Я расскажу давний нгастур. Об Ых-нивнге, человеке необыкновенном, праотце людей Ых-мифа.

Говорят, что он и по сей день покровительствует живущим.

А сам он жил много-много лет назад, когда на нашей земле и на других мифах-землях было много всяких милков и кинров — злых духов.

Где-то на берегу большого и сердитого моря в окружении густой тайги вдали от человеческих поселений стоял полузасыпанный землёй старый то-раф — деревянный зимник. Зимник был маленький, тёмный, весь в щелях, через которые с гудением проходил Умла-ла — Злой ветер.

Умла-ла натужно гудел, истошно взвывал, но его перекрывал крик младенца, раздававшийся из тякка — берестяной люльки, подвешенной лахтачьим ремнем за навесную жердину. Кто его родители и почему они оставили своё дитя подвешенным за жердину, не мог знать младенец.

Туча пронесётся над побережьем — дождь прольётся через томс-куты — дымовое отверстие на потолке — поймает младенец ртом струи, утолит жажду.

Муха ли, жучок ли какой сядет на его лицо — съест младенец. И растёт.

Быстро растёт. И тякк уже стал тесным, и младенец начал раскачиваться в висячем тякке, вот-вот вывалится. Не выдержал, лопнул лахтачий ремень, упал тякк на нары, опрокинулся. Вылез малыш из тякка, пополз по шкурам, щупает их руками: мех мягкий, тёплый. Удивляется мальчик, радуется своему открытию, всё ползает по шкурам, приникает щекой к длинной пушистой шерсти, дышит запахом неизвестного большого зверя. И ещё заметил мальчик: на нарах спать удобно!

Растёт мальчик. Быстро растёт. Как-то свесил он ноги с нар, достал носками земляной пол, спустился. Удивился тому, что он стоит. И ещё больше удивился, когда сделал несколько первых шагов. Засмеялся мальчик, запрыгал от радости. И теперь только и занимался, что поднимался на нары, спускался с них и бегал по земляному полу то-рафа.

А жилище большое: в длину девять махов взрослого человека, в ширину — восемь махов. Видно, жили в нём могущественные люди. Но куда они исчезли?

И вот слышит: «ж-ж-ж-ж-у-у-у». Поднял голову мальчик, видит: в дымовое отверстие влетела большая муха. Муха летала, летала, будто выбирала место, куда бы сесть. И вот она села в тёмный угол, совсем рядом с серебряной сетью, растянутой золотым пауком. У мухи глаза большие, зелёные. Крылья широкие.

— Ж-ж-жу-уу, — тоненько сказала она. — У тебя есть и отец и мать.

Когда ты родился, мать дала тебе из левой груди один глоток, из правой — два глотка. Отец поцеловал в правую щёку раз, в левую щёку — два. Положили тебя в тякк, подвесили к поперечной жердине. Отец ушёл в самый дальний, Девятый земной мир богом, а мать — в самый дальний, Восьмой морской мир богиней. А тебя оставили в Первом земном мире. Живи как можешь, — сказала муха и взлетела. Но задела крыльями паутину, прилепилась к сети. Набросился на муху паук.

Бьётся муха с пауком, из сил выбивается. Почуял мальчик беду, но не знает, как помочь мухе.

— Выйди из то-рафа, отломи ветку дерева, сделай из неё лук, убей паука, — просит муха.

Мальчик бегает по то-рафу, ищет выход. Долго искал. Нашёл. Толкнул дверь рукой — не открывается, налёг плечом — не открывается. Тогда разбежался мальчик, грудью ударил в дверь. Поддалась дверь, открылась. Выбежал мальчик из то-рафа и закрыл глаза — так много света. Услышал он шелест трав, шум листвы, пенье птиц — закружился, завертелся. Но не было времени радоваться — надо спасать муху. Отломил длинный сук, свил из крапивы тетиву, приладил её к суку — получился лук.

Когда мальчик вбежал в то-раф, муха совсем обессилела, а паук уже подбирался к ней. Нацелился мальчик, пустил стрелу. Стрела пронзила сердце пауку, и он свалился на пол. Наступил на него мальчик пяткой, раздавил.

А муха еле жива, стонет чуть слышно.

Вышел мальчик из то-рафа, отломил длинную ветку, сбил ею сеть паука.

