К концу 1998 года отец был уже год как военным пенсионером. Еще до выхода на пенсию в разговорах он всегда выказывал желание заняться после службы бизнесом. Всякий раз я горячо поддерживал отца, но поскольку был совершенно молод и зелен, кроме устных одобрений мне предложить ему было нечего. Я верил в отца всем сердцем, верил в его скорый успех, отец был человеком высоко эрудированным и умным. Меня самого коммерческая деятельность привлекала очень, было желание по окончании института окунуться в бескрайнее и неизведанное море бизнеса. А пока мне оставалось еще полтора года учебы в институте на вечернем отделении. Мне думалось, что за оставшееся время моей учебы, отец уже начнет свой бизнес, и тут как раз я, окончив институт, примусь помогать ему во всем. Но жизнь распорядилась иначе. Пока я доучивался второй семестр четвертого курса и подрабатывал в одной частной фирме, отец успел пройти путь от заместителя директора оптовой компании до «бомбилы» — человека, занимающегося частным извозом на своей машине. Я не придал такому факту никакого значения. В те годы ситуация в стране была сложной, все работали кто где мог. В промежутке отец успел два месяца поработать в столярке, строгал межэтажные лестницы для частных домов и коттеджей. Не обремененный совестью хозяин столярки выплачивал работникам с каждого выполненного заказа лишь половину, аванс, остальное утаивал, объясняя тем, что заказчик еще не расплатился до конца. Многие работники не выдерживали такого отношения к себе и уходили, так и не получив причитающихся денег. Хозяин набирал новых людей и повторял трюк заново. Отец продержался на той работе всего два месяца, получил два аванса и ушел. Так он стал частным извозчиком. Случайные заработки не спасали положения, выручала семью лишь военная пенсия отца. Я помню его состояние в тот нелегкий период — подавленность, растерянность, вина — все это читалось в глазах отца. Единственное, что его спасало — умение и желание трудиться. Отец был крепким орешком, от природы трудолюбивым и упорным, работа его не пугала. Но любой плюс в человеке — его же потенциальный минус, и наоборот. Минусом чрезмерного трудолюбия отца было то, что он всегда шел не самым экономным в плане усилий путем. Не зря ведь говорится: «Поручи работу ленивому, и тот найдет самое легкое решение». В сказанном большая доля истины, в чем я позже убедился не раз.

В августе 1998 года в стране случился известный кризис и превратил мои семьсот рублей зарплаты в копейки. По наивности лет я ждал от прижимистого директора фирмы хотя бы незначительного повышения зарплаты. Вскоре, осознав напрасность ожиданий, я стал отлынивать от работы. Директор все понял и к сентябрю 1998 года меня уволил.

Бывшему студенту без опыта и связей светят лишь вакансии, где много работы и мало денег, такая перспектива меня не радовала. Я принялся рыться в газетах и журналах, пытаясь найти что-то интересное для себя. Мною двигало ощущение, что если искать, то обязательно что-то отыщется. В начале сентября я наткнулся на объявление: «Представительство Н-ского пивоваренного завода приглашает торговых представителей». Я показал объявление отцу, он заинтересовался. На следующее утро мы уже беседовали с крупным и полным мужчиной лет тридцати пяти. Работа предлагалась простая — брать в представительстве пиво под реализацию по фиксированной цене, делать какую пожелаешь наценку, возить и продавать его по любым торговым точкам. Условие было только одно — материальная ответственность за товар и гарантия возврата денег. Под склад толстяк снял пристройку продуктового магазина и оттуда собственноручно отпускал торговым представителям пиво. Откликнулось на объявление человек пятнадцать, все, естественно, со своими грузовыми машинами. Большинство были на микроавтобусах, один — на «пирожке». На нашу «двойку» все косились недоуменно — возить пиво в ящиках в легковой машине, явно было отчаянным решением. За первое общее дело мы с отцом взялись с энтузиазмом. Полное отсутствие опыта я компенсировал непоколебимой верой в опыт и авторитет отца. В первый рейс мы смогли вместить в машину лишь десять ящиков пива. Уже во второй мы вместили на три больше. Ящики были жутко неудобные — железные тяжелые сваренные из прутьев и почти все сильно гнутые. Мы раскладывали задние сидения «двойки» и через пятую дверь загружали ее пивом. Железные ящики продержались в обороте недолго, их быстро заменили пластиковые. Их в машину влезало уже пятнадцать. Низкие пластмассовые ящики были удобнее высоких. Ящики — тара возвратная, т. е. обратно с точек приходилось сразу забирать равное количество пустых ящиков. Само собой случилось у нас и разделение труда — отец выписывал накладные тут же в машине, был водителем и грузчиком; я, будучи лишь грузчиком, дабы уравнять объем труда, всегда старался перетаскать ящиков больше отца. Работа, предложенная толстяком, оказалась не из легких — каждодневная и суетная — мы уставали, но азарт, новизна ощущений и интерес настолько переполняли меня, что усталости я не замечал; я жаждал самостоятельной деятельности. Нужен был опыт, я его нарабатывал. Через неделю из пятнадцати торговых представителей осталось четверо. С крупными клиентами — оптовыми базами — толстяк работал сам, представителям же он оставил всех прочих — базы мелкого опта и розничные магазины. Мы с отцом нашли несколько мало-мальски приличных точек и наладили поставку пива в них. Толстяк удивлялся, куда мы деваем пиво в таких количествах, но мы молчали. У остальных, видимо, вышло не так хорошо, и через месяц мы с отцом остались одни. Все это время я губкой впитывал окружающую информацию и быстро уловил особенности бизнеса толстяка. Надо признать, ход он придумал ловкий. Самым важным элементом его бизнеса была обычная пивная этикетка. Та самая, советская, желтым полумесяцем, «пиво Жигулевское». Никакая другая марка пива не продавалась в стране в столь крупных объемах.

По сути, толстяк жульничал — лепил на свое пиво известную этикетку и продавал. Законными правами на желтую этикетку обладал наш городской пивзавод, самый крупный во всем регионе. Когда деятельность толстяка стала заметной, на него «наехали». Тому пришлось начать лепить на свое пиво другую этикетку — и продажи сразу упали в разы. На календаре заканчивался октябрь. Толстяк загрустил и стал сворачивать бизнес, мы ушли от него. Двухмесячных заработков хватило лишь на текущую жизнь. Нужно было срочно что-то придумать, и меня осенила простая мысль: «Что, если повторить схему толстяка, но не подставляться с желтой этикеткой, а продавать «Жигулевское» пиво с оригинальной этикеткой другого завода?» Продажи, в таком случае, не обещали быть большими, но нам с отцом должно было хватить… для начала. Я воспрянул духом, мозг заработал в заданном направлении — требовался действующий пивзавод вблизи нашего города. Но не сильно успешный, а именно полудохлый. Я понимал, шансов «сесть» на приличное раскрученное производство у нас не было никаких, потому как не было денег. Я приступил к поиску, принялся снова лопатить газеты и журналы. Я доверял своей интуиции, и она меня не подвела. В начале ноября я нашел объявление: «Елецкий пивоваренный завод приглашает региональных дилеров». Я показал объявление отцу, сказал: «Звони!» На тот момент мне было всего лишь 21 год. Я быстро уяснил, что никто в бизнесе не будет воспринимать меня всерьез, и потому усиленно толкал на реализацию своих идей отца. Задумка сработала, коммерческий директор Елецкого пивзавода пригласил нас на переговоры. Мы подсчитали имеющиеся средства, прикинули расстояние — двести шестьдесят километров туда и обратно — денег на бензин хватало впритык. Октябрь и ноябрь выдались сырыми, зима подступила рано. Теплые дожди быстро перешли в противную холодную морось, а позже и в продувающую насквозь ледяную метель с твердыми и колючими снежинками-иголками. Северные ветры затянули небо депрессивным свинцом, дни слились в сером снежном однообразии. В один из таких дней мы и выехали в Елец. Всю дорогу дул сильный боковой ветер со снегом, от которого спасали лишь посадки деревьев вдоль трассы — «двойка» ныряла за них, и на время машину переставало тянуть влево. Но как только очередная посадка заканчивалась, сильный боковой ветер снова бил в машину, кружил снаружи вокруг стекол снежную пелену, и скорость машины сразу падала. Пивзавод нашли быстро. Предприятие оказалось именно тем, что мы искали — дышащее на ладан производство на грани технического износа и финансовой состоятельности. На верхнем этаже двухэтажного административного здания нас встретил коммерческий директор — мужчина чуть за сорок, с пивным животом, неразвитым дряблым телом, одутловатым лицом с отвисшими щеками и водянистыми глазами. Договорились мы быстро, прям в коридоре, так и не дойдя до кабинета. Разговаривал отец, я лишь иногда поддакивал и внутренне радовался сработавшей интуиции. Мы получили главное условие — товар на реализацию, в ответ обязались выполнять условие коммерческого директора — возвращать обратно в таком же количестве ящики с пустой пивной бутылкой в них. В счет оплаты за проданное пиво коммерческий директор пожелал получать от нас сахар по триста восемьдесят рублей за пятидесятикилограммовый мешок. Мы удивились цене, но согласились сразу, ведь в нашем городе мешок сахара стоил рублей на шестьдесят дешевле. Коммерческий директор предложил начать поставки тут же, буквально на следующей неделе. Но мы, будто уже опытные торговцы пивом, предложили подождать до начала сезона, до весны. Наш ответ произвел эффект — мужчина понял, что имеет дело со знающими людьми и согласился. Домой мы ехали счастливые — блеф сработал. Всю обратную дорогу избыток адреналина выливался в оживленные разговоры и громадные планы.

