Когда ангел-хранитель заносил в свою бухгалтерскую книгу мою судьбу, он, видимо, предусмотрел мне другую кончину. Во всяком случае, я уже два раза ехал на машине с Николаем – и до сих пор жив.

Николай – типичный флегматик, и это обстоятельство, казалось бы, должно было стать гарантией нашей безопасности. Но машина в его руках вела себя как мустанг, которому шутник ковбой насыпал под хвост горсть перца. То она неслась с дикой скоростью, увертываясь от встречных автомобилей и визжа всеми металлическими частями, то вдруг, обессилев, плелась мелкой рысью, вызывая презрительные насмешки бездельников псов, великих охотников полаять на машину. За каких-нибудь десять часов езды несколько автоинспекторов выполнили месячный план сбора штрафов. Однако к окончательному финансовому банкротству нас чуть не привела вздорная мысль, пришедшая в голову Тане. Ей неожиданно захотелось вести машину. И хотя я предупредил, что из этого ничего хорошего не выйдет, она угрозами и лестью добилась своего. Таня поменялась с Николаем местами и через сотню метров ухитрилась отдавить ногу поросенку, который мирно дремал у самого кювета. На визг пострадавшего выбежал из дачи хозяин, заспанный косматый детина с лицом тунеядца, который оценил нанесенный ему ущерб в десять рублей и потребовал наличные… Мы возмутились и предложили тунеядцу рубль. Пока шел торг, поросенок тихонько поднялся и, не обращая внимания на подмигивания хозяина, побежал нежиться в близлежащую лужу. Детина тут же, из уважения к нам, согласился на рубль, но было поздно: Николай дал газ, и под отчаянные вопли тунеядца машина рванулась вперед.

Пока Николай и Таня громким шепотом уточняли свои взаимоотношения, мы глазели по сторонам. Меня особенно заинтересовали рекламные стенды. Их было много вдоль дороги, и они были сделаны со вкусом, сделаны умными, инициативными людьми. Мимо нас бежали стенды, которые уговаривали покупать часы, вовремя вносить плату за электроэнергию, приобретать хрусталь и систематически водить собак на осмотр в ветеринарную лечебницу. А один стенд оказался настолько любопытным, что Николай даже притормозил машину.

На ринге, победоносно подняв руку в боксерской перчатке, стоял могучий парень с торсом Геркулеса. У его ног без всяких признаков жизни валялся тощий заморыш, которого Геркулес, видимо, одолел в честном бою. Ситуацию разъясняла надпись: «Ты хочешь быть таким, как он? Вступай в секцию бокса!»

Мы с Николаем понимающе посмотрели друг на друга, взялись за руки и тихо поклялись никогда не вступать в секцию бокса. Нам очень не хотелось стать таким, как тот бедняга, из которого сделали отбивную котлету.

Вообще, к рекламе я имею некоторые претензии. Какая-то она не такая. Плохая, что ли. В доказательство этого тезиса могу привести историю, которая случилась с одним моим приятелем.

Его погубила реклама. Двадцать лет он был стойким, как гранит, неприступным, словно вершина Эвереста. Он ни за что не хотел курить. В армии приятель вызывал всеобщее и глубокое осуждение друзей, не понимавших, как это можно предпочесть коробку печенья пачке махорки. Но что он мог поделать, если хорошая лирическая песня «Давай, закурим!» действовала на него так, словно Шульженко предлагала в знак солидарности и дружбы хлебнуть касторки.

И такого человека погубила реклама.

В одно дождливое, мрачное утро напротив его окна появился громадный щит. Жизнерадостный юнец выпускал изо рта пожарные клубы дыма. Одной рукой юнец держал сигарету, другой – повелительно указывал на слова:

 НЕ ПРОХОДИТЕ МИМО СИГАРЕТ «ПРИМА»!

Приятель почувствовал угрызения совести. Подумать только! Сколько лет он равнодушно проходил мимо сигарет «Прима»! Ему стало не по себе. Он впервые обратил внимание на то, что юнец в своем требовании не одинок. Над крышами домов неоновые искусители со знанием дела указывали, что именно надо курить. Но нигде он не увидел призыва ни в коем случае не отравлять свой организм никотином. Нигде он не нашел совета: «А я не курю – и вам не советую!»

