот махнул рукой с бумажкой. Я кивнул. Отец прошел к «газели», выудил из-под руля сигареты, закурил. У меня заныл желудок. С утра ничего не ел, не считая пары стаканов чая из киосков общепита и плитки шоколада. Я сморщился и полез в кабину на свое место. Заметил давно, когда сидел, желудок сдавливался и переставал болеть. Я так и устроился, выбирая удобную сидячую позу. Свесил ноги наружу, обернулся назад. Отец отошел от кабины, курил, изучал бумажку.

— Ну, че там у тебя еще интересного? — сказал я негромко Вовке.

Тот снова начал дергать дверь, но несильно. Перестал.

— Да, Петрович, пидор, заебал… — раздалось мрачно в ответ.

— Да что это тебя все заебали? — я беззвучно рассмеялся.

— Сука, вот он поступает, как мудак… — Вовка нервно затоптался на месте. — Блять!

Я молчал. Еще раз оглянулся. Отец был на расстоянии и не мог слышать нас.

— Я вот когда маржу свою получаю с поставщиков или еще откуда, всегда с Петровичем делюсь. И он тоже со мной делится всегда. Делился. Понятно, ему больше, он же директор. А это утаил! Бабки получил с одного поставщика, ну, такого же жулика, как и вы… — Вовка ощерился довольным оскалом, выпятил нижнюю челюсть и засмеялся ехидно. — А мне хуй сказал, а я узнал!

Вовка тягостно вздохнул, мотнул головой, словно сбрасывая наваждение, и замолк.

— Ну, как-то не очень хорошо он поступил, все-таки вместе работаете, — слепил я пресную дипломатическую фразу в попытке поддержать его.

Вовка молчал, стоял, уперев руки в боки, вывалив живот сильней обычного, и зло вращал глазами.

— В пизду! — вновь резко рубанул рукой по воздуху. — Сдам этого пидораса к хуям Папе! Тот его выгонит нахуй! А меня на его место! Стану директором, Рамзес!

Вовка резко схватил меня за запястье своей грубой клешней, сжал и эмоционально затряс руку. Вцепился второй рукой и затряс сильнее.

— Рамзееес!! Директором станууу!! — маленькие и цепкие глазки радостно сверлили мои зрачки.

— Да я-то тут причем!? — расплылся я в улыбке и стал отдирать его руки от своей. — Руку-то отдай, оторвешь же!

Вовка отцепился, отошел, вроде угомонился. Я улыбался, наблюдал за ним.

— Заебись! — ответил Вовка своим мыслям и жадно потер руки. — Так и сделаю!

Я обернулся назад. Отец уже не курил, просто стоял и явно ждал меня.

— Ну, чего? — я кивнул ему.

— Поедем? — предложил отец.

Я кивнул и глянул на Вовку. Тот намек понял.

— Ладно, езжайте, жулики! — добродушно отмахнулся Вовка, скалясь и хихикая. — Денег, небось, заработали за неделю! Да заработали, заработали! Смотрел я ваши продажи утром! Хм, не ожидал, хорошо продается все это ваше говно.

Я протянул Вовке руку, тот пожал ее, затем пожал отцу.

— Давай, пока, — кивнул я Вовке, тот развернулся и потопал к офисному зданию мимо крана, истекающего тонкой струйкой воды на знойный асфальт.

«Г азель» взревела, мы хлопнули дверями, тронулись. Обогнали идущего Вовку. Я привычно глянул в боковое зеркало, Вовка махнул мне рукой. Через минуту «газель» миновала ворота «Пеликана» и остановилась на Т-образном выезде.

— А Вовка пасёт наши продажи, — сказал я.

— Все он там смотрит. Должен смотреть, — произнес отец и повернул вправо.

«Чистое небо» продолжало затягивать. Я не сразу сообразил, что этому сильно способствовал изменившийся режим работы — в ней появилась монотонность: утром на склад, погрузка, сначала в кузов товар для оптовых клиентов, позади для киоска; выгрузка товара в киоск, остальное оптовым клиентам и возвращение домой. За весь день где-то как-то два-три случайных перекуса. Я частенько обходился стаканом чая с шоколадкой. Позже прихватывало желудок. Отец, каждый раз наблюдая мое скривившееся лицо, либо молча отворачивался, либо выговаривал за столь пренебрежительное отношение к своему здоровью. Я все понимал, но нравоучений хватало на пару дней, и я снова принимался лопать шоколад плитками. Боли сразу возвращались и усиливались. Я уже мог похвастаться многими практическими знаниями желудочных болей — выкуренная сигарета их уменьшала, бутылка пива в жаркий летний день боли возвращала. Я начал возить с собой обезболивающий сироп и принимать его на ходу. Боль притуплялась, а чувство рвоты усиливалось, ощущение тяжести и непроходимости в желудке возрастало. Через пару-тройку дней боли вновь отступали, я забрасывал прием тошнотворного лекарства, и боли возвращались. Замкнутый круг. Я понимал, что веду себя глупо, но упорствовал в своем идиотизме. Мать упорствовала в своем — ссоры с отцом стали регулярной нормой и ожесточенно усилились. Через раз доставалось и мне.

— Ма, а что у нас есть поесть? — сказал я с порога вечером, рабочий день закончился, в желудке сосало и ныло, думалось только о еде.

— В холодильнике посмотри! Не маленький уже! — рявкнула мать, проходя из кухни по коридору мимо меня и отца.

«Не в духе», — понял я, разулся и пошел мыть руки. Что меня напрягало в нашей работе, так это одежда. Поскольку мы с отцом делали все, от общения с управленцами до ношения товара, то одеться адекватно было проблемно. Одеваться под погрузочно-разгрузочные работы, значило выглядеть весь день как грузчик. Совсем непрезентабельно. Одеваться из расчета общения с «белыми воротничками», означало угробить нормальную одежду на первой же погрузке товара. Переодеваться посреди дня? Вообще утопия. Не в «газели» же. Офиса у нас не было. Да и неудобно в принципе постоянно переодеваться. Мы старались лавировать, разделять рабочие дни от дней встреч. Получалось неважно, почти всегда дни выходили смешанными. Приходилось одеваться как-то средне. Летом я ходил просто — футболка, шорты и шлепанцы. Осенью и весной работал в спортивных штанах или джинсах. Зимой было проще, снег защищал от пыли и грязи — одежда оставалась относительно чистой. В остальное время года одежда пачкалась быстро, особенно летом. Мать ворчала о «нескончаемой стирке». Когда скандал доходил до криков, и мать в запале отказывалась стирать, я или отец, говорили ей, что стирать будем сами. Заявление всегда имело обратный эффект — мать умолкала и продолжала безропотно закидывать наши вещи в барабан стиральной машины. До следующего скандала.

Я открыл холодильник. Котлеты и макароны. Две кастрюли. Я потянул их наружу.

— Дай сюда! — мать грубо отпихнула меня и выхватила кастрюли из рук.

Я пожал плечами и ушел в душ, на ходу снимая с себя пыльную майку. Через десять минут я вернулся. Отец ужинал. Матери на кухне не было. Моя тарелка с ужином стояла на столе. Все как обычно — наскоро вываленные в тарелку слипшиеся еще в кастрюле вчерашние макароны и две котлеты сверху. Вид еды не вызывал желание.

— Че смотришь!? Ешь! — раздался позади раздраженный голос матери.

Мне не хотелось ничего говорить ей поперек. Хотелось просто куда-нибудь уйти. Я знал куда. Летний пятничный вечер был моим спасением. Я налил чаю. Мать покрутилась на кухне и, не получив ответа, вышла. Я затолкал в себя ужин, залил его чаем и стал одеваться. «Завтра проведу все накладные, сегодня не хочу, пошло все в задницу, устал», — думал я, натягивая тонкие летние джинсы. Через час я был в центре, проболтался пару часов по оживленным улицам, встретил парочку знакомых и сразу после захода солнца спустился в клуб. Народу внутри было уже достаточно. Я протиснулся к малой стойке. Толчея кругом, очередь за спиртным. Мимо прошла знакомая девушка. Еще одна мелькнула с подружкой. Юля. Девушка училась в школе милиции на юридическом. Теплое местечко. Конкурс в то заведение всегда был большим, почти все поступали по блату и протекции. «Значит, непростая штучка. Папаша или дядя, небось, какие-нибудь шишки в милиции», — вспомнил я все скудное, что знал о девушке. Со мной Юля вела себя неоднозначно. То флиртовала, то была холодна. Развлекалась. Я отвечал тем же. Отношения установились приятельски-поверхностные. С полчаса я трепался с Юлей ни о чем, наблюдая кислое лицо ее страшной подружки и потягивая двойную «отвертку» с ананасовым соком. Народ все прибывал. Музыка грохотала. Я дрыгал коленками в такт. Хотелось поскорей нормально выпить. Юля сидела, курила, приторно улыбалась и между улыбками игриво выпускала вверх дым изо рта. Я закурил. Сигареты помогали алкоголю, ускоряли опьянение. Коктейль закончился, легко растворившись во мне и зародив эйфорию. Я направился в бар за вторым.

— То же самое!? — вопросительно глянул на меня бармен.

Я кивнул и оперся о стойку. Сзади громко пихались подвыпившие девушки. Через минуту я поблагодарил бармена за коктейль и оказался в водовороте разгоряченных тел, текущих сквозь узкий проход внутрь темноты танцпола. Юля с подружкой куда-то делась. Я взгромоздился на свободный стул и налег на коктейль. Я почти его прикончил, когда на танцпол вошла Аня. Я заволновался и тут же закурил. Аня была шикарна. Природа моего интереса к ней была чиста в своей первозданности как слеза — сильное физическое влечение. Я не знал про Аню ничего, кроме имени, не помнил, когда увидел ее впервые в «Чистом небе». Знали мы друг друга лишь зрительно и пересекались только в клубе. Я помнил ее зимний образ — она пришла в клуб в тонком темно-синем свитере и черных джинсах. Свитер убийственно для мужского глаза обтягивал достоинства фигуры девушки. Копна мелко вьющихся рыжевато-русых волос длинными упругими густыми пружинками спадала чуть ниже ее плеч. Аня, ростом около метра семидесяти, была склонна к полноте, но ее фигура находилась в той форме, когда едва уловимая полнота делала фигуру максимально привлекательной и манящей. На фоне фигуры Ани все разговоры о диетах звучали бы лишь чьими-то больными фантазиями. Обтягивающий свитер демонстрировал во всей красе самый сильный козырь девушки. Грудь. Налитая высокая упругая грудь четвертого размера. Грудь Ани выглядела пышущим гимном жизни и удовольствия. При каждом общении с девушкой мне стоило неимоверных усилий смотреть ей лишь в глаза. Мой взгляд упорно стремился вниз. Я был готов смотреть на грудь Ани вечно. И не только смотреть.

Я хотел эту девушку. Она была словно создана для удовольствия. При виде Ани мой мозг разбивал паралич, и в нем оставалась пульсировать единственная непоколебимая мысль физического желания. Полные спелые чувственные губы, широкая красивая улыбка, открывавшая два ряда ровных и безупречных зубов, добивали мои жалкие попытки сопротивляться первородному зову плоти. Ее лицо было красиво. От уголков зеленых глаз при улыбке над скулами разбегались тонкие сеточки мимолетных морщинок, на чуть пухлых щеках появлялись милейшие ямочки, кончик языка игриво показывался между рядами зубов. В такие моменты, загипнотизированный им, я медленно умирал. Аня это видела, знала и чувствовала. Она игриво посматривала на окружавших парней и, забавы ради, повторяла беспроигрышную мимическую комбинацию с ямочками и языком. Разговаривая, она едва уловимо столь мило шепелявила, что я переставал воспринимать женскую речь без такого дефекта. Аня являла собой удивительную смесь невинного взгляда ребенка, неумелого кокетства юной девушки и сексуальной привлекательности физически зрелой женщины. Она, чувствуя флюиды мужского интереса, упивалась своей игрой. Парней либо трясло рядом с ней, либо охватывал столбняк. Меня начало трясти.

Но, словно подчиняясь могучему закону Вселенной, стремившему все к равновесию, Аня оказалась бестолкова. Не глупа, а именно бестолкова. Пока Аня молчала и улыбалась, обласканная бурным вниманием парней, все было прекрасно. Но стоило ей открыть рот, как шарм физической красоты улетучивался. По крайней мере, для меня точно.

В такие моменты я завидовал парням, способным воспринимать девушек лишь с одной плотской стороны. Мне же упорно хотелось видеть в представительницах прекрасного пола нечто большее, чем просто обещание физического удовольствия. Такие, как Аня, пробуждая нестерпимый первобытный инстинкт, своим наличием гнули моральные приоритеты, толкая к прощению их прочих недостатков. «Вот дуреха!» — подумал я, помнится, в первый раз, услышав ее бессвязное кокетливое щебетание. В тот момент я так расстроился, что почему-то сразу перестал иметь на Аню всякие планы. Раз и навсегда, она перешла в категорию красивых, но бесполезных дурочек. Но я продолжал ее хотеть. Невыносимое раздвоение — физиологически Аня манила, интеллектуально претила. Алкоголь! Он спасал и подсказывал выход. Водка с соком разжижала мой внутренний конфликт, и каждый раз, встречая в «Чистом небе» Аню и будучи в серьезном подпитии, я забывал обо всем и продолжал счастливо пялиться на ее грудь. И в этот раз все шло по обычному сценарию — я был пьян, Аня прекрасна. Мы поздоровались — она со мной, я с ее грудью. Аня кокетливо улыбнулась, игриво задвигала кончиком языка меж граней белоснежных зубов, я же, туповато оскалившись, открыто уставился куда хотел. Я нервничал, мне срочно нужно было выпить. Очень быстро внутрь меня попала еще парочка двойных «отверток». Алкоголь сыграл свою злую шутку, и случилось чудо — у меня произошел провал в памяти. Мое сознание прояснилось от алкогольного дурмана около часа ночи в самый интересный момент — я стоял на улице в нескольких шагах от входа в клуб и… целовался с Аней! Взасос! Жадно! Аня отвечала взаимностью. Я протрезвел почти сразу. Никогда прежде я не испытывал таких наслаждений от поцелуя. Окружающий мир перестал существовать, я закрыл глаза и провалился в ощущения.

Кто-то хорошо целуется, кто-то плохо. Кто-то рад бы хорошо целоваться, да не умеет. Поцелуй тонких женских губ не радует, даже если умелый. Увы, тонкие губы жестки, удовольствия от них для мужчины никакого. Средние и полные женские губы - обещание хорошего поцелуя. Но, не все умеют. Умение поцелуя идет от врожденной внутренней чувственности.

Аня умела целоваться. Ее чувственность через поцелуй проникла в меня и закружила голову. Большие мягкие пухлые вкусные губы, я не просто целовал их, я будто насыщался из бездонного источника живительной влаги. И чем больше пил, тем большая жажда меня одолевала. Я впился своими губами в ее, все мои органы чувств объединились в один — губы. В этот момент в мозгу вспыхнуло, и наши сознания объединились — я понимал ее мысли и чувствовал ее ощущения. Мы стали единым целым. Мы не целовались, мы жили поцелуем. Я вдруг осознал, что у нас идеальный поцелуй для обоих, и возможен он только между нами. Лучше не было и не будет. Какое бы движение я не совершал губами и языком, Аня мгновенно откликалась на него так, как я желал, чтоб она ответила. С каждым движением ее губ и языка мне становилось приятнее. И это не было примитивное животное удовольствие, что будоражит лишь плоть. Наслаждение взрывало мой мозг с каждым ее движением губ все сильнее. Я весь превратился в одно чувственное сознание. Каждая клетка моего тела наслаждалась Аней. Девушка умопомрачительно пахла. Ее нежный мягкий запах свежести обволок мой рассудок и ввел в состоянии транса. Мои руки обняли Аню за талию, пальцы на какие-то миллиметры погрузились в манящую мягкость ее тела. Чуть погодя мое желание повело руки выше. Я накрыл ладонью правую грудь Ани и чуть сжал ее. Грудь не помещалась в ладони, мягко и упруго поддаваясь моим ласкам. Я окончательно потерял счет времени.

Мы оторвались друг от друга лишь тогда, когда лично у меня уже распухли губы, их щипало неимоверно. Я просто физически больше не мог целоваться. Плохо соображая, я вернулся с Аней в клуб. Я был совершенно трезв, адреналин победил алкоголь, накрыв меня своим избытком. Я спускался по ступенькам клуба вниз, пошатывался и дебильно улыбался, спросил у первого попавшегося парня время. Два часа ночи. Мы целовались целый час! Я был настолько опустошен физически и где-то в бесконечной высоте эмоционально, что тут же снова вышел на улицу и заплетающейся походкой побрел прочь. Ничего лучшего со мной в тот вечер уже случиться не могло. Я плелся по улице нарочито медленно, все еще пребывая сознанием в поцелуе. Губы опухли и болели. Теплый летний ветер их мгновенно иссушил, и они покрылись легкой коркой. «Оно того стоило», — думал я и продолжал улыбаться. Я огляделся вокруг, все, за что в тот момент цеплялся мой глаз, казалось мне прекрасным. «А может, не такая уж она и дурочка?»

Я вышел из-за поворота и сразу увидел красные круги задних фар машины Эдика.

— Ну, че, как там в «Небе»? — спросил тот, едва я плюхнулся на соседнее сидение.

— Да зашибись там!! — гаркнул я, не в силах сдержать эйфорию. — Куча красивых девушек с грудью четвертого размера и шикарными фигурами!

— Ооо…! — Эдик уставился на меня, пытаясь разгадать причину радости.

— Вот тебе и «ооо…»! — я поковырялся в карманах, пусто. — Есть сигарета!?

Эдик протянул пачку, я вытянул одну и закурил, мечтательно пустив струю дыма вверх мимо открытой настежь двери.

— Ну так че там за девки-то!? — уставились на меня черные озорные глаза Эдика.

— Да офигенные там девки! — продолжал подогревать его интерес я.

— Снял что ли кого там!? — оскалился вожделенно тот.

— Почему сразу «снял»!? — искренне огорчился я. Даже перестал улыбаться на долю секунды. Мое романтическое настроение опошлили, остудив эмоции.

— Ну, а че тогда!? — пялился на меня нетерпеливо Эдик, почесывая голову.

— Да просто хороший вечер! — я потрогал губы тыльной стороной ладони, они горели, щипали, но мне было приятно. Я все еще ощущал на них вкус Ани.

— Ну… так неинтересно! Я люблю, чтоб результат был! — Эдик стукнул несильно по рулю ребром ладони, явно призывая меня к рассказу.

— Да, а какой тебе результат-то нужен? — задал я риторический вопрос.

— Ну как какой… — Эдик замялся под моим внимательным взглядом, нервно сжал обеими руками руль, тут же взмахнув ими. — Такой!

— Какой «такой»!? — рассмеялся я.

— Бабу надо трахнуть! — разродился с видимым трудом банальностью Эдик.

— Да что ты!? — нарочито наигранно изумился я. — А как же романтика!?

— Да какая, в пизду, романтика! — Эдик поскреб в затылке. — Поимел ее и все!

— Вот так вот, да? — съехидничал я. — А как же любовь?

— Для любви у меня девушка есть, — рассмеялся неловко Эдик, глаза его продолжали неуютно бегать от моего внимательного взгляда.

— Зашибись, с девушкой у тебя любовь, а все остальные — поиметь и все. Ох, Эдик, да ты прям Казанова! — произнес я, поддерживая разговор почти машинально, а всем сознанием продолжая оставаться в невыносимо волшебном и долгом поцелуе. Мне нравился контраст между моими эмоциями и суетливым восприятием женщин Эдика.

— Да че прям сразу Казанова!? — расплылся в довольной улыбке он.

«Понравилось сравнение, подсластил я твое самолюбие», — подумал я, отвернувшись, чтобы выкинуть окурок и не выдать Эдику своих мыслей.

— Ну, а кто ж ты есть? Бедных девушек доверчивых пользуешь хладнокровно своим большим одноглазым змеем! — рассмеялся я, разговор забавлял.

— Да, девчонки они такие, любят большие! — Эдика понесло на явно любимой теме.

— Ну, тебе виднее, Казанова, я не в курсе.

— Казанова, Казанова… да они сами, может, прыгают на меня! — Эдик наигранно отпирался, примитивно напрашиваясь на последующую лесть.

— А что, и такое бывает!? — дурачился я.

— Да постоянно! — Эдик развел руками, держа их расслабленно на руле. — То довезешь, а у нее денег нет, а то и так, и деньги есть и трахаться хочет сама!

— Жуть какая-то! — я наигранно передернул плечами, прекрасно понимая, врать Эдику незачем, так, приукрасить свои подвиги он мог, но не более. — И что, много таких?

— Да почти каждый раз! Ну… через раз! Я вот выезжаю таксовать почти каждый день, пару дней в неделю не выезжаю, а так, каждый день! И что!? Из пяти дней два или три дня у меня всегда удачные — обязательно какая-нибудь, да соглашается!

— Сами лезут что ли? — я снова поднес тыльную сторону ладони к губам, щипало.

— По глазам же видно. Подходят. Пока интересуются, работаю ли, присматриваются ко мне. Смотрят, парень симпатичный, начинают ломаться, заигрывать, — Эдик закурил.

— И дальше чего? — спросил я все так же машинально, думая о часовом поцелуе.

— Да чего-чего… садятся, везу их, потом посидим где-нибудь в тихом месте, пообщаемся, а потом уже… ну и… — Эдик замялся, неловко рассмеялся, нервно почесывая пальцем шею сзади.

— Понятно, — выдохнул я шумно. — Сколько ж вот так девушек ты подвез, если по две в неделю даже…? Жуткое количество…

— Уже почти двести! — отчеканил Эдик.

Я недоуменно уставился на него, воцарилась секундная пауза.

— Ты их считаешь что ли!? — с трудом сдержался я, чтоб не рассмеяться.

— Считаю. Вот у тебя, сколько было женщин? — Эдик вновь ожил на любимой теме.

— Да я и не считал никогда, зачем? Есть отношения какие-то, есть женщина, а нет отношений, ну, бывают случайные связи, но не для статистики, а именно просто случаются иногда, — пожал плечами я, ответив, как думаю.

— Ну, вот сколько!? — суетился Эдик, глаза его масляно вспыхнули.

— Да не считаю я, мне это ни к чему!

Повисла неловкая пауза.

— Слушай, ну, а че, Иннка тебе совсем не понравилась? — сменил тему Эдик.

— Да почему не понравилась… — слегка растерялся я, почти и забыл уже думать о той, а тут вопрос. — Понравилась, красивая девушка, фактурная. Просто у нее ж парень есть, этот как его…?

— Саня, — вставил Эдик.

— Да, Саня. Вот… — продолжал я, внутренне понимая, что если бы между мною и Инной вспыхнуло что-то сильное, то парень исчез бы сам собой, но не вспыхнуло. — А я не связываюсь с несвободными девушками.

— А ты Иннке понравился, сказала, симпатичный парень, — лукаво улыбнулся Эдик.

— Ну, понравился. Бывает, — развел я руками и пожал плечами. — Приятно, конечно.

— Да у них с Саньком на самом деле все плохо, они после той встречи разбежались, так что Инна сейчас свободна.

— Ааа, вон оно что! — протянул я, хотя, сути такой факт не менял, Инна мне не очень-то и нравилась, хоть и была девушкой яркой и эффектной. Меня интуитивно напрягала ее внутренняя жесткость, расчетливость и почти холодный мужской аналитический ум. «С такой не расслабишься», — помнится, подумал я после знакомства и добавил:

— Это уже другое дело.

— Появилось желание увидеться!? — рассмеялся Эдик.

— Что-то вроде того, — кивнул я, понимая, что все равно сейчас свободен, а от еще одной встречи с меня не убудет. — Можно.

Эдик предложил вчетвером поехать на речку — он, его девушка, Инна и я — и обещал позвонить. Я согласился.

Я нашел! Невероятно, но я нашел в еженедельном оптовом журнале маленькое объявление в две строчки — производитель дешевого порошка из Липецка приглашал региональных дилеров к сотрудничеству. В объявлении значилась цена — шесть рублей десять копеек за пачку — самая низкая цена, какая встречалась в подобных предложениях. И расстояние — до Липецка от нашего города было чуть больше сотни километров, полтора-два часа неспешной езды. Идеально!

Я не верил своим глазам, у меня начался очередной коммерческий зуд. Я сунул объявление отцу под нос, тот несколько минут смотрел в журнал.

— О! — произнес он, наконец, и принялся чесать под носом. — Это интересно!

— Звони! — сказал я.

Звонок отца подтвердил все радужные ожидания — товар был в наличии, цена реальной, и в нашем городе еще никто не торговал этим порошком. Надо было ехать.

На следующее утро, в четверг, 3 июля мы выехали в Липецк. Офис фирмы располагался на первом этаже четырехэтажного здания, склад и производство в пяти минутах езды от него. Производство выглядело кустарным. Пятнадцать теток, разделенные на три бригады, фасовали порошок из мешков в картонные пачки. Первая бригада клеила пачки из типографских заготовок. Вторая — наполняла пачки порошком по весу. Третья бригада заклеивала наполненные пачки и укладывала их по двадцать четыре штуки в картонные коробки. Все. В воздухе цеха ощущалась мелкая взвесь порошка, и стоял его едкий запах. Мои глаза быстро заслезились, в носу зачесалось, и захотелось чихнуть. Работниц как-то спасали респираторы — единственная производственная защита. Порошок брался из больших полипропиленовых мешков. «Интересно, откуда их привозят?», — автоматически задалась вопросом моя недремлющая любознательность.

Мы подали «газель» к рампе, и я нырнул в кузов. Загрузили нас быстро — двое грузчиков подавали коробки, я укладывал их в кузове. К концу погрузки у меня заныла спина, но дело было сделано — полторы тонны порошка равномерно заполнили почти весь кузов. Натужно гудя на подъеме у самого склада, «газель» тронулась в обратный путь.

Выгрузившись на своем складе, мы поехали домой. Хотелось есть. Часы на мобильнике показывали четверть шестого. Время близилось к снятию выручки в киоске. Без двадцати шесть мы были на рынке. Надежда Петровна торжественно отсчитала нам три тысячи рублей, попутно счастливо рассказывая об удачной торговле, и мы уехали домой. Вечером я привычно сбежал в «Чистое небо», где и провел две выходные ночи.

С понедельника мы начали активно предлагать клиентам новый товар. Наше молчаливо сложившееся разделение труда продолжало действовать — отец крутил баранку, я занимался текущим учетом и собственно коммерцией, товар таскали вдвоем.

К концу недели нарисовался результат по порошкам — из крупных фирм в бартер порошок согласился брать только «Оптторг», что почти совпало с нашими начальными ожиданиями. Эта оптовая фирма имела свою особенность — высокие цены. Объяснялись они просто, «Оптторг» поставлял товары в область через полунищие райпо и сельпо. Те, имея скудные оборотные средства, получали большие отсрочки по оплате и все равно задерживали платежи, а потому от безысходности соглашались на товар практически по любым ценам. Эта особенность сыграла нам в плюс, я предложил менеджерам «Опттор-га» бартерную цену в десять рублей, те тут же согласились. За вычетом транспортных расходов мы получали наценку на порошок в сорок пять процентов! Дело пошло бойко. Раз в две недели мы катались в Липецк, грузили полторы тонны стирального порошка и возвращались. Чтобы не делать лишней физической работы, мы наловчились половину товара сразу выгружать в «Оптторге». На обратном пути из Липецка заезжали домой, обедали, я быстренько ставил на приход купленный товар, тут же выписывал расходную накладную на «Оптторг». Мы катили туда, выгружались и остальное везли на свой склад. Продажи стали расти и уже к концу лета мы катались в Липецк раз в неделю. И «Оптторг» из еженедельного объема стал забирать уже не половину, а две трети. Я тихо потирал от удовольствия руки. При такой наценке продажи стирального порошка стали давать нам половину общей прибыли.

В «Оптторге» склады работали до восьми вечера, а товар принимали до шести. Обычно мы приезжали около пяти и крайне редко позже. Однажды мы припозднились и подкатили к складу «Оптторга» ровно в шесть. Кладовщица, тучная крупная женщина за пятьдесят, обладательница тяжелого, но справедливого характера, поворчала на нас для порядка и гаркнула вглубь огромного склада-ангара: «Так, где грузчики!?»

Ожидая, я слонялся около машины, стояла тихая теплая погода. Рядом курил отец.

— Так, сколько там у вас его, порошка этого!? — вышла кладовщица из склада к нам.

Я понял, что наилучший момент для налаживания отношений наступил.

— Да весь ваш! — пошутил я и засмеялся.

Тетка оттаяла вмиг.

— Ох, умен, как я погляжу! — заулыбалась она. — Тебя как зовут?

— Рома! — продолжал я улыбаться, смотря ей прямо в глаза.

— А отца твоего? — кладовщица ткнула ручкой мне за спину.

Я обернулся. Отец заметил, что разговор о нем, глянул на наши лица и улыбнулся.

— Анатолий Васильевич его зовут, — сказал я, глядя через плечо на отца и, обращаясь уже к нему, добавил. — Да, Анатолий Васильевич!?

Тот бросил сигарету и вразвалочку подошел к нам.

— Чего? — произнес отец, довольный тем, что разговор пошел о нем.

— Да уже ничего, — сказал я.

— Толь, это вот твой сын!? — заговорила с ним кладовщица.

— А что не похож? — задал отец свой излюбленный вопрос.

Кладовщица присмотрелась, помедлила, сказала, как есть: — Да нет, не похож.

— Вот так и живем! — я театрально вздохнул и изобразил огорчение.

О! Артист! — покачала головой кладовщица, обернулась, заглянула внутрь склада и вновь гаркнула: «Так, давайте, шевелитесь уже там, поставщик стоит, порошок привез! Чего расселись!?»

Из склада выползли два чумазых грузчика, взяли из кузова «газели» ближние две коробки и скрылись с ними в складе. Ближние коробки скоро закончились, я запрыгнул в кузов, уселся поудобнее на одну из упаковок порошка и принялся подавать грузчикам товар из глубины к краю.

— Пррррраститутки!!! — донесся снаружи со стороны кабины голос. Знакомые шаги приближались. Я засмеялся почти в голос, но сдержался. Представление началось.

Справа из-за края тента сначала показался погасший бычок папиросы, за ним закрученный лихо вверх чуб с заломленной на самый затылок кепкой, в кузов ко мне шмыгнула рука. Я пожал ее.

— Здаров! — буркнул нарочито серьезно Алексей Семенович, озорно подмигнул мне, расплылся в морщинистой резиновой улыбке и сунул голову в склад: «Пррраститутки, а!»

— О! Ты-то чего приперся!? — атаковала его тут же навстречу кладовщица.

— Я по делам! — не дрогнул Алексей Семенович.

— Да какие у тебя дела-то тут, а!? — засмеялась тетка. — Знаем мы твои дела!

Алексей Семенович, довольный услышанным повернулся ко мне, подмигнул.

— Виишь, знают! — сказал он, из-за бычка во рту зажевав слово «видишь».

— Иди уже, давай! — тетка наигранно серьезно выпихнула гостя из склада наружу и вышла следом сама. Алексей Семенович взял кепку за козырек, снял ее, надел, опять снял, и так несколько раз, пока не загнал ее обратно на самую макушку. Подмигнул мне.

— Какие дела? — уставился он на товар в кузове. — Чет новое привез.

— Нормальные дела. Да вот, — кивнул я на коробку, которую подавал грузчику.

— Порошок какой-то, — присмотрелся Алексей Семенович. — Ох, твою ж мать!

— Пусть продают! — шутливо насел я на его претензию.

— Да пусть! Я-то что! — примирительно поднял тот обе руки вверх, пожал подошедшему отцу руку, выпалив привычное «Здаров!», тут же переключился на кладовщицу:

— Андреевна, мне накладную надо забрать, переделывать там!

Алексей Семенович злобно указал большим пальцем куда-то себе через плечо за спину. Я понял куда, в сторону офисного здания.

— Да чего там переделывать-то!? — выпучилась на него кладовщица.

— Ой, да неси, давай, не нервируй меня! — Алексей Семенович плюнул смачно бычком в тут же стоявшую урну, в знак весомости своих слов. Снова подмигнул мне.

— На кого это ты так, Алексей Семенович? — кивнул я в сторону офисного здания.

— Ой, да! — махнул зло туда же он. — Пррраститутки! Понабьют накладных, сами не знают что, потом переделывают!

— На! — кладовщица выплыла из дверей склада, как бомбардировщик из ангара, ткнула накладной в замотанную тряпкой руку Алексея Семеновича. — Иди, чтоб глаза мои тебя не видели!

— О! Это другое дело! — приподнял тот кепку. — Благодарю!

— Иди уже, — буркнула тетка, нацепила очки на нос, глянула в нашу накладную в своей руке, следом в кузов «газели». — Это какой вид уже?

— Второй, — сказал я, подавая очередную коробку подошедшему грузчику. — Лимон.

Алексей Семенович прощаясь, махнул мне рукой, я ему; тот попрощался следом с отцом и, зажав в левой, перемотанной тряпкой, руке лист накладной, скрылся в том же направлении, откуда явился. «Пррраститутки», — донеслось приглушенно чуть погодя с той стороны. Я, сидя на коробке порошка, тихо засмеялся в руку.

Алексей Семенович был крайне интересным персонажем. Первый раз я его увидел примерно с год назад. Чудаковатый дядя, он вел себя вызывающе бойко, много шутил, острил, частенько на грани приличия, особенно с работницами «Оптторга», а через раз и за гранью. Алексей Семенович был невысок, около метра шестидесяти пяти ростом, суховат, жилист, с по-старчески сморщенным лицом и крепкими трудовыми руками. Круглый год он ходил в кепке, казалось, будто в одной и той же, из-под которой во все стороны выбивались такие же шальные, как его действия и характер, курчавые волосы. Штаны у Алексея Семеновича будто бы тоже были одни, как и кепка. Менялись по сезону только куртки. Зимой им носилась замызганная старая дырявая дубленка, осенью и весной легкая ветровка, а летом рубашки. Их у Алексея Семеновича было две. Плотная темная в клетку носилась в прохладные дни лета и в остальные сезоны под куртками. Легкая светлая носилась в самые жаркие дни лета с закатанными по локоть рукавами и широко расстегнутым на груди воротом. Бычок папиросы Алексей Семенович вынимал изо рта, наверное, только когда спал, ел и разговаривал. В последнем случае не всегда. Матерился Алексей Семенович густо и колоритно и, как не странно, не противно. Даже тем, кого он материл. Кладовщиц Алексей Семенович склонял прилюдно, девушек-менеджеров из офиса за глаза. Но никогда не переходил на личности, отделываясь безличными обобщениями. Кладовщицы краснели, теряли дар речи, от чего Алексея Семеновича несло сильнее. Эпатировал публику он с удовольствием. И все выкрутасы сходили Алексею Семеновичу с рук. Никто никогда на него не жаловался. Его не штрафовали, ему не выговаривали. О том, чтобы выгнать с работы, не шло и речи. Алексей Семенович был неприкасаем и производил впечатление юродивого при фирме. Почему ему все было дозволено? Может оттого, что работу свою он выполнял максимально хорошо и честно? Алексей Семенович был трудягой. Он не отлынивал, не искал легких путей. Все, что ему поручалось, выполнялось точно и без промедления. Работа ему поручалась самая нудная и тяжелая из всех на фирме, оттого и желающих занять его место не было. Алексей Семенович был водителем-экспедито-ром. Машина, на которой он развозил товар по клиентам, была ему под стать — старый чадящий и тарахтящий «ГАЗ-53» с металлической самодельной будкой, размалеванной по бокам рекламой фирмы с большой надписью по диагонали «Оптторг». Машина пребывала в предсмертном состоянии. Мне казалось, чтобы перемещаться на ней в пространстве, нужно было знать какой-то магический секрет — Алексей Семенович его знал. «Газон» заводился с трудом, фыркал, бился в судорогах оборотов, изрыгал снизу из дырявой выхлопной трубы черные бензиновые клубы, а на переключение передач соглашался не сразу и только лишь после дикого скрежета шестеренок в коробке. «Пепелац», — окрестил я сразу про себя этот самодвижущийся кусок железа.

Катаясь с отцом на «газели» по городу, мы почти ежедневно натыкались на «газон» Алексея Семеновича. Завидев нас, «пепелац» начинал сигналить, из окна высовывалась рука Алексея Семеновича и яростно нас приветствовала. Мы отвечали тем же. Алексей Семенович работал один и успевал везде. Товар он загружал сам. Грузчики на складах «Оптторга» лишь подносили и ставили коробки на край будки, дальше уже Анатолий Семенович укладывал их сам. Выгружал товар он тоже сам. Суетливо копошился в будке, подавая коробки к краю, где их опять же забирали кладовщики или грузчики фирмы-получателя. И так каждый день. Четыре тонны, загрузил-выгрузил. Я удивлялся, откуда в этом маленьком сухом мужичке столько сил. Он успевал все, и работать и шутить и ругаться.

Через полчаса мы закончили выгрузку и укатили домой. Следующий день неожиданно случился свободным — в киоск товар везти не надо было, от клиентов заказов не ожидалось. «Эх, была бы сейчас «двойка», сгонял бы на речку», — подумалось мне. Но «двойки» не было, весной отец, по нашему общему с ним решению, отдал ее родне в другой город. Больше я никогда не видел ту машину. А жаль. Я по ней скучал.

В июле сильно подорожала чистящая паста, о чем нас известили по факсу. Следом за новостью к нам пожаловала очередная партия товара. Другой водитель на «Вольво» с полуприцепом привез не только товар, но и коммерческого директора «Люксхима». Эдик приехал слегка подшофе и вылез из кабины с начатой бутылкой пива. Он был весел и развязан. Несмотря на южную натуру, стоящая жарища доконала и его. Я, сам все лето трудившийся в шортах, шлепанцах и легкой майке, где мог, снимал майку сразу, и работал без нее. Эдик приехал в светлых брюках и легкой рубашке. Он тут же нашел тенёк под воротами нашего склада, взял табуретку, и плюхнулся на нее. Несколько минут Эдик сидел с осоловевшими глазами, пил большими глотками пиво и вытирал платком со лба мгновенно проступавшую испарину.

Товара пришло много, двенадцать тонн. Как всегда, вдвоем с отцом, мы начали выгрузку — я подавал товар с машины, отец складывал упаковки на поддон. Кривой земляной пол сильно осложнял работу. Тяжелогруженые поддоны вдавливали маленькие колеса тележки в грунт, и те застревали. Мы нагружали поддоны вполовину и так выходили из ситуации. В жару от земляного пола тянуло прохладой и сыростью, в складе было нежарко будто в погребе. Я монотонно таскал коробки из глубины полуприцепа к краю, отец устанавливал их на очередной поддон, и мы оба слушали хмельную болтовню Эдика. Оказалось, что с чистящей пастой у них совсем стало туго — производитель сырья поднял цену и, партия, которую мы получили — последняя. «Херовая новость, пасту перестали делать, а обещанный новый товар так и не начали, хотя обещали еще весной, а уже середина лета», — подумал я и высказал это Эдику. Тот ответил обычной, ничего не значащей фразой, и налёг на пиво. Мы с отцом переглянулись и поняли, что обещанного нового товара нам не видать еще долго, пасты больше не будет, а договор о годовых объемах продаж надо как-то выполнять. А как и чем?

Мы закончили выгрузку за четыре часа, приехали домой. Я тут же пошел в душ, спасительные прохладные струи воды сбили накопившуюся за день жару в теле. После ужина отец засел за расчеты и показал их мне. Выходило, что из-за снятых с производства товарных позиций даже по самым оптимистичным прикидкам мы не добирали к концу года до требуемой суммы продаж двести тысяч. Получение бонуса в пять процентов становилось призрачным. Мы были возмущены и весь вечер проспорили с отцом на предмет, как же нам поступить дальше. По итогу решили спокойно доработать до конца года, стараясь продать максимум товара, а после уже вести переговоры по бонусу.

В предпоследние выходные июля в субботу утром девятнадцатого числа я оказался в машине студента Эдика, вчетвером — он, его девушка, я и Инна — мы ехали за город. Я понятия не имел куда, а места оказались красивые. Несколько небольших чистых озер, подпитываемых подземными ключами, вытянулись в цепочку позади какого-то дачного поселка. Мы оставили машину в поселке и по тропинке спустились к ближайшему озеру. Инна светилась счастьем, улыбаясь беспрестанно и поглядывая в мою сторону. При дневном свете девушка Эдика оказалась еще страшней. Я не понимал, что он в ней нашел. Худая, почти тощая, без сколько-нибудь заметных выпуклостей в местах груди и попы. С мозгами была совсем беда, девушка не закрывала рта, общаясь сама с собой и невпопад смеясь. Я и Инна отмалчивались, Эдик поглядывал на меня и виновато краснел. Инна, примеривалась ко мне как могла — то держала под руку, то пыталась поймать мой взгляд в цепкие силки своих черных глаз. Меня пугала ее внутренняя сила. Хорошо, когда у такой девушки парень числится в друзьях, а если нет? Я представил абстрактного парня Инны, перешедшего в какой-то момент в категорию «бывший», и мне стало дурно. Им я становиться не хотел. Я глянул на Инну, девушка лучезарно улыбнулась и сильнее сжала пальцами мой локоть. Я ответил вымученной улыбкой.

Мы нашли неплохое местечко на берегу озера. Народу рядом было мало. Разложили вещи, расстелили одеяла, улеглись и первое время нежились на солнце. Девушка Эдика продолжала вещать в режиме «радио». Остальные, кроме Инны, делали вид, что слушают. Она даже не пыталась. Належавшись вдоволь, я и Инна пошли купаться. Я зашел в озеро по грудь и обернулся. Инна стояла по бедра в воде, верхняя часть купальника совершенно не могла сдержать ее выдающихся форм, от которых я старательно отводил взгляд. Прищур черных глаз внимательно наблюдал за мной, и когда мой взгляд упал на грудь, Инна улыбнулась. Я смутился. Через несколько минут мы уже плыли вместе — руки Инны обвивали мою шею сзади, я греб, катая девушку на спине и чувствуя сзади ее дыхание.

— Так что у вас с Саньком? — спросил я, когда мы, наплававшись, вновь оказались по пояс в воде друг напротив друга.

— Да ничего. Мы расстались с ним, — сказала Инна, ничуть не смутившись.

— Опа! Я не знал. И давно?

— Около месяца назад.

— И по чьей инициативе?

— По моей, — Инна с вызовом глянула на меня.

Я не смутился, смотрел ей в глаза и улыбался.

— Ну, раз уж вы расстались, может, скажешь, чем он тебя не устроил, — продолжил я.

— Да там все обычно. Ты же видел Сашку. Он такой, какой-то беззаботный, ничего ему не нужно, ни к чему не стремится, ходит на какую-то работу, где мало платят, а вечерами тусит и выпивает. А я не люблю, когда парень сильно выпивает.

— А что, Санек разве много пьет? — удивился я. — Что-то по нему не скажешь. То, что тусить любит, да, заметно. Но сейчас вся тусят, я сам такой.

— Любит он это дело, — Инна характерно пощелкала указательным пальцем по своей шее. — Это ты его не видел. Безвольный он какой-то…

Все прояснилось, и мне стало неинтересно.

— Мне хочется нормальных отношений, семью, детей, а с ним… Ненадежный он, не чувствую я в нем надежности, — подытожила Инна.

— Ну, семью, детей… Это понятно, — я утвердительно кивнул. — Я сам был бы не прочь, но это сначала надо жильем своим обзавестись, а потом уже семью.

— Почему!? Можно и снимать первое время.

— Да не, это не вариант! Так всю жизнь и промыкаешься по съемным квартирам. Расходы большие, с такими расходами на свою квартиру никогда не соберешь денег.

— Ну да, наверное, — согласилась Инна, но явно осталась при своем мнении.

— Ну вот, — закончил я, становящийся напряженным, диалог. — Пошли?

Девушка кивнула. Мы побрели к берегу.

Остаток дня прошел в жарке шашлыков и их поедании. Внимания Инны ко мне было неявным, но тотальным. Меня одолевали смешанные чувства. Часть меня, отвечающая за мужское самолюбие, довольно урчала. Другая молчала, подавая сигналы, что никаких чувств я к этой девушке не испытываю. Третья сладострастно облизывалась, когда мой взгляд тайком бродил по ее формам. Мозг же настойчиво предлагал хорошенько подумать и напоминал постоянно о твердом и решительном характере Инны. Я застрял на таком распутье, устал думать и решил пустить все на самотек.

Август — самый популярный месяц для отпусков и отдыха мне напомнил лишь об одном — с начала истории с собственным бизнесом ни я, ни отец, так ни разу не имели общепринятого отдыха в формате отпуска. Поначалу у нас были свободные дни, но это другое. Единичные дни отдыха не дают психологической разгрузки, это как сон урывками, сумма которых не замещает целое. Ментально мы были всегда в работе, круглосуточно. Меня такой факт не заботил, я горел работой. Все, что я делал, я делал с желанием и удовольствием. Интенсивная работа незаметно украла очередной август, а с ним и целое лето. Торговые обороты медленно, но верно росли. В «Арбалете» продажи нашего товара достигли апогея. Еженедельно мы выгружали на его складах полную «газель». Кладовщики, работавшие давно, и помнившие еще нашу «двойку», многозначительно качали головами. Одни от одобрения и уважения, другие от плохо скрываемой зависти. В офисе «Арбалета» прибыло. В напарники флегматичному менеджеру добавился Илья — такой же внешне неприметный, слегка лысеющий русоволосый парень лет под тридцать. Но в отличие от первого, Илья оказался юрким, суетливым и скрытным типом. Внешне он вел себя скромно, но его постоянно бегающие из стороны в сторону глаза меня смущали. «Скользкий жук, себе на уме», — отметил про себя я после нескольких встреч с ним.

Инна продолжила наступление.

Уже к следующим выходным мне позвонил Игорь и предложил снова в тесной компании посидеть вечерком где-нибудь в центре. Естественно с участием Инны. Мое любопытство приняло предложение, и в субботу в шесть вечера вчетвером мы встретились в центре у кинотеатра. Инна выглядела шикарно. Она применила самое эффектное сочетание себя и одежды — смуглая кожа и абсолютно белое короткое облегающее платье. Без рукавов с максимально большим и при этом все еще приличным вырезом на груди, платье обтягивало талию и плоский живот Инны, уходя вниз по дуге широких и налитых бедер и сходясь и заканчиваясь к их середине. Нижний край платья был оторочен волнистой лентой, придававшей платью воздушную легкость. Сходство фигуры Инны с формами Софи Лорен в лучшие годы поражало. Инна смотрела на меня тем же внимательным прищуром и широко улыбалась. Смоляное каре с челкой красиво обрамляло ее лицо. Через мгновение мы уже шли по проспекту, полному таких же гуляющих. Инна уверенно держала меня под руку. Проходящие мимо парни, даже с девушками, при виде ее сворачивали шеи в нашу сторону. Девушка Эдика продолжала нести откровенную херню, слушал которую только Эдик. Я иногда поддакивал, Инна же предусмотрительно шла с противоположной стороны. Через полчаса мы разместились в уютном кафе на открытом воздухе.

Я зачем-то заказал себе пива. Жара. Вышло автоматически. Я знал, что пиво вызовет боли в желудке почти сразу. Но заказал. Все заказали, и я за ними. Стадное чувство. Сам дурак. Я и Эдик закурили.

— Вот Эдику хорошо! — сказал я. — Он тощий, вон сухощавый какой! Ему хоть пей, хоть не пей пиво, все одно, таким и останется. Это у меня с пива живот растет. А на девчонок пиво тоже влияет или нет?

— На меня алкоголь вообще никак не влияет, — сказала севшая напротив Инна, довольно улыбнулась и отпила из высокого стакана большой глоток пива.

— Кстати, да, так и есть! — Эдик затряс в воздухе указательным пальцем, поспешно прожевывая горсть соленого арахиса. — Я с ней как-то пил, подтверждаю!

— Это как это? — удивился я. — Правда что ли!?

— Ну да, — Инна улыбалась, ее явно веселила поднятая тема.

— Да ладно! Ну, может, ты просто умеешь пить. Не все же умеют пить. Девчонок обычно накрывает или с вина или с шампанского, — сказал я, тоже сделав глоток.

— Я могу пить шампанское, но просто не люблю его. Водку без проблем. А вино на меня вообще не действует. Мы как-то с одним знакомым пили на спор, выпили на двоих семь бутылок вина, так мне его тащить пришлось. Он вообще был никакой, а я трезвая, — Инна продолжала обстреливать меня взглядами и одаривать улыбками все больше.

— Да ладно!? — не верил я. — Как так? Что это за организм такой у тебя волшебный?

— Не, это правда, я подтверждаю! — Эдик энергично закивал головой. — Мы с ней как-то пили, мне так уже хорошо было, а она, что пила, что не пила. Ей хоть бы хны!

Девушка Эдика что-то пропищала.

— Круто! — Выдал я. — Можно пить на спор с кем хочешь!

— Так я так и делаю, — Инна улыбаясь, ткнула меня игриво под столом ногой.

— Зарабатываешь что ли этим? — засмеялся я. — Шучу.

— А никто не верит, иногда лезут пить на спор. Я не отказываюсь. Их всегда потом уносят, а я трезвая остаюсь. Может еще по пиву? — Инна покрутила в руке пустой бокал.

— Да можно еще по пивку! — Эдик от удовольствия зачесал под носом, оживился.

— Давайте, еще по одному закажем, я за. А с тобой на спор я пить не буду, спасибо, что предупредила, — я погрозил Инне театрально пальцем, желудок заныл, я снова закурил.

Мы просидели в кафе до одиннадцати. Проспект кишел людьми. Едва мы встали из-за стола, Инна тут же взяла меня под руку и расчетливо ускорилась, создав отрыв от второй пары. Эдик, было дело, отпустил сальность по такому поводу, но Инна ловко отшутилась. Меня так уверенно со знанием дела держали под руку, что я ощутил себя кроликом рядом с удавом. Между нами начался разговор. У меня не получалось не пялиться в вырез платья Инны. Я пялился. Девушка все замечала и одобрительно улыбалась. Я почувствовал, как заливаюсь краской и перевел взгляд вперед, тут же без удивления снова заметив, что пялюсь на Инну не только я, а почти все идущие навстречу парни. Большинство шли с девушками. Парни выкатывали глаза, а чуть погодя сворачивали шеи. Я их хорошо понимал. Смуглая высокая брюнетка в облегающем белом платье в жаркий летний субботний вечер на центральной улице города — она шла походкой от бедра, цокая высокими шпильками по тротуару и держа со счастливым видом под руку меня, парня, у которого все сильнее и настойчивее росли боли в желудке. Тупая боль пульсировала под низом грудины. «Пиво, соленые орешки, Рома, ты дебил, ты же знал, что этим все кончится, сам засрал себе вечер», — пульсировало синхронно в моей голове. Я поддерживал беззаботный и непринужденный вид. С каждым шагом он давался мне все труднее. Справа проплыла круглосуточная аптека. «Обезболивающее», — подумал я, но мысленно отмахнулся, закурил, в надежде немного притупить боль. В желудке что-то урчало и не хотело уходить ниже в живот. Под грудиной собралась тяжесть. От ноющей боли меня прошиб пот. Я глянул на Инну. Девушка искрила обаянием. Я улыбнулся как можно естественнее, даже в какой-то момент рассмеялся. И тут время словно затормозилось. Мне начало казаться, что мы не прогуливаемся, а едва плетемся. Вечер стал бесконечно долгим. Дальше как в тумане. Мы дошли до гостиницы, распрощались с Эдиком и его девушкой, сели с Инной в такси. Я поехал ее провожать. «Хорошо хоть живем в одном районе», — мелькнула мысль, едва Инна назвала водителю адрес. «Довезу ее, отпущу такси, домой пойду пешком», — решил я, ощущая, как волнами подкатывает от желудка к горлу, и понимая, что лучший выход один — опустошить желудок. Г астрит вызвал очередное обострение, мои мысли даже начали крутиться вокруг слова «язва». Я знал, что питаюсь отвратительно, бесился от такого своего отношению к себе, но упрямо продолжал себя гробить. Мысленно я винил всех: себя, работу, отца, мать. Всех.

В такси мне стало хуже, болтавшаяся в желудке пара соленых литров пива, комом подступала к горлу все ближе. Инна, держа мою руку, прижималась бедром и что-то говорила. Мое сознание затуманивала мысль о болях в желудке и его ухудшающемся состоянии. Я отвечал односложно, сквозь мучительные улыбки.

«Наконец-то мы приехали», — подумал я, разогнувшись наружу из такси. Тяжесть из-под горла слегка отступила, я глубоко и облегченно вздохнул. Боль в желудке становилась невыносимой. Будто кто-то невидимым шилом проткнул желудок и ворочал им там убийственно монотонно.

— Зайдешь, чаю попьешь? — раздался голос Инны.

Идиотская ситуация!

Откажешься — не поймет Инна. Приму приглашение — не поймет желудок.

«Попробую залить чаем желудок, может, полегчает», — подумал я и согласился.

В лифте, отсчитывающем мерными стуками шесть этажей, Инна смотрела на меня как кошка на сметану. Меня тупо клеили. Я все понимал, но состояние стремительно ухудшалось. Зашли в квартиру. Неуютность съемного жилья бросилась в глаза сразу.

Инна ловко спровадила меня в зал, посреди которого стояла большая двуспальная кровать. Изжога разъедала желудок уже невыносимо.

— Инн, у тебя есть сода? — сказал я, чуть смутившись, но решившись.

— Какая сода? — удивилась та.

— Да изжога что-то у меня началась с этого пива, пищевая обычная сода.

— Сейчас посмотрю.

Девушка выскочила на кухню. Я машинально лег на кровать, пытаясь хоть как-то расслабиться. Все пустое. Ком подкатил под горло с новой силой, спёр дыхание, во рту началась выделяться слюна. Я все понял, организм активировал рвотный рефлекс. Меня прошиб пот. «Нужно быстро уходить, иначе вырвет прям тут!», — началась в голове легкая паника. Я закрыл глаза и задышал как можно ровнее. Изжога свирепствовала. Слюна заполняла рот, я сглатывал ее, но слюна тут же выделялась вновь. Изжога затихала лишь на момент глотка. Я не знал что делать. Надо было уходить, как можно скорее.

— Нет, соды нет, — вернулась Инна.

Я открыл глаза. Она стояла у кровати надо мной. Все тот же образ — смуглая высокая брюнетка в облегающем белом с большим вырезом и дышащими налитыми грудями. Жуткая ситуация. «Напрасно я завалился на эту кровать», — сообразил я, но поздно. Инна присела рядышком и чуть подалась вперед, нависла надо мною, взяв за руку. Меня дико мутило, я не успевал сглатывать слюну. Давление изнутри нарастало. «О, только не это!» Инна наклонилась и поцеловала меня в губы. Я не отпрянул, но и не подался вперед. Ответил взаимностью ровно настолько, чтоб было ясно, что я не против, но не более. Меня снова прошибла испарина. В желудке произошел спазм, меня сильно затошнило. Внутреннее давление подперло горло. Я сглотнул. Еще раз сглотнул. Тошнота отступила из-под горла на какие-то миллиметры. Я был на грани. Мозг лихорадочно искал решение.

— Слушай, Инн, мне что-то не хорошо с этого пива, желудок схватило, ужасно себя чувствую, — сказал я, сев на кровати. Живот сдавило, стало тяжелее дышать. Я медленно сдвинулся к краю кровати, чтоб встать. — Я, наверное, пойду домой, мутит меня что-то.

Я старался не смотреть девушке в глаза, радости там не наблюдалось.

— Ну да, раз болит, то конечно иди, — Инна красивым движением руки убрала прядь каре за ухо. — Не мучиться же тебе тут.

Прощание вышло скомканным. Я что-то промычал, нелепо извиняясь. Инна деликатно кивала. Ее вечер оказался испорчен наихудшим образом. Я с трудом напялил ботинки, промямлил «пока» и вышел на лестничную площадку. Нажал кнопку лифта. Снизу раздался шум ползущего железного ящика. Я обернулся. Инна стояла в двери и смотрела на меня взглядом, который лучше не описывать — хуже не бывает. Я коряво улыбнулся. «Да едь ты быстрей, кусок говна!» — торопил я мысленно лифт. Наконец двери с визгом отворились, я еще раз торопливо улыбнулся, кивнул Инне и скрылся от ее жгущего взгляда в лифте. Едва двери закрылись, горло подперло изнутри. Я еле сдержал позыв. Морально все же стало легче. Я задышал часто, пытаясь «продышать» тяжесть в груди. Наконец, первый этаж. Я вышел на улицу и вытер пот со лба. Глянул на часы, второй час ночи. Темно, кругом никого. Я расслабился, боль притупилась и тяжесть отступила. Я пошел домой. «Постараюсь дойти, дома проблююсь хорошенько и спать, как раз за полчаса дойду, подышу воздухом», — решил я.

Один двор, второй, третий. Автобусная остановка. Киоски. Людей почти не было. Одинокие «бомбилы» выжидающе ползли по дороге на своих машинах — высматривали поздних пассажиров. Я перешел дорогу и пошел по грунтовой тропинке. Спазм! Ком резко подкатил к горлу, рот наполнился слюной. Я понял, больше не сдержусь, оглянулся — ни души — в два шага я преодолел расстояние до одинокого кустарника и наклонился. Меня дико вывернуло наизнанку, казалось, от самого паха. Второй спазм — снова все содержимое желудка наружу. Я жадно схватил воздух, задышал свободно. Несколько секунд облегчения и третий спазм — жалкие остатки вышли из меня, и ноги мгновенно стали ватными. Тут же всего прошиб пот, тело обмякло, боль ушла. Разом прекратилось все — невыносимый огонь изжоги, изматывающая боль желудка. Я сплюнул, медленно выпрямился, выдохнул, стер испарину со лба и блаженной походкой продолжил путь. «Надо будет ничего не есть, так лягу спать», — решил я. У ближайшего киоска я купил бутылку воды, умылся — пришел в чувство, освежился. Домой я дошел в состоянии эйфории такой силы, будто все мои жизненный трудности только что решились, и дальше меня ждала вечность безмятежности и покоя. Спал я как убитый.

 

ГЛАВА 9

Твердолобость — штука страшная, но жизнь лечит ее настойчиво. Я будто бы сделал нужные выводы, забросил алкоголь и фастфуд и неделю после обострения честно пытался нормально питаться. Едва на следующее утро я проболтался о случившемся, мать тут же отбросила в сторону все семейные дрязги и принялась ревностно готовить для меня всяческие диетические супы, каши и прочее. Результат появился сразу, я оклемался, и к концу недели дискомфорт в желудке почти пропал. Обострение миновало. Дальше все вернулось на круги своя — я забросил режим питания, гася боли сиропом и таблетками.

Эдик неспешно затянулся, смакуя, выдохнул дым через окно на улицу и уставился на меня масляными глазами. Мы сидели в его машине у гостиницы после моего очередного вечера в «Чистом небе». До конца лета оставалось два дня.

— Ну, чего там у вас с Иннкой? Как проводил? — произнес он нетерпеливо.

— Да нормально. Сели в такси, доехали, пригласила домой, посидели, пообщались, попили чаю, да и домой пошел, — не считал нужным врать я, про желудок умолчал, неудобно, выдумал лишь чаепитие.

— Да ладно!? — уставился на меня Эдик. — Просто попили чай и пошел домой!?

— Ну да, — пожал я плечами.

— Чего-то бред какой-то, — Эдик аж растерялся.

— Да чё бред-то!? А что я должен был сразу на нее залезть что ли? — выпалил я в лоб, и пристально уставился ему в глаза. Эдик смутился. Чего я и добивался. Верный прием — выдаешь вопросом то, что человек хочет услышать и смотришь на него как на дурака. А никто не хочет выглядеть дураком, поэтому и затыкается. Работает безотказно.

— Да не, ну, не залезть, конечно, — озадачился Эдик. — Ну, не знаю, например…

— А вот остальное уже секрет! — расплылся я в улыбке.

Тоже подействовало.

— Ааа…! Вон как! — Эдик облегченно выдохнул и расслабился, получив желаемое. Раз секрет есть, значит, что-то все-таки было, о чем он мог узнать и чуть позже. Я, перехватив инициативу, предложил поехать. Мы тронулись.

— А мы с моей жениться собрались, — сказал вдруг Эдик.

— Да ладно!? — уставился уже я на него. — Она беременная что ли?

— Да почему беременная? Нет, — удивился Эдик.

— Ну, не знаю, мало ли, — я дипломатично замолчал. Не скажешь же приятелю, что не можешь найти в голове у себя ни одной разумной причины для женитьбы на такой девушке. А причины я не видел. Эдик свою девушку явно не любил. Она была тупа как пробка. Страшная. Тощая. Неряшливая. Я озадаченно глянул на Эдика.

— Ну, просто уже давно живем вместе, — продолжил тот, отвечая на мой взгляд. — Как-то привыкли друг к другу. Пора уже что-то решать.

— Да вы же там сретесь без конца по поводу и без, не? — сказал я, глядя в окно.

— Ну, бывает, ругаемся. А кто не ругается? А так… да меня, в принципе, она устраивает, — вяло оправдывался Эдик.

Мне было все равно. Я спрашивал на автомате, не мог понять такого выбора, но признавал право самого выбора за каждым. Выбор сделан — живи с ним, не плачь.

— И когда свадьба?

— Да вот, через неделю. Как раз, отгуляем и на море, свадебное путешествие, типа, — смутившись, Эдик зашкрябал пальцами по коротко стриженой голове.

— А жить-то где будете? Там же, на съемной?

— Да не. У меня есть своя однушка, от тетки досталась, в ней будем жить. Ремонт надо только сделать и можно заселяться.

— Блин! Класс! Своя квартира, круто! Поздравляю! — встрепенулся я, едва разговор зашел о чувствительном для меня моменте.

Свое жилье. Я задумался на долю секунды. «Когда уже у меня будет своя квартира? Не понятно. Денег нет. Вроде и зарабатывать начали с отцом сейчас, но это все равно копейки. Мне двадцать шесть лет, время еще терпит, вот бы к тридцати свое жилье купить! Если куплю, то буду самым счастливым человеком на свете! Обалдеть, своя квартира!», — думал я, провалившись сознанием в мечту.

— Спасибо, — вернул меня в реальность Эдик.

Мы заехали в мой двор. Тишина. В редких окнах бетонных коробок горел свет.

— Сколько с меня? — сказал я.

— Да как обычно! — Эдик рассмеялся. — Сколько не жалко.

Примерную таксу знали оба. Меньше я никогда не давал, часто чуть больше. Я расплатился, мы распрощались. Белая «семерка» поползла прочь, подпрыгивая на дырявом асфальте. Я посмотрел ей вслед и полез за ключами в карман. «К тридцати будет у меня своя квартира», — твердо решил я и нырнул в подъезд.

Лето кончилось. И словно в качестве компенсации в первые выходные сентября случился ежегодный День города. Праздное народное гуляние по центральным улицам города продолжалось весь день и плавно перешло к вечеру в алкогольное веселье. Молодежь, разгоряченная спиртным, запрудила центр, вытеснив окончательно прочие возрастные группы горожан. Все ждали салюта. Я знал, после него вся праздная лавина устремится в ночные заведения, создав у входа каждого столпотворение и давку. Ровно в 22:00, едва загрохотал салют, и зеваки кругом задрали головы вверх и одобрительно загудели, я спустился в «Чистое небо». Расчет мой оказался верным, клуб еще пустовал. Я пообщался с барменом, едва заказал двойную «отвертку», как счастливый ор снаружи стих вместе с выстрелами салюта, и толпа хлынула в клуб. Через десять минут внутри яблоку было негде упасть. Сплошная гудящая человеческая масса, густым желе заполнила каждый уголок клуба, принялась курить и требовать алкоголя. Танцпол загрохотал музыкой. Началось!