В январе мы занялись поиском склада. Денег у нас было лишь две тысяч рублей — военная пенсия отца за тот месяц. И все. Мы покатались по городу, порылись в газетах и оказались на территории бывшей овощной базы, находившейся в двадцати минутах езды от нашего дома. База была одной из самых новых в городе. Все оптовые базы, на каких я побывал, кишели торговой активностью, а эта на удивление пустовала. Выяснилось, что владельцы базы вот-вот приняли решение сдавать склады в аренду, мы оказались одними из первых клиентов. Административное двухэтажное здание стояло сразу справа от въездных ворот базы. Там мы встретились с директором, прошлись с ним по территории и выбрали первый склад в длинном здании слева. Склад был огромный, в четыреста метров, но мы договорились об аренде лишь четверти. Пока отец пространно беседовал с директором, я вышел на улицу и огляделся — база казалась спящей. Какой-то парень арендовал автомобильный бокс напротив и занимался ремонтом машин. Его ротвейлер носился тут же по территории, пытаясь израсходовать заложенную природой в его крупную фигуру энергию. Слева от въезда в одноэтажном здании ютились три компаньона, мытари на вроде нас с отцом. Один — невысокий лысеющий мужичок лет пятидесяти, в очках с невнятной быстрой речью, суетными движениями и бегающими водянистыми глазками. Второй — обычного телосложения с усами и смоляными волосами средних лет татарин со своей грузовой «газелью». Третий — отставной военный «мореман», высокий импозантный мужчина с зычным голосом и типичной раскачивающейся походкой. Промышляла троица мелкооптовой торговлей продуктами питания. В основе их ассортимент состоял из разновидностей майонеза, отчего я тут же прозвал их «майонезниками». Они, как и мы, были в начале своего коммерческого пути и начали общий бизнес лишь месяца три назад. Все это я узнал немного позже, а пока обводил взглядом пустовавшую базу, по территории которой гулял ветер, гоняя продрогших бродячих собак и мусор. Мы въехали третьими, отец отдал две тысячи в качестве аренды за февраль, и наша авантюра началась.

Десятого числа пришла первая партия, заводской старый «Г АЗ-66» привез в кунге восемьдесят ящиков пива. Товар мы азартно выгрузили тут же на улице на прикрытый снегом асфальт, а позже перенесли в склад. «Жигулевское» пиво было в то время непастеризованным, с коротким сроком годности всего в семь дней. Пастеризованное же пиво тогда могло храниться месяц-полтора. Это позже непастеризованное пиво почти пропало, а сроки хранения пастеризованного стали огромны и очень комфортны для торговли. Связавшись с таким товаром, мы взялись за очень рискованное дело, считайте сами: розничный покупатель, как правило, не покупал пиво, если срок его годности подходил к последнему, седьмому дню; свежую партию наливали на заводе с утра и привозили к обеду первого дня; нам для торговли оставалось всего пять дней. Шел 1999 год — пик расцвета универсальных оптовых баз. Мы заранее переговорили с основными крупными городскими базами, те согласились брать наше пиво на реализацию. Выходило, что нам с отцом нужно было развозить каждую партию пива в первый же день, самое позднее во второй. Тогда на следующий день оптовые базы выставляли товар на витрину, начинали им торговать и, по-хорошему, должны были продать все за два-три дня максимум. Идеально — до конца четвертого дня. При таком раскладе, розничным точкам оставались для торговли пятый и шестой дни. Если наше пиво не уходило до конца четвертого дня со склада оптовой базы, то почти наверняка после мы забирали его просроченным обратно. Возникал риск убытка. Мы обговорили с коммерческим директором этот момент заранее и оставили за собой право возврата на завод непроданной просроченной продукции в объеме не более десятой части от каждой партии. Оставалось одно — развозить партии пива вовремя. Трудиться пришлось интенсивно. В «ГАЗ-66» входило максимум сто двадцать ящиков, и уже с мая месяца он стал приезжать к нам полным. «Двойка» за раз вмещала пятнадцать пластмассовых ящиков, как не крути, выходило восемь рейсов. Оптовые базы продавали пиво в разных объемах: одни — пятнадцать ящиков в два дня, другие — десять, третьи — пять. Из-за этого реальное количество рейсов было больше. Обычно выходило так: в день привоза мы успевали сделать два-три рейса и все. Остальное нужно было обязательно развести за второй день. А это от пяти до восьми рейсов, как повезет с погодой и продажами. Когда на второй день приходилось восемь рейсов, то было тяжко, мы выматывались жутко. В то время машин на городских дорогах было уже порядком, но пробки еще не случались. Мы развозили быстро. Отец был отменным водителем, а я бойким грузчиком и экспедитором.

Уже к концу весны мы поставляли пиво во все более-менее значимые базы. Качество товара было так себе, приходилось брать рынок города низкой ценой. Местное «Жигулевское» в опте в среднем стоило 2 рубля 10 копеек, мы же выставляли свое на 20 копеек ниже. Если бы кто-нибудь решил просчитать наши с отцом заработки, то удивился бы результату — заработок от продажи пива был мизерный, его едва хватало на аренду склада и бензин. Нас спасал лишь сахар, которым мы расплачивались за пиво, мешками загружая его в «газон». Удивляясь, как между столь близкими городами получалась такая значительная разница в цене на сахар, я понимал — пока она есть, существует и наш бизнес.

Торговля сахаром в то время имела такой же дикий и хаотичный вид, как и вся прочая. Город был утыкан самодельными знаками и вывесками с надписью «сахар» и ценой. Вдоль дороги то и дело мелькали надписи «сахар 320», «сахар 310», «сахар 330». Сворачивай у понравившейся вывески к складу и покупай мешок. Все просто.

Первые два месяца мы покупали сахар на ближайшей к складу торговой точке. За раз мы брали мешков десять. В апреле на соседний склад въехали четвертые арендаторы, на наше везение оказавшиеся оптовыми торговцами сахаром. Соседей было двое — рослые и крепкие мужчины чуть за тридцать. Они сняли тесную комнатку рядом с «майонезника-ми» и уже на второй день завезли на склад десять тонн сахара. Торговля у соседей пошла сразу, они сколотили «домиком» из двух поддонов рекламный щит, прилепили к нему с обеих сторон бумажки с надписью «сахар» и ниже ценой и поставили конструкцию снаружи въезда базы. Вначале редко, а после все чаще к ним стали заезжать легковые машины за одним-двумя мешками сахара. Объявились и мелкооптовые покупатели на «газелях», те брали тонну или половину. Я сразу прозвал новых соседей «сахарниками», а они нас не сговариваясь «пивняками».