Реклама сделала свое дело: приятель купил пачку «Примы». Зеленея и давясь, он теперь курит одну сигарету за другой. А когда жена его упрекает, он хрипит:

– Слава богу, что я стойко выдерживаю атаки рекламы, которая требует от меня еще и пить!

Вдали белела огромная неоновая лента: «Пейте шампанское!»

Впрочем, иной раз можно встретить и рекламу, сделанную с явным юмором. В один жаркий летний день проходя по переулку, я увидел большую толпу людей с бидонами. Это любители окрошки ждали цистерну с квасом. Через два часа я возвращался обратно. Толпа увеличилась вдвое, а цистерны все не было. Зато несколько рабочих приколачивали к забору двухметровый щит с яркой юмористической надписью: «Требуйте хлебный квас! Хорошо утоляет жажду, годится для окрошки! Требуйте и пейте хлебный квас!» Когда рабочие вбили последний гвоздь, приехала продавщица и сообщила, что кваса сегодня не будет…

Уже темнело, но я успел разобрать последний рекламный призыв: «Покупайте мороженое производства хладокомбината № 3 Главмясорыбторга!» Я дал себе слово отныне покупать мороженое только производства хладокомбината № 3 и прислушался к тому, что говорит Вася.

Конечным пунктом первого дня нашего путешествия Вася наметил пансионат для автотуристов.

– Пока мы будем принимать душ, ужинать и отдыхать, о нашей машине позаботятся в гараже, – разъяснял Вася. А ранним утром, восстановив свои силы, мы свернем на деревню Гусевку. Там председатель колхоза – знакомый моих знакомых. Где-нибудь за Гусевкой должна быть глушь или, на худой конец, подходящее для охоты болото.

Вася извернулся, достал карту и взволнованно сообщил:

– Сейчас будет мост, за ним поворот, а там – пансионат!

Мы дружно крикнули «ура» в честь пансионата.

– У меня ведь есть пароль – «Сезам, откройся!» – захлебывался Вася. – Стоит передать директору привет от Крыжовкиных, и нас примут, как родных! Крыжовкины – это директорские закадычные друзья!

Но Таня тут же охладила его. Она сказала, что вряд ли стоит приходить в восторг, когда друзья предлагают в качестве отмычки свою фамилию.

У нас еще была свежа в памяти одна грустная история. Однажды нам захотелось встретить Новый год в ресторане, и Танин приятель, журналист, предложил свои услуги. Он сказал: «Идите к директору, поклонитесь от моего имени – и вам обеспечен отличный столик!»

Мы так и сделали. Столик нам действительно дали, но официанты весь вечер аккуратно обходили нас, как чумных. Тщетно мы взывали к их совести, выпрашивая хотя бы кусочек черствого хлеба. Официанты сухо объясняли, что наш столик не обслуживается, поскольку он служебный. Мы ушли в час ночи, злые и голодные как собаки. Наутро все выяснилось. Оказывается, приятель Тани написал об этом ресторане фельетон, и директора должны были снять с работы.

– Смотрите! – взволнованно сообщила Таня. – Какая красота!

Нет, слово «автопансионат» здесь было не к месту. Перед нами был замок, прекрасный замок доброй феи из «Волшебных сказок», романтическое видение детства.

За решетчатой оградой в глубине парка стоял двухэтажный особняк. У его гранитных ступеней бились фонтаны, а огромные дубовые двери, на страже которых стояли два мраморных титана, были гостеприимно раскрыты. Казалось, они звали: «Мир вам, незнакомые путники! Входите сюда, где отдохновение ждет путешественников, затерянных в безбрежном шоссейном море! Входите сюда – и вам будет хорошо!»

Мы обменялись восторженными восклицаниями и по очереди пожали Васину руку.