Безумный вечер! Через час на танцполе от духоты запотели все настенные зеркала. В тот вечер я ожидаемо встретил в «Чистом небе» всех завсегдатаев. Юля продолжала загадочную игру в улыбки, то флиртуя со мной в разговоре, то отстраняясь. Аня, вынырнувшая из водоворота тел, вдруг оказалась со своими подружками около меня. Я кивнул ей. Аня, как всегда чуть жеманно, принялась рассказывать окруживших ее подружек об успехах в личной жизни. Я потягивал алкоголь, курил и вынужденно слушал.

— Да, девченки, прикиньте, выхожу замуж через месяц! — донесся до меня ее голос.

Я смотрел на Аню — дурочка, она мне нравилась.

— Он весь такой фээсбешный! — сияла Аня широкой улыбкой.

Через секунду человеческая масса колыхнулась и разнесла меня и Аню друг от друга, ее радостный монолог заглушила музыка. Настроение тут же испортилось, мне стало тоскливо. И я, словно протестуя, заказал очередную двойную.

Через час из толпы на меня вывалился подвыпивший вспотевший и всклокоченный Саня, бывший парень Инны. Конопатое лицо Сани сияло чистым и ясным, почти детским взором и такой же открытой улыбкой. «Счастливый дурачок прям», — подумал я, глядя на долговязую покачивающуюся фигуру в распахнутой наполовину взмокшей рубашке. Саня мне обрадовался, пожал руку. Странная штука, вроде как дорогу не перебегаешь парню, не отбиваешь у того девушку, пара сама расходится, а все равно чувствуешь перед ним неловкость, будто действительно так поступил. Дурацкая ситуация. Саня продолжал по-детски улыбаться. «Угораздило же на него наткнуться».

— А ты один, без Инны? — выдал я в лоб, наблюдая за реакцией на вопрос.

— Да, один. Мы расстались! — ничуть не смутившись, продолжал улыбаться Саня.

Его улыбка начинала меня тихо выбешивать. Я не мог понять, он или был рад, что расстались, или ему было все равно, или он реально дурак и потому постоянно улыбается? «Пришибленный какой-то», — решил я про себя.

— Да я знаю, видел Инну, она мне сказала, — не стал темнить я.

— Ааа! — заулыбался тот сильней, смотря мне в глаза ясным открытым взором.

Возникла нелепая пауза. Надо мной нависала почти двухметровая детина и улыбалась. Я же не знал, куда от нее деться. Словно почуяв мое состояние, Саня распрощался, радостно заявил, что пойдет пить дальше и исчез в толпе. Едва он исчез, как я сообразил, что парень был пьян не слегка, а сильно. Все встало на свои места. Парень относился к тому типу людей, которые будучи сильно пьяными, внешне почти никак не проявляли опьянения, но при малейшем превышении дозы принятого алкоголя валились с ног и засыпали. Такие люди не пьянеют постепенно, а разом и как-то вдруг, когда доза уже зашкаливает, и нет никакого шанса остаться слегка выпившими. В Сане жил опасный признак потенциального алкоголика. Очнувшись от мыслей, я вдруг ощутил всю полноту царившей в клубе духоты, захотелось глотка свежего воздуха. Я устремился к выходу, толкнул дверь заведения и глубоким вдохом набрал полные легкие, огляделся. В паре метров слева стояла Аня в окружении «фрейлин».

— Тоже вышли подышать? — сказал я первое, что пришло на ум.

— Да, — чувственно произнесла Аня, оставила губы приоткрытыми и отработанно коснулась кончиком языка передних зубов. Глаза девушки ожили игривыми искорками.

Я вдруг понял, что в глубине души ревную ее к жениху. Продолжать общение и хотелось и не хотелось. Я начал даже немного злиться, все-таки Аня мне нравилась.

— Че, Анют, я слышал, ты замуж выходишь!? — раздался слева за спиной знакомый голос. Я обернулся — Артур стоял за углом входа в клуб, подпирал спиной раму меж больших окон и курил. Закончив фразу, он затянулся, прищурился, театрально красиво выдохнул дым вверх и щелчком отправил окурок в темноту проулка.

— Да, выхожу… — включила жеманность Аня и добавила весомость ответа поворотом головы, в котором читалось многое — от «вот так вот!» до «отдыхай, парниша!».

Артура задело. Самолюбие записного красавчика тут же натянуло на его лицо дежурную елейную улыбку, голова парня заработала, подбирая ответную колкость.

— Что ж там за жених такой, что смог тебе понравиться!? — воскликнул он.

— Смог… — тем же приемом парировала Аня.

— Красивый? — продолжал Артур щериться.

— Нормальный… — уклонилась девушка, начав заметно нервничать.

— Да причем здесь — красивый? — вступился я за Аню. — Может, у него других достоинств полно?

Артур одним движением глаз глянул на меня и закрутил в руках зажигалку.

— Может, он целуется хорошо! — добавил я шутливо, глянул на Артура. Тот завел руки за голову, будто решив потянуться, замер на секунду в такой позе, изучающе глядя на Аню, произнес: «Хорошо целуется, да, Анют?»

— Хорошо… — продолжала та держать жеманную дистанцию.

— Даже лучше меня!? — вдруг выдал Артур, опустил руки, заиграл зажигалкой.

Возникла неловкая пауза. Меня покоробила бестактность фразы, Аня неуютно задвигала плечами. Артур был доволен собой и продолжал елейно щериться.

— А что, вы…? — вопросительно закрутил я головой, переводя взгляд между ними.

— Дааа… — довольно протянул Артур, вновь задрав руки за голову. — Было дело…

— Есть и получше тебя целуются… — парировала девушка, слегка залилась краской, справилась со стыдом, улыбнулась.

— И кто же? — ехидно произнес Артур, ощерившись в улыбке еще больше и в этот раз действительно потянувшись.

— Ну… — Аня обвела взглядом окружающих, успокоилась, поняв, что из сторонних никто не прислушивается к разговору, решилась и выдала. — Лучше всех он целуется!

Взгляд девушки и кивок предназначался мне. Я на мгновение лишился дара речи, лишь удивленно повернув голову в сторону Артура. На лице красавчика в долю секунды случился калейдоскоп разных чувств — самодовольство слетело разом, удивление сменилось растерянностью, проступило недовольство, раздражение. Руки его повисли.

— Ооо! Вот это поворот! — зажал в стеснении я рот рукой, прыснул смехом и почувствовал, как заливаюсь по уши краской. — Я, пожалуй, пойду!

Воспользовавшись паузой, я шмыгнул за дверь внутрь клуба. Оставаться в той компании уже не хотелось, я лишь использовал повод. Сбежав вниз по лестнице и переведя дух, я понял, что злюсь на Аню. «Как она могла целоваться с этим…?» Я не подобрал нужного слова, мысленно запнулся. «Хотя… понятно же как», — вспомнил я лукавый прищур Артура.

Водоворот клуба крутил меня до трех часов ночи, отпустив лишь с закрытием. Центральные улицы города представляли собой ужасное зрелище. Почти сплошь ровным слоем лежал мусор: битые и целые стеклянные бутылки, пластмассовые «полторашки» из-под пива, жестяные пустые банки из-под коктейлей, рваные пакеты, бумажные упаковки из-под еды, мятые пустые сигаретные пачки и прочее. Содержимое всего этого было выпито, съедено, скурено. Коммунальные службы готовились к уборке, чтобы успеть к утру. Щетки на барабанах тракторов завертелись и принялись сгребать мусор к обочинам улиц. Эдика у гостиницы не оказалось, я поймал случайную машину и доехал домой. Долго не получалось уснуть, сознание крутило от выпитого и выкуренного. Через час стало легче, я провалился в сон и там целовался с какой-то девушкой до изнеможения, отметив про себя, что вкус ее губ, как у Ани.

Весь следующий день дико болела голова и мучила жажда. «С сигаретами вышел перебор», — решил я, вспоминая опустошенную за вечер пачку и принимая таблетку.

В самом конце сентября у той же тетки мы купили и второй киоск на рынке. Тетка сильно хлопотала за продавщицу, и мы ее оставили. При одном взгляде на Полину становилось ясно, почему за нее просили. Полина оказалась неряшливой невзрачной сутулой теткой невысокого роста и непонятного возраста, сильно прихрамывающей на одну ногу и, судя по лицу, иногда выпивающей. Она так жалобно смотрела в нашу сторону из-за прилавка киоска, что ее увольнение стало бы равносильным оставлению котенка на улице в зиму. Второй киоск достался нам дороже первого. Тетка запросила за него сорок тысяч и уступать отказалась наотрез. Ее можно было понять — последнюю собственность хотелось продать подороже. Надежда Петровна, исправно поставлявшая нам любую информацию с рынка, тут же во всех подробностях сообщила уровень выручки второго киоска. Тот торговал заметно хуже нашего. Если Надежда Петровна в среднем сдавала в день две-три тысячи рублей, то Полина никогда не сдавала больше двух, в среднем полторы. Но даже и такой киоск нам был нужен для прокачки бартерного товара. Мы с отцом, недолго совещаясь, выложили сорок тысяч. Вечером того же дня я посчитал, что в самом худшем случае второй киоск окупится за год. За первый киоск я вообще не волновался, к концу сентября он себя уже окупил.

Удвоение рабочей нагрузки почувствовалось сразу. Теперь через день я получал и обрабатывал на компьютере две заявки, вместо одной. Товарные запасы на складе для двух розничных точек увеличились. По утрам тратилось в два раза больше времени на сборку товара для киосков. Темп работы вынужденно возрос, и тут сильнее стали видны особенности наших с отцом характеров, из-за которых на меня легли функции кладовщика, а на отца — грузчика. Рассудительному и спокойному отцу требовалось много времени для принятия любого решения. Каждое свое действие он тщательно обдумывал. Неплохое качество, но не для быстрой работы. У нас же, с появлением второго киоска, времени для сборки накладных не стало больше, по-прежнему нужно было уложиться в час-полтора и выезжать со склада. Иначе, задержавшись, мы уже везде начинали опаздывать. Моя природная расторопность решала все за двоих. Я, желая сделать любую работу быстрее, автоматически брал почти каждое принятие решения на себя. Я выдавал предложение или готовое решение, отец просто соглашался и все. Так мы двигались дальше. Размещением и движением товара на складе занимался я. Весь товар мы таскали вдвоем, но куда и что класть говорил я. Отец лишь машинально носил и клал коробки туда, куда я указывал. Из-за этого он не запоминал где и что лежит, собирать товар приходилось тоже мне. Не мог отец запомнить или не хотел, я не знаю. Но он путался в товаре сильно. Если я его просил принести что-то, он некоторое время стоял молча, а после спрашивал где же товар находится на складе? Я стал конкретно говорить какой товар, в каком количестве и откуда надо принести. Отец шел и приносил. Пока он выполнял очередную просьбу и приносил одну товарную позицию, я успевал собрать их три или четыре. После чего все повторялось. Из-за темпа набора товара я иногда ошибался в количестве или пропускал в накладных одну-две позиции. Недостача выявлялась обычно уже вечером при закрытии киосков и снятии выручки, о ней нам сообщали продавщицы. Отец делал недовольное лицо и начинал мне нудно выговаривать, что я опять плохо собрал товар, снова спешил и вот результат — киоски остались без товара, и мы не досчитали каких-то ста рублей выручки. Я возмущался его претензиям, мы ругались. Наши мелкие стычки с ростом объемов работы участились, выросла и напряженность. Первое время я терпел обвинительные реплики отца, позже начал огрызаться. Бесконечные претензии отца по любому поводу незаметно подтачивали мое терпение.

В понедельник 29 сентября приключился детектив.

Утро началось привычно — мы подъехали к складу на погрузку.

— Так, что у нас там загружать? — сказал отец, стоя рядом уже в надетых на руки рабочих перчатках. Я привык работать голыми руками и никогда не пользовался такими перчатками. Лишь зимой, когда руки мерзли, я надевал их.

— Сейчас закинем «Меркурий», за ним «Арбалет» и в конце киоски, — озвучил я по памяти.

Мы начали. Загрузили по накладным все, кроме хозяйственного мыла. Оно лежало стопками тяжелых упаковок на поддонах в самом низу у задней стены склада. Пыхтя и ругаясь про себя, я успел вытянуть из разных стопок и отдать отцу несколько упаковок, прежде чем увидел пробивающийся сквозь стену снаружи внутрь полутемного склада тонкий лучик света. «Странно, раньше я его не замечал», — задумался я и присмотрелся.

— Ого! — сказал я громко и добавил не оборачиваясь. — Хочешь, прикол покажу!?

Сзади раздалось тяжелое дыхание отца, подошедшего за очередной коробкой.

— Ну, чего там, — отец присел, вглядываясь в глубину ниши стеллажа.

— У нас гости! — сказал я, разглядывая стену.

Тонкий пробивающийся луч был венцом проделанной работы. Сомнений быть не могло, снаружи готовился лаз через заднюю стену склада. От дырки в стене, размером с горошину, расходились трещины. По соседству с ними на кирпичной кладке виднелись свежие сколы. Характерные сколы, возникающие от ударов снаружи. В доли секунды я все понял, опыт пробивания кувалдой кирпичной кладки не пропал даром.

— Какие гости!? — кряхтел позади отец, все еще не понимая о чем я.

— Стену снаружи долбили, вот посмотри! — я встал и отошел в сторону.

Отец присел. Несколько секунд из-под стеллажа доносилось кряхтение и сопение.

— Нда… ты знаешь, так и есть, — раздалось снизу. — Ты прав.

— Да понятное дело, что прав! Только слепой этого не поймет, — заволновался я.

«Кто копал, зачем, хотя понятно, мы же въехали недавно, пока узнали про нас, пока разнюхали, решили сделать дыру и ночью вынести склад, какие-то мелкие жулики. А если не мелкие? Надо осмотреть дыру снаружи», — заплясали в моей голове мысли.

— Надо с той стороны посмотреть, что там и к чему! — произнес я.

— Да, надо, — отец, отдуваясь, встал. — Надо же, хм, как интересно. Ну, пойдем.

Мы вышли из склада, продрались через поросший кустами пролом в заборе и оказались снаружи заводской территории, осмотрелись. Вниз к реке уходили, заросшие дикой травой, бывшие заводские поля. Вдоль забора шла хорошо натоптанная тропинка. Пошли по ней. Приблизительное место нашли сразу, ориентируясь по секциям складской крыши. Мешал густо растущий плющ. За время упадка завода он так густо разросся по задней стене всего складского здания, что скрывал ее наполовину, а стену нашей секции полностью.

— А неплохо замаскировали, а!? — сказал я, раздвигая жгуты плюща.

В стене красовалась выбоина с полметра диаметром. Свежая кирпичная крошка заметно припорошила землю и траву под ней.

— Сегодня ночью долбили! — сказал я. — Вчера дыры в стене не было.

— С чего ты решил? — отец присел и стал осматривать в место работы.

— Сегодня понедельник, в пятницу мы привозили как раз мыло на склад, и я его там укладывал, помнишь? Дыры там не было, я бы заметил. Значит, долбили как раз на выходных. В субботу и воскресенье. Как раз, два дня. Очень удобно. Нас нет, можно долбить не спеша две ночи. Не знаю, вряд ли хотели и продолбить, и вынести за один раз. Поэтому и пробили только до маленькой дырочки, поняли, что прошли стену и оставили до следующего раза. А долбить дальше пробитую уже стену очень легко! Я долбил же там, на том складе, очень легко, главное пробить первую дыру насквозь. Что они и сделали…

— Ну да, похоже, так и было, — отец задумчиво мял подбородок ладонью. — Значит, воровать собирались.

— Значит, воровать собирались на следующих выходных, ну, самое позднее, через выходные! Ведь дыру мы можем заметить и тогда все. Так что, на следующих выходных и собирались выбить дыру окончательно и вынести товар. Много бы не унесли, конечно, но что-то бы вынесли. Интересно кто это? — я посмотрел по сторонам. Почему-то было ощущение, что те, кто покушались на наше добро, сидели где-то недалеко в кустах или в ближайшем леске и внимательно за нами наблюдали. Я посмотрел в обе стороны тропинки и добавил: «Кто здесь шастает регулярно, тот и мог присмотреть наш склад. Хотя, он может быть только наводчиком. Да, без разницы! Надо плющ весь срезать и все! Стена будет голая, а на открытой стене не решатся дальше долбить!

Я тут же представил ночь и заднюю стену нашего склада уже без плюща. На фоне светло-серой силикатной кирпичной кладки копошатся двое. Почему двое, не знаю, одному же страшно и скучно. Они озираются, их видно издалека. Один подельник пролезает через дыру внутрь склада, второй стоит на шухере. Когда первый полностью скрывается внутри, на второго из ближайшего леска начинается облава. По полю бегут к стене склада милиционеры. Силуэт второго подельника мечется в ночи вдоль светлой стены, его ловят такие же силуэты милиционеров. Все происходит с криками, воплями. Когда один из воров скручен и лежит на земле со связанными за спиной руками, милиционеры начинают вести переговоры со вторым, оказавшимся в западне.

— Да, надо расчищать, — сказал отец, спугнув из моей головы криминальный сюжет.

Я дернул за ближайший сноп плюща, тот с шелестом оторвался от крыши и упал на землю. За десять минут очистили стену. Плющ у корней подрубили и откинули от стены за тропинку на пару метров. Начатая дыра теперь зияла на всю окрестность.

— Все! Пошли! — сказал я. — Теперь не полезут.

— Думаешь, не полезут? — отец задумчиво застыл.

— Не полезут, конечно! Придут ночью, а скорее всего даже днем проходить будут мимо, увидят, что стена голая, поймут, что лаз заметили хозяева склада, и не сунутся. Вообще-то надо быть кончеными идиотами, чтоб после такого полезть в склад! А вдруг засада!? Они ж не знают. Не, не полезут! В тюрьму никому не охота! Пошли! — я развернулся и зашагал по тропинке к пролому. — Сейчас изнутри еще закроем дыру и все, можно не беспокоиться!

Я дошел до пролома, обернулся. Отец все еще возился около дыры с какой-то бумажкой в руках. Я вспомнил о железных решетках, пылившихся у нас на складе — решение было найдено, я нырнул в пролом. Решеток таких было с десяток, все, кроме двух пригодились при сборе стеллажей как полки. Я раскидал упаковки с мылом, освободив пространство напротив недоделанной дыры, и прислонил к стене решетку. Теперь луч, пробивавшийся снаружи, светил точно по центру решетки. Я нашел два куска отличной толстой проволоки, прикрутил ими решетку к вертикальным столбам стеллажей. Дернул за решетку, проверил. Держалась она крепко. Я завалил обратно стеллаж мылом, подперев на всякий случай тяжелыми коробками саму решетку. «Если решатся долбить дальше, раздолбят дырку, а там железные пруты решетки, сюрприз будет, их уже пилить надо, а это долго, а за решеткой еще и мыло навалено, в общем, работы на несколько дней, даже если решатся, но не должны, не совсем же дебилы», — думал я, стоя напротив решетки.

— О! Классно как! — раздался сзади голос отца. — Крепко держится?

— Намертво! — отрезал я.

— Отлично.

— А чего ты там ковырялся-то так долго?

— Письмо писал!

— Кому!? — я обернулся удивленно и уставился на отца.

— Гостям нашим, — ухмыльнулся отец.

— И где письмо оставил, там что ли прям!?

— Ну да, положил прям напротив дыры, камнем придавил, так чтоб сразу заметить можно было, — обстоятельно рассказал отец.

Я заулыбался его врожденной основательности, спросил: «А чего написал-то?»

— «На воле лучше», — сказал отец.

Я рассмеялся.

Мы пошли грузить «газель» дальше. Больше к нам никто не наведывался.

Начался октябрь. Зима еще не чувствовалась, но летнее тепло безвозвратно осталось в сентябре. Световой день сокращался, беззаботное летнее настроение замещалось легкой хандрой. В работе наступил период интенсивной монотонности. Новых событий не происходило. Вся торговля была отлажена, оставалось лишь без устали перекидывать коробки с товаром и зарабатывать деньги. Киоски заметно повысили общую прибыль. Но самое важное, к осени 2003 года я уже ясно почувствовал — к нам привыкли, с нами считались, с нами общались и вели дела более-менее на равных. Мы прошли важный этап становления и признания в кругу себе подобных, мы выжили.

Едва я вышел из офисного здания «Пеликана», как на мои плечи сзади с разбегу запрыгнул Вовка, повис и, оттолкнувшись руками, отскочил вбок, пошел рядом.

— Вот ты чучело! — сказал я по заведенной нами традиции грубого юмора.

— Хы-хы-хы! — защерился тот, довольный своей выходкой, и тут же гаркнул чуть ли не в ухо мне. — Какие дела, буржуи!?

— Нормальные дела! Разгружаться надо, вот! — махнул я перед его носом накладной.

— А ну, че привезли-то!? — Вовка цапнул бумажку из моих рук, внимательно изучил за долю секунды и тут же сунул мне ее обратно. — Как всегда, говно всякое!

Я промолчал, улыбнулся, понимая и принимая корявые шутки Вовки.

— Ладно, пошли, побуду с вами, пока выгрузите свое говно в склад! — подтянул тот отвисшие джинсы. — А то скучно в офисе, делать нехер, всю жопу отсидел! Пошли!

За полчаса мы выгрузились. Рабочий день заканчивался. Пока отец докуривал, мы привычно терлись с Вовкой подле «газели».

— Слушай, а куда ты там вечно ходишь!? Как эта дыра называется? — Выпалил он.

— Какая это тебе дыра!? Самое лучшее заведение города! «Чистое небо»!

— Название-то, блять, дурацкое какое-то, «Чистое небо», «Небеса» какие-то! Значит, туда ты ходишь!? Все с вами понятно, молодой человек! Девок, значит, там сымаете и трахаете, да!? — Вовка изобразил нравственную строгость, заломив взлетевшие вверх брови.

— Фу, Владимир! Вы говорите как животное! Где ваша мораль!? — дурачился и я.

— Хы-хы-хы… — засипел смехом тот. — Кароче! Я намерен посетить это, как его там, это ебучее «Чистое небо» и самолично убедиться что там и как!

— Ты потусить что ли собрался!? — удивился я.

— Рамзес, ты на редкость сообразительный молодой человек! — воскликнул Вовка.

— Ладно, ладно, так уж и быть, свожу я тебя туда, проведу экскурсию! — засобирался я, едва отец докурил. — Ботинки начисть и трусы не забудь чистые надеть!

— Ого! А чего, там в грязных трусах не пускают!? — выкатил глаза Вовка.

— Фейсконтроль! Слышал про такое? Там с ним очень строго! — я открыл дверь «газели», сел на свое место. — Таких как ты проверяют серьезно.

— Ну чо, когда пойдем-то в твой этот сраный кабак!? — схватился Вовка за дверь машины, и начал ей несильно мотать туда-сюда.

— Да оставь ты дверь в покое! — хлопнул я его по руке. — Домой придешь, откроешь входную дверь, станешь на площадке и мотыляй ей хоть до утра!

— Хы-хы-хы… — понравилась Вовке шутка.

Мы с отцом собрались уезжать.

— Ты меня не сбивай с мысли! Когда пойдем, я спрашиваю? — не отставал Вовка.

— Да без разницы, Вов! Там пятница и суббота самые жирные дни! Можно в пятницу, можно в субботу. Выбирай! — сказал я.

Машина завелась.

— Так, когда лучше-то? Я чего-то не пойму, кто из нас профессиональный тусовщик, я или ты? — развел руки в стороны Вовка и сделал брови удивленным «домиком». — Я только развелся недавно, семейный человек, можно сказать!

— Был, — уточнил я, подняв указательный палец руки.

— Был, — поправился он.

— Ну, давай, в субботу сходим. Я тебе позвоню в обед и на вечер договоримся.

Вовка задумался.

— Все! Иди, давай! Работай! — отпихнул я его по-дружески и захлопнул дверь.

— Не, лучше в пятницу, — сказал Вовка.

— Хорошо, позвоню в пятницу, часов в шесть, — подытожил я. — Давай, пока.

— Поехали? — раздался голос отца слева.

Я кивнул. Машина тронулась. Я поднял руку, прощаясь с Вовкой. Тот тоже. Мы проехали несколько метров, и я привычно глянул в боковое трясущееся зеркало.

— В пятницу!!! — заорал Вовка вдогонку.

Я кивнул в зеркало.

В пятницу третьего октября в девять вечера Вовка уже косолапо прохаживался на остановке у гостиницы, когда я вышел из автобуса. Он был в той же одежде, в какой ходил на работу — бесформенная толстовка цвета хаки, темно-синие затертые джинсы и стоптанные пыльные коричневые туфли.

— Ну чо, показывай, где этот твой бордель!? — выпалил требовательно Вовка.

— Там, — махнул я рукой через дорогу, и мы побрели к пешеходному переходу. — Интересно, Эдик сегодня работает или нет?

— Чо за Эдик!? Сутенер какой-нибудь!? — в предвкушении потер руки Вовка.

— Да не, таксист, — я всматривался в ряд машин, выискивая знакомую машину, ее не было. — Студент, подрабатывает извозом, вон там все время стоит на своем тарантасе.

— А чо у него за тачка? — Вовка семенил рядом по пешеходному переходу, не поспевая за моими шагами, и шарил глазами по ряду припаркованных машин.

— Белая «семерка», — сказал я, переходя на тротуар.

— А зачем он тебе?

— Да возит он меня домой все время после клуба.

— Ниче се, ты буржуй!! Личного водителя уже завел! — почти заорал Вовка, выпучив глаза. — Вы гляньте на него! Буржуй!! Продает какую-то херню и гребет деньги лопатой.

— Да хорош тебе! Какой водитель? — удивился я воплям, испытывая неловкость. — Мы с ним случайно познакомились, теперь и езжу с ним всегда домой, так удобнее, чем каждый раз ловить нового.

Дурацкая привычка Вовки громко разговаривать, почти орать, привлекла внимание нескольких прохожих. Я к ней уже почти привык. Издержки воспитания.

— Вы гляньте на него! — продолжал тот. — Познакомился с мальчиком, каким-то Эдиком! Нормальные мужики знакомятся с девками, а этот с таксистом.

— Да хорош тебе, Вов! У меня денег просто не было, а он выручил, — раздраженный дискомфортом, ответил я. — Орешь как потерпевший, вон, народ оборачивается уже.

Вовка вмиг стушевался, заморгал часто и глупо глазами, залился краской, вжал голову в плечи, виновато зажал рот рукой и, наконец, заткнулся.

— Вот ты олень, — сказал я тихо, с сарказмом глядя на друга.

— Хы-хы-хы… — засмеялся тот.

— О! Чис-то-е не-е-бо-о! — прочитал нарочито по слогам и с видом умственно отсталого Вовка, едва оказался перед вывеской кафе. — Это и есть что ли твои «Небеса»!? Сейчас зайдем, посмотрим! Давай, веди! Ты тут уже свой в доску!

— Привет! — сказал я и пожал руку Артуру, тот стоял на улице у входа и курил.

— Какие люди! Здарова! — Артур привычно расплылся в обаятельной искусственной улыбке, пожимая мне и Вовке руки. — Сегодня там нормально, есть красивые девочки.

— Тогда мы идем к вам! — спародировал я известную рекламу и потянул входную дверь на себя, нырнул внутрь, Вовка за мной.

— Блять, тяжелая какая, сука, эта дверь! — раздался позади его сдавленный голос.

Мы спустились по ступенькам. Со мной поздоровалась девушка-администратор, два охранника пожали руку. Заплатив за вход, мы прошли дальше.

— Слушай, тебя реально здесь все знают! — произнес ошарашенный Вовка.

— Ну да. А чего тут такого? Ты бы тут столько зависал и тебя бы все знали, — сказал я, осматривая поверх голов публику в поиске знакомых лиц.

— Добрый вечер, — раздалось снизу. Пожилая уборщица прошла мимо со шваброй и тряпкой. Я поздоровался в ответ.

— Блять, тебя даже уборщица знает! — уставился на уходящую спину женщины Вовка и прыснул в кулак от смеха.

— Крутая бабка, между прочим! — засмеялся и я. — Она тут народ, знаешь, как гоняет своей шваброй! Бабка в авторитете, так что не гони.

— А че это за охранник был? Модный такой, — продолжал сзади наседать Вовка.

Мы подошли к большой стойке. Клуб еще наполовину пустовал. Я пожал руку бармену, кивнул парочке суетившихся официанток. Вовка, бормоча приветствия себе под нос, сделал то же самое. Мы пошли дальше.

— Это Артур, охранник. Хитрожопый тип, — ответил я.

— Да, заметно! Рожа хитрая! Улыбается такой во весь рот! — Вовка неуютно крутился рядом, оглядывался в незнакомой обстановке. — Лапу такой тянет, уважает тебя, видать!

— Это видимость, Вов. Не уважает. Такой при первом удобном случае сам же и воткнет нож в спину. Ты ему, смотри, лишнее не болтай. А то он любит уши погреть.

— Да не, я чо! — Вовка закрутился ужом и принялся чесать в затылке. — Мне на него насрать, какой-то охранник сраный. О чем мне с ним разговаривать, я его даже не знаю.

— Да это я так, на будущее… — пояснил я.

— Ну, давай, бухать что ли!? — освоился, наконец, Вовка. — Давай, показывай, где тут у вас у буржуев заказывают выпить, я сейчас закажу! И че вы тут пьете, мажоры!?

— Скромно пьем, водку с соком. На большее пока не заработали, — развел я руками и тут же поддел Вовку. — «Пеликан» мало продает, как с такими клиентами разбогатеть?

— Ох, вы, буржуи, и прибедняться горазды! — погрозил тот пальцем, сощурив и без того маленькие глазки, приблизил лицо к моему, словно следователь. — Да?

— Да, да, иди, давай! — пихнул я Вовку к дальней стойке. — Много языком болтаешь!

Тот захыхыкал и облокотился о стойку.

Я поздоровался с барменом. Тот флегматично пожал руки мне и Вовке. Я заказал две двойных «отвертки», достал сигарету.

— И мне, — Вовка потянулся к пачке сигарет.

Закурили вдвоем. Подоспел и алкоголь. Мы взяли по стакану.

— А я и не знал, что ты куришь, — удивился я.

— Да так, покуриваю, — Вовка затянулся, скривился будто ребенок, впервые попробовавший лимон. — Я бросал, потом с этим разводом опять закурил. А там чего?

— Танцпол, — ответил я. — Сейчас там пока народу мало, вот через пару часов будет битком. Пошли, посмотрим, может, кого знакомых увижу…

— Блять, Рамзес, да тебя тут каждая собака знает! — чуть не поперхнулся Вовка. — Я первые полчаса только и делаю, что здороваюсь! У меня уже рука отваливается нахуй, и голова кивать устала.

— Вов, отъебись, а!?

— Хы-хы-хы.

Мы зашли в темноту танцпола. Юля со своей тощей, стеснительной и некрасивой подружкой сидела на дальних барных стульях. Я не помнил, как звали ее подружку. Лишние имена никогда не запоминаются. Мы подошли, поздоровались. Я представил Вовку, Юля подружку. Я снова упустил ее имя. Юля смотрела на меня и лукаво приторно улыбалась. «Все играет, артистка», — подумал я, подыгрывая ей плотоядной улыбкой. Через некоторое время у меня закончилась «отвертка», под благовидным предлогом мы с Вовкой вновь очутились около бармена.

— Че это за баба? — тут же выпалил Вовка, светясь пошлым любопытством.

— Да так… — начал я. — Познакомились тут, уже и не помню когда, может с год назад.

— Повторить? — произнес бармен.

Я кивнул и глянул на Вовкин стакан, еще наполовину полный.

— Ты чего так медленно пьешь!?

— Ну, я не могу быстрей! Нет такого опыта, — возмутился наигранно тот. — Это вы тут, гламурные, хлестаете пойло ведрами, а мы, крестьяне, как умеем.

— Да ладно, не прибедняйся.

— Ну, и че она? — Вовка кивнул в сторону Юли.

— А чего она. Ничего, — пожал я плечами.

— А она к тебе клеится! — глазки Вовки вновь заблестели.

— С чего ты решил? Не клеится она, это игра такая. Ей просто нравится флиртовать, а я так, подыгрываю.

— Ааа! Мозги значит засирает!?

— Типа того.

— А подружка у нее страшненькая.

— Да, не очень… Ты хоть запомнил, как ее зовут?

Вовка впал в ступор.

— Неа, — рассмеялся он через мгновение. — А как ее зовут?

— Я сам не помню.

Мы засмеялись вместе. Я достал сигареты, Вовка снова стрельнул одну. Закурили. Народ повалил в клуб. Я глянул на часы, 23:10.

— О, народ прям, глянь, все больше и больше! Девок сколько! — растерялся Вовка, не зная, что ему делать: пить алкоголь, курить или крутить головой по сторонам.

— Сейчас начнется! — кивнул я.

— Слушай! — Вовка повернулся ко мне. — Я тебе официально заявляю, мне это место нравится! Как там оно называется, «Чистое небо», да!? Короче, я теперь тут постоянный клиент!

— Я ж тебе говорил, — расплылся я в улыбке. — Плохого не посоветую.

Я обернулся. В общем потоке людей в проходе показалась Аня с двумя подружками. Ее лицо выражало вселенскую грусть и отрешенность. Девушка пыталась изображать веселье, тужилась в улыбке, но глаза не искрились. Я почему-то сразу подумал о не случившейся свадьбе.

— О! Аня пришла! — сказал я Вовке, глядя на девушку. Мы встретились с ней глазами и кивнули друг другу.

— Вот это сиськи!!! — чуть не заорал мне в ухо Вовка, схватил меня за руку и начал нервно дергать за нее. — Смотри!! Смотри!! Смотри!!

Мне стало жутко неудобно за вопли друга, я почувствовал, как заливаюсь краской от шеи и по самые уши. Аня приближалась, не слыша Вовкиных эмоций в грохоте клуба.

— Да видел я ее сто раз, что ты орешь-то? — я раздраженно отдернул руку. — Сисек что ли не видел никогда?

— Рамзес, да ты глянь у нее какие! — лезли из орбит Вовкины глаза.

— Вов, да хорош тебе! — не сдержал я раздражение. Фраза возымела действие, Вовка заткнулся, продолжая страдальчески дергать меня за рукав. Мы пялились на Аню, как два кота на вязанку сосисек, разве что только не облизывались. Та остановилась в двух шагах от нас. К ней подошли еще две девушки и, как по команде, все четыре «фрейлины» окружили Аню и стали наперебой галдеть. Я тянул коктейль через трубочку и исподлобья наблюдал. Аня старательно не смотрела в мою сторону. Я же пялился на нее в открытую. Рядом нервно кряхтел Вовка.

— Пошли на танцпол, — сказал я ему.

Вовка кивнул, мы стали пробираться меж людей, приближаясь к Ане.

— Привет, Ань! — сказал я, поравнявшись с девушкой.

— О, привет! — натянуто изобразила та улыбку и радость встречи.

— Как свадьба? — вдруг вырвалось у меня.

— Не было свадьбы, — нервно произнесла девушка.

Магия ее обаятельности вдруг вмиг исчезла в моих глазах, мой интерес к Ане угас.

— Понятно, — бросил я в ответ. Движущийся поток людей подхватил меня и через несколько секунд унес в темное и душное пространство танцпола. Вовка не отставал.

Время перевалило за полночь. Клуб ходил ходуном. Мы с Вовкой уничтожали двойные «отвертки» одну за другой. Его глаза ошалело вращались от происходящего. К двум часам ночи накал схлынул, посетители начали расходиться. Еще через полчаса в клубе оставались лишь самые стойкие.

— В три закрытие, уйдем без пятнадцати, а то потом на выходе толпа будет, не люблю толпу, — сказал я Вовке, тот кивнул.

Через десять минут мы, слегка пьяные и счастливые, вышли на улицу.

— Прохладненько уже, — сказал я, поежившись.

— Блять, да, не лето! — рявкнул Вовка.

— Лето кончилось, даже не заметил его, пока таскал эти сраные коробки, — с сожале-ниием произнес я. — Ты хоть купался в этом году, загорал?

— Да было как-то раз, — отмахнулся Вовка.

— Я тоже купался всего один раз, даже не загорел, — кисло произнес я. — Так и жизнь пройдет, не заметим ее, как и это лето…

Мы перешли дорогу по пешеходному переходу к кинотеатру.

— Ну че, давай, такси что ли ловить!? — предложил Вовка.

— Не, давай, дойдем до гостиницы, вдруг Эдик все-таки приехал и стоит там, — махнул я вдоль улицы рукой, указывая направление. — На нем тогда и поедем.

— Какой полезный у тебя знакомый, на нем можно ездить! — сумничал Вовка и закончил фразу своим хитрым смехом.

— Тебе б только на ком-нибудь проехать! — засмеялся и я.

Через десять минут мы вывернули из-за угла, и я, увидев знакомые круглые огни задних фар, радостно сказал: «О! Эдик на месте!»

— Сейчас поедем на Эдике! — засмеялся Вовка.

— Да, бедный Эдик! — закивал я.

Мы прибавили шаг и через минуту ввалились на задние сидения «семерки».

— Здарова, бродяга!! — гаркнул я на ухо расслабленно курящему за рулем Эдику, в машине тихо играла музыка. — Какие дела!?

— О! Какие люди! — оживился тот, обернулся.

— Это Вован! — резюмировал я.

Парни пожали друг другу руки.

— Ну, че где были? Как обычно? — Эдик повернулся в полоборота.

— В этом, как его, в самом развратном и грязном заведении города были! — заорал Вовка, дергаясь сидя, будто танцуя.

— Че, в «Небе» были? — Эдик посмотрел на меня.

— Да а где ж еще нам быть! Вот, — я кивнул на дергающегося Вовку. — Водил гражданина, знакомил с заведением, с местными обычаями, так сказать! Видишь!? Ему все понравилось.

— Сейчас я расскажу, как было на самом деле! — выкрикнул Вовка, замер, выдержал драматическую паузу и начал. — Подходим такие, смотрю, дверь. Вообще, одна дверь и все! Заходим! А там — подвал! Представляешь! Народу тьма, не протолкнешься! Поссать сходить невозможно! Толчок на втором этаже, к нему лестница ведет крутая, если там пиздануться с нее, то это все, хана! Шею свернешь к хуям собачьим!

Вовку несло. Салон машины заполнился сплошным ором. Эдик ошалело переводил взгляд с меня на Вовку и обратно. Через несколько минут вопли кончились, Вовка выдохся и угомонился.

— Куда едем? — тут же ввернул Эдик.

— Тебе куда, балда? — глянул я на Вовку, поняв, что не знаю, где тот живет.

Тот гаркнул, выкрикнув адрес.

— Блять, где это!? — недоуменно скривился я.

— Да я знаю, где это, — сказал Эдик и завел машину. — А потом куда?

— Вот мне туда, пожалуйста, — добавил Вовка.

— А потом меня закинешь по Окружной, — зевнул я. Меня сильно клонило в сон.

— Бля, Рамзес, утомил ты меня, спать хочу, сил нет, — сказал Вовка, зевнул следом и принялся тереть глаза ладонями.

Машина тронулась и через двадцать минут притормозила на Т-образном перекрестке, примыкающая дорога которого уходила в темноту дворов.

— Это што ли твоя улица? — сказал я, всматриваясь вглубь очертаний домов.

— Ага, — раздался голос Эдика.

— А ты где живешь-то тут? — спросил я Вовку, неуклюже ворочавшегося у двери и примерявшегося выйти. — Сам дойдешь?

— Может, его к дому подвезти? — добавил Эдик.

— Да не, не надо! Я тут близко живу, тут по переулку метров сто прямо и мой дом, — Вовка закряхтел, борясь с мешающим животом, и оказался снаружи.

— Надо будет как-нибудь к тебе в гости зайти, — сказал я.

— Рамзес! — развел руками Вовка. — Какие проблемы!? Заходи!

— Уговорил, зайду. Давай, иди спать, на работе увидимся, — кивнул я.

Вовка распрощался с нами, хлопнул дверью и косолапо зашагал в темноту старых дворов кирпичных «хрущевок». Через пятнадцать минут был дома и я.

Поздняя осень всегда одинаково уныла. 2003 год не стал исключением. Октябрь и ноябрь запомнились однообразием дел. В ноябре наступил период самых низких продаж в году. Ноябрь и февраль — два месяца с самой худшей торговлей. Ранняя темнота ноября, наваливающаяся на людей взамен резко убывающего светового дня, приводила к общей апатии. Только первый настоящий зимний снег выводил людей из осеннего ступора. Обычно он случался в первую неделю декабря, иногда чуть раньше, переводя сознания горожан от осточертевшей темной холодной осени в белоснежную зиму. Продажи сразу подскакивали вполовину, увеличивая и прибыль.

Мы подвели промежуточные итоги своей работы — два киоска торговали исправно, принося нам ежемесячную прибыль. Складские запасы товара для киосков позволяли нам запустить еще одну розничную точку в любой момент. С деньгами тоже был порядок — мы располагали избыточной суммой денег примерно в пятьдесят тысяч, которая уже не требовалась в текущей работе. Деньги следовало либо изъять из оборота, либо пустить в дело. Мы выбрали второе. Я озвучил отцу предложение запустить третью розничную точку, он поддержал. Мне хотелось уже чего-то чуть более значимого, чем примитивные киоски на рынке. Хотелось следующего уровня в рознице. Решено было арендовать отдел в большом торговом центре. Все действующие торговые центры были заняты, а потому я засел за газеты и журналы в поисках строящегося нового торгового центра. Через несколько дней я наткнулся на искомое — строящийся торговый центр планировался к открытию в конце текущего года, приглашались арендаторы. Располагался центр удачно — в довольно бойком месте нашего жилого района.

На следующий день мы посетили офис компании-застройщика. Встретила нас в кабинете крупная, высокая лет под пятьдесят женщина в очках и с химией на голове в крупную завитушку. «Монументальная тетка, не иначе как жена какого-нибудь чиновника», — отметил про себя я. Разговор вышел долгий и не самый приятный. Тетка подтвердила, что открытие центра планируется к концу года, и показала нам план торгового зала.

— А почем же у вас метр? — поинтересовался я.

— Метр у нас по тысяче рублей сейчас, — самодовольно откинулась та назад в кресле. — Пока по тысяче, а там неизвестно. Возможно с Нового года, с открытием и по тысяче двести будет, так что думайте, пока по тысяче.

Самых маленьких отделов площадью по семнадцать метров оказалось два. Я поинтересовался, свободны ли они.

— Пока свободны, — изрекла тетка, бегая глазами между мной и отцом.

— Давай, мы, наверное, подумаем и тогда уж решим, да? — посмотрел я на отца.

— Да, надо обмозговать все это дело, — кивнул он, шумно выдохнул, пару раз кашлянул в руку, причмокнул. — И тогда уже решим.

Тетка напряженно молчала. Я повернулся к ней.

— Спасибо вам большое, мы тогда подумаем над всем этим и, как надумаем, а я думаю, надумаем, заедем к вам снова, — сказал я и заерзал на стуле, собираясь на выход.

— Думайте, — небрежно бросила тетка и с пафосом добавила. — Только учтите, желающих много, а мест свободных, как сами видите, осталось совсем мало. С Нового года мы запускаемся. Кстати, мы проводили исследование перед началом строительства, могу сказать, что жители окрестных домов очень ждут открытие нашего торгового центра. Согласно исследованию, все они готовы посещать наш центр, так что проходимость его ожидается очень высокая.

— Ну что, пошли? — сказал отец, хлопнув себя руками по коленкам.

Я кивнул. Мы распрощались и вышли в коридор.

— Вот жаба! — вырвалось у меня, едва мы отошли от кабинета.

— Да, тетя суровая, — согласился отец, идя позади по петляющему коридору.

Мы вышли на улицу. По пути к «газели» я успел продрогнуть и с удовольствием забрался в кабину. Отец запустил двигатель, включил печку. За несколько минут кабина наполнилась уютным теплом. Приоткрыв окна, оба закурили. Из кабины строящийся торговый центр виделся как на ладони.

— Как это они хотят успеть открыться к Новому году? — удивился я.

— Не похоже, что успеют до Нового года, — поддержал отец.

Я курил и рассматривал стройку, взятую в периметр бетонного забора. Одноэтажное вытянутое прямоугольное здание метров в сто длиной и тридцать шириной производило смешанное, скорее негативное впечатление. Кирпичная коробка без изысков.

— Дурацкая какая-то конструкция! — озвучил я мысль, явно витавшую в обеих головах. — Два входа каких-то неудобных, между ними стена сплошная без единого окна, а окна как раз по бокам от входов, там-то они зачем? И почему построили всего один этаж? Как будто размазали здание по земле. Глупо не построить еще хотя бы пару этажей. И этот колпак стеклянный сверху, вообще идиотизм. Асфальта еще нет вокруг. Когда они собираются асфальт-то класть!? Со дня на день снег пойдет! Что, они в декабре его класть будут что ли? Хотя у нас могут. Но это будет бред какой-то прям тогда!

— До снега если асфальт не положат, то в зиму и класть не будут, — сказал отец.

— Что она врет, что ли получается? — вытаращился я на него. — Блин, вот тетка напыщенная какая, не иначе жена чья-нибудь, какого-нибудь чинуши из администрации, тот строит этот центр, а она тут рулит. Туповатая какая-то, но гонора дохрена!

— А что ей еще остается. Ее посадили в это кресло, в строительстве она ни в зуб ногой, но марку держит, — отец удрученно выдохнул. — Мда… торговый центр.

Я докурил, пульнул бычок за окно, продолжая вглядываться в унылую картину ноябрьской стройки, подумал: «Как-то глупо расположен этот центр, за дорогой, дома жилые по эту сторону, а он с другой стороны дороги, неужели туда народ будет ходить?»

— Ты докурил? — посмотрел я на отца, хотелось уже домой.

— Сейчас, — отец в две жадные затяжки, так, что аж дым пошел носом, вытянул остатки сигареты в себя и швырнул бычок на улицу. — Поехали.

— Да, поехали домой, там всё не спеша обдумаем, — кивнул я и поднял стекло.

Через пятнадцать минут я пил дома сладкий горячий чай.

С одной стороны, арендные ставки в новом торговом центре были ниже, чем в действующих. В тех цена за метр начиналась от полутора тысяч. С другой стороны, дата открытия казалась нереальной, но внутренне мы были готовы на задержку в месяц-два.

Еще один минус — расположение торгового центра через дорогу от жилого массива, оно виделось проигрышным. Но центр на тот момент был единственным строящимся и не имел поблизости других подобных крупных конкурентов. Минусы и плюсы застыли в моей голове на воображаемых весах в равновесии. Желание заполучить свой первый торговый отдел в приличном торговом центре сыграло решающую роль. Мы с отцом посовещались и решили совершить этот шаг.

Под конец последней недели ноября, мы снова оказались на приеме у «монументальной тетки» и согласились подписать договор аренды на отдел площадью в семнадцать метров. Тетка зашевелилась, распечатала документ. Отец подписал его под ободряющие слова тетки об открытии центра под Новый год. На его вопрос об укладке асфальта, она безапелляционно заявила, что с понедельника следующей недели работы начнутся, и дней за десять все будет сделано. По календарю на понедельник следующей недели пришлось начало зимы, и выпал первый снег.

В последнюю субботу ноября я крепко напился в «Чистом небе» и полвечера провел в компании Юли и ее страшненькой безымянной подружки. Мы сидели на барных стульях танцпола, курили и о чем-то пьяно общались. Некурящая и непьющая подружка Юли весь вечер глупо деликатно улыбалась, делая вид, что наш с Юлей пьяный разговор ее интересен. Обсуждалась женская меркантильность, набиравшая обороты в нашем обществе с огромной скоростью. Юля по-кошачьи улыбалась, иногда намеренно выпуская дым мне в лицо, смеялась. Алкоголь освободил во мне безжалостного циника, и я стал ответно отпускать Юле едкие фразы, стараясь зацепить ее за живое. Юля держалась отменно, оставалась внешне спокойной, даже чуть надменной. Ее подружка, наоборот, мялась, глупо хихикала и переливалась в лице всеми оттенками красного. «И чего ты такая страшненькая? А так вроде порядочная девушка, а водишься с Юлей. Я б с такой подругой не водился, хотя, если больше не с кем, многие страшненькие так делают, дружат с красивыми девушками, так и им перепадает мужское внимание. А вот стояла бы ты сейчас одна, такая страшненькая в клубе, никто бы на тебя и не глянул, только если уж выпить много, когда уже все равно», — бродили в моей голове все более пьяные мысли. Незаметно я сильно запьянел. С «отверткой» всегда так, вроде пьешь сок, а напиваешься водкой.

В два часа ночи я захотел спать, оторвал задницу от стула и понял, насколько сильно пьян. Юля, встав, закачалась не меньше моего и пошла кривой походкой к выходу. Страшная подружка продолжала виновато улыбаться. «И что ты делаешь в таком месте, раз такая примерная? Спала бы сейчас дома, нет, носит тебя по всяким клубам. Что за радость глазеть на пьяные рожи трезвой, не пойму?», смотрел я на нее, забирая куртку из гардероба и тупо ухмыляясь. Мы грузно под ручку с Юлей преодолели ступеньки вверх, победили тяжелую входную дверь и оказались на бодрящем почти зимнем ветерке.

— Такси надо ловить, — сказала Юля, глядя на меня.

— Не надо. Есть телефон? — я пьяно смотрел на нее.

Юля кивнула, полезла в сумку, выудила мобильник. Я продиктовал номер Эдика по памяти. Она набрала и сунула трубку мне. Через пять минут белая «семерка» подлетела к «Чистому небу». Все трое забрались в салон, жаркий от включенной печки.

— Куда? — произнес Эдик, глядя на меня.

— Вам куда? — обернулся я к задним сидениям.

Юля назвала улицу и номер дома.

— Это же левый берег, — буркнул я и вперился в нее.

— Ну да, — уставилась Юля на меня мутноватым алкогольным взглядом.

— И как вас угораздило в такую даль забраться? — я покачал головой, сел прямо. — А я живу в совершенно противоположном районе.

— Далеко будет на свидания ездить, да? — съязвила Юля.

Страшненькая подружка незаметно хихикнула.

— И не говори, — выдохнул я, неуклюже ворочаясь на сиденье.

Мы поехали. Центральный проспект, вправо вниз на светофоре крутой спуск к набережной, мост на левый берег. Дома тут же сменились с интересных с оригинальной архитектурой в центре на окраинные однотипные послевоенные двухэтажные. Чуть погодя и те сменились на сплошные базы и заводы. Промышленный район. Эдик притормозил, колеса машины мерно отстучали по железнодорожному переезду. Поворот влево во дворы, сто метров, приехали. Я всмотрелся через лобовое стекло в пейзаж снаружи. Мрачный район. Таких в городе было несколько. Преступность в них была на порядок выше из-за местного населения — сплошь рабочие заводов, фабрик и их последующие поколения. С развалом Советского Союза культурный уровень таких районов стремительно деградировал почти до состояния гетто. «Нда, наверное, фигово живется им тут», — подумал я, обернулся, добавил, как можно дружелюбнее: «Тут, значит, вы живете!? Буду теперь знать!»

— Теперь знай! — сказала желчно Юля. — Так что придется покупать машину, жених!

— Машины нет, и не знаю, когда куплю, — ответил я тем же тоном. — Так что, Юля, жених я не завидный, денег мало, машины и квартиры нет.

— Эх, Рома, огорчил ты меня, а я уж думала, замуж за тебя выйти! — добавила желчи та. — Придется мне за другого, более состоятельного замуж выходить.

Обстановка враз натянулась, мы с Юлей уже открыто пикировались словами.

— Конечно, придется! За деньги все придется, — хмыкнул я. — Любишь же деньги?

— Да!!! Люблю!!! Люблю деньги!!! — вмиг словно сорвалась с цепи Юля, ее прорвало, девушка начала орать, почти истерично. — Очень люблю!!! И не хочу жить в нищете!!! Хочу жить нормально, чтоб все было!!! Чтоб машина была хорошая, чтоб денег была куча!!! И мне все равно, кто меня будет трахать, пусть даже дед семидесятилетний, лишь бы у него денег было много, и мне давал столько, сколько надо!!!

Тишина. В машине повисла гробовая тишина. Юля замолкла так же резко, как и ударилась в крик. Эдик растерянно таращил глаза то на меня, то на Юлю, неловко ухмылялся, пытаясь изобразить, будто услышал шутку, но не получалось. Это была не шутка. Подружка Юли сидела в своем углу тише мыши. Со мной началось нечто странное. Как только я осознал смысл сказанного, меня физически затошнило. Начало мутить. Дико захотелось открыть дверь и тут же блевануть на асфальт. Липкое ощущение мерзости, чего-то отвратительного поползло у меня по спине, заползло в живот и превратилось в рвотные позывы. Мне стало дурно от услышанных слов. Отвратительно. То, что я услышал, было мне абсолютно отвратительно. За долю секунды устоявшийся в моем сознании образ Юли сломался, исчез, как оседает в клубах дыма взорванное здание. В одно мгновение. Раз и человек для меня перестал существовать! Вообще! Минуту назад был, а теперь нет. Лишь бесформенная жалкая противная вонючая слизь вместо Юли находилась в моем представлении на заднем сидении машины. Я не мог обернуться. Сидел, уставившись вперед в ночную тьму, и молчал. Все молчали. Прошла минута.

— Я пошутила! — Юля толкнула меня сзади игриво в плечо.

Мне стало еще противнее.

— Да я пошутила же, Ром! — Юля еще раз пхнула меня в плечо, неловко рассмеялась.

— Да понял я, понял, — выдавил я из себя, сделал натужную попытку рассмеяться.

Страшненькая подружка хихикнула.

— Хы, — донеслось облегченно со стороны Эдика.

Я надел на лицо дежурную улыбку и обернулся: «Ну, чего вы там? Выходите».

— Ром, ну я пошутила. — Юля положила руку на мое предплечье, сжала его.

— Да понял я, Юль, понял, — снова насильно улыбнулся я.

Прощание вышло скомканным.

— Поехали, — облегченно сказал я Эдику, едва хлопнули задние двери машины.

Через минуту колеса «семерки» снова отстучали по железнодорожному переезду.

По сторонам замелькали базы, склады. Светофор. Свернули налево. Пейзаж сменился на двухэтажные старые дома.

— Да уж, — произнес Эдик.

— Да пиздец! — выматерился я.

Через несколько минут мы катили уже по мосту на правый берег. Я тупо смотрел в окно и вдруг понял, что совершенно трезв. До моего дома доехали молча. Я думал о том, как легко человек может разрушить свой образ в голове другого всего одной фразой.

 

ГЛАВА 10

Уважаемые партнеры!

Извещаем вас, что в связи с условиями Дополнительного Соглашения от 01.12.2002 года к Договору купли-продажи от 01. 09. 2002 года для выполнения взятого вами на себя объема продаж в 1600000 рублей (один миллион шестьсот тысяч рублей 00 копеек), вам необходимо внести в кассу ООО «Люксхим» до 31.12.2003 года денежные средства в размере 256037 руб. 48 коп. (двести пятьдесят шесть тысяч тридцать семь рублей 48 копеек).

С уважением, директор ООО «Люксхим»

Я прочитал полученный факс несколько раз. «Бред какой-то! Быть того не может! Да нет, не могут они так!», — закрутился в моей голове вихрь мыслей, усиленно гонимых прочь здравым смыслом. Я все понял сразу. Но не хотел верить своим глазам.

— Это же дебилизм какой-то! — уставился я на сидящего рядом на домашнем диване отца. — Они что, идиоты!? Зачем такое нам присылать!?

— Мда, — выдал отец и уставился сквозь очки на протянутый ему лист.

— Не, я понимаю, что они не хотят нам выплачивать эти пять процентов с оборота! — развел я руки в стороны. — Но я этого не понимаю!

Отец подогнул одну ногу под другую и принялся чесать рукой кончик носа.

— Естественно, не хотят нам выплачивать, — уставился он на меня поверх очков.

— Да я понимаю, что не хотят! Но так не делается! Это вообще кидок какой-то! Они же прекрасно знают, что мы не выполнили объем продаж только потому, что были сняты у них с производства несколько наименований товара! Ну! А мы тут причем!?

Отец молчал.

— А если б они еще и синьку сняли с производства!? И чем бы мы торговали!? Да мы вообще бы не выполнили и половины продаж! — меня понесло, я заходил нервно по комнате, не в силах успокоиться, внутри все кипело. — Я так понимаю, они и не собирались что ли платить нам эти проценты в любом случае!? Нашли бы повод, да!?

— Выходит, что так, — отец отложил в сторону лист и снял очки.

— Зашибись! Нашли дураков, значит!? Типа, пообещали нам премию, а мы такие поверили, весь год жопу рвали, а в конце года — на, такая телега от них, да!? — Я замолк, выговорился, меня мелко трясло. — Вот суки! И Эдик этот и Асланбек, оба козлы!

— Мда, — отец медленно и устало провел ладонями по лицу, думал.

— Надо будет нам что-нибудь придумать! — начал я остывать, мозги заработали на решение ситуации. — Нельзя так это оставлять, а то раз пропустим, сядут на шею. А там придется или терпеть все или бросать работу с ними, а бросать нежелательно, только товар раскрутили! Вот, блин. Пойду, чаю налью.

Через пару минут я вернулся с кружкой чая и почти спокойный.

— Это нельзя так оставлять, но надо и без наездов, нормально им отписать, что не смогли выполнить план продаж по причинам снятия с производства ими всех этих позиций и посмотреть на их реакцию, — предложил я, отхлебнул из кружки. — Я так думаю.

— Да, это лучше всего, надо будет подсчитать примерно, какой объём мы недополучили по продажам из-за снятия всех этих позиций с производства, — согласился отец. — И напомнить им, что продажи-то планировались с учетом начала производства в мае новых обещанных позиций, которых мы так и не увидели.

— Точно, блин! Чуть не забыл про это! — кивнул я. — Надо будет все посчитать, отправим им бумагу официальную и посмотрим тогда.

Следующим вечером отец протянул мне лист, мелко исписанный цифрами.

— И что получается? — я взял лист и тут же взглядом нашел конечную цифру.

— Вот, — отец ткнул в нее ручкой. — Миллион шестьсот семьдесят примерно, и это без обещанных новых товаров, только при наличии снятых с производства.

— Значит, мы бы все-таки выполнили их условие, — сказал я.

— Да, выполнили бы точно, — произнес отец.

— Надо им отправить эти расклады, — я вернул бумагу отцу. — Давай, ты напишешь от руки все как надо, а я наберу на компьютере, распечатаю, поставим печать, чтоб все было официально и с утра отправим факсом им, да?

К утру документ был готов. В нем мы сообщали руководству «Люксхима» о том, что считаем снятие с производства после подписания Дополнительного Соглашения нескольких важных позиций форс-мажорными обстоятельствами, что данные обстоятельства помешали нам выполнить взятые на себя обязательства по объемам продаж за 2003 год, и что мы считаем справедливым выплату нам премиальных в размере пяти процентов от фактических объемов продаж.

Отправив бумагу по факсу, мы уехали работать. Только выехали на Окружную, как раздался звонок. Звонила секретарша «Люксхима». Мы остановились на обочине, отец заглушил двигатель и взял из моих рук мобильник.

— Ну, чё там!? — сказал я нетерпеливо, едва разговор закончился. — Что она сказала?

Отец закурил, приоткрыл окно и жадно затянулся.

— Сказала, что Асланбек с Эдиком отсутствуют, уехали в командировку, как приедут, она обещалась им передать наше письмо, — произнес отец.

— Ладно, фиг с ними, — отмахнулся я нервно. — Поехали на склад, нам работать надо.

Через двадцать минут мы были на месте, начали погрузку.

— Нам надо точно определиться с дальнейшими действиями, — начал я. — Если они согласятся, это понятно, все нормально. Но я в это не верю. Точно откажут. Нам поэтому нужно решить, как мы поступим, когда они откажут. Ты тоже думаешь, что они откажут?

— Ну конечно откажут! Зачем им просто так, за здорово живешь отдавать нам деньги? — отец смотрел на меня недоуменно, стоя посреди склада.

— И что тогда? Это бред какой-то! Они же понимают, что это автоматически разрыв отношений!? Или нет? — я взял две упаковки «Ерша» и понес их в кузов «газели».

— А почему они должны так думать? — понес отец товар следом. — Нам ведь надо на что-то жить. Они это тоже понимают.

— Ты хочешь сказать, что они думают, что мы это проглотим!? — поставил упаковки я в кузов и пошел за следующими.

— Ну почему проглотим? Формально они правы, мы не выполнили же условия соглашения, не продали товара на миллион шестьсот, — отец поставил свою ношу в кузов машины. — Вот и все!

— А! То есть они откажут, зная, что формально правы, и будут уверены, что мы никуда не денемся, вытрем сопли и продолжим продавать их товар, потому как у нас нет выбора, и денег нам тоже хочется зарабатывать? — выдал я тираду и уставился на отца. — Так, что ли они думают!?

— Ну, — отец направился в мою сторону. — Примерно так.

— Да вот хер они угадали! — я схватил упаковки и зло понес их, чуть не столкнулся с отцом, обогнул его и швырнул товар в кузов. — Если они откажутся нам выплатить премию, я не буду с ними работать!

Отец улыбнулся.

— Да и я не буду, — произнес он спокойно, понес очередные упаковки к машине. — С такими людьми нет смысла иметь дело, раз вытрут о нас ноги, будут всегда вытирать.

— Вот и я о том же! — немного остыл я, понимая, что злюсь не на отца, но эмоции не держались внутри. — В общем, мы решили, если «Люксхимм» отказывает нам в премии, мы прекращаем с этими козлами работу, так!?

— Так, — отец пошел за следующей партией. — И премию мы свою с них слупим.

— В смысле? — я тряхнул головой, неся упаковки, даже остановился удивленно.

— Товар же их у нас на складе… — отец донес ношу, остановился передохнуть.

— Ну, и чего? — я поставил свои упаковки в кузов и пошел за следующими.

— Да как чего! — отец оперся о кузов, переводя дыхание, изо рта его валил легкий пар. — Высчитаем то, что нам причитается, остальное пусть забирают. И все.

— Вот это мысль! — воскликнул я радостно, рой мыслей в голове, искавший наилучшее решение, вмиг улетучился — решение было найдено — сразу стало легче, и поднялось настроение. — Классно придумал! Я что-то не подумал об этом совсем! Ведь товар-то их у нас, заберем свои пять процентов, и пусть они парятся! Если надо, вывезем товар со склада в другой, пусть ищут!

— Вывезем, если надо, — сказал отец. — Я намерен с них получить причитающееся.

— Ну, тогда будь готов к наезду со стороны Асланбека! — улыбнулся уже я, складывающаяся ситуация интриговала. — Как только он вернется из командировки, сразу позвонит и будет давить на тебя. Извини, но общаться тут уж тебе придется, как старшему. Да и слушать меня он не станет. Так что, будь готов!

— Да я всегда готов, — спокойно подытожил отец, пошел за очередными упаковками.

До конца недели мы отработали в обычном режиме. Директор «Люксхима» позвонил нам рано утром в понедельник 8 декабря на домашний телефон. Отец снял трубку. В метре от него я оперся о стену и весь обратился в слух.