«Сахарник» Юра был крупным деятельным малым с короткой стрижкой темных волос и наглыми выпученными глазами. Он был широк в плечах, мясист и с заметным животом. Ходил Юра, слегка расставив руки в стороны, сменяя вальяжность движений на энергичность и напор. Матерился он много и смачно, подъезжал на своем серебристом «Мерседесе» к складу быстро, тормозил резко. Так же эффектно отъезжал прочь. Из машины он выходил энергично, но с важной ленцой в движениях, руку для приветствия подавал нехотя и как бы промежду прочим, подчеркивая и этим свою значимость. Даже деньги Юра считал эффектно — доставал из портфеля перетянутую резинкой пачку купюр, переламывал ее пополам толстыми пальцами одной руки, и ловко двигая большим пальцем этой же руки, сдвигал купюру чуть в сторону, пальцами другой руки подхватывал ее за уголок и откидывал назад на себя. Подсчет велся быстро, в руках Юры купюры шелестели как в машинке для счета денег. Позже я узнал, что он успел уже четыре раза отсидеть. Юра был главным, а компаньон, в котором чувствовалось хорошее воспитание, его полной противоположностью. Рано облысев, тот стригся коротко под машинку, вдобавок, имея крепкое, явно накачанное телосложение, относился к категории мужчин, которая неотразимо влекла женщин — высокий сильный добряк-скромняга с интеллектом во взгляде. Никакой показухи, никаких понтов — компаньон Юры всегда был приветлив, здоровался охотно, матерился редко, общался негромко и хорошо развитой речью. Ездил он на сильно подержанной, но аккуратной «БМВ». Я удивился, узнав, что по образованию тот хирург. Как такие разные люди могли сойтись вместе? Интересно.

Помимо сахара, мы с отцом зарабатывали еще одним способом. Коммерческий директор завода сказал нам сразу, что в зачет проданного заберет у нас любое количество пустой пивной бутылки. Существовал нюанс — пивная бутылка была двух типов: светлая и темная. Первая — бутылка из светлого стекла, вторая — из темного стекла, коричневого или зеленого. Завод в Ельце испытывал дефицит и закупал бутылку любого цвета по единой цене. В нашем же городе светлая бутылка стоила заметно дешевле. Решение в мою голову пришло само собой — отгружать обратно в Елец лишь светлую бутылку и зарабатывать на разнице цен. Светлая стоила тридцать, а темная шестьдесят копеек. Двукратная разница обещала доход с возврата бутылки, сопоставимый с продажей пива. Мои мозги тут же включились, я понял, что мы должны весь долг за пиво закрывать сахаром и возвратной бутылкой. Так и поступили, вместо денег у некоторых клиентов стали забирать светлую бутылку, от которой все старались избавиться любыми способами. Наша рентабельность достигла пика, если крупные пивные оптовики имели стандартную маржу в десять-двад-цать процентов, то мы выжимали из своего крохотного оборота все семьдесят процентов.

В какой-то момент, нам перестало хватать объемов светлой бутылки. В одной из фирм я выпытал нужную информацию — адрес самой крупной в городе организации по обороту стеклянной тары. В самый разгар лета мы нагрянули на ее склад. Размах увиденного меня поразил — огромный длинный ангар был заполнен ящиками с бутылками. Перед ангаром на погрузке стояла фура — седельный металлический полуприцеп, рефрижератор. Я заглянул внутрь полуприцепа и впервые увидел, как укладываются бутылки «в лежку» — поперечными рядами, чередуясь через ряд направлением горлышка. Бутылки лежали очень плотно, ряды поднимались от пола метра на два и тянулись уступами, один за другим. Я так увлекся, что несколько минут простоял подле фуры, наблюдая за работой укладчиков и задавая вопросы. Оказалось, что нижние бутылки не давятся верхними, все они единой массой лежат плотно даже во время движения. Организация продавала светлую бутылку на десять копеек дешевле всех, мы еще увеличили свою рентабельность. Но едва наш пивной бизнес достиг точки максимальной эффективности, как стал медленно рушиться, не успев толком начаться.

Летом 1999 года в конце июня я защитил диплом и получил высшее образование. День был ослепительно солнечным и теплым. Родители ждали меня в фойе первого этажа учебного корпуса. Защита прошла быстро, я получил в зачетку свою последнюю «пятерку» и вышел из аудитории. Отец пожал мне руку, мать обняла и поцеловала, и мы поехали домой. Меня еще долго не покидало ощущение, что красный диплом — самый важный документ в моей жизни, который очень скоро изменит ее к лучшему до неузнаваемости. В тот день я радовался как ребенок, поминутно раскрывая его и рассматривая каждую буковку и циферку. По приезду домой, я бережно положил диплом в стол, не предполагая, что за следующие тринадцать лет извлеку его оттуда лишь дважды.

За полгода работы я узнал всех основных игроков пивного бизнеса. В нем еще присутствовал хаос, но уже обозначились компании лидеры. С окончанием лета у нас, как и у всех, началось падение продаж — доходы стали уменьшаться, над нами нависла перспектива проедания летних заработков. И тут подвернулся один знакомый отца, он заведовал восемью киосками на перронах железнодорожного вокзала. Киоски казались обычными, но я быстро узнал, насколько они были высокодоходными. Пассажиры с проходящих поездов выбегали из вагонов на коротких остановках и покупали в тех киосках все подряд, не сильно обращая внимание на цены. Особенно хорошо шло пиво. Мы стали поставлять в них свое, частично компенсировав падение сбыта в остальных местах. Более известное пиво продавалось в привокзальных киосках в разы лучше нашего. И когда оно было в наличии, наше уходило туго. Нам подфартило, у знакомого отца не было своей машины, он заказывал пиво в оптовой фирме, та подвозила ему товар, но очень нерегулярно — знакомый плохо расплачивался за него и частенько оставался без популярного пива на день-два. Перебои с ходовым товаром сказывались на прибыли киосков. Знакомый отца попросил нас закупать для него пиво у его же оптового поставщика и согласился даже закупить товар чуть дороже, лишь бы не было перебоев с подвозом и лишь бы мы могли ждать несколько дней с оплатой. Выбирать было не из чего, мы согласились. Знакомый отца сказал нам адрес поставщика — так мы вышли на самого крупного в регионе оптовика пива. Моя врожденная любознательность вновь заработала, и я быстро уяснил всю схему работы оптового склада. В голове сразу зашевелились мысли, я понимал, мы должны сделать нечто подобное, пусть и в меньших масштабах. Все уперлось в финансы. Для качественного изменения бизнеса без них уже было не обойтись. Нам нужен был хороший товар от крупного производителя пива. Но такой товар отпускался только за деньги, коих по-прежнему не было. Оставалось два варианта: реалистический и фантастический. Реалистический — начать подбирать под себя такие же полудохлые заводы как Елецкий с условием получения товара на реализацию. Фантастический — как-то завести знакомство с директором или владельцем крупного завода и выторговать для себя льготные условия.

Первым едва не случился именно фантастический вариант.

В один из августовских солнечных дней, мы с Юрой стояли вдвоем перед складами и непринужденно общались. Разговор крутился в основном вокруг сахара и пива. К тому времени мы сблизились в общении с «сахарниками», Юра чуть убавил свои понты и здоровался уже вполне приветливо и дружелюбно. Но разница в уровне наших коммерций все же формировала стиль его поведения. Юра понимал, что мы зарабатываем копейки. Мы видели, что «сахарники» имеют в разы больше. У соседей работали два грузчика, мы с отцом все делали сами. Юра вел себя как добродушный барин, у которого все схвачено и иногда есть время почесать язык с менее удачливыми соседями. Мы с отцом такое поведение замечали, но не тяготились им.

