Февраль выдался теплым. Лишь несколько дней подмораживало, и температура опускалась ниже десяти градусов мороза. Торговля замедлилась, все ждали весны. В начале месяца утром пришел факс.

— О, «Люксхим» начал «Ерша» какого-то производить! — сказал я завтракавшему на кухне отцу, идя к нему по коридору с бумажкой. — Как они надоели всякую ерунду производить! Когда уже что-нибудь путевое начнут делать?

— М? — жующее лицо отца вопросительно уставилось на меня.

Я вслух прочитал факс и протянул ему.

Отец с минуту смотрел на бумажку, то замедляя челюсти, то ускоряя.

— Ммм!!! — наконец прозвучало от него.

— Чего «ммм»??? — сел я на соседний стул. — Ты думаешь, это будет продаваться?

Отец старательно дожевал, сглотнул и перевел взгляд на меня.

— Я думаю, да! — сказал он, прервал завтрак, закинул ногу на ногу и задрыгал ею. Я посмотрел на ногу с болтающимся на пальцах тапком, вскочил со стула и заходил по кухне. Эмоция отца передалась мне.

— Ну-ка, дай! — выдернул я бумажку из его рук и внимательно прочитал сообщение, вернул лист обратно. — И в каких объемах этот «Ерш» может продаваться!?

Отец даже не успел переменить положение руки, как та снова сжала лист бумаги.

— Не знаю, — пожал плечами он и поскреб в затылке. — Но, я помню, раньше он хорошо продавался.

— Да откуда ты знаешь, если никогда не торговал раньше ничем!? — удивился я.

— Я и синькой никогда не торговал, однако ж сказал тебе, что продаваться она будет хорошо! — парировал отец с таким видом, будто сказал мне «сам дурак».

— Ну да, это верно, — я задумался. — Так же как синька может продаваться?

— Да я не знаю! — помедлил отец. — Но, думаю, объемы могут быть похожими.

Я остановился у окна, тут же заходил снова, чувствуя всплеск азарта.

— Дай! — я снова выдернул бумажку, прочитал вслух: «Уважаемые партнеры! Доводим до вашего сведения, что наше предприятие начало производство сантехнического средства для канализации «Ерш».

Я положил факс на стол. Отец продолжил завтракать.

— Так, заказ надо сделать до конца недели, пара дней у нас есть! — Заработали лихорадочно мои мозги, я сел на край подоконника. — Сегодня-завтра сравним цены, если нормальные, то закажем пробную партию в эту поставку. Давай, доедай, поехали! Нам сегодня много возить!

Последние две фразы я произнес, покидая кухню. Азарт уже полыхал внутри и толкал меня к активным действиям. Мне нравилось такое состояние, оно всегда захлестывало неожиданно и давало массу энергии для любых свершений.

— Да дай мне доесть! — почти закричал мне в спину с наполовину набитым ртом отец. — Что ты вечно меня гонишь!?

— Да потому что ты вечно ешь по два часа! Давай быстрей, я пошел одеваться! — ответил я и скрылся за поворотом коридора.

Анализ цен в городе по новому товару показал — мы можем добавить тридцать процентов и все равно по цене будем ниже конкурентов.

В пятницу с утра мы отправили факс с заказом, в котором были и двадцать упаковок «Ерша». «МАЗ» ожидали ко вторнику, но тот сломался еще на заводе и выехал только в понедельник. Я представил безнадежно усталого водителя «МАЗа», ползущего на этой кастрюле с болтами тысячу километров по февральской дороге и посочувствовал ему.

Едва мы получили очередную партию, я принялся обзванивать клиентов и предлагать новый товар. Первым дозвонился в «Арбалет», записал заказ, несколько секунд таращился на свои каракули, произнес вслух «Зашибись!» и пошел искать отца.

— Хочешь веселую новость!? — сказал я и, не дожидаясь ответа, выпалил. — «Арбалет» забрал все двадцать упаковок «Ерша» сразу, на пробу, типа. Прикинь!

Я выдержал паузу. Отец стоял в дверном проеме комнаты и смотрел на меня бесстрастным лицом. Я ждал реакции с его стороны. Хоть какой-то, но ее не случилось.

— Ты слышал, что я сказал!? — вытаращился я на отца от непонимания.

— Ну, — произнес он.

— Что «ну»!? — начал я раздражаться.

— Ну, слышал! — с легкой эмоцией сказал отец. — Что дальше!?

Я сник. Разом. Как отрезало.

«Что ж он такой тяжелый на эмоции!? Или это он так выражает их? Или привык их так сдерживать, что на лице ничего не отражается? Разве можно вот так быть с каменным лицом всегда? Не понимаю», — заворочались во мне тяжелыми валунами мысли. Я всматривался в лицо отца, пытаясь понять, почему он такой, что с ним не так? «Откуда такая скупость на эмоции? Или я чрезмерно эмоционален, что радуюсь каждому, даже пусть маленькому, успеху нашего общего дела? Неужели успех его не радует? Или радует, но отец скуп на эмоции просто в силу своего характера? Непонятно». Понятно стало другое — отец, как никто другой мог одной фразой, одним унылым выражением лица отнять все желание полета, которое как раз рождается из положительных эмоций. Он словно боролся с ними, едва завидев их во мне, гасил не раздумывая. В груди стало тяжело.

— Да, ничего, — я встал с дивана и пошел одеваться.

Настроение испортилось на весь день.

Зима ушла. Март начался с самой отвратительной погоды — небо сплошь заволокло насыщенными влагой тучами, температура установилась чуть ниже нуля, растворив снег в ледяную кашу, влажный воздух, срывавшийся регулярно в грубые порывы ветра, неприятно колол лицо и выдувал тепло из тела.

«Сарай» из Краснодара в очередной раз приполз к нам в четверг пятого марта.

— И что, все нам? — спросил я водителя, когда тот устало вылез из кабины.

— Ну да, — протянул он мне толстый пакет документов. — Тринадцать тонн.

— Тринадцать!? — воскликнул я, вытаращился на водителя.

— Ну да, — пожал плечами и улыбнулся тот. — Пять в прицепе, восемь в машине.

Разгружали машину долго. Начали в обед, около часа дня и закончили с заходом солнца в семь вечера. Водитель первые два часа кушал и отдыхал в кабине, позже присоединился к нам. Мужик он был отличный и как все порядочные люди, скромен и работящ. Всегда предлагал свою помощь. Сначала шел разный ассортимент, после выгрузили двести упаковок «Ерша» и следом восемьсот упаковок синьки.

— Ё-мое! — воскликнул сосед Андрей, войдя на нашу часть склада, где стояли и его два стеллажа с товаром. — Это все сюда!?

— Ну да! — сказал я весело из кузова машины. — Склад битком набьем, вот увидишь!

Отец достал сигареты, закурил, предложил Андрею.

— Не! — замотал тот головой. — Я ж не курю! Давно бросил! Такая гадость!

Сигареты не вязались с внешним видом Андрея, пышущим здоровьем парня. Оказалось, что и выпивать он был не любитель, завязал с обоими пороками в девяносто восьмом году, через три года, как занялся бизнесом. Андрей поковырялся в товаре на стеллажах, продрог и шмыгнул обратно в свою часть склада.

