Как-то раз, навестив деда, Ян обнаружил его в компании немца Ганса.

Его дедушка, фронтовик, прошедший всю войну до самого Берлина, дедушка, вся грудь которого была увешана орденами, которого чтили, как народного героя, сидел и мирно попивал чаек в компании молодого немца, которому на вид, так же как деду, было не более тридцати лет. Ян уже успел привыкнуть к мысли, что в этом мире все люди выглядят моложаво и свежо.

Ганс являл собой все самые лучшие качества немецкой стройзакалки. Он был высок, строен, светловолос. Высокий лоб, длинный нос, мужественный подбородок, целеустремленный взгляд голубых глаз – все в нем выдавало признаки принадлежности к той нации, которая в свое время хотела завоевать и подчинить себе весь мир. Его манеры и жесты были выдержанными и сосредоточенными.

Ганс был одет в немецкий серый шерстяной китель, телогрейку и высокие черные берцы. Рядом с ним, на стуле лежала его фуражка с блестящим черным козырьком и овальная зеленоватая фляга с водой. Там же лежал потертый кожаный планшет с секретными картами и документами. На столе стояли две кружки с чаем, рядом, в железной миске – сахарок. Попить вприкуску с чаем. В печурке гудел огонь, создавая ощущение временного военного уюта. Под его мирные завывания дед с Гансом попивали чаек.

– Сыграешь? – спросил его дед, протягивая ему губную гармошку.

Ганс взял этот нехитрый музыкальный инструмент, приложил к губам и стал наигрывать бодрящую национальную мелодию.

– А! Вот и внучек пожаловал! – обратил свой взор к Яну дедушка. – Садись, дорогой, раз пришел. Знакомься: это Ганс. Мы, оказывается, с ним под Ленинградом бились. Ох, и отчаянные мы были тогда!

Ян сел на стул ближе к столу, взял алюминиевую кружку с чаем.

– А вот сахарок. Бери, угощайся, – указал дедушка на побитую металлическую миску.

Ян взял кусочек, положил его в рот и запил крепким солдатским чаем, который по вкусу скорее напоминал чифир. Он был горьким, и только сладкий вкус сахара перебивал эту горечь. Некоторое время Ян молчал, не зная, что сказать. Его сильно впечатлила перемена в поведении деда.

– О чем думаешь, внучек? Не стесняйся, скажи. Мы же знаем это.

– Дед, – сказал Ян, – ты же, я помню, на Земле ненавидел немцев! Ты же фронтовик, всю войну прошел! Что, тут твои взгляды изменились?

– Да, внучок, – ответил дед. – Мы тут долго беседовали с Гансом и поняли, как нас ввели в заблуждение, заставив воевать друг с другом. Ведь он тоже был на войне. Как учили ненавидеть, враждовать между собой эти демоны – Гитлер и Сталин. Нам, простым людям, на самом деле было бы лучше обойтись без войны, захвати хоть Гитлер Россию, хоть Сталин Германию.

– Да, да, – подтвердил деда Ганс. – Один не лучше другого. Гитлер хоть храмы не рушил, и то ладно. А так, были бы концлагеря Гитлера или Сталина – никакой разницы. И тот, и другой хотели одного – мучили народ. Один натравливал гестапо, другой устраивал пытки и расстрелы людей в НКВД – это все одни и те же издевательства над людьми.

Ян понимал их сердцем, но удивлялся, как так у них поменялись взгляды.

– Пойдем в Акаша-хронику, – сказал дед, видя его состояние. – И ты сам увидишь заговор этих тварей против народа Земли.

Обращение к Акаша-хронике заняло мгновение. Они оказались в XVIII веке на сборе демонов, в мрачном зале в тяжелой, давящей обстановке, с висевшими на стенах скелетами и телами изувеченных людей с засохшими следами крови и отрубленными конечностями, освещающимися мерцающим пламенем факелов, за огромным столом сидели отвратительные чудовища, гадкие морды, похожие на летучих мышей, гиен, уродов и макак с рогами, перепончатыми крыльями, обросшие шерстью, с клыками и когтями вместо пальцев.

Во главе стола сидел Вельзевул – повелитель демонов с отвратительным мохнатым лицом, похожим на гориллу, но с крючковатым носом и без глаз, вместо них был красноватый свет во впадинах. Рога и клыки проступали в его демоническом оскале. Он был облачен в черную мантию с сатанинскими знаками.