— Алло! — отец закашлялся в сторону. — Да, доброе утро, Асланбек Ахмедович! Как поживаете, как самочувствие? Ну, и дай Бог, дай Бог. У нас тоже все… хе-хе… да, праздники уже близко, настроение пока не праздничное, но хорошее… да, было дело, отправляли, секретарь вам передала?

Я пытался расслышать голос в трубке, уловил его, но слов разобрать не смог.

— Асланбек Ахмедович, ну, вы же отлично понимаете, что в том, что мы не выполнили оговоренные объемы продаж, нет нашей вины… Вот видели там, я привел расчеты… кхм, ознакомились, да… ну, замечательно… да, вот из них ясно видно, что если б те позиции… паста, порошок, жи… да, я об этом и говорю… все сходится, мы бы без проблем выполнили свои обязательства перед вами… да, да, слушаю вас… внимательно.

Пауза. Я стоял, наклонив голову, заведя руки за спину и машинально разглядывая рисунки ковра на полу. Асланбек что-то говорил отцу, пространно и долго.

— Асланбек Ахмедович, ну раз не можете нам выплатить положенную премию, то придется… да, я понимаю… да… то придется нам, наверное, прекратить наше сотрудничество… да… прекратить… ну, да… не выход, понимаю вас прекрасно… а какой еще нам найти выход тогда?

Отец бросил на меня взгляд. Я поднял большой палец руки вверх. Все шло как надо. Мне стало совершенно наплевать на то, что мы можем лишиться самого важного поставщика. Да, мы вложили много времени и сил в раскрутку его товара, но всему есть предел. Нельзя позволять никому, чтоб об вас вытирали ноги. Я был абсолютно готов к разрыву отношений. «Плевать, пошли они нахер, найдем нового поставщика, их сейчас развелось, этих производителей, как грязи, выкрутимся, лучше слупим с них причитающиеся бабки и быстро найдем другой товар», — решил я твердо для себя.

— По оплате… да, Асланбек Ахмедович, планируем… планируем, — отец чуть улыбнулся, я понял, почему, сам расплылся в улыбке. — Точно не скажу сколько, но ориентировочно в этом году еще тысяч сто-сто пятьдесят планируем вам отправить… Да, недоберем самую малость, около сотни, может быть, чуть больше… Да… хорошо, будем стараться, конечно, по-максимуму… Да, давайте так… Хорошо… да, отправим по-максимуму вам деньги, а там уже продолжим разговор… Хорошо, хорошо… до связи, всего хорошего!

Отец положил трубку, шумно выдохнул, сбросив давившее напряжение.

— Мда, — сказал он и принялся тереть лицо ладонями.

— Ну! — выпалил я нетерпеливо. — О чем договорились-то!?

— В общем, так… — отец встал из-за стола.

— Ну, пошли на кухню! Чай попьем, — махнул я рукой и пошел на кухню первым.

— Что? — уставилась на меня в коридоре мать. — Что-нибудь случилось?

— Да не, ма, нормально все! — ответил я на ходу.

Мы зашли в кухню, я поставил на плиту чайник и плюхнулся на стул.

— Ну! Чего он там тебе напел!? — я нетерпеливо уставился на отца, который прислонился спиной к подоконнику, сложил руки на груди и хмыкнул.

— Да, хитрый крендель этот Асланбек, — улыбнулся отец.

— Ну, чего он там!? — не терпелось мне.

— Да все нормально в принципе, — закряхтел отец и почесал затылок. — Начал он мне рассказывать, что не могут они нам выплатить премию, раз мы не выполнили свои обязательства, потом, поняв, что настроен я решительно, стал ласковый и добрый.

— Это после того, как ты сказал, что разрываем сотрудничество!? — выпалил я.

— Да, он сразу «о чем вы говорите, Анатолий Васильевич, как мы можем прекратить сотрудничество, так хорошо работаем, такие у вас продажи хорошие».

— О! Да понятно! Сразу начал петь дифирамбы! Вот хитрожопый мужик!

— Да, ловкий дядя…

— Ну, и чего!? Чего!? — перебил я тут же. — На чем остановились!? Про премию не говорили что ли!?

— Нет, до премии дело не дошло, — отец уперся ладонями в подоконник. — Но, я так понял, что он уже внутренне смирился с этой мыслью…

— … что деньги придется отдать! — закончил я фразу.

— Да, что деньги придется отдать, — кивнул отец.

Чайник закипел. Отец выключил конфорку.

— В общем, договорились мы с Асланбеком, что нам надо как можно больше проплатить им в этом месяце до конца года. Я сказал, что сто-сто пятьдесят мы сможем проплатить, больше вряд ли. И как подобьем сальдо на конец года и окончательные обороты, там уже решим, — подытожил отец.

— Ну, ты как думаешь, он настроен заплатить? — ёрзал я нервно на стуле.

— Думаю, да, — отец развел руками. — А куда ему, собственно, деваться-то?

— Ну, мало ли, — я пожал плечами, уже почти успокоившись.

Повисла пауза.

— Давай пить чай, — выдохнул я, хлопнул довольно рукой по столу.

К середине декабря стало окончательно ясно, что строящийся торговый центр не откроется перед Новым годом. Более того, было совершенно очевидно, что он не начнет работу и до весны. Мы нанесли визит к «монументальной тетке». Беседа вышла почти на повышенных тонах. Тетка неуверенно блеяла заготовленными фразами о том, что центр обязательно запустится в конце марта, что все внутренние работы закончат раньше, а на конец марта останется только внешнее благоустройство и укладка асфальта и тротуарной плитки. Мы ей не поверили.

— Жаба толстая! — вырвалось у меня, едва мы вышли из кабинета.

Хоть нам и не было никаких убытков от такой задержки, я уже был не рад, что мы ввязались в такое сомнительное дело.

К концу третьей недели мы собрали все, что смогли для оплаты «Люксхиму» — сто пятьдесят тысяч рублей — и оплатили. Тут же на следующий день получили по факсу све-рочную ведомость по взаимным расчетам за весь год. Выходило, что за год мы перечислили на счет производителя денежные средства на сумму 1493962 рубля 52 копейки. До суммы в миллион шестьсот мы недотянули самую малость — 106037 рублей 48 копеек. Мы подписали ведомость и отправили обратно.

Уважаемые партнеры!

Извещаем вас, что в связи с условиями Дополнительного Соглашения от 01.12.2002 года к Договору купли-продажи от 01. 09. 2002 года для выполнения взятого вами на себя объема продаж в 1600000 рублей (один миллион шестьсот тысяч рублей 00 копеек), вам необходимо внести дополнительно в кассу ООО «Люксхим» до 31.12.2003 года денежные средства в размере 106037 руб. 48 коп. (сто шесть тысяч тридцать семь рублей 48 копеек).

С уважением, директор ООО «Люксхим»

— Они там вообще охерели что ли!? — вытаращился я удивленно на отца, осознав в понедельник 22 декабря содержание только что пришедшего факса. Документ, ожидаемо, прислала секретарша, обоих директоров не было не месте.

— Ловкие ребята! Состряпали очередную отписку и самих как будто нет на месте! А что, удобно! Не придется отвечать на неудобные вопросы! — добавил я.

Меня затрясло. Такое издевательское отношение переходило уже все границы.

— Ты как хочешь, но я считаю, что надо самим забирать положенные нам деньги и заканчивать с этими мудаками работать! Пусть сами свое говно здесь продают! Найдем других производителей! Не в первый раз, — сказал я отцу, всучив ему бумажку обратно, и принялся мерить нервными шагами комнату.

— Мда, — произнес тот, еще раз читая текст, хмыкнул. — Вот ублюдки.

— Звони этому Асланбеку, я не знаю, что еще остается делать-то! — махнул я рукой на телефонный аппарат.

— Придется звонить, куда деваться, — отец хлопнул себя рукой по коленке. — Мда.

Ну, завтра позвоню, сегодня-то уже никто там трубку не возьмет.

Я остановился и глянул на отца, он на меня.

— Ну что, будем ставить ультиматум? — произнес я.

— Да, а куда деваться. Они к нам по-свински относятся, а мы их что, жалеть что ли будем!? — подытожил отец, откинул бумагу, встал и пошел на балкон курить.

В 9:00 следующего утра я как штык стоял подле отца и телефонного аппарата.

— Алло, — отец прокашлялся. — Алло, здравствуйте.

Мы сознательно решили сделать звонок в самом начале рабочего дня, чтобы точно застать директора на рабочем месте.

— Пригласите, пожалуйста, Асланбека Ахмедовича к телефону. (Пауза.) Да, Анатолий Васильевич беспокоит. (Пауза.) Да, переключите, пожалуйста. Жду. (Пауза.) Асланбек Ахмедович, доброе утро! — смущаясь, отец закашлялся, цыкнул. — Получили факс от вас вот на днях… (Пауза.) Да, все там понятно. Сверочные ведомости мы подписали, с цифрами согласны. Вопрос в другом. Я по поводу уведомления о том, что нам надо доплатить в кассу еще сто тысяч. (Пауза.) Да, там все понятно. Но мы же с вами уже обсуждали этот вопрос, и вы сказали, что вопрос с этой суммой в миллион шестьсот, якобы, уже решен, и нам надо просто перечислить вам максимально, сколько сможем и все. Я так понял это дело. А тут… (Пауза.) То есть вы хотите сказать, что планку в миллион шестьсот никто не отменял!? (Пауза.) Асланбек Ахмедович, мы же с вами вроде как все уже обсудили, я не понимаю, зачем вы так меняете свои слова, отказываетесь от них!? (Пауза.) Нет, вы отказываетесь от своих слов! Так как в прошлый раз вы говорили совершенно иное! (Пауза.) Вот послушайте… (Пауза.) Выслушайте меня, Асланбек Ахмедович! (Пауза.) Асланбек Ахмедович, вы мне дадите слово сказать или нет!? (Пауза.) Говорю, да! Говорю! Так вот! В прошлый раз вы сказали, чтоб мы не обращали внимания на цифру в миллион шестьсот тысяч, а просто отправили по-максимуму до конца года вам денег! Ведь так!? (Пауза.) Асланбек Ахмедович, так было дело!? (Пауза.) Ну, вы говорили эти слова или нет!

(Пауза.) Вот! Говорили! Совершенно верно! И сказали, что как только мы проплатим, то вопрос с премией вы решите! Были такие слова!? (Пауза.) Но ведь были такие слова!? (Пауза.) Вот именно, были! Асланбек Ахмедович… (Пауза.) Асланбек Ахмедович, так в чем дело!? Почему вы не хотите нам выплатить обещанную премию!? (Пауза.) Нет! (Пауза.) Нет, Асланбек Ахмедович, так дело не пойдет! (Пауза.) То есть вы отказываетесь выплатить нам премию!? (Пауза.) Вы отлично знаете, почему мы не смогли выполнить объем продаж! У вас… (Пауза.) У вас были сняты три важные позиции с производства, я уже не говорю про прочие менее существенные! Поэтому… (Пауза.) Поэтому мы не смогли выполнить продажи за год! И то, почти выполнили! Даже на том товаре, что остался. (Пауза.) Асланбек Ахмедович, я чувствую, наш разговор ни к чему не приведет… (Пауза.) Да, ни к чему не приведет! Поэтому… (Пауза.) А к чему он может привести, если вы не держите свое же слово!? (Пауза.) Нет, не держите, Асланбек Ахмедович! (Пауза.) Не держите! (Пауза.) А я говорю, не держите! (Пауза.) А кто здесь хамит!? И возраста я не меньше вашего, а даже чуть и постарше буду! Так что… (Пауза.) Да, вот именно, давайте взаимно друг друга уважать! Для начала. (Пауза.) Асланбек Ахмедович, я чувствую, не придем мы с вами к согласию. У меня к вам деловое предложение. (Пауза.) Предложение в следующем, раз вы отказываетесь выполнить свои обязательства по выплате нам премии, то мы сами высчитаем положенные пять процентов из вашего товара, что находится у нас на складе и оставим его себе. А остальное… (Пауза.) Все вы правильно понимаете, Асланбек Ахмедович! А остальное можете забирать обратно, мы сделаем вам возврат! (Пауза.) Да, и работу совместную с вами мы прекратим после этого! Ищите других дураков! (Пауза.) Ну, а как еще называть, если не дураков!? Вы… (Пауза.) Вы обещаете премию по итогам года, в течение года сокращаете почти на треть объемы поставляемого товара, не запускаете новый товар, который обещали… (Пауза.) Да, я про новые позици! Вы обещали нам их весной в мае, а сейчас уже декабрь, и ими не пахнет даже. (Пауза.) Конечно, вы не виноваты! Но мы же принимаем ваши трудности во внимание, а вы наши не принимаете. Вот, в чем разница! (Пауза.) Так примите! Примите во внимание! (Пауза.) Если надо посовещайтесь с Эдуардом Дмитриевичем, да, мы подождем, до конца года есть еще время. (Пауза.) Ну, видите! Можно же найти взаимопонимание, если хотеть! (Пауза.) Хорошо, договорились! Понимаю, производство штука такая, надо им заниматься постоянно. (Пауза.) Да, давайте, ждем на следующей неделе вашего совместного с Эдуардом Дмитриевичем решения! (Пауза.) Всего наилучшего, Асланбек Ахмедович! До связи!

Отец положил трубку, тяжело выдохнув, но ехидно улыбаясь. Хотя, так улыбаться он начал еще незадолго до конца разговора, когда собеседник пошел на попятную.

— Что, сдулся Асланбек!? — расплылся и я в понимающей улыбке.

— Хм, мда… — отец задумался на секунду, прокручивая разговор еще раз в голове, бодро выпалил. — Еще как сдулся!

— Испугался? — допытывался я.

— Да, ты знаешь, перетрухнул заметно, — сказал отец, встав из-за стола.

— Ну пошли чай пить, — бросил я и вышел в коридор. — И чего дальше, как думаешь?

— Посмотрим, — отец шел за мной. — Сказал, что должен посоветоваться с Эдиком.

— Да это отмаз! — сказал я, заходя на кухню и ставя на плиту чайник. — Что-то у меня есть подозрение с некоторых пор, что Эдик там ничего не решает.

— Ну, вообще да. Асланбек — умный мужик, чувствуется, держит все под контролем. Сейчас посоветуются, дадут нам ответ на следующей неделе. Вроде как Эдик до конца этой недели в командировке, — отец уселся на стул.

— Да врут они все! — махнул рукой я. — Небось, Эдик, как и я, вот так рядом был во время разговора, уши грел. Но это ладно, главное, что мы их прижали, пусть думают, да?

— Да, — закивал отец. — Давай завтракать и поедем, а то возить сегодня много, Надежда Петровна просила пораньше подвезти товар ей.

Через два дня мы получили факс:

Уважаемые партнеры!

Согласно Дополнительного Соглашения от 01.12.2002 года к Договору купли-продажи от 01.09.2002 года за выполнение объема продаж за 2003 год продукции ООО «Люксхим» в отпускных ценах на сумму 1493962 руб. 52 коп. (один миллион четыреста девяносто три тысячи девятьсот шестьдесят два рубля пятьдесят две копейки), ООО «Люксхим» премирует вас в сумме равной 5 (пяти) % от выше указанной суммы, а именно 74698 руб. 13 коп. (семьдесят четыре тысячи шестьсот девяносто восемь рублей тринадцать копеек).

С уважением, директор ООО «Люксхим»

Это была победа! Маленькая, крошечная, но очень важная победа! Дело было не в деньгах вовсе. Мы отстояли главное — себя!

Вслед за факсом пришли и все положенные бумаги, закрепляющие наше право на означенную сумму. Я чуть ли не прыгал от радости. И до Нового года оставалось три дня. В воздухе царило праздничное настроение. В работе наступила пауза, клиенты отложили оптовые заказы уже на будущий год. Дни вдруг оказались свободными. Выручки по вечерам снимал отец, я же шлялся по магазинам и глазел на товары. Хотелось отметить праздник покупкой. Так уж вышло, что в нашей семье традиция дарить в Новый год подарки растворилась во времени. С каждым годом родители все сильней и сильней удалялись друг от друга. В воздухе давно пахло официальным разрывом. Я был вынужденным свидетелем, на котором процесс отчуждения родителей сказывался болезненно. Каждый из родителей пытался переманить меня на свою сторону. Каждый из них искал поддержки. Я понимал обоих. Но это не облегчало мне жизнь. Отец иногда косвенно, нет-нет, да и обвинял меня в потакании матери. Мать же в свойственной ей грубой форме регулярно швыряла мне в лицо обидные реплики, дескать, я «весь уродился в своего занудного и слишком правильного папашу» и «лебезю и шестерю перед ним потому, что сам ни на что не гожусь и не могу себе заработать денег». Если уж совсем просто сказать — плевки летели с обеих сторон. Я чувствовал себя отвратительно и, пытаясь понять, где и что я делаю не так, разрывался на части все сильнее. Родители, отчуждаясь между собою, рвали меня пополам. Часть меня любила их. Вторая половина ненавидела. Часть любила мать просто за то, что она есть, а другая ненавидела за то, что она говорит и делает гадости. Часть любила отца за то, что он продолжал быть в семье, несмотря на все трудности, другая ненавидела его за чрезмерное себялюбие, нетерпимость к слабостям других и абсолютную пустынную сухость в чувствах. Я старался гнать от себя такие мысли. Когда они накатывали, становилось тяжелей дышать. Хотелось свежего глотка, как эта премия, полученная под самый Новый год. Маленький, но так нужный глоток свежего воздуха в затхлом тесном пространстве мелкого бизнеса. Да и сами наши дела вроде как обрели некую стабильность. Было ощущение, будто несколько лет мы шли в болотной трясине по грудь, тяжело и аккуратно переставляя ноги в густой жиже, не чувствуя под ними хоть какую-то твердь. И вдруг нащупали. Маленькую узкую, но твердую полоску под ногами. Ступили на нее, ощутив некую опору, перевели дух, понимая, что дальше надо идти по ней аккуратно и выверено, не соскользнуть ни в коем случае, ибо это шанс, который дала жизнь в награду за несколько лет мытарств.

Я стоял на улице, задрав голову вверх, в самом центре города и смотрел на медленно падающие снежинки. Мимо меня в праздничной суете нескончаемо сновали люди. Погода стояла шикарная — тихо, минус пять, падал мягкий снег — идеальный зимний вечер. Я медленно побрел и влился в людской поток. Хотелось как-то запечатлеть царившее внутри состояние. В чем-то запечатлеть. Через полчаса я уже стоял в торговом центре перед витриной мобильных телефонов и рассматривал один из них. Красивый. Мужской. Мне телефон сразу понравился. Я взял его в руки. Тяжелый и компактный, «раскладушка». Я несколько раз раскрыл его и закрыл. Дисплей телефона с тихим смачным хлопком прилип к клавиатуре. Серебристый цвет. Антенна. Я выдвинул ее и задвинул. Центральная ось «раскладушки» оказалась нарочито толстой, с сигарету, не меньше. На ней с левого края красовался вращающийся глаз фотокамеры. Шикарный телефон, я смотрел на него с восхищением. «Десять тысяч, дороговато, но очень хочется, спрошу у отца деньги, должен дать, хочу этот телефон», — забегали в моей голове праздничные мысли. Я вернулся домой, и отец в тот же вечер без лишних слов выдал мне одиннадцать тысяч рублей. На следующий день, 30 декабря, я сделал себе новогодний подарок, а на оставшуюся тысячу отметил покупку в «Чистом небе». Вечер удался. Предновогодний день я просидел дома с раскалывающейся головой и мучимый постоянной жаждой. К вечеру мать приготовила праздничные блюда, мы с отцом накупили десертов и фруктов. Ближе к полуночи я объелся праздничных блюд и уснул за полчаса до наступления нового 2004 года.

Мы с Вовкой так активно взялись в праздники посещать «Чистое небо», что к Рождеству деньги у него закончились, а мне стало стыдно тянуть их из общей с отцом кассы. Оставшиеся два выходных дня я провел дома за компьютерными играми, обдумывая одну интересную мысль. Крутилась она в моей голове с лета, но дозрела лишь в январе. Суть ее была проста — в бартерной схеме участвовали не все товары, а только те, дистрибьюторами которых являлись местные оптовики. Но на рынке действовали еще и прямые дистрибьюторы крупных международных компаний. Политика прямых продаж — вот единственный критерий, который они исповедовали. Бартерные схемы по таким товарам не рассматривались в принципе. Товары прямых дистрибьюций были самыми востребованным на рынке бытовой химии. На них делался основной оборот. Но, из-за выверенной политики ценообразования международных компаний, маржа на таких товарах была минимальной. И из-за низкой маржи, даже если бы какой-то ушлый оптовик и решился купить такой товар и пустить в бартер, он бы ничего не заработал — скидки на обратном товаре съели бы всю начальную прибыль. Поэтому никто не «менялся» на товары прямой дистрибьюции. Вопрос получения высоколиквидных товаров в бартер казался не решаемым.

И тут меня осенило!

«Пересвет»! «Как же я раньше о нем не подумал, вот балда, а ведь мысль дельная!» — завертелось в моей голове. Я с жаром уцепился за неожиданное озарение. «Пере-свет», как и «Меркурий», являясь, по сути, продуктовой оптовой базой, попутным товарам придавал меньше значения. И исключительность товаров прямой дистрибьюции в таких базах отсутствовала. И на этой особенности я решил сыграть. Поделился мыслью с отцом. Тот, подумав некоторое время, выдал свое «мда, мысль интересная» и одобрил.

Мы заехали в «Пересвет» сразу после окончания праздников. Отец припарковал «газель» и полез за сигаретой.

— Здесь посидишь или со мной пойдешь? — уточнил я, берясь за ручку двери.

— Да здесь посижу, чего мне там делать? — рука отца с сигаретой замерла на пол-пути ко рту. — Пообщаешься со своим «другом» Андреем Ивановичем…

— Да уж, — вздохнул я и мотнул головой. — Андрей Иванович — это дааа…

Отец беззвучно рассмеялся. Я соскользнул с сиденья на прикатанный снег и захлопнул за собой дверь, оставляя отца в уютной натопленной кабине. День стоял, хоть и не солнечный, но тихий с легким морозом в десять градусов. На улице было по-зимнему свежо. На территории «Пересвета» находилось два главных здания: основной одноэтажный складской комплекс с торговым залом внутри и офис в три этажа с примыкавшим к нему двухэтажным складом. Второй этаж примыкавшего склада был отведен под бытовую химию, первый занимало пиво и прочий легкий алкоголь. Андрей Иванович — поджарый среднего роста брюнет с аккуратным пробором слева, цепкими злыми глазками, хищно приподнятыми плечами в сочетании с чуть впалой грудью и приблатненной походкой при растопыренных руках имел характер под стать внешности. В «Пересвете» было три директора, и по несчастью бытовую химию курировал именно Андрей Иванович. Общаться и договариваться с ним было почти невозможно. Единственное, что признавал Андрей Иванович — выгода. Все прочие измышления и доводы, а тем более сантименты казались ему чуждыми. Либо приходите с выгодным предложением, либо не тратьте его время.

Я вошел в коридор, миновал закрытую дверь уборной и очутился напротив распахнутой двери кабинета директоров. «Главное — не ссы, удачный момент, он один», — настроил я себя мысленно и постучал в дверной косяк. Андрей Иванович, как и любой прирожденный хищник, чувствовал кто перед ним — жертва или тоже хищник. Первых он сжирал сразу, морально. Вторых уважал, но быстро определял «калибр собрата». Если крупнее — вел себя уважительно, слабее — мог «куснуть» для порядка, но если получал в ответ, то оставался «на своей территории». Сам же он мне виделся шакалом. Не волком, не львом, а именно шакалом. В его глазах проскальзывала трусоватость, успешно маскируемая рефлекторной наглостью и агрессией.

— Дэээээ… — раздался изнутри кабинета голос Андрея Ивановича.

— Здрасьте, Андрей Иванович! — как можно бодрее и увереннее сказал я.

Директор сидел за столом, уставившись в монитор и шевеля правой рукой мышку.

— Здрасьте, — бросил он нехотя.

— Андрей Иванович, есть к вам деловое предложение! — продолжил я тем же тоном.

— Предложение? — директор оторвал взгляд от монитора, глянул в мою сторону и тут же уставился обратно. — Что за предложение? Давайте!

— Мы же вам товар поставляем на реализацию… — начал я. — … получаем за проданное деньги…

— Дэээ… — среагировал тот, не отрываясь от монитора.

— Я предлагаю, чтоб вместо денег за проданное, мы у вас брали товар! — выдал я.

Андрей Иванович, осознав смысл сказанного, забыл про компьютер, сел на стуле ровно и вперился в меня взглядом. В его глазах читалось, как внутренний алгоритм мозга проверял предложение на наличие выгоды. Спустя мгновение мозг сформировал ответ — глаза Андрея Ивановича засветились интересом.

— А какой товар вы хотите брать? — изрек он.

Я назвал. Назвал тот самый товар, который все оптовики бытовой химии мечтали и пытались заполучить в обход официальных дистрибьюторов. Теперь пытался и я, внимательно смотря за реакцией Андрея Ивановича. Его алгоритм снова заработал, ища подвохи и мою выгоду. «Не нашел», — понял я и улыбнулся внимательному взгляду директора.

— Да нет проблем, берите, — развел руками тот.

Дальнейший разговор был делом техники. Мы договорились.

— Есть!! — радостно выкрикнул я, запрыгнув в теплую кабину «газели». — Ха, ха!! Андрей Иванович согласился на бартер! Круто!?

— О, как! — отец оторвался от сигареты, посмотрел в мою сторону, вновь глубоко затянулся, выдохнул сизый дым в окно, пульнул туда же бычок. — Мда! Это хорошо.

— Да какой — хорошо!? — удивился я, едва ли не подпрыгивая на сиденье от радости. — Ты че!? Это офигенно круто! Мы без денег получим такой товар и по отличной цене.

Мы сейчас берем его дороже на пару процентов. Да это и ерунда! Главное, что можно сейчас пихать в «Пересвет» побольше товара всякого, а забирать обратно отличный товар! И главное, никакой привязки к объемам, бери столько, сколько надо, а цена всегда будет самая низкая! Супер!

— Остатки взял? — сказал отец.

— Да, вот! — я сунул ему два листа бумаги и закурил.

Отец надел очки и погрузился в изучение бумаг.

— Блин, сработало! Супер! — продолжал фонтанировать эйфорией я. — Я ж говорил, что им до лампочки, они вообще без понятия, какой товар в бытовой химии важен, а какой так! Андрей Иванович, конечно, хитрый паразит, но не сообразил! Просто ему реально до фени все это. Сидят там втроем, продают валом через свой стандартный процент и не парятся. Я думал, если скидку в пять процентов сделает, то уже нормально!

— Да, пять процентов нормально, — вставил отец, оторвавшись от бумаг и посмотрев на меня фонтанирующего эмоциями озадаченным взглядом.

— А он такой — семь! Прикинь! — меня радостно несло. Я глядел через лобовое стекло на трудовую суету людей, затягивался с удовольствием сигаретой и мерно покачивался взад-вперед. — Вообще, они дураки, конечно! Продавать товар через три процента глупо! Хотя, они все равно отдавали деньги, а так лишние три процента, тоже нормально. Да ладно, это их дело. Главное, мы выбили себе отличный товар и без денег!

Я глянул на отца, тот всем вниманием ушел в изучение двух листов бумаги. Моя эйфория улетучилась. Я перестал раскачиваться, обмяк и докуривал сигарету уже машинально, рассеяно бродя взглядом по зимнему пейзажу за стеклом.

— Ну что, поехали? — прозвучал через пару минут голос отца.

— Да, — сказал я, выкинул бычок наружу и прикрыл окно. — Поехали.

— Куда мы сейчас? — отец смотрел на меня, сидя прямо, держась левой рукой за руль, а правой за рычаг передач. В его позе сквозила военная выправка. В моей голове за долю секунды нарисовался и тут же растворился образ эдакого стойкого оловянного солдатика, готового ехать всегда и всюду, лишь бы ему говорили куда.

— В «Арбалет», — сказал я машинально, отвернувшись к окну, добавил. — Мыло там заберем и Сене в «Меркурий» отвезем.

— И все? — произнес отец.

Я кивнул не поворачиваясь.

— Ответь что-нибудь! Что молчишь!? — раздраженно добавил отец.

— Да и все! — я повернулся, посмотрел на него. — Я ж кивнул, что «и все».

— Мало ли, что ты кивнул! — отец смотрел на меня, играя желваками. — Что, сказать «да» уже в тягость!? Я же не знаю, что ты там напланировал на сегодня!

— Почему это я напланировал!? — начал закипать внутри я. — А ты что, в планировании не участвуешь что ли!? Не знаешь, куда мы и зачем едем!?

Пауза. Отец молчал, вперившись в меня взглядом и сцепив зубы.

— Ты не умничай, давай! — процедил он и хлопнул руками по рулю. — Я кручу, вот, баранку! А все эти планирования маршрута, это твоя обязанность, я не собираюсь еще и это запоминать!

— Нормально так ты устроился крутить баранку и все! — ответил в пику я, понимая, что запахло очередной ссорой. Последнее время они учащались. Но мне было все равно. Я хотел поругаться. Во мне все кипело, и я добавил: «Я, значит, и созванивайся со всеми, и заказы делай, и собирай заказы, и товар отслеживай, и накладные выбивай, и приходуй, и на складе товар собирай, а ты только крути баранку!?»

— Я, когда надо, договариваюсь в самые важные моменты! — повысил накал и отец.

— Или ты забыл, кто разговаривал с директором пивзавода в Ельце, кто в селе договаривался, кто звонил в «Кард», в «Люксхим»!?

— А кому еще было звонить туда!? Кто бы стал разговаривать из директоров со мной с двадцатипятилетним пацаном!? Никто! — я развел руками. — Там не было другого выхода кроме как тебе звонить, потому как ты взрослый мужик, с тобой элементарно бы стали общаться, а со мной нет! Вот и все! Если бы я был старше, я бы позвонил во все эти места сам! Кто нашел их!? Кто нашел объявления!?

Отец молчал. Я продолжал. В воздухе явно ощущалась взаимная неприязнь. Странное дело, но она определенно была взаимной. Я ощущал ее во всем, во взгляде отца, в интонации, в той злобе, что вдруг неконтролируемо выплеснулась наружу.

— Ты их нашел!? Нет! — меня несло. — Сколько ты поставщиков нашел!? Назови! Молчишь!? Правильно! А ни одного не нашел, вот и молчишь! И даже не пытался искать! Всех их нашел я!

— И что теперь!? — процедил отец. — Надо будет, и еще найдешь! Я твой отец! Я тебя кормлю! А пока я тебя кормлю…

— Кто!? Ты меня кормишь!? — я опешил от услышанного. — Ты меня не кормишь! Я сам себе деньги зарабатываю! Я сам таскаю эти коробки и больше чем ты таскаю!

— Помолчи! — рявкнул отец.

Я замолк. Смотрел на своего отца и не мог ничего сказать. Мне казалось, я сплю, и услышать такое мог только во сне. Я смотрел на отца, хлопал глазами и беззвучно шевелил губами, как выброшенная на берег рыба. Я не мог понять, зачем он такое говорит. Слова отца никак не вязались с тем образом, какой я видел в нем с детства — честного, педантичного и порядочного человека, вызывавшего во мне непререкаемое уважение и авторитет. Я слушал и не верил ушам. Отец бесцеремонно и грубо передергивал действительность под себя. Никогда прежде подобное не происходило. Да, мы ругались, иногда, нечасто. Да и то, по каким-то текущим мелочам. Сейчас же произошло нечто другое. Мы обозначили свою разность в главном видении совместной работы. Более того, отец искажал действительность. Явно и неприкрыто. Случился нонсенс и прецедент одновременно. Я еще не осознал, но что-то важное внутри моего сознания безвозвратно изменилось, и возникла горечь обиды. Обиды на неправду. Все прежнее время я работал самоотверженно, насколько хватало сил и умения. Я не делился — кто сделал больше из двоих, а кто меньше. Просто я точно знал, что сделано мною, а что отцом. И когда в пылу нашей ругани я озвучил степень своего участия, отец бесцеремонно превратил ее в ничто. Я не верил своим ощущениям, но чувствовал, что так он повышает степень своего участия, а через нее и собственную значимость. Нечестный ход. Никогда ранее ничего даже близкого отец себе не позволял. Я задумался. То ли мое понимание отца оказалось неполным, то ли я столкнулся с чем-то новым в его характере. «Конкуренция? С кем!? Со мной, с собственным сыном!? Это же глупо». Я гнал неприятную мысль прочь. Примерил ее на себя. Думал ли я когда-нибудь о таком же по отношению к отцу? Нет. Это же глупо. Мы семья и делаем одно общее дело. Надо уважать и ценить труд друг друга. Так меня всю жизнь сам отец и учил. «Но почему он не следует своим же понятиям?» Я запутался. На душе стало гадко.

— Умник тут нашелся! — не прерываясь продолжал отец. — Сел бы и покрутил руль с мое! А то устроился удобно, за отцовской спиной! Отец, как дурак, крутит руль, возит его целыми днями, а он только сидит рядом и критикует! Вот когда будешь сам деньги зарабатывать, тогда рот и начнешь открывать! А пока заткнись и сиди молча, пока родители тебя кормят!

В кабине наступила мертвая тишина.

— Мы можем поменяться, — негромко сказал я.

Отец зыркнул на меня зло.

— Мы можем поменяться, — повторил я спокойным тоном. — Я буду крутить руль, таскать коробки наравне с тобой, а ты будешь созваниваться со всеми, собирать заказы, бегать с накладными, вести учет на компьютере, приходовать и выбивать накладные, расставлять и собирать товар на складе. Я — за. Мы можем поменяться…

Отец смотрел на меня пристально несколько секунд.

— Не умничай! Сиди, работай! Что делал, то и будешь делать! — отец снова взялся за рычаг передач. — Куда едем!?

— Ты отлично знаешь, куда едем, — спокойно сказал я, уже с осознанным интересом наблюдая за отцом, изучая его реакции.

— Я еще раз спрашиваю, куда едем!? Я не собираюсь тут догадываться! — процедил сквозь зубы тот.

— В «Арбалет», — едва заметно улыбнулся я, хотелось засмеяться в голос, но я сдержался. — За мылом.

— Вот так лучше! — отец воткнул первую передачу и «газель» тронулась. — Умничает он тут, сидит! С девочками, с подружками своими будешь умничать.

Я не ответил, отвернулся. Мне было о чем задуматься.

Остаток дня между нами прошел напряженно и в скудном общении. Я механически выполнил все, что делал всегда. Мы приехали в «Арбалет», я пошел в офис на второй этаж к Илье, продиктовал ему заказ. Илья выписал накладную, я попрощался и пошел на склад. Отдал накладную кладовщику и махнул отцу, чтоб подъезжал. «Газель» подкатила задним бортом к рампе склада и затихла. Я расчехлил сзади тент, нырнул в кузов. Кладовщик подвез полный поддон товара. Отец начал мне подавать коробки, я принимал их в кузове и укладывал. После выехали в «Меркурий» и через полчаса стали на внутренней стоянке базы. Еще полчаса ушло на написание накладной в кабине. Нудное занятие. Отец сидел, опершись локтями на руль, и курил. Я же писал накладную от руки, подложив под нее на колени папку и высчитывая все цены на карманном калькуляторе. Закончив с накладной, я пошел в офис, поднялся на второй этаж к Сене, тот выписал разрешение на разгрузку, «бегунок». Я обошел с этой бумажкой все службы базы, собрал нужные подписи и печати и вернулся к «газели». Отец сидел в кабине и дремал. Разбудив его, я пошел на склад, занял очередь на выгрузку. Через полчаса, предыдущая машина разгрузилась и освободила место. Отец подал «газель» к ленточному конвейеру, я снова расчехлил задний клапан тента, откинул его. Конвейер ожил, лента поползла вниз в подвальный склад бытовой химии. Я начал ставить на нее коробки, все подряд. За полчаса товар оказался в подвале. Еще десять минут сдачи товара мною кладовщику, росписи и печати поставлены, взаимные прощания, и рабочий день закончен. Я прыгнул в теплую кабину «газели», мы поехали домой. Всю дорогу молчали. Я не знаю, о чем думал отец и думал ли, может он никогда ни о чем не думал, пока вел машину. Я думал.

 

ГЛАВА 11

Договоренность с Андреем Ивановичем сразу усилила наши позиции — киоски получили в достаточном количестве ассортимент самого ликвидного товара, отношение Андрея Ивановича к нам улучшилось. До весеннего оживления торговли оставалось лишь пересидеть унылый февраль.

Два года назад я подметил одну особенность — резкую перемену неба в конце февраля с зимнего на весеннее. Она случилась около двадцатого числа, но я не уловил какого числа точно. И в 2004 году я тоже прозевал день перемены неба. Обычно в наших краях во второй половине февраля небо кристально чистое. Морозное и ярко-голубое. Вдруг в один из таких ярких дней замечаешь, что солнце не только светит, но и греет. Заметно греет. И голубизна неба едва уловимо меняется с холодной на теплую, будто небо оттаивает от зимы первым, подавая воздуху и земле знак о приближении весны. Утром 24 февраля я шел на стоянку к нашей «газели». Я плелся метрах в пятидесяти позади отца, петляя по дворовым дорожкам и тропинкам. Отец уже пересек дорогу, к которой я только подходил, и по натоптанной тропинке в глубоком снегу он приближался к воротам стоянки. Тропинка шла поперек небольшого пустыря — метров пятьдесят по чистому глубокому по колено снегу. Я перешел дорогу, заскрипел ботинками по тропинке. День обещал быть шикарным. Я достиг середины тропинки и остановился. Вокруг стояла тишина, приглушенные звуки города лишь изредка нарушали ее. Я задрал голову вверх. Небо было уже весеннее, то самое. «Опять прозевал. Когда же оно меняется? Вчера такое же было или еще зимнее? Не помню. Вчера не смотрел на небо, эх, опять прозевал! В следующий год надо не забыть и подловить день перемены», — подумал я, щурясь яркому солнцу. По носу пробежало тепло. Я повернулся одной щекой к лучам. «Греет уже», — почувствовал я. Другой. «Тепло, класс!», — обрадовался я и бодро затопал к стоянке, посматривая на небо. Оно определенно изменилось, будто в сухой светло-светло-голубой небосвод впрыснули немного влаги, и он стал светло-голубым. Чуть более насыщенным.

«А мороз крепкий», — вдруг осознал я, подходя к «газели». Отец, привычно зажав в одной перчатке дымящуюся сигарету, а во второй щетку, делал два дела сразу — курил и обметал с кабины снег.

— Давай, я! — выкрикнул я, забрал у отца щетку. — Садись, заводи!

Тот глянул на сигарету, затянулся пару раз, откинул бычок и полез в кабину.

«Должна завестись сразу, минус пятнадцать всего», — вспомнил я показания оконного термометра кухни. Отец закрыл воздушную заслонку, несколько раз энергично нажал педаль газа, накачав в карбюратор бензина, включил зажигание, подождал с минуту и повернул ключ. Аккумулятор принялся бодро крутить стартер. Двигатель схватился на пятом или шестом обороте, «газель» зарычала, из-под нее повалил сизый дым. Отец сдвинул рычаг заслонки чуть вперед, двигатель хватанул холодного воздуха и заглох. Я продолжал обметать кабину. Подмораживало. Через минуту отец повторил. «Газель» завелась сразу, немного поработала на повышенных оборотах, отец снова тронул заслонку, обороты упали, но удержались. Двигатель заурчал в обычном режиме, недовольно питаясь холодным воздухом. Отец вышел наружу, достал сигарету.

— Ты ж только курил! — сказал я.

Он пожал плечами и чиркнул зажигалкой, затянулся.

— Я не могу вообще курить на морозе, — сказал я, закончив работать щеткой и сунув ее в кабину под водительское сиденье. — Как ты так куришь, не понимаю.

Отец снова пожал плечами и улыбнулся.

— А солнце-то уже греет! — я махнул щеткой вверх в небо, щурясь, глянул на отца.

— Весна скоро! — поддержал он.

— Да, скоро. Это хорошо. Зима надоела, сил нет. Тепла хочу. Вот заработаю кучу денег, уеду в теплую страну, где никогда не бывает зимы, и буду ходить все время в одних шортах черный от загара! — продекларировал я весело, продолжая прищурено смотреть на отца. — Ну что, поехали!?

Отец посмотрел на дымящуюся сигарету.

— Ну, давай, докуривай, и поедем! — сказал я и принялся расхаживать тут же кругами по скрипящему снегу, согреваясь и пританцовывая.

Через несколько минут мы выехали со стоянки на склад.

— Включи печку, согрелась уже, наверное, — кивнул я на переключатели на панели.

— Вряд ли, холодая еще, скорее всего, — сказал отец, включил печку. В салон сначала пошел холодный воздух, но быстро потеплел и принялся отогревать стекла.

— Сейчас скребком почищу, помогу, — сказал я, выудил снизу из-под сидения инструмент и принялся за работу. Через пару минут стекла были очищены от инея, но все также холодны и оттого подернуты мутными разводами. Тепло, потеряв сопротивление инея, принялось быстро расползаться вверх по стеклам, увеличивая обзор.

— Ничего, к обеду температура должна повыситься до минус десяти, будет теплее, — ободряюще произнес отец.

Работы предстояло много — три оптовых заказа и две накладные на киоски. Машин на дороге попадалось мало, уже через сорок минут мы были на месте. Я с трудом провернул ключ в навесном замке, снял его. Ворота тоже примерзли. Я потянул одну половину, с легким визгом по снегу и скрипом в петлях, она подалась. Вторая так же. Несмотря на конец зимы и насквозь промерзший склад, казалось, в нем все равно теплее. Отец подал машину к складу.

— Что там первое? — сказал он, подойдя ко мне, держащему пачку накладных.

— Первым «Арбалет», потом «Мангуст», «Оптторг» и в конец розницу закинем, — произнес я по памяти.

— Сколько там, чего в «Арбалет»? — уточнил отец.

— Тридцать «Ерша» и сорок синьки, — сказал я и подошел к поддону с синькой.

Мороз хорошо помогает работать. Мы ни разу не передохнули, грузили товар быстро. За полчаса загрузили оптовые заказы, заняли ими две трети кузова. Свободная треть по объему для киосков была в самый раз. За столько лет работы погрузка и выгрузка товара отработались нами до идеала.

— Давай, перекурим и соберем розницу, — произнес отец, устало и часто дыша густым морозным паром.

— Да мне на морозе курить не хочется, — отмахнулся я от одного вида сигареты. — Я начну собирать пока.

Отец кивнул и закурил, вышел на улицу. Я принялся за розницу. Отец вернулся, когда я собрал уже треть для одного киоска. Через сорок минут мы закончили и с этим, свободного места в кузове не осталось. Мы подняли борт, зачехлили тент. Отец отъехал от склада, я закрыл ворота и нырнул в уже почти полностью остывшую кабину. Печка загудела на полную, я снова взялся за скребок. Стекла успели схватиться инеем. Отец медленно повел машину от склада вверх по прикатанной колее к проходной завода. Я усиленно водил скребком по лобовому стеклу изнутри, стружки снега летели во все стороны.

— А ведь нам повезло, что в этом году было мало снега! — сказал я, глянув на колею перед капотом. — Ведь кроме нас здесь по сути никого нет.

— Ну, нет, — отец глянул вопросительно на меня.

— Вот именно, что нет. И если бы снега навалило, то и чистить его до нашего склада некому, — снова заскреб я по стеклу. — А от ворот расстояние не маленькое, метров двести. И две дороги. Одна эта и вторая та, параллельная. Эта чуть короче, но похуже. Та лучше, но длиннее. Вот и думай, чистить двести метров вдвоем, неслабо, да!?

Отец задумался.

— Ну, зима уже прошла эта. Надеюсь, снега больше не будет, — сказал он.

— Да это и я надеюсь! Все, достаточно пока, — закончил я с чисткой.

Отец сунул руку к вентиляционному отверстию. Я тоже.

— Нормально, тепло, двигатель не успел совсем остыть за час, — сказал я и сунул скребок под сиденье. — Но все равно быстро промерзла кабина. Достал этот мороз, зима, скорей бы уж весна! Еще две недели и все! Класс!

Мы медленно миновали переезд, выехали на асфальт. Стекла оттаяли, кабина нагрелась, я даже снял шапку. Через сорок минут мы припарковались у наших киосков. Я натянул шапку, выскочил из машины и принялся расчехлять тент. Закончил, откинул полог наверх, открыл задний борт. Подошел отец.

— Скажи Надежде Петровне и Полине, что мы приехали, пусть приготовятся там, — бросил я отцу, сам взял ближнюю коробку и понес ее к киоскам. До них было метров десять-пятнадцать, я нагнал отца как раз у ближнего киоска Надежды Петровны.

— Здрасьте, вам! — сказал отец ей. — Замерзли!?

— Здравствуйте, Анатолий Васильевич! — запела своим молодым голосом Надежда Петровна, улыбнулась красным от мороза лицом и взмахнула руками в варежках. — А вы товар привезли? Ой, Рома!

— Здрасьте, Надежда Петровна! — выпалил я, бухнув первую коробку с товаром на железный ящик, стоявший перед киоском как раз для таких целей. — Товар принимайте! — и добавил уже отцу: «Я буду носить, а ты подавай Надежде Петровне тогда!»

Из дальнего киоска высунулась голова Полины в вязанной замусоленной шапке и обмотанная бестолково шарфом.

— Здравствуй, Полина! — бросил я через плечо, удаляясь за следующей коробкой.

Голова кивнула в ответ, что-то буркнула и скрылась.

Я вынул из кузова вторую коробку и понес. Надежда Петровна уже расправилась с первой, бойко распихав товар по задним полкам, и тянула руки навстречу.

— Давай, давай сюда, а то тяжелая, — сказала она заботливо.

Я плюхнул коробку на ящик. Отец занялся ею, принялся вынимать и подавать товар Надежде Петровне. Я вернулся к машине и взял первую коробку для Полины. Отнес ей, взгромоздив коробку на откидывающуюся стойку рядом с витриной. Полина медленно как краб полезла руками вглубь коробки. Учитывая ее медлительность, я успевал отнести Надежде Петровне две, а то и три коробки, пока Полина расправлялась с одной. Отец тоже взялся носить коробки. Мороз не давал стоять ни секунды, работали быстро. Даже продавщицы были рады приходу товару, как возможности подвигаться и согреться. Управились за полчаса. Распрощались с обеими, запрыгнули в «газель» и поехали по оптовым точкам.

В «Оптторге» румяная знакомая тучная кладовщица рассмеялась, завидев нас.

— О! Такой мороз, а они работают! Толь! — обратилась она к отцу. — Ну, ладно мы, люди подневольные! Ну, а вы-то чего!? Сидели бы дома! В такую погоду хозяин собаку на улицу не выгонит, а они прикатили!

— Ничего, ничего! — сказал я. — Работать надо, нечего дома жопу греть!

— Да это ты так миллионером скоро станешь! — рассмеялась та.

— А я и не против! — выпалил я, открывая задний борт. — Вот стану миллионером, брошу все нафиг и уеду в теплую страну!

— Да чего ты там делать-то будешь!? — развела руками кладовщица.

— Да ничего не буду делать! — улыбнулся я, запрыгнув в кузов. — Буду там целыми днями в одних шортах и шлепанцах сидеть в кресле качалке на веранде своего дома и смотреть на море!

— Давай! — махнула она рукой. — Подавай, мечтатель!

Я взял коробку из середины кузова и поставил к краю.

— Давайте, берите! Чего стоите, смотрите!? — прикрикнула кладовщица на промерзших грузчиков.

— А куда нести? — сказал один из них.

— А то ты не знаешь, где синька стоит!? — вытаращилась та на него. — Там, справа, за содой. — Бери, я тебе говорю!

Грузчик вяло взял коробку и понес вглубь склада.

Выгрузили. Кладовщица подписала накладные, я сбегал с ними в офис, поставил все нужные отметки. На все про все ушло минут сорок. Поехали дальше. «Мангуст». Все, то же самое. Приехали, я выскочил из машины, поднялся на верхний этаж двухэтажного здания в офис, подписал накладные на выгрузку, вернулся в «газель». Проехали, петляя меж складами и пристройками в левый дальний угол базы. Я выскочил из кабины, нырнул в здание торгового зала, отметил накладную там. Вышел, поискал глазами кладовщика.

— Грузчиков нет! — сказал тот, едва мы пожали руки, и махнул в сторону стоявшей на выгрузке фуры. — Видишь!? Мыло, двадцать тонн! А вон еще белизна стоит!

— И как нам быть? — задал я вопрос, ответ на который знал заранее.

— Если хочешь, выгружайте сами, — пожал плечами кладовщик.

— Выгрузим сами, куда деваться-то! — кивнул я и пошел за поддонами.

Дверь «газели» приоткрылась, высунулся отец.

— Короче, грузчиков нет, самим придется! — сказал я ему и осмотрел площадку. — Вон туда, наверное, становись, я сейчас поддоны притащу.

«Газель» медленно поползла на свободное место, окутываемая выхлопным дымом. Я приволок два поддона, расчехлил тент «газели», открыл борт. Подошел отец. За те же полчаса мы выгрузились. Подошел кладовщик, забрал накладные, ушел с ними в торговый зал. Мы закрыли борт, отдышались. Отец полез за сигаретами, закурил. Я принялся зачехлять тент. На морозе он становился совсем негнущимся, дубел сразу. Через десять минут притрусил кладовщик, сунул мне спешно накладные, пожал руку и побежал к выгружавшейся фуре. Отец докурил. Я прыгнул в теплую кабину. Холодно.

— Куда теперь, «Арбалет»? — уточнил отец.

— Да, там выгрузимся и загрузимся мылом для Сени и потом домой, — сказал я и поёжился. Мороз помаленьку пробирался под одежду и там растворялся, забирая тепло тела.

Мы выехали с территории базы. Печка гудела во всю на цифре «III».

— Вот так, — сказал я и переключил ручку скорости вентилятора в положение «I».

В кабине сразу стало непривычно тихо. Можно было общаться, не повышая голоса.

— Зачем? Сейчас же замерзнут окна! — удивился отец.

— Ну, может, не замерзнут. Посмотрим, — высказал я призрачную надежду.

Тут же чистые от инея окна потускнели и схватились по краям белым. Я щелкнул переключатель вправо к цифре «III», печка загудела по-прежнему. Теплые струи воздуха вновь вступили в борьбу за лобовое стекло. Двадцать минут и три светофора и мы в «Арбалете». Отец притормозил у офисного здания, я выскочил из кабины и побежал на второй этаж. Из неуютной и морозной атмосферы улицы я попал почти в зимний ботанический сад. В просторном помещении за столами, уставленными растениями в горшках и кадках, сидело с десяток менеджеров. Обстановка походила на санаторную. В неспешном режиме все занимались какими-то делами — один общался по телефону, другой копировал документы, большинство же сидело, уставившись в мониторы компьютеров. Флегматичный знакомый менеджер, кликая без устали мышкой, привычно играл с резиновым выражением лица. Илья, новый менеджер, сидел на соседнем стуле и безразличным остекленевшим взглядом наблюдал за происходящим на экране монитора. Я подошел к их столу, поздоровался, чем вывел обоих из ступора. Илья подписал накладную на разгрузку.

— И вот тебе мыло, выбей мне, пока я буду разгружаться, — сказал я, сунув тому заготовленный лист бумаги. — Разгружусь, зайду тогда за ним, хорошо?

— Угу, хорошо, — кивнул и буркнул менеджер и лениво потянулся к мышке.

Я выскочил на улицу, порыскал глазами «газель». Та уже стояла у нужного склада. Я забрался на рампу, нашел кладовщика, тот был поддатый. Я мог его понять, проторчать весь день на морозе, забегая изредка внутрь неотапливаемого склада и не замерзнуть можно было только с помощью водки.

— Че привез? — посмотрел на меня кладовщик мутными серыми глазами, услышал ответ, кивнул и ушел за поддоном, вернулся через минуту, швырнул поддон плашмя на пол рампы, махнул мне. — Давай, подавай!

Я нырнул под тент и принялся метать наружу упаковку за упаковкой, прямо в руки кладовщику. Разгрузились за сорок минут.

— На ту сторону едь, мыло будем грузить, — сказал я отцу.

«Газель» отъехала от рампы, покатила через двор фирмы к складу напротив. Я спрыгнул на землю следом и снова пошел в офис. Илья оторвал скучающий взгляд от игры на мониторе, протянул мне готовые накладные. Я выскочил на улицу, поднялся по приставной лестнице в склад, отыскал кладовщика и сунул накладные ему.

— Сейчас соберу, — буркнул тот и ушел.

Минут десять мы простояли с отцом возле «газели», я начал подмерзать и принялся приплясывать. Отец, покурив, сел в кабину. Наконец, кладовщик выкатил поддон с товаром. «Хоть покидаю немного коробки, согреюсь», — подумал я радостно и постучал по борту. Отец приоткрыл дверь и выглянул из кабины.

— Что, уже? — сказал он.

— Да, давай грузить! — крикнул я и нырнул в кузов.

За пятнадцать минут управились. Отец подавал снаружи, я укладывал коробки в кузове. Закончив, я вернулся на рампу, распрямился, спина натружено заныла. «Г азель» отъехала, я спрыгнул за ней, закрыл борт, зачехлил тент и юркнул в кабину.

— В «Меркурий»? — уточнил отец.

— В «Меркурий», — кивнул я.

Стекла успели подмерзнуть. Снова началась канитель со скребком. Отец вел машину, я очищал стекло. Полчаса и мы на месте. Внутренний двор базы был забит машинами, на выгрузку к ленте транспортера маячила очередь. Отец нашел свободное место и аккуратно вполз туда на «газели». Я взял накладные и выскочил из кабины к транспортеру.

— Ну что там? — сказал отец, как только я вернулся.

— Три машины перед нами, — ответил я, доставая чистые бланки накладных, предстояла самая нудная часть работы — выписывание большой накладной от руки. Калькулятор, ручка, два бланка накладных с копировальным листом между ними. Я положил перед собой накладную из «Мангуста» и начал писать свою.

— Давай помогу, — предложил отец. — Буду считать на калькуляторе. Говори мне цены. Сколько процентов отнимать?

— Два процента отнимай и мне говори цену, — сказал я и протянул ему калькулятор.

Отец взял его, включил. Я написал первую строчку.

— Два ноль один, — озвучил я цену и замер, ожидая от отца ответа. Тот принялся вычислять. Ткнул два раза в кнопки.

— Черт, — выругался он тихо, нажал «сброс» и отодвинул калькулятор дальше от глаз. Прогрессирующая дальнозоркость дала о себе знать. Всю жизнь у него было идеальное зрение. У меня же небольшая близорукость с середины школы. Она мне не мешала в жизни, но иногда я понимал, что полноценное зрение это здорово. В каком-то умном журнале я вычитал, что у людей после сорока пяти лет начинает усыхать глазное яблоко и изменяться острота зрения. Нормальное зрение уходит в дальнозоркость, а у близоруких острота зрения стремится к норме. Отец, услышав о статье, тогда посмеялся надо мною, а уже через год ощутил изменение зрения. И к февралю 2004 года, к пятидесяти двум годам, он уже не мог читать вблизи без очков.

Я глянул на отца. Тот напряг зрение, отодвинул от себя калькулятор почти на вытянутую руку, растерянно смутился.

— Ничего не вижу, — буркнул он и нацепил очки на нос. — Еще раз, какая там цена?

— Два ноль один, — терпеливо повторил я.

— Два… — отец ткнул в калькулятор заново. — Ноль… один. Минус два процента.

Я ждал.

— Один девяносто семь, — выдал отец и посмотрел на меня поверх очков. Я записал и заполнил вторую строчку, произнес: «Два двенадцать».

Отец затыкал пальцем по кнопкам, небыстро, старательно, нажал итог, почесал кончик носа. Я ждал.

— Два ноль… ноль восемь, — произнес, наконец, он.

Я записал и глянул на накладную из «Мангуста», которую предстояло полностью переписать. Тридцать две позиции. Мы потратили около четырех минут на две из них. «Еще час писать цены в накладной, а после просчитывать построчно суммы и итог внизу? Нет уж, увольте! Так мы пропустим свою очередь точно».

— Давай, я сам, так быстрее будет! — забрал я калькулятор из рук отца и принялся писать и считать сам. Процесс пошел быстрее. Отец подпер подбородок рукой, упер локоть в руль и уставился сквозь лобовое стекло куда-то в одну точку.

Я закончил с накладной за двадцать минут, выскочил из кабины и пошел к Сене. В шумном торговом зале народ сновал туда-сюда. Я закрутился меж кабинетами: директор, бухгалтерия, служба сертификации. Через торговый зал прошел в дальний конец и затопал по лестнице вверх. Дверь в кабинет Сени была распахнута настежь. Из кабинета в коридор несся его низкий голос, вместе с матерными словами сообщавший телефонному собеседнику, что предлагаемая цена на сахар высока.

Я зашел, поздоровался, Сеня, не отрываясь от телефона, моргнул мне в ответ.

— Давай! Что ты там привез? — выпалил он, закончив беседу, пробежался взглядом по моей накладной, подписал «бегунок». — Деньги будешь получать?

— Да, выпиши, там уже набежало прилично, заберу, — кивнул я, получил соответствующую бумажку и вышел из кабинета.

Еще десять минут формальностей, и я вернулся к машине. Сел в кабину.

— На, держи! — протянул я отцу разрешение на получение денег. — Сходи пока получи, наша очередь еще явно не скоро.

— Тут посидишь? — уточнил отец.

— Да, погреюсь пока, — сказал я, протянув руки к теплым струям воздуха.

— Тогда не выключаю двигатель, — предупредил отец и хлопнул дверью.

— Хорошо, — произнес я уже в одиночестве. — Не выключай.

Минут двадцать я просидел один, думая о разном. Очередь уменьшилась, первая машина уехала, на разгрузку встала следующая. Я глянул на часы — 17:20. «До шести не успеем, но до семи должны разгрузиться», — подумал я и задремал. Тут же вернулся отец.

— Получил? — буркнул я, не успев задремать.

— Да, — отец полез за сигаретой.

— Сколько?

— Двадцать две, — сказал отец, приоткрыл окно и снова закурил.

Я немного подремал и на удивление почувствовал себя очень бодрым. Бывает такое, поспишь самую малость, а будто всю ночь отсыпался. Ощутив прилив сил, я глянул в окно в сторону склада. Около него крутилось подозрительно много людей.

— Что это там случилось? — произнес я. — Пойду, схожу.

Несколько человек активно копошились у транспортера. Лента стояла.

— Что случилось? — сказал я, приблизившись.

— Болт срезало! — донесся голос снизу.

— Какой болт!? — удивился я.

Копавшийся сидя на корточках в самом низу мужик, задрал голову в мою сторону:

— Болт там стоит в барабане, эту вот штуку соединяет с осью, без болта никак, его постоянно срезает, сейчас новый поставлю и заработает!

— Ясно, — произнес я, ничего не поняв и заглянув вниз.

На земле подле барабана лежало штук восемь срезанных ранее болтов. «Дебильная какая-то конструкция», — подумал я, пытаясь понять ее суть. Все было просто и тупо одновременно. У транспортера шкив с осью фиксировался обычным болтом. Под нагрузкой болт постоянно бился и в какой-то момент изнашивался, срезался осью об шкив и ломался пополам. Ось продолжала крутиться, шкив стоял, лента замирала.

— И часто такая ерунда случается? — поинтересовался я.

— Ну, раз в две недели, раз в месяц, — ответил голос снизу.

— Понятно, — я оглядел присутствующих. Все было как в пословице «семеро с ложкой, один с сошкой» — один работал, прочие крутились рядом, галдели и давали советы.

— А по времени долго? — спросил я последнее.

— Да с полчаса, может быстрее, — донеслось снизу.

— Понятно, — буркнул я, скривившись от досады, и поплелся к «газели».

— Что там? — сказал отец, едва я сел внутрь.

— Болт срезало, — выдал я зло.

— Что за болт? — отец уставился на меня удивленно.

Я рассказал.

Отец выслушал и начал подробно рассказывать и доказывать, как неправильно устроена конструкция транспортера и как надо было сделать. Долго, подробно, занудно. Тут же жутко захотелось выйти из кабины. Но снаружи стоял крепкий мороз.

— Пойду, посмотрю, что там и как, — не выдержал все-таки я через минуту.

— Заканчиваю, минут через пять заработает! — ответил все тот же мужик, усердно стучавший кувалдой по проблемному месту. Окружающие взбодрились, я тоже. К отцу возвращаться не хотелось, я поплелся в торговый зал. Там было тепло и не так скучно среди толпящегося народа. Темнело быстро. Минут десять я бесцельно толкался внутри зала, разглядывая витрины с товаром, вернулся к транспортеру. Тот уже во всю крутился с шумом и скрежетом, лента шустро затягивала в подвал коробки. Работа кипела. Я покрутился немного рядом и вернулся в «газель». Отец дремал, поморгал заспанными глазами, глядя на меня. Я отвернулся, уставился тупо наружу. За следующие сорок минут я дважды подходил к транспортеру, в надежде, что вот-вот наступит наша очередь, но случилось это уже в семь вечера. Солнце село, на город падала ночь.

— Давай, подъезжай! — гулко постучал я снаружи в дверь кабины. Отец встрепенулся, подкатил «газель» задом к транспортеру. «Быстрее разгрузиться, и домой! Замерз как собака», — подумал я, мигом расшнуровав тент и открыв борт. Транспортер с гулом закрутился, лента поползла вниз, я принялся энергично набрасывать на нее десятикилограммовые коробки мыла. Подошел отец и два грузчика, из тех, что крутились тут весь вечер.

— Берите, подавайте на ленту! — сказал я им. — А я изнутри вам потом подам, как перестанете доставать. Оба вцепились в ближайшие коробки и стали забрасывать ими ленту. Мы с отцом отошли в сторонку. Он закурил.

— Хоть с грузчиками повезло, а то без них сейчас кидали бы вдвоем, — сказал я.

Отец кивнул, затягиваясь и щурясь от сигаретного дыма. Через десять минут я запрыгнул в кузов и стал подавать коробки из глубины к краю. За полчаса выгрузились.

— Все! — заорал я, бросив последнюю коробку на ленту, и выпрыгнул из «газели».

Вдвоем с отцом закрыли борт и зашнуровали тент. Я побежал в склад, сдал за десять минут товар, получил в накладной отметку кладовщика и пошел в бухгалтерию. Отметившись и там, я с чувством облегчения от окончания долгого холодного рабочего дня направился к машине.

— Все! — гаркнул я, сев в кабину. — Домой!

Отец завел не успевший остыть двигатель, мы выехали из «Меркурия» в 19:55 при свете фар в уже опустившуюся на город ночную темноту. Сорок минут езды до стоянки, пешком от нее домой еще десять. Шли устало, почти молча, но радостно. Работа вся была выполнена, ушел еще один зимний и очень морозный день. Все-таки к концу дня я ощутимо промерз. Пока шел домой по тропинке, мысли в голове рисовали ванну, полную горячей воды. Я задрал голову вверх, даже при отсветах городского освещения, небо щедро искрило яркими звездами. Поодаль труба котельной выпускала белый дым вертикально вверх. «Завтра еще холоднее будет, хорошо, что сегодня все отвезли, и розницу завезли, завтра отсидимся дома, а через день может и потеплеет», — обнадеживая себя, думал я. Я вдруг понял, что весь день ничего не ел. И сразу же заныл желудок.

— Есть охота уже, — бросил я фразу в спину отца, шедшего первым.