Работа стала совсем монотонной — сплошной поток однообразных синих упаковок превращался в такие же однообразные поддоны. Мы закатывали их внутрь один за другим, пока последний едва поместился в битком заполненный склад.

— Все, наконец-то закончили? — весело сказал Андрей.

— Да, все, разделались, — сказал отец устало. — Теперь продавать будем.

По закрытым изнутри воротам снаружи пробежал порыв ветра и подергал их. В складе горел свет. Забитое товаром пространство создавало ощущение уюта. Мы с отцом сидели на упаковках синьки, привалившись спинами к столбам таких же упаковок на поддонах, медленно отходили от тяжелой выгрузки. Мышцы после работы горели. Я застегнул пуховик наглухо. Тепло мышц быстро нагрело одежду изнутри.

— У нас вот тоже скоро сезон начнется, — произнес Андрей.

— А с чего ты вообще решил заняться этими мотоциклетными запчастями? — сказал я, погружаясь в легкую дрему. Тело отходило от нагрузки, требуя отдыха, желательно сна.

Сосед принялся рассказывать свою историю.

Был у Андрея мотоцикл «Иж», сломался, а запчасти в нашем городе купить было негде. Время такое было, девяносто пятый год. И решил Андрей съездить за запчастями прямиком на завод в Ижевск. Знакомые, прознав, заказали ему запчастей и себе. Привез Андрей оттуда на поезде полный рюкзак и распродал его за один день и даже немного заработал. Знакомые сказали: «Вези еще!» И он через неделю вновь поехал на поезде на завод, вернулся уже с двумя мешками. Вышел на рынок и продал товар в два дня.

— И ты опять…? — попытался угадать я ход напрашивающихся действий.

— И я опять! — закивал Андрей, довольный рассказываемой историей и произведенным эффектом. — Короче, я так все лето отъездил! Поехал, затарился, привез, два-три дня постоял на рынке, продал и снова поехал.

Наценки выходили хорошие, десятикратные, а то и больше.

— И долго ты так с мешком катался? — раздался справа от меня голос отца.

Я чуть вздрогнул, глянул через плечо в ту сторону. Отец достал из пачки сигарету, сунул ее в рот, лихачески зажав меж зубами, улыбнулся.

— Па, ну в складе-то уж курить не надо, да!? — сказал я. Само вырвалось. И вышло довольно жестко, безапелляционно и даже неожиданно для меня самого. Раньше, когда мы только въехали в этот склад, я раз закурил в нем. Отец сделал мне замечание, чтоб не курил в складе, ведь от неосторожно брошенного окурка может возникнуть пожар. Я тогда затушил сигарету и, неосознанно для себя, урок усвоил. Ведь наша жизнь — есть постоянная учеба и развитие. А отец для сына — первый и наиглавнейший в жизни учитель. Развиваясь, хорошо или плохо, но мы усваиваем уроки своих родителей. Я впитывал нравоучения отца. Для каждого сына отец, если не алкаш и махровый неудачник, — авторитет. Отец для меня всегда являлся непререкаемым образцом правильного набора человеческих качеств. В нем их было так много, что в какой-то момент у меня возникло даже ощущение их избытка. Я не переставал удивляться идеальности своего отца. Он практически не пил, выпивая лишь в праздники символические граммы спиртного, оставаясь при этом всегда трезвым. Я никогда не видел его пьяным и даже пошатывающимся. Отец никогда не сквернословил. Чему я удивлялся, мат слышался кругом и от каждого второго. Отец был педантичен в работе, надежен, честен и очень исполнителен. Если бы я захотел придраться и найти в нем изъян, я бы не нашел. Естественно, я и не стремился искать в отце отрицательные качества, не стремился оспаривать его авторитет. Что может быть комфортнее и важнее для формирующегося сознания сына, чем настоящий авторитет отца? Ничего. Но законы жизни неумолимы и ведут нас неявными путями мудрости. Что нас не убивает — делает нас сильнее. Это верно. Парадоксальным образом верно и обратное утверждение — Что делает нас сильнее, то нас и губит. Именно то, благодаря чему отец стал и являлся авторитетом для меня, и начало работать против него. Его пунктуальность, точность, педантичность — достойные черты характера, постепенно перешли грань меры и стали вырождаться в щепетильность, дотошность, занудство по отношению к окружающим и особенно близким — ко мне и матери. Отец скрупулезно подмечал все мои промахи, ставил мне их на вид и занудно вычитывал целые лекции о том, как надо было мне поступить на самом деле. Я, как сын своего отца, искренне старался — я работал, тянулся к планке, установленной отцом, устранял все помарки и недочеты в своих действиях, согласно его замечаниям и наставлениям. Я нормально относился к критике и строгости отца, понимая, что так, пусть где-то болезненно, я учусь жизни. Чем сильнее я тянулся к обозначенной отцом планке, тем недостижимее она становилась. Мое желание делать все правильно по меркам отца выродилось в виртуальный бег к линии горизонта. Отец не пропускал ни малейшего моего промаха или даже незначительной помарки. Моя врожденная исполнительность стала подтачиваться раздражением от постоянных укоров и нравоучений. Отец, будучи человеком скупым на эмоции, не чувствовал и мои. Мое сознание, уяснив бесперспективность послушного исполнительства, стало адаптироваться к характеру отца, стало вырабатывать «антитела». Ведь не зря говорят — с кем поведешься, того наберешься. Мать в порывах очередных скандалов стала бросать мне в лицо фразу: «Ты становишься таким же, как твой отец!» Что было правдой, незаметно, день ото дня, я впитывал черты отца, становясь таким же жестким, требовательным, педантичным, сухим на эмоции. Черты отца, усвоенные мною, стали работать против него — я невольно принялся подмечать все его промахи, замечать его слабости. Я стал ждать ошибки отца, как он всегда ждал мои. Я неумолимо трансформировался в отца, превращаясь в сухой, безжалостный «счетчик» его неудач, промахов, слабых проступков, неловких движений. Наша совместная жизнь и особенно работа постепенно превращалась из связки «учитель отец — ученик сын» в жесткую связку двух «счетчиков» взаимных погрешностей. Один — старел и изнашивался, другой — мужал и креп. Точка равенства сил стремительно приближалась. Что посеешь, то и пожнешь. С каждым совместным днем я становился требовательнее и неуступчивее. Нравилось ли мне это? Я не задумывался, я адаптировался к окружающей действительности, вырабатывая качества выживания. Первый ли это был раз, когда я отметил промах отца и сообщил ему о нем? Не знаю, но определенно первый, который я осознал. Я поставил непререкаемый авторитет отца перед собой под сомнение. Бесспорно, лучше и легче и комфортнее, когда отец является авторитетом от начала и до конца жизни. Такое положение вещей снимает много болезненных вопросов личностного роста. Но чтобы оставаться лидером, авторитетом для сына, отец должен продолжать личностно развиваться и сам. Подобные мысли в то время в моей голове если и зародились, то пребывали в сыром зачаточном состоянии. Все, что я осознал в тот момент — я нашел брешь в неоспариваемой «идеальности» отца и указал ему на нее.

