Акин ждал до наступления сумерек. Звук барабанов служил ему сигналом, куда можно идти, не будучи обнаруженным. Он же предупреждал его, где нужно быть осторожным и где находятся собаки и вооруженные люди. Он отправился в дорогу один, потому что одному было легче прятаться и он меньше привлекал к себе внимание. Двое других его людей уже находились в городе. Это были Иан и Дапо. Они вышли раньше, чтобы затем присоединиться к нему.

Вблизи плантаций Акин проявлял особую осторожность. Там он передвигался, изображая усталого раба, — согнувшись и волоча ноги, из-за чего даже с близкого расстояния ничем не отличался от других рабов. Когда он оказывался в лесу, то переходил на бег. Бежал он быстро и легко, не останавливаясь даже для того, чтобы передохнуть. Приблизившись к Бриджтауну, Акин снова стал вести себя осторожнее, стараясь оставаться в тени и на каждом шагу проверяя, нет ли кого поблизости, чтобы сразу же спрятаться за деревьями и кустами, если кто-нибудь появится. На нем были темно-серая рубашка, доходящая до колен, и бриджи такого же цвета, которые позволяли его фигуре сливаться с наступающей темнотой. За поясом, под широкой рубахой, у него были спрятаны два мачете и два пистолета.

Сейчас он сидел перед каретой, где ему пришлось прятаться, прямо напротив задней стены тюрьмы. Сама она находилась в четверти мили от остальных зданий гарнизона. Это было невзрачное старое кирпичное строение без окон. Ирландец Иан днем очень точно разведал местность. В широкополой соломенной шляпе и с мешком бобов на спине он отмечал, когда происходит смена караула в гарнизоне, сколько людей несут там службу ночью, когда они совершают обходы и как они вооружены, а также то, кто из них был выделен для охраны тюрьмы.

Акин знал, что надзиратели пьют, играют в кости и курят и вообще мало внимания уделяют охране обитателей тюрьмы, особенно ночью. Это могло быть связано с тем, что, кроме мулатки, других узников в тюрьме сейчас не было. Три дня назад в камерах находились матросы, посаженные сюда после дикой драки. Их было с полдюжины, однако за это время их уже выпустили. Два дня назад там был также какой-то головорез, но он повесился у себя в камере. Двум карманным ворам, которые несколько недель сидели за решеткой, накануне каким-то чудом удалось совершить побег. Так же, как и какой-то уличной проститутке, обокравшей своего клиента и два дня пребывавшей с Силией в одной камере. Ирландец разузнал, что надзирателей можно было подкупить.

Акин был убежден в том, что лорд Норингэм уже пытался выкупить Силию. Однако в этом случае надзиратели не решились отпустить ее, даже за большую сумму денег. Во-первых, она была рабыней, во-вторых, она убила белого человека, сына одного из самых могущественных хозяев плантаций на Барбадосе. Уже был назначен день казни — через два дня Силию должны были повесить. Несколько плотников начали ремонтировать виселицу, стоявшую перед зданием гарнизона. Поперечная балка стала трухлявой и ночью обломилась.

Из темноты наискосок позади себя Акин услышал свист, напоминавший пение птицы. Это, наверное, был ирландец — только такой дурак, как он, мог не знать, что эти птицы поют по утрам. Акин ответил ему криком ночной птицы и стал ждать сигнала от Дапо, их третьего человека. Но прежде, чем этот сигнал раздался, он услышал крик Силии. Не мешкая ни секунды и не беспокоясь о том, что его могут увидеть, Акин выскочил из своего укрытия, подбежал к двери строения и одним толчком ноги распахнул ее. В помещении было пусто. На столе лежали смятые игральные карты, засаленная доска с остатками пищи, а рядом стояла бутылка рома. Он выскочил в коридор, который вел к зарешеченным камерам. Первая была пустой, вторая — тоже. В третьей камере какой-то крепкий мужчина сидел верхом на Силии, а второй прижимал что-то к ее лицу.

Мужчина, который удерживал Силию, поднял глаза и увидел Акина.

— Прокл… — Его крик перешел в бульканье, а голова откинулась назад — мачете Акина, обрушившееся на тюремщика, отделило его голову от туловища. Испуская фонтаны крови, тело надзирателя мешком осело на пол камеры.