— И мне охота, — прозвучал ответ. — С утра все доели, но мать должна была сходить купить продуктов и приготовить что-нибудь. Я деньги оставлял ей.

Последние шаги домой самые приятные. «Вот-вот и я дома. Там тепло, долгожданное тепло». Подъезд. Лифт. Этаж. Квартира. В подъезде уже тепло. Мы у лифта. Вроде бы прошли от стоянки всего ничего, но у отца лицо снова красное. «У меня, наверняка, такое же». Сверху приехал лифт. Мы поднялись на свой этаж. Отец нажал на звонок. За дверью послышались шаги матери. Дверь открылась. Мы устало ввались в квартиру. Мать без слов повернулась и пошла прочь по коридору. Я принялся раздеваться, стараясь скорее скинуть холодную верхнюю одежду. Оставшись без нее, в теплых штанах и свитере я ощутил, как мелко трясусь всем телом, чувствуя холод внутри себя. Пальцы ног с трудом сгибались. Я промерз насквозь. «Скорей бы в ванну». Я принялся через свитер растирать плечи, тепло медленно потекло по рукам. Отец снял пуховик, со все еще красным лицом пошел на кухню, я следом. Есть хотелось дико. С самого утра ни крошки.

— Что там у нас поесть есть!? — бодро сказал я.

Отец оглядел кухню, пустую плиту, бросил взгляд на стол. Я посмотрел туда же. Деньги на покупку продуктов лежали нетронутыми. Отец открыл холодильник, захлопнул и пошел по коридору в дальнюю комнату. Я за ним, отстав в длинном коридоре. Отец распахнул дверь комнаты матери, замер в дверном проеме и удивленно произнес:

— А ты что, не ходила за продуктами?

— Нет! — прозвучал грубый и резкий ответ.

Я глянул в комнату через плечо отца, мать сидела на диване и смотрела телевизор.

— А почему!? — отец продолжал недоумевать.

— Не захотела!! — почти выкрикнула мать.

Я смотрел на ее лицо, вмиг ставшее злым и обострившимся.

— Ма, а чего ты ничего поесть не сготовила? — добавил я.

— Вам только жрать готовить, да стирать, да убирать за вами!!! — сорвалась мать, вскочила и ринулась из комнаты, в дверном проеме грубо пихнула отца в грудь, прошипела «пусти», и ушла по коридору на кухню.

Я растерялся в недоумении. Лицо отца вытянулось не меньше. Случилось нечто новое. Мы уже свыклись с регулярными срывами матери в наш адрес. После заскоков она всегда отходила, и на некоторое время возобновлялась спокойная жизнь. Но, чтоб мать не приготовила поесть, зная, что мы вернемся с работы голодные. Такого не случалось.

Мы с отцом недоуменно переглянулись. Я пошел на кухню, отец позади.

— Ма, ты чего это такое говоришь? — сказал я. — Мы есть ходим, целый день работали, что здесь не так?

— Все так!!! — закричала та, мечась в тесной кухне. Схватила стул, приподняла чуть от пола и с грохотом поставила обратно. — Вам все так!!! Только и знаете, что жрать давай вам!!! Нашли повариху себе!!! Берите, вон, и сами себе готовьте, стирайте, убирайте!!! Я не собираюсь больше на вас горбатиться!!!

Я ничего не понимал. Стоял, раскрыв рот, и смотрел, как мать заламывает себе в истерике руки.

— Да что случилось? — раздался позади голос отца.

— Да ты вообще заткнись, нахер!!! — мать несло. — Бизмисмен херов!!! Вон, другие уже давно себе и «мерседесы» понакупили и квартиры все пообставили, а этот все зарабатывает, да никак заработать не может!!! Деньги выдает по копейке, только чтоб мать жрачку купила!!! А потом стояла весь день у плиты!!! И стирала ваши трусы грязные!!! Ремонт в квартире который год уже не можем сделать!! Все денег нет!!

— Ма, да ты чего? — сказал я, растерявшийся в сюрреализме происходящего.

— И ты заткнись!!! — заорала та на меня. — Такой же хитрожопый, как и твой отец!!! Устроился рядом с папочкой любимым!!! Нашел теплое место!! Нет, чтоб идти работать, бегаешь за ним, нихера не хочешь делать!!

Во мне все закипело. Злость, обида. Все смешалось. Я не понимал происходящего.

— Ну все! Заканчивай, давай! — не выдержал отец и вошел, обойдя меня, на кухню.

— Ты мне не «всекай»!!! — бешено заорала мать. — Понял!!! Ты!!! Козел!!!

Отец попытался взять ее под локоть. Мать вырвалась резким движением, ударила его в грудь кулаком, отпихнула и снова заорала: «Не трогай меня!!! А то я сейчас!!!»

Глаза матери, будто загнанно, шарили по кухне, ища, чтобы схватить. Отец сделал движение ей навстречу.

— Уйди от меня!!! — заголосила мать.

«Больная что ли…?», — пронеслось в моей голове. Мать замахнулась на отца, тот отпрянул. Она кинулась к выходу, который загораживал я. Отпихнула меня из дверного проема и убежала по коридору.

— Что это с ней? — уставился я на отца.

— Эх, — отмахнулся тот, заиграв желваками.

Кривая неловкость повисла в воздухе.

— Ну, чего, придется варить самим ужин себе, — сказал я.

Отец шумно выдохнул, почесал в затылке, растерянно закряхтел.

— Да уж, — выдавил он. — Теперь придется, конечно.

Снова возникшая пауза гнетуще давила тишиной.

— Ладно! — сказал я. — Давай, я схожу в магазин, ты пока лезь в ванну, грейся там. Я вернусь, ты чего-нибудь сготовишь, а я полезу в ванну как раз.

Отец согласился. Я взял деньги, натянул неохотно обратно все еще прохладный пуховик и вышел. Снова холод. Мысли замерли. Я шел в темноте, вжав лицо в воротник. Мысли разрывались между едой и горячей ванной. Есть хотелось нестерпимо, заныл желудок. Я попытался проанализировать случившееся с матерью, но не смог. Настроение тут же испортилось. Я постарался отвлечься. Покупки сделал машинально и вернулся домой. Разделся. Отец как раз уже вышел из ванной комнаты, весь распаренный и довольный. Я шмыгнул на его место. Разделся. Руки и ноги покрылись «гусиной кожей». Пальцы на ногах были иссиня-зеленого цвета и почти ледяные. Я заткнул ванну пробкой, включил хороший напор горячей воды и, не дожидаясь, когда ванна наполнится, юркнул в нее. Непередаваемое блаженство! Спина коснулась дна ванны, и ее обволок тонкий слой горячей воды. Я старался вжаться в него как можно сильнее. Ноги не помещались в стандартную ванну и торчали синюшными коленками вверх. «Гусиная кожа» стала крупнее. Я закрыл глаза и откинул голову. Струя воды гулко била в дно ванны, вибрацией распространяя свою силу вокруг меня. Тишина. Только гул воды, обволокшей меня со спины своим убаюкивающим теплом. Я задремал. Мне привиделось лето. «Всего несколько дней и весна, всего несколько дней и весна, всего несколько…».

Торговый центр в феврале не открылся. О том, что открытие переносится на конец апреля, мы узнали от «монументальной тетки» в последнюю пятницу февраля, когда пришли к ней справиться о новостях строительства. Отца новость разозлила, я видел его лицо. Внутри меня тоже все кипело и клокотало, я еле сдержал желание обложить эту старую толстую жабу трехэтажным матом. Она уже не выглядела такой значимой и презентабельной как раньше. Образ изменился. Перед моими глазами сидела пожилая неумная и чванливая баба, ничего не смыслящая в строительстве, а лишь умеющая надуваться важностью и имитировать серьезный знающий вид.

— Сука, блять! — вырвалось у меня, когда мы с отцом покинули ее кабинет и устремились длинным коридором прочь. Я ругался про себя и вслух всю дорогу до машины. Только в кабине я чуть успокоился и задышал ровно. Отец сразу же кинулся курить. Впрочем, я тоже.

— Нам надо решить, мы будем дальше вязаться с этой овцой или нет!? — выпалил я, выудив из хаоса мыслей в голове одну, более-менее разумную. — Давай подумаем хорошенько! Еще пока не поздно, можем забрать свой задаток и послать эту дуру нахер!

Я замолк, затянулся, задумался, через паузу продолжил:

— Хотя, столько времени уже угробили на нее и этот центр. Жалко бросать просто так. Это надо будет другой искать, тоже проблема. Ну, что скажешь, па!?

Отец курил, смотрел куда-то вперед, гладил руль, думал.

— Па!? — выпалил я.

— А!? — ответил он так же.

— Ага! — раздраженно продолжил я. — Скажи хоть что-нибудь! Сидишь как истукан.

Отец почесал нос.

— Ну, в принципе… — начал он растянуто. — Оставлять-то жаль. Место хорошее.

— Да, мне тоже нравится, как-то жалко бросать-то, тем более столько уже времени ждали! — протараторил я возбужденно.

Вот и я о том же, — также медленно добавил отец.

Пауза. Оба сидели, думали, уставившись в окна. Второй день как на улице потеплело. Несильно, но все же. Температура поднялась до «минус» двенадцати. После морозов за двадцать такая температура казалась, чуть ли не подарком природы.

— Ну, как поступим-то!? — прервал я затянувшееся молчание. — А, па!?

— Да что ты заладил «как, как»!? — встрепенулся отец. — Решим, как. Тут спешка ни к чему. Ты вот постоянно начинаешь нагнетать обстановку, торопишь меня. Что за манера дурацкая!?

Отец бросил раздраженный взгляд в мою сторону.

— Ну, решим, так решим, — буркнул я.

В машине повисла очередная тяжелая пауза. Я докурил, выкинул бычок в окно.

— Поехали домой, — сказал я. — Чего тут сидеть? До второго пришествия что ли?

Отец сделал последнюю затяжку, такую, что аж все лицо собралось вокруг сигаретного фильтра морщинами, и отшвырнул бычок в свое окно, завел машину. Через двадцать минут мы были дома и вели разговор уже за ужином.

— Я не знаю…, можно остаться в этом торговом центре, а можно забрать аванс и искать другое место, — произнес я, сидя за кухонным столом и ковыряя яичницу, кусая ржаной хлеб и запивая все это сладким черным чаем. С едой, после демарша матери, у нас стало скудно. Если мы приходили с работы достаточно рано, то отец что-нибудь готовил. Получалось очень вкусно, надо сказать. В это время я обычно занимался проводками текущих накладных в компьютере. Иногда мы брали по пути домой курицу-гриль. Целую. Со всякими соусами и пивом. Иногда возвращались поздно, и если забывали купить курицу и сильно уставали, то жарили яичницу и ложились спать, чтоб с утра тоже поесть яичницу.

Отец ел молча. Как всегда размеренно и качественно пережевывая пищу. Не то, что я — глотал все быстро крупными кусками, жуя наспех и запивая по-быстрому чаем и через пару минут был готов к работе. Поэтому отец всегда ел дольше. Я садился за стол позже него и все равно заканчивал первым.

— Вот у тебя всегда так, — начал отец, прожевав. — Сначала ты весь загоришься. «Давай, давай!» Потом, когда что-то случается, снова «давай, давай», но уже назад. Мечешься постоянно туда-сюда! Нет, чтоб нормально подумать.

— А о чем думать!? — я вытаращился недоуменно на отца. — Я же тебя не заставлял, не принуждал. Мы вместе решили, что, да, будем арендовать отдел в этом торговом центре! А теперь получается — я «давай, давай»!? Интересно ты говоришь!

Я покачал головой и засунул в рот кусок яичницы.

— А вот думать надо сначала! — продолжал он. — А то девять тысяч туда, десять тысяч сюда, так на тебя денег не напасешься!

— Каких денег!? — я обомлел. — Ты о чем!? Я сам деньги зарабатываю, я у тебя их не прошу, мы работаем вместе пятьдесят на пятьдесят, в чем проблема-то!? Какие девять тысяч туда, десять сюда!? Если не захотим арендовать отдел, ну, пойдем и заберем обратно свои деньги у этой жабы и все! О чем ты говоришь!?

— Таких денег! — отец вцепился в меня взглядом ментора. — Транжиришь деньги направо и налево по своим этим клубам!

— Ааа, вон ты о чем! — я чуть не поперхнулся едой.

— Да, все о том же! — выпалил он.

— Ну, понятно, — я уткнулся в тарелку, от разговора стало противно. — Могу не ходить никуда, дома буду сидеть.

— Вот и сиди, — подытожил отец.

— Да куда уж там, «сиди»! — раздался за моей спиной голос матери.

Я слегка вздрогнул. Мать, словно дежурившая за углом в коридоре, вмешалась в разговор сразу, как только запахло жареным, вошла на кухню стремительно.

— Как ты что ли он должен сидеть дома!? — вперилась она злым взглядом в отца, нависнув над ним сидящим со своего невысокого роста. — Чтоб таким же и стал как ты жлобом!? Какие он у тебя деньги берет!? Он сам зарабатывает! Может ему еще у тебя разрешения спрашивать!? Он уже взрослый! Пусть куда хочет, туда и ходит! Нечего ему дома сидеть! А то станет таким как ты! Каждую копейку сидишь, считаешь как куркуль!

Стремительность матери привела отца в замешательство — он перестал жевать. Я продолжал расторопно расправляться с яичницей.

— А ты не слушай его, сынок! — мать отмахнулась от отца и метнула взгляд в мою сторону. — А то так досидишься дома, станешь таким же, будешь сидеть с кислой мордой и забудешь, как улыбаться! Ходи, куда ходишь!

Мать рубила правду, отец был на редкость неулыбчивым и скудным на эмоции человеком. Я почти никогда не видел его смеющимся от души. Отец не умел смеяться. Широкая и одновременно сдержанная улыбка — была максимальной его эмоцией. Она появлялась на долю секунды и тут же неловко пряталась. Сдержанность в эмоциях проявлялась у отца и в волевом контроле негатива. Но когда сила воли заканчивалась, то наступала разрядка. Несколько раз я видел, как гнев буквально разрывал его пополам, перекашивая лицо в дикой злобе и тогда, всем, кто попадался на пути отца, я не завидовал. Раза три или около того причиной для гнева становился я в еще школьные годы, тогда отец принимался меня исступленно бить, но всякий раз меня спасала мать, оттаскивая отца прочь и загораживая меня собой. Бил он сильно, по-настоящему, как взрослого. Я зажимался в углу с головой и ждал матери. Примерно столько же раз при мне мать и отец крупно ссорились. Однажды мать была особенно несдержанна на слова, отец распустил руки. Он крепко отбил ей почки и что-то повредил, что называется «по-женски». После чего, мать сказала, что если он ее хоть пальцем тронет, то она зарежет отца ночью спящего. Я видел его глаза во время той фразы, они наполнились неподдельным страхом и ужасом. Больше он мать не трогал. Я был абсолютно уверен, что она, не колеблясь, сдержит свое обещание. Отец тоже тогда поверил.

Чем сильнее отец сдерживал в себе эмоции, тем взрывоопаснее они становились.

Но почему-то так яростно выплескивался только негатив, позитив же был способен максимум на редкую полноценную улыбку.

— Ходи, знакомься, развлекайся! — продолжала мать, размахивая руками и бросая на отца уничтожающие взгляды. — А то не успеешь обернуться, как молодость кончится! А превратиться вот в него ты всегда успеешь!

— Слушай, ты! — встрепенулся отец.

— Ты мне не тычь!!! — взвилась мать, словно дождалась нужной реакции. — Понял!!? Ты мне никто!! И я буду говорить то, что сама захочу!

Отец сидел, молчал, играл желваками.

— Можешь сцеплять свои зубы! — мать смотрела на проявление ненависти отца с нескрываемым удовольствием. — Хоть обскрипись ими, мне на тебя насрать, куркуль чертов!

Она резко повернулась к холодильнику, открыла его, поковырялась там, хлопнула громко дверью и, уже выходя из кухни, бросила:

— Вот жрешь яичницу и хорошо! Вот и жри! Так тебе и надо, жлоб!

Я молча пил чай, волосы тихо шевелились на голове. Семейный кризис грозился перерасти во что-то большее. Отец принялся жевать, задумчиво и медленнее обычного.

— Ладно, — произнес я, когда гнетущее молчание стало невыносимо. — Давай решим все-таки, что будем делать с торговым центром. Если оставляем все как есть, то оставляем. Если нет, то забираем деньги и ищем другую торговую площадь. Как решишь, так и сделаем. Меня устраивают оба варианта. Обидно, конечно, если уйдем, потраченное время, но… В общем, давай решать!

— Да что там решать, — выдавил из себя отец, закинув ногу на ногу и начав ей нервно дрыгать. — Надо оставаться и все. Другое такое место мы не найдем по такой цене, а метаться с места на место не лучшее дело.

— Ну, все, значит, остаемся, — хлопнул я ладонью негромко по столу. — Я тоже так считаю, надо остаться и попробовать. Г лупо будет, ждали столько времени и бросили на полдороге. А вдруг, там торговля хорошая будет. В общем, остаемся!

— Остаемся, — сказал нервно отец, явно думая о выходке матери.

Я допил чай и вышел из кухни, меня ждал компьютер.

Весна началась с понедельника. С ней пришел и очередной «сезон» на синьку. Мы изменили в тот год принцип ее завоза на склад. Не стали заказывать все разом, а решили завезти в два приема — пятьсот упаковок в марте, а в апреле, глядя на динамику продаж, остальное. Вдобавок весна обнажила все недостатки нашего склада. Крыша в нескольких местах протекла, а в низине у ворот собралась талая вода. Каждую ночь она замерзала, и по утрам, пока ночные температуры устойчиво не перевалили за ноль, мы вынуждены были выдалбливать нижние края ворот изо льда. Полчаса минимум. Лом и вперед. И так до конца марта.

Продажи после унылого февраля резко пошли вверх, работать стало интереснее. «Меркурий» и «Пересвет» принялись поедать бартерный товар так, что нам вновь стало его не хватать. И снова выхода виделось два.

Первый, подключить новых оптовиков к бартерной схеме. В пределах города таковых практически не осталось. Я все время мысленно возвращался к «Родному краю». Эта фирма продолжала показывать удивительные темпы роста, ее словно интенсивно накачивали деньгами. «Сейчас как раз сезон синьки начался, нужно будет насесть на «Родной край» и продавить уже его», — подумал я.

Второй, тоже избитый — найти нового производителя ликвидного товара. Таких производителей уже не осталось, а раскручивать собственными усилиями неизвестный товар я не горел желанием. Можно было еще попробовать оторвать производителя у другого оптовика. Рискованно. Мы были почти самыми мелкими из оптовиков, и любая торговая война нам была не по силам. Вариант отпадал.

Мысли крутились в голове постоянно, но решение не приходило. Снова требовалось что-то нестандартное. Вдобавок Сеня в «Меркурии», почувствовав вкус денег, разошелся не на шутку.

— Ты, давай, предлагай! — сказал он возбужденно, когда в очередной раз пожаловал к нему с визитом я. — Что там у тебя еще есть, что можешь возить!?

Я стоял посреди кабинета. Сеня, сидя за своим рабочим столом, высунув от вожделения язык, торопливо оформлял мою накладную на разгрузку. Что ему было ответить? Я назвал несколько групп товаров средней ликвидности, которые мог поставлять кто угодно. Сеня поморщился, я тоже, видя его реакцию.

— Ладно! Мы, знаешь, как сделаем!? — Сеня поджал губу, побарабанил пальцами, раздумывая. — Ты вот сейчас разгрузишься и зайди ко мне, а я за это время тебе накидаю цены и ассортимент по этим группам. Ты и заберешь все сразу, лады!?

Сеня, улыбаясь, развел руки в стороны. Я согласился и вышел из кабинета. Наша «газель» уже стояла у склада. Я подошел в момент, когда отец только-только собирался поставить первую коробку на ленту транспортера.

— Давай, подавай, только не наваливай много на ленту! — прокричал снизу кладовщик, нажал кнопку, транспортер заработал.

— Давай, я покидаю, — оттеснил я отца и принялся сам ставить коробки на ленту.

Подошел из курилки грузчик. Посмотрел вопросительно на меня, на курящего в двух шагах отца и неуверенно потянулся за коробкой.

— Ты один? — спросил я его.

— Не, там еще есть, — буркнул грузчик.

— Позови одного. Как раз вдвоем тут нормально будет, один подает из кузова, второй на ленту, — сказал я, продолжая работать.

— Пеее-тяяя!!! — заорал грузчик в сторону курилки.

— На, — сунул я ему в руки коробку, отошел в сторону. — Подавай.

Со стороны курилки стеснительной походкой шел второй грузчик. Низкорослый в рабочей сильно изношенной одежде и такой же затрепанной кепке. Куртка, рубашка и штаны на нем явно были великоваты. Штанины сползли на каблуки и впитали до колена влагу мартовского снега. Куртка плечевыми рантами свисала до середины предплечья, беззубая молния уже давно не застегивалась. Рукава рубашки красными манжетами торчали из-под куртки на всю ладонь. Грузчик брел к транспортеру, бросал тревожные взгляды, постоянно приподнимал на голове кепку и, вжимал локти в пояс, подтягивая так штаны. Лицо, испещренное множеством глубоких морщин, пытливый взгляд обмануть не могло — грузчик был не так стар, как выглядел. Все грузчики выглядят хуже своих лет, тяжелый физический труд старит быстро. Молодой и полный сил организм перемены к старости не замечает. За тридцать он начинает заметно сдавать, а за сорок — всё, почти шестидесятилетний старик. Грузчик выглядел на все семьдесят пять. «Около пятидесяти», — решил я. Тот приближался. «Лицо какое-то знакомое очень. Петя, Петя, Петя, никак не вспомню», — вертелась в голове мысль. Подойдя, грузчик заробел еще больше.

— Саня, Саня, что, что делать? Работаешь, кидаешь уже? Товар пришел? Химия, да? Давай, давай, помогу. Мне, мне давай. Ага, сюда, да, давай. Опа, ага, взял, давай, ага. О, какая, — вдруг как прорвало грузчика. Слова кашей полились из него, перемешиваясь по смыслу в случайном порядке, толкаясь, сбивая друг друга, как люди при большой давке в толпе. Говорил он крайне невнятно, булькал словами, зажевывая их окончания. Мне стоило огромных трудов разобрать отдельные слова, о восприятии смысла речь и не шла.

Свою бесконтрольную речь Петя сопровождал произвольными ужимками, пожиманием плеч, частым приподниманием кепки над головой и обратным ее водружением. Хаос. Сплошной хаос во всем. В движениях, в речи.

Вспомнил! Я вспомнил. Это был Петя «Радио». В памяти воскрес эпизод пяти или шестилетней давности — мы с отцом в «Меркурии» выгружаем из «двойки» очередные пятнадцать ящиков пива, которые носит в склад именно Петя. Он так же болтает без умолка, жуя поток слов. И одет не смотря на середину лета, кажется, Петя так же — рубашка и штаны, нет только куртки. На затылке та же кепка, которую он бесконечное количество раз от смущения снимает и надевает. И из глубины склада доносится веселый крик кладовщика: «Петя, ты как радио, только тебя не выключишь!»

Я всматривался в лицо Пети, подававшего коробки на ленту, и не замечал отпечатка времени. Казалось, он всегда был таким старым. Даже подумалось странное, что Петя родился уже таким старым, ему выдали в роддоме кепку и направили в «Меркурий» грузчиком. Личность его производила неоднозначное впечатление. По всем социальным критериям Петя являлся неудачником. Низкий, невзрачный, необразованный, с трудом говорящий. Сплошные минусы. Но они так странно уравновешивались другими чертами Пети, что у меня не возникало желания думать о нем пренебрежительно или плохо. Я видел Петю в работе. Он всегда трудился честно, никогда не отлынивал. Приходил на разгрузку очередной машины сразу, как только звали, и уходил последним. Петя был крайне отзывчив. Если его что-то просили, он исполнял не думая, а после спрашивал, не требуется ли еще его помощь. Петя ничего не требовал, ничем не возмущался, он просто трудился, как мог. Странно. Я отчетливо понимал, что Петя будет трудиться грузчиком в «Меркурии» до последнего своего дня. В нем было то, что я понимал, но не принимал. То, от чего я бежал в своей жизни всеми силами. Жизненной определенности на многие годы вперед. В таком выборе было что-то страшное. Большинство людей страшится выбора и неясности, я же сторонился определенности. Она как приговор, жизнь твоя расписана и известна до самой смерти. Без права и шанса на чудо. Страшная перспектива. Петя не ждал чуда, не боролся за его появление. Что это — смирение или бессилие?

— Все, все, да. Последняя, ага, последнюю кинул. Все, фух, нормально. Разгрузили, все, нормально. Покидали, ага, принимают пусть. Принимайте, ага. Много коробок. Нормально все. Разгрузили, ага, — бульканье Пети вывело меня из раздумий. Разгрузка закончилась. Я пошел вниз в склад сдавать товар и через десять минут вернулся.

— Сейчас, подожди, схожу к Сене, — сказал я отцу, курившему около машины. — Он там обещал мне цены дать на другой товар, может быть, будем ему поставлять.

Отец кивнул. Минут через пять я вернулся.

— Дал мне Сеня бумажки по другим товарам! — выпалил я, запрыгивая в кабину. — Дома посмотрим, что к чему, а завтра обзвоним всех. Цены узнаем, посчитаем, прикинем. С товаром, вот, у нас беда, и так лишнего бартерного товара нет, а тут еще Сеня с таким предложением. Но отказываться нельзя! Будем выкручиваться.

— Как мы будем выкручиваться? — уставился на меня удивленно отец. — Ты смотри, сейчас там наобещаешь ему с три короба, а потом не получится.

— Получится! — возбужденно возразил я. — Сейчас как раз сезон синьки начался, товар пока пару месяцев будет, а там, глядишь, и еще какой товар найдем! Может, тот же «Люксхим», наконец, разродится на новый товар. Козлы, обещают уже целый год. Ну, ладно. Выкрутимся, да, папаня!?

— Да, — бодро с улыбкой кивнул отец. — Куда теперь?

— На рынок теперь! — развел я руками. — Выручку снимем и все, домой.

Через полчаса тряски по тающим городским дорогам мы были на месте. 17:45, отец пошел к киоскам. Я остался в машине, сидя в углу, обмяк и закрыл глаза, задремал, устал очень. Отца, любителя поболтать на пустопорожние темы, я не ждал обратно скоро.

— Уснул!? — бросил отец бодрым голосом, через двадцать минут забираясь в кабину.

— Угу, — буркнул я, не открывая глаз.

— Поболтали с Надеждой Петровной! — сказал отец с довольным выражением лица, завел машину. — Полина, вот чухонка!

Кабина завибрировала от ожившего двигателя, выведя меня из дремы, я сел прямо.

— Ну что, домой!? — весело сказал отец.

— Ну да, — произнес я вяло.

— Что-то ты невеселый прям такой!? — все улыбался отец. — Али не выспался!?

— Есть хочется, желудок болит, — произнес я вяло.

— Желудок, это плохо, — помрачнел отец. — Сейчас дома супчика поешь.

Мы поехали.

— Поем, конечно, — промямлил я, поджимая пальцами болевший желудок.

Я раньше не понимал, почему с гастритом или язвой желудка в армию не брали. А получив проблемы с желудком, все сразу уяснил. Трудновыносимые постоянные боли в одной точке оказались столь неприятны, что я не мог думать ни о чем другом. Все мысли забирали эти боли. Они затмевали все и хуже того, забирали силы — сначала моральные, а через них и физические. Боли порождали раздражение от бессилия немедленно их прекратить, разве что только лекарствами.

Мы доехали до стоянки и прошли полдороги до дома в полном молчании.

— Сильно болит? — прервал молчание отец.

— Так… нормально, — через раздражение выдавил я, чувствуя, как меня мутит.

Мать, едва открыв после звонка дверь, демонстративно ушла в дальнюю комнату.

Мы с отцом разделись, помыли руки, пошли есть. Днем раньше отец сварил отличный куриный суп. Он хорошо готовил, я же в этом деле был совсем безрукий. Что-то простое вроде яичницы — было потолком моих поварских умений. В семье с последней руганью произошли изменения — отец с матерью разошлись жить по разным комнатам. Отец остался в солнечной комнате с балконом. Мать перешла в бывшую детскую напротив.

Шкаф, кровать, трюмо — вся мебель, что была в той полупустой комнате. Единственный телевизор, старый с подсевшим кинескопом, остался в комнате отца. Во время нашего отсутствия мать целыми днями напролет сидела в комнате отца и смотрела его. Вечером с нашим возвращением мать, ворча, уходила к себе и ворочалась на скрипящей кровати до полуночи, пока не засыпала.

Я жил в зале. Линия раздела пролегла даже через холодильник. Мать стала хранить продукты и питаться отдельно. Мы же теперь убирались в квартире, стирали и готовили себе сами. Мать демонстративно с нами не общалась, заговаривая лишь по нужде. Я недоумевал, но принимал все как есть. Мне хотелось, чтоб в семье, наконец, закончились постоянные ссоры и дрязги, пусть даже таким образом.

Меня мутило. Суп застрял где-то посреди груди и никак не хотел уходить вниз. Началась изжога. Я некоторое время терпел, сидя за компьютером и занимаясь текущими бумагами. Через час, когда тяжесть чуть уменьшилась, я выпил сироп, но меня замутило сильнее. Назавтра предстоял очередной трудный день, отец лег спать пораньше. Из комнаты матери тоже не доносилось ни звука. Я ворочался в кровати, мучительная изжога и подступавший к горлу ком не давали мне заснуть. Я тихонько прошел в туалет, меня тут же вывернуло наизнанку. Боль и тяжесть отступили, сразу стало легче. Я отдышался, доплелся до кровати, обессилено лег на нее и уснул.

 

ГЛАВА 12

В апреле работы случилось много. «Люксхим» наконец-то, через год после обещанного, выпустил новую продукцию. Я просчитал цены, наценка вышла шикарной — сорок пять процентов! Мы сразу влили новый товар в общую бартерную схему, очень удачно и вовремя, тем самым смогли удержать за собой в «Меркурии» предложенные Сеней группы товаров. Оборот заметно увеличился, прибыль подскочила. У нас появилась еще одна значимая торговая позиция.

На волне сезона синьки я снова вспомнил о «Родном крае», хотелось уже увидеть его неуловимого директора. После очередной выгрузки в «Мангусте», я предложил отцу нанести визит Саше Дубко.

— Я сейчас его позову, — неожиданно произнесла девушка-менеджер, отвечая на мой вопрос о директоре, и вышла из торгового зала.

Она вернулась скоро, за ней в зал вошел стриженый «под ноль» невысокий мужчина с кислой физиономией. Настолько невысокий, что мне вдруг стало неловко — чуть выше метра шестидесяти. «О, какой мелкий!» — подумалось мне с высоты своего роста. Одет тот был презентабельно — кремовая тройка с белой рубашкой без галстука. Маленькие пухлые ручки сжимали чуть затертую черную барсетку, символ начинавшей отходить моды. Шкет подошел к нам с грустными и воровато-стесняющимися бегающими глазами и что-то буркнул. Я не расслышал, протянул руку первым и сказал: «Здрасьте!» Шкет снова буркнул и нехотя с ленцой протянул мне свою ручку. Я пожал ее аккуратно. Следом пожал отец. С недовольным лицом Саша вздохнул и буркнул: «Что там у вас?»

Я достал прайс, вручил ему, поставил коробку с образцами продукции на стол и минут пять активно рассказывал Саше о товаре. Тот лениво перемещал взгляд по прайсу, крутил в руках флаконы, его лицо скисало прям на глазах.

— Ну хорошо, оставьте, — буркнул директор «Родного края» на мое настойчивое предложение оставить ему прайс и образцы товара для «более детального изучения». Лицо Саши красноречиво говорило, что «более детального изучения» не будет, прайс и коробку с флаконами сунут под стол. А при очередном нашем визите ее, уже запылившуюся, вернут обратно. Вот и все.

Мы распрощались и вышли на улицу.

— Да, тяжелый случай, — выдавил я из себя. — С таким трудно будет кашу сварить.

Ну, ладно. Будем долбить, приезжать каждую неделю, пока не согласится взять товар.

Отец промолчал. Мы подошли к «газели», сели внутрь, открыли окна, закурили. Я осмотрел двор. Глаза искали изменения с прошлого посещения. Фирма явно росла и развивалась, рабочей суеты у складов стало больше. Объем товаров в складах вырос. Подле нас стояла пара новых красных фур.

— А дядя Саша растет потихоньку, — выдал я мысли вслух.

— Да, растет, народу трудится уже больше, — сказал отец.

Мы докурили, побросали бычки. Отец завел «газель», мы поехали.

— И откуда только деньги у него? — снова озвучил я мысли. — Не пойму.

Весь апрель работы было выше крыши. Целыми днями мы развозили по клиентам синьку. Незаметно выросли объемы продаж «Ерша», если начинали мы с сотни упаковок в месяц, то к апрелю 2004 года продавали уже по триста. Стиральный порошок везде продавался также, только «Оптторг» разошелся в своих аппетитах, и мы, вместо трех ежемесячных поездок в Липецк, в апреле сделали пять.

Новый менеджер «Арбалета», тот самый незаметный Илья с бегающими глазками, открыл свою розничную точку. Он поделился секретом со мной полушепотом, когда я в очередной визит ввалился в менеджерский офис и увидел сияющее счастьем лицо Ильи. Соседний стул его флегматичного напарника пустовал, тот ушел на обед.

— Да ладно!? Че, правда что ли!? — удивился я.

— Ну да, — с легким налетом ленцы и важности подтвердил Илья.

О! Ничего себе! Поздравляю! А что за розница? Магазин? Отдел? А где? — засыпал я менеджера вопросами, которые ему пришлись явно по душе.

Илья ответил, он арендовал небольшой магазинчик в центре города с напарником, таким же менеджером той же фирмы. Скудных сведений мне было достаточно, чтобы я в секунду понял весь принцип работы его магазина. Илья реализовал самую простую схему — брать товар с максимальной отсрочкой платежа и по самым низким оптовым ценам в «Арбалете», собственно в фирме, в какой он работал, и продавать его в розницу. Идея была незамысловата и пряма, как лом, и оттого нежизнеспособна. Такой магазинчик мог давать прибыль только при условии высокой проходимости, величина даже максимальной скидки не позволяла получать прибыль с розничной точки уже при средней активности покупателей. Я, наученный опытом наших киосков, знал это точно. Бартер был тем невидимым потоком, который питал наш бизнес. У Ильи такой возможности не было, он ступил на хлипкую дорожку. Тем не менее, я искренне пожелал успехов.

Ага! — принял пожелания Илья, кивнул, выпрямился на стуле, подмигнул мне и, чуть задрав подбородок, добавил: «Не только же вам одним розницу открывать!»

Оба засмеялись. Еще пара фраз между нами, и я выскочил на улицу. «Газель» наша уже выгружалась у склада, из кузова наружу по одной вылетали коробки синьки, их ловил грузчик и укладывал тут же на поддон.

— Давай, я покидаю! — заменил я отца в кузове, всучил ему накладные. — На, держи.

Разгрузившись, мы поехали к следующему клиенту. Я сообщил отцу новость.

— Да ты что!? — вытаращился удивленно тот. — Вот так Илюха! Не ожидал от него!

А с виду так не скажешь, вроде такой сидит там на своем стульчике тихенький и незаметный, а тут, раз, и магазин открыл!

— Так что, не нам одним магазины открывать, понял! — добавил я.

— Это точно! Видишь, как Илюхе в душу запали наши киоски, сейчас откроем еще третью точку, да в торговом центре, так он вообще от зависти опухнет! — сказал отец, ловко ведя машину по городским улицам.

— Да ну его, говорить не будем, а то еще спать перестанет! — отмахнулся я.

— Ну, тоже верно, кстати, — кивнул отец.

— Вот и не будем, — сказал я.

А ситуация с отделом в торговом центре вроде как сдвинулись с мертвой точки. «Монументальная тетка», эта жирная жаба, сообщила о намечающемся открытии центра в последних числах апреля. Божилась и клялась. Мы ей не особенно верили, но отделочные работы в самом центре велись интенсивно. Асфальт вокруг уже лежал, газоны были разбиты и засеяны травой. Стены красились, окна мылись. Все шло к тому, что в этот раз тетка не врала. Пора было подумать о торговом оборудовании.

— Закажем стеллажи в «Оптторге» по бартеру, — предложил я отцу. — У них как раз есть своя столярка, они там шлепают из ДСП всякие витрины и стеллажи и все подряд.

— А как это они нам отдадут стеллажи по бартеру, если мы работаем с ними по бытовой химии? — уставился на меня отец, потягивая утром на кухне кофе.

— А какая им разница, что отдавать по бартеру!? — уставился в свою очередь я на него. — Это их подразделение, по бухгалтерии провести они это смогут, какие проблемы?

— С чего ты решил, что они смогут? — пялился на меня удивленно отец.

Я начал раздражаться. Не впервые уже отец осторожно и с критикой воспринимал очередное мое нестандартное предложение. В его голове будто стоял шаблон из уже наработанных действий, и любому новому там просто не находилось места. И каждый раз мне приходилось, словно насильно вживлять все новое в голову отца, тогда он, тщательно подумав, соглашался. Отец не был открыт новым идеям, воспринимал их с трудом, чему я и раздражался. Отсутствие ли природной гибкости в мышлении породило в нем чрезмерную осторожность и аккуратность или наоборот, осмотрительность убила креатив — я не знал. Но особенность характера отца была такова — он пользовался в хождении по дороге жизни лишь проверенными, натоптанными, хорошо изведанными путями. Бизнес же наш требовал сплошь гибкости и оригинальности в решениях, только так мы могли удержаться на плаву и развиваться. Мы обязаны были использовать любую возможность для увеличения дохода или сокращению расходов. И я увидел способ, как сократить расходы при покупке торговых витрин для нового отдела и тут же поделился им с отцом. И мозги отца в очередной раз туго заскрипели. Разместив заказ в «Оптторге» через бартер, мы автоматически экономили треть суммы. «Сэкономим где-то десятку», — прикинул я быстро стоимость работ. И к таким простым решениям отца нужно было подвести, он не видел их. Услышав же доходчивое разъяснение, отец начинал возражать, высказывать сомнения, но, в конце концов, соглашался. Первое время я не замечал отцовского тугодумия, позже начал неосознанно раздражаться в схожих спорах, а уловив причину своего раздражения и особенности характера отца, я стал тяготиться споров. Я видел выгодный шаг в бизнесе, шел с идеей к отцу, начинались споры новатора с консерватором. Я раздражался, доказывал. Отец парировал, выискивал возможные риски и проблемы. В конце концов, он соглашался, но я тратил каждый раз силы, чтобы сдвинуть отца, как камень, вперед. Я выматывался с каждым спором. Моя ментальная усталость росла. И весной 2004 года в моем восприятии отца появилась критичность — я подверг сомнению его лидерство в нашем деле. Никогда прежде подобные мысли не появлялись в моей голове. Отец был абсолютным личностным авторитетом в моих глазах. Мне казалось, он все знает, все может, все делает верно. Трещинки в монолите образа отца побежали незаметно, и выводы меня не радовали. Я стал замечать, что отец нерасторопен, крайне консервативен, негибок в мыслях и пассивен в генерации решений. И главный вывод, к которому я пришел — отец не являлся лидером по характеру, коим я его представлял. Он не вел меня за собой, а плелся рядом, периодически покрикивая и одергивая, если я переходил на жизненный бег.

— Да ничего я не решил! — вспылил я. — Просто надо пообщаться там с менеджерами и все! Да — да, нет — нет! Чего непонятного-то!?

— Ну, вот пообщайся, а потом уже говори! — строго посмотрел на меня отец.

— Ясен пень, пообщаюсь! — сдерживал себя я от копившегося гнева. — Завтра будем в «Оптторге», я и поговорю.

Все вышло как надо, согласие мы получили. Пять вертикальных более двух метров шкафов, четыре лицевые витрины-горки, одна тумбочка под кассу и один мини-шкаф — заказ обошелся нам в тридцать шесть тысяч и две недели срока на исполнение. «К концу апреля, то, что надо, как раз отвезем оборудование сразу в торговый центр», — подумал я.

В середине месяца мы повторно заехали в «Родной край», директор оказался на месте, и мы прямиком направились в его кабинет. Прямоугольная комната метров в тридцать площадью вся была занята длинным массивным столом, во главе которого на большом и солидном кожаном кресле восседал директор — махонький пухленький человечек. Вдоль стола по обеим сторонам стояли стулья.

— Здрасьте! — гаркнул я с порога и плюхнулся на ближайший стул слева.

Директор что-то буркнул и растерянно заморгал, словно попал в ловушку, забегал взглядом между мною и отцом, который сел по другую сторону стола.

— Мы к вам пришли вот по какому вопросу! — взял я быка за рога, что называется, интуитивно понимаю, что такая тактика единственно уместная. — Неделю назад…

Я сжато выдал причину визита. В процессе монолога внешний вид Саши пришел в норму, тот расслабился и принялся рассеянно крутить в руках канцелярскую скрепку.

Я закончил.

— Хорошо, — еле слышно произнес Саша. — Мы рассмотрим ваше предложение…

— Когда нам заехать!? — бесцеремонно перебил я.

— Где-то через недельку, — тем же тоном добавил тот.

— Хорошо! Через неделю мы у вас! — подытожил я, встал. — До встречи!

Отец тоже встал. Директор что-то буркнул.

— До свидания, — выдавил отец и прокашлялся.

Мы вышли.

— Через неделю заедем сюда обязательно! — сказал я отцу, едва мы покинули кабинет. — Надо дожать этого упыря…

Растущие продажи бартерного товара в «Меркурии» и «Пересвете» вынуждали нас вовлекать в обменную схему не только крупных оптовиков, но и всех прочих. Мои мысли сконцентрировались вокруг оптовиков среднего уровня. Самый интересный товар из середняков был у «Саши». Эта фирма являлась дистрибьютором нескольких крупных производств, в том числе «Аэросиба» — одного из трех крупнейших производителей аэрозолей в стране. Лидером же являлся завод, продукцию которого в нашем регионе эксклюзивно продавал «Арбалет». У «Саши» был эксклюзив на «Аэросиб». Продукцию третьего завода обе фирмы продавали без эксклюзива. Когда я узнал все нюансы такого рода, мне стало ясно — основным и самым жирным куском, на котором держался бизнес «Саши», был именно «Аэросиб». Без нее уровень «Саши» тут же скатился бы в мелкий опт. Из всего товара «Аэросиба» хорошо продавались круглый год лишь освежители воздуха и летом, в сезон, дихлофосы. Прочее продавалось вяло, и меня не интересовало.

— Да, алло! — ответил я на утренний звонок мобильника.

— Алло, Дим, привет, — раздался на том конце приятный, немного вкрадчивый голос менеджера «Саши». Голос Сергея был поразительно мягким. Когда я слышал его по телефону, казалось, Сергей стеснялся самого факта звонка и причиненного им беспокойства. Речь слегка запиналась, голос немного дрожал, Сергей ничего не требовал, а лишь стеснительно спрашивал, могу ли я подвезти очередную партию товара, а то прежняя уже вся закончилась. За все время работы мне казалось удивительным слышать такую интонацию от менеджера более крупной фирмы. Я привык к холодно-деловому тону общения или даже пренебрежительному. Хотя позже с большинством менеджеров установились относительно теплые и доверительные деловые отношения. Сергей же с самой первой минуты общения проявил максимальную учтивость, чем расположил к себе лично меня сразу.

Мой настрой сказался и на работе — поездки с товаром в «Сашу» были внутренне приятны. С Сергеем хотелось сотрудничать.

— Привет, Серый! — бодро выпалил я в предчувствии заказа.

— У меня тут синечка закончилась, у тебя есть еще? — продолжил Сергей мягко.

— Да, Серый, есть, полно! Тебе сколько надо? — уточнил я.

— Да мне бы коробочек пятнадцать…

— Хорошо, привезем! — бодро и довольно выдал я.

Сергей тут же предусмотрительно сообщил, что фирма «Саша» переехала на новое место, назвал адрес, который мне оказался совершенно незнаком. Сергей, запинаясь, принялся объяснять новое местонахождение «Саши». Я не знал того района города, ни разу в жизни там не бывал. Левый берег. «Жопа мира», называл про себя я те места. Бывает же такое, вроде как всего лишь другой район города, а в голове думается, словно другая планета. Реальность оказалась еще жестче, чем я малевал себе в мозгах.

— Я знаю, где это, — сказал отец, услышав записанный мною адрес. — Примерно представляю. Надо посмотреть карту.

Во второй половине дня мы с последним заказом покатили в «Сашу». «Гетто какое-то», — первое, что пришло мне в голову, как только мы переехали мост и углубились в жилые дворы. Весь район состоял из старых четырех- и пятиэтажных домов, «хрущевок». Удручающее зрелище. Посреди дороги, разделяя полосы движения, лежали ржавые трамвайные пути. Трамваи уже несколько лет, как перестали ходить по городу, трамвайные пути окончательно превратились лишь в помеху дорожному движению. Жизненный ритм, которым бурлил правый берег и центр города, тут не чувствовался совсем. Время здесь словно замерло, причем, замерло давно — мы будто вернулись на десять лет в прошлое. Полная разруха. «Хрущевки» по обе стороны дороги, выстроившись в сплошную линию, смотрели на нас облупленными окнами с грязными стеклами и нависали над дорогой лохмотьями стен в старой краске.

— Садик, Сергей сказал, что это бывший детский садик, огороженный забором из профиля, — вслух вспоминал я ориентиры нового склада «Саши». — Магазин продуктовый возле дома, за ним дом и сразу за домом поворот направо.

— Да нет нихера никакого магазина тут, — вдруг ругнулся отец, чем удивил меня, я смотрел на него несколько секунд неотрывно. Ну ладно, я ругался матом, и последнее время все сильнее и сильнее. «Спасибо Вовке», — мысленно поблагодарил я друга. И главное, у нас с отцом было негласное табу — мы друг при друге не ругались. Вернее, я знал, что он вообще не ругается. У меня же при отце последнее время, нет-нет, да и проскакивало крепкое словечко. Обычно случалось такое в запале общения с Вовкой. Видимо и у отца начали сдавать моральные принципы или нервы. Я хорошо понимал людей, ругающихся матом. Их заставляла жизнь, протекающая трудно, вкупе с тяжелым физическим трудом и соответствующим окружением. Жизнь обтачивала и нас с отцом. Изменения мне не нравились, но ничего с ними я поделать не мог, да и не хотел. То было не время сантиментов.

— Вон магазин! — махнул я рукой вперед вправо на линию придорожных домов, где между ближними двумя вынырнула вывеска магазина.

Метрах в пяти перед нашим капотом медленно, словно в фильме про зомби прошел соответствующей походкой мужик со стеклянным взглядом. Отец сбавил скорость. Мы проводили мужика глазами, пошатывающегося, плохо и грязно одетого. Я понял, что он идет в тот проулок, куда мы собирались свернуть. Тут же заметил, что мужик не одинок в своем желании, невдалеке с разных сторон в ту же точку волоклись еще трое.

— О! Какой бухой чувак! — воскликнул я. Мои глаза стали выхватывать из общего движения улицы таких же алкашей. Еще один сидел под входом магазина, двое валялись у лавки, один спал в кустах. — Не иначе, как разливуха рядом!

— Да, похоже на то, — задумчиво произнес отец, притормаживая после магазина.

— Да, сюда сворачивай, — махнул я снова вправо за дом, у которого и мялись алкаши.

«Г азель» притормозила, скатилась вправо с дороги.

— О! Вот и разливуха! — выкрикнул я, тыча пальцем перед собой.

Действительно, в дальней стене дома на первом этаже красовалась железная дверь, ведшая в небольшое помещение с двумя замызганными окошками — лавку по продаже спиртных напитков на разлив. Водка, пиво, дешевое вино — все как обычно. Мы медленно проехали вдоль стены, пялясь на людей, потерявших всякие остатки личности в себе. Полная деградация. Вместе с домом закончился и асфальт.

— Вон забор! — выпалил я, увидев новенькие секции металлического забора и возвышающуюся за ним шиферную крышу двухэтажного здания. — А это, похоже, бывший садик. Давай, туда, па!

На нас из линии забора смотрели распахнутые ворота. Мы протряслись еще метров тридцать просто по земле и въехали внутрь территории садика. Двухэтажное здание с двумя мансардами по бокам по конструкции напоминало старую помещичью усадьбу. Правая мансарда была переделана под капитальную пристройку с глухими кирпичными стенами. Левая оставалась как есть, пребывая в обветшалом состоянии. Кое-где на здании виднелись следы проведенных работ по его воскрешению — новые окна; новая, одна из двух, входная дверь; перекрытая лоскутами нового шифера крыша. Прочая территория была подобна зданию, с зачатками порядка и уборки. Перед зданием стояли две черные легковые машины — новая «Audi A6» подержанная «Toyota Corolla». Мы притормозили рядом. Я вошел в здание, поднялся на второй этаж. Внутри здание выглядело намного лучше и пахло свежей краской. В первой комнате за распахнутой дверью виднелся ряд из трех столов с компьютерами, за которыми сидели девушки. Я прошел дальше и вошел в просторный торговый зал. «Неплохо», — подумал я, начал озираться, и мой взгляд уперся в подошедшего Сергея. Мы поздоровались, пожали руки. Я протянул менеджеру накладную, тот принялся изучать ее, а я его.

«Странно, какие у него непропорционально большие плечи», — мелькнуло в моей голове, когда я заметил, насколько пиджак из плотной ткани их зрительно увеличивал. «И голова…», — мелькнула вторая мысль. «И губы ужасно толстые и крупные», — пронеслась третья. Я удивленно растерялся такому новому восприятию Сергея, помня прежний образ двухлетней давности — приятный подтянутый смуглый, даже красивый парень. А тут образ вдруг распался на отдельные фрагменты. Пиджак, расширявший плечи до чрезмерных размеров, при невысоком росте Сергей в нем смотрелся квадратной тумбочкой на коротких ножках. Голова, чрезмерно большая и вытянутая вниз тяжелым оплывшим полнотой и уже обозначившимся двойным подбородком. Губы — большие, широкие, мясистые — они так сильно выпирали на лице, что казалось, есть они и все остальное. Сергей изучал накладную лишь пару секунд, но время, будто сознательно растянуло их до минут, позволив мне неспешно изучить внешность менеджера. Средний аккуратный нос. Чуть раскосые глаза, казавшиеся великоватыми относительно носа, но уступавшие в пропорциях губам. Тусклый, словно потухший, взгляд через призму серой радужной оболочки. Лоб низкий и покатый, высотой всего в три пальца, если не в два. Сильно развитые надбровные дуги чрезмерно выпирали из зачаточного лба. Коротко стриженые под машинку темные прямые волосы с легкой сединой на висках. «То ли он всегда так выглядел, то ли так изменился за пару лет», — озадаченно подумал я.

— Что-нибудь брать будешь? — сказал Сергей.

— Да, вот, — протянул я бумажку с заранее написанным заказом.

— Давай, сразу пробью, и пойдешь разгружаться, а кладовщики как раз соберут за это время, — сказал Сергей и сел за свободный компьютер тут же в торговом зале. Я подошел ближе. Сергей, поерзав на стуле, стал вглядываться в экран, слегка, будто осторожно трогая мышку рукой.

— Кать, а где у нас тут программа торговая? — крикнул он через минуту в сторону соседней комнаты, той самой, с тремя компьютерами. — Ты из нее вышла что ли?

Подошла девушка. Взялась за мышку, покликав, запустила нужную программу.

— Вот, — сказала она и ушла обратно.

— А, да, — Сергей напряженно всматривался в экран. — Аха, понял, спасибо, Кать.

Рука его зависла над мышкой, мелко дрожа, чуть сдвинула мышку в сторону, кликнула кнопкой. «И чего он так медленно все делает?» — удивился я.

— Так, сейчас, скидку тебе выставлю, — сказал Сергей и трясущимися пальцами начал медленно тыкать по клавишам, в точности так, как тыкают по ним впервые.

Я устал стоять, принялся слоняться вдоль витрин торгового зала.

— Так, выставил, аха, сейчас выбью тебе, что ты заказал, — донеслось от компьютера. — Освежители заказал. А что остальные не берешь аэрозоли, вот для кухни, для плит?

— А что, хорошо продаются? — уточнил я, стоя спиной к Сергею у дальних витрин.

— Да, хорошо, можешь взять, попробовать, в розницу поставишь, — сказал он. — Пробить по коробочке?

— Да не, не надо, — не оборачиваясь сказал я, отлично зная, что предлагаемый товар не продается вообще, что называется «висяк». — Пробей только то, что я написал.

— Хорошо, — донеслось в спину.

Я обернулся и неспешно направился к Сергею. Тот все продолжал медленно тыкать в клавиши, шевеля губами при чтении моего заказа.

— Так, пробил, — выдавил он через пять минут, вытирая лоб ладонью, и снова крикнул в комнату. — Кать, а как из набора выйти в накладную и распечатать?

Девушка подошла, запорхала пальцами по клавишам, принтер засвистел, утащил в себя из лотка чистый лист бумаги и вернул его уже накладной. Девушка молча ушла.

— А, да, вспомнил, — замялся Сергей. — Да, так. Хорошо, аха, Кать.

«Странно, столько лет работать и не уметь набрать накладную», — снова удивился я.

— Подъезжай, пока разгружайся! — сказал Сергей мне, сгребая все документы вместе разом. — А я кладовщику накладные отнесу.

Я кивнул и пошел вниз, вышел на улицу, постучал в ставни окна выдачи и приемки товара. Внутри лязгнули засовы, окно распахнул кладовщик. Отец подогнал «газель», выгрузка началась. Позади кладовщика в окне мелькнул пару раз менеджер Сергей, оставил тому накладные и ушел.

— Принимай товар! — выкрикнул кладовщик, закончив с синькой.

Я едва успел сунуть накладную в карман, как мне в руки уже плюхнулись первые две коробки с освежителями воздуха. Я отправил их в кузов. Коробки пошли потоком. Снова две коробки освежителей. Еще две. Еще. Коробка антистатика и две коробки лака. Две коробки еще. «Это что за товар? Непонятные коробки», — мелькнуло у меня в голове.

Я принял их автоматически и поставил в кузов.

— Все! — выпалил кладовщик. — Проверять будешь!?

— Да, подожди, сейчас быстро гляну, — озадачился я и достал из штанов накладную.

Я быстро пробежал глазами по бумаге, сверил ее с коробками в кузове. Я помнил свой заказ отлично. Все было верно, за исключением двух коробок. «Чистящее средство «Антипригар» для плит», — прочитал я наименование про себя.

— Все нормально!? — нетерпеливо сказал кладовщик.

— Сейчас, подожди, — замялся я.

«Я точно не заказывал эти две коробки, «Антипригар» какой-то, это же висяк, он вообще не продается, зачем Сергей мне его пробил? Я же не просил, сказал же, что ничего другого, кроме как заказа не надо! Странно», — путались мысли в моей голове. Я смотрел с минуту на ненужные коробки и не мог решить, как поступить. Я впервые попал в ситуацию, когда мне втихаря подсовывали товар, который я не заказывал. Непонятный ход. В нем не было никакого смысла. Я же мог легко отказаться от этого товара. «Зачем?», — крутилось в моей голове.

— Все нормально!? — повторно гаркнул над моим ухом кладовщик, нетерпеливо барабаня шариковой ручкой по металлическим перилам.

«Да ладно, заберу эти две коробки «Антипригара», поставлю в киоски в розницу, ну, не продастся, верну, какая разница», — принял я неудобное решение.

— Да, нормально все, — буркнул растерянно я и закрыл задний борт.

— Ну, давай, пока! — махнул кладовщик рукой и захлопнул ставни.

Я, все еще находясь в легком недоумении, сел в кабину и тут же сказал отцу:

— Прикинь, Серый взял, зачем-то пробил две коробки «Антипригара» какого-то!

— А зачем? — удивился тот.

— Понятия не имею! — пожал я плечами. — Может, всем так распихивает на пробу?

— Ну, может, — покривился отец в непонимании.

— Да ладно! — отмахнулся я и кинул накладные на панель. — Пробьем на розницу, посмотрим, может и продастся, а нет, так вернем ему назад.

— Смотри, как решишь, так решишь, — пожал безразлично отец плечами.

— Хорошо, — согласился я, и мы поехали.

Дней за десять до конца апреля неожиданно объявился Эдик, коммерческий директор «Люксхима». Он позвонил рано утром и попросил о встрече. Мы с отцом, отработав первую половину дня, встретились с Эдиком в кафе за обедом. Разговор вышел обыденный, о текущем состоянии дел. Я вскользь пожаловался на «Родной край», на то, что переговоры идут тяжко, но мы все-таки надеемся дожать Сашу Дубко и начать поставлять ему продукцию «Люксхима» на реализацию.

— Надо будет мне заглянуть в «Родной край», пока я здесь, — сказал Эдик.

— Да, заедь к ним, попробуй договориться! — оживился я. — Тебя он может послушать и сразу согласиться! Будем тогда поставлять ваш товар в «Родной край»!

— Хорошо, Рома, заеду обязательно сегодня! — расплылся в лисьей улыбке Эдик.

Последняя неделя апреля вышла жутко суетливой и утомительной — мы готовились к открытию нового торгового центра. В самом центре все уже было готово к заезду арендаторов, шли последние работы — мылись полы и окна, спешно что-то докрашивалось. Весь понедельник 26 числа мы занимались перевозкой и установкой торгового оборудования. Сделали два рейса на «газели», занесли вдвоем внутрь и установили витрины. К вечеру устали сильно. Открытие планировалось на пятницу 30 апреля. Нам требовались продавцы. По чьему-то совету мы просто вывесили объявление на входе в центр, и вопрос тут же решился — на следующий день позвонила девушка и сказала, что с сестрой хотела бы у нас работать. Среда и четверг прошли в сплошной суете, мы подвозили товар, продавщицы его принимали и готовили отдел к открытию. Другие арендаторы провели эти дни точно так же. Вечером 29 апреля я обвел усталым взглядом торговый центр — некогда пустое помещение, теперь было сплошь утыкано торговыми секциями, прижимавшимися плотно друг к другу и оставившими для посетителей между собой узкие извилистые проходы.

В 10 часов утра 30 апреля после получаса скучных официальных речей с трибуны перед главными входами, увешанными цветными воздушными шарами, торжественное открытие торгового центра свершилось! Толпа зевак повалила внутрь, обеспечив празднично одетым продавцам хорошую дневную выручку.

— Поехали, сгоняем в «Родной край»! — предложил я отцу в полдень, когда первая волна эйфории схлынула. — Последний день перед праздниками же.

— Да, поехали, — поддержал отец.

Через полчаса мы были на месте, поднялись в торговый зал.

— Здравствуйте, чем могу помочь? — произнесла девушка-менеджер, узнав меня, приветливо улыбнулась.

— Здравствуйте! Да хотел узнать у вас, как там ситуация с нашим коммерческим предложением, ну, вы помните, которое мы делали вам, вашему директору!? — выпалил я радостно, пребывая в праздничном настроении. «Мы открыли третью торговую точку! Да какую! Не эти старые ржавые киоски, а полноценный отдел в новом торговом центре!» — ликовали в моей голове мысли.

— Да, мы будем работать с вашей продукцией, — перебила их девушка, и мысли заплясали с удвоенной силой. «Вот это новость! Не зря заехали! Как чувствовал!», — гулко застучало у меня внутри.

— Мы уже сделали заказ производителю, — закончила фразу девушка.

— В смысле??? — оторопел я.

— Ну, директор рассмотрел ваше предложение и нашел его интересным, — спокойно пояснила та. — К нам приезжал представитель «Люксхима», мы заключили договор, и теперь будем работать с производителем напрямую.

Внутри меня все оборвалось. Я обернулся. Отец стоял позади и почесывал нос.

— Кто приезжал? — выдавил я из себя, понимая, что надо что-то говорить, понимая, что и говорить что-либо уже бессмысленно, а стоять молча, еще глупее. — Эдик?

— Ой, я не знаю, как его зовут, — сказала девушка. — Такой, невысокий, седоватый.

— Эдик, — глянул я на отца, тот кивнул, отвернулся и пошел медленно на выход.

— Хорошо, понятно, — продолжал я, пытаясь собраться с мыслями и угомонить гулко стучащее сердце. — Да, это был он. Надо будет ему позвонить, узнать, что и как. А то, видите, нестыковка получилась какая…

Я развел руками, девушка понимающе улыбнулась.

— Ладно, чего уж теперь, — тяжело выдохнул я, махнул рукой, поздравил девушку с наступавшими праздниками и пошел на выход. На улице солнце встретило меня ослепительной яркостью, заставив сощуриться. Погода стояла шикарная, как на заказ. Небо чистое и голубое, ни ветерка, тепло, чуть за двадцать. Идеально. И всего лишь пять минут назад настроение оказалось испорченным напрочь. Отец стоял в теньке и нервно курил. Я закурил не раздумывая.

— Свинья этот Эдик! — выдавил из себя отец. — Больше мне нечего сказать.

— Ну, да, — согласился я.

Минуту мы курили молча.

— Я не понимаю! — вырвалось у меня. — Как так!? Зачем они так сделали!? Они же нас рубят сзади! Мы так не сможем развиться! Как же мы будем продавать их товар, если они клиентов отбирают!?

Отец молчал. Во мне все клокотало. Возникло жутко неприятное ощущение удара в спину, я рефлекторно сжался и встал ею к стене. Вспомнилась одна история, о которой я читал в книжке. Давно, еще во времена Дикого Запада был в Америке один бандит. Никак его не могли поймать. Он хорошо стрелял и садился во всех заведениях всегда спиной к стене и лицом ко входу, чтобы контролировать ситуацию. Естественно, его убили в спину, в тот первый и единственный раз, когда он по забывчивости или расслабленности сел ко входу спиной. Оказывается, удар со спины болезненно воспринимают именно мужчины, у женщин другая психика, нет древних рефлексов связанных с охотой, поединками и войнами. Тут же я вспомнил драку в парке, ту историю, когда меня ударили со спины в первый раз. То был физический удар. Теперь случился моральный. Я докурил.

— Поехали? — выдавил из себя отец, со злостью отшвырнув бычок.

Я кивнул. Предстоящие праздники уже не радовали. Я чувствовал себя собакой, у которой изо рта обманом выхватили с трудом добытую кость. И хорошо известно, что в таких ситуациях собака бросается на обидчика. Отсутствие обидчика рядом, не дало выхода сконцентрировавшейся злости, я впитал ее, усвоив очередной урок жизни.

Все вечера майских праздников мы проторчали с Вовкой в «Чистом небе». Мое внутреннее состояние походило на «отвертку», коктейль, каким я накачивался вечерами напролет в этом заведении — с одной стороны неимоверная злость на Эдика за такой поступок, с другой стороны легкая эйфория от открытия первого полноценного торгового отдела. Радость перемешалась с горечью, как водка с соком. В один из вечеров в клубе объявилась Юля со своей страшненькой подружкой.

— Давненько что-то вас не видно было, — сказал я, едва девушки подошли к нам.

Я чмокнул Юлю в щечку, деликатно пожал руку страшненькой.

— Да вот, давно не были, решили зайти! — небрежно произнесла Юля, надев свою фирменную сладкую улыбку. Подружка в подтверждение неловко заулыбалась.

— Кстати, Таня замуж выходит через неделю! — добавила тут же Юля, махнув рукой в сторону страшненькой, сразу застеснявшейся и заулыбавшейся еще сильнее.

«О, Таня!» — попытался я все же запомнить имя девушки, удивленно уставился на нее, произнес: «Что правда что ли!?»