Отец так и замер с сигаретой в зубах. Его довольное лицо переменилось в удивленное. В глазах промелькнула растерянность. Крыть было нечем.

— Нда, точно… — выдавил из себя сконфужено отец и убрал сигарету в пачку.

Я всего лишь вернул долг. Требовательность на требовательность. Если требуешь соблюдения чего-то от другого, будь добр следовать этому правилу сам.

— Не, не долго! — продолжал рассказ сосед. — Я уже со следующей весны стал нанимать всякие «газели», «форды транзиты», ну, такие небольшие машины на тонну-полторы, а еще через год купил уже своего «бычка». Это девяносто седьмой год был, по-моему, как раз за год до дефолта! Помните же, дефолт был!?

На дефолте Андрей и заработал хорошие деньги. Курс доллара начал расти, а цены на мотоциклетные запчасти на заводе оставались прежние, рублевые.

— И я понимаю, что это недолго так будет, что вот-вот и подорожает! А у меня денег было всего сто тысяч. Я, короче, беру все деньги, какие есть, прыгаю в своего «бычка» и еду в Ижевск на завод, закупаю там на все деньги запчастей, восемь тонн получилось! Как везти!? «Бычок» берет три с половиной тонны по паспорту, ну пять можно загрузить, мосты выдержат. А деваться некуда! Я, короче, гружу «бычка» битком восемью тоннами и еду назад! — выпалил Андрей в азарте рассказа.

— И чего!? — открыл я рот от удивления. — Доехал нормально?

— Какой там! — Андрей засмеялся с довольным видом. — Аж все болты на ступицах посрезало по дороге! Вес вон какой! По дороге пришлось купить и заменить две ступицы, но мосты выдержали, доехал! А через месяц на заводе цены повысили в пять раз! Так у меня как начали товар мести, все ж про запас начали брать, а вдруг еще подорожает! Короче, я продал весь товар за полгода, и у меня оказалось на руках полмиллиона рублей! И вот с них я себе квартиру купил в Приречном, знаете, где Приречный!?

— Это как на запад ехать, на выезде из города, — вставил отец.

— Круто, блин! — сказал я, искренне восхищаясь отчаянностью поступка соседа и вспомнив похожую историю с ажиотажем покупателей при дорожающем сахаре. — Мда! Не, я понятия не имею, где этот Приречный!

Отец пустился в нудные географические уточнения. Я их не слышал, крутил в голове смелый и отчаянный поступок Андрея, поездку полную приключений, длинной в три тысячи километров в обе стороны, с товаром, купленным на все деньги, на перегруженном в два с половиной раза грузовике. Я был впечатлен.

Минут через десять разговор затух сам собой. Рассказывать было больше нечего. Я остыл и начал подмерзать. Рабочий день закончился, пора было ехать домой.

В марте события развернулись самым неожиданным образом — через пару дней после выгрузки я случайно около здания администрации базы наткнулся на Егора. Тот сказал мне неприятную новость — несколько складов руководство базы выставило на продажу и наш в том числе. Я озвучил новость отцу. Как ни крути, надо было искать новый склад. К размеренным рабочим планам примешались беспокойные мысли о будущем. Вопрос с арендой склада не выглядел простым, арендные ставки в городе росли, нам снова предстояло извернуться и найти дешевый склад.

Через пару дней мы, перекусив фастфудом у въезда в базу, встретили одного из заместителей директора базы. Тот, как и отец, любил пуститься в долгие разговоры. Я не стал им мешать, чуть отстал, и пошел следом, меся ногами весеннюю снежную кашу. Плетясь позади, я уловил, что разговор зашел о нашем складе — аренда кончалась, нужен другой склад. Знакомый пообещал помочь, добавив, что у него есть друзья, которые как раз сдают склады где-то поблизости и недорого. Распрощавшись с ним, мы собрались домой и сели в «газель». Отец завел машину, отработанно чуть опустил стекло со своей стороны, закурил. Мой желудок слегка заныл, переваривая уличную еду, хотелось одного — скорей добраться домой и выпить обезболивающего лекарства. Я подсунул руки под живот, поджав его и так замер, боль стала чуть потише. Отец завел разговор, я больше слушал, отвечая односложно. Отец не спеша курил, мой желудок неприятно ныл. Я поджал живот сильнее, желудок запротестовал, меня стало мутить. «Чертов желудок, жрешь что попало, опять гастрит, как весна или осень, так начинается, достал просто», — думал я, отвернувшись вправо к окну и морщась. От сигаретного дыма боли лишь усиливались.

— Поехали домой! — сказал я раздраженно.

Отец выкинул сигарету в окно, выдохнул следом дым и воткнул передачу.

Через час я уже глотал дома сироп ложками. Стало мутить еще сильнее. Тяжесть в желудке мешала дышать. Едва боль ушла, я тут же забыл про желание спокойно полежать на кровати и засел за компьютер. Быстро переделав текущие дела, я запустил игру.

Март вышел нервным и азартным. Сезон синьки начался, но увеличение продаж случилось не таким сильным, как в предыдущем году — все портила погода. Месяц оказался отвратительно серым промозглым и унылым, без единого ясного дня. Настоящей весны и тепла хотелось невыносимо. Зима достала. Сосед Андрей, зная о предстоящей продаже склада, съехал в последних числах марта. Сразу стало как-то пусто, скучно и неуютно. Последний день аренды склада — десятое апреля — приближался неумолимо. А новых вариантов так и не было.

Апрель начался все той же снежно-водяной кашей под ногами и колесами. Первого числа во вторник на склад с утра заглянул тот самый знакомый, что вызвался помочь с поиском склада. Дело вроде как тронулось, и он пообещал на следующий день организовать нам встречу с владельцами другой базы.

В среду второго апреля в одиннадцать часов у административного здания нашей базы мы с отцом познакомились с ними. «Быдловатый жулик», — единственное, что подумал я про одного из них при рукопожатии. Оно оказалось крепким, но не от силы руки, как должно быть, а от ее строения. Рука была плотной с широкой мясистой ладонью и крупными, но короткими пальцами. Молодой мужчина чуть за тридцать, рост около ста семидесяти пяти, плотная, в пиджаке кажущаяся почти квадратной, фигура с короткой «бычьей» шеей. Широкое лицо его с крупными по-азиатски растянутыми чертами, коротким носом, бульдожьей челюстью, темно-зелено-карими глазами, низким лбом и короткой без изысков стрижкой черных прямых волос говорило о характере примитивном и грубом. Относительно крупный рот с тонкой напряженной верхней губой и, наоборот, мясистой и выпяченной нижней добавлял мужчине внешней хамоватости. Движения его были угловаты. Для завершения образа тому не хватало лишь сигары в зубах, шляпы на голове и автомата Томпсона в руке. Плотное тело, сильное от природы, развития должного не получило и к своему возрасту уже с легкой одышкой носило на себе небольшой живот, просматривавшийся за расстегнутой кожаной черной курткой через складки рубашки. Местами видимые потертости и засаленности одежды говорили о неряшливости мужчины.