– Сколько номеров взять? – сухо спросил наш руководитель, давая понять, что ему ни к чему эти поздравления, что впереди еще три недели и он просто устанет, если его будут поздравлять за все, что он для нас сделает. – Трех номеров хватит?

Все дружно закивали, и Вася пошел к дверям походкой человека, привыкшего к удачам. Мы гуськом двинулись за ним.

В огромном вестибюле стояло несколько вокзальных скамеек. На одной из них спала собака. Уборщица, забравшись на лестницу-стремянку, метлой снимала с потолка паутину. За конторкой зевал усатый администратор. Налицо было древнее противоречие между формой и содержанием. Выяснив, что директора нет и когда будет – он ей, уборщице, не докладывал, Вася направился к конторке.

– Три номера, – отрывисто бросил он, небрежным жестом путешествующего принца крови доставая бумажник.

Усач зевнул и равнодушно ткнул пальцем в большую, похожую на мемориальную медную доску. На доске было навечно высечено: «Свободных мест нет».

– Как это – нет? – с недоумением спросил Вася. Усач смело вступил в привычный диспут.

– А вот так. Нет – и все тут. Бывает такое в жизни, – философски закончил он, сопроводив это суждение новым зевком.

– Но ведь нам нужны три номера! – настаивал Вася, делая совершенно ненужный в данной ситуации акцент на слово «три».

– Отдельных? – ехидно спросил усач.

– Ну да! – подтвердил Вася.

– С ванной?

– Ага! – обрадовано ответил наш руководитель.

– И чтоб с радиолой?

Усач развеселился и даже перестал зевать. Такого развлечения ему давно не попадалось. Он замурлыкал от удовольствия и подергал себя за усы, чтобы убедиться в том, что не спит. Три номера! Он хочет три номера, этот чудак в соломенной шляпе!

Первой прониклась серьезностью положения Нина, которая уже ухитрилась сфотографировать фонтаны, титанов, уборщицу с метлой, собаку на скамейке и даже медную доску с жизнеутверждающей надписью. Нина вежливо разъяснила, что администратор неправильно Васю понял и что нам нужно не три, а один номер, желательно без ванной и радиолы, «по поводу которой вы так остроумно высказались», – добавила она тоном отпетого подхалима.

Усач осклабился и доброжелательно посмотрел на Нину.

– Очень, очень остроумно, – с энтузиазмом поддержала Таня, кокетливо поглядывая на администратора.

Тот окончательно растрогался и начал рыться в своей тетради.

– Так и быть, дам вам номерок, – снисходительно сообщил он. – На восемь койко-мест. По рублику за место, итого восемь рубликов.

– Но ведь мы будем спать всего лишь на пяти койко-местах! – возразил Вася, которому трудно было примириться со своим провалом.

– Не желаете, значит? – усмехнулся усач. – Может, на двор взглянете?

Мы выглянули из окна. Внутренний двор сильно напоминал моторизированный цыганский табор. Здесь стояло десятка два машин, из которых доносился разноголосый храп. Усач посмотрел на наши растерянные физиономии и удовлетворенно произнес:

– Вот так-то. Не желаете за восемь платить – подселю из машин. С воем побегут! Так-то.

Пока усач оформлял документы, мы с дежурной пошли смотреть номер.

Видимо, когда этот дворец принадлежал еще волшебнице фее, наша комната служила карцером для непослушных мальчишек. В ней стояло восемь привинченных к полу железных кроватей, непокрытый стол и четыре табурета. На стене висела копия рембрандтовского «Блудного сына», призывавшая к смирению и послушанию.

– Н-да, – произнес Николай, критическим взглядом окидывая карцер. – Не слишком роскошно, но жить можно. Будет приятно спать под журчание фонтанов и под охраной мраморных титанов. Скажите, а за машину мы можем быть спокойны?

– Так вы тури-исты? – удивленно протянула уборщица. – С автомобилем? Как же вам дали номер?

Вася раскрыл рот, чтобы удивиться, но Николай его опередил:

– Для нас сделали исключение. Я внучатый племянник вашего директора по материнской линии.