Лежит муха на наре, набирается сил. И вдруг зажужжала муха, завертелась и обернулась молодой красивой женщиной: волосы в две толстые косы до бёдер, одета в яркий х'ухт с богатым орнаментом по краям полы. Белолицая, черноглазая, она улыбнулась, а мальчик удивляется, не верит своим глазам.

Женщина подошла к мальчику, расчесала ему волосы, заплела в одну косу, одела в одежду из кожи невиданной рыбы.

— Это тебе в благодарность, человек, ты спас мне жизнь, — сказала она. — Ты Ых-миф-нивнг, житель земли Ых-миф. Когда ты вырастешь, я жду от тебя подвигов, — сказала женщина, и мальчик вновь услышал жужжанье. Женщина снова превратилась в муху и вылетела в дымовое отверстие. Мальчик крикнул ей вдогонку:

— Мне надо благодарить тебя, муха. Ты назвала меня человеком, и теперь я знаю, что мне делать.

Только сказал, как почувствовал, что он растёт, раздаётся в плечах. Вот уже нары опустились по пояс, потом ниже пояса, до бедер. И вскоре оказались на высоте колен. Человек услышал своё сердце, оглянулся вокруг, легко открыл дверь, шагнул в мир. И пошёл человек, слыша в себе неведомый доселе зов — зов дали.

Шёл-шёл человек, видит: на большой поляне трое, похожих на него, бегают, прыгают, чем-то длинным колют какое-то большое существо. А большое существо ревёт так, что деревья дрожат. А шкура на нём такая же, что лежит на нарах в то-рафе.

«Ой, какая шкура хорошая!» — подумал Ых-нивнг. А на поляне происходит не то игра, не то борьба. Когда увидел, как один из трёх ударил зверя длинной палкой с блестящим острым наконечником, понял — идёт борьба. Из раны зверя пошла кровь. Зверь ещё громче заревел, лапой ударил по копью.

Копьё сломалось. Вышел вперёд второй охотник, но и у того копьё сломалось.

Выступил третий охотник — и у того копьё сломалось. Выхватили охотники ножи. А зверь всё кидается, те едва успевают уклониться от него.

Тогда Ых-нивнг заревел по-звериному. Зверь оставил охотников, повернулся к Ых-нивнгу.

— Эй, человек! — крикнули охотники. — Ты безоружный, убегай, а то разорвёт тебя медведь!

А Ых-нивнг и не подумал отступать. Только зверь стал подыматься на дыбы, ударил его кулаком, и отлетела голова медведя.

Удивились охотники такой силе.

— Это не человек, — сказал один.

— Он, наверно, милк, — сказал другой.

— Милк не убил бы медведя, — сказал третий.

— Но человек не может рукой убить медведя, — сказал второй.

— Надо узнать, понимает ли он язык Ых-миф-нивнгов — жителей Ых-мифа, — сказал третий.

Услышал Ых-нивнг родную речь, обрадовался. «Значит, на Ых-мифе не я один живу».

— Я человек, житель Ых-мифа, — сказал Ых-нивнг.

— Хы! — удивились охотники и тоже обрадовались.

— Мы трое — братья, — сказал тот, кто постарше. — Мы не знаем, как тебя звать, какого ты рода.

— Я сам не знаю, как меня зовут. И не знаю, какого рода.

— Тогда будем звать тебя просто Ых-нивнг — житель земли Ых-миф, — сказал старший брат. — На Ых-мифе рода разделяются на ымхи — род зятей, ахмалки — род тестей. Мы не знаем, какого ты рода. Тогда будем звать друг друга нгафкк. Так обращаются между собой все добрые люди.

Пока говорили между собой старший из охотников и Ых-нивнг, младшие братья срубили стройные ели, отесали их, оставили только верхушки крон и два сучка — «руки».

Выстругали языкастые стружки — нау, привязали их к сучкам.

— Теперь нау будут говорить с душой медведя, — сказал старший брат, — и Пал-ызнгом — богом гор и тайги, будут просить бога, чтобы удача никогда не покидала жителей Ых-мифа, чтобы кинры — злые духи не убили никого из Ых-нивнгов.

Зашелестели языки — нау, повели разговор с Пал-ызнгом.