Другой первого впечатления не произвел вовсе. Невзрачный мужчина моего роста и отцовского возраста. Высокий стройный брюнет с зачесанными назад на высоком лбу прямыми волосами и без трех передних верхних зубов с правой стороны — он выглядел как облезлый кот. Остальные зубы пребывали в плачевном состоянии. Как если бы за ними никогда не следили, как попало чистили, и много курили. Мужчина курил. Дешевые черные брюки, затертая старая черная кожаная куртка и грязные черные стоптанные туфли с длинными набухшими от влаги и задранными кверху носами лишь усиливали впечатление потасканности.

На встрече выяснилось, что владеют оба консервным заводом в поселке Приречный; что складов на заводе свободных много и разных; что есть на территории завода двухэтажное офисное здание со свободными помещениями; и есть своя котельная, которая отапливает не только помещения и склады завода, но и несколько соседних жилых домов. Дальше старший из них пустился в пространные рассказы о том, что завод был куплен без тех самых домов, которые находятся за его территорией и которые каждую зиму приходится отапливать из своего кармана, а администрация поселка на это деньги не дает, и сейчас как раз они ведут переговоры с ней на предмет такой компенсации, ведь котельная одного топлива съедает на сорок тысяч в месяц. Мне это было неинтересно, и я предложил встретиться на заводе на следующий день.

Назавтра полдесятого утра мы уже тряслись в «газели» по здоровенным ямам Окружной дороги в сторону Приречного. Вечная печаль наших дорог — осенью они в нормальном состоянии, зимой скрываются под снегом, а весной снег сходит и оставляет на асфальтовом покрытии огромные ямы и поперечные трещины, которые всю весну на глазах растут, и к лету дороги приходят в полную негодность. Чумазые ремонтники борются с ямами и трещинами все лето, засыпая повреждения дорог всем подряд от откровенного мусора и битого кирпича до старого асфальта, содранного с другой ущербной дороги. Во второй половине лета некоторым улицам везет — на них кладут новый асфальт. Ремонтники возятся до самой зимы, так что нормально ездить на автомобилях по городу получается лишь пару осенних месяцев до первого снега. А по весне снег снова сходит, обнажая остатки дорог. И все по новой.

На Т-образном перекрестке после кольца мы свернули вправо на мост и поехали из города на запад. Метров через четыреста свернули на перекрестке со светофором налево и покатили по дороге через хвойный лес прямо. Через двести метров слева лес кончился, и пошла сплошная гаражная кирпичная стена. На белой стене красной краской было выведено матерное слово из трех букв, миновав которое, мы свернули направо в сам поселок и покатили вниз по его главной улице. Слева пошли частные одноэтажные дома, справа — школа, детский садик. После по обеим сторонам выросли многоэтажки: пяти-, девяти- и справа даже два шестнадцатиэтажных дома. Мы въехали в центр поселка и продуктовый рынок. Дорога рассекла рынок пополам, оставила справа одноэтажное здание местного отделения милиции, с виду похожее на крепость с забором, колючей проволокой поверх него и бетонными блоками перед воротами. Через сто метров дорога, огибая церковь, пошла по дуге вправо и уперлась Т-образно в другую. Свернули налево. Многоэтажки кончились, начался частный сектор. Дорога пошла под уклон, двести метров вниз, поворот направо, триста метров прямо и резкий, почти обратный съезд влево с асфальта на гравий. Сама главная дорога поселка уходила дальше прямо и через триста метров упиралась в завод по производству кирпича. Там же была и конечная всех маршруток из города.

Гравий кончился, не успев начаться. Следующие тридцать метров до железнодорожного переезда мы ползли еле-еле. Грунтовая дорога сплошь вся в ямах и лужах не позволяла отцу перейти даже на вторую передачу. Машину болтало из стороны в сторону, я сидел в кабине, крепко держался правой рукой за ручку над головой и ощущал себя участником родео. У переезда рос унылый желтый домик, смотревший дверью и единственным окном на сам переезд. За домиком высился большой штабель старых промасленных и грязных шпал. Переезд был оборудован двумя шлагбаумами, семафорами и звуковыми колоколами. У порога домика шныряла маленькая облезлая грязно-белая шавка.

Едва мы приблизились, как колокола истошно зазвенели, семафоры начали перемигиваться красным светом, шлагбаумы опустились, шавка затявкала. Из домика устало вышла женщина в желтой жилетке и подняла вверх скрученный желтый флажок. Пока колокола истерили, шавка тявкала. Но как только металлическая трель прекратилась, собака заткнулась, обежала домик сбоку и помочилась на какую-то корягу. Тетка держала флажок, пялилась на нас и переминалась с ноги на ногу. Мы стояли, двигатель работал. Сзади подъехали две грязные легковушки и стали в очередь.

— Это, похоже, надолго, — сказал я, крутя головой. — Где этот дурацкий паровоз!?

Отец заглушил двигатель, приоткрыл окно и закурил. На улице было тепло и влажно. Затянутое облаками небо висело низко. Хотелось солнца, хотя бы одного лучика на пять минут. Я глянул вверх, толстые от влаги облака висели одним большим одеялом. Я закурил, распахнул дверь и сел вбок, свесив ноги наружу. «Будка какая-то», — подумал я, глядя на домик. Женщина, словно прочитав мои мысли, отвернулась. Слева, со стороны города, раздался гудок. Маневровый тепловоз лениво прополз по переезду и укатил вправо, свистнув два раза. Женщина скрылась в домике, шлагбаумы поднялись. После переезда дорога оказалась точно такой же и уходила влево вдоль железнодорожных путей. Еще сто метров родео и справа показались синие железные ворота консервного завода. Ворота висели между одноэтажной кирпичной проходной справа и двухэтажным кирпичным административным зданием слева. Проходная была выкрашена в бледно-рыжий цвет. Административное здание выглядело облезло — двери центрального входа с улицы были заколочены, краска, что на них, что на бетонном козырьке сверху, выцвела и облупилась. Кирпичные стены здания, не крашеные изначально, от времени и весенней влаги приобрели цвет грязный в коричнево-зеленых разводах.

— Похоже, сюда, — сказал я безрадостно.

— Ну да, — отец шумно вздохнул, и мы въехали внутрь территории.

