Деирдре проснулась от какого-то звука. Она прислушалась, вглядываясь в темноту, но услышала только спокойное дыхание Джонатана. Малыш лежал в своей кроватке под противомоскитной сеткой и спал глубоко и крепко. Даже ураган не разбудил бы его, и уж никак не шумное веселье внизу, в праздничном зале. Деирдре тоже сразу же уснула, как только свернулась клубочком на своей соломенной циновке рядом с детской кроваткой.

В другом углу комнаты храпела Миранда — бывшая кормилица малыша, жирная португалка, которая утверждала, что выкормила своим молоком уже восемь детей, не считая своих собственных десяти. Она уже снова жила в своей хижине в Ойстинсе, потому что Джонатана давно отлучили от груди, однако Элизабет время от времени приглашала Миранду сюда, как сейчас, по поводу праздника, чтобы на время всей этой суматохи иметь еще одну няньку для малыша.

Деирдре снова откинулась на свою циновку и закрыла глаза, однако сразу же села и посмотрела на дверь. Кто-то открывал ее.

— Кто там? — прошептала она.

— Деирдре, — тихо позвал кто-то.

Она вздрогнула, потому что через мгновение догадалась, кому принадлежал голос.

— Выйди, я хочу с тобой поговорить, — приказал Роберт Данмор.

Девушке не оставалось ничего другого — он был явно пьян и мог завалиться к ней в каморку, не обращая внимания на то, что она была не одна. Деирдре ни в коем случае не хотела допустить того, чтобы Джонатан проснулся и увидел, что здесь происходит. У нее сразу же возникло подозрение, что Роберт это знал совершенно четко и поэтому делал ставку на то, что она выйдет к нему. Она поспешно встала и вышла из комнаты.

— Пожалуйста, господин, оставьте меня в покое. Ребенок спит, а кормилица…

Однако Роберт Данмор уже схватил ее за руку и вытащил из комнаты в узкую галерею, которая находилась над внешним двором с той стороны, где стояли кареты и повозки гостей. Там, внизу, никого не было, кроме, возможно, пары дремлющих кучеров, которые не могли видеть, что происходит наверху.

— Деирдре, ты такая сладенькая, я хочу просто поцеловать тебя, ничего больше!

Он притянул ее к себе и подавил ее протест поцелуем. От него одуряюще несло ромом и трубочным табаком. Одной рукой он держал ее, а второй стал задирать ее юбку вверх. Она в ужасе заметила, что нижняя часть его тела уже была обнажена. Он явно хотел взять ее тут же, на месте.

Ей уже несколько раз приходилось выдерживать от него подобное, и чаще всего тогда, когда ему было скучно или под рукой не было никакой другой женщины. Но при этом он все же старался, чтобы этого никто не заметил. В этот раз было по-другому: дверь в комнатушку все еще оставалась открытой! Из-за непроглядной темноты ничего не было видно на расстоянии руки, однако музыка была недостаточно громкой, чтобы заглушить шум. Малыш мог проснуться, да и кормилица тоже.

— Ты не имеешь права сопротивляться, — когда-то, в первые дни ее пребывания в Данмор-Холле, предупредила ее Роза, пожилая служанка. — И, прежде всего, ты не имеешь права никому об этом рассказывать. Если это станет известно, тебя убьют.

Деирдре была в шоке и спросила, что это означает. Так она узнала, что уже бесследно исчезли две ирландские девушки: обе они отказали молодому господину. Одна — потому что всего лишь месяц назад потеряла своего мужа и ожидала от него ребенка, а вторая — потому что ей едва исполнилось пятнадцать лет и она была девственницей. Просто отказать Роберту было мало, ибо он продолжал свои приставания до тех пор, пока девушки не пожаловались матери молодого господина. И ровно через день обе исчезли. Говорили, что они сбежали. Однако никто с тех пор больше их не видел.

Его возбужденный мужской стержень уперся в ее тело, однако оказался недостаточно твердым, чтобы проникнуть в нее. Наверное, Роберт слишком много выпил. Он выругался, схватил ее за руку и прижал к себе так, чтобы ее пальцы обхватили его плоть.