— Да! — жеманно сказала та с обозначившимся чувством собственного достоинства.

— Поздравляю! — выпалил я, протянув руку.

Таня, совершенно счастливая, пожала руки мне и Вовке.

— Спасибо! — потупилась она и принялась через трубочку мусолить сок из стакана.

— Круто, блин! — скривил я лицо в наигранной зависти. — А я вот все никак, холостякую! А этот уже развелся, ему даром не надо!

Я пхнул Вовку в бок, тот захыхыкал и заморгал.

— Да ты, понятно! — отмахнулась недовольно Юля. — Все принцессу свою ищешь!

— Да, я дурачок, мне можно! — ляпнул я заготовленную фразу и перешел в ответное наступление. — Ну, ладно я! Со мной все ясно! Ну а ты-то когда!?

— Я не собираюсь замуж вообще, — закатила глаза вверх Юля и лениво отмахнулась от вопроса, как от назойливой летней мухи.

— А, ну да, помню, ты говорила в тот раз об этом, — поддел я ее.

Юля натужно расплылась в искусственной улыбке, сверкнув зло глазами. Я глянул на Таню, та, пребывая в счастливой предсвадебной эйфории, слушала наши препирания. «Простое человеческое счастье. Будь проще, и оно тебя обязательно посетит», — подумал я в тот момент. Но быть проще не получалось никак. Юля сделала движение, показывая, что разговор окончен, тронула за локоть Таню и глянула в сторону танцпола. Та тут же закивала, соглашаясь.

— Ладно, увидимся еще! — сказал я, в надежде больше не встретиться.

Юля улыбнулась во весь рот, согласилась движением ресниц, взяла подругу под руку, девушки нырнули в темноту арки. Больше я их никогда не встречал.

— У меня это говно твое закончилось, — пожаловался Вовка, глядя в пустой стакан.

— Ну, давай еще по одной закажем! — поддержал я. — У меня тоже уже кончается.

— Во! — обрадовался Вовка и пошел к малой барной стойке.

К часу ночи мы выдули по четыре двойных «отвертки», клуб был битком. Я запьянел и курил сигареты одну за одной, Вовка не сильно отставал. Из темноты танцпола на нас выскочил диджей.

— О, какие люди! — воскликнул я громко чуть заплетающимся языком. — Здарова!

— Привет! — быстро сунул мне руку тот, пожал и протянул следом Вовке. — Привет!

— А когда нашу любимую музыку поставишь!? — развел я руки в стороны.

— Да, мы хотим поплясать! — добавил Вовка и задрыгался в танце живота.

— Помню, помню! — закивал диджей. — Сейчас все будет! Ждите!

— Во! Вот это другое дело! — расплылся я в пьяной улыбке. — Ждем!

— Да, давай, ждем! — поддержал Вовка.

— Пошли туда, — кивнул я в сторону танцпола и хлопнул Вовку по спине.

— Ну, дай допить! — завопил тот, жадно втягивая в себя остатки из стакана.

Темно. Душно. Тесно. Запах парфюма вперемешку с потом. Открытые липкие части тел. Люди, набившиеся в темноту танцпола под завязку, дергающиеся в ритм музыки, бьющей по ушам из двух больших колонок под потолком. Огни цветомузыки всполохами разбивали ритм движений в мерцающий хаос. Мы с Вовкой протиснулись к запотевшим наполовину зеркалам у дальней стены и, отжав себе пятачок пола, влились в общий транс, принялись пьяно танцевать. Началась следующая песня, очень популярная. Танцпол завизжал, заревел и задрыгался с новой силой. Мы с Вовкой не отставали. Очередные три минуты хаоса. Секундная тишина. Танцпол замер.

Ich will… — выдали динамики в полную тишину.

— Ааааа!!! — заорал я и полез на площадку у диджейской комнатки.

— Ооооо!!! — заревел Вовка и полез следом, пихая меня своим квадратным телом.

Ich will… — повторили динамики.

Ооо!! Иии!! Ааа!! — взорвалась голосами разгоряченная толпа.

Пошел ритм. Вся человеческая масса задвигалась разом. Медитативный ритм синтезатора, нарастающая дробь и удар в барабаны!

Ууу!!! — загудел танцпол, ощетинился вылетевшими вверх руками.

Ich will…

Мы с Вовкой принялись скакать и орать как ненормальные, выкрикивая в такт два слова. Я схватил Вовку рукой за плечи. Он меня. Обнявшись, вдвоем мы запрыгали на мизерной площадке, предназначенной для одного человека. Песня набирала силу. Мы прыгали и орали. Просто орали. Пьяные и счастливые. Танцпол ходил ходуном. Диджей понимающе улыбался позади из своей каморки. Почти четыре минуты диких скачек и воплей. Энергия, переполнившая танцпол, не находила выхода. Песня закончилась, все истошно заорали из последних сил, я еще громче. Началась следующая композиция, все снова задергались. Я устало шагнул с площадки на пол, Вовка тоже. Мы продрались сквозь скачущую толпу обратно к барной стойке. Меня переполнял адреналин.

В два часа ночи, вместе с закрытием заведения мы оказались на улице. Я вдыхал свежий воздух и курил. Вовка устало дымил рядом.

— Брошу я курить все-таки, — сказал неожиданно он.

— Так ты ж уже бросал!? — хохотнул я.

— Снова брошу, — нахмурился тот.

— Пошли к Эдику? — предложил я, Вовка кивнул, и мы устало побрели к гостинице. Несколько минут шли молча.

— Да, сигареты — это зло! — вздохнул я. — Тоже брошу курить когда-нибудь.

— Че-то жрать охота! — выпалил Вовка, наводя рукой круги по пузу. — Я б сейчас гамбургер какой-нибудь сожрал!

— И мне есть охота, — поддержал я, почувствовав приступ голода.

Через пять минут мы уже жадно уплетали еду, стоя у круглосуточного киоска фастфуда за уличным столиком. Вовка жутко чавкал. Соус тек у него по уголкам рта вниз, крошки хлеба при каждом укусе летели во все стороны. Я доел первым, гамбургер забил желудок и застрял. Мне стало тяжело дышать. «Сраный желудок, как ты меня достал!» — выругался я про себя и выпил кофе. Не помогло. Ком еды стоял под самым горлом.

— Ну че, поехали!? — гаркнул Вовка, дочавкивая.

Я кивнул и глубоко вдохнул. Не помогало. Мы перешли дорогу, сели в машину к Эдику, поехали. Вовка всю дорогу до своей остановки, не умолкая, что-то громко тому рассказывал. Меня мутило, пробил пот и начала накатывать тошнота.

— Тут тормози, бля! — заорал Вовка, едва мы оказались напротив его переулка.

Машина пискнула тормозами. Вовка, пыхтя, выбрался с переднего сидения, громко попрощался с нами и покосолапил в темноту. Машина тронулась. Я старательно делал вид, что мне нормально. Мне же становилось все хуже. Я сжимал рукой ручку над головой и старался равномерно спокойно дышать. Ком в желудке в такт колесам подпрыгивал на разбитых весенних дорогах города. Я отсчитывал секунды до дома.

— Ты меня к подъезду не вези, — произнес я буднично. — А то тебе там по дворам петлять полчаса. На дороге останови, я пройдусь, подышу воздухом.

Эдик кивнул.

Наконец-то приехали! Я отсчитал деньги, распрощался с Эдиком, сглатывая заполнявшую рот слюну, и вышел из машины. Эдик уехал. Я огляделся. Три часа, середина ночи. На улице никого. Я сделал несколько шагов к ближайшему кусту и наклонился. Меня фонтаном вывернуло наружу, снова прошиб пот, слюна текла рекой. Я обессилено и зло сплюнул, вытер рот рукой.

— Блядский желудок, как ты меня заебал уже! — выматерился я вслух, глубоко и облегченно выдохнул и пошел на ватных ногах домой, вытирая пот с лица.

А торговля в новом отделе пошла туго. Я просчитал его уровень рентабельности, выходило, что ежедневная выручка не должна опускаться ниже тысячи семисот рублей. Первые дни после открытия выручка колебалась от двух до трех тысяч. Как только кончились праздничные дни, выручка упала до двух тысяч в день и так держалась до конца мая. При таких доходах отдел едва окупал свои расходы, принося чисто символическую прибыль. «Ничего, точка новая, нужно два-три месяца, чтобы раскрутиться, надо потерпеть», — успокаивал я себя мысленно каждый раз, снимая мизерную ежедневную выручку. «Нам нужно три тысячи в день, хотя бы три тысячи в день, ну, хотя бы две с половиной, если бы не конкурент, у нас были бы все четыре», — думал я, анализируя ситуацию. Через два отдела от нас на площади в сорок метров располагался еще один отдел бытовой химии.

— Цены у него на что-то выше, на что-то ниже. На самые ходовые товары такие же или чуть ниже, а у нас ассортимент больше, — сообщали мне всю информацию наши продавщицы. — Ну, и покупателей у них побольше.

Мои опасения, что нашим конкурентом является какая-то крупная оптовая компания, не подтвердились — им был мелкий торговец, имевший еще один отдел в другом месте и все. «Этого мы должны задавить, через пару месяцев сам сбежит», — оптимистично подбадривал себя я, пребывая весь май в легкой эйфории. Мне казалось, что наши мытарства по построению бизнеса, самая трудная их часть, закончились и что дальше все будет проще — тупо открывай розничные отделы в разных центрах, а позже и свои магазины и все, дело сделано.

— А что, па, может, нам еще один отдел открыть!? — на такой волне предложил как-то я отцу, сидя в «газели» на одной из баз. — Товар на складе есть, все равно там лежит, а так еще один отдел загрузим им, пусть торгует…?

— Можно открыть, надо только поискать хорошее место, где попало не стоит открывать, — ответил он. — И чтоб не такая дорогая аренда была, как у этого.

— Да она и у этого не такая уж дорогая. Везде средняя цена полторы тысячи за метр, а тут тысяча всего, — возразил я, задумался, вздохнул. — Хотя, и это дорого, еле тянем пока. Ладно, поищем еще торговые площади нормальные.

— Только нормально надо искать, а то сейчас начнешь… я тебя знаю! — сказал отец.

— Чего начну!? — уставился я на него.

— Начнешь хватать все подряд, без разбору, первый попавшийся отдел!

— Я чего-то не пойму! — удивленно посмотрел я на отца. — А кто тебе мешает искать нормальный и не первый попавшийся отдел!? Ищи тоже!

Отец замер, переменился в лице, уставился на меня жестким изучающим взглядом.

— И буду тоже искать! — повысил он тон.

— И ищи! — добавил я, не собираясь отступать.

— И найду! — еще повысил голос отец.

— Ну, и ищи! — рассмеялся я, поняв, что крыть отцу нечем, кроме беспомощного упрямства. — Найдешь, хорошо! Я тебе только спасибо скажу! Нам же лучше.

Отец обдал меня длинным недобрым взглядом, отвернулся, прошептал что-то матерное и закурил.

Под конец мая мы нанесли очередной визит в «Родной край». Мною двигало лишь одно желание — собственными глазами убедиться, что «Люксхим» отгрузил свой товар напрямую. Я убедился. Ходил один, отец, закурив, остался в машине. Я же поднялся в торговый зал, нашел на витринах весь ассортимент продукции «Люксхима» и с тяжелым, повторно всколыхнувшимся, ощущением предательства вышел на улицу.

— Надо звонить в «Люксхим»! Что-то говорить им! — психанул я, уже будучи подле отца, меня мелко трясло. — Дай сигарету!

— А какой смысл звонить в «Люксхим»? — возразил тот. — Они решили завезти товар в «Родной край», завезли. Что мы им можем предложить? Им нужны продажи, а они у нас на одном уровне.

Я закурил и тут же вспылил: «Да, а как мы увеличим продажи, если только вот нашли клиента крупного, как у нас его и увел сам «Люксхим» из-под носа!?»

С минуту мы курили в гнетущем молчании.

— Ненадежные ребята эти, Асланбек с Эдиком, — вздохнул отец и устало, поскреб мизинцем в затылке. — От таких не знаешь, что ждать.

— Да от таких ничего и ждать не надо! — махнул я отчаянно рукой. — Страховаться от них надо!

— Как же ты от них застрахуешься!? — уставился на меня отец.

— Кверху каком! — вырвалось у меня. — Производителей других надо искать! Более крупных! Чтоб они чувствовали, что не единственные у нас! Чтоб не мы от них, а они от нас зависели!

— Они и так у нас не единственные производители, — вставил отец.

— Да это…! — я отмахнулся досадливо. — Остальные это так, ни о чем. Погоду не сделают. Нужны новые. Надо искать.

— Будем искать, — философски сказал отец, откинув бычок в сторону. — Поехали?

— Будем, куда деваться, — сдулся я. — Поехали, чего тут торчать!

Мы сели в машину, отец завел двигатель, тронулись.

— Эдик — козел, конечно, — брякнул я последнее.

— Здесь остановите, пожалуйста! — крикнул я водителю маршрутки, «пазика», трясшегося вечером по жаркой июньской улице. Мы уже дружили довольно долго с Вовкой, и вот я ехал впервые к нему в гости. Интересно было посмотреть, как устроился холостяк после нескольких лет семейной жизни. «Пазик» заскрипел, стоящие в проходе пассажиры подались вперед, давя друг друга. Я едва не налетел на бабку и ее маленькую колесную тележку, но вовремя выгнулся и проскочил мимо, сразу к самому выходу. Дверь распахнулась, я в два шага очутился на улице, разогнав туфлями комья тополиного пуха. Начало июня, всегда так, весь город заполняется летающим пухом с тополей. Противно, пух лезет в нос в глаза, от него чешешься, и постоянно хочется чихать.

Я перешел дорогу и нырнул в переулок. «Да уж, мрачноватый райончик», — подумал я, крутя головой по сторонам. Старые кирпичные двух-, трех-, четырехэтажные дома пятидесятилетней давности с поросшими мхом и зеленью шиферными крышами. Рабочий квартал. Рядом находилось несколько крупных заводов и промышленных предприятий. «Трёшка» — так назывался этот район, после перестройки и тотального упадка всего превратился наряду с другими подобными кварталами в криминогенную часть города. Лица, попадавшиеся мне навстречу, не были обезображены интеллектом. Большинство еще трезвые, но многие уже подвыпившие. Молодежь, как и взрослые, сплошь ютилась во дворах с баклажками пива. Я завязал с пивом за пару лет до этого, заметив, как сильно всякий раз после его употребления у меня болит голова. Многие же употребляли пиво в каких-то диких количествах и упивались им до отупления.

Пять минут ходьбы по переулку, седьмой по левой стороне четырехэтажный кирпичный дом, распахнутая настежь металлическая дверь подъезда, четвертый этаж. Удивительное дело — все ступеньки лестничных пролетов имели разную высоту. Иные выпирали вверх даже заметно глазу. Лестничные пролеты и площадки были узкие, два человека расходились на них очень близко.

Я нажал звонок, за дверью раздалось неуклюжее топанье и сопение, замок провернулся, дверь рывком распахнулась.

— Рамзес!!! — заорал Вовка на весь подъезд. — Заходи!!!

Мы поздоровались. Вовка втащил меня за руку внутрь и захлопнул дверь.

— Давай, разувайся! Посмотришь мою холостяцкую берлогу! — сказал он, уходя вглубь квартиры. Хотя «вглубь» сильно сказано. Квартира оказалась крохотной: кухня в шесть квадратных метров, единственная комната метров в пятнадцать, тесная совмещенная уборная размером с кухню и мизерная прихожая. Всего не более тридцати метров.

— Вот, тут моя комната! — Вовка вошел в нее, растопырив руки в стороны. — Тут я сплю! Тут у меня телек, музыкальный центр, ну, и все!

Действительно, ничего лишнего. Справа от входа треть комнаты занимала большая двуспальная кровать, упертая изголовьем в стенку. Напротив кровати стоял стеклянный столик на металлических толстых ножках. На нем сверху телевизор, на внутренних полках музыкальный центр, по бокам на полу вертикальные колонки. За кроватью через окно и распахнутую от жары дверь виднелся балкон. Слева у стенки стоял древний шкаф с перекошенными дверями, рядом с ним находился такой же старый диван, обитый дырявой в нескольких местах грубой красной тканью. Я скривился, уставившись на диван.

— Да, на нем ты будешь спать, если, блять, вдруг решишь после «Чистого неба» у меня остаться! — заметил Вовка мой взгляд и захыхыкал. — Диван, блять — говно! Пружины, пиздец, торчат под тканью и в жопу впиваются, пиздец как!

— Спасибо, Вова! — изобразил я во взгляде укоризну. — Ты настоящий друг!

— Хы-хы-хы! — закряхтел тот, одетый лишь в одни джинсы, смачно почесал нависающий над поясным ремнем волосатый живот и повернулся ко мне такой же волосатой спиной. — Пошли, блять, жрать на кухню и собираться будем в «Небеса»!

Я поплелся за Вовкой на кухню.

— Да это хозяйский диван! Он был тут уже вместе со шкафом! — махнул Вовка в сторону комнаты рукой и открыл холодильник. — Вообще, мое здесь только: кровать, телек и музыкальный центр! Ну, пылесос еще! И все! Чай с колбасой будешь!?

Я кивнул, уселся на стул подле маленького столика сразу у входа в кухню. «Тесно-то как, жуть, как народ в таких квартирах живет, непонятно, хотя, если одному, то нормально, а если семья, то тесно», — думал я, пока Вовка громыхал в холодильнике, доставая из-под завала еды колбасу. Противоположную от входа стену занимало окно. Весь периметр кухни был плотно уставлен: у левой стены стоял столик с двумя стульями, за столиком холодильник; стену справа занимал кухонный гарнитур, он упирался в угловую раковину, а та сменялась у дальней стены стиральной машинкой и газовой плитой. Лишь стена под окном была свободна, но все равно места было так мало, что посреди кухни с трудом могли находиться два взрослых человека, не мешая друг другу.

— Ну чо, какие там у вас дела!? — сказал Вовка, поставив чайник и принявшись нарезать колбасу на столешнице гарнитура. — Как бизнес?

— Да нормально все, — зевнул я.

— Ну, отдел открыли-то!? — развернулся Вовка ко мне, замер.

— Да, открыли, — закивал я, почесывая ногу у щиколотки. — Еще в мае открыли, вернее в апреле тридцатого открытие было официальное, а так с мая начал работать отдел.

— Ооо!! Буржуи!! — зарычал Вовка, неистово кромсая колбасу и хлеб. — Растете!

— Растем потихоньку. Я вот думаю, еще точку открыть, — сказал я, выпрямившись на хлипком стуле и скрестив руки на груди. — Товар на складе есть, деньги позволяют зарыть в оборот точки тысяч сто. Почему бы не открыть?

— О! Опасные вы ребята! — Вовка затолкал в рот кусок колбасы, жевнул его пару раз и засмеялся с набитым ртом. — Вы так всякие «Арбалеты» и «Мангусты» по миру пустите!

— Да хватит тебе! — отмахнулся я. — Никого мы по миру пускать не собираемся. Розница, это для себя. Чем больше своя розница, тем устойчивее фирма.

— Ну, эт да! — прочавкал Вовка, вытер пальцы об пузо и выключил чайник.

Через минуту мы уже уплетали бутерброды из черного хлеба и вареной колбасы.

— Чо там, батя как? — спросил Вовка.

— Да нормально, чего ему сделается, — вяло сказал я, жуя. — Достает иногда своими нравоучениями. Это не так сделал, то не так поставил. Все жизни меня учит.

— Ну, эт да, — смачно отхлебнул Вовка чай из большой кружки. — Отец у тебя такой, строгий, серьезный.

— Да какой он строгий и серьезный!? — отмахнулся я. — Мораль любит читать, вот и все. Иногда такой нудный становится, ужас. Трудный он, тяжело с ним работать.

— Ну… — Вовка пожал плечами, силясь поскорей прожевать. — Трудный, не трудный, а все равно отец же. Бизнес семейный, это уже хорошо. Он перестанет делами заниматься, все тебе достанется. Тоже нормально!

— Да чему там доставаться!? — отвел я кружку в сторону ото рта, не успев хлебнуть чая. — Можно подумать, он сам все создал, а мне все достанется!? Я тоже в этом с самого начала принимал участие!

— Не, ну это да! — Вовка почесал в затылке. — Но он все равно старше, опыта больше, он же у вас там голова и руководитель, так сказать!

— Блин! Да с чего ты решил-то, что он главный!? — вытаращился я на Вовку. — Ты ж не знаешь ничего, что внутри происходит. Ты вот в курсе, что из всех поставщиков, с какими мы работали за все время, отец не нашел ни одного!? В курсе!?

Вовка пожал плечами.

— Вот! Не в курсе! — я отставил кружку в сторону и положил начатый бутерброд обратно на тарелку. — Всех производителей и поставщиков я нашел! Всех до единого! И он даже их не искал! Вообще не искал! Я постоянно лазил и ковырялся во всех справочниках и газетах и приносил ему уже готовую информацию! А он, да, он звонил уже! Звонил туда и вел переговоры! Я не отрицаю, что переговоры тоже надо уметь вести, но я бы и сам их провел, если бы не возраст! Никто не стал бы всерьез вести переговоры с пацаном двадцатипятилетним! Вот и все! А когда начали пивом заниматься, мне вообще было двадцать два-двадцать три! Ну, ты бы вот стал вести переговоры с таким пацаном, если б тебе было, к примеру, сорок!?

— Ну, нет, не стал бы, — смутился Вовка.

— Вот я о чем и говорю! — выпалил я и хлебнул чаю.

— Ну, Анатолий Васильевич, все равно, производит впечатление делового и серьезного мужчины, — добавил Вовка.

— Производит, производит, — задумался я. — Да я не против, что он производит такое впечатление, лишь бы оно соответствовало действительности!

— Ну, ладно, Рамзес, батя у тебя нормальный мужчина, — Вовка встал из-за стола, покончив с чаем. — Я ваших раскладов не знаю просто.

— Да ладно, проедем тему, — отмахнулся я и взял второй бутерброд.

Через полчаса мы вышли из квартиры Вовки и потопали к остановке на маршрутку. Солнце садилось. Наш вечер только начинался.

 

ГЛАВА 13

С торговлей в новом отделе не ладилось. Киоски работали стабильно, подняв летом выручку в полтора раза. Надежда Петровна со сменщицей трудились по два дня каждая. Полина, отказавшись от напарницы, работала одна неделями с единственным выходным в воскресенье. Я понимал ее нужду. Невзрачную, некрасивую, сгорбленную Полину по-человечески было жаль. Оказалось, что хромота ее не от рождения, а следствие несчастного случая трехлетней давности. Полину сбила машина, сломав ударом бедро. Кости срослись, но криво. Полине дали положенную инвалидность и причитающееся ежемесячное крохотное пособие. Жила она в трехкомнатной квартире с матерью и дочкой. Старая мать, пенсионерка, не работала. Дочь еще училась. Полина была единственной добытчицей в семье. Каждое утро она, прихрамывая, открывала киоск, торговала весь день, как могла, вечером получала заработанные сто пятьдесят рублей и брела домой. В среднем сто пятьдесят. Иногда, редко, больше. И это летом. В зиму же она практически никогда не добирала выручку даже до ежедневного плана в две тысячи рублей, довольствуясь лишь минимумом оплаты в сто двадцать рублей. Тяжелая жизнь. Беспросветная. Тоска и безысходность сквозили в глазах Полины, она без конца курила и прикладывалась по выходным к алкоголю, оказываясь в киоске утром очередного понедельника с хорошо уловимым запахом.

Конкурент в торговом центре мешал нам сильно. К июню месяцу стали заметны его преимущества перед нами, которые раньше я записал в недостатки. Конкурент, весь бизнес которого держался всего на двух розничных точках, крайне щепетильно относился к формированию цен. На товарные позиции, по каким мы пересекались, он держал цены низкие, а на прочие — высокие. Мы же, занимаясь целыми днями оптовыми продажами, не имели возможности такого скрупулезного анализа цен в одной розничной точке. На это у меня совершенно не было времени. Отец же в принципе не интересовался такими нюансами. Я понимал, что конкурентную битву в торговом центре мы проигрываем. «Ничего, если следующий отдел заработает как надо, то спокойно прикроем отдел в этом центре и все», — думал я, листая газеты и журналы. К середине июня я нарыл нужное объявление и показал его отцу. Крупный одноэтажный магазин располагался очень удобно, в пяти минутах ходьбы от рынка с двумя нашими киосками.

— Ну что, место неплохое, давай, прокатимся, узнаем, — сказал отец.

На следующий день мы уже осматривали сдаваемую торговую площадь. На первый взгляд все выглядело неплохо — в основном помещении магазина работал большой продуктовый отдел, притягивая население окрестных домов. Два смежных помещения занимали аптека и фототовары с канцелярией, отдела бытовой химии не существовало. Нас смущал «Г-образный» узкий коридор метров в шесть, отделявший сдаваемое помещение от центрального входа. Получалось, что покупатель за изгибами коридора не видел помещение, что показалось мне недостатком.

— Да это ерунда! — махнул успокаивающе безмерно толстый владелец магазина, видя наши сомнения. — Люди ходят каждый день сюда за продуктами, быстро узнают, что ваш отдел заработал, и пойдут к вам.

— Тоже верно, — произнес я неуверенно, подсчитывая в голове стоимость ежемесячных затрат. «Аренда в десять тысяч и плюс зарплаты продавцам, двум. Все-таки десять тысяч это не семнадцать, даже при такой же небольшой выручке, как в центре отдел в магазине будет приносить прибыль», — прикинул я.

— У меня в подвале есть торговое оборудование в отличном состоянии, — добавил хозяин магазина, видя наши колебания. — Если у вас нет своего оборудования, то могу его бесплатно вам предоставить в пользование.

У нас своего не было. Мы взяли с отцом на обдумывание пару дней, а по истечении срока позвонили толстяку и согласились, решив с первого июля запустить отдел. Работа закипела. Дали объявление по поиску продавцов. Откликнулись две девушки возрастом чуть за двадцать, подружки. Одна мне не понравилась сразу — глаза глупые, холодные и вороватые. Вторую я так и не запомнил. Всю последнюю неделю июня урывками от основной работы мы бывали в магазине. Пару дней ушло на перенос торгового оборудования из подвала в отдел, установку его, монтаж и отмывку от толстого слоя пыли. Еще два дня завозили товар. Оставшиеся дни продавщицы расставляли товар, вешали ценники, приводили отдел в надлежащий вид. Неделя пролетела незаметно.

Первого июля, в четверг, мы открыли четвертую розничную точку.

Я был рад. Вечером того же дня, сняв первую выручку в четыреста рублей, я, сидя на улице на ограде небольшого палисадника перед магазином, курил и пребывал в состоянии абсолютного счастья. «Уже четыре розничные точки, растем», — думал я, неспешно затягиваясь и упражняясь в пускании колец сигаретного дыма. Я даже не чувствовал накопившейся усталости от совершаемой ежедневно большой физической работы, которая за последние два месяца почти удвоилась.

Июль прошел в постоянной нудной изматывающей работе. Целыми днями без отдыха мы колесили по городу — с утра завозили товар в розницу, после везли оптовые заказы по базам. Дома оказывались не раньше восьми часов, обычно в девять. Отец становился к плите готовить еду, я садился за компьютер и проводил текущие накладные. Часов в десять-одиннадцать мы ужинали, после чего я возвращался к компьютеру и готовил накладные на следующий день. В час засыпал, в восемь вставал. Время закрутилось с бешеной скоростью. Дни вылетали один за другим. Отношения с матерью лишь ухудшались, она замкнулась в себе, смотрела на нас враждебно. Стычки и перепалки случались регулярно раз-два в неделю. Я привык и уже с трудом вспоминал, что когда-то существовала другая, нормальная жизнь.

К середине июля стало ясно, что отдел в магазине торгует еще хуже, чем отдел в центре. Ежедневные выручки выходили мизерными, меньше тысячи — в среднем рублей восемьсот. Однажды я снял выручку в тысячу двести рублей и радовался ей как ребенок. «Кошмар какой-то», — нервно думал я всякий раз, снимая выручку. Продавщицы оказались натурами скользкими, нутром чувствовалось, что работают они как попало. «Может быть, даже воруют деньги», — появились в голове нехорошие мысли. «Что делать? Как быть? Стоять рядом весь день? А как же остальная работа? Нет, не вариант. Менять продавцов?» Нормальное и естественное решение, но мое желание что-то срочно предпринять по улучшению работы отдела в магазине разбилось о флегматичное равнодушие отца. Странное поведение. В тот момент я снова задумался о такой особенности отца. Нет, отец не противился активным действиям и моим предложениям по спасению четвертой точки. Он соглашался, поддерживал мои инициативы, но совершенно не выдвигал свои. Не выдвигал и не продвигал. Отец не лез вперед, не пытался взять инициативу на себя. Снова обсуждались лишь мои предложения. Открытие четвертой розничной точки оказалась тем моментом в нашей работе, когда мои физические и ментальные силы достигли предела. И вот тут отчетливо обнажилась деловая пассивность отца. Я, дойдя до предела, физически уже не успевал больше подумать, решить, сделать. Мне, как воздух, требовался активный деловой партнер, предлагающий решения, продвигающий их и выполняющий. Отец таким не являлся. Он качественно исполнял работу, дотошно обсуждал новые инициативы, вносил дельные поправки и улучшения. Иными словами, отец отлично понимал «как лучше сделать», но совершенно не высказывал инициатив и предложений на тему «что лучше сделать» и «куда нам двигаться». И снова в моем сознании его позиции, как лидера в нашем деле, пошатнулись. Старое восприятие отца, как человека знающего и умеющего все, дало еще большую трещину как раз в тот момент, когда моей неуемной молодой активности остро потребовался партнер, даже наставник, видящий далеко вперед перспективу нашего дела, умеющий правильно планировать развитие и ставить цели, а его не оказалось рядом. Вдруг рядом с собой вместо надежной опоры я почувствовал пустоту. «А ведь отец и вправду не лидер. Да, он хороший работник, исполнитель, но совсем не ведущий в нашей связке. Ведь за все время работы он ни разу не предложил никакого толкового дела, ни разу, не нашел ни одного поставщика и производителя. Он обдумывал и обсуждал только то, что предлагал я, а предлагал всегда лишь все я — куда поехать, с кем работать, куда звонить, где что закупить и куда и как продать», — вновь вернулись в мою голову крамольные мысли.

— Па, надо что-то делать с отделом в магазине, — выдал я, едва мы оказались дома и передохнули после очередного жаркого трудового дня. Я сидел на кухне и уплетал курицу с макаронами, запивая сладким чаем. Отец только вышел из душа и, с удовольствием отдуваясь, сел на стул рядом.

— А что с ним надо делать? — посмотрел он на меня, откинувшись на спинку.

— Да уже полмесяца выручки по пятьсот-восемьсот рублей, куда это годится?

— Ну да, маловато, — шумно выдохнул отец и почесал нос.

— Ну а смысл такой торговли? — уставился я на него.

— Да нет никакого смысла! Какой там смысл, — согласился отец.

— Ну, и что будем делать? — недоуменно смотрел я на него.

— А что надо делать? — сказал отец.

— Ну как что!? — растерялся я, пожав плечами. — Как-то решать этот вопрос. Я не знаю, продавцов менять, цены понизить, решать, в конце концов, будем мы арендовать дальше этот отдел или нет!? Как-то так…

— Придет время — решим вопрос, — закрыл глаза отец, откинулся на спинку стула полностью, застыл расслабившись.

— И когда это время придет? — сказал я, совершенно не улавливая конкретики в диалоге, что меня совсем обескураживало. — Как мы его решим? Закроем отдел?

— Если надо, закроем, — сказал отец, не меняя состояния.

Некоторое время я сидел в ступоре и смотрел на отца, осмысливая диалог. «О чем он был? Что мы решили?» Как разговор глухого с немым. Я ничего не понимал. «То ли ему все равно, то ли просто сейчас такое состояние у него, что не хочет думать о проблемах». Я запутался в неопределенных фразах отца, как в вязкой трясине.

— Ну, ладно, — буркнул я растерянно, доел и вышел из-за стола.

Минут через двадцать меня потянуло в сон. Превозмогая дневную усталость, я сел за компьютер и за час управился с текущими накладными и подготовил новые на следующий день — две в киоски и одну в «Пересвет». После я лег и мгновенно уснул.

Телефонный звонок в девять утра выдернул меня из дремы — звонил Алексей Семенович, интересовался, когда мы будем на складе. Я сказал, что в одиннадцать. Он всегда звонил перед тем, как везти нам очередную партию товара. Я хоть проснулся и выспался, но чувствовал, как налитое еще вчерашней усталостью тело гудело, не получив полноценного отдыха.

На складе мы были в половине одиннадцатого. Я снял замок, распахнул ворота и вошел внутрь. На меня пахнуло сильной прохладой, будто из дневной июльской жары я попал в октябрьскую ночь. Даже продрог в первую секунду. Я поежился, осмотрел плотно заставленный товаром склад и вернулся наружу. Тело тут же обволок тягучий зной, я мигом согрелся. Отец стоял снаружи в тени и курил, мечтательно задрав голову. Я взял накладные из кабины и, не дожидаясь отца, принялся собирать розницу. Это нудное занятие мне удалось для себя превратить в подобие игры. Зная, где лежит каждая пачка, каждый флакон, каждый пузырек, я собирал очередную накладную и старался отметить и запомнить сразу несколько позиций из тех, что находились рядом. Оптимизацией своих действий я вытравливал скуку и серость из наших рабочих будней, будил в себе азарт, стараясь довести время сбора каждой накладной до минимума. Эдакий трудовой перфекционизм. Моя тактика приносила плоды. Средние накладные в сорок позиций я собирал минут за двадцать. Быстрее уже не получалось. Как только я пытался еще ускорить сборку, начинал пропускать товарные позиции, не доносил их отцу к месту упаковки товара, и, как следствие, розничные точки снова недополучали товар. Отец тут же начинал недовольно ворчать и отчитывать меня за промахи.

Я отметил ручкой пять позиций, пошел вдоль полок, собирая в охапку товар: одного десять штук, другого пять, третьего снова десять, четвертого десять, пятого двадцать.

— Так, давай, что тут собирать? — произнес подошедший отец, разглядывая образовавшуюся моими трудами кучу товара. — Это укладывать?

— Да, — кивнул я. — Это собирай, упаковывай, то, что я собрал.

Отец взял пустую коробку и размеренно принялся ее наполнять. Я продолжал напряженно бегать по складу, принося отцу все новые товарные позиции.

— Не спеши, нормально собирай, чтоб ничего не пропустить, — сказал отец.

— Стараюсь не пропускать, вроде все отмечаю и собираю, — ответил я, принеся ему очередную охапку товара и услышав знакомое тарахтение приближающегося «газона».

В проеме показался Алексей Семенович, увидел нас и поднял приветственно правую руку: «Анатолий Васильевич, Рома, приветствую!»

— Привет, Алексей Семенович! — дружелюбно сказал я, пожимая ему крепко руку.

— Склад полный, это хорошо! — произнес деловито экспедитор, окинув взглядом весь наш товар. — Бизнес идет?

— Идет помаленьку, — сказал отец, закуривая и выходя наружу.

— Что новенького в «Оптторге», Алексей Семенович!? — весело спросил я, уже заранее смеясь с будущего ответа, догадываясь о его содержании.

— Ой! Да какие там дела! — отмахнулся раздраженно тот. — Сидят там, пррраститут-ки! Нихера не делают! Гонять их всех надо, пороть каждую!

Я рассмеялся в голос, Алексей Семенович был в своем репертуаре.

— Ну что, мне подъезжать!? — уточнил он, поправляя кепку на затылке.

— Да, подъезжай! — махнул я.

«Пепелац», беспрестанно скрежеча зубьями передач, сдал задом к складу.

— Хорош, Алексей Семенович! — Крикнул я, дал отмашку, и «газон» заглох.

Экспедитор выскочил из кабины, запрыгнул в будку и принялся подавать товар.

— Все, Алексей Семенович! — выдохнул я тяжело, едва мы закончили выгрузку, взял в руки накладные. — Сейчас проверю количество, но, вроде все сходится.

— Проверяй, поверяй! Я подожду! — тут же замахал руками тот, пряча в кулак обмотанные грязной тряпкой пальцы левой руки. — В таком деле нужна точность!

Экспедитор спрыгнул на землю с ловкостью двадцатилетнего и стал прогуливаться по складу. Я в который раз удивился про себя его двужильности.

— Алексей Семенович, а сколько ж тебе лет уже? — не удержался я.

Тот остановился, почесал затылок под кепкой, прищурил глаз, считая в уме.

— Да как и бате твоему! — Развел руками экспедитор. — Пятьдесят два в этом году будет, да, Васильич!?

Отец, сидя на упаковках с товаром, отдыхая, кивнул.

— Ого! Вы ровесники! Я и не знал! — удивился я. — Да на тебя весь «Оптторг» должен молиться, Алексей Семенович! Ты один половину их товара развозишь!

— Да ну их к чертям собачьим! — сорвав кепку с головы, отмахнулся ею экспедитор и вернул на место. — Сидят там… пррраститутки!

Я уже ждал его фирменное ругательство, тихо засмеялся.

— Все, Алексей Семенович! Все сходится, без недовоза, — сказал я, закончив с проверкой, расписался в накладной и протянул ее экспедитору. — На.

Тот взял бумагу, оглядел прищуром склад, произнес: «А склад-то уже маловат! Расширяться вам пора, склад побольше искать, Васильич!»

Отец, закряхтев, встал, заходил по складу, ответил: «Да пока и этого достаточно».

— Алексей Семенович, не переживай! — улыбнулся я. — Все у нас под контролем, склад новый мы уже присмотрели.

— Это который же!? — встрепенулся тот.

— А вон! — махнул я на улицу. — Пойдем, покажу.

Все трое вышли за ворота.

— Этот вот! — указал я пальцем на склад напротив на взгорке, тот самый, куда мы хотели попасть изначально.

— Во! Вот это я понимаю! — развел руками Алексей Семенович. — И побольше и повыше. — Он замер на секунду и засобирался. — Ладно, господа, поехал я дальше! Пока!

«Газон» издав стартером звук «ыыы», вздрогнул от старости и, натужно скрипя всей рамой, пополз вверх меж складами к проходной. Мы с отцом закурили.

— Надо будет снова с хозяевами завести разговор об аренде этого склада, — сказал я, кивнув в сторону взгорка.

— Зачем? — удивился отец. — Мы ж уже с ними разговаривали раз, нам отказали.

— Как зачем!? — удивился уже я. — Затем, что если нам нужен будет склад больше, то надо будет снова разговаривать об этом складе. Или ты собираешься тут сидеть!?

— Вот когда понадобится нам новый склад, тогда и будем думать, а сейчас нечего себе голову морочить! — изрек отец и глубоко затянулся. — Пошли товар собирать лучше.

— Пошли собирать, — буркнул я недовольно и щелчком запулил бычок в сторону предмета нашего спора. Мы вернулись в склад, закончили одну накладную и взялись загружать «газель» товаром для «Пересвета».

— Давай, я носить буду, а ты укладывай в кузове, — предложил я отцу.

— Хорошо, давай, — согласился он, кивнул и остался около «газели».

Я всегда старался облегчить отцу физический труд или хотя бы уменьшить его долю. Временами меня мучила совесть за то, что он таскает коробки наравне со мной. Я понимал, что мы не просто отец и сын, а и равноправные партнеры в бизнесе и нормально, если работа ложится на нас поровну. Но сыновние чувства во мне все равно брали верх. Я знал, укладка товара в кузове работа более легкая, нежели таскание коробок со всего склада к машине, потому старался подгадать работу так, чтобы как можно скорее отец оказался именно в кузове.

— Служил со мной один товарищ… — начал он очередной рассказ оттуда.

— И чего? — заинтересовался я. Молча работать на складе было совершенно скучно, мы всегда о чем-нибудь разговаривали. Отец любил рассказывать истории из своей военной жизни. Я любил слушать. Правда со временем он начинал повторяться и рассказывать одни и те же истории по нескольку раз. Слушать повторы, скажу я вам, нелегкая задача.

— Так вот, один раз мы вместе также укладывали какой-то груз в машину, — донесся голос отца из кузова. — И сказал он, что со мной бизнес стал бы делать точно.

— Эт почему это? — заинтересовался я новой историей, принес две коробки в кузов.

— Г оворит, вижу, как Анатолий коробки укладывает, аккуратно, одна к одной, — сказал отец с довольным выражением лица, сидя на корточках. — Значит, говорит, и ко всей работе он так относится, основательно и аккуратно.

— Ааа… — произнес я, пошел вглубь склада. — Ну да, ты такой, любишь порядок во всем.

— А разве это плохо? — донеслось со спины.

— Хорошо, я ж не сказал, что плохо, — добавил я, снова взял пару коробок и понес к машине. — Просто ты такой, хорошие качества для бизнеса.

— Очень хорошие, — самодовольно резюмировал отец.

— Ну да, — пожал я плечами, кладя в кузов коробки. — А где он теперь тот товарищ? Почему не начали дело вместе?

— Да он к отцу своему пошел в уже действующий бизнес, — смутился вдруг отец.

— Ааа… — снова протянул я. — Жаль, могли бы замутить вместе что-нибудь серьезное, а то вот тут толчемся, таскаем эти дурацкие коробки.

Отец ничего не ответил, накладную догрузили молча.

— Все! — выдохнул я. — «Пересвет» уложили, последняя осталась накладная и едем.

Отец спрыгнул с кузова на землю, произнес: «Перекурим, давай».

— Давай, — согласился я, вышел на улицу, сел на табуретку, закурил, оглядел окружающий пейзаж, спросил отца: «А сколько у нас налички дома?»

— Тысяч сорок примерно, я думаю, — произнес тот.

— Неплохо! — искренне удивился я цифре, думая, что не больше десятки. — И точки вроде все загружены и товара на складе полно и долгов нет лишних и, все равно, деньги дома уже начали накапливаться…

Отец задумчиво молчал.

— Товар нам нужен еще, какой-нибудь новый, а то деньги уже скапливаются просто так, — сказал я, чувствуя, что пора делать следующий шаг в бизнесе.

Отец снова промолчал, докурил, отбросил бычок, хлопнул себя руками по бедрам, выпалил: «Пошли дальше собирать! А то ехать еще в «Пересвет» на левый берег, не хочется там до ночи торчать».

— Сейчас быстро соберем, там осталась-то всего одна накладная, — сказал я, возвращаясь в склад.

— Только давай без этого твоего «быстро», а то вечно ты чего-нибудь не докладываешь, — заявил отец.

— Почему я «вечно» чего-нибудь не докладываю!? — завелся я. — Иногда бывает, когда сильно торопимся, когда время поджимает.

— Дааа… у тебя всегда так! — отмахнулся отец. — Ты постоянно куда-то торопишься.

— Да никуда я не тороплюсь, просто так собираю, я не могу медленно собирать, усну сразу! — развел руками я чуть раздраженно. — Можешь сам собирать, если что не нравится! Я тебе уже сто раз это говорил!

— Не надо умничать мне тут! — жестко произнес отец. — Начал собирать, собирай!

Но собирай как надо, а не так!

— Я собираю нормально, как могу! — разозлился я сильнее. — Ты в сто раз хуже собираешь, вообще три часа одну накладную и не факт, что без ошибок соберешь! Не нравится — собирай сам!

— Все! Давай, собирай! — отмахнулся отец. — Нам ехать пора.

Мне хотелось ответить резко, так и вертелись на языке острые и конфликтные слова. Внутри все завелось и кипело. Отец все чаще проявлял менторские замашки, а мне все меньше хотелось их терпеть. Но я сдержался, смолчал и погасил в себе возмущение, буркнул только: «Ладно, давай собирать, а то так до вечера будем препираться».

Через час мы выехали, без четверти два были на рынке у киосков. Выгрузили товар и в два покатили дальше. Сорок минут по пышущему зноем асфальту, и мы на месте. Въехали в «Пересвет», словно в улей. Люди и машины сновали туда-сюда по территории базы беспрестанно. Одни разгружались, другие загружались, третьи бегали между складами и торговым залом. Шум, гам, суета, грохот двигателей, жарища.

Отец притормозил напротив офиса, я выскочил из кабины с накладными и пошел внутрь здания. Через пять минут я вернулся, наша «газель» стояла чуть в стороне от разгрузочной рампы. Отец сидел за рулем, утирая лицо от пота.

— Нет мест? — поинтересовался я, глянув на рампу, плотно занятую машинами.

— Нет, — сказал отец, кивнул в сторону белой «Волги». — Мы вторые, вон, за ним.

Я пошел на склад. Вдоль рампы стояло шесть машин — две у склада химии, остальные загружались из соседнего пивом. Я поднялся на рампу, лавируя между поддонами с пивом, прошел до конца к распахнутой двери склада. Кладовщица Галя, приятная и симпатичная, чуть полноватая женщина лет сорока, сидела на лавке и устало курила.

— Привет, Ром! — сказала она дружелюбно. — Привез чего?

— Привет, Галь, да, привет, вот, — ответил я и протянул накладную.

— Туда, — взмахнула та рукой. — Наверх отнеси, на стол положи.

— Хорошо, — сказал я и двинулся к лестнице на второй этаж.

— А ты ж не первый, знаешь, на разгрузку? — добавила Галя.

— Ну да, вот за той «Волгой», — махнул я в сторону ряда машин.

— А перед ним еще двое, эти вот, — Галя указала на две кучи коробок на рампе.

— Да пусть выгружаются, я не против! — улыбнулся я, пожав плечами.

— Ну, пошли тогда наверх! — Галя пульнула бычок в урну, медленно встала.

Два пролета бетонной лестницы и мы в складе бытовой химии. Стеллажи, стеллажи, металлические стеллажи на всю глубину склада и в два человеческих роста. Я положил накладные на рабочий стол кладовщиц и двинулся обратно к лестнице.

— Привет, Ром! — раздался со спины голос второй кладовщицы.

— Привет, Кать! — крикнул, не оглядываясь, я и сбежал вниз, пробрался обратно через пивные поддоны и направился к «газели».

— Пошли есть! — сказал я отцу, заглянув в кабину.

От жары некуда было деться, единственное спасение — шиферный навес над рампой. Под ним мы и спрятались с отцом, неся с собой несколько бутербродов и пару бутылок холодного лимонада. Я постелил на стопку поддонов чистый кусок картона, соорудил импровизированный стол. Желудок уже полчаса как урчал. Я затолкал в себя бутерброд, запил лимонадом. Началась легкая изжога. Я понимал, что такое бестолковое питание до добра не доведет, но смотрел на ситуацию с фатальным безразличием. Поев, я закурил и, свесив ноги, уселся на «стол». Отец устроился с сигаретой на пустующей лавке, закинул ногу на ногу и затянулся. Кругом висело марево. Шорты, футболка, шлепанцы — я обливался потом даже в таком минимуме одежды. Хотелось снять с себя даже кожу. От жары страдали все. Экспедиторы, мокрые от пота, выгружали привезенный товар из машин. Грузчик пыхтел, таская товар на второй этаж по ступенькам лестницы и тут же обратно спуская заказы покупателей. Толкотня.

Через полчаса освободилось место у рампы. Отец подогнал к ней задом «газель», я нырнул в кузов под тент. Жарища!!! Под тентом была настоящая баня! Дыша раскаленным воздухом, я начал выставлять коробки, потея сильнее прежнего. Десять минут работы, и на рампе выросла очередная куча уже из наших коробок. Я вылез наружу весь мокрый. Сел на «стол» и следующие десять минут просто отдыхал. Очередь двигалась медленно. Мы числились уже третьими. Сверху, устало щелкая по голым пяткам шлепанцами, спустились Галя и Катя и устроили перекур, плюхнувшись вдвоем на лавку. Курили молча. Я сидел на поддонах, удобно устроившись на гладком картоне, и не спеша тянул остатки уже теплого лимонада.

— Вот этот товар, давай, поднимай сейчас! — встав с лавки, сказала Галя грузчику.

Кладовщицы ушли наверх. Грузчик обреченно потащился за ними, прихватив с собой две коробки с товаром. Пятнадцать минут и еще один поставщик уехал. Грузчик, не останавливаясь, принялся за следующую кучу товара. Подошел отец.

— Ты где был? — поинтересовался я.

— В торговый зал на витрину ходил, — сказал он.

— Пойду тоже схожу, — сказал я, спрыгнул с поддонов, вынырнул из-под тени крыши склада, пробежал двадцать метров раскаленного асфальта, потянул тяжелую дверь и оказался в спасительной прохладе торгового зала.

Я давно уяснил, что самую достоверную и нужную информацию о состоянии рынка можно получить не в теоретических анализах безликих цифр статистики, а в практической работе — ошиваясь на складах и витринах торговых организаций, наблюдательно подмечая все изменения и, тем самым, держа руку на пульсе событий. И я использовал такую возможность всякий раз, выкраивая буквально минуты в интенсивной работе, чтобы собрать свежую информацию.

В очередной раз я внимательно прошелся вдоль витрин. Мною владела все та же единственная мысль — надо найти одного или двух хороших производителей. Но как их найти, если все известные раскрученные производители уже работали с другими более крупными организациями? Новых интересных товаров на рынке не появлялось. Я анализировал витрины и склады, впитывал окружающую информацию — все зря, решение не приходило. И в этот раз я, просмотрев витрины «Пересвета», вышел разочарованно на уличное пекло и поплелся обратно к складу. Очередь сократилась на одного. Грузчик все так же нехотя таскал коробки. Я прошел мимо отца, сидящего на лавке с очередной сигаретой, и от скуки пошел на второй этаж к кладовщицам. В складе царила та же атмосфера ленивого зноя. Покупателей не было, поставщиков осталось двое, новые не подъезжали. Катя обедала в подсобке, Галя принимала товар.

— Че, Ром, скучно там? К нам пришел? — раздался со спины голос Кати.

Я обернулся:

— Да, Кать, там жарища жуткая, духота. У вас попрохладнее вроде.

— Это только кажется, — вышла из подсобки и махнула рукой та, крупная тетка моего роста и раза в два меня шире, и зашаркала к столу с бумагами. — Это что ли твоя накладная? Принять товар?

— Кать, да грузчик все равно один, а старший больше не дает, все заняты на других складах, — отмахнулся я обреченно. — Так что поднимать товар все равно некому.

— Ну! — выдохнула кладовщица, смахнув рукой пот со лба и верхней губы. — Тогда ничем помочь не могу! Стой, жди!

— Буду ждать, куда деваться, — философски согласился я.

Иногда поставщики сами заносили свой товар в склад, когда товара было мало или из-за спешки. Мы же привезли много, к тому же я и так натаскался за день достаточно, чтоб еще и работу грузчиков выполнять. Устал. Нет уж. Спасибо. И я продолжил слоняться по складу, меряя его шагами и пялясь на стеллажи и поддоны, заваленные товаром. И тут все было по-прежнему, ничего нового. Грузчик носил товар, туда-сюда, вверх-вниз. Галя проверяла принесенные коробки и отмечала в накладной, каждый раз утираясь от пота. Мимо меня снова прошла Катя, шаркая шлепанцами по затертому до дыр линолеуму.

— Скучаешь? — сказала она.

— Кать, чего бы вам такого еще привезти, а? — выдал вдруг я вопрос.

— В смысле, чего бы привезти!? — уставилась на меня удивленно та, остановившись.

— Ну, товар какой вам привезти, чтоб и стоил подороже и продавался хорошо!? — уточнил я и обвел руками склад. — Что вот из всего этого хорошо продается? Не тяжелое чтоб и денежное. Вот сейчас что хорошо продается?

— Ну, не знаю, — пожала плечами Катя, сделала пару шагов, замерла, задумалась.

— Дихлофосы привези, Рома! — выкрикнула из-за стеллажей Галя.

— Дихлофосы!??? — удивился я. — А почему дихлофосы?

— Кстати, да! — развернулась Катя. — Вези дихлофосы! Влёт сейчас уходят! Вон вчера поставщик привез десять коробок арбалетовского дихлофоса, за день все забрали!

— Ничего себе! — приподнял брови я. «В коробке сорок восемь штук по двадцать рублей примерно, это коробка около тысячи стоит, на десять тысяч рублей за день продалось, ого!», — быстро обсчитали информацию мои мозги. Сумма вышла приличная. В среднем в неделю с «Пересвета» мы получали под двадцать тысяч рублей. А это десять за день! Я озадаченно произнес: «Это чего спрос такой большой на дихлофосы сейчас!?»

— Так сезон же, Ром! — донесся голос Гали.

— Сезон же, — сказала Катя, подойдя вплотную.

— А почему сезон? Когда он у дихлофосов? — продолжил я задавать вопросы.

— Так жара же, мухи кругом, — Катя замотала в воздухе руками, изображая борьбу с мухами. — Все лето сезон, да, Галь!? С мая и до сентября.

— Да, все лето! — крикнула из глубины склада Галя. — С апреля даже.

— И весь сезон такие продажи!? — все удивлялся я.

— Да не, — отмахнулась Катя. — Весной так себе продажи по чуть-чуть, а потом больше и больше и вот сейчас очень хорошие продажи.

Я задумался.

— Так что, вези, — кивнула Катя.

— Так, все, закончила я с этим! — сказала, выйдя из-за стеллажей Галя, смахнула пот со лба и бросила накладную на стол. — Сейчас тебя будем принимать, перекурим только! Хорошо, Ром?

— Галь, да я не против, отдохните, конечно, — развел руками я.

— Или Катю, вот, попроси, — предложила та.

— Ой, да приму я! — оживилась Катя, протянула руку. — Где твоя накладная?

— Там! — махнул я в направлении стола у входа.

— Тут она, Кать, на! — протянула Галя бумагу напарнице. — Все, пошла я курить.

— И грузчику скажи, пусть начинает носить его товар! — выкрикнула вдогонку Катя.

— Хорошо! — раздалось гулко с нижнего пролета лестницы.

— Слушай, Кать, так сколько дихлофосов везти и каких!? — загорелся я мыслью.

— Арбалетовские лучше всего продаются, их вези! — сказала та. — А вообще, любые вези, все уйдут, их сейчас прям метут покупатели!

— И сколько же везти их? — уточнил я.

— Ну, коробок по двадцать пару видов можешь смело везти, а можешь и больше, по тридцать, — уверенно махнула рукой Катя. — Все равно продастся.

Снизу со стороны лестницы послышались мерные шаги, показался грузчик, он нес первые наши коробки. Катя пошла принимать товар. Я же будто выпал из происходящего — все мои мысли заняла идея поставки дихлофосов в «Пересвет». Дело выглядело срочным. Я спустился на рампу, оставил сдачу товара на отца, а сам вновь оказался в торговом зале. На стеклянной полке одной из витрин сиротливо стояло всего два баллончика. Других не было. Сердце учащенно забилось, учуяв жирную и пустующую товарную нишу. Я записал цены и выскочил на улицу, вернулся в склад. Товар сдали за полчаса. Распрощались с кладовщицами и в половине пятого выехали из «Пересвета».

— Домой, наверное, поехали, да? — посоветовался отец, глядя на часы. — Выручку еще рано снимать в рознице. Поедем домой, обмоемся, примем душ, а то я весь липкий. Поужинаем и тогда уже прогуляемся за выручкой, я так думаю. Да?

— Да, нормально! — кивнул я, снимая майку в кабине уже на ходу и оставшись лишь в шортах. — Как раз немного отдохнем.

Я прибывал в легкой эйфории, голову заполнил рой мыслей.

— Слышал, что мне Катя с Галей сказали!? — не выдержал я, едва «газель» остановилась на первом же светофоре.

— Нет, а что они сказали? — уставился на меня отец.

Я пересказал весь диалог.

— О! Это интересно, — протянул задумчиво отец.

«Г азель» тронулась.

— Вопрос, где взять столько дихлофосов!? — возбужденно замахал руками я. — Даже двадцать коробок это двадцать тысяч рублей! Бартер на такую сумму? Хм, раз сможем взять, а потом не дадут, залезем ведь в долг! Завтра позвоню с утра в «Арбалет» и в «Сашу», больше дихлофосы никто не возит! Только у них можно взять!

— Позвони! — согласился отец оживленно и тут же закурил.

Оставшуюся часть пути до дома мы активно муссировали новую тему. Пока поставили машину на стоянку, пока дошли домой — под прохладные струи душа я попал в половине шестого. Душ сбил с тела дневную жару и, остудив голову, вернул ясность мысли.

Когда подошло время снимать в рознице выручку, мы разделились — отец пошел прогулочным шагом в сторону рынка и отдела в магазине, я же через час направился в противоположную сторону и через десять минут был в торговом центре. Покупателей уже не было, продавщица в отделе сидела на стуле и скучала. Я снял выручку в одну тысячу девятьсот рублей и пошел обратно. «Да уж, третий месяц отдел работает, а все болтается на уровне рентабельности», — грустно подумал я. Про отдел в магазине не хотелось даже думать. Неприятная мысль о том, что его придется закрывать, все настойчивее вертелась в голове. Сильнее угнетало лишь то, что оба отдела мы, открыв, пустили на самотек. Ни я, ни отец ими не занимались. Я понимал, что если и заниматься обоими отделами, то все равно толку большого не будет, да и оптовая торговля не оставляла ни минуты лишнего времени. «Нанять человека? Бессмысленно. Даже если его работа и случится эффективной, вся дополнительная прибыль уйдет на оплату работы этого же человека. Да и то, если работник попадется толковый. Что вряд ли. Самим уделять больше внимания розничным точкам, наняв водителя-экспедитора для развоза товаров, освободив, таким образом, себя от ежедневной рутины? Так себе идея». Нанять без машины и посадить на нашу «газель», означало полностью угробить за год машину. Я видел такие «газели» после эксплуатации их наемными работниками — кусок битого во всех местах громыхающего железа. «Нанять водителя-экспедитора с машиной? Дорого. Его зарплата сожрет половину прибыли. Это еще полбеды». Мне казалось важным то, что я при этом перестану чувствовать «пульс» торговли. Перестану быть на складах, а значит своевременно реагировать на все изменения рынка. В крупных компаниях с полным штатом сотрудников и налаженным сбытом такое смешение функций отсутствовало. Нам же, мелким торговцам, приходилось крутиться, совмещая все функции и задачи в одном-двух лицах. Я вертел ситуацию в поисках выхода, но не находил решения, которое позволило бы нам сохранить и развить два отдела. Тупик. Расчет на увеличение розницы, как на локомотив развития, не сбывался. Оставался единственный избитый вариант — резкое увеличение оборота в опте. Нам нужен был хотя бы один хороший поставщик-производитель. Мы застряли и раскорячились между двумя разными ступенями бизнеса, самой нижней и следующей. Я злился. Шел домой и злился. Двадцать минут я накручивал себя мыслями о нашей системной проблеме и близящихся непростых решениях. Все так хорошо шло, развивалось, и вот, надвигался момент отступления, регресса.

Я вернулся домой в полдевятого. Отец уже сидел за кухонным столом с недовольным лицом, закинув ногу на ногу, и ужинал, размеренно жуя котлету.

— Ну, какие там дела!? — нетерпеливо спросил я с порога. — Сколько наторговали?

Отец дожевал, зыркнул на меня внимательно, пару раз нервно дрыгнул ногой.

— Надежда Петровна — три сто, Полина — две сто, а там — тысяча двести, — сказал он.

— О! Полина аж две сто, неплохо! — воскликнул я слегка удивленно, вошел в кухню. — И в магазине снова за тысячу! Хоть не закрывай отдел!

Отец неопределенно пожал плечами и принялся жевать очередной кусок котлеты.

— Надежда Петровна — молодец! Как пулемет! — хлопнул я довольно в ладоши. — Зимой меньше двух не бывает, а летом меньше двух с половиной, вот бабка торгует!

Отец молча жевал и пристально смотрел на меня.

— Чего ты так смотришь!? — удивился я и принялся наливать себе чай.

— Ничего, — буркнул отец.

Я сел напротив с кружкой чая, прихватив кусок хлеба и котлету.

— В центре обыкновенно, тысячу девятьсот получил, — отмахнулся я. — Как-то в одной поре они там торгуют, народу никого, вообще тишина, мда.

Из коридора донеслись шаги, зашла мать, посмотрела на нас испепеляющим взглядом, налила себе кофе и ушла. Отец покончил с едой, принялся за чай.

— Надежда Петровна тебе опять написала, — произнес он сдержанно.

— О!? А что ж я там не доложил!? — удивился я, понимая, что мог и упустить что-то.

— У Надежды Петровны три позиции и у Полины одну, — сказал отец, поднося кружку к губам. — Записки у тебя на столе лежат около компьютера.

Я вскочил, прошел в дальнюю комнату с балконом, взял оба листа. На одном, ровным крупным прилежным ученическим почерком Надежды Петровны были выведены три строчки. В записке от Полины, криво пополам оборванном и замусоленном тетрадном листе, имелась всего одна строчка. Я вернулся с записками на кухню.

— Мда, жаль! Прозевал я где-то, вроде все положил, но, проглядел, значит, — почесал я в затылке, неловко осознавая свою оплошность. — Надо будет довезти завтра.

— Это все твоя спешка! — сказал отец. — Я тебе сколько раз говорил — не спеши, собирай внимательно!? Все без толку!

— Да я и так нормально всегда собираю! — опешил я, удивившись смене тона разговора и оставшись стоять посреди кухни. — Я по-другому не умею!

— А я тебе говорю, что собирать надо нормально! — с давление в голосе произнес отец. — А не так, чтоб без конца недовозы были!

— Я нормально собираю! Собираю, как могу! — завелся я. — Не нравится, давай, поменяемся местами, ты будешь собирать, а я укладывать!? Я тебе уже это говорил!

— Это проще всего свалить работу на другого! — выпалил отец.

— Я не сваливаю! Я еще раз говорю, собираю, как могу! — громко продолжал я. — Я не могу, как ты, собирать по часу одну накладную, мы так до вечера будем торчать на складе и никуда не уедем! Собирай сам, какие проблемы!? А я буду укладывать и в машину носить!

— Нет, ты будешь собирать, как надо! Понял!? — зло уставился на меня отец и ткнул себя пальцем в грудь. — Это я тебе говорю!

Я опешил. Стоял и растерянно смотрел на отца, понимая, что вижу в нем что-то новое. Таких замашек с его стороны я раньше не наблюдал. Были стычки, но не такие. Упертый на характер отец, раньше достаточно легко шел на компромисс, даже часто принимал другую сторону. А тут… Мы никогда не выясняли с ним, кто в нашем бизнесе главный. Да и как выяснять? Да и зачем? Это же глупо. Начали вместе, с нуля. Все поровну. Но в тот момент я стоял перед отцом на кухне, совсем как на картине «Петр I допрашивает царевича Алексея», и мой нараставший гнев смешался с растерянностью. Что-то промелькнуло в словах отца. Едва уловимое. «Дзинь», издало мое сознание тихий внутренний сигнал, будто рыбацкий колокольчик. «Дзинь». И тишина.

И тут же внутри меня накатил гнев, я едва сдержался. Захотелось взорваться и возразить, но я огромным усилием затолкал свою уязвленную гордость в дальний уголок души и ответил лишь: «Ладно, давай, не будем».

Я отмахнулся от разговора и вышел из кухни. Настроение испортилось вмиг. В коридоре миновал удивленную мать, услышавшую громкие голоса на кухне, учуявшую запах скандала и уже спешившую на кухню с интересом.

— Что случилось? — бросила она мне вдогонку.

Я не ответил, сел на балконный диванчик, закурил и уставился на улицу.

— Вот так ты все делаешь! — раздался позади голос отца.