Я глянул в боковое зеркало, из проходной выскочила тетка и замахала руками. Мы остановились. Я открыл дверь, вышел, поздоровался и пообщался с теткой. Та указала на окна второго этажа и на стоящую перед палисадником у входа в здание серебристую «десятку». «Странно, вроде как хозяева целого завода, а ездят на этом», — подумал я и огляделся — кругом царило запустение. Отец поставил «газель» в сторонке и подошел, вдвоем направились внутрь. Я потянул за ручку входной двери, пригнулся в низком проеме, вошел первым. В нос пахнуло чуть уловимым теплом и сыростью заброшенного здания. Справа на стене висела толстая труба-батарея. Я потрогал ее, чуть теплая. Три ступеньки по лестнице и мы на площадке первого этажа. От нее пути вели в четыре направления — прямо к заколоченному центральному входу, влево и вправо в крылья первого этажа и вверх по лестнице на второй этаж. Мы поднялись и на втором этаже пошли в левое крыло. В здании стояла гробовая тишина. В крыле под нашими ногами захрустел песок, звук разнесся по зданию моментально, и в дверном проеме дальнего помещения показалась грузная фигура владельца завода, того, что помоложе. Я с ним поздоровался. Тот лениво сунул свою деревянную ладонь в мою и даже не удосужился пожать. Следом он поздоровался с отцом, и все трое вошли в помещение. Обстановка и состояние комнаты ничем не отличались от остального здания. Жизнь в бывшем кабинете руководства завода замерла давно в прошлом — стол директора и Т-образно к нему приставленный второй с рядами стульев по бокам и вдоль стен — все словно было готово к совещанию. За директорским столом сидел второй владелец завода. Мы поздоровались и с ним, перебросились несколькими общими фразами, и все четверо спустились на улицу.

«Развалины какие-то, а не завод», — подумал я, идя по территории и осматриваясь. Основных крупных строений было шесть — административное здание на въезде, котельная, два производственных цеха и два складских здания. Весь прямоугольник заводской территории был обнесен кирпичным забором. Между зданиями под слоем песка и земли кое-где проглядывались остатки асфальта. Оба производственных цеха и одно из складских зданий располагались параллельно друг другу и начинались метрах в тридцати от административного здания. Слева стояла котельная — кирпичное красно-бурое здание с трубой. Пятачок меж складами и административным зданием был свободен, на нем в правой стороне из земли торчала лишь трансформаторная будка. Все четверо направились по снежно-грязной каше дороги меж двумя производственными зданиями, внутри которых еще виднелось умершее оборудование. Отец и старший из владельцев завода шли первыми и общались. Я не слушал их разговоры, шел позади и смотрел на унылый пейзаж из ветшающих зданий. Дорога пошла под уклон вниз, я обернулся. Другой владелец плелся сзади. На его лице застыла безысходность. Уловив мой взгляд, он приободрился и вернул на лицо маску деланной важности и значимости, отразившейся тут же в движениях легкой леностью и напускной усталостью от жизни состоятельного человека.

— А где склады-то? — сказал я.

— Ну, там, — махнул тот рукой куда-то вперед и вправо. — Ща дойдем до них.

Мы спустились вниз. Оба здания закончились, поперек шла грунтовка, за ней метрах в десяти параллельно тянулся поросший кустами забор. В заборе, прям напротив нас, зиял пролом шириной в метр. «Не завод, а проходной двор», — уныло подумалось мне.

Слева в ста метрах виднелся склад, подле него почти совсем не было свободного места. «Фуре не подъехать и не развернуться нормально», — подумал я и глянул вправо.

Все двинулись туда. Позади производственных цехов, невидимая от проходной, стояла шестая крупная заводская постройка — складское одноэтажное здание, длинною метров в семьдесят, оно вытянулось вдоль забора, уходя дальним краем в поросший травой заброшенный угол заводского периметра. Сверху к складу спускалось то самое длинное складское здание, что шло параллельно двум производственным. Первое, что бросилось в глаза — большая ровная квадратная площадка между обоими складскими зданиями. Я прикинул на глаз радиус разворота стандартной фуры — то, что надо, размер площадки давал двойной запас. Мы стояли вчетвером посреди площадки, я и отец оглядывались по сторонам. Место казалось относительно неплохим. Недостаток был один — дальний склад располагался в нижней части всей заводской территории, подтаявшая снежная каша холодными ручьями стекала сверху от проходной и скапливалась у стен этого склада. Первое складское здание, что тянулось параллельно двум производственным цехам от проходной, заканчивалось торцевой стеной еще в верхней части уклона, талые воды подле него не задерживались, оставляя подступы к складу сухими. На торцевой стене склада висели двустворчатые ворота — верхний склад был явно лучше нижнего. Со слов владельцев, это был склад готовой продукции, состоял из трех секций: нижние две метров по двести пятьдесят, а верхняя вообще под четыреста. В ней оказался и самый ровный и целый пол. Едва я заикнулся об аренде ее части, как услышал отказ. Нижнюю секцию длинного склада с воротами в торце тоже отказались сдавать, сказав, что на нее уже есть желающие. Так постепенно владельцы завода подвели разговор к двум складам в нижнем здании.

«Сыро будет постоянно, внутри, наверное, тоже полно воды», — подумал я, глянул на отца, и согласился осмотреть нижние склады. Вся компания зашлепала по жиже вниз.

Одноэтажное здание из красного кирпича и шиферной крыши имело три секции. Левая и средняя были одинаковые, десять на десять метров площадью. Дальняя правая забирала всю остальную площадь, около пятисот метров. Стометровые секции представляли жалкое зрелище — земляной пол, протекающая крыша, стены в трещинах и кривые, не прилегающие плотно ворота. В левой секции пол оказался ровнее, но склад был затоплен по щиколотку. В средней секции неудобный земляной бугор перед входом оказался спасителем — он преградил путь талым водам, образовав перед воротами значительную лужу, земляной пол секции оставался сухим. «Телегу с поддонами тут не покатаешь, все придется таскать на руках… Два сарая, а не склады, один хуже другого, вот и выбирай», — начал я злиться на то, что мы в принципе поехали в такое место.

Я глянул на озадаченное лицо отца, перевел взгляд на молодого владельца завода. Тот стоял с видом человека, понимающего, что втирает откровенное дерьмо, но держал марку. Его напарник продолжал невозмутимо и бодро нахваливать прелести аварийных складов. «Странная парочка», — решил я и прервал болтовню беззубого: «Ну, левый склад не годится, конечно. Вода же затекает, товар намокнет точно. А вот этот, я не знаю…»

— Что скажешь? — глянул я на отца.

— Тот склад, конечно, не годится, — эхом отозвался он, закряхтел, принялся скрести в затылке. — А вот этот…

Отец взялся за нос, зажал его, будто перед нырком. Замер на секунду, отпустил нос. На его лице отобразилась вся гамма нерешительности. Отец снова заскреб в затылке.

— Ну! Так что скажешь-то!? — вспыхнул я раздражением от его медлительности.

— Что ты меня вечно гонишь!? — отец вспылил следом. — Дай подумать!

— Этот склад-то да, получше вроде как! — поспешно вставил старший из владельцев.

Мне расхотелось общаться с отцом, настроение, ухудшившееся от одного вида завода, окончательно испортилось нерешительностью отца.

— А почем же у вас этот склад получается? — произнес вдруг отец и уставился на арендодателей. Те растерялись, стали переглядываться и соображать. Вопрос явно застал их врасплох. Через минуту сбивчивых размышлений нам озвучили цифру — пятьдесят рублей за метр. Аренда склада выходила в пять тысяч в месяц.

— Нормальная цена, — произнес я нейтрально.

— Ну, вполне, — добавил отец.

Мне тут же захотелось уехать домой. От промозглой погоды я продрог.