А братья-охотники взялись за передние лапы медведя, чтобы совершить с медведем ритуальный танец — протащить его вокруг главного пурунга (Пурунг — ель, используемая в ритуальных целях.) три раза против хода солнца. Но как ни силились братья, сдвинуть с места не смогли.

— Нгафкка, нам одним не одолеть. Помоги, — попросил старший брат.

Ых-нивнг схватил медведя за правую лапу, трое братьев-охотников за левую и с криком «хук „три раза протащили медведя вокруг пурунга. Сели братья свежевать медведя.

Нагрузили братья друг на друга медвежьего мяса. Ых-нивнг последним взвалил на себя полтуши и пошёл следом за охотниками.

Жители стойбища встретили удачливых охотников песнями, а собаки — дружным радостным лаем.

— Кто этот человек? Из какого он рода? — спрашивают старики у братьев.

— Он не помнит своего отца, но называет себя Ых-нивнгом, как и все мы, — отвечают три брата.

И вот на праздник медведя собралось всё стойбище: пришёл и стар и млад, юноши и мужья.

Женщины расселись в круг, и начались танцы. В круг выходит одна стройней другой, одна красивей другой. Но вот и в круг вошла луноликая девушка с толстыми косами ниже пояса, с чёрными раскосыми, как крылья ястреба, глазами. Танцовщица извивалась рыбой, молодой нерпой плыла по морю, плавно взлетала лебедем. А женщины, ударяя по бревну короткими палками, запели:

Юноши же стали соревноваться в беге на берегу залива у самой воды.

И Ых-нивнг участвовал в состязаниях. Он бежал так, что только босые ступни сверкали на солнце. И о нём запела луноликая девушка:

Так бежит наш гость далёкий,

Старцы, куря трубки, цокали языками: такого бега они никогда не видели.

Начались соревнования в толкании тяжести. Кто дальше всех толкнёт валун, тот победит. В спор вступили и юноши, и мужи.

Тяжёл валун, не каждый муж поднимет его на плечо, чтобы толкнуть его.

Дальше всех, на семь шагов, толкнул Средний брат. Ых-нивнг подошёл к валуну, обхватил его двумя руками, поднял до пояса, перенёс на плечо, чуть присел, отведя плечо назад, выпрямился и толкнул. Валун пролетел над головами стариков, ударился в лиственницу. Дерево будто срубили.

— Ый! Ый! — удивились старики.

Но вот мужчин позвали на пир. У главного костра расселись нархи — почётные гости из рода зятей. Ых-нивнга посадили среди нархов.

Женщины уселись чуть поодаль, у кустов кедрового стланика.

Нархов хозяева угощали самыми вкусными кусками. Подносили им пищу богов — мос. Нархи, как подобает уважающим себя мужчинам, только прикоснулись к мосу.

Поели почётные гости, запили наваристым бульоном. Закурили.

Отдохнули гости после сытой еды, и хозяева — люди из рода Трёх братьев стали вызывать гостей в круг состязания в борьбе. Вышли борцы на середину круга, крепко обхватив друг друга руками, и началась борьба. Кто уложит противника на лопатки — побеждает. А против победителя выходит новый борец.

Никто не смог осилить Среднего брата.

— Он и нынче самый сильный, — сказали старики о Среднем брате.

А луноликая девушка лукаво запела, и её поддержали женщины:

Кто-то в толпе хихикнул, а старики усмехнулись.

Засучил рукава Ых-нивнг, вышел навстречу Среднему брату.

Обхватили борцы друг друга. Ых-нивнг спрашивает у Среднего брата:

— Ты приготовился?

— Приготовился. А ты?

— И я готов. Начнём?

— Начнём.

И увидели старцы такое, что никогда не видели. Борцы поднимали друг друга выше головы, кружились, как вихри, со всего маху бросали друг друга на землю. Но каждый раз и тот и другой касались земли обеими ногами. Вокруг всё гудело и дрожало. Ох и ловок Средний брат! Он успевал вывернуться у самой земли и тут же переходил в нападение.

Зрители шумели, кричали, толкали друг друга, подпрыгивали, будто сами боролись. Даже старцы забыли о степенности и кричали, совсем как несмышлёные дети.

Долго боролись соперники. Зрители уже давно охрипли и, не замечая этого, беззвучно раскрывали рты, как вытащенная из воды рыба.