— Как «так» я все делаю? — удивленно обернувшись и вновь закипая, сказал я.

— Работаешь тяп-ляп, спустя рукава, а потом нам приходится за тобой исправлять ошибки! — зашел на балкон отец, вытянул сигарету из пачки, закурил. — Постоянно не докладываешь в киоски товар!

— Слушай! Я не пойму! — меня понесло. — Тебе чего не нравится!? Не нравится, как я собираю!? Я тебе уже говорил, собирай сам! Не можешь или не хочешь!? Это твои проблемы, значит, не мешай мне собирать, буду собирать, как умею! Тебе чего не нравится-то!? Чего ты мне указываешь вечно!? За собой следи!

Отец на долю секунды опешил и тут же налился гневом.

— Я твой отец!! — выпалил он, сверля меня прищуром жесткого взгляда. — Ты!! Сопляк!!! И если я тебе говорю, как надо делать, значит так и надо делать!

Я растерялся, точно не был уверен, но мне показалось, что отец впервые за время нашей деятельности опустился до прямого оскорбления. Отец перешел незримую черту.

— Знаешь что, если тебя что-то не устраивает в совместной работе, мы можем разделиться! — Обозлился я, кипя гневом. — Распродадим товар, продадим «газель», поделим деньги и разбежимся! Каждый в свою сторону! Какие проблемы!?

— Ничего мы делить не будем! «Газель» вообще куплена на мои деньги с книжки, так что она моя! — безапелляционно заявил отец, да так быстро, будто вопрос принадлежности общей машины обдумывался и решался и решен им про себя уже давно.

— Ну, — запнулся я. — Да почему она твоя? Хотя…

— Потому, что я сюда вносил свои личные деньги с книжки! — продолжил давить меня отец. — Сначала восемьдесят тысяч снял, принес в том году и при покупке снимал и докладывал свои тридцать, забыл!?

— Почему забыл? — сказал я уже без энтузиазма, понимая, что против правды не попрешь, да и не имея такого желания, а имея убеждение, что любые прочные отношения могут быть основаны лишь на честности и порядочности. — Все я помню.

Мне не хотелось продолжать препирания. И не потому, что отец меня прижал. Это для меня не имело значения. Мне противной казалась сама тема спора. Мелкая никчемная дележка между отцом и сыном — как же это отвратительно. Я обмяк и отступил.

— Ну, а раз помнишь, то и закрой рот и сиди, помалкивай! — торжествовал отец.

Я докурил, встал с диванчика. Нестерпимо захотелось уйти из дома.

— Хорошо, давай, оставим эту тему, — буркнул я и вышел с балкона, столкнувшись снова с матерью, кружившей рядышком подле скандала.

Внутри стало гадко и неуютно. Я чувствовал — случилось что-то важное и неприятное. Что именно, я еще не осознавал, оттого тяжесть в груди казалась больше. Хотелось уйти подальше, остаться одному или выговориться. Я позвонил Вовке.

— Привет, чего делаешь? — негромко, стараясь держать нейтральный тон, сказал я.

— Здарова, Рамзес!!! — заорал тот в трубку, чавкая. — Жру на кухне, только с работы пришел!

— Пошли в «Небеса», — предложил я.

— Блин, Рамзес! — засопел Вовка в трубку. — Чо-та устал я, ноги отваливаются, голова болит. Не смогу, наверное, Рамзес! Давай, в другой раз, на выходные, например!?

— Блин, жаль, — выдохнул я. — Ну, ладно, давай, в выходные. Отдыхай уж, лентяй!

Я несколько секунд смотрел в окно в зале и, пока отец не вернулся с балкона, взял немного денег, обулся и вышел из квартиры. В совершенно гадком состоянии я с час прослонялся по центру города, выпил два алкогольных коктейля и, в уже приподнятом настроении, спустился в «Чистое небо». Внутри во всю грохотала музыка. Я простоял два часа у барной стойки, поглощая подряд двойные «отвертки». Клубок нехороших мыслей в голове никак не расплетался. Я раздраженно утопил его в алкоголе вместе с начавшейся от нервов резью в желудке. К часу ночи я напился. Желудок мутило. Я проблевался снаружи заведения за самым дальним темным углом и кривой походкой пошел к гостинице, где ввалился в машину к Эдику, и тот отвез меня домой. Заснул я не сразу, меня крутило на кровати, я держался за края, чтоб не свалиться на пол, два раза блевал в туалете, после чего уснул мгновенно, провалившись в уже хорошо знакомую черноту.

 

ГЛАВА 14

— На! На! Тебе звонят! — грубо тыкал отец мобильником мне в сонное лицо на следующее утро, стоя у изголовья кровати. — Из «Оптторга» звонят тебе!

Я разлепил глаза, с трудом понял, что происходит вокруг. Еще секунду назад я спал мертвецким сном, а через мгновение уже держал трубку телефона подле уха.

— Да, алло, — произнес я, пытаясь заставить мозг работать.

Звонила менеджер «Опторга», ей под заказ требовалась тонна нашего дешевого стирального порошка. И товар был нужен срочно — завтра, а значит, мы должны были его привезти уже сегодня. Мои мозги заскрипели, проснулись и принялись за работу. Все случилось быстро — отец позвонил в Липецк, там сказали, что такое количество порошка в мешках есть, но не на складе, а на удаленном производстве в райцентре, но для нас товар оттуда успеют подвезти, поэтому можно приезжать; я позвонил в «Оптторг» и сказал, что товар сегодня поставим. Пора было собираться в дорогу. Я встал с кровати, меня закачало. Вчерашний алкоголь еще давал о себе знать. Я побрел в душ.

Через два часа, в одиннадцать, мы уже выезжали со стоянки.

— Так будет или не будет у них порошок в мешках на складе? — уточнил я у отца.

— Они сказали, что порошок есть, но не в самом Липецке на складе, где мы обычно грузимся, а где-то за городом в другом месте, — размеренно повторил отец, сказанное мне ранее. — Они сказали, что постараются к нашему приезду подвезти заказ в Липецк.

— Ааа… — сообразил я и умолк.

Голова болела. Я полез в бардачок, выпил таблетку цитрамона и постарался расслабиться. «Газель» выехала из города и шустро налегке пошла по трассе. «Два часа ехать, чуть посплю и голова, может, пройдет», — подумал я и закрыл глаза.

Я продремал всю дорогу. В офисе нас ждала неприятная новость — порошок с удаленного производства не подвезли. Как быть? Время — час дня, производство в девяноста километрах от Липецка.

— Поедем? — скосился я на отца, стоявшего рядом.

— Поедем, конечно! Куда деваться! — раздраженно взмахнул руками тот.

Полвторого мы отъехали от офиса, пропетляв по Липецку с четверть часа, выехали за город и покатили на север. Снаружи замелькал однотипный придорожный пейзаж, посадки деревьев нескончаемо тянулись по обе стороны дороги. Головная боль прошла, в мозгу зашевелились разные мысли. «Странно, работали-работали, и на тебе, началось. Зачем он так себя повел? Не понимаю. Тупо. «Газель» моя! Хотя, его конечно». Тут я снова вспомнил, что формально отец прав, ведь он вложил в наш бизнес сумму денег за последние два года примерно равную стоимости машины. «Ну, пусть «газель» его, я и не против, совсем не обязательно так агрессивно себя вести, странно, интересно, как он сразу реально кинулся делиться и с кем, с сыном. Смешно. Интересно, смог бы я вот так же у сына отжать машину?» Я хмыкнул вслух глупости собственной мысли. «Действительно глупо, зачем обозначать такой дележ? Я же, в конце концов, вполне нормальный сын, я не алкаш, тружусь, не ленюсь. Странно». Тут же вспомнилось, что машина оформлена на меня. «Может, он этого испугался?» Я снова хмыкнул, сильнее отвернувшись к окну. Разговаривать с отцом не хотелось. В машине стояла тишина. «Не понимаю, неужели он не видит, что три четверти работы делаю я, а ему остается только роль водителя и второго грузчика в нашем деле?» Что послужило толчком таким моим мыслям? Вчерашний скандал? «А, может быть, все мое недовольство накапливалось постепенно, как и его недовольство?» Отец прошедшим вечером действительно выглядел злым. Я давно его таким не видел. В детстве только, когда порол или бил меня. Но такое случалось редко, когда я уже совсем его доставал. «Он жестокий, не жесткий, а именно жестокий; всегда спокойный, а иногда очень жестокий».

После той вечерней ругани я стал еще более критичен к отцу. Дымка связи «отец-сын» улетучилась, и я стал беспристрастно анализировать все его действия, прошлые и текущие. Выводы меня отрезвили. Я увидел в отце другого человека. И досада в душе начала копиться.

Мы въехали в райцентр в начале четвертого. Производство нашли быстро. Обычный железный ангар на окраине городка среди прочих цехов и складов. Территория вокруг выглядела заброшенной, бурьян густо забил собой все свободное пространство и вымахал по колено. Навстречу звуку нашего двигателя, щурясь, из ангара вышли трое рабочих и тетка, начальница. Один — жилистый пенсионер, другой — молодой парень лет двадцати пяти с глуповатым лицом, третьего я слегка испугался — весь, начиная от всклокоченной копны жестких светлых волос на голове, лицо, рабочая одежда, и заканчивая сапогами — весь он был обсыпан белым порошком. Только рот, глаза и нос оставались чистыми от белого. Даже ресницы и волосы в носу белели налипшим порошком. Все четверо внимательно изучали нас. Рабочие с пугливым интересом туземцев, начальница, дородная тетка лет сорока, уперев руки в боки, с пониманием собственных полномочий.

— Здравствуйте! — начал я, выпрыгнув из кабины. — У вас тут порошки!?

— У нас! — выкрикнул «обсыпанный».

— Вам звонили из офиса из Липецка, что мы должны подъехать и забрать тонну порошка в мешках!? — уточнил я, подходя поближе.

— Да, звонили недавно! — пробасила тетка. — Вам какого порошка!?

— В смысле? — удивился я.

— Ну, у нас есть «лимон», «яблоко» и «морская свежесть»! — отчеканил «обсыпанный», старательно загибая пальцы.

— А! — сообразил я, что речь идет об отдушках порошка. — Тогда «лимона»!

— «Лимона» нет! — пробасила тетка.

— Ну, — опешил я. — Тогда давайте «яблоко»!?

— «Яблоко» есть! — замахал руками и затряс головой радостно «обсыпанный», так, что вокруг него образовалось белое едкое облако. Тетка пхнула парня в спину, с волос того снова полетело.

— Куда подъезжать? — спросил отец. — Внутрь в ангар или куда?

— Туда-туда, внутрь! — загалдели наперебой рабочие, как по команде.

Я посмотрел на тетку.

— Внутрь заезжайте до конца, — пробасила та, развернулась и пошла в ангар, бросив рабочим через плечо: «Так, ну-ка, давайте внутрь, грузить сейчас будем клиента!»

Троица засеменила за начальницей. Я хмыкнул. Сзади завелась «газель», я вошел в ангар. Осмотрелся. Под потолком висел кран-балка. Обе боковые стороны ангара были завалены большими двухтонными емкостями с порошком. В дальней стороне стоял припорошенный фасовочный аппарат. Земляной пол и все, что находилось в радиусе нескольких метров от аппарата, щедро было усыпано белым. У аппарата на нескольких поддонах лежали мешки с расфасованным стиральным порошком.

Загружались полчаса, рабочие подавали мешки, я принимал и укладывал их в кузове. На часах было четыре, а офис в Липецке работал до пяти — мы уже не успевали туда вернуться, чтобы получить документы на товар. Как быть?

— Звони в офис, спроси, как быть с накладными, — сказал я отцу.

Женский голос в трубке, нервно прощебетав, посоветовал лишь одно: «Скажите им, пусть вам на месте накладную выпишут! И сертификаты на дорогу дадут!»

— Ну, а что!? Другого выхода нет, — пожал я плечами, отвечая на озадаченный взгляд отца, и крикнул в окно «обсыпанному»: «Эй, у вас сертификаты и накладные есть!? Накладную можете выписать!?»

Подошла начальница.

— В офисе сказали, чтоб вы накладную нам на месте выписали на товар, можете? — обратился я к ней.

Тетка напрягла сознание, изрекла: «Накладную? Наверное, сможем».

Начальница ушла, «обсыпанный» остался крутиться рядом, я и отец закурили.

Через десять минут тетка вернулась, сунула отцу в окно накладную, коряво выписанную рукой, почти отвыкшей держать авторучку.

— Так!? — произнесла она.

— А печать? — сказал я. — Печать поставьте.

Тетка и «обсыпанный» задумались.

— Печать есть у вас!? — спросил я, догадываясь об ответе.

— Пе-ча-ть!? — произнес по слогам «обсыпанный», почесывая в затылке и, вдруг просияв, выдал, сосредоточенно загибая пальцы. — У нас есть три печати! Лимон, яблоко и морская свежесть!

Я еле сдержался, чтоб не рассмеяться в полный голос, хмыкнул и расплылся в улыбке: «Не, такие печати не пойдут! Ладно, не надо! Давай, пока, спасибо».

Махнув на прощание рукой «обсыпанному», я сунул накладную в бардачок и сказал отцу: «Поехали! В «Оптторг» надо постараться успеть! Они до восьми работают».

Мы тронулись в обратный путь. Тонна — оптимальная загрузка для «газели». Больше, и она уже с натугой тянет груз. Меньше, бежит быстро, но громыхает и подпрыгивает на каждой кочке. Машина пошла по дороге шустро, груз прижимал ее к асфальту и позволял только мерно раскачиваться на неровностях покрытия.

— А менеджеры в «Оптторге» до скольки работают? — поинтересовался отец. — А то ведь без их разрешения товар не примут?

— Не примут! — сказал я и глянул на дисплей телефона, сигнал сети отсутствовал. — До шести. Да нормально все, сейчас двадцать минут пятого, примерно без двадцати шесть будем около Липецка, там остановишься, я позвоню, сигнал должен быть.

— А что, нет сигнала!? — испуганно глянул на телефон отец.

— Неа, — буркнул я и положил телефон на переднюю панель. — Вышек нет, и связи нет. Только около Липецка сигнал появится.

«Газель» прибавила ходу. Без двадцати шесть на подъезде к Липецку, на экране телефона появился сигнал. Не въезжая в город, ушли на окружную, отец остановился на обочине. Без пятнадцати шесть я позвонил в «Оптторг», предупредил менеджеров, получил уверения, что товар на складе примут.

В семь тридцать мы влетели в «Оптторг».

— Вот кому не пропасть! — воскликнула знакомая тучная кладовщица, глядя на нашу машину, на скорости заложившую крутой вираж, пискнувшую тормозами и тут же покатившую задом к воротам склада.

Я на ходу выскочил из кабины.

— Ром, что это значит!? — уперла наигранно строго руки в боки кладовщица. — Время сколько, знаешь!?

— Марьяна Андреевна, только не ругайтесь! — подыграл я ей, поздоровавшись. — Время — полвосьмого! Мы прям с дороги и сразу к вам, ездили за порошком, девчонки срочно заказали для какого-то клиента, пришлось ехать!

— Да как это не ругаться!? — продолжала та. — Повадился под конец дня приезжать!

— Первый и последний раз! — принял я жалостливую позу. — Обещаю!

— Да ну тебя! — отмахнулась тетка. — Чего привезли? Пятьдесят мешков порошка?

Я кивнул, задний борт «газели» приблизился к воротам склада, машина заглохла. Я расчехлил тент, открыл борт. Из склада подошли два грузчика.

— Так, порошок, пятьдесят мешков, туда несите! — скомандовала кладовщица.

— Здрасьте вам, — подошел отец намеренно расслабленной походкой, улыбаясь.

— И вам не хворать! — откликнулась тетка. — Толь, что это такое!? Время сколько!?

— Вот! — показал рукой отец на меня. — У меня есть директор! Все вопросы к нему! Он занимается коммерцией, я только руль кручу!

— Ох, директор! — вздохнула с улыбкой кладовщица, посмотрев на меня, подающего мешки из кузова машины, закатила иронично глаза.

— Директор мешки, вот, таскает! — парировал я отцов перевод на меня. — В нашей фирме сложно быть директором! Коммерция — штука такая!

— Ох, коммерсанты! — заулыбалась Марьяна Андреевна и пошла в склад.

Закончили мы ровно в восемь. Я выпрыгнул из кузова, кругом стояла тишина.

Дневной торговый гам пропал, покупатели разъехались, по территории базы бродили усталые кладовщики и грузчики, уже собиравшиеся по домам. Распрощавшись с кладовщицей, мы поехали домой. «Хорошая тетка», — подумал я. И не потому, что приняла товар в свое отведенное рабочее время, дело в другом. Есть в жизни особенность или закономерность — с кем отношения начались сложно, коряво, даже чуть враждебно, с тем потом они станут наилучшими, и наоборот, смотришь вроде, замечательный человек и мягкий и чуткий и вокруг тебя вертится, а позже понимаешь — такое говно. Кладовщица в душе оказалась теткой хорошей. Поначалу мы с ней ругались постоянно. И она, будучи человеком старой закваски, не любила всех коммерсантов, презрительно называя их «торгашами». И к нам так же относилась по первому времени, а потом присмотрелась. Увидела, что сами мы свою работу делаем, сами свой кусок хлеба добываем, своими руками. Грузим, разгружаем, таскаем товар. Все сами. Вот, думаю, после такого вывода она и сменила гнев на милость. До самого последнего дня ее работы в «Оптторге» мы оставались в очень хороших отношениях. А уволилась она тихо и не заметно году, наверное, в 2008. Не помню.

Без четверти девять мы с отцом были дома. По пути купили еще горячую сочную «курицу-гриль» и пару бутылок пива. Душ. Ужин. Пиво сделало свое дело. В десять на меня накатила первая волна сытой дремы, я продержался лишь до одиннадцати и уснул, даже не помню как.

— Надо дихлофосы везти в «Пересвет»! — заявил я отцу с утра, едва выйдя из душа.

— Надо, — сказал тот, греясь на балконе в лучах солнца в одних трусах и с чашкой кофе в руке.

— Мне кажется, Илюха в «Арбалете» нам не даст сейчас товар, мы и так по бартеру должны двадцатку, и так вперед выбирает товар, — высказал я сомнения.

Отец закивал и закинул ногу на ногу.

— Что ты киваешь? — удивился я.

— Я думаю, не даст, — произнес он спокойно.

— В «Саше» еще можно было бы взять дихлофосы, но сумма слишком велика, у нас там бартер вообще копеечный и всегда сальдо держим примерно нулевое, — продолжил я вслух искать решение, желая услышать и мысли отца. — А вперед «Саша» не даст тоже.

Отец снова кивнул, смакуя, глотнул кофе. Я понял, что уже привычно начинаю злиться на все тоже равнодушие отца в ответах. Нет, я не путал равнодушие со спокойствием. Я подметил эту особенность отца — отвечать уклончиво, обтекаемо, не выдавая никаких собственных решений. В который раз я пытался выработать общее решение, составить его из мыслей двух человек, но отец отработанно выскальзывал из такого диалога.

— Ну!? — выпалил я, разведя руками. — И что делать будем!?

— Ничего, — в том же тоне сказал отец.

— Как ничего!? — едва не выкрикнул я.

— А что мы можем сделать? — посмотрел на меня отец равнодушно. — Дихлофосы ведь не дадут?

— Не дадут! — выпалил я.

— Ну? — произнес отец.

— Что, ну!? — вытаращился я на него.

— А от меня ты что хочешь? — глотнул отец кофе и задрыгал ногой.

— Я посоветоваться с тобой пришел! — чуть не захлебнулся я негодованием. — Какое-то предложение от тебя услышать, а ты отвечаешь мне какими-то нейтральными фразами, типа тебе все равно, завезем мы в «Пересвет» дихлофосы или нет.

— А чего мне переживать? — удивился отец. — Дихлофосы же нам не дадут?

— Не дадут! — сказал я, чувствуя, как растущая внутри пустота остужает мой пыл.

— Ну, вот и ну, — произнес отец, отвернувшись к окну и любуясь пейзажем двора. — О чем разговор? Дихлофосы не дадут. Все.

«Так просто!!!???», — хотелось мне заорать в тот момент. Секундная буря пролетела в моей голове. Я не понимал, почему отец не пытается использовать возможность заработать!? Откуда такое безразличие? Несколько секунд я смотрел на него растерянно. Отец глянул на меня, хмыкнул и чуть улыбнулся.

— Что смотришь? — сказал он.

— Да так, удивляюсь тебе! — произнес я. — Есть возможность заработать, а ты как-то так спокойно ее отфутболиваешь!

— Почему отфутболиваю? — возразил он. — Дихлофосы же не дадут, сам сказал. Значит, и возможности нет.

— Да как нет!? — снова завелся я. — Ну, а другие какие-то возможности рассмотреть или придумать!?

— Придумай, — пожал плечами отец, глотнул кофе, дрыгнул пару раз ногой и продолжил смотреть на меня с невыносимо вязким спокойствием.

— Значит, надо купить эти дихлофосы! — выдал я. — Просто взять и купить в деньги!

— Если надо, купим, какие проблемы? — сказал отец.

Я сдавленно вздохнул и попытался успокоить свое раздражение. Ругаться не хотелось. Мы и так часто с отцом скандалили в последнее время. Возникшее между нами взаимное недовольство, теперь лишь нарастало с гипертрофированной скоростью. Я насильно взял себя в руки, успокоился и стал думать только о деле.

— Сколько у нас налички дома? — выдавил из себя я.

— Надо посчитать, — так же вязко произнес отец и, словно ему надоело меня доставать, добавил с оттенком примирения тоном. — Тысяч сорок есть, я думаю.

— Так, нормально! — заработал мой внутренний калькулятор, вытесняя негатив и обиды. — Сейчас прикинем, сколько дихлофосов нам надо, позвоним Сергею в «Сашу», если у него есть в наличии, то поедем и купим и сразу в «Пересвет» закинем.

Отец мерно закивал, но меня уже на балконе и след простыл — я звонил в «Сашу», дихлофосы были. Сказал Сергею, что приедем и купим приличную партию, тот удивился и обрадовался. Через полтора часа мы с тридцатью тысячами рублей снова оказались в районе алкашей и наркоманов. Въехали на территорию «Саши». Отец остался курить в машине, я поднялся в торговый зал. Сергей встретил меня радушно и удивленно.

— Что это ты решил затариться дихлофосами? — удивился он.

— Да вот, клиент заказал, — ответил я.

— Ну да, сейчас же сезон! У нас тоже дихлофос влёт идет! — сказал Сергей. — Как раз, вот, фура пришла три дня назад, прям перед твоим звонком, за два дня расписали почти весь дихлофос!

— В смысле, расписали? — не понял я слова.

— Сейчас же сезон! — пояснил Сергей, приняв вальяжную позу. — Клиенты за дихло-фосами в очередь! У нас машина приходит, бывает такое, мы ее еще в пути уже расписываем, кому и сколько отдать. Вот и эту уже почти всю расписали сразу.

— Ничего себе! — удивился я и задумался. — Круто!

— Да! — Сергей расслабленно с ленцой потянулся. — Тут у нас так! Фурами торгуем.

— Так! Накладную я пробила, вот, — сказала подошедшая девушка-оператор, протянула мне документы. — Пойдемте в кассу. А после можете сразу вниз спускаться и загружаться, я складскую накладную передам кладовщику.

— Ну, я тут тебе цену сделал самую низкую, в деньги ведь берешь, — добавил Сергей. — Цена хорошая, я тебе через пять процентов продал.

Я кивнул.

— Давай, Кать, накладную, я сам вниз отнесу! — сказал Сергей.

Я отсчитал в кассе двадцать девять тысяч и вышел на улицу. Отец прогуливался подле «газели». Я махнул ему, отец подогнал «газель» к складу. Я открыл борт и стал принимать товар. Погрузка заняла минуты три.

— А куда везешь-то? — произнес Сергея, оказавшись рядом. — В район, небось?

— Да, из области заказ, — соврал я.

— Ааа, — понимающе кивнул тот.

Я закрыл борт, пожал руку менеджеру и прыгнул в кабину.

— Все, едем? — глянул на меня отец, приготовившись повернуть ключ зажигания.

«Знал бы ты, Сережа, куда я везу эти дихлофосы, прям тебе под нос, а не в район», — подумал я весело, не сдержался, улыбнулся и хмыкнул от удовольствия.

— Да, в «Пересвет»! — выпалил я, «газель» завелась и покатила.

Через двадцать минут мы были на месте. В кабине на коленках я выписал накладную, наценив на товар двадцать процентов, и пошел в офис. Не удержался и забежал на витрину, дихлофосов не было — отлично! Быстрым шагом я пошел на склад.

— Дихлофосов нет давно! — сказала кисло Галя. — Вот как ты в тот раз приезжал, так их как продали, так больше и не привозил никто! А сколько ты там привез?

— Тридцать восемь коробок, два вида! — выпалил я возбужденно.

— О! Да это мало! За два дня продадим! — отмахнулась кладовщица.

— Да ладно!? — открыл от удивления я рот.

— Вот посмотришь, — сказала та.

— Ну, как продадите, еще привезу! — обрадовался я, чуя запах прибыли.

— Вези, сейчас дихлофос просто улетает, жарища же, — словно в подтверждение своих слов, Галя принялась обмахиваться планшеткой.

Мы сдали товар и уехали. На календаре была пятница 23 июля.

— В понедельник как раз привезем товар, — сказал я отцу, трясясь в машине по пути домой. — Заодно посмотрим и продажи дихлофосов. Интересно!

— О! Да разобрали все за два дня! — фыркнула Галя в понедельник, едва я поднялся на склад. — Сегодня утром забрали последние две упаковки, так что, везите еще!

Я был обескуражен.

— Завтра привезем еще столько же! — выпалил я отцу, едва узнав ситуацию. — Вот это продажи! За неделю нашу месячную норму можно сделать!

Такая приятная новость чуть подсластила нам решение о закрытии отдела в магазине. Вечером того же дня, при снятии выручки, мы озвучили его продавщицам. На удивление, те восприняли новость равнодушно.

— Так что, девчонки, доработаем неделю, и закрываемся, — подытожил я.

Во вторник с утра мы помчались в «Сашу» и купили вторую партию дихлофосов — уже на сорок тысяч рублей. Округленные глаза менеджера Сергея выдавали его удивление и интерес с головой.

— Неплохой у вас клиент в районе появился! Растете! Кто ж такой-то!? — сказал он, задумчиво пожевывая толстые губы.

Я не ответил, меня охватила коммерческая лихорадка. Мы покатили в «Пересвет».

— Не, кроме ваших дихлофосов так никаких и не было! — отмахнулась грустно Галя и радостно поинтересовалась. — Привезли еще!?

— Да, Галь, привезли, чуть даже больше! — кивнул я.

Дихлофосы сдали за полчаса и уехали.

— Какой-то Клондайк, а не «Пересвет» прям! — очумело сказал я отцу по пути домой. — В четверг надо будет заехать, узнать продажи, вдруг еще придется везти!

— Так мы в пятницу заедем, как обычно, — произнес отец. — Какая разница?

— Большая! Тут счет на часы идет и дни, а не недели! Сейчас сезон! Еще пару недель и дихлофос никому нафиг будет не нужен! Надо возить, пока продается! В четверг заедем!

— Ну, заедем, — вяло согласился отец и потянулся за очередной сигаретой.

Четверг. Полдень. Мы в «Пересвете». На складе осталось две коробки дихлофосов из пятидесяти! Коммерческий раж охватил меня полностью, мысли сорвались с цепи.

— Сколько у нас денег дома!? — вцепился я взглядом в отца, сидя в кабине «газели» на стоянке «Пересвета».

Тот задумался, подсчитал, выдал: «Тысяч пятнадцать есть».

— И все!? — вытаращился удивленно я.

— А что ты хотел!? Выплаты почти везде у нас в пятницу! — пожал плечами отец. — Получим в «Пересвете», в «Меркурии», с розницы что-то набежит, тогда будет больше.

— Не, так не пойдет! — лихорадочно соображал я. — А на книжке у тебя сколько!?

— Нет! Вот с книжки я снимать не буду! — отрезал резко отец.

— Да какая разница!? — недоуменно сказал я. — Снимешь, потом положишь обратно! Мы за то деньги заработаем!

— Я с книжки снимать не буду!! — раздельно, почти по слогам процедил отец. — Хватит! Уже и так без конца снимаю!

— Па! — удивившись, улыбнулся я. — Куда ты эти деньги складываешь там!? Солишь что ли!? Они в банке лежат просто так, без дела. Пусть лучше крутятся! Никто же не отнимает твои деньги. Ты же помнишь, сколько денег своих внес сюда в общее дело, ну заберешь их обратно, когда не нужны станут, и все! Какие проблемы!?

— Я сказал, снимать не буду! — отрезал отец.

— Ну… — озадачился я, начиная искать другое решение. — Раз так, то не знаю… Можно позвонить в «Сашу» и попробовать уговорить их на частичную оплату и отсрочку. Кстати, могут согласиться! Надо попробовать этот вариант! Еще, можно в «Арбалете» у Ильи все же попробовать дернуть вообще без денег, сколько даст, а на имеющиеся деньги купим остальное в «Саше». Точно! Так и сделаем!

Я взял мобильник и тут же из машины позвонил в «Арбалет».

— Ты понимаешь… — загундел в трубку Илья. — У тебя и так сальдо на двадцать пять тысяч в твою пользу, долг большой, а ты дихлофосы просишь в бартер. Сейчас же, сам знаешь, сезон на них, в деньги разметают, а ты в бартер хочешь. Не могу я тебе их так дать, хочешь, можешь в деньги купить, сделаю максимальную скидку, а в бартер не могу.

Отказ!

— Вот козел, — буркнул я, уже звоня в «Сашу». — Алло, Сергей, привет!

— А, Рома, привет! — с радостными нотками воскликнул тот.

— Слушай, мне бы еще дихлофосов у тебя прикупить! — выпалил я.

— Да у нас тут с дихлофосами проблемка… — замялся Сергей.

— А что такое!? — напрягся я.

— Да закончились дихлофосы, — почти промямлил менеджер.

— Вот те раз! — удивился я. — А когда будут!?

— Пока не знаю, думаем, как Давидыч решит. Ты же понимаешь, он хозяин, он тут все решает. Я бы тебе с удовольствием еще продал, но все закончились, разобрали их, — извиняющимся тоном объяснился Сергей.

— Блин, вот косяк! — выпалил я, растерявшись. — Хорошо, как придут, сразу мне позвони, ладно!? А то я тоже все продал уже! Сам не ожидал, что такой спрос будет!

— Сейчас как раз, самый пик сезона! — оживился менеджер.

— А до какого сезон у дихлофосов!? — поинтересовался я.

— Обычно самый пик это последняя неделя июля и первая августа, а потом медленно на спад идет. Там уже от погоды зависит. Если дожди, то продается плохо. Дихлофосам жара нужна, — пояснил тот.

— Да это я понимаю, — согласился я.

— А так они продаются весь август и даже в сентябре! — бойко добавил Сергей.

— Ладно! Давай, как появятся дихлофосы, звони, хорошо!? — подытожил я.

— Хорошо, позвоню, конечно, — сказал тот.

Мы распрощались. Я отложил телефон на сиденье.

— Ну вот, вопрос решился сам собой, — сказал я с досадой. — Нет дихлофосов, блин! Вот это облом! В самый разгар сезона!

— Можно в «Арбалете» купить, — произнес спокойно отец. — Там же есть.

— Нет, у Ильи покупать нельзя! — отрезал я. — Мы работаем с ним в бартер и нормально. Он привык к этому. А то сейчас раз купим, и все, привет, начнет руки выкручивать, предлагать товары уже в покупку. Не, покупать там не будем!

— Ну, тогда все, — сказал отец, заботливо протерев руль тряпкой.

— Тогда все, — кисло согласился я.

Июль закончился. Август начался с закрытия отдела в магазине и вывоза остатков товара на склад. Отступать, не наступать. Впервые за три года мы сделали шаг назад. Неприятно. Впереди маячил и второй. Отец недовольно ворчал.

— Вот видишь, к чему приводят твои «давай-давай»!? — поучал он меня в понедельник. — Вот результат непродуманного открытия розничной точки, вывозим товар обратно!

— Да, а почему это мои непродуманные решения? — уже не удивился я заранее известному сценарию диалога. — Мы же вместе работаем, вместе и решения принимаем.

Ты же не был против открытия этого отдела.

— Я был против, но я же знаю твой характер! — продолжал отец выгораживать себя.

— Тебе же если в голову что-то придет, то все, тебя отговорить невозможно.

— Да почему это невозможно? — возразил я, понимая бесполезность разговора и ведя его из другого интереса. — Ты и не пытался меня отговорить, согласился сразу.

— Я потому и не пытался, что тебя отговаривать бесполезно, — разводил демагогию отец. — Ты же упертый, как баран!

— Не, баран это ты у нас! — улыбнулся я, довольный сказанным.

Отец опешил, остановился с коробкой в руках, лупая на меня глазами.

— Ну, ты же по гороскопу овен, так? — продолжил я с улыбкой. — А овен, это баран.

Отец смотрел на меня внимательно. Я на него, не отводя взгляда. Через мгновение, отец со злостью в глазах, продолжил работу, не сказав ни слова. «Проглотил? А ты как хотел, срать на меня просто так? Нет уж, папаня, нет желания слушать весь твой бред», — подумал я и, злорадствуя, потащил очередную коробку из кузова машины в склад. До конца выгрузки мы пребывали в полнейшем негативном молчании. Все люди разные — одни сразу дают отпор любому, кто посягнет на их личность; другие терпят все подряд и всю жизнь, теряя в себе человека; третьи отступают, пока не упрутся в предел своего терпения. Первым я всегда завидовал, будучи по воспитанию довольно мягким. Вторые вызывали во мне физическое отторжение. Я отступал, не отвечая на нападки отца до тех пор, пока не уяснил очевидное — прикрываясь «отцовством», мой родитель распространял свое положение главы семьи на наш с ним бизнес, подавляя мое равенство, принимая мою активность, как должное и скрупулезно подмечая каждый мой промах. И в этот момент наступил предел. Я более не желал мириться с таким положением дел.

На следующий день, во вторник 3 августа я свел итоги месячной торговли отдела в магазине и выявил чистую недостачу в десять тысяч рублей. Продавщицы воровали.

— Вов, ты заебал уже! — гаркнул я на друга, предварительно оглядевшись, нет ли отца рядом. — Ты эту дверь скоро нахуй отломаешь!

Мы стояли на внешней стоянке «Пеликана», заехали, как обычно за остатками. Я позвонил Вовке, тот сразу выскочил из скучного кабинета и прибежал к нашей машине. Отец куда-то отошел, Вовка, начав возбужденно рассказывать очередную историю из своих рабочих будней, по привычке принялся мотать дверью.

— Блять, Рамзес, прости! — заржал он и отпустил дверь. — Не знаю почему, прихожу к вам и всегда эту дверь кручу! Чо, как бизнес у вас!? Все жиреете!?

— Вов, да какой жир!? — отмахнулся я, ступив из распахнутой кабины на гравий. — Я тебе говорил, что точку одну собрались закрывать?

— Не, не говорил! — мотнул Вовка головой, едва снова не схватившись за дверь.

— Закрыли с первого августа, месяц поработала — минус десять тысяч, — сунул я руки в карманы и захрустел мерными шагами по гравию. — Такой вот жир, Вован!

— Ниче се! — вытаращился тот. — Деньги что ли пиздили продавцы!?

Я кивнул.

— Пидорасы, блять!!! — взорвался Вовка. — У нас такие же работают! Глаз да глаз нужен! Пиздят вся подряд! И чо теперь, у вас сколько, три точки осталось!?

— Ну да, три, — кивнул я, завидев отца, идущего с продуктами в руках к нам. — Да нормально! Точка же прибыли не давала, только убытки, так что стало, даже лучше.

— Сок принес, булочки и тебе шоколадку, — сказал подошедший отец и положил продукты на сиденье. — Я не знал, какой сок ты любишь, купил мультифрукт.

— Спасибо, па, — буркнул я.

У Вовки затарахтел сотовый на поясе.

— Да! — гаркнул он в трубку и понуро добавил. — Иду.

— Куда ты? — поинтересовался я.

— Да, вызывают, блять, на работу! Заебали! Ой! — Вовка осекся, вспомнив, что мой отец уже рядом, покрылся вмиг от корней волос пунцовым цветом и только и смог выдавить. — Пойду я, надо сходить, вызывают, сейчас приду, вы не уезжаете еще?

— Не, не уезжаем, — сказал я, с трудом сдерживая улыбку и косясь на жующего булку и улыбающегося отца. — Я с тобой пойду.

Миновав ворота и узкий проезд в одну машину за ними, мы вышли на главную асфальтовую площадку базы и потопали через нее до конца влево, в офис.

— Я тут тебя подожду, — сказал я, оставшись снаружи под навесом у входа.

— Я быстро! — гаркнул Вовка и, косолапо шаркая сандалиями, нырнул в здание.

Жарища. Надо же, сколько лет ходил в офис, только сейчас понял, как хорошо, что прям на улице под навесом стояли три кресла. Из тех, что раньше были по актовым залам и кинотеатрам — старые советские строенные кресла с откидывающимися сиденьями, обитые дешевым темно-красным дерматином. Я плюхнулся на одно из них, обвел взглядом базу, люди нехотя перемещались по территории под палящим солнцем. Минут десять я созерцательно сидел на скрипящем кресле, стараясь не двигаться, чтоб не потеть. Со стороны въезда из-за угла появилась большая синяя «пежо». «О, эта женщина приехала!» — оживился я. Машина плавно подкатила к старому офису напротив складов, дверь открылась. «Джина Лоллобриджида», как я ее прозвал про себя, вышла из машины. Обтягивающее пышные формы темное синее платье сильно выше колен, шпилька, черная копна ме-лированых коричневыми «перьями» волос…

— Все, Рамзес, пошли! — рявкнул за спиной Вовка.

Я глянул на друга, тот в три шага оказался около меня.

— Чего расселся!? — рявкнул снова он, вцепился в свободное крайнее кресло и затряс его, вся тройка кресел задергалась вместе со мной. — Вставай, давай, буржуй!!

Я встал, глянул в сторону «пежо», женщины не было, зашла внутрь здания. Мы лениво побрели обратно к «газели». Прошли мимо «пежо», свернули за угол, вошли в узкий проезд между зданиями. До «газели» оставалось два шага, когда Вовкин телефон снова затарахтел.

— Да! — гаркнул тот в трубку.

— Чего там? — спросил я, понимая, что Вовку вызывают обратно.

— Блять, да опять это ебаное вино, как оно меня заебало, — тихо выругался Вовка, ко-сясь на стоящего в нескольких метрах моего отца.

— Обратно вызывают?

— Ды да! — Вовка провел рукой по лицу, взъерошил волосы и тряхнул головой.

— Ну, давай, я тебя провожу, и мы поедем домой уже, — предложил я и повернулся к отцу. — Сейчас, па, я Вовку провожу и вернусь, хорошо!?

— Вы так будете до утра ходить туда-сюда! — возмутился отец.

— Не будем! — отмахнулся я. — Ты остатки взял!?

Отец кивнул.

— Все, сейчас приду! — бросил я ему и в три шага догнал понуро бредущего Вовку, догнал и положил руку на плечи. — Вован, не грусти, на выходные сходим в «Небо» наква-симся там до зеленых соплей!

— Не получится, Рамзес! У меня отпуск начинается со следующей недели.

— О, ты мне не говорил! Круто! Отдохнешь! — удивился и порадовался я.

— К родителям поеду на неделю, присмотришь за квартирой? Я тебе ключ оставлю?

— О! Еще как присмотрю! Целую неделю у меня будет свободная хата! — принялся я дергать Вовку за плечи от радости. — А девчонок водить можно!?

— Бля, Рамзес, води кого хочешь! Только чтоб я приехал через неделю и узнал свою квартиру, чтоб стены и потолок не были в сперме!

Оба заржали.

— Не ссы, Вован! Присмотрю я за твоей квартирой! — выпалил я, радостно хлопнул в ладоши и потер энергично руки. — Нормально все будет!

— Смотри, блять, у меня! — Вовка наигранно погрозил пальцем. — Знаю я тебя! Половину баб из «Неба» сюда сразу притащишь!

— Не, все будет аккуратно! Только качественные женщины! Ты ж меня знаешь!

Мы снова прошли всю асфальтовую площадку вот так, крича и пихаясь, обсуждая Вовкин отъезд и мои перспективы в пустующей квартире. Распрощались. Вовка сказал, что ключ отдаст в пятницу, перед самым отъездом, шмякнул мою ладонь с размаху своей жесткой рукой, пожал ее и побрел в офис. Я развернулся и пошел обратно, пялясь на синий «Пежо» и сожалея, что хозяйки машины нет рядом.

В пятницу 6 августа я получил ключ.

Впереди маячили два выходных дня, я мысленно облизывался от открывшейся перспективы. Но, как не удивительно, случилось все совсем наоборот. Оба выходных вечера, проторчав в клубе, я даже не помышлял о том, чтобы воспользоваться пустующей квартирой друга и прихватить с собой какую-нибудь девушку. Всегда так в жизни бывает, что-то страстно желаешь, как только получаешь, сразу накал желания спадает. Я даже не появился в Вовкиной квартире в эти дни. Первый раз я там оказался в понедельник, после очередного напряженного трудового дня и легкой ссоры с отцом. Я чувствовал, что запущенная внутри меня программа по поиску недостатков в работе отца, раскручивала свой маховик все сильнее, повышая напряжение наших отношений. Вечером я взял ключ, сел в маршрутку и поехал в квартиру друга. Настроение было гадкое. Я переступил порог квартиры и сразу понял, чего мне жутко не хватало — личного пространства, возможности побыть одному. Мне нужен был уголок, где я мог бы остаться наедине со своими мыслями.

Я разулся, медленно обошел квартирку. Снаружи доносились звуки улицы. Внутри царила тишина. Мне понравилось. Никого. Я один. Полная свобода действий. Я вышел на балкон, облокотился на перила, закурил. Даже сигарета казалась какой-то особенной, будто наполняла мои легкие не никотином, а волшебным газом с седьмого неба. Внизу во дворе, сидя за кривым столиком, бабки ругались с дедом. Пьяный дед материл одну из них, остальные заступались. Мне даже это нравилось, я ухмыльнулся, докурил и нырнул в прохладу комнаты. Жара за день так утомила, что я машинально разделся и пошел в душ. Минут десять я с удовольствием там фыркал и чувствовал, как прохладные струи воды скользят по мне, охлаждая тело. Выйдя, я натянул лишь трусы и смачно плюхнулся на Вовкину двухспал-ку. Удобная. Я растянулся звездой во все углы и замер, уставившись в облупленный потолок. Тут же стало тоскливо. Я осознал, что хочу свою собственную квартиру. «Двадцать семь лет, я живу с родителями, своей квартирой и не пахнет», — подумал я и тут же отчетливо понял, что жизнь с родителями меня ужасно тяготит, постоянные ссоры, напряженная атмосфера, которой мне становилось все труднее дышать. Я задыхался в родительской квартире. «Сколько я так еще протяну, год, два, три?» — тоскливые мысли склизко вползали в душу. Я решил себя отвлечь, включил телевизор. Полегчало. С полчаса я щелкал по каналам, пока воздух с улицы не нагрел комнату, высушил мою кожу, и я задремал. Проснулся через час, за окном угасал день. Я прошел на кухню, сделал себе чаю и два увесистых бутерброда с колбасой. Поужинал и поехал домой. Странный вечер, скажете? Мне понравился! Как глоток свежего воздуха. Всю неделю я провел в таких поездках. После работы садился в маршрутку, ехал в пустую квартиру друга, принимал душ, курил на балконе, лежал на кровати в одних трусах, пялился в потолок, переключал каналы телевизора и думал, думал, думал. Мысли бродили в лабиринтах мозга, ища выход и ответы на сложившиеся обстоятельства.

«Странная ситуация, все тяжелее и тяжелее. Мать становится просто невыносимой. Я понимаю, она откровенно мстит отцу за совместную жизнь. Странно, я всегда считал нашу семью образцовой — у меня самая лучшая мама, самый лучший папа, как мне повезло с родителями. Я так думал, до… Даже не знаю до каких пор. До сегодняшнего момента? Пожалуй, года два назад я стал задавать себе неудобные вопросы и вот, ответы на них. Мать ненавидит отца, причем столь сильно, что желает ему смерти. Эти ее эмоциональные выкрики о том, чтоб он скорее сдох, и что она не даст ему жизни до конца дней, просто вгоняют в ступор. Перепадает и мне. Мать считает, что я отцовский прихлебатель, держусь за «папеньку» только из-за денег и неумения самому что-то решать в жизни. В ее глазах я вижусь полным говном. Странно. Отец-то ведь тоже так считает. Голова человека удивительно устроена. Его оскорбляют, мешают с грязью, и из всех оскорблений человек выбирает ту часть, что относится попутно и к другому. Выбирает ее и поддерживает. Так, наверное, человек пытается сохранить свое самоощущение в норме. Вот и отец со спасительным удовольствием поддерживает оскорбления матери в мой адрес, что я совершенно бесхребетная амеба, что не пытаюсь заработать денег с ним вместе на равных условиях, а повис на нем от бессилия, тупости и не умения реализоваться самостоятельно. Заколдованный круг. Мать считает меня неудачником. Отец ощущает себя моим благодетелем, а сына трусливым лентяем. Неужели я действительно кажусь таким со стороны? Жуть, если так и странно. И где выход? Купить квартиру я не могу, нет денег. Даже если мы продолжим трудиться в том же темпе, не раньше чем через пять лет я наскребу на однокомнатную квартиру. Если только не случится маленькое чудо. Уйти на съемную квартиру сейчас? А толку? Пустая трата денег. Да и отец не одобрит такое, скажет, что я трачу общие деньги. Я работаю каждый день, и у меня нет своих денег. Парадокс. Отец и так постоянно с недовольным видом выделяет мне даже те крохи, что я просаживаю в клубе. И ведь это действительно крохи. Мы с Вовкой умудряемся напиваться за смешные суммы. Наши отношения с отцом заметно портятся и, что самое неприятное, кажется, необратимо. Отец, обладая природной упертостью, даже в ситуациях, где он неправ, отступать точно не намерен. А моя изначальная мягкотелость стремительно испаряется, я становлюсь жестче».

Я открыл глаза. Потолок. Мысли продолжали кружиться в голове, но уже устав, докучали мне откуда-то из глубины и неявно. Полусонное состояние. Внутренний протест, ворочавшийся в груди последние дни, чуть ослаб. Я втянул воздух полной грудью и шумно выдохнул. Пятница, поздний вечер, пора было собираться домой. Я выпил чаю и, уже обуваясь в коридоре на затоптанной циновке, снова отчетливо услышал свой внутренний голос: «Квартиру куплю ровно в тридцать лет и чудо случится!»

— Рамзес!!! — раздался Вовкин вопль утром в воскресенье в мобильнике. — Отдавай мой ключ! Всех там баб, надеюсь, выгнать успел из квартиры!? Хы-хы-хы!

— Привет, балда, — спросонья буркнул я. — Всех, не переживай. Ты уже вернулся?

— Да, бля, вернулся! Стою тут на вокзале, среди каких-то бомжей и алкашей! — орал в трубку Вовка. — Че, бля, в «Небо» идем сегодня!? А то я, бля, соскучился что-то по этому блядскому заведению! Хы-хы-хы!

— Сейчас привезу, — буркнул снова я, почти проснувшись от ора в трубке.

Я попил чаю и поехал на встречу. Вовка уже ждал меня на лавке во дворе своего дома, загоревший, веселый и с большой сумкой. Остаток дня мы весело провели у него в квартире, пили чай, курили, чесали языками обо всем подряд и вечером поехали в «Чистое небо». Жизнь вернулась в привычное русло.

В середине августа подумалось о приближающейся осени и стало немного грустно. Дни текли однообразно. Я старался давить в себе раздражение, появившееся по отношению к отцу, максимально отвлекаясь на работу и тусовки с Вовкой. Тема с дихлофосами заглохла окончательно. «Арбалет» не давал их в бартер, в «Саше» дихлофосы так больше и не появились. Я названивал менеджеру Сергею, тот извиняющимся тоном мямлил, что ничем помочь не может, товара нет, весь продан. Я некоторое время нервничал из-за упущенной возможности заработать, но к концу августа успокоился и твердо решил следующим летом заняться дихлофосами основательно.

23 августа я позвонил в «Арбалет» по поводу очередного заказа. Трубку взял Илья. Его голос показался мне чрезмерно вежливым и даже заискивающим. Я удивился своим ощущениям, но не придал значения. Илья торопливо озвучил заказ и поинтересовался, когда привезем товар. Я сказал, что часа через два-три будем у него. Менеджер обрадовался и положил трубку.

В два часа дня мы были в «Арбалете». Я поднялся в офис. Типичная картина — Илья сидел на стуле рядом с флегматичным напарником, занятым игрой на компьютере. Увидев меня, Илья засуетился. Вскочил со стула, пожал энергично руку, быстро оформил накладные и протянул обратно мне. Не заметить чрезмерной прыткости менеджера было сложно. Я распрощался и пошел обратно, выйдя в коридор. Там меня и догнал Илья, пугливо озираясь, сказал: «Ром, у меня тут сложилась ситуация, можешь помочь?»

— А что случилось? — остановился я в конце коридора у самой лестницы.

— Я тебе расскажу, только не здесь, — еще сильнее забегал глазками Илья. — Давай, ты разгрузишься, позвонишь мне, я выйду вниз к курилке и там поговорим, хорошо?

Я согласился и пошел на склад. Илья торопливым шагом затопал по гулкому коридору обратно. Через сорок минут мы стояли вдвоем на улице. Илья продолжал озираться бегающими глазками.

— Ну, чего там у тебя? — подбодрил его я.

— Слушай, Ром, у нас тут немного не получилось с напарником с магазином, — зачесал в затылке менеджер. — В общем, не вышло у нас с магазином, решили мы его закрыть.

— О, жаль…

— Вот. Но мы там товар же не покупали, а брали здесь в фирме с отсрочкой платежа до конца лета и сейчас, вот, срок оплаты подойдет, и я, вот, хотел тебя спросить, у вас с батей вроде есть своя розница, — плел паутину мыслей Илья. — Могли бы вы товар, что остался у нас после магазина, выкупить по оптовой цене за наличку?

— Я понял тебя, Илюх, — кивнул я. — Тебе нужно до какого, до конца августа рассчитаться с «Арбалетом» за товар, да? А какая там сумма?

— Да, до конца августа, но желательно на этой неделе до пятницы! — Оживился тот.

— Там около пятидесяти тысяч, пятьдесят пять максимум, но скорее всего меньше!

— Хорошо, я тебя понял, — кивнул снова я, добавил, решив выкроить на обдумывание время. — Давай так, я отцу скажу, сам понимаешь, без его разрешения никак.

— Да, да, понимаю, понимаю! — торопливо забубнил менеджер.

— Вот, ему скажу, если «да», то мы выкупим у тебя товар, идет?

— Вообще отлично! Буду ждать, только не тяни с ответом, когда мне позвонишь!?

— Давай, либо сегодня вечером, либо край, завтра в первой половине дня! Идет!?

— Лучше бы, конечно, сегодня вечером позвонил мне на домашний, — замялся Илья.

— Хорошо, пиши домашний телефон, — понял я без лишних слов.

Тот торопливо написал на обратной стороне визитки шесть цифр, дал ее мне.

— Все, до вечера, позвоню сегодня, — протянул я Илье руку, и тот затряс ее с чрезмерной признательностью.

Отец согласился, что выручить Илью было бы хорошо и правильно. В пятницу той же недели в первой половине дня мы подъехали к закрытому магазину. Менеджер нетерпеливо уже ждал нас на месте с напарником. Вчетвером за полчаса мы погрузили остатки товара в «газель». Илья, получив на руки сорок шесть тысяч рублей, просиял от счастья, рассыпался в благодарностях, долго тряс нам с отцом руки и едва не прослезился. Его поведение вызвало у меня улыбку, а на душе сделалось приятно, все-таки выручили знакомого человека. Возможно, и он нас выручит когда-нибудь? «Кто знает», — подумал я.

Лето пролетело, словно его и не было. Я не успел оглянуться, сентябрь. Первая неделя осени традиционно прошла под знаком Дня города. Мы с Вовкой зависли 4 сентября в «Чистом небе» и напились. Заведение буквально лопалось изнутри от количества людей. По домам под грохот «Раммштайна» нас развез Эдик. И остальные выходные сентября мы с Вовкой проторчали в клубе. И выходные октября. И ноября. И всю зиму. И весну.

В середине октября в центре у кинотеатра я случайно встретил Аню, ту самую, с которой случился мой самый лучший долгий поцелую в жизни. Увидев меня, девушка загорелась глазами и даже будто едва уловимо подалась вперед. Но случайная встреча меня не обрадовала, я даже на мгновение обозлился, вспомнив все ее выкрутасы и пустое жеманство. «Поползла», — промелькнуло в моей голове, когда я заметил, что девушка все-таки не удержалась в своих самых привлекательных формах, располнела и подурнела.

— Привет, — буркнул я, проходя мимо нее.

— Привет, — пискнула Аня чуть растерянно фальцетом.

Я прошел мимо, не задерживаясь и не оборачиваясь. Больше Аню я не встречал.

Вовка допоздна дежурил в «Пеликане», и вечером того же дня я оказался один в «Чистом небе». Меня настиг осенний сплин, и не хотелось ничего. Я немного выпил, алкоголь не разогнал хандру, а лишь усилил. Я механически бродил по клубу, по очереди подпирая обе барные стойки. После часа ночи охрана привычно положила прибор на свои обязанности, и в заведение с улицы потянулся всякий сброд. Захотелось выпить. Я подошел к малой стойке. Сухощавый высокий бармен вынужденно общался с какой-то посетительницей, почти висевшей на другом конце стойки. Миниатюрная брюнетка покачивалась, ее голова свисала к стойке, и всклокоченная копна вьющихся волос закрывала лицо посетительницы. Перед ней в развернутой упаковке лежала плитка шоколада. Несколько долек его уже отсутствовало, остальные были сломаны по линиям раздела. Посетительница, будто почувствовав мое появление, вскинула голову и уставилась на меня мутными пьяными глазами. «Ого!», — подумал я, увидев перед собой сильно изможденное лицо женщины неопределенного возраста. Ей можно было дать и тридцать пять и на десять лет больше. Лицо ее носило отпечаток сильного и регулярно употребления алкоголя. Я, внутренне вздрогнув от изучавшего меня водянистого бессмысленного взгляда, бегло оглядел женщину. Ее голубой джинсовый костюм выглядел неряшливым и таким же засаленным, как и копна, местами слипшихся, волос. Самое плохое, что может случиться с женщиной — алкоголизм, передо мной стояла алкоголичка.

— Хошь шоколадку? — с трудом произнесла она, покачиваясь на тощих ногах.

— Нет, спасибо, — мотнул головой, поморщился и отвел взгляд в темноту танцпола.

Женщина пару секунд разглядывала меня, покачиваясь, выдала: «А чо так?»

— Не хочу и все, — встретил я ее мутный взгляд, глянул на бармена, тот стоял, засунув руки в карманы и с видом полного понимания обыденности ситуации.

— Хм… — хмыкнула женщина, повела взглядом на бармена, пояснила. — Не хочет… Бери шоколадку…

— Мне нельзя, я на работе, — отделался дежурной фразой тот.

Тетка повела взглядом в мою сторону, снова повернула голову к бармену, хмыкнула, неухоженной рукой с грязными обломанными ногтями заторможено зашуршала по фольге, наткнулась пальцами на квадратик шоколадки, произнесла: «Ну а я съем», и потянула его в рот.

Мне стало неприятно от вида женщины. Сильно пьющие мужчины мною воспринимались со спокойной жалостью, будто констатация факта — бывает, мужчина сломался, оказался слабее вызовов жизни. Алкоголичек я не переносил на дух. В женском пьянстве есть что-то глубинное в своей отвратительности. Я не хотел развивать ожившие в голове мысли, поморщился, оттолкнулся от барной стойки и ушел на танцпол.

Минут через пять я вернулся, женщины и след простыл. Бармен стоял все в той же позе с руками в кармане и с саркастической ухмылкой.

— Просто пиздец какой-то! — выразил я общую с ним мысль и покачал головой.

Я постоял у стойки еще минут десять, пока окончательно не впал в скуку. Решив не звонить Эдику, я вышел на улицу и неспешно потопал к гостинице. Алкоголь выветрился совсем. Я привычно о чем-то задумался, машинально проделал путь до машины Эдика, распахнул заднюю дверь и ввалился в салон.

— Здарова! — выпалил я, заметив, что на переднем пассажирском сидении находится очередная дама. Эдик поздоровался, протянул руку, я ее пожал и перевел взгляд вправо и онемел — на сидении сидела та самая алкоголичка из клуба. Естественно, она меня не помнила, я сделал вид, что мы не знакомы и перевел удивленный взгляд на Эдика. Г лаза того масляно блестели.

— А мы вот… сидим… общаемся… — расплылся в улыбке Эдик.

Тетка глупо захихикала.

— Кататься поедете? — сказал я.

Тетка замотала головой.

— Да, поедем, прокатимся… Тебя отвезем и покатаемся… А хочешь, с нами покатаешься! — вспыхнули глаза Эдика, будто озвучив ошеломительную идею. — А потом я тебя отвезу.

— Да не… — мотнул я головой. — Вы меня щас отвезите, а потом хоть укатайтесь.

— Ну, — Эдик пожал плечами, даже будто огорчился. — Не хочешь, как хочешь… Мое дело предложить…

Глаза парня вновь заблестели лукаво.

— Поехали, давай, — кивнул я и ухмыльнулся.

Через двадцать минут я был дома. Эпизод с Эдиком дал пищу моему мозгу на весь следующий день. Я не мог понять такого поведения. Даже если отбросить все сантименты и забыть, что у Эдика есть девушка, выходила все равно дрянь — неразборчивость Эдика для меня была схожа с обшариванием бомжом мусорных бачков в поисках еды. Картинка ясно нарисовалась в моей голове, плечи инстинктивно дернулись, к горлу подступила тошнота. Тут же я представил, как Эдик и эта опустившаяся женщина занимаются сексом — рвотный позыв не заставил себя ждать, мне стало физически плохо.

При следующей встрече я поинтересовался у Эдика «результатами» ночного катания. Да он бы и сам все рассказал.

— Дааа! — расплылся тот в довольной улыбке. — Я тебя отвез, а потом мы обратно поехали по Окружной, а там фонарей нет… Я остановился на обочине у лесочка… ну и…

— Ясно, — кивнул я, растянув лицо в резиновой формальной улыбке.

«Странно, — подумал я, — люди с таким удовольствием находят грязь и барахтаются в ней. Зачем? Да еще и гордятся этим».

 

ГЛАВА 15

«Закрывать или не закрывать?» — мучила меня мысль об отделе в торговом центре два первых осенних месяца. С продавцами повезло, обе девушки трудились хорошо и содержали отдел в чистоте и порядке, но выручка так и не выросла. Две тысячи в день, чуть выше точки безубыточности — все, чего мы достигли. Чашу весов в сторону закрытия склонило решение самих продавщиц уволиться и искать другую работу. Мы с отцом посовещались и решили закрыть отдел. В пятницу 29 октября мы приняли товар у продавщиц и рассчитали их. Выходные прошли в сплошной работе. В субботу вывезли на склад весь товар, в воскресенье торговое оборудование. Злые и нервные, натаскались мы вволю. Воскресный вечер я провел за компьютером, возвращая по учету весь товар с закрытого отдела на склад. Жутко нудное занятие. «Антипригар — 2 шт.», — подошел я к очередной строке и тяжко вздохнул. Странное дело, две коробки «Антипригара», всученные мне Сергеем в «Саше», никак не выходили из головы. Мое интровертное сознание придирчиво искало и не находило логическое объяснение такому поступку. Никто и никогда за все время бартерных операций из партнеров и клиентов так не поступал. «Антипригар» ставил меня в тупик. «Зачем Сергей откровенно втюхал мне непродаваемый товар, висяк!?» Здравого смысла в поступке не было, мы же в любой момент могли вернуть не продающийся товар. «Антипригар» практически не продавался, из начальных 48 штук на остатках нашего склада числилось 40. «У Надежды Петровны и Полины еще по две штуки, всего получается сорок четыре, — прикинул я в уме, — Надо будет вернуть этот «Антипригар» Сергею. Отогнав вопрошающие мысли прочь, я продолжил работу. В складе стало тесновато. Торговое оборудование заняло шесть поддонов, полностью поглотив левый ближний ко входу угол. Отец косился на шкафы и витрины недовольным взглядом, но молчал. Все, что он желал высказать, я с легкостью читал в его глазах. С первого ноября мы оказались в исходной точке — неразвивающаяся оптовая торговля и два неказистых ржавых, но прибыльных киоска на рынке. Я не успел перевести дух, как в первых числах месяца сменщица Надежды Петровны выдала новость.

— Я дорабатываю ноябрь и ухожу! — заявила она на удивление решительно, сердито сверкнув глазами сквозь кривые очки.

— Почему!? — растерялся я, заявление застало меня врасплох.

— Мне не нравится, что киоск открытый! — продолжила та, недовольно выпятив нижнюю губу. — Вот у соседей закрытый, был бы закрытый, я бы осталась! А так, летом, осенью и весной еще ничего, а вот зимой холодно очень целый день на морозе стоять!

Я не стал возражать. Женщина говорила правду, я сам удивлялся, как продавщицы в киосках умудрялись работать зимой. В легкие морозы, еще куда ни шло, но за «минус» пятнадцать уже требовалось определенное мужество. Я забрал с обоих киосков дневную выручку и пошел домой, сообщил новость отцу.

— Куда уходит!? — удивленно уставился на меня тот, лежа на диване.

— Понятия не имею, — пожал я плечами, выкладывая выручку на стол. — Вот деньги! Сказала, что уходит, наверное, есть куда, в магазин какой-нибудь. Да какая разница!?

Мда, — отец сел на диване, массируя обеими руками лицо, разгоняя дрему.

— Вот тебе и «мда», что делать будем? Искать замену или Надежда Петровна так поработает?

— Искать надо, — заморгал отец часто, продолжая отгонять сон. — Как же это… Надежда Петровна одна не сможет. Что ж она без выходных работать будет?

— Не, без выходных нельзя, мы так заморим старушку, раньше срока в гроб загоним! — цинично пошутил я. — По-хорошему, надо искать сменщицу или… надо у нее спросить, вдруг захочет одна работать.

— Одна? — удивился отец.

— Не, ну с выходными, естественно, — уточнил я. — И то, если сама захочет. В общем, у нее спросить надо. Послезавтра узнаем, Надежда Петровна выйдет на работу, и поговорим с ней.

Отец закивал, так и оставшись сидеть полусонным. Я вышел.

— Да я могу и одна поработать! — спокойно сказала Надежда Петровна, едва наш разговор состоялся, пожала плечами, переводя чуть растерянный и вместе с тем твердый взгляд с меня на отца и обратно. — Чего тут такого?

Надежда Петровна могла все! В моей голове сразу завертелись банальные фразы вроде «гвозди делать из таких людей» или «вот, раньше были люди, сейчас уже таких нет». Но старушка действительно относилась к редкому типу людей, умеющих скромно и на совесть делать любую порученную работу. Надежда Петровна была абсолютно надежна. Нам очень повезло с ней.

Отец молчал.