— Ну, что! — обратился я к отцу. — Мы подумаем денек другой и позвоним, да?

— Да думайте, пожалуйста! — сказал старший из парочки, закрывая ворота секций.

— Ну, у нас есть еще там арендаторы, интересующиеся этими складами, — ввернул молодой, деловито переминаясь рядом. — Так что вы сильно не затягивайте.

«Ври больше», — ответил я ему мысленно, вслух произнес с резиновой улыбкой:

— Не, мы долго думать не будем, день-два, как и сказали. По деньгам посмотрим, посчитаем, у нас же все-таки небольшой бизнес.

Тот надменно кивнул.

— Ну че, поедем тогда? — я посмотрел на отца.

— Да, ехать надо, — засуетился тот.

Мы всеми вернулись к проходной, распрощались. Я шмыгнул в «газель», с нетерпением ожидая, когда заведется двигатель, и кабина наполнится теплом. «Десятка» проехала мимо и, посигналив нам, укатила. Отец завел машину, приоткрыл окно, закурил.

— Ну, какие мысли, папан!? — закурил и я.

Отец выдохнул дым и почесал кончик носа.

— Место, конечно, так себе. Но, недорого. Пять тысяч — хорошая цена, — сказал он.

— Ну, по цене, да. Дешевле ничего мы точно не найдем, везде средняя цена по городу сто рублей за метр, десятку отдавать в месяц будет сильно накладно, — согласился я, сидя сжавшись от промозглости в комок и разглядывая унылый пейзаж мертвого завода.

Отец включил печку. Холодный влажный воздух пробрал до костей, я поежился.

— Склад, конечно, говно! — сказал я, выдохнув дымом.

Отец курил и молчал.

— Но, очень дешевый, — продолжил я, сделал паузу. — И площадь нормальная, нам меньше ста метров уже мало. Пол земляной? Ну, да. Ну и что? Поддонов накидаем и на них товар разместим. Вода внутрь не затекает — это плюс.

— Ну, что, поехали? — отец посмотрел на панель приборов, я кивнул, он воткнул первую передачу, и мы, развернувшись, выехали с территории завода домой.

— Дорога здесь, конечно, ужасная, — сказал я, снова взявшись за ручку над головой, едва машину начало болтать. — Ну что, придется по ней каждый день кататься, если тут поселимся.

— А куда деваться? Не отдавать же по десятке каждый месяц за склад, — сказал отец.

Мы проехали переезд без остановки, болтанка возобновилась.

— Это верно, — обреченно выдохнул я.

На следующий день отец позвонил владельцам завода и сказал, что мы согласны арендовать у них среднюю секцию склада. Товар решили перевозить постепенно — в день по одной полной «газели». Весь переезд уложился в неделю — с понедельника, седьмого апреля по субботу, двенадцатое. Каждое утро мы грузили полную машину двумя частями товара — текущий заказ от клиентов и свободное место догружали тем, что перевозилось на новый склад, затем выгружались в Приречном и везли товар клиентам. По мере того, как товар на прежнем складе уменьшался, мы все больше догружали заказы с нового склада. В нашей работе снова происходили важные изменения. Жизнь, словно дописав очередную свою страницу, перевернула ее одним махом вместе с погодой. Еще в понедельник и вторник я хлюпал обувью по большой луже у склада, по бокам которой лежали грязные кучи набухшего водой снега, в ночь на среду тяжелые облака разбежались, явив с утра нежно-голубое небо. Взошедшее солнце припекло с такой силой, что в два дня растопило весь снег и высушило землю. Я с неподдельной радостью закинул вконец опостылевшую зимнюю одежду в шкаф и уже в пятницу работал в легких джинсах и толстовке. К вечеру все было кончено — мы вывезли последнюю партию товара, оставив на складе телегу, разный скарб и прочее по мелочи. В субботу мы вывезли и это. Все. Переезд был проведен грамотно — из восьмисот упаковок синьки на новый склад переехало двести, остальные разошлись по клиентам. Прочего товара перевезли по объему примерно столько же. В субботу в обед по окончании последнего рейса я прошелся по территории завода. Он уже не казался мне мрачным и унылым, там и сям копошились какие-то люди. Жизнь пульсировала даже здесь на отшибе.

Мы с отцом закрыли ворота нового склада, на левой половине которых вверху краской была намазана цифра «7», я навесил замок, и мы поехали домой. Настроение было под стать погоде, в душе цвела весна. Вечером, после плотного ужина, я сидел на балконе, жмурился в лучах весеннего заходящего солнца и курил. Все было хорошо. Суббота. Вечер. Меня ждало «Чистое небо».

Под самые майские праздники мы получили факс, в котором сообщалось, что «Люксхим» снимает с производства жидкость для снятия лака и дешевый стиральный порошок. Мы лишились двух товарных позиций и части потенциальной прибыли.

К маю 2003 года ситуация в бизнесе начала меняться. Рынок обозначил серьезные признаки уплотнения. И проявились они в потере прибыли на бартерном товаре. Если раньше на нем, хоть немного, но удавалось зарабатывать, то теперь стало сложней. Самый популярный и ходовой товар, полученный на бартер, сбывался уже либо в ноль, либо в небольшой минус. На менее ходовом бартерном товаре зарабатывать еще получалось. Из каждой операции мы старались выжать максимум. Пока отец крутил руль «газели», я трясся рядом и гонял в голове мысли о новых возможных комбинациях обмена и продажи товаров. Самые большие потери на обратном товаре мы несли в «Меркурии». Сеня жал цены сильно. Вместе с его долей наши потери доходили до пяти-семи процентов. Но мириться с таким положением дел можно было и нужно. Во-первых, другого выхода просто не было. Во-вторых, Сеня исправно и стабильно прокачивал через свою базу хорошие объемы. Если бы нам понадобилось увеличить и их, Сеня бы такую возможность обеспечил. В «Пересвете» в бытовой химии продолжала царить анархия, являвшаяся для нас и всех мелких поставщиков раем. У подобных нам схема работы оставалась примитивной — привезти низколиквидный товар с большой наценкой и сдать на реализацию в оптовые базы города. Такой ресурс очень быстро выработался — склады оптовых баз забились под завязку товарным шлаком, который лишь мешал обороту высоколиквидного товара. Решение не замедлило себя ждать — крупные оптовые базы бытовой химии перестали брать товар на реализацию, выставив мелким поставщикам условие бартера. То самое, на которое мы загодя перешли сами. Естественно, многие мелкие поставщики отвалились и прекратили деятельности, прочие вынужденно перешли на бартер. Нагрузка на базы подобные «Меркурию» и «Пересвету», резко возросла — мелким поставщикам нужно было «сливать» бартерный товар. Тут и началось уплотнение — давка по ценам. Крупные оптовые базы бытовой химии пошли дальше — ограничили и перечень товаров, которые брали с условием бартера. Мелким поставщикам ничего не осталось, как грызться меж собой за лучшие товары из этого перечня. Наступил период проявления моральных принципов — либо они были у поставщика, либо отсутствовали. Мне категорически не хотелось у кого-то что-то отбирать, перебегать людям дорогу. Я понимал, что все поставщики такие же трудяги, как и мы, пытающиеся заработать «свою копейку» на жизнь. Не хотелось оставлять за спиной обозленных людей. Оставалось два возможных пути дальнейшего развития. Первый — полуфантастический и трудный — найти нового производителя товаров из перечня оптовых баз и начать работу с ним. Трудность варианта заключалась в том, что производитель должен был находиться максимально близко к нашему городу, чтобы логистика не убила прибыль, товар должен был быть недорогим и качественным, производитель должен был отгружать его только нам, а мы уж пустить новый товар в продажу через бартерную схему. Практически неосуществимый набор условий, сродни чуду — это я понимал. Второй — реальный, немного рискованный и очень муторный — открытие своих розничных точек. Мне такой путь не очень нравился, но, в случае успешной реализации, он становился максимально надежным. Риски лежали в выборе места торговой точки, магазина — можно было не угадать и понести убытки.

