Дункан обнаружил, что калитка во внешней каменной ограде Данмор-Холла не закрыта на ключ. Вероятнее всего, то, что он слышал, было правдой — в доме почти не осталось слуг, потому что Гарольд Данмор забрал их с собой в Рейнбоу-Фоллз после того, как от него сбежали все рабы и большая часть долговых работников. Перед конюшней в тени кареты дремал худой старик конюх. Он испуганно вскочил, когда Дункан толкнул его носком сапога.

— Где твоя хозяйка? — спросил Дункан.

— Ох, э-э… которая? — заикаясь, спросил слуга.

— А которая из них сейчас здесь?

Конюх поперхнулся, ему явно что-то пришло в голову, и это было важнее, чем вопрос незваного гостя.

— Пожалуйста, не говорите хозяину, что я уснул. Просто было так тепло, а я очень… — Он стал искать подходящее слово.

— Устал? — подсказал ему Дункан.

Мужчина поспешно закивал.

— Твоя хозяйка, — напомнил ему Дункан.

— Если вы имеете в виду миссис Марту, то она… — слуга шмыгнул носом, — она отдыхает, и ее нельзя беспокоить. А мисс Фелисити, она… э-э… ее нет дома. Она в гостях у мисс Мэри Уинстон. — Его лицо просветлело. — Значит, остается только миледи.

— Почему ты ее так называешь? — осведомился Дункан. Поскольку Элизабет вышла замуж за Роберта, она, хотя и была дочерью виконта, потеряла дворянство и перешла в более низкое сословие, став мещанкой, однако слуга, казалось, этого не понимал.

— Потому что она — леди, — удивленно сказал старик, словно это было самым понятным из всех объяснений.

Из домика, где находилась кухня, выглянула заспанная старуха. Дункан узнал ее: это была Роза, ирландская служанка, которая часто сопровождала Фелисити на ее свидания с Никласом Вандемеером. Кроме последних нескольких встреч, когда Фелисити, насколько знал Дункан, прекрасно провела время без присмотра этой пожилой женщины.

— Я думаю, что нанесу визит миледи, — сказал Дункан старику. — А ты можешь сопроводить меня к ней.

— Ох… Но… Я не знаю… — Слуга неуверенно пожал плечами.

Он исподлобья смотрел на гостя, который, хотя и был одет очень прилично — в шляпе, украшенной перьями, и блестевшей золотом шелковой жилетке, — но явился сюда вооруженным: на поясе у него красовался пистолет опасного вида, а также довольно импозантная шпага.

— Да ладно, Пэдди, — послышался сверху голос Элизабет. — Это капитан Хайнес. Он, наверное, принес мне известия из Англии, от управителя моего покойного отца.

— Так точно, — скромно произнес Дункан и, прикрыв рукой глаза от солнца, направил свой взгляд на Элизабет.

Она стояла на лоджии верхнего этажа и смотрела на него сверху вниз. На руках у нее был маленький мальчик, который обхватил ее за шею обеими руками и положил свою головку на ее плечо. Она была в небрежно зашнурованном корсете и рубашке с глубоким вырезом и рукавами в три четверти. Через тонкий муслин юбки, доходящей до щиколоток, можно было увидеть очертания ее длинных стройных ног. Ее волнистые, выгоревшие на солнце волосы ниспадали ей на плечи.

— Проводи мастера Хайнеса в патио и попроси Розу принести нам лимонад. — С этими словами она повернулась и исчезла внутри дома.

Педди указал Дункану дорогу через большой холл во внутренний двор, заполненный ароматом цветов. Посреди квадрата, образованного обрамляющими вход колоннами, находился фонтанчик, из которого с плеском лилась вода. Дункан узнал этот фонтан работы лондонского каменотеса, который обошелся Гарольду Данмору в приличную сумму денег. Этот человек отказывал себе почти во всем, жил в самых примитивных условиях на своей плантации и работал до изнеможения, однако то, что могли увидеть люди, должно было быть самым лучшим — дом, карета, фонтан и щедро усаженный франжипани внутренний двор. И прекрасная невестка-дворянка. Дункан уселся на край фонтана и поднес руку к прохладной струе воды, но затем, увидев Элизабет, выходящую из дома, тут же вскочил на ноги. Он поклонился ей:

— Миледи.

Ее лицо ничего не выражало.

— Мастер Хайнес.