Я сказал Юре, что нам для развития нужно известное продаваемое пиво. Тот поинтересовался объемами продаж, и когда я ему коротко, но подробно рассказал механизм пивного бизнеса, удивился. Объемы продаж пива были большими и из года в год лишь росли. При этом потребление водки в стране не уменьшалось. Народ пил по-черному. Одной из самых популярных пивных марок в то время была «Балтика № 9» — пиво крепленое спиртом до 7,8 градусов алкоголя. Одна бутылка этого «ёрша» сильно туманила мозги, а вторая вырубала их напрочь.

— А че, какое пиво лучше всего продается? — спросил Юра, разглядывая небо через солнцезащитные очки. Было очень тепло, мы оба стояли в шортах. Отец куда-то отошел.

С одной стороны ворот склада стоял «мерс» Юры, с другой наша «двойка», набитая пустыми ящиками. Я оглянулся в общий складской коридор — двери склада «сахарников» были открыты, оба грузчика спали на мешках сахара; двери нашего склада были тоже приоткрыты, предстояла выгрузка пустых ящиков и загрузка очередной партии пива.

— Из дешевого пива почти все объемы забирает местное «Жигулевское», остальное так… мелочевка… — сказал я. — А из других марок лучше всего продается «Балтика».

— Че, серьезно что ли? — Юра прекратил пялиться в небо, посмотрел на меня.

— Да, половину объемов точно забирает, продается просто в огромных количествах. Единственное пиво, которое все оптовики покупают в деньги. Никакой реализации, никакой отсрочки платежа, сразу в деньги! — кивнул я, присел на корточки, на базе было тихо, только ротвейлер из бокса напротив радостно обнюхивал автомобильную покрышку метрах в двадцати от нас.

Юра удивился, задумался, заинтересовался. Я стал рассказывать разные занимательные особенности пивного бизнеса. Юра слушал, вновь удивлялся, улыбался и чесал снизу, торчащий из-под футболки живот. Ротвейлер продолжал кружить вокруг покрышки, хватал ее пастью и пытался поднять. Каждый раз покрышка выскальзывала из пасти пса и падала обратно в пыль. Ротвейлер утробно рычал и начинал все заново. Юра стоял, наклонив голову вниз, что-то чертил носком обуви в пыли на асфальте и монотонно тыкал антенной телефона себя в бедро, о чем-то думал.

— А я знаю хозяина «Балтики», мы с ним знакомы, — выдал неожиданно Юра. — Он мне как-то предлагал ей заняться, а я говорю, зачем оно мне, куда я его девать то буду? Если б спирт предложили продать, это другое дело, а в пиве я ничего не соображаю…

Ротвейлеру, наконец, удалось зацепить верхними клыками покрышку изнутри. Он дернул головой вверх, и покрышка точно закинулась ему на голову. Пес радостно рванул в дальний конец базы. Мелкая шавка, откуда-то выскочив, визжа, помчала за ним.

— Юр, да ты чё? Серьезно, что ли!? — обомлел я.

— А чё? — подобрался сразу тот и уставился на меня.

— Да люди тут в драку за нее, а ты отказался! Это ж золотое дно! Только успевай привозить! Отрывают с руками за деньги! С «Балтикой» летом частенько перебои!

— Да я то, откуда знаю, как она продается!? Ты вот пока мне не сказал, я и не знал!

У меня внутри начался коммерческий зуд. Он всегда случается, когда я вижу возможность. Я задумался и с минуту чертил первым попавшимся в руку камешком неосознанную бессмыслицу на асфальте. Ротвейлер, уставший, но довольный, с покрышкой на шее медленно трусил обратно. Шавка семенила следом.

— А ты можешь узнать заново все у них там, на заводе? — произнес я.

— Могу, какие проблемы. Они и в прошлый раз говорили, давай мы тебе вагон отправим, а ты продавай! — понесло слегка Юру, он заметно загорелся идеей. Юра обладал одним очень сильным качеством, которое компенсировало многие его недостатки — мощной животной энергией, эдакой бычьей упертостью. Многие «умные» не могут достичь успехов в бизнесе именно по отсутствию такой энергетики. Настойчивость решает многое, если не все.

— Хорошо, ты узнай тогда все условия, какие они нам могут дать наилучшие. Реализация, понятно, там невозможна, но нужна максимальная отсрочка и чтоб товар давали без денег. Если это прокатит, то считай все в шоколаде. Мы могли бы объединиться и хорошо заработать! — старался я говорить как можно спокойнее и медленнее, ощущая в груди гулкие удары предчувствия. Загораясь идеей, я всегда начинал тараторить, что плохо.

Я знал это, понимал, что всегда надо сохранять хладнокровие. В делах суетливость лишь помеха. Но в то время у меня еще не получалось.

Юра пообещал все узнать. Я встал, только тут заметив, как сильно затекли ноги.

Мы распрощались. Юра энергично сжал мою руку, завалился в «мерс», резко на нем развернулся и с пробуксовкой погнал к выезду, подняв столб пыли. Я подошел к «двойке» и через заднюю дверь принялся вынимать пустые ящики. Подошел отец. Я пересказал ему разговор с Юрой. Отец тут же оживился, закурил. Остаток дня мы проработали в бурных обсуждениях замаячивших перспектив.

Через пару дней серебристый «мерс» подлетел к складам, из него энергично вылез цветущий Юра. На дворе стояли самые первые теплые дни сентября. Юра сходу огорошил меня и отца новостью — он уже договорился с кем-то из руководства «Балтики» о встрече через пару недель, тот человек находился по рабочим делам на Кавказе и на обратном пути в Питер планировал заехать к нам.

Но фантастическому варианту не суждено было сбыться. В тот год в первой половине сентября произошли трагические взрывы домов в России. Последний взрыв случился в Волгодонске 16 сентября 1999 года. После него всю трассу «М4» южнее нашего города перекрыли и стали досматривать все автомобили, ехавшие на север. Нужный нам человек потерял в этих событиях время, не смог автомобилем добраться до нашего города и вылетел самолетом сразу в Питер. Встреча не состоялась. Я, помнится, жутко расстроился.

Юра тоже сразу потух и вновь стал здороваться нехотя. Некоторое время я и отец пребывали в унылом состоянии, но ежедневная работа быстро привела нас в чувство. Я задумался о реалистическом варианте.

Полупустая база постепенно оживала, арендаторы въезжали один за другим, занимая склады. В глубине базы обосновался оптовый торговец фруктами. Следующий за нашим, огромный склад в шестьсот метров заняла оптовая фирма с бытовой химией. Мы продолжали трудиться, но меня не покидало ощущение подвешенности в неопределенности нашего шаткого бизнеса. Все держалось на разнице цен на сахар и пивную бутылку. Сахар радовал — цена на него медленно, но неуклонно ползла вниз, иногда замирала, поднималась рублей на десять-двадцать, но после снова шла вниз. Мы же отгружали сахар на завод по единой цене в триста восемьдесят рублей за мешок. Чем ниже становилась цена на сахар в нашем городе, тем больше мы зарабатывали. Так мы просуществовали до середины осени. И тут объявился конкурент. В один из дней я привычно зашел в торговый зал оптовой базы и увидел на витрине незнакомую бутылку «Жигулевского» пива. Наше всегда было самым дешевым, а тут новое и на пять копеек дешевле Елецкого. Я вгляделся в этикетку, произведено на консервном заводе в селе Липецкой области. «На консервном заводе варят пиво?» И тут я заволновался всерьез, увидев срок годности нового пива — месяц! На этикетке под названием значилось «пастеризованное». «Откуда в такой дыре оборудование для пастеризации пива?» Ситуация, показавшаяся сначала щекотливой, через два дня выявила настоящую угрозу. Сельское «Жигулевское», появившись лишь на трех самых крупных городских оптовых базах, тут же свело наши продажи там почти к нулю. Пока мы пребывали с отцом в задумчивости и вывозили с оптовых баз свой просроченный товар, сельское пиво, испортив нам неделю торговли, продалось и исчезло. Все вернулось в прежнее русло… и через месяц вновь повторилось. Уже на пяти базах появились буквально горы сельского пива. Я ходил по складам, подсчитывал количество привезенных ящиков — пятьдесят, восемьдесят — куда столько, если мы за раз привозили по десять-пятнадцать от силы? Как я не крутил в голове всевозможные варианты, выходило одно — поставщик сельского пива был или недалекого ума или новичок в пивном деле. С хаотичными поставками дешевого пива надо было что-то делать.