— Надежда Петровна, смотрите, как вам удобнее, — сказал я. — Мы можем искать вам сменщицу, пока вы одна трудитесь, а можем и не искать, будете тогда одна с выходным работать. Как Полина — суббота сокращенный день, а воскресенье выходной…

— Да одна я поработаю! — отмахнулась оптимистично старушка.

— Ну, хорошо, — согласился я, радуясь, что вопрос решился просто. — Давайте так, вы работайте и поспрашивайте тут на рынке по продавцам или знакомым, вдруг кому работа нужна, да? Найдете нормальную сменщицу, возьмем ее на работу, а нет, так нет.

— Давайте так, — кивнула Надежда Петровна, задумалась и тут же выпалила. — Ой, да не нужен мне никто, сама поработаю! Больше денег заработаю!

И засмеялась всеми морщинками лица.

— Ладно, хорошо, Надежда Петровна, — улыбнулся я. — Работайте сами, у вас все равно лучше всех получается.

Старушка покраснела от похвалы и затопталась на месте.

— Ну, все, пошли мы, — хлопнул отец ладонью по витрине. — Трудитесь, Надежда Петровна, зарабатывайте!

Мы с отцом пошли к машине. Я обернулся, голова Полины торчала наружу над прилавком ее киоска. Проблемы Полина испытывала с ногой, но не со слухом.

— Что будем делать с Надеждой Петровной? — зарядил я отцу сразу, как только мы оказались в кабине. — Сама пусть работает или поищем сменщицу?

— А разве мы не решили вопрос? — удивился отец. — Надежда Петровна же сказала, буду работать одна. Что еще надо!?

— Это не мы решили вопрос, это она так решила! — начал заводиться я. — По-моему, киоск наш и нам выгоднее, чтоб он торговал каждый день, а не как соседний с Полиной, в субботу до обеда, а в воскресенье вообще закрыт!

— Ну, и что ты предлагаешь!?

— Я предлагаю подумать, может быть, все-таки напрячься и самим поискать второго продавца, чтоб киоск работал полноценно? Это ведь лучшая наша точка из двух. Ладно Полина, торгует как попало, там уже ничего не исправишь. Но этот киоск хорошо торгует. А четыре полных дня простоя плюс четыре дня по половине, итого полных шесть дней. Посчитай! В среднем по две двести в день, тринадцать тысяч налички в месяц, тысячи три-четыре прибыли. Зачем терять? Можно же напрячься и поискать продавца.

— Ищи, кто тебе мешает? — равнодушно уставился на меня отец.

— Ну, вот всегда так, — сказал я кисло, внутренне негодуя и кипя.

— Да что, «всегда так»!? — всплеснул руками отец и хлопнул по рулю.

— Да, ничего, — отмахнулся я и отвернулся к окну.

— Что-то не нравится, иди, делай! Вперед! Никто не держит! — завелся отец.

— Ладно, ладно, я понял, — буркнул я примирительно, не поворачиваясь и ощущая мгновенное падение настроения ниже любого эфемерного плинтуса.

— Ааа, ты хотел, чтоб я начал искать продавца, да!? Побегал, посуетился, а ты будешь сидеть и только раздавать команды, куда и с какой скоростью бежать!?

«Бля, началось», — проползла в голове мысль с мерзким привкусом.

— Да ничего я не думал, — отрешенно ответил я.

Оба замолчали. В тишине возникло напряжение.

— Поехали? — произнес отец.

— Да, — сказал я, оторвавшись взглядом от окна и севши прямо.

— Куда сейчас? — задал свой затертый до дыр вопрос отец.

— По накладным, — подчеркнуто нейтрально произнес я, зная, какой эффект произведет моя фраза, но удержаться я уже не мог.

— Куда едем, я тебя спрашиваю!? — взвился тут же отец, процедив зло сквозь зубы. — По накладным! Ишь, деловой!

— А че такого!? — с вызовом посмотрел я в ответ, с трудом сдерживая напирающую изнутри злость. — Там в накладных все написано! Грузили мы вместе! Куда грузили и в каком порядке, ты знаешь! Вот и поехали!

— Послушай, ты! — сцепил отец зубы, сузив глаза. — Не умничай мне тут! Я тебя нормально спросил, «куда едем?», будь добр отвечать! А не корчить из себя не пойми что!

— А я и не корчу, — неожиданно спокойно парировал я, едва не улыбнувшись. — Мы же вместе работаем? Вместе. Вот и участвуй в работе. Или ты как хотел, чтоб я всем звонил, собирал заказы, пробивал накладные, планировал рабочий день, а ты только рулил и спрашивал каждый раз «куда едем»? Так что ли?

Несколько секунд меня сверлил жесткий взгляд отца.

— Не, а то странно получается, как я предложил поискать продавца, так сразу «тебе надо, ты и ищи»! Как будто только мне надо! И здесь тоже, Рома позвони, Рома получи заказ, Рома подготовь накладные, Рома спланируй маршрут и рабочий день, а папа только грузит коробки вместе с Ромой и крутит баранку. Так что ли получается?

— На! Садись! Крути! — отец хлопнул ладонями по рулю, взорвавшись. — Я тебе уже сто раз говорил! Не нравится!? Садись, рули сам!

— И я тебе сто раз говорил, — спокойным голосом продолжал я. — Не нравится? Бери, звони сам, работай на компьютере сам, звони сам. Можем поменяться. Я — за! Буду тупо крутить руль, каждый раз спрашивая, куда ж нам ехать, и таскать коробки, какие скажешь.

Отец сверлил меня взглядом. Я знал, что ответа на такое заявление у него нет. Не в первый раз случалась же подобная перебранка. Мы оба все чаще и чаще провоцировали друг друга на скандалы и негатив. Я подсознательно нащупал истинную роль отца в нашем деле, а он, будто чувствуя, резко стал агрессивным.

— Куда едем!? — зло, с нажимом повторил отец, уйдя от неудобного разговора.

— «Арбалет», — непринужденно произнес я, уставив на отца ясный и чистый взор.

Побелевшая от сжатия рука отца воткнула с хрустом первую передачу, машина тронулась, я снова отвернулся к окну. Какой же унылый в наших краях месяц ноябрь. Зима приближается с неумолимо растущей скоростью и скалится кровожадно, а в природе все стынет от ее оскала и умирает. Настроение природы передается и людям. Унылый месяц, унылые мысли. В тот год все будто сошлось в одну депрессивную точку: парочка неудач в бизнесе, расход родителей по разным углам, напряжение между мной и отцом, боли в желудке. И промозглая ноябрьская погода, когда хочется послать все подальше и лечь в спячку до весны. А тут, нервы, нервы, сплошные нервы. Голова работала странно, я изо всех сил отгонял мысли о сравнении себя и отца в работе, а они становились все сильнее и настойчивее. Я перестал им сопротивляться, думал разное.

Алкоголь. Только он расслаблял меня и отгонял тревожные мысли. Я выпивал все больше и больше. Именно в ноябре я впервые ощутил легкую зависимость от спиртного.

В пятничный вечер, обрабатывая дома накладные на компьютере, я вдруг почувствовал сильное желание выпить. Не потанцевать и повеселиться, а именно выпить. Я позвонил Вовке, тот слег дома с температурой. Я пожелал ему скорейшего выздоровления и поехал в «Чистое небо» один. Середина ноября, на улице пять градусов выше нуля, промозгло и сыро. Я, застегнув молнию на серой куртке под самый подбородок, подошел ко входу заведения. Меня окликнули из темноты переулка. То был охранник Артур, он курил. Мы привычно фальшиво поздоровались и завели пустой разговор.

— Перед тобой стоит начальник охраны! — затянувшись и выпустив, смакуя, дым вверх ткнул в себя пальцами Артур.

О! — округлил я лицо, придавая значимости факту. — Мои поздравления!

Мы вновь фальшиво заулыбались и механически пожали руки. Странное знакомство. Едва ли ни единственное в своем роде. Артур пытался сократить расстояние между нами. Я же выверено держал дистанцию. От знакомства ни один не мог извлечь даже дешевой пользы. Я не желал ее извлекать, у Артура не получалось попасть в мое личное пространство в качестве «друга». И выходило, что я вынужденно общался с человеком, мне абсолютно неприятным. А Артур, чувствуя мое решение, демонстративно фальшиво панибратствовал. Нелепое ненужное знакомство.

— Ну, раз я теперь знаком с самим начальником охраны, то могу вытворять в заведении что захочу, я так понимаю!? — добавил я, сунув руки в карманы куртки.

— Типа того, — одобрил Артур, докурил и махнул рукой в сторону клуба. — Прошу!

Оба нырнули за тяжелую дверь. Меня обдало теплом, я расстегнул куртку, тело вздрогнуло, выгоняя из мышц уличный холод. Ступеньки вниз мимо нескольких человек на тесном пятачке, сдававших верхнюю одежду в гардероб и оплачивавших вход. Мимо двух прихорашивавшихся у зеркала девушек и парней, одетых значительно проще спутниц и нервно торопящих их. Сдал куртку в гардероб, поздоровался почти с каждым первым из персонала заведения. Я внутри. Шум, гам, разговоры, громкий ритм музыки, пелена дыма под потолком. Я сходу заказал двойную «отвертку» и вытянул ее минут за пять, словно чистый сок без водки. Вторая двойная. Ее пил уже медленнее, даже успел выкурить сигарету. Через полчаса я уже был навеселе. В общей массе появились знакомые лица. Мелькнуло лицо парня, часто его видел в «Чистом небе». Такой же постоянный гость, как и мы. Мне стало интересно, попытался определить, кем тот работает. По виду, менеджер. Джинсы и простенький свитер, из-под которого торчал воротник белой рубашки — типичная одежда всех менеджеров, словно у них со вкусом проблемы. Я так одевался в двадцать лет и быстро понял, что выгляжу как унылое говно и тряпка. Парень был крупный, с меня ростом, но рыхловатый, что мешковатый свитер удачно скрывал.

«Лицо розовое, гладенькое. Вряд ли даже в торговой компании работает. Банк? Вряд ли. Те совсем как лохи выглядят. Какая-то креативная область. Менеджер по рекламе или типа того. Ручки пухлые и нежные, видно, ничего ими не делает. Постоянно пьет виски с колой. При деньгах или понтуется. Курит постоянно. Глаза грустные, как у сенбернара. Да он и есть сенбернар, только в свитере. Хотя, нет. Больше на медведя похож, плюшевый какой-то… Плюшевый — точно!» — мои мысли быстро пробежались по парню, ощупали и покрутили его со всех сторон и тут же приклеили удачное прозвище.

«О! Вот это тип пришел! Ха! Надо же! Его тут прибьют же сразу!», — среагировал я эмоционально на еще одного персонажа и заказал третью «двойную». Тщедушный длинный нескладный блондин с неприятным надменным лицом и выпендристым манерами подошел к стойке, покрутился на месте и с деловым видом, задрав нос, двинулся через грот к танцполу, размахивая руками и виляя бедрами почти по-женски. «Манерный», — приклеил я сходу ярлык жеманному типу. В гроте царила давка, два встречных потока людей сходились в одной точке и пихали друг друга плечами и всем прочим. «Манерный» получил два случайных чувствительных тычка плечами от встречных бугаев, сник на долю секунды, тут же гордо тряхнул шевелюрой и, как ни в чем не бывало, поплыл дальше в общем потоке, получив тут же очередной тычок. «Да, чувачок, тебе тут не рады», — подумал я, доставая сигарету. После третьей двойной я впал в алкогольную нирвану. Триста грамм водки сделали свое дело. С дебильной улыбкой на лице я стал всем рад. Захотелось в туалет. «Полдвенадцатого, а мне уже нормально», — проползли в голове мысли. Я встроился в поток людей, и тот вынес меня к лестнице, ведшей наверх в туалет. Тут же уперся в бесформенную толстую женскую задницу в джинсовой юбке и фиолетовых лосинах. Та оказалась последней в длинной очереди в туалет. Мужская половина двигалась явно быстрее. Я толкнул дверь на двусторонних петлях и оказался в мужском туалете. Жуткое зрелище. Две писсуара, одна кабинка с унитазом. В кабинке кто-то устало блевал. Один писсуар оказался забит, и из него текло на пол. Я воспользовался вторым. Зашла вдруг бабка уборщица и с матюками принялась тереть пол и стучать в кабинку. Я напрягся, быстро закончил свое дело и выскочил на лестницу, едва не потеряв равновесия. Снизу вверх вдоль ступенек на меня смотрела очередь из страждущих глаз. Я осторожно спустился и снова прилип к барной стойке. Полночь. Четвертая двойная «отвертка» и сигарета. Я понимал, как глупо выгляжу с пьяной улыбкой, но мне было плевать и так хорошо от алкоголя, что я счастливо тянул лицо в улыбке еще сильней. Подошел новоиспеченный начальник Артур, похлопал меня по плечу, приобнял, что-то сказал на ухо с приторной улыбкой. «Как ты надоел», — хотелось мне сказать ему в лицо, но я лишь машинально кивал и старался не отрываться от стакана. Артура позвали, и я слинял подальше от барной стойки, заняв единственное спокойное место в арке грота. К часу ночи я выпил еще две двойных. Во мне плескалось более полулитра водки. Наступило опьянение, я, покачиваясь, слонялся по клубу бессмысленными маршрутами. Улыбка сменилась состоянием отупления и безразличия. Седьмая двойная меня добила. «Лишняя», — мутно осознал я, глядя в ополовиненный стакан. Время без двадцати два. «Скоро закрытие, надо валить сейчас, по-тихому, а то народ через полчаса передушится у гардероба», — подумал я, встал, кривясь и давясь, сделал два глотка из стакана, отпихнул его в сторону и, придерживаясь стенки, пошел к выходу. Со мной кто-то попрощался перед самым гардеробом, я в ответ что-то буркнул. И у гардероба тоже кто-то попрощался? Девушка администратор? Сознание пребывало в вязком тумане. Я, скорее всего, в ответ попрощался. «Я вежливый, всегда отвечаю, да, да», — шевелился мыслями пьяный мозг. Не сразу найдя рукава куртки, я все же надел ее и, держась правой рукой за перила, пошел на выход вверх по ступенькам, еле переставляя ватные ноги. Два охранника изнутри у выхода. Они попрощались со мной? Я толкнул дверь, в лицо мне ударил холодный влажный воздух. Я сделал шаг через порог и вдохнул полной грудью. «Самый чистый воздух в мире, я вдыхаю самый чистый воздух в мире, как же вкусно», — закружились в эйфории мысли. У дверей на улице привычно стояла орущая пьяная толпа. Я сделал несколько шагов в сторону. Агрессивный ор толпы меня душил. Хотелось тишины. Я стоял на углу соседнего здания и провожал мутным взглядом группки людей, разбегавшихся от клуба. Одни ловили такси, другие уходили прогулочным шагом, третьи перебегали улицу в поисках продолжения веселья в других заведениях. Я дышал. Стоял и вдыхал воздух. Я не мог надышаться. Через пять минут голова закружилась сильнее. Наконец, я ощутил уличный холод. Он пробрался под куртку через распахнутый настежь ворот и отрезвил меня, заставив вздрогнуть. Зябко. Закурив, я застегнул куртку, поежился и пошел вихляющей походкой к гостинице, к Эдику. Тот стоял на месте, куря в салоне своей машины, натопленным печкой до жары. По пути домой меня развезло. После отъезда Эдика, я еще несколько минут стоял подле своего подъезда, нарочно расстегнув куртку и ощущая, как жадно проникший под нее ноябрьский холод возвращает меня в чувство. Дома, едва раздевшись, забравшись в кровать под одеяло и согревшись, я ощутил первый приступ рвоты. Меня начало крутить и мотать по кровати. Я сполз на пол и, шатаясь, добрался до туалета. Проведя там с полчаса и едва не уснув подле унитаза, я вернулся в комнату. Меня мотало, кружило, бил озноб. Я выпил слишком много. Ужасное состояние. Родители спали в своих комнатах, в квартире стояли тишина и мрак, я сидел на полу. При одной мысли о кровати меня снова затошнило. Унитаз. Снова пол в комнате. Озноб заколотил с новой силой. «Трезвею», — вяло обрадовался я. Придремав вот так на полу подле кровати, я взобрался на нее уже в полусонном состоянии и, не успев ощутить головокружения, уснул.

Очередную машину из Краснодара мы ждали к пятнице десятому декабря. Все вышло наперекосяк. В четверг мы собирали на складе товар для киосков, когда позвонил коммерческий директор Эдик и принялся своим елейный голосом упрашивать нас разгрузить машину в субботу, потому как «МАЗ» сломался и на сутки позже к нам отправили другую фуру. С неудовольствием мы согласились вновь выручить «Люксхим». Я злился, выходила странная штука — мы регулярно шли навстречу, а руководство «Люксхима» регулярно нарушало наши договоренности. Безвыходность положения меня злила.

— Да брось ты, — отмахнулся отец. — Они приезжают раз в месяц, три раза за зиму, что мы не выгрузим? Хотя, потакать им не следует, я тоже не сторонник торчать тут на складе по выходным. Надо будет в следующий раз сказать Эдику или Асланбеку.

— Конечно, надо! — выпалил я. — Вечно под них подстраиваемся, а они нас с бонусом хотели прокатить сначала, а потом в «Родной край» за нашей спиной товар отгрузили!

— Хорошо, хоть снега не нападало много, а то так заметет и не проехать будет тут у нас, — произнес отец, словно думая вслух.

— Это да, — протянул я, на секунду задумавшись, добавил удивленно. — Да ладно, в том году нормально все выгружали, проблем никаких не было.

— Та зима бесснежная была, — произнес отец деловитым тоном.

— Ой, да сейчас все зимы такие! — отмахнулся я. — И эта такая же будет. Нормально все будет, не забивай себе голову. Ну, если уж выпадет снег, ну почистим.

— Да ты представляешь сколько чистить!? — махнул отец в сторону ворот склада.

На пустующем заводе кроме нас людей было, раз-два и обчелся. Три немощные тетки на проходной и пару примелькавшихся мужиков. И все! Я мотнул головой, отгоняя неприятные мысли прочь. «Только бы этот дурацкий снег не повалил», — проговорил я мысленно несколько раз для успокоения спасительную мантру.

Снег повалил той же ночью густой стеной больших хлопьев. Минут десять перед сном в темноте комнаты я заворожено смотрел на сие зрелище со смешанным чувством восторга и досады. «Придется чистить», — обреченно понял я и лег спать.

Пятничным утром полчаса мы только очищали на стоянке от снега «газель». Город за ночь завалило напрочь! С самого утра дорожная техника уже урчала во всю, расчищая улицы. Погода установилась чудесная, всего пять градусов мороза при полном безветрии. Идеальная зима. Впереди выходные, отдых. Если бы! Очистив машину, мы выехали на склад и по пути купили две снеговые лопаты. Все асфальтовые дороги на нашем пути уже оказались расчищенными, и даже на грунтовой дороге от переезда до ворот завода уже побывал грейдер. На территории завода лежал никем нетронутый плотный покров чистейшего белого снега. Мы даже не рискнули проехать на «газели» к складу, машина застряла бы сразу. Взяли лопаты и, утопая в снегу и высоко задирая при каждом шаге ноги, проторили первую дорожку вниз.

— Да уж! — произнес я, оказавшись подле склада и обозревая объем предстоящих работ. — И где чистить будем?!

— Сначала ворота очистим, чтоб открыть смогли, — осматриваясь, сказал отец. — А после уж тут пятачок расчистим, чтоб машина могла подъехать, а там посмотрим.

— Да это понятно. — Обреченно сказал я, осознавая смысл слов «а там посмотрим».

Принялись за работу. За полчаса расчистили место перед воротами, на котором спокойно помещалась наша «газель». Отвалы снега у стен склада выросли угрожающе быстро. Я определенно разогрелся и даже чуть запыхался. Отец закурил.

В следующие полчаса мы расчистили еще примерно столько же.

— Ну, и как быть дальше? — спросил я, запыхавшись, навалившись на лопату и спихнув шапку на затылок от внутреннего жара, пышущего из меня через свитер.

— По-хорошему надо чистить и дорогу, — махнул отец в сторону проходной.

— Дорогу!? — вытаращился я на него.

— Ну, а кто будет чистить? — сказал спокойно отец.

Я все понимал. Никому кроме нас до расчистки территории завода и дела не было. Забытое и брошенное место. Я подумал о владельцах завода. Им звонить? Можно и нужно, но глупо и не зачем. Ничего не произойдет. Чистить нечем и некому. «Дыра какая-то, а не завод, угораздило же нас сюда залезть», — злился я мысленно беспричинно, понимая, что за такие деньги нормального склада в городе не найти.

— И докуда нам чистить эту дорогу? — махнул я в сторону ближнего проезда.

— Да я думаю, ту надо чистить, — отец кивнул в сторону центрального заводского проезда между двумя зданиями цехов.

— Ту!? Почему ту!? Эта же ближе и короче!

— Там у проходной, ты же сам знаешь, фура не проедет мимо трансформаторной будки, поворот слишком крутой там, машина застрянет.

— Ну да, — вздохнул я, понимая правоту отца и вглядываясь в злосчастный поворот.

— Блин, жуть, столько чистить!

До поворота метров тридцать и там вверх до проходной сто пятьдесят. Предстояло расчистить почти двести метров дороги от полуметрового снега. Я аж вздрогнул.

— Слушай, давай, только колею прочистим!? — предложил я. — Мы офигеем просто всю дорогу сплошь чистить! До ночи тут будем впахивать!

— Конечно, колею только почистим и все! Зачем всю-то? — согласился отец.

Работа закипела. Описывать ее бессмысленно. Нудная, тяжелая работа, кажущаяся поначалу невыполнимой. Час и мы у поворота. Время перевалило за два часа дня.

— Еще пару часов и темнеть начнет, — заметил я.

— Да, — выдохнул отец, тяжело дыша и источая клубы пара. — Должны успеть. Как раз часа на два работы осталось. Ну, что, поехали?

«Поехали», — подумал я недовольно и удивленно. Я удивлялся нашему энтузиазму. Два человека на отшибе города на практически безлюдном заводе чистят дорогу от снега, выполняют работу, которую не должны делать ни по каким договорам. Но выполняют. Большинство на нашем месте оборвало бы все телефоны арендодателей в напоминаниях о том, что завод их собственность и что по договору аренды они как собственники обязаны организовать чистку снега на территории. И это верно. Обязаны. Но мы не звонили. Знали, бессмысленно. Никто не пошевелился бы. Хотите, чтобы дело сделалось, делайте сами. Все сами. Многие на нашем месте отложили бы поставку товара на время, пока вопрос с уборкой снега не решился бы кем-то другим. Мы не могли. Семейная черта — ответственность, обязательность, исполнительность. Надо, значит надо. Иногда в схожие моменты я сам себе казался дураком. Слишком исполнительным, слишком работоспособным. Появлялось желание стать другим, более разболтанным и беспечным. Меньше думать и делать за других. Я не мог. Злился на свое воспитание, понимая, что чрезмерность плоха во всем и в хороших качествах характера тоже. «Мера, во всем должна быть мера», — думал я, расчищая очередной метр и уныло поглядывая на ровный толстый слой снега в начале дороги. «Еще много, еще так много чистить», — ело мой мозг отчаяние. Не верилось, что мы всего лишь двумя лопатами пройдем эти метры. Через час с усталостью пришло и безразличие. Мы монотонно откидывали в стороны снег, не помня, зачем трудимся, но точно зная, что надо.

— Все! Хорош! — сказал я, когда мы полностью прочистили две колеи между зданиями. — Дальше, думаю, не стоит чистить.

— И как он сюда доедет? — засомневался отец.

— Доедет! — махнул я рукой. — От проходной разгонится, как раз груженый, под уклон эти двадцать метров колесами пробьет сам. А там уже и колея. Не застрянет.

— Думаешь? — засомневался отец, усталый, но готовый со мной согласиться.

— Уверен! — рубанул я. — Все! Пошли назад! Лопаты ставим и домой! Я запарился, весь мокрый, жрать хочу, как собака! Пошли!

Я выдернул лопату из сугроба и поплелся устало по колее обратно к нашему складу. Отец пошел следом по своей. На самом деле я не был уверен, что машина не застрянет тут же на въезде у проходной. Я просто очень устал. Мне стало безразлично. Я надеялся на удачу. Представлять застрявшую в снегу машину и отчитывающего меня за лень отца, не хотелось. Хотелось домой.

Водитель позвонил вечером и сказал, что к полудню субботы будет на складе.

На следующий день мы, хорошо позавтракав, поехали на склад. Оставили «газель» снаружи у ворот завода и стали ждать фуру. Через час она показалась на переезде и, дымя черной дизельной копотью, подползла к воротам.

— Слушай! — сказал я водителю, свесившемуся из открытой двери кабины. — Тебе надо пройти посмотреть, как тебе ехать! Тут замело все, но мы где надо почистили!

Водитель спрыгнул на землю, мы втроем вошли в ворота завода.

— Ого! Как же я тут проеду!? — Уставился водитель на нетронутый покров снега.

— Сейчас покажем, пошли, — махнул я рукой и первый погрузился по колено в снег. — Видишь, тут не так глубоко, тут всего метров двадцать такого снега, а дальше мы почистили.

Пыхтя, втроем мы преодолели нечищеный промежуток и оказались в колее.

— Тебе придется ехать, не останавливаясь, я думаю, — сказал я немного растерянному водителю и потянул его за локоть дальше вниз. — Пошли.

— Там внизу поворот крутой, — вставил отец.

— О! — почесал лоб водитель, остановившись на повороте и разглядывая две колеи, уходящие к нашему складу почти под прямым углом.

— Тут если остановишься, сядешь, скорее всего, — добавил я.

— Да уж, — пришел в себя водитель. — Задача.

Мы пошли обратно.

— Я думаю, тебе надо на одной скорости без рывков ехать, — продолжил настраивать я водителя. — Ты груженый, а там под горку, просто накатом проедешь и все.

— А по-другому никак! — бодро согласился тот и полез в кабину, захлопнул дверь, запустил двигатель. Из-под седельного тягача вырвался сноп черного дыма. «Ну, с Богом, давай, чувак», — подумал я, выдохнул и пошел к нашему складу по протоптанной нитке следов. Тягач взревел и потянул за собой полуприцеп. Фура прошла ворота и принялась подминать под себя колесами снег. Скорость машины начала падать. Семь метров пройдено. Водитель добавил газу, тягач взревел и следующие семь метров держал упавшую скорость. «Ну, еще чуть-чуть!», — прыгало в груди мое сердце. Снег перед колесами стал толще. Машина взревела и, еще потеряв в скорости, натужно продолжила движение. Три метра, два, один. Тягач вырвался в колею, сбросив обороты и перестав реветь, пошел под уклон легче, вытягивая за собой из снега полуприцеп. Перед поворотом тягач сбавил скорость и повернул вправо немного раньше, дабы вписаться в прямой угол поворота, от чего полуприцеп поволокся колесами по снежной целине, вспахав ее и едва не застряв. Тягач добавил оборотов, не дав полуприцепу остановиться, вернул его в колею и потащил до площадки перед складом, остановившись только там. Я радостно вскрикнул и побежал по колее к складу.

Выгрузка товара штука рутинная. Сколько уже мы с отцом разгрузили вдвоем машин, и сколько еще предстояло впереди, я не знал и не задумывался. Лето — жара, зима — мороз, весна и осень — дожди и слякоть. Будь добр — разгружай. За два часа мы выгрузили шесть тонн. Уставшие, но довольные, поехали домой. Я поужинал, пролежал час в горячей ванне, придремал, выбрался усилием воли из воды и полусонный плюхнулся в кровать и сразу уснул. Разбудил меня телефонный звонок. Вовка криком в ухо напомнил, что на календаре суббота и нам вечером непременно надо быть в «Небе». Я продрал глаза, на часах мигало восемь. Через два часа мы с Вовкой уже заходили в клуб.

Жизнь шла своим чередом. Весенне-осенняя кампания с открытием и закрытием двух розничных точек уже успела позабыться. О ней напоминали лишь остатки возвращенного товара, мешавшиеся под ногами, да торговое оборудование, занимавшее четверть склада. Рабочей суеты стало в разы меньше. Я так отвык от размеренной и неторопливой работы, что воспринимал ее как праздник. Бизнес перешел в монотонную стадию. Развитием не пахло, стагнацией тоже. Мы застыли в приятной точке равновесия, работа делалась, деньги зарабатывались и накапливались. После закрытия отделов у нас в обороте образовалось приличное количество лишних денег, которые мы вывели к декабрю из работы и положили отцу на книжку. Что-то около ста тысяч. В обороте осталось около трехсот, нам вполне хватало. Раз в месяц приходила машина с товаром из «Люксхима», раз в месяц мы катались в Липецк за порошками. Приближался Новый год, росло предпраздничное настроение. Хотелось и ждалось чуда. С окончанием летней суеты в голове снова всплыла мысль о необходимости развития. Я просчитывал различные варианты, даже самые немыслимые, но интуиция молчала. Нужный вариант отсутствовал.

«К весне надо обязательно что-то найти и лето хорошо сработать, как этим летом на дихлофосах! Эх, вот дихлофосы были бы кстати, но где их взять!? Это нужно новое производство аэрозолей, которое тут в нашем городе никто не раскручивает, а я такого не знаю. А раскрученные, их товар давно продают тот же «Арбалет» и «Саша», этих мы не осилим, жаль. Хороший товар аэрозоли, надо будет свои искать и раскручивать», — думал я во время поездок по городу, сидя в уютной натопленной кабине. Я подметил интересную особенность — мне казалось, что Илья, менеджер «Арбалета», после известных летних событий с его розничной точкой стал хуже к нам относиться. К нам, я имею в виду в первую очередь меня, т. к. бегал-то постоянно наверх к нему я и по телефону звонил я, с отцом он практически не общался. Появилось ощущение, что он стал меня избегать. Общение наше стало суше, диалоги короче, взгляд Ильи постоянно избегал моего. Надеясь, что мне именно кажется, я отогнал свои наблюдения прочь.

Первый месяц зимы вышел угрожающе снежным. Снег шел регулярно, через день-два. Не так чтоб сильный, колею к складу мы в декабре больше не чистили ни разу, постоянно прикатывая выпавший снег колесами. Площадку перед складом чистили регулярно. Отвалы снега у его стен доросли до крыши. Снег все падал и падал, Новый год близился.

В середине месяца объявилась покинувшая нас продавщица и с виноватым видом попросилась обратно. В тот день я пришел к шести часам к киоскам за выручкой и застал ее скромно перетаптывающуюся подле Надежды Петровны.

— Ой, ну, спасибо вам большое! — повеселела, замахала руками и закудахтала Катя, едва я сказал, что она может выходить и по-прежнему работать у нас.

— Сейчас, секунду, — поднял я руку, прерывая ее болтовню и направляясь к другому киоску. Голова в шапке тут же нырнула внутрь.

— Привет, Полин! — сказал я, силясь не улыбаться от внешнего вида продавщицы.

— Здрасьте! — деловым тоном произнесла Полина, доставая из-под полы учетную тетрадку выручки. Все же внутренне повеселев, я наблюдал за ее действиями. Полина была ужасно неуклюжая и нелепая в своих угловатых не выверенных движениях, при которых она постоянно за что-то цеплялась в тесном пространстве киоска. Одежда — сплошная сборная солянка из случайных вещей: детская вязаная спортивная шапка, то ли серая, то ли грязная; замусоленный по краям рукавов и карманов зеленый пуховик явно большего размера, внутри которого Полина словно бултыхалась при ходьбе. Раскрыв тетрадку, она принялась, высунув язык, старательно мелкими прерывистыми каракулями записывать текущую выручку. Я сдержал смех, но увидев перчатки Полины, отвернулся и улыбнулся. Обычные белые рабочие перчатки Полина умудрилась довести до состояния дырявой серости. От долгого использования перчатки протерлись под подушечками пальцев, и в образовавшихся дырках торчали уже сами пальцы Полины, заскорузло державшие тетрадь и ручку. Перчатки смешно заворачивались над пальцами вверх, придавая продавщице бродячий вид.

— Сколько сегодня? — сказал я, только чтоб перестать улыбаться.

— Тысяся семьсот, — прошепелявила Полина, сквозь высунутый язык. — Вот.

Рука в дырявой перчатке выложила передо мною жиденькую пачку денег. Я пересчитал деньги взглядом и сунул в карман: «Угу, спасибо, заявку сделала?»

— Да, вот! — рука вынула из-под полы тетрадный лист в мелких плотных каракулях.

— О! Да ты заказала больше Надежды Петровны! — подбодрил я Полину.

— Да! Вот так вот! — гордо распрямилась та в своем бесформенном пуховике, поправила сползшую на глаза шапку. — Торгуем! И мы что-то можем!

— Можешь, можешь, — улыбнулся я, пряча заявку в карман. — Завтра все привезем как обычно. Ну, все?

— Вроде, да, — развела руками Полина, и шапка тут же сползла обратно на глаза.

— Ну, тогда до завтра, Полин, — попрощался я и направился домой.

— До завтра, — раздался позади усталый голос.

Следующие полчаса я неспешно топал по заснеженному городу, погруженному в темноту зимнего вечера и расцвеченному яркими огнями фонарей, реклам, витрин магазинов и окон жилых домов. Погода стояла шикарная. «Если б я был офисным работником, то сейчас бы шел и радовался такой погоде, радовался постоянно идущему мягкому снегу, а так не очень-то и радуюсь, весь этот снег приходится без конца чистить перед складом», — думал я, щурясь медленно пролетающим перед лицом белым хлопьям. Я отчетливо понял, что монотонная и тяжелая работа убивает в человеке все восприятие красоты. Вот так идешь машинально и не замечаешь окружающего великолепия. Так же буднично случился и Новогодний праздник. Случился в семье из трех получужих друг другу людей. Мы с отцом все также не ладили с матерью, она не пыталась сблизиться, а лишь отдалялась, все больше времени проводя в своей комнате. Ее затворничеству способствовал телевизор, небольшой, «кухонного» варианта, который мать смотрела почти круглосуточно, не вылезая из кровати. Телевизор был куплен осенью по желанию отца, который ворчал, что та днями напролет сидит в его комнате и смотрит «его» телевизор. Мои отношения с отцом столь сильно натянулись, что мы даже ничего друг другу не подарили. Сухо обменялись поздравлениями с наступившим Новым годом, выпили по бокалу шампанского, поковырялись в салатах, приготовленных по старой памяти матерью, и разошлись по своим комнатам.

2005 год начался мертвецкой утренней тишиной. Так каждый год происходит. Город словно вымирает. Всегда жутковато несколько первых минут после сна наблюдать город за окном. Тишина абсолютная. Магазины закрыты, учреждения не работают. Не двигается ничто. Только кое-где перекатываются по земле парочки мусорных пакетов или рваные газеты. Людей нет. Машины не ездят. Общественный транспорт не подает звуков. Мне захотелось, чтоб скорей наступил вечер, и мы с Вовкой оказались в «Чистом небе». «Надо будет позвонить ему, сейчас умоюсь, поем и позвоню, посплю еще пока», — подумал я сонно, зевнул, натянул одеяло на голову и вернулся в дрему.

Первого января наши киоски не работали. Торговать начали со второго числа. В праздники рабочий режим сбился, и вся наша деятельность свелась к трем поездкам на склад за товаром для киосков. Все свободное время я делил между играми на компьютере и толкотней в «Чистом небе».

После праздников все вернулось на круги своя. Я обзвонил всех клиентов, собрал первые заказы, и мы принялись с отцом колесить по городу. Тут же из «Люксхима» позвонил менеджер, поинтересовался очередным заказом. Товара на складе было еще достаточно, и мы с отцом, посовещавшись, решили сделать заказ позже.

Во второй половине января ударили «Крещенские морозы». Температура резко опустилась ниже «минус» двадцати пяти, и я отчетливо понял, что зиму уже просто ненавижу. Морозы продержались дней десять, мы вновь намучились с «газелью». Она категорически отказывалась заводиться. Каждый раз после работы, мы снимали аккумулятор и несли домой. Только так утром был шанс, что машина заведется. Двигатель промерзал за ночь насквозь, масло в картере становилось настолько густым, что замерзший аккумулятор вообще не мог прокрутить вал даже раз. Только теплый, принесенный из квартиры он, с трудом, но проворачивал вал, давая шанс на запуск двигателя. Мы уже знали с отцом, что у нас есть всего три пуска двигателя, чтобы тот завелся. После трех попыток даже теплый аккумулятор садился. Пару раз приходилось «прикуривать» у добрых людей. Мы стали выезжать реже, раз в два дня. Если бы не розничные киоски, работа сократилась бы до двух дней в неделю. Бедные, бедные наши продавщицы! Я не представлял, как они работали днями на морозе! Мы с отцом сразу им сказали, что при таких морозах, можем закрыться и не торговать вовсе. Все решали деньги. Нужда в них толкала продавщиц на мороз. Три самых студеных дня из десяти киоски все же не торговали, «минус» тридцать уже грозили обморожениями.

Едва мы отсрочили заказ «Люксхиму», как складские запасы сразу растаяли. Товар разобрали за десять дней после праздников, аккурат к морозам. Мы позвонили в Краснодар и заказали товар на начало февраля. Раньше он нам был ни к чему, затоваренные клиенты спокойно проторговали бы им до конца января. А там как раз и новая партия подоспела бы. Во вторник 25 января раздался телефонный звонок. Отец утром ритуально пил кофе на кухне, взял трубку.

— Доброе утро, — произнес он, отставил чашку в сторону и встал к окну.

Голос в мобильнике немного пожужжал.

— А зачем вы так рано машину отправили!? — удивился отец. — Мы же с вами договаривались, что подвезете нам товар в начале февраля.

Динамик снова пожужжал, более пространно.

— Да я понимаю, что вам надо! — цыкнул отец раздраженно. — Но нам-то не надо! Я ж вас просил, предупредил, что товар нам нужен не раньше февраля, а заказ заранее сделал, чтоб могли допроизвести, если чего нет на складе. Вы же сами говорили, что после праздников не сразу производство запускаете, нужно время, пока наработаете товар.

Г олос зажужжал.

— Да, слушаю! — недовольно произнес отец, глянул на меня, закатил глаза в потолок. — Да, хорошо! Ну, а что ж теперь поделаешь!? Машина вышла, будем разгружать!

Жужжание в трубке.

— Вам спасибо! Мне-то за что! Да, и вам всего наилучшего! Да, будем ждать звонка от водителя, будет на подъезде к городу, пусть звонит. Погода? Холодно у нас очень! Я вам поэтому и заказал на начало февраля, через неделю, по прогнозам, должно потеплеть уже немного. Да, вот так! Теперь придется в мороз выгружать! Радости никакой! Пожалуйста! Не за что! И вам всего хорошего!

— Машина вышла? — переспросил я, уже сидя за кухонным столом с кружкой чая.

— Вот бестолковые, ой мама родная! — вздохнул отец, кладя телефон на подоконник.

— Да почему бестолковые? Им просто нужно за сырьем срочно, вот они собрали машину, загрузили и вытолкнули. Не будет же производство неделю ждать сырья, только из-за того, что нам товар нужен чуть позже? Загрузили и отправили, все дела, — сказал я.

— Что ты их вечно защищаешь!? — вспылил отец.

— Да не защищаю я никого! Я тебе просто говорю, как оно есть на самом деле.

— Просто, — съязвил отец.

— Да, просто, — хлебнул я чаю. — А то ты не знаешь их, не первый раз уже машину отправляют, когда им вздумается. Хватит, тебе.

Я отмахнулся, отец, уже начавший следующую фразу, запнулся, позлился с пару секунд про себя, выдал: «Ну, раз ты такой деловой, вот и выгружай теперь в мороз!»

— И буду выгружать, куда деваться-то? — посмотрел я на отца недоуменно. — Ну, нет смысла уже обсуждать это, все, машина вышла. Ну, такие они. Их не переделаешь.

Отец, остыв, сел к столу, закинул ногу на ногу, глотнул кофе и задрыгал ногой.

Ни через день, ни через два водитель не позвонил. Странно.

— Сломался где-нибудь, — произнес я очередным утром на кухне 28 января, посматривая на термометр за окном. Погода менялась. Температура медленно росла. С утра термометр показывал «минус» двадцать. «К обеду будут все пятнадцать», — подумал я радостно и глянул на кристально чистое небо, затягивавшееся густыми снежными облаками.

Мы уехали на работу и на день забыли про потерявшуюся машину. О ней напомнили вечерние новости. На севере Ростовской области начался сильнейший снегопад, который парализовал движение на трассе «М4».

— А ведь и краснодарская машина тоже где-то в том месте сейчас должна быть!? — предположил я, глянув на отца, внимательно смотревшего новостной репортаж по телевизору. — Может, водитель поэтому и не звонит, что застрял там?

— Может быть, — пожал плечами отец.

Весь следующий день наперебой шли новости об ухудшении ситуации на трассе. «Сплошной затор… многокилометровая пробка… скопилось более ста тридцати фур и количество их продолжает увеличиваться… сильнейший снегопад».

И следующий. «Пробка достигла тринадцати километров… большегрузные фуры стоят по обочинам по сто и более машин у придорожных кафе… несколько фур перевернулось… движение полностью парализовано… МЧС стягивает к месту происшествия дорожную технику и разворачивает пункты быстрого питания».

На третий день, 31 января, позвонил Эдик: «Машина перевернулась… да, в ней только наш товар, а потом машина должна была ехать в другой город за сырьем… пока не знают, что делать, придется, наверное, высылать другую машину, чтоб перевернувшуюся отбуксировать обратно в Краснодар».

1 февраля, новости пестрели тем же. «Сложные метеоусловия, сильные снегопады, дожди при минусовой температуре… к вечеру уже после 19 часов движение возобновилось в обе стороны… большое скопление машин, движение нормализуется, скорее всего в течении суток… за все время в пункты быстрого питания МЧС обратились более семи тысяч человек… перевернутые фуры поднимают… пострадавших нет».

2 февраля новостной накал пошел на убыль. «Кризис миновал… снег идет, не переставая… дорожная техника работает круглосуточно… пропускная способность трассы восстановлена».

— Пока они фуру поднимут, пока вторая машина придет с Краснодара, пока дотащит первую обратно, — прикидывал я вслух, сидя в комнате отца перед телевизором. — О! это не раньше чем через неделю нам товар привезут! Жаль, что перевернулись, надеюсь, там не сильно большой ущерб, товар, в принципе, не бьющийся, должны обойтись минимальными потерями. Машину вот точно придется чинить, сам тягач. Угораздило же их попереться в это время к нам.

— Это вечная их спешка, — произнес отец недовольно. — Сказал же им русским языком, товар нужен только к концу месяца, а еще лучше в начале февраля! Нет, поперлись в снегопад. Вот результат.

— Ну, они ж не знали, что будет такой буран сильный, — посмотрел я на отца удивленно. — Кто ж знал-то? Единственное что, так то, что у нас морозы вон какие стояли, не хотелось выгружать в холод просто! А так… кстати, сколько уже градусов?

Я вскочил и собрался идти на кухню, глянуть на термометр.

— Что ты вечно… — начал отец.

— Сейчас, подожди, — поднял я руку и выскочил в коридор, вернулся через десять секунд. — Минус пятнадцать! Завтра уже минус десять будет! Отличная погода! Чего ты хотел сказать?

— Что ты постоянно их защищаешь!?

— Да не защищаю я никого, говорю, как есть. Кто знал, что такое случится? Никто.

Через день позвонил сам Асланбек.

— На, тебя, — принес я телефон из зала на кухню завтракавшему отцу.

— Доброе утро Асланбек Ахмедович! — отчеканил отец, торопливо прожевав кусок.

Разговор случился короткий, я стоял рядом и все понял сразу. В «Люксхиме» приняли решение не тащить перевернувшуюся фуру обратно в Краснодар, а везти к нам. Но, требовалось наше согласие. Формально мы могли легко отказать. Груз наверняка уже потерял товарный вид. А некондиционную продукцию по договору мы имели право не принимать. Но это формально. По-человечески нам было жаль о случившемся, даже как-то хотелось помочь. Вернее отказывать не хотелось. Я стоял рядом с отцом, слушал диалог и уже в голове для себя принял решение, что придется принять у себя фуру и перебрать товар. Именно об этом уговаривал отца Асланбек в телефонном разговоре.

— Ну что, пусть к нам везут товар? — спросил отец, зажав рукой мобильник.

— Пусть везут, — вздохнул я. — Что уж теперь. Посмотрим, что там за солянка внутри.

— Асланбек говорит, что большая часть товара цела, процентов тридцать примерно повредилось, ну, что, пусть везут? — переспросил отец.

— Ты вот как думаешь? — задал я встречный вопрос.

Отец растерялся, пожал плечами.

— Думаю, пусть везут. Что в нормальном состоянии — примем, остальное завернем.

— Тогда пусть везут, будем разгребаться.

— Асланбек Ахмедович, пусть везут! — отчеканил отец в трубку. — Да, примем, пусть везут! Посмотрим, что сможем спасти и продать, продадим, ну, а что уж совсем будет испорчено, то оставим в машине, принимать не будем, уж извините.

Отец хлопнул себя свободной рукой по коленке, цыкнул и взялся снова за коленку, поглаживая ее и расплываясь в улыбке: «Да, хорошо! Все, договорились! Пусть везут! Эдуард пусть приезжает! Мы всегда рады его видеть, да! Так и передайте ему! Всего хорошего! До связи!

— Сейчас притащат нам винегрет, будем разгребаться, — вздохнул я.

— О! Ну, ты же сам только что сказал — пусть везут!? — вытаращился отец.

— Да я не против, пусть, просто сказал, что долбаться будем с этим теперь, и вроде отказать неудобно, а с другой стороны, зачем нам все это? — махнул я рукой. — Ладно, переживем.

Машина пришла в воскресенье 6 февраля. С погодой повезло. К тому времени сильно потеплело, «минус» десять после морозов в двадцать пять градусов казались практически оттепелью. Захватив из дома аккумулятор, мы пошли на стоянку. «Газель» завелась сразу. Через сорок минут мы были на складе. Старый белый тягач «Вольво» с полуприцепом-контейнером стоял напротив ворот склада. На наш шум, из кабины в снег вывалился в дубленке и кепке Эдик и приветственно замахал рукой. Следом из другой двери показался водитель. Я окинул фуру быстрым взглядом и после бурных приветствий и рукопожатий поинтересовался: «Это вы уже перецепили прицеп, да?»

— Да, тот перевернувшийся «МАЗ» на буксире домой отправили, а прицеп вот к вам привезли! — замахал руками Эдик, источая пивной запах.

Вчетвером пошли к воротам склада, я стал снимать замок, а отец расспрашивать Эдика и водителя, что да как там случилось на дороге. Я особенно и не слушал, лязгал замком, скрипел ржавыми петлями ворот, распахивая их. Я все сильнее уставал от манеры общения отца, его склонность к пустопорожним разговорам тяготила меня все больше.

Как я раньше не видел в нем зануду? Не знаю. Не обращал внимания. А последнее время стал видеть и замечать и понимать мать, которая мне иногда роняла фразу: «Вот работаешь с отцом и сам становишься таким же занудой!» Да и Эдик не рассказал ничего необычного, произошла банальность. По его рассказу, фура начала съезжать на обочину, водитель не рассчитал, колеса полуприцепа сползли по придорожной насыпи вниз, потянув за собой тягач, фура и перевернулась. Эдик же будучи подшофе и радостным от окончания столь нелегкой поездки болтал почти без умолку.

— Мы сейчас с вами, Анатолий Васильевич, посмотрим, постараемся, конечно, побольше товара вам оставить, чтоб и вам было чем торговать, и нам меньше обратно везти! — суетился он, смотря то на отца, то на меня бегающими глазками.

Я уже жалел, что мы глупо ввязались в совершенно не касавшееся нас дело. Я ругал себя мысленно за чрезмерную доброту и уступчивость, понимая, что всегда, и в этот раз тоже, ничего кроме суеты и проблем мы не получим.

— Эдик, посмотрим сначала сейчас, что вы нам привезли, а там уж видно будет, — закурив, парировал отец. — Мы можем взять себе только целый, неповрежденный товар.

— Давайте, открывайте уже! — добавил я, махнув на контейнер.

Водитель снял замок, распахнул двери.

— Ого! — вырвалось у меня.

— Да уж… — протянул отец, отнимая ото рта сигарету.

— Винегрет, — добавил я.

— Да тут только сверху попадало и все, Рома, что ты говоришь такое!? — замахал Эдик руками. — Вот, внизу все стоит ровно даже не сдвинулось никуда! Все ж целое!

— Эдик! — оборвал того отец. — Мы сейчас сами все посмотрим и разберемся! Что упало, а что целое! Тут все перебирать надо, посмотри какая каша!

— Ну, хорошо, Анатолий Васильевич, — сдулся тот, сунул руки в карманы дубленки и поежился от холода. — Как скажете, так и сделаем.

Я, не отрываясь, смотрел вглубь контейнера на содержимое. Коробки с товаром, изначально стоявшие штабелями на высоту двух метров, теперь лежали горой мешанины на всю глубину контейнера. И снова подумалось, что зря, абсолютно зря мы с отцом надели это ярмо добровольно на свои шеи. «Половина примерно испорчена», — прикинул я на глаз ущерб, обернулся к отцу: «А перчатки где у нас, в машине или на складе?»

— На складе, наверное, — обернулся тот, торопливо докурил сигарету, откинул бычок и пошел внутрь склада. — Тут где-то были они.

— Давайте сейчас все перевернутые упаковки сверху снимем, освободим от них целые, и целые выгрузим, а потом уже займемся поврежденными, — предложил я и посмотрел на Эдика, улыбнувшись, добавил: «Кто из контейнера подавать будет?»

Тот, кряхтя, полез внутрь, цепляясь голыми руками и упираясь коленями в мерзлую раму полуприцепа. За ним и водитель.

— Вот перчатки, держи, — протянул мне отец пару новых тряпичных перчаток.

— И мне дайте перчатки, Анатолий Васильевич, — сказал Эдик, отряхивая наглаженные брюки на коленках от налипшего снега, по которым уже расползались пятна влаги. Водитель, расторопно натянув свои замусоленные перчатки, молча ждал нас.

Работа началась.

Долго и нудно дольше четырех часов мы перебирали кашу перевернутого товара. На мое удивление целого товара оказалось больше половины. Четверть груза совершенно утеряла товарный вид — разорванные упаковки, вытекшие жидкости, залившие и разъевшие этикетки, смятые полупустые флаконы, рассыпанные по полу чистящие средства. Остальное, предварительно выгруженное на землю у склада, нам предстояло перебрать. Из контейнера несло ацетоном и едким запахом щелочи. Скользя по железному полу обувью, Эдик и водитель подавали нам содержимое контейнера. Эдик в очередной раз перемазался весь. «Конец штанам и дубленке, выкидывать придется», — подумал я, оглядев его и ставя поврежденную упаковку в сторону.

— Рома, это хорошая упаковка! — завопил Эдик из контейнера. — Зачем отставляешь ее в сторону!?

— Эдик, да где она хорошая? — удивился я, приподняв упаковку. — Тут вот несколько флаконов потекли и залили все остальные, их уже не продашь.

— Рома, я тебе говорю там нормальная синька! — снова заголосил тот, подойдя к краю контейнера. — Там посмотреть, перебрать, в середине точно целые бутылочки есть!

— Эдик, да мне что делать больше нечего, перебирать так каждую упаковку из-за трех пузырьков!? — настала моя очередь неподдельного удивления. — Мы так тут до ночи перебирать будем! Хочешь, становись и перебирай сам, я не буду!

— Сейчас я буду перебирать! — засуетился Эдик, слезая с кузова. — Поставь синьку обратно, дай ее мне!

— Эдик, да не занимайся ты ерундой! — вступил в диалог отец. — Не перебирать же тут, в самом деле, каждый пузырек!?

— Анатолий Васильевич, надо! Надо, постараться по-максимуму товар, какой хороший, отобрать и продать! — суетился Эдик, подошел к куче мятых коробок и принялся ковыряться в той, с какой начался наш спор. — Рома, вот хорошая синька! Вот еще хорошая!

Он принялся выуживать из середины бутылочки и составлять кучкой на снегу.

— Ну, и куда вот их ты теперь!? — высказал я недоумение. — Упаковок-то целых все равно нет, так же их не будешь продавать!

— Найдем сейчас упаковку, Рома, найдем! Все найдем! — запрыгал суетливо Эдик вокруг кучи брака, начав ковыряться в следующей упаковке.

— Эдик! — рявкнул отец над моим ухом. — Да прекрати ты, в самом деле!

Мне стало противно и неприятно от мелочности совладельца «Люксхима», который скакал и думал только о своем кармане, как бы меньше потерять товара и больше спихнуть нам. Мы же и так пошли навстречу, согласились участвовать в ненужной нам возне в мешанине мятого товара. Так нет же, надо еще попытаться втюхать нам даже брак.

— Анатолий Васильевич, ну хороший же товар есть тут! Почему бы его не взять и не продать, я не пойму!? — замер Эдик, уставивши на отца выпуклые водянистые глаза.

— Эдик! — отец начал не на шутку злиться, желваки заиграли, лицо обострилось. — Ну, зачем вот ты начинаешь мне тут впаривать откровенную некондицию!? Ты меня что, за дурака что ли держишь!?

— Анатолий Васильевич, где, где некондиция!? — состроил невинную изумленность тот. — Я же стою тут нормальный товар отбираю вам же!

— Да какой нормальный товар, Эдик!? — вставил я. — Ну как мы его продавать будем!? Ты подумал!? Поштучно!? Упаковок же нет, все порваны! Толку от этих пузырьков без упаковок никаких! Даже если они и хорошие, их уже продать невозможно, надо упаковать, ты это понимаешь!?

— Рома, что ты так волнуешься!? — продолжал изображать непонятливость тот. — Сейчас найдем на складе коробки, есть же у вас коробки из-под товара, возьмем их и сложим и все, можно торговать!

«То ли правда дурак, то ли настолько циничен, хоть ссы в глаза — все Божья роса», — крутилось в моей голове с секунду, пока я остолбенело смотрел в глаза коммерческого директора «Люксхима», пытаясь разглядеть в них, хоть толику порядочности.

— Да не будем мы никакие коробки искать! — выкрикнул отец, подошел к Эдику и почти насильно отогнал того от кучи брака. — Отойди отсюда! Не занимайся ты ерундой! Погрузите это обратно и там у себя перебирайте сколько хотите! Тебе понятно!?

— Что вы так кипятитесь, Анатолий Васильевич!? — хлопал глазами Эдик, бегая взглядом от отца ко мне. — Рома!? Что вы разнервничались!? Нет, так нет!

Ситуация действительно неприемлемо накалилась. Требовалась разрядка. И тут сработала натура Эдика, он расплылся в своей хитрющей лисьей улыбке, напряжение между нами троими как рукой сняло. Я улыбнулся, отец хмыкнул и полез за сигаретой.

— Дай мне тоже одну, — сказал я отцу.

— И я тогда с вами покурю, — донесся из контейнера голос водителя.

— Анатолий Васильевич, ну, и меня тогда угостите сигареткой! — щерился Эдик.

Все закурили.

Отец долго пристально смотрел на Эдика, словно подвел итог своим мыслям, не выдержал, хмыкнул: «Ну, Эдик! Ну, Эдик! Ох, какой ты!»

Я глянул на водителя, тот хмыкнул, улыбнулся и отвернулся. Эдику стало неуютно, он задвигал плечами, словно ему что-то мешалось сзади между лопаток под дубленкой.

— Анатолий Васильевич, я же для вас как лучше стараюсь! — завел он привычную гнилую пластинку.

— Ой, Эдик, замолчи, а! — прервал я, отмахнувшись.

Водитель вновь хмыкнул.

Тяжелый был день. Мы намучились, промерзли до костей. За несколько часов перебрали весь товар. Я даже сжег щелочью кончики пальцев. Не сразу понял, что случилось с пальцами, почему вдруг их начало щипать так резко и остро, словно множество тоненьких иголок впились в подушечки пальцев и проникали все глубже. Я выпустил из рук бутылку «Ерша» и сунул руки в снег. «Щелочь, там же щелочь», — дошло до меня тут же. Я вытащил руки обратно, перчатки за время выгрузки протерлись на кончиках пальцев и оголили их. Я же, не замечая этого, ковыряясь в упаковках «Ерша» и касаясь вытекшей и замерзшей щелочи, сжег себе кожу в оголенных местах.

— Блин, щиплет то как! — вскрикнул я, стирая снегом желтоватую пенящуюся жидкость с рук. — Осторожнее, не вытирайте руками бутылки с «Ершом», а то руки сожжете!

Все удивились, поврежденные упаковки «Ерша» больше никто не трогал.

Домой приехали затемно, голодные, продрогшие и уставшие. Мы сильно выручили «Люксхим», обратно в Краснодар поехало не более трети товара. В моей голове почему-то возникла мысль, подобным которой уже давно не полагалось возникать — мне думалось, что наш человеческий поступок как-то будет отмечен Асланбеком, да и Эдиком, и укрепит наши отношения. Я так надеялся. Глупо, знаю.

Весь февраль мы занимались тем, что продавали товар из пострадавшей партии. С целыми упаковками проблем не возникло, а вот с частично подпорченным товаром пришлось повозиться. Все решалось благодаря хорошим личным отношениям с кладовщиками оптовых баз. Каждого мы просили взять товар как есть, да, с испорченным где-то товарным видом, но взять и постараться продать, если уж что-то не продастся, мы обещали тут же забрать обратно. Я понимал, что мы лезем к людям в глаза с неудобными просьбами, но ничего поделать уже было нельзя. Мы сами создали себе проблему своей добротой, сами и расхлебывали. Удивительно, но все продалось. Возвраты оказались столь незначительными, что руководство «Люксхима» нам их попросту списало.

К концу зимы я понял, что устал. Не было никаких сил терпеть это время года. К тому же с середины февраля температура вновь сползла к «минус» двадцати и прочно там застряла. «Весна! Да где же ты!? Скорей бы уже!» Последнюю неделю я зачеркивал на настенном календаре каждый уходящий день зимы жирным черным маркером. И прозевал смену неба. Очередным морозным утром выскочил из подъезда и побежал догонять отца, ушедшего на стоянку десятью минутами ранее. Я пересек извилистыми дорожками соседний двор, перебежал дорогу и, оказавшись на снежной тропинке, перешел на шаг, тяжело дыша на чистом холодном воздухе. Солнце светило так ярко, что заболели глаза. Я шел по тропинке, щурясь от белоснежного наста и ощущая лицом и кончиками ушей мороз. На стоянке из-под «газели» валил дым, отец прогревал двигатель и расхаживал перед капотом с сигаретой в зубах. В холодную кабину не хотелось, и я принялся тут же поблизости расхаживать и размахивать руками и пританцовывать. Через несколько минут, надрыгав-шись, я закрыл глаза, задрал голову вверх, подставил лицо солнцу и замер.

— Что застыл, как истукан!? — раздался веселый голос отца.

— Греет, — буркнул довольно я.

— Да какой «греет»!? — удивленно возразил тот. — Мороз, вон, какой на улице, не греет там еще ничего! Рано еще!

Я отстранился от всего внешнего, продолжая стоять на морозе с закрытыми глазами и чувствовать его кожей лица. Медленно поворачивая голову, подставляя лицо солнцу с разных сторон, я пытался почувствовать то еле уловимое, что с каждым годом значило для меня все больше. Есть! Правая щека вдруг ощутила кроме окружавшего царапанья морозного воздуха крохотный пятачок тепла, неуверенно образовавшийся на ней. Солнце неумолимо пробивалось сквозь веки и разливалось под ними ярко-красным светом. Казалось, если я сейчас открою глаза, то окажусь посреди лета в его буйстве тепла, красок и запахов. Я медленно повернул лицо, подставив солнцу левую щеку. Пятачок тепла робко перебрался через подмерзший кончик носа туда же. «Греет!» — застучало радостно в моей голове.

— Поехали!? — голос отца разогнал мои тонкие ощущения, как стаю мальков на отмели. Я открыл глаза, лета не случилось. Стоянка, февраль, «минус» двадцать.

— Да, поехали! — бодро согласился я. — А какое сегодня число?

— Двадцать четвертое, а что? — отец замялся, уже взявшись за ручку двери.

— Да, ничего, это я так, — отмахнулся я и двинулся к кабине, закончив вслух свои мысли: «Двадцать четвертое февраля, четверг».

Мы забрались внутрь. Сиденье тут же облепило меня со спины ночным холодом, который поглотил пуховик, я лишь поежился. Отец с трудом воткнул передачу, преодолевая густое сопротивление масла в коробке, и отпустил сцепление. «Газель» зарычала, кабину снаружи заволокло клубами дыма, колеса хрустнули, срываясь с места — тронулись. Отец с трудом, багровея, выкрутил замерзший руль до отказа вправо. Машина выехала на центральную дорожку стоянки и бодро покатилась к выезду. Солнечный свет ударил справа в боковое стекло, замер на моем лице. «Греет, греет!», — застучало в голове тут же с новой силой, я радовался как ребенок, понимая, что до спасительного весеннего тепла оставалась неделя или две.

 

ГЛАВА 16

Весна пришла в марте уже привычно вместе с большим завозом синьки. Восемьсот упаковок мы получили разом, забив ими весь склад. Календарная весна пришла, а тепла не было. Весь март температура продержалась ниже нуля. Я каждый день смотрел прогноз погоды то по телевизору, то в интернете — они оказывались не утешительными, зима цеплялась за термометр весь март, не давая красному столбику ртути подняться выше заветной цифры «ноль». Я громко ругался и про себя матерился, проклиная холода и сожалея о том, что не родился в стране, жители которой вообще не знают, что такое снег. Из-за холодов синька продавалась вяло, едва лучше, чем в феврале. Надежды на раннюю весну не сбылись, и я ходил мрачнее тучи и злее самой злобной собаки. А с середины февраля меня заставила пребывать в ярости и гневе еще и лужа у ворот нашего склада, солнце начало припекать даже через холодный воздух, и талый снег стал днями медленно стекаться в низину перед воротами, а ночами замерзать. Нижние края ворот прихватывались льдом намертво, я и отец брали лом и выдалбливали их изо льда. И так по полчаса каждое утро всей второй половины марта. В апреле температура резко подскочила до десяти градусов тепла, оставаясь выше нуля и ночами. Переставшая замерзать лужа набухла и потекла через порог в склад. Первую неделю апреля мы месили ногами грязь в складе, пока солнце окончательно не высушило землю. Внутреннее напряжение от затянувшейся зимы и слабых продаж товара схлынуло, мы с отцом облегченно перевели дух и тут же тринадцатого апреля разругались вдрызг. Все накопленное — напряжение, взаимное недовольство, упреки — вышло наружу, не решив старых вопросов, добавив новых и усилив наш раскол.

— Все сидишь, играешь? — сказал отец, войдя в мою комнату.

Я сразу уловил в его голосе нотки раздражения и недовольства, напрягся.

— Играю, а что еще делать-то? — произнес я, сидя в зеленом, обшарпаном на подлокотниках, кресле у компьютера.

— Занялся бы чем-нибудь полезным, а не этими глупыми игрушками! — не снижая тона недовольства, добавил отец. — Сидишь как малолетний, играешься целыми днями!

— Чем это полезным я должен, по-твоему, заняться!? — отвлекся я от монитора и развернулся в полоборота к отцу, который остановился у балконной двери, взявшись за ручку. Он шел, как обычно, на балкон курить и нервно крутил в другой руке сигарету.

— Думал бы лучше о работе! — сказал отец, повернул ручку и распахнул балконную дверь, сунул сигарету в рот.

— А чего о ней думать!? Вроде все нормально у нас или нет!? — поддержал я тон.