Она все еще держала мальчика на руках. Малыш повернулся к гостю и с любопытством уставился на него. Он засунул большой палец руки в рот, а свободной рукой держался за шею матери. Контраст между темными волнистыми волосами ребенка и волосами Элизабет, имевшими медовый оттенок, явно бросался в глаза.

— Это твой сын? — спросил Дункан.

— Разумеется, — сказала она и добавила: — Джонатан.

— Сколько ему лет? — Внезапно Дункан почувствовал, как заколотилось его сердце.

Элизабет посмотрела мужчине прямо в глаза.

— Первого ноября ему будет два года.

Дункан, поперхнувшись, онемел, не в силах произнести ни слова. Он изумленно уставился на ребенка и только после довольно продолжительной паузы сказал:

— Он… может быть, он… Да?

Элизабет молча кивнула, но тут же бросила озабоченный взгляд через плечо и предупредила:

— Пожалуйста, не говори сейчас ничего.

Появилась Роза с подносом, на котором стояли два бокала и графин. Она поставила поднос на стол между колоннами и сделала книксен.

— Мне еще что-нибудь принести, миледи?

— Спасибо, можешь идти, Роза. Ты свободна до конца дня. То же самое относится и к Педди. Но он обязательно должен закрыть ворота на задвижку.

Старуха кивнула и удалилась.

Элизабет подошла к столу и поставила ребенка на землю, чтобы наполнить бокалы. Мальчик обхватил колени матери и робко посмотрел на высокого незнакомого мужчину. Элизабет осторожно убрала его руки со своих колен и опустилась рядом с ним на корточки.

— Вот, сокровище мое, пей. — Она протянула ему один из бокалов, который он тут же схватил своими пухлыми ручонками и приставил ко рту.

Элизабет помогла ему напиться. Ребенок явно испытывал большую жажду, потому что его маленькая грудь быстро поднималась и опускалась, а из бокала раздавалось довольное бульканье. Элизабет вытерла малышу губы.

— Хорошо?

— Хорошо, — подтвердил Джонатан. Он склонил голову к плечу и удостоил незнакомца робкой улыбкой, которая, когда Дункан невольно улыбнулся в ответ, стала очень широкой. На правой щеке мальчика обозначилась глубокая ямочка, а его сияющие синие глаза, обрамленные темными ресницами, стали словно зеркалами собственной души Дункана.

— О, Боже всемогущий, — потрясенно произнес он.

— Пожалуйста, не пугай его, — предупреждающе сказала Элизабет. — И, прежде всего, не говори слишком явно об этом в его присутствии. Он, к твоему сведению, пока еще не очень хорошо говорит, зато все понимает. И позже, по самому незначительному поводу, вполне может повторить что-нибудь.

— Понимаю. — Дункан с трудом вдохнул и взял второй бокал. Он отпил пару глотков, стараясь придать своему лицу веселое беззаботное выражение, потому что ребенок внимательно смотрел на него.

— Ты не боишься, что… это кому-нибудь бросится в глаза? — осторожно поинтересовался он.

— Боюсь постоянно, — ответила Элизабет. — Особенно в тех случаях, когда ты шляешься где-то поблизости и служишь предметом сравнения. Ты, конечно, понимаешь, почему я не особенно стремлюсь к этому.

— О! Ну да, с этой точки зрения… Но все же ты не можешь упрекнуть меня ни в чем, потому что я не имел об этом ни малейшего понятия.

Ее губы скривились в насмешливой улыбке.

— Ты совершенно точно знал, что у меня есть сын. Следовательно, ты уже давно мог задать себе вопрос, который пришел тебе на ум только сейчас.

— Я… не мог, я этого не знал, потому что думал, что он значительно моложе.

— А почему бы ему быть моложе?

Дункан смущенно пожал плечами, подумав о том, как могла возникнуть такая ошибка. Он вспомнил, что узнал о ребенке от Клер, которую навестил после того, как не был на острове более полугода. Они лежали вместе в постели, в ее любовном гнездышке, украшенном бархатными занавесками, латунными подсвечниками и разными дорогими безделушками, на верхнем этаже тогда еще нового «Дома Клер».

Когда он утолил свою потребность, разговор как-то незаметно перешел на его торговые сделки с плантаторами, потом — на Данморов, и лишь после этого у него наконец появился предлог как бы между прочим спросить о молодой супруге Роберта. В ответ на это Клер, пожав плечами, сказала, что дела у Элизабет, конечно, идут хорошо, после того как она благополучно пережила рождение своего первенца, продолжателя рода Данморов. Дункан все еще помнил, как больно кольнуло в сердце, когда он узнал, что Элизабет родила ребенка.