Во время майских праздников, покуривая под лучами весеннего солнышка на теплом балконе, мы с отцом завели разговоры на эту тему дальнейшего развития. Отец слушал мои размышления, соглашался или делал замечания, был не против успешной реализации любого из направлений или двух сразу, но сам энтузиазма не проявил — разговоры остались разговорами. Мне же не сиделось, мысли копошились в голове — хотелось действий! Я снова стал покупать и листать справочники по оптовой торговле. Нам нужен был еще хотя бы один производитель, работая лишь с «Люксхимом», мы рисковали — могли одним махом потерять весь бизнес.

Как водится, все нужное происходит случайно.

В один из праздничных дней, выйдя из дома, я оказался на соседней улице. Там находился обычный рынок, ряды торговых киосков и павильонов. Продуктовые ряды дополнялись с краю двумя линиями киосков хозяйственных товаров и бытовой химии. Крайняя из них состояла из шести железных контейнеров. Я присмотрелся к ним. Внутри контейнеры делились пополам на два автономных киоска. Выходило так, если оба киоска в одном контейнере принадлежали одному хозяину, то перегородка меж ними отсутствовала, и контейнер был единым большим киоском. Первые два контейнера слева оказались едиными и застекленными. В одном торговали посудой и электротехникой, в другом обувью. Третий и четвертый контейнеры имели раздельные киоски, да к тому же еще и открытые. Первый киоск торговал бытовой химией, во второй половине контейнера продавались аудиокассеты. Обе открытые половины четвертого контейнера торговали бытовой химией. И пятый контейнер, как большой застекленный киоск, тоже торговал бытовой химией. В шестом контейнере была разная домашняя утварь. Над контейнерами нависали скелеты железных козырьков, обтянутые поверх непромокаемым материалом. Соседняя линия выглядела солиднее — сплошь большие киоски, они стояли уже на цементном основании. Только один из них торговал бытовой химией.

Я не заметил бы всех тех особенностей, что описал, если бы не объявление. Белый лист формата А4 висел на сдвижных ставнях третьего контейнера с напечатанным лазерным принтером единственным словом. «Продаю». Я медленно прошел мимо, через пять минут вернулся и остановился у объявления, пообщался с пожилой продавщицей киоска, узнал, что хозяйка приходит каждый день к шести снимать выручку.

Через двадцать минут быстрой ходьбы я был дома. Отец курил, лежа на жарком от солнца балконном подоконнике и наблюдая за жизнью двора. Я затараторил, рассказал о киоске. Описал место. Отец заинтересовался.

— М! Интересное место, я понял, понял, о каких киосках ты говоришь, — сказал он, сделал последнюю затяжку, затушил бычок и развернулся ко мне. — Место проходное.

— Да, там оживленно очень! — идея покупки киоска уже полчаса, как будоражила мой мозг. — Я был там всего пять минут, и покупатели подходят и подходят. И, прикинь, это ж обычная чисто розничная точка, там цены неслабые. Мы, если купим, то сможем и цены пониже сделать. Просто, нам нужно наш объем товара прокручивать максимально эффективно. Если будем так и дальше гонять все через бартер, то скидки сожрут всю нашу прибыль!

— Да понял я! Что ты вот опять на меня наседаешь с очередной идеей!? — возмутился отец.

— Я думаю, надо сходить и поговорить с хозяйкой сегодня вечером! — не мог остановиться я, эмоции фонтанировали, безапелляционно требуя действий.

— Ну, сказал же, сходим! Угомонись! Сядь вот! — отец махнул рукой на другой край балконного дивана.

— Да ну тебя! — отмахнулся я и вылетел с балкона на кухню. Поставил чайник.

Через минуту в коридоре послышались шаги отца.

— Чего ты убежал-то!? — вытаращился удивленно тот на меня.

— Да ничего.

— Ну, что — ничего!? — примирительно добавил отец. — Такие вопросы просто так не решаются, увидел — прибежал, побежал — купил! Я же сказал — сходим! Вечером сходим.

— Сходим, сходим, — начал остывать я.

Мы оказались у киосков без десяти шесть и прождали хозяйку двадцать минут. Приятная женщина лет тридцати пяти, на наши вопросы она отвечала без утайки, как есть. За киоск просила тридцать тысяч. Торговая выручка в день выходила полторы-две тысячи. Арендная плата за место на рынке для киоска — две тысячи в месяц.

«Если в среднем наценка двадцать процентов, то рублей четыреста, ну пусть триста в день выходит, это в месяц тысяч девять прибыли», — выдал в моей голове калькулятор.

«Девять тысяч прибыли, хотя, наценка на всякую мелочь сопутствующую больше, пусть десять тысяч в месяц с киоска. Минус три шестьсот продавцу и две за аренду, остается четыре с копейками, ну, пусть пять, ерунда, нам главное, чтоб киоск в плюс работал, даже если в ноль, уже будем в выигрыше», — продолжал считать я.

— Продавец у меня сейчас один, Надежда Петровна, — кивнула хозяйка на старушку. — По зарплате я с ней каждый день рассчитываюсь, но это как договоритесь. Я плачу сто двадцать рублей в день. Но у меня ж два киоска, еще вон тот!

Вторым киоском у этой хозяйки была половина в соседнем четвертом контейнере, через киоск с музыкой. Продавщица второго киоска, облокотившись на витрину, высунула свою лохматую голову и с интересом наблюдала за нами.

Я, получив всю нужную информацию, отошел в сторонку, оставив отцу на десерт его любимое лакомство — возможность долго и обстоятельно пообщаться с новым человеком обо всем и ни о чем конкретно.

Через несколько дней мы купили киоск.

Меня захлестнули радость и эмоциональный подъем. Не каждый миллиардер так радуется, покупая очередной завод. Чувство свершения чего-то значительного и важного в нашей работе не покидало меня. Наше шаткое положение, могущее ухудшиться в любой момент при малейшей неудачной конъюнктуре, обрело, наконец, первую точку опоры.