Как там у классиков: «Если не можешь чему-то противиться, возглавь!?»

Мысль правильная.

Я срисовал телефон консервного завода с этикетки бутылки и сунул его отцу. Не с первого раза, но тому удалось дозвониться до директора. Управляла заводом женщина. Отец предложил сотрудничество, та предложила нам приехать. В ближайший свободный от работы день мы поехали в Липецкую область. Первым же зданием села, вынырнувшим справа из-за густых придорожных деревьев, оказалась проходная завода. Припарковавшись и с фразой «Нам к директору, она знает» мы прошли проходную и оказались в бухгалтерии. В большой просторной комнате за старыми столами, расположенными буквой «П» вдоль стен, сидело с десяток толстых теток неопределенного возраста. Одинаковые оплывшие фигуры, похожие невзрачные платья — различить возраст теток можно было только по лицам, молодым и не очень. В комнате стоял невообразимый гомон, как в курятнике. Он прекратился, едва мы вошли. Все разом замерли и уставились на нас. За две секунды немой паузы я успел осмотреться, мы с отцом словно попали лет на десять в прошлое: на столах ни одного компьютера, лишь толстенные бухгалтерские книги покрывали их сплошь в два-три слоя; у каждой тетки имелись счеты и у одной единственный на всех калькулятор. Сзади заскрипела дверь, я оглянулся, вошла директриса — высокая, плотного телосложения, но не толстая женщина лет сорока пяти с копной взлохмаченных вьющихся крашенных в пепельный цвет волос и блуждающим усталым взглядом. Мы поздоровались и сказали, что приехали к ней. Вся комната разом закудахтала, тетки наперебой стали повторять директрисе, что мы к ней. Та, высоким голосом едва не переходя на нервный крик, начала раздавать указания теткам, тут же задавая им вопросы, сама же отвечая, снова задавая вопросы и раздавая указания. Мы с минуту стояли посреди управленческого хаоса и ждали своей участи. Директриса остановила свой взгляд на нас, замолкла. В бухгалтерском курятнике снова наступила гробовая тишина. Директриса махнула нам рукой и вышла из комнаты в скрипящий полами коридор. Мы пошли следом и оказались в ее скромном кабинете — стол со стулом, телефон и пара стульев у стенки. Все.

Переговоры прошли быстро. Услышав наше желание продавать ее пиво в крупном городе, директриса ошалела от радости и повела нас с экскурсией в пивоваренный цех. Пока мы шли по территории завода, директриса без остановки жаловалась о нелегкой судьбе предприятия — консервировать нечего, все совхозы и колхозы развалены, завод потихоньку рушится варит лишь пиво, зарплаты у работников завода мизерные и выплачиваются с задержкой в несколько месяцев, другой работы в селе нет, вот и маются на заводе все за копейки. Мы зашли в цех, там готовили к пастеризации очередную партию пива. Г отовое пиво разливали по бутылкам и складывали навалом в огромную кастрюлю, метра полтора в диаметре и такой же глубины. После кастрюлю цепляли крюками цепной тали и перемещали на электроплиту. Там кастрюлю заливали водой и в прямом смысле варили пиво при высокой температуре. Затем воду сливали, бутылки остывали, их вынимали и вручную клеили этикетки. Примитивное производство с большой долей ручного труда.

К концу визита мы выяснили, что нашим конкурентом был какой-то армянин. Он поставлял на консервный завод тракторные шины, а пиво забирал бартером. Я огорчился, узнав про бартерную схему конкурента, выходило, что он всегда мог продать пиво даже ниже закупочной цены, лишь бы от него избавиться. Нам же в бартере директриса отказала, заявив, что заводу уже ничего не нужно. Предложение возврата пивной бутылки тоже не прошло, завод закупал только темную и довольно дешево. Финт с сахаром также не выгорел. Собственного транспорта у завода не было, оставался лишь вариант с наемным. Но мы все равно выторговали сносные условия, договорились, что будем брать пиво на реализацию по партиям и обещались уже на следующей неделе приехать за первой. В обратный путь нас провожали, чуть ли не всем заводом.

Через неделю мы наняли машину и поехали за первой партией сельского пива. Вернувшись, развезли пиво по незанятым армянином базам, и я принялся отслеживать остатки его пива в городе. Быстро выяснилось, что через две недели кончается срок годности партии конкурента, и за это время весь товар точно не продастся. Так и вышло, как только срок годности его пива закончился, мы завезли свежее из своей партии. Пиво конкурента сняли с продаж, оно пылилось горами ящиков на складах баз еще недели две, пока тот не вывез его и пропал сам, получив убыток.

Зиму мы проработали относительно стабильно. Цена на сахар медленно и уверенно снижалась и к середине весны установила абсолютный рекорд — двести шестьдесят рублей за мешок. Теперь с каждого мешка сахара, отправляемого на Елецкий пивзавод, мы имели сто двадцать рублей. Огромная наценка, о которой мы молчали, зная, что «сахарники», выдерживая сильную конкуренцию, имели с каждого мешка лишь двадцатку. Дела у них шли хорошо, объемы постоянно росли, и весной грузчиков стало четверо. Минимальные продажи пива зимой мы пережили именно благодаря максимальному заработку на сахаре. Директриса консервного завода нас клятвенно заверила, что тот бартер на шины был разовым случаем и больше не повторится. Но армянин объявился в мае. Он снова получил пиво в обмен на тракторные колеса и, как в прошлый раз, завалил половину баз нашего города сельским «Жигулевским». Цена, естественно, оказалась ниже нашей. Отец позвонил директрисе и долго возмущался в трубку, та в ответ вертелась, как могла, сказала, что ей нужны были эти колеса, и другого выхода у нее не было. Отец пенял ей на порядочность и силу данного слова, на что директриса еще истеричнее кричала в трубку. Слушать ее в здравом уме было невозможно. Пришлось решать проблему самим. Мы разыскали армянина, тот приехал к нам на базу на грязнющей красной «девяносто девятой» с оторванным левым зеркалом. Мы предложили самое простое решение — он передает свою партию пива нам, мы ее реализуем и после рассчитываемся. Выходило выгодно всем, конкурент гарантированно получал свои деньги, а мы возвращали себе контроль цены. Демпинг всегда сильно вредит торговле. К моему удивлению армянин не согласился, а попытался «выкрутить нам руки» — заломил цену и предложил купить все его пиво разом. Мы отказались, нам проще было выждать две недели, когда у пива конкурента выйдет срок годности и вопрос решится сам собой. Так мы и поступили. Через две недели половина товара у армянина просрочилась. Я еще долго наблюдал на складах баз горы пыльных ящиков с белым двухсантиметровым слоем осадка из белых хлопьев на дне бутылок.

На одной из баз вышел забавный случай. Мы привезли очередную партию свежего сельского «Жигулевского» и сильно удивились, увидев на витрине базы бутылку пива со знакомой этикеткой и низкой ценой. Сомнений не могло быть, конкурент добрался и до этой базы, ранее в которую товар не возил. Я смотрел на цену и лихорадочно соображал, что же делать дальше. Цена на бутылке стояла убийственно низкая — на тридцать процентов ниже нашей. Что делать!? Я вышел из здания на улицу, сел к отцу в «двойку» и нервно закурил. Решение пришло почти сразу.