— Когда это было? — спросил он, но Клер уже пыталась отвлечь его от темы весьма соблазнительным способом.

Француженка опять пожала плечами и жадно прильнула к нему.

— Пару недель назад. Это что, так важно? Женщины на острове постоянно рожают детей, а те умирают так же быстро, как и появляются. Плохо переносят климат, les enfants miserables.

Что касается даты рождения ребенка, то она либо сознательно наврала ему, либо перепутала недели с месяцами. В то время малышу было, очевидно, уже больше полугода.

— Это, наверное, было какое-то недоразумение, — после паузы сказал Дункан, все еще не в силах осознать, что у него есть сын. — Почему ты никогда не говорила, что он — мой…

Элизабет предупреждающе приложила палец к своим губам, но Джонатан в этот момент отвлекся, заметив мотылька, которого он немедленно принял за игрушку. Малыш с любопытством потопал за пестрым мотыльком, порхавшим среди кустов.

— Ты должна была сказать мне, — настаивал на своем Дункан.

Она непонимающе посмотрела на него:

— Зачем?

Да, зачем? Что он должен был ей ответить? Что это его право — знать, что у него есть сын?

— Ты должна была сказать мне об этом, — упрямо повторил он.

— А когда? — с горечью воскликнула она. — Когда ты лежал в постели с Клер? Или в один из тех дней, когда ты так старался быть подальше от меня?

Дункан опустился на скамейку, стоявшую в тени обрамленного колоннами входа. Внезапно он почувствовал внутри себя какую-то пустоту, словно у него отняли что-то очень важное.

— И что бы ты сделал, если бы знал это? — Она посмотрела на него пронизывающим взглядом, как будто ответ на этот вопрос был для нее особенно важным.

— То, что я уже давно должен был сделать.

Он взял Элизабет за руку и усадил рядом с собой на скамейку. Тепло ее тела мгновенно передалось ему. Ее бедро прижималось к его бедру, а ее узкая ладонь почти исчезла под его мозолистыми пальцами. Удивительно, какой она была нежной, когда вот так, прижавшись к нему, сидела рядом. Он уже не один раз обращал на это внимание. Однако при этом она всегда казалась такой величественной, как королева, стоило ей удалиться на пару шагов от него. Такой далекой и недосягаемой, словно их разделяли целые миры. Но сейчас она была рядом с ним, так близко, как никогда.

— Пора мне сделать тебя своей, Лиззи.

— Где? У стенки? Или на песке, когда стемнеет? — В словах Элизабет прозвучала издевка, но он услышал в ее голосе отчаяние.

— Любым способом, какой только можно придумать. Но, прежде всего, ты должна стать моей женой.

Она глубоко вздохнула и повернулась к нему лицом. Ее глаза были невероятно широко раскрыты.

— Выходи за меня замуж, Лиззи.

Теперь, когда он это сказал, пути назад уже не было. Ему самому было немного страшно, но слова были сказаны, и он почувствовал такое облегчение, как еще никогда в жизни. Он, сияя, посмотрел на нее.

— Будь моей женой.

Ее лицо изменилось, слезы появились в глазах. Ее губы задрожали, и она сразу же начала плакать.

— Если это из-за Джонатана… — сдавленно произнесла она и умолкла.

Он покачал головой.

— Я сегодня так или иначе попросил бы тебя об этом. Как ты думаешь, зачем я пришел сюда? Да еще в таком наряде? — Дункан нежно обнял ее. — Лиззи, я уже говорил тебе, что ты принадлежишь мне. Если бы Роберт не оказал любезность, скончавшись, то мне пришлось бы, наверное, похитить тебя. В ту ночь на побережье… Собственно говоря, я уже тогда хотел строить планы вместе с тобой. Но ты в тот момент настолько обозлилась на меня, что мне пришлось отодвинуть их на более поздний срок. То же самое касается сегодняшнего дня. Как-то у меня все не получалось. Зато сейчас — действительно пора.

Она не стала вытирать слезы, которые ручьем текли по щекам, и даже не пыталась оттолкнуть его, что он оценил как первый успех. Она просто была в его объятиях и плакала. Дункан крепко держал ее и, прижавшись губами к ее волосам, продолжал говорить:

— Дорогая, я не хочу делать тебе никаких предписаний, но мне кажется, что твоя печаль заразительна. — Он осторожно отстранил ее от себя, так что она смогла увидеть малыша, который стоял перед ними, и его нижняя губа подозрительно дрожала.