Средний брат брал ловкостью, а Ых-нивнг никогда в своей жизни не боролся — брал силой. И пока боролся, научился борьбе. Зрители уже хотели прекратить соревнования борцов, когда Ых-нивнг удачно схватил соперника, оторвал от земли, обеими руками так сильно прижал его к груди, что тот едва не испустил дух. Затем Ых-нивнг, не отпуская соперника, всей тяжестью своего большого тела обрушился на него. Тот упал на спину и больше не сопротивлялся.

— Ух-хуху-у-у, — устало перевели дыхание старцы, будто это они боролись.

А женщины запели:

Жители стойбища сами утомились и дали гостям передохнуть. Люди лежали на мягких разлапистых ветвях кедрового стланика, курили трубки и говорили о человеке неслыханной силы.

Но вот стало темно. Ых-нивнга позвали в большой ке-раф — летнее жилище.

Дали место для почётных гостей — постелили на понахнг.

По старинному обычаю, когда гость в доме, не придёт дух ночного покоя, пока кто-нибудь не начнет тылгур.

И в темноте раздался голос Младшего брата. Он не будет рассказывать, он только откроет «дорогу» тылгуру.

— Э-э-э-э, — нараспев затянул молодой голос. — Мы люди Ых-мифа. Куда бы ни смотрели наши глаза, куда бы ни принесли нас наши ноги, мы везде уважали обычаи людей, принявших нас. Мы, как своё, принимаем их радость и горе. Да будь этот день и эта ночь благословенны! Да будь этот день и эта ночь началом дороги добра. Э-э-э-э-э!

— Хонь! (Хонь — восклицание, означающее просьбу слушателей начать, а после начала продолжать тылгур.) — закричали справа.

— Хонь! — закричали слева.

— Хонь! Хонь! — раздалось со всех сторон.

Потом стало тихо-тихо. Люди ждали. Но Ых-нивнг не знал, что от него требуют. Никогда он не слыхал, что такое тылгур.

— Хонь! — потребовали люди.

И Ых-миф-нивнг сказал:

— Я не знаю, что вам говорить, я не знаю, о чём бы вы хотели услышать.

Я человек Ых-мифа. Когда я родился, мать дала мне из левой груди один глоток, из правой — два; отец поцеловал в правую щёку раз, в левую щёку — два раза. Положили меня в тякк, подвесили к потолку. Отец ушёл в Девятый земной мир богом, мать ушла в Восьмой морской мир богиней.

— Хы! Хы! — удивились люди рода Трёх братьев.

— Хонь! Хонь! — требовали они продолжения.

— Мне нечего вам рассказать. Я только вышел в мир и попал к вам, люди рода Трёх братьев.

В темноте раздался голос Среднего брата:

— Послушайте, что скажет Старший брат.

— Хонь! — попросили люди.

— Э-э-э-э-э! — затянул густой голос.

Вокруг притихли.

— Э-э-э-э-э! — запел Старший брат. -

Всё время, пока рассказывал Старший брат своё древнее предание, никто даже не пошевельнулся.

Подвиг босоногого юноши поразил людей. Ещё больше поразил их сам рассказ. Поразил красотой своей.

— Хы! Хы! — выразили люди своё восхищение.

Старшему брату подали воды в тыке — берестяной посуде. Сделал Старший брат шесть больших глотков, трижды глубоко вздохнул и сказал:

— Люди Ых-мифа! Ваш сын ступил на длинную тропу больших и опасных битв.

Путь его лежит через восемь небес на Девятое небо. Путь его лежит через семь морей на Восьмое море. Сколько опасных приключений ждёт его! Если кыс — счастье не отвернётся от него, совершит Ых-нивнг свои великие дела. Пусть гость наш силу набирает. Пусть дух Ночного покоя лаской своей не обойдёт его.

Вокруг стало тихо. Только слышен сап и храп, Дух Ночного покоя опустился и на Ых-нивнга.

Но недолго был отдых Ых-нивнга. Ещё утренняя заря не успела заалеть, как снаружи раздалось: курл-гурл! Проснулись люди, затаили дыхание. А в томс-куты — в дымоход спускается серебряный крюк. Крюк шевелится, живой. Зацепил Младшего брата и потянул кверху. Как ни бился Младший брат, вытащил его крюк в дымоход и утащил в небо.

Опять спускается крюк в дымоход.