— Знаешь, что надо сделать!? — выпустил я в открытое окно машины дым затяжки.

— Что? — с кислым выражением лица произнес отец, держа в левой руке сигарету, а правой принявшись машинально тереть набалдашник ручки передач.

— Надо скупить здесь все его пиво и тут же выставить по нашей цене! — выпалил я, ощущая внутреннюю радость от ловкости мысли. — Тридцать процентов разница! Почему бы ее не забрать себе!? База так и так заработает свои десять процентов, им-то какая разница! Более того, база заработает на одной партии товара дважды!

Я смотрел на отца. Его лицо медленно менялось от осознания моих слов.

— Нам даже возить ничего никуда не придется! — продолжил азартно я. — Просто принесем деньги в кассу, купим пиво и тут же его оформим на реализацию уже по своей цене, они только ценник поменяют и все! И все в шоколаде — армянин получает деньги, база свои десять процентов, мы избавляемся от демпинга конкурента, не сходя с места, зарабатываем по реализации тридцать процентов, и база получает еще десять процентов! Как тебе мысль!?

Судя по выражению лица, мысль отцу нравилась, но он пребывал в нерешительности. Я вышел из машины и направился к директору базы, стоявшему тут же на улице невдалеке. Тот выслушал меня внимательно, недоуменно вытянулся в лице и после мучительного поиска подвоха в моих словах, не найдя его, произнес: «Не, так нельзя…»

— Почему нельзя? — удивился я весело.

— Ерунда какая-то получается. Купил и тут же продаешь. Так нельзя.

— Да почему нельзя-то!? Вы с продажи свои десять процентов получите?

— Ну, да…

— А потом еще раз получите! Два раза заработаете на одном и том же товаре! И никаких правил мы не нарушим и никого не обманем… Ваш поставщик получит деньги за проданный товар. Предложение то нормальное… Все в прибыли остаются, а ваша база так вообще в двойной!

Директор выкатил глаза и начал нервно водить ладонью по затылку. Думалось ему трудно. Я терпеливо ждал. Тот шумно выдохнул.

— Не, давай не будем так делать! Пусть он продаст свое пиво, а потом, если у него не будет больше, привози свое. Договорились?

Я расстроился, недоуменно пожал плечами и развел руками.

— Хорошо, пусть продает… Куда ж деваться… — согласился я, вернулся в «двойку», несколько секунд помолчал, выдавил из себя. — Не согласился.

— Куда едем? — произнес отец, берясь за ключ в замке зажигания.

Я обернулся, позади стояли пятнадцать ящиков пива, десять из которых предназначались следующей базе.

— Поехали, выгрузим вторую точку… — сказал я. — Заодно поговорим, может и эти пять ящиков там возьмут…

Дальше события развивались стремительно, мое уныние не продержалось и получаса — на следующей базе приняли все пятнадцать ящиков и запросили еще. Тут же у меня родилось решение — мы вернулись на предыдущую базу, скупили все пиво армянина, я поймал на дороге случайную «газель», договорился с водителем, тот подогнал машину к складу базы. Грузчики, под ошалелым взглядом директора, принялись грузить пиво в кузов. Через час я приехал на «газели» снова на вторую базу, отец на «двойке» вкатился следом и сразу принялся выписывать накладную. Полчаса и товар выгрузили. Остаток дня мы проработали в прекрасном настроении. Естественно, следующим утром мы затарили освободившуюся базу своим пивом.

Тем ловким ходом мы даже выручили конкурента, он получил за товар деньги. Остальное его пиво снова почти все прокисло на складах баз. Армянин исчез совсем.

Летом 2000 года случилось два заметных события.

Первое, из трех «майонезников» остался лишь один — тот самый мелкий суетливый мужичок с бегающими глазками. Он ловко интригами избавился по одному от обоих компаньонов и остался полновластным хозяином склада на пару со своей женой, бухгалтером. К тому времени их бизнес заметно вырос, плешивый жулик радостно зыркал сквозь очки своими вороватыми глазками и семенил между складом и офисом проворнее обычного.

Второе, случилась сильная передряга с сахаром. Самая низкая цена на него — двести шестьдесят рублей за мешок — продержалась с месяц и к началу лета плавно вернулась к цифре двести восемьдесят и… продолжила свой рост. Поначалу народ реагировал на повышение цены вяло. Едва цифры на вывесках перевалили за триста двадцать, увеличился и спрос, к «сахарникам» повалил покупатель. После каждого обновления цифр на рекламных щитах я мрачнел — наша прибыль на сахаре таяла. Теперь, в лето, нас уже выручало само пиво, продававшееся в три раза большими объемами, нежели зимой. Июль, сахар — триста сорок, триста шестьдесят. По городу прошелся легкий шелест паники, к «сахарникам» началось покупательское паломничество — жара, у склада ежедневная очередь из двух-трех машин, одна отъезжала, как следующая уже подкатывала в конец очереди. В спокойное время на легковых машинах приезжали максимум за тремя мешками, теперь же сахар заталкивали в них не по весу, а по объему — набивали полную машину, три мешка в багажник и три на заднее сидение в салон. Легковушки проседали задом почти до асфальта и уезжали прочь, едва не скребя по нему глушителями. Бросалось в глаза большое количество пенсионеров в очереди, через день-два они объявлялись снова, явно запасаясь впрок. Некоторых я стал узнавать в лицо. В «газели», при грузоподъемности в полторы тонны, покупатели грузили по две-две с половиной. Сахар торопливо скупался по всему городу. «Сахарники» радостно потирали руки и целыми днями носились между складом, офисом и сахарными заводами. Август, апогей — триста восемьдесят рублей за мешок. Народ как сошел с ума. Фуры с товаром стали приходить к «сахарникам» ежедневно, а иногда и дважды за день. Грузчики трудились не разгибаясь, вручную переваливая весь объем, сначала выгружая фуры на поддоны, закатывая их телегой в склад, после выкатывая обратно и загружая мешки с поддонов в машины покупателей, в день на четверых выходило более сорока тонн. Продажи все росли, последнюю неделю августа «сахарники» закупали и продавали стабильно по две фуры в день. Грузчики выбились из сил, поддоны с мешками уже не закатывались в склад, а стояли на улице, перегородив половину центрального проезда базы. В редкие минуты отдыха черные от пыли грузчики или лежали измождено на мешках сахара или бегали к нам по одному за пивом. Купивший бутылку, тут же ее торопливо открывал, запрокидывал голову и вытягивал содержимое в себя большими жадными глотками. «Адский труд», — подумал я, глядя, как очередная бутылка пива исчезает в желудке грузчика, высокого брюнета с пустым взглядом глубоко посаженных глаз.

— Да уж, работенка у вас! — произнес я сочувственно.

Грузчик, выдув поллитра залпом, тут же купил еще несколько бутылок.

— А ты что думаешь, мы всегда раньше только грузчиками работали? — вдруг произнес тот, уже медленнее опустошив наполовину вторую бутылку и цепко уставившись на меня. Я удивился вопросу, соображая, что же я думаю.

— Мы раньше тоже бизнесом занимались… — продолжил грузчик, подразумевая под «мы» кого-то из остальных троих, лежащих на мешках, и указывая в их направлении зажатой в руке бутылкой.

Я не знал, какую фразу вставить в неожиданно начавшийся диалог, но парень продолжил: «Все у нас было! И бизнес был, мы вместе с Костяном начинали…»

Грузчик снова махнул в направлении товарищей.

— Ааа… ну, нормально… — выдавил из себя я неопределенное, кивнул.

— И деньги у нас сразу появились… — уже не с бахвальством, а больше с грустью добавил грузчик. — А как деньги пошли, так там сразу началось — бани, сауны, бабы…

Я молчал, мне все было ясно. Даже если парень привирал, история звучала правдиво для многих подобных случаев.