— Ой-е! — Элизабет тут же протянула руки к ребенку и взяла его к себе на колени.

Дункан с удивлением увидел, что этим самым она сразу привела все в порядок. Малыш довольно прижался к матери, крепко обхватив ее пухлыми ручонками за шею.

Дункан почувствовал непривычный прилив нежности. Больше всего ему сейчас хотелось обнять их обоих сразу, и в конце концов он так и сделал, из-за чего ребенок одарил его недоуменным взглядом.

— Да, — сказал он и ласково улыбнулся. — Теперь так будет часто.

Элизабет вытерла слезы тыльной стороной ладони.

— А я, признаться, увидев тебя, задалась вопросом: на какой праздник ты собрался в этой смешной золотой жилетке?

— Ну да, строго говоря, это должно было быть нашим обручением.

Дункан внимательно посмотрел на нее:

— Ты согласна?

Она вздохнула.

— Ох, Дункан, даже если бы я была согласна… Поверь мне, я уже давно не желала ничего иного, лишь бы ты пришел и забрал меня. Но теперь… Роберт умер всего лишь пару недель назад…

— Это не играет никакой роли, — заявил он. — Забудь про время траура. Ты и малыш, вы уйдете со мной, как только я решу здесь свои вопросы.

Она отрицательно покачала головой.

— Я также должна подумать о Гарольде и Марте. Их единственный сын умер. Они потеряли свою единственную опору, они полностью уничтожены. А тут еще восстание. Все рабы сбежали, плантация уничтожена, и это очень сильно ударило по Гарольду. Ему и Марте понадобится определенное время, чтобы снова прийти в себя, и я не могу нанести им еще один удар, ни с того ни с сего покинув их. Джонатан, Фелисити и я сейчас являемся их семьей. Они очень привязаны к малышу и, кроме того, нуждаются во мне!

— Ты ошибаешься в том, что касается твоего свекра, — сказал Дункан. — Он не нуждается ни в чем и ни в ком, потому что у этого человека холодное сердце. Пока у него есть возможность махать своей плеткой, он чувствует себя великолепно. Если ему на самом деле так важна его семья, то почему же он никогда не появляется здесь? А что касается твоей свекрови, то она почти всю жизнь очень хорошо обходилась без тебя и будет обходиться и дальше, как только перестанет увлекаться алкоголем и принимать лауданум. Я слышал от людей, как на самом деле обстоят дела с ней. Между прочим, многие говорят, что она не тот человек, который долго будет чем-то потрясен. Ты же не будешь приносить себя в жертву ради своих свекра и свекрови и заставлять меня ждать?

Ему показалось, что она собралась возразить ему, и он поспешил перехватить инициативу, поцеловав ее. Однако она попыталась уклониться, и тогда Дункан удержал ее за подбородок. Джонатан переводил свой взгляд с нее на него, поглядывая на них снизу вверх:

— Поселуй?

Элизабет озабоченно посмотрела на малыша, но Дункан лишь улыбнулся:

— Ты правильно понял, сын мой.

А Элизабет он сказал:

— Он, кажется, довольно развитой парень.

— Он такой же упрямый, как и ты, — ответила она.

— О, это у него может быть и от его матери. Ну, поцелуй меня еще раз.

— Нет, — решительно заявила Элизабет. — То, что мы здесь делаем, — это легкомысленно и, прежде всего, неправильно. Это дом Гарольда, и я не могу…

— Ты права, — перебил ее Дункан. — Давай уйдем куда-нибудь в другое место.

Она вздохнула.

— Дункан, не осложняй мне жизнь.

— Дорогая, ты недооцениваешь серьезность положения. Я хочу забрать тебя с Барбадоса, потому что пребывание на острове становится небезопасным.

— Это глупости. Восстание рабов давно…

— Я говорю не о рабах, хотя и в этом вопросе тоже будет неправильно верить в то, что все в порядке, как и прежде. Лиззи, я думаю, что твой свекор способен на самые худшие дела на свете.

— Ты на что намекаешь?

— Я был неподалеку, когда он ударил тебя, и я видел его лицо, когда ты валялась перед ним в пыли.

— Он очень сожалел об этом, — заметила Элизабет. — Он принес мне свои извинения. И после того он действительно стал лучше. Он стал вести себя со мной любезнее. Он очень старается хорошо обращаться со мной.