Зацепил Среднего брата и утащил в небо.

В третий раз спускается крюк. Зацепил Старшего брата и утащил в небо.

Заплакали женщины и дети, деды склонили головы в тяжкой печали. Юноши схватили копья и луки, но им даже на Второе небо не взобраться.

Один из них стал под дымоход с копьём в руках, крикнул:

— Эй, небо! Опусти ещё раз свой крюк! Возьми и меня!

Но крюк не опускался.

Стали под дымоходом все юноши с копьями, с луками, с саблями в руках, крикнули:

— Эх, небо! Опусти ещё раз свой крюк! Возьми нас всех!

Но крюк так и не опустился.

Тогда вышел в круг Ых-нивнг.

— Я пойду искать ход в небеса.

— Где ты его найдёшь? — спросили люди.

— Не знаю сам. Но пойду искать, — твёрдо сказал Ых-нивнг.

Снарядили его люди, дали копьё и лук тугой. Только сказали:

— На нашей земле много милков всяких. Увидишь двуногих, похожих на нас.

Будь осторожен в дороге. Береги себя.

Привязали люди рода Трёх братьев к спине Ых-нивнга нау — священные стружки, чтобы добрые духи сопровождали Ых-нивнга в опасной дороге.

Вышел Ых-нивнг на морской берег, пошёл куда глаза глядят.

Долго шёл он. А на песке ни одного следа. Только лайки пролетали над ним, и ещё дельфины выпрыгивали из моря, чтобы посмотреть на путника.

И ещё много дней шел он, много месяцев. В траве ли прибрежной жёсткой, в кустах ли колючих кедрового стланика спать ложился на ночь, но только вскинется рассвет многопёрой зарёй, путник вновь продолжал свою дорогу.

Вышел путник к широкому устью реки, увидел людей, похожих на него. У тех волосы в одну косу, халаты из рыбьей кожи с орнаментом на полах. Обрадовался Ых-нивнг встрече, ускорил шаг. А те побросали сети, сели в лодку и переехали реку.

— Милк, наверное, пришёл, — сказал один.

— Уж очень похож он на человека, — сказал второй.

Ых-нивнг крикнул:

— Эй, если вы люди, чего меня испугались, я сам человек!

— Если ты человек, из какого ты рода? — спросил старший.

— Я, как и вы, Ых-миф-нивнг — человек земли! — крикнул Ых-нивнг.

— Вправду, он не милк, — сказал первый.

— У него на спине нау — священные стружки, — сказал второй.

Убедившись, что Ых-нивнг не милк, неизвестные люди пригласили его в стойбище.

— По обычаю нашему, если путник обошёл стойбище, не зашёл в него, обиду великую нанесёт он жителям стойбища.

Погостил Ых-нивнг день, два. На третий отправился в путь. Провожая его, жители стойбища сказали:

— Дальше нет человеческих селений. Только милки, похожие на людей, встретят тебя. Мы с ними издавна бьёмся. Мы потеряли много детей и мужчин-кормильцев.

Долго шёл Ых-нивнг. И вот видит: бегут навстречу трое, похожие на людей.

И одежда людская. Только глаза волчьи — жадные, горящие.

— Это тот самый человек, — сказал один.

— О-о-о, много в нём мяса, — сказал другой.

— Если мы его одолеем, никто на этой земле не будет нам мешать людей забирать, — сказал третий.

Окружили милки Ых-нивнга. И не успел Ых-нивнг натянуть лук, набросили на него толстую цепь, опутали ноги и руки.

— Будем есть его сейчас или поведем в своё селение? — спросил первый милк.

— Надо повести его в наше селение, пусть увидят его другие милки, — сказал второй.

— Покажем его Главному милку, — сказал третий.

Повели Ых-нивнга в густую тайгу. Долго вели. Привели на поляну. Там жилища, похожие на ке-рафы. Вошли в большое жилище. И увидел Ых-нивнг: сидит на нарах старый милк, одноглазый, с большими редкими зубами.

— Хе! Какую добычу добыли! — говорит Главный милк и, довольный, почёсывает круглый живот.

Сбежались милки, разглядывают Ых-нивнга так, как люди разглядывают добытого жирного оленя.

Подходит один милк, хватает Ых-мифа за волосы на темени. Как ни тужился милк, оторвать его от пола не смог.