– Предстоит великое пиршество, миллионы мы принесем в жертву злу, – гудел он рокочащим голосом. – Ныне уже в умы заблудших внедряем идею коммунизма – «светлого будущего», – гадко усмехнулся он. – И сейчас из-за этой идеи по всей Земле начнется война и насилие. Будут разрушать храмы Бога и убивать всех, кто не поклонится Сатане. Но это еще не все. Когда демоны во главе с Эгхедом устроят кровавую революцию и зальют кровью Землю, ему на смену придет Самну еще больший, чем он, и станет дальше изводить народ, заставляя верить, что творит благо. Но этого мало, он вместе с Аббадоном устроят долгую войну, чтоб сделать жизнь людей еще тяжелее и невыносимее. Одни будут бороться за коммунизм, другие – за фашизм, и будут истреблять друг друга, все разрушая и опустошая Землю. У каждого из них будет в подчинение войско демонов, и одураченные будут истреблять, мучить, изводить друг друга во имя своих людей, служа нашему злу.

При этих словах демоны стали издавать отвратительные крики, скрежет, вой, одобряя замысел своего владыки.

– Вот видишь, внук, – сказал дед, – как вершится история на самом деле: «Паны за власть дерутся, а у холопов шапки летят». Выход один у простых людей – не верить всем этим идеологиям и обещаниям политиков, не ввязываться во все войны, перевороты, насилие, якобы во имя добра. А думать, как иметь больше любви, сострадания, сочувствия – это ведь и есть счастье. А еще помочь ближним, но не только материально – это ненадолго поможет, а научить их любви, милосердию, терпимости. Тогда и вся Земля будет счастливой, и никакие демоны больше не прельстят людей. Ибо где насилие, война – там и зло, там Сатана.

– Да, да, – сказал Ганс, – насилием ничего к лучшему не изменим. Сталина, Мао Цзэдуна, Ким Ир Сена даже никто и не думал свергать – так они все гайки завинтили. Свергнуть можно только хорошего, демократичного правителя. На Гитлера сколько покушений было – и все нипочем. А ваш царь Николай II? Как увидел, что народ против ропщет – сам отрекся от престола, ибо он, хороший человек, был и хорошим правителем.

– Зачем же Бог допустил столько зла? – недоумевал Ян.

– Это Он прививку от зла делал, чтоб люди увидели и не обольщались больше никакими идеями, не верили, что Сталин – их отец родной, что Гитлер добро немцам сделает, что все вдруг припеваючи заживут, если поверят в их бред и будут им помогать творить зло. Очень, конечно, нелегко, но вот нам, внучек, понимание хоть теперь, но пришло. Дай Бог, теперь навечно отложится, воплотимся – праведниками хотим стать с Гансом.

– Да, да, – подтвердил тот, – сами любить учиться будем и людей своим примером учить этому начнем.

Вернувшись в дедову избушку, они застали бабушку с пирогами.

– Садитесь, садись, – хлопотала она, целуя Яна и ухаживая за Гансом, как за долгожданным гостем.

– А вот я, – сказала она, когда все уселись за стол, – была в блокадном Ленинграде. Там тоже Сталин устроил мучительство народа. Ведь могли спокойно сдаться, был бы еще один оккупированный город, как Киев, Одесса. Немецкий режим не страшнее сталинского был, зато народ бы не мучился, не умирал. Но все это прикрывалось идеей подвига – демонам нужны такие моджахедские подвиги, чтоб обосновывать свое зверство благородной идеей. Под эгидой национализма, религии, борьбы за свободу и справедливости устраивают вражду и насилие между одураченными ими людьми – и этим множат страдания человечества. Нам отсюда все это видно, как на ладони.

Ян тут вспомнил песню Талькова «Сатана плясать устал», которая была как раз в тему.

Кончен бал, погасли свечи , Неуспевшие поджечь Всю планету , И не вечным Оказался красный меч , Пропитавший кровью землю Невиновной стороны , Что бельмом сияла белым В чёрном глазе сатаны. Сатана гулять устал, Гаснут свечи, кончен бал.

– А сейчас все это кончилось? – спросил Ян.

– Да что ты, внучек!? – сказала бабушка. – По всей Земле демоны делятся на две группировки и продолжают под эгидой национализма, борьбы за справедливость и свободу, устраивать войны, терроризм, погромы, свержения власти, дележку территорий. И это делается и будет делаться по всей Земле.

– Во всяком случае, мы попробуем запомнить небесные уроки и воплотить на Земле то, что поняли здесь. Да, Ганс? – сказал дед.

И немец снова суетливо закивал, так же как и при встрече с Яном. Правда, в этот раз за его щекой был большой кусок бабушкиного пирога.