— Тем более для меня это как раз не причина, чтобы доверять ему. Наоборот.

— Что ты этим хочешь сказать? — ошеломленно спросила она.

— Этот человек испытывает к тебе вожделение, Лиззи.

Она недоверчиво рассмеялась:

— Ты сошел с ума!

Дункан поднял брови.

— Ладно, что касается тебя, то тут, конечно, я никогда не мог трезво соображать. Однако это не искажает мой взгляд на других людей. Я вижу то, что вижу, а не воображаю себе.

Она со страхом покачала головой.

— Действительно, Дункан, в данном случае твоя фантазия сходит с ума вместе с тобой. Как ты можешь таким недостойным образом толковать потребность в утешении и отчаяние человека, получившего такие удары судьбы?

— Лиззи…

— Замолчи. Я не хочу больше слышать такую чушь!

Он заметил, что, затронув эту тему, наткнулся на ожесточенное сопротивление, и поэтому не стал настаивать.

— Ладно, давай поговорим кое о чем другом. Здесь нет никого, кто мог бы защитить вас. Когда я пришел сюда, то даже ворота были открыты. Каждый мог зайти сюда.

— Я сказала Розе, чтобы Пэдди закрыл ворота на засов. Ты сам это слышал.

— А завтра он снова все забудет и уснет во дворе. В Бриджтауне полным-полно разных подозрительных людей — буканьеров, пиратов, мошенников, воров и головорезов. Не говоря уже о том, что завтра сюда все равно прибудет английский флот, и тогда в городе будет настоящий ад.

— Значит, здесь мы с Джонатаном будем в большей безопасности, чем где-либо в другом месте, разве что… — Она, выжидая, посмотрела на него в раздумье. — Я могла бы уехать к Норингэмам в Саммер-Хилл, их поместье находится довольно далеко, а Уильям имеет навык обращения с оружием.

— Нет, — сразу же сказал Дункан.

— Не беспокойся, я все равно так не сделаю, — сказала она и со скрытой насмешкой искоса посмотрела на него: — Ты просто ревнуешь меня к Уильяму.

Дункан собрался было возразить, однако понял, что она хочет спровоцировать его.

— Ну да, я ревную, — согласился он. — Так же, как ты ревнуешь меня к Клер.

— Это неправда! — поспешно возразила Элизабет, однако сразу же уступила: — Ну ладно, значит, и я тоже. Но не воображай себе слишком много из-за этого.

Она подняла вверх обнаженное плечо, и при этом у нее был такой упрямый и одновременно соблазнительный вид, что он не смог удержаться, чтобы не нагнуться к ней и не поцеловать сначала в манящее плечо, а затем в губы.

В этот раз она не могла отговориться тем, что ребенок смотрит на них. Тот уснул у нее на руках, положив ей на грудь голову в темных локонах.

— Тебе надо уходить, — сказала она. — Марта скоро проснется, а если я сразу же не пойду к ней, как только она меня позовет, то поспешит выйти из своей комнаты.

— Я хочу тебя сегодня увидеть еще раз. Одну.

— Я не знаю, как…

— Сделай так, чтобы это было возможно. Я должен о многом поговорить с тобой. Это важно. Приходи часа через два. — Он назвал ей место, где хотел встретиться с ней, затем поцеловал ее в висок. — Не заставляй меня ждать, Лиззи.

— Это получится только в случае, если Фелисити к тому времени вернется сюда.

— А где же она?

— Она прощается с Никласом Вандемеером.

— Тогда самое позднее через час она будет снова здесь. Капитан уже готовит «Эйндховен» к выходу в море, чтобы вовремя убраться отсюда. Военный флот долго раздумывать не будет. Голландская Вест-Индийская компания сделает правильно, если постарается не попасть в ловушку Адмиралтейства.

Он нежно погладил малыша по голове. Его локоны были теплыми и мягкими на ощупь.

— Пока, — сказал он Элизабет, прежде чем погладить и ее по голове, а затем с неохотой покинуть ее.

По дороге к воротам он прошел мимо витой двойной лестницы, которая вела из холла наверх к галерее верхнего этажа. Там, наверху, за резными украшениями перил, качаясь, стояла печальная фигура, похожая на привидение, в мятой белой рубашке. Это была Марта Данмор. Она смотрела на него сверху, сначала вроде бы даже сквозь него, а затем ее застывший взгляд сосредоточился на нем.

— Что вам здесь нужно? — спросила она жалобным голосом.

Дункан торопливо ушел.