Другой тюремщик, которого Акин ударил вторым мачете, застыл от ужаса, уставившись на окровавленный обрубок своей руки. В следующее мгновение мачете снова рассекло воздух и этого надзирателя постигла та же судьба, что и его приятеля. Пока он сползал на пол с беспомощно болтающейся полуотрезанной головой, Акин уже засунул оба мачете назад за пояс, схватил Силию, поднял ее на руки и побежал назад тем же путем, по которому пришел сюда. Иан и Дапо были на месте, они прикрывали его отход, держа наготове заряженные пистолеты.

Они ожидали встретить больше сопротивления, были готовы даже к перестрелке, однако никто не встал у них на пути. Остальные караульные из состава гарнизона находились у главного здания, в казармах или же в патрулях. В общей сложности караул состоял не более чем из полдюжины человек. Остальные спали беспробудным сном, поскольку в ожидании прибытия английского военного флота уже несколько дней с утра до вечера занимались муштрой. Однако это не означало, что беглецов никто не мог увидеть: какая-то старуха с фонарем в руке выглянула из-за угла и, посмотрев мутными глазами в темноту, спросила:

— Джемми, это ты? Ты что, опять был у проституток?

— Я не Джемми, — извиняющимся голосом сказал Иан, обменявшись паническим взглядом с Дапо. Однако женщина лишь пробормотала себе что-то под нос и просто пошла дальше.

Им все-таки удалось совершить то, что они намеревались сделать. Последние строения города уже были позади них, и они отправились по дороге на север, к холмам в центральной части страны. На безопасном удалении они остановились. Иан зажег фонарь, который был у него с собой, а Акин присел на корточки, держа Силию на руках. Она пришла в себя и тихо застонала.

— Ты можешь идти? — спросил он.

Она кивнула и хотела встать, однако тут же бессильно упала. Акин только сейчас заметил кровь, стекавшую по ее голым ногам. Она была вся забрызгана кровью надзирателей, но это была свежая кровь.

— Ты ранена, — сказал он, лихорадочно путаясь в ее одежде в поисках раны. Когда же он увидел, в чем дело, то издал тихое проклятие.

— Что случилось? — Иан подошел ближе. Его покрытое веснушками молодое лицо приобрело озабоченное выражение. — Она ранена? — Он увидел кровь и запнулся. — Это что… э-э… это ведь не месячные… Или как?

— Это был выкидыш, — сказала Силия слабым голосом.

— О, проклятье! Мне очень жаль. Я даже не знал… — Он смущенно замолчал.

— Эти люди изнасиловали тебя? — спросил Акин. — Это из-за них ты потеряла ребенка?

Силия молча кивнула.

Акин запрокинул голову и издал такой крик, от которого Иан даже отскочил в сторону. Молодой ирландец вопросительно повернулся к другому чернокожему:

— Святая матерь Божья! Это был его ребенок? — прошептал он.

Дапо кивнул.

Акин издал еще один мучительный крик, обратив свое лицо к почти полной луне, которая висела над холмами, словно огромная бледная серебряная монета. Затем он нагнулся к Силии и прижался лбом к ее лбу. Она подняла руку и погладила его по волосам.

— Я это переживу, — сказала она. — У нас может быть другой ребенок. Когда мы будем свободными.

— Да, — сказал он, кивнув, и тут же пообещал ей: — А они умрут. — Его голос вдруг стал неестественно спокойным: — Они умрут все.

Он снова бережно взял ее на руки и встал. Иан пошел вперед, освещая дорогу фонарем, Дапо шагал рядом с ним, держа заряженное ружье в руках. Они торопливо шли дальше, пока не добрались до первых полей сахарного тростника. На краю поля Иан поджег тростник, чтобы собаки-ищейки не могли найти их по запаху. Когда пламя с треском взметнулось к небу и рабы вместе с рабочими выскочили из своих хижин, ночь уже поглотила беглецов.

Побег мулатки и смерть надзирателей сначала, после наступления рассвета, остались незамеченными, потому что другое событие привлекло к себе всеобщее внимание.