— Давай, давай, — выдохнул он, — помоги же мне.

Из детской комнаты послышался тихий плач. Это проснулся Джонатан. Но Роберт, казалось, не замечал этого. Он почти раздавил пальцы Деирдре, пытаясь сильнее возбудить себя. Другой рукой он мял ее груди, снова и снова целуя ее и прижимая своим телом к дверному проему комнаты.

— Лиззи, — бормотал он прерывающимся голосом, чуть не плача. — Пожалуйста, пусти меня! Я всего лишь хочу… Я так люблю тебя!

Она содрогнулась от ужаса, когда он так заговорил. Его молот стал мягче, вместо того чтобы затвердеть, и Роберт громко всхлипнул, но при этом не прекращал своих попыток. Очевидно, старая Роза была права, сказав ей, что его постоянная похоть на самом деле болезнь, с которой он не может справиться. Подобно тому, как алкоголик, который всегда жаждет добраться до следующей кружки рома, четко осознавая, что когда-то от этого погибнет. В какой-то момент она даже пожалела его, но затем услышала сонный голос Джонатана:

— Момми?

Деирдре поспешно высвободилась из требовательной хватки Роберта, однако он тут же схватил ее и крепко сжал в своих объятиях.

— Ты, проклятая сучка, принадлежишь мне!

Ее сопротивление только исправило то, что у него раньше не получалось. Роберт стал поворачивать ее, пока она не оказалась повернутой к нему спиной. Затем он толкнул ее к стене и задрал юбки такими умелыми движениями, словно проделывал их уже десятки раз. Девушка задержала дыхание и перестала сопротивляться. Если она просто позволит ему продолжать начатое, то наверняка это скорее закончится. Может быть, малыш уже уснул.

— Проклятье! Что это такое? — вдруг раздался громкий голос Гарольда Данмора.

В следующее мгновение Деирдре была свободной. Гарольд оторвал Роберта от нее, тот отлетел назад и еле успел уцепиться за ограждение галереи. Еще чуть-чуть, и он сорвался бы вниз. Деирдре, низко опустив голову, поспешно натянула одежду, чтобы скрыть от глаз хозяина обнаженное тело. Горячая краска стыда залила ее лицо, потому что господин застал ее полуголой. У него с собой был фонарь, и, без сомнения, он увидел все, что только что хотел сделать с ней Роберт. Ее охватил ужас, когда он поставил фонарь на поперечную балку ограждения и вытащил из-за пояса свернутую плетку. Даже во время праздника он не отказался от привычки носить ее с собой.

— Ты, отвратительный кусок дерьма! — заорал на нее Гарольд Данмор. На его висках проступили толстые, как веревки, жилы, а его лицо побагровело от злобы. — Становись на колени!

— Пожалуйста, — умоляющим голосом произнесла Деирдре. — Дверь…

Одним пинком он захлопнул дверь. Внутри послышался плач Джонатана, затем успокаивающее бормотание Миранды, которая взяла его на руки. А в следующий момент плетка уже опустилась на плечи Деирдре. Она, как было приказано, опустилась на колени и закрыла лицо поднятыми вверх руками. Твердая кожа плетки со свистом впивалась ей в шею, затылок и руки, снова и снова. Девушка изо всех сил старалась не кричать, но ей не удалось сдержать крик, потому что боль оказалась намного сильнее, чем она могла себе представить. До сих пор ей удавалось избегать хозяйского гнева, потому что она знала, что лучше не попадаться ему на глаза, когда он находился в доме. Однако она видела на других слугах, что с ними делали удары плетки. Кровавые обрывки кожи, мокнущие воспаленные рубцы фиолетового цвета, которые уменьшались только через несколько недель.

— Что случилось? — услышала она женский голос.

Элизабет. О боже, теперь и она узнает, что здесь произошло. Деирдре охватил панический страх. Она не решалась поднять голову и по-прежнему стояла на коленях, прижав руки к лицу, чтобы защитить его от ударов.

«Он убьет меня, — подумала она. — Он не допустит, чтобы я и дальше жила с ней и Робертом под одной крышей. Моя жизнь теперь не стоит и пенни».