— Нам надо было раскручиваться, деньги оставлять в деле, а мы… — грузчик досадливо махнул бутылкой, отхлебнул из нее и пошел на улицу к остальным.

«Все у нас было!» — эхом отозвалась в моем мозгу фраза, пробрала холодом осознания до костей. Я вздрогнул от ее простоты и неотвратимости и решил для себя, что приложу все усилия, чтобы не оказаться в подобной ситуации.

Сахарный психоз продолжался. Если раньше «сахарники» работали до шести, то стали задерживаться и до восьми и даже девяти вечера. Народ тянулся к ним до сумерек. Для нас же с отцом наступили грустные времена, прибыль на сахарном бартере упала в ноль. Мы поторговались с коммерческим директором Елецкого пивзавода, и тот согласился на цену в четыреста двадцать рублей за мешок, но ни копейкой больше. Наступил предел. Мы отгрузили лишь одну партию по новой цене, как та рухнула в нашем городе до двухсот шестидесяти рублей за мешок — еще вчера на кривых поддонах висели бумажки с цифрами «380», а на следующее утро — «260». Покупателей как ветром сдуло. В городе наступила мертвая «сахарная» пауза. Юра с напарником погрустнели. Я их хорошо понимал. Как говорится, аппетит приходит во время еды. Но жаловаться соседям было грех, сахара на складе по высокой цене осталось всего пару тонн, а денег за время ажиотажа они заработали кучу. Рядовые же покупатели в очередной раз попали в обычную экономическую ловушку — поддавшись панике и стадному инстинкту, бездумно нахватались товара про запас по пиковой цене, растратив свои сбережения. Лишь единичные машины изредка подъезжали за сахаром, один из грузчиков лениво выносил мешок и клал в багажник авто покупателя. Остальные грузчики сидели на улице в одних шортах на пустых пивных ящиках, загорали и грызли семечки. Горячий ветер носил по базе целлофановые пакеты, за которыми иногда лениво трусил ротвейлер. Только мы с отцом продолжали ежедневно развозить пиво. Впереди оставался всего месяц больших продаж, сентябрь, мы старались успеть заработать.

С погодой везло, но не повезло с бартером — в начале сентября позвонил коммерческий директор Елецкого пивзавода и сказал, что с октября месяца брать сахар у нас не будет, только деньги. Новость прозвучала, как гром среди ясного неба. Смысл в торговле Елецким пивом пропал в принципе. За вычетом всех расходов и аренды склада, прибыли с продажи самого пива нам хватило бы только на поддержание штанов. Топтаться в бизнесе на месте мне не хотелось, нам нужно было развитие. Хлипкие надежды на сельское пиво растаяли следом в тот же месяц, завод с октября собирался поднимать отпускную цену — впереди замаячил конец пивного бизнеса. И как часто водится, Судьба позволила нам заработать небольшой выходной бонус.

Вторая суббота сентября — день нашего города. В две недели до праздника всегда случались хорошие оптовые продажи алкоголя — розничные магазины закупались впрок.

И тут начались перебои с поставками местного «Жигулевского» пива. Следом в два дня на оптовых базах размели недельные запасы и нашего. До праздника три дня, на базах дешевого пива нет, с Елецким мы уже завязали, оставалось только срочно везти сельское. Обычно мы привозили по триста ящиков, которые продавались примерно за три недели, теперь же, посоветовавшись, решили привезти больше. Рано утром я прыгнул в кабину к уже знакомому владельцу двухосного «ЗиЛа», и мы покатили в соседнюю область. На погрузку ушло два часа, я устал сильно — заводские грузчики, будучи пьяными, носили ящики с пивом из цеха только к борту машины. В кузове я работал уже один, принимал ящики от края и нес вглубь машины, там устанавливал рядами и столбами под самый верх тента, докуда хватало высоты моего роста. Последние три ряда я составил уступом. Водитель закрыл борт, поджав ящики крайнего ряда, зашнуровал тент. «Битком… четыреста семьдесят ящиков», — пронеслось в моей голове, я устало сел в кабину, мы тронулись в обратный путь. На часах полдень. «Три часа на дорогу, на левом берегу скидываю сотню, это четыре… потом на правом еще сто ящиков, а остальное на склад… нормально, главное до шести успеть, вроде успеваю…», — прикинул я в голове, наконец, расслабился, вернулся в действительность, сразу почувствовал — машина перегружена. Двигатель тянул хорошо, перегруз ощущался по мерному раскачиванию кузова в такт поворотам и неровностям дороги. Рессоры заднего моста жалобно поскрипывали. Я глянул пару раз в боковое зеркало, колеса были поджаты так сильно, будто мы ехали на полуспущенных. Наконец выехали с районных разбитых дорог на трассу, «ЗиЛ» пошел мягче, качка уменьшилась. Я закрыл глаза, придремал.

До города оставалось около двадцати километров, когда взорвалось правое заднее колесо. Взрыв был сильный. Со мной такое случилось впервые, но я сразу понял, что произошло. Мы остановились и вышли с водителем из машины — в правом внешнем колесе зияла рваная дыра размером с кулак, из нее торчали металлические прутья корда. Машина чуть накренилась на бок, соседнее внутреннее колесо просело за двоих. Я глянул на часы — запас времени был. Мы принялись менять колесо, провозились с полчаса и двинулись дальше. На часах четыре. Минут десять мы ехали в мрачной тишине, я постоянно косился в зеркало. Только отошли от случившегося — второй взрыв. Снова с моей стороны, но уже внутреннее заднее. Не разгрузив машины, заменить его мы уже не могли. Водитель инстинктивно сбавил ход. Я безотрывно смотрел в боковое зеркало — оставшееся целым колесо, так сжалось, что мне казалось, будто вот-вот взорвется следом. Но оно держалось. Я прикинул время, таким ходом нам оставалось еще минут сорок пути до первой базы. Мы с водителем переглянулись и решили на свой страх и риск тянуть на одном колесе. Рисковали сильно — взорвись и оно, мы бы наверняка перевернулись с таким высоким центром тяжести. «База принимает товар до пяти, только бы успеть, только бы успеть…», — нервно пульсировала в моей голове единственная мысль.

Без десяти пять мы вползли на территорию левобережной базы. Едва «ЗиЛ» коснулся задним бортом рампы склада, как у меня отлегло от сердца — доехали… Ситуация за день не изменилась, дешевого пива не было, наши сто ящиков были к месту. Водитель открыл борт, грузчики потянулись к товару, выгрузка началась. Я стоял рядом. Пару метров пола уже освободилось, как водитель вернулся, заглянул внутрь кузова.

— Ну что, снимать? — кивнул я на сплошную стену из ящиков. Нагружать задний мост не хотелось, а оставлять ящики высокими рядами было опасно.

— Да не, не надо, так доедем, не упадут! — уверенно отмахнулся водитель.

— Как колесо то? Держится еще? — сказал я.

— Нормально, теперь полегче стало, доедем! — повеселел водитель.

Я глянул вниз на колесо, оно слегка приподнялось, все-таки на пару тонн в кузове стало меньше. Грузчики закончили, я сдал товар кладовщику, сбегал в офис базы, подписал накладную, прыгнул в кабину «ЗиЛа», нетерпеливо выпалил: «Поехали!»

Грузовик медленно выехал из ворот базы, повернул влево, влился в поток машин. Через триста метров на крупном Т-образном перекрестке мы уперлись в красный сигнал светофора, остановились. Из-за тяжелой дороги и двух лопнувших колес я перенервничал, и лишь тут ощутил, как расслабление волной прокатилось по моему сознанию и телу. Я устало выдохнул, хотелось одного — завершить, наконец, бесконечный день и оказаться дома. Зеленый. Водитель резко отпустил сцепление, грузовик дернулся. Сзади раздался грохот, лязг, звон и хруст бьющегося стекла.