– Но ведь ваш пансионат специально создан для автотуристов, – все-таки удивился Вася. – У меня даже в путеводителе написано. Вот, читайте.

– Нам туристы ни к чему, – ответила уборщица, с уважением глядя на Николая, – от них одна копоть. У нас дачники живут, не перелетные птицы какие-нибудь. На сезон снимают. А турист – он поспал ночь, и белье за ним меняй. Одна морока.

– Ну а как туристы? Скандалят небось? – доверительно спросил Николай. – Номера требуют? В гараже машины норовят ставить?

– Известное дело, – согласилась уборщица, – Пусть спасибо скажут, что мы их за ограду пускаем.

Таня сказала, что она устала. Мы пошли к усачу за документами и квитанцией и услышали от него приятную новость: приехал директор.

– Позовите его сюда, – попросил Вася, оживившись. – Скажите, что его ждет сюрприз!

Вася подмигнул нам и потер руки.

– Может быть, не надо? – нерешительно спросила Таня. – Обойдемся уж без номеров как-нибудь, а?

– О нет! – сказал Вася, расхаживая по вестибюлю. – Сейчас Сезам откроется! Через десять минут будем принимать душ, друзья!

Вскоре в сопровождении усача к нам вышел небритый мужчина в помятом костюме.

– Чего вам? – без особого радушия спросил он, переминаясь с ноги на ногу.

– Привет от Крыжовкиных! – радостно сообщил Вася, делая шаг вперед и растопырив руки для объятий.

– Это чего такое? – буркнул директор.

– От Крыжовкиных привет! От Крыжовкиных! – настаивал Вася.

– Да кто они такие, черт возьми?

– Да Крыжовкины, – растерянно пробормотал Вася. – Они у вас останавливались, помните? Месяца два назад… Мой сосед, в соседнем парадном живет… Полный такой, с бородой.

– Кажись, те, что вазу из конторы сперли, – подсказал усач, – жулики те, Степан Палыч, за которыми гнались. Это, видать, собутыльники.

– А этот, Степан Палыч, мне доказывал, – взволнованно сообщила уборщица, указывая на Николая, – что он ваш племянник!

– Я пошутил, – мягко сказал Николай. – Хотя, с другой стороны, все мы ведем свое происхождение от Адама и Евы и, следовательно, являемся дальними родственниками.

– Так, так, понятно, – протянул директор, глядя на нас с подозрением. – Ну-ка, Сомов, зови людей, личности проверять будем. Ваши документы, граждане!

Переписав наши паспорта и прописки, дюжие молодцы без почета проводили нас за ворота. На прощанье директор, который должен был принять нас, как родных, громко сказал:

– Ты, Михей, присматривай за ними, чтобы не перелезли через ограду. Учти, ты – материально ответственный. Держитесь подальше, граждане!

И мы, собутыльники стащивших вазу проходимцев, мрачно поехали в ночь. Никто не смотрел на Васю, который время от времени бормотал: «Хорошо, что я сдержался и не нанес ему одновременно удары в челюсть и в солнечное сплетение. Хорошо, что я сдержался и не нанес…» Нина выразила общее мнение, сказав, что теперь не может быть и речи о том, чтобы оставить на посту руководителя путешествия этого обанкротившегося человека.

Однако нужно было где-то ночевать, и Николай повернул машину на проселочную дорогу, к деревне Гусевке. Вася было заикнулся, что знакомые порекомендовали ему при случае остановиться у председателя колхоза, милейшего человека, и мы приняли соответствующие меры. Николай остановил машину и спросил проходящую бабушку, где живет председатель. «Вона в том доме, голубчики!» – указала бабушка. Мы ее горячо поблагодарили и с ходу подальше отъехали от этого дома. Нам было страшно при мысли, что мы могли попроситься к председателю, где нас мог ждать любой сюрприз.

Мы постучались в домик на окраине деревни и через часок, напившись парного молока и опустошив кастрюлю картошки в мундирах, расположились на сеновале. Гостеприимные хозяева пожелали нам спокойной ночи, и мы заснули с огромным, неизведанным раньше наслаждением.