Элизабет встала между девушкой и свекром.

— Прекрати! — крикнула она, вне себя от ярости. А затем, обращаясь к Деирдре, сказала: — Быстро уходи в свою комнату!

— Ты хочешь, чтобы я избил тебя вместо нее? — вскричал Гарольд.

Он поднял плетку, щелкнул ею, а затем нанес удар. Кончик твердой кожи попал по колонне прямо рядом с Элизабет. То ли он специально промахнулся, то ли так у него получилось, но это возымело губительное действие. Элизабет в ужасе вскрикнула и вскинула руки, точно так же, как и Деирдре.

— Отец! — плачущим голосом жалобно воскликнул Роберт. — Что ты тут делаешь?

— Уйди с глаз моих! — заорал на него Гарольд.

Роберту не надо было повторять дважды. Он, шатаясь, удалился, и сразу же после этого внизу раздался звук захлопывающейся двери. Гарольд постукивал ручкой плетки по своей руке. Его гнев, казалось, отчасти испарился. Он сильно ударил ногой Деирдре, которая все еще не решалась подняться.

— Исчезни. Тобой я займусь позже.

Молодая ирландка с трудом выпрямилась и поспешно ушла, а Элизабет, вместо того чтобы тоже последовать за ней, вскинув голову, осталась стоять перед свекром. Ее сердце бешено колотилось, руки и ноги дрожали от испытанного минуту назад шока, однако она не отступила ни на шаг.

— Ты хочешь показать спектакль своим гостям? Тогда ударь меня! Ну давай, этим людям очень понравится! — Она указала вниз, на двор, где уже собралось с полдюжины гостей, которые, широко открыв глаза, с любопытством смотрели на галерею.

Гарольд с гримасой отвращения на лице свернул плетку и сунул ее обратно за пояс.

— Если бы я захотел ударить тебя, то ты бы уже попробовала плетки. А эта проститутка действительно заслуживала того, чтобы ее избили.

— Потому что Роберт приставал к ней? — презрительно сказала она. — Тогда тебе пришлось бы выпороть плеткой половину женщин на Барбадосе.

Гарольд заметно побледнел.

— Прикуси свой язык, — процедил он сквозь зубы.

Она понизила голос, чтобы гости во дворе не могли больше услышать ее.

— Я говорю правду, и ты это знаешь. Девушка не заслужила наказания, потому что во всем виноват один Роберт.

На лице Данмора-старшего появилось мучительное выражение, но затем его челюсти заработали, как жернова, и он резко тряхнул головой.

— Плетка — это слишком мало для нее, вообще-то, ее надо заклеймить и выставить к позорному столбу. Эту тварь недостаточно наказать, потому что она уже опять побывала у проклятых папистов.

Ирландцы были католиками и принадлежали к той вере, которую тут все презирали. Вследствие этого у них не было своей церкви на Барбадосе. До Элизабет доходили слухи, что некоторые из них собираются в тайных местах, в лесах, где объявленный вне закона пастор по имени Эдмонд, которого якобы никто никогда не видел, читает им мессу по римскому ритуалу. То, что Деирдре тоже ходила на такие встречи, Элизабет услышала впервые. До сих пор она даже не знала, соответствуют ли вообще действительности все эти сплетни о богослужении в джунглях.

— Я не собираюсь терпеть в своем доме происки папистов, — закончил Гарольд.

Он сплюнул, снова скривившись в гримасе. Затем он посмотрел на Элизабет. По его лицу было видно, что в нем происходит внутренняя борьба.

— Извини, что напугал тебя, — выдавил он наконец. — Я… Нельзя было поднимать на тебя плетку.

С этими словами он резко повернулся и ушел.

На следующее утро Деирдре, собрав свои немногочисленные пожитки, сбежала. Старая Роза расплакалась, когда Элизабет пришла к ней и спросила, куда подевалась Деирдре.

— Это знает одно только Небо! — всхлипывала она. — Я молюсь за душу бедной девочки.

— Она спряталась у папистов в джунглях?

Старая женщина перекрестилась.

— Не спрашивайте меня, миледи, я не могу этого сказать. Я знаю только одно: она точно не вернется назад.