Подходит второй милк, третий. Все милки пытались поднять Ых-нивнга, но не смогли.

— Х-хе-хе! — доволен Главный милк. — Вот это добыча!

А человек думает: «Неужто я умру, ничего не успев сделать?» — И говорит милкам:

— Как бы вы ни были сильны, нельзя меня поднять: на мне тяжёлые цепи.

Сняли милки с Ых-нивнга цепи. Хотел один милк вновь испытать свою силу, но его опередил человек:

— Съесть меня вы успеете. Но хочу перед смертью раскрыть вам одну тайну.

Милки сдвинулись плотнее, притихли.

— Недалеко от вашего селения есть небольшое, но глубокое пуню — озеро.

Оно пахнет, и от него всегда идёт пар. Вы думаете, отчего это?

Милки переглядываются, молчат.

— Это оттого, что на дне его милки из другого рода жарят на огне мясо неслыханного зверя, вкусного, жирного.

— Хы! Хы! — удивились милки.

— Проведи нас к тому пуню! — сказал Главный милк.

Привёл Ых-нивнг милков к пуню — горячему озеру. Пузырится вода в озере, клубится паром. Повели милки носом — пахнет чем-то.

— Ныряй! Посмотри, что там, — приказал Главный милк одному милку.

Милк нырнул с берега. Ждали, ждали его другие, а он не показывается.

— Он, наверное, не выйдет, пока не сожрёт мясо, — сказал один милк.

— Он всегда был жадный, — сказал второй милк.

И все милки наперегонки бросились в пуню и сварились в нём.

Вышел Ых-нивнг из лесу, снова пошел по берегу моря. Шёл-шёл и остановился: земля кончилась. А вдали в небе — большое отверстие. Видит: в него вереницей влетают лебеди. Пролетают над морем и исчезают в отверстии.

«Наверно, они там зимуют, — подумал человек. — Но как пробраться в небо?»

Думал-думал человек, устал. Лёг прямо на траву, уснул. И во сне явилась к нему муха, та муха, которая прилетала к нему, когда он был младенцем.

Говорит муха: «Позови Ват-нгайхылка — Железного ястреба, покровителя рода Трёх братьев. Скажи ему, что ты идёшь биться с милками, которые утащили братьев на небо».

Проснулся Ых-нивнг, позвал Железного ястреба. Только сомкнулись губы Ых-нивнга, просвистело в воздухе что-то. Глянул Ых-нивнг в небо, видит: гонит Ват-нгайхылк большого лебедя. Пригнал лебедя к Ых-нивнгу. Сел Ых-нивнг на лебедя, полетел в отверстие. А ястреб за ними. Пролетели одно небо, потом второе. Летят дальше. На Четвёртом небе их остановил большой железный волк на девяти железных цепях. Привязан к девяти железным столбам. Кидается волк, цепи звенят, столбы гнутся, вот-вот сломаются. Кидается волк, не пускает Ых-нивнга дальше.

Ударил Ых-нивнг волка саблей — полетели искры, откололось лезвие сабли.

Ударил копьём — копьё притупилось. Не знает Ых-нивнг, как убить железного волка. И слышит голос женщины-мухи:

— Это не просто волк. Это живоё жильё милков. Сами милки в брюхе волка прячутся.

Раскрыл волк пасть. Впрыгнул Ых-нивнг в пасть и очутился в большом жилище. Сидят там старые худые милки: старик и старуха, родители всех милков, гложут гости. Увидели старики милки Ых-нивнга.

— Хы! Мясо свежее пришло! — обрадовался старик.

— Вы меня успеете съесть, — сказал Ых-нивнг. — Сперва я дам вам гостинец.

— Где гостинец? — спросили милки.

— Идите за мной, — сказал Ых-нивнг и вышел из пасти волка.

Только вышли старые милки, налетел на них Ват-нгайхылк, Железный ястреб, выклевал им глаза.

Милки тут же издохли. Издох и железный волк — он не живёт без хозяев.

Сел на лебедя Ых-нивнг, полетел дальше. Долго летел он. Прилетел на Седьмое небо. И там в селении милков увидел: сидят люди, привязанные цепями.

Среди них — три брата. С трудом узнал их Ых-нивнг: милки откармливают людей, как люди откармливают животных, чтобы потом убить и съесть их.