— Нормально!? Ну, раз ты считаешь, что открыть и закрыть две розничные точки — нормально, тогда, да, все нормально! — стоял в дверном проеме отец, успев перед фразой вынуть сигарету изо рта и снова начать ее мять.

— А причем здесь это!? — дернулся я от неприятного поворота диалога.

— А при том, что сколько сил и времени потратили на них, оборудования торгового заказали на пятьдесят тысяч и что!? Стоит оно теперь на складе, пылится! Выброшенные на ветер деньги!

— Не пятьдесят, а тридцать шесть тысяч, начнем с этого…

— Да какая разница! — отмахнулся отец, вернулся в комнату, сел на краешек дивана.

— Ха, как это, какая разница!? Большая! Передергивать цифры не надо! И насколько я знаю, решения об открытии точек мы вместе принимали, или как!? — развел я руками. — Сказал бы, что ты против и все, точек бы не было! В чем проблема-то!? Я что ли виноват в том, что они не заработали!? И при чем здесь то, что я сижу играюсь в игрушки, я не пойму!? Кому я мешаю!? Ты, вот, идешь на балкон курить, я ж не говорю, что ты опять идешь туда курить и торчишь там с сигаретой постоянно! Или ты там о работе думаешь!?

— Думаю о работе, да!

— И чего ж надумал, расскажи, мне интересно!?

— Ты не умничай, давай, понял!? Я тебе отец, поэтому прикуси язык!

— Ну, вот опять, как думать о работе — так мы партнеры, и какие-то претензии ко мне, а как узнать, тоже самое у тебя — так ты отец! Ловко у тебя получается!

— Да! Ловко! — зло сцепил зубы отец.

— Да что за предъявы, я не пойму!? — начал злиться и я. — Тебе что-то не нравится!?

— Не нравится то, что ты без конца сидишь в интернете и играешься в игрушки!

— А какая тебе-то разница, чем я занимаюсь в свободное время!?

Несколько секунд в образовавшейся паузе мы смотрели друг на друга враждебно.

— Или лучше, когда я по клубам хожу!? Так ты скажи! Вот, сейчас морозы кончились, потеплело, хорошо, буду по клубам ходить. Но ты же сам всегда недоволен, когда я деньги у тебя прошу на клуб, ты ж мне постоянно выговариваешь, что я деньги трачу! А что мне тогда делать, сесть и сидеть дома как ты и целыми днями торчать на балконе с сигаретой, чтоб, не дай Бог, не потратить лишнюю копейку!? Так что ли!? Так я и так сижу дома, ну да, играю на компьютере в игрушки, и что из этого!? Я не пойму что-то, хожу по клубам — плохо, сижу дома — плохо, а как хорошо-то!?

Отец сверлил меня пристально злым взглядом, желваки его играли.

— Ну, что ты молчишь!? Говори! — развел руками я.

— О чем с тобой говорить!? Так ты… — отец отмахнулся, встал и шагнул к балкону.

— Ну, вот, как всегда! Как возразить нечего, так со мной и говорить нечего…

Отец задержался в двери, метнул в меня злой взгляд и, сдержавшись, вышел на балкон. Я повернулся к монитору, но голова не слушалась, настрой на игру пропал, адреналин бегал в крови, мешая расслабиться и подпитывая бурлящее внутри меня негодование. Я старался успокоиться, не получалось. Просидев несколько минут в напряжении, рассеянно кликая мышкой, краем глаза я заметил, что отец докурил, прикрыл балконное окно и вышел снова в комнату. Я напрягся. Продолжать ругань не хотелось, но сдавать свои позиции я был не намерен. Наоборот, к каждым новым конфликтом, я отвечал отцу все жестче. Он снова сел на диван, цыкнул. Я приготовился к продолжению.

— Ну, так что? — сказал отец.

— Что «что»!? — выпалил я, не отрываясь от монитора и усиленно кликая мышкой.

— Как дальше будем работать, директор!? — произнес отец с легкой издевкой и ухмылкой, которую я засек боковым зрением.

— А причем здесь «директор»!? — повернулся я к отцу, прервав игру. — Мы вместе работаем, у нас нет директоров.

— Ну, как же нет? Ты постоянно говоришь, что сам все придумываешь, а я здесь так «принеси, подай — пойди нахер, не мешай». Так!?

— Нет, не так. Кто тебе такое сказал? Мы работаем вместе, вместе и принимаем решения, вот и все, все просто.

— Ну, ты ж мне говорил, что сам все узнал и разобрался, — явно провоцировал отец.

— В чем именно? Давай, разберемся, я не против. Ты, вот, наоборот, мне постоянно сам говоришь, что всему научил. А чему научил!? Как заполнять на коленке построчно примитивную накладную и как высчитать налог!? Да, я не спорю, было такое! Давай дальше, чему еще научил!?

Отец молчал, смотрел на меня, привычно не давая ответа на неудобные вопросы.

— Вот стоит компьютер! — ткнул я пальцем в монитор. — Ты меня научил на нем работать? Нет. Я сам учился. Ты же вообще не умеешь на нем работать!

— А как я буду на нем работать, если ты за компьютером круглосуточно сидишь!? — ухватился тут же отец за скользкую соломинку сомнительного факта.

— А ты разве изъявлял желание изучить компьютер!? — задрал я удивленно брови.

— Да, конечно, я говорил тебе, что неплохо было бы мне изучить компьютер и эту бухгалтерскую программу твою! — соврал отец, не моргнув глазом.

— Ничего себе заявление! — мои брови полезли выше. — Я что-то не припомню таких слов от тебя!

— Да ты много чего не припомнишь! — пошел в наступление отец. — Я заметил, у тебя память очень избирательно работает!

— Вот как!

— Да, вот так! А как ты хотел!? Думал, я вокруг тебя прыгать буду!?

— Зачем вокруг меня прыгать!? — не переставал удивляться я странной логике отца.

— Хорошо, ты хочешь освоить компьютер, а я тут такой узурпатор, сижу и не даю тебе! Хорошо! Пожалуйста! Можешь хоть сейчас садиться и изучать компьютер, чем смогу помогу, объясню!

— Ты мне эти сказки можешь не рассказывать!

— Какие сказки!? Я тебе предлагаю начать изучать компьютер, о чем ты и просил.

— Да такие сказки, завтра снова придешь с работы, усядешься в кресло и тебя из него не выгнать!

— Да что за глупость-то!? — все еще удивляясь, я начал понимать, что отец банально, что называется, съезжает с темы. — Я тебя что-то не пойму, па! Ты собираешься изучать компьютер или ты причины и отмазы ищешь, чтоб его не изучать!? Типа, я тебе не даю!? Вот! Я тебе предлагаю! Изучай!

Позади меня раздался шорох, я обернулся. Мать подкралась, стояла в дверном проеме и слушала. Я разозлился, потянулся рукой и толкнул дверь. Мать едва успела отпрянуть, как дверь с размаху закрылась перед ее удивленным лицом. Привычка матери все и всюду подслушивать вывела меня из себя. Ее торопливые шаги растворились в коридоре.

— Ловко, я смотрю, ты устроился! Отец баранку крутит, коробки таскает, а сейчас еще и бухгалтерию будет вести! Вот, красота! А Рома будет только получать свою половину и ничего не делать! — коряво выкрутился отец.

Я уже понимал, да и догадывался по разговору, что он не собирался в принципе изучать компьютер и все, что с ним связано по нашей работе. Но совершенно не понимал, к чему отец обвиняет меня.

— Да почему это, ничего не делать!? Давай, поменяемся! Я буду крутить баранку, раз тебе в тягость, а ты будешь вести бухгалтерию, обзванивать всех клиентов, планировать работу и бегать с накладными! Согласен!?

— Ты же водить не умеешь!

— Да почему это не умею!? Ну да, опыта мало, водил только нашу «двойку» и все. Если надо, я подучусь и буду водить нормально.

— Да лааадно! — отмахнулся отец. — Водить он будет! Знаю я тебя!

— А что не так!? — мои глаза не переставали лезть наружу от удивления. Я не схватывал сути беседы. То отец обвинял меня в том, что занят компьютер, и он не может его изучить, а всеми фибрами души жаждет этого. Но как только я предложил, тема разговора тут же ушла в мой куцый опыт вождения авто. Это была правда — я водил мало, но при необходимости и желании, научиться водить ведь не проблема. Я, как и все, мог научиться. И если понадобится, то стал бы водить нашу «газель» без проблем. Но отец выскочил и из этой темы разговора, едва впереди замаячило ее решение.

— Сразу же куда-нибудь въедешь! Не надо! — категорично отмахнулся он, закинув ногу на ногу и откинувшись на диване.

— То есть сам будешь водить и дальше?

— Получается так! — хлопнул себя отец по бедрам, собираясь вставать. — Ладно, бесполезно с тобой разговаривать!

Напряжение оставалось, но ссора почти затухла, темы исчерпались.

— А чего ты тогда, как деляга, пришел и делиться начал!? — подлил я масла в огонь.

— Ты поосторожнее в выражениях, ты! — сцепил зубы отец, лицо его заострилось, глаза сузились и заблестели чистой злобой. — Попридержи язык, понял, сосунок!

Меня передернуло. Отец снова перешел к прямому оскорблению, получив тычок в чувствительную часть своего эго.

О! Уже «сосунок»! Все понятно, — отвернулся я от сверлящего взгляда и уставился в монитор, начав машинально и бесцельно кликать мышкой, качать головой, делая про себя неутешительные выводы. — Тогда нам больше не о чем разговаривать.

— Вот и сиди, играйся в свои игрушки, как малолетний дурачок! — бросил отец напоследок уже мне в спину, выходя из комнаты. Дверь снова хлопнула.

— И буду играть, — буркнул я спокойно, но внутри меня все бушевало. В который раз мое чувство обостренной справедливости не находило выход.

«Почему отец так сказал!? Зачем!? Ведь это неправда, что я не давал ему возможности изучить компьютер. Ну, ведь, ложь же! Он никогда не интересовался компьютером. НИКОГДА! Зачем же он так извратил факты, выставив меня в нехорошем свете!? И тут же отыграл назад, когда я предложил поменяться местами. Странно… Чего он хотел добиться? Хочешь учить компьютер? Пожалуйста! Не хочешь крутить баранку? Давай, я заменю! Мне несложно. Я знаю себя. Если надо для дела, то я готов выполнять любую работу. Зачем же уходить от темы разговора через обвинения меня в неспособности водить машину!? Как-то уж совсем нечестно и некрасиво. Хотя, если целью было всего лишь принизить меня и сказать гадость, то… Но ведь это ж мой отец! Зачем ему ТАК поступать со своим сыном!? Бред какой-то! Сколько помню с детства образ отца — самый честный, самый правильный, самый хороший, самый справедливый, самый… самый… отец в мире! Или я чего-то не замечал в нем!? Не знаю…»

Я продолжал кликать мышью и никак не мог успокоиться. Внутри ворочался и рос зверь несправедливости и заставлял сердце ходить ходуном, как поршень в цилиндре.

«Что не так!? Почему отец сознательно и явно идет на конфликт и прессинг меня!? Зачем не в первый раз и все обиднее переходит на личности!? Чего он добивается!?»

Каша из мыслей, как в центрифуге, крутилась в моей голове. Несколько минут я зло кликал мышкой, вышел из игры, выключил компьютер.

— Старый мудак, — буркнул я себе под нос, взял телефон и позвонил Вовке.

Следующие два дня мы трудились с отцом, общаясь только по рабочим вопросам. Он рулил и курил, пока мы катались по избитым маршрутам, я же, отвернувшись, кисло пялился в свое окно. И под конец пятницы мы снова разругались. И снова вдрызг!

Это случилось около восьми вечера. Все шло как обычно. Мы приехали в «Пере-свет» полседьмого — последняя точка, разгружаемся и домой. Я выскочил из машины и пошел в офис с накладными. Мы почти всегда приезжали в «Пересвет» под конец дня, к тому времени база полупустовала, выгрузка и сдача товара проходила быстро и спокойно. Я оформил документы, вышел из офиса, поднялся на рампу. Наша «газель» уже стояла подле нее с открытым бортом и откинутым кверху тентом. Отец сидел на лавке и курил, закинув ногу на ногу.

— Все, разгружаемся? — спросил он меня, устало потерев лоб и глаза.

— Да, разгружаемся! — кивнул я. — Че, где кладовщицы? Ты им говорил!?

— Нет, не ходил туда, — произнес отец.

— Хорошо! На, держи остатки, посмотри пока, я наверх! — сунул я отцу в руки два листа и нырнул в дверной проем на лестницу на второй этаж.

— Да я не вижу ничего тут без очков, шрифт мелкий, — донеслось сзади.

Наверху царила усталая тишина конца рабочего дня. Сказать откровенно, работа у кладовщиц в «Пересвете» была собачья. Покупатели и поставщики шли к ним в одни ворота. Целыми днями товар перемещался двумя параллельными потоками вверх и вниз. Кладовщицы едва успевали поесть по очереди в своей комнатке и иногда в минуты затишья спускались вниз, усаживались на ту самую лавку на рампе, чтобы перевести дух за сигаретой. При всем при этом они оказались тетками с добрыми характерами, и наше общение с ними быстро стало доверительным и приятельским.

— Давай, выставляй товар внизу, Ром, а я потом спущусь и там у тебя его приму, хорошо? — только и произнесла после приветствия усталая Г аля, увидев меня.

Я кивнул, вернулся на рампу, нырнул под тент «газели» и за десять минут выкинул весь товар из кузова. Как раз подошел грузчик, за которым успел сходить отец. Из склада спустилась Галя, поздоровалась с отцом, подсела рядом на лавку, закурила и стала «кры-жить» накладную — отмечать галочками позиции и количество в ней.

— Все верно, — сказала она, расписалась в накладной и протянула ее мне. — На, печать наверху поставишь тогда, ладно, Ромчик?

— Да, поставлю, конечно! — кивнул я и в который раз преодолел туда и обратно два пролета лестницы, шлепнув оттиск печати на накладную. — А товар?

— Да пусть пока стоит, — отмахнулась Г аля и кивнула на грузчика. — Он сейчас попозже все занесет. Вы все?

— Да, мы все! — взбодрившись, хлопнул отец себя по бедрам и встал с лавочки, расплылся в улыбке. — Теперь домой отдыхать! Рабочая неделя закончена!

— Счастливые люди! — доброй завистью произнесла Галя, затянулась сигаретой. — А нам еще два дня, смена только в воскресенье.

— Это вы с воскресенье на понедельник меняетесь? — уточнил отец.

— Да, весь день будем считаться…

— Слушай, Галь, а дихлофосы уже начали завозить вам? — сказал я, помня о деле.

— Да, уже появились. Но только «Арбалет» завез свои, а больше никаких пока нет.

— Это хорошо, — буркнул я, закусив губу и глянув на отца, добавил: «Ладно! Я сейчас на витрину сгоняю, и поедем, подождешь меня пока тут, хорошо?»

— Хорошо! Как директор скажет, так и будет! — с деланной расслабленностью произнес отец, закинул небрежно ногу на ногу и задрыгал ей, глянул на кладовщицу. — Мы пока с Галей тут пообщаемся, о жизни поговорим…

— Это кто? — отвела кладовщица сигарету от губ в сторону, улыбнулась, удивленно спросила. — Он, что ли у вас директор!?

— Дааа! — еще сильнее задрыгал ногой отец, внимательно наблюдая за мной веселым, но ехидным взглядом. — Директор у меня, знаешь, какой строгий! Ууу!

Галя звонко засмеялась открытым смехом: «Ромка, ты, что ли строгий директор!?»

— Ааа! — отмахнулся я, улыбнувшись. — Он тебе понарасскажет, больше слушай! Ладно, я сейчас, быстро…

Следующую минуту я шел в торговый зал базы, обдумывая странно участившееся в речи отца в мой адрес слово «директор». С виду безобидное, но оно цепляло меня своим двойным смыслом, тем ехидством, поддевкой и ухмылками, с какими оно озвучивалось.

Я потянул на себя тяжелую дверь торгового зала и шмыгнул внутрь. Изученные до мелочей за несколько лет витрины я пробежал глазами за минуту. Ничего нового. Два сиротливых баллончика дихлофоса с явно высокой ценой меня лишь обрадовали.

«Надо ехать в «Сашу» к Сергею и завозить сюда его дихлофосы, а то протянем, и кто-нибудь всунет их сюда или еще какие-нибудь!» — возбужденно заскакали в голове уже совсем другие мысли. Я запомнил цены и пошел назад.

— Все!? Поехали!? — воскликнул отец, все так же сидя на лавке с Галей.

— Да, все, поехали! — бодро подошел я к машине. — Галь, пока!

— Пока, Ром, — кивнула кладовщица и, затянувшись, откинула сигарету в урну.

— Так! — хлопнул снова себя по бедрам отец и глянул на Галю. — Ну, мы поехали!

Кладовщица встала, попрощалась и с отцом, ушла в склад. Все как обычно — отец отогнал машину от рампы, я закрыл задний борт, зашнуровал тент, прыгнул в кабину.

— Домой!? — радостно произнес отец.

— Домой, домой, — сказал я, наверное, с кислым лицом, потому как он среагировал.

— Что опять не так? — на лицо отца вернулась настороженность, разогнавшая временную волну легкости и беспечности.

— Да так, все так, поехали, — тем же тоном продолжил я.

— Тебе не угодишь, — недовольно произнес отец, бросив брезгливый взгляд.

Машина тронулась, неспешно подкатываясь к воротам базы на выезд.

— Да а мне и не надо угождать! — тут же обострил я, автоматически, словно не только ждал, но и хотел конфликта. И правда в том, что косвенно хотел конфликта и я. И отец хотел и просто выжидал. Поддетый за свое болезненное чувство справедливости, я полез на рожон, желая выяснения отношений до конца. Мы оба вспыхнули как спички.

— А что тебе надо!? — накрутил тон отец, ожесточившись в лице.

Машина миновала ворота и остановилась перед выездом на дорогу. Я глянул в обе стороны широкой улицы, под конец пятничного вечера она была почти пуста.

— А мне ничего не надо! Что бы ты или перестал меня называть «директором» или тогда дома мне не рассказывай, что я ничего не делаю, а весь бизнес ты придумал и вывел меня в люди, как ты выражаешься!

— Какой ты чувствительный!

— Да, чувствительный! А ты сидишь, Гале там рассказываешь, что вот есть директор, типа, вот пусть он и бегает, а ты такой всего лишь скромный водитель и, типа, ничего не решаешь и поэтому сидишь тихонько на лавочке!

В потоке машин образовалась пауза, отец воткнул передачу, мы выехали влево.

— Ну, так тебе ж это хорошо! Ты же тут всем рулишь, так же думаешь!

— Я так не думаю и никогда не думал, не надо врать!! Чего ты врешь тут сидишь!!??

— Чего тебе, блять, от меня надо!!!??? — заорал побагровевший отец, остервенело включивший следующую передачу.

— Мне надо, чтоб ты тоже думал и предлагал какие-то решения, а не тупо обсасывал только мои!! Предлагай, давай, как нам развивать наш бизнес!!?? В каком направлении!?

А то ты ловкую позицию избрал! Как что предложить нового, так от тебя не дождешься!

А как я предлагаю, так ты со всем соглашаешься, а потом, если что не выходит, я же во всем и виноват! Зачем я это предлагал!? Вот, только зря потратили деньги!! Так предложи!!! Предложи, раз ты такой умный!!! Чего молчишь!!?? Критиковать мы все горазды, а вот предложить! Ты же сам всегда говорил, что настало твое время! Так действуй, раз настало! Чего ты вцепился в этот руль!?

Отец до скрежета сцепил зубы, мечась взглядом полным ненависти между мной и дорогой.

— Сука!!! Блять!!! Как ты заебал!!! — выпалил он, резко свернул на обочину, заглушил двигатель, выскочил из машины. — Тварь!!! Мразь!!!

Отец со всего маху и силы хлопнул дверью и пошел по обочине прочь, трясясь, закуривая на ходу и матерясь одними губами. Я остался сидеть в полной тишине и растерянности. На меня накатил стыд. Я залился краской, лицо загорелось жаром.

— И что я такого сказал? — промямлил я, смотря вслед удаляющемуся отцу и по сторонам, казалось, что все проходящие мимо люди видели и слышали нашу брань, а сейчас идут дальше, осуждают меня и разочаровано качают головами. — Да уж…

Минут десять я просидел так. Совесть ела меня со всех сторон, поедая слабые ростки внутренних возражений о том, что сказанное мною отцу, по сути, правда и ничего нового я ему не выдал, возможно, слишком прямолинейно, но тем лучше, и лучше вообще сразу говорить, что думаешь, чем копить в себе годами и дотянуть до таких дрязг.

— Да уж, — повторил я, тяжело выдохнул и немного успокоился возникшей задачей, надо было ехать домой. Я пересел на водительское место, завел «газель» и поехал. «Непривычно после «двойки», габариты такие большие», — подумал я, двигаясь в потоке в правой полосе из двух. «Г лавное, стал в полосу и едь, кому надо, объедут, и никаких резких движений», — выбрал я для себя самый безопасный способ езды.

Сев впервые за руль «газели», я доехал совершенно нормально. Припарковал машину во дворе и поднялся домой.

— А где отец? — удивленно спросила мать, когда увидела меня на пороге.

— Не приехал, наверное, еще, — обыденным тоном сказал я. — Да приедет сейчас.

Я уже помылся, поел и сидел, курил на балконе, когда хлопнула входная дверь. Я занервничал. Продолжать ссору не хотелось, я понимал, что мы оба только что снова прошли очередную точку в цепи разрушения. И разрушения чего? Личных отношений отца и сына? Или отношений, как партнеров по совместному бизнесу? Или все вместе? Я не знал и даже не пытался заглядывать в будущее такой неприятной цепи. Неоднозначные мысли снова хаотично бродили в моей голове. Я пытался в них разобраться. Хотел ли я раздела бизнеса? Нет, конечно! Я ж не идиот! Мы же одна семья, чего нам было делить!? Никогда не понимал людей, связанных родственными узами и занимающихся дрязгами и всякого рода разделами имущества между собой. Так глупо! Я даже не пытался думать в таком направлении. «Как это, делить что-то с отцом!? Зачем!? Это же мой отец! Ну, да, у нас бывают трения, как и у всех. Это нормально». Хотя, мне эти трения уже в печенках сидели, потому как носили весьма специфический характер. И, что плохо, наше взаимное с отцом неприятие оголилось. Скрывать уже не получалось. Мои смутные подозрения, относительно причин такого поведения отца еще не оформились окончательно, но его взрывные реакции на мои вопросы давали много пищи к размышлению. А все-таки не хотелось думать о том, что отец может пойти на раздел бизнеса. Я бы точно не смог. Даже мыслей таких не было! Были ли у него? Не знаю. Не хотелось даже думать об этом, такая глупость!

— Знаешь что, дружочек!? — раздался позади голос отца, и тяжелая рука легла грубо мне на плечо. Я замер, весь сжался внутренне в комок, в голове пронеслась дикая мысль о возможной драке. Внешне же я продолжал размеренно курить, и когда рука ушла с плеча, я осторожно обернулся. Отец, сверля меня злым взглядом, продолжил:

— Мы с тобой, наверное, не сработаемся!

У меня перехватило дыхание. Отец, не скрывая, угрожал. Самые мрачные картинки замелькали в моем мозгу — раздел бизнеса, деление денег и невозможность заниматься тем, что с таким трудом по крупицам было собрано за несколько лет. И что дальше? А дальше даже не хотелось думать! Я собрал все спокойствие в голос и, тщательно продумав фразу, ответил: «Ну, не сработаемся, значит, не сработаемся, как скажешь…»

Отец растерялся, задумался. С одной стороны, я дал понять, что уступать не намерен. С другой стороны, я переложил всю ответственность дальнейших шагов на отца. Он это понял и растерялся. Я рассчитывал именно на такой эффект. Фраза сработала, отец сдулся и несколько секунд готовил следующее заявление.

— Чтоб я такого больше не слышал! — выдал он и забарабанил указательным пальцем мне по плечу, жестко и неприятно. — Я не позволю тебе так со мной разговаривать! Я твой отец! Ты слышишь меня!?

— Слышу, — буркнул я, тут же почувствовав, как вмиг стал совершенно спокоен.

Отец начал отрабатывать назад. Он потоптался за моей спиной несколько секунд и вышел, я продолжал курить, подумывая о звонке Вовке. Погода стояла шикарная, весна шла полным ходом, наступая на остатки зимы повсюду. Я закрыл глаза и положил голову на подоконник. Солнце сию же секунду принялось щедро нагревать мое лицо жаркими лучами. Мне даже не верилось, что зима кончилась. Так мы намучались за последние четыре месяца, как никогда за все прошлые зимы. Три месяца регулярных и авральных расчисток снега, и затянувшийся промозглостью март с утренним долблением льда под воротами склада — бррр, жуть. Я инстинктивно дернулся всем телом и даже на долю секунды почувствовал внутри зимний холод, словно промерз насквозь. «Ненавижу зиму!» — мысленно рявкнул я, и тут за спиной в комнате зазвонил мобильник.

— Рамзееееес!!! — заорал динамик в ухо.

В девять вечера мы с Вовкой уже шли по центру города. Мой желудок начал ныть, и я влил в него две бутылки алкогольного коктейля, сдобренные никотином. Желудок затих. Внутренне напряжение толкало слова наружу, мне необходимо было выговориться. И я принялся болтать почти без умолку, вываливая все копившееся во мне и давившее душу, на голову друга. Вовка слушал, поддакивал, соглашался, возражал, в неоднозначные моменты озадаченно чесал затылок и бурчал неразборчиво.

— Ну да, Анатолий Васильевич, он такой, серьезный очень. Сложно, наверное, тебе с ним.

— Бля, Вов, еще как сложно! — эмоционально дернулся я. — Бля, он такой нудный, правильный какой-то весь, все у него должно быть ровно, параллельно и перпендикулярно! Я теперь даже мать начал понимать, почему она так к нему относится! Это ёбнуться можно, прожить всю жизнь с человеком, у которого максимальная положительная эмоция — натянутая улыбка! Бля, ну, как так можно!? Как робот! И все кругом должны быть такие же роботы, чтоб все ровно было, ни-ни в сторону отклониться! Такой тухляк! Как можно так серо жить!? Я не понимаю!

— Нууу… дааа… — чесал Вовка в затылке.

— Ндааа… ты бы видел! Мы с ним сегодня просто в говно посрались! — нервно засмеялся я, вспоминая последнюю ссору.

В начале одиннадцатого мы уже стояли в излюбленном месте — в арке грота «Чистого неба», я продолжал изливать душу Вовке, тот поддакивал и облизывал взглядом всех проходящих мимо девушек.

— Ну, видишь! — вставил Вовка слово в защиту моего отца. — Он хочет тебя научить чему-то, хочет, чтоб ты не нарушал его авторитет, а ты ж такой, ершистый, никак он с тобой справиться не может! Хы-хы-хы!

— Да понятное дело! — отмахнулся я от Вовкиной деликатности, хотя в душе оценил ее. Вовка поступал мудро, заняв нейтральную позицию.

— Но, это он зря, конечно! — мотнул Вовка головой и всерьез нахмурился и тут же вскинул брови от негодования. — Зря он обозвал тебя! Нельзя так! Нехорошо!

— Да ладно! — снова махнул я рукой, не держа зла за слова на отца, но зная, что при моем характере затаенная обида намного хуже, а она была. Была и только росла.

Мы продолжили медленно напиваться. Алкоголь гасил мою взвинченность и снимал внутреннее напряжение. Я был благодарен Вовке за то, что тот весь вечер слушал мое нескончаемое нытье и делал вид, что ему интересно. Меня же как заклинило. Я продолжал вслух искать логику и справедливость в отцовских поступках и выражениях.

— Вов, ну я понимаю, если б он действительно что-то предлагал, находил поставщиков, клиентов. Но ведь он не нашел ни одного поставщика. Ни одного! — тут я замахал указательным пальцем перед лицом друга и ткнул себя в грудь им же. — Я всех нашел. Всех! И клиентов тоже. Он же не знал ни одной компании торговой! Я тоже не знал, но бегал, узнавал, говорил ему, что есть такая-то фирма, надо туда ехать. Мы брали и ехали. Но ведь он ни разу так не сказал, что знает какую-то фирму и нам надо туда поехать. Нет же! Хотя, нет, вру! Киоски на железнодорожном вокзале, их хозяйку он знал через какого-то там своего знакомого! Да! Точно! Ну, может еще одного-двух клиентов он нашел, я точно сейчас не помню, пусть даже так! Я не спорю и ничем его не попрекаю, но это же малая часть от того, что я нашел и нарыл! Так почему он мне без конца тычет, тем, что он меня «научил всему»!? Чему, «всему»!? Как накладную от руки написать в три строчки!? Ну, хорошо, спасибо! И все!? И это «все»!? Ну, знаешь ли, маловато!

Я развел руками, устав и переводя дух. Вовка потянул «отвертку» через трубочку и в знак солидарности со мной, задрал в недоумении брови вверх, пожал плечами и сквозь сжатую губами трубочку процедил «не знаю». Я сделал большой глоток, закурил.

— И мне тоже, — потянулся Вовка к пачке сигарет и тут же осклабился. — О, «Лаки Страйк»! Крутой чувак! Дай-ка мне попробовать твоих крутых сигарет!

— Да обычные сигареты, просто их не подделывают, вот и курю «Лаки Страйк».

— А почему это их не подделывают!?

— А они не популярные у нас, нет смысла подделывать, нет объемов продаж.

— Ну да, — Вовка затянулся, почавкал дымом, пробуя его на вкус. — Ничего так, буржуйские сигареты, хы-хы-хы! Надо будет на них перейти тоже.

Мы проторчали до закрытия клуба и среди шумной толпы вывалили на улицу. Я был в приличном подпитии, шесть двойных «отверток». Мы пошли не спеша в сторону гостиницы, где стоял на своей белой «ракете» Эдик. Меня иногда мотало из стороны в сторону, Вовка грузно шел справа, с виду совершенно трезвый.

— И самый большой косяк, что мы с отцом друг от друга никуда не денемся! — Продолжал ныть я. — Так и будем вдвоем тянуть эту лямку, лягая друг друга иногда.

— Хы-хы-хы! Так что ли!? — Вовка задрыгал ногой назад, лягая пустоту и скалясь в восторге от понравившегося сравнения.

— Типа того, — ухмыльнулся я. — Но мне, вот, совсем этого не хочется. Не люблю я выяснять отношения. Вот какой смысл их выяснять? Чего он добивается? Чтоб я сказал «о, да, папочка, ты у меня самый умный и самый гениальный, все сделал сам, а я так, говно на пристежке!?» Так что ли!? Не собираюсь я такого говорить!

— Не, ну он вряд ли от тебя такого добивается, жесткий у тебя батя, кремень, просто, наверное, хочет какого-то уважения от тебя, как от сына, — Вовка развел руками и нахмурил брови.

— А я его что, не уважаю что ли!? Я как сын ему благодарен за все, но не надо смешивать работу и личное. А то он хочет, чтоб я почему-то его выше себя поставил в работе, только на том основании, что он отец! А у нас с ним там равные должны быть отношения! Мы, прежде всего на работе партнеры по бизнесу, а потом уже родня! Это значит, что на работе надо делами заниматься, а не выяснять, кто главнее и приводить в качестве довода, что «я твой отец»! Это бред!

Ооо!!! Эдиик!! — заорал Вовка, едва мы вышли из-за поворота у гостиницы, да так заорал, что я тут же забыл весь предыдущий наш разговор.

Через несколько минут мы уже неслись по домам, и из белой «ракеты» на всю грохотал «Раммштайн».

— Сказали, апрель доторгуем и все! — глядя на меня, хлопала своими выпученными рыбьими глазами сменщица Надежды Петровны. Я стоял подле нее, придя за дневной выручкой. На часах было 19:10, 18 апреля, понедельник.

— Ну, — вздохнул я. — Раз так сказали, значит доторгуем апрель.

— А дальше-то что!? А как же будет-то!? А что, в мае уже торговать не будем!? — засыпала меня вопросами продавщица.

Я глянул вправо, голова Полины слегка торчала над витриной. Та подслушивала разговор, благо, что музыкальный киоск между нашими киосками молчал.

— Да я понятия не имею, что и как будет. Я вот только пришел к тебе, ты ж мне сама первая новость и сказала. Будем думать. Посмотрим. Может быть, киоски не снесут, а просто переместят куда-нибудь тут недалеко, да и все.

— Да, да, я слышала! — попыталась забрызгать меня слюной Катя и замахала рукой куда-то мне за спину. — Сказали, на ту сторону рынка киоски вроде как перенести собираются! Так сказали! Да хоть бы перенесли, а то, как же мы, без работы тогда останемся!

— Ну, видишь! Раз так сказали, значит, скорее всего, их просто перенесут туда, да и все. Будем там торговать.

— Ууу! — заныла тут же сменщица Надежды Петровны, скривившись лицом так, что неровные очки повисли на нем почти вертикально, запричитала. — Там место плохое, не проходное, выручка слабая будет. Там не очень.

Я засмеялся, ответил: «Ты уж определись, а то «хоть бы перенесли, а не просто снесли», а потом «торговать там плохо будет». Я чего-то тебя не пойму».

— Да это я так! — отмахнулась кокетливо продавщица, фыркнув слюной на полметра. — Шучу я! Уж лучше там, чем совсем закрыться! А с другой стороны и не известно еще, может, там выручки и лучше будут, чем здесь, правильно!?

— Правильно, правильно, — улыбнулся я, наблюдая, как сознание тетки мечется в лабиринте свалившейся новости.

Через полчаса, сняв выручку и у Полины, я был дома, сообщил новость отцу, дремавшему на своем диване.

— Мда уж, — произнес тот, прогоняя дрему частым морганием.

— Какие мысли? — поинтересовался я, заходя на балкон, подставляясь солнцу.

Через минуту отец уже был рядом, затянулся сигаретой. Я тоже закурил.

— Да какие мысли… — начал он. — Нехорошие мысли. Если киоски совсем закроют, то мыслей тут никаких.

— Ну да.

— А если перенесут на противоположную сторону рынка, то там видно будет, хотя…

— Вот именно, место там никакое, торговля будет слабая, если вообще будет.

— Мда, озадачили нас, — протянул отец, еще не до конца прогнавший дрему.

— Я вот, знаешь, как думаю? Выручки там точно лучше не будут, и даже вряд ли, что останутся такими же, как сейчас, а если будут меньше, то толку в рознице нет уже никакого. Она у нас и так только на одном киоске и Надежде Петровне держится. Пока эта бабка делает выручку нормальную, есть прибыль. Полина, вот, торгует, ну, не в ноль, конечно, но с минимальной прибылью. Ее киоск дает от силы пять тысяч прибыли в месяц чистыми. И товара там на пятьдесят тысяч лежит. Это десять процентов рентабельность, фактически ниже даже наших оптовых операций. У нас на опте меньше пятнадцати процентов и не бывает-то. Надежда Петровна это другое дело, конечно. Тысяч двенадцать-пятнадцать она чистыми дает в месяц, это где-то пятнадцать-семнадцать процентов рентабельности. Ну, куда ни шло. Но, это при сегодняшних выручках. А если там будет хуже, то и все — Надежда Петровна скатится до уровня Полины, а Полине вообще лучше и не начинать торговать. Такой расклад я вижу.

С полминуты отец молчал, потягивая сигарету, наконец, выдавил из себя задумчиво: «И что ты предлагаешь?»

— Не знаю, пока ничего не предлагаю, посмотрим, как решат хозяева рынка на счет киосков. Но, если у нас и закроется розница, то переживать не буду.

Мы пару минут постояли молча, облокотившись на горячее дерево подоконника, разглядывая замусоренный после зимы двор. Я ушел. Внутри меня бродили смешанные чувства. С одной стороны, я огорчился возможной потере по сути неплохой розничной торговли. А с другой стороны, вспоминая, что все это время, мы жили и работали, будто привязанные к киоскам. Пробивая и набирая длинные накладные, таскали через день на собственных руках сборные коробки. И не важно, хорошая погода или дождь или мороз сильный. Мы действительно были привязаны к рознице. Как у каждого явления есть хорошая и плохая сторона, так и у розничной торговли помимо стабильности присутствовала привязанность, скованность. И я осознал, что давно уже был не рад наличию киосков, что незаметно из достижения для меня они превратились в тягость, в кандалы. Хотелось свободы, развития. Развития и себя и бизнеса, какого-то движения. Мы словно повисли в мертвой точке и не могли качнуться в какую-либо сторону. Я размышлял о сложившейся ситуации и раньше, и постоянные ссоры с отцом тому следствие. Если же думать без эмоций и строго по делу, то с розницей мы опоздали. Наши киоски являлись сущим анахронизмом из каких-то мутных 90-х годов. К тому времени, как мы их купили, розничная торговля ушла далеко вперед по принципу организации и формату торговых точек. Мелкие точки сплошь и рядом вытеснялись более крупными. Мы не могли позволить себе крупную розничную точку. Даже одну. Арендовать было слишком рискованно, о покупке своей торговой площади речь не шла вовсе. Мы не тянули минимально необходимого уровня розничной торговли, оставаясь по-прежнему мелкими торговцами. И как не крутил я в голове мысли в поиске оптимального решения, приходил к одному — как только киоски перестанут приносить свой небольшой доход, их придется просто оставить, попытавшись предварительно все же продать. На последнее я особенно не надеялся. Кому в здравом уме нужны две тесные половинки, к тому же еще и находящиеся в разных железных контейнерах? Да никому. Если только смочь обменять половинку Полины на соседнюю с Надеждой Петровной часть соседа, торговавшего аудиокассетами и дисками. Зная его характер, такое событие представлялось мне маловероятным. Логический тупик с киосками так загрузил мне мозги, что через некоторое время я махнул на проблему рукой, предоставив решать ее самой жизни.

«Если закрыть оба киоска, то высвободится около ста двадцати тысяч только с них. А еще на складе запасы под розницу. Минимум столько же, но реально больше. Там под двести тысяч, ну хорошо, пусть сто восемьдесят. Итого, если прикрыть розницу, то получим три сотни свободных денег. «Люксхим» нам возит каждый месяц сто-сто пятьдесят тысяч своего товара. На три сотни можно найти более крупного поставщика. Мы застряли в мелочевке. Нам нужен крупный поставщик. Триста тысяч — это, минимум, полфуры в месяц. Даже через десять процентов получим тридцатку, больше чем дает розница и на тех же деньгах. Да, от розницы лучше избавиться и усилить опт. А то ни там толком, ни там». Так размышлял я о сложившейся ситуации, лежа следующим утром в полудреме в кровати. Нам был необходим сильный толчок, чтоб сдвинуться с места. Требовался кардинальный шаг вперед, рывок. Я силился найти правильное решение, выход, но горизонт интуиции был пуст.

— Блин, дихлофосы! — вырвалось у меня вслух, и сон улетучился вмиг. Я схватил мобильник, набрал номер «Саши». — Алло, Сергей!? Привет, Сереж!

В ухе приятно зазвучал мягкий, но слегка тревожный голос менеджера «Саши».

— Дихлофосы-то есть, но мы закрываемся, — произнес тот упавшим тоном. — «Дави-дыч» ни с того, ни с сего решил, вот, закрыть «Сашу». Сейчас обзваниваю поставщиков, говорю, чтоб приехали, забрали свой товар и рассчитались. Хорошо, что позвонил. Надо будет вам тоже приехать и забрать свой товар и на месте сальдо подбить. Когда сможешь приехать?

— Ну… — взял я паузу. Новость совсем огорошила. Очень неожиданно и странно. Никаких видимых причин для закрытия «Саши» я не улавливал. Вполне себе нормальная фирма, работала стабильно. Хотя, кто знает? В голове сразу забегали мысли, связанные с взаимной торговлей с «Сашей», тут же всплыли две коробки дурацкого «Антипригара», непонятно по какой причине буквально обманом оказавшиеся у нас на складе и успешно там покрывавшиеся паутиной и пылью. От него следовало избавиться, раз подвернулся случай, и я произнес: «Смогу на той неделе. Вы как будете работать, как обычно?»

— Да, до конца месяца в обычном режиме.

— Ну, тогда на той неделе в четверг-пятницу приедем мы и на месте рассчитаемся.

— Хорошо, буду ждать.

— А если в субботу?

— Можешь и в субботу приезжать, но только часов до трех, не позже.

— Отлично, тогда если что, может даже и в субботу. Слушай, еще такое дело, у меня этот твой «Антипригар» застрял, совсем не продается, я его тогда отобью тебе обратно и привезу, хорошо?

— Хорошо, привози, гы-гы-гы! — вдруг повеселел Сергей, засмеялся в трубку.

— Ну, все, тогда до следующей недели!

— Пока.

Я встал и пошел в душ. К одной проблеме с киосками, добавилась вторая, косвенная. Стоя минут двадцать под теплыми струями воды, я механически тер лицо и думал о том, как быстро порой случаются изменения привычного образа жизни и работы.

— «Саша» закрывается! С дихлофосами проблема! — выпалил я новость отцу, едва после душа оказался на кухне и тут же полез по кастрюлям.

Отец, чинно и медленно пережевывавший завтрак, совсем прекратил работать челюстями и замер, хлопая глазами.

— До конца месяца надо будет забрать свой товар, посмотреть, что из их висяков у нас есть, отбить им обратно и подбить сальдо! — добавил я.

— Да, — закивал отец, предварительно с усилием глотнув. — Надо будет, конечно.

— Дихлофосы надо искать! — плюхнулся я за стол напротив. — Лето впереди.

— Да, — снова закивал отец. — Дихлофосы надо искать.

— Ладно, — отмахнулся я от подкатившего раздражения. — Придумаем что-нибудь.

Конец месяца выдался нервным. Все из-за ситуации с киосками. По рынку постоянно бродили какие-то новости, одна противоречивее другой. То киоски совсем закрывают и всех арендаторов разгоняют. То закрывают только часть киосков. То разгоняют всех, но некоторым выделят место на другой стороне рынка. Г олова шла кругом от ежедневной противоречивости слухов и домыслов. Продавцы и хозяева киосков и павильонов нервничали. Одни даже перестали подвозить товар. Другие же решили торговать до последнего.

— Надежда Петровна, мы со следующей недели перестанем завозить товар, начнем уменьшать остатки, чтоб меньше возиться с ними, хорошо? — сказал я под конец недели специально именно ей, а не сменщице, которая тут же начала бы стенать и причитать.

— Да, хорошо, Ром! — немного удрученно, но все-таки оптимистично сказала та, извлекла из-под витрины листок текущей заявки и протянула мне. — Заявка небольшая, ну, сейчас уже и ни к чему заказывать все, только самое необходимое написала.

— Хорошо, завтра тогда все привезем, — я глянул в сторону второго киоска, Полина, склонившись над витриной, старательно писала. Я попрощался с Надеждой Петровной и переместился ко второму киоску. Все, то же самое. Деньги. Заявка. И никаких вопросов. Полина молча, как идущая на эшафот, протянула мне двенадцать сторублевых бумажек и тетрадный лист с несколькими кривыми строчками.

— Полин, с понедельника уже будем завозить только самое необходимое, а со среды все, ничего не будем завозить, так чтоб к пятнице осталось поменьше товара.

— Понятно, — обреченно буркнула та, ковыльнув пару шагов на поврежденной ноге, от чего ее стало жаль еще больше. — Мы до пятницы торговать будем?

— Полин, да я не знаю. Все говорят разное, но пока так, а там видно будет.

— Понятно.

— Ладно, Полин, до завтра.

— До завтра.

Полина вздохнула тяжко, вложив во вздох всю скорбь собственной жизни. Совесть начала грызть меня еще сильнее. Сколько бы я себя не убеждал, что вины личной в происходящем нет, не помогало. Смотреть во все понимающие грустные глаза людей, зависящих от двух ржавых тесных киосков, дольше, чем необходимо, не хотелось. Я вышел с территории рынка, и когда меня уже не могли увидеть со стороны наших киосков, остановился и обернулся. Рынок изменился. Внешне все оставалось прежним, но ощущение грядущего конца чувствовалось кожей. Даже покупатели между киосками ходили не как обычно, вразвалочку, а метались рывками и перебежками. Ветер, гонявший между торговыми рядами два рваных пакета, выдувал из рынка последние дни жизни.

Все разрешилось под самый вечер пятницы. Предыдущие дни недели прошли на рынке как предгрозовые. Все больше киосков и павильонов закрывалось, товар вывозился. Самые стойкие торговали до последнего, мы тоже.

— Рома, привет, это Надежда Петровна с рынка! — раздался в мобильнике голос старушки, когда мы с отцом грузили «газель» на складе. — Рома, сейчас мне сказали, что после обеда к вечеру ближе тут будет кран, и киоски будут перевозить на ту сторону рынка! Ну, это кто хочет только если! Мы будем перевозить киоски!? Как нам быть!?

Голос старушки дрожал, но она старалась скрыть волнение. Перекинувшись с отцом парой фраз, я ответил: «Надежда Петровна, давайте так, мы к трем часам подъедем к вам, а вы пока с Полиной начинайте товар собирать. Мы подъедем, товар погрузим в «газель», киоски освободим в любом случае, а там и видно будет. Хорошо?»

— Да, хорошо! — сразу взбодрилась старушка, словно все, что ей требовалось, это четкие указания. — Все, мы начинаем тогда собирать товар, а вы приезжайте!

Мы отвезли товар и в три были на рынке, походившем на растревоженный улей. Половина соседнего ряда павильонов уже испарилась, оставив после себя кирпичные прямоугольники фундаментов — с утра поработал кран и переместил их на противоположную часть рынка. Надежда Петровна, завидев нас, замахала руками и закричала радостно:

— Анатолий Васильевич! Рома!

Мы подошли. И Надежда Петровна и Полина, органично вписываясь в общую суматоху, трудились — собирали и упаковывали товар своих киосков. Старушка делала это ловко и быстро. Полина же, неуклюже крутясь на месте и совершая массу ненужных движений, коряво пихала товар в коробки.

— Привет, Полин! — выпалил я, улыбаясь ее неуклюжести.

— Здрасьте, — буркнула та, и я представил, что будь на улице зима, Полина бы сейчас поправила знакомым движением съехавшую на глаза серую замусоленную шапку и шмыгнула бы носом. Я едва не засмеялся.

— Анатолий Васильевич! — выкрикнула Надежда Петровна. — Так что с нашими киосками!? Переносить будут туда или как?

— Да пока неизвестно, — замер отец у ее киоска и заскреб озадаченно мизинцем в затылке. — Узнать бы надо, что здесь и как.

— А что тут говорят, Надежда Петровна? — сказал я.

— Да что говорят!? Сказали, что вечером снова будет кран и, кто хочет, тому киоски перенесут на ту сторону. Только надо будет заплатить за перенос, за работу крана. А я смотрела там, места мало, все киоски даже и не поместятся. А мы будем туда переезжать!?

Я пожал плечами.

— Не знаю, надо, наверное, в администрацию рынка сходить сейчас, да узнать все из первоисточника, а то туча слухов каких-то, одна путаница от них в голове. Ладно! — я повернулся к отцу. — Давай, я пока коробки в машину поношу, а ты сходи в администрацию, узнай, что там и как!?

— Да, пожалуй, надо сходить сейчас будет, — согласился отец и принялся чесать шею за воротом рубашки, обдумывая мысль.

Я взял самую большую коробку у Полины и понес в машину, едва не зацепив по пути отца, который растерянно стоял у киосков, совершенно не зная чем заняться.

— Ну, отойди чуть в сторону, не мешай, — буркнул я ему, быстро отнес коробку в кузов «газели» и вернулся за следующей.

Отец помялся и взял в руки коробку у Полины. Я тут же обозлился на него, поняв, смысл движение отца — он не хотел идти в администрацию и что-то там решать, ему было проще заняться проверенными действиями, не обременяясь ответственностью принятия решения. И потому тихушное ловкачество отца меня обозлило, конфликты наши с его притязаниями на лидерство были свежи, которое он сам и не подтвердил в простой ситуации, а стушевался и взялся за коробку.

— Да зачем ты носить собрался!? — не выдержал я. — Ну, иди, сходи в администрацию рынка, узнай, что к чему там! Коробки я и сам перетаскаю, тут их немного!

— Да? — замялся отец, поставив коробку обратно, которую тут же перехватил я.

— Да! Иди! — добавил я с нажимом.

С киосками расставаться не хотелось, но внутри меня сформировалось стойкое ощущение, что с ними покончено. Желание продолжать розничную торговлю в бытовой химии во мне умерло окончательно. Продавщицы, словно читая мое состояние по глазам, собирали товар без надежды на дальнейшую работу. Надежда Петровна бодрилась, но ее выдавали грустные глаза. Полина копошилась совсем обреченно. Я вдруг понял, что мы все привыкли друг к другу, и оттого трудились в тягостном молчании.

— А вы продавать киоски не собираетесь? — неожиданно спросила старушка.

— Продавать!? — удивился я, застыв с коробкой в руках меж двумя нашими киосками, напротив соседа, освобождавшего свой киоск с музыкой.

— Да тут ходили покупатели с утра, — буркнула Полина. — Вернее покупательница, тетка какая-то, спрашивала, никто киоск продавать тут не собирается? Ну, а мы ж не знаем, будете вы продавать или нет. Сказала, что вечером еще придет.

— О как! Надо же! — удивленный новостью, я отнес коробку и вернулся за следующей. В голове возникла мысль, я мельком глянул на соседа. Мы с ним не очень ладили, но попробовать стоило. Я обернулся — отец, неспешной походкой удалялся в сторону основного здания рынка. Я подошел к соседу, поздоровался и сходу предложил обменять его половинку, на киоск Полины, так, чтобы у нас с отцом поучился один полноценный контейнер. Сосед задумался. Я смотрел на него вопросительно, но внутренне был совершенно готов к отказу. Мною настолько владело равнодушие по отношению к дальнейшей судьбе наших киосков, что я знал точно, даже если ничего не получится из них выжать, я с легкостью брошу их тут и уйду домой. Видимо, мой настрой уловил и сосед, и вместо обычных препирательств, я услышал простое «да, давай».

Я снова принялся носить коробки. Через двадцать минут продавщицы дописали последние строчки в листах возврата. Я закончил с коробками, рассчитался с ними.

— Ну, что, Рома, все!? — задорно с горчинкой в голосе, отделяя паузой каждое слово, задала старушка самый важный вопрос, пряча сто двадцать рублей в карман легкой курточки. Полина, неуклюже медленно собирала свои пожитки. Ее сутулая фигура сгорбилась еще обреченнее. Тяжелый был момент.

— Надежда Петровна! — начал я, прерывисто вздохнув, волнуясь. — Я не знаю, как будет дальше, честно! Может, перенесем это наш большой киоск на ту сторону и будем торговать дальше. Хотя, мне как-то уже не очень хочется, признаться. Может, продадим, если найдутся желающие… — я оглянулся, отец возвращался, идя уже метрах в двадцати от нас, цепляясь то и дело ногами за летающий и валяющийся мусор. Рынок был похож на часть города, население которого в спешке бежало от наступающего неприятеля, забирая с собой, что могло унести и увезти. Все сновали кругом, какая-то женщина, приближаясь, металась между поредевшими торговыми рядами и что-то вопросительно выкрикивала.

— Вон та тетка, — буркнула Полина, выковыливая из киоска, подходя ко мне и отдавая ключи. — Которая спрашивала про киоски, продает ли кто тут их.

— Ты все, Полин, собралась? — спросил я, глянув в сторону тетки и отца.

— Да, все, а чего там собираться-то? — развела та руками и посмотрела на меня совсем убитым взглядом. Всякие ободряющие слова разом застряли у меня в горле, я только выдавил «хорошо, счастливо тебе, спасибо за работу».

— Да не за что, — выдохнула Полина, простилась с Надеждой Петровной и вроде даже с подошедшим отцом и поковыляла домой в трехкомнатную квартиру к дочке-студент-ке и больной старой матери-пенсионерке.

— Что случилось? — попытался пошутить отец, изображая неуместное благодушие. — Все уже погрузили?

— Да, почти все. Сейчас Надежда Петровна допишет последнее и все, — кивнул я.

— Я все. Рома, можешь забирать! — отчеканила старушка.

Я отнес последнюю коробку в машину. Вернулся, отсчитал Надежде Петровне сто двадцать рублей, взял листок с описью товара, мелочь из кассы.

— А вы киоск продаете!? — раздалось за спиной.

Все обернулись. Та самая тетка рубенсовских форм с короткой стрижкой выкрашенных в радикальную черноту волос как раз подошла к отцу.

— Да как вам сказать, можем и продать, если цену хорошую дадите! — отец продолжал пребывать в непонятном мне игривом настроении. Я начал злиться. Явно пришел покупатель, чего перед ним комедию ломать? Договаривайся и продавай!

— А сколько ж вы хотите!? — бойкая тетка насела крепче, периодически дрыгая мясистым плечом в попытках удержать на нем сползавшие лямки сумки.

Отец медлил с ответом. Я и Надежда Петровна вопросительно смотрели на него.

— А вам какой киоск нужен? — развел руками отец. — Целый или половинка?

— Зачем мне половинка!? — почти завопила тетка. — Целый, конечно! А ваш какой!?

— А у нас целого нет… — начал было отец.

— Есть целый! — рявкнул я, хлопнул ладонью по киоску. — Вот этот наш полностью!

Отец растерянно заморгал.

— Этот ваш!? — вцепилась взглядом в киоск тетка и тут же оказалась рядом со мной. — Отлично! То, что надо! Так сколько вы за него хотите!?

Тетка сверлила меня взглядом и поглядывала на отца, определяла главного.

— Вон главный! — повеселел вдруг и я, забавляясь растерянным выражением лица отца. — Все вопросы к нему.

— Так сколько вы хотите за киоск!? — метнулась тетка к отцу.

— Ну… — заскреб тот пальцем в затылке, уперся другой рукой в бок и отставил ногу вперед, приняв любимую «позу декламатора». — Это надо подумать. Вместе две половинки будут стоить семьдесят тысяч.

— Сколько!? — вылупилась на отца тетка.

Отец подобрал ногу.

— Семьдесят тысяч, — повторил он. — Мы столько сами заплатили за две половинки. За одну тридцать тысяч, за вторую сорок.

— Не, я могу только тридцать дать, больше не могу! — отрезала тетка, настойчиво борясь с лямками сумки.

— Ну, — развел руками отец. — Наш стоит семьдесят, меньше никак.

— Ладно! — поняла все тетка. — Я буду тут рядом, похожу еще по другим киоскам, поспрашиваю. Если надумаете, найдите меня.

— А вам зачем киоск? Г де ставить будете? Повезете в другое место? — спросил я.

— Да не, на ту сторону хочу перевезти, туда же киоски перевозят, там места мало, но я договорилась в администрации, одно мне оставляют уже, сейчас кран приедет к семи вечера, — тарахтела тетка.

Я глянул на часы — 17:08.

— Хорошо, мы вас найдем, если что, подумаем сейчас, — сказал я ей. Тетка умчалась, шустро перебирая своей чрезмерно крупной филейной частью.

— Анатолий Васильевич, ну, я пойду, наверное? — старушка стояла у киоска, собравшаяся, с пакетом личных вещей в руке.

— Ну что, Надежду Петровну, наверное, отпустим? — посмотрел отец на меня.

— Надежда Петровна, вы идите! — сказал я. — Спасибо вам большое за работу, лучше вас у нас продавца не было! — Старушка покрылась тут же красными пятнами на лице от смущения и простодушно заулыбалась, замахав стеснительно рукой. — Правда, правда, Надежда Петровна! Вы у нас образцовый работник! Спасибо вам еще раз! А по поводу дальнейшей работы, если что-то у нас будет, мы вам позвоним. Телефон ваш есть у нас домашний. Сами пока просто не знаем, что и как будет дальше, сами видите…

Я развел руками. Старушка вздохнула, произнесла «ну, ладно, тогда я пошла, счастливо вам, всего хорошего», махнула рукой на прощание и бодро, но грустно пошла в противоположную Полине сторону.

— Все там сошлось? — кивнул отец в сторону товара в «газели».

— Не знаю, я не проверял, они сами писали. На складе будем разбирать, сразу и узнаем, — философски сказал я, сунув руки в карманы джинсов. — Да а чего там может быть ненормально? Ну, пару тюбиков шампуни не будет, даже если и взяли себе, спишем.

Я отмахнулся, не считая нужным даже обсуждать подобные мелочи.

— Ну да, — буркнул отец, закурил и стал мерно расхаживать, созерцая остатки рынка.

— Что там, в офисе, в администрации рынка сказали?

— Да я что-то и не застал там никого, походил, посмотрел, люди какие-то суетятся, как эта тетка, бегают кругом. А толком никто ничего сказать не может, — развел руками отец.

«Вот такие, как эта тетка, все уже узнали и место застолбили на той стороне рынка, а ты проходил там полчаса и ничего не узнал, киоск у нас есть, а места нет», — начал я раздражаться мыслями, которые старался пресечь, уже осознав простое — нет смысла злиться там, где это бесполезно. «Ничего не исправишь. У каждого из нас тот характер, какой есть. И с ним нам жить. Так вот все мы и терпим друг друга», — учил я себя.

— Понятно, — сказал я, пошел к «газели» и стал закрывать кузов, чтоб хоть чем-то занять себя.

— Может, все-таки снизите цену до тридцати!? — объявилась снова тетка, едва я закончил. — А то уже через час приедет кран, я бы киоск купила и тут же его на новое место поставила!

Я огляделся в поисках отца, тот как испарился. В долю секунды в моей голове ясно увиделись картинки будущего, связанные с киоском — он на новом месте, Надежда Петровна за прилавком, покупателей мало, выручки маленькие, прибыль никакая, деньги в товар вложены, оборот низкий, мы с отцом ругаемся, на киоске висит бумажка о продаже, но покупателей нет и так пару лет. Я вздрогнул. Нет уж, спасибо.

— Да! Давайте, за тридцать я вам его уступлю! — принял я решение, слегка напустив на себя озабоченности от сложности принятия такого «важного» решения.

— Правда!!?? — чуть не завопила тетка. — Ой!! Все, беру!!! Ой! Только у меня деньги дома, но я живу здесь недалеко, мне минут десять надо, я мигом туда и обратно, хорошо!?

— Идите, я вас подожду здесь, — произнес я с деланным равнодушием, да так удачно, будто всю жизнь торговал ржавыми киосками, грозящими через пару часов стать ненужным металлоломом. — Только не задерживайтесь.

Последние слова усилили эффект. Тетка с воплем «я мигом!» побежала в сторону слепящего на закате солнца. Я закурил. Внутреннее напряжение сковывало преждевременную радость.

«Зачем нужно просить за этот сраный ржавый киоск семьдесят тысяч, когда он столько не стоит?» — раздраженно подумал я о врожденном неумении отца торговаться и торговать, и за все время нашей работы так и не появившемся в нем коммерческом чутье. «Мы все равно давно уже отбили все вложения и получили прибыль сверху. Да продать киоск за сколько можно и забыть про него! Тем более есть покупатель. Тридцать тысяч — отличная цена, почти половина. Что еще надо, чего жлобиться то, чтоб остаться потом с этим ржавым куском железа?»

Отец как сквозь землю провалился.

«Не хочу я больше заниматься этой розницей, так она меня достала, сил нет никаких, на опте на тех же деньгах больше заработаем». Я докурил и вместе с последней мыслью махнул рукой, соглашаясь сам с собой.

Прибежала тетка, сунула мне тридцать тысяч зелеными купюрами и мы тут же написали договор на обычном тетрадном листе — мы продали киоск, она купила, и обе стороны счастливы и без претензий. Тетка, вне себя от нахлынувшего счастья, снова убежала в сторону заката. Я сунул пачку денег в карман джинсов и дал волю чувствам, расплывшись в счастливой улыбке — гора с плеч!

— Ты чего такой радостный!? — подошел отец.

— Киоск продал, — улыбался я.

— Кому, той тетке!? — отец вытянулся в лице.

— Ага! — я зажмурил один глаз.

— За сколько же!?

— За тридцатку, как она и просила.

— Нда, — замялся отец. — Что ж так дешево-то!?

Я достал пачку денег и шмякнул ее отцу в ладонь: «На! Не жадничай! А то и этого бы не получили! Эта ржавая банка вообще ничего не стоит, я б за нее и рубля не дал!»

Отец уставился на меня, как на человека, принявшего решение самостоятельно, чем совершившего непростительное своеволие.

— Чего ты на меня так смотришь? — ухмыльнулся я.

— Да так, — по заострившемуся лицу отца мелькнула тень недовольства смешанного с налетом высокомерия и тщеславия. — Шустёр, как я погляжу!

— Ну а чего тут тормозить? Была покупательница, я продал. Все дела!

— А товар для розницы теперь куда денем!?

— Да продадим! Куда денем!? Распихаем по клиентам, уйдет за два месяца весь, а то и быстрее. А деньги высвободим и в оборот пустим.

— В какой оборот!?

— Да в любой! Вон, сейчас сезон на дихлофосы начинается! Туда и сунем деньги! А дихлофосы — товар денежный, там деньги нормальные нужны! Как раз они и появятся.

— А, ты уже все решил, да!?

— Слушай, чего ты пристал!? Ты собирался и дальше что ли до конца жизни в эти киоски коробки таскать, да!? Я — нет! Я больше не хочу заниматься розницей, мне она надоела! Хочешь заниматься ей, занимайся сам, вперед, я не держу!

Отец выдержал паузу, снова сверля меня взглядом, буркнул «ну-ну», закурил.

Я глянул на экран мобильника — 19:32.

— Поехали домой, тут делать уже нечего, возврат завтра выгрузим на складе, все равно в «Сашу» ехать… — сказал я и направился к машине, отец вяло пошел следом.

Остановившись у своей пассажирской двери, я бросил последний взгляд на место, бывшее нам родным два последних года. Все словно замерло. Даже люди пропали. Только мусор продолжал летать в лучах закатного солнца. «Вот и все», — подумал я со смешанным чувством деятельной радости и сентиментальной грусти. Мы уехали.

Дома, как обычно — душ, ужин, компьютер. Я нырнул в кресло.

«Так, накладная из «Арбалета», без вычерков, все нормально, надо возврат на «Сашу» пробить и не забыть этот дурацкий «Антипригар» и возврат с розницы на склад вернуть, да и все». Я защелкал мышкой. Пробил возвратную накладную на «Сашу» со всем товаром, что получили оттуда в бартер, не забыв и полторы коробки «Антипригара». «Вот дурацкий товар! Хорошо, что хоть появилась возможность от него избавиться. Надо Вовке позвонить», — мелькнуло в голове. В предвкушении пятничной толкотни в «Чистом небе» я потянулся к своей серебристой «раскладушке». И та зазвонила сама.

— Рамзеееес!!! — заорал голос в трубке. — Рамзееес!!! Блять!! Здарооова, чувааак!!

— Блять, Вов! У меня ухо щас отвалится от твоих воплей! Здарова, балда!

— Блять, Рамзес, прости! Рамзес, ну этааа… Чооо…, идем сегодня в «Небеса»!?

— Идем, конечно, что за вопрос, Владимир? Как обычно в десять у гостиницы.

— Ну всеее! Атличнааа! Давааай! Пакааа!

Я уставился на рабочий стол, соображая, что же еще не доделано. Два тетрадных листа, густо исписанные с обеих сторон Надеждой Петровной и Полиной, лежали перед носом. Нашей розницы уже не существовало, бумажки могли и подождать.

— Да пошло оно все нахер! — выпалил я вслух, махнул рукой и выскочил из кресла.