«Если она не соврала, а скорее не соврала, то мы получим дополнительный оборот тысяч в шестьдесят в месяц, а может и больше. И главное, у нас будет своя наличка, и надо где-то искать товар на этот объем, «Люксхимом» мы и так торгуем на максимум, там уже ничего не выжмешь, да они еще и порошок с жидкостью сняли с производства, надо искать еще производителя», — размышлял я дома вечером после сделки. На следующий день нам предстояло уже заниматься киоском и загружать его товаром.

Продавщица в киоске — Надежда Петровна, тщедушная сухая, но крепкая и довольно высокая старушка, оказалась интеллигентно умна. Первые полчаса она вела себя с нами настороженно и сдержанно. Едва предыдущая хозяйка освободила киоск от своего товара, мы смогли его осмотреть. Зрелище открылось жалкое. Я не понимал, как в таких условиях вообще можно работать!? Квадратное пространство два на два метра было поделено вертикальной узкой, сантиметров в десять толщиной, деревянной стойкой-витриной на две почти равные половины. Стойка ширмой закрывала две трети пространства, оставляя с краю узкий проход в заднюю половину, оборудованную полками под товарный запас киоска. Надежда Петровна из-за своей субтильности поворачивалась и крутилась в нише довольно ловко. Я же, оказавшись там, понял, что если неосторожно повернусь, то разрушу все, и хлипкую стойку и полки. В ближней торговой половине киоска половину пространства забирал горизонтальный стеклянный прилавок в пояс высотой. В узком промежутке меж прилавком и стойкой стоял стул. Если продавец не сидел на нем, а стоял рядом, то свободное пространство в киоске заканчивалось.

Надежда Петровна, приноровившись к нам к концу первого дня, усвоив, что ко мне можно обращаться просто по имени без лишнего официоза, повеселела, заулыбалась, глаза ее засветились живым блеском. «Вот ведь бойкая какая бабка, многие уже в сорок лет ходят понурые и с усталыми и пустыми глазами, а эта прям живчик, и смышленая и позитивная вся, похоже, повезло нам с продавщицей», — отметил я.

— Анатолий Васильевич, ну, вы как, второго продавца будете нанимать, а то я одна не смогу без выходных работать? — очень деликатно задала вопрос Надежда Петровна, ей было неловко, но вопрос был важный, и она пересилила себя.

— Конечно будем! — влез я тут же.

— Да, будем искать, — отец прокашлялся, положил руку на угол стеклянного прилавка и начал ей отбивать ритм. — Мы вот как поступим, Надежда Петровна, вы с завтрашнего дня начнете работать, а мы начнем подыскивать продавца. Повесим тут на двери объявление тоже, народу тут много проходит, тетки всякие, пусть видят. И вы поспрашивайте среди своих знакомых, может, кто из них работу ищет.

— Хорошо, я поспрашиваю! Может, кто и вправду захочет поработать! А нет, так нет! — старушка смиренно развела руками.

Неделя ушла на налаживание торговли в киоске. Ритм работы и жизни стал жестче — товар в киоск надо было подвозить через день, чтобы поддерживать ассортимент, иначе выручка сразу падала вдвое. С Надеждой Петровной нам и вправду повезло. Она в два дня привела киоск в нормальный торговый режим, а с третьего дня ежедневная выручка стала превышать полторы тысячи в день — точку безубыточности, которую я для себя аккуратно вывел. К концу первой недели нашлась и вторая продавщица — полная с одышкой глуповатая и визгливая тетка в очках, Катя. Она постоянно щурилась, эмоционально размахивала при общении руками, сверкала парой железных коронок на верхних зубах и мелко брызгалась слюной.

Товарный запас на складе сильно разросся по ассортименту, поддонов не хватало — назревал бардак. Как специально, прошел первый майский дождь, залил склад, напомнив нам с отцом о дырах в крыше. Все свободное время следующей недели мы посвятили благоустройству склада. В нем горела только одна лампочка. Мы нашли местного электрика. Электроцепь была восстановлена, и в складе засветили все четыре лампочки. После, мы с отцом полезли на крышу и за пару часов переложили листы шифера, устранив все течи.

Товар по-прежнему хаотично лежал на поддонах. Нужно было что-то с ним делать. Вариант напрашивался один — стеллажи. Дня три мы пилили стойки и полки будущих стеллажей из всего, что удалось по-быстрому добыть на территории завода. Соорудили два больших ряда. Один вдоль левой стены, другой вдоль задней. На обоих сделали по три уровня полок. Едва товар для киоска оказался на полках, как склад сразу приобрел уютный и практичный вид.

Весь учет и движение товаров по-прежнему на компьютере вел только я. Отец понятия не имел, что за зверь такой компьютер, и с какой стороны к нему садиться. Интереса к нему отец не проявлял никакого. Мне же было любопытно, я уже полностью сам разобрался в торговой программе и видел, что она требует легких доработок. Нужен был программист. Снова помог случай.

В начале июня мы отвезли очередную партию товара в «Мангуст», и я предложил отцу снова заехать по соседству в «Родной край». Заехали. Во дворе фирмы стояла новехонькая красная фура с полуприцепом.

— Ничего себе! — присвистнул я. — У Саши появились деньги!?

Ни я, ни отец так до сих пор и не видели руководителя этой оптовой фирмы, знали лишь имя и фамилию. Мы припарковались рядом с фурой и пошли в торговый зал. У склада копошились оживленнее, чем в прошлое наше посещение. Фирма явно росла. Мы поднялись в торговый зал. Я пробежался глазами по витринам — товара стало больше, но ничего нового не появилось; пробежал взглядом по ценникам — цифры продолжали поражать. «Жуть какая-то, цены очень низкие, как у него так получается?», — вновь удивился я. Я быстро прогнал в голове две-три известные схемы работы. По ним ничего не складывалось, выходило, что «Родной край» работает практически без прибыли, а то и в незначительный убыток. «Странно, два-три процента максимум получается! Не работает же он действительно с такой прибылью? Склады и работники жрут четыре-пять процентов. Прибыли не остается же! Значит, берет дешевле!? Но дешевле некуда, не наценивает же он на своем товаре больше всех!? Свой товар у «Родного края» очень дешевый, все говорят, что гонит он его очень дешево. Непонятно, ничего не сходится! Чего-то я не знаю важного…», — крутил я в голове интересную и странную загадку.

Я обернулся. Отец, скучая, бродил по торговому залу.

— Пошли, — сказал я, и мы вышли на лестничную клетку, где я тут же натолкнулся на знакомую фигуру, спускавшуюся расслабленно и грузно по лестнице сверху.

— О! Какие люди! — я протянул руку. — Привет, Артем! Ты-то тут чего делаешь?

Парень рассмеялся так же расслабленно, как и шел. Мы раньше учились вместе в институте. Не виделись с ним года четыре, с выпуска. Широкоплечий шатен дух метров ростом крепкого телосложения пожал мне руку. Оказалось, Артем занялся программированием и как раз обслуживал и настраивал торговую программу «Родному краю» и знал Сашу Дубко лично. Со слов Артема, если внизу у входа не стоял бежевый «ниссан», то директора «Родного края» не было в офисе. Мы обменялись с Артемом телефонами. Через неделю я ему позвонил, Артем взялся за доработку нашей программы и вскоре все сделал.