Увидели три брата Ых-нивнга, обрадовались. Но тут же омрачились:

Ых-нивнг не сможет освободить их. А один из стариков сказал:

— На Ых-мифе нам трудно добывать пищу, а тут нас откармливают. Пусть немного нам жить, но зато мы сегодня сыты.

Возгневались три брата, глазами, как стрелами, пронзили старика. И Ых-нивнг впервые в жизни познал гнев.

И вот явились милки. Ходят среди людей, выбирают их на ужин.

Остановились перед тремя братьями, рассматривают их, цокают языками от радости.

— Подождите! — крикнул Ых-нивнг.

Только теперь увидели милки Ых-нивнга. Подивились: как этот человек сам попал на Седьмое небо? «Наверно, бог», — подумали они.

— Надо принести сперва смолы. Много смолы!

— Это зачем? — спросили милки.

— Я научу вас делать вкусную приправу. С приправой мясо вкуснее!

Принесли кинры смолы, сложили в одну кучу. Ых-нивнг развёл большой огонь, растопил смолу. Каждому кинру дал по щепе и сказал:

— Отведайте приправу.

Жадные милки, оттесняя друг друга, набежали к горящей смоле, зачерпнули и проглотили. И заживо сгорели.

Ударил Ых-нивнг саблей по цепям, перерубил их, освободил людей.

Велел Ых-нивнг ястребу, чтобы тот доставил людей на Ых-миф. А сам сел на лебедя, полетел дальше.

Долго летел лебедь, устал. Уже из сил выбивается. Видит Ых-нивнг: висит серебряный амбар на золотой нитке. Кое-как долетел до него лебедь. Серебряный амбар, раскачиваясь на золотой нитке, полетел вверх.

Летел-летел амбар, остановился. Выглянул Ых-нивнг из амбара, видит: такая же земля, как и Ых-миф. Только травы и деревья ровные, будто постриженные.

Тепло — солнце такое же, как и на Ых-мифе летом. Ещё увидел большое серебряное жилище. Из него вышел крепкий мужчина в золотой одежде. «Кто это?» — подумал Ых-нивнг.

— Долго же ты шёл ко мне, мой сын, — сказал мужчина.

— Отец мой! — только и воскликнул Ых-нивнг.

Провёл бог Девятого неба нашего человека в серебряное жилище, угостил его земным кушаньем: жирной кетовой юколой, ягодой всякой.

— Очень высоко живёшь, отец мой, — сказал Ых-нивнг.

— Высоко, потому что большие заботы требуют этого, — сказал бог Девятого неба.

— Какие же заботы занимают тебя? — спросил Ых-нивнг.

— Там, на Ых-мифе, ты много раз видел дождь, много раз слышал гром и каждую ночь видел звёзды. Дождь — это слёзы людей восьми миров. Могучие кинры и милки горе на них наводят. Гром — это я скалы обрушиваю на кинров и милков, молнии — это мои стрелы, которыми я поражаю врагов, звёзды — это глаза кинров — они высматривают свои жертвы. Много забот у меня. Я знаю, ты большие подвиги совершил. Но на Ых-мифе ещё много бед и зла. И много подвигов ждёт тебя впереди. У тебя крепкое сердце. Я дарю тебе бессмертие.

Только пусть зов дороги и подвигов не покидает тебя.

Закончил бог Девятого неба свою речь, и Ых-нивнг почувствовал, как перевернулась под ним опора и он полетел вниз. Долго летел, пока не упал в море. «Наверно, утону, я ведь не умею плавать», — подумал Ых-нивнг, захлёбываясь. И тут кто-то подхватил его и вынес на поверхность.

Смотрит Ых-нивнг, оглядывается: сидит он верхом на дельфине.

Вынес Ых-нивнга дельфин на берег прямо напротив стойбища рода Трёх братьев. Встретили Ых-нивнга люди рода Трёх братьев, устроили игрища в честь его.

И вечером после игрищ Старший брат сказал:

— Наш гость почётный, храбрый и всемогущий Ых-нивнг, мы считаем для себя великой честью породниться с тобой. Возьми в жёны самую красивую девушку из рода Трёх братьев.

В это время открылась дверь, и женщины ввели луноликую девушку. Ту, которая лучше всех танцевала на медвежьем празднике. Ту, которая лучше всех сочиняла песни.