В розовом свете восходящего солнца, которым был залит горизонт, появилась целая череда парусов. Солдат, дежуривший в смотровой бочке в северной части острова, заметил их первым. Он напряженно всматривался в подзорную трубу и в конце концов опознал корабли, бывшие, без сомнения, той самой английской флотилией, которую они ожидали. Он поспешно доложил об этом командиру орудийной позиции, а тот выстрелом из пушки предупредил остальные бастионы на острове. Заспанные солдаты гарнизона Бриджтауна одновременно выскочили из своих бараков и собрались на площади перед резиденцией губернатора. Джереми Уинстон в одной ночной рубашке вышел из дома с опухшим от сна лицом и всклокоченными волосами, торчавшими, как солома, во все стороны. У него в руке была шпага, и он окидывал сонным взглядом окрестности, ища «круглоголовых», достойных того, чтобы он их победил. Адъютанту пришлось объяснять, что английский флот всего лишь только показался на горизонте и что до его подхода остается не меньше часа времени.

Джордж Пенн встал перед губернатором, поприветствовал его и сделал доклад по всей форме. На нем было то же самое военное обмундирование, в котором он сражался в битве при Марстон-Муре, а сверху он напялил почерневший от пороха кожаный панцирь. Его голову венчал металлический шлем, который он, наверное, собственноручно отполировал до блеска и который теперь, в лучах восходящего солнца, так сверкал, что губернатору пришлось отвернуться, дабы не ослепнуть.

Пенна сопровождали люди, которых он рекрутировал в связи с предстоящим конфликтом и на протяжении последних недель расквартировал в гарнизонных бараках. Среди них было много свободных рабочих, несколько сотен присланных сюда плантаторами долговых работников, несколько сынов хозяев плантаций, а также огромная толпа сомнительных типов из доков, которые зарабатывали обычно деньги себе таким способом, о котором губернатор предпочитал не задумываться. Если они вообще могли представлять собой какое-то усиление для этого войска, то уж не такое, которое могло принести победу, а скорее, наоборот. Джереми Уинстон и без того уже несколько дней испытывал усиливающийся страх перед лицом будущих расходов и успел провозгласить, что все свободные плантаторы будут платить особый взнос, чтобы покрыть эти неслыханные дополнительные траты.

Джорджа Пенна такие вопросы явно не волновали. Он был совершенно в своей стихии и интенсивно потел, как всегда, мужественно перенося испытание, которое возложил на него климат этого замечательного острова. Войско, которое примаршировало к нему по его приказу, было вооружено самым авантюрным образом — пиками, аркебузами и мушкетами, а также саблями, арбалетами и даже большими луками, которые имели при себе некоторые из ополченцев. Таким же многообразным было и защитное обмундирование. Здесь можно было видеть нагрудники из кожи или металла, круглые шлемы, шишаки, тут был даже один кирасир в красных защитных латах, какие когда-то давно носили лондонские «лобстеры» при сэре Хазельринге. Впрочем, некоторые из них выглядели как оборванные голодранцы, кем они и были на самом деле.

Легкая дрожь охватила губернатора, когда он увидел эту пеструю толпу. Роялисты стояли плечом к плечу со сторонниками Кромвеля, и все эти парни сразу же поразбивали бы друг другу головы, если бы ступили на английскую землю, однако здесь и сейчас их объединял новый патриотизм. А также то, что они были ни к чему не пригодны. Губернатор приказал своему адъютанту — им являлся его племянник Юджин, который, собственно говоря, тоже ни на что не годился и которого Уинстону уже несколько лет приходилось содержать за свой счет, — подать подзорную трубу. После этого губернатор начал рассматривать горизонт, пока не поймал в линзы военный флот. Он стал считать корабли и на второй дюжине сбился со счета. Наверное, их должно быть около тридцати, причем большинство из них были огромными фрегатами с двойными рядами пушечных портов и тяжелым вооружением.

Его находившиеся во взволнованном состоянии внутренности сообщили ему, какого мнения он должен быть при таком открывшемся ему виде. Губернатор величественно сунул под мышку подзорную трубу и кивнул Юджину:

— Если у нас действительно еще есть столько времени, то нам нужно удалиться на полчаса на совещание.