«Все-таки упало!», — вмиг вспыхнул я злостью. Водитель испуганно глянул на меня. Я злился на него, за то, что отсоветовал мне спустить ящики с пивом пониже, злился на себя, что послушал этого мужика, поленился, а теперь получил на свою голову убытки и, как минимум, полчаса ненужной работы. Машина катилась через перекресток почти по инерции, я услышал льющийся звук, глянул в зеркало — так и есть, пиво текло сквозь щели кузова на асфальт.

— За перекрестком сразу останови! Вон там место хорошее, съедем на обочину, посмотрим! — сказал я сдержанно, усилием подавив вспышку гнева. Рейс складывался неудачно — водитель потерял два колеса, я побил товар. Мы съехали с дороги на широкую грунтовую обочину, под сень крупного дерева, крайнего в смешанной аллее из деревьев и кустов. Я вышел из кабины и уставился на длинный желтый пенный шлейф, тянувшийся через весь перекресток. С заднего борта все еще сочилось, пивной запах ударил в нос. Подошел водитель, попричитал для приличия, сделал скорбное лицо, расчехлил сзади тент, откинул кверху полог. Я полез внутрь. Ящики лежали поваленными столбами, будто костяшки домино. Бутылки в верхних оказались целы. В нижних же большая часть побилась, остальное повылетало из примятых ящиков и раскатилось по кузову. Я с трудом нашел свободное место и аккуратно поставил туда ногу, под подошвой захрустело. С минуту я смотрел на картину, набираясь внутренних сил и думая, с чего бы начать. Верхние ряды, лишь навалившиеся на нижние, нужно было поставить назад и так по одному добраться до самого низа.

— Надо снять некоторые ящики! — сказал я водителю, с виноватым видом стоявшему снаружи. — Я буду тебе их подавать, а ты на землю их ставь, потом обратно закидаем!

Мимо проносились машины, из них на нас пялились любопытные взгляды. По перекрестку гулял запах пива. Я собрал лежащие под ногами целые бутылки в свободные ячейки ящиков. Вытащил наружу, сколько смог таких полупустых ящиков. Немного расчистил себе места под ногами. Нижние ящики все еще не поддавались. Я аккуратно полез поверх завала вглубь кузова. Толкнул самый верхний из упавших рядов обратно в вертикальное положение. Тот, немного покачавшись, встал на место. Так по одному я поставил обратно половину рядов. Ниже шла уже каша из ящиков, целых бутылок и битого стекла. Я растолкал ногами стекло по углам кузова и спрыгнул на землю, прикинул убытки — все оказалось не так страшно, разбилось не более десяти ящиков пива. Мне полегчало. Водитель куда-то пропал. Я принялся перебирать ящики, стоявшие на земле.

— Брат, прости, пивка не найдется? — раздался сиплый голос совсем рядом.

Я принялся удивленно озираться. В паре метров от меня стоял полупропитой мужик неопределенно среднего возраста между рождением и смертью. Одежда его была мятой и грязной, в заметных следах лежания на земле. Не бомж, но близко к тому. Внутри меня вновь случилась вспышка ярости. Мысленно за долю секунды я избил попрошайку до смерти и размазал по асфальту. Видение погасило вспышку, я тут же успокоился. Моральная усталость вогнала меня в состояние безразличия к происходящему.

— Нет, не найдется… — ответил я отстраненно, вернувшись к работе.

— О! Пардон! — произнес мужик, сделал деликатную фигуру и погреб ногами по пыльному газону в сторону дворов. Все алкаши всегда такие галантные. Сама вежливость. Все потому, что их часто бьют за попрошайничество. Но жизнь их ничему не учит. Практически конченые люди с едва уловимыми остатками внутреннего человека. Они не понимают, что попрошайничеством сами перестают себя уважать. Что уж говорить об уважении к ним других людей. Если человек перестает себя уважать, не любить, а именно уважать, то это начало его конца, как человека. Факт.

Я перебрал последние ящики с битым пивом. Половина бутылок была вдрызг. Я сложил битое стекло отдельной кучей на газоне, дворник уберет, заполнил ящики и поставил их в кузов. Пустые ящики отправил следом. Объявившийся вдруг водитель зашнуровал тент, и мы поехали на правый берег. Времени потеряли не так уж много, было что-то около шести. Через сорок минут мы приехали на вторую базу. Знакомый кладовщик, принимая товар, выслушал от меня историю дневных приключений. Я подавал ящики с машины и рассказывал без умолку, жутко хотелось выговориться. В девять мы подъехали к нашему складу. Отец ждал нас в «двойке». Пока мы с ним выгружали пиво, я выговорился и отцу, подсознательно ища поддержки. Тот, в обычной сухой манере подчеркнул все мои промахи, рассказал, как надо было делать и как не надо. Внутри меня вновь все вспыхнуло, но я смолчал. Задним умом многие из нас хороши. А не ошибается тот, кто ничего не делает. Мне стало обидно, что вместо моральной поддержки, я получил ожидаемые упреки. Я вдруг осознал, что так было всегда. Чтобы я не сделал, отец всегда скрупулезно находил недостатки в моих действиях и пенял на них. Такой у него был характер.

С водителем рассчитались, тот уехал. Стемнело. Начало осени, световой день стремительно уменьшался. На базе оставались лишь мы да охрана — позакрывав склады, все давно разъехались. Лишь наш светился наружу из распахнутых ворот. Мы закатили на тележках пиво в склад и добрались домой уже к полуночи. Я принял душ, поужинал и тут же уснул, и сны мне не снились.

Даже разбитое пиво не помешало нам хорошо заработать на последней партии, две трети продалось до праздника, остальное ушло в течение двух недель в обычном режиме.

Начался октябрь. Мы с отцом твердо решили закончить с пивом. Удивительно, но решение не далось мне сложно, я интуитивно сразу осознал одно из важных правил бизнеса — если дело перестает давать прибыль, надо выходить из него раньше, чем оно начнет тянуть из вас деньги, время и силы. Или его надо преобразовать и вывести на качественно новый уровень. Для второго у нас не было денег. Да и не рассматривал я торговлю пивом, как дело всей своей жизни. Внутри меня четко оформилось понимание того, что наша с отцом задача — выполнять коммерчески прибыльные операции на чем угодно, пока не будут заработаны средства, достаточные для начала чего-то серьезного и основательного.

С заводами рассчитались окончательно. Сельскому выплатили долг за последнюю партию. На складе оставалось двести пустых ящиков и сорок с просроченным елецким пивом. Мы наняли машину, загрузили ее всем этим, и отец уехал в Елец. Я остался на складе один, зашел внутрь — пусто. На душе вдруг стало так же. Я вышел на улицу. День стоял солнечный теплый и тихий. На удивление в рабочий день на базе жизнь словно замерла, ни души кругом, лишь ротвейлер стоял посреди дороги раскрыв пасть и вывалив язык. Я закурил. Ротвейлер лениво пошел от автомобильного бокса через дорогу к нашей стороне складов. Вдруг откуда-то выскочила все та же шавка и начала радостно крутиться вокруг псины, крутя хвостом, словно пропеллером. Шавка описывала круги, радостно подпрыгивала перед мордой ротвейлера, пробегала у него между ног и под пузом — изо всех сил выражала свою преданность. Ротвейлер лениво подошел к стенке нашего склада, тщательно обнюхал у основания металлическую лестницу, ведшую на крышу здания и с безразличием на морде задрал ногу. Шавка вбежала под живот псине, туда, куда совсем не следовало забегать. Ротвейлер пустил струю мочи, обдав ею голову шавки. С жалобным визгом мокрый комок шерсти выскочил из-под ротвейлера и умчался в дальний конец базы, голося о случившейся несправедливости. Ротвейлер даже не повел бровью, закончил дело, лениво обнюхал лестницу еще раз и пошел обратно. Я докурил, закрыл склад и пошел домой пешком. Бизнес кончился.