Ых-нивнг только и сказал восхищённо:

— Луноликая…

Так и осталось это имя за первой женой Ых-нивнга.

Прожил Ых-нивнг с женой всего одну луну. И опять собрался в дорогу. Надо увидеть мать свою. Услышать её слово.

Обвязался Ых-нивнг нау — священными стружками, вооружился копьём и саблей, вышел к берегу моря, позвал дельфина. Приплыл дельфин. Сел на дельфина Ых-нивнг, и дельфин унёс его в море.

Долго плыл дельфин. Ветер и штормы били Ых-нивнга. Но крепко держался человек и только смотрел вперёд. Проплывал он мимо разных островов.

У одного острова он услыхал крики: кто-то звал его. Посмотрел Ых-нивнг и увидел на берегу много вехр.

И тут Ых-нивнг услышал печальный голос Луноликой:

Повернул Ых-нивнг своего дельфина, поплыл от берега. Но тут услышал за своей спиной ликующие крики. Оглянулся: его догоняют морские милки верхом на большой касатке. Быстро плывёт касатка, плавником-саблей разрезает волны.

«Уж не смерть ли меня нагоняет?» — подумал Ых-нивнг и приготовился к битве.

Подпустил касатку ближе, ударил саблей по её плавнику. Раз ударил, два ударил — перерубил. Копьём пронзил касатку и милков всех порубил. Ых-нивнг поспешил дальше.

Ещё много дней прошло. Много битв он выдержал в пути. И вот увидел Ых-нивнг: впереди воду круто закрутило. «Водоворот», — успел подумать Ых-нивнг, и его унесло вниз.

Наш человек пришёл в себя в большом жилье, похожем на жилища людей Ых-мифа. Только построено оно из больших каменных глыб. В нём тоже есть томс-куты — отверстие-дымоход, есть нары для отдыха.

Сидят на нарах две женщины, одетые в одежду из рыбьей кожи, волосы заплетены в две косы. Одна средних лет, другая молодая и необыкновенно красивая.

Женщины разом глянули на Ых-нивнга. Старшая сказала:

— Хы! Это мой сын! Охо-хо, долго я ждала. Ждала, чтобы взглянуть на тебя. Я знала, что ты будешь таким сильным и бесстрашным. Мой дельфин привёз тебя. Ты, наверно, голоден с дороги.

Женщина, мать Ых-нивнга, Богиня Восьмого моря, сунула руку под нары — вытащила живого тайменя. Рыбу она подала молодой женщине.

— Свари. Накорми своего жениха.

Удивляется Ых-нивнг: у него есть жена, красивая Луноликая.

— Ты не удивляйся, сын мой. Я знаю: у тебя есть жена, женщина Ых-мифа.

А эта молодая женщина, которая будет сегодня кормить тебя, твоя вторая жена.

По нашим обычаям, мужчина имеет столько жён, сколько может прокормить. Эта женщина — добрый дух моря, Дочь хозяина моря — старца Тайхнада. Это она, обернувшись мухой, прилетала к тебе. Я породню людей Ых-мифа с добрым духом моря. И тогда жители Ых-мифа и их дети не будут знать голода: к их берегам пойдут неисчислимые косяки рыбы и стада нерп.

Дочь моря сварила тайменя. Подала в широкой блестящей раковине — чаше.

По обычаю, жених и невеста ели из одной чаши.

На другой день Богиня Восьмого моря сказала:

— Тебя, сын мой, ждёт много дел и забот. И у меня их много. Возьми свою жену, и да будет вам счастье на Ых-мифе.

Сели на дельфина Ых-нивнг и Дочь моря. Дельфин отправился в далекий путь через семь морей к берегам Ых-мифа. А вслед за ними поплыли неисчислимые косяки наваги, горбуши, кеты, большие стада нерп и лахтаков — дары Тайхна-да и Богини Восьмого моря.

С тех пор прошло много поколений. Потомки Ых-нивнга, дети прекрасных женщин — Луноликой и Дочери моря, заселили заливы и реки Ых-мифа и низовья большой реки Ла-и-Амура.

И зимой, и летом выходят они на заливы и реки ставить сети, и в сети идут косяки жирной вкусной кеты, горбуши и другой рыбы. О край мой! Как много таинственного и очаровательного ты